Валерий Гусев
      Закон вне закона
      Как покончить с организованной преступностью, бандитизмом, коррупцией, с любыми проявлениями криминала?
      Полковник Сергеев знает как. С группой соратников он захватывает город О. и устанавливает в нем свой Закон. Суть его - не только в неотвратимости наказания, но и в быстроте возмездия, адекватного содеянному злу: по принципу "око за око".
      Методы полковника жестки, нестандартны, кого-то они порадуют, кого-то повергнут в шок. Горожане полностью поддерживают своего освободителя (или диктатора?) в его войне с преступностью, но тут к городу подходят правительственные войска...
      Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете, редко, но бывают.
      Н.В.Гоголь
      Предпосылка.
      Данные некоторых аналитиков с комментариями неустановленного лица:
      Усилиями правоохранительных органов рост преступности в России приостановлен. - Брехня! Ежегодный прирост до 45%. Зарегистрированная преступность составляет лишь треть ее реального массива. Заметь особо: 50% (по крайней мере) потерпевших не обращаются в органы ВД из-за сомнений в их дееспособности.
      Раскрываемость преступлений - менее 20%. Обвинительный приговор получают 10-12% лиц, совершивших преступления.
      Ежегодно совершается 30-40 тысяч умышленных убийств (по неполным данным). В то же время число без вести пропавших исчисляется десятками тысяч; число неопознанных трупов достигает примерно тех же показателей.
      По уровню умышленных убийств Россия занимает одно из ведущих мест в мире, вдвое опережая по этому показателю США. - Наконец-то догнали и перегнали Америку.
      Раскрываемость заказных убийств не превышает 10-12%. - Враки! И того меньше.
      Из ста двадцати смертных приговоров за особо опасные и жестокие преступления (убийства) Комиссия по помилованию при Президенте РФ оставляет в силе два-три. - Без комментариев!
      В общей структуре преступности насильственные деяния (убийства, изнасилования и др. тяжкие преступления против личности) составляют 10-15%. В Западных странах - 1-2%.- Рост за 5 лет в 3 раза.
      Рост рецидивной и организованной преступности в некоторых регионах составляет 150-300%. - Без комментариев!
      Соотношение фактических и регистрируемых преступлений в сфере экономики (хищения госсобственности) - примерно 1000:1. - Без комментариев!
      По Москве раскрываемость автомобильных краж - 4%. - Это те тачки, которые угоняют пацаны, чтобы покататься, и бросают на видном месте.
      50% от общего числа преступлений совершают женщины, учащаяся молодежь и безработные. - Есть о чем подумать?
      Свыше 10% преступлений совершается ради хлеба и одежды.- Тут и думать нечего!
      Стоп! Особое внимание! - Коэффициент преступности в России (число преступлений на 100 тысяч населения) достиг 4-5 тысяч (по неполным данным). Порог терпимости (народа к преступности) составляет 5 тысяч преступлений на 100 тысяч населения.
      Справочно: Порог терпимости - это уровень преступности, с достижением которого ситуация в стране выходит из-под контроля и реакция общества становится непредсказуемой.
      А тем временем...
      "Гаранту" Конституции пока не докладывали. По целому ряду причин.
      Во-первых, его берегли заинтересованные в нем лица. Во-вторых, в этом не было никакого смысла. А, в-третьих, что, собственно, докладывать?
      Что в одном из городов России происходят какие-то невероятные события? Но какие? Ясных и определенных сведений о них нет, вообще ничего нет, кроме тревожных слухов.
      То ли в городе совершен какой-то непонятный политический переворот (назвать его государственным никак нельзя в силу узкой локальности). То ли город, по примеру иных регионов, принял решение хапнуть суверенитета сколько можно, выйти из состава Российской Федерации и самостоятельно выбираться из пучины "реформ" (но никаких официальных документов в Центр по этому решению не поступало). То ли город захватила группа террористов (но они никаких требований не выдвигали). То ли произошла очередная смена криминальной власти, обычный передел сфер влияния (но такие события, рядовые, надо сказать, в наше время, происходят незаметно для широкой общественности, и никто, кроме участников и организаторов, в них не посвящается)...
      Словом, все как-то неясно, нелепо, неконкретно - и потому особенно тревожно и опасно.
      Связи с городом нет. Попытки направить туда опытных информаторов успеха не имели. Одни из них не смогли проникнуть в город, блокированный какими-то силами, другие же не только не вернулись, но даже не вышли на связь.
      Было принято решение создать и направить в город специальную комиссию, были даже выдвинуты кандидатуры. Но, надо сказать, все кандидаты единодушно и предусмотрительно отклонили столь высокую для них честь и отказались выполнить столь государственную миссию...
      Часть 1
      Я ОБЪЯВИЛ ВОЙНУ
      Москва. Контора частного сыскного агентства "Дюпен"
      Вечер. Солнце заглядывает в окна. В его теплых лучах взъерошенный бедовый воробей гоняет по подоконнику старую пуговицу. Уже второй час. Все никак не может ухватить ее в клюв - скользкая, стало быть. Мне бы его заботы.
      День выдался трудный, длинный. Последний день в Помпее.
      Утром я официально передал свою контору правопреемнику, который наверняка не уронит ее престиж. А затем вступил в тайный сговор с целым рядом должностных лиц, в том числе с командиром подразделения специального назначения ВВ, с депутатом Госдумы, с представителями прокуратуры и МВД, а также со специалистами и учеными этих организаций, имел крайне приватную беседу с ответственным работником ФСБ. Потратил целый час (и несколько км нервов) на уговоры своего друга, писателя Прохора Русакова, который со своей стороны пытался отговорить меня от затеваемой авантюры, но наконец сдался и встал в ряды моего будущего воинства.
      Затем я завербовал одну совершенно очаровательную семидесятилетнюю даму, обладающую ясным умом, твердым характером и патологической честностью.
      В своем ментовском кругу мы звали ее за глаза Алечкой, а в глаза Алевтиной Кузнецовой.
      Алечка носила короткую седую стрижку, курила папиросы "Казбек" и прыгала с парашютом. Но всего два раза. Правда, в тыл противника. Ночью. В семнадцать лет. Редкой отваги женщина.
      После войны она успешно служила по специальности, а в пенсионном возрасте перешла в нашу систему, кадровиком. Ее здоровое профессиональное чутье на врагов обеспечивало нам надежные тылы. Именно в этом качестве я и рассчитывал использовать Алечку при формировании своей команды, и предложил ей возглавить Группу контроля за личным составом. Я тоже хотел быть уверен в своих тылах и флангах...
      Алевтина жила в старой Москве, в коммуналке, в комнате со скромным довоенным уютом, высоким потолком и камином от прежних лет, в который тайком от соседей она ставила пузатый медный самовар.
      В комнате - армейская простота и аккуратность, казарменная чистота и порядок. Всякая вещь всегда на своем месте. А вещей уйма: узкая железная кровать, заправленная по-солдатски, обеденный стол под скатертью с кистями и пузатый комод. На нем, среди прочих безделиц, - круглая резная шкатулка потемневшего дерева, в которой свернулась кольцом длинная золотистая змея. (В сорок третьем, когда Алечка переходила линию фронта, возвращаясь с задания к своим, ее тяжело ранило. Девочкам в санбате пришлось отрезать ей косу. Они ее расплели, вымыли, снова заплели и вернули хозяйке. С той поры Алевтина бережет свою косу в шкатулке, а ходит в короткой седой стрижке, которая очень подходит к строгому взгляду серых внимательных глаз в пушистых ресницах.)
      В верхнем ящике пузатого комода (это я тоже знал) - под стопочками квитанций и счетов за квартиру прячется трофейный армейский "Вальтер".
      Вот и все богатства. Да еще на стене висит укрытая марлей солдатская гимнастерка военных лет с погонами младшего сержанта и двумя рядами орденов и медалей. Рядом с ней - фотография в рамочке: бравый старшина с золотым чубом из-под пилотки, с задорной улыбкой; ППШ на груди, эсэсовский тесак на поясе. Лихой, стало быть, разведчик. Брал "языков" не ниже гауптмана, громил немецкие штабы, взрывал склады боеприпасов и горючего, казнил предателей, освобождал пленных. А вот на Родине, после войны, не уберегся - получил в спину бандитский нож.
      Так что у нашей Алевтины в жизни два смертельных врага было: фашисты и бандиты. Ну, с первыми она в свое время разобралась. А со вторыми еще повоюет...
      Алевтина мне обрадовалась. Особенно когда поняла, что я нуждаюсь в ней. Но на мой рассказ среагировала вполне адекватно:
      - Спятил, Серый? Тебе это надо?
      В двух словах объяснился. Добавил: спасти страну, защитить народ способна только милиция. Она на то и присягала.
      - Милиция! - ахнула Алевтина. - Смеяться или плакать, Леша?
      Да, потери за годы демократического беспредела мы понесли огромные. Физические, материальные, моральные. Сперва - море грязи и лжи, затем умело подготовленный разгон кадров, коррупция, предательство. А в итоге снижение уровня профессионализма, связанные руки, утрата доверия граждан.
      - Алечка, но ведь остались в наших рядах честные, умелые ребята, которые никогда не предадут, не изменят своему долгу. Из таких я и сколачиваю свою команду. Важно начать, сдвинуть камень, а там он сам покатится под гору...
      - И мы вместе с ним, - усмехнулась Алевтина, - в пропасть.
      - Ну, вот и договорились. Как только захвачу город, укреплюсь немного - вызову тебя. А ты за это время наберешь себе сотрудников. Посимпатичнее.
      - Ах, Серый, - Алевтина выдвинула ящик комода, достала толстую папку, - ты всегда умел уговаривать женщин.
      Положила папку на стол, развязала тесемки, стала перебирать какие-то бумаги, мелко исписанные, щедро правленные. Отобрала несколько каталожных карточек. Пояснила:
      - Это я когда-то диссертацию делала. Однако вовремя поняла, что она никому не нужна будет. Но кое-что сохранила. И хочу, на правах старшего, наказ тебе дать. А будешь смеяться над старой дурой - она тебя застрелит. У нее это просто. Вот, смотри, что сказал о наших милиционерах один великий русский писатель с мировым именем. Цитирую: "Они вложили всю душу в светлое дело защиты обиженных".
      - Можешь его не называть. Знаю я этого писателя.
      - Далее, - Алевтина взяла другую карточку. - А вот что сказал один наш политический вождь о милиции: "Она должна быть проводником идей власти". Понятно?
      - А что говорил по этому вопросу вождь мирового пролетариата?
      - Цитирую: "Какая милиция нужна трудящимся? Действительно народная". А ведь так было когда-то, Серый. Любили свою милицию, песни про нее слагали. Нет, конечно, - спохватилась, - не все было гладко и красиво, всякое случалось. Но ведь даже дрова не колются без ошибок. Однако, когда они в печке трещат, согревая, об этом забывается. Остается главное- тепло, уют, безопасность...
      - Алечка, - я нагло взглянул на часы, - а как-нибудь поближе к делу, а? Слабо?
      - Я уже закончила, Леша. Хочу только мои выкладки, - опять усмехнулась, - оформить в виде простого и доходчивого лозунга. Почему мы выиграли войну? Потому что она была народная. Вот и эта война, которую ты начинаешь, должна стать народной. Без этого не будет победы никогда. Можешь смеяться теперь над старой дурой.
      - Не буду, - пообещал я, - застрелит еще.
      - Только смотри - никакого самосуда. Народ на пределе. Если начнут, не остановишь.
      Промолчал я. Этот вопрос спорный...
      На сегодня запланирована еще одна встреча - и все, мелкие дела заканчиваются, начинаются великие...
      Входит юная секретарша Лялька - чуть курносая, ясные серые глаза "фараоночками", волосы цвета спелой ржи - такая волнистая блондинка. Или волнующая. Что тоже очень верно.
      - Алексей Дмитриевич, - докладывает, будто в очередной раз признается в любви, - к вам товарищ из НИИ МВД.
      Сашка Дубровский - хороший мужик, умный, честный, упрямый. Его специальность - анализ тенденций в мире криминала и меры предотвращения преступных деяний. В последнее время из-за невостребованности его наработок трудится в стол. Он уже такое, по моим сведениям, наворочал, "что и не снилось нашим мудрецам".
      Я попросил его по старой дружбе подготовить мне развернутую справку о состоянии преступности в городе О. С полной раскладкой: структура, группировки, сферы влияния, связи с администрацией и правоохранительными органами, с другими регионами, краткие досье на самых влиятельных авторитетов. И многое, стало быть, другое.
      Сашка садится в кресло, на коленях папочка, в которую он вцепился обеими лапками - боится, что отберу.
      - Сделал? - спрашиваю.
      - Сделал, - отвечает. - Сегодня же вернешь.
      Ляльку не зову, сама входит. Она всегда так: когда надо - войдет, когда надо - выйдет. А бывает: вот так вот нужна и ни за что ее не найдешь. За это я и люблю ее. Отечески. Я вырываю из Сашкиных рук несколько страниц компьютерной распечатки и отдаю Ляльке на ксерокс. После просматриваю, похмыкивая, сделанные копии.
      - Странно как-то вы живете, неутомимые борцы с преступным миром, делаю вывод в адрес Сашки - представителя официальных доблестных сил. Странно. Все-то вы знаете, все-то вы умеете, все-то у вас есть. - Пауза. И ни хрена не делаете.
      - Ты, Серый, любишь прикидываться. - Сашка закуривает без обиды за плевок на мундир. - И у тебя это хорошо получается. Не получается одно прикидываться дураком. - рассчитался, стало быть, комплиментом. - И вообще, зачем тебе это нужно?
      - Хочу научить вас, как надо работать. Как бороться с преступностью. Хочу создать в отдельно взятом городе свободную зону...
      - Экономическую? - уточняет наивно.
      - Свободную от криминала, - уточняю я. Не менее наивно. - Понимаешь, Саша, все, что мы делаем в этом плане... все это вроде... ну... как таскать на пожар воду чайной ложкой. Из дальней лужи. А то и дровишки, бывает, в огонь подбрасывать. Чтоб не угас без догляда.
      - Да и мародерствовать понемногу, - легко добавляет он.- И с чего же ты думаешь начать?
      - С отделения правоохранительных органов от государства. И от другой преступной среды.
      - Это каким же путем? - Сашка улыбается.
      - Хирургическим.
      - А закон?
      - А у меня будет свой Закон. Основанный на гуманности и милосердии. К потерпевшим и законопослушным гражданам.
      - А к преступникам?
      - Еще проще: око за око, кровь за кровь, смерть за смерть.
      Сашка долго молчит. Наверное, думает.
      - Что-то здесь есть, - говорит задумчиво и все еще терзаясь сомнениями. Решается: - Видишь ли, Леша, у меня совершенно случайно оказалась копия разработок КГБ по этим вопросам...
      Совершенно случайно. У Сашки-то!
      - ...Так вот, там имеются некоторые пункты, сходные с твоим бредом. И, в частности, о необходимости создания независимого органа по борьбе с преступностью.
      Сашка приоткрывает свою волшебную папочку, бегает в ней пальцами, вытягивает пожелтевший листок.
      Я просматриваю его - не слабо! - откладываю в свою стопочку. Жду. Прожигая Сашку требовательным взглядом. Он ежится под ним.
      - Что ты жмешься, как потомственная девственница, - ругаюсь я. - Вот здесь можно, а сюда нельзя, да?
      Он отчаянно машет рукой - ровно гусар саблей. распахивает папку:
      - На! Подавись! Это анализ различных социальных факторов, влияющих на развитие криминальной ситуации. Их всего 250...
      Всего-то! Вот так и буду работать - каждый день по фактору вычеркивать. Глядишь, досрочно выполню программу по полному искоренению преступности. Но, потеряв девственность, Сашка не останавливается - в разврат идет.
      - А вот это, Серый, на стенку в рабочем кабинете повесишь. Но учти: данные округленно-условные.
      На листке - всего несколько цифр. Основополагающих для моей борьбы:
      Доля различных социальных групп в общей массе криминала:
      25% преступлений совершается иногородними южанами,
      25% - приходится на организованную преступность,
      20% - дают ранее судимые,
      16% - несовершеннолетние,
      8% - уличная преступность,
      6% - бытовая.
      Тоже, стало быть, ориентировка, пеленг во мгле. Не бог весть, конечно, какое открытие, но все-таки будет напоминать в бурном море - где север, где юг.
      - Это все, - сказал Сашка, решительно жикнув молнией папки. - Особо погляди список личного состава Горотдела милиции. Я там пометил - кто друг, кто враг. Главный коррупционер - сам начальник ГОМа Иван Семеныч...
      - Неужели Козловский? - догадался я.
      Сашка удивился:
      - Почему Козловский? Просто - Козлов. - Помолчал. - Остальную информацию получишь на месте. - Хитро поморгал как сообщник: - Небось заслал уже казачков-то?
      - А то! - Я не стал отпираться. - Разведка работает. Без нее ведь город взять можно, а удержать трудно. А информацию, сам знаешь, дублировать для верности надо.
      - Моя помощь еще потребуется... - это не вопрос, почти утверждение.
      - Спасибо, Саша. Я тебе сообщу, с поля боя.
      Сашка уходит - Лялька входит.
      - Алексей Дмитриевич, я вам сегодня больше не нужна? - грустно так пищит. Как котенок, которого, съезжая с дачи, хозяева не берут с собой. Или с непонятной надеждой - то ли поскорее хочет сорваться, то ли уж до конца остаться.
      - Ты мне вообще больше не нужна. Завтра у тебя будет новый начальник молодой и красивый.
      - А мне больше нравится старый и хромой.
      - Ты извращенка какая-то.
      - Ага, - согласилась, - красивая.
      - Не преувеличивай. - Хватит этой лирики на пороге событий. - Можешь быть свободной.
      - А могу и не быть?
      - А бабушка?
      Лялька от души фыркает.
      - Вот еще! Бабушке чуть больше пятидесяти. Она на тренажере каждый день скачет. И двух любовников содержит. Убедительно. Придется согласиться. Тем более что это проще, чем отказать. Вернее - менее вредно для моего здоровья.
      - Имей в виду, - пытаюсь все-таки припугнуть, - первое время мы будем сражаться нелегально, в подполье. Тебе нужен псевдоним. Придумай.
      Не задумываясь ни секунды, не то что воробей над пуговицей:
      - Тефаль.
      - Почему Тефаль? - это остолбенело вырвалось.
      - Потому что я всегда думаю о вас.
      Это правда. Лялькину преданность можно сравнить разве что с упорством, которым она эту преданность доказывает. Когда-то я отбил ее (не как любовницу, а как секретаршу) у одного знатного бандита (он сразу после этого бесследно исчез. наверное, повесился с горя). Но даже если бы я этого не сделал, лялька все равно бы от него отбилась и ко мне бы прибилась. Ей почему-то милее общаться с порядочными людьми. Кстати, приобрел я Ляльку именно в том славном городке О., куда собирался передислоцировать свои силы и откуда собирался начать свою войну с криминалом.
      - Ладно, девочка, - сказал я Ляльке, - иди собирай по шкафам и ящикам свою косметику и парадные туфли. А я пока здесь уничтожу следы своего пребывания.
      И деятельности тоже. Не бог весть какой обильной, но все-таки полезной. Правда, не для меня. Контора наша особого дохода не давала. Но концы с концами мы иногда сводили: обслуживали бедных клиентов за счет богатых. Порой и за свой счет. Свою чайную ложку воды на общий пожар плескали.
      Я запер сейф, убрал ключи в условленное место и застегнул молнию на сумке, где, кроме пистолета, горстки патронов и щепотки денег, ничего больше не было. Да что еще нужно нашему человеку в наше время? - оружие, деньги да пару надежных друзей. Вроде Ляльки. Она как раз по надежности за двоих сойдет... Посидел в задумчивости, покурил.
      Я прекрасно понимал, что очень скоро и очень часто буду вспоминать с безысходной тоской и яростной завистью свою тихую контору и не раз пожалею оставленную в ней относительно спокойную жизнь...
      Воробей на подоконнике, которого спугнул было Сашкин приход (Ляльки-то он не боялся, считая ее, видно, своего племени хулиганом), снова взялся за прерванное дело. И наконец-то преуспел. Ухватил упрямую пуговицу и сорвался с окна вниз. Там его сразу же встретил скандальный птичий гвалт. Еще бытакую ценность отхватил, делиться надо, парень.
      Я вздохнул и вышел в приемную.
      Умница Лялька сидела за своим столом, на котором ничего не осталось кроме бутылки водки и двух рюмок. А на полу стояла сумка, где наверняка таились термос с кофе, бутерброды и еще одна как минимум бутылка.
      - Посошок, шеф?
      - И то ладно. Занавес падает?
      - Падает, - вздохнула Лялька. - Еще как падает-то. Антракт.
      Происшествия (от автора)
      В этот подготовительный период, когда мой друг Серый еще не обнародовал свою Декларацию и не захватил власть в городе О., случились в столице и ее окрестностях некоторые происшествия, оставшиеся незамеченными широкой общественностью, но крайне озаботившие руководителей и коллективы некоторых организаций.
      В частности, произошло незапланированное исчезновение ряда должностных лиц, в том числе: депутата Госдумы, нескольких руководителей и специалистов системы МВД и ФСБ, сотрудников НИИ прокуратуры и милиции. И что характерно: при опросе их родных и близких никто из последних не выразил тревоги и беспокойства. Создавалось впечатление, что им прекрасно известно, где они находятся, но они никоим образом этими сведениями делиться не собираются.
      Замечу также, что эти происшествия, а также то, о котором сообщается ниже, еще долго не связывались с событиями, развернувшимися в городе О. под руководством моего друга серого.
      И если к исчезновению простых людей и людей значительных мы в последнее время стали привыкать и в общем-то равнодушно на него реагировать, то исчезновение целого подразделения Бригады оперативного назначения МВД (60 человек личного состава с вооружением, боеприпасами и спецснаряжением) вызвало серьезный резонанс в определенных структурах.
      Случилось все это как-то странно и необъяснимо. По схеме: вчера вечером вот тут оно было, а завтра утром его нигде не стало. И вместе с ним не стало в Бригаде трех снайперов, нескольких саперов, альпиниста и четверых наиболее подготовленных и опытных бойцов - из двух смежных рот батальона спецназа.
      Мало того, в это прекрасное летнее утро Бригада недосчиталась нескольких единиц своего автопарка.
      И еще. В ночь со вчера на завтра при выезде с МКАД постом ГАИ была сделана попытка задержать и проверить подозрительную автоколонну, о прохождении которой ничего не сообщалось. Возглавляла ее странная открытая машина, в которой один из инспекторов признал первый советский джип ГАЗ-67. За рулем находился не очень молодой мужчина, рядом с ним - очень молоденькая женщина похожая на секретаршу, а на заднем сиденье -пожилой встревоженный человек в лохматой лысине и бороде, похожий на писателя.
      За джипом следовали легковой командирский УАЗ, камуфлированный автобус с тонированными стеклами, грузовой тентованный ЗИЛ. Замыкал колонну БТР-80 с десантом на броне. Все опознавательные знаки на бортах были свежезакрашены (а джип вообще никаких знаков не имел, даже номерных).
      Невозмутимо проигнорировав требование инспектора остановиться, колонна миновала пост. Экипаж патрульной машины бросился следом, обогнал колонну и преградил ей путь. Тотчас же замыкающий колонну бронетранспортер вышел на встречную полосу, аккуратно втиснулся между джипом и патрульным "жигуленком" и мягко сдвинул его на обочину. Над головами выскочивших из машины сотрудников ГАИ грозно прошел крупнокалиберный трассер из пулемета КПВТ и прижал их к земле.
      Колонна проследовала своим путем и бесследно растворилась в бескрайних дичающих просторах России...
      В городок О. мы прибыли, как и рассчитывали, ночью, скрытно. Он небольшой, компактный, занимает оба берега реки Вольная. Славится своими церквами, горой с пещерами и доблестным прошлым. Почему я решил начать отсюда?
      Наверное, прежде всего, потому, что жители городка издавна отличались двумя характерными историческими чертами, не потерявшимися в веках и переменах: добротой и мужеством. От седой древности и до наших дней здесь в лихую годину вставали добры молодцы на защиту святой Руси. Шли на поля сражений витязи Непрядвы, ополченцы Минина, гренадеры Петра, гусары двенадцатого года, гвардейцы сорок пятого. И возвращаясь с победой, вкладывали в память поколений уроки истории...
      Милый, словом, городок. Но и его не обошли стороной губительные перемены. И он был оккупирован преступной властью, бандитами и жуликами, торгашами и проститутками. Все это сплелось в змеиный клубок - тугой, смертельно опасный. Не поймешь, где головы с зубами, полными ядом, где мертвые петли гибких, изворотливых хвостов. Попробуй тронь.
      Но люди... Люди, я надеялся, были готовы, как и прежде, отозваться на общий зов, отложить плотницкий топор и взяться за боевую секиру...
      Не так давно мне приходилось уже воевать здесь, чистить город от жадных до крови и плоти вампиров. Я даже успел создать здесь Центр по борьбе с преступностью, в старом замке. Но в мое отсутствие он быстро сменил свой профиль на прямо противоположный. Отразив, стало быть, этим явлением общую картину в стране: за что бы хорошее ни взялись, получается еще хуже. Все хватают жадные руки, все покоряют злобные умы.
      Что ж, эту задачу я буду решать в первую очередь...
      Акция 1. Блокада
      На въезде в город мы притормозили у поста ГАИ. Майор, приоткрыв дверцу машины, крикнул вышедшему из стеклянной будки инспектору:
      - Как звать тебя, капитан?
      Тот ответил.
      Я сверился со своим списком и кивнул Майору. Он что-то сказал инспектору, инспектор вскочил в свою машину и пристроился в хвост колонны. У подножия горы, оставив Ляльку и Прохора в машине, мы с Майором взобрались на самую кручу. Майор развернул карту и, подсвечивая ее фонариком, сориентировался на местности.
      Город спал под луной, еще не ведая, какую судьбу уготовил ему Серый.
      Пожалуй, я и сам еще этого не знал.
      - В городе есть ваши люди? - спросил Майор.
      - Наши, - поправил я. - Конечно, есть.
      - Наши, - согласился Майор, покусывая сломанную по пути веточку - он недавно бросил курить и, как младенец, тянул в рот все, что попало. - С чего начнем?
      Я поскреб макушку.
      - Знаешь, Майор, мне еще не приходилось совершать перевороты. Откроем учебник истории.
      - Значит: почта, телеграф, телефон?
      - Все три объекта - в одном здании.
      - Тем лучше, у нас пока не так много людей. Уточняю: почтамт, Горотдел милиции и...
      - И мост, конечно.
      - Понял вас.
      Еще бы. Городок, издавна разделенный рекой на две части, к нашим дням поделился еще пуще. В Старой слободе обитали в основном законопослушные горожане, которых обирали обитатели Заречья, заросшего особняками новых русских и нерусских. Здесь же сосредоточены их боевики и охрана. На первое время было необходимо отгородиться от них надежным заслоном.
      Мы спустились на шоссе. Майор отдал необходимые распоряжения. Колонна медленно втянулась в город.
      При въезде на мост с грузовика были сброшены мешки с песком. Ими перекрыли мост со стороны Заречья и выставили два знака - "кирпич" и "Стой! Стреляют!". Здесь же остался гаишник. БТР развернулся на другом конце моста и замер. Ребята-десантники попрыгали с брони, рассыпались, заняли позиции.
      За мостом колонна разделилась: Майор со вторым взводом отправился на почтамт, я с первым - к Горотделу. Одно отделение мы послали на местное радио.
      В здании Горотдела - пузатом особнячке купеческого вида- светились только два затянутые шторами окна, в дежурке. стальная дверь была заперта.
      Мои люди лениво изготовились - задача не казалась им сложной.
      Я нажал кнопку звонка - большую, как блюдце; он истерически заверещал на весь ночной город - мол, бдит моя милиция. Лязгнул стальной засов, дверь распахнулась.
      - Добрый вечер, - произнес я внутрь.
      Заспанный лейтенант неразборчиво буркнул в ответ и прошел за барьер. Еще один милиционер, старшина кажется, так и не встал - спал на кожаном холодном диванчике, подложив под голову бронежилет.
      - Слушаю вас, - зевая, сказал лейтенант и раскрыл журнал регистрации. - Что случилось?
      Мне не пришлось объяснять. Он сам все понял, когда за моей спиной появились двое, а двое других разбудили и взяли в наручники старшину. Лейтенант, не вставая, медленно и плавно поднял руки, сцепил их на затылке. Один из моих парней пере- махнул через барьер, снял со спинки стула автомат и вынул из кобуры дежурного его "макаров".
      Мы заперли их в "обезьянник", где никого не было, кроме беспробудного пьяницы. Не густо наработали коллеги - полон город бандюков, а у них в камере пусто. Оно и кстати.
      Я сел на место дежурного и снял трубку телефона.
      - Почтамт? Серый на связи. Как у вас?
      - Порядок, командир. Что с охраной делать?
      - Отправляйте их сюда, место пока есть. Проследите, чтобы никаких междугородных заказов.
      Следующий звонок - на радио. Там получилось еще проще. Вахтеров двоих поддатых пенсионеров - прогнали по домам, станцию взяли под охрану.
      Затем я обзвонил (по спискам, составленным Сашкой и моей разведкой) сотрудников Горотдела, которых решил взять в свою команду.
      Они все прибыли одновременно.
      Провел короткий инструктаж: как только утром явятся на службу остальные сотрудники - разоружить и взять под стражу. Начальника - ко мне. Привести в порядок и проверить личное оружие, а также автотранспорт отдела.
      Меня прервал телефонный звонок.
      - Дежурная часть, полковник Сергеев. Слушаю вас.
      - Милиция? - панически зазвенел женский голос. - У соседей опять побоище. Аж через стенку слыхать.
      - Адрес?
      - Речной проезд, двенадцать, квартира пять.
      - Высылаю наряд.
      - Скорей, милиция, забьет он их.
      Я положил трубку.
      - Поезжайте, ребята, по-скорому, это рядом. Отсюда - обратной дорогой к мосту, налево по Набережной. Первый проезд- Речной. Доставьте его сюда. Пока не трогать, я сам с ним разберусь. Для почина.
      Ребята сорвались.
      Когда я закончил инструктаж, как раз привезли дебошира.
      Здоровенный пьяный мужик. Злобный, озверевший от безнаказанности. Лицо и руки - в крови, чужой естественно.
      - А потерпевшие?
      - Женщину, она без сознания, и пацана, он ему руку сломал, отправили в больницу. - Я видел, что ребята едва сдерживаются. Ничего, недолго им терпеть.
      - Садись, - сказал я задержанному.
      Он плюхнулся на диванчик, развалился, отрыгнул. Вроде отдыхал от трудной работы.
      - Устал?
      Ухмыльнулся в ответ. Ничего не боится.
      - Отдохну у вас.
      - Кого бил-то?
      - Да бабу свою. Сам знаешь.
      - За что?
      - А чего она... выдергивается?
      - Значит, если кто выдергивается, бить надо?
      Он, хоть и пьян был не в меру, удивился. Не столько вопросу, сколько моей глупости.
      - Дай закурить, старшой, - закинул ногу на ногу, руки на спинку диванчика. Орел.
      - Не выдергивайся, мужик, - я полистал журнал. - За этот месяц тебя доставляли сюда пять раз. Этот уже шестой. А ты все выдергиваешься.
      - Ладно, старшой, кончай базар. Составляй протокол - и в кутузку, устал я, спать хочу.
      - Не будет протокола.
      Он обиделся. Будто я у него бутылку из рук вырвал. Как так! Это же в его жизни такое событие. Есть о чем за стаканом вспомнить, дружкам поведать. Как бабу свою учил. Как мальца воспитывал.
      - Не, старшой, не по закону...
      - Закон теперь другой. Гуманный. Ты сам себе выбрал: кто выдергивается, того надо бить, так?
      - Обязательно. Пока не перестанет.
      - Вот и хорошо. Сейчас мои ребята тебя накажут. Чтоб не выдергивался. Потом выкинут за дверь, не оказав первой помощи. Следующее твое выступление, седьмое кажется, закончится тем же. И опять без протокола. Пока выдергиваться не перестанешь. Все понял?
      Понял - вскочил, рванулся к двери. Куда там! Сейчас же грохнулся во весь рост на пол, заорал дико.
      - Берите его, парни, в камеру. И руку ему не забудьте сломать. Без наркоза.
      Он - только что такой большой и страшный - попытался подползти ко мне на четвереньках. Не вышло - подхватили, увели. Вернее, уволокли - он так и повис на руках моих карателей. А как выдергивался!
      Лейтенант и старшина с живейшим интересом наблюдали за происходящим меж прутьев решетки. Им, конечно, тоже случалось поколачивать пьяных дебоширов (и не пьяных, и не дебоширов - тоже), но не с такой целью. Похоже, им понравилось. Ну пусть поучатся.
      Вошли Прохор с Лялькой.
      - Мы замерзли в твоей машине, - пожаловался писатель.
      - Выбирай любой кабинет, Проша, погреешься. Напишешь мне Обращение к горожанам. Вроде декларации моих прав и их обязанностей.
      - Что именно? - Прохор достал блокнот, приготовился зафиксировать тезисы.
      - Ну так, мол, и так, дорогие сограждане... - Я помахал телефонной трубкой в воздухе.
      - Очень конкретно, - проворчал Прохор.
      - К утру чтоб управился. А Лялька перепечатает.
      - В двух? - уточнила она.
      - В четырех. Один для меня, один для обмена опытом, один для прессы...
      - А четвертый?
      - Для истории...
      Уже за всеми нашими делами светать стало. Начинался первый день новой эпохи. Эпохи беспощадного и тоталитарного уничтожения преступности.
      На мосту между тем разыгрывалась драматическая сцена.
      Из сонных еще глубин Заречья, шурша великолепными шинами, вылетела к мосту очень иностранная марка. Завизжала от неожиданности всеми колесами, остановилась пока еще в мирном недоумении.
      Инспектор поднял жезл. Но на водителя подействовал, конечно, не этот слабо моральный фактор, а, скорее всего, дорожный знак под вторым номером. Или мешки с песком поперек дороги.
      Сидевший сзади авторитет по кличке Гоша приопустил стекло, спросил инспектора:
      - Что случилось, шеф?
      - Проезд закрыт.
      - Почему?
      - Начальство приказало.
      Гоша бешено затыкал пальцами в кнопки телефона, злобно бормоча то ли цифры, то ли ругательства.
      - Дежурная часть, полковник Сергеев.
      - Слышь, полкаш, Гоша Заречный тревожит. Где Семеныч гуляет, не дозвонюсь никак?
      - Он арестован, - вру нахально.
      - Хер с ним. Ты за него? Тут его идиоты мост закрыли...
      - Это мое распоряжение.
      - Какого х...? У меня четыре точки в городе. Ты мне убытки покроешь, козел?
      - За козла ответишь, сявка. А сунешься в город - останешься без башки и без яиц.
      Уж больно ты крут, Серый. Уж что-нибудь одно обещал бы. Я положил трубку. Включил на прием запищавшую рацию.
      - "Беспощадный" на связи, полковник. Готовится прорыв.
      - Действуйте по плану, Капитан. На поражение пока не стрелять.
      Мне показалось, что командир БТРа вздохнул с сожалением.
      Нет, бандюков мне не жалко. Но они мне пока нужны. Тем более что время еще есть. Они ведь между собой воюют, пока объединиться догадаются... А мне это на руку, хотелось бы их до кучи собрать. Да керосином полить.
      Гоша давно уже отучился отступать, тем более перед такой малостью. Взял себя в руки.
      - Убери мешки, шеф, - ровным голосом приказал инспектору.
      - Не по силам, - отказался инспектор и неуловимо укрылся за своей машиной, уложил ствол автомата на капот.
      Распахнулись дверцы, из Гошиной иномарки вылезли коренастые мордатые молодцы. Синхронно двигая жующими резинку челюстями, вразвалочку пошли на баррикаду. Оттащили в сторону три мешка, освободили проезд. Вернулись в машину, дверцы - хлоп-хлоп, тронулись. Не спеша.
      Навстречу, от дальнего конца моста, тоже не спеша, двинулся бронетранспортер, остановился на осевой, пошевелил стволом крупнокалиберного танкового пулемета.
      Гоша еще не научился отступать. Да и не верил в происходящее. Автомобиль медленно, но напористо шел вперед.
      В свежем и чистом утреннем воздухе гулко и низко над Машиной прошла трассирующая строчка.
      Иномарка круто развернулась, подставила бок. Под него хлестко и коротко ударила пулеметная очередь. Полетели куски металла, лохмотья покрышек.
      Бандюки вывалились с левого борта, лупанули назад. Когда они, пыхтя, миновали баррикаду, спокойно, но твердо прозвучал голос инспектора:
      - Мешки, ребята, на место положьте.
      Что и было исполнено. Что ж, война объявлена. Однако, если объективно, не мы ее начали. Но нам ли ее кончать?
      Акция 2. Штурм Замка
      Замком это здание назвал его прежний владелец, некий крупный бандитский воротила. Когда Замок перешел в мое распоряжение, я никак не предполагал, что со временем эта цитадель снова станет оплотом черных сил.
      Сейчас требовалось в самом срочном порядке вернуть Замок законному владельцу. Серому, стало быть. Во-первых, я собирался за его мощными стенами укрыть свою диктаторскую резиденцию. А во-вторых, неразумно было оставлять у себя в тылу, в самом центре города, этот чертог, набитый оружием и боевиками.
      В девять утра я планировал выйти в прямой эфир с обращением к горожанам. Еще оставалось время, чтобы уточнить последние детали предстоящего штурма. Нужно поспешать с этим делом. Наверняка оскорбленный Гоша попытался связаться с гарнизоном Замка и предупредить о надвигающихся проблемах, а может, и помощи попросить. Вряд ли эта попытка ему удаласьмои связисты-радисты уже контролировали городскую телефонную связь, а в эфир проходила только наша радиоволна, остальные мы глушили. Но даже если удалось, вряд ли боевики из Замка осмелятся пойти без подготовки на бронетранспортер. Это ведь не мирное население грабить, не в спину безоружным стрелять...
      Собственно говоря, Замок - всего лишь бывшее здание заводоуправления, добротно возведенное в конце прошлого века. Саму фабрику в начале перестройки разогнали, разорили, выселили. Так и стоит заброшенная до сих пор. А здание конторы купил предприимчивый воротила. Архитекторы, дизайнеры и каменщики-прибалты довели старинную постройку до кондиций средневекового замка.
      Толстые стены в два этажа, фигурный фронтон, башенки и кружевные флюгера на дымниках печных и каминных труб. стрельчатые окна, крытый ажурный подъезд, уставленный светильниками в виде факелов. Экзотические посадки, бритые газоны и стриженые кусты.
      Все это великолепие окружено толстой кремлевской стеной с зубцами, сигнализацией и колючкой. Со стороны площади - сплошные стальные ворота. В задней стене ограды - калиточка, похожая на дверцу бронетранспортера. Или танковый люк. Вокруг ограды ни одного высокого дерева - все предусмотрительно срублены, только густой кустарник в один ряд.
      Майор, еще раз побегав глазами по схеме, которую я ему нарисовал, заключил:
      - Вот так и сделаем.
      - Ребят предупреди, чтобы поаккуратнее работали - все-таки нам там обитать предстоит.
      - Пошли, - сказал Майор невесть откуда взявшемуся пацану. - Плавать умеешь? - И опрокинул ему на голову стакан воды.
      Парнишка поежился, когда струйки скользнули за шиворот, но не обиделся. И вытираться не стал.
      Вскоре этот парнишка, запыхавшийся и с еще мокрой головой, вынырнул из кустов на той самой улице, где в стене Замка пряталась мощная стальная калитка.
      Огляделся, подбежал к ней и надавил кнопку звонка. Тут же повернулся без скрипа волчок, в нем мелькнул настороженный взгляд:
      - Ты чего балуешь, шкет? Вали отсюда!
      - Дяденька, открой, меня Гоша Заречный к вам послал.
      Звякнули запоры, калитка чуть повернулась на тугих петлях, осторожно высунулась голова в шлеме, туда-сюда по улице прошелся внимательный взгляд.
      Охранник сделал шаг назад, мальчишка шмыгнул в щель.
      - Что надо?
      - Позови Сеню Мокрого. Гоша так сказал.
      - Сам ты мокрый, - усмехнулся охранник, взявшись за переговорник. - В фонтан, что ли, упал?
      - Речку переплыл, - обиделся пацан. - На мосту-то танк стоит. Никого не пускают.
      - Витек, шефа покличь. Тут до него важный курьер прибыл, от Заречного.
      Через некоторое время хриплый голос Витька сообщил:
      - Давай его сюда.
      Мальчишку провели в здание, его окружили вооруженные люди, что, впрочем, пацана нисколько не смутило. Он с интересом глазел по сторонам, даже потрогал автомат, висящий на шее, ближайшего к нему боевика.
      - Ни хрена не пойму, - сказал вошедший в холл Сеня - мокрогубый, кудрявый, деревенского вида мужичок, - ни один телефон не срабатывает. Война, что ли, началась?
      - А она у нас и не кончалась, - засмеялся Витек. - Вот, Сеня, - он подтолкнул пацана в спину, - до тебя прибег. сказывает, от Заречного. Может, и не врет?
      - Ну? - Сеня наклонился к парнишке, сильно взял его за плечи.
      - Гоша велел сказать, что какие-то чужие менты мост перекрыли. Стреляли по нему из пулемета.
      - Это знаю, - поплямкал мокрыми губами. - Похоже, большой шмон и шухер готовится. А этот козел полковник не постучал в окошко.
      - А его арестовали. - Парнишка понял, что речь идет о начальнике Горотдела. - Гоша сказал, чтоб вы были готовы. Сказал, что сегодня за вами придут. Приедут, то есть.
      Бандиты переглянулись, уставились на Сеню.
      - Как придут, так и уйдут. Мы, если надо, год здесь продержимся.
      - Гоша сказал, - выдал паренек очередную порцию информации, - что они хитрость придумали...
      - Ну, ну... - Сеня опять вцепился лапами в худенькие плечи. - Что-то ты мне знакомым кажешься.
      - Они приедут в этом... в холодильнике. Внутри - два взвода спецназа. Так Гоша сказал. Они хотят машиной ворота выбить, а потом все из машины как выскочат и порубят вас в капусту!
      - Развоевался... - Сеня оттолкнул мальчишку. - Вот мы их самих в этом холодильнике порубим. Нашинкуем. В капусту. По местам, парни.
      - А этого? - Витек кивнул на пацана.
      - Этого? - Шлеп-шлеп губами, видно, думать ему помогает. - Суньте его в подвал на всякий случай. Что-то он мне знакомым кажется.
      На пустую в этот час площадь выехал громадный рефрижератор. Смрадно чадя дизелем, порыкивая, стал медленно делать кольцо. И вдруг, взревев во всю мощь, резко вывернул в сторону и на полном газу ударился в ворота Замка.
      И никто не заметил, что в последний миг до удара из кабины вывалился водитель и, кувыркаясь, докатился до стены, прижался к ней, вскинув автомат.
      Рефрижератор, ударом уложив под себя ворота, ворвался во двор Замка и, сбив по пути две красивые статуи, отшвырнув две садовые скамьи, остановился, довольный, уткнувшись носом в каменное ограждение фонтана.
      Из окон обоих этажей Замка ударили автоматы. Пули стегали грузовик как бешеный ливень большое животное. В крошево осыпались стекла кабины, полетели щепки, клочья жести, лохмотья резины - машина осела на диски и вдруг обильно задымила. Из всех дыр кузова, из распахнувшейся задней двери повалили черные облачные клубы, заполняя все пространство перед домом.
      А в то же время - еще упоенно гремели автоматные очереди- к задней стене ограды прижался вплотную - откуда ни возьмись - высокий фургон. На его крыше появились вооруженные люди в брониках, противогазах и камуфляже и быстро свалились во двор. Другие люди закидывали на верх ограды стальные кошки на тросах, и рвали колючую проволоку, сбрасывали ее на землю, приставляли к стене штурмовые лесенки и тоже исчезали за оградой.
      Все это - одновременно, на счет: раз, два, три...
      Во дворе Замка, укрываясь за измочаленным грузовиком и дымовой завесой, они забросали газовыми гранатами все окна.
      Стрельба из дома прервалась разом - ровно телевизор выключили.
      Когда затихли хлопки гранат, Майор (его в противогазе не узнать) посмотрел на часы, скомандовал:
      - Все, вяжите их, ребята, - и стянул с головы противогаз.
      Несколько человек исчезли в доме. И скоро вернулись. Вся группа, выбрав бездымное местечко, собралась в стайку. расселись - кому как повезло, сняли противогазы, закурили.
      - Дивчин жалко, - сказал старшина Пилипюк, укладывая противогаз в сумку.
      - Каких дивчин? - тревожно вскинулся Майор.
      - А вон, белых, - старшина указал на поверженные рефрижератором статуи.
      - От дурной, - кто-то ткнул старшину в бок, - напугал.
      Майор улыбнулся и снова взглянул на часы. Включил рацию, вызвал Серого.
      - Все в порядке, полковник. С нашей стороны потерь нет.
      - Про баб, про баб скажите, - шепнул Пилипюк. Видно, очень ему собственная шутка понравилась.
      - ...Сейчас проведем зачистку по подвалам и можно занимать здание.
      - Я подъеду.
      - Добро. - Майор сунул рацию в карман, сдвинул из-за спины автомат. Пошли, ребята.
      Когда я приехал в Замок, там уже все завершилось. старшина Пилипюк, хозяйственный как все хохлы, даже ворота сумел приладить на место. И рефрижератор отогнать. Задержанных бандюков оказалось числом двенадцать. тринадцатый - Сеня Мокрый, рецидивист, скотина, руки по локоть в крови, чужой естественно.
      - Юрашку еле отыскали, - сказал мне Майор. - Они его в подвале заперли.
      - А где он?
      - Сейчас придет. С ним Пилипюк занимается. Досталось парнишке страха.
      Бандиты стояли у стены, скованные наручниками. В углу навалом автоматы и пистолеты.
      - Куда их?
      - Сначала в Зону. Потом с ними разберемся, сейчас некогда.
      - А Сеню?
      - Сеню можно сейчас. Даже нужно.
      Вошли Юрашка с Пилипюком.
      - Вот этот, - сказал Юрашка, указывая на Сеню, - вот этот приказал забить братана моего. Я видел.
      - А ты не огорчайся, хлопчик, - успокоил его Пилипюк. - Хочешь - плюнь на него. Или морду побей, на дубинку. Или хочешь - я сам его накажу? Его все равно сейчас расстреляют.
      - Рассчитался ты со мной, шкет, - Сеня почмокал непослушными губами. Не зря ты мне знакомым казался. - И обратился ко мне: - Я полезным могу быть, много знаю.
      - Во многия знания многия печали, - мудро изрек Майор.
      - Не понял, - повернулся к нему Сеня.
      - Сейчас поймешь. Грузите их, ребята.
      Мы с Майором обошли здание. Дивились без меры: здесь действовала самая настоящая бандитская школа. И в ней были классы.
      Вот, пожалуйста, комната, где проводились занятия по подрывному делу. Хорошо оборудованная учебными пособиями, наглядными плакатами, методиками. Один стенд - все виды современных армейских мин и гранат. Другой - взрывчатые вещества. Третий - все возможные типы взрывателей - от бикфордова шнура до радиоимпульса. Спортивный зал. Тренажеры. Боксерский ринг. Татами. помост со штангой. Далее - бар, сауна, бассейн. В подвале тир. Прекрасно оборудованный, все на автоматике. По состоянию щитов за мишенями видно, что патронов не жалели. Не по три штуки на упражнение выдавали, далеко не по три.
      Отдельный зал для спецтренинга - в темноте на звук, на вспышку света, на шаги, на чих и вздох, на стук сердца. На восемь мишеней разом из положения "головой вниз".
      Я даже расстроился. Так ли нас готовили в свое время?
      - Здесь где-то еще одна комната должна быть, - сказал я Майору. - Для подготовки киллеров-профессионалов. Они там отрабатывали нож и пистолет на манекенах. А когда возможность была, на людях. Чтобы сразу привычка вырабатывалась. И чтобы в первом деле ни рука, ни сердце не дрогнули. Надо найти ее. Но она сама нас нашла.
      Распахнулась незамеченная нами дверь. Майор сбил меня с ног и, падая на пол, успел выстрелить в выключатель.
      Глухо захлопали пистолетные выстрелы - по всем местам, где мы могли находиться, застучали пули. Запрыгали по полу выброшенные гильзы. Завоняло порохом. Упали на пол пустые обоймы, и дробно, слаженно затопали по коридору шесть ног.
      Я привстал на колено, положил ствол "вальтера" на руку. В сумраке узкого коридора они мелькали мутными тенями - бежали друг за другом, словно бегуны на тренировке. Или пердуны от инфаркта. Я машинально нажал три раза на крючок. Они падали по очереди - третий, второй, первый.
      И ничего я объяснять не буду.
      Некогда мне.
      Собрали киллерское оружие, позвали ребят, чтобы забрали трупы.
      - Неладен у них дебют вышел, - Майор усмехнулся.
      - Так их убивать учили, а не воевать. Да и повезло нам, стало быть.
      - Нам и должно везти, - заметил Майор без усмешки. - Кому же еще?
      Справедливое замечание. Мудрое даже.
      - Жду указаний, - намекнул Майор, когда мы вернулись в Горотдел.
      - Что дальше?
      Я полистал учебник истории.
      Так, мосты, телеграф, казармы... А, вот!
      - Банки, Майор. Их два в городе.
      - Национализировать?
      - Обязательно. Грабь награбленное. Охрану разоружить и разогнать. Заменить своими. Персонал оставить на месте, разъяснить обстановку, не скрывать, что власть опять переменилась. Вот на эти счета, - я протянул листок из своих заготовок, - наложить аресты. Действуйте, голубчик. А мне пора пришла к народу обратиться.
      - С главного начинай, - посоветовал Майор.
      Естественно.
      Прохор пребывал в нетерпении. С авторским волнением протянул текст Обращения. Я пробежал его и (покривив душой) похвалил:
      - Молодец, Проша.
      Он улыбнулся. Никого так не красит искренняя улыбка, как человека и собаку. Особенно это касается Прохора. Он, как человек, похож на собаку. На таксу. Малым ростом, кривыми лапками и умными грустными глазами. А вот сейчас - еще и улыбкой.
      - Поехали, - я свернул Обращение и сунул в карман.
      - Охрану возьмешь? - спросил Майор.
      - Нет, пока не надо. Прохора достаточно.
      В аппаратной меня ждал наш человек - радист и оператор.
      - Вот сюда говорить, - показал мне. - Или, может, в записи пустим, для первого раза?
      - Нет, напрямую пойдем.
      - Садитесь. - Надел мне и себе на голову наушники. - Готовы?
      - Всегда готов.
      - Микрофон включен. Поехали.
      - Сограждане! К вам обращается полковник милиции Сергеев. Данной мне властью, своими полномочиями... - Кто мне дал власть, кто уполномочивал? ...я объявил сегодня войну преступности в нашем городе и обращаюсь к вам за поддержкой. Сразу оговорюсь: мне вовсе не нужно, чтобы хромые пенсионеры и беременные женщины выходили на ночные улицы с красными повязками - это дело моей милиции. Мне нужно, чтобы каждый гражданин высказал свои претензии к городской администрации и правоохранительным органам. Чтобы каждый, кто прямо или косвенно пострадал от преступников, сообщил мне об этом. По всей этой информации незамедлительно будут приняты меры. После тщательной, но оперативной проверки виновные понесут наказание. Оно будет жестоко и неотвратимо, в полную меру содеянного. Анонимность ваших сообщений гарантируется.
      И второе. Все городские институты власти и административные системы - Мэрия, Дума и прочие "учредительные собрания" - упраздняются. От их бездействия и деятельности больше вреда, чем пользы. Поэтому прошу вас в течение трех дней продумать и выдвинуть ваши кандидатуры на посты в народном самоуправлении. Я не верю, что в таком городе, как наш, не найдется людей, достойных занять эти ответственные должности. Вспомните своих товарищей по работе, родственников, соседей. Я жду вашего решения.
      - Что-то я не понял насчет самоуправления, - обидчиво произнес Прохор, - к Советам, что ли, вернемся?
      - Открываем учебник истории, - я снял наушники. - Чтобы сделать шаг вперед, нужно дважды шагнуть назад. Для разбега.
      - И вообще мне не понравилось, - упрямо сказал Прохор, когда мы садились в машину.
      - Это ты ревнуешь. Авторское самолюбие у тебя. Потому что я не весь твой текст использовал.
      - Не весь, - горько усмехнулся Прохор. - Ты только одно слово мое взял: сограждане. Зачем я старался?
      - Для практики. - И утешил: - Один мой знакомый большой начальник поручал готовить свои доклады группе референтов. А выступал по-своему. Знаешь зачем? Он объяснял так: чтобы знать, что не надо говорить. Не унывай, Прохор, все еще впереди. Я назначу тебя редактором городской газеты, вот там ты развернешься...
      - Под твою диктовку?
      - Обязательно. Сейчас я всем буду диктовать. Чтобы запустить машину. А потом само будет вертеться.
      - Оптимист. Наивный. Идеалист. - И до самого Горотдела с воздыманием рук клеил мне подобные ярлыки, изливал желчь и горечь неудовлетворенного самолюбия.
      Акция 3. Выдворение
      Я не рассчитывал на немедленную реакцию горожан. Столько уже им было обещано властью, столько уже рельс выведено из строя постоянными помехами в виде голов и рук, столько уже проблем и бед бралось "под личный контроль", что надеяться на поддержку народа не приходилось.
      Нужно сразу же сделать такой шаг, которого ждут. устранить такую всеобщую пакость, за которую будут благодарны, воспримут с удовлетворением, вздохнут с облегчением, сознательно пойдут сперва мне навстречу, а потом за мной. поднять народ на борьбу со злом можно только личным примером.
      Бесчестье так же заразительно, как и честь. Трепач не научит других держать слово. За лентяем не пойдут беззаветно трудиться на общее благо, на трудовой подвиг. Пьяница не уговорит бросить пить. Призывы "борца с привилегиями" с борта личного лайнера не заставят затянуть пояса во имя лучшей жизни. Ожиревший боров не вызовет доверия у голодного народа.
      Об этом мы говорили с Майором за завтраком в кабинете бывшего начальника Горотдела (его, кстати, все еще не могли отыскать, но это меня пока не волновало).
      Я вызвал его заместителя. Как правило, у дурного начальника это рабочая фигура.
      - Какова обстановка в городе в сфере торговли? В частности, меня рынки интересуют.
      - Хорошая.
      Лихой ответ.
      - Кто их держит?
      - Старший участковый инспектор Волгин. Его территория.
      Да... Рабочая, стало быть, фигура.
      - Пригласите его.
      А вот инспектор мне понравился.
      - Кто контролирует городские рынки?
      - Как и везде, - он улыбнулся. - Лица кавказской национальности. Поправился: - Неславянской внешности. торгуют наши, а товар и ларьки держат они. Вокруг города посты, всю продукцию села либо заворачивают, либо уничтожают, либо скупают оптом, по дешевке.
      - Наркота идет?
      - Идет, конечно. Южная, соломка в основном. Но очень рассредоточенно, никак не возьмешь. Да вы сами знаете - УК РФ...
      Знаю. Хороший кодекс. Ничего, я скоро свой заведу.
      - Вы конкретно можете назвать "кураторов" рынка?
      Он опять улыбнулся. Немного горько, немного недоверчиво.
      - Могу. Да они всем известны.
      - Кроме вас, - укорил я замначальника. - Сколько в отделе участковых?
      Тот возвел глаза к потолку, стал шевелить губами, вспоминать.
      - Вот если точно... Если с учетом старших инспекторов...
      - И этого не знаете? - Я вопросительно взглянул на Волгина.
      - Двенадцать, товарищ полковник.
      - Ладно, двенадцать и оставим. Только перестановку сделаем. Вы, - это замначальника было сказано, - вы теперь участковый. А вы, - это Волгину, заместитель начальника отдела. Сейчас уточните с Майором все точки, все адреса и к двенадцати часам собрать и доставить сюда всех рыночных кавказцев. Все, свободны.
      Они собрались в дежурной части. Под присмотром пятерых ребят Майора. Приятные лица. Иные в бородах. Иные в папахах. Иные в газырях. А иные - совсем европейского стиля. В глазах, в поведении, в перешептывании немного удивления, чуть беспокойства, ни капли тревоги или страха.
      Я встал.
      - Вот что, горные орлы и барсы. Собирайте все необходимое в дорогу и отправляйтесь на свои исторические родины. С вещами. На сбор - двадцать четыре часа. Отсчет времени пошел.
      Переглянулись, покивали друг другу, улыбнулись понятливо в бороды (у кого они были, конечно). Один, самый молодой, по знаку самого старшего, встал и вышел. Кто-то из моих, чуть погодя, вышел за ним.
      - Все деньги, неправедно нажитые, - продолжил я при всеобщем внимании, - оружие, наркотики, золото - сдать в качестве компенсации за нанесенный ущерб моему народу. - помолчал минуту, дал, стало быть, подумать. - Если мои условия вас не устраивают, будете проверены на причастность к преступлениям - вплоть до принуждения к сожительству вашими продавцами квартирных хозяек - и сурово наказаны.
      Молодой джигит вернулся с каким-то большим узлом. оперативник, который его "вел", успокаивающе улыбнулся мне.
      - Предупреждаю: жаловаться вам, джигиты и аксакалы, некому. Я здесь самый главный...
      - И самый красивый будешь, - встал ихний старшой и, приняв из рук молодого узел, торжественно развернул его.
      Подошел ко мне, кинул на мои плечи мягкую бурку, нахлобучил на мою голову кучерявую, голубого цвета папаху, сунул за мой пояс драгоценный кавказский кинжал. Отошел на шаг, полюбовался, поцокал языком. Ай-вай, какой джигит получился!
      Прохор хихикнул и выглянул в окно. Я его понял: не стоит ли во дворе, не роет ли копытом землю горячий вороной карагез? И кибитка с походным волооким гаремом.
      Ну вот, как один мужик говаривал, процесс пошел.
      Я снял с себя джигитовскую униформу и попросил Волгина занести этот факт в протокол. Как частичную добровольную сдачу награбленного, в качестве возмещения ущерба.
      - Все, - сказал я, - обо всем договорились. Осуществляйте сборы, порадуйте домашних... Кстати, ваши семьи здесь?
      - Что говоришь, начальник, - жалобно выступил один, - какие семьи? Наши семьи там, - он сложенными ладонями показал куда-то за спину, - в горах. Голодные и босые.
      - А вы, значит, здесь в командировках? На заработках. У моих отбираете, чтобы своих кормить?
      Они уже не переглядывались, не шептались. Ничего, еще пошепчутся, время у них есть. Почти сутки.
      Потянулись к выходу, по-волчьи оглядываясь, бросая мне в лицо жгучие взгляды. И я сказал им вслед дружески:
      - Имейте в виду, саксаулы, на выезде из города все пройдете личный досмотр. У кого будут обнаружены оружие и наркота- расстрел на месте: я ввел в городе чрезвычайное положение.
      Проводив тронутых моей напутственной заботой горцев, я поманил к себе Прохора.
      - Возьмешь двух ребят, поедешь в редакцию городской газеты. Просмотришь подшивку и по ней, по материалам, отберешь сотрудников. Остальных - брехунов, проституток, педиков, бомонд всякий - вон! Я с ними еще разберусь.
      Прохор кивнул, он понятливый.
      - И завтрашний номер откроешь скупой, точной, жесткой информацией о выдворении за пределы городской черты всех неславянских лиц и о передаче их торговых точек братьям славянам. Такую же информацию дашь на радио от моего имени.
      - А что им - радистам - все остальное время в эфир давать?
      - Пусть крутят "Лебединое озеро".
      Прохор улыбнулся. Я же говорю - он понятливый.
      - Текстовки просмотришь?
      - Я тебе верю. Только отсебятины не пори.
      Так, теперь нужно подготовиться к совещанию в своем новом коллективе. Два часа у меня есть. Оказалось - нету.
      В дежурку вошла Лялька с чашкой кофе, поставила ее передо мной, дождалась, пока я выпью, поманила пальцем и ласковым, загадочным, многообещающим взглядом. Я прошел за ней в кабинет начальника.
      Лялька времени не теряла: диван в кабинете был застелен, даже подушку где-то раздобыла.
      - Ложись. Будешь спать, - и задернула шторы.
      По тону понял: мне с ней спорить - как комару с дихлофосом. Но условие поставил. Дал ей досье из материалов Дубровского на самых тяжких местных авторитетов:
      - Распечатаешь и в отдельную папку вложишь. подготовишь к моему пробуждению белый флаг. И дай мне еще два слова с БТРом сказать.
      - Тефаль, - напомнила Лялька и протянула мне рацию: - Два слова.
      - "Беспощадный"? Как обстановка?
      - На территории противника наблюдается скопление вражеской иностранной техники и живой силы. Но никаких агрессивных действий с их стороны не предпринимается.
      Интересно - почему? Ясно стало из ответа Капитана на мой вопрос:
      - Какие меры приняли?
      - Объяснил в матюгальник, что взорву мост.
      - Какие просьбы?
      Я понял, что он улыбается.
      - Оградить от местных жителей. Закормили, задарили. Очень рады, что мы против Заречья заслон поставили.
      То ли еще будет, подумал я. Мне еще предстоит, когда они осмелеют, самосуды предотвращать. Но не хочется.
      И я дал отбой связи. А Лялька вырвала из моих рук рацию.
      - Ложись. Можешь не раздеваться.
      - Могу и не раздеваться...
      Но проснулся я раздетый и укрытый. Только на подушке не хватало белой наволочки. А в углу кабинета стоял белый флаг с древком из обломка швабры.
      - Для них и такой сойдет, - пояснила Лялька, входя в комнату. А ведь я только-только глаза открыл. Тефаль, стало быть.
      - Одевайся, - сказала Лялька и опять сунула мне в нос кофейную чашку, - народ собрался.
      Совещание 1 (закрытое)
      Бывшая Ленинская комната. В углу - полосатое знамя. На стене портрет Президента, окруженный, словно его защитниками, плакатами о подвигах милиционеров.
      Комната, как заметила Лялька, заполнена собравшимся на боевом посту народом. Слева - мои старые соратники, справа- работники Горотдела, которые, надеюсь, станут соратниками новыми.
      Говорил я в основном для новых.
      - Вот что, ребята, - начал просто и скромно. - Я люблю свою Родину и решил спасти ее от гибели. Начинаю отсюда, из города О. Создаю Временный штаб по борьбе с преступностью. И назначаю себя его начальником.
      Возражений не последовало. Конкурентов не нашлось.
      - Коротко о задачах и их решении. На фоне социально-политической нестабильности в стране, глубокого кризиса в ее экономике криминал приобретает все более высокий профессионализм, организованность, многоцелевую и масштабную ориентацию. Захватывает в сферу своего влияния все новые слои и категории населения, в основном из числа безработных, малоимущих, учащейся молодежи и несовершеннолетних. Усилению и размножению криминала способствует также либерализация судебной практики. Параллельно с этим идет интенсивный процесс межрегиональной и транснациональной консолидации преступной среды. Все это в целом не только дает постоянный прирост преступности, но и обеспечивает ее реальное будущее.
      В этих условиях наши первые шаги должны быть самыми эффективными. Чтобы развязать нам руки для дальнейшей работы и в предельно короткий срок вернуть доверие граждан к правоохранительным органам.
      Для этого необходимо в первую очередь нейтрализовать криминальные структуры и группировки, сменить власть, точнее - привлечь ее к уголовной ответственности, и ужесточить меры по отношению к любым противоправным действиям. Это первый этап, одновременно с которым необходимо стабилизировать экономическую обстановку в городе.
      Я рассчитываю на вас. На ваше мужество, честь, профессионализм и верность служебному долгу.
      Однако предупреждаю: борьба предстоит трудная и жестокая. Я должен быть уверен в каждом из вас больше, чем в самом себе.
      Кто сомневается в своих силах или не принимает мои требования свободны. Нет таких? Пока нет.
      Мне нравилось, как они слушают. Похоже, им тоже нравится, что я говорю.
      - Вопросы есть?
      - Как с зарплатой?
      - На первое время деньги у меня есть. А дальше будет зависеть от нас. Если раскрутимся, проблем не будет. Еще вопросы?
      - Насколько я понял, мы входим в конфликт с Законом.
      Мягко говоря.
      - Да. Более того, сейчас группа опытных юристов работает над поправками к УК в соответствии с моими принципами. В частности, я расширяю применение смертной казни и ввожу публичную казнь за отдельные виды преступлений. А также телесные наказания.
      Да, мы входим в конфликт с существующими законами. Но ради чего? Ради наживы, карьеры, власти? Против кого мы поднимаем оружие? Против несчастных и униженных, оскорбленных и бесправных?
      Запомните: с этого дня вы будете нести службу так, словно конкретно защищаете своих родителей, детей, любимых. А значит, вы будете жестоки и беспощадны к убийцам и насильникам. Ко всем выродкам, которые сознательно выбрали свой кровавый путь. Кто может осудить нас?
      Молчание.
      - Еще вопросы? На сегодня все свободны. Завтра будет готова разметка по личному составу, распределению должностей и обязанностей. Есть время подумать. Жду ваших предложений. Пять человек оставить на дежурстве.
      Молча разошлись. Остались Майор и мой новый зам Волгин.
      - Сегодня надо забить стрелку в Заречье. Выслать парламентера. Эту занозу нужно вырвать как можно быстрее.
      - Что требуется для встречи? - спросил Майор. - Какая подстраховка?
      - Мне нужен только снайпер.
      - На встречу пойду я, - сказал Волгин. - Дайте мне указания. Вам нельзя.
      - На встречу пойду я. У нас такой обычай.
      - Тогда я пойду парламентером, - упрямо сказал Волгин.- У нас тоже такой обычай.
      - Согласен.
      - На чьей территории?
      - Значения не имеет. Принимайте любые их условия в этом плане. Это наше преимущество. Психологическое. Главное, когда определится место, обеспечить снайперу условия для работы.
      - Это понятно, - Волгин закурил, а Майор посмотрел на него с завистью. - А если они откажутся от встречи?
      - Не откажутся. Им нужна ясность. И они ее получат. В моей интерпретации. Все, поезжайте. Майор вас прикроет. Только распорядитесь, чтобы задержанных покормили.
      Волгин кивнул, а Майор предостерег:
      - Однако Пилипюку это дело не доверяйте - отравит еще.- И пояснил: - У него дружок недавно в операции погиб.
      Правильно - они нас убивают, а мы их кормить должны? Не будет больше этого. Скоро.
      Проводив парламентеров, я поработал над новой структурой городской милиции, подчинив ее составляющие приоритетным задачам, и в соответствии с этим составил "штатное расписание".
      Едва я положил ручку и взял сигарету, вошла Лялька, напомнила:
      - Вы хотели с участковыми инструктаж провести.
      - Зови.
      Участковых я менять не стал (за исключением Волгина). На этой должности люди не портятся.
      - Вам я не ставлю никаких новых задач. Работайте, как работали. Вы свое дело знаете лучше меня. Напомню только: вы, ребята, единственная сила, которая может противостоять бытовухе. Это не те преступления, которые надо расследовать, - их надо предупреждать. Народ сейчас сломлен, озлоблен, и мужики порой вымещают бессильную злобу не на тех, кто виновен в их бедах, а на тех, кто под рукой, кто безответен. Чаще всего - это члены семьи, соседи. И безнаказанность в этом деле чрезвычайно опасна. Раз избил жену, отвел душу, два, а потом во вкус вошел, остановиться уже не может...
      - Это понятно, - сказали они в один голос.
      Еще бы. Каждый из них сталкивался практически ежедневно с семейным изуверством. Каждый из них знал, чем оно - рано или поздно - кончается: либо эта скотина забьет до смерти кого-нибудь из родственников, либо они, в отчаянии, забьют его - топором, сковородой, гантелями.
      И каждый инспектор чувствовал свое бессилие предотвратить беду.
      Нет у него власти оформить потерявшего человеческий облик алкаша на принудительное лечение. Нет у него власти засадить его за решетку. Порой даже по вызову в квартиру войти не может - дебошир санкции прокурора требует, свои права знает. А вызвать его в опорный пункт на беседу - да пошел ты... И что ему беседа?.. Это действительно все понятно.
      - Значит, если понятно, задача такая: бить врага его же оружием. Другой меры я пока не вижу. Только страх перед немедленным и ощутимым возмездием остановит дурака и злодея.
      - Будем бить? - Они не очень удивились.
      - Будем. Но сначала - разъяснительная, доходчивая работа. Чтобы потом не обижались. Вы все знаете свои "горячие точки", всех квартирных изуверов. Мягко, ненавязчиво поясните каждому, что отныне к ним будут применяться другие меры, намекните - какие именно. Можно даже слегка продемонстрировать. При удобном случае.
      - И параллельно, - подсказал пожилой участковый с седыми усами, переговорить наедине с членами семей. Мол, ничего теперь не бойтесь, сигнализируйте сразу. Будет сигнал - будут меры. Такие, что мало не покажется. А то ведь чаще всего как случается? Вызвал я его по обращению родственников, провел беседу, а он вернулся домой и свою беседу провел, более эффективную. Хорошо еще, если с менее тяжкими последствиями. А тут, конечно, вы нам преимущество даете.
      - Верно. Но и спрашивать за него буду. Оставайтесь объективными. Руководствуйтесь в каждом отдельном случае совестью и справедливостью.
      Они встали разом, по очереди подошли ко мне и пожали руку.
      Я их понял. Они ведь тоже люди.
      Вернулись парламентеры.
      Переговоры прошли конструктивно. Встреча согласована. На девять утра завтра. В особняке авторитета по кличке Тарасик.
      Волгин нарисовал схему здания.
      - ...Вот тут, на втором этаже, банкетный зал. Овальный стол на двенадцать персон. Здесь и здесь - окна. Напротив дома, через два участка, хорошее место для снайпера. Гнездо сегодня ночью оборудуем.
      - Солнце утром здесь? - спросил я.
      - Конечно, это учли.
      - Все равно мне не нравится, - буркнул Майор. - слишком большой риск.
      - После того, за что мы взялись, об этом смешно говорить.
      - Сорвусь, - вздохнул он, - закурю.
      - Выговор получишь, - пообещал я строго. - Где твой снайпер, зови.
      Лялька, конечно, вместе со снайпером вошла. Хоть я и не звал ее только собирался. Положила на стол папку с досье.
      - Вот, смотри хорошо, - сказал я снайперу и дал ему фотографию из папки. - Запомни. Твоя мишень. Это Щеглов, по псевдониму Чача. Отпетый. С ним говорить бесполезно. постараемся посадить его вот здесь, - я показал на схеме, - на шестое место.
      - А вы где сядете?
      - Вот, - ткнул карандашом.
      Снайпер вернул мне фотографию, улыбнулся:
      - Как бы не спутать: на вас больно похож.
      - Я тебе спутаю, - отругал его Майор. - Увольнения лишу.
      Ну, вот и заработали, все нормально - выговоры, наряды вне очереди, все путем. Хорошие ребята. С ними не страшно.
      - До двенадцати надо управиться - в двенадцать у нас выдворение, напомнил Майор.
      Мы обговорили еще всякие мелкие детали, которые могли привести к крупным неудачам, и все враз начали зевать.
      - Ребята мои уже по машинам расползлись, - намекнул Майор с армейской прямотой. - Где ночевать будем?
      - Пошли ко мне, - обрадовался Волгин. - Места хватит, у меня пока - ни жены, ни тещи. Яичницу вот такую зажарим.
      - А у меня уже диван есть, - похвалился я. - Вот Ляльку с собой захватите. Если сможете.
      Вообще-то пора об этом подумать, не на два дня сюда прибыли. Нужно устраиваться. С достаточным и необходимым комфортом, с относительной безопасностью. В Замке, стало быть. С привидениями.
      Акция 4. Ультиматум
      Утро началось рано. С первым лучом солнца.
      Открыв глаза, я сразу загадал - если сейчас войдет Лялька и скажет: "Как почивали, ваша светлость?", то все у меня сегодня получится, как задумано, все обойдется, как надо.
      Вошла Лялька и сказала:
      - Привет! Выспался? - И тут же поправилась: - Ой, что-то я не то говорю... Доброе утро, Алексей Дмитриевич. Как почивали?
      - А ты? - спросил я в ответ. - Отдохнула?
      - Как же! Они полночи храпели и всю ночь трепались, про дела.
      Что-то не вяжется, полторы ночи в сумме получается.
      - Подслушивала?
      - Еще чего! - дернула плечиком. - Они мне раскладушку на балконе поставили, а дверь-то не закрыли. Чего там подслушивать? - И наябедничала: - А за ужином водку заставили пить. Правда, за ваше здоровье.
      Заставили. Знаю я, как тебя надо заставлять. Пуританка, стало быть, непорочная.
      Лялька беззаботно (так я и поверил) чирикала, как воробей поутру, и одновременно наводила порядок. Скатала постель, протерла стекло на письменном столе, раздернула шторы на зарешеченных окнах.
      Принесла мне чистое полотенце (украла небось), подошла вплотную, похвалилась:
      - А я тоже сегодня курить бросила. Чистое дыхание облегчает понимание, да? - И пояснила свою интимную непоследовательность: - Нам надо попрощаться на всякий случай. Вдруг мы больше не увидимся.
      - Типун тебе на язык, - суеверно огрызнулся я.
      - Да я не об этом, - засмеялась Лялька. - Завтрак сегодня Волгин готовил. Сырой картошкой накормил. Съела - вроде ничего, а сейчас чувствую - что-то не то. Послушай, как в животе бурчит...
      Бурчит. Скажет тоже. В таком животике ничего плохого бурчать не может. В таком животике только вынашивать красивых деток... Вот закончится война, найдем ей хорошего парня, свадьбу сыграем. Волгин, к примеру, чем ей не пара?
      - Волгин мне не подходит, - без труда прочитала Лялька мои теплые мысли, убирая постель в стенной шкаф - быстро освоилась на захваченной территории. - Сильно красивый. Выйдешь за такого, а все на него оглядываться будут, я ревновать стану... Больно надо. Уж лучше я себе пожилого подберу, не очень видного, попроще...
      И дальше пошла обычная песня. Я ее уже не слушал - наизусть знаю. Но теплым чувством к девчонке проникся. Своим трепом про журчанье в животе и красивого жениха Лялька гасила тревогу, которая навалилась черным облаком на светлое утро.
      - Вы на чем поедете, Алексей Дмитриевич? Неужели на своем "козле"? Поезжайте лучше на бронетранспортере. И разговаривайте с ними через люк. Они вас сильно напугаются. Или разозлятся...
      Я так тяжело вздохнул, что Ляльку вымело из кабинета порывом ветра, я вышел вслед за ней, в дежурку.
      Волгин был на месте. Выбритый, но не выспавшийся.
      - Да ну ее, - отмахнулся на мой вопрос. - Яичницу вчера сожгла, картошку сегодня недоварила. Всю ночь нам спать не давала. Трепалась. И все про вас. Как ни проснешься, все одно слышишь: Лексей Митрич подумали, Лексей Митрич сказали, Лексей Митрич сделали... Майор ее вместе с раскладушкой на кухню отнес и запер. Но это уже под утро было.
      - А где он?
      - Покурить вышел, - вздохнул Волгин лицемерно. - Из-за Ляльки опять курить начал.
      Оно и ладно, счет по нулям в моей команде: одна бросила, зато другой начал.
      - Однако поехал, - сказал я. - Вы тут без меня не сачкуйте. Ленинскую комнату, к примеру, в порядок приведите. Знамя убрать, портрет заменить.
      - А какой повесить? Ваш?
      - А хотя бы и мой.
      Волгин, парень с юмором, внимательно вгляделся в мое лицо, поморщился:
      - Может, лучше Лялькин?
      Я подумал и согласился:
      - Может, и лучше. Вы с ней согласуйте.
      - Удачи вам.
      Утро было хорошее, солнечное. По-настоящему летнее.
      Мы молча покурили на крыльце с Майором. Говорить пока было не о чем. О чем надо, вчера все переговорили. Даже с лишком, на мой взгляд.
      - Хорошая погода, - уронил Майор бесцветным голосом.
      - Очень хорошая, - важно согласился я, протирая влажное от росы сиденье моего "козлика", нахолодавшего за ночь. - И солнце хорошо светит.
      - И облаков нет. И ветерок такой ласковый. Утренний. Чуть трогает листву и снова замирает.
      - Дождя, в общем, не будет. И сильного ветра.
      С тем я и поехал к мосту. Где встретил меня бодрый капитан. С ним мы тоже поговорили о погоде. Как вежливые англичане перед Трафальгарской битвой.
      Экипаж бронетранспортера "Беспощадный" (Капитан мечтал в детстве стать морским волком) надраивал свою машину - всю в каплях и потеках от ночной росы. И в протертых местах БТР сверкал как новенький.
      - Мы вас проводим немного? - спросил Капитан, когда ему доложили о полной боевой готовности "Беспощадного". - Это будет выглядеть.
      - Не стоит. Разбегутся еще. - И я, отбросив окурок, ступил на мост.
      - Не волнуйтесь, полковник, - сказал он мне вслед. - Если что - мы этот гадюшник за пять минут разнесем и сровняем.
      Утешил. Если что... Я даже оглянулся. И еще больше порадовался - и экипаж, и часть десанта с интересом облепили мою раритетную машину - как воробьи конское яблоко. Что-то с ней будет, если я задержусь с возвращением? Если что...
      По ту сторону реки, за баррикадой, возле лежащей на пузе Гошиной тачки, меня ждала красивая машина.
      Навстречу вышел молодой человек. По виду - референт министра культуры: в черном костюме и белой рубашке. С манерами. Проводил меня до лимузина, даже открыл и захлопнул заднюю дверцу. Сел рядом с водителем, который и головы не повернул, даже в зеркальце на меня не глянул.
      А чего ему? Он таких... кандидатов без числа, небось, повидал.
      Мягко тронувшись, мы заскользили по заповедным бандитским улицам.
      Я с любопытством поглядывал по сторонам. Будто совсем в другой город попал. Эта часть его, правда, всегда была традиционно дачной. Застраивалась стихийно, без всякой системы, "шанхайным" методом. Кто во что горазд, стало быть, по своим вкусам и по своим небольшим средствам.
      Нынче все выглядело иначе. По-западному пристойно и скучно. И по-нашему богато и безвкусно. Это - в общем.
      А в целом - мне понравилось. И зелени много, и речной пляж рядом, и лес вон там прямо начинается. И я стал думать о хорошем.
      Славное местечко. Когда я его конфискую - с домами, газонами, оградами и пляжем, - отдадим-ка все это лучшее детям. Пусть они здесь живут и радуются. Пусть здесь будут для них детсадики, зоны отдыха, санатории. Можно и школу сюда перевести.
      Ну а даже если я погибну в неравной схватке, это будет оптимистическая трагедия. Надо помнить уроки истории. Мой героический подвиг обязательно кого-нибудь разбудит. И позовет на борьбу. И опять справедливость восторжествует.
      Примерно на этом этапе моих идиллических мечтаний Машина свернула и пошла узким проездом, по обочинам которого стояли ровными рядами стриженные под шары липы. Да еще каждое дерево было обрамлено каменным бордюрчиком. Вот только листву в какую-нибудь экзотику не догадались покрасить хозяева. Теперь уже не успеют...
      Въехали в ворота, сделали полукруг, огибая буйный, но пристойный цветник, остановились у крыльца. Здесь меня принял улыбающийся охранник, вооруженный до зубов - стальных, стало быть, и острых. Незакомплексованный к тому же - без тени стеснения обыскал меня, как преступника.
      - Я что, враг себе? - не удержался я от вопроса.
      - Себе - не знаю, а нам - враг, - он еще дружелюбнее развернул свой нержавеющий оскал. - Проверить не мешает.
      Ладно, прощаю, главное - блестящую зажигалку не отобрал.
      В холле, где красивая мраморная девушка держала над головой некрасивый светильник, раскинулись в креслах, как в зале ожидания, участники предстоящей конференции по борьбе с организованной преступностью.
      С насмешливым интересом оглядели меня.
      - Полковник милиции Сергеев, - представил меня Тарасик.
      - Скорее, полковник частного розыска, - скромно уточнил я. И не стал пока похваляться, что со вчерашнего дня установил в вольном городе О. собственную диктатуру. На благо трудящимся. И всем честным людям.
      Присутствующие были мне знакомы. Заочно, конечно. Гоша Заречный. Веселый Тарасик - жестокий придурок, но ценный деляга. Некий Арнольд (подлинное имя, ставшее кличкой), держатель подпольной сети запретных развлечений. Битый, глава местного концерна рэкетменов. Неразлучники Трус, Балбес, Бывалый. Трус - подлец, Балбес - нахал, Бывалый - опытный жулик экономического профиля. Вместе они работали очень результативно, их личные качества в сумме делали достигаемой любую цель. Чача Щеглов садист-оторва, организатор по уму, развратник по призванию.
      Вот только Вани Заики я не обнаружил для комплекта. Это прискорбно.
      Наши переглядки прервались появлением на верхней площадке лестницы человека, похожего на официанта. Или мажордома такого. Лояльного. Который пригласил нас к овальному столу. На двенадцать сидячих мест.
      - Позавтракайте с нами, - с дружеской издевкой обратился ко мне Тарасик. - Любые проблемы лучше всего решаются за столом.
      Отчасти я с ним согласен. По крайней мере, в данном случае.
      Официант или как его там (наш человек, который иногда давал нам информацию из стана врага, крайне скупую, надо сказать, побаивался на всякий случай) дирижировал ритуалом застолья и должен был обеспечить нужное размещение персон вокруг стола.
      Я ведь говорил, что успех большого дела частенько зависит от самой малой малости. Все шло по плану - Чача занял место во главе, лицом к окну, остальные участники дебатов распределились в соответствии со своим весом и положением в их обществе, а вот мое место, на другом конце стола, напротив Чачи, непредвиденно заняли. Что очень гадко. Тут только нахальство выручит. Чем я и попытался воспользоваться.
      Стуча каблуками по паркету, подошел к облюбованному стулу, наклонился к уху джентльмена Арнольда, курирующего городскую блядскую сеть, и сказал вполголоса:
      - Давай меняться. Мне тут больше нравится.
      Чача нахмурился и впервые уронил слово:
      - Здесь тебе не столовка в ментовке. Здесь наш порядок. Сиди где указано.
      - Вы - там, а я - напротив, - показал я свои опасения, на основе недоверия. - Я должен видеть всех.
      Тарасик гоготнул:
      - Не поможет, полковник.
      Ладно, я вам потом объясню свою борьбу за это кресло. И вы поймете.
      Да поздно будет.
      Старый джентльмен, повинуясь кивку Чачи, уступил мне место. Для детей и инвалидов. Для нахальных дураков, стало быть.
      Вот теперь все в порядке. За моей спиной - окно, а за окном ясное солнышко.
      Огорчало только, что Вани Заики на нашем дружеском сходняке не было. Куда он делся?
      Завтрак оказался легким. Символическим, я бы сказал. А может, у них всегда так день начинается. Либо экономят средства, либо здоровье по-европейски культурно берегут. Всего-то на столе: какие-то фрукты, какая-то вода и какой-то противный кофе. Ни капли спиртного. Да ничего, наверстают. Меня проводят - и нарежутся. Повод у них будет.
      - Слушаем вас, - открыл заседание Чача.
      То на "ты", то на "вы" - прямо как легкомысленная Лялька, честное слово.
      Я встал с фужером кипящей пузырьками воды. На тот случай, если в горле пересохнет.
      - Господа бандиты, я пришел предложить вам сотрудничество. - И сделал весомую паузу. Подождал, пока первых секунд недоумение сменилось вторых секунд любопытством, и продолжил: - Поясню. Нахапали вы много, в три горла не сожрать, в три жопы не... Надо делиться.
      Вот это понятно. Это на их языке. Даже какое-то облегчение с просветлением промелькнуло во всех глазах. Кроме Чачиных. Этот, похоже, поумнее других будет. Но не долго.
      - Это с кем же делиться? - уточнил мордастый Бывалый. Мне даже показалось, что он хочет бросить в меня недочищенный апельсин. - С тобой, что ли?
      - Ну, со мной, - уклончиво пояснил я. - Или с народом.
      Первым заржал весельчак Тарасик. А потом ржали все.
      - Веселый ты парень!
      - Ты не артист будешь?
      Еще какой. Народный даже.
      И я продолжил, когда они устали:
      - Вот мое предложение. Все, неправедно нажитое насилием, махинациями и убийствами, всю свою движимость и недвижимость, все свои банковские счета в нашей стране и в ненаших странах вы возвращаете, скажем, государству. В моем лице. И вкладываете все средства в восстановление и развитие городской промышленности и сельского хозяйства района... подождите с возражениями. За это вы будете иметь определенный процент прибыли с этих производств. В соответствии с объемом вложенных средств и степенью личного участия. Причем заметьте: чем выше будут показатели роста, тем больше вы получите. То есть я предоставляю вам возможность активно влиять на дела в наших общих интересах.
      По мере того как я говорил, становилось все тише - вплоть до самого нижнего уровня, до мертвой, стало быть, тишины.
      Еще бы! От такой дурной наглости не только дар речи потеряешь, всех остальных даров лишишься.
      Но все в жизни держится на единстве и борьбе противоположностей. И согласно законам диалектики, тишина сменилась обвальным грохотом. Уронив салфетку, хихикал даже официант или как там его. Для конспирации.
      Сейчас они меня качать станут. И на руках в свои закрома понесут.
      Чача тоже смеялся.
      И я ему улыбнулся.
      - А если... если... - корчился, жизнерадостно захлебывался он. Тот самый, кому радоваться жизни осталось всего несколько минут.
      - А если... если мы посоветуемся и не примем ваше предложение?
      Все замерли в предвкушении. Тарасик даже рот заранее распер для нового смеха в ответ на мои объяснения. Как дитя в цирке, при виде клоуна.
      - Если нет? - Я пожал плечами. - Если нет, тогда вот так.- И я медленно и плавно - чтобы не ухлопали раньше времени, решив, что я хватаюсь за необнаруженный при обыске пистолет,- достал из кармана листок с цитатами. - Тогда вот так. Это несколько выдержек из ваших "характеристик". - И я огласил некоторые для примера. - Как видите, все вывместе взятые и каждый по отдельности - заслуживаете по совокупности деяний смертной казни.
      Ну, это не смешно. Это неописуемо глупо. И так же нагло.
      - Через повешение? - зловеще разрядил обстановку бывалый.
      - Сами выберете. Что кому милее. У меня свой УК, по принципу: око за око. Вот ты, например, утопил своего конкурента в бочке с бензином. Причем гуманно: за несколько раз. А строптивого лавочника уморил побоями и голодом. Пожалуйста, выбирай, я не возражаю... Так что, господа бандиты, сдавайте оружие, распускайте свое воинство и включайтесь в мирное созидание, чтобы упорным и самоотверженным трудом заслужить снисхождение народа. Пока я даю вам такую возможность.
      - Господин Серый... - медленно и взвешенно начал резюмировать Чача.
      По глазам, по тону я уловил, что он, конечно, полон сомнений, не находит решения, потому что сообразил наконец-то - Серый не пришел бы с такими наглыми требованиями, если бы не был уверен в своей безопасности. Но почему он в ней уверен? И не пахнет ли опасностью от этой безопасности?
      - Господин Серый, а вы сами каким путем предпочитаете отправиться отсюда туда, - он показал пальцем в небо, - быстро или медленно?
      Правильно, что товарищем не назвал. Это оскорбительно.
      - Сожалею, что вы не врубились. Даю разъяснение: здание блокировано моими людьми. И поскольку никто из вас ничего не заметил, то ясно, насколько это серьезно. Здесь у меня шестьдесят парней, хорошо обученных беспощадно справляться с такими, как вы. Каждый из вас, каждый ваш охранник взят на прицел. Разделать вас - это просчитано - одна минута с небольшим, включая контрольные выстрелы. Доказательства нужны? Пожалуйста.
      Я торопился. И так затянул: кое-кто, не выдерживая, уже начал привставать со своих мест, чтобы растерзать меня собственными руками. Или зубами.
      Достал свою блестящую зажигалку - она пустила солнечный зайчик в окно за спиной и дальше - в далекое ясное небо,- щелкнул и приказал в нее:
      - Внимание. Здесь Серый. Акция!
      Выстрела не было слышно.
      Пуля почти беззвучно прошила бронированное стекло, прошла мимо моего правого уха и влепилась Чаче Щеглову точно в лоб.
      Удар отбросил его назад, и он упал на спину вместе со стулом.
      На секунду все замерли. И я в том числе.
      Потом кто-то завизжал, кто-то бросился к Чаче, а остальные- к стенам, прижались к ним, ища защиты.
      - Это бесполезно, ребята, - сказал я, не выпуская из рук зажигалку. Я, в общем, пошел. Вы тут приберитесь, подумайте. А завтра в это время жду вашего полномочного представителя в Замке. Кстати, ваш засадный полк там разгромлен, остатки его арестованы и ждут решения своей участи. Скорее всего, она будет такой же, - я кивнул на распростертого на полу Чачу, ноги которого еще подергивались.
      И вышел из банкетного зала с овальным столом. И никто не остановил меня и не выстрелил в спину. И на выходе не было проблем.
      Правда, на красивой машине к мосту не отвезли. Зато у ворот меня ждал в "уазике" мой верный Майор. И когда я сел рядом с ним, он крепко сжал мне руку.
      И закурил изо всех сил. Переволновался, наверное. Да и я - тоже.
      - Сон в руку, - приветствовала нас Лялька по возвращении.
      - Это как то есть? - потребовал я разъяснений.
      - Вы мне сегодня пьяными снились.
      Понятно. И я сказал Майору:
      - Пошли руки мыть.
      - Ну что, на "таможню" двинем? - с трудом произнес майор по окончании трапезы.
      - Пора, - тоже с трудом согласился я. - Этот твой Пилипюк такой вредный борщ варит... Никак не остановишься.
      - А то! Малоросс потомственный. Знаешь, какое он сало делает, а огурчики?.. Вот я тебе скажу...
      - Не надо, - твердо поспешил я. - На сегодня хватит.
      Дня на три даже.
      На "таможне" обошлось без эксцессов. Репатриируемые вели себя сдержанно и смирно. Выполнили все требования. Оно и понятно: кому хочется, чтобы на месте расстреляли? У одного только вайнаха обнаружили в бардачке перочинный кинжал. Но, похоже, он и сам про него забыл, а мы мелочиться не стали. отпустили с миром.
      Деньги они сдали, конечно, не полной мерой. И наркоты отжалели символически - она сейчас догорала в костре, который развели на солярке десантники. Основное добро припрятали до лучших времен, как стартовый капитал нового этапа. Но, однако, это не страшно - найдем. Воровать и грабить легко научиться. Прятать - труднее. Да оно нам способнее, целее будет под нашим присмотром.
      Подошли Капитан и трое солдат с мешками денег.
      - Куда их? - Капитан толкнул плотный мешок носком ботинка.
      - В банк. Открывайте там особый счет. Пожертвования братанов и друганов. В пользу пострадавших от их деятельности.
      За шлагбаум, установленный вместо баррикады, уходили одна за другой "шестерки" и "девятки". Машины мы пока конфисковывать не стали, а то пришлось бы выделять средства на проезд.
      - Ребят за ними направил? - вполголоса спросил я майора, наблюдая за выездом южан.
      - Выделил, конечно. Но результат я и так знаю.
      - Да, все не так просто...
      И, как дырка в зубе, дернулась мысль об исчезновении Вани Заики. И начальника Горотдела милиции с отеческим прозвищем Семеныч. И главы администрации. Может, конечно, случайное совпадение, а может, эта "тройка" учуяла мои планы и отошла на запасные позиции, силы собирать. Не хотелось бы такого факта. Подобные осложнения преждевременны. Сил у нас пока мало. В основном нахрапом да куражом действуем...
      Запищала рация в кармане: Лялька напомнила, что в четыре пополудни мы должны провести "инспекторскую проверку" исправительной колонии.
      Я уже от этих напоминаний вздрагиваю, начинаю думать, что не по силам ношу взял. До паники недалеко: чем больше делаешь, тем больше дел впереди возникает.
      А и ладно. Уроки истории гласят: главное - ввязаться в драчку, а там посмотрим. А еще они гласят: нужно больше опираться на творчество масс, на их активное участие в социальных процессах. Вот что самое главное, если в драчку ввязался.
      Прихватив с собой бывшего зама начальника, а теперь участкового, мы прошлись по Торговым рядам, где шло стихийное "перераспределение" ресурсов. Пока еще вяло и нерешительно. Слишком неожиданной была проведенная акция. Чувства законного удовлетворения аборигены пока не испытывали. Боялись. Боялись ответных мер, возврата прежних хозяев с неизбежной резней, боялись новых "наездов". побаивались милиции.
      Хотя тоже знали, что двадцать пять процентов преступности в городе давало присутствие "кавказской диаспоры".
      Эта мысль неожиданно порадовала. Вот тебе раз! оказывается, Серый за один день, всего одной акцией снизил уровень преступности на полновесную четверть. Если и дальше так пойдет, то, стало быть, и до нуля уже рукой подать.
      Да, а вопрос с рынком надо решать до конца - он требует управления. Самотек приведет к прежней картине. И растащиловка начнется.
      - Вот что, хлопчик, - обратился я к новому участковому.- Проследи здесь за порядком. Чтобы никаких правонарушений. А потом подумаем, как нам этот узел развязывать...
      - Надо комиссию создать, - неожиданно буркнул он, прерывая мои неясные указания. - Из торговцев. Они все тут друг друга знают. Сами разберутся, по справедливости. А я под контроль возьму. Вы мне только пару человек выделите - патрулирование потребуется. Чтоб порядок был - и никаких "наездов".
      А что? И я взглянул на него с большим, чем доселе, вниманием. В глазах его блеснул и разгорелся огонек заинтересованности, выдавая невостребованный организаторский зуд. В пределах своей компетенции.
      Когда человек больше всего приносит пользы обществу? Урок истории: когда общество находит ему достойное место. соответствующее, стало быть, его способностям. Может, он министр плохой, а дворник будет отличный. Так пусть от него хорошо будет во дворе дома, а не плохо во всей отрасли.
      - Действуйте. Мне ваша идея нравится. Вечером подробнее обсудим. И такая просьба: выявите из здешнего контингента квалифицированных рабочих, инженеров, технологов и пригласите их на завтра ко мне. На собеседование. Да, и еще - мне нужен пробивной молодой парень, желательно экономист. Тоже на завтра.
      - Есть. - И Хлопчик ринулся в небольшую толпу возле главного павильона, где назревала организационная свара.
      Исправительная колония была небольшая - где-то на тысячу заключенных, отбывающих разные сроки за разные правонарушения.
      Начальник ее - пожилой, толковый, в общем, мужик (главное - честный, по данным разведки и материалам Дубровского), но что он мог сделать в нынешних условиях?
      А вот посмотрим.
      Мы потолковали с администрацией: они мне - свои нужды, я им - свои планы. В частности, настоятельно рекомендовал разделить колонию на внутренние зоны с таким расчетом, чтобы ее контингент был строго разграничен - молодежь туда, криминальную мелочь - сюда, рецидивистов вообще изоли- ровать. В каждой зоне- свой режим. И никаких между ними контактов. попросил предусмотреть площади для организации будущей производственной зоны и тюремной больницы. А также для строительства небольшого барака особого назначения. договорился о приеме "свежего контингента" и попросил собрать "контингент наличный".
      Над лагерем заныла сирена, и через несколько минут на плацу перед бараками выстроились в каре заключенные.
      Мы вышли к ним.
      Начальник выслушал положенный доклад, обратился к строю:
      - Сейчас с вами будет говорить начальник Временного штаба по борьбе с преступностью полковник милиции Сергеев. слушать внимательно, вопросы задавать корректно. Можно при этом не называться.
      Я сделал шаг вперед. Обвел глазами стоящих передо мной людей. Одинаковая одежда, одинаковые лица, одинаковые глаза. У всех судьба общая, но у каждого своя. Нормальные, на взгляд, люди.
      Но за ними, за этим безликим в своей массе строем я видел толпы других людей. Мужчин и женщин, стариков и детей. убитых, изувеченных, ограбленных и униженных, изнасилованных и растерзанных...
      - Граждане осужденные. У вас начинается новая жизнь...
      - Амнистия, - прошелестело по рядам и стало еще тише. Только каркал на крыше дальнего барака черный ворон.
      - Амнистия, вы говорите? Можно, пожалуй, сказать и так. Ваше учреждение моей властью отныне переходит на самообеспечение. На днях в зону завезут и смонтируют заводское оборудование. Ущемлять вашего права на труд я не стану. Все вы, без исключения, будете работать. И получать зарплату. И питание. Полноценное, у меня есть договоренность с ближайшими колхозами и фермами на поставку в колонию сельхозпродукции за ваши заработанные деньги. Система поощрения за дисциплину и труд - сокращение срока. Пока все понятно?
      Молчание в ответ, угрюмое и настороженное.
      - Далее. Жить будете по принципу: кто не работает, тот не ест. - Уроки истории. - Даром вас кормить больше не будут...
      Реплика из строя:
      - А демократия?
      - Это и есть демократия. Но вас она не касается. Вы преступили Закон, и теперь вы вне Закона. Там, на воле, по вашей прямой вине, голодают честные люди, не чета вам...
      Реплики из строя:
      - А гуманизм? А мы не люди?
      - Люди. Но другие. Объясняю. Вот ты, по какой статье чалишься?
      - Сто шестьдесят вторая, часть третья.
      - Рецидивист?
      - А как же!
      - Значит, на воле снова выйдешь на дорогу с кистенем. Убьешь мужчину, женщину, ребенка. Может, это будет мой брат, или мать, или сынишка. Так неужели ты думаешь, что твоя поганая жизнь мне дороже жизни моих близких? Вот так я понимаю гуманизм. Говорю всем: либо вы выходите отсюда честными людьми, искупившими трудом и лишениями свою вину, либо не выходите вовсе. В любом случае я буду спокоен за своих близких. И другие люди - тоже.
      Реплики из строя:
      - Будем жаловаться. Будем прокурору писать. И президенту.
      - Пишите. Но сначала я сам буду рассматривать ваши жалобы. И за каждую необоснованную - довесок к сроку. Так же как и за нарушение внутреннего распорядка. Голодовок не объявлять- насильно вас кормить не будут. Сдохнете - не зарыдаю. охрана колонии усилена моими людьми - малейшая попытка бунта будет подавлена пулеметами: чем вас меньше, тем нам лучше.
      И последнее. Мне известно, что среди вас имеются незаконно осужденные. Через несколько дней в колонии будет работать спецкомиссия по пересмотру дел. Все, кто имеет на то основания, могут подать начальнику соответствующие заявления. При подтверждении - немедленное освобождение и компенсация за счет виновных. При попытке введения комиссии в заблуждениедобавочный срок.
      Совещание 2 (закрытое)
      - Начинать будем с нуля. С чистки мундира. В первую голову разобраться со всеми необоснованными задержаниями, арестами, приговорами. Этим займетесь вы, - я обратился к старым (вернее, новым) сотрудникам отдела. - Вы с этим справитесь, вы лучше меня знаете работу бывших коллег и прежние их делишки. Выявить также все факты злоупотреблений по службе: фальсификация уголовных дел, факты коррупции, освобождения от ответственности за взятки, по кумовству и дружбе. В общем, чистка по полной программе. Вы, Русаков, - это задание Прохору, - будете регулярно давать в прессе и эфире информацию по результатам расследования по типу: такой-то работник правоохранительных органов систематически вымогал у задержанных (варианты- киоскеров, водителей и т.п.) взятки (или совершал иные противоправные деяния). Разоблачен, вина его доказана полностью, приговор приведен в исполнение. В суд направить группу контролеров (это должны быть представители от всех слоев общества и гражданского состояния) под руководством нашего полномочного наблюдателя - профессионального юриста. Суд - правый и скорый. Исполнение приговора - немедленное.
      Далее: всем сотрудникам - выглядеть! Внешний вид, манеры, поведение - как при дворе. С гражданами общаться - как с родной мамой.
      - А с задержанными - как с тещей? - сострил один опер.
      - Поймете из дальнейшего, - отрезал я. - За одноразовый мат при исполнении служебных обязанностей - взыскание. При рецидиве - увольнение по служебному несоответствию.
      - А вне службы? - тот же опер.
      - Еще строже, так как провокационных факторов меньше.
      - Это как посмотреть, - вздохнул он под сдержанные улыбки коллег, видимо посвященных в его семейные трудности.
      - И больше, товарищи, внимания, - продолжил я, - боевой подготовке. Ведь это стыд - стреляем и деремся хуже бандитов. С послезавтра тренировки три раза в неделю, с аттестацией. Кто не пройдет, к оперативной работе не допускаю. Недели через две начнут работать постоянные курсы повышения профессиональной квалификации. Посещение обязательное. У меня все. Вопросы?
      Поднялся участковый Хлопчик, раскрыл блокнот.
      - У меня предложения. Значит, дела налаживаются, у новых хозяев есть даже новые поставщики - с наших сел. Тут будет порядок; против разумного контроля цен не возражают. Но нужно сделать вот какие дела. Первое: организовать постоянный круглосуточный пункт проверки качества продукции, то есть товара. Второе: антисанитария. Предложил торговцам вскладчину нанять уборщиков. Негоже, когда продавец одной рукой фрукты завешивает и той же рукой за метлу держится. Третье: патрули. Для большего контакта с рыночным контингентом пришли к консенсусу - обеспечивать ребятам во время патрулирования горячее питание...
      Тут я прервал:
      - За глоток спиртного - с патрулирования снимать, угостившего - лишать лицензии.
      - Согласен. Теперь - о нищих. Рынок - самое их доходное место. Разогнать надо...
      - Минутку. Кто может дать информацию по этому контингенту?
      - Разрешите? - поднялся Волгин. - По моим данным, семьдесят пять процентов нищенствующих - профессионалы. работают от некоего Гришкина по прозвищу "Дай-мильен".
      - Мильена за решетку. Нищих освидетельствовать и зарегистрировать. Трудоспособных - в Зону, на подсобные работы за питание, кров, одежду. Тем, кто побирается на хлеб, выдать временные лицензии. Позже мы введем статью в городской бюджет для их нормального содержания.
      Опять встал Волгин.
      - Алексей Дмитриевич, если конфисковать доходы Дай-мильена, можно этот вопрос не откладывать. Думаю, на полгода средств хватит.
      - Добро, хороший совет. У вас все? - спросил я Хлопчика, который старательно делал отметки в блокноте по исполненным пунктам.
      - Последнее: вымогательство. Построже надо искоренять. Люди боятся, платят. Потому - защиты нет.
      Я не стал ему напоминать - по чьей вине "защиты людям нет".
      - ...Сегодня ребята задержали одного. Частый гость. Как на работу ходит.
      - Хорошо, разберемся. Вы насчет рабочих что-нибудь выяснили?
      - Так точно. Переговорил, список составил. Многим у станка лучше, чем за прилавком.
      Вот что значит - человек на своем месте. Ишь, управляется.
      - Завтра к девяти жду их на собеседование, - напомнил. - Теперь вот что, - это Волгину. - В ближайшее время сформируйте и направьте в колонию толковых дознавателей. Пусть хорошенько разберутся. Неоднократных убийц, убийц без смягчающих, рецидивистов, насильников - не держать. ликвидировать. На сегодня все. Свободны.
      - Товарищ полковник, - доложил дежурный, - толпа к нам ломится.
      - Что за толпа?
      - По поводу рэкетмена, что сегодня задержали.
      - Это кстати. Попроси их немного подождать. А рэкетмена- ко мне.
      Сержант ввел парня. Крепкого. Не головой - плечами, сразу видно.
      - Садись, труженик, отдохни. Время у тебя есть.
      - Не пыли, начальник.
      Я поймал вопросительный взгляд сержанта: врезать? ответил глазами: погоди.
      - Как кличут тебя, подонок? - не в моих правилах молча сносить оскорбления.
      - Не твоя печаль. Нам знакомство не водить.
      Из деревни, кажется, парень. На заработки подался.
      - Это почему же? - огорчился я.
      - Меня поутру выкупят.
      - А за сколько?
      - Это разговор. Пятьсот баксов возьмешь?
      - Смеешься, однако. Дешево себя ценишь. Ты глянь в зеркало: крутой, красивый, в плечах разворотливый. Я за такого меньше лимона не возьму.
      Соображал он туго. Нахмурил лоб в усилии: он же мне втрое больше предложил.
      - Лимон баксов, - помог я ему догадаться.
      - Не понял, дядя.
      - Сейчас поймешь. Сержант, пригласите сюда пострадавших. Только не всех, а то нам их не сдержать.
      Вошли несколько человек. Накаленные, решительные. С жаждой немедленной мести. Почувствовал народ, что обстановка меняется.
      - Вот он!
      - Попался, сучонок!
      - Он со своими мордобоями мое кафе разгромил! официанток насиловал! На столах!
      - Достаточно, - приостановил я поток праведного гнева.- Пройдите, пожалуйста, в дежурную часть, сделайте ваши заявления. А я сейчас завершу с ним работу... Врубился? - спросил я, когда разгневанные вышли.
      Не врубился. Испугался, но не врубился.
      - Так что, отдаст твой хозяин лимон баксов за твою поганую жизнь, от которой никакой пользы, кроме вреда?
      Молчит, мелкой дрожью ходят пальцы.
      - Ладно, парень, иди. Тебя люди на улице ждут. А я своих ребят попридержу малость, чтобы там успели с тобой разобраться. А потом мы подберем, что от тебя останется, и на свалку свезем. Сержант, снимите с него наручники и проводите во двор.
      - Нет! - завизжал крутой парень. - Нельзя!
      - Что? - удивился я. - Не любишь, когда тебя бьют? любишь сам бить? Ну разок-то попробуй. - Первый разок, наверное, но последний наверняка. - Иди, иди, некогда мне.
      Он грохнулся на пол, забился в истерике. Вроде припадка. Сержант пнул его в бок:
      - Проси начальника, мудак. Он один тебя спасти может.
      - Сядь, - приказал я. - Отвечать коротко. От кого работаешь?
      - От Пельменя.
      - Сколько у него быков?
      - Двенадцать.
      - Оружие?
      - Нет, нет, начальник. Только дубинки и прутья. Мы ж не убиваем, оправдался, - мы ж только калечим.
      - Сам Пельмень куда выходит?
      - На Заречье.
      - Где он засел?
      - У него здесь дом свой. Набережная, двадцать два.
      - Вооружен?
      - Пушка есть. Большая.
      - Охрана?
      - Один живет, не боится. Собак держит. Простишь, начальник?
      - По всем эпизодам через суд пройдешь. Если не расстреляют - в Зону. А там посмотрим.
      Сидел бы ты, дурень, в своей деревне, пахал бы землю, водку бы пил да девок портил. Твое счастье, что не ты один в своих винах виновен...
      Когда его увели, я послал наряд на Набережную.
      - Возьмете Пельменя. Обыск с конфискацией. Без особых формальностей, под протокол. Осторожнее, ребята, он вооружен и у него собаки.
      - Мабуть, кого другого пошлешь, - улыбнулся Пилипюк,- а то боязно.
      - Иди, видеть тебя не могу. Борщом твоим обожрался.
      Ладно, на сегодня хватит. А то все переделаю, а завтра со скуки помирать?
      Я зашел к Волгину.
      - Тебе внеочередное повышение в должности вышло, - обрадовал его. Назначен начальником Горотдела. Занимай мой кабинет. А я со своим штабом переезжаю в Замок. Собирайся на новоселье. Ты приглашен. А Лялька где гуляет?
      - Она уже там. Взяла пятерых лучших бойцов обустраиваться. И Майор там. Как бы она и его шваброй не вооружила.
      - Поехали. Майора выручать.
      Замок сиял огнями. Будто там бал начался.
      У ворот скандалила с бойцами Лялька. Они забрасывали в грузовик тюки с постельным и столовым бельем и в чем-то перед ней оправдывались.
      - Новости! - орала Лялька на всю округу. - Не знают, где прачечная! Спецназ называется!
      Охрана у ворот лыбилась во все свои пасти.
      Я подхватил Ляльку под мышку и потащил ее в Замок. Попой вперед. Она извивалась, как червяк на крючке. Даже кусаться пробовала.
      - А что они, Алексей Дмитриевич! - визжала она где-то сзади. - Для себя не хотят! Я такой стол организовала, а они свой сухпай лопают... Ладно, сама пойду.
      Мы вошли в здание. Везде кипела работа. Бойцы таскали койки, драили полы, двигали мебель.
      - Это ваш кабинет, - подвела меня к двери, распахнула. - Нравится?
      Как сказать... Лялька не ошиблась. Хаживал я в этот кабинет в свое время, донимал его тогдашнего владельца. порезвились тут бандюки, однако, порастащили все роскоши, поломали и побили, что растащить не сумели. Ну да ведь мне роскоши ни к чему. Некогда ими пользоваться. Главная роскошь в том, что кабинет был готов к работе. Даже стопка бумаги лежала на письменном столе. Это слева. А справа - автомат. А на угловом столике бутылки с водой, пепельница с сигаретами. И никакого бандитского духа - все вычищено, проветрено. только и следов, что дырки от пуль вокруг портрета старинной дамы. И в самом портрете - тоже. Упражнялись боевики-разбойники.
      - Вот здесь приемная. Здесь я буду сидеть.
      И тут все готово для работы. И тут приятная атмосфера - аура такая, молодой красивой девушки. И деловой, главное.
      Деловая и красивая потащила меня дальше.
      - Здесь вы жить будете.
      Тоже очень мило. Уютно, по-домашнему. Даже захотелось бросить все и упасть лицом в подушку.
      - Здесь ребята расположились. А моя комната вон там, в далеком конце. Это чтобы вы служебным положением в мой адрес не вздумали пользоваться. Вон санузлы, запоминайте. А Майор сейчас в подвалах работает. Там спортивные секции откроются: стрельбы стоя, лежа и... это... вися. А также рукопашного боя, каратэ всякой. Это наша столовая будет.
      Не будет, а уже есть. Стол накрыт, закуски расставлены, бутылки запотевшие манят.
      Что значит человек на своем месте!
      - Идите в душ, переодевайтесь - и к столу.
      Тут, кстати, и Пилипюк вернулся. Доложил о проделанной работе и слинял на кухню.
      Началась, словом, нормальная жизнь.
      Когда я переодевался, опять ворвалась Лялька. Уже при параде.
      - Эту рубашку надо выбросить, Алексей Дмитриевич. Она вас старит. Я завтра вам что-нибудь куплю. А как я? - стала в позу.
      - Короче не нашла? - кивнул я на ее юбчонку.
      - Я подросла вчера. Вот она и села.
      Объяснила, стало быть. Два раза.
      - Мы с вами в банкетный зал под руку войдем, ладно? торжественно.
      И чинно. И под аплодисменты.
      Лялька приняла их как должное, без ложной скромности. С заслуженной гордостью. Шла к двум свободным местам, оставленным во главе стола, держа меня под руку и милостиво улыбаясь, кивала присутствующим. Налево и направо.
      Мы расселись. Лялька толкнула меня в бок, шепнула:
      - Вам первое слово. Встаньте.
      И тут подсказывает.
      Я послушно поднялся с рюмкой в руке.
      - Друзья! Мы с вами взялись за трудное дело. Первые шаги сделаны. Отступать теперь нельзя. Да и не так мы воспитаны. Не скрою, были сомнения: справимся ли? Но два обстоятельства укрепили меня. Первое - я видел вашу работу. Второе - наше дело правое, а значит, как говорят уроки истории, победа будет за нами!
      Застолье пошло своим чередом. Тосты, шутки, смех. воспоминания.
      Потом Майор сказал о погибших боевых друзьях: "За тех, кого нет сейчас за этим столом, но кто всегда с нами".
      И в самый разгар малость перебравший Прохор ляпнул во весь голос:
      - Посошок!
      - Ты что! - возмутилась Лялька. - Посошок, стремянная- и по домам, что ли?
      - Ты плохо знаешь застольный фольклор, - укорил Прохор.
      - Я такие неприличные слова не запоминаю...
      - Не слушайте ее, - перебил Прохор. - Слушайте меня, не пожалеете.
      Он прав оказался. После "посошка" - "котомочка", затем- "на пороге", после нее - "надворная", "стремянная", "дорожная", "курганная", "закурганная" и - "последняя в шапках". Умели предки доброе дело растянуть - урок истории, стало быть.
      Словом, сидели хорошо. Расходиться не хотелось. соратники по борьбе, как правило, и за столом едины. Однако к полуночи запас "посошков" Прошкиного разлива истощился до дна. Выручила Лялька.
      - Ладно уж, - сказала она, вставая. - Раскалываюсь: у меня сегодня день рождения. - Посмотрела на часы, уточнила: - Только что начался.
      Загремели отодвигаемые стулья, обрадовано зазвенели бокалы и рюмки все тянулись чокнуться с хитрой Лялькой, поздравить теплыми словами.
      Пилипюк что-то шепнул двум своим парням, и они сначала вышли, а потом вошли друг за другом, браво чеканя шаг своими тяжелыми "берцами". Первый держал перед собой великолепный камуфляж "белая ночь", придавленный сверху большим красивым револьвером, конфискованным у Пельменя.
      Лялька взвизгнула и прослезилась. Будто ей бриллиантовое колье преподнесли.
      - Бери, дивчина, - гудел Пилипюк. - Ствол чистый, никакая ментура тебя не заметет.
      Лялька прокрутила барабан, сунула револьвер за пояс юбки и прикинула камуфляж, посмотрела на нас вопросительно.
      - О! То ж гарно! - выдохнул Пилипюк. - Треба це дило обмочить.
      - Замочить... - поправил пьяненький Прохор, знаток жаргона.
      - Обмыть, - пристыдила их Лялька.
      Все было славно. Как отдых после боя. Когда враг разбит, а своих потерь нет. Только вот сдается мне, что приврала Лялька. Или ошиблась. Где-то на полгодика.
      Тоже, стало быть, урок истории.
      После всех этих уроков я добрался до своих апартаментов утомленным. С решением хорошо поспать - завтрашний день будет еще труднее.
      Не забыть бы чего... Ну да Лялька не даст, напомнит, у нее компьютер в голове. Или в сердце - даже на пол у тахты заботливо бутылку воды поставила - и когда успела? Мне бы так работать...
      Я с наслаждением улегся, поставил на живот пепельницу, закурил.
      Тут, конечно, Лялька постучала.
      - Можно, Алексей Дмитриевич? Посидеть с вами?
      - Посиди. - Куда от тебя денешься.
      Посидела вначале молча, вздохнула.
      - Завтра опять стол накрою.
      - Второй день рождения? Или уже Новый год?
      - Вот еще! Скажете тоже! Для второй смены, кто сегодня в дежурстве был. А как же! И вы с ними посидите. У нас коллектив должен быть. - И очень последовательно перескочила: - А Пилипюк такие глазки мне строил.
      - Ты особо-то не расцветай. У него жинка и двое хлопцев.
      - А я и не расцветаю. Он не ровня мне - старшина всего.- И опять с недоступной мне логикой: - Вы не думайте, все у вас получится. Ребята вас очень уважают, говорят, все вы правильно делаете. Уж они-то знают... Куда угодно за вами пойдут.
      Не знаю, чего у Ляльки больше - ума или сердца? Враз мою слабинку почувствовала и поддержать пришла. Тефаль, одно слово.
      А Майоровых ребят мне хвалить не надо. Других не держим-с! Все мы тут отпетые бойцы, одной крови. Знаем цену дружбе и вражде, любви и ненависти, жизни и смерти.
      - Спокойной ночи, Алексей Дмитриевич. Если что - я рядом. В самом дальнем конце от вас...
      Акция 5. Свержение Временного правительства
      Сделать из хорошего специалиста коммерсанта, из квалифицированного рабочего челнока - не так сложно. Вот наоборот- много труднее.
      Когда-то в городе был небольшой, но важный для страны завод под номером. Да попал он под "конверсию" - была сделана попытка перепрофилировать его на выпуск сельхозтехники. Технологии разработали, материалами запаслись, цеха пустили. Но на том деньги кончились. Завод встал.
      Вместо работы пошла какая-то темная двойная игра, непостижимая для непосвященных. Кто-то - веселый и находчивый- ловко придумал обменять рабочим их ваучеры на акции родного завода: мол, из абстрактных собственников станете конкретными. А когда рабочие (без работы и зарплаты) превратились в пролетариев, администрация сочувственно эти акции скупила за наличные.
      И они куда-то исчезли. Злые языки поговаривали, что сосредоточились в руках какой-то зарубежной компании за немалую мзду. Женихи зареченские от этого пирога тоже свой кусок отхватили - взяли отступного. Им ждать, пока новый хозяин производство запустит и прибыль погонит, не резон. Пусть поменьше взять, да сразу. А там поглядим: если дела пойдут, снова дележки потребуем. А ваучеры те (опять же по злым языкам) администрация пустила в зачет за какое-то другое предприятие.
      Рабочие завода были отправлены в бессрочные отпуска за свой счет. Зарплату получала только администрация и охрана.
      Рабочие, ИТР рассосались. Кто-то уехал вообще из города, кто-то подался в рыночные сферы, кто-то в криминальные. собрать народ, чтобы пустить завод на полную мощность, пока нереально.
      Об этом мы и говорили с бывшим старшим мастером завода и бывшими рабочими.
      - Вот что я предлагаю. Мы поможем демонтировать нужное оборудование и перевезти его в Зону, там когда-то были мастерские. Вы составите кадровый костяк производства. отберете среди заключенных нужных по специальностям. зарплата- достойная ваших рук и опыта, участие в прибылях. Выделим автобус - туда и обратно. Ваша задача - быстро наладить выпуск техники. Номенклатуру ее согласуем с потребителем. Со сбытом проблем не будет. Те хозяйства, фермы, которые не смогут рассчитываться "налом", будут поставлять продукцию. реализация ее пойдет через городской рынок и на вывоз в район. Годится?
      - Вообще-то годится, - осторожно согласился старший мастер. - Прежнее дело по душе. Я у станка тверже стою, чем за прилавком. Но как оборудование получить? Вам не позволят...
      Присутствовавший на встрече Майор улыбнулся такой наивности.
      - Администрация ежедневно на заводе находится? - уточнил он.
      Теперь мастер улыбнулся такой наивности.
      - Каждый день... - покрутил головой. - В день зарплаты.
      - А когда зарплата?
      - Завтра.
      - Вот завтра мы и нагрянем. Зарплату конфискуем, это вам подъемные будут.
      - Еще и на аванс хватит, - вставил молодой рабочий.
      - Тогда - все, - подытожил я. - Завтра в двенадцать встречаемся у проходной.
      - Ну, - сказал Майор, когда мы остались одни. - Почту и телеграф мы взяли, банки национализировали, основные силы противника блокировали можно свергать Временное правительство.
      Уроки истории незабываемы, стало быть.
      - Поезжайте, голубчик. И непременно сейчас.
      Городская площадь. Напротив главного административного здания (бывший райком и райсовет), где размещаются Мэрия, Дума, Городская управа и прочие смежно-дублирующие системы, останавливается военный грузовик - в камуфляжной раскраске и под глухим тентом.
      Из кабины спрыгивает на брусчатку Майор с автоматом, окликает охранника здания:
      - Эй, парень, будешь выполнять свой долг? Защищать до последней капли крови этих засранцев?
      - Что я - мудак? - искренне удивляется парень.
      - Тогда пойдем с нами, проводишь к Губернатору.
      Из кузова посыпались, глухо стуча ботинками в камень, бойцы Майора. Двое перекрыли вход, остальные прошли внутрь, обезоружили охрану здания, рассыпались по этажам, блокировали коридоры и другие выходы, встали у главных кабинетов.
      Кабинет Губернатора
      Приемная (в голубых и розовых тонах, в богатом и безвкусном интерьере) практически пуста. Прекрасная секретарша с алыми ногтями и пакетом сока увлеченно зрит видюшник.
      Майор: Добрый день. Мне нужен Губернатор.
      Девушка (не отрываясь от сока и экрана): Он всем нужен.
      Майор: А мне - больше всех.
      Девушка: А вы кто такой?
      Майор: Террорист.
      Девушка (не оборачиваясь): Нет его.
      Майор: А где же он?
      Девушка: Он мне не докладывает.
      Майор (с интересом): Как же вы с ним работаете?
      Девушка (пожимая плечами): Привыкла. Он часто исчезает. Как жареным запахнет - так его и нет. Или чего-нибудь себе сломает, или куда-нибудь упадет. А то - напьется.
      Майор: Ладно, ждать его не будем. Ваша контора закрывается, на документацию налагаю арест. Сержант, опечатать сейфы, шкафы, столы.
      Девушка (не отрываясь от экрана): Косметику не трогать- личная.
      Кабинет Городничего по кличке Мэр
      Секретарша (не хуже первой, но другого цвета) делает попытку преградить Майору путь.
      - Я сейчас вызову охрану.
      - Она уже здесь. - Майор кивает на сопровождающих. - Можете жаловаться. - Легонько отстраняет девушку и входит в кабинет.
      Мэр сидит за рабочим столом. Перед ним слева высокая стопка бумаг, справа - низкая. Он берет из левой стопки очередной документ, подписывает и кладет его справа. Майор наблюдает. На его глазах происходит символическое бюрократическое перемещение- левая стопка опадает, правая растет. В сумме одно и то же.
      - И так каждый день? - сочувственно спрашивает Майор.
      - Два раза в день, - с плохо скрытой гордостью отвечает Мэр. - Вы по какому вопросу?
      - По вопросу ликвидации Мэрии.
      - Это что, государственный переворот?
      - А вы что, государство?
      - В какой-то степени. - Вспыхивает: - Что за чушь? Кто вам дал право?
      - Конституция. Почитайте на досуге об обязанностях гражданина России. Дословно не помню, своими словами так: каждый гражданин обязан защищать свое государство от внутренних и внешних врагов.
      - Словоблудие!
      - Это вы так про Конституцию? - пугается Майор. - А вы знаете, кто ее гарант? Придется вас арестовать и доставить к полковнику Сергееву.
      - Кто такой?
      - Вы даже газет не читаете. Стыдно! И уроки истории забыли. Словом, караул устал, собирайтесь.
      Городничий (или Мэр) надевает кепку.
      Майор инструктирует своих людей, остающихся в Мэрии:
      - Всех сотрудников выдворить, вежливо, но быстро. Опечатать все, что можно опечатать. И начинайте работать с документацией.
      Звонит Сергееву:
      - Алексей Дмитриевич, Учредительное собрание разогнано. Городничего отправил к вам. Принимайте.
      - Это произвол, - заявил протест Городничий, когда его ввели в мой кабинет.
      - Произвол, - согласился я. - Ваш кончился, мой начался. Но они у нас разные. И мой мне нравится больше.
      - Вы ответите за это!
      - Отвечу. Но вы раньше. Тем не менее я даю вам шанс. Писать умеете? Вот и напишите в свободной форме, как вы все эти годы оправдывали доверие избирателей. То есть народа, - по существу поправился я. - А то что-то вы стали забывать это слово. Все у нас избиратели да электорат.
      - Я ничего не буду писать.
      - Ну и не надо, - не стал спорить. - Сейчас мои люди работают с документами вашей администрации. Я попросил их уделить особое внимание расходованию городского бюджета, распродаже недвижимости в черте и за чертой города, выделению земельных участков, приватизации предприятий, связям городской администрации с криминальной средой. Достаточно? По завершении этой работы вам будет предъявлено обвинение.
      Городничий рванул воротник рубашки, посыпались на пол пуговицы.
      - Дурной сон, - выдохнул он.
      - Нет, ну а как вы думали - этот ваш беспредел будет вечным?
      - Я сообщу Президенту.
      - Каким образом? Извините, - я снял трубку зазвонившего телефона. Сергеев. Хорошо, подсчитать до цента, упаковать, опечатать - и в банк. - Я положил трубку. - Это звонили мои люди из вашего загородного дома. В вашем сейфе обнаружена огромная сумма денег. В ваших жизненных интересах вразумительно объяснить их происхождение. Только не врите про гонорары за книги и лекции. Книги ваши никто не читал, лекции - не слушал. Даю вам двадцать четыре часа.
      Городничего унесли.
      Я сделал еще несколько телефонных звонков, но меня отвлекло что-то подозрительное в приемной. Пришлось выйти и полюбоваться.
      Посреди комнаты, стоя на стуле, позировала Лялька - в камуфляже, левая рука на поясе, в правой револьвер. Смотрелась красиво. Неумолимо. Как Юстиция или Немезида. Эксперт-криминалист бегал вокруг и, приседая, снимал ее во всех ракурсах.
      - Что за стриптиз? - вполголоса спросил я Пилипюка.
      - Та вы ж сами казали портрет заменить, - напомнил он. - Чи передумалы?
      - Та ни, - я растерялся. - Не в рабочее же время...
      Акция 6. Заводы рабочим
      Накануне я дал указание разблокировать счета Завода сельхозмашин в Городском банке. Заодно и поинтересовался их состоянием: ничего, денежки кое-какие были. И немалые.
      Без чего-то в полдень провел у проходной для собравшихся рабочих уволенных и неуволенных - необходимый инструктаж. Чтобы задуманная мною провокация прошла согласованно и четко.
      Вахтер-пенсионер не сказал ни слова против, когда возбужденная и решительная толпа повалила через проходную на территорию Завода. Вооруженный охранник тоже благоразумно отступил, только проворчал вслед: "Зря шумите, ребята, денег все равно нет".
      На Заводе мне понравилось. Чисто, прибрано, только стекла запылились. В цехах, мне доложили, все станки и оборудование законсервированы, в инструменталках наведен порядок, они заперты и опечатаны. В укрытых штабелях аккуратно сложены материалы и заготовки. Судя по всему, Завод ждал своего нового хозяина. Приватизатора, стало быть. Владельца. Ну-ну...
      Рабочие окружили полукольцом вход в заводоуправление. Среди них, надо сказать, находились и мои люди в штатском - группа захвата и группа экспертов, специалистов бухгалтерского дела.
      Мы с Пилипюком остановились несколько в сторонке, наблюдателями и режиссерами. Ну и суфлерами, если понадобится.
      Ровно в полдень на крыльце появились Директор, Главбух и Босс от профкома. Представительные и корректные. За спиной охрана.
      - Что я скажу вам, братцы? - проникновенно начал плакать Директор. Знаю, как вам трудно. Но порадовать нечем. Деньги из бюджета опять не перечислены.
      Главбух сиротливо вздохнул и развел руками.
      - Мужайтесь, братва! - выкликнул профсоюзный лидер. - Политическая и социальная нестабильность в стране отражается прежде всего на финансовом положении государства. И Президент, и Премьер-министр делают все от них зависящее, чтобы вывести нашу многострадальную Россию на путь процветания. Однако засевшие в Думе реставраторы социализма блокируют все их позитивные инициативы. Бойкотируют все решения, направленные на улучшение положения трудящихся масс. И в то же время другой рукой голосуют за свои ненасытные привилегии, чтобы и дальше сидеть на шее обнищавшего народа. Позор!
      - Господа дирекция, - раздался из толпы не очень уверенный голос. - А вот говорят, что сегодня из банка машина приходила. С деньгами.
      - Это провокация, - уверенно возразил Директор. - Инкассаторы доставили на Завод не деньги, а финансовые документы.
      - В кассе нет ни рубля, - подтвердил Главбух.
      - А вот, господа дирекция, - послышался еще один неуверенный голос, вы на трех машинах ездите. На иномарках. Ведь дорого.
      - Братцы, - задушевно прижал пухлые лапки к груди Директор, - оплата заводского транспорта идет другой статьей, по безналичке. Я бы и рад пустить эти деньги на наши общие нужды, да не имею возможности.
      - А вот еще говорят, - совсем уж затухающий от робости голосок, - что Завод продал часть своего оборудования каким-то фирмам. Компьютеры, говорят, загнали и прочее. А в заводском профилактории вроде как бардак устроили.
      - Клевета! - Директор аж отпал корпусом назад, раскинув в бессильном возмущении руки. - Подлая клевета!
      - А вот мы сейчас это проверим! - прозвучал из толпы на этот раз уверенный голос. Руководителя акции. - Вскроем кассу, разберемся с документацией. А потом - и с вами.
      - Это бунт? - вспомнил Директор уроки истории. - Экспроприация? Я вызываю милицию!
      Я поднял руку.
      - Даю справку: проверка деятельности заводской администрации организована городской милицией.
      - Не понял, - растерянно признался Директор и сделал шаг назад. А шаг вперед сделали охранники, угрожающе показав автоматные стволы.
      - Сейчас поймете, - был ответ из толпы.
      За спиной охранников откуда-то возникли люди Майора - со всеми вытекающими последствиями: охрана мгновенно лишилась оружия и свободы действий. Охранника на проходной тоже обезоружили. Головку администрации пока не тронули, только втолкнули в здание.
      Мужчина с уверенным голосом отобрал из рабочих троих человек и увел их в здание, бросив в дверях оставшимся на заводском дворе людям:
      - А вы, ребята, подождите здесь, покурите, посоветуйтесь, как дальше жить. Результаты проверки мы вам доложим.
      В присутствии Директора, его заместителей и напуганного до заикания Кассира была вскрыта заводская касса. Подсчи таны и запротоколированы находившиеся в ней деньги. Очень немалые.
      - Это зарплата, - пояснил, заикаясь, Кассир. - Дирекции, бухгалтерии, охраны, водителей.
      "За что?" - полагалось бы спросить. Ну не у них же спрашивать.
      Затем Директор дрожащими (от возмущения?) руками отпер личный сейф в своем кабинете.
      Денег здесь, как ни странно, оказалось еще больше. И не только отечественными "фантиками", но и немецкими марками.
      - Это директорский фонд, - невразумительно пояснил он. И его розовые пухлые щеки на глазах присутствующих превратились в серые и дряблые мешочки.
      - Вам придется написать объяснение по поводу этих денег на имя начальника Горотдела Волгина, - дружески посоветовал я.
      - Почему - Волгина? - удивился Директор. - При чем здесь Волгин? Начальник милиции...
      - Сбежал, - посетовал я. И обнадежил: - Но мы объявили его в розыск. Готовьтесь к очной ставке.
      Наша импровизированная комиссия тем временем изъяла необходимые финансовые документы для дальнейшей работы с ними. Опечатала сейфы.
      - Все свободны, - сказал я. - Покиньте помещение.
      - Вы отдаете отчет в своих действиях? - вдруг запоздало осмелел Директор. - Я сейчас же доложу господину Мэру.
      - А поехали вместе. Мы как раз собираемся его допросить.
      - Ничего не понимаю... - Первые честные слова за все время.
      - Что тут неясного? Завод возвращается прежнему владельцу. Людям, которые его возводили. И которые на нем работали. И будут работать.
      - А мы?
      - А вы, скорее всего, под суд пойдете. Так что постарайтесь в своей записке как можно убедительнее объяснить наличие у вас такой суммы. От этого зависит ваша судьба. Все, - отрубил я. - Разбежались.
      - Подождите, - придержал меня за локоть Директор. - На два слова. Приватно.
      Какие слова знает!
      Но и мы не из крайних.
      - Что вам угодно? - с легким наклоном головы.
      - Насколько я понял, вы обладаете полномочиями. Предлагаю сотрудничество.
      Вот это понятно.
      - Сколько?
      Он назвал сумму вдвое большую, чем прятал в своем сейфе.
      - Вы нагло лжете! - Я прямо весь возмутился. - Где же вы возьмете такие деньги?
      - У меня есть, - лихорадочно зашептал. - Власти меняются, деньги остаются. У умных людей.
      - Так то у умных. А вы мне льстите. - И сменил тон: - Сам заначку покажешь? Или потрясти тебя? Козел!
      Трехголового Горыныча вытолкали на крыльцо и спустили по ступеням в толпу рабочих.
      - Значит, так, товарищи, - призвал к вниманию Руководитель акции.
      - Делами вашей администрации займется милиция, отдел по борьбе с приватизацией. И в зависимости от результатов экспертизы виновные немедленно понесут наказание. В соответствии со степенью вины.
      Далее он назвал суммы, изъятые из заводской кассы.
      - Этих денег, с учетом ваших окладов, как видите, достаточно, чтобы погасить задолженность за два месяца. Но они предназначены не вам, а вашему руководству. Которое к тому же не стеснялось содержать три дорогие машины (приобретенные, кстати, на средства завода), водителей, а также веселый профилакторий с обслуживающим персоналом.
      - Ах ты сволочь! - взвизгнула и заплакала одна из работниц. - Ты свою толстую жопу за пятьсот метров на Завод возишь, блядей содержишь, а мне детей кормить нечем! - И врезала Директору по морде пустой хозяйственной сумкой.
      Тут началось...
      Пилипюк подошел ко мне. Поглядывая на побоище. За советом подошел.
      Но я его неправильно понял:
      - Может, хватит?
      - Еще трошки, полковник. - Пилипюк начал на месте приплясывать. - Да хиба ж так их надо бить? Жируют, мрази, на людской беде...
      - И не вздумай. Не твое дело, - осадил его я. - Разнимай. А то поздно будет.
      - Черствое у тебя сердце, полковник. Як каменюка холодное.
      Вот тут ты не прав. Я - разный по сердцу. Могу, например, простить человека, укравшего кусок хлеба от голода. Но никогда не прощу людям, которые заставили его это сделать.
      Пилипюк выдернул из толпы разгневанных женщин (мужики мараться не стали) помятое и побитое трио, усадил на ступени. И, по-моему, все-таки добавил. Кажется, Директору. Потому что тот со ступеньки опять упал.
      - Граждане, - сказал я. - Сейчас вы получите деньги. За два месяца. В ближайшие дни мы продадим автомашины - это еще месяца на три. С сегодняшнего дня выбирайте себе дирекцию - только не ошибитесь на этот раз - и оформляйтесь на работу. Условия вам известны. Завтра приступайте к демонтажу оборудования и выделите людей для подготовки цехов в Зоне. Транспорт и людей для перевозки станков мы обеспечим. Но имейте в виду - я объявил войну, поэтому - работать как в военное время. Через две недели чтобы пошла продукция. Со знаком качества. Номенклатура ее разработана и согласована с потребителем. Так что крепите, друзья, союз серпа и молота.
      Кстати, - спохватился я. - Сухой закон я не вводил. Выпивку разрешаю. Пьянку - нет. Появление в общественных местах в виде, оскорбляющем человеческое достоинство, будет сурово караться. По понедельникам - перед работой - алкогольный контроль. По результатам его - включается система штрафов. Это для начала.
      Оставив на Заводе свою охрану, мы вернулись в Горотдел, и я сказал Волгину:
      - На квартиры и дачи Директора, Главбуха и профлидера- с обыском. Имущество описать, деньги конфисковать.
      - У Директора дача в Заречье.
      - Вот и хорошо. Пусть помнят, кто здесь теперь хозяин.
      Узкая, неприметная дорога среди деревьев. Рубленый дом - сказочный терем, за тыном из заостренных бревен. На двух углах - сторожевые и боевые башни с шатрами из побелевшего теса. За теремом - небольшое, но непроходимое болото. Ворота кованы железом. За ними еще одни - подъемная решетка из могучего бруса. Крепость. А по назначению - охотничий домик Губернатора.
      В крепости, не считая гарнизона, трое: сам Губернатор, бывший начальник Горотдела Иван Семеныч Козлов и бывший вор, а ныне крупный авторитет Ваня Заика. И таинственный посланец.
      - Ну что там? - спрашивал Ваня посланца.
      Надо заметить, что кликуху свою Ваня получил метко. В обыденной речи он говорил гладко. Заикался только на допросах.
      - Беспредел, - посланец хлебал чай с коньяком. - Даже Городничего взял. Грозится в расход пустить.
      "Псих? - подумал Ваня. - Или за ним что-то стоит?"
      А вот что за Серым стоит, Ване никогда не понять.
      - Как братва, держится?
      - Отсрочку взяли. Говорят - дело очень серьезное, надо взвесить, прикинуть. Свои, мол, условия двинуть.
      - Молодцы. А Сергеев? Принял отсрочку?
      - Принял...
      - Что замолчал? Говори.
      - Не знаю, Ваня, что сказать. Не прост Сергеев... Что-то такое мутится в Заречье...
      - Да ты толком сказать попробуй, не можешь?
      - Слушок, Ваня, ходит, что кое-кто из братанов наших вяжется с ним.
      - С Сергеевым? - Ваня привстал, словно к прыжку готовый.
      - Не хочу ребят обижать. Замажешь других - сам потом не отмоешься. Слушок, запашок идет... Вроде Арнольд к нему ездил...
      - У него что, пропуск в Слободу, - буркнул со злобой Семеныч, Сергеевым подписанный?
      Да, эта отсрочка другой цвет получает. Черной измены. На раскол Сергеев пошел, стравить ребят хочет...
      - Как его достать?
      - Не подступишься.
      - Так не бывает, - буркнул Семеныч.
      Губернатор ничего не сказал, он пил. Похоже, он вообще не понимал, что происходит. Да на него никто и не обращал внимания, толку все равно никакого. Не мешает - и ладно.
      - Думай, Семеныч, ты умеешь, - попросил Ваня.
      - Снаружи он прикрыт. Надо изнутри искать. Человека с проблемой. Которую Сергеев решить не может. А мы можем.
      У Вани заблестели глаза:
      - Семеныч, ты ведь такого человека вспомнил, да?
      Семеныч ухнул, как филин в ночи.
      - Вспомнил... Я его никогда не забуду. Девятый год квартиру просит. Двое детей. Жить негде, угол снимает. Теща - стерва. Что можешь предложить?
      - Домик в Заречье. Небольшой, но ему хватит. Кое-что из обстановки кину. Ну, холодильник там, видачок попроще.
      - Лады, - хлопнул Семеныч по столу тяжелой ладонью. - У тебя какой-нибудь отморозок в гвардии есть? Чтоб не жалко было.
      - Мне никого не жалко, - равнодушно признался Ваня. Но все-таки уточнил: - Для такого дела.
      - А ты вот что, - Семеныч повернулся быковато к посланцу. - Ты этого опера знаешь. Как он в Заречье засветится, прощупай его легонько. Но, - он поднял палец-сардельку, - в общем с ним говори. О возможном сотрудничестве. О Сергееве не сразу. Только когда на посулы клюнет.
      - Понял. А если на пряник не бросится, плеть покажу. Детишкам его.
      - Не вздумай, - взревел Семеныч. - Ты об этом забудь навсегда! И во сне чтоб не снилось. Озвереют менты. Ногами затопчут. Голыми зубами порвут.
      - Торопиться надо, - задумчиво сказал Ваня. - Сергеев колесо уже приостановил. Если в свою сторону раскрутит - все, не остановишь, обороты наберет - хана нам всем.
      Он что, колесо истории имел в виду? Ее уроки, стало быть?
      Надо сказать, что Сергеев не бросил события в Заречье на самотек. Там постоянно работали его агенты в самом невинном облике - то плотник, нужда в котором постоянна, то автомеханик, то водопроводчик - ведь Заречье было полностью отрезано от сферы бытовых услуг. А без них и крутым круто приходится.
      Более того, внимательный взгляд мог заметить (и замечал порой) некоторые частные случаи.
      Вот такой, к примеру.
      Поутру, после приятного завтрака, но в понятном унынии, прогуливался по своей улице небезызвестный Арнольд Захарович, куратор блядский городской сети.
      Невесть откуда взявшийся обычный "жигуленок" с сильно тонированными стеклами притормозил рядом, будто водитель дорогу спросить хотел.
      Приоткрылись обе правые дверцы, и кто-то шепнул Арнольду из салона:
      - Мужик, глянь налево.
      Арнольд машинально послушался.
      - Теперь направо.
      И направо взглянул.
      Со стороны казалось: воровато осмотрелся Захарыч и шмыгнул в чужую машину (сильные руки вдернули его в салон). Машина, покрутив проулками, беспрепятственно через блокированный мост нырнула в Слободу и там исчезла.
      - Здравствуйте, Арнольд Захарович, - поднялся навстречу полковник Сергеев в своем кабинете. - Извините, что побеспокоил вас, но у меня к вам небольшая просьба.
      Надулся Арнольд, изменником не был, на сепаратный мир не пойдет и под пыткой - вот каков!
      Сперва-то надулся, а потом растерялся. Потому что подвел его Сергеев к портрету старинной дамы, во многих местах пробитому пулями, и спросил:
      - Вы случайно не знаете, чьей кисти эта работа?
      Арнольд изумленно отстранился.
      - Жаль, - задумчиво произнес Сергеев. - Хотелось бы знать. Ну что ж, извините. Если вспомните, звякните мне, пожалуйста. Не сочтите за труд.
      И таким же тайком вернули Арнольда на то же место, откуда взяли.
      Однако уже обратным путем изумление Арнольда сменилось страхом: а что, если придется братве отвечать, зачем он говорил с Сергеевым? Что, так и сказать, мол, милейший человек полковник, консультировался у меня по вопросам средневековой живописи и русской портретной школы XIX века? За такой ответ сразу язык и уши отрежут. А чуть позже - и голову.
      И первое, что сделал Арнольд, очутившись на своей улице,- огляделся воровато по сторонам. А второе - когда оказался дома - бросил визитку Сергеева (со щитом и мечом в уголке) в жаркое пламя камина. Который топился у него даже по летнему времени, так как стареющие кости развратника не могли согреть даже самые горячие мастерицы его половой индустрии...
      Многих значительных обитателей Заречья перетаскала загадочная машина в Замок под какими-то дикими или смешными предлогами. Но никто из них Совету четырех, конечно, об этом не доложил. Кроме одного - придурка Тарасика, тот впопыхах прибежал поделиться своей бедой с Гошей Заречным, принявшим бразды из мертвых рук Чачи.
      Так и сказал с порога:
      - Гоша, беда за мной. К Сергееву сегодня возили, тайком.
      - Как возили? - насторожился Гоша.
      - Как всегда возят - рванули в тачку и вперед, с песнями.
      - Дальше.
      - А вот ничего дальше. В том и дело. Клянусь мамой, Гоша.
      - Ты говори, говори.
      - Привели к Сергееву. Тот осмотрел со всех сторон, говорит своим: "Ведите". Повели в подвал, думаю - все, на расстрел. А там бассейн значит, утопят. "Раздевайся" - понял, пытать будут. "Иди в душ" - вымылся, чистым на тот свет отправят. "Плавать умеешь? Плыви", - и в бассейн столкнули. Поплавал. "Одевайся". Обратно к Сергееву привели. Тот рюмку налил. Я выпил, все равно уж. "Хорошо?" - спрашивает. А я разве знаю? - еще не кончилось. "Ну иди, говорит, с богом", - и отпустил.
      - Ты кому заливаешь, падаль?
      - Гоша, мамой клянусь, все так было!
      - "Ну иди с богом".
      Тарасика похоронили (в Заречье свое кладбище было, престижное, для преждевременных) без особого шика, без клятв над гробом, без салюта над могилой.
      А душок недоверия пошел. Особенно когда еще одного Гоша убрал - тот вообще оборзел. При всех стал божиться, что Сергеев его пригласил, чтобы помочь стол в кабинете передвинуть. Поближе к окну.
      Пельмень на вид нерушимый был. А раскололся враз. Даже не раскололся - расплылся, вонючей лужей. Всю свою бригаду сдал, своей рукой адреса написал и клички. И что за кем числится не утаил.
      Проживали они все здесь, в Слободе, поближе, так сказать, к месту основной деятельности.
      Взяли их враз, жестко, бока от души намяли, в отделение доставили.
      Волгин предварительный допрос с них снял, с показаниями Пельменя сопоставил - картина получилась ясная.
      - Вот ты, ты и ты - завтра в суд, вам вышка светит. Остальные - в Зону, под командой бригадира Пельменя (Пельмень в давнее время плотником по селам шабашил). Будете быстро и хорошо строить больницу.
      - А потом?
      - А потом на Завод пойдете. Там же. Ковать орала. На весь срок. Скорее всего, пожизненный.
      Наконец очередь до Прохора дошла. Он в эти дни формировал общественное мнение. Принес мне газеты, листовки, текстовки для радио.
      - Завтра, в бывшем Доме культуры, - обрадовал, - ваша встреча с активом. Вы должны изложить свою позицию и привлечь на свою сторону представителей общественности. Подготовить вам тезисы?
      - Не надо. "Ура!" и "Долой!" я и сам умею.
      - Алексей Дмитриевич, Волгин говорит. Труп на нашей территории. Нехороший.
      - Где именно?
      - В лесопарке. Группа уже выехала. Вы поедете?
      - Да, заезжайте за мной.
      Когда мы, оставив машину на аллее, добрались до места, работа уже шла вовсю.
      Светило солнце. Чирикали на ветках воробьи. Где-то неподалеку слышались радостные детские визги.
      Эксперт делал снимки. Следователь писал протокол осмотра места происшествия. Преступления, стало быть. Поодаль стоял, нагнувшись, мужчина с собакой. Его рвало. Собака нервно дрожала, щетинила на загривке шерсть.
      В неглубокой ямке, среди сломанных, еще свежих веток, лежал обнаженный окровавленный труп молодой женщины. Без головы. Со вспоротым животом.
      Подошел оперативник, указал на мужчину с собакой:
      - Вот он обнаружил труп.
      Я направился к нему. Собака зарычала, натянула поводок. Мужчина вытер платком губы, обмотал поводок вокруг ствола березки.
      - Просвирин моя фамилия. Вон там живу. Собака забеспокоилась, стала скулить, рваться. Я ее отпустил, она сразу в сторону. Там куча ветвей, давай облаивать. Я подошел, любопытно ведь. Ничего такого не думал. Вот так вот ветки в охапку взял, чтобы в сторону отложить, - ничего из-за них не вижу - бросил, и меня прямо по глазам ударило. - Он тяжело задышал. Извините... Пацана какого-то вдалеке разглядел, за милицией его послал. А сам здесь...
      - Когда гуляли, никого рядом не видели?
      - Нет, тут место глухое - потому сюда и хожу с Рексом. Утром мы здесь были - ничего такого...
      Оперативник принес мне сумку.
      - Рядом с трупом обнаружили.
      - Так и была закрыта?
      - Конечно. Ремешок только порван.
      Это я вижу.
      В сумке - документы: паспорт на имя Веселовской Анны Игнатьевны, водительское удостоверение, техпаспорт. Фотография молодого человека в морской форме, на обороте надпись: "Анютке от Васютки. Не забывай того, кто в море". Косметичка. Любовный роман в яркой обложке. Кошелек - с приличной суммой. Ключи, видимо, от квартиры.
      А вот ключей от машины не было.
      Оперативники, концентрическими кругами расходясь от места преступления, сделали еще одну находку - мужскую расческу.
      - Что у вас? - спросил я медэксперта, тянувшего с рук резиновые перчатки.
      - Предварительно: смерть потерпевшей наступила около двенадцати дня. Изнасилована. Вероятно, при жизни. - Помолчал. - А возможно, еще и после смерти. Вырезана печень. Отчленена голова.
      - Ваше мнение?
      - Похоже на ритуальное убийство. Он ведь голову ей живой резал. Сначала - по горлу, а потом дорезал. - Подумал. - Но возможно - и маньяк. Убивал здесь - яма крови полна, еще не вся впиталась.
      - Подобные случаи зарегистрированы?
      - Мне, во всяком случае, об этом не известно.
      Приехал проводник с собакой. Привязанный к дереву Рекс опять ощетинился и зарычал - замечание сделал за опоздание. Мангал презрительно не обратил на него ни малейшего внимания - молчи, бездельник, я на работе, - деловито обнюхал расческу и сразу же взял след. Проводник на конце длинного поводка замелькал пятками меж деревьев. Даже фуражку обронил.
      Догнали мы эту парочку только на границе парка. Мангал крутился на месте, обиженно скулил. Оперативник отдал кинологу фуражку.
      Здесь проходила асфальтированная дорожка. Следов протектора на ней не было. Но были два пятна на асфальте.
      Эксперт наклонился над ними.
      - Масло, - уверенно сказал он. - Моторное и трансмиссионное.
      Вместе со следователем они нанесли на схему расположение пятен, соскребли их в пакетики.
      Вернулись к трупу.
      Рекс затявкал. Мангал демонстративно поднял лапу. Вообще, своим поведением они были очень похожи на людей. Один кобель - на гражданина, возмущающегося нерасторопностью милиции. Другой - на спокойного работягу-мента.
      - Что думаешь, начальник? - спросил я Волгина на обратном пути.
      - На ограбление не похоже. Даже деньги не взял.
      - Но уехал на ее машине.
      - Думаю, он на ней и приехал. Вместе с жертвой.
      - Не исключено. Что-нибудь похожее было?
      - Не припомню. - И он вдруг сощурил глаза, напрягся в раздумье. Хотя...
      - Вот именно. Ключи от служебного сейфа Семеныча не нашли?
      - Нет. И дубликатов нет.
      - Вскрывай силой. Теперь так. Отработать: личность и связи потерпевшей - раз, городских психов - два, религиозные секты - три. Участковых - по дворам. Пусть машину ищут. Не так их много в городе. Чтоб до завтра убийцу взял.
      - Понимаю, - трудно улыбнулся Волгин. - Тебе на завтра политический капитал нужен.
      - Верно мыслишь, начальник. Далеко пойдешь.
      В сейфе Семеныча мы обнаружили: деньги в валюте, несколько порнокассет, початый коньяк, прошлого века красивый револьвер с перламутровой рукояткой. И три свежие незарегистрированные заявления на розыск пропавших без вести граждан. Точнее - гражданок. Молодых и красивых (к каждому заявлению была прихвачена скрепкой фотография). Теперь жди заявите лей.
      А к вечеру посыпалось.
      Еще труп. Старушка мирная принесла. Не буквально, конечно. У нее от старого сарая запах плохой пошел. Сарайчик тот (а стоял он в отдалении, на речном берегу) хозяйка давно забросила, нечего в нем стало хранить. Да вот какую-то малость вспомнила, а войти не смогла: запах. Испугалась старушка, в милицию пришла.
      Труп тоже женский. Но молода ли была при жизни эта женщина и красива ли - только экспертиза покажет. Пока несомненно одно - голова отрезана, печень, похоже, тоже изъята. Теми же руками сделано.
      - Алексей Дмитриевич, данные по Веселовской. Жила одна. Соседями характеризуется положительно. Васютка - Круглов Василий Петрович - ее жених, сейчас где-то в Атлантике. Веселовская по специальности - орнитолог.
      - Кто, кто? Не перевелись еще в наше-то время?
      - Им переводу не будет. Как и пьяницам. Фанаты своего дела. Тут и будем копать.
      - А зарабатывала чем?
      - В киоске, сменным продавцом. Я туда Ершова направил.
      - Как вернется - звони.
      И машина Веселовской нашлась. И кто бы вы думали, ее обнаружил? Правильно - человек на своем месте, новый участковый Хлопчик. Причем сработал грамотно, постарался не спугнуть преступника, если он вдруг рядом крутится.
      А дело развивалось так. Пришел к участковому встревоженный и возмущенный владелец "ракушки". В чем дело? На моем гараже чужой замок висит. Кто это самовольничает? Вы разберитесь, товарищ участковый.
      Участковый разобрался. Владелец "ракушки" активно "челночил". И все кругом, конечно, знали, что он подолгу бывает в отъезде. Знали и то, что он давно собирается замок сменить. Старый сильно барахлить стал: запирается нормально, а отпирается с трудом - ключ проворачивается. По этой причине владелец гаража, как правило, его не запирал, когда уезжал куда-либо на машине - навешивал замок и только: гараж пустой, взять в нем нечего.
      Знали об этом, повторяю, все ближние автовладельцы. Примечательная деталь...
      Выслушав эти подробности, Хлопчик неплохо сообразил - что именно в данном гараже можно обнаружить под чужим замком. Успокоил владельца и отправил его с заявлением в отделение.
      А сам, переодевшись в гражданку и вооружившись обрезком трубы, обломком доски и фонариком, совершил почти что противоправное деяние.
      "Ракушки", стоящие в ряд, прижимались задами к старой кирпичной стене - за ней когда-то было небольшое пригородное кладбище, которое перенесли в другое место, почему-то забыв убрать стену. Хлопчик шмыгнул между двумя гаражами, не особо опасаясь быть кем-то замеченным: обыденное дело, все мужики себя так вели, когда приспичит. А там, под прикрытием кирпичной стены, участковый приподнял трубой заднюю стенку "ракушки", подпер ее в этом положении доской и заглянул внутрь, подсвечивая фонариком, на одно мгновенье. Вполне, впрочем, достаточное, чтобы разглядеть цвет и номер спрятанной машины.
      Честно - я ему премию выпишу и сам вручу. И всем в пример его поставлю...
      Волгин установил за гаражом наблюдение, двух оперов направил.
      Кстати сказать, эти гаражи совсем неподалеку от старушкиного сарая находились. Да в общем-то и от парка не в большом отдалении.
      Из опроса соседей по киоску, где торговала через день Веселовская, выяснилось, что как-то, день-два назад, непринужденно болтал с ней симпатичный парень в бородке и с клеткой в руке, где скакала какая-то малая птаха.
      Продавщица из киоска напротив обозвала его почему-то не Птицелов, а Птичник. Ну пусть так и останется.
      Несоменно, что подкатился он к доверчивой красавице на основе общих интересов и завлек в чащу парка под заманчивым для нее предлогом - редкую птичку послушать, а если повезет- то и словить.
      Свою-то птичку он поймал. И не одну, стало быть.
      Но ничего, парень. В жизни как? В жизни так: вчера охотник, а завтра дичь. По себе знаю, не раз проверил.
      Позвонил Волгин: экспертиза подтвердила первоначальные предположения относительно второго трупа. Описание характерных сохранившихся примет на теле жертвы совпадало с текстом одного из заявлений на розыск пропавшей без вести гражданки Соловьевой.
      Предстояло самое страшное - приглашать родственников на опознание. Но я решил с этим немного повременить. До того момента, когда будет задержан этот изувер.
      А ждать оставалось недолго. Ребята, прочесывая квартал, где, по предположениям, проживал убийца, неуклонно сужали круг. Уже получили кое-какие сведения.
      Вдобавок Волгин обратился в районную психлечебницу за соответствующей информацией. Связался с Главврачом, разыскав его по домашнему телефону. Но тот отказался дать своему заму необходимые распоряжения, потребовал "санкции прокурора".
      - Будет санкция, - пообещал Волгин ледяным голосом. - Я сейчас пришлю к вам на дом двух своих ментов, которые погорячее.
      Главврач, привыкший иметь дело с психами (с ними лучше не спорить бесполезно и опасно), благоразумно отступил.
      Волгин (все так же холодно) разъяснил ему задачу и "рекомендовал" сейчас же прислать в Горотдел толкового врача с необходимыми историями болезни. Через полчаса под окнами дежурки заскрипела тормозами районная психовозка. А еще через полчаса после творческих дебатов врач и милиционер пришли к консенсусу - вычислили наиболее вероятного клиента обеих организаций.
      К этому же времени оперативники конкретно вышли на Птичника.
      Все сошлось в одной точке, в центре окружности, стало быть.
      - Вы подождите здесь, - сказал Волгин врачу. - Транспорт не отпускайте. Сейчас мы этого орла возьмем, доставим, раскрутим, и вы его заберете. И через сутки представите авторитетную экспертизу на предмет его вменяемости.
      - Хорошо, - согласился тот. И поинтересовался: - А что, вообще, происходит? Я не понимаю.
      - Скоро поймете.
      Это была Слободская окраина, где сохранились еще древние, рубленные в прошлом веке дома - покосившиеся, с худыми, просевшими кровлями, с ломанными временем, облупившимися наличниками, с дырявыми ставнями, сквозь которые падал на землю рядом со стенами мутный внутренний свет. А уличного освещения давно не было - лампочки биты, столбы безнадежно покосились.
      За какими-то домами сохранились кое-где одичавшие сады, сараюшки-развалюшки, иногда - из ржавого железа гаражик или будочка вроде собачьей для мотоцикла.
      И над всей этой печалью высоко в небе висела холодная ясная луна, безразличная к тому, что видит.
      Машину оставили в соседнем проулке. Неслышно и невидимо окружили дом Птичника. У наружной двери Волгин и Пилипюк обнажили оружие.
      - Пошли, - выдохнул Волгин.
      Пилипюк толкнул дверь - заперта. Ударом ноги сорвал с ветхих петель она рухнула внутрь, в крохотные сени.
      В комнате раздался испуганный вскрик. Разом вломились: на постели пожилая женщина, в страхе прижимает к груди край драного одеяла; на полу раскрывшаяся книга про любовь. Которую она читала, когда ее сын резал девушек.
      - Где ваш сын? - вопрос Волгина.
      А Пилипюк уже ударил вторую дверь, оттуда - смердящая волна. Этот запашок уже в сенях чувствовался, в первой комнате окреп, а из другой наповал бил. Но запах не трупный - злая вонь птичьего помета.
      - Он сейчас придет, - шепчет севшим голосом женщина. - А зачем он вам?
      Никто ей не отвечает. Волгина так и тянет зажать покрепче нос. Пилипюк объясняет: там зверинец, птиц полно. И в клетках, и в сетках, и просто на воле.
      - Мы его подождем, - наконец справляется с собой потомственный горожанин Волгин.
      - Его нельзя обижать, - предупреждает женщина. - Он больной.
      - Вот мы его и подлечим, - двусмысленно, сам того не желая, замечает Волгин.
      В это время заходит боец:
      - В машину сообщили: взяли его у "ракушки".
      - Все путем?
      - Почти. Ершов только порезался. При обыске. Этот псих под курткой нож держал. Острее бритвы. Без чехла. Просто в стальном кольце.
      - Передай, пусть сюда доставят. Мы обыск при нем проведем.
      - Что случилось с моим сыном? - напряженно, ожидая страшного ответа, спрашивает мать.
      - С вашим? - вздыхает Волгин, - с вашим пока ничего. Задержан по подозрению... - И не заканчивает фразу, не решается. Меняет тему: - Как он может жить в этой вони? Хоть бы клетки чистил.
      - А он в ней не живет, - простодушно поясняет мать. - Он живет в сарае. У нас хороший сарай, кирпичный. Даже отапливается. Вадик там печку сложил.
      Привезли Вадика - симпатичного паренька в бородке и в наручниках. Мать, ахнув, прижала пальцы к губам.
      Обыск провели практически только в сарайчике, больше не потребовалось. Причем задержанный отнесся к этому спокойно, агрессии не проявлял, не капризничал. Охотно давал пояснения. От которых Волгина мутило больше, чем от вони.
      В сарае была интересная обстановка. Слева от входа - небольшая тахта. Аккуратно сложенная печь на две конфорки. На одной - большая сковорода, на другой - закопченный котел. Рядом с печкой картонная коробка, скорее всего из-под кофеварки - на ней улыбалась красивая девушка с чашкой в руке.
      В углу, за тахтой, верстак с инструментами: деревянные молотки всевозможных размеров и конфигураций, щипцы и клещи с разными губками, скальпели, хирургические иглы. На полу- ведро с мелким речным песком, в ведре - узкий совочек.
      Напротив верстака - столик. На нем в окружении оплавленных свечей стоит на ребре большой плоский камень с выбитыми непонятными письменами. На камне - мастерски выполненное чучело белоснежного голубя с распростертыми крылами.
      Подавив в себе уже не тошноту, а жарко вспыхнувшее желание всадить в Птичника всю обойму и облить сарай бензином, Волгин распорядился вызвать экспертов.
      Его можно понять. Потому что в сковороде - куски жареной печени. В котле, заполненном водой, голова женщины; длинные волосы собраны в "хвост", свисают почти до пола. Коробка в нижней ее части пропитана кровью. (Позже, при обследовании машины, спрятанной в "ракушке", на чехле правого переднего сиденья было обнаружено пятно крови - в этой коробке Птичник вез голову Веселовской.)
      На стене, над столиком с камнем и голубем, подвешены за волосы сушеные женские головы. Небольшие, размером с кулак, с неестественно длинными ресницами. Красивые. Как живые.
      - Не надо понятых, - сказал Волгин, когда приехали эксперты. Работайте.
      Птичник сидел на тахте, сложив скованные руки на коленях, и давал порой ясные, а порой совершенно мутные пояснения. Не забывая добавлять, что уголовному преследованию он не подлежит по состоянию здоровья.
      По его словам, он выполнял очистительную миссию, порученную ему откуда-то свыше. Резал женщин, чтобы выпустить из их дьявольской оболочки чистую душу (птички в доме - и есть те самые души). Но сначала он должен был попрать дьявола, осквернив эту оболочку половой страстью, причем дважды- до и после. Печень - награда, этот кроветворный орган сулил ему вечную жизнь для вечной борьбы. А высушенные головы - что-то вроде отчета о проделанной работе, который он должен представить Верховному судье, когда все-таки его вечная жизнь перейдет в иное качество.
      "Скорей бы уж перешла", - подумал Волгин, мечтая выбраться из кошмарного сна. Который становился все страшнее, потому что Птичник на вопрос эксперта подробно рассказывал о процессе подготовки голов к сушке. Как он вымачивал головы в соленой воде, дробил кости, вынимал их и заполнял оболочку горячим песком. Головы, высушиваясь, сжимались, но не теряли своей прижизненной формы. Вот только ресницы и волосы оставались в прежних размерах.
      - Объяснение есть? - выбрав момент, спросил Волгин одного из экспертов.
      - Я не специалист в этой области. Пусть психиатры гадают. Но, по-моему, что-то типа полового извращения на фоне какого-то религиозного помешательства.
      - Тут у нас в прошлом году, - вставил опер из "бывших",- некая секта возникла. Очень подозрительная. "Братья заблудших душ". Но как только этими братьями заинтересовались, они слиняли в одну ночь.
      - Материалы какие-нибудь по этому делу остались?
      - Можно посмотреть.
      - Посмотрите. - Волгин направился к выходу. - Заканчивайте здесь и сразу - в отдел.
      - Задачка, да? - посетовал Волгин, когда Птичника после допроса отправили в лечебницу на экспертизу. - Он ведь один у матери, свет в окошке.
      - Оно так, - отчасти согласился я. И отчасти возразил: - А ведь на другой чаше - восемь матерей. И это только по доказанным эпизодам. Да еще отцы, мужья, дети... Счет явно не в его пользу.
      - Неувязка, Алексей Дмитриевич. Восемь раз его ведь не расстреляешь.
      - Восемь раз не его стрелять надо. А врачей. Которые занимались лечением, трижды. Два месяца поколют - и на волю. Прекрасно зная, что в любой момент возможен непредсказуемый рецидив.
      - А как быть? Пожизненно его в одиночке держать? Не так все просто.
      - Вот и я думаю - как быть?
      Придумать не успел: явился Майор с докладом. И с просьбой.
      Повесил на рогатую вешалку автомат, с укором, неодобрительно глянул, как Волгин гасит в пепельнице длинный еще окурок.
      - Сегодня у моста опять депутацию принимал. Законопослушных граждан.
      - О чем мечтают?
      - Беспокоятся: как бы наши зареченские женихи и высланные чеченцы, объединившись, не предприняли попытку форсировать реку. На подручных плавсредствах. Предлагают выставить посты из добровольцев - вверх и вниз по реке. Кое у кого даже ружьишки есть.
      Это уже интересно.
      - Вот что, Майор, ты эту приятную инициативу не отвергай. - Как знать, не станет ли этот, единичный пока, факт тенденцией? В плане всенародного подъема на борьбу. - Иди навстречу пожеланиям трудящихся. Сформируй из них два отделения. Командиров назначь из своих хлопцев. Наиболее надежных добровольцев вооружи автоматами - их навалом у нас...
      - С холостыми патронами, - уточнил Майор.
      - Естественно. Тем более что пока этого нашествия не предвидится. Что, кстати, оттуда слышно?
      Майор усмехнулся.
      - Советуются. Торгуются. Чечены все там осели и в ближних селах, сгруппировались. Как мы и рассчитывали. У них сейчас худой мир настал. Перед доброй ссорой.
      - Примерно на сколько реальных стволов нам ориентироваться? И каких?
      - Добрая сотня будет, по первым прикидкам. Есть автоматы с подствольниками. С десяток гранатометов. Ну и ручные гранаты, конечно.
      - Кто сейчас координирует сборище?
      - На виду - Гоша Заречный. Но куда-то за кулисы курьера гоняет.
      - След взять не удалось?
      - Нет, очень ловок парень. Егерь по профессии. И по призванию. Фенимор Купер сплошной. Как в лес вступил - так и растворился.
      - А триада наша невидимая? - Я имел в виду Губернатора, Семеныча и Ваню Заику.
      - Ищем. Я полагаю, к ним курьер-следопыт гоняет.
      - Скорее всего. Раз трое в одно время слиняли, значит, все трое в одном месте вынырнут. Надо их достать. Для показательного суда.
      - Это важный социально-политический шаг, - серьезно и весомо уточнил Волгин, не замечая горячего майорского взгляда на пачку сигарет.
      - Дело не только в этом, - добавил Майор. - Сдается мне, эта тройка сейчас Заречьем дирижирует. Пакость готовит. Я бы вам, Алексей Дмитриевич, пару ребят все-таки выделил. Демонстративно.
      - Обойдусь. - Я не стал его огорчать.
      И уличать тоже не стал. В том, что "недемонстративную наружку" он мне уже тайно приклеил. И в том, что я ее в первый же день срисовал. И Ляльку Пилипюк, наверняка, по его приказу вооружил. И в тир таскает. Где она отрабатывает на турнике упражнение "стрельба из положения вис головою вниз с одновременным раскачиванием"...
      В Замок мы с Майором пошли пешком. Никаких особых следов нашей деятельности город на себе пока не носил. Не почувствовал, стало быть. Только славянских лиц, казалось, прибавилось. Да бросался иногда в глаза неявный отлов нищих. Но вежливый. Я бы сказал, уважительный.
      И еще одно личное, субъективное ощущение: пара внимательных глаз в сфере моего перемещения. Я даже не удержался, свредничал.
      - Майор, - шепнул одними губами, - я тут одного парня срисовал, ведет кого-то из нас. Пасет, стало быть. Шлепнуть его? За углом, а?
      - Патроны поберегите, - улыбнулся Майор.
      Только я вошел в свои апартаменты, закурил сигарету, Лялька в дверях возникла.
      - Алексей Дмитриевич, во-первых, Волгин вам звонил, сообщил, что оба акта экспертизы - по волосам с расчески и по машинному маслу положительные, а во-вторых, Русаков к вам рвется.
      Прошка уже маячил лохматой лысиной у нее за спиной, пониже плеча.
      - Бюрократ он стал, - пыхтел он, пытаясь сдвинуть Ляльку с порога. - К тебе что, за неделю записываться надо?
      - Ладно, девочка, впусти его. А то укусит еще. За ухо.
      - Не достанет, - фыркнула Лялька и вернулась в приемную.
      - Распустил ты ее, - проворчал Прохор, усаживаясь напротив меня, раскрывая дипломат.
      - Не сердись на нас, Проша, дел много. Что у тебя?
      - Вот, посмотри, - он протянул мне два номера городской газеты. Сплетни наплел. По твоей наводке.
      Эти "сплетни" шли под рубрикой "Происшествия" и должны были внедрить в сознание горожан принцип неотвратимости и адекватности возмездия за всякого рода проступки, от нанесения побоев до перехода улиц в неположенном месте.
      Я обратил внимание на заметку под заголовком "По заслугам?".
      "Вчера вечером гр. Никитин Н.Е., проживающий по улице Ясная, неработающий, находясь в состоянии алкогольного опьянения, нанес жестокие побои своей престарелой матери. Поводом к этим действиям послужил ее отказ выдать сыну "на опохмелку" полученную накануне пенсию.
      В тот же вечер по странному стечению обстоятельств указанный гражданин подвергся нападению неустановленных лиц, в результате чего получил те же телесные повреждения, каковые нанес несколько ранее гр. Никитиной.
      Объяснить это происшествие потерпевший отказался и на вопрос нашего корреспондента коротко ответил: "Это меня Бог наказал".
      Редакция также оставляет этот факт без комментариев, однако делает дополнение: аналогичный случай произошел сегодня в городском парке, когда нетрезвый хулиган, немотивированно нанесший побои подростку, был через краткое время жестоко наказан таким же образом. На наше обращение в Горотдел милиции был получен странный ответ от исполняющего обязанности начальника Волгина А.А. Приводим дословно: "Меры по данным и аналогичным фактам отныне и впредь милицией приниматься не будут".
      - Мерзавец этот гр. Никитин, - вставил Прохор. - Пьет без перерыва на обед и выходных дней. На матушкину пенсию. Все ее имущество на водку сменял. Старушка живет чуть ли не подаянием, соседи подкармливают. Не жалко мне его, - заключил.
      Мне тоже. Но покритиковать не удержался:
      - Суховато написано. И стиль какой-то...
      - Ты же сам просил посуше, языком протокола, - обиделся Прохор.
      - Детали в таком материале нужны. Чтоб в души западало и сеяло в них страх: сломал нос - нос сломали, откусил ухо - ухо откусили, матерился при детях - отматерили так, что описался при народе...
      - Страх, Серый, - начал было поучать меня Прохор, - страх и жестокость никогда...
      - Ой, ради бога, не надо! Не ври. В основе всякого изначального воспитания, запомни и запиши, на самом дне души должен лежать страх. Боязнь возмездия за неправильные действия. А уж на этой основе строится вся культура поведения.
      - Ты с ума сошел, Серый! - возопил Прохор, начал хватать со стола газеты и запихивать их в дипломат.
      - Возможно! А возможно, все мы психи. И ты в том числе. Вот скажи мне... ты, грамотный и образованный, ты, который такие ученые слова знаешь, что мне и не повторить их с первого раза... Скажи, почему ты не хватаешь горячий утюг голой рукой? Боишься! Боишься, что будет больно. А почему сейчас, в ответ на мою бредятину, не дал мне по морде? - Я ткнул его пальцем в грудь так, что он опять упал в кресло. - Боишься. Запомни и запиши. И всем рассказывай: с первых дней жизни каждый человек должен усвоить, что за боль, унижение, горе, причиненные другому человеку, он тут же, понимаешь, Проша, сейчас же - не там, - я поднял руку вверх, - не там, через много лет, там само собой, - а сейчас, здесь, немедленно будет адекватно наказан. Ударил слабого - получай в ответ от сильного. Только тогда мы научимся уважать друг друга, когда поймем: наше зло не остается безнаказанным. Если не убедил тебя я, послушай, что давным-давно сказал твой любимый Цицерон: "Величайшее поощрение преступности безнаказанность!"
      Вовремя вошла Лялька, предотвратила тяжкое преступное деяние. Потому что Прохор, не имея аргументов, схватил с моего стола автомат.
      - Ты что на него орешь? - деловито спросила она Прошку.- Веди себя прилично, не забывай, где находишься. - И совершенно неповторимо добавила: - Писатель!..
      - Бред! - отозвался Прохор. - Возможны другие методы. Объективные.
      - Мы, друг мой, объективны в оценке зла тогда, когда это не касается нас лично. Я этих скотов, которые насилуют и режут на части малолеток, казнить не буду - я буду отдавать их родителям потерпевших.
      - Тебя надо на экспертизу отправить, - безнадежно выдохнул Прохор.
      - А с тобой, - вставила Лялька, - и без экспертизы все ясно.
      - Так вот, Проша, насчет объективности и других методов. Нормальный отец, когда обижают его малыша, не может быть объективен. И метод здесь один - кочерга. Если под рукой автомата не оказалось.
      - Так мы далеко зайдем...
      - И так зашли - дальше некуда. Пора поворачивать назад. Ответь, если сможешь: почему все тысячелетия не искореняется преступность?
      - Причин много...
      - Причин много, согласен. Да главная одна: когда преступник сознательно идет на преступление, он надеется уйти от наказания. Или получить его много позже и не полной мерой. А то и вовсе отмазаться. А вот если он будет знать: сегодня украл, завтра - тюрьма, утром убил - вечером повесят, то ему и в голову не придет совершить мерзкое дело. Никто не хочет п олучить в свою собственную морду. Никто не хочет быть убитым. Таких нет, Проша.
      Лялька, убедившись, что опасность мне уже не грозит, ушла в приемную.
      - Если не согласен с моей доктриной, можешь собирать вещи.
      - Я подумаю.
      - Долго не думай. Скоро станет поздно. Что там еще?
      - Еще вот что. Сообщение: "В среду, двенадцатого числа, в семнадцать часов, в помещении б.Дома культуры состоится встреча общественности города с полковником Сергеевым для формирования нового правительства. На встрече, возможно, будут присутствовать представители упраздненных органов городского управления с отчетом о проделанной работе".
      Что ж, скромненько, со вкусом, по существу.
      Даже интригует. Но следовало бы добавить: "Стенограмма встречи, особенно той ее части, где городские власти представят сравнительные данные об изменении социального положения в городе и их личного состояния (за отчетный период), будет опубликована в печати и озвучена по местной радиосети".
      О чем я и сказал Прохору.
      - Тебе лишь бы придраться, - опять не согласился Прохор.- Полгорода будет на встрече, а полгорода на площади перед Домом культуры, у окон и дверей.
      - Заблуждаешься, - охладил его я. - Народ устал. От болтовни.
      - Но к переворотам интерес еще имеется.
      Ну да, живой такой, непосредственный.
      - Вот еще тебя касается, - Прохор перевернул полосу.
      Действительно. Информация о создании Комиссии по пересмотру сомнительных и явно сфабрикованных уголовных дел, неправомерных задержаний, поборов, оскорблений и др. грехов городской милиции, а также проверка несправедливых приговоров суда. Здесь же призыв к гражданам обращаться по этим вопросам, с обещанием крутых мер в отношении официальных лиц, допустивших данные злоупотребления.
      Раскручивается машина, стало быть.
      - Действуй, Проша, и дальше в том же духе. Если не слиняешь, конечно. Подготовь мне тезисы к встрече с общественностью: по принципу - что мне не надо говорить. И вот что еще. Посылаю тебя в командировку. В Заречье. Дам для подстраховки пару ребят. Сделаешь материал о нынешнем положении в этом осажденном регионе.
      - В каком ключе?
      - В минорном.
      - Ты не спал сегодня ночь...
      - И поэтому ясно мыслю.
      - Выражаешь только эти мысли неясно.
      - Постарайся понять, ты умный бываешь. Суть репортажа: вот эти грозные бандюки и бизнесмены, вся эта криминальная власть, они ничего не стоят без рабочего люда. Они только грабить умеют. А больше ничего. Отрезали их от обслуги - и все, пропадать осталось. Гвоздь не могут вбить, машину заправить, унитаз прочистить - в собственном говне захлебнутся...
      - В дерьме, - деликатно перебил меня Прохор.
      - Тебе виднее, - согласился я.
      - Что ты имеешь в виду? - насторожился он. Готовый обидеться.
      - Только терминологию, - успокоил. - Это на твой литературный вкус. А идею ты уловил - по глазам вижу.
      - Уловил, - помрачнев, согласился Прохор. - Она проста, как булка. Ты обобщение хочешь сделать. По-твоему, вся паразитирующая прослойка, захватившая власть, держится нашим старанием. Нашей покорностью, предательством, страхом, шкурным безразличием...
      - Верно мыслишь, - похвалил, перебивая. - Можешь не продолжать.
      Вовремя Лялька вошла. Чтобы выгнать Прохора: мол, полковник обедать будут. Могла бы и его покормить: не изволите с нами откушать, господин писатель?
      Не догадалась. Но ведь Тефаль всегда думает об нас, а не об вас.
      Лесной терем
      В глуши, дремучей и болотной. За мощным бревенчатым тыном.
      Качают кронами сосны с золотыми стволами. Сумрачно вздыхают вековые ели, вздрагивают их мощные, темно-зеленые, в лишайниках, лапы. Дятел порой стучит. Кукушка считать начинает - то ли прошлые года, то ли будущие, кому как.
      За дубовым теремным столом - четверо. Губернатор, как обычно, спит над тарелкой, иногда вскидывает голову, икая, шарит нетвердой рукой по столу в поисках очередной рюмки. Ваня Заика и Егерь слушают ровный бас Семеныча, смотрят на движение карандаша по листу бумаги. Стратегию разрабатывают: послезавтра Сергеев проводит в Горотделе инструктаж. Там его можно достать. И не только его. Каким образом?
      - Вот, - Семеныч ведет карандаш по схеме, - вход, тамбурок, слева дежурка, направо - коридор. По этой его стене - дверь в Ленинскую комнату. Во время совещаний она всегда открыта - душновато. Прямо против двери стол, за ним обычно сидит вся наша ментовская головка. В данном случае Сергеев, Майор, Волгин, - голос Семеныча ровен, деловит, без гнева и ревности. - Это ясно?
      - Пока ясно. А дальше что?
      - Напротив этой двери - бывшая кутузка, буйных туда прятали. Как "обезьянник" поставили, ее уборщице отдали, она в ней швабры и ведра держит. Дверь - стальная, двойная, прочная, с замком.
      - Сергеева туда? - ехидно спрашивает Ваня. Не заикаясь.
      - Ты слушай, умник веселый, - хлопает ладонью по столу Семеныч. Отморозок ваш войдет в здание с гранатой вот здесь, никто его не остановит - посетитель. Бросает гранату в дверь и- шнырь в кладовку. После взрыва, в суматохе, уходит. Уйдет - его радость, не сможет - не наша печаль.
      - Плачем не изойдем, - ухмыляется Ваня.
      - Ты вот что, - это Семеныч поучает Егеря, - ты ему в уши вбей, чтобы бросал гранату не сразу, как чеку дернет. Пусть пару секунд задержку сделает.
      - Это зачем? - вдруг спрашивает сквозь сон Губернатор.
      Но на него никто не обращает внимания. Пояснения Семеныч дает Егерю:
      - Там ребята крутые соберутся - успеют гранату обратно выкинуть. Или кто-нибудь на нее ляжет. У них такое бывает.
      - Нам бы таких, - вдруг возмечтал Ваня. - Хоть парочку.
      - Проснись, - грубо одергивает его Семеныч. - За деньги такое не делают. - Молчит угрюмо. - Зря я с вами связался. Противно среди вас, мразь одна. По ту сторону светлее.
      Ваня щурится и злобно выпивает водку. Но не возражает, побаивается: Семеныч крут, непредсказуем. Да и в Заречье, среди боевиков, его люди имеются, в обиду Семеныча не дадут. Не резон с ними сейчас расплеваться. После победы раздадим кому что положено. А Семенычу при любом раскладе не кумовать. Ни те, ни эти не простят.
      - Лады, - Семеныч снова хлопает по столу. - В тот же час, как рванет, - прорыв через мост. Демонстративный, отвлекающий. Основные силы на лодках, катерах, хоть вплавь, как хотите - через реку. И сразу брать Замок, закидать его из гранатометов. Готовьтесь, ребята.
      Егерь хлопает "посошок", берет на плечо свою "ижевку" и уходит в лес.
      Совещание 3 (общее, расширенное, с общественностью)
      Решающий день. Если нам не поверят, я подло уйду из дела- брошу все начатое, предам товарищей по оружию, друзей, идеалы, самого себя, стало быть.
      Народу, вопреки опасениям (или тайным надеждам), собралось много. Роль свою, конечно, сыграли наши начальные действия и вызванные ими всяческие слухи. Правда, хорошее начало еще не гарантия ладного конца. Гитлер вон тоже хорошо начинал...
      Ребята Майора разделили на ручьи бурные людские потоки, устремившиеся в зал, разместили людей, отсекли явный избыток желающих, объяснили массам, что из зала будет вестись трансляция прямо на площадь, через динамики. Если и не все увидите, то уж услышите все.
      Я вышел на край сцены, коротко представил президиум и начал свое вступительное слово:
      - Граждане! Я объявил в нашем городе войну преступности...
      - А кто вы такой? - взвился над головами закономерный, но не очень доброжелательный вопрос.
      Ответил откровенно:
      - Не знаю. Может быть, диктатор. Сейчас это не имеет значения. Но вообще-то я не против террора. Все дело в том, чьи интересы он защищает.
      - Самозванец! - прозвучало с радостной, уличающей злостью. Узурпатор!
      - Стало быть, так, - я добродушно поскреб макушку. - Надеюсь, вы об этом не пожалеете. - Двусмысленно получилось. И я поправился: - Еще одна истерика - и вас выбросят вон. Продолжаю. На чем я остановился? Ах да... Я объявил войну преступности. Но, как вы знаете, одними карательными мерами ее не победить. Чтобы сбить криминал с ног, поставить на колени и срубить голову, нужно прежде всего наладить в городе нормальную жизнь. Не обольщайтесь: я этого сделать не могу. Кроме вас самих, этого никто не сделает. Хватит ждать умного дядю. Вот поэтому мы собрали здесь представителей общественности. Чтобы избрать, ну, скажем, народное правительство. Из порядочных, толковых людей. Которым вы доверяете. Помогут ему сделать первые шаги, определить ближайшие задачи, выработать правильные меры, - я повернулся к президиуму, - вот эти люди: профессиональный Политик, депутат Госдумы, честный, знающий человек...
      - Позвольте! - возопило из глубин зала возмущенное существо с всклокоченной, бурно лысеющей головой. Это его "позвольте" прозвучало как "не позволю". - Что вы нам навязываете со стороны? Существует общегосударственная программа экономических реформ. Она идет по стране в ногу со всем цивилизованным миром, и предлагать нам свои авантюрные планы вы не имеете права.
      - А вы поднимитесь сюда, - с растерянным миролюбием предложил я. - И все, что надо, скажите людям.
      - Это Кузнечик, - шепнул мне Волгин. - Профессиональный правозащитник. Зовут Наум Лазаревич. В народе, по-уличному: Наобум Лазаревич.
      Лысеющий Наобум выбрался из рядов, поднялся на сцену, отважно и непримиримо сверкая очами. Но лязгать зубами я ему не дам, кусаться - тем более.
      - О каких, простите, реформах вы говорите? Что-то я не понял.
      - Вы будто и не знаете! - выцелил меня обличающим перстом.
      - Не знаю, - признался. - Они где, скажите мне, опубликованы? Кто их разработал? Кто их видел? Вот вы, лично, где о них читали?
      - Демагог! - чуть не убил он меня жестоким словом.
      - Постараюсь оправдаться. - И я обратился в зал: - Граждане, кто-нибудь из вас может нам помочь? Кто-нибудь знаком с государственной реформой экономики? - Никто не откликнулся. - Жаль. - И я снова обратился к своему оппоненту: - Вы считаете, что разрушить созданное прежде и ждать, когда все само собой образуется в лучшем виде, - это реформы?
      Ограбить народ ваучерами, тысячекратным повышением цен, сделать его нищим, лишить миллионы людей жилья, работы, учебы - это, по-вашему, реформы?
      Разрушить промышленность, добить окончательно сельское хозяйство - это реформы?
      Влезть в зарубежные долги, развязать гражданские войны, отдать всю власть преступникам - это реформы?
      Из одной огромной богатой страны сделать очень много маленьких и нищих - это тоже реформы?
      А я по своей наивности полагал, что реформы - это когда из плохого делают лучшее, из хорошего - отличное. Когда растет промышленность, развивается сельское производство, когда людям становится все лучше жить тогда я понимаю, что это реформы. Что вы молчите? - И я снова обратился в зал: - Сразу же хочу предупредить: кто пришел сюда погорлопанить, кто рассчитывал, что здесь будет митинг, - могут быть свободны.
      - Я доложу куда следует, - прошипел Наобум Лазаревич.
      А что он мог еще прошипеть?
      - Доложите, - согласился я, - обязательно. Но несколько позже. - Когда будет совсем поздно. - А с этой минуты - вы под домашним арестом. Ведите себя хорошо, это в ваших интересах.
      Вот это он понял. И даже не пробурчал под нос про произвольный беспредел. То есть наоборот: беспредельный произвол.
      - Вернемся к нашим делам. Сегодня, повторяю, вы должны сформировать наше правительство из людей, которым вы доверяете. В помощь вам рекомендую квалифицированных консультантов, - широкий жест в сторону президиума, - по вопросам политики, экономики, законности.
      А со своей стороны займусь нашей главной болевой точкойискоренением преступности. Чтобы создать людям нормальные условия для жизни. Как видите, эти две проблемы взаимосвязаны. Не разгоним бандюков не будем жить нормально. И наоборот. Потому что все наши добрые дела будут поглощаться жадной трясиной криминала. Этот узел распутать невозможно. Поэтому я буду его рубить. Сообщаю: меры к преступникам будут применяться не суровые... А жестокие. Впрочем, добропорядочных и законопослушных граждан это никак не должно беспокоить. Я объявляю всех преступников вне Закона. Гуманности к ним больше не будет. Гуманность будет к пострадавшим. Жестокость во имя гуманности. Ненависть во имя любви. Все поняли? Сейчас новый начальник городской милиции расскажет вам о том, что уже сделано.
      Волгин коротко сообщил: сформирован новый личный состав Горотдела, намечены и введены в действие решительные меры по борьбе со всенародным врагом. Из города выдворены все недобросовестные лица неславянского происхождения, изгнаны и блокированы руководители и боевики преступных формирований, арестованы и готовятся к ответу скомпрометировавшие себя представители городской администрации и правоохранительных органов, наложен арест на все имущество увеселительных заведений, изъято значительное количество наркотиков и оружия, проводится следственная работа по злоупотреблениям прежних городских властей, организован приют для бездомных и т.д.
      Слушали заинтересованно, я бы сказал, с надеждой. Вопросы задавали прямые, по существу. Некоторые представлялись:
      - Профессор Кусакин. - Далее с ехидцей. - Слушать вас приятно, не скрою. Однако для города, где среди бела дня режут на куски молодых женщин, ваши речи звучат не слишком ли самонадеянно?
      - Уже не режут, профессор. Преступник задержан, сейчас проходит судебно-психиатрическую экспертизу.
      - На вменяемость? - уточнил дотошный профессор с собачьей фамилией. И саркастически добавил: - И если он будет признан вменяемым в отношении инкриминируемых ему деяний, вы, конечно, его...
      - Расстреляем, - завершил его сарказм Волгин недрогнувшим голосом. Во всеобщей тишине.
      Но профессор Кусакин не зря так прозывался, хватка бульдожья.
      - А если он будет признан невменяемым, то спокойно продолжит свое кровавое пиршество? После отдыха в лечебнице. Ведь так, согласитесь?
      Волгин расчетливо выдержал паузу.
      - На этот вопрос я пока не могу ответить. Мы еще не решили. В одном могу заверить твердо: он больше никогда не будет опасен.
      - Руки отрубите? - хмыкнул профессор, садясь на место.
      - Возможно, - вполголоса согласился Волгин.
      По залу пронесся общий вздох - не то облегчения, не то возмущения. Будущее покажет.
      На этом интересном месте я покинул собрание. Лялька уже дергала меня за рукав и показывала стволом автомата на выход.
      Мы вышли из здания и с трудом пробились через толпу. Нас узнавали, на меня смотрели, Ляльку хотели потрогать, но побоялись. Над площадью гремел из динамиков голос Волгина: "...беспощадно. Особенно если таковыми окажутся лица, облеченные властью или серьезными служебными полномочиями..."
      Мы вышли на Лесную и направились к Замку. Улица была совершенно пуста. Но "сопровождающих" от заботливого Майора я не заметил. Наверное, тоже Ляльки испугались, которая конвоиром шла в двух шагах позади меня, с автоматом на тонкой шейке, с револьвером на тонкой талии, в прекрасном камуфляже "белая ночь".
      - Вам, наверное, скоро памятник поставят, Алексей Дмитриевич, говорила она под стук наших шагов в уличном безмолвии. - Во весь рост. Как Феликсу.
      - Думаю, не очень скоро. Даже надеюсь на это, - скорректировал я Лялькины мечты.
      - Здрасте! Что подумали, - фыркнула, как кошка на зарвавшегося Полкана. - Я имею в виду - при жизни. Как народному герою.
      - Уже позавидовала?
      - Вот еще! Я вами горжусь.
      За этим милым трепом мы благополучно достигли Замка. В воротах нам честь отдали.
      А во дворе стайка молодых женщин окружила словно наседку женщину пожилую. С седой головой, ясными глазами и папиросой во рту. Все сидели на чемоданах.
      Нас они не заметили. Потому что с интересом наблюдали Пилипюка.
      Он, натужившись изо всех сил, держал в охапку белую голую мраморную девушку, пытаясь ее, непослушную, передвинуть.
      - Куда потащил? - тут же заорала на него Лялька. - Жинке твоей сообщу, охальник.
      - На место хочу приладить, - пыхтя, оправдался хозяйственный Пилипюк, не чуждый эстетических наклонностей. - Вон, дивись, цемент вже развел, кивнул на стоящее у постамента ведро.
      Я подошел к приезжим:
      - Здравствуй, Алечка. Давно здесь?
      Пожилая женщина встала, стряхнув с себя, как листву, двух миленьких особ.
      - Здравствуй, Серый. Заждались немного.
      - Добрались нормально?
      - Все хорошо. Твои ребята нас встретили, на автобусе довезли. Принимай пополнение.
      - Вот и славно. - Я окликнул Ляльку.
      - Не могу, - отозвалась она из-за статуи. - Я шедевр придерживаю.
      - Скоро уже, Алексей Дмитриевич, - подал голос и Пилипюк, размазывая раствор по постаменту. - Хай трошки схватится.
      - Интересные у вас дела, - усмехнулась Алевтина. И девочки вслед за ней послушно захихикали.
      - Обживаемся, - улыбнулся и я. - Что в столице о нас слышно?
      - Пока ничего, слава богу. Но все дырки ты все равно не заткнешь.
      - Месячишко продержаться - потом не страшно.
      - А сейчас боишься? - угадала она меня.
      - Боюсь. Чем больше делаем, тем больше новых дел появляется. Одна надежда - на соратников.
      - Мы тебя не бросим. Мы - одной крови.
      - Тем и живу. Тем и воюю.
      К нам шла Лялька, довольно оглядываясь на возведенный монумент. Едва не налетела на нас.
      - Очнись, ваятель, - сказал я. - Забирай девушек. Устраивай, корми, проинформируй. Потом зайдешь ко мне.
      Девушки дружно взялись за чемоданы и сумки.
      - Отставить! - рявкнула Лялька генеральским басом. - Старшина Пилипюк, обеспечить эскорт и сопровождение.
      Это, по ее разумению, разные, стало быть, понятия.
      По команде Пилипюка из парадных дверей Замка высыпалась дежурная смена. Ребята подхватили - кто чемоданы, а кто и девушек (кому чемоданов не хватило), понесли в дом.
      Мы с Алевтиной прошли в кабинет. На пороге она осмотрелась, хмыкнула:
      - Обживаешься?
      - А чего скромничать? Я здесь пока самый главный.
      Немереными стараниями Ляльки рабочий кабинет по своему интерьеру приблизился к небольшому залу исторического музея. Прежний владелец Замка собрал неплохую коллекцию рыцарской атрибутики. Лихие боевики частью растащили ее, частью попортили, а частью свалили в подвал. Но Ляльке хватило и того, что осталось.
      На стену за моим рабочим столом она заставила Пилипюка повесить в качестве символа настоящий щит, обтянутый черной кожей и схваченный стальными завитушками, и настоящий меч, сверкающий карающим лезвием. А в углу, рядом с кофейным столиком, ребята поставили по ее же указанию средневекового рыцаря с подносом в железных руках. На подносе, естественно, бутылки - что же еще?
      Здесь мы и расположились - Лялька не забыла даже свежий кипяток в термос залить для кофе.
      - Завтра я тебя представлю своим бравым ментам. Как главного кадровика. Девчат разбросаешь по основным службам, Лялька в этом поможет она нужную работу уже провела.
      - Какие-то исходные данные на этот счет есть?
      - Кое-что я тебе подготовил, личные соображения. Сама решишь.
      - Твоих ребят тоже проверять?
      - Может, ты и меня проверишь?
      - Обязательно, - серьезно сказала Алевтина. - Через полгодика. Медные трубы - они, знаешь...
      - Знаю. Завтра в восемь жду здесь, вместе в отдел пойдем. А сейчас отдыхать.
      Надо ли говорить, что тут же вошла Лялька?
      - Познакомься, - сказал я ей.
      - Лялька, - сказала она и сделала книксен.
      - Алька, - усмехнулась Алевтина.
      - Ознакомь Алевтину Яковлевну со списочным составом.
      - Сначала ужин, а потом дела. А к вам опять Русаков пытается пробраться. Запускать?
      - Запускай.
      Прохор доложил, что формирование нового Правительства свершилось и оно уже приступило к работе. В частности, утвердило Волгина в должности начальника милиции, а Майора - в должности командующего нашими вооруженными силами.
      - А тебя?
      - Утвердили председателем Комиссии по информации населения.
      - Поздравляю. Чем недоволен?
      - Могли бы и Комитетом обозвать, посолиднее. Авторитетнее как-то.
      - Авторитет заработаешь. Словом правды и добра.
      - Ты изменился за эти дни. Еще нахальнее стал.
      - Это естественный рост. В приоритетном направлении.
      - Какая будет наша политика в отношении внешней информации?
      - Нещадно просеивать и строго дозировать. И комментировать соответственно.
      - Это касается и телевидения?
      - Прежде всего. Назначь толкового интеллигента просматривать программы и отбирать материал для нашего эфира. Особенно - политического и развлекательного характера. Чтоб никакого вранья и грязи на экраны не просачивалось. И никакой рекламы...
      - Цензуру восстанавливаешь?
      - Спасибо, что подсказал. Внеси предложение в Правительство о создании цензурного отдела.
      - А ты, конечно, и ему дашь свои указания?
      - Дам. Уезжать передумал?
      - А я и не думал. Я тебя пугал. Шантажировал. Чтоб ты мне квартиру выдал.
      - Может, тебя еще и женить?
      - После ужина, - сказала Лялька в дверях.
      Горотдел
      Политинформация, инструктаж.
      Волгин коротко сообщил об основных изменениях в структу ре Горотдела и в соответствии с этим уточнил основные задачи милиции.
      Я представил Кузнецову, высказал некоторые замечания, похвалил новое оформление бывшей Ленинской комнаты, особенно большой Лялькин фотопортрет.
      И остановился на ближайших проблемах.
      - Сейчас мы должны усилить работу по развалу зареченских группировок. По информации наших сотрудников, там идет концентрация сил, формируются боевые подразделения, накапливается оружие. Мы не настолько наивны, чтобы рассчитывать на безусловное принятие противником наших условий. Он пойдет на это только после попыток вернуть утраченные позиции. Наша задача сделать эти попытки бесплодными. Чтобы диктовать свои условия. До поры. И параллельно продолжать работу по внутреннему расколу всей структуры. Уверен, что часть наиболее разумных и наименее алчных авторитетов перейдет на нашу сторону. Они скоро поймут: лучше что-то сохранить, чем потерять все, в том числе - жизнь.
      В результате некоторых наших действий Ваня Заика - где он находится, установить пока не удалось, - был вынужден нейтрализовать нескольких сообщников, в том числе Арнольда и Тарасика. Есть сведения, что еще двое ищут возможность пойти с нами на контакт. Полагаю, что в этой ситуации Ваня Заика затягивать решающий шаг не заинтересован и в ближайшие дни мы должны быть готовы к отражению боевого неприкрытого вторжения...
      И в это время в здании раздался взрыв...
      На него действительно никто не обратил внимания.
      Он прошел мимо дежурки, на вопрос одного из сотрудников буркнул: "К участковому, по личному вопросу" и свернул в коридор, читая для маскировки номера и фамилии на дверях кабинетов.
      В удобный момент приоткрыл дверь подсобки, стал под ее прикрытием теперь надо только бросить гранату и, шагнув внутрь, захлопнуть дверь.
      Но получилось не совсем по сценарию. Из соседнего кабинета беззаботно вышла Лялька, которая проводила там "инструктаж" для девичьей команды Кузнецовой.
      Лялька удивилась приоткрытой двери. И тут же увидела за ней мелькнувшие руки, услышала звон упавшей на пол чеки.
      Она бросилась вперед, изо всех сил толкнула железную дверь, захлопнув ее. И отскочила в сторону, прижалась к стене.
      За дверью, в каморке, сперва - стук выроненной гранаты и дикий звериный вопль, а потом грохот взрыва.
      Дверь сорвало с верхней петли, она косо приоткрылась, но осколки приняла на себя и дальше не пустила.
      В щели потянуло вонючим дымом и гарью. Снизу по полу медленно растекалось черное пятно...
      Мы рванулись в коридор.
      - Цела? - Я схватил бледную Ляльку за плечи.
      Лялька обрадовалась и, уронив голову мне на грудь, прошептала:
      - Дремучая змея! - оговорилась немного (по правде, она чуть по-другому выразилась, ненормативно, стало быть).
      - Обживаетесь, значит? - послышался где-то сзади спокойный хрипловатый басок Алевтины, и чиркнула спичка. - Интересные у вас дела.
      - Как раз по твоему профилю, - согласился я, отдирая от себя довольную Ляльку. - Этим займись в первую очередь.
      Волгин потянул немного дверь, изорванную изнутри осколками, заглянул в каморку, поморщился и постарался прикрыть дверь поплотнее.
      - Все на берег! - вдруг заорал я, спохватившись. - К мосту! С оружием! Сообщить в Замок!
      А с берега уже донеслась стрельба: стук автоматных очередей, гулкие удары охотничьих ружей, глухое уханье гранат и тяжелый дробный лай крупнокалиберного пулемета.
      Слободской берег, схваченный по обрезу в гранит, был крут, поднимался от реки уступами, на которых живописно расположились дома и улицы до самой подошвы взрастающей в небо горы, а уж за ней болотно-лесистая бесконечная местность, надежно прикрывающая наши тылы.
      Зареченский берег - пологий: пляжный песок, лодочные причалы, заросли ивняка и сбегающие до самой воды старые, загустевшие сады ближних дач, кое-где красиво и богато, а кое-где неряшливо "озаборенные". И в этом была для нас опасность. В этих зарослях, за этими заборами вполне могли скрытно-надежно сосредоточиться штурмовые группы зареченских боевиков и в нужный момент броситься на форсирование реки. Если, конечно, им не удастся пробиться через мост. На котором, когда мы примчались на Набережную, уже шел бой.
      Справа и слева от моста рассредоточились добровольцы - по четыре-пять человек, с холостыми автоматами и охотничьими ружьями. На вражьем конце моста сбились в кучу старенькие легковые автомобили, один из них неохотно дымился. Под их прикрытием зареченские боевики поливали наш берег из автоматов, норовили подбить гранатометами "Беспощадный". А он, лихорадочно маневрируя, не давая поймать себя прицельным огнем, лупил из двух пулеметов по скоплению машин. Десан тники короткими перебежками пытались подобраться к баррикаде и подавить ее огневые точки.
      Нет, ребята, это еще не война - это разведка боем...
      Взлетела и вспыхнула высоко в небе сигнальная ракета. И по ее команде ожил противоположный берег - под автоматным прикрытием из глубины садов и огородов высыпали к воде, бросились в лодки большим количеством основные силы противника: видимо, атака на мосту служила отвлекающим маневром.
      Мы скатились вниз, разделились, перебежали проезжую часть Набережной и попадали на тротуар, укрываясь за парапетом, откуда уже открыли свой, в основном психологический, огонь ополченцы-добровольцы.
      Стрельба с нашей стороны велась редко и недружно - обильный обстрел с того берега не давал поднять головы, от камня летели крошки, позади нас врезались в асфальт, рикошетили пули.
      Лодки уже достигли середины реки. Я тоскливо оглянулся - уличные бои нам вести никак нельзя, мирные жители спасибо за это не скажут.
      В этот тревожный момент я увидел, что в глубине Верхней улицы разворачивается грузовик и со всех его бортов сыплются на мостовую Майоровы бойцы, а чуть в стороне выбрасывается из автобуса неполный третий взвод.
      Майор, оценив ситуацию, распорядился в рацию:
      - Капитан, бронетранспортер - на правый фланг! Возьмите на себя берег от моста до церкви.
      "Беспощадный" огрызнулся пушечным снарядом, опрокинувшим и почти развалившим ближайшую к шлагбауму машину, задом скатился с моста и помчался вдоль берега, рыча и дымя выхлопом, пытаясь сдержать пулеметными очередями ринувшихся через реку боевиков.
      - Первый взвод - на правый фланг, занять оборону! - скомандовал Майор. - Второй - на мост, третий - в резерве. Милиции - сосредоточиться на левом фланге.
      Вот теперь веселее пошло.
      Слева от меня стрелял с колена из "мелкашки" вчерашний склочный профессор. Справа лежала Лялька, уперев автоматный рожок в камень парапета.
      - Брысь отсюда! - рявкнул я на нее. - Мало тебе подвигов?
      Профессор скосил на нее блудливый взгляд, в котором, как в зеркале, отразилось его восхищение такой боевой красотой и молодостью.
      - Брысь! - еще строже приказал я.
      - Вот еще, - весь Лялькин ответ.
      - Напрасно вы гоните это юное существо, командир, - заступился профессор, выцеливая прогулочную лодку под двумя веслами и с экипажем из четырех бандитов: трое стреляли, один греб. - Такие прелестные создания вдохновляют бойцов на подвиги.
      - Вы бабник, профессор? - уточнил я и всадил короткую очередь в свою цель: в нос резиновой лодки. Она зашипела и погасла.
      - Еще какой! - похвалился профессор и плавно нажал спуск- прогулочная лодка потеряла перебитое пулей весло.
      - А по специальности вы кто? - Я пытался вспомнить его собачью фамилию.
      - Литературовед.
      "Это интересно, - подумал я, - такое плодотворное сочетание может дать хороший результат. В деле воспитания подрастающего поколения".
      Справа загремел Лялькин автомат - она топила боевиков, покинувших свое резиновое судно (двусмысленность какая-то получилась, неприличная).
      Профессор открыл затвор, загнал в патронник патрон.
      - Винтовочка-то ваша, профессор, незарегистрирована, конечно?
      - Конечно, - он прижался щекой к прикладу.
      - Придется конфисковать после боя, - пригрозил я.
      - Вот еще, - отозвался он, как Лялька, перенял, стало быть. Способный старичок. Да еще и бабник.
      Но тут нам стало не до дискуссий. Из-за излучины реки вылетел открытый катер и пошел вдоль берегов, прикрывая своих огнем ручника.
      Мы опять сжались за парапетом. А ободренный поддержкой вражеский десант усиленно заработал веслами.
      Правда, недолго. У самого моста кто-то из Майоровых бойцов снайперским выстрелом перебил баллер руля - катер на полном ходу врезался в бетонную опору, и все, что от него осталось, мгновенно затонуло.
      Ошалевших боевиков, контуженных и наглотавшихся воды, тут же выловили, вытащили на берег и насовали по мордам - пленили, стало быть.
      Правый фланг, насколько я мог судить, был в безопасности"Беспощадный" и приданный ему взвод, подавив береговой огонь, не дали ни одному плавсредству даже отойти от берега. Атака врага на этом участке боя не то что захлебнулась - она просто не началась.
      А вот у нас было сложно. Несколько лодок, воспользовавшись поддержкой катера, успели настолько приблизиться к нашей обороне, что еще немного - и боевики смогут вброд ринуться. Тем более что с того берега начали садить из гранатометов, оттянутых с моста.
      Но Майор не зря следовал боевой чапаевской науке - с "возвышенного места наблюдал всю картину боя". Он тут же бросил нам в помощь резервный взвод. Река у вражьего берега вскипела от пуль, гранатометчики заткнулись.
      И мы с профессором (Собакин, наконец-то я вспомнил его фамилию) смогли продолжить нашу беседу.
      - Кусакин, с вашего позволения, - поправил он меня, наблюдая, как лодка, которую он лишил весла, беспомощно вертится почти на одном месте, медленно двигаясь по течению к мосту.
      Гребец был явно не мастер, никак не мог одним веслом придать лодке хоть какое-то направленное движение.
      - Сейчас я тебе помогу, - пробормотал профессор, спуская курок.
      Второе весло тоже осталось без лопасти, перебитое пулей стрелка-литературоведа.
      Нервы у бандитов не выдержали, и они, попрыгав за борт, маханули саженками в свои зареченские пенаты.
      Остальные, вдохновленные их примером, кто вплавь, кто на изрешеченных, полузатопленных судах начали паническое отступление.
      - Вечером зайдите ко мне, в Замок, - сказал я профессору, не рискнув назвать его по фамилии. - С винтовкой.
      Он промолчал, собирая с асфальта оставшиеся патроны, но про себя наверняка произнес полюбившийся ему Лялькин девиз: "Вот еще!"
      - Прекратить огонь! - последовала команда Майора. И он вдруг добавил, как усталый, но довольный режиссер на съемочной площадке: - Всем спасибо.
      По его команде все вмиг вернулись на свои места. Снова стал у моста "Беспощадный", снова заняли свои посты десантники. Бойцы быстро собрали раненых в автобус, вдоль парапета разошлись патрули добровольцев.
      Я подошел к грузовику, где строилась Майорова команда.
      - Молодцы, ребята, - не удержался я похвалить их.
      - Молодцы, - сердито согласился Майор. - Но не все.
      - А что такое? - встревожился я.
      - Я недоволен вами, Алексей Дмитриевич, - отрезал Майор.
      Нахально, при всех. При своих бойцах, при сотрудниках милиции, при Ляльке и при профессоре Кусакине или как его.
      - Не понял, - растерялся я. Как малый пацан, застигнутый на чужом огороде.
      - Что вы здесь делали? - спросил Майор жестко.
      - Как - что? - За неимением слов я подкинул на плече автомат. Если уж он не понимает.
      - Вот именно. Вы знаете, что в Горотделе остались только двое, наиболее дисциплинированные? Все бросились за вами в бой. Мне пришлось разделить третий взвод, чтобы направить бойцов для охраны Замка и здания милиции. Из-за этого я потерял время и троих бойцов ранеными. В такую критическую минуту вы по-мальчишески оставили город без власти. А если бы зареченский Гоша оказался немного умней и бросил бы в обход на город часть своих головорезов? - Помолчал. И добавил уже мягче: - Каждый должен заниматься своим делом, Алексей Дмитриевич. Не вы ли это говорите всякий час?
      Вот это да! Вот это плюха!
      Сниму его с должности командующего. Разжалую в рядовые. Под стражу возьму.
      - Вы правы, товарищ Майор, - заодно предала меня и Лялька. - Я пыталась остановить товарища Сергеева, даже за рукав хватала...
      Вот врет-то!
      - А вы кто такая? - Майор, как собака, склонил голову к плечу.
      - Я? - Лялька тоже растерялась. - Я его секретарь, - пролепетала.
      - Где ваше рабочее место?
      Мудрый Пилипюк прервал эту прилюдную экзекуцию: схватил секретаря в охапку и забросил в кузов грузовика, где ее поймали и спрятали за свои надежные спины успевшие погрузиться бойцы.
      Меня он забрасывать не стал. Только шепнул:
      - Не журись, полковник. Он всегда после боя такой.
      А боец, собравшийся забраться в грузовик, обернулся и тоже "утешил":
      - Вообще-то, он прав, товарищ полковник, не дело вам этими играми баловаться. Это наша работа. А ваша - другая.
      Грузовик развернулся и пополз в город.
      Майор положил руку мне на плечо, улыбнулся:
      - Не обижайся, Серый. Я нарочно при всех тебя отчитал. Для твоего же имиджа выговор сделал.
      - Ты злишься, что я курить не бросил, завидуешь.
      Однако он прав. Нужно привыкать к своему положению и месту. Нельзя стремиться все сделать самому, не получится.
      И покушение сегодняшнее - тоже моя промашка.
      Я сунул руку в карман за сигаретами, но пожалел Майора. Не то что он, солдафон прямолинейный.
      В полдень ко мне зашла Кузнецова, руководитель учрежденной мною секретной Контрольной группы, а официально - начальник отдела кадров. Положила передо мной листок бумаги со своими выкладками. В самом низу листка была подчеркнута красным маркером фамилия оперуполномоченного Андреева. Того самого, что бедовал со своей тещей.
      - Последовательность такая, - сказала Алевтина, садясь за стол. Уборщица ушла утром, в семь тридцать, заперла свою каморку и повесила ключ на обычное место - на щит в дежурке. Кто-то из сотрудников снял его (вместе со своим), отпер каморку и повесил ключ на место. С семи тридцати до прихода исполнителя покушения Жиганова (личность установлена по характерной татуировке на уцелевшей ягодице) в дежурке побывали следующие сотрудники... - Алевтина показала на листе первый список.- Далее. На совещании по разным причинам отсутствовали четыре сотрудника. Двоих я исключила сразу - один не был в отделе и до совещания, другой исполнял поручение Волгина.
      Метод исключения убедительно отражался на листке - зеленым маркером вычеркивалась одна фамилия за другой. Пока не осталась фамилия Андреева, подчеркнутая красным.
      - Требовалось только найти косвенные и прямые доказательства его причастности к этой акции. - Алевтина вытащила свои папиросы, закурила, переложила листки. - Здесь они изложены. Первое - причина его отсутствия на совещании признана мною недостаточно убедительной. Второе - по полученной информации, Андреев во время оперативного дежурства в Заречье посетил некий особняк, где провел значительное время. Позже он осматривал прилегающий к особняку земельный участок. И последнее: семейное положение Андреева очень сложное, обостренное плохими жилищными условиями и низким материальным достатком. В течение ряда лет он безуспешно пытался получить хотя бы служебную жилплощадь. Дважды уходил из семьи. Это все.
      - Спасибо.
      - Кстати, это типичнейший вариант перехода работника правоохранительной структуры в криминальную.
      - Я знаю. Но это объяснение, а не оправдание. Можно изменить жене, но не другу. Любовнице, но не долгу.
      Алевтина вышла - Лялька вошла. Селектором я практически не пользовался, не было необходимости - Лялька будто подслушивала через дверь мои мысли и угадывала желания.
      - Вызови Волгина и оперуполномоченного Андреева. Волгин пусть заходит, Андреев пусть подождет. И еще - напиши распоряжение от моего имени: мол, полковник Сергеев принимает сотрудников Горотдела по личным вопросам ежедневно после двадцати двух часов.
      - Что будем делать? - спросил Волгин.
      - Тебе решать. Твой человек.
      Но оба мы уже знали, что выход только один. Нельзя осуществлять карающую справедливость выборочно. Нельзя делить преступников на своих и чужих. На плохих и хороших.
      Как ни тяжело, но переступить порог придется. Если мы в самом начале сделаем шаг в сторону от своих принципов, мы опять свернем на дорогу клановости и коррупции. А значит, безнаказанности и безответственности...
      - Крепкий профессионал, - чуть дрогнувшим голосом произнес Волгин. Смелый, решительный опер. С инициативой.
      Насчет последнего - это я уже понял. Скажи еще - честный и принципиальный. Верный служебному долгу. С трудом (или без труда) обменявший жизни своих товарищей на квартиру.
      Естественно, что я не произнес этого вслух. И воспользовался на этот раз селектором:
      - Пригласи Андреева.
      - Проходите, - сказала Лялька и кивнула на дверь. - Только к Алексею Дмитриевичу с оружием нельзя.
      Рука Андреева неуловимо шмыгнула под мышку, и он протянул Ляльке свой пистолет: рукояткой к ней, стволом к себе.
      Лялька небрежно сунула его в верхний ящик стола. И, разрядив, переложила в нижний. Когда за Андреевым закрылась дверь кабинета.
      - Проходи, - сказал я. - Садись.
      Но он остался стоять у дверей.
      - Кто на тебя выходил? - сразу спросил его Волгин, давая понять, что больше его ничего не интересует.
      И Андреев тоже сразу его понял.
      - Ваня Заика, через Егеря.
      - Где Ваня прячется?
      - Не знаю.
      - А ты знаешь, что на совещании в первом ряду сидел Саня Шмелев?
      Который, мне это было известно, вынес на себе из провалившейся засады тяжело раненного Андреева и семь километров лесом тащил его в город.
      - А ты знаешь, - продолжил пытку Волгин, - что в той же комнате находились ребята, которые давали тебе свою кровь во время операции?
      - Вы кого убеждаете? - глухо, тяжело проронил Андреев.- Меня? Или себя?
      - Сейчас пойдешь под арест, а ...
      - А потом к стенке? - помог ему Андреев. - Дайте мне шанс искупить вину.
      - Но как тебе поверить? - Волгин взял всю тяжесть решения на себя.
      Андреев промолчал. Да и что тут ответишь?
      Когда он вышел в приемную, его уже ждали двое хмурых ребят из охраны здания.
      Андреев бросил взгляд на верхний ящик Лялькиного стола.
      - Его уже там нет, - сказала Лялька.
      - Что у тебя еще? - спросил я Волгина после долгого молчания. - Как обстановка? - Умышленный вопрос, вроде стрелки на путях. Когда состав с заболевшим машинистом прет на всех парах по встречной линии.
      - Пока спокойно, - он наконец-то поднял глаза. - Вот только опять эта квартирная кража.
      - Что значит - опять? - не понял я.
      - А... Ты ведь не знаешь. Это еще до тебя началось, - Волгин даже улыбнулся. - Вот уже полгода в городе совершаются какие-то странные квартирные кражи...
      - Чем странные?
      - Многим. Во-первых, - он начал загибать пальцы для впечатления, регулярные до невозможности: раз в месяц, две-три кражи в один день. Во-вторых, как правило, в одно число - двадцатое. В-третьих, почти в одном месте - в районе старых новостроек.
      - Дальше говори.
      Он почему-то запнулся, видимо, какая-то мысль посетила.
      - Дилетантские беспредельно. Проникают в квартиры всегда одним способом - взламывают простенок над дверью, он же чаще всего в тех домах из одного слоя оргалита - не препятствие. И странно еще то, что берут всегда малую сумму. В некоторых квартирах было что взять - и большие деньги, и золото, и аппаратура, а брали мелочь, по сути: сотню, полсотни. В этот раз сотню взяли - пятьсот не тронули.
      - Психи?
      - Возможно.
      - Подростки?
      - Не похоже. В одной квартире прямо на стене висели два старинных пистолета, пневматическая винтовка, кортик прошлого века. Разве пацаны устояли бы? Вспомни себя, не мечтал в детстве?
      - Да я бы и сейчас дернул, не устоял бы.
      - Вот-вот. И главное - никаких следов, нигде не роются, заначек не ищут, берут только то, что на виду - мелочь. И пальчиков не оставляют.
      - Интересно.
      - С какой-то стороны - да, - усмехнулся Волгин. - Я поручил это дело Платоновой. Дотошная баба, с фантазией.
      - Ладно, держи меня в курсе. Это все?
      - Звонили из лечебницы, по поводу этого головореза Птичника. Заключение экспертов готово. Поедешь?
      Конечно, поеду. Только не сразу. Мне нужно подготовиться. Не столько к неизбежной дискуссии с психиатрами, сколько с самим собой.
      В общих чертах проблема была мне известна, но тем не менее, вновь помянув добрым словом Сашку Дубровского, я просмотрел некоторые его материалы касательно предстоящего дела. И решение окончательно оформилось в уме и сердце. Особенно после изучения сведений, собранных в своеобразной Сашкиной картотеке:
      Маньяк Л. Совершил 87 (по доказанным эпизодам) изнасилований девочек 12-13 лет, в т.ч. в извращенной форме с изощренными издевательствами.
      Признан невменяемым, от ответственности освобожден, направлен на лечение.
      Ранее дважды судим за изнасилования, освобождался досрочно.
      Маньяк К. Совершил 85 (доказанных) изнасилований малолетних.
      Осужден на 15 лет тюремного заключения.
      Примеч. Дубровского: если не будет освобожден досрочно, значит, отсидит по 2 мес. за каждого физически и психологически изуродованного ребенка.
      Ранее отбывал срок за изнасилование 10-летней девочки.
      Маньяк С. Совершил 40 изнасилований и 7 убийств женщин (по доказанным эпизодам).
      Приговорен к высшей мере наказания.
      Ранее неоднократно привлекался к ответственности за изнасилования, грабежи и разбои.
      Маньяк А. Совершил 17 изощренных, садистских изнасилований, в т.ч. несовершеннолетних, приводя потерпевших в бессознательное состояние; 4 убийства разными способами, ряд покушений на убийства.
      Находится под следствием.
      Примеч. Дубровского: в ходе следствия наверняка будут выявлены дополнительные эпизоды.
      Ранее дважды привлекался к ответственности за совершение развратных действий в отношении малолетних девочек.
      Серийный убийца Д. Изнасилования и добровольные половые акты завершал убийствами с элементами каннибализма. Число жертв пока не установлено.
      Находится на свободе.
      Ранее судим за убийство, но не осужден.
      Маньяк Ж. Убийства с каннибализмом. 19 человек, в т.ч. 4мальчика (младшему из них - 10 лет). Истязания, изнасилования с извращениями.
      Находится на лечении.
      Ранее судим за умышленное убийство.
      Серийный убийца З. Около 30 (доказанных) нападений на несовершеннолетних мальчиков. Нанесение множественных ножевых ранений, 2 убийства.
      Признан невменяемым, от ответственности освобожден.
      Маньяк Р. При задержании признался в 9 изнасилованиях и последующих убийствах. На первом допросе сообщил о 18 изнасилованиях и убийствах. Затем - о 500 (!) изнасилованиях (вполне вероятно. - Примеч. Дубровского).
      Находится под следствием.
      Маньяк И. Убийства с последующими изнасилованиями. Число жертв пока не установлено.
      Ранее привлекался за нападения на женщин с целью изнасилования, но осужден за хулиганство. Был освобожден досрочно.
      Маньяк Б. Дважды задержан за попытки изнасилования малолетних, привлекался к ответственности за изнасилование малолетней, был направлен на лечение. После излечения совершил 5изнасилований девочек.
      Вновь направлен на лечение.
      Серийный убийца О. При задержании сознался в убийстве 52чел. (в т.ч. грудных детей), однако список далеко не полный.
      Находится под следствием.
      Ранее привлекался к уголовной ответственности.
      Резюме с комментариями.
      Все эти преступники характеризуются родными, близкими, соседями и сослуживцами как нежные, внимательные, трогательно заботливые домочадцы и вежливые, скромные, отзывчивые граждане.
      Более того, даже признанные невменяемыми отличаются умом и сообразительностью, прекрасной памятью, логикой мышления, терпением, дерзостью в сочетании с крайней осмотрительностью и хитростью. Напр., один из них, выходя на очередную "охоту", всякий раз изменял свою внешность и одежду. Другой оставлял на месте совершения преступления различные предметы с отпечатками пальцев посторонних лиц. Некоторые вели дневники, в которых в зашифрованном виде смаковали подробности своих "деяний".
      Словом, все они, даже "невменяемые", прекрасно сознавали, что творят; никто из них не нападал на свои жертвы открыто, не совершал преступлений на глазах свидетелей, а в части сокрытия следов они проявляли здравый ум и завидную изощренность.
      Прекрасно понимали и то, что медицина дает им индульгенцию на уже совершенное и право на возможность безнаказанно истязать, насиловать и убивать в будущем.
      Далее. Все они, как правило (и медики, кстати, тоже), пели жалобные песни о трудном детстве ("даже велосипеда у меня не было", "страдал из-за "тройки" по рисованию"), о роковой закомплексованности на почве заикания, малого роста или большого веса: к их ранимой душе нужно относиться бережно и тактично. (Саша здесь верно заметил: такой критерий всех нас определяет как потенциальных потрошителей, изуверов, насильников. Однако большинство людей почему-то не предпочитает этот заманчивый путь.)
      Далее. Все они, как правило, после первых преступных посягательств оставались безнаказанными или получали наказания неадекватно мягкие содеянному. И делали два простых вывода: во-первых - можно, во-вторых осторожно. Осторожно - значит, не оставлять потерпевших в живых. Своевременная изоляция на начальном этапе гарантировала бы общество от многих смертей и горя.
      Резюме: в оценке преступлений такого рода требуется принципиально иной подход при определении степени вины и меры ответственности (наказания), а главное - в оценке состояния психики.
      Заметь хорошо: число маньяков и серийных убийц в мире неуклонно растет. Для наших условий эта тенденция катастрофична: ухудшение экологии, политическая и экономическая нестабильность, зомбирование населения (особенно молодежи) средствами массовой информации, наркомания и алкоголизм, беспомощность и безответственность (нежелание и неумение) властей в решении этих проблем гарантируют нарастающее увеличение такой категории преступников.
      Постскриптум: что касается мнения на этот счет общественности и правоохранительных органов - оно однозначно.
      Ну разве что за малым исключением - вроде таких "неординарных" лиц, как правозащитник Наобум Лазаревич Кузнечик, поставивший себе целью пропаганду и реализацию гуманизма по отношению к преступникам всякого рода. Да еще, пожалуй, тех, кто обеспечил личной охраной себя, отпрысков и имущество.
      Районная психиатрическая больница. Кабинет Главврача
      Действующие лица: Главврач, председатель экспертной комиссии, его заместитель по лечебной части, доктора Зина и Нина, обе кандидаты, а также полковник Сергеев.
      Который внимательно просмотрел заключение врачебной комиссии на многих листах и ничего не понял в заумных терминах.
      - Своими словами можно? - попросил я зама, он мне попроще показался.
      - На момент совершения данного деяния больной П. отвечать за свои поступки не может, - пояснил снисходительно.
      - Что дальше?
      Он даже не удивился моей глупости, что в общем-то понятно- дело ведь с психами имеет. Пожал плечами.
      - Дальше - стационарное лечение. Купирование обострения, вывод на ремиссию. Месяц-два поколем, понаблюдаем.
      - Затем?
      - Если показания позволят, то амбулаторное долечивание по месту жительства. Диспансеризация два раза в год.
      - То есть вы выпускаете его на волю? Так я понял?
      - У нас не тюрьма, - поучил меня Главврач, сам похожий на добродушного сумасшедшего.
      - Ну естественно, - мне прикидываться дураком не трудно. С моими-то данными, - естественно, вы уверены в его хорошем поведении и берете на себя ответственность за все, что он может натворить на свободе?
      Они одновременно, как группа психов на лечебной гимнастике, развели руками - мол, это ваши проблемы, - улыбнулись сочувственно моей серости. А я ее и не скрывал.
      - Но представьте себе, что этот маньяк снова начнет резать людей. Это вам нужно? Мне - нет. Или, в лучшем случае, вернется с океана жених последней жертвы... Так он, я не сомневаюсь, этого Птичника живьем через мясорубку прогонит. Да не в один день. И я ему слова не скажу. Я скажу это слово вам.
      Снова улыбки, движения рук и нетерпение. Когда же этот милицейский дуб заберет заключение и сам уберется отсюда?
      Но дуб оказался стойкий. Прилипчивый как репей. Тупой, как... старый мент.
      - Значит, никаких гарантий в том, что ваш пациент снова не станет зверствовать, вы дать не можете?
      - Какие могут быть гарантии? - по-бабьи всплеснул руками Главврач, начиная терять терпение. - Поймите, психика человека, особенно психика нарушенная, - это тайна за семью печатями. Поведение такого человека сложное и непредсказуемое.
      - Я вас не понимаю, - притворяться мне не приходилось. Я действительно не понимал этой абсурдной ситуации. - Вы считаете парня общественно опасным психом, официально и компетентно подтверждаете его нездоровье. И в то же время выпускаете на свободу.
      Они переглянулись со значением, разом вздохнули.
      - Ну, хорошо, - сделал шаг назад в нашей дискуссии Главврач, пытаясь перехватить у меня пассивную инициативу, - ну, хорошо, а как бы вы решили эту проблему на нашем месте? - спровоцировал, стало быть. На свою голову.
      - Я? - изумление мое от простоты задачи было невыразимо искренним. Очень просто. Тихо-мирно вколол бы ему что-нибудь подходящее, чтобы он убедительно скончался, скажем, от острой сердечной недостаточности. И официально этот печальный исход засвидетельствовал... Наверняка сберег бы этим грехом не одну жизнь. Что и советую вам сделать. А со своей стороны обещаю не подвергать это свидетельство сомнениям.
      - Вы с ума сошли! - квартетом взвыли они. - Это преступле ние!
      Поймали, стало быть, Серого. Сейчас бить станут.
      - Это бесчеловечно!
      - Ах, вот как! - тут уж я сбросил свою глупо-наивную маску. - Такие абстрактные вещи, господа психиатры, надо примеривать на себя. Скажите-ка мне вы, - я вскинул палец как пистолетный ствол в сторону Главврача, скажите, если бы вы знали, что первой жертвой Птичника по выходе из больницы станет ваша дочь, что именно ей он после изнасилования отрежет голову и именно ее печень зажарит и съест в своем вонючем сарае, - вы бы выпустили его на свободу?
      Главврач побледнел, шагнул назад, беспомощно оглянулся на коллег и что-то попытался из себя выдавить.
      - Отвечать! - рявкнул я и ударил кулаком по столу. - Отвечать правду!
      Сейчас санитаров позовет. Со смирительной рубашкой и мощным шприцем.
      Забыл об этом. Ему, видно, самому сейчас укольчик не помешал бы...
      Ладно, для них я сделал, что можно. Буду теперь делать для других. И я сказал уже спокойно:
      - То, что предложил вам я, - это не преступление. Это меры по его предотвращению. Преступление совершаете вы. Этот парень уже трижды проходил у вас обследование. За ним - многолетний кровавый изуверский след. Вы знали, что он социально опасен, но никаких реальных мер не приняли. Я всех вас привлеку к ответственности.
      - Дикость какая-то!
      - Бред!
      - На каком основании?
      Грамотные какие.
      - Суд решит. Скорый и правый. Обвинение вам будет предъявлено как лицам, не принявшим мер по предотвращению преступления. Или способствовавшим его совершению. Или создавшим условия для этого. Или, наконец, как соучастникам.
      - Да кто вы такой? - спохватились.
      И я ответил убедительно:
      - Полковник частного розыска.
      На это они лишь недоуменно и уже привычно переглянулись.
      - Так что, ребята, исправляйтесь. Берите этого пациента на пожизненное содержание.
      - Это невозможно. В спецбольницах таких больных не держат. На какие, позвольте, средства мы будем его содержать?
      - Вот это уже деловой разговор. Поднимите-ка первые заключения экспертиз.
      Главврач распорядился. Под обаянием моего мирного тона.
      Я посмотрел принесенные мне бумаги и выписал фамилии экспертов.
      - А это вам зачем? - осторожно поинтересовался Главврач, когда я к этому списку добавил и их фамилии.
      - А вот за счет этих лиц и будет содержаться головорез Птичник в вашей лечебнице. Пожизненно. Только уж теперь - никаких укольчиков. Следить буду строго...
      - Мы будем жаловаться, - решительно и дружно.
      - Жалуйтесь. А я отомщу, я вредный: взвалю на ваш личный бюджет еще и компенсации родственникам пострадавших.
      - Мы будем жаловаться, - еще более дружно и решительно.
      - Будете, - согласился. - Мне. Больше некому.
      С тем и покинул дом скорби.
      Не испытывая угрызений совести. Облегчения, кстати, тоже.
      Кто в тереме живет?
      И Мышка-норушка, и Лягушка-квакушка, и Петушок Золотой гребешок. Прибавилось в тереме зверья, тесно стало - перебрались сюда из Заречья Гоша и Балбес с Бывалым со своими людьми, прихватив до комплекта главу кавказской "диаспоры" Саксаула - так его между собой звали. Да и в глаза тоже. Он до поры не обижался.
      Причина передвижки проста и закономерна: в Заречье стало плохо. Кончались припасы жратвы, водки и табака, а взять было негде. Разок, правда, послали бригаду в ближайшие села, на разбой. Грабанули два магазина, да кабанчика в крайнем дворе реквизировали, у того же мужика картошкой разжились. Но этого мало, конечно, на всю команду. Да и какой харч в селе? Поганый харч, сами же туда всю дрянь сваливали. Водка отрава, курево - для дикарей, продукты - хоть сразу на помойку. К тому же легковым транспортом не везде проедешь и много не привезешь, да и заправляться негде стало. В свое время не озаботились, а теперь с пустыми баками до ближайшей колонки (верст семьдесят) никак не получается. Отобрали было на шоссе грузовик подходящий, без слов выкинув на обочину водителя, да он так и не завелся. Повезло мужику.
      Отрезанное от городских коммуникаций Заречье начало постепенно дичать, теряя необходимые для нормального жизнеобеспечения элементы, осложняя быт избалованного комфортом населения. Отказывали насосы в скважинах и колодцах, участились перебои в электроснабжении, да и в домах то одно, то другое: замок не защелкивается, кран не заворачивается, лампочка мигает. Водопровод, канализация в каждом особняке автономные, а воду в емкости ведрами не натаскаешь; пришлось на "английских" газонах ставить сугубо российские сортиры с выгребными ямами - дискомфорт-с. Опять же - при свечах хорошо вечерок за выпивкой посидеть, а два вечера уже в тягость. И без привычного видака скучно. Мастеровых, умелых рук не хватает. Бандюки ведь безрукие, ничего не умеют. Так вот худо в Заречье, тревожно. Неудобно для привольного бытия. Свары начались, драки, один раз до стволов дошло, четверо полегли без толку... Денег не хватало. А они сейчас край как необходимы, без них любое дело встанет, особенно когда со своими дело имеешь...
      Опять же - без женщин. Проститутки все в Слободе остались. Вроде бы и их, веселых, Серый под замок взял - такой слушок дошел. Это вдвое беда, потому как среди девок своих немало, которые много знают, есть что Серому рассказать. Возьмется за них- молчать не станут: бляди - они бляди и есть.
      Неуютно еще и потому, что всюду чувствуются чужие глаза и уши. Кругом мнятся Серого люди. Свою работу вершат. Одного даже по дороге в терем пристрелить пришлось - увязался следом, настырный. Брать не стали что его брать-то? Серый ведь слабаков не шлет. Надо признать, людей надежных в свою команду собрал. Идейных. Такие колоться не будут...
      Слинял, стало быть, Гоша с ближайшими соратниками, а оставшимся друганам строго наказал держать оборону: баррикаду со своей стороны соорудить, огневые точки оборудовать. Обнадежил скорой подмогой и полным разгромом врага. А уж тогда за все унижения и потери попируем на его косточках. И город ребятам обещал на три дня отдать. По праву победителя...
      Разместились в лесной крепости так: руководство в тереме, боевики заняли подсобные строения. Кормились пока припасами из теремных погребов да охотой. Правда, с готовкой никак наладиться не могли. Изголодавшаяся братва (про другой голод речь) стряпуху не по прямому назначению употребляла. И где ж ей у плиты маяться, когда она по койкам и топчанам без меры валялась.
      А вот горничную не тронули - упорный слух был, что эта ладная молодуха опасной болезнью могла наградить. Может, и нарочно кто этот слух пустил, чтобы одному пользоваться, но рисковать пока никто не хотел...
      В первый же день в теремной трапезной собрали расширенное совещание. И хотя официально председательствовал Ваня Заика, вел совещание, по сути, Семеныч.
      Гоша Заречный первым высказался за немедленное обращение к соседям за помощью. На что Ваня рассвирепел:
      - Ты что мелешь, парнек? Сообрази жопой: сколько мы потеряем!
      - Он правильно говорит, - пристукнув ладонью, веско поддержал Гошу Семеныч. - Если не свалим Серого, все потеряем.
      Семеныч дальше всех глядел, он подлую задумку Серого почти сразу разгадал. Не остановится он, ему одного города мало- вперед смотрит. Если разом эту опасность не задавить, она по всей России кругами пойдет, волну погонит. И сметет эта волна все на своем пути. И люди захлебнутся, и корабли потонут.
      - Я пойду в город, - проснулся Губернатор. - Обращусь к народу. Народ меня выбрал. Он поддержит своего Губернато ра.
      На него никто не обратил внимания. Губернатор и трезвый-то ничего не соображал. Кроме того, что ему в башку вбивали.
      Гоша плеснул ему в стакан и даже не отмахнулся.
      - Проси, Ваня, поддержки, объединяйся, - упрямо гудел Семеныч. Обещай щедро. Потом разберемся.
      - Предлагай перемирие, - посоветовал Бывалый. - Проси у Серого мост открыть. Мол, семьи у нас... А мы, мол, при окончательном договоре этот добрый шаг учтем.
      - И что? - презрительно ухмыльнулся Ваня. - Пойдем по мосту сдаваться?
      - Опять верное слово, не пропусти, Ваня, - шлепок ладонью по столу. Сдаться всегда успеем. Учиться надо. У Серого. Откроет мост - мы своих людей, невидных, по-тихому запустим в Слободу. А когда соберем силы и ударим, они нас с тыла поддержат. Как партизаны.
      - Серый не откроет мост.
      - Заставим. - Семеныча двойная жизнь наперед думать приучила. Не просто это - одной рукой "за", а другой "против". Сердцем - за "красных", умом - за "белых". - Серый нас чем сбил? Тем, что первый начал. По-научному - инициативу проявил, по своим правилам играть заставил. Надо эту инициативу у него перехватить...
      - Туману много, - разозлился Ваня. - Говори ясно.
      Семеныч продолжил, будто сам с собой советовался:
      - Конский ход сделаем. Для войны не только разведка нужна, но и деньги. У нас их мало, большей частью в Слободе остались. Если Серый до них еще не добрался, то он и сам не богат. Вот так Семеныч мыслит. Конем пойдем. Не одно, так другое возьмем. Либо мост, либо деньги.
      Семеныч в шахматы сроду не играл. Даже в шашки. И по наивности своей "вилку" конским ходом обозвал.
      - Ты дело скажешь? - взвился, не выдержав, Ваня.
      - Сначала спрошу. В Слободе ребята у нас сильные есть? На все готовые?
      - Махмуд с нами не ушел, - вставил Саксаул. - Ему нельзя уйти. Крови на нем много. С моста скинули бы.
      - Что за Махмуд такой? - уточнил Семеныч. Не мог же он, в самом-то деле, все бандитские "кадры" знать.
      - Мой человек. Его все боялись. Он как огонь беспощадный. Кровь любит. Пленников.
      - Где он ходит?
      - Куда горец от врага идет? - философски заметил Саксаул, поглаживая смоляную с сединой бороду. - В горы! Ловкий, как змея. Хитрый, как барс. Холодный, как кинжал. Быстрый, как пуля!..
      - Хватит! - прервал Ваня. - Нарисовал уже. Как на него выйти?
      Губернатор последнее слово уловил. Встал, оперся на стол, погрозил бровями одному ему известному врагу, губами постращал. И пошел к двери.
      - Ты куда? - ухватил его за полу пиджака Бывалый. - Сиди.
      Губернатор еще страшнее нахмурился.
      - В город пойду. К народу. Обращение скажу. Мне опять поверят. Меня народ любит.
      - Запереть его, что ли?
      - Да пусть идет. Он же ворота не найдет, заблудится. Привык всю жизнь за холуями.
      - Налей ему.
      - Всю ночь ему наливать? Пусть идет.
      - Дорогие горожане, - сказал Губернатор и вышел, расстегивая на ходу штаны.
      Совещание, войдя в решающую фазу, продолжилось.
      А когда оно закончилось, довольный Семеныч сказал: "Лады" и так ахнул ладонью в стол, что, будь сейчас на этом месте Серый, раздавил бы как муху.
      А Губернатор все шел в город. Вдоль забора внутри крепости. По кругу. Все народ искал. Чтобы осчастливить своим обращением.
      Но так и не нашел.
      А жаль...
      Горотдел. Инцидент
      Позднее утро. Спокойно - час не криминальный. Ребята, не занятые в городе, бездельничают в отделе.
      Мы с Волгиным в его кабинете обсуждаем очередные задачи, связанные с воспитанием у сотрудников чуткости и внимания к людям. Даже сострадания. Особенно к потерпевшим.
      Дверь приоткрыта - иногда до нас доносится разговор в дежурке, на грани закипающего спора. Невольно прислушиваюсь.
      Уверенный, напористый молодой голос доказывает, что настоящий мент должен быть прежде всего "крутым", потому что имеет дело с преступниками.
      - Нас, Михалыч, бояться должны, одного взгляда. Идешь по городу расступаются. Пальчиком поманил - на четырех лапах летят...
      Образно, но не очень ясно. Как это можно на лапах летать? Если только с лестницы.
      Пожилой голос, с чуть заметной усмешкой излагает свою концепцию: настоящий мент должен быть прежде всего с сердцем. А уж оно подскажет - к кому с добротой, к кому с силой.
      - Для нас, Петя, люди на три группы делятся: на преступников, на потерпевших и на свидетелей. И к каждому свой подход нужен. Иной свидетель на твой пальчик в другую сторону побежит. Да и преступника иногда добром можно взять...
      Извечный спор: либо добро с кулаками, либо кулаки добрые.
      Не так все просто, ребята.
      Я вышел в дежурку. Все, кто там находились, мгновенно приняли сугубо деловой вид: молодой Петя, как норная собака, азартно роется в ящике стола, с ушами туда погрузился; пожилой Михалыч шагнул к висевшей на стене карте города и, постукивая карандашом по губам, что-то там такое изображает - прямо великий полководец наносит направление стратегических и тактических ударов по противнику. А дежурный офицер поступил еще наглее: снял телефонную трубку, покачал ее в руке (не прибавила ли в весе за ночь?), осмотрел, зачем-то дунул в нее и положил на место. Поработал, стало быть.
      И все трое уставились на меня. Одинаковым взглядом: усталым, озабоченным и даже чуть агрессивным. Что, мол, начальник, от дела отвлекаешь? Ты вон там - всего-то, а мы вот тут - ого-го! (Настоящий мент, значит, еще и хорошим артистом должен быть.)
      Я спорить не стал. Свою полезность в общем деле доказывать не взялся. Но мстительно подумал, что за такое лицемерие жизнь их накажет. Вот прямо сейчас.
      И не ошибся.
      Распахнулась и хлопнула входная дверь. Охваченный паникой старшина гаркнул на все здание:
      - Держись, ребята! Фролякин ползет! - и только его и видели.
      Клич был воспринят: спасайся, кто может! Заметались бравые орлы. Петя "крутой", что в ящике копался, попробовал совсем в него влезть - не очень получилось. Великий стратег Михалыч оторвался от карты и шагнул за шкаф но тоже полностью не укрылся. Оба поняли слабость своих позиций: сунулись туда-сюда и позорно покинули дежурную часть. Оставив офицера без поддержки. Тот привстал, глазами по углам побегал, но при мне не решился уйти с поста. Проявил, стало быть, героизм, настоящий мент.
      Наружная дверь опять отворилась - я расстегнул на всякий случай кобуру - и вошел сильно пожилой гражданин, аккуратно, без стука прикрыл за собой дверь и для вежливости пошаркал ногами по резиновому коврику.
      Человек был с сединой в редких волосах, в старом, но чистом и глаженом костюме; манжеты рубашки - по-настоящему белые, в стриженой бахроме, ботинки - латаные поверх давних трещин. В руке - тяжелый портфель (СВУ внутри, не иначе), во взгляде - застарелая тоска, одновременно робость, смущение и надежда. И шизофреническое упрямство.
      Это и был грозный Иван Васильевич Фролякин.
      Он вежливо, но настойчиво поздоровался со мной и с дежурным дрожащей рукой, с усилием поставил на барьер портфель, долго его расстегивал и достал... листок бумаги.
      Офицер покорно принял его, пробежал одним глазом и протянул мне.
      Вот тут я немного врубился. И принял решение:
      - Вот что, Иван Васильевич, ваш вопрос может решить только начальник Горотдела с санкции некоторой организации.
      Фролякин понимающе кивнул. Надежда во взгляде окрепла.
      - Начальник сейчас на выезде. Вам не трудно будет зайти в четырнадцать часов? И захватите, пожалуйста, всю документацию, - я показал взглядом на портфель, больше похожий на наволочку от подушки. - Для сдачи в архив. Подумал, добавил: - И последующего уничтожения.
      Фролякин благодарно улыбнулся, забрал портфель, снова деликатно пожал нам руки и ушел. Не забыв пошаркать по коврику на выходе.
      Дежурный шумно, с облегчением выдохнул.
      - Только вы, Алексей Дмитриевич, не надейтесь - он обязательно придет.
      - Вот и ладно.
      Из своего кабинета вышел настоящий мент Волгин - тоже прятался. Сбежавшие зайцами орлы постепенно воплотились в дежурке.
      - Рассказывайте, - приказал я, - как вы над человеком изм ываетесь.
      Рассказали.
      Когда-то, давно уже, Фролякина осудили за попытку передать какие-то сведения какой-то западной разведке (он в ту пору работал в здешнем "почтовом ящике"). Взяли его вовремя, вреда государству разглашением его тайны он нанести не успел, и срок ему дали небольшой, учитывая молодость и искреннее раскаяние.
      По отбытии наказания Фролякин начал новую жизнь. Но чувство вины, годы в заключении, некоторое недоверие к нему после освобождения даром не прошли. Он заболел душевной болезнью, вроде мании преследования. Ему казалось, что он все еще находится под постоянным наблюдением оперработников, что корреспонденция его просматривается, что комната его напичкана подслушивающими устройствами и записывающей аппаратурой.
      Фролякина лечили. Но безуспешно. Получил инвалидность. Болезнь не оставляла его, особенно обостряясь по весне и осени. А в остальное время в полнолуние.
      Он измучился, начал писать жалобы во все высокие инстанции: председателю КГБ и министру МВД, в Прокуратуру Союза и в Президиум Верховного Совета, на съезды партии и ее генеральным секретарям.
      Тексты писем разнообразием не отличались: виноват, совершил в молодости проступок, за что был справедливо наказан. Вину свою осознал, искупил, чистосердечно раскаялся, хочу быть достойным и полноправным гражданином Родины. В связи с чем убедительно прошу оказать мне доверие и снять с меня наблюдение компетентных органов. К сему - Фролякин.
      Вначале эти жалобы и просьбы, естественно, проверялись, ставились на контроль, приезжали в город комиссии. Позже письма просто возвращали разбирайтесь на месте.
      Но как тут разберешься, что сделаешь, если болен человек? И сам страдает, и людям покоя не дает. Все письма и отписки аккуратно подшивает, нумерует, новые запросы и просьбы шлет, с жалобами в милицию как на работу ходит: снимите да снимите "жучка" с квартиры, очередное заявление несет и часа два на несправедливость жалуется. С самого начала рассказывает, всю многолетнюю переписку вслух читает.
      - Во достал - дальше некуда, - подытожил "крутой" мент Петя. - Хоть сажай его, да не за что.
      - А мне жалко мужика, - вздохнул Михалыч. - Без вины мается.
      - Помочь бы надо, - добавил и Волгин. - Столько лет на пределе живет. Плохо может это кончиться. Или сам повесится, или к нам с бомбой придет.
      - Поможешь ему, как же. Сколько раз в психушку клали - все без толку.
      - Вот что, ребята, - решил я. - Надо все-таки "жучка" снять.
      Они посмотрели на меня, как на Фролякина. Даже отодвинулись с опаской.
      - Только сделать это натурально - тик в тик. И демонстративно.
      Они снова придвинулись - поняли.
      И мы распределили роли. Благотворительного спектакля. Весь сбор - в пользу Фролякина.
      Фролякин пришел аккуратно - ровно в четырнадцать часов. С портфелем и увязанной стопкой бумаг - многолетняя бесплодная переписка с госучреждениями.
      Его проводили в кабинет начальника.
      Волгин встал, первым протянул Фролякину руку, жестом усадил за стол, взял его заявление. Внимательно прочитал, наложил в уголке резолюцию.
      - Вы извините нас, Иван Васильевич, совсем про вас забыли, дел выше горла. Сейчас мы ваш вопрос решим. - Волгин снял трубку телефона.
      Фролякин, склонив голову к плечу, внимательно ждал.
      - Товарищ полковник, Волгин беспокоит. Тут у меня гражданин Фролякин с заявлением. Да, тот самый... Ну, конечно... Думаю, вполне можно... Давно осознал... С избытком... Но мне ваша санкция нужна. - Волгин говорил спокойно, деловито, постукивал торцом карандаша в стол. - И вашего сотрудника пришлите. Да, сейчас же и съездим, чего откладывать приятное дело? Спасибо, жду. - Положил трубку.
      - Все в порядке, Иван Васильевич. Сейчас приедет специалист из службы контрразведки, и отправимся к вам на квартиру.
      Фролякин смаргивает с ресниц легкую слезу.
      Волгин вызывает дежурного, передает ему заявление Фролякина:
      - Товарищ капитан, зарегистрируйте как положено - и в архив. Вместе с этим, - он кивает на переписку Фролякина. - Больше не понадобится.
      До прибытия "специалиста из ФСК" (который ждет в соседней комнате своего выхода на сцену - это наш эксперт) Волгин и Фролякин дружелюбно беседуют о том и о сем. Причем Фролякин в этой беседе демонстрирует как здравый ум, так и твердую память.
      Наконец входит "контрразведчик". Он в сером костюме, в очках и с цифровым "дипломатом" в руке. Здоровается, называется Игорем Петровичем.
      - Поехали, товарищи?
      На квартире Фролякина Игорь Петрович осмотрелся, раскрыл свой таинственный "дипломат", достал из него инструменты и какую-то тетрадь. Полистал ее, нашел нужное.
      Переставил с письменного стола на обеденный настольную лампу, сосредоточенно разобрал ее, вынул какую-то гаечку, обдул, посмотрел на свет: "Фу, какое старье, давно уже не работает", уложил пинцетом в конвертик, а конвертик в "дипломат". Собрал лампу, убрал инструменты, сделал отметку в тетради:
      - Вот и все, товарищ Фролякин. Живите дальше спокойно.- И пожал ему руку.
      Фролякин, не скрываясь, заплакал с облегчением, стал предлагать за чаем посидеть. Да какой там чай у бедняги? У него и чашка-то всего одна...
      Когда мы вернулись в отдел, там еще вяло, как синие искорки в прогоревшей печи, попыхивал утренний спор об имидже милиционера: злой или добрый, от какого больше пользы? И меньше вреда.
      Волгин в двух словах рассказал о "проделанной работе" и заключил, подводя итог не столько инциденту, сколько бессмысленной дискуссии:
      - Не знаю, как по-вашему, ребята, а на мое мнение, настоящий мент должен быть прежде всего умным.
      Наверное, он это в мой адрес сказал. Только уточнить постеснялся. Чтоб его в подхалимстве и лести не заподозрили...
      С той поры мы грозного Фролякина в отделе не видели и писем него не получали.
      Забегая вперед (я пробыл в городе до середины ноября). В День милиции к нам пришел Фролякин с букетом поздних цветов, которые он вырастил специально для нашего праздника под окном своей квартиры...
      - Следователь Платонова к вам, - услышал я противный Лялькин голос по селектору.
      У нее всегда такой голос, когда ко мне в кабинет заходят женщины, особенно такие, как Платонова.
      Она словно с плаката сошла, где румяные милиционеры показывают, как правильно и красиво надо носить форменную экипировку. Она и работает так же: чисто, опрятно и безупречно.
      Идеально холодная. Ледяная.
      Вошла строевым, по уставу приветствовала. Села (так же прямо, как стояла), положила на край стола папку с уголовным делом.
      Только почему она ко мне пришла с докладом, а не к своему прямому начальству?
      Ровным, даже мелодичным, стало быть, голосом Платонова доложила об окончании расследования дела по квартирным кражам. Которое она провела, не выходя из служебного кабинета.
      Сообщила также о задержании преступника.
      - Из шкафа вывалился? - усмехнулся я.
      Платонова тоже позволила себе вежливую, чуть заметную улыбку. Потому что вспомнила нашу старую байку...
      Когда-то, давно, выехали бравые менты по сигналу потерпевшего на квартирную кражу. Собственно говоря, кражи, как таковой, не было. Не состоялась. Ворюга проник в квартиру, грамотно обыскал ее и сложил все ценное, на его взгляд, в два чемодана и заплечный узел. Но вынести не успел. Что-то спугнуло. Скорее всего, неурочное возвращение хозяина.
      Оперативная группа провела все необходимые действия: протоколы, допросы, опросы, эксперты поискали - и не нашли - отпечатки пальцев и другие следы злоумышленника; завершили работу к утру, усталые и с чувством глубокого неудовлетворения - никаких зацепок, никаких версий. Видимо профессионал-гастролер. Который сейчас, недовольный собой, дремлет на верхней полке дальнего пассажирского поезда.
      Ребята покурили, собрались, направились к выходу. И тут распахнулись дверцы стенного шкафа, и с грохотом вывалился на пол заспанный посторонний мужчина...
      Оказывается, услышав поворот ключа в замке, он спрятался в шкафу, чтобы в удобный момент уйти, не обостряя отношений с владельцем квартиры. Долго ждал этого момента. Не дождался, уснул в ожидании. Вывалился ментам прямо в руки.
      С этого случая, если кому-то удавалось быстро и просто раскрыть преступление не умением и опытом, а благодаря досадной оплошности преступника, то так и резюмировали: повезло тебе, парень, клиент из шкафа вывалился...
      Правда, сейчас немного другой случай. Преступник из шкафа не выпадал. Но в шкаф его Платонова загнала. Своими профессионально-логичными действиями.
      Первое. Внимательно изучила все исходные материалы. Взяла на заметку те факты, что кражи совершались раз в месяц, в одном районе, на одну сумму.
      Второе. Послала по домам, где были совершены эти кражи двух оперативников. Опрос жильцов дал еще один факт - в роковые дни в подъездах домов появлялся парнишка-электрик со стремянкой, проверял распределительные щиты на после дних этажах.
      Третье. Обзвонила соответствующие ЖЭКи и убедилась, что в эти дни никаких профилактических работ по электроснабжению жилого фонда не проводилось.
      Четвертое. Затребовала справку об отбывших в прошлом году наказания, проживающих в данном районе.
      Вычислила подозреваемого. Проверила некоторые обстоятельства. Дала "добро" на его задержание. Допросила. Получила признание. Оформила почему-то как явку с повинной.
      Это все.
      Но я понял, что все только начинается.
      Обстоятельства таковы. Некий молодой человек с ласковой фамилией Ладоша был осужден за хулиганство. Освобожден досрочно за примерное поведение. Вернулся к любящим родителям.
      Родители (оба) - пожилые сердечники. Сын - поздний ребенок, в котором они души не чаяли и видели весь смысл своей жизни. Страшно переживали случившееся с ним. Страшно боялись повторения.
      Парнишка и сам переживал. Родителей жалел. Дал себе клятву ничем их больше не огорчать. Тем более что "замели-то" его почти случайно, фактически он был свидетелем преступления, но из "чувства товарищества" счел более правильным разделить вину своих знакомцев.
      Освободившись, Ладоша успокоил родителей, пообещал сразу же устроиться на работу, а потом и на учебу...
      Три месяца парень пытался найти хоть какой-то заработокбезрезультатно. Тревога родителей постоянно держала его в напряжении, он чувствовал свою вину перед ними за участившиеся сердечные приступы, за то, что он - молодой и здоровый- сидит на шее старых, больных и любимых пенсионеров.
      Наконец он успокоил маму с папой, радостно сообщил, что нашел работу, правда, не очень выгодную... Ничего, сынок, главное - ты при деле, проживем как-нибудь, а дальше наладится...
      Раз в месяц Ладоша брал у приятеля стремянку, дрель, синий рабочий халат и шел за "зарплатой".
      Действовал находчиво. На последнем этаже ставил стремянку к распределительному щиту, раскрывал его. Убедившись, что в нужной квартире (рядом со щитом) никого нет, взрезал надетой на дрель фрезой оргалит над дверью и отгибал его. Вешал на стремянку плакатик: "Осторожно! Под напряжением!" и нырял в квартиру. Бывало, что суммы, соответствующей выдуманной зарплате, не обнаруживал, тогда рисковал еще раз. Выбирался из квартиры, если не удавалось отпереть ее изнутри, с помощью подставленного к двери стула.
      Приходил домой и "радовал" стариков малыми, но честными, как они считали, деньгами.
      Вот почему Платонова пришла ко мне. Холодная и ледяная. Правда, в глазах сейчас далеко не льдинки блестели.
      - Ну и что вас смущает? - спросил я.
      - Может быть, договориться с экспертами?
      - Не понял?
      - Чтобы признали его немножко невменяемым? Я боюсь, что родители не переживут, если мы опять посадим парня.
      - А за что его сажать? - удивился я. - Сажать не его надо. Сажать надо тех, кто его заставил на такое пойти. Но я этого сделать пока не могу.
      - Подождите, Алексей Дмитриевич, - впервые широко улыбнулась холодная красавица в безупречной форме, - я что-то вас не пойму? Где же ваш принцип?
      - Это какой по счету? У меня их много.
      - Главный. Гуманизм к потерпевшим и жестокость к преступникам.
      - Какой же Ладоша преступник? Он и есть потерпевший.
      Она опять улыбнулась, славно так.
      - И что будем делать? Что посоветуете?
      - Первый совет. Пригласите к себе владельцев этих квартир, объясните ситуацию. Я уверен, они поймут. Если нет - компенсируем похищенные суммы из нашего фонда, не велик расход. Второй совет. Мальчишку срочно трудоустроить. Договориться, чтобы сразу же выдали аванс. Кстати, родители, надеюсь, ничего не знают?
      Она улыбнулась в третий раз, еще краше:
      - Вы меня обижаете.
      - Вот еще, - фыркнула на пороге Лялька и очень вовремя накачала нам всем троим по чашке кофе из термоса.
      Ближе к вечеру явились с докладом агенты из Заречья.
      Ситуация там развивалась примерно так, как мы ее навязывали. В двух направлениях. Полярных, стало быть.
      С одной стороны, меры, направленные на тайный раскол, давали уже некоторые результаты: я имел сведения о нескольких главарях, готовых принять мои условия и, замолив прежние грехи, включиться в созидательный бизнес. Это были именно те люди, о которых информировал меня еще в Москве Сашка Дубровский. Не по своей вине они были вынуждены принять правила игры, навязанные им бандитским государством.
      К этой группе, возможно, присоединятся люди тех авторитетов, которых казнил Гоша, заподозрив в измене. Они до сих пор (не все, но в большинстве) не торопятся к новым хозяевам. Выжидают и прикидывают.
      С другой стороны, поделившие город группировки сплачивались против единого врага. К ним примкнули осевшие в Заречье кавказцы, образовав отдельное боевое подразделение. И более того, руководящее зареченское ядро направило по округе связников к враждебным соратникам. Мои агенты перехватили их в нужных местах, допросили с пристрастием и отпустили с миром - выполнять возложенную на них миссию.
      Сравнив их показания, мы получили подтверждение того факта, что Ваня Заика обратился за помощью к "сопредельным" формированиям. Он предлагал объединиться, стянуть все силы к городу, покончить одним ударом с Серым и осуществить новый передел. Причем обещал за поддержку очень значительные уступки.
      Я прекрасно понимал, что город в полной изоляции долго не продержится и в скором времени мы окажемся между двух огней, поскольку центр нашей инициативы, конечно же, не потерпит. Ваня Заика держал в своих руках город и зону вокруг него радиусом 50-70 километров - далее его влияние не распространялось. И ему предстояла нелегкая задача - убедить конкурентов и, приняв их помощь, хоть что-то сохранить за собой. После победы над Серым.
      Даже если окружная братва дружно откликнется на его зов, время у нас еще есть: пока разосланные в четыре (или больше) стороны света курьеры доложат обстановку и донесут Ванин призыв, пока соберутся авторитеты, примут решение, согласуют свои действия и интересы, надавят на Ваню и придут, наконец, к консенсусу, мы уже будем готовы к "последнему и решительному". Между двух огней, стало быть.
      - Алексей Дмитриевич - особый режим! Волгин просит вас срочно прибыть в Горотдел.
      В отделе полно народу - весь личный состав. Тревожно. Но никакой суеты. Все вооружены. И мат стоит угрожающий. Аж стены вздрагивают и окна звенят.
      - Товарищ полковник, - сообщает дежурный. - Террорист объявился, взял заложника. Девчонку малую.
      В кабинете начальника - Волгин, Майор и пожилой человек с застывшим мутным взглядом.
      - Примерно в двадцать один час, - докладывает Волгин,- в дом гражданина Одинокова зашел неизвестный...
      При этих словах взгляд пожилого гражданина Одинокова немного проясняется, и он трудно роняет несколько фраз:
      - Немного известный. В прошлом году он наложил дань на нашу мастерскую. Но я не сразу его узнал...
      - Попросился переночевать, объяснил, что некоторое время прятался от бандитов на горе, в пещерах. Оголодал.
      - Да, - тупо вставляет Одиноков, - вид у него был похожий...
      - Хозяин его накормил и предложил ночлег. Но не в доме - там не было места для гостя, всего одна комната и кухня, - а в мастерской хозяина. Каменный сарай в глубине садика. Попросил внучку хозяина, десятилетнюю девочку...
      - Леночку, - вздрагивает Одиноков и снова застывает. Похоже, он в шоке.
      - ...Попросил проводить его до сарая. При входе достал пистолет и объявил, что взял девочку в качестве заложницы...
      Одиноков уронил лицо в ладони и мучительно застонал.
      - ...Потребовал сообщить в милицию и провести переговоры.
      - Личность установили?
      - Устанавливаем.
      - Как вооружен?
      - Пистолет, граната, нож. С его слов.
      - Мои ребята уже там, - сказал Майор, нервно закуривая.- Сарай блокирован. Снайперы держат окна и дверь.
      - Что он требует?
      - Джентльменский набор: деньги, автомат и машину.
      - И много денег?
      - Пол-лимона баксов.
      Ишь ты, аппетит в горах нагулял.
      - Ладно, поехали. Ты, - это Волгину, - оставайся здесь. Пошли ребят за директором банка и кассиром, выгребайте все, что есть. У Ляльки возьмешь ключи от моего сейфа...
      - А я здесь, Алексей Дмитриевич, - раздалось за спиной. - И деньги тоже.
      Я даже не похвалил ее.
      - Как установишь личность, - это снова Волгину, - сообщи. - И добавил вполголоса, с кивком в сторону Одинокова:- И врача сюда.
      Я шагнул к дверям - Одиноков вскочил.
      - Я с вами!
      - Пока не стоит, - я положил руку ему на плечо. - Подождите нас здесь. Все обойдется. А с вами вот эта милая девушка побеседует. Поверьте, это очень приятно. По себе знаю.
      Он слабо улыбнулся, а я, выходя за Майором в коридор, подумал, что хотя бы за деда можно не волноваться - Лялька уже напористо ворковала:
      - Не волнуйтесь, дяденька. Вы знаете, какие у нас ребята? Они черта за хвост поймать могут. А уж этого сопляка... А потом мы с вами вместе ему морду набьем. А Пилипюк его расстреляет...
      Имение Одинокова расположилось на окраине, у самого подножия горы.
      Домик вроде садового, мастерская - кирпичный сарай с крепкой дверью и решетками на окнах, - все залито белым, клубящимся в ночном воздухе светом фар. Чуть в стороне - "скорая" и пожарка. Свирепо взлаивают и рвутся с поводков две крупные овчарки.
      - Ну что он? - спрашивает Майор у подбежавшего к нам Пилипюка.
      - Ждет. Когда наши хлопцы его рвать начнут.
      Хлопцев, как ни приглядывался, разглядеть не смог. Пошел к ограде, взялся руками за штакетины. Сзади догнал Майор. Прошипел Пилипюк:
      - Броник хоть накиньте, полковник.
      - Эй, парень, - крикнул я в глубь садика. - Поговорим?
      Он отозвался сразу:
      - А ты кто такой, чтоб с тобой разговаривать?
      - Полковник милиции Сергеев. Самый главный в городе.
      - Самый главный в городе - я. - Трудно возразить. - Деньги привез?
      - Слушай, давай поторгуемся. Тебя как зовут?
      - Зачем тебе знать? - крикнул он. - Скоро расстанемся и никогда не увидимся.
      Это он верно подметил.
      Я достал сигареты, закурил.
      Террориста не видел, не мог видеть - он перекрикивался со мной, стоя в простенке. И не высовывался - знал, что хорошему снайперу достаточно уловить малую тень, чтобы влепить в нее смертельную пулю.
      - Так поторгуемся, парень? - с новой силой заорал я.
      - На базар иди торговаться. Я свое слово сказал.
      - Подумай немного: город маленький, деньги большие, где столько взять?
      - Это ты думай, полковник. Но не долго.
      - Половина у меня есть. Может, возьмешь?
      - Возьму. Но и девчонку тоже половиной отдам.
      Кто-то тронул меня за плечо - я чуть не вздрогнул.
      - Товарищ полковник, разрешите мне попробовать? - Боец был смугл и горбонос.
      - Говори по-русски.
      - Конечно. - Он занял мое место, не очень вежливо оттолкнув в сторону. - Слушай меня! Если ты не шакал, а мужчина- верни ребенка. Возьми меня вместо девочки. Я приду к тебе в наручниках. Или ты трус?
      В ответ раздался точный пистолетный выстрел.
      Двое бойцов подхватили упавшего, понесли в сторону. Навстречу им бросились врачи из "скорой".
      - Полковник, - террорист говорил совершенно спокойно. Будто и не он стрелял, - иди за деньгами. Я жду до света.
      Мне стоило большого труда ответить ему:
      - Пойми, в городе нет такой суммы.
      - Поищи, - голос его чуть дрогнул смешком. - У Гоши попроси, у него есть.
      Вот это интересно. Это что-то значит.
      - Товарищ полковник, - шепнули сзади, - Волгин сейчас сообщил: денег набралось триста тысяч с небольшим; личность установить не получилось, только кликуху узнали - Махмуд.
      - Ты слушаешь меня? Махмуд? Есть триста тысяч. Это большие деньги...
      - Сколько стоит жизнь маленького человека? Ты скажешь?
      - Ну, хорошо. Поищу. - И я пошел к машине.
      А что мне оставалось?
      Мое место занял Майор:
      - Махмуд, не обижай девочку. Пусть она скажет слово.
      Я остановился у машины, прислушался.
      - Что может сказать ребенок?
      - Пусти ее к окну. Я должен знать, что она в порядке.
      В открытом окне появилась девочка. Она вскарабкалась на подоконник, ухватилась за прутья решетки.
      - Дяденька, позови дедушку. Пусть он заберет меня. Я боюсь.
      - Леночка, потерпи немного. Дедушка скоро придет. А этот... чужой дядя, он не обижает тебя?
      - Нет. Он меня гладит.
      - Махмуд! - голос Майора прозвучал резко - как выстрел. - Если обидишь девочку, я привяжу тебя за руки к дереву. А за ноги к БТРу. Ты понял меня, Махмуд?
      Во дворе Горотдела при свете фар специалисты Майора занимались с "уазиком", предназначенным для передачи террористу. План его захвата еще не существовал, а подготовка уже ве лась: из-под капота торчали три задницы, а из-под кузова - две пары ног. И слышались тихие, отрывочные фразы: "держи", "вот здесь подтяни", "подвигай", "нормально"...
      - Как там? - набросились на меня оставшиеся в отделе люди.
      Я пожал плечами, прошел к Волгину.
      - Выдели мне пару ребят, которые могут выйти на Гошу. Денег не хватает.
      - Сам поедешь?
      - Конечно.
      Уже далеко за полночь, ближе к рассвету, мы остановились на тихой и темной улице Заречья.
      Я вышел из машины, закурил. Чтобы облегчить работу засевшим в кустах Гошиным стрелкам.
      Темно было. Луна маленькая - так, осьмушка от полной. Не высоко, да еще и за облаками...
      Лениво застучали по асфальту каблуки.
      - Какие проблемы, командир? - Гоша подошел близко, почти вплотную. От него хорошо пахло недавно выпитой чистой водкой.
      - Взаймы пришел взять. Один из твоих отморозков заложника захватил. А денег на выкуп не хватает.
      Сейчас издеваться начнет. Ничего, потерплю.
      - Нахал ты, полковник. Совести у тебя нет. Войну-то ты начал. А теперь у смертельного своего врага помощи просишь. Где ж твоя офицерская честь? За взяткой пришел? Борец за справедливость...
      Накопилось у него. Сдают нервишки.
      - В заложниках девочка десяти лет. Какая там честь! - пояснил я. - А деньги ты у него заберешь, как он мост переедет. Риску для тебя нет.
      Наконец ущербная луна выбралась на чистое, обрадовалась. Гоша стоял передо мной: рука в бок, другая прутиком пощелкивает по ноге. Улыбается. На вид - нормальный мужик. Чего ему не хватало? Неужели жадность такое сильное чувство, чтобы из-за него бить, пытать, насиловать, убивать? Неужели она сильнее всех других чувств? Да не может быть. Тут что-то другое...
      - Ладно, полковник. Я тоже человек.
      Вот удивил-то!
      - Но я не лох: даром ничего не даю. Мое условие: снимаешь свой ультиматум и открываешь мост. У нас ведь в Слободе не только дела, но и семьи, дружки. Ты должен понять.
      Ну вот все и прояснилось.
      Опять торговаться придется. Хотя бы для проверки.
      - Через край хватил, Гоша. Деньги ты даешь в долг...
      - А проценты? Сумма большая.
      Он и сумму знает.
      - Плохо считаешь. Процент у тебя больше ссуды выходит.
      - В нашем бизнесе всегда так. Счет простой: за рубль два берем.
      - Ладно. Давай так: я под процент отдам десятерых твоих ребят. На выбор, кто тебе дороже.
      Гоша засмеялся.
      - Трудный выбор. Мне все хороши. Нет, командир, я не отступаю.
      И тут я поступил осторожно.
      - Хорошо, я подумаю и посоветуюсь. Тебя известят. Приготовь на всякий случай двести штук баксов.
      - Ох, командир, ты и так нас ограбил. - Гоша отбросил прутик - сигнал, скорее всего. - Придется с шапкой пойти.
      Я сел в машину и сказал в опущенное стекло:
      - Только знай, Гоша, если с девочкой что случится, я пущу сюда два танка. И смешаю с дерьмом ваш гадюшник. Мне терять нечего.
      В ответ не выстрелы, а короткий смешок...
      У дверей Горотдела толпились люди, вроде в очередь собрались. Но я не обратил на них внимания, - были дела поважнее.
      Работу с машиной закончили. Один из парней сел за руль и запустил движок, трое стояли рядом, а пятый поодаль с дистанционным пультом в руке.
      Двигатель набрал обороты - парень с пультом нажал кнопку- двигатель мгновенно заглох. Будто зажигание выключили.
      Собственно, так оно и было.
      Я вошел в здание. И здесь чужого люда полно. Ну, понятно: повозмущаться пришли, высказать свое отношение по поводу бездействия милиции.
      Кажется, немного ошибся.
      Очередь тянулась к столику в Ленинской комнате. Там, под своим великолепным портретом, на который кто-то из ребят успел приколоть свой боевой орден, восседала при камуфляже и револьвере Лялька. Перед ней стояла коробка от компьютера.
      Граждане складывали в коробку деньги.
      Лялька вела учет в тетради.
      - Слушай, такая молодая, такая красивая, - басил над ней седой шашлычник грузин, - зачем пишешь? Думаешь, я обратно деньги просить буду, да? Самые честные люди к тебе пришли, а ты пишешь. Вай, как тебе стыдно!
      - Вот еще! - Лялька дернула плечом. - Порядок должен быть, учет. Я и себя записала. Проходи, кацо, дорогой, люди ждут...
      Волгин даже встал, когда я вошел к нему.
      - Ну?
      - Провокация. Шантаж.
      - Плохо.
      - Да, это надо обдумать. А что за сборы там? Кто организовал?
      - А никто. По-моему, Прошка дал на радио сообщение о ЧП. И народ сориентировался.
      - А где Одиноков?
      - Спит. Ему укол сделали.
      - Ладно. Собирай участников операции.
      - Решил брать его?
      - Еще чего! Но из города он не уйдет.
      Разрабатывая операцию, мы постарались предусмотреть вариант, при котором террорист не согласится обменять девочку на одного из нас. А он наверняка не согласится. Значит, все должно быть продумано до мелочей, проделано безупречно. С многократной подстраховкой.
      Труднее всего было выбрать место для засады. С точки зрения безопасности для маленькой заложницы. Он ведь, скорее всего, посадит ее рядом с собой.
      Значит, должна быть гарантия, что после выстрела снайпера неуправляемая машина остановится, а не съедет в кювет и не врежется, положим, в дерево.
      После споров и прикидок решили провести акцию на Крутом спуске, к котрому вела дорога от дома Одинокова. В конце спуска начинался подъем. Вот здесь, в мертвой точке, и будет остановлена машина. Снайперов решили расположить на флангах и фронтально - мы ведь не знаем, где террорист Махмуд посадит девочку.
      Светало, когда мы выехали к спуску. Там уже ждали люди Майора.
      Снайпер справа от дороги залег в припаркованном возле магазина легковом автомобиле, снайпер слева занял позицию в газетном киоске, а фронтальный (тот самый, что истребил в Заречье Чачу) спрятался на чердаке частного дома на повороте дороги к Набережной. Рядом с этим снайпером расположился специалист с дистанционным пультом. Другие бойцы, незримые, заряженные злой энергией, как патроны порохом, рассредото чились вдоль улицы.
      Мы пару раз проехались туда-сюда, чтобы убедиться - ничего подозрительного заметить нельзя. Вернулись в Горотдел, уложили доллары в "дипломат", а рубли в чемодан, и отправились к месту действия.
      Утро разгорелось на востоке, захватило полнеба. Но вторая его половина была еще по-ночному густо-синей.
      Когда ж это кончится?
      Я вышел из машины, молча покурили с Майором.
      - С богом, - сказал он и хлопнул меня по спине.
      - Махмуд! - я подошел к штакетнику. - Не спишь? Не передумал?
      - Деньги привез? - голос хриплый, усталый. Прямо пожалел его, бедного.
      - Привез. Но часть рублями, по курсу ММВБ. Возьмешь?
      - Возьму. Давай.
      - Ты только не стреляй в меня. А то деньги не нужны будут.
      Я подхватил чемоданы и посыпанной песком дорожкой, прошел мимо дома к сараю.
      - Поставь на крыльцо и уходи.
      Странно - все время говорить с человеком и не видеть его лица.
      Я поставил чемоданы на крыльцо и вернулся за ограду.
      Дверь приоткрылась. Из нее вышла девочка, обвязанная по талии веревкой. Она втащила в дом один чемодан, затем другой.
      Дверь захлопнулась.
      - Полковник! - крикнул Махмуд. - Иди домой, завтракать - я деньги буду считать. Проверить надо, да?
      - Когда его возьмем, - сказал мне в ухо Пилипюк, - я его сам, вместо бронетранспортера, за ноги тягать буду. Сам разорву. Попроси Майора, он тебя слушается.
      Нет уж, хохол хитрый. Я тебе такого удовольствия не уступлю.
      Счет длился долго. Даже свежее утро не радовало. Потому что я еще не знал - каким оно будет в конце.
      - Полковник! Тащи автомат и наручники. Деньги забирай, положи в машину, на заднее сиденье.
      Я взял автомат и сумку с магазинами, пошел к сараю.
      - В окно пихай, - была команда. - И стой здесь. Пока не скажу.
      Я слышал, угадывая по звукам, как он отсоединил рожок автомата, выщелкнул все патроны - видимо, осматривал. Потом снова снарядил магазин, проверил рожки в сумке. Дотошный.
      Неожиданно из окна рубанула короткая очередь. В ствол яблони.
      - Не зацепил, полковник? - насмешливый голос Махмуда.- Не бойся машинку проверял. Надо ведь, да?
      - Не доверяешь?
      - А кто ментам доверяет, а?
      Знал бы ты, откуда эти деньги взялись...
      - Ну иди. Сейчас выходить буду. Все от машины прочь. Левую дверцу открыть. Иди, иди.
      - Оставь девочку, Махмуд. Возьми меня. Гоша рад будет.
      - Плевать... мне на Гошу. Я полковников не люблю. Мне девочки нравятся. Иди. - Сказано было таким тоном, что оставалось только выполнять.
      Дверь скрипнула. На пороге Махмуд - типичный кавказский волчара. Когда такого видишь, рука сама тянется к оружию.
      В правой руке пистолет, автомат на плече. На левой руке сидит девочка, обхватив его за шею. В бок ее упирается ствол. Девятимиллиметровый. На запястьях девочки болтаются наручники.
      Махмуд медленно идет к машине.
      "Уазик" стоит на открытом месте. Вокруг - ни души. Одни глаза и прицелы.
      - Деда! - вдруг кричит девочка в сторону дома. - Я спать хочу.
      - В машине поспишь, - отвечает вместо деды Махмуд.
      Он заглядывает в машину - проверяет, нет ли засады, садится за руль с девочкой на коленях. Ничего, это не страшно, дальше дорога такая, что ему придется пересадить ее на сиденье.
      - Я провожу тебя, Махмуд, - говорю издалека.
      - Провожай. До моста можешь проводить. Мне спокойней.
      У нас договоренность - Махмуд высаживает девочку на той стороне реки.
      Звенит в холодном воздухе стартер. Схватывает движок, ровно бормочет.
      Махмуд не спешит, прогревает двигатель, не спуская девочку с колен, перегибается назад, осматривает чемоданы с деньгами.
      Хорошо еще - снова считать не взялся.
      А я уже не могу ждать, на последнем пределе.
      Наконец Махмуд длинно сигналит и трогается. Сразу набирает скорость.
      Я сажусь в машину и еду за ним, где-то метрах в ста.
      Дорога неровная, асфальта местами нет, а дальше она еще хуже будет. Приближается Крутой спуск. Это что-то вроде старого оврага, когда-то, наверное, здесь бежал в речку Вольную ее любимый приток.
      Махмуд снижает скорость. "Уазик" слегка повиливает - значит, пересаживает девочку на сиденье.
      Хочется закрыть глаза и выключить в себе все остальное. А включить уже тогда, когда дед с внучкой будут пить чай, а мы все - водку.
      Как же! Это еще надо заслужить. Отработать.
      Машина уходит из зоны видимости. Сейчас она достигнет дна оврага мертвой точки, и раздастся спасительный выстрел.
      Вот сейчас.
      Выстрела нет. Вместо него взревел движок - "уазик" делает перегазовку и начинает взбираться в гору.
      Выстрел.
      Глохнет двигатель.
      Машина останавливается, замирает, будто в раздумье и, набирая скорость, катится вниз. Почти по прямой. А спуск в этом месте довольно круто сворачивает. Позади машины - обрыв в овраг. Не очень глубоко, но хватит, чтобы перевернуться пару раз. С девочкой внутри...
      Вжимаю педаль газа в пол. Рассчитывая плавно поймать "уазик" своим бампером и задержать его движение.
      Но ясно, что не успею. Ребята выскакивают на дорогу, пытаясь настичь машину.
      Один из них распахивает правую дверцу, чтобы выхватить девочку, бежит рядом - позже выяснилось, что террорист приковал ее (обе руки в одном кольце) к металлической передней ручке. Другой пытается баранкой выправить ход машины или рвануть ручник.
      Третий (Филипком его, кажется, дразнят) успевает к машине сзади и упирается в нее руками, пытаясь остановить. Берцы его бесполезно скользят по асфальту.
      Машина тяжелая, набрала скорость - и парень в отчаянии сует под колесо ногу.
      В приспущенное окно мне слышен хруст костей. И резкий стон.
      Машину мгновенно окружают подоспевшие бойцы, разом, одним рывком приподнимают ее задок и осторожно вытаскивают парня. Он бледен, но в сознании - кусает губы.
      Кто-то из ребят ставит "уазик" на ручник и освобождает девочку, держит ее на руках. Как забытый воин в Трептов-парке.
      Подъезжает "скорая". Врач делает парню укол, фиксирует ногу в лубках. Его укладывают на носилки и уносят.
      Девочке врач тоже делает укол.
      Я заглядываю внутрь "уазика". Террорист сидит, откинувшись на спинку сиденья. Во лбу его - черная дырка, на переносице густая капля крови.
      Подходит снайпер.
      - Какого хрена, стрелец?.. - спрашиваю его. - Зачитался?
      - Да он, сука, в самый момент наклонился к девочке, что-то ей говорил... Я не рискнул.
      Вообще-то правильно. Что не рискнул.
      - Отвезите его в Заречье, - киваю в сторону террориста, - и бросьте там на улице. Их труп - пусть сами и хоронят.
      Во дворе Замка Майор построил людей, объявил благодарность.
      - Перед началом операции, - спрашиваю я, - кто находился в дежурной части Горотдела? Шаг вперед!
      Дружный, четкий стук ботинок - шагнули почти все.
      - Кто в это время матюков пускал? Два шага вперед!
      Так же дружно, четко, все, как один.
      - Два наряда вне очереди, - объявляю. И добавляю: - Впредь запомните: материться безнаказанно - только в бою. Ясно?
      - Так точно!
      В Горотделе Лялька под своим портретом пыталась вернуть гражданам собранные деньги. За деньгами почти никто не пришел. Вернее, приходили, чтобы отказаться от них - "на лечение парня, который ногой машину остановил".
      - И правильно, - сказал Пилипюк, - на эти гроши мы ему гарный костыль справим, как поправится...
      Я вспомнил все, что случилось за эти длинные сутки, как они начались и чем закончились, и подумал: а действительно, каким же должен быть настоящий милиционер?
      - Красивым, - сказала Лялька.
      Лучше, пожалуй, не скажешь.
      А ближе к вечеру позвонил Волгин и сказал, что предатель Андреев попросил пистолет с одним патроном...
      Часть 2
      ВОЙНА ПРОДОЛЖАЕТСЯ
      Итак, кончалась первая неделя войны. Если считать со дня ее объявления. А вообще-то эта война по своей продолжительности, по числу жертв и обездоленных, мере слез и горя, наживы и нищеты не чета никаким Семилетним и Столетним войнам, Алых, стало быть, и Белых роз. Эта война особая, вечная. Она еще с Каина началась. Не Каином ли завершится?..
      Уже с первых ее часов я почувствовал, что воевать по плану не получится. Если тактика еще туда-сюда годилась, то стратегию все время приходится менять. Оно и понятно - у жизни свои планы, свои к ним коррективы. Которые нам познать не мешало бы, да знать не дано.
      Впрочем, это в любом деле так. Как бы ни подготовился, как бы ни рассчитал - все предусмотреть невозможно. Нет-нет, да и выскочит злой чертенок из табакерки, враз перемешает твой кропотливый и вдумчивый расклад. Потому как своим аршином все не измерить. У каждого явления своя мерка. И мера каждому шагу.
      Тем не менее мы пусть и не очень последовательно, но упорно трудились над устранением двухсотпятидесяти факторов, "благотворно" влияющих на развитие криминальной ситуации. И самоотверженно боролись за снижение доли участия различных социальных групп в общей массе криминала (см. материалы А.Дубровского).
      Худо-бедно сформировали революционное Правительство. В его состав вошли, кроме наших людей, честные и толковые горожане, представители всех слоев общества, не обремененные жаждой власти и наживы. А обремененные совсем другими стремлениями. Чтобы были сыты старики, учились дети, работали отцы. И чтобы не мешали этому ворюги и бандюги в учреждениях, банках, офисах и подворотнях. Не так уж, оказывается, много нужно для счастья, для нормальной жизни.
      Поэтому главной заботой Правительства на первых порах стала городская экономика, обеспечение рабочими местами и зарплатой. С помощью Отдела по борьбе с приватизацией были возвращены коллективам на правах общенародной собственности практически все предприятия города, отобранные у частных владельцев - без всяких аннексий и контрибуций, но с конфискацией и арестами.
      Конечно, процессы экспроприации, национализации, перераспределения собственности без противодействия не обходились. Но наши ребята и примкнувший к ним рабочий класс быстро и безболезненно давили как явное сопротивление, так и скрытый саботаж и вредительство.
      На возвращенных народу предприятиях возрождалась и налаживалась нормальная трудовая жизнь. Люди были готовы работать даром, лишь бы снова почувствовать себя нужными, уверенными, настоящими тружениками, членами трудового коллектива.
      Но зарплату мы платили. Денег пока хватало. Даже я внутренне ахнул, когда новый Директор объединенных банков доложил мне, сколько средств поступило в результате конфискаций, арестов счетов и имущества свергнутой городской бандитской власти.
      Частную собственность я не отменил, но ограничил ее в основном сферой бытового обслуживания. И предупредил владельцев: богатеть без меры вам не дам; приличный, достойный уровень жизни - это все, на что вы можете рассчитывать. А все, что сверх того (от лукавого), - то в городскую казну, в фонды общественного потребления.
      Этим заявлением я убил двух зайцев: отринул от частного сектора откровенных хапуг и обеспечил сферу обслуживания трудягами, которые видели в ней свое призвание.
      Но я не обольщался успехами, даже во сне не забывал, что получил кредит доверия на очень короткий срок. Столько уже было обещано людям за последние годы, столько их оскорбляли наглой ложью и бесправием, что снова поднять народ на борьбу можно было только яростными, эффективными, зримыми мерами, броскими результатами по восстановлению социальной справедливости. На первых порах, конечно.
      В этом направлении и работала в городе Комиссия по расследованию злоупотреблений администрации и представителей органов правопорядка.
      Нам нужно было доверие. И вера.
      Первое же правое судилище над неправыми ментами, изменившими долгу, присяге, предавшими товарищей, вызвало напряженное внимание горожан. Проходило оно по принципу: расследование - собеседование с коллегами - суд. Виновные в умышленной фабрикации уголовных дел получали те же сроки, на которые обрекали безвинных людей: око за око. Те работники органов, кто за взятки и по кумовству закрывал уголовные дела, получали сроки, на которые тянули их "протеже": зуб, стало быть, за зуб. Те же, кто подводил заведомо невиновных под расстрельные статьи, получали приговор соответствующий: смерть за смерть.
      Надо ли говорить, что, прежде чем приступить к той или иной справедливой акции, мы формировали общественное мнение. В печати появлялись резкие объективные статьи с конкретными фактами, с выдержками из соответствующих документов, с именами и фамилиями, иногда с фотографиями. Горожане должны были узнать обо всем не от соседки сверху и не в очереди на рынке, а из достоверных официальных источников.
      В этом же ключе - отработка кредита доверия - мы взялись за уличную преступность. Процент от нее тоже большой, но дело даже не в проценте. Когда гражданина грабят правительство, "бизнесмены" и политики, он может и не знать об этом, если же знает, то относится к происходящему, как к неизбежному злу. А вот когда его бьет или грабит уличная шпана, реакция однозначна и предсказуема: куда, блин, смотрит милиция? В чей карман?
      К тому же уличные преступления, как правило, самые трудные для раскрытия. Они чаще всего безмотивные (кстати, очень тревожный признак: рост безмотивных жестоких преступлений- свидетельство нездоровья общества). Валит, к примеру, по улице стая пацанов - рванули сумочку, сорвали шапку, ахнули по голове железом, воткнули меж ребер нож или забили ногами - и рассыпались по городским подворотням. Кого искать? Где? Как? По каким признакам?
      Поэтому, несмотря на острую нехватку людей, мы сформировали специальные карательные патрульные группы и рассредоточили их по основным криминогенным точкам города. Спецпатрули были как явные, демонстративные в форме и с оружием, так и скрытные, мирные, в штатском. В задачу их входили мгновенная реакция на любое правонарушение, задержание по горячим следам. По отношению к уличным грабителям, злостным хулиганам, мошенникам и вымогателям они действовали быстро, резко, жестоко.
      Более того, я объявил по радио, что поведение граждан в общественных местах строго регламентируется. "Появление в нетрезвом виде, сквернословие, хулиганство, грубость, хамство и неуважение к людям и городу будут жестоко караться на месте".
      Надо похвалиться - несколько инцидентов на глазах общественности сразу же дали результат. На улицах стало спокойнее. Если же что и позволялось, то с двойной оглядкой. Но это тоже, думаю, до поры.
      Нелишне будет заметить в скобках, что эти процессы и события не оставались без оперативного освещения в печати. Которой, кстати, тоже было нужно возвращать и заново зарабатывать доверие народа.
      Вот, к примеру, такое сообщение - кого оно оставит равнодушным? "Вчера вечером у входа в Центральный универсам гражданин Иванов А.Б., будучи в нетрезвом состоянии, позволил себе дикую выходку - бросил стаканчик с недоеденным мороженым мимо урны, которая находилась от него в двух шагах. Возможно, событие так бы и осталось незамеченным, если бы в ту же минуту неустановленные лица крепкого телосложения не надели эту урну на голову указанного гражданина. После чего под угрозой физической расправы заставили его убрать с тротуара все, что из этой урны вывалилось".
      Крутовато, считаете? Зато как эффективно. Урок на всю дальнейшую жизнь. И не только гражданину И., но, пожалуй, и его детям.
      Или так: "Вчера вечером некий гражданин Петров В.Г., пребывая в легкой степени алкогольного опьянения, не воспользовался подземным переходом, находящимся от него в десяти метрах, а пересек оживленную магистраль (просп. Чкалова) на запрещающий сигнал светофора и в неположенном месте. Более того, указанный гражданин катил перед собой, лавируя между машинами, детскую коляску с грудным младенцем, а старшего сына (шести лет) тянул при этом за собой за руку. Такое грубое нарушение Правил дорожного движения не осталось безнаказанным. На противоположном тротуаре двое неустановленных граждан крепкого телосложения разложили гражданина Петрова В.Г. на скамье у остановки автобуса "Петровский парк" и, сняв с него брюки, нанесли множество ударов по оголенным частям тела его же собственным ремнем. Поверьте, это было ужасно!"
      И вы так считаете? Пожалуй, да - унизительно. Но как эффективно. И какой наглядный, убедительный пример окружающим, свидетелям вполне заслуженной экзекуции! А ведь если хорошо подумать: на оживленной магистрали в час пик наказание могло оказаться куда как страшнее.
      И вот еще пример: "Вчера вечером в городском автобусе маршрута номер 12 молодой человек Сидоров Д.Е., без признаков алкогольного опьянения, в ответ на жалобную просьбу пожилой гражданки, оставшейся неизвестной, уступить ей место, ответил в резкой, бестактной форме: "По магазинам бегать, в поликлиниках сидеть - силы есть? Постоишь, бабка, я с работы еду". Такое заурядное событие и вовсе не привлекло бы внимания. Но оказавшиеся по случаю в салоне автобуса неустановленные лица крепкого телосложения попросили водителя остановить машину и открыть переднюю дверь. После чего одно из неустановленных лиц грубо взяло указанного гражданина за оба уха и рывком поставило его на ноги, а затем произнесло примерно такие слова: "Старых людей нельзя обижать. Они прожили большую и трудную жизнь. Они, как правило, нездоровы, им трудно стоять в транспорте. Запомни это, дружище". И с этими словами неустановленные лица крепкого телосложения выкинули гр. Сидорова Д.Е. из автобуса 12-го маршрута на тротуар".
      Жестоко, ничего не скажешь. Но, бесспорно, эффективно.
      Мой оппонент, конечно, возразил бы, что приведенные в примерах лица не являются преступниками. Пока - да. Но ведь далеко не каждый потенциальный правонарушитель приходит к преступлению враз, спонтанно. Иной немного потренируется- грубостью, хамством, мелким хулиганством. И если не встречает на этом предварительном этапе достойного и запоминающегося отпора, то на достигнутом, как правило, не останавливается. Именно поэтому принцип неотвратимости наказания я не только не отменил, а возвел в самый главный ранг городской политики.
      Впрочем, так или не так - будущее покажет. Но уже сейчас в городе стало поспокойнее. И, кстати, ни один из потерпевших- ни Иванов, ни Петров, ни Сидоров - в органы милиции с заявлениями на неправомерные действия неустановленных лиц крепкого телосложения не обратился.
      Надо признать, что Прохор, показывая мне эти заметки перед сдачей в набор, шипел и скрипел зубами. Но доказать что-либо не смог. Потому что результаты подтверждали мою правоту.
      - А за кого ты волнуешься? - спросил я его. - За себя, что ли? Но ведь тебе публичная порка не грозит. Ты законопослушный гражданин: улицу переходишь на "зеленый", в пьяном виде к девушкам не пристаешь, старикам, хоть и сам не молод, место уступаешь... Чего ты пыхтишь?
      - Ты восстановишь против себя население.
      - А вот фиг тебе! Ты знаешь, что вчера группа граждан обратилась в Горотдел с предложением восстановить народные дружины и товарищеские суды? Не кажется ли тебе, что это естественная реакция на события? Та самая, ради которой мы их вызвали.
      Да, эти события и будоражили город, и успокаивали горожан. Они пугали. Но они и вселяли надежду. И порождали новых борцов за справедливость. Без которых нам все равно не победить.
      Право же, что-то стало переламываться в апатичном сознании горожан. Почему-то вдруг, в середине лета, они принялись мыть окна в домах. Сами собой вспыхнули давно забытые субботники по уборке дворов и подъездов. Мужики восстанавливали заброшенные и загаженные детские площадки, прогоняли с них выпивох. Организовали дежурства. А какая-то дикая бригада шабашников с Малороссии по собственному почину и за свой счет отремонтировала засохший городской фонтан, и в свежих его струях радужно заиграло летнее солнце.
      И город от этих простых процедур вдруг засиял прежним светом. Особенно после того, как повсюду поснимали зарубежные вывески и рекламные щиты, замазали цветочками рекламные тексты на транспорте - ровно освободился город от оккупации. И горожане вновь увидели старинные дома традиционной русской архитектуры, чистые зеленые скверы, древний городской парк, где опять могли без опаски за свою честь и жизнь гулять вечерами и молодые, и старые; главную брусчатую площадь в пузатых колоннах Торговых рядов восемнадцатого века, его самые древние на Руси православные церкви.
      А кто-то водрузил на городской пожарной каланче флаг с гербом города - на багряном фоне скрещенные серебряные мечи, а под ними ржаной колос.
      Право же, что-то сдвинулось и поплыло. Будто раскололся под горячим солнечным светом сковавший людские души лед безразличия, безверия и страха...
      А ведь в городе продолжалась война. Зримая и незримая. По своим жестоким законам. Были бои, были потери.
      Из города шла постоянная утечка в Заречье озлобленных, лишенных собственности криминальных лиц. Я не препятствовал этому - лучше иметь врага перед собой, чем за спиной. Наше воинство стало получать заметную подпитку. Мирные доселе граждане, наконец-то увидев в милиции реальную защиту от реального зла, осмелели, оставили в прошлом постыдную позицию выжидания и невмешательства, все активнее включались в процессы декриминализации общества. Как и было задумано.
      Словом, противостояние, обостряясь, продолжалось. Обе стороны накапливали силы для последнего и решительного...
      Наши ребята несли службу, чистили город от всякой швали, восстанавливали попранную справедливость и веру в нее, с большой охотой, как ни странно, помогали горожанам в мирных делах - участвовали в субботниках, демонтировали вместе с рабочими и отправили в Зону Завод сельхозмашин, подключились к реставрации городской достопримечательности Знаменской башни не сохранившегося до наших дней Кремля. Эти совместные труды на общее благо еще больше укрепляли смычку населения с моими правоохранительными органами. Милиция становилась народной.
      А в свободное от службы время весь личный состав нашего смешанного гарнизона усиленно обучался, тренировался, повышал свой идейный, профессиональный, моральный и культурный уровень.
      Я даже обязал Прохора проводить в Замке что-то вроде полити нформации прежних лет, будучи глубоко убежденным, что нельзя успешно и грамотно выполнять свой профессиональный долг при равнодушии к социально-политическому положению в стране. Каждый член общества должен быть на своем посту прежде всего гражданином. Урок истории. Бесспорный, стало быть.
      Фактически все мы находились на казарменном положении. Но никто от этого особо не страдал. Напротив - совместные операции, постоянный риск, внеслужебные отношения крепили дружбу и товарищество, взаимное уважение и заботу. И, кажется, порождали любовь.
      Хорошенькие и порядочные девочки из отряда Алевтины легко и естественно вписались в молодой мужской коллектив. Постепенно начали завязываться серьезные романы. Да и вообще, присутствие женского пола, как утверждал профессор Кусакин, облагораживало суровый быт наших воинов. Так или нет, но напоминать ребятам о том, что их выправка, внешний вид и манеры должны быть образцом для горожан, уже не приходилось.
      Сам профессор с той поры, как пришел в Замок после боя со своей незарегистрированной мелкашкой, так и застрял здесь навеки, одинаково полюбившись и парням и девчонкам. Первым - потому что был бабником, вторым - потому что был кавалером.
      Вечерами свободная от службы и занятий молодежь собиралась в Рыцарском зале, устраивала под патронажем Ляльки дружеские застолья, танцы, всякое веселье. А ближе к ночи, когда в угловое окно заглядывала с любопытством белая луна, затапливали камин, зажигали свечи и собирались вокруг профессора- кто в креслах, кто на полу - и слушали его рассказы о былом величии России, о ее талантливом и несчастном народе.
      Весь зал заливался лунным светом, затихали хиханьки с хаханьками воцарялась затаенная тишина, усиленная редким, глухим и хриплым, боем часов в какой-то дальней комнате да потрескиванием головешек в камине. И в загадочных глубинах Замка оживали тени наших далеких предков, и бродил меж ними бесстрашный рыжий котенок, которого прихватили ребята с очередной операции. Больше всего любил котенок, обойдя все заманчивые углы Замка, свернуться в коленях профессора (или на руках Алевтины - она тоже порой вспоминала вслух о своей партизанской юности) перед затухающим камином...
      Лялька почему-то прозвала котенка Баксом. Хотя все ее убеждали, что баксов рыжих не бывает, только зеленые. Правда, Пилипюк, когда девушек не было рядом, называл кота более точной кличкой: Вездессущий.
      - Вот еще! - пожала плечами, ненароком услыхав это, Лялька. Вездессущий бакс - глупость какая!
      А может, и не такая уж глупость...
      Война между тем продолжалась.
      Акция 7. Операция "Шлюха"
      Из двухсотпятидесяти факторов, обеспечивающих живучесть криминала, десять, по крайней мере, держала проституция со всей сопутствующей атрибутикой, как-то: порнобизнес, шоу-бизнес, всяки-разны бяки вроде конкурсов на всяки-разны "миски", секс-шопы и прочая дрянь.
      Ну, атрибутику можно отложить на потом, а основной криминальный узел надо рубить сейчас, развязать его все равно не получится - тугой и путаный. Путбнный, стало быть.
      Естественно, перед началом акции мы провели определенную работу среди населения, сформировали общественное мнение. Прохор дал оглушительную статью о вреде проституции, о ее роли и месте в среде криминала. Проработали этот вопрос в Правительстве. Провели блиц-опрос среди граждан.
      В общем и целом они отнеслись к проблеме довольно спокойно. Я бы сказал, безразлично - другие проблемы, более острые, их тревожили: когда жрать нечего, на блядки не побежишь. Результаты опроса показали, что сторонниками легальной проституции выступили 0,012 процента населения, в основном мужского пола. Они довольно яро отстаивали свою точку зрения на право существования этого вида социальной свободы и на открытом диспуте в Доме культуры. Руководил этой бандой все тот же вздыбленный из последних резервов правозащитник Наобум Кузнечик (я освободил его от домашнего ареста, так как понял - такой оппонент мне только на руку). Он очень убедительно и доказательно обосновал крайнюю нужду общества в подобных услугах, особенно для вступающей в половую жизнь молодежи:
      - Вся теоретическая подготовка подростков к половым отношениям, наконец-то введенная в школах, ничего не стоит, господа, без практики. Причем эта практика, особенно для мальчиков, должна осуществляться не с такими же неопытными партнершами, а с женщинами, имеющими определенные профессиональные навыки, своего рода мастерство. И только окончив эту сексуальную школу, юноша придет к своей будущей семейной жизни во всеоружии. - Он хихикнул, сверкнув очками. - Так сказать, с аттестатом половой зрелости на руках. Он научится грамотно предохранять себя и партнершу от нежелательных последствий, он сможет умело доставлять ей максимум удовольствия...
      - Особенно, если триппером наградит. Или СПИДом, - сердито перебил кто-то из зала.
      Но перебить Наобума еще никому не удавалось. И Кузнечик понес далее вообще какую-то бредятину. В том смысле, что наличие в городе публичных домов будет способствовать снижению преступлений полового характера:
      - Резко упадет число изнасилований, в них просто не станет необходимости при доступности женского тела. Исчезнут во мраке прошлого сексуальные маньяки. Ведь действительно, господа, зачем им выслеживать по ночам свои несчастные жертвы, если можно без особых хлопот и за доступную плату получить то же удовольствие мирным путем? В уютной обстановке...
      Тут что-то вообще темно. Вряд ли проститутки согласятся, чтобы их резали "мирным путем", пусть и за доступную плату и в уютной обстановке.
      - А семья? - между тем продолжал Наобум Лазаревич. - Ничто так не укрепляет семейный очаг, как возможность для мужа периодически безопасно разрядиться на стороне. Такая практика исключает посторонние связи, снижает число разводов и внебрачных детей...
      Ну и далее - в том же сугубо шизоидном духе.
      Прохор дал всем высказаться, а потом обратился к двенадцати разгневанным мужчинам с одним вопросом:
      - Я бы согласился с вами, господа. Только ответьте: вы бы не возражали, если бы на эту почетную и такую нужную для общества работу пошли ваши жены и дочери?
      Ответа он не получил. Так-то, ребятки, все нужно примерять на себя.
      На том дискуссия о вреде и пользе проституции закрылась.
      Если же вернуться к истории вопроса, то проституции, как таковой, в городе в дореформенное время не было. Самодеятельность какая-то была веселые девчонки давали в основном командированным за ужин в гостиничном ресторане и солдатикам местного гарнизона за трояк или по симпатии.
      Их ставили на учет, с ними задушевно беседовали участковые, их даже исключали из комсомола и направляли иногда на стройки пятилетки, где они осваивали дополнительные специальности и выходили замуж, становясь, как правило, верными женами и заботливыми матерями.
      Когда наступила свобода - продавать и покупать тело, - Арнольд со товарищи поставил это дело на серьезную социально-экономическую основу. Собрал всех более-менее годящихся городских девок под свое крыло, заручился обязательством о плановых поставках свежего "товара" (они называли его контингентом) из городского Творческого центра, где на комплексной основе готовились секретарши, референточки и фотомодельки, откупил старую гостиницу и превратил ее в многозвездочный бордель. Все, как у цивилизованных людей: номера на любой вкус и кошелек (особой популярностью пользовались спальни с зеркальными стенами и потолком), сауны, массажные, зимние сады и оранжереи, общий и отдельные бассейны, Зал презентаций для свального просмотра эротических шоу и последующих коллективных игрищ, медпункт (профилактический для клиентов и контрольный для девочек), ну и все остальное, столь же необходимое городу в эпоху половых свобод.
      Клиентами борделя были свои бизнесмены и их приезжие партнеры, местные политики и политики из центра, особо доверенные лица городской ментуры, а также головка, среднее звено и боевики бандитских группировок, гнилая местная интеллигенция из числа продажной журналистской братии. Эти вообще разве что не аккредитовались в заведении, где проводили свободное время за счет подписчиков и откуда черпали материалы для своих пакостных публикаций. Как зло заметил Прохор: из влагалищ и прямых кишок.
      Бордель этот я прикрыл в первый же день войны, на имущество наложил арест, девок разогнал. Обязав явиться по первому моему зову.
      И сегодня согнал их вновь, в Зал презентаций отель-борделя. Чтобы они чувствовали себя свободно и раскованно в привычной обстановке. Так им легче будет пережить предстоящие репрессии.
      ...Гости съезжались к семи часам пополудни. Стягивались со всех концов города. Уличные, как им и положено, шли пешком. Те, что повыше классом, прибывали на своих машинах, а уж иные в тачках своих хозяев, с охраной.
      Охрану ребята отсекали на входе. По принципу:
      - А ты куда прешься? - тычок стволом автомата в брюхо.
      - Туда.
      - Ты проститутка, что ли?
      - Обижаешь, командир...
      - Ну и вали отсюда. Жди, когда позовут.
      В Зале вскоре стало тесно, душно от запаха духов, весело. Девицы тусовались между собой не по цвету волос и телесным формулам (вроде как: блондинки - налево, брюнетки - направо, а худенькие - вообще на балкон), а по табели о рангах, согласно социальному статусу. Уличные сбились в свою стайку, гостиничные - в свою, девушки по вызову, квартирные - особая группировка. Меж ними порхали малолетки, личного статуса еще не имевшие, заигрывали со старшими, перешучивались, задирались, сверкали ясными детскими глазками - им интересно было. Как гимназисткам на первом балу.
      Приползли даже две вокзальные - пьяные до безобразия и грязные как половые тряпки. Они забились в уголок, подперли стены и тут же мирно заснули, стоя. Уморились, стало быть, на производстве.
      На нас с Волгиным - никакого внимания. Всюду - щебет, визги, смех, ругань, обмен новостями через головы, какие-то старые счеты, какие-то новые планы. Ну прямо долгожданное общее собрание коллектива со свободной повесткой дня, когда можно, оставив на время трудовые заботы, потрепаться за жизнь.
      Внимание мое привлекли - вот уж кстати, совсем было о них забыл кокетливые молодые люди бывшего мужеского пола: на встречу явилась в полном составе секция городских голубых и иных бледно-розовых лиц нетрадиционной сексуальной ориентации. Но с ними проще - не зря же в Зоне спецбарак строится, надо будет в нем особое отделение выгородить.
      Я окинул собравшихся печальным взором: такое обилие молодых и красивых в основном девушек в одном месте навело меня на грустные мысли. И беспощадные к тому же.
      Как ни говори, а эта гнусная сфера обслуживания втягивает в себя золотой генофонд нации. Сколько их уже - молодых, красивых, здоровых отторжено от нормальной жизни, от интересов государства. Среда отработает их до полной непригодности и выбросит, изжеванных и измятых, с искалеченной психикой, с необратимо подорванным здоровьем. Рожать они не будут. К нормальному труду не вернутся. Среди этой социальной группы очень высок процент алкоголизма и наркомании, суицида и психических заболеваний.
      И не случайно уже сейчас лежит на них, несмотря на молодость и боевую раскраску, печать чего-то несвежего, помятого, в пятнах. Вроде как совсем еще не старый диван в гостиничном номере - не скрипит, обивка не засалена, лак на спинках не помутнел и не потрескался, а вот отталкивает он, вызывает стойкую брезгливость - ведь кто только на нем не валялся: и пьяный, и больной, и грязный как свинья...
      Да, господа демократы, вы и за это ответите. Дайте только время до вас добраться. Я всех ваших женщин - любимых, родных и близких - и вас самих следом на панель пущу. Вы у меня дерьма хлебнете...
      Молча вошли Майоровы парни и встали вдоль стен. Девицы им обрадовались, начали заигрывать. Но ребята смотрели на них с откровенной жалостью и презрением.
      Что ж, пора.
      Мы с Волгиным поднялись на подиум, он представил меня и дал слово.
      Никогда еще не выступал перед таким интересным контингентом. Они оглядели меня с ленивым интересом. Оценили, взглядами обменялись впечатлением - подхожу ли в качестве клиента. Полагаю, шансы мои были невысоки.
      Ну это мы еще посмотрим.
      - Дорогие проститутки, - произнес я душевно, но меня тут же перебили, поправляя:
      - А мы здесь разные. Не только дорогие.
      - Я не о вашей цене, - пояснил терпеливо, - это обращение такое. Уважаемыми я вас назвать не могу, потому что не уважаю, - пусть сразу поймут, что от меня ничего хорошего не дождешься. - И мужиков, которые пользуются вами как подстилками для отправления своих биологических потребностей, презираю. Но я не об этом. Об этом вам уже родители говорили.
      - И в школе тоже! Два раза, - выкрикнула юная черноволосая девушка, похожая на испанку. - И Достоевский об этом писал.
      - Так вот, девочки, я с Достоевским в этом вопросе солидарен. И потому на захваченной мною территории я упраздняю вашу профессию. Отныне она вне Закона: занятие проституцией в любой форме подлежит уголовному преследованию.
      Тут повисла такая тишина, что я испугался. Казалось, даже дышать забыли.
      Сейчас бунт начнется? Или позже?
      - Аплодисментов не слышу...
      - А что нам делать? - зазвенел из глубины зала испуганно-возмущенный голос. - Чем жить? Ты нас кормить будешь?
      - Так вы с голодухи на панель пошли? - ужаснулся я. - Ради куска хлеба? Все-все?
      - Все! Все! И я! И я тоже!
      - И брали за труды и унижение хлебом?
      Не сразу нашлись с ответом.
      - Деньгами на хлеб.
      - Ну что ж, заработки на хлеб я вам обеспечу. Но вот что к этому добавлю: знаю я одну женщину в нашем городе, она потеряла мужа, работу, на руках у нее - безнадежно больная мать и малый ребенок...
      - Ах, как жалко...
      - Так вот, эта женщина не то что на панель, она замуж не пошла за хорошего, обеспеченного мужика, который давно ей предлагал и руку, и сердце и который снял бы все ее проблемы. И знаете почему? Она объяснила: но ведь я не люблю его...
      - Такие дуры и в других городах есть, - обидчиво возразили в два-три голоса.
      - Есть, - согласился я. - И много. И мужики есть такие: умрут с голоду, а чужое не возьмут. Только они не дураки и не дуры. Это явление совсем другим словом определяется. Впрочем, вам этого не понять. Да вас это теперь и не касается. У вас иные проблемы. Придется вам, дорогие и дешевые, осваивать новые специальности. Мирные, стало быть. Со своей стороны обещаю, что всем вам будут предоставлены рабочие места на производстве. Кто пожелает - может пойти учиться...
      - А чему нам учиться? - Это опять похожая на испанку нахалка выступила. - Мы уже все умеем.
      - Это не то умение, - усмехнулся я. - И не совсем общественно полезное. Городу, например, очень штукатуры нужны и маляры. Сейчас вы пройдете регистрацию и можете с этой минуты начинать новую жизнь.
      - А кто не хочет? Может, я по призванию работала? Может, у меня темперамент горячий?
      - Даю справку: тем, у кого призвание и темперамент горячий, я предоставлю работу по прежней специальности. Зарплата стабильная, премиальные. Два выходных дня. По договоренности возможна доставка на рабочие места спецтранспортом.
      Вот тут и грянули с облегчением долгожданные аплодисменты. Я поднял руку.
      - Поясняю. Работать по специальности будете в Зоне, по обслуживанию заключенных. У них тоже темперамента хватает. Там уже строится для вас спецпомещение.
      - А премиальные? - растерянно, по инерции, еще полностью не осознав размеры катастрофы, спросила испанка.
      - Это просто. Зеки в качестве поощрения будут делиться с вами посылками и передачами. Тем более что вы не только по призванию, но и за кусок хлеба.
      И пока они врубались, затаив дыхание, я обратился к голубым нетрадиционалам:
      - Как источнику заразы, разврата, совращения малолетних, вам нет места среди нормальных людей. Ваша голубая сексуальная свобода кончилась. Косметички при вас? Вот и хорошо. Грузитесь в автобус, вас сейчас же доставят в Зону, в спецбарак.
      Голубые с визгом бросились врассыпную. Наши ребята быстро их блокировали и, невзирая на "кулачки и царапки", вытеснили за дверь, а там покидали в автобус и помахали вслед платочками.
      - Ну что, девочки? - обратился я вновь к напуганным проституткам. Определились в своих пристрастиях? Готовы отказаться от позорного ремесла? И заняться созидательным трудом?
      - А уехать из города можно? - опять же проявила инициативу Испанка.
      - Это ведь она? - шепнул я Волгину. Тот чуть заметно кивнул. Установить на сутки наблюдение, а потом доставить ко мне.
      - Уехать можно. Только все отъезжающие пройдут контроль на венерические заболевания, СПИД и причастность к преступлениям.
      Вот тут они бросились в атаку. Вернее - к дверям.
      Но ребята к такому повороту были готовы: с помощью огнетушителей (самое подходящее в данном случае оружие - они хоть и бляди, но все-таки женщины), подавили темпераментную панику без телесных повреждений.
      - Все, - сказал я, когда девицы по возможности привели себя в порядок. - Разбирайтесь по группам.
      Расклад в конце концов получился такой: восемьдесят процентов путан изъявили желание заняться честным трудом, почти двадцать - уехать из города, на гастроли стало быть. А в Зону попросились всего две толстенные девахи, и то с условием, что жить будут в городе. Я дал согласие, но предупредил: если они и в городе станут утолять свои страсти, то отправлю за проволоку на постоянное местожительство - до полной потери квалификации.
      Прощаясь с девушками, я еще раз напомнил, что отныне занятие проституцией - уголовно наказуемо. А чтобы им не было обидно, добавил, что и клиентов это касается.
      Оставалось решить вопрос с двумя грязными вокзальными барышнями они как раз проснулись. Но это проще простого: я попросил Волгина позвонить от моего имени начальнику вокзала и обязать его оформить их уборщицами. Ежели они сделают попытку вернуться к своей первой специальности, то будут немедленно отправлены вслед за толстыми девками.
      - Как думаешь, - поинтересовался я у Волгина по пути в Замок, сколько еще врагов мы сегодня нажили?
      - Кто знает? - философски вздохнул он. - Время покажет. Может, все другим боком обернется. Дети ведь тоже врачей не любят...
      - Из Терема так ничего и нет?
      - Нет, - он покачал головой. - Ты прав - надо отсюда тропу прокладывать.
      - На Испанку у меня надежда...
      - Я блядям не верю.
      Операция "Наперсток" и др. Лесной терем
      Ваня Заика валялся в своей комнате, на втором этаже. В распахнутое окно шумел лес, глухо и тревожно. По полу бегали солнечные пятна. Во дворе кто-то из боевиков, матерясь и, судя по звуку, неумело, колол дрова.
      Ваня взял со столика сигарету, зажал в губах, забросил руки за голову, уставился в потолок.
      Только что он вышиб за дверь очередного курьера, передавшего очередные дурные вести. Сговорились, суки, почуяли слабость. И мало того что за поддержку требуют нахально много, так еще и дали понять (прямым текстом), мол, во всех проколах виноват он сам. Да еще обязали срочно блокировать дорогу в город, перекрыть поступление продуктов питания. Умники, блин. Это и без них пьяному ежу понятно. И давно бы сделали. Да где силы взять? Братва потихоньку разбегается, а блокада - это еще и потери неизбежные: у Серого не пацаны с рогатками, не мужики с кольями.
      Однако надо действовать. Но не блокировать. Семеныч правильно говорит, будем караваны перехватывать и к себе в лес направлять. Пусть не каждый, сколько сможем. Но напряженку для города создадим (Серому-то это сейчас ой как не надо) и сами подхарчимся.
      Торопиться нужно. Откладывать нельзя. До сходки всего ничего осталось. Как ему сообщили: город Дедовск, гостиница "Националь", малый банкетный зал. Без оружия, без охраны. Значит, такие условия двинут, что не моргнешь, не ахнешь.
      Вот хренотень-то настала. Впору у государства подмоги искать...
      По ступеням простучали женские каблуки.
      - Можно, Иван Петрович? - послышалось за дверью.
      "Неприкасаемая" горничная Надюша вошла. Очень на вид приятная: в белой наколочке на русых кудрях, в белом передничке и юбчонке в обтяг, много выше колен, из юбчонки стройные длинные ноги струятся.
      - Ты зачем? - Ваня бросил окурок, не попал в пепельницу.
      Надюша подобрала его, опорожнила пепельницу в пластиковый мешок.
      - Отпроситься хотела. В город, на денек. Мама у меня там, навестить надо.
      Мгновенно Ваню игла подозрения кольнула. Прикрыл глаза, справился.
      Привстал, взял женщину за руку, потянул к себе.
      - Нельзя мне, - шепнула она. - Вам плохо потом будет.
      - А жаль, - откровенно признался, медленно оглядывая ее от наколки до туфель.
      - И мне, - вздохнула.
      - А если предохранюсь? - усмехнулся.
      - И противогаз не спасет, - тоже улыбнулась. - Так можно? Я быстро.
      Ваня выпустил ее теплую руку.
      - Отпущу. - Встал с постели, подошел к окну, скользнул взглядом по надоевшим верхушкам деревьев. Решился: - Мамашку знаешь?
      - Наташку? Кто ж ее не знает.
      - Зайдешь к ней, пусть она Юльку Испанку найдет, с ней вместе вернешься.
      - Это все? - Надюша застелила постель, подобрала с пола еще окурки. Терпеливо и внимательно ждала.
      - Скажи Мамашке, чтобы слушок придумала, мол, Ваня Заика опять к штурму готовится, мол, подкрепление получил, мост будет брать. Невмоготу ему.
      Эта мысль только сейчас созрела. Хорошая мысль, пусть Серый усилит оборону моста, ослабив конвой каравана.
      - Собирайся, Косой тебя проводит до Заречья, а там уж сама.
      - Спасибо, Иван Петрович, я мигом.
      - Одним днем обернись. И Малюту мне кликни.
      Надюша ушла. Через минуту Малюта появился, хмурый.
      - Что скажешь, Ваня?
      - На дорогу человека пошли, пусть в лесу сядет. Как из города колонна Серого пройдет, сразу сюда.
      - Хорошо придумал, - оживился Малюта. - Малость разомнемся.
      - С моста часть людей к нам перекинь, а кто на мосту останется, те должны пошустрить малость. Заметно. Но не очень.
      - Понял. На понт Серого возьмем?
      Ваня не ответил, выщелкнул в окно окурок. Едва в Надюшу не попал, которая в этот момент стекла на нижней террасе протирала.
      Горотдел
      Средь бела дня участковый Хлопчик привел в милицию зареванную тетку. Отправил ее умыться - вся тушь потекла, а сам сел протокол оформлять. Потому что тетке еще и легкие побои нанесли.
      - Лотерея? - спросил дежурный со злостью.
      - Она, - вздохнул Хлопчик. - Что с ей делать? Сколько раз объясняли народу - все без толку. Разбогатеть хотят. Разом. И разом последнего лишаются. Главное в чем? В том главное, что этих сволочей взять нечем лицензия у них, имеют право.
      - Надо подумать, - сказал Волгин, выходя из кабинета. - У нас ведь два самоубийства на этой почве. И три инфаркта.
      - И люди голодные остаются, - добавил Хлопчик.
      Операцию разработали быстро. И так же быстро провели...
      Волгин позаботился, чтобы установили прежних потерпевших и свидетелей, провел с ними собеседование.
      И вот на рынке появился типичный сельский "лох", скажем, по имени Степаныч. В малом подпитии, в хорошем настроении и при деньгах по случаю удачной продажи собственноручно выращенного кабанчика. Пиджак на нем - еще отцовский, двубортный, черный в широкую белую полосу. Галстук - не иначе дедов. Брюки, однако, свои, но на три размера короче, или ноги далеко в них просунул. В сандалиях-ремешках, без носков.
      Ходит, веселый, по всем ларькам, лоткам и прилавкам глазеет, приценивается - городские гостинцы жене и детям выбирает.
      - Мужчина! - окликает его бойкая девушка с лотерейным столиком. Попытайте счастья. У нас без проигрыша.
      - А мне зачем? - отмахивается. - Я и сам богатый.
      - Еще богаче станешь, - не отстает девица.
      - Не играй с ними, мужик, - подначивает пожилая женщина. - У меня соседка от такой игры без мужа осталась. Он путевку на Канары выиграл, поехал и не вернулся, там на какой-то богатой немке обженился...
      - На хрена мне немка, - все еще отмахивается. - На хрена мне ваши Канары?
      - А у нас их и нет, - весело обещает девица, помахивая билетиками. - У нас все больше по мелочи: телевизоры, музцентры, трактор малюсенький...
      На "малюсенький" мужик клюет. Берет билетик - выиграл!
      Правда, не трактор, а видик. Вот ладно-то! - гостинцы можно не брать, всей семье подарок.
      Но тут запятая появляется - у какой-то девушки тоже видик в выигрыше. И дальше по обычной схеме - торг: вам теперь надо застраховать выигрыш, такие правила игры, а теперь перекрыть взнос вашей соперницы, а она вас опять обошла...
      Опомнился мужик Степаныч, когда сообразил, что вложил в дешевый видик уже в три раза больше его цены.
      - А ну его на хрен! Вертай деньги, отказываюсь. До утра с вами торговаться?
      - Ну и зря, - итожит девица с билетами, уже без улыбки. И сопернице его: - Поздравляю вас, девушка. Вы можете получить ваш выигрыш завтра, в магазине "Сони" вот по этой квитанции.
      - А я? - столбенеет мужик, еще не полностью осознавая свои потери.
      - А вы проиграли. - И другому клиенту: - Мужчина, попытайте судьбу, возьмите билетик счастья.
      - Постой, - пугается мужик, - а деньги мои? Ну-ка, вертай.
      - Да проиграли вы деньги, - отмахивается девушка. - Будьте мужчиной.
      К столику стягиваются стриженые парни в джинсовых куртках, замыкают вокруг мужика кольцо. Он еще этого не замечает.
      - Верни деньги, лахудра! - звереет от отчаяния мужик. И тянет руку через столик.
      Девушка передает деньги одному из парней и истерически кричит:
      - Ты чего хулиганичаешь! Сейчас милицию позову! Нажрался, игрок! Вали отсюда, пьянь ненасытная!
      Мужик опрокидывает столик и упирается в парня с деньгами, хватает его за шиворот и трясет. На него наваливаются остальные парни. Шум, крики. Девица визжит громче всех:
      - Милиция! Милиция!
      А вот вроде как бы и милиция - дяденька в костюме, с красной повязкой на рукаве. Рявкает поставленным голосом:
      - Прекратить безобразие! В чем дело?
      - Вот, товарищ начальник, - подыгрывает девица, - проиграл в лотерею и деньги обратно рвет. Обозвал меня, ударил.
      Дяденька в повязке хмурится, строго смотрит на девицу в упор- Степаныч в этот момент чувствует надежду - и зловеще про износит:
      - А ну-ка, девушка, предъявите вашу лицензию. У вас есть разрешение?
      - Пожалуйста, - оскорбляется девица, достает из сумочки документ.
      Дяденька внимательно его рассматривает, возвращает; качая головой, поворачивается к Степанычу:
      - Сожалею, гражданин. Здесь все по правилам, разрешение на проведение лотереи выдано городской администрацией. Ваши претензии необоснованны. Так что не хулиганьте, идите домой. Тем более что вы нетрезвы.
      Пока он говорит, вся команда начинает незаметно рассасываться. Вернее - пытается. Но почему-то ничего из этого не выходит. Внутреннее кольцо сжимается внешним - это еще более крепкие парни, да с дубинками. А из-за крайней палатки резко выскакивает задним ходом милицейский "уазик" с распахнутой дверцей. И как-то само собой "лотерейщики" оказываются в машине. И вместе с ними соперница Степаныча по игре, подначивающая тетка, а также возмущенный дяденька с красной повязкой на рукаве: "А я-то здесь при чем?"
      Девица, правда, пытается ускользнуть, но "Степаныч" берет ее сзади одной рукой за ворот, другой за ремень брюк и, качнув, забрасывает в машину. Дверцы захлопываются.
      "Степаныч" собирает вещдоки - лотерейный столик, барабанчик, стопку билетов - и садится вместе с понятыми в другую машину.
      В милиции Следователь достает бланки протокола и обращается к дядьке в повязке:
      - Фамилия?
      - Мутный. А в чем дело? На каком основании?
      - Обвинение вам будет предъявлено позже. Самое меньшее- в мошенничестве.
      - Какое мошенство, гражданин следователь?
      - Большое. Причинение имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления доверием. Ст. 165, часть 3. От двух до пяти. Это по УК РФ. А по УК им. Сергеева, боюсь, гораздо серьезнее.
      - Какого Сергеева? У нас лицензия. Все по закону. Это игра, гражданин следователь. Добровольная.
      Следователь отрывается от протокола, кладет ручку.
      - Игра говорите? Больно жестокая игра. Да и заведомо безвыигрышная, для потерпевших. Послушайте, неужели у вас ни разу не дрогнуло сердце, когда вы обманом, молодые и здоровые, отбирали последнее у какой-нибудь бабки? Скажите честно.
      - Так добровольно же! Кто ее заставлял?
      - Нужда, гражданин Мутный. Отчаяние. Вы прекрасно знаете, что в вашу поганую лотерею богатые люди не играют, у них другие игрища. А играют бедняки, рискуют своим малым в надежде хоть на время поправить дела. Вот официальный документ, посмотрите: после игры с вами гр. Худякова покончила с собой, потому что проиграла вам - на водку и баб - свою пенсию. Так что отвечать придется еще и по 110-й. Тоже - до пяти лет. Но это опять же - как Сергеев посмотрит. Тем более, что у пятерых ваших ребят оружие изъято.
      - Ладно, - начинает, как ему кажется, понимать намеки Следователя Мутный. Косится на стоящего у дверей сержанта.- У нас же договор, вы не знаете? Позовите капитана Локтева, он вам объяснит.
      - Капитан Локтев арестован, находится под следствием.
      Мутный делает большие глаза, съеживает плечи и, озираясь, хватается за подбородок.
      - Пригласите потерпевшего, - обращается Следователь к сержанту, какого покрепче.
      Входит крупный мужчина рабочей внешности.
      - Этот? - кивает Следователь на Мутного.
      Вошедший приглядывается, говорит уверенно:
      - Он самый.
      - Расскажите, как дело было?
      - Значит, я покупку делал. А маманя у другого ларька что-то выглядывала. Деньги у ней в руке зажатые были. Они, значит, к ней: давай, мол, мамаша, сыграем. Сперва билетик впихнули, потом деньги, считай, силом выдернули. Маманя в крик. Я на помощь кинулся. Ну, значит, насовали они мне. И мамане досталось, она меня выручать взялась. Всей ихней кодлой разве одному совладать?
      - Здорово насовали?
      - Здорово, - смущенно признается потерпевший. - Две недели отлеживался, в лазарете. А потом дома.
      - Этот тоже совал? - кивок в Мутного.
      - Этот больше всех, - темнеет лицом мужчина. - Помнится так, сквозь туман, железкой какой-то тыкал.
      Мутный, дурачина, ухмыляется.
      - Ладно, - решает Следователь, - вы с ним потолкуйте, а я протокол допишу. Можете у сержанта дубинку взять.
      - Нам ни к чему, - светлеет лицом потерпевший. - И так ладно будет. Один на один ведь.
      Следователь склоняется над бумагами, с удовлетворением прислушивается: за меня, за маманю, за меня, за маманю...
      - Посадите его на стул, - велит он по окончании экзекуции, - и подпишите протокол. Вот здесь, и здесь. Всего доброго. - Поворачивается к Мутному: - Эк он вас. Понравилось? Или мало? За дверью еще ждут, своей очереди.
      - Что ты хочешь? - прерываясь дыханием, роняет Мутный.
      - А справедливости. Око за око. На кого работаешь?
      - Тарасик у нас командир. Из Заречья.
      - Тарасика нет больше. Сколько ему шло?
      - Семьдесят процентов.
      - Когда последний раз деньги сдавал?
      - На прошлой неделе.
      - Сержант, пригласите еще одного потерпевшего.
      - Не надо, - вздрагивает Мутный. - Двухнедельный сбор у меня на квартире.
      - Кто руководит другими группами? Адреса? Состав?
      Следователь старательно записывает показания, откидывается на спинку стула.
      - Вот, добрый молодец, на совести твоей лично и твоих мерзавцев одна жизнь, тяжкие телесные, сердечные заболевания, ограбленные вами старики и дети...
      - Так ведь никто их не заставлял, - отчаянно цепляется. - Игра...
      - Игра. - Следователь вздыхает. - Ну давай с тобой сыграем. Выщелкивает из обоймы патрон, заводит руки за спину. - Отгадаешь пустой кулак - жить будешь. - Вытягивает руки над столом. - Ну! Играй! Лови свое счастье!
      Мутный машинально указывает на правый кулак. Следователь разжимает его - в ладони патрон.
      - Я ж говорил - игра безвыигрышная. - Разжимает левый кулак - там тоже патрон. - Все понял? Уведите его.
      Следователь забирает бумаги и идет к Волгину.
      - Думаю, так, - докладывает он. - Поработаем с потерпевшими и свидетелями по всем возможным эпизодам. Деньги конфискуем и опять же по возможности вернем потерпевшим. И всем чохом эту банду - в суд. В соответствии со степенью вины.
      - Русакова ознакомьте с материалами. И скажите, чтобы закончил информацию по этим делам обращением к гражданам в том плане, что впредь за участие в подобных играх будем нещадно штрафовать.
      Следователь вздохнул.
      - Так ведь жалко, товарищ начальник. Ведь этим играм государство учит. Вы гляньте в телевизор - по всем каналам дурят людей. Мол, играйте, ребята, ловите удачу. Каждый может дуриком разбогатеть. Без труда и без науки. Всего-то - отгадай слово из трех букв, первая "ху", последняя...
      - Ладно, хрен с ним, с этим государством. Это Сергеева забота.
      И оба рассмеялись.
      - Товарищ начальник, - доложил дежурный, положив трубку. - "Самовар" обнаружили.
      - Вы мне этот жаргон бросайте. Где? При каких обстоятельствах?
      - В реке, у моста. В мешке. Видимо, всплыл, когда веревка перетерлась. Там железа много на дне, от старой фермы осталось.
      - Группу выслали?
      - Да. Вы поедете?
      - Поеду. Что у нас в розыске пропавших?
      - Двое. Гражданка Евсеева, восьмидесяти семи лет. Гражданин Симаков Орел Евгеньевич...
      - Опять жаргонишь?
      - Да нет, имя такое.
      - Труп мужской?
      - Не сообщали пока. Неизвестно.
      - Ладно, я поехал.
      - Сергееву доложить?
      - Что же все Сергеев да Сергеев? А мы хуже, да?
      - Не намного если.
      - То-то!
      Труп без головы и конечностей, "самовар" по терминологии криминалистов, обнаружили у самого моста пацаны, которые все еще собирали на набережной гильзы после недавнего боя. Увидев плавающий невдалеке от берега белый синтетический мешок от сахара, притянули его куском проволоки, но вскрывать не стали - запах остановил. Позвали прохожего, тот вызвал милицию.
      - Ну что? - спросил Волгин, выходя из машины.
      - Да ничего пока, - ответил эксперт, снимая перчатки. Предварительно - мужчина, около сорока лет. На теле никаких особых примет. Конечности отчленены очень грубо, неумелой рукой. Похоже - топором и ножом. Нож тупой...
      - Топор щербатый, - добавил Волгин.
      - Вроде того. А шея - будто ржавой пилой ее терзали. С двумя зубьями.
      - Ранения есть?
      - Колотое, в сердце. Но не ножевое, на заточку похоже.
      Подошел следователь.
      - Мальчишек опросил?
      - Конечно. Да без особого толка. Увидели - вытащили.
      - Мешок?
      - Два мешка. В один бы не влез, мужик был крупный, широкий. Мешки вдоль распороты и увязаны. Узлы, бечевки - самые обычные, ничего характерного.
      - Штампы на мешках сохранились?
      - Да, из двух один получится.
      - Постарайтесь, чтоб два все-таки установить.
      - Понял. Одна партия могла быть.
      - Да, и сразу оперов на рынок и в магазины. На оптовые склады. Ранее судимых тоже пошерстить, если уж заточка. - Волгин повернулся к эксперту. Давность примерно скажете?
      - По первому впечатлению - семь-десять дней.
      - Хорошо, работайте. Как только что, так сразу мне.
      - Товарищ начальник, - дежурный даже вытянулся, когда Волгин вошел в здание. - Еще одно заявление. На розыск.
      - Дайте посмотреть.
      Гражданин Тихоня Владислав Вячеславович, сорока лет. Не появляется дома и на работе девятый день. Заявитель - Тихоня Анна Андреевна, супруга пропавшего без вести.
      - Это вы? - Волгин повернулся к сидевшей на диванчике женщине.
      Она кивнула и встала.
      - А почему только сейчас заявляете?
      - Все ждала, - она перебирала пальцами ручку пластикового пакета, - он и раньше исчезал. Но ненадолго. Два-три дня отгуляет- и домой. Отдыхать. Полюбовницу завел.
      - А к ней вы не обращались?
      - Так не знаю ее. Ни имени, ни звания. Живет где-то у реки.
      Волгин и дежурный переглянулись.
      Волгин снова взглянул на заявление: худощавого телосложения, особые приметы - на груди две родинки рядом, почти слившиеся. Вздохнул. Еще один мешок искать?
      Вернулась опергруппа. Ничего нового не принесла.
      Позвонил из морга эксперт. Тоже не порадовал.
      Стали поступать доклады от оперов и участковых, которые опрашивали жильцов старых новостроек, ближайших к реке. Ни зернышка.
      Хлопчик устало взбирался на пятый этаж очередного подъезда очередного дома. Отдышался, позвонил в квартиру 20. Не открыли. Нажал кнопку 19-й. Тоже никого. Отметил в блокноте.
      В 18-й чья-то нетвердая рука долго шарила по двери. Нащупала замок. Дверь распахнулась. На пороге - женщина в халате, лохматая, пьяная. Развела в восторге руками:
      - Кавалер! Мужчинка! Прошу! - отодвинулась, пропуская Хлопчика в квартиру.
      - Как поживаете? - спросил, осматривая запущенную комнату. - Какие жалобы? Я ваш участковый.
      - Грустно, - женщина упала на стул. - В одиночестве. Одна осталась, никого уже больше нет. - Потянулась за бутылкой, едва не опрокинула, но все-таки ухитрилась наполнить стакан.- Мужчинка, выпейте со мной.
      - Что за повод? День рождения?
      Женщина кивнула, уронив голову на грудь. Покачала непослуш ным пальцем.
      - Совсем наоборот. Поминки, - кивнула снова, но в сторону, продолжив движение всем телом, едва не упала со стула.
      Хлопчик глянул: на комоде - мужская фотография, возле нее - одинокая гвоздичка.
      Понял, что сейчас делать здесь нечего, попрощался, пошел к выходу.
      - Эх, мужчинка! - донеслось вслед. И стук об стол донышком опорожненного стакана.
      Хлопчик прикрыл за собой дверь в комнату и увидел на ней настенный календарь. Машинально отметил, что два числа в соседних месяцах жирно обведены фломастером. Одно число сегодняшнее.
      Хлопчик добрел до Горотдела самым последним. В голове гудели тысячи дневных разговоров. В общем-то бесполезных и потому - особо утомительных. Правда, что-то одно застряло, незаметной такой занозой. Которую, если не коснешься, не чувствуешь. А если зацепишь - остро кольнет.
      Сидя у Волгина на оперативном совещании, он все пытался эту занозу нащупать и выдернуть.
      "Розка-то? А кто ее знает, чего она пьет? Она всегда пьет. То одна, то с полюбовником. Да что-то его давно не видать. Может, муж его пуганул? Какой муж? Первый? А хрен их кто считал. Можа, и третий. Приезжал к ней, повидаться. Когда? Да с неделю назад. Где с неделю? Девять дней".
      Ага, что-то есть, нащупал, тяни, Хлопчик, тяни.
      "Где работает? А не поймешь. Вроде и нигде. Одно время на рынке пробовала, сахар продавала, мешками. Прогнали ее. Сейчас в подъездах убирает".
      Теперь бы второе число припомнить в календаре, обведенное черным траурным кружком. Не на месяц ли оно от первого отстоит?..
      - А вы что скажете, участковый Хлопчик? - разбудил его голос Волгина.
      Хлопчик встал, похлопал сонными глазами.
      - Думаю, завтра можно обыск у одной гражданки провести.
      - Что за гражданка?
      Хлопчик раскрыл мятый блокнот, быстро нашел нужную запись.
      - Гражданка Пупкова. Зовется Розалией. А по паспорту еще веселее: Резеда Ивановна. Одно время торговала на рынке сахаром в синтетических мешках. Злоупотребляет спиртными напитками. Девять дней назад у нее гостил ее прежний муж. С того времени ни мужа, ни любовника соседи не видели...
      - Это все?
      - Сегодня гражданка Пупкова справляла поминки. Девятый день. А в календаре еще и сороковой день у нее отмечен. В то же время соседи утверждают, что никто из ее родни девять дней назад не умирал. Да у нее и родни-то нет.
      И Хлопчик, запахнув блокнот, устало плюхнулся на место.
      Резеда-Розалия, когда за ней приехали, находилась в тяжелом состоянии. Допрашивать ее было бесполезно - на все вопросы она с готовностью тяжело кивала головой, едва не падая вслед за этим кивком со стула.
      Только на один вопрос попыталась ответить отрицательно. Когда ее спросили, является ли она гражданкой Пупковой, Розалия с трудом покачала пальцем возле своего носа и выдавила в два совершенно измотавших ее приема: "Оши... баетесь".
      Пупкову отправили в Горотдел; в квартире, запущенной и загаженной до отвращения, в присутствии понятых, приступили к обыску.
      Сразу же обнаружили несколько порожних мешков из-под сахара, идентичных, на взгляд, тем, что из реки выловили.
      Внимание оперов привлекла стоящая на столе среди остатков многодневной попойки электрошашлычница, забрызганная горелым жиром. Даже не столько шашлычница, сколько разбросанные по столу шампуры - короткие, круглого сечения с черными ручками, числом - пять.
      - Ищем шестой, - тут же сказал кто-то, самый опытный.
      Конечно, такая разлюли-хозяйка, как Резеда, вполне могла утратить шестой шампур естественным путем. Но опыт, интуиция - куда их денешь?
      Шестой шампур со следами старой крови и в каких-то пригоревших ошметках (остатки шашлыка из свинины, как установили позже) нашли в ванной, в куче грязного постельного белья, сваленного под раковиной. Оно было залито, скорее всего, кровью, давно засохшей.
      Ванна тоже в бурых и черных засохших пятнах, на дне ее - беззубая ножовка и старый тупой топор, будто схваченные по лезвиям ржавчиной.
      Ни головы, ни конечностей в квартире не обнаружили.
      Допрос Пупковой поставил почти все на свои места.
      Резеда-Розалия была относительно одинокой. Родителей своих, не чуждых, судя по ее имени, некоторых эстетических наклонностей, но абсолютно чуждых родительских чувств, она не знала и знать не хотела. Отец и счез почти сразу же после ее рождения, мать несколько позже.
      Но девочкой Розалия (еще при бабке) росла хорошей, девушкой тоже была порядочной. Испортилась после того, как ее бросил первый муж, гражданин Тихоня. Начала пить. Время от времени выходила замуж. В последние годы принимала кавалеров без регистрации отношений. Приобрела устойчивую репутацию дамочки ветреной, любвеобильной. Но первого мужа забыть не могла...
      - Как вы себя чувствуете? - участливо спросил Следователь.
      - Ох...
      - Понятно. При задержании вы отрицали, что являетесь гражданкой Пупковой...
      - Отрицали. Моя фамилия Тихоня. Я с этой фамилией по смерть мою не расстанусь. - Заплакала, молча и тихо.
      Тихоня - это и есть один из пропавших без вести, отметил про себя Следователь, а вслух сказал:
      - Ну как же так, вот ведь по паспорту... Ведь это ваш паспорт?
      - Что паспорт? - с давней горечью. - Как я от Владика откажусь, если под ним моя невинность прервалась... На мне и жизнь его кончилась. - И опять потоком тихие слезы.
      Ситуация постепенно прорисовывалась, становилась все яснее, промываемая слезами Розалии...
      С первым мужем она время от времени встречалась, оторваться от него навсегда не могла. Вот и в этот раз заманила его к себе отметить очередную годовщину когда-то совместно прерванной невинности. Стол приличный накрыла, шашлык замариновала. Начали пировать. Все хорошо шло, интимно и душевно, годы молодые вспомнили, расслабились, ну и...
      - Тут он в самый момент и явился...
      - Гражданин Симаков, - осторожно подсказал Следователь, имея в виду второго пропавшего без вести.
      - Ну да, - подтвердила Пупкова, шмыгая носом, - Пашка, полюбовник мой временный...
      - Что значит - Пашка? Симаков Орел Евгеньевич, так ведь?
      Пупкова отмахнулась небрежно и снисходительно:
      - Ну какой он орел, так, по паспорту, а по жизни - Пашка и есть. Вовсе не орел. Как увидел нас - так прямо и взорвался. Хвать со стола шампур и Владику в голую спину. - Передернулась всем телом.
      Следователь подождал, пока она справится с собой.
      - После этого...
      - После я из-под Владика вывернулась, сама вся в крови, он ведь его насквозь пробил, стала шампур из спины тащить. Никак. Пашка помог. Выдернул и мне протягивает. На, говорит, подавись. И обругал нехорошим словом.
      - И после этого...
      - Да тут уж вовсе черно все передо мной стало. Очнулась - оба лежат. Один на тахте, другой на полу. Шампур у него из груди одной ручкой торчит...
      - Затем вы...
      - Вот дальше все мутнее помнится. Пила ведь все время. Сообразила только, что надо Пашку выкинуть. А он тяжелый, большой - как справиться слабой женщине? Ну, сволокла в ванную, там разделала. Тулово - в мешок и ночью на берег снесла, железяку какую-то подобрала и в речку его скинула...
      - А голова, конечности?
      - А это не помню уже, - отмахнулась.
      - Хорошо, успокоитесь - вспомните. Скажите только - где труп гражданина Тихони?
      Задумалась.
      - Сберегла я его. На память. А вот где? - Опять задумалась. Выпятила губы, прищурила глаза, придавила их тяжелыми бровями. - Нет, не вспомню. Рубить - не рубила. Как же можно! Да и легкий он был, зачем рубить. А вот где сейчас? - замолчала. Дрожащей рукой приняла от Следователя сигарету. Но закурить не смогла - ее стало трясти. То ли от воспоминаний, впервые на трезвую голову за эти страшные дни, то ли с похмелья.
      - Ну, ладно, - вздохнул Следователь. - Отдохните, подумайте. Может быть, вспомните. - И не удержался: - Эх, Розалия, видишь, что получается: не пила бы ты водку - ничего бы не случилось.
      - А я водку и не пью, - обиделась Розалия. - Я красным увлекаюсь. Я кто, по-вашему?
      Врач, приглашенный к Пупковой, определенно сказал, что если она и вспомнит, где спрятала труп Тихони, то очень не скоро.
      Самим, стало быть, искать придется.
      И нашел его опять же Хлопчик. Он обратил внимание, что на связке ключей от квартиры Пупковой два посторонние. Вспомнил, что она в последнее время числилась по дому не то дворником, не то уборщицей. Один ключ оказался от подвала, другой - от чердака.
      В подвал Хлопчик спустился так, для порядка. Подвал сы рой, хлюпкий, полно отдушин - запах наверняка бы наружу пробился. А вот чердак... Чердак - это да, совсем другое дело. Разводка отопления в доме была верхней, на чердаке - сухо, а сейчас, жарким летом, под железной крышей - аж горячо, подходящий климат...
      Хлопчик поднялся на пятый этаж, затем еще одним пролетом к железной чердачной двери, отпер ее, прошел внутрь. Подсвечивая фонариком, отыскал выключатель, щелкнул.
      В тусклом свете пыльных и слабых ламп приветливо оскалила ему зубы мумия бывшего гражданина Тихони.
      Ну, не совсем еще, конечно, мумия, но близко к этому. А рядом аккуратно сложены руки и ноги Симакова вместе с его головой, тоже блестевшей некомплектными зубами.
      "Засушила, значит, Пупкова первую любовь на память, - горько подумал Хлопчик, - хорошо ребятишки не наткнулись".
      - Ну вот, - сказал Волгин, когда Следователь доложил ему о завершении дела Пупковой, - теперь можно Сергееву сообщить, - и положил руку на телефонную трубку.
      - Что мы с ней делать будем? - спросил Следователь. - Как решать?
      - Нам решать ни к чему. Мы свое дело сделали. Это Сергеева проблема.
      Оба улыбнулись.
      - Могу поспорить, что он скажет, - подначил Следователь.
      - Ну-ка, на коробку пива. Принимаю.
      - Скажет так. Молодцы, ребята. Дело, может, и не очень сложное, а проблема большая. Двадцать шесть процентов преступлений совершается в пьяном виде, стало быть. Тут нужны принципиально иные подходы. Комплексные, стало быть.
      - Звоню, - сказал Волгин.
      Я только что вернулся с заседания Правительства, куда меня приглашали на рассмотрение важного вопроса - о продовольственном снабжении города.
      Правительство нам досталось неопытное (кухарки, стало быть), но хваткое и горячее. С помощью моих людей была быстро отработана технология совещаний: вопрос - предложение - выбор наиболее эффективного и реального варианта решения.
      Не успел я доложить о некоторых своих предварительных проработках продовольственной проблемы с местными фермерами и совхозным руководством в плане взаимоинтересного сотрудничества, как меня обязали в трехдневный срок снарядить караван в окрестные села. Обеспечить доставку в город продуктов питания и продовольственного сырья. И впредь не дожидаться напоминания Правительства. Мои аргументы и ссылки на недостаток транспортных средств и нехватку людей для сопровождения колонны во внимание приняты не были. Это ваша проблема, было сказано мне в спину.
      Обремененный новой заботой, я вернулся в Замок.
      Лялька положила мне на стол список звонивших в мое отсутствие, начала рассказывать, как она без меня соскучилась. Но ее жалобный и насквозь лживый рассказ прервал своим звонком Волгин. Сообщил об удачном раскрытии двойного убийства с расчлененкой. Вот хитрец. Ну и молодец, конечно. Я их всех похвалил. Однако распорядился:
      - Материалы дела продублируйте и сдайте в Аналитическую группу. Пусть включат в разработку мер по борьбе с пьянством. Вообще, - подчеркнул я, это очень сложная и большая проблема. Даже по официальной статистике у нас двадцать шесть и две десятых процента преступлений совершается лицами, находящимися, стало быть, в состоянии алкогольного опьянения. - Тут мне послышался в трубке какой-то посторонний звук, вроде такой хмык подавленный. - Что у тебя там хрюкает?
      - Все в порядке, Алексей Дмитриевич. Вы бы заглянули к нам вечерком, на пиво. У нас целая коробка. Отметим успех, а?
      - Если Лялька отпустит - обязательно.
      - А вы и ее прихватите.
      - Вот еще! - фыркнула Лялька, сообразив, о чем идет речь.- Не видала я ихнего пива. А у нас сегодня тематический вечер - военная песня.
      - У нас сегодня тематический вечер, - передал я в трубку.- Приглашаем вас. На спевку.
      - Со своим пивом, - добавила Лялька.
      - Слушай, начальник, - перешел я к делу, выгнав Ляльку из кабинета. Ты, помнится, говорил, когда разгоняли Мэрию и транспорт ее конфисковывали, в гараже старый бронетранспортер нашли...
      - БМП, - уточнил Волгин. - А тебе зачем? За пивом ездить?
      - И за пивом в том числе. Нужно колонну за продовольствием отправить, а сопровождать ее нечем. "Беспощадного" я с моста убирать не хочу.
      - Так она без вооружения. Коробка.
      - Но на ходу, не знаешь?
      - Не знаю.
      - Пошли туда своих ребят, пусть посмотрят. А с вооруже нием что-нибудь сморозим. Не откладывай, у нас вот-вот напряженка со снабжением начнется.
      Город, как и все иные города России, подпитывался со стороны. Продовольствие шло в основном импортное и какая-то долька с наших полей и ферм. Причем, как и по всей России, поставки держала в руках мафия. Естественно, что она начала бойкотировать новое правительство. Ну, во-первых, чтобы оно не удержалось, а во-вторых, невыгодно стало после того, как я установил контроль за ценами. Запасы продовольствия потихоньку иссякали. Направить колонну за ним не сложно. Сложно получить ее обратно. Ваня Заика, конечно, не упустит возможности потрепать ее или отбить. А мне очень не хотелось дробить наши малые силы.
      - Слушай, Майор, - снова взялся я за телефон. - У тебя тройка ручников лишних найдется?
      - Пулеметы лишними не бывают, - резонно заметил Майор.- А тебе зачем? Забоялся? У тебя ведь Лялька при двух стволах.
      - Колонну надо вооружить. Тут у нас бээмпэшка старенькая нашлась, хочу на нее пулеметы поставить. Ты их Волгину отправь. И пару человек в помощь выдели, толковых и рукастых.
      - У меня других нет.
      - У меня тоже, - ревниво похвастался я и положил трубку.
      - К вам Главврач из психушки, - это вошла Лялька. - Что-то у них стряслось.
      - Зови.
      - Я с вами побуду, - она поудобнее сдвинула кобуру на поясе.
      Я улыбнулся.
      - Зря волнуешься, я его в тот раз так напугал...
      - Псих все-таки, - повела плечом.
      - Психиатр, - уточнил я.
      Лялька сделала гримасу (какая, мол, разница) и пригласила Главврача.
      Он некоторое время мялся, терзался, потом бухнулся с обрыва в реку:
      - Должен кое в чем признать вашу правоту... Пациент Птичник сегодня напал на санитарку... Санитарку удалось спасти... А Птичник...
      - А Птичника нет? Угадал?
      Он кивнул.
      - Сердце не выдержало, да? - усмехнулся я. - Вот и хорошо.
      - Вы, ради бога, не подумайте, что это происшествие связано с меркантильными мотивами.
      - Вот еще! - по-лялькиному дернул я плечом. Мол, некогда мне думать. Особенно такие глупости. - Вы с повинной, что ли, пришли? Покаяться? Так это не сюда, вам в церковь надо.
      - Вы злой человек, - вздохнул Главврач. - Если бы вы это видели!..
      Я усмехнулся.
      - И не такое видел, доктор.
      - ...Он пытался перегрызть ей горло...
      - И вы еще терзаетесь?
      - Но как же... Как же дальше? Неужели вы правы?
      - Я рад, что вы пришли ко мне, - сказал я жестко. - Нам нужно договориться.
      - Видимо, придется. Но я не вижу...
      - Я вижу. Вам, как специалисту, хорошо известно, что нынешнее состояние общества и так называемый прогресс обеспечивают интенсивный рост всех этих маньяков, извращенцев и вампиров. Значит, необходимы острые превентивные меры во имя оздоровления человечества. Во имя безопасности людей.
      - Согласен с вами, но не представляю...
      - Я представляю. Вам, несомненно, известно и то, что наши и зарубежные криминалисты разработали достаточно эффективные методы по выявлению всякого рода кровопийцев на ранней стадии...
      - Да, я слышал об этом. Но что это дает практически? Неужели вы...
      - Вот еще! - Что-то меня сегодня на Ляльку тянет. - Все гораздо проще. Нужно сгонять этот контингент в резервации. Пусть они там друг на друга охотятся. Друг другу глотки грызут. Чем их меньше, тем нам лучше.
      - Вы это серьезно?
      - Вполне.
      - Чудовищно! Вы страшный человек. Вы тянете нас в мрачное прошлое.
      - Меня уже упрекали в этом. Я привык. А если я буду оборачиваться на каждый оклик, я никогда не достигну цели. Напомнить вам о ваших детях?
      - Не надо, - он вздрогнул. - Но ведь и эти несчастные - тоже чьи-то дети.
      - Это неизбежные издержки.
      - Вы или идеалист, или изувер.
      - Идеалистический изувер.
      - Идеальный, - поправил он и слабо улыбнулся.
      - Да, и еще. - Я полистал рабочий блокнот. - Вот, это я выписал у вас, из какого-то заключения. Дословно: "... жестокость содеянного (преступником) сама по себе не является признаком расстройства психической деятельности". Вы что, действительно в этом убеждены?
      - Принято так считать.
      - Теперь по-другому будете считать. По-моему.
      - Интересно...
      - Интересно. Я, может быть, вхожу в противоречие с самим собой, но в определенном смысле не считаю преступника нормальным человеком. Отсюда - и мое отношение к нему, мои способы предотвращения преступлений и наказания за них. Вы об этом подумайте. И запомните: впредь при освидетельствовании такого рода тварей я приму от вас только два заключения. И только два будет решения их судеб: либо резервация, либо расстрел.
      - И кто будет принимать это решение?
      - Я. На основании вашего заключения. Это все.
      Он откланялся - и по глазам было видно: примеривает, какое дать заключение о состоянии моей психики. Похоже, не решил сразу. Ну, пусть думает.
      А я ему на дорожку еще подбросил:
      - Кстати, как себя чувствует потерпевшая? Санитарка?
      - Удовлетворительно.
      - Это хорошо, что удовлетворительно. Если бы не очень, то я привлек бы вас к ответственности. За безответственность.
      Ему оставалось только обреченно вздохнуть и попрощаться.
      Вошла Лялька - красивая, как утренняя звезда на бледном небе, прочеканила шаг прямо в уголок отдыха, сделала две чашки кофе, поставила коньяк и рюмки. Ясно: хороший человек пришел, Лялькина симпатия.
      - Одиноков к вам.
      - Это который?
      - Да дед этой Леночки. Заложницы. Забыли уже?
      Забыл. Кажется, так давно это было.
      - Николай Иванович зовут, - напомнила. Вышла.
      - Здравствуйте, Алексей Дмитриевич. В суматохе тех страшных часов я не сумел как следует поблагодарить вас и ваших соратников... - взволнованно начал он. - Вы понимаете, что нет на свете таких слов, которыми можно было бы выразить...
      - Понимаю, Николай Иванович, - мягко перебил я. - Все понимаю. Давайте-ка с вами посидим, выпьем по рюмочке, поближе познакомимся. А там и решим, каким образом вы сможете достойно отблагодарить нас за помощь.
      Мы так и сделали.
      - Я очень рад вашим действиям, - сказал он, закуривая. - И хотел бы оказать посильную поддержку.
      - Спасибо. Вы что-то говорили мне об этом Махмуде. Напомните.
      - Это давняя история. У нас была небольшая мастерская народных промыслов, хорошие мастера, ученики. Работали по широкому профилю. Освоили и хохлому, и городецкую роспись, и гжель, дымка хорошо пошла. Спрос был большой... Но, как всегда, в наше время... - Он горько усмехнулся. Словом, наехали на нас - так это называется? Пришел этот Махмуд и обложил нас "оброком". Мы прикинули, что получается, и предпочли закрыть мастерскую. И дело даже не в том, что невыгодно. Дело в том, что обидно и возмутительно.
      - В милицию обращались?
      - Имели неосторожность.
      - Понятно. Так вот, Николай Иванович, собирайте своих мастеров и подмастерьев и налаживайте дело заново. Нам нужна валюта. У меня есть для этого каналы. За рубежом все еще ценят наши поделки. И смею вас уверить, наездов больше не будет. Ну, если только мы с Лялькой - на рюмку чая.
      - Безмерно буду рад. Однако вновь наладить дело не так просто. Инструмент мы, конечно, сохранили, рабочие места быстро наладим, а вот материалы...
      - Чего проще? - леса кругом.
      - Видите ли, нам нужны не просто леса, а определенные породы древесины. Липа, ивовая лоза, осина, тополь... И в больших количествах, чтобы мы могли ее надлежащим образом заготовить, обеспечить режим сушки.
      - Пустяки. У нас в Зоне полно бездельников. Разомнутся на лесоповале. Только у меня личный заказ.
      - Все что угодно.
      - Наладьте производство делового инвентаря для крестьян. Ну там, бочки, кадки, корзины и прочее.
      - Это не сложно.
      - И еще просьба. Как вы относитесь к проституткам?
      - В моем возрасте, - он улыбнулся, - вполне нейтрально.
      - Я не в этом смысле, - тоже улыбнулся. - Отобрали бы вы молоденьких девчонок из этого... контингента, на учебу.
      - Что ж, это неплохая мысль. Соприкосновение с прекрасным... Сопричастность творчеству... Эстетика созидания... Перевоспитание...
      - И заработок приличный, - добавил я, - во всех смыслах. Денег я вам подброшу. Вы подготовьте мне ну, скажем, докладную. Отразите все, что вам нужно, чтобы пустить производство, в каких объемах, какого качества. Это и будет ваш вклад в борьбу с преступностью.
      Лялька прервала наши взаимные уверения в совершеннейшем друг к другу уважении:
      - По городскому от Волгина звонят.
      - Извините, Николай Иванович. Слушаю, Сергеев.
      - Алексей Митрич. Сливко докладывает. Мы посмотрели эту БМП. На ходу она. Кой-что, конечно, подделали, по мелочам, заправили - завелась нормально.
      - Тогда вот что, Сливко. Перегоняйте-ка машину в Замок. Прикиньте, как на нее ручник поставить, ну там кронштейн, турель и чего еще. Сделайте эскиз и найдите в городе какой-нибудь хороший "Металлоремонт". Только не хвались - зачем это тебе нужно. Все понял?
      - Так точно. Но я еще вот что думаю. ПТУРСа на ней тоже нет, сняли. Может, попробовать на башне гранатомет смонтировать? Неслабо будет.
      - Правильно думаешь. Действуй.
      Я положил трубку. Ну хорошо, один конец колонны я прикрою БМП. С пулеметом и гранатометом. Маловато будет. Может, моего "козлика" вооружить?
      - Вы чем-то озабочены? - посочувствовал Одиноков, вставая. - Впрочем, извините, у вас ведь столько проблем.
      - Всего-то - двести пятьдесят, - легко признался я. - Но эта сложная. Вооружения мне не хватает, техники.
      Одиноков как-то смущенно задумался. Мясорубку, что ли, хочет свою предложить?
      Угадал.
      - Знаете, Алексей Дмитриевич, может, это дико покажется, но одна мысль у меня появилась. Странная, конечно.
      - Поделитесь, - на всякий случай подтолкнул я.
      - У нас в городе неплохой Музей есть, краеведческий...
      О! Нам только луков с отравленными стрелами не хватает.
      - ...И там, в Зале боевой славы, небольшой танк стоит, с Отечественной. По-моему, он в полном порядке.
      А что? Посмотреть во всяком случае можно. Но тайком, сугубо инкогнито. Чтобы Волгин с Майором за спиной не перемигивались, пальцем у виска не крутили.
      - Лялька! - крикнул я решительно. - Мы в Музей поехали. Только никому не говори.
      - А мне? - просунул в дверь голову Прохор.
      - Поедешь с нами, - решил я. - Может, пригодишься.
      Музей мне понравился. Бережный такой, заботливый. Но видно было, что держится из последних сил, из последних копеек. Надо его вообще бесплатным сделать, полностью на баланс города взять. И Лялькин портрет в дар передать.
      Мы быстренько (осматриваться было некогда) прошли в Зал боевой славы. В центре, осененный знаменами, прямо на полу стоял небольшой танк, Т-60 по-моему. Он действительно был в хорошем состоянии. На одном борту его красовалась надпись "За Родину!". На другом - надпись была замазана.
      - Это после августа девяносто первого, - пояснила молодень кая смотрительница, - глава администрации распорядился.
      - "За Сталина!" было, да?
      - Естественно.
      - Уважение к минувшему, - возмутился Прохор, - вот черта, отличающая образованность от дикости.
      - Какой ты умный, - восхитился я.
      - В данном случае не я, - признался Прохор. - Пушкин.
      Под ревнивым взглядом смотрительницы я облазил танк снаружи и внутри. Нет, ну вот хоть прямо сейчас в бой.
      А сам-то маленький такой, ладный. Броня легкая, восьмигранная башенка, смещенная по корпусу влево, из башни - пушчонка (20 мм) торчит и спаренный с ней пулемет ДТ (7,62 мм).
      Ну, конечно, пушка заклепана, пулемет без затвора, призмы со смотровых щелей сняты, боевые лючки заварены. Правая гусеница втугую натянута, левая провисает, резиновые бандажи на катках заметно подопрели, но еще не разрушились. А остальное все в норме. Даже заводная рукоятка цела.
      Подняв люки трансмиссии и движка, я и туда сунулся. Хотя и не силен в механике, но, на взгляд, здесь тоже почти порядок- провода только надо заменить: иных не хватает, иные - гниль сплошная. Аккумулятора нет.
      Ладно, не мне этот вопрос решать.
      - Где у вас телефон?
      Я позвонил в Замок, Ляльке:
      - Разыщи Сливко, пусть в Музей позвонит, - я назвал номер.
      - Тут вас депутация дожидается.
      - Что за депутация?
      - От Лиги сексуальных реформ, - по вредности голоса я понял (готов на свой любимый пистолет поспорить), что Лялька говорит в присутствии самих сексуальных депутатов.
      - Ну займи их чем-нибудь подходящим. Журнальчики соответствующие подкинь.
      - Таких не держим-с, - сухо отрезала Лялька и положила трубку.
      - Проша, а ты бери моего "козлика", дуй на радио. Скажи по городу, что я прошу бывших фронтовиков явиться сегодня ко мне, к девятнадцати часам. Желательно танкистов, механиков-водителей. Не перепутай, моряков мне не собери. Линкоров у нас пока нет.
      - С тебя станется, - пробурчал Прохор. - Ты, того гляди, еще и "Аврору" с Невы перегонишь. Уроки истории! Стало быть!
      Вот, меня уже цитируют.
      Зазвонил телефон.
      - Здесь Серый, - сказал я, сняв трубку. - Слушай меня, Сливко. Заводи свою БМП и двигай к Музею, знаешь где? Молодец. Сколько вас на борту? Мало. Еще четверых возьми. И инструмент. Жду.
      - Мы забираем у вас этот экспонат, - сказал я смотрительнице, когда вернулся в Зал.
      - Это как? - растерялась она.
      - Это так, - очень вразумительно пояснил я. И успокоил:- По решению Правительства танк будет установлен на Главной площади как памятник защитникам города в Великой Отечественной войне. - Но умолчал, конечно, что это произойдет только после того, как стальной ветеран еще раз выполнит свой боевой долг. - Как его сюда загоняли?
      - Через парадный вход, там широкие двери, распашные.
      Вскоре перед фасадом Музея заревела, круто, на одной гусенице разворачиваясь, БМП под командованием Сливко.
      - Ребята, - объявил я экипажу, похлопывая танк по холодной броне, эту тачку надо в Замок отбуксировать.
      Не удивились, привыкать уже ко мне начали.
      Обошли машину, примерились, принесли инструменты.
      - Может, лучше ночью, Алексей Митрич, скрытно? - высказал сомнения Сливко. - Враз ведь в Заречье настучат.
      - Да хрен с ними. Пусть посмеются, как мы дурью маемся. Беритесь, ребята.
      Взялись. Выбили пальцы из траков, распластали гусеницы, "раз-два, взяли" - выкатили танк в вестибюль, "придерживай справа, заводи влево" спустили по доскам с крыльца, снова обули танк в гусеницы, прикрепили буксирный трос.
      Сливко откинул крышку люка механика-водителя, скрылся в нем. Высунул голову:
      - Боюсь, фрикционы негодные. Потихоньку поедем.
      БМП тронулась, натягивая буксир. Ребята запрыгнули на броню.
      - Пошел!
      Фрикционы, действительно... Мягко говоря...
      Танк никак не хотел идти в кильватер БМП, рыскал вправо и влево, как лодка без руля на штормовой волне. Или как пьяный бычок на веревке за телегой. Полез, полез на обочину, потом, видимо, повинуясь отчаянным усилиям Сливко, выровнялся, но нужную точку опять миновал и полез на обочину противоположную. Так и полз, выписывая на дороге залихватскую синусоиду. Скрипя, визжа и тарахтя железом.
      - Да, - скептически оценил подоспевший Прохор, - броня крепка... Страшное секретное оружие. Романтик ты, Серый. Идеалист.
      - Идеальный изувер, - покорно внес я необходимые коррективы в свой светлый образ.
      Мы простились с Одиноковым и вернулись в Замок, к повседневным делам.
      Там меня уже давно ждали. Депутаты от этой самой лиги. В приемной непоседливо вертелась Юлька Испанка, а в кресле, закинув ногу на ногу, сидела с достоинством довольно красивенькая дама неясных лет. Но понятной профессии. Несколько изношенная - не то годами, не то образом жизни.
      Это была главная городская бандерша, правая рука Арнольда, Наташка Мамашка. В прежние годы она служила проституткой по убеждению: лучше потеть в постели, чем за станком или в поле. В нынешние годы заставляла потеть на себя других.
      Лялька смотрела на Юльку снисходительно, на Наташку - непримиримо и с подозрением. Наедине с ней меня, конечно, не оставит. Даже Прохору не доверит оберегать мою честь.
      Так и получилось. Когда я открыл перед Натальей Николаевной дверь в кабинет, они все протиснулись следом.
      - А вас я попрошу выйти пока в приемную, - сказал я Юльке, которая тут же расположилась в уголке отдыха и взялась за бутылку. И добавил угрожающе: - С вами разговор будет особый.
      - Ну выпить-то можно? За ваше здоровье?
      - Брысь отсюда!
      Юлька, вздохнув, вышла. А Наталья подплыла к столу, профессионально работая бедрами, умело стуча высокими каблуками туфель. Что ж, ин ой раз стук женских каблучков действует посильнее даже разреза на юбке.
      - Ты что творишь, полковник? - с ходу поперла на меня Наталья, садясь за приставной столик.
      Я даже растерялся. Но не Лялька.
      - Ты, шлюха подзаборная, - убедительно проговорила она спокойным голосом, поправляя револьвер на поясе, - с полковником говорить на "вы", уважительно!
      - Лялечка, - возопил Прохор, - как ты можешь!
      - Я вам не Лялечка, - ледяным тоном, - я вам референт начальника штаба. - И вышла, расставив все по своим местам и услыхав то, что я мысленно шепнул ей.
      Наталья посмотрела ей вслед оценивающим мужским взглядом:
      - Юбочка так себе, а фигурка ладная. Но материал сырой, с ней еще работать и работать. Да и что она умеет, девчонка?
      - О! - заступился я, борец за справедливость. - Она очень многое умеет. Она даже умеет совершать подвиги. Жертвовать собой ради товарищей. С двадцати метров из положения "вис головою вниз с раскачиванием" попадает из револьвера в любую пуговицу на рубашке. А как матом ругается!.. Так что вы с ней поосторожнее... Ну, я слушаю вас.
      - Вы коммунист, полковник?
      - С чего вы взяли?
      - Вы против свободы, вы против рыночных отношений, вы ввели репрессии. Вы собираетесь меня арестовать.
      - Давайте первые три вопроса оставим открытыми, они не в вашей компетенции. А что касается четвертого, то да. Против вас будет возбуждено уголовное дело. За вовлечение в занятие проституцией и содержание притонов. По старому УК отвечать будете по максимуму. Шесть лет.
      - Что ж так строго? - не ожидала. Распустились они здесь. От безнаказанности.
      - А я проституцию не люблю.
      - Импотент, что ли?
      - Нет, мне по любви больше нравится. Так вы зачем пришли? Если дискутировать, так я не умею. Я только свои доводы принимаю во внимание и оппонентов не слышу.
      - Даже если оппонент - женщина?
      - Если женщина - тем более. А вообще я разделяю человечество по еще более примитивному, чем половой, принципу. На честных и нечестных.
      Всю эту трепотню я поддерживал умышленно. На свете нет такой женщины, которая не считала бы себя умнее любого мужчины. И в этом их глупость. Конечно, она признается, зачем пришла. Но это будет ложь. А от лжи до правды всегда не больше шага.
      ...В приемной в это время тоже вовсю шла работа, по моему поручению. Лялька и Юлька дружелюбно пили кофе.
      - Он тебя трахает, конечно? - спрашивала Юлька. - Начальник твой?
      - Нет, - грустно, подыгрывая, признавалась Лялька. - Ему нельзя, у него принципы. Он только по любви.
      - Во мудак!
      - Ты полегче, - дружески предупредила Лялька. - У нас за такие слова расстреливают.
      - Тоталитаризм? - сочувственно проявила политическую эрудицию.
      - Ага, - вздохнула Лялька. - Матом не ругаемся, блуда не творим...
      - Ой, поплыла врать-то, да без весел. Так я и поверила. У вас тут, говорят, сотни две жеребцов...
      - Побольше будет. Но они - воины, - это с гордостью, - а не блядуны, это, кажется, с некоторым сожалением.
      - И даже, скажешь, не лапают?
      - Ты что? - Лялька чуть не выронила кофейник. - И не думай. И в заводе такого нет. Ну, цветы, конечно, таскают. Гостинцы всякие делают. Взглядом обласкают. Песни нам вечерами поют, у них ансамбль свой, очень престижный. Конечно, есть которые повлюблялись, дело молодое, - это Лялька сказала со вздохом, с интонацией бабки на скамейке, - жениться будут. Вот по осени, как отсеемся (чего она там сеять по осени собралась? Чересчур в образ вошла?), - разом четыре свадьбы сыграем. - Подумала: - Или шесть. Подарки уже молодым приготовили. Ребята сценарий сочиняют. Я раз подслушала обхохоталась. Они мне, конечно, по заднице надавали. Я поклялась, не спрашивай, никому не рассказывать, что они там придумали. А Серый... то есть товарищ полковник, им квартиры сразу даст, от ваших конфискованные... - На "от ваших" Юлька не прореагировала. - Ты пей кофе-то. - Вздохнула заманчиво. - Вообще, хорошо живем. Как в пионерлагере. Дружно очень. По-братски. "Один за всех и все за одного. Сделал сам- помоги товарищу". И никого не боимся. Я про такую жизнь раньше только в книжках читала, советских писателей...
      - Фантастов, - зло уточнила Юлька. - В пионерлагере... В концлагере вы живете. Скучно...
      Но действительность тут же опровергла ее слова. Насчет того, что скучно.
      Дверь приемной распахнулась, и в комнату плечом к плечу вторглись мобилизованные патриотическим призывом Прохора деды-фронтовики. В парадных пиджаках, увешанных орде нами и медалями, кое-кто с сохранившимся трофейным оружием.
      ...Прервав свой разговор с Натали, я вышел к ним, извинился, попросил подождать пару минут. Хотел было распорядиться, чтобы Лялька угостила всех чаем, но она уже расставляла стулья, стаканы и стопки. Юлька (нотабене) ей помогала.
      И я вернулся в кабинет. Чтобы застать возникший в мое краткое отсутствие судьбоносный диалог.
      Прохор (с состраданием): ...Вы знаете, как переводится проституция с древней латыни? Это слово означает - позорю, бесчещу, унижаю...
      Натали (удрученно): Это ужасно! Если бы я знала...
      Прохор (с придыханием): Ведь вы еще молоды. Вы еще красивы. Вы еще долго будете красивы. Вы могли бы осчастливить порядочного мужчину...
      Натали (с вызовом): Я еще очень многих порядочных мужчин могу осчастливить!
      Прохор (с ревнивой досадой): Я не об этом. Я о том, что вы можете выйти замуж, иметь дом, родить детей и навсегда забыть свое позорное прошлое.
      Натали (с хорошо скрытой издевкой): Да кто же меня возьмет, с моим позорным прошлым? Вот вы бы взяли?
      Прохор (заметно растерялся, баболюб): Ну, так сразу... Надо получше узнать друг друга.
      Натали (многообещающе): А что откладывать? Давайте сегодня и узнаем. Помните, где я живу?
      Тут я был вынужден прервать эти опасные игрища. И выгнал Прохора из кабинета. Он даже жениться не успел.
      - Итак, что вы хотите? У меня мало времени.
      - Мне по вашей милости тоже трудоустраиваться нужно. Хотела предложить вам свои услуги.
      - Я в них не нуждаюсь.
      - Речь не об этом, полковник. Я могла бы стать вашим секретарем.
      Когда же она доберется до сути?
      - У меня есть секретарь.
      - Эта девчонка? А у меня такой опыт...
      - Здесь, извините, несколько другой опыт нужен. Не такой специфический.
      - Вы отталкиваете от себя людей, полковник. Но я все-таки дам вам совет: не уходите далеко от моста.
      Ну вот и сговорились, нашли общую точку на карте минных полей.
      - Прощайте, полковник. - Она игриво улыбнулась. - Мы с Прохором Ильичом пригласим вас на свадьбу. А что? Проститутка и писатель - хорошая пара. Достойные партнеры в любой игре.
      Тут она права.
      - Ваша почта, - Лялька положила на стол бумаги. Настучала холодно: Прохор взял вашу машину, Наташку на хату повез. - Понятно. - Ветеранов приглашать?
      - Приглашай, - я отложил в сторону долгожданное письмо без штампов и марок на конверте. - И Сливко позови.
      Звеня медалями и шаркая подошвами, вошли деды-фронтовики. Подогретые вниманием и коньяком.
      Я поблагодарил их за ту готовность, с которой они отозвались на нашу просьбу, и сказал, что пока, к сожалению, мне нужны только бывшие танкисты, желательно механики-водители.
      - А бортмеханики? - заволновались ветераны. - Саперы нужны? Я противотанковым орудием командовал. Стрелки-радисты?
      - Пока нет, - улыбнулся я. - Самолетами я еще не разбогател.
      - Но ты об нас, полковник, не забывай. Мы еще сгодимся. Умеем давить гадов. Нам только командира дай.
      Я успокоил их тем, что они скоро будут нужны - есть у меня на них виды. И отправил стрелков-радистов и саперов вместе с истребителем танков по домам.
      - А ты власть когда призовешь к ответу? - спросил один из них уже в дверях. - Давно назрело.
      - Скоро.
      - Не тяни. А то поздно будет...
      - Вот какая просьба к вам, уважаемые ветераны, - обратился я к оставшимся. - Мне нужны ваши консультации. Для сопровождения колонны у меня нет боевой техники. Необходимо максимум за сутки восстановить танк времен Отечественной. Он в приличном состоянии, вы его знаете, в Музее стоял.
      - Т-60? - уточнил танкист. - Легкий?
      - Он самый. С виду вполне цел, но не на ходу. Мои ребята, конечно, эту машину не знают, помогите им.
      - Посмотрим, конечно. Раз такое дело... - Это танкист сказал.
      - Я, правда, самоходчик, да, думаю, вместе разберемся, - поддержал другой.
      - А я на "тридцатьчетверке" воевал, - это третий, - но Т-60 видал, внутрь лазил, один раз его из боя на буксире тащил. Разберемся, полковник.
      Вошел Сливко, в рабочем комбинезоне, чумазый, вытирая руки ветошью.
      - Вот, товарищи, командир танка сержант Сливко. Вы поступаете в его распоряжение. К двадцати двум часам доложить свои выводы.
      - Разрешите выполнять? - они, кряхтя, поднялись все разом, правда в три-четыре приема.
      - Выполняйте.
      Я с нетерпением распечатал конверт.
      "Милый Алеша! Не верь тому, что тебе говорят. Пойми, все как раз наоборот. Я по-прежнему люблю тебя и скучаю с каждым днем все сильнее. Мне так одиноко, будто живу в глухом лесу, среди диких зверей, которых становится все больше. А по ночам, Алеша, меня мучают страшные, непонятные сны. То какой-то полудохлый или пьяный лев, то какой-то шакал поганый, почему-то в фуражке. А один раз приснилось, будто я маленькая и меня привели к логопеду. Который оказался беззубым зубным врачом. Леша, не верь злым языкам, что врут, будто я увлеклась военным. Какой он военный? Торгаш он вылитый. Ты подумай хорошо - зачем он мне нужен? И всего-то капитан. И рожа у него поганая. Лапоть рязанский.
      Недавно смотрела по телевизору американский фильм. Как на фургон в прериях разбойники напали, ограбить хотели. И даже расплакалась - так один ковбой на тебя похожий, прямо одно лицо.
      Когда же мы с тобой увидимся? Дай весточку, а то зачахну без любви, как Кармен. Живу одной надеждой. Только твоя Любаша".
      Наконец-то!
      - Лялечка, срочно Майора ко мне. Или он тоже с Прошкой по блядям поехал?
      - Вот еще! Он в приемной. Я его вызвала, когда письмо увидала.
      Ну вот, Натали, а вы говорите... Нет, Лялечка, никогда тебе достойной цены не будет.
      Я с торжеством помахал письмом перед лицом Майора.
      - От Надежды? И что сообщает?
      - Любит, верна, ждет! Как мы и предполагали, сведения о новом штурме примитивная деза. С целью заставить нас сосредоточить силы на обороне моста и ослабить прикрытие колонны.
      - Я бы не торопился с выводами, - поосторожничал Майор. - Город мы оставляем пустым. Это опасно. Что дальше?
      - Пусть Волгин найдет человека, который может знать какое-то лесное логовище. Вроде охотбазы, или охотничьего домика, или какой-то резиденции экс-Губернатора.
      - Ага, - обрадовался Майор, - нашлись, голубчики. Там, значит, сошлись? Все?
      - Все трое. И Ваня Заика там, и Губернатор низложенный, и этот поганый мент-предатель Козлов. Я думаю, наш наезд на город застал их там, на оттяжке. Охотнички ведь...
      - Хорошая компания, да? Символическая такая. Триада преступной власти в миниатюре.
      - Без эмоций, Майор. Побереги их до лучших времен.
      - Что еще?
      - Ну, силы собирают по округе, это мы знаем. А вот с оружи ем у них напряг. И, похоже, Ваня столковался с каким-то капитаном. В соседней воинской части.
      - Там этих капитанов до хрена.
      - А наш-то особый. Скорее всего, страдает фурункулезом: по ориентировке - "рожа поганая". "Рязанский лапоть" - это как думаешь? Лопух? Уроженец Рязани?
      - Рязань... Грибы с глазами? Не похоже. Рязань косопузая, что ли? Подойдет?
      - Ну вот, - удовлетворенно подытожил я. - Значит, капитан в прыщах на лице и с пузом на фигуре. Ты его выманишь, мы его заберем. И разберемся. А командиру части на всякий случай намекни, что, мол, если тайное хищение не удастся, то за ним может открытое нападение воспоследовать.
      - Какие ты слова знаешь, - восхитился Майор.
      Наконец очередь до Юльки дошла. Не зря ведь на нее в письме намекалось. То, что она - из Ваниных телок, мне известно было. Но сейчас этот факт особое значение получал.
      - Расскажи мне о себе, красавица.
      - Родилась я не так давно. Можно сказать, совсем недавно. В семье советских педагогов. Они меня хорошо воспитали и дали красивое имя Джулия. Уменьшительно-ласкательно - Джульетта. По-нашему - Юлька-оторва. Отличаюсь большими способностями. Все науки схватываю на лету. Но неусидчива. Предпочитаю поваляться, с хорошим мужиком. С детства увлекалась рисованием...
      - Достаточно. Пойдешь на работу в мастерскую художественных промыслов. Будешь деревянные ложки расписывать.
      - Вот еще!
      - У Ляльки научилась? Ты с нее пример не бери, далеко зайдешь. Что еще хочешь сказать?
      - А я больше ничего не знаю. Даже таблицу умножения забыла... Ну я пошла?
      - Никуда ты не пойдешь. Я тебе пропуск не подпишу. Останешься здесь, поживешь с нами. Пока что-нибудь интересное не вспомнишь.
      - Вы не имеете права!
      - Кто сказал?
      - Все говорят.
      - А ты всех не слушай. Ты меня слушай. Все, иди, детка. Мой секретарь тебя устроит.
      Зазвонил телефон.
      - Серый? Это я, Прохор, - шепотом почему-то.
      - Здорово, жених.
      - Не смейся, я стараюсь быть тебе полезным. Я рискую ради твоего дела. Я расколол ее...
      - Это в каком смысле?
      - Ты невыносим. Она проговорилась, что в Заречье готовятся к штурму. Они уже сконцентрировали свои силы у моста, окопы нарыли. Ждут отправки колонны, чтобы взять город.
      - Спасибо, Проша, - сказал я проникновенно. - Штирлиц ты мой. Будь осторожен. Береги себя. Ты еще нужен Родине. И постарайся как бы случайно проговориться своей невесте, что ты сообщил мне об этом факте. Если останешься жить, я представлю тебя к награде. Действуй, старина. Совет вам да любовь.
      В двадцать два ноль-ноль явился мой танковый консилиум. В полном составе. Докладывал Сливко.
      - Мы, товарищ полковник, все посмотрели, составили дефектную ведомость. Зачитать?
      - Основное.
      - Основное такое будет. Значит, как я говорил, на диски фрикционов надо накладки наклепать. Это мы заставим чего-нибудь сообразить ребят из автомастерской. Аккумулятор уже нашли, на подзарядку поставили. Проводку меняем. Поролон на сиденья достали, девчата его чехлами обшивают. Ну, лючки-амбразуры расклепали - вот товарищи ветераны говорят, обязательно они нужны для применения личного оружия. Еще там кое-что по мелочи набралось. Но главный дефект - в движке подшипники поплавлены. Коренные и шатунные. Таких не достать. Нигде их быть не может.
      - Разрешите, товарищ полковник? - встал бывший самоходчик. - У нас в полку, в сорок четвертом году, "зисок" был, боеприпасы подвозил. Так вот когда у него вкладыши полетели, водитель наш знаете чем их заменил?
      Откуда же мне знать?
      - Из своего ремня нарезал. По нужному размеру. И с этими вкладышами машина до Праги дошла. Только кожа нужна настоящая.
      - У Пилипюка спрошу, - сказал Сливко, - он запасливый.
      - Что еще?
      - Карбюратор разобрали, в ацетоне отмокает. Свечи нужно искать, бобину. Вообще, всю электрику.
      - А вот эти, как их, бандажи на катках?
      - Послужат еще, - успокоил тот, что на "тридцатьчетверке" воевал.
      - До Праги - не обещаю, а пару раз в Дедовск скатать - выдержат.
      - Выдержат, - подтвердил и "самоходчик". - Надо бы только их хорошенько каким-нибудь нежным маслом смочить, вроде касторки.
      Ну это - опять к Пилипюку, он запасливый.
      - А свечи надо у Михалычева зятя спросить, он в прошлом годе со свалки какой-то старый грузовик сволок, восстановил, говорят, катается. Значит, нашел свечи. Может, и нам подойдут.
      - Теперь насчет вооружения, - продолжил Сливко. - Здесь так дело обстоит. Один гранатомет, что для БМП, легко можно на место ПТУРСа приладить. Два станка, кронштейна, значит, к пулеметам ребята нарисовали. Можно в мастерские отдавать. Турельку для гранатомета, что на танк пойдет, тоже прикинули. Только с башни люк придется снять, внутри ведь гранатомет не поставишь...
      Это даже мне понятно - реактивная струя, все равно что внутри танка снаряд взорвать. Может, и похуже.
      - Вроде все, товарищ полковник.
      - Хорошо, спасибо. Все свободны.
      Сливко вышел, а танкисты замялись.
      - Что за вопрос? - помог им.
      - Мы проситься хотели.
      - Куда?
      - В твой отряд, колонну сопровождать. Хоть двоих-то в танк возьми.
      - Нет, - решительно отказал я. - Вы свое дело еще раньше сделали. Теперь наш черед врага громить. - И подсластил отказ: - Но главное - я не могу город без гарнизона оставить. Враг за рекой. На вас надежда.
      - Оружие дашь? Или со своим приходить?
      - Вы поступите в распоряжение начальника милиции, - благоразумно уклонился я. - С ним и решайте эти вопросы.
      Позвонил Майору:
      - Мне гранатомет нужен.
      - А какой?
      - У тебя какие?
      - РПГ-7 и АГС.
      - А какой лучше?
      - А оба хороши.
      - Вот оба и давай.
      Сегодня опять длинный день выдался. А завтрашний еще длиннее будет. И я решил чуток сдезертировать, пораньше в койку упасть.
      Уж полночь близится...
      Однако не спалось. Не сказать, что мысли одолевали, нет. Откуда им взяться после такого дня, все в расход пустил. Но что-то мешало, не давало уснуть. То ли железный бряк за окном (ребята все еще возились с техникой), то ли лунный свет на полу. А может, и тихие голоса и приглушенный звон гитары в Рыцарском зале.
      Томно как-то, пусто в душе. Жениться, что ли, пора пришла? А что? Самое время. Вон, Прошка, старше меня, а каким козлом запрыгал. Допрыгается...
      Наконец все стихло. Из дальней комнаты поплыл плавный, гулкий бой часов. Я было смежил усталые вежды.
      И тут же размежил их, широко и испуганно: откуда-то из таинственных глубин Замка послышался тяжелый мерный стук. Все ближе и ближе, все громче, нарастая. Будто движется неумолимая статуя Командора, грузно ступая, бренча доспешным железом. Я приподнял мутную голову. А хотелось спрятать ее под подушку...
      И тут вдруг взвился под потолок, рванулся в окна и разлетелся окрест истошный многоголосый девичий визг. Следом за ним гулкий стальной грохот - дребезжание, будто мальчишка гнал по булыжникам консервную банку. Короткая мертвая тишина - обвальный могучий хохот. Задрожали от него старые стены.
      И почти сразу распахнулась дверь, и в нее почти упала, задыхаясь от смеха, Лялька. В пижаме, босиком и с любимым длинноствольным "Питоном", матово блестевшим воронением в лунном свете. За ее спиной маячила тоже полуголая Юлька.
      - Ну и что? - Я опустил на тумбочку автомат.
      ...Оказывается, ребята надумали попугать девчонок Алевтины, когда они дружной стайкой пойдут из душа в спальни. Антураж Замка вполне этой цели благоприятствовал. Как раз на их пути, на площадке парадной лестницы, по обеим сторонам трехметрового в вышину и ширину зеркала, стоят, никого не трогая, полые рыцарские доспехи. Ребята обрядили в них Пилипюка с тем, чтобы он в нужный момент ожил и, тяжело бряцая железными башмаками, угрожающе подняв меч, пошел вниз по ступеням, девчонкам навстречу.
      Задумано было хорошо, не спорю. Но исполнено погано. На третьей сверху ступени Пилипюк запутался в непривычной обуви, грохнулся ниц со всей дури и покатился вниз, гремя, как большой чайник с плохой крышкой.
      - Лежит! - хохотала Лялька, размахивая револьвером. - Сам встать не может. Девки на нем прыгают. А он изнутри бубнит, как самовар в трубу. Побежали посмотрим, пока не встал!
      Сейчас, только побреюсь. И бороду расчешу. Канальи!
      Лялька все никак не могла остановиться, дергалась как от щекотки. А вот Юлька не смеялась. Юльке, похоже, грустно было и завидно, что к ней такое беззаботное веселье не имеет никакого отношения, что ей никогда, наверное, не доведется попрыгать на каком-то поверженном, бубнящем, как самовар, Пилипюке.
      Мне их обеих жалко стало. Да они еще и босиком.
      - Ну-ка, идите сюда. Обе. - Я сел на тахте и распахнул одеяло, как старый ворон старые крылья. - С ногами забирайтесь.
      Они угрелись у меня по бокам, затихли. Комната налилась лунным светом. Напуганные было грохотом и визгом соловьи в парке снова взялись за свое дело.
      - Сейчас хорошие ночи, - сказала Лялька.
      - Ага, - вдруг добавила Юлька. - В такую ночь сидеть бы у костра, на берегу реки, и смотреть, как плывет в ней луна со всеми своими звездами.
      И это говорит девочка, которая прошла через такую грязь и такие мерзости.
      - А потом звезды тускнеют, и не заметишь, как светлеет вокруг. И птицы начинают просыпаться. И вода в реке совсем другая, уже утренняя. Даже журчит по-новому.
      Шум на лестнице стал стихать. Надо пойти разобраться для профилактики.
      Я натянул брюки и вышел в коридор. Вмиг все рассыпались по комнатам. Однако рыцаря, уже пустого, успели поставить на место. Один Генка Рыжик замешкался, он всегда опаздывает, задумчивый такой, весь в себе.
      Вытянулся, руки по швам, глаза блестят.
      Доложил:
      - Старшина Пилипюк с лестницы упал, товарищ полковник.
      - Не ушибся? - Интересно, как он соврет начальству?
      - Никак нет, он в бронике был.
      - И в шлеме? - улыбнулся я. - Всем участникам акции - два наряда.
      - А мата не было, товарищ полковник, - нахально заявил Рыжик.
      Ага, так я и поверил, что Пилипюк без мата по лестнице катился.
      Да, такие вот дела. Старшина Пилипюк. Женат. Двое детей. Четыре ранения. Одно из них - тяжелое. Личных задержаний даже не помню сколько... А он в прятки играет. С лестницы сыплется. Малой такой хлопчик.
      Я вернулся к себе. Юлька уже ушла, Лялька свернулась клубочком.
      - Брысь, - сказал я.
      Она села в постели.
      - Мне жалко ее. У нее так жизнь нескладно сложилась. Ее еще в шестом или в седьмом классе то ли изнасиловали, то ли совратили. То ли учитель физкультуры, то ли учитель труда. А после мальчишки все время приставали. Ну почему так получается?
      - Потому что всякие дол...
      - Наряд вне очереди, - предостерегла Лялька.
      - ...всякие ...педагоги учат в школе не любви и дружбе, а презервативами пользоваться, - зло сказал я. - Я этим... педагогам еще вжарю. Когда вернусь. Иди спать. Завтра день трудный.
      - А когда они у нас легкие? - проворчала Лялька и забрала свой револьвер.
      Я лег на ее место в теплую, согретую девичьими телами постель. И подумал - какие они разные. И какие одинаковые. Только одной повезло, а другой нет. И кто за это должен ответить?
      Утром я провел совещание в Горотделе, возложил на Волгина всю полноту власти и ответственности за порядок в городе в мое отсутствие. Особо указал на повышение бдительности и дисциплины. На необходимость (все-таки) обезопасить мост от вторжения и Замок от захвата.
      - В Замке ставляю пять человек. Но ты на них не рассчитывай. В случае штурма обходись своими силами. Держи Горотдел. Ополченцев тоже не привлекай, жертвы среди мирного населения нам совсем ни к чему. Патрули все снять на это время, все резервные силы сосредоточить на мосту. Связь с нами держать постоянно, посади на это специального человека. Рации у нас хреновенькие, но мы постараемся держаться от города в радиусе не более пятидесяти километров. Если что - рванем на помощь.
      После совещания я задержал в кабинете участкового уполномоченного Хлопчика. Похвалил его. Пообещал, что, как только Правительство определится с выработкой новых форм наград и поощрений, представить его первого.
      - Спасибо, товарищ полковник.
      - И вообще, мне кажется, вам пора переходить на новый уровень работы. - Я повернулся к Волгину: - Как считаешь?
      - Бесспорно.
      - Нет, товарищ полковник, - отказался Хлопчик, - не сманивайте, не пойду.
      - Что так? Обиделся?
      - Дел много. Извините, некогда мне. У меня сейчас профилактическая беседа с подростками. А потом - с работниками ЖЭКов: выработка мер по сохранности жилого фонда. Ну там, лифты, подъезды, малые формы. Извините.
      Во как! Может, если бы мы наше Российское правительство, к примеру, дворниками поставили, мы б через два дня чистотой захлебнулись, а? А они, вишь, страной управлять тужатся, по незнанию своему. Кто б им подсказал?
      - Ты на рынке давно не был? - спросил Волгин, когда Хлопчик торопливо вышел.
      - Давно, - признался с неохотой.
      - Все тебе некогда. - И этот критикует. Забыл мое добро, как я его возвысил. - Все у тебя задачи глобальные. Но уж если что начал, хоть контролируй до конца.
      - А ты у меня зачем? - напомнил. - Ладно, вот сейчас как раз и зайду. Потому что по пути. - Спросил: - Что-нибудь выяснил с резиденцией?
      Волгин вздохнул.
      - Кое-что. Резиденций у нашего Губернатора аж шесть, не считая тех, что за пределами губернии. Самая подходящая - охотничий терем, в глуши. Там раньше охотбаза была. Но как туда тропу сыскать, никто не знает. Приближенные-то, доверенные лица, лакеи все эмигрировали в Заречье. Выяснил, что только профессор Кусакин может вспомнить, он в давние годы с охотоведом дружил, навещал его в глуши сосновой.
      - Добро. Но до моего возвращения ничего не предпринимать. Все, я на рынок пошел.
      Но на рынок можно было и не заходить. Ну разве что глаз и душу порадовать.
      Чистота, порядок, Хлопчик даже туалеты на колесах сумел организовать. Но главное - никто никого не боится. Не суетятся продавцы, лихорадочно меняя ценники и срочно закрывая киоски, когда вдруг пронесется тревожной волной шепоток о какой-то проверке; не боятся покупатели, что их обсчитают (были два прецедента, сажать не стали, выгнали к едрене матери, на их место живо честные нашлись); не мелькают тут и там опасные лица бритоголовых качков; не заманивают в свои сети наперсточники и лотерейщики. Не шляются пьяные, не шныряют вороватые мальчишки, не просят подаяния нищие. Вообще как-то празднично здесь стало, по-хорошему базарно.
      Хоть что-то мы все-таки сделали. А сделаешь хорошо одно, пусть и малое, сразу же тянет сделать другое, побольше. Диалектика, стало быть, такая...
      В хорошем настроении, теряя его на ходу, пошел с рынка на заседание Правительства.
      Достали они меня. Командуют. Вызывают. Поручения дают. А ведь, считай, я их на это место посадил, властью облек. Отблагодарили. Но, однако, ничего. Как говорится - не только еще не вечер, но и музыка не долго играла.
      В повестке дня в очередной раз самый неотложный вопрос: борьба с безработицей. Потому, видно, и пригласили начальника штаба, что в решении этой задачи скрыт большой резерв снижения уровня преступности (см. материалы А.Дубровского).
      Сев за стол, я окинул испытующим взором правительственные лица вроде умные и пухнуть еще не стали от трудов великих. Да и не с чего им пока пухнуть. Я их сразу предупредил, после избрания, что льгот и привилегий им никаких не будет до тех пор, пока они не обеспечат всеобщий достаток и благоденствие. Вот тогда посмотрим. И воздадим каждому по делам его, трудам и заслугам. Будет хорошо народу - будет хорошо и вам. И наоборот, стало быть, тоже справедливо. А то, ишь, повадились - рвутся во власть, как голодные шакалы к миске. А дорвутся - и давай жрать, строить, переводить, устраивать... На остальные дела, на народ, стало быть, уже ни времени, ни сил не остается. Да и на хрена он им нужен, этот народ, не для того ведь рвались...
      От этих праведно-гневных мыслей отозвал меня голос председательствующего, предоставив мне первое слово. Тут я еще больше разозлился, уже на своих.
      - А почему это, граждане Правительство, - стал спрашивать, - вы с меня начали? Все свои дела на милицию мечтаете повесить? Мы для чего вас выбирали? - И сам же стал отвечать:- Ваша прямая обязанность - включить городскую экономику. Создать рабочие места, пустить производство и нала дить сбыт продукции, обеспечить взаимовыгодные отношения между поставщиками, производителями, торговлей, грамотно регулировать цены. Это что, задачи милиции? Извините, у нас совсем другие задачи. Давайте не будем друг другу в тарелки заглядывать. А то ведь так вы еще призовете нас митинги и демонстрации протеста разгонять. Не надейтесь: сами создадитесами и разгонять будете. Моя милиция - народная. Она за народ, а не против. Она против преступников - на улице, в правительстве, везде. А с народом боритесь сами, создавайте такие условия, чтобы он не на митинги шел и в кабаки, а на работу, к примеру...
      - По существу бы, Алексей Дмитриевич, - попросил кто-то. - Ближе к вопросу.
      - Куда уж ближе. Завтра мы отправляем колонну за продовольствием. По вашему поручению. Сегодня к вечеру вы должны предоставить мне материалы по состоянию трудовых ресурсов города. Отметите, какое количество рабочей силы мы сможем обеспечить работой в ближайшее время. Особо выделить, какое количество людей остается не занятым. По последним дать развернутый социальный портрет: образование, вторые специальности, семейное положение, жилищные условия. Отдельный список тех, кто имеет садовые участки, склонен к работе на земле.
      - Простите, а зачем?
      - А затем, что на прошлом заседании вы сами обязали меня наладить постоянное продовольственное снабжение города без напоминаний со стороны Правительства. А Правительство знает положение в деревне? Чем вы собираетесь кормить горожан? Ляжками-бушками? Западными объедками? Селу не хватает не только техники, горючего, денег, удобрений. Селу не хватает рабочих рук. Работать там некому. А у нас негде. Вот мы и отправим на село избыток рабочей силы.
      - Принудительно?
      - А как получится. Жилье там есть. Семейным предоставим дома, усадьбы. Для холостых организуем общежития. Да, в эти списки включите не только имеющих рабочие специальности - там нужны учителя, врачи, экономисты...
      - Милиционеры, - ехидно добавил член Правительства, ведающий городским транспортом.
      А ответственный за социальное строительство недовольно пробурчал:
      - Но сбор и обработка такой информации потребует времени.
      - Оно у вас есть. - Серый, он злопамятный, он сейчас всем отомстит. Теми же словами. - Целый день впереди. До позднего вечера. Вы же сами назначили мне сроки. И к вечеру же подготовите грузовой автотранспорт для формирования колонны.
      - Реквизировать?
      - Реквизировать, взять в аренду, конфисковать - это ваша проблема. Но если с владельцами возникнут разногласия - помогу. В меру своей компетентности, стало быть.
      В обсуждении второго вопроса повестки дня я также принял участие. Рассматривался проект указа по борьбе с пьянством и алкоголизмом.
      В основном я согласился с проектом.
      - А вот эти пункты уже сейчас нужно пропустить через печать, - сказал я Прохору.
      - Какие именно?
      - "Лицам, систематически употребляющим алкоголь, запрещается занимать ответственные должности как в производстве, так и в управлении". И сделать понятное разъяснение, положим, от водителя транспортного средства до высших органов власти. Далее: "Лица, задержанные за управление любым транспортным средством в нетрезвом виде, лишаются водительских удостоверений и иных аналогичных документов пожизненно". Добавить сюда еще один пункт: "В случае, если лицо, лишенное права управления транспортными средствами в связи со злоупотреблением алкоголем, будет вторично задержано по этой же причине, оно подлежит расстрелу на месте". Возражений нет? Или мне нужно напомнить о последствиях этого вида преступления?
      Вообще этот вопрос нуждается в более глубокой проработке. Мои специалисты это делают. В свое время мы войдем в Правительство с соответствующими предложениями. И не надо пускать слюни по поводу неэффективности "сухого закона". Все дело в правильном его применении. А такой опыт есть. Наш, отечественный. - Я полистал свой рабочий блокнот. Это говорят иностранцы: "Пьянство в Московии запрещено... Пьяных тотчас отводят в "бражную тюрьму", нарочно для оных устроенную. Чрез несколько недель освобождают под поручительство. Замеченного в пьянстве вторично снова сажают в тюрьму надолго, потом водят по улицам и нещадно секут кнутом. Поручителя тож. За третью же вину опять в тюрьму, потом под кнут; из-под кнута в тюрьму, из тюрьмы под кнут, и таким образом "парят" виновного раз до десяти, чтобы наконец пьянство ему омерзело. Но если и такое исправление не помогает, он остается в тюрьме, пока не сгниет..." И потому "русичи соблюдают великую трезвость, которой требуют строго и от вельмож и от народа". Такие, стало быть, уроки древней истории.
      С тем я и покинул высокое собрание, оставив его в глубокой озабоченности.
      И этот день летел, как пуля над озером.
      Вернувшись в Замок только к вечеру, я застал во дворе обе наши боевые машины совершенно готовыми к рейсу, с ревущими моторами и с заносчиво торчащими на башнях гранатометами.
      На танке даже успели обновить бортовую надпись "За Родину!". "За Сталина" на другом борту я бы тоже восстановил - мне все-таки импонировали его методы борьбы с уголовщиной и умение свысока разговаривать с мировым капиталом.
      Экипажи машин были сформированы. Участники продовольственной экспедиции занялись сборами.
      Я предупредил весь гарнизон Замка об отбое в двадцать два ноль-ноль.
      Ну, что ж... "Фабрики - рабочим" у меня уже немного получается. "Мир - народам" - до этого еще далеко. Значит, что там, в уроках истории? Ага, вот!
      Земля - крестьянам
      Колонна формировалась на площади перед Замком, хвост ее терялся в тенистых утренних улицах, тянулся до самой горы, залитой поверху лучами где-то поднимающегося над землей солнца.
      Головной машиной я настоял поставить моего открытого "козлика". За рулем - старшина Пилипюк, сзади - двое автоматчиков. Майор настоял, чтобы мы все надели броники и каски. Я спорить не стал, поскольку командовал экспедицией все-таки он, но в глубине души сомневался, что Ванины оборванцы посмеют напасть на колонну. У него еще не так много сил, да и оружия недостаточно. К тому же - что за воинство? Сброд сплошной, шпана. Какое у них уменье? Ну, безоружных порубить автоматами, ну, в своих разборках друг в друга пост релять. А настоящего боя они не знают. Враз разбегутся, когда почувствуют силу и опыт профессионального противника. И потери при том понесут большие.
      Хотя, с другой стороны, отбить пару машин с продовольствием для него заманчиво. Наверняка уже в своей берлоге лапу сосут. Да главное в этом - нельзя Ване с пустыми руками, с позорным поражением на сходняк идти, затопчут.
      - Заводи! - послышалась команда в мегафон.
      Почти разом взревели моторы, синий чад поплыл над площадью. Где-то с хвоста колонны взмыла в небо ракета. Тронулись. Со ступенек грузовиков посыпались провожающие - девчонки Алевтины в основном. Лялька, обиженная, что ее не взяли в экспедицию, сердито махала из окна приемной. На тротуарах стояли ранние горожане. Отчасти встревоженные и разочарованные (привыкать стали к безопасности), отчасти привлеченные интересным зрелищем.
      А посмотреть было на что. Сразу за головной машиной чапал по брусчатке узкими траками диковинный раритетный танк. В откинутом люке механика-водителя качалась голова Генки Рыжика в круглом шлеме с опущенным на лицо щитком; в башне, положив одну руку на закраину люка, а другую на ствол гранатомета, стоял довольный Сливко. За танком - вереница: грузовики бортовые, тентованные, два пикапа с деньгами, даже самосвалы для картофеля и зерна, бензозаправщик, санитарный фургон, техпомощь. Замыкала колонну БМП с двумя ручниками, гранатометом и десантом на броне.
      Когда проезжали мимо Горотдела, в распахнутое окно умышленно вырвался из динамиков любимый солдатский марш "Прощание славянки". Под его берущие за душу звуки колонна сползла к мосту, прекратила движение. Командир "Беспощадного" подошел к моей машине, поставил ногу на подножку.
      - Шевелятся? - спросил я, кивая в сторону Заречья.
      - Не особо. Больше демонстрируют.
      - Если вдруг все-таки полезут...
      - В город не пущу.
      - У тебя всего двенадцать человек.
      - Во-первых, полковник, - каких! Во-вторых, у меня два пулемета, пушка и гусеницы.
      - Добро. Бди, Капитан.
      Он вздохнул и отошел на шаг от машины.
      - Я и так бдю. Вы там делом занимаетесь, а мы тут бдим. Ребята ворчат, песню сложили: "Не смеют, что ли, командиры..."
      Далее - по тексту.
      - Скучно?
      - Скучно.
      - Дать задание?
      Капитан усердно закивал.
      - Ведра, веревки есть?
      - Два ведра есть.
      - Мало, нужно еще десять. В ближайших домах попросите. С отдачей.
      - И что делать? - насторожился. Подвох почуял.
      - С этого края моста воду из реки черпать и сливать ее обратно в реку с того края. Под песню. Про русские штыки.
      Мгновенное недоумение в глазах Капитана сменилось поочередно обидой и смущением.
      - Уел, полковник. Вас понял.
      - Именно потому мы там можем делом заниматься, что вы здесь зверя в норе держите. Граница должна быть на замке.
      - Ладно, бывает. Счастливый путь, хорошей добычи.
      - И вам - доброй охоты.
      Подняли шлагбаум. Колонна тронулась, перевалила через мост, пошла главной улицей Заречья. Демонстративно ощетинившись оружием.
      Совсем недавно я здесь был. А уже не узнать цветущего вчера района. Сорно на улицах, немытые стекла в домах, пожухлая листва деревьев, зачахшие газоны. Бродячие собаки появились. Ветер катает тротуарами пустые банки из-под пива и колы. Безлюдно. Только изредка в окне колыхнется штора, мелькнет настороженный взгляд охранника или сторожа. Да, братаны, обирать да грабить куда проще, чем работать. Это вы давно поняли...
      Почти сразу за городом дорогу обступил лес, смыкая над ней верхушки деревьев. И с каждым километром он становился все чище, чаще и глуше.
      Пилипюк, застыв за рулем, что-то проворчал сквозь зубы. Похоже, ругался неслышно.
      - Ты о чем? - спросил я, протягивая ему сигарету.
      - Дожили мы с вами, товарищ полковник, - по родной земле в магазин на танках ездим.
      Так ведь война. Что еще скажешь?
      Дорога, казалось, сжималась с боков. Деревья подступали к ней все ближе. Иные елки совсем на обочину вышли, протянули над полотном красивые размашистые лапы. Они цепляли, скребли тенты грузовиков, неохотно отклонялись и долго потом качались. Без ветра. Над пустой дорогой. Будто сидела на ветке большая птица и, спугнутая, взлетела, толчком ее раскачав.
      В лесу еще было полусумрачно. Солнце путалось где-то среди деревьев, иногда бросало в просвет длинный пронзительный луч, и он трепетной полосой дрожал на влажном от росы асфальте.
      Дорога вошла в крутой поворот, еще ближе и гуще обступили ее деревья. Самая большая ель упрямо и угрожающе встала на изгибе шоссе, вплотную к покрытию.
      - Заманчивое место, - угадал мои мысли Пилипюк. - И кюветы глубокие.
      И елка эта - обреченная.
      - Ага, подходящее, стало быть. Заметим?
      Лесной терем
      - Ваня, - продышал радостно Малюта. - Дозорный прибег. Прошла колонна.
      - Большая?
      - Пусть сам скажет. Позвать его?
      - Зови.
      Ваня спустился следом в общую залу, где за общим столом занимались трое: Семеныч чистил пистолет, Губернатор диктовал, Гоша Заречный, тая усмешку, записывал.
      - Чего это он? - спросил Ваня Семеныча, кивнув в сторону Губернатора.
      - Не пил сегодня. Обращение к народу пишет. Головоломку очередную. Семеныч отложил протирку, заглянул в ствол. - Но дальше "Дорогие горожане" никак у него не идет.
      - Подсказал бы.
      - На х...? - Семеныч надел на ствол пружину, натянул затвор. - Пусть поработает.
      Губернатора вдруг прорвало:
      - "Тяжелые испытания выпали опять на нашу долю. Я, как ваш Губернатор, облеченный вашим доверием, заявляю. Не поддавайтесь на провокации бандитов... - Гоша хмыкнул. - ...Коммунистов и националистов всех мастей, которые хотят повернуть вспять завоевания демократии. Я надеюсь на ваш здравый смысл. Вдохнув воздух свободы, отринув оковы тоталитаризма, вы не позволите вернуть вас в мрачное прошлое. В эти трудные дни я, как всегда, с вами..." - Гоша чуть не заржал откровенно. Он давно уже ничего не писал, просто водил ручкой по бумаге.
      С террасы вошел дозорный, в камуфляже, с биноклем на груди.
      - Ну? - сразу подстегнул его Ваня.
      - Чем нукать, покормил бы сперва, - дозорный положил бинокль на подоконник, сел в кресло, развалился устало, разбросав ноги, раскинув по подлокотникам руки. Дисциплина падала. - Сухпай еще вчера подобрал. Хорошо хоть водой вволю запасся. И ночь не спал.
      Гоша отшвырнул ручку, взял со стола тарелку, набросал в нее что подвернулось, налил полфужера водки.
      Дозорный сдвинул ноги, поставил тарелку на колени, стал руками хватать с нее куски - тоже что подворачивалось.
      - Колонна большая, - говорил он, жуя и глотая. - Одних грузовиков двенадцать. В голове - танк с какой-то чудной пушкой, не разобрал...
      - Не понимаю, откуда у них танк?
      - Ты многого, Ваня, не понимаешь. - Семеныч заслал обойму в рукоятку.
      - ...В хвосте - бронетранспортер, тоже с пушкой и пулеметом.
      - Людей много? - Ваня сделал вид, что не расслышал Семеныча.
      - Числом примерно... щас скажу. В кабинах - по двое, водила и автоматчик; в бэтээре - на броне десяток и внутри, сколько, не знаю. Душ с пятьдесят наберется. На взгляд. А что под тентами - кто скажет?
      - Все?
      - Не все. "Уазик" идет, в нем почему-то штатские, много. Зачем?
      (Приврал чуть дозорный, штатских Сергеев не много взял: экономиста-аграрника, двоих переработчиков, представителя Завода сельхозмашин и одного члена Правительства.)
      - Расширяется Серый. На оперативный простор вышел. - Семеныч убрал пистолет в кобуру. - Город очистил, за округу взялся, все дальше нас гнать будет.
      - Не каркай! - сорвался Ваня. - Мы еще своего слова не сказали. - И к дозорному: - Серый в колонне?
      - Ага, с ними. Во главе идет, на "джипе" старом. С ним - всего четверо.
      - С него и начнем. Отрубим от колонны. Живьем возьмем. И все. Позовите Егеря!
      - Спит он где-то, Ваня.
      - Я ему, блин, посплю!
      Мягким шагом вошел Егерь. Суховатый, гибкий мужик, со смешанной повадкой рыси и волка.
      - Что в городе?
      - На мосту - как было, бронетранспортер и десяток десантников. В Замке - пять человек и девка с котом.
      - С каким еще Котом? - насторожился Ваня.
      - С рыжим.
      - Шутишь? - потемнел лицом.
      - Не до шуток, Ваня, - не испугался Егерь. Он вообще никого не боялся. Ему - что? Чуть не так - растворился в лесу, как туман под солнцем, исчез сучок под ногой не хрустнет, ветка листвой не дрогнет. И следа за ним не останется.
      - Не до шуток, - Ваня, соглашаясь, загнал внутрь раздражение и злость. - Знаю, что делаю. Серый купился на нашу туфту, почти все свои силы с колонной увел. Вот мы и сделаем, что обещали... Гоша, ты город просрал, тебе его и вернуть велю. Возьмешь мост, разом. Часть людей - время еще есть - в обход горы пошлешь, пусть на Замок врасплох грянут, передавят всех, вместе с котом. А после - всей силой - ментов в отделе. Ты, Семеныч, возьмешь чеченов, их голов десять наберется, и Малютиных ребят. Твоя забота - колонна. И Серый.
      - Охренел, Ваня? - Семеныч был не трус - не дурак просто. - Всех разом положить хочешь? Чтобы на сходняк чистеньким явиться, нашей кровью омытым?
      Угадал Семеныч. Да оно и не трудно было. Ваня, в отчаянии, решился на попытку вернуть утерянное. Не столько город, сколько авторитет. С тем, что сейчас, на сходняк идти - по полу размажут и последнее отберут.
      - Стратег! - хлопнул Семеныч ладонью по столу - все на нем подпрыгнуло, иное, зазвенев, попадало. - А если Серый не клюнул, если он в городе засадный полк оставил? И твоя агентура прокололась?
      - Я за свои сведения ручаюсь, - хмуро вставил Егерь.
      Гоша мудро помалкивал, каракули на головоломке рисовал.
      - Ты пойми, - яростно уперся Ваня, - это шанс хороший. Возьмем город и встретим Серого на мосту...
      - Не самого Серого, - начал догадываться Семеныч, - его колонну.
      - Врубился, умный мент. На мосту все оставим как сейчас есть. БТР, шлагбаум, ребят своих под видом десанта. А как полколонны мост перейдет рванем его и с двух сторон, на двух берегах оставшихся покрошим.
      Семеныч еще чуть призадумался.
      - Однако, если на колонну не напасть, Серый это дело просечет. Настороже будет.
      - Нападешь, Семеныч. Для того и нападешь. Для отводу глаз. Хрен с ней, с колонной. Все равно наша будет. Нам главное - Серого живым взять. Хотя бы отчасти. Убедил?
      - Может, и так. К слову сказать, и колонну придержим, чтобы раньше времени не помешала.
      - Ну, решились, парни?
      - Решились, - Губернатор встал, вытянул из-под Гошиных рук листок, протянул Ване: - Срочно отправить послание в город и озвучить по радио. Народ откликнется. На своего Губернатора.
      - Хорошо придумал, - серьезно сказал Ваня. - Обязательно отправим. А то ведь тебя Серый первого расстреляет. Только вот радио больше нет. Серый забрал.
      - Тогда зачитать всенародно, на площади.
      - С танка, что ли? - усмехнулся Ваня.
      Ельник сменился смешанным лесом, за ним пошел чистый веселый березняк. Посветлело.
      Ребята на заднем сиденье, похоже, тайком дремали, не закрывая глаз. Когда я к ним оборачивался, они никак на это не реагировали.
      Сливко, который все время пел, щурясь от встречного ветра, стоял по пояс в башне (что уж он там пел, мы все равно за шумом дороги не слышали), наконец тоже притомился, но в танк не спрятался, вел наблюдение по сторонам, хотя на пути туда мы нападения не ждали.
      Изредка выходил на связь Майор, он ехал в бээмпэшке, замыкающим.
      А вот Пилипюк строил радужные планы на ближайшее будущее.
      - Як вернемся, жинку вызову. С хлопцами. Дюже скучился за ними. И дивчины кругом гарные, соблазняют. Як вам, Лексей Митрич, це дило глянется?
      - Дюже гарно це дило, Василь. Но я бы трошки подождал.
      - Тю! Зачистку за мостом зробим - и вся наша печаль.
      Вот провокатор - "не смеют, что ли, командиры?..".
      - А дальше что?
      - Гарное время настанет.
      - В то гарное время со всей округи шпана на нас соберется.
      Он повернул ко мне добродушное, не в меру удивленное лицо:
      - А чего ж мы ждем?
      - Этого и ждем. Ты б на дорогу бачил, а не на меня.
      Пилипюк покачал головой.
      - Не понял. Или мне знать не положено?
      - Военная тайна. Но тебе открою. Дальше я сделаю так, что бы в центре узнали про наши самовольные дела. Что будет?
      - Що? Погутарять трошки та войско пришлют.
      - Вот и гарно. У города соберутся бандюки со всего района. И правительственные части. Вот мы их и столкнем. А сами из города поможем.
      - Кто ж це придумал? - восхитился Пилипюк.
      - Умный хлопец придумал, - не стал я ложно скромничать.
      У бетонки, отходящей от шоссе на Зону, колонна встала. А я со своими, свернув, поехал дальше.
      - Надолго, товарищ полковник? - крикнул вслед Сливко.
      - Оправиться и покурить успеете!
      Дорога была здесь похуже, плиты уложены с большими зазорами, проросшими травой - по весне начинали играть, а к лету застывали - каждая как ей нравится.
      Ехали медленно, как по шпалам.
      - Товарищ полковник, - взмолились ребята, - разрешите своим ходом, пешком?
      - А вы меняйтесь, - посоветовал я.
      В моей машине сзади было только одно сиденье, второму пассажиру приходилось прыгать задницей на стальном багажном ящике.
      - Уже менялись - без толку.
      Вот так всегда - чего-нибудь да не хватает человеку. Выспался - так жрать просит. Наелся - зрелищ ему подавай. Сплошная диалектика.
      Высадил я их. А метров через пятьдесят дорога опять хорошей стала. Пилипюк притормозил, чтобы ребят дождаться. Улыбается, хитрый хохол.
      - Проучим салажат, Лексей Митрич?
      - Обязательно проучим, - согласился я. - Это наш долг. Как старших товарищей.
      - Швыдче, хлопчики, швыдче! - заорал Пилипюк. - Мабудь, не старшина полковник вас дожидается!
      Хлопчики наддали; как кони забухали берцами по бетону. Поравнялись с машиной, изготовились в нее заброситься на малом ходу. Не вышло - Пилипюк газанул - только нас и видели.
      - Это они тебя с лестницы столкнули?
      - Кто знает? Из той железяки не видать ни хрена.
      В Зоне я прошелся с начальником по территории, заглянул в бараки, на будущий завод, в пищеблок.
      Всем остался много доволен. Заключенных, как я и рекомендовал, рассортировали. Рецидивисты с малолетками и бытовиками не общались, опыт свой не передавали, к образу жизни и психологии своей не приобщали. Завод уже под крышей обосновался, шло формирование цехов и бригад. Новые бараки были почти готовы к заселению, в старых начальник собирался устроить склады материалов и готовой продукции.
      - На обратном пути я вам продовольствие заброшу, в кредит.
      - Этим не отделаетесь, полковник. Мы вам списочек подготовили...
      - На двести позиций, небось?
      - Что вы! Скромнее. На сто восемьдесят.
      - Как обстановка?
      - Пока спокойно. Ну, в первом бараке затаились, конечно, злобные. Но не выступают. Я так думаю, с воли знака ждут. А основной контингент, в общем, ваши условия принял. К тому же сами понимают, что в нормальном труде и отдыхе время быстрее идет.
      - Отказники есть?
      - Один голодает.
      - Пошли посмотрим.
      В "злобном" бараке лежал на койке здоровенный бугай. С круглой небритой мордой. Над ней - плакатик: "Провожу голодовку в знак протеста против произвола администрации колонии".
      Мы подошли поближе.
      - Давно постишься? - участливо спросил я.
      - Семь дней, начальник. - Голос его был слаб и жалок.
      - Какие претензии?
      - Я в законе. Мне работать западло что в Зоне, что на воле.
      - Ну, на воле - дело твое, а здесь только мой Закон действует. Все другие я отменил. Так что не надейся весь срок в койке проваляться.
      - И ты не надейся. Сколько я без пищи протяну? - Он приподнялся на локтях, изобразил на лице муку. - Ты, начальник, всем справедливостью грозишься, а я?
      - А что ты? Не хочешь жить - не надо. Это справедливо - не мешать тебе в твоем решении. Ты же знаешь мой принцип.
      - Кто не работает...
      - Нет, другой. Чем вас меньше, тем нам лучше. Надоели вы всем. Так что давай помирай скорее. - И обратился к начальнику колонии: - Он жрет как сивый мерин. Вы его изолируйте надежно, чтобы кореша не подкармливали, так он через три дня на лесоповале три нормы давать будет. Чтоб поскорее вес набрать.
      С тем мы и вышли из барака.
      - Он этот спектакль, я полагаю, затеял, потому что скоро его черед на пересмотр дела. Ему вышка грозит. По вашему, полковник, Закону.
      - Пожизненных много набегает?
      - Хватает. Но если дело пойдет, как задумано, их содержание вполне рентабельным будет. Правда, некоторые пожизненные требуют замены наказания расстрелом.
      Я пожал плечами:
      - Расстреляйте.
      - Вот в чем и вопрос. Нет у меня расстрельной команды. И взять негде.
      - Как негде? Мы же вам направили сколько-то киллеров. Используйте их по назначению. Им-то какая разница, кого рас стреливать?
      Начальник даже не улыбнулся.
      Подобрав на обратной дороге наших хлопчиков, - они прекрасно отоспались на краю канавы, под рябиновым кустом - мы снова возглавили колонну и двинулись к главной цели.
      В одном, еще живом, совхозе закупили хороший картофель.
      Пилипюк каждый мешок развязал, все руками пощупал, глазом своим хохляцким хитрым оценил, проверил. Но мог бы и не проверять - поставщик (производитель) был кровно заинтересован в расширении долгосрочного с нами сотрудничества без посредников и потому картошечку отбирал для продажи как для себя. И заплатил я хорошую цену, наличными, чтобы, понятно, еще больше привязать к себе партнера. Когда мы распахнули дверцы одного из пикапов, набитого деньгами, директор совхоза, люди которого уже год не получали зарплату, едва не заплакал от радости. Добрая весть мгновенно разлетелась по дворам центральной усадьбы, и к картофелехранилищам ринулся сельский житель. Под его одобрительную реакцию директор с зоотехником забросили в кузов отборного кабанчика. Бесплатно. И мешок отборных же семечек. По лицу Пилипюка я понял, что "це дюже гарно" - какие ж вечерние посиделки в Замке без семечек.
      В следующем хозяйстве - в колхозе (они покрепче совхозов устояли) мы взяли зерно, мясо, овощи. У попутных фермеров загрузились флягами с медом и парниковыми огурчиками. Чем опять же порадовали хозяев - поди-ка свези их на рынок. За место заплати, этому дай, рэкетменам отстегни - без штанов вернешься.
      Завернули на птицефабрику, отоварились мясом отечественной птицы и яйцом диетическим I категории. Директор птицефабрики сказал, что его производство зависит от нашего потребления.
      Отрадно.
      Мы продолжили свой рейд по сельским окрестностям. Заночевали в небольшом придорожном селе. С утра сделали закупки. Собрали сельчан в заброшенном клубе, разъяснили свою политику. После торжественноинформационной части состоялся импровизированный концерт силами нашего отряда.
      Всем понравилось. Когда поют солдаты, спокойно дети спят.
      К вечеру следующего дня в бывшем колхозе-миллионере, не отказавшемся от коллективных принципов хозяйствования и даже от прежнего имени - вождя мирового пролетариата, устроили расширенное заседание, в котором приняли участие руководители хозяйств и фермерских ассоциаций тех, кого мы подхватывали на своем пути.
      Я в работе заседания участия не принимал. Все эти вопросы о договорах, поставках, ценах, о строительстве на паритетных началах пунктов переработки продукции - не моя сфера. Каждый, повторяю, должен заниматься своим делом.
      На окраине леса, под липками, где местные мужики традиционно собирались в те времена, когда ежемесячно получали зарплату, я провел инструктаж на тему: "Что такое современный рэкет и меры эффективной борьбы с ним".
      Собрались в основном фермеры и механизаторы хозяйств, уже попавших под контроль местной мафии.
      - Условно говоря, ребята, я делю рэкет на государственный, чиновничий и частный. От борьбы с чиновниками я вас освобождаю, беру ее на себя. С вашей стороны участие здесь минимальное - сообщить мне о конкретном факте вымогательства.
      - Это как? - потребовал разъяснений один вредный дед.
      - Это так. Положим, вашему хозяйству нужно заключить договор на поставку удобрений или там элитных семян - вам виднее. За все эти дела, за оформление и продвижение документов чиновник требует взятку. Вы сообщаете мне: такого-то числа, такой-то, за такую-то сумму. Вот и все. Неужели не сможете?
      - А дальше?
      - А дальше еще проще. Вы отказываетесь от своей заявки. Мои специалисты подсчитывают, какой убыток понесет ваше хозяйство в результате отказа от этой сделки, по итогам года. Вот эта сумма и будет инкриминирована чиновнику. Либо он выплачивает ее вам из своего кармана, либо (я не такой уж жестокий человек, как обо мне слагают легенды) поступает в распоряжение вашего хозяйства для использования на неквалифицированных работах, например на очистке скотных дворов от навоза. До тех пор, пока не компенсирует совхозу нанесенные по его вине убытки.
      - А не пошлет ли он вас?
      - Понял. Не хотите попробовать?
      Рассмеялись, покосились на моих ребят, куривших возле машин.
      - Теперь о бандюках. Посмотреть на вас - мужики вы здоровые. Но нерешительные. Это почему? Это потому, что бандюки в стае, а вы порознь. Ваньку грабят, а соседи ждут. Ждут, стало быть, своей очереди. Когда их грабить начнут.
      Вредный дед открыл было рот, но понял, что сказать ему сейчас нечего.
      - Скооперируйтесь, ребята, создайте свою группу самообороны. И не врите, что у вас нет оружия. Если я сейчас дам команду провести по вашим домам обыск на этот предмет...
      Опять рассмеялись, опять переглянулись.
      - Вы только не думайте, что я хочу переложить на вас свои обязанности. Нет, борьба с преступностью - дело милиции. Но без помощи общественности она не обречена на успех. Преступников много. Они очень плохие. И поэтому нам надо поскорее от них избавиться. - Я сделал паузу. - Вижу по вашим лицам, что вы со мной согласны.
      - Я еще своего согласия не выражал, - отмежевался дед, - у меня сроду лицо такое. Я вот... - Не договорил, в бок получил от соседа.
      - Значит, сценарий, ребята, предлагаю такой. При первом же наезде на одного из вас даете крутой отпор. Ждете ответных репрессий. С этого момента придется быть готовыми к действиям. Бдительность и внимание. Потому что репрессии не обязательно будут в виде попытки физической расправы. Поджог, угон скота, похищение ребенка и подобное. Причем в силу того что жертва одна, карателей будет не много. Всем миром расправляетесь с ними. Как угодно: вилами, ружьями, кулаками. Но очень доходчиво.
      - Ага, - поймал меня дед, - а посля ты пришлешь своих орлов и они нам всем ввалят за самоуправство.
      - Обещаю, что за эти действия, в какой бы форме они ни выражались, вы не будете привлекаться к ответственности. Потому что таких сволочей, которые силой присваивают себе результаты чужого труда, заработанное потом и кровью, я ненавижу и считаю, что их надо ликвидировать как класс! - Уроки истории опять получаются, на эксплуататоров Серый замахивается.
      Тут дед не выдержал, вскочил и замахал руками.
      - Ты чему нас учишь? Мы двоих-пятерых отметелим, а они посля всей кодлой навалятся.
      - Молодец, дедуля, правильно понял.
      Дед разом задрал худую бороденку, довольный, что такого ловкого Серого разоблачил.
      - Именно это и нужно. Вы поймите, сколько надо людей, времени, сил, чтобы обычными оперативными мерами раскрыть эти банды? Да и всех ведь не соберешь, половина уйдет, рассосется. И в другом месте опять возьмется за свое подлое дело.
      Дед растерялся. Видно, нить потерял. Я помог ему на рельсы встать.
      - В этот момент, когда они соберутся в кодлу, мы их накроем...
      - И что?
      - А вот что. Которые живы останутся - рассортируем. Кого, по делам их, под расстрел, а кого в тюрьму, на тяжелые работы, за честный хлеб.
      - И как же ты нагрянешь? - все пытал дотошный дед. - Как угадаешь?
      - Каждая бригада самообороны получит рацию. Мой человек в городе будет сидеть на связи круглосуточно, примет ваш сигнал.
      - Не, - пропел дед. Он, видно, тут в авторитете был. - Дело новое, опасное. Сперва разок попробовать надо.
      - Попробуем. Как мужики?
      Трудно им было принимать решение. Да ведь иного выхода нет.
      - Надо выступать, - сказал один.
      - Боязно, - честно признался другой.
      - Боязно, - согласился третий. - Но это попервости. Пока рукава не закатаешь.
      - Вон Сане Курочкину теперь не боязно, как дом спалили. И Чуркину тоже. Ему поросят потравили, голов сорок как косой снесло. Так он теперь им же и платит. - Это четвертый мужик сказал, гневом наливаясь.
      - Хватит терпеть, мужики, - подытожил пятый. - Белые придут - грабют, красные, понимаешь, тоже...
      - Ты на красных-то не дави, - поправил дед. - При них не было такого. Ладно, подписываемся, мужики. Вступаем, полковник, в твой колхоз. Когда нам рацию дашь?
      - Я пришлю вам своего человека. Он возьмет над вами руководство, обучение. - Честно говоря, я подумал сейчас об участковом Хлопчике. Поможет организовать первый отпор. Для примера. И ружья ваши зарегистрирует. Закон теперь мой. А свой Закон нарушать никому не позволю. Ради вас же. Вопросы еще есть?
      - Вопросы посля будут, - мудро заключил нашу беседу дед.
      Тяжело груженные, выбрались на шоссе, взяли курс на воинскую часть. Шли опять тем же порядком. Переговаривались между собой и с городом. Там, по сообщениям, пока ничего угрожающего не наблюдалось.
      Пилипюк был очень доволен результатами "набега" на деревни и села. Его хозяйственная душа не терпела отсутствия запаса, будь то патроны или шматок сала.
      - Теперь куда бежим, Лексей Митрич? За каким делом? Що робить будем?
      - Сволочь одну возьмем. Предателя.
      - На хрена брать-то?
      - Судить будем.
      Тут он меня удивил: дернул очень знакомо плечом и фыркнул очень знакомо:
      - Вот еще!
      Ну, Лялька! Всех научила.
      - А земеля мой, Сливко, мабуть, опять песни играет?
      Я обернулся. Точно, поет Сливко - больно ему по душе танком командовать. А ребята сзади опять конспиративно дремлют. Или дрыхнут.
      Я развернул карту, прикинул:
      - Километров через десять поворот направо, там указатель должен быть, поселок Мирный.
      - И далеко еще, от поворота?
      - Пять верст всего. По дому соскучился?
      - Де ж той дом? Далеко. - И опять начал мечтать, как жинку с хлопцами призовет. Чуть за мечтами поворот не проскочил.
      Почти сразу от поворота начался Поселок, мы прошли его насквозь и в чистом поле увидели военный городок, добрались до железных ворот КПП.
      - Ребята, - сказал я назад, - одно место надо освободить для задержанного.
      - Я не сплю, товарищ полковник, - отозвались с закрытыми глазами.
      - Я тоже, товарищи сержанты, - в тон им ответил.
      Стали напротив КПП. Подождали Майора. Он подъехал с двумя ребятами на своем "уазике". Пошел с ними к проходной. Что-то сказал дневальному за мутным окошком. Было видно, как тот, переспросив, взялся за телефон.
      Мы, покуривая, терпеливо ждали. А что спешить? Главное дело сделали. Сейчас этого хмыря заберем и домой поедем. К нашим любимым рыжим котам и красивым девушкам. По пути, конечно, бой будет. Но мы победим. Никто не сомневается. А хмырю будет полезно на себе испытать, каково под оружием, которым он сам бандюков снабжал. Нет, а правда - что он, не знал, против кого это оружие повернется? Что он себе думал: бандитская сволочь, получив оружие, кинется воевать в Гренаду, чтоб "землю крестьянам отдать"? Ни чести, ни совести. Ни жалости. Что ж - око за око. А может, еще и покруче.
      Наконец появился капитан. Выслушал какую-то Майорову байку и пошел с ним к нашей машине. Двое ребят - сзади.
      - Получите, полковник, - брезгливо сказал Майор. - Расписки можете не давать. - И они сели в свою машину, чтобы вернуться к БМП.
      - Устраивайся, - я кивнул капитану на железный ящик.
      - Зачем?
      - Сейчас узнаешь, - это оставшийся с нами боец.
      - Вы как разговаривате со старшим по званию? - вскипел капитан, похоже особой реакцией на опасность не обладающий.- Товарищ полковник, вы...
      - Ну-ну, не зарывайся, капитан. Какой я тебе товарищ!
      - Лапку давай, - сказал боец и пристегнул капитана к стальной ручке.
      В этот момент Пилипюк вдруг вылетел из машины. Я даже попрощаться с ним не успел, а он уже (при его-то весе) оказался далеко в стороне от колонны, где сбил с ног и прижал к земле какого-то постороннего гражданина.
      Гражданин взвыл, как сирена танкера в тумане. Пилипюк рывком поставил его на ноги и, заломив руку почти до затылка, потащил к нам, пиная коленом в зад.
      - Що це таке, старшина?
      Пилипюк молча протянул мне портативную рацию.
      - Связник Ванин, не иначе, - тяжело дыша, доложил. - Що ты ему успел вякнуть? Раздавлю як гниду! - Ударил того лбом в капот - аж зазвенело.
      - Ничего не успел! - взвыл связник.
      - Брешешь, чертово семя! Ты кому брешешь? - Пилипюк опять оттянул его голову за волосы и опять - лбом в железо. Но перестарался.
      Мне даже жалко стало. Машину.
      - Нехай, - немного сконфузился парубок. - Я его хлопцам в кузов кину. Очухается - они его поспрошают.
      - К тебе шел-то, - подмигнул я капитану.
      Он со страхом на лице провожал взглядом Пилипюка, который "одной левой" за шиворот волок связника по бетону. У заднего борта ближайшего грузовика подхватил его другой рукой за штаны и без раскачки бросил в кузов. Что-то коротко сказал сидящим там бойцам, вернулся в машину.
      - Поехали, Лексей Митрич?
      - Трогай, хлопче. - Я сделал пол-оборота к капитану. - Ну чего молчишь-то? Адвоката ждешь? Или священника?
      Нормальная круглая рязанская морда, немного бледная, со следами давних юношеских прыщей на щеках, но без всяких отличительных признаков предательства. Без каиновых печатей. Без отметины, стало быть, на продажном лбу.
      - А что говорить? Вам все известно.
      - Это точно. Но ты детали расскажи. Только на суровое детство не ссылайся.
      - Ну, вышли на меня люди... Предложили дело... Согласился...
      - А чего ж на тебя вышли? Чем ты такой особенный?
      Признался:
      - Двое малых детей. Жена без работы. Старуха-мать, больная, без пенсии. Жалованье не платят, уже три месяца.
      - А другие офицеры - бездетные? У них-то проблем нет?
      - Почему нет? - даже обиделся. - У всех есть.
      - Ну да, - я немного подумал. - У них еще что-то, кроме детей и проблем, есть. Честь, например, офицерская.
      - Вам легко говорить, - обиделся еще больше, - с позиции силы.
      - А тебе-то что мешает? Ты командир роты?
      Кивает.
      - Сколько у тебя в строю? Стволов двести наберется? Это что - не сила? Или красть спокойнее?
      - Посмотрел бы, что вы на моем месте сделали.
      Я от души рассмеялся.
      - Если бы у меня почти двести стволов под командой было, конечно, на тех, кто зарплату не платит, не кинул бы. Всему свой срок и своя мера. А насчет бандюков - чего уж проще. - Помолчал, чтобы приковать посильнее внимание, пусть учится. - Я бы тоже пошел им навстречу. Принял бы их условия...
      - Вот видите!
      - Принял бы. Но не сразу. Поторговался бы.
      Капитан машинально кивает головой, видимо, тоже торговался.
      - Аванс бы взял, - продолжаю мечтать. - И с друзьями его пропил бы. Тут и Пилипюк головой закивал, даже облизнулся. - А партию оружия такую бы пообещал, чтобы вокруг нее побольше бандюков собрать.
      Почувствовал, капитан мою нить теряет, по глазам видно. Тут наши дорожки стали навсегда расходиться. Принципиально.
      - И назначил бы стрелку где-нибудь на красивой лесной опушке, повествую, - в укромном поэтическом месте. Обложил бы его своими ребятами со всех сторон света и пригнал бы туда здоровенный армейский "Урал", битком набитый оружием. Но не в ящиках, стало быть, и не в цинках, а в руках. И порубил бы всю вражью стаю прямо с машины. Не догадался? Странный ты какой-то. Я вас, армейские товарищи, вообще что-то не понимаю. В последнее время. Кормят вас - хуже некуда, денег за службу не дают, ходите в обносках и стреляете в себя от безысходности... Трудно вас понять, ребята. Вот думаю: если б наши отцы и деды в трудную годину, когда надо было Родину защищать, вместо того стреляться бы начали - это что же получилось бы? Какие победы над врагом? Или бы стали военное имущество противнику продавать - ведь это, я считаю, предательство. А предателей за самых плохих врагов держу. Нет, не стоите вы моих слез, если уж так легко вас против своего народа повернули.
      - Дети же... Семья... Понять можно...
      - Понять можно, - посочувствовал я. - Один раз. Как-то я торгаша наркотой взял, так он перед расстрелом как и ты, плакался: детей много, все голодные, кормить надо. Мудрец: чтобы своих детей кормить, он моих травить взялся. Пожалел я его...
      - Не расстреляли? - с надеждой неизвестно на что.
      - Нет, не расстрелял. - Помолчал, вспоминая. - Его змея укусила. Насмерть.
      - Мне что - выбирать надо? - уточнил по существу.
      - А чем ты лучше? Или думаешь, твое оружие бандюки на орала перекуют? Что ты ерзаешь? Зад отсидел? Потерпи, получше тебя люди терпели. Недолго осталось. - Повернулся к Пилипюку: - Василь, давай потише. Мне время надо. - И снова капитану: - Вот что, гвардии ворюга. Не знаю пока, что с тобой делать, не решил. Но думаю, будет справедливо, если ты с нами под то оружие пойдешь, которое бандитам продал. - Пояснил: - Впереди нас засада ждет. Бой, стало быть, будет. Поучаствуешь. И если вдруг жив останешься, побег тебе устрою. Дам возможность вину искупить.
      И объяснил, что он должен сделать для этого.
      Колонна той порой, тем разговором начала втягиваться в лес. Как в западню. Недалеко уже до приметной, обреченной ели.
      - Ваня! Серый Прыщавого взял! Васюта сейчас сообщил.
      Ваня Заика уже этого Серого устал ненавидеть. Все время, сволочь, на шаг опережает. И каждый шаг все ближе к гибели. Ване даже наяву виделось: идет на него Серый, шаг за шагом, а Ваня так же пятится от него. И знает, что за спиной пропасть. И хочется оглянуться: что там сзади, далеко ли еще, да нельзя - у Серого оружие в руках. Ах, кабы кто Серого окликнул в этот момент, на помощь позвал...
      - Что еще?
      - Ничего больше не сказал. Связь прервалась. Не отвечает.
      - Хорошо начали. Надька вернулась?
      - Вернулась. На кухне она, стряпухе помогает.
      - Зови.
      - Как мама? - спросил, когда вошла в комнату Надежда.
      - Спасибо, Иван Петрович, хорошо.
      - Что в городе?
      - Да я особо в городе и не была. Маму навестила, Наташку, как вы велели, - и обратно.
      - Почему одна? Забыла про Испанку?
      - Не забыла, Иван Петрович, ее Серый взял.
      - Куда взял? За что?
      - Не знаю. Она вместе с Наташкой пошла к нему в Замок. Наташку он отпустил, а Юльку задержал.
      Ваня, не стесняясь, выругался.
      Еще одна новость. Что-то совсем трудно стало Серого понимать.
      - Серый знает, что мы на город пойдем?
      - Знает.
      Хоть тут не прокололись.
      - Ладно, иди пока. Малюту позови.
      Малюта пришел довольный. Он рад был в бой идти - натура такая. Любил из оружия попадать. Это у него с детства пристрастие. Из рогаток кошек бил. Осколками чугунка. Иной раз насквозь получалось.
      - На дороге все готово, - доложил. - Думаем так сделать: отрежем Серого от колонны...
      - За ним следом танк идет.
      - Учли, Ваня. Танк взорвем - он тяжелый. Машина Серого пройдет, танк нет. Дорога в этом месте в один ряд сужается, поворот крутой, кюветы глубокие - БТР на помощь не прорвет ся. Управимся.
      Ваня взглянул на часы.
      - Ребята собрались?
      - Все путем...
      Тут запищала рация. На связь вышел Васюта.
      Я остановил колонну.
      - Василь, давай сюда этого радиста.
      - Самая пора, - Пилипюк вылез из машины, пошел вдоль колонны. Вернулся с пленным.
      - Васютой назвался.
      - Это все? - Я внимательно оглядел парня. По-моему, готов к сотрудничеству.
      - Сказал, что одновременно с нападением на колонну они будут город брать. Гошиными силами.
      - Это не новость.
      - Сказал, что Серого будут живым брать.
      - Зачем? - удивился я. - На хрена он им, такой злобный?
      - Чтобы, значит, восстание подавить, лишив вождя.
      - Опоздали. Уроки истории как гласят? Они гласят, что на место павшего за правое дело трое встают, лучше прежнего. Так, парень?
      Молчаливо согласился. Или не поверил.
      - Ну что, выбирай: либо с нами дальше поедешь, либо отпущу тебя.
      - За что?
      - Да вот два слова Ване от меня передашь и иди на все четыре.
      На все две, точнее. К нам нельзя, а к Ване - тем более.
      - Что сказать? - недоверчиво.
      - А я продиктую, - доброжелательно.
      - Тильки гуторь по правде, - попросил Пилипюк, - а то опять мордой об капот. Один раз, последний. - И протянул ему рацию...
      - Малюта, Малюта, передай Ване. Наблюдаю колонну. Стоят на двадцать втором километре, оправляются. Бойцов очень мало, все туфта, пустые машины, один груз. Допрашивают Прыщавого. Серый пистолетом грозит. Но мужик, вижу, держится. Отнекивается всей силой. Все, по машинам. Прыщавого сзади Серого посадили, пошла колонна. Встречайте. Конец связи.
      - Вот так, да? - задумался на минуту Ваня. - И в городе, по моим сведениям, у него ни хрена людей нет. - Краска залила лицо, потому что подумал - какими же малыми силами разделался с ними Серый!
      Да, Ваня, последний шанс у тебя. Последний шаг. К пропасти или от нее.
      - Чечены готовы?
      - Да, они автобусом через Лебяжий лог подъедут, легковые той дорогой не пройдут. А своих я Кривым болотом, тропой выведу.
      - Действуй, Малюта. Не знаю, надо ли тебе говорить: если Серого не доставишь, вместо него с тобой разговор будет.
      - Со мной не будет, - улыбнулся Малюта.
      Тут он правду сказал. В любом случае. Уж если Серого не возьмет, неужели к Ване вернется? Больно надо. "Я в других стрелять люблю. А когда в меня - не нравится".
      Через несколько минут Ваня, стоя у окна, наблюдал, как из терема в узко раскрытые ворота уходила в лес цепочка боевиков. Которые в касках, которые в бронежилетах. И вооружены по-разному: кто с автоматом, кто с помповым ружьем. Не кому что нравится, а кому что досталось. После первого боя с оружием напряг был, основное вооружение Ваня на город нацелил.
      Последний боевик скрылся в лесу. Распрямлялась примятая ботинками трава. Покачивалась, затихая, крайняя ветка. Снова защелкали спугнутые большим количеством людей птицы.
      Ваня спустился вниз.
      Губернатора не было, спал где-то. У пустого камина сидел Семеныч, в задумчивости смотрел в его закопченное нутро.
      Семеныч отказался руководить операцией. Наверное, из-за принципов. Ваня не настаивал. Не то чтобы принципы уважал, просто учитывал до нужной поры. Когда город вернем, Серого повесим, тогда и с Семенычем отношения скорректируем.
      Ваня сел за стол, положил перед собой рацию.
      - Что загрустил, полкаш? Детство босоногое вспомнил?
      - Прикидываю, Ваня.
      - Чего это? Как половчее слинять?
      - Прикидываю - как дешево вам продался.
      - По цене и товар, - Ваня зло усмехнулся.
      - Не скажи, - Семеныч тоже улыбнулся, но презрительно, к себе. Продешевил я. Что от вас поимел? Ну дом построил - и без вас бы осилил. Ну дачку в хорошем месте соорудил. В общем-то опять же без вас управился бы. Ну "мерс" приобрел. А на хрена он мне, служебная "Волга" была, своя на ходу...
      - Внука хорошо пристроил, - продолжил счет Ваня, опять же со смешком. Ему суть разговора ни к чему, ему вывод нужен. Да поскорее, чтобы не опоздать с ответом. Поторопил: - Вот интересно, Семеныч, когда Санька твой подрастет и узнает, какой ценой он человеком стал, помянет тебя добрым словом, а? Скажет, мол, молодец дедок мой, безвинных сажал, виновных отпускал...
      - С бандитами дружился, - добавил Семеныч в тон.
      - Ты бандитами-то не бросайся, - оборвал его Ваня.
      - А ты что - политический? - Семеныч прямой человек, относительно. Идейный борец? - Он встал, отодвинул кресло, подошел к окну.
      - Я-то почище тебя буду, - сказал ему в незащищенную спину Ваня. Я-то всегда одной партии верен был. Туда-сюда не бегал.- Пересилил себя, встал, подошел к Семенычу, положил руку на плечо. - Не печалься, полкаш. Похвалит тебя твой внучок за дела твои.
      - Это главная моя вина, - уронил Семеныч. - То-то и беда. Смотри-ка, что мы творим: землю родную грабим, продаем ее всякой нечисти, а дети наши и внуки гордятся нами, похваливают, благодарят. Ох и дорого же я заплатил. За всякую дрянь мелкую неизмеримо большего лишился.
      - Ты про честь свою? - усмехнулся Ваня.
      - И про нее.
      - Я ее у тебя не покупал. На хрена мне она сдалась?
      - Это верно, Иван Петрович. Тебе и своя-то ни к чему. Только странный это предмет: продать можно, даже дорого. А вот обратно не купишь. Ни за какие деньги. Ладно, хватит политграмоты. Не нужен этот разговор. Такое не словами решают. - Это чуть ли не угрозой прозвучало. - Что там у тебя слышно, стратег?
      - Тебе какая печаль? - грубее, чем хотелось бы, отозвался Ваня. - Ты от дела отстранился.
      - Не справимся мы с Серым. Попомни мое слово, когда он тебя к стенке поставит.
      - Рядом с тобой.
      - Не надейся, Ваня. Знаешь, почему он победит?
      - Ты мне моральный кодекс не читай.
      - Тебе Уголовный больше нравится? Имени Сергеева? Скоро ознакомишься.
      - Ты что, Семеныч, мышь дохлую съел?
      Семеныч, не ответив, снова уселся в кресло перед камином, помолчал:
      - Ладно, говори. Что на дороге придумал? Я проверю.
      Ваня все это легко терпел. Потому что знал - не долго. День-два еще, в любом случае. Ваня вообще с отработанным материалом не церемонился. Для него человек существует, пока он нужен, пока из него пользу можно взять. Сейчас как раз такой случай был.
      - В узком месте, на повороте, ребята дерево большое поперек дороги повалят. А перед ним мину заложили.
      - Какую еще мину? Откуда?
      - Сами сделали.
      - Представляю, - усмехнулся Семеныч, - что твои криворукие смастерили. Как сами-то не взорвались. Умельцы.
      Ваня и на эти язвительные слова не обратил внимания.
      - Да вот сумели. И с расчетом. Взрыватель на большой вес рассчитан. Машина Серого над миной пройдет, а под танком та сработает.
      - И Серый между деревом и танком застрянет, так хочешь?
      - Так сделаю.
      - Ну-ну. Как с БМП врежут вам с двух танковых пулеметов да ПТУРСом под задницу добавят...
      - БМП хвост колонны прикрывает, она за поворотом останется.
      - А в городе?
      - В городе суматоху на мосту устроим. Чтоб все силы ментовские к нему стянуть. А тем временем Гошины парни со стороны горы Замок возьмут. А после уж колонну на мосту встре тим.
      - Замок так просто не возьмешь.
      - Возьмем. Там гарнизон остался - четверо бойцов, а остальные - девки. Заодно и порезвимся.
      - Ну-ну, - опять неопределенно отозвался Семеныч. - А здесь ты сколько человек оставил?
      - А что? - насторожился Ваня.
      - А то! Серый умеет в прятки играть. Его там искать будут, а он здесь нас найдет. И застукает. Палочкой-выручалочкой.
      - Боишься Серого? - засмеялся Ваня.
      - Завидую.
      Радиста мы оставили на дороге, без радиостанции. Он долго смотрел нам вслед, потом побрел подальше от города, от Вани Заики, от всех нас. Отвоевался.
      Я взял запищавшую рацию.
      - Внимание всем, - скомандовал Майор. - Усилить наблюдение. Готовность один. Связь держать постоянно. Огонь открывать без приказа. Бензозаправщику прекратить движение, пропустить колонну, оставаться на месте.
      Колонна втягивалась в лесной тоннель. К тому же и солнце прикрылось облаком. Ветер совсем упал, только чуть шевелил листву, разворачивая ее к свету изнанкой. Березы не шептались, стояли прямо, даже самые молодые и тонкие не гнулись, не качались, вытянулись и застыли в ожидании - а чего ждут, небось и сами не знали. Да и то сказать, чего такого особого могут ждать лесные деревья? Смены времен года, холодного ветра, тяжелого снега. Доверчиво свитого меж ветвей птичьего гнезда. Да самого, пожалуй, ужасного - топора дровосека. Ровно человек нашего времени - либо пули в лоб, либо ножа в спину.
      Да нет, наверное. Нельзя людской мерой природу мерить. Несправедливо и неправильно. Мы глупы и злы. Она полна добра и мудрости. Ее заботы - от Бога. Наши - не от лукавого ли?..
      Исчезли незаметно березы со своей трепетной листвой, сменились елями с колючими лапами, низко нависшими над дорогой. Они сонно и дремотно вытянулись, устало опустившись к земле.
      Одна только, самая большая и низкая, качается, машет, будто сорвалась с нее вспугнутая машинами тяжелая лесная птица или потревожила, перемахнув на другую ветвь, шустрая белка.
      Или высокая машина зацепила...
      - Отстегни капитана, - вполголоса сказал я сержанту.
      Пилипюк притянул за ремень автомат, лежащий между сиденьями.
      И будто это настороженное движение кто-то увидел. Высокая ель, стоящая на самом мыске поворота, накренилась, затрещала ломающимся стволом и тяжко ухнула на землю, суматошно вздрагивая ветвями.
      - Не останавливаться! - вдруг рявкнуло сзади голосом Майора. Он, оказывается, успел пересесть в машину. - Орудие- пли!
      Рявкнуло, зловеще шикнуло над головой, вздыбилась, разламываясь в огне и дыме, упавшая ель. И освободила дорогу.
      Тут же ударило что-то снизу, и я почувствовал, что взлетаю вверх. Не думал, что это бывает именно так.
      По левую руку от меня, чуть в сторону, летел, болтая конечностями, старшина Пилипюк и немного дымился. Матерясь при этом на щирой украинской мове.
      Я хотел сделать ему замечание, но не успел - мы грохнулись на асфальт по обе стороны от машины, которая лежала на боку, вращая верхними колесами, показывая изодранное днище, и собиралась загореться. Рядом тяжело, но благополучно совершили посадку капитан-предатель и сержант, наши пассажиры.
      Все дальнейшее произошло одновременно с предшествующим.
      Вмиг ожил (или проснулся) лес и выбросил из своих таинственных глубин вооруженных людей, которые с двух сторон рванулись к подбитой машине, крича и стреляя на бегу.
      Сливко газанул и с песней во все горло ("Броня крепка и танки наши быстры...") двинул по шоссе, прикрывая нас слева своей 15-миллиметровой бортовой броней - по ней хлестко стучали пули и, с визгом рикошетя, уходили в лес и в небо.
      Где-то сзади, с правого фланга, бросилась на помощь, форсировав кювет, залитый жидкой грязью, наша бээмпэшка, виляя меж стволов и давя безжалостно попутный кустарник.
      Со всех грузовиков посыпалась, как огурцы из корзины, Майорова братва, еще на лету разбираясь в цепь.
      Сержант, лежащий неподалеку от меня, одной рукой держал за шиворот капитана, не соблюдая никакой субординации, другой дергал ремень автомата, зацепившийся за что-то торчащее из машины.
      А старшина Пилипюк одной рукой охлопывал тлеющие на заду брюки, другой давил на спуск автомата, посылая злые очереди встречь атакующим.
      Их было больше, чем нас, но наши были лучше. Они не стали держать оборону - перехватили инициативу и пошли в наступление. Тут слева, из-за большого пня, ударил прикрывающий бандитов пулемет.
      - Командиру Т-60, - раздался металлический, с хрипотцой голос Майора в мегафон, перекрывший грохот выстрелов, - подавить пулеметную точку.
      - "...И наши люди мужества полны", - с этими боевыми песенными словами, Сливко довернул башню танка и, пригнувшись за стоящей торчком крышкой люка, врезал из гранатомета.
      Хорошо пошла, родимая. Дымя хвостом, ухнула прямо в дрожащий злым язычком пулеметный огонек. В одну сторону полетел пулемет, в другую, кажется, рука пулеметчика. Или нога.
      Подоспевшая БМП аналогично врезала справа в самый огневой узел, где били из одного места три автоматных ствола поддержки.
      Атака захлебнулась. Бойцы погнали бандитов в лес.
      Я посмотрел критически на капитана: лицо его было хорошо бито асфальтом. Добавил ему рукояткой пистолета в лоб для большей достоверности легенды и приказал:
      - Ползи! Самое время. Если обманешь меня - не прощу. Никогда! Пошел!
      Он послушно поскребся брюхом по земле, виляя задницей. И довольно скоро скрылся в лесу. Где в глубине его еще раздавались выстрелы и разрывы гранат.
      А здесь уже наступила тишина. Только Сливко, заглушив мотор танка, допевал песню. Ему охотно подпевали опомнившиеся птицы. Им-то что, они привычные, вот невидаль-то - для них будто короткая весенняя гроза прошла.
      Развеялся пороховой дым, только еще чуть где-то меж деревьев вяло струился да висел клочьями в колючих еловых лапах.
      И будто ничего не было. Лишь свежие сколы на стволах да перебитые пулями ветки.
      Подошел Майор, скомандовал в рацию водителю бензозаправщика, чтобы подтягивался к колонне, спросил меня:
      - Капитан бежал?
      - Уполз.
      - Нормально. А "козлика" твоего жалко.
      - Еще бы! Дедов ведь, с войны. Да и мне послужил достойно.
      - Почему они под тобой мину рванули? - пожал плечами.- Глупость какая-то.
      - Гранаты у них не той системы, думаю. Рассчитывали, что я проскочу, а танк взорвется.
      - Стратеги, блин.
      Вернулись ребята. Привели двух помятых пленных: чернобородого и безбородого.
      - Знаете, кто мы? - оригинально начал я допрос.
      - Суки рваные, - сказал безбородый.
      - Сиволич такой, - сказал бородатый.
      - Правильно. А на хрена полезли?
      Не нашлись с ответом.
      В глубине леса гулко ударило, будто лопнуло что-то большое и сильно надутое, и высоко встал над кронами черно-красный клуб дыма.
      - Ребята автобус подожгли, - пояснил Генка Рыжиков, забрасывая в кузов грузовика трофейные автоматы. - Он там, на лесной дороге прятался, своих поджидал.
      - Ось гады! - возмутился Пилипюк, прикрывая ладонью дыру на заднице. Як на танцульки ездят!
      - А ты чего за жопу хватаешься? - подкузьмил Рыжик. - Злякавси дюже?
      - Та ни! На гранату сел.
      - Бедняжка, - сочувственно пожалел Рыжик. Гранату.
      Привели еще пленных, в очень жалком виде.
      - Может, не брать их? - спросил Майор.
      - Допросить бы надо, - ответил я, сомневаясь.
      - Здесь и допроси. А ребята их в лес отведут. После допроса.
      Пока мы обменивались мнениями, пленные так и мотали головами туда сюда, Майор - Серый: судьбу свою хотели угадать.
      - Вот как мы сделаем, друганы, - обратился я к ним. - Расскажете что-нибудь для меня интересное или чего я не знаю- отправлю в Зону, на разборку ваших прошлых дел. Не расскажете - здесь останетесь. В болоте.
      - А чего мы такого знаем? - хмуро заныли. - Ничего мы особо не знаем. Нас послали - мы пошли.
      Вас пошлешь, как же. Сами кого хошь пошлете.
      - Где живете?
      - Я вообще-то в Дедовске прописан... - начал было один, но понял мой взгляд, осекся. - Мы толком не знаем. Нас чужой мужик туда провел, сами дорогу не найдем.
      - Сколько вас там?
      - Что мы, в считалочки игрались? - выступил другой, со следом башмака на скуле.
      - Ты мне не хами! - пришлось одернуть. - Отвечать по существу. Не у Вани за самоваром.
      - Когда в рейд пошли, человек сорок было...
      Ишь ты - в рейд они пошли. По тылам противника. Народные мстители.
      - А на город сколько бросаете?
      Они переглянулись, но вслух, конечно, не признались: какой этот Серый умный мужик, все знает, ничего от него не укроется. Ни в лесу, ни на море. И я поторопился это лестное мнение закрепить за собой:
      - Кто первый соврет, того первого повешу.
      - Точно не скажем. Человек сто примерно. Ну чуть поболе.
      Что ж, когда-то викинги сотней ратников Париж брали. А тут - поболе. Ну да и мы - не французы.
      - Ладно, - сказал я, резюмируя, - до суда еще подумайте, может, что полезное вспомните. - Сержанту: - Перепиши их и отправь в Зону. Держать поврозь, передай там.
      Майор, проверив, как разместили раненых в санитарном "уази ке", вернулся к нам.
      - Что с ним будем делать? - кивнул на моего подбитого "козлика".
      Взять на буксир невозможно - резина вся разлетелась в клочья, обгорела. Да и восстановить машину вряд ли удастся. И загрузить некуда, "техпомощь" и ту продуктами забили под крышу.
      - Жалко бросать, - сказал Майор, поглядывая на меня - мне решать-то. Как друга бросить.
      - В бою ведь пострадал, - добавил Рыжик, осматривая днище машины, - на себя огонь принял. Четыре задницы спас.
      - Три, - поправил Пилипюк, почесываясь. - Одной трохи досталось...
      Но не успел в подробностях пожаловаться - запищали все наши рации.
      - Серый! - орала в эфире Лялька. - Где ты, блин, шляешься? Наших бьют!
      - А наши? - отозвался я.
      - И наши тоже.
      - Ладно, сейчас буду.
      - По машинам! - скомандовал Майор. - БМП - в голову колонны! Скорость движения - максимальная. Заводи!
      Чудной этот Ваня Заика. Мало ему поражений. На всех фронтах взялся проиграть. К тому же - слова своего не держит: обещался Серого взять - и не взял, стало быть.
      Я забрался в Майоров "уазик", колонна тронулась и набрала скорость.
      За поворотом скрылся мой верный "козлик", которого ребята аккуратно переставили на обочину. Правда, обещали за ним вернуться.
      Так я и поверил.
      В город мы поспели как раз к тому, чтобы завершить окружение и разгром Ваниного войска.
      Дело в том, что даже Лялька не знала о наличии в городе неожиданно больших для противника наших сил. Мне удалось переиграть Ваню бесконечными обменами дезинформацией.
      В моей-то колонне бойцов было совсем мало. Все водителидобровольцы с городских автобаз, одетые в камуфляж. То, что автобус забит продуктами, а не бойцами, надежно скрывали тонированные стекла. В тентованных грузовиках та же картина. БМП несла десант только на броне, а в самой коробке - один водитель.
      В результате таких "переодеваний" я смог основные силы оставить на защиту города. И в Замке находились не пятеро бойцов (девчонок во главе с Алевтиной они заперли в подвале), а тридцать, хорошо обученных для коротких уличных боев- каждый пятерых обычных стоил. А малочисленная десантная бригада на мосту сыграла по утвержденному мной сценарию.
      Вот как развивались события.
      Когда группа Малюты начала демонстрировать прорыв через мост, десантники немного поогрызались и стали отходить, якобы под натиском нападавших. Под прикрытием бронетранспортера они разделились и раздвинулись, давая проход атакующим. Которые этого совсем не ждали и потому приманку заглотили. Любая собака, даже самая паршивая, если видит что-то убегающее, азартно бросается вслед. Что и проделали Малютины псы. "Прорвались" через мост и, наседая на пятившийся БТР, двинулись по улице в город. В этот момент десантники, усиленные милицейским резервом в лице всего личного состава Горотдела, невесть откуда взявшегося, зажали клещи. А боязливый доселе БТР вдруг осмелел, ощетинился двумя очередями да еще и бухнул поверх буйных бандитских голов из пушки. Взятые в кольцо боевики сопротивляться не стали, побросали оружие и улеглись на асфальт, заложив ладони на затылки. Это у них очень грамотно получилось.
      Тем же временем тридцать три богатыря, вылетевшие из Замка, смели растерянно толпившихся у пустого Горотдела боевиков какого-то Аслана или Хасана, прижали их к глухой стене кинотеатра "Слава". Как волки барашков к скале.
      До полной ясности остается добавить, что Замку запланированный Ваней штурм совершенно не угрожал. Команда, которая должна была подойти к его стенам тайными пещерными ходами, все еще находилась внутри горы. Ниже уровня моря. Безнадежно заблудившись в бесчисленных ходах и переходах. Поскольку Сусаниным у нее служил боевой пацан Юрашка, знавший пещеры как свои карманы с закрытыми глазами.
      Он ухитрился завести их в такое место, откуда выбраться самостоятельно было невозможно, и благополучно смылся, скользнув в темноте в узкую щель, ровно Хозяйка Медной горы. И явился в Замок доложить о содеянном.
      Еще один эпизод. Часть боевиков, окруженных у моста, вырвалась ненадолго и поспешила обратно в Заречье. Прямо навстречу нашей колонне. Взяли их "без труда и без науки", в том числе и самого Малюту, который, по данным Сашки Дубровского, находился в розыске в связи с совершенными ранее в двух российских столицах заказными убийствами...
      Колонна поднималась от реки под звуки марша, гремевшего из распахнутых окон Горотдела. Шла, словно в освобожденный от оккупантов город. Жители которого стояли по тротуарам и, согласно урокам истории, бросали на запыленную броню букеты цветов, а красивые девушки в светлых платьях выбегали порой из толпы и жарко целовали подвернувшихся бойцов. Заслуживших, стало быть, эти щедрые дары.
      В воротах Замка на нас набросилась Лялька, взбешенная своим невольным неучастием в битве, оборвала с моей куртки две пуговицы, зло надсмеялась над дырявыми штанами Пилипюка и вместе с рыжим Баксом и черноволосой Юлькой заперлась в приемной. Обиделась.
      Но я мириться не пошел - некогда. Нужно было отправить раненых в больницу, распределить продукты по торговым точкам и складам, доложить в Правительство о результатах рейда и перспективах, высказать свои соображения о том, как обеспечить практическую реализацию этих перспектив.
      Совсем к вечеру я заглянул в Горотдел обговорить с Волгиным организационные и оперативные меры по борьбе с сельским рэкетом.
      В дежурке мне, очень кстати, попался участковый Хлопчик. Притулившись с краешка стола, он что-то помечал в блокноте, шевеля губами, играя бровями, - итоги рабочего дня подводил, не иначе.
      Я оторвал Хлопчика от приятного занятия (ставить галочки и обводить кружочки всегда хорошо) и сообщил о своем намерении направить его в район, где он должен организовать среди местных крестьян движение сопротивления.
      Хлопчик задумался, и мне показалось, что он даст сейчас свое согласие.
      Не успел. Дежурный снял трубку зазвонившего телефона и почти сразу, после слов: "А он как раз здесь", протянул ее Хлопчику.
      Тот выслушал, положил трубку, сделал запись в блокноте. Пожевал задумчиво губами, подвигал бровями, покачал головой. Изрек:
      - Странное сообщение.
      Странное сообщение
      - Алексей Дмитриевич, - Лялька по селектору, дуется еще.- К вам начальник Контрольной группы.
      - Разрешите? - вошла Алевтина. - Что это Лялечка наша в расстройстве? Серый обидел?
      - Он такой, - согласился я. - Бандит почти что.
      - Лучше приласкал бы девочку, - посоветовала, вынимая из папки листы.
      - Алечка, - пожаловался на судьбу, - мне нельзя. Мне себя блюсти надо: хлопцам нашим пример подавать.
      - Как съездил?
      - Плодотворно.
      - По нашей линии есть что-нибудь?
      - А как же без вас? Нужно прямо днями собрать сведения о сельских участковых. Кто за бандюков, а кто за нас. Чтобы на селе надежная опора была.
      - Сделаем, - пометила в блокноте.
      - Так что у тебя?
      - Две докладные.
      - На кого?
      - Харитонов из отряда ППС и участковый инспектор Колосов. - Она протянула мне листки.
      - Сама с ними беседовала?
      - Беседовала. Один возмущается, другой обижается.
      Я прочел первую докладную, положил на стол.
      - Скажешь, ерунда? - спросила Алевтина и достала папиросы.
      - Не скажу. С такой "ерунды" обычно большая подлость начинается.
      Харитонов недавно демобилизовался из армии, ничем особым себя не зарекомендовал. Во время несения патрульной службы застал забежавшего за киоск по малой нужде подростка. И вместо того чтобы сделать пареньку в краткой и тактичной форме простое замечание, стал измываться над ним. Власть свою показывать. Не стыдно? - говорил. - Хорошо быть кисою? Где хочу - пописаю, да? Наш славный город борется за всеобщую чистоту, а ты, как кобель бездомный, по углам гадишь. Дома так же себя ведешь? На диван писаешь? Мы вот тебя сфотографируем и в газете твой портрет с расстегнутой ширинкой поместим. Чтоб тебя все знали. - И при этом, подлец, пугал парня стволом автомата.
      - Откуда подробности?
      - От напарника.
      - Что ж он его не остановил?
      - Пытался, да где там... Блюститель в раж вошел. Тем более- старшим патруля был, начальство. - Алевтина с заметным трудом не выругалась.
      - Да, - я вздохнул, - парнишка эту свою первую встречу с милицией, с властью на всю жизнь запомнит.
      - Представляешь, что этот Харитонов вытворять будет, когда в начальство выбьется?
      - Уже не выбьется. Готовь приказ: немедленно уволить по полному служебному несоответствию. С запрещением на десять лет занимать должности, связанные с работой с людьми.
      - А око за око? - улыбнулась Алевтина.
      - Непременно. Когда приказ подготовишь, пришлешь Харитонова ко мне. Да и парнишку тоже пригласи. Сначала я заставлю его перед мальчиком горячо извиниться, а потом, на правах старшего и сильного, поиздеваюсь над ним. Да так, чтобы он сам описался. В присутствии потерпевшего. Согласна?
      - Тебе виднее - ты главный.
      - Вот именно. Так, а что участковый Колосов? - Я взял вторую бумагу.
      - Ему в опорный пункт принесли утерянные документы. Он через Горотдел вычислил владельца, позвонил ему, обрадовал и деньги, подлец, стребовал. Причем якобы в пользу того гражданина, который эти документы нашел. А сам даже фамилии его не записал.
      - Что дальше?
      - Назначил встречу. Я послала двоих ребят, они его взяли с поличным.
      - Вымогательство. Да еще отягченное использованием служебного положения. По моему Кодексу - увольнение, большой срок и поражение в правах.
      - Мерзость, - брезгливо согласилась Алевтина. - Человек, облеченный доверием, использует его в низменных целях. Я б его расстреляла. Своей рукой.
      - Хвастаешься, Алечка.
      - Представь себе пожарника-мародера или врача, вымогающего деньги у пациента за обезболивающее. А этот еще хуже.- Алевтина ткнула окурок в пепельницу. - Знаю, что говорю.
      - Все у тебя?
      - Если бы. Гаишники наши отличились.
      - Поборы? - насторожился я.
      - Вроде того. Они ночью у ресторана засекли гражданина, который в сильнейшей стадии алкогольного опьянения за руль садился. Точнее, валился. Да еще и семью в машину поместил- жену и двух малых девчонок. Банкет какой-то был, юбилей, что ли...
      - Дальше.
      - Ну, ребята не стали его репрессировать, сами за руль сели и домой всех отвезли.
      - И за услуги взяли?
      Алевтина вздохнула.
      - Где они?
      - Здесь.
      Я нажал клавишу селектора:
      - Пригласите инспекторов.
      Вошли. Смущенные, переминаются. Краснолицые. Но это не от чего-нибудь. Это профессиональное - обветренная кожа да еще и начальная гипертония от постоянных стрессов.
      - Что же вы, ребята?
      - Товарищ полковник, никак его супруге отказать не смогли. - Старший инспектор оправдывался. - Его же в машине развезло в смерть. Мы его на себе на пятый этаж принесли. Уложили, первую помощь оказали. Все путем. Она: ребятки, ребятки, вот спасибо, вот спасибо вам, родные. И деньги сует. Мы отказываемся - она в слезы.
      - Алевтина Яковлевна, как? Если бы твоего мужика вот так доставили, отблагодарила бы?
      - Моего парня, - непримиримо ответствовала, - тоже в избу внесли. Тяжело раненного. В тылу у немцев. И его хозяйка полгода прятала и выхаживала. За одно спасибо. Посмотрела бы я на вас, если бы вы ей деньги сунули.
      - Ты у нас... уж того... уж очень.
      Алевтина - это явление, конечно, крайнее. Критерий честности и принципиальности. Но ведь такие больше всех нужны- как точка отсчета.
      - Деньги не истратили?
      - Обижаете, товарищ полковник. - Полез во внутренний карман, достал деньги, вложенные в листок из блокнота - чтобы среди своих не затерялись. Вот они, всей суммой.
      - Хорошо. Выпишите на всю сумму штрафную квитанцию этому юбиляру за непотребный вид в общественном месте. И на работе ему вручите. В торжественной обстановке. Ясно?
      - Так точно.
      - Свободны.
      Тут Волгин позвонил:
      - Алексей Дмитриевич, минутку не найдете?
      - А что такое?
      - Тут наш Хлопчик странный сигнал получил, стал проверять - что-то интересное появляется. Не подъедете?
      - Куда, в отдел?
      - Нет, прямо на место. "Изумруд" знаете, ювелирный наш, на Гончарной? Вот туда. Только машину загодя оставьте. Пешком подходите.
      - Хорошо, понял. Сейчас буду.
      Сигнал действительно был странный. Но эту странность не всякий бы заметил. А вот мудрый Хлопчик сразу же внимание обратил и выводы сделал. И даже меры принял...
      Пожаловалась ему бдительная старушка. Из тех, что ночью не спит и днем не дремлет. Все видит и все знает. И в тайне не держит.
      Телевизор у старушки тоже не молодой был, показывал слабо, да и не желала она эти гадости смотреть, даже стыдно было. И потому уже давно заменила бледно-голубой и маленький источник информации на большой и цветной экран - придвинула стол к окну и приладилась за ним чай пить и на улицу глядеть.
      Занятие, стало быть, интересное, а порой увлекательное, как сериал и - что очень важно - общественно полезное.
      Об одном своем наблюдении бабуля сообщила участковому для принятия мер. Суть такова. Подвал дома напротив облюбовали бомжи. Ну, по нашим временам, явление обычное. Но руки до него еще не дошли, я собирался создать спецслужбу из общественности для этой работы, но все время находились дела более горячие.
      Ну, стало быть, бомжи и бомжи. Ничего особенного. Однако в этом мирно-обыденном сообщении Хлопчик уловил две насторожившие его детали. Первая: глазастая бабка с досадой назвала бомжей приличными людьми. Вторая: эти приличные люди входили по вечерам в подвал, как к себе домой, - быстро и уверенно. А, насколько было известно, дверь в подвал - обитая, кстати, железом - надежно запиралась тяжелым висячим замком.
      Да, не проведешь Хлопчика.
      Когда я подходил к нужному дому, увидел ограждение. Не иначе Хлопчик распорядился. Маскировку устроил. Чтобы кого-то не спугнуть. Перехватил улицу веревками с красными тряпицами, два плакатика нарисовал: "Осторжно, ведутся работы. Обход стороной".
      Кроме того, по крыше дома демонстративно громыхали шагами волгинские опера, одетые в оранжевые рабочие комбинезоны. Басили всякими грубыми словами, брякали железом, обстукивали водосточную трубу.
      Понятно.
      - Пойдемте, товарищ полковник, - вполголоса сказал Хлопчик, увлекая меня во двор, к подвальной двери.
      Мы спустились на несколько ступеней.
      - Вот, смотрите, - он потянул одну из петель замка, и она легко вышла из щели - открыто, стало быть. Поставил ее на место - стало быть, заперто.
      Вошли внутрь. Хлопчик включил фонарик, нашел им выключатель, щелкнул.
      Подвал как подвал. Трубы, с которых капает ржавая вода, хлам повсюду разного вида: тарные ящики, ломаная казенная мебель, садовые скамьи с некомплектными рейками.
      Все кругом завалено до потолка, а в центре - чистое место, словно специально убранное. Рядом ровной стопкой, через прокладки из тарной доски, сложен бордюрный камень. Лежит здоровенный швеллер, метра полтора длиной.
      - Наверх взгляните, - подсказал Хлопчик, чертя по потол ку сильным лучом фонарика. - Видите?
      Вижу. На потолке были нанесены какие-то риски, помеченные цифрами. Они сходились к правильному кругу, образованному неглубокими, засверленными в бетоне отверстиями с небольшим шагом.
      - Я днем проверял с рулеткой, - сообщил Хлопчик. - Круг этот почти в центре торгового зала магазина.
      - Ты с рулеткой, - ахнул я, - по магазину лазил?
      - Что вы, товарищ полковник, - обиделся участковый. - С рулеткой здесь - по потолку, а в магазине вдоль витрин ходил, ювелирные украшения разглядывал - шагами мерил. У меня шаг точный.
      И голова, по-моему, тоже.
      - И вот еще что, - указал на выключатель, из которого была выведена розетка. По виду - совсем новая. - Ну что, товарищ полковник, с поличным будем брать?
      - Обязательно. Только не вздумайте засаду в подвале оставлять.
      - Конечно, нет. Я с гражданкой Усиковой уже договорился. Она троих приютит. А еще двоих - у дворника поселим.
      - А кто эта Усикова?
      - Да та бабуля, которая сигнал дала.
      - Ну, действуйте. Только не спешите брать. В самый момент заставайте, чтоб не отвертелись.
      - Я вам сообщу, когда тот момент настанет.
      Ночью Лялька, как ею заведено, явилась в мой будуар посплетничать. С Баксом на плече - такая из себя дама с горностаем, и опять полуголая и босиком. Чтобы пожалел и под одеяло пустил. Нравится ей, стало быть, такая форма общения.
      - Как Юлька?
      - Приживается. Ей здесь в новинку все. Удрать не пыталась, хотя я провоцировала. Можно я ее позову? А то ей обидно будет.
      - Зови, - вздохнул я, хотя мне хотелось спать, а не трепаться с ночными красавицами. - Зови. Только пусть в верхней одежде приходит, а не в пеньюаре.
      Что-то девки затевают. Явно. На пару. Изнасилуют еще старого полковника. Ну, им же хуже.
      - Как съездили, господин полковник? - Юлька с порога: черные глаза сияют, черные волосы по плечам струятся, в длинном распашном халате образца середины нашего века. Не иначе Алевтина отжалела. - Что нам привезли из дальних стран? Какие гостинцы?
      - Капустку, картошечку, огурчики свежемаринованные. Годится?
      Алые губки поджала, вздохнула разочарованно.
      - Могли бы что-нибудь покруче своим любимым девочкам. Вы такой солидный мужчина...
      - И немножечко красивый, - подхватила Лялька, устраивая кота на моей подушке.
      - И моложавенький, да, Ляль?
      - Видный вообще. Стреляет хорошо.
      Теперь они уже втроем мурлыкали: кот и две кошечки. Сейчас что-то выпрашивать начнут.
      - Глаза мне его нравятся: серые, в голубинку по краям.
      По каким еще краям? И что за голубинка такая?
      - И в городе его уважают. Памятник ему поставят. На Площади павших борцов. Деньги уже собрали. Ваятеля ищут.
      - Чтоб достойный нашего полковника был, да?
      Освоилась Юлька, обнаглела. Хотя скромностью особой она и раньше не хвалилась. В силу специфики своей профессии.
      - Алексей Дмитриевич, вы такой умный, добрый, самостоятельный...
      Я решил не перебивать. Послушать. Приятно ведь. Хоть и врут.
      - Справедливый. У вас сердце щедрое.
      Сватать они меня, что ли, собрались?
      - А мне и походка его нравится.
      - Походка ни при чем, - спохватилась Лялька.
      Ну да, хромоту все ж отметили. Для баланса. Но ведь о ноге не случайно вспомнили. Ассоциативно.
      Я уже начал было догадываться, а тут Лялька, посчитав, видимо, что артподготовка проведена успешно - противник морально подавлен, - бросила в атаку основные резервы.
      - Алексей Дмитриевич, - плаксиво так, - вы Филипка помните? Который ногой машину остановил?
      - А что с ним?
      - Он домой просится.
      - Куда домой? На родину?
      - Сюда, в Замок. Надоело ему в больнице, скучно.
      - А ты откуда знаешь?
      - А мы его навещали.
      - Кто - мы?
      - Ну мы с Юлькой.
      Так. Я взял Юльку за ворот халата, поставил на ноги.
      - А кто позволил? Ты под арестом.
      - Во-первых, я не арестованная, а задержанная, - показала юридическую эрудицию, - а, во-вторых, срок задержания без предъявления обвинения уже истек.
      Ясно - Лялька консультировала. Разложение рядов пошло, стало быть. Личные симпатии начинают брать верх над общественными обязанностями.
      Поэтому я Ляльку тоже согнал с постели и сунул ей на дорогу кота.
      - Идите спать. Завтра с вами разберусь.
      - Ну правда, Алексей Дмитриевич, - заскулили в дверях.- Он уже не лежачий. На костылях ходит. Мы за ним будем ухаживать. И уколы делать. И клизмы. Он в домашней обстановке быстрее в строй встанет.
      - Брысь! - рявкнул я и схватил с тумбочки пистолет.
      Бакс сорвался с Ляльки и, задрав хвост, откровенно дунул в коридор. Кошечки, зашипев, отправились следом. Не теряя, однако, достоинства.
      По гулкому в ночи Замку еще долго блуждало и затихало:
      - Отзывчивый... Добрый... Умный...
      И последнее: "Хромой черт!"
      Как раз на этом месте я и уснул. И снились мне пулеметные очереди на лесной дороге, разрывы гранат и картофелины, прыгающие из кузова на асфальт.
      И ускользала, не додумываясь, какая-то простая мысль о какой-то нелепости. Вроде того, что за картошкой надо ездить с автоматами...
      За общим завтраком во все голоса обсуждались детали рейда, эпизоды боев, прожженные штаны.
      А потом вдруг разговор свернул на опасный, точнее, подозрительный путь. Все ребята и девчата стали нахваливать Серого - какой он мудрый командир, какой он слуга царю, отец солдатам, какой он душевный с братьями и сестрами по оружию и какой он жестокий и беспощадный к врагам.
      Что-то такое я уже однажды переживал. И не далее как вчера ночью.
      Недооценил я Ляльку с Юлькой.
      Сейчас Пилипюк скажет слово за Филипка.
      Не сказал, постеснялся (за штаны). Сказал вместо него Рыжик:
      - Товарищ полковник, мы вот что подумали...
      - Думайте на здоровье, - прервал я, вставая из-за стола, - это трудно, понимаю, но надо же привыкать.
      Почему я упрямился? Не знаю. Наверное, не хотелось, чтобы ребята расслаблялись. В общем-то наше победное шествие по пути борьбы с криминалом в любой момент могло прерваться оглушительным поражением. Уже навсегда.
      О малочисленности нашего арьергарда знали трое: Серый, Майор и Волгин. И все наши враги. Я имел, конечно, полное представление, в каком окружении мы находимся. Здесь, как и по всей стране, за последние годы сформировался огромный криминальный контингент. Это не только боевики, это целая армия, состоящая из профессиональных охранных структур: любой банк, предприятие, крупная фирма - все имели в своих рядах хорошо подготовленных и вооруженных людей, нередко из системы милиции и служб безопасности. И вот-вот они закончат общее формирование под одним флагом и бросятся на абордаж.
      Прав я или не прав, но считал необходимым, чтобы наши силы подольше оставались сжатым кулаком, а не добрыми ладошками, из которых любой мог напиться в знойную пору родниковой воды. У нас двенадцать раненых. Стоит забрать одного из них в Замок - потянутся все. И казарма наша превратится в палату для выздоравливающих, где будут трогательный уход, забота, посиделки до утра - и в итоге самое страшное: падение дисциплины, потеря бдительности.
      Нет, не будет моего согласия.
      И я вышел из Рыцарского зала, строго стуча каблуками. Затылком чувствуя омерзительные гримасы.
      Едва я взялся за просмотр бумаг, как позвонил дежурный по отделу:
      - Товарищ полковник, лазутчика поймали.
      - Где?
      - На автовокзале.
      - Кто такой?
      - Корреспондент из Москвы. Не то Потанин, не то Путанин по фамилии. Символично и то и другое. - Приехал будто из села, салом торговать. А сало такое - смотреть противно, не то что есть.
      - А ты уж попробовал?
      - Больно надо, у меня собака от такого отвернется.
      - А что ему здесь надо?
      - Молчит.
      - Ну пусть до вечера помолчит. И не кормите его, пусть свое сало жрет.
      - С ним девушка. Кормить?
      - Если симпатичная - обязательно.
      Сразу, чтобы не забыть, я попросил Ляльку связать меня с Прохором.
      Она хмыкнула:
      - У него медовый месяц.
      - Ты ему напомни, что он все-таки Марсу служит, а не Венере.
      Через пять минут позвонил недовольный Прохор.
      - Извини, Проша, что отрываю тебя от любимого дела, но мне крайняя нужда в помощи. Подбери в городской библиотеке столичную прессу с материалами Путанина. Просмотри, резюмируй и - ко мне на доклад. К девятнадцати часам.
      - Но у меня сегодня на вечер другие планы... - заскулил кобель ушастый.
      - Если ты, жених... такой-то, опоздаешь на пять минут, - не стал я с ним церемониться, - расстреляю как предателя.
      И опять взялся за бумаги.
      Устанавливая свои порядки в городе, я обязал все решения, распоряжения, указы Правительства представлять мне на просмотр до их утверждения, а потом направлял своим специалистам. Такой специфический фильтр обеспечивал нам возможность уже изначально, когда формировались те или иные экономические меры, закрывать возможные каналы для проникновения в торговлю и производство элементов криминала. Своего рода профилактика. Превентивные меры.
      Не скажу, чтобы мне нравилась эта работа, но она была необходима...
      А встречу со столичным корреспондентом пришлось отложить - вышел на связь неутомимый Хлопчик и сообщил, что наступил "тот самый момент".
      Садами, огородами, подворотнями и подземными ходами я пробрался на Гончарную, к ювелирному магазину "Изумруд". К месту, стало быть, засады.
      Оно мне понравилось - было очень толково и профессионально грамотно организовано. Главное - уютно, я бы сказал. Один оперативник сидел у окна, скрытый густыми тюлевыми занавесками и зарослями пышно цветущих гераней, его напарник и участковый Хлопчик за столом под абажуром, потея от усердия, дули наваристый чай с малиновым вареньем, которыми напористо потчевала их хозяйка квартиры, бдительная пенсионерка Усикова. А в хижине дворника, подумалось, не водку ли ребята дуют? Задержим взломщиков - обязательно обнюхаю оперов на предмет специфического запаха.
      Усикова щедро налила чаю и мне, но я не успел его отведать- в кармане Хлопчика пискнула и затрещала рация.
      - Все, - сказал он мне, с сожалением отставляя лишь ополовиненный стакан (правда, четвертый или шестой), - вошли.
      - Сколько их?
      - Мы двоих засекли.
      Схватив с кушетки автоматы, облизывая липкие от варенья пальцы, оперативники бросились вон, перебежали двор, заблокировали вход в подвал. Мы с Хлопчиком вошли в торговый зал "Изумруда" парадными дверьми.
      Здесь, под двумя стволами, лежал на полу у разбитой витрины- руки на затылке - голый человек, рядом с ним - молоток.
      - А где второй?
      - В подсобке.
      В кабинете директора магазина примерно та же картина: голый на полу, возле сейфа, а рядом - газовый резак с небольшим баллоном.
      - Оружие у них есть?
      - Если только в трусах, - усмехнулся опер.
      - А зачем вы их раздели?
      - Они сами, товарищ полковник. На дырке экономили.
      Я вернулся в торговый зал. Действительно - дыра в полу узковатая. На плечах взломщика краснели глубокие царапины, даже голяком едва протиснулся.
      - Ладно, ребята, молодцы. Вызывайте директора, бухгалтера, кого там еще?.. Задержанных - в отдел. Эксперт здесь?
      - В подвале.
      Спустился в подвал. Хорошо потрудились ворюги: засверлили по кругу перекрытие, подперли обрезком швеллера и через него выдавили как пробку бетонный кружок гидравлическим домкратом, установленным на стопке бордюрного камня. Умельцы.
      Эксперт сфотографировал вещдоки.
      Привели "умельцев". Чтобы оделись. Они были огорчены, расстроены, удручены и опечалены. Еще бы: столько трудовых будней - и все зря. Ну не совсем, конечно. Годика на четыре наработали, бедолаги...
      Оделись. Окольцевались, понуро побрели к дверям. Один из них зло отшвырнул ногой подвернувшуюся некстати тряпку.
      Хлопчик зачем-то поднял ее, осмотрел:
      - Постойте-ка, ребята. Чья это куртка?
      Проверил карманы: ключи, некоторые деньги, водительское удостоверение, ружейный патрон.
      - Кто из вас гражданин Гуляев?
      Задержанные переглянулись, пожали плечами. Оба были в куртках.
      Хлопчик перебросил автомат из левой руки в правую, коснулся пальцем спуска:
      - Гуляев, выходи! Ружье - на месте. Руки - за голову.
      В дальнем углу подвала вздох, шорох, грохот упавшего ящика.
      - Не стреляйте! - крикнуло из темноты. - Выхожу. С повинной. Чистосердечно раскаиваясь и признаваясь. Добровольно отказавшись от совершения преступления.
      Он бы еще долго торговался, но Хлопчик шагнул во мрак и вывел за шиворот интеллигентного на вид мужчину, в узкой бородке.
      Довел до дверей, показал на куртку, защелкнул наручники, когда тот надел ее, и вернулся во мрак за ружьем - обычная двустволка-вертикалка, обрезанная ножовкой по стволам и прикладу.
      - Зарегистрирована, - поспешил заявить интеллигентный Гуляев.
      В отделе задержанных допросили. Порознь, естественно. Показания отличались лишь некоторыми незначительными деталями, технического в основном порядка.
      Вдохновитель и организатор преступления, он же руководитель преступной группы - заместитель директора НИИ Гуляев. Его подельники техник и лаборант того же института.
      Преступный замысел созрел и оформился на почве почти двухгодичной невыплаты зарплаты, накопившихся в связи с этим у каждого долгов, назревших конфликтов в семьях.
      - Какие будут мнения, господа присяжные заседатели? - спросил я у следователей, принявших дело.
      - Главного организатора и вдохновителя этого преступления мы все равно пока привлечь к ответственности не можем, - сказала следователь Платонова. - А эти пусть отвечают по Закону.
      - А кто главный-то? - наивно спросил присутствовавший на совещании участковый Хлопчик.
      - А тот, кто их спровоцировал. Вынудил. Создав условия для подрыва бюджета государства. Тот, кто раздарил жуликам деньги, предназначенные для развития отечественной науки.
      - О! Так их там много! - сообразил Хлопчик. - Вся власть.
      - Целая банда. Так что будем делать? - поторопил я. - Что рекомендуем суду?
      Да, я ввел такую практику: розыскники, следователи по завершении дела давали суду объективные рекомендации с учетом личности подсудимого. Потому что при совершении преступления, при задержании, на допросах - это один человек. А в зале суда его не узнать: хватается за голову, раскачивается на скамье (как же я мог так некрасиво поступить?), чистосердечно раскаивается: я больше не буду, я вообще-то очень хороший, но в детстве с печки упал, головкой больно ударился.
      Особое внимание в этих рекомендациях уделялось показаниям потерпевших и свидетелей.
      Да, я оказывал давление на суд. И делал это совершенно убежденно: суд, по моему Закону, не может быть беспристрастен. Он должен ненавидеть преступника и сочувствовать потерпевшему.
      - Я так думаю, - высказался Волгин. - Если за ними ничего больше не обнаружится, пусть суд отмерит им положенный срок. А работать они будут в Зоне по своим профессиям - организуют при Заводе сельхозмашин специализированное конструкторское бюро и обеспечат его функционирование в соответствии с потребностями производства, то есть чтобы продукция Завода удовлетворяла потребителя своим качеством и стоимостью. Оплата - по реальным результатам труда.
      Принято. Единогласно. С частным определением. Премировать гражданку Усикову и участкового Хлопчика. А также указать группе задержания на недостаточный профессионализм. Чай они, стало быть, пили умело, двоих засекли, а третьего участника взлома проглядели.
      До отбоя у меня еще оставалось время, и я заехал к приболевшему профессору Кусакину.
      - Прошу вас, - покашливая в кулак, пригласил меня профессор в кабинет. - Только не начинайте со лжи, не говорите, что пришли навестить больного. Тем более что я уже практически здоров.
      - А чем вы лечитесь?
      - В моем возрасте самое лучшее средство от любого заболевания - это хороший коньяк перед сном и юная девушка в постели. Девушка - увы, а добрый коньячок найдется, - сказал он, доставая из бара пузатую французскую бутылку.
      - А при чем здесь девушки? - полюбопытствовал я, согревая рюмку в ладонях. - Сексотерапия?
      - Такой бравый полковник, - укорил профессор, - а не знаете элементарных вещей. Вы не задумывались, почему все восточные владыки отличаются завидным долголетием?
      - Да все как-то некогда было, - смущенно признался я. - Но обещаю: на ближайшем досуге...
      - Юная девушка, - не слушая моих уверений, продолжил профессор, - это мощнейшая эротическая аура. Это колоссальный выброс положительной энергии. Мудрые престарелые владельцы гаремов, даже навсегда утратившие потенцию, тем не менее проводят каждую ночь в непосредственном окружении нескольких юных красавиц, предпочтительно - девиц. Неудовлетворенные желания, тщетно бушующая страсть, эротические фантазии этих прекрасных созданий преобразуются в колоссальный энергетический поток, который поглощает, как заряжаемый аккумулятор, опустошенный организм старика. Важно только, чтобы их общая постель была под балдахином полусферической формы. Тогда выбрасываемая энергия не растворяется бесследно в космическом пространстве, а полностью попадает по назначению. Концентрируется в старческом организме, производит омолаживающий эффект, возобновляет энергетический потенциал.
      Вот оно в чем дело-то! То-то я в последнее время чувствую себя таким бодрым, уверенным, энергичным и неутомимым в делах. Я-то думал, это оттого, что у меня была благородная цель, высокая задача, взятая на себя ответственность, а оказывается, это все потому, что я частенько сиживаю в своей постели под одним одеялом с двумя юными красавицами!
      Ну а как же иначе? Конечно! Слева энергетический выброс ржаной блондинки, справа эротическая аура жгучей брюнетки.
      Но я не стал посвящать господина Кусакина в свои умозаключения, а перешел к делу:
      - А ведь я как раз с этой проблемой к вам, профессор.
      - Бедняга, - искренне, но немного недоверчиво посочувствовал он.
      - Вот уж про вас-то не мог и подумать... На вид вы такой... устойчивый.
      - Вы меня еще не поняли, - успокоил. - Вы знаете, какой процент от общего объема преступности дает молодежная?
      - Конечно. - Это было сказано несколько разочарованно. Из-за моего неожиданного уклонения от его любимой темы. - Вы не раз хвалились этой цифрой в своих пламенных обращениях к населению. Только, извините старика, я все равно не понимаю, какое это имеет отношение к содержанию нашей беседы?..
      - Самое прямое, - невежливо перебил я. Потому что то ропился под общее одеяло, под омолаживающее воздействие юных эротически-энергетических аур. Вы помните свое детство? Свою юность?
      - Еще бы! В этих воспоминаниях я черпаю силы для дальнейшей жизни.
      Правильно. Как под сферическим одеялом.
      - И какое же чувство у вас возникает при мысли о современной молодежи?
      - Брезгливости, - не задумываясь ответит профессор. - А больше всего жалости. Это обездоленное, обделенное, обкраденное поколение. Поколение без настоящего. Поколение без будущего.
      - Молодежь сама по себе не бывает плохой или хорошей, сказал как-то один человек, не помню кто, - она только несет на себе приметы времени, в котором живет.
      - Согласен. К жалости у меня примешивается и чувство вины. Мы сами создали эту молодежь и сами лишили ее всего прекрасного, что дает юность. У них нет любви - у них секс. У них нет дружбы - у них инстинкт стаи. Они не радуются жизни - у них вместо этого кайф. Они не мечтают - они жуют всепобеждающую жвачку: зубами, глазами, ушами. Но я все-таки никак не могу понять...
      - Сейчас все поймете, - пообещал. - Я организую при Правительстве специальный Комитет по делам молодежи...
      - С целью?
      - С целью разработки и реализации мер по воспитанию нормальных людей. С чувствами, с мыслями, с умелыми руками. С чистыми сердцами.
      - Эк хватили, батенька мой, - обалдел профессор. - Вы представляете себе, с какими силами, с какой государственной мощью придется вступить в борьбу? Что вы можете противопоставить этой силе?
      - Что МЫ можем противопоставить, - уточнил я, налегая на слово "мы". Вот это и есть ваша задача. Сформируйте команду, разработайте программу и представьте на утверждение. Особое внимание - подросткам. Я убежден, что именно в этом возрасте человек делает свой главный выбор: либо бороться со злом, пусть и пассивно, не творя его, - либо творить зло. И здесь важно, кто рядом с ним. Поэтому в первую очередь - выявить всю ненадежную городскую шпану. Ими мы сами займемся.
      - То есть? - испугался профессор. - За решетку?
      - Ну зачем же так сразу? Сперва они пройдут у нас спортивно-трудовые лагеря под руководством моих ребят, которые давно и сознательно сделали свой выбор и смогут активно влиять на формирование подростковой психологии. Ведь самое главное в этом возрасте - пример старших. Так вот, пусть они учатся подражать не бандитам, ворам и спекулянтам, а тем, кто с ними борется - борется жестко, умело, сознательно.
      - Так, - протянул профессор. Совершенно забыв про коньяк. - Что еще порекомендуете?
      - Прикажу, - уточнил я. - В свою команду обязательно привлеките школьных педагогов. Нормальных. Пересмотрите программы обучения. Особенно вот это вот сексуальное образование. Там где-то за триста часов зашкалило. Выкинуть - заменить классикой на аналогичную тему. Ясно? И обязательно вернуть в школы политическое воспитание.
      - Пионерские организации возродить?
      - Да называйте как хотите. Хотя пионер - хорошо звучит, со смыслом. А вы что, против?
      - Да как-то, знаете ли...
      - Вот уж никак не могу демократов понять: что дурного-то в пионерских организациях? Учили коллективизму, учили любить Родину, получать знания, уважать старших, заботиться о младших. Что дурного-то? Что Павлик Морозов тоже пионером был? Да ведь не только он, многие люди - гордость страны доныне и на века - из пионеров вышли. А Павлик, кстати, если уж об этом говорить, мужественный поступок совершил, не всякий нынче на такое способен - разоблачил преступников, пьяниц и ворье. Да, впрочем, отвлеклись...
      - Вы, полковник, коммунист? - подозрительно спросил профессор.
      - Не знаю, - признался. - Я ведь борец за справедливость. А это очень справедливо, когда каждому члену общества, независимо от его сил, и ума, и здоровья, гарантированы хлеб и кров. Разве плохо? И, по-моему, даже благородно, когда каждый член общества раньше думает о Родине, а потом о себе. Что, профессор, лучше: отдавать свое для благополучия многих или обирание многих для благополучия своего? Как вы думаете? А что дурного в обществе, где заботятся о стариках и детях? Где женщины не торгуют телом, а мужчины совестью?
      Профессор как-то странно посмотрел на меня. Помолчал. Потом сказал:
      - Наобум Лазаревич решит, что вы хотите снова загнать страну в эпоху тоталитаризма.
      - Недавно мне то же самое, слово в слово, сказала одна проститутка, когда я лишил ее права торговать своим телом. Но вообще-то я не против тотального законопослушания, тотальной сытости и грамотности. Тотальной занятости общественно полезным трудом.
      - Да... Задачки вы ставите. Не знаю, как и подступиться. С чего начать?
      - Чего проще: с идеологии. Она нужна в первую очередь молодым.
      - Какая идеология? Коммунистическая? Общечеловеческая? О чем вы, полковник? - Чувствовалось, что выздоравливающий профессор вновь заболевает от моих идей. Уже психически.
      - Ну начните хотя бы с идеи патриотизма. Или нам не чем гордиться? Или нам не с кого брать пример? Или история нашей Родины не богата героями и мудрецами?
      - Послушайте, полковник, вы не знаете нынешней молодежи. Они хором пошлют нас куда подальше вместе со всем нашим патриотизмом, с героями и мудрецами. У них мудрец - крутой мен, у них герой - голая безголосая мартышка на эстраде, а вы...
      - Вы не знаете моей молодежи, профессор, - улыбнулся я.- Не пошлют. Побоятся.
      - Это почему же? - усомнился всей душой.
      - Потому что на первых встречах с ними поприсутствуют мои парни. И, если надо, они так надерут им уши, что самая злостная шпана будет слушать вас, как в старое доброе время малыши слушали "Радионяню".
      - Это уж... как-то...
      - Все мы в детстве боялись уколов. Зато потом не болели корью.
      - Я подумаю, конечно. Важно правильно начать.
      - И интересно. С завтрашнего дня раза по три в неделю вы будете организовывать в Доме культуры встречи с молодежью. Приглашайте на эти встречи нужных людей: хороших артистов, писателей, ментов, военных. А завтра сами прочитаете лекцию "О любви и дружбе". С вашими эротическими изысками, с вашим опытом бабника вам есть что сказать молодежи.
      - Хорошо. Но, знаете ли, ведь все это уже было.
      - Ну и что? Уроки истории надо повторять, чтобы хорошо запомнились. Чтобы избегать глупых ошибок. Все, профессор,- я встал. - Действуйте. Если не справитесь, я посажу вас за вашу незаконную винтовку.
      - А если справлюсь?
      - Тогда выдам вам лицензию. На отстрел врагов Отечества.- Я положил сигарету и зажигалку в карман, встал.
      - А посошок?
      Кстати, он прав. Я совсем забыл о главном. И после рюмки спросил:
      - Мне докладывали, профессор, что вы одно время увлекались охотой, так?
      - Грешил, батенька.
      И не только охотой, стало быть.
      - И места хорошие знаете?
      - Смешной вопрос. Но вас, похоже, что-то другое интересует? Другая охота.
      - Ага. Бывшая охотбаза. Среди болот, в лесной глуши.
      - Недоступна. В самом начале наш Губернатор захватил ее под свою очередную резиденцию, превратил в загородное имение. И доступ туда закрыт, даже охраняется, мне говорили. А места там действительно славные. Глухие, дремучие. Лешачьи и русалочьи. Болота...
      - Непроходимые?
      - Непроходима только глупость людская.
      - Как туда добраться? Расскажете?
      - По рассказам не найдете. Тайные тропы звериные. Заблудитесь.
      - Так, может, вместе сходим? Инкогнито.
      Умен профессор. Потому, стало быть, и профессор. Я вот, чувствую, по своему уму и до кандидата не дорос. Да и не дорасту уже. Что с воза упало, то ну его на ...
      - Проведу, - отозвался профессор, внимательно глядя мне в глаза. Инкогнито. Когда это нужно?
      - Дня через два.
      - Винтовку взять?
      - Не надо. Автоматы возьмем.
      Мы распрощались. Я с облегчением - еще одно важное дело на другого перевалил. Профессор - озадаченный возложенным на него поручением.
      Он проводил меня до дверей и сказал в спину странную фразу:
      - Народные массы поддержали восставший народ.
      Чем удивил меня безмерно.
      Замок спал. Но по углам еще шушукалась молодежь. Я разогнал ее, как старый кот малых мышат, одним взглядом. Прошел в кабинет.
      Лялька тоже, видно, спала. Или шушукалась где-нибудь в дальнем углу, куда я не дотянулся. Куда, стало быть, не упал мой грозный взор.
      На столе стоял термос с кофе и лежала записка: "В правом верхнем ящике - материалы П.Русакова по журналисту Путанину. Вечно Ваша Л."
      Нашел-таки Прохор время, не подвел начальника, вырвался ради общего дела из частных объятий. Ну-ну...
      Я просмотрел вырезки, обработанные маркером, пробежал Прошкино резюме и зевнул со страстью. Чем разбудил телефон.
      - Алексей Дмитриевич, дежурный по городу. Извините, что поздно. Тут этот... задержанный из Москвы, корреспондент - шумит, голодовку объявил, требует прокурора и адвоката.
      - Ну доставьте его ко мне.
      К прокурору, стало быть, и адвокату в одном лице.
      - Садитесь, - сказал я. - Хотите кофе?
      Он открыл было рот, но я остановил его:
      - Никаких претензий ко мне и моим людям. Дискутировать с вами я не собираюсь. Какого черта вы приперлись в город? Я вас звал?
      - Я журналист и...
      - Вы проститутка и...
      Надо отдать ему должное - среагировал мгновенно, я едва успел уклониться от удара. И едва успел нанести ответный.
      В дверях появилась пижама в цветочках, с автоматом.
      - Еще? - Я наклонился над ним.
      - Пока хватит, - буркнул он, поднимаясь.
      Пижама с автоматом исчезла.
      Я налил из термоса две чашки кофе, придвинул к себе бумаги:
      - Имейте в виду, у нас не товарищеская беседа. Это допрос.
      - Какая-то чушь! По какому праву?
      - А по праву сильного. Вы на моей территории. Здесь действует мой Закон. И по этому Закону - вы преступник.
      - А вы? - Это уже наглость.
      - А я - начальник городского Штаба по борьбе с преступностью. И больше вопросов мне не задавать. Спрашивать буду я. Вы пейте кофе-то, остынет.
      Он машинально глотнул, отставил чашку. Попал, конечно, парень. Но держится неплохо.
      - Мои помощники подготовили для меня подборку ваших публикаций за... сейчас скажу... да, за пятнадцать последних лет. Я с интересом ознакомился с ними. Завтра передам моим следователям, они их доработают, составят обвинительное заключение и - послезавтра - в суд. Смотрите-ка, - я поднял несколько скрепленных вырезок, - это вы писали раньше. Сплошные розовые слюни. А это ваши последние материалы - сплошная ядовитая слюна. О том же времени, о тех же событиях и фактах. О тех же людях. И если раньше "нас утро встречало прохладой", то теперь, по-вашему, в советской стране даже солнце садилось раньше времени и вставало позже, чем во всем мире. Что же такая полярная разница в показаниях? Когда вы врали-то?
      Молчит. Сам, наверное, не знает.
      - Вы можете сказать, что тогда сильно заблуждались, а нынче сильно поумнели. Возможно. Бывает. Особенно за деньги. Кто платит, тот и трахает. Но у меня здесь проституция запрещена, карается по Закону.
      Я сложил вырезки, убрал в папку.
      - Человек вы, несомненно, талантливый. Перо у вас сильное. И оттого вред, который вы нанесли стране, особенно велик. Но я дам вам шанс. Вы получите всю необходимую информацию и сделаете статью или серию статей - на ваше усмотрение - о том, что здесь происходит. Условие одно: вы напишете объективно, одну правду. Можете даже указать недостатки, нам это только на пользу. Я выпущу вас из города, вы опубликуете материалы. Но если в них будет хотя бы одно слово лжи, клеветы, искажения фактов, то мои ребята отловят вас, скупят все газеты и доставят вместе с ними обратно. - Здесь он стал слушать очень внимательно. - Я посажу вас в камеру и не выпущу до тех пор, пока вы не сожрете и не переварите весь тираж.
      Он согласится, я не сомневался. Он - профессионал. Он прекрасно знает цену подобного рода сенсациям. И рискует не сильно. Публикация сыграет на его, и без того известное, имя. А тираж... Тираж ему целиком все равно не сожрать. Подавится много раньше. На первой сотне экземпляров заворот кишок получит. Или хронический понос. Ложь, даже собственная, плохо переваривается.
      - Завтра я дам в помощь своего человека и распоряжусь, чтобы в Горотделе вам не чинили препятствий в получении необходимой информации. Ну, за исключением сведений о силах, которыми я располагаю.
      Только я уснул, полный впечатлений, по мне, по своим делам, невозмутимо прошагал вездессущий Бакс. Спрыгнул на пол, сел.
      - Обойти не мог? - разозлился я.
      Он обернулся, лизнул плечо. Намочил розовым язычком лапку и тщательно протер за ушком. Потом ответил мне презрительно-ледяным зеленым взглядом и пошел дальше, исчез за дверью, подрагивая кончиком задранного хвоста.
      Поговорили, стало быть.
      Но я так и не понял, что он хотел мне сказать. Скорее всего: не рано ли я выпускаю информацию?
      Ст.131. Изнасилование
      Понедельник. Раннее утро. Сосновый бор на берегу реки.
      Граждане Терехины (муж и жена, дачники) обнаружили в кустах лежащую без сознания девушку. На ней не было нижнего белья и обуви. Кофточка задрана до шеи.
      Терехины уложили девушку на плащ, отнесли в ближайшую деревню и вызвали врача.
      Врач высказал предположение, что девушка неоднократно изнасилована и жестоко избита. Ему удалось ненадолго привести ее в сознание, и она сообщила свое имя - Светлана Рябинина. Девушку отправили в больницу.
      В то же утро в Горотдел сделали заявление супруги Рябинины, обеспокоенные отсутствием дочери: в прошлую пятницу Светлана с друзьями отправилась в турпоход, обещала вернуться вечером в воскресенье, но до сих пор не объявлялась. Свою тревогу супруги объяснили тем, что их дочь была очень "домашним ребенком", отличалась аккуратностью и дисциплиной, никогда не задерживалась вне дома сверх положенного часа, даже в школе.
      Волгин попросил их подождать в отделе и сам выехал в больницу.
      Светлану уже вывели из шока. Волгин очень мягко и тактично допросил ее, поддержал девушку обещанием жестоко наказать обидчиков.
      Вот что она рассказала. Ее и подругу Людмилу пригласили в поход на два дня одноклассники - Игорь Глазков и Василий Петриков, обещали показать место, где пасется лосиха с лосенком, и прекрасный песчаный пляж на берегу реки. Светлана училась с ребятами с третьего класса и, конечно, согласилась провести время в хорошей компании, в лесу, у реки, у ночного походного костра с задушевными песнями под гитару, на которой хорошо играл Игорек.
      На конечной остановке автобуса к компании присоединился знакомый Глазкова по имени Марат, взрослый парень с золотым зубом и прыщавым лицом. Вместо походного рюкзака он нес большую сумку, в которой весело звенели бутылки с вином и водкой.
      Марат скользящим наметанным взглядом оценил девушек, зачем-то подмигнул ребятам.
      Добрались до лесного пляжа, поставили палатку, разложили костер. Сварили картошку, заправили тушонкой.
      Застольем, блестя золотым зубом, руководил Марат. Щедро разливал по кружкам водку, гнусно шутил, рассказывал омерзительные анекдоты и, бренча на гитаре, пытался петь какие-то заунывные, слезливые песни. И все поглядывал на девушек.
      Девушки чувствовали себя очень неуютно под этими взглядами, им становилось страшно. Тем более что ребята заметно стушевались под напором Марата, хихикали над его пошлостями, уговаривали девушек выпить вина. Те отказывались.
      Тогда Марат (он сидел рядом со Светланой) смешал в кружке вино и водку, обхватил девушку за шею и, зажав ей нос, насильно влил в рот полную кружку гадской смеси. Начал довольно хохотать.
      Через минуту Светлане стало плохо. Пошатываясь, она пошла в кусты.
      Марат, подмигнув ребятам, направился следом. Там он напал на беспомощную девушку и изнасиловал ее в естественной и извращенной формах. Позвал ребят, уже сильно пьяных...
      Людмила, оценив обстановку, под предлогом, что ей надо "в кустики", убежала в лес, заблудилась и позже вышла в какую-то дальнюю деревню.
      Над Светланой издевались двое суток, потом, полумертвую, бросили в лесу...
      Волгин вернулся в Горотдел, отдал необходимые распоряжения.
      Выслал на место преступления оперативную группу. Глазкова и Петрикова доставили через полчаса. Марата чуть позже.
      Пока за ними ездили, Волгин сделал самое трудное: сообщил родителям Рябининой о несчастье с их дочерью. Сказал, что сейчас ее лучше не навещать, ей сделали хороший укол и она проспит целые сутки. К тому же он попросил врачей хоть как-то замаскировать следы побоев на лице и теле девушки.
      - Вы их найдете? - спросил отец.
      - Мы их уже задержали.
      - Я сам их убью. Можно?
      - Нет, - прошептала мать помертвевшими губами, - я их убью.
      Волгин позвал врача. Потом распорядился отвезти Рябининых домой.
      И пошел по кабинетам, где допрашивали насильников.
      Марат Паршаков, 27 лет, ранее судимый за изнасилование и нанесение тяжких телесных.
      - Не, в натуре, - отвечал он, - мы хотели без булды, по-хорошему. А она, сука, кусаться начала...
      - Это тебе за суку, - сказал Волгин, когда Марат отлетел к стене от его удара.
      - Ну ты чего, начальник, дерешься, - встал, прижимая ладонь ко рту. Она мне всю рожу расцарапала, да? А ты еще дерешься. Прокурору заяву сделаю.
      - Не успеешь, - сказал Волгин. - Завтра тебя расстреляют. Отец потерпевшей, своей рукой. Двумя патронами. Сначала одним яйца тебе отобьет, а потом другим лобешник раскрошит.
      - Во! Как же! Нет такого закона.
      - Не было. А теперь есть. - И следователю: - Как акты экспертизы будут готовы, оформляйте его к смертной казни.
      Игорек и Васюта. Из благополучных, обеспеченных семей. Мать Глазкова - директор школы, где он учится. Отец Петрикова - крупный, по маркам города, чиновник.
      Ребята неплохо учились, оба имели всю необходимую молодежную атрибутику (видео, аудио, мото, прикид, жвачка), чтобы быть довольными жизнью и несколько свысока относиться к тем, кто этой атрибутики не имел. И от этого "несколько свысока" оказалось всего два шага до полного отрицания права других людей на честь, достоинство, неприкосновенность. На саму жизнь.
      Допрашивали их порознь, но показания совпадали полностью, до самых омерзительных деталей. Чистосердечно, стало быть, раскаялись и помогали следствию в расчете на снисходительность суда.
      Правда, Васюта Петриков сделал было попытку туманной угрозы, мол, вы еще не знаете моего батю, не только меня отмажет, но и вас накажет. Однако, когда следователь, завершая допрос и давая ему листы протокола на подпись, сообщил, какое наказание Васюту ждет в самое ближайшее время, тот наипозорнейшим образом напустил в фирменные штаны.
      Вот так они всегда: как издеваться над другими - смельчаки, как отвечать за содеянное зло - ссутся обильно и беззастенчиво.
      Материалы скомпоновали. Признание преступников получено. Они полностью изобличены. Можно ставить последнюю точку.
      Но зависла над листами дела рука Волгина. Что-то в показаниях подследственных настораживало. Быстрое признание? Да ничего удивительного сама потерпевшая назвала их. Экспертизы убедительно подтвердили вину. Чего уж тут брыкаться?
      И еще одна деталь. Оперативная группа, выезжавшая на место совершения преступления, явно перевыполнила задание. Внимательно обследовав стоянку "туристов", она собрала все вещдоки: кроссовки и белье Светланы, заброшенный в дальние кусты рюкзачок с ее вещами, утерянную, как выяснилось позднее, Паршаковым зажигалку, разбросанные вокруг бутылки из-под спиртного... Но вот какая незначительная неувязка - кроссовок оказалось три (одна, непарная, на два размера больше и тоже женская); были найдены заколка для волос в виде золотистого жучка, застежка от лифчика и ремешок, предположительно от кожаной дамской сумочки. Все эти вещи, как выяснилось, ни Светлане, ни Людмиле не принадлежали. Да, и еще странная для леса находка - обрывок телефонного провода. И вообще, исследуя место, оперативники сделали вывод, что оно и ранее неоднократно использовалось для ночевок и посиделок у костра.
      Да что тут особенного? Что странного? Что криминального?
      Хорошее местечко: песчаный берег, речка журчит, высокие сосны, веселый подлесок и от города недалеко. Что ж удивительного, если какая-то молодежная компания облюбовала его для этих... вот-вот, для "уик-эндов", по-нынешнему? Ничего удивительного. Тем более - подозрительного.
      Однако Волгин так и не поставил точку. Многоточие нанес. Длинное. Вызвал двоих ребят, подотошнее и повнимательнее, и снова послал их в лес.
      - Пошире поищите, - напутствовал, - концентрически.
      - А что искать-то, конкретно? - последовал резонный вопрос.
      - Если бы я знал, - не менее резонный ответ.
      - Понятно, - соврали ребята и, захватив бутерброды и термос, отправились в поход.
      А Волгин с другого конца взялся. Сам не зная за что. Заявлений от граждан подходящих не было. А вот интуитивная тревога была. И были в городе текстильный техникум, зачахнувший совсем (учащихся девчонок прежде срока на каникулы распустили), а также интернат для детей от неблагополучных родителей. Вот в общежитие техникума и в интернат Волгин еще двоих ребят направил.
      Один из них быстро вернулся, доложил, что некая воспитанница интерната по фамилии Щербакова несколько дней назад исчезла.
      "- Почему не заявили нам?
      - А чего вас беспокоить? У нас так часто бывает. Скучают ребята все-таки по дому. Сорвутся, день-два погостят. А потом их родители обратно намыливают. Вернется и Щербакова".
      "Это вряд ли", - подумал Волгин.
      В техникуме тоже что-то удалось нащупать. Там почти все девчонки местные были, городские. Только трое из окрестных деревень, они жилье в городе снимали. Уехали к родным, на каникулы. Правда, одна учащаяся по фамилии Дубинина раньше других смылась, без разрешения.
      "- И вещи свои забрала?
      - Вещи? Да какие такие у нее вещи?"
      Не поленился опер, съездил к квартирной хозяйке, где снимала угол Дубинина.
      Хозяйка тоже была удивлена.
      "- Как есть пропала девка. Не сказалась, не упредила. Сумочку хвать, вроде на гулянку - и вот уж три дни нос не кажет. Вещи-то? На месте все. Говорю - сумочку хвать...
      - А какая сумочка?
      - Кожаная, на длинном ремешке.
      - А как одета была?
      - А так - как они все. В портках да в тапках этих резиновых. Как их...
      - Кроссовки?
      - Во-во".
      Выяснилось еще два факта: Щербакова носила в волосах заколку в виде золотистого жучка и дружила с Дубининой. Собиралась поступать в тот же техникум.
      "Теперь уж не поступит", - совсем мрачно подумал Волгин, резюмируя собранную информацию.
      А к вечеру вернулись сыщики из леса. Мрачные и злые. Нашли двух девочек. Трупы.
      - Невдалеке от того места, - докладывали, - вроде овражка небольшого. Бурелом вовсю, валежины. Разгребли. Два трупа. По первому впечатлению изнасилованы, избиты, задушены: у одной на шее телефонный провод. Оставили там местного участкового, до утра.
      Утром снова выехала опергруппа.
      Участковый, пожилой, полноватый, бледный, встретил группу у загасшего костерка. Пожаловался:
      - Вот ночку-то провел, теще такого не пожелаешь. Сюда, ребята, вот здесь спускайтесь, тут половчее будет.
      Спустились на дно сырого, по-утреннему холодного овражка.
      Трупы девушек были полностью обнажены. Под сухими ветками валялась их разорванная одежда, обувь, кожаная сумочка без ремешка.
      На телах - следы издевательств.
      Эксперты приступили к работе. И скоро сделали вывод: следы побоев и издевательств очень схожи с теми, которым подвергалась Светлана Рябинина.
      Волгин, когда ему доложили результаты осмотра, вызвал на допрос Глазкова.
      - Паршаков курит?
      Вопрос, невинный по сути, почему-то взволновал Глазкова.
      - Курит.
      - Что?
      - Папиросы.
      - Зажигалка у него есть?
      Перевел дыхание. Что-то не нравится.
      - Не знаю.
      - Не ври. Он же при тебе прикуривал.
      - Я не обращал внимания.
      - Вспомни.
      Вспомнил:
      - Он вообще-то говорил, что в лесу, у костра, бывалый человек спички не тратит, от уголька прикуривает.
      - Так и делал?
      - Пока трезвый был. А потом обжегся, спички достал.
      - Не зажигалку? Вспомни? Это и для тебя важно.
      Сник Глазков.
      - Не было у него зажигалки. Точно.
      - Вопрос такой к тебе, Паршаков: где потерял зажигалку?
      - Знал бы где - подобрал бы.
      - А когда?
      - В пятницу. Вот, начальник, в четверг была, а в субботу - уже нет.
      - Грамотный?
      - Не обижен.
      - Читай показания твоего соседа. Выпивали вы с ним, ты ему жаловался, что зажигалку потерял.
      - И что с того? Не могу, значит, по-твоему, соседу на беду пожалиться?
      - Плохо ты читаешь. Я сам прочту:
      "Во вторник вечером я левака хорошего дал. С такой удачи, конечно, пузырь взял, соседа, т.е. гр.Паршакова, пригласил. Ну, выпили по первой, стали закуривать. Он к моему огоньку тянется, мол, дай прикурить. А твоя-то, говорю, где? У него хорошая зажигалка была, фигуристая. Обронил, говорит, на пикник сегодня ездил. В траву и обронил. И смеется как-то не по-своему". Во вторник, Паршаков. В лесу. На том же месте. По такому же мерзкому делу. Что молчишь-то? Кто с тобой еще был?
      - Один я был.
      - Один двух девушек изнасиловал и задушил?
      - Я не убивал.
      - А кто? Или на себя возьмешь?
      Утром я связался с воинской частью. Вышел на командира, полковника Василевича.
      - Здравия желаю, товарищ полковник. Это Сергеев вас разбудил. Не обижайтесь, дело того стоит.
      Полковник поздоровался и замолчал. Ждал, чем обрадую. Он вообще несговорчивый.
      - Вы помните, я обращался к вам за помощью? Просил выделить мне хотя бы роту бойцов для благого общего дела? Вы мне отказали. Дословно: "Я в авантюры не лезу. У меня другие задачи". Было такое?
      - Я и сейчас это повторю.
      - Не придется. Теперь вы меня просить будете, ваша, стало быть, очередь унижаться.
      - Не понимаю вас, полковник.
      - А я вас не понимаю. Ваши офицеры продают оружие бандитам, а когда я прошу выделить мне людей, чтобы с этими бандитами расправиться, вы считаете это авантюрой. Вы, полковник, кому служите? Кому присягали-то?
      - Какое оружие? Какие офицеры? Что за глупости с утра?
      Ну посвятил я Василевича в его проблемы. И посоветовал, как их решить.
      - Время нападения, число боевиков и другие детали я, так уж и быть, сообщу. Не из симпатии к вам - в своих интересах. Ваша задача, полковник, приготовиться к достойной встрече незваных гостей. Проинструктируйте людей, организуйте оборону так, чтобы сразу перейти в нападение - не мне вас учить. Главное - возьмите их в клещи, отрежьте от транспорта и покрошите помельче. Родина вас не забудет, надеюсь. Вообще, - не удержался съехидничать, - побольше инициативы, творчества, солдатской смекалки.
      - Это все? - Он уже торопился смекалку проявить.
      - Конечно, нет. Мои условия: за информацию вы, по первому моему требованию, выделите роту старослужащих, вооруженных, экипированных, с полным боезапасом.
      - Что еще?
      - Два БТРа. Пяток ручников. Пару станкачей. А пушчонки у вас найдутся? Мины противопехотные? Вообще - всего и побольше.
      - Поищу. - Мне показалось, что он улыбнулся в трубку.
      - А я вам за это помогу с дедовщиной справиться. Идет?
      Вот так-то. Народ и армия должны быть едины. Особенно когда война народная идет.
      Я поблагодарил моих связистов, а Лялька вошла с плохим сообщением: в Горотдел поступила информация, что в частном Лицее неизвестные установили взрывное устройство.
      - Кто сообщил?
      - Не назвался.
      - Это понятно. Ребенок или взрослый?
      - Кто их разберет, этих террористов?
      - Ребята выехали?
      - Да, Майор своих саперов направил.
      - Я, пожалуй, тоже подъеду.
      Здание Лицея, вообще весь его огороженный двор были оцеплены. По эту сторону оцепления тусовалась в восторге лицейская детвора. Смышленая такая. Читают еще по складам, считают по пальцам, а выгоду свою нехило понимают.
      Я прошел внутрь оцепления. Здесь, возле нескольких машин, стояли Майор и двое младших офицеров. Майор вертел в пальцах незажженную сигарету. Я отобрал ее и сам закурил.
      - Ну что там?
      - Ищут. Жаль, у нас собак нет. Быстрее бы получилось.
      - А вы не торопитесь. Вы хорошо и долго ищите. Даже на завтра можете отложить.
      - Думаешь?
      - Уверен.
      - Я вообще-то тоже. Но проверить все равно надо.
      - Я нашему психологу-криминалисту дал запись сообщения послушать. Проанализирует - доставит.
      - Оно и ладно. Да ведь и обед скоро.
      - Распорядись, чтобы кухню сюда прислали.
      Я прошел в здание. Всего два этажа. Со второго уже спускался один из саперов, снимая наушники.
      - Ничего нет, товарищ полковник.
      - А вы ищите, сержант, ищите. Не торопитесь. Я их отучу хулиганить.
      - Понял, товарищ полковник, - и сознался: - Почти.
      В общем и целом поиски взрывного устройства длились почти весь день и безрезультатно. Лицеистам даже стало надоедать. Тем более что разойтись они не могли - вещи-то их в здании.
      В нужный момент я попросил педсостав загнать ребят во двор. И предоставить мне слово.
      - Дорогие мои террористы. Спешу вас обрадовать: мина в здании не обнаружена, можете продолжать вашу учебу. Что ж вы не орете: ура! Вам ведь так хочется овладевать знаниями.
      Молчание было настороженным. Ждали угроз, порицания. Или подвоха.
      - Слушайте меня внимательно. По хулиганскому звонку какого-то идиота, вашего товарища, были подняты по тревоге спецслужбы милиции и военных. Людей этим ложным вызовом оторвали от важных дел - борьбы с преступностью. В операции были задействованы около тридцати человек, шесть машин, в том числе "скорая" и пожарная, спецсредства. Все это стоит больших денег. И их нужно вернуть в городской бюджет.
      Совсем заскучали.
      - Но я принимаю другое решение. Мои специалисты сделают соответствующий перерасчет. Переведут эквивалентно затраченные средства в дни дополнительной учебы. Завтра у вас должны были начаться каникулы. Но теперь они отодвигаются. По примерным прикидкам - на неделю. Или на две.
      Ахнули.
      - А в следующий раз ваши фокусы обойдутся еще дороже - я коэффициент введу: за каждый час работы саперов - неделя дополнительной учебы.
      Не ожидали ребята. Ну что ж, разберутся. Наверняка ведь знают, кто звонил.
      - Третий вариант. Тот, кто сделал эту глупую пакость, честно в ней признается. Тогда общие репрессии я отменю, а родителей его оштрафую.
      Выдавать не станут. А сознаться заставят.
      - Все, все свободны. До завтрашнего дня.
      - Завтра выходной, - кто-то пискнул.
      - Но не у вас, - пискнул я в ответ. - Товарищ майор, снимайте оцепление, отводите людей. На завтра освободите их от служебных обязанностей, дайте отдохнуть.
      Через часок Лялька ввела в кабинет хулиганистого пацана с фингалом под глазом.
      - Это я звонил, - признался он хмуро. - Пошутил.
      - Мораль я тебе читать не буду. Вижу, уже прочитали. Но запомни: то, что ты сделал, это не озорство, это не шутка. Это подлость и преступление. Пусть завтра отец придет в милицию. Все понял?
      Вздохнул так жалостно, что я ему не поверил. Ни хрена он пока не понял. Не совесть его привела, а страх. То-то и оно. Совесть потом появится. Наверное.
      - К вам дама, - зло доложила Лялька. - Глазкова Ираида Семеновна.
      Начинается...
      Дама Глазкова - средних лет, на вид еще моложе, очень недурна собой - вошла в кабинет, будто на сцену вышла, в драматической трагедии. Сейчас упадет на колени, протянет ко мне трепетные руки и взвоет сквозь слезы:
      - Эдмон, спасите моего сына!
      Примерно так и было. Села. Положила на мой стол свою сумочку, достала дорогие сигареты - я такие ни разу не видел- и долго щелкала зажигалкой. Несмотря на то, что я все это время держал перед ее покрасневшим носиком свою, с огоньком.
      - Алексей Дмитриевич, это трагическая случайность. Игорек попал в дурную компанию. Он не мог совершить такого. Эти негодяи свалили свою вину на неопытного парнишку. Вы должны разобраться и восстановить справедливость.
      - Мы уже разобрались. Ваш Игорек, несмотря на возраст, оказался самым активным участником надругательства и убийств. Многое успел неопытный парнишка, в самом начале жизни... - Я чуть было не добавил: - И в самом ее конце.
      - Этого не может быть! Они оговорили его. Он получил такое воспитание... Он нежный, ласковый, доверчивый... Ранимый...
      Розовый, словом.
      - Вы - мать. Я понимаю ваши чувства. А вы можете понять чувства других матерей? Матерей этих девушек, например. Кстати, потерпевшая Светлана Рябинина, по мнению врачей, вряд ли оправится от пережитого. И если останется жива, никогда не сможет иметь детей, будет доживать инвалидом по психике. Ей тринадцать лет...
      - Мы поможем ей! Мы с мужем сделаем все, чтобы спасти девочку! Любые лекарства, любые компенсации...
      Я почти не слышал ее, я вспоминал нашу Надежду-недотрогу с ее загадочной болезнью. Надежду, которая жила теперь только одной мечтой мечтой о мести. Жестокой, беспощадной. Потому и несла свою опасную вахту в лесу, среди озверевших бандитов.
      Нет, Надежду не насиловали. Насиловали ее шестилетнюю дочь, на глазах матери, когда та, открыв собственное кафе в хорошем месте на Набережной, отказалась платить "за крышу" ребятам Битого.
      Девочку удалось спасти. Преступники-изуверы ушли от ответственности, при немалой заслуге Семеныча. А Надежда забо лела. Непонятным психическим заболеванием. Она уже никогда не будет женщиной, несмотря на молодость, красоту и физическое здоровье. При любой попытке близости, даже с любимым человеком, все ее тело сотрясали какие-то страшные судороги, вроде эпилепсии. Подумал я и о том, что родители девочек Щербаковой и Дубининой еще не знают о страшной гибели своих дочерей ради скотского удовольствия нескольких подонков. А ведь мне или Волгину предстоит сообщить им об этом...
      - ...У него абсолютный слух, он прекрасно рисует акварельные пейзажи, его стихи публикует взрослая печать...
      Да, да, можете не продолжать, Ираида Семеновна, способности вашего мальчика мне известны.
      - ...И из-за какой-то минутной слабости, рокового стечения обстоятельств... Вся его жизнь пойдет...
      Еще немного - и любовь к сыну в ее душе сменится ненавистью к его жертвам. Хватит.
      Я включил селектор:
      - Принесите мне дело Глазкова и Петрикова.
      Лялька, по-моему, даже через стену читает мои мысли и чувствует мои желания: в папке, которую она положила мне на стол уже были сделаны закладки в нужных местах.
      - Теперь послушайте меня, Ираида Семеновна. - Я раскрыл папку. - Лист дела двадцать второй. Цитирую показания Петрикова: "... Потом мы еще немножко ее побили. И я захотел ее... второй раз, но Глазков оттолкнул меня и сказал: "Успеешь, молодым у нас дорога"... Потом Паршаков закурил, а Глазков засмеялся и сказал ему: "Вставь ей туда папиросу. А я ей прикурить дам". Паршаков тоже засмеялся. И они это сделали. Тогда потерпевшая пришла в себя и стала грозить нам, что сообщит в милицию и нас всех посадят. Тогда Паршаков спросил нас: "Кто еще ее будет?" Но мы уже устали. И он обхватил ей шею проводом, лег на нее и стал душить. Но у него не получалось, потерпевшая дергала ногами и все время Паршакова с себя сбрасывала. Тогда Глазков сказал: "Эх ты, дай помогу". И они взялись за провод с двух сторон и стали тянуть. А я держал ее за ноги... Потом мы сели к костру и еще выпили. А Глазков иногда брал у Паршакова спички, подходил к Щербаковой и поджигал ей волосы на половом органе..." Достаточно, я думаю?
      Глазкова была мертвенно бледна. Я налил ей воды. Стуча зубами о край стакана, она с усилием сделала глоток.
      - Этого не может быть...
      - Ваш сын дал аналогичные показания.
      - Этого не может быть... - И привела последний довод: - Он больше не будет.
      С этим нельзя было не согласиться.
      - Что ему грозит?
      Все, с меня хватит. Я пожал плечами:
      - Суд.
      Она с трудом поднялась, машинально защелкнула сумочку:
      - Алексей Дмитриевич, вы один можете спасти моего сына. Ради этого я готова на все. - Помолчала и добавила для ясности: - Для вас.
      Мне было жаль ее. А ее сына - нет. Единственное, что я бы от нее принял, это уход из школы, с поста директора. Но я, конечно, промолчал. И не нашел, к сожалению, слов утешения. Их не было у меня.
      Когда Глазкова ушла, я позвал Ляльку:
      - Запиши. Передашь в рабочую группу УК. Диктую: "Изнасилование без отягчающих обстоятельств - кастрация. Групповое изнасилование - смертная казнь. Изнасилование малолетней - публичная казнь". Записала? Иди.
      Лялька закрыла блокнот, забрала дело и сказала с порога, совсем другим тоном, благожелательно-восхищенным:
      - А к вам опять дама.
      - Кто такая? По какому вопросу?
      - Сейчас доложу.
      Вышла, вернулась без бумаг, торжественно, не закрывая за собой двери, провозгласила:
      - Княгиня Щербатова, урожденная Лиговская. По личному вопросу.
      - Проси! - я только руками развел.
      И входит действительно Дама - высокая, стройная, в шляпке с вуалью и перчатках. Восьмидесяти лет. Но не на вид, конечно.
      Красивой походкой - вся как натянутая струна - идет к столу, откидывает вуаль, снимает шляпку и кладет на стол. И где теперь его искать, мой стол?
      Я придвигаю даме стул и не могу удержаться от улыбки...
      ...Эта встреча мне хорошо запомнилась. Она произошла на Рынке. В рядах, где крестьяне торговали яйцом и птицей.
      Дама стояла у прилавка и, откинув с лица вуаль, приценивалась к бойкому разноцветному петушку:
      - Худенький он у вас, милейший. Сбросьте какую-нибудь малость.
      - Ты не гляди, что он малой да худощавый, - не уступал хозяин - хитрый мужичок. - Он, знаешь, зато какой ебкий!
      Дама едва не села, но удержалась на ногах.
      - Милый мой, я совсем его не для этого беру.
      - Не! В суп не дам. Только на племя. - И мужичок, сам похожий на своего петушка - задиристый, жилистый - потянул его за тесемку, привязанную к лапке.
      Дама пошла дальше по рядам, искать другого петушка, скажем, более упитанного.
      Эта милая сцена вспомнилась мне сейчас, и как-то стало немного светлее на душе, почерневшей от разговора с несчастной Глазковой.
      - Меня зовут Мария Алексеевна, - представилась дама, - но можете называть меня просто княгиней.
      - Слушаю вас. - Я старался догадаться, что за дело могло привести ее ко мне - дама выглядела спокойной и не была похожа на человека, пришедшего со своей бедой.
      Лялька вкатила сервировочный столик, обратилась к посетительнице:
      - Что вы предпочитаете, сударыня, чай, кофе, рюмочку?
      - Вы очень любезны, милочка, - отозвалась дама. - Рюмочку с кофе, это не трудно?
      - Это приятно, - улыбнулась Лялька.
      Когда, накрыв угловой столик под рыцарем, она вышла в приемную, дама доверительно шепнула мне:
      - Эта очаровашечка, похоже, влюблена в вас.
      - Эти очаровашечки, в их возрасте, всегда в кого-нибудь влюблены, отмахнулся я, догадываясь, что, несмотря на катастрофическую разницу в летах, княгиня и Лялька нашли уже общий язык. Впрочем, немудрено. Лялька кого хочешь с первых слов обаяет. Ее беззаботное и естественное, как у птички на ветке, очарование действует неотразимо на лиц любой возрастной категории и любого пола: чирикает, головкой вертит, хвостиком трясет, перышки чистит - залюбуешься.
      - Напрасно вы так суровы с ее чувствами...
      Успела Лялька нажаловаться, излить свою трепетную душу.
      -...Напрасно, - дама с видимым удовольствием сделала глоток из рюмки, промокнула уголок рта салфеткой, взяла в руки кофейную чашку. - Она не только мила, но и положительно умна.
      Это было сказано таким тоном, что у меня тоже не осталось сомнений: так и должно быть - у дурака-начальника умная секретарша. Иначе кто же будет решать вопросы и делать дела? Но я не обиделся, я догадался, что они так хорошо спелись не только благодаря Лялькиному обаянию: старый да малый, вот и все, один уровень подсознания.
      - Слушаю вас, княгиня, - повторил я, не предвидя ничего интересного. Ошибаясь в этом, конечно.
      Дама поставила чашку на столик.
      - Сначала немного истории. Не возражаете?
      Как бы Лялька ответила?
      - Напротив, сударыня, - я польщен.
      - Тогда внимайте, - улыбнулась и заговорила хорошим русским языком, без капли акцента, иногда только пользуясь оборотами речи, вышедшими из употребления в начале века. - Я родилась в этом городке в семнадцатом году...
      - Такие подробности, мадам. Тем более что вы выглядите...
      - Не надо комплиментов, полковник. Да, я ровесница вашего Великого Октября. Родилась в этом городе, в семье князей Лиговских. И в том же году мы предусмотрительно удрали за границу. У нас была родня в Женеве, нас приютили довольно сносно. Я смогла получить хорошее образование, кажется, даже два или три, не помню точно. Очень удачно, да еще и по любви, вышла замуж. Но мы - я и маман - никогда не теряли интереса к Родине, никогда не оставляли надежды вернуться в Россию. Хотя бы для того, чтобы разыскать могилу нашего папб. Он, гвардейский офицер, фронтовик, устроив нас в Женеве, в восемнадцатом году оставил семью, чтобы погибнуть в Гражданской войне, в борьбе с вами, - она протянула в мою сторону пальчик, - в борьбе с красными.
      - А почему вы решили, что я красный?
      - По вашим действиям в городе. И не скрою, они меня положительно очаровали... Этот ваш террор, эта ваша решительная диктатура... Если бы все красные так же боролись за счастье людей, наша страна и сейчас бы была лучшей в мире. Мы бы гордились, они бы завидовали.
      Вот даже как: наша страна, мы бы гордились.
      - Впрочем, полковник, кажется, я отвлеклась...
      Мне тоже так кажется.
      - В Отечественную войну, во вторую, естественно...
      Тоже хорошо сказано - не в мировую, а в Отечественную. У нас сейчас даже "патриоты" избегают такого названия.
      - ... Я тогда уже жила в Париже, участвовала в движении Сопротивления (не ради Франции, конечно), даже имею "Почетного легиона", или два-три, точно не помню. Я вас не утомила воспоминаниями? Но это нужно для того, чтобы вы правильно восприняли дальнейшее.
      - Не беспокойтесь, я вас внимательно слушаю.
      - Спасибо, полковник, я вижу... И все эти годы мы восхищались Россией, издалека, правда. Но потом, когда пришла эта ваша ужасная перестройка... Нет, конечно, вы и раньше много ошибались - это понятно, вы первыми шли по новому пути - но то, что началось... И я горда тем, что здесь, в городке, где я родилась в год Великого Октября, возникло движение Сопротивления, которое вы возглавили...
      Надо же, как подскочили мой статус с рейтингом.
      - ...И мне хочется принять в нем участие, встать под ваши боевые знамена. Я хочу быть полезной вам в этом деле. Хочу стать соратницей в борьбе за справедливость.
      Что значит - хороший коньяк.
      - Благодарю за честь, мадам. Но, позвольте узнать, каким образом вы... это... хотите встать в строй? Под знамена? - И на всякий случай упредил возможную просьбу: - Да и оружия у меня не хватает.
      - Вот именно! - обрадовалась княгиня. - Вот именно. Я сейчас поясню. Только пусть влюбленная в вас киска принесет нам еще коньячку. И останется с нами, у вас ведь не может быть от нее тайн? Чудесно, полковник. Посидим втроем. Будет совсем славно, не правда ли?
      Кажется, я начал догадываться о цели визита благородной дамы. И опять ошибся. Дело не в коньяке.
      Но посидели мы действительно славно. Так славно, что Лялька распечатала еще бутылку. И милая старая дама очаровала нас своими мемуарами.
      Память у нее была отличная - свежая и яркая. Княгиня помнила все, что пережила за последние восемьдесят лет. Только забыла о цели своего визита. Спохватилась о ней, когда мы уже тепло попрощались, глубоко довольные друг другом. Даже о петушке на рынке поговорили.
      - Кстати, - княгиня удивленно сбросила шляпку, которую уже было вернула на голову, - кстати, о петушке. Я ведь не за ним приходила. И на родину вернулась не только к родным могилкам. Дело в том, что в семнадцатом году маман и папб оставили все фамильные ценности здесь, в этом городе, они ведь не думали, что победное шествие Октября продлится семьдесят лет. Скажу по секрету, что и возвращение папб в Россию в восемнадцатом году определялось не только его желанием помочь Деникину в борьбе с вами... Не получилось у папб. Теперь уже я захотела тайно изъять сокровища и умыкнуть их. Согласитесь, это было бы справедливо. Но! - она подняла пальчик, - но теперь, когда я ваша союзница, считаю более справедливым передать эти сокровища в ваш миленький Штаб по борьбе со всякой сволочью.
      - Мадам, я глубоко тронут, но не могу принять такой дар. Тем более, что за восемьдесят лет... - Я не стал говорить вслух о том, что за восемьдесят лет этим сокровищам наверняка приделали ноги.
      - Вам что, не нужны деньги? - обиделась княгиня.
      - Ваша светлость, поверьте...
      - Сиятельство, - поправила она машинально. - Эта тема обсуждению не подлежит, - сказано так, будто она Серого на конюшню отправляла, для традиционной порки. - Завтра мы изымаем сокровища и составляем необходимые документы. И обмоем событие коньячком, да, Лялечка, киска?
      - И... это... - я поскреб макушку, - откуда мы их изымаем?
      - Из милиции, - просто сказала княгиня, вновь вооружаясь шляпкой.
      Ну да, конечно. Какой же я непонятливый. Где же еще могут лежать несметные сокровища? Конечно, в милиции. Чтоб никто не догадался. И не посмел.
      Княгиня рассмеялась, видя мое тупое недоумение.
      - Полковник, все очень просто. Этот дом, где ваш Горотдел, принадлежал нашей семье. Там, в подвале, они и замурованы. Завтра я принес у план, а вы, будьте любезны, подготовьте людей с кирками и заступами.
      Можно и с пластитом. Не жалко.
      Лялька проводила княгиню, и в открытую дверь я услышал:
      - А вы не отужинаете с нами сегодня, ваше сиятельство? У нас хорошая компания. И стол приличный.
      - Вы приглашаете меня? Как мило. Благодарю, киска. В котором часу?
      Я вздохнул.
      Ничего, зато у меня секретарша умная.
      День клонился к вечеру. День был длинный. Надеюсь, вечер окажется коротким. Правда, и ночь пролетит в одно мгновенье. А за ней - опять длинный день...
      - Алексей Дмитриевич, - вошла в кабинет Лялька. - Журналюга этот просит его материал перепечатать. На вас ссылается. Сделать?
      - Уже навалял? Борзой мальчуган. Перепиши - и сразу мне на стол. Вместе с автором.
      - Это заглавная статья, - пояснил Путанин, передавая мне первый экземпляр. - Вы правы - тут нужна серия, очень много проблем.
      Двести пятьдесят всего. Да теперь уже меньше.
      - Садитесь, пейте кофе, я пока просмотрю.
      Материал мне понравился. Особенно первая фраза: "Три проститутки уличная, журналист и писатель - бродили по городу О. и пытались понять, что в нем происходит..."
      Можно, конечно, спорить об авторской оценке наших действий, да зачем? Это его право. Мне ведь было важно, чтобы наш почин получил широкую известность. Чтобы от камешка, брошенного в воду, пошли круги, все шире и шире. Чтобы у нас появились последователи. Иначе все, что мы натворили, не будет иметь никакого смысла.
      Конечно, такая информация вызовет определенные осложнения. Пусть. Пока они раскачаются. К тому же мы все знали, на что идем.
      - Хорошо сделано, - сказал я.
      - Авторский комментарий вас не смущает? Мне не придется глотать тираж?
      - Если статья выйдет в таком виде - не придется.
      - Вызываете огонь на себя? Рассчитываете на подражание?
      - Не мы начали эту войну. Не нам ее и заканчивать... Что ж, поезжайте. Сейчас дам разрешение, вас проводят через посты.- Я встал. - Один экземпляр рукописи оставляю себе - для контроля.
      А он уходить не спешил.
      - Алексей Дмитриевич, вы не могли бы уделить мне минут сорок? Знаете, в завершение всей серии уже сейчас просится ваше интервью. Тогда материал заиграет по-настоящему, обретет реальные черты среди всей этой фантастики.
      - Вам виднее, - согласился я. - Полчаса, не больше. И повторяю: никаких дискуссий. Вопрос - ответ. Начали.
      - Я могу не стесняться, формулируя вопросы? Вы не заставите меня проглотить диктофон? - Это уже шло в запись.
      - Можете, - я улыбнулся. Что, конечно, в запись не вошло.
      - Извините, полковник, я не берусь оценивать ваши действия, это не моя компетенция. Но даже мне ясно, что ваши методы борьбы с преступностью сами по себе преступны.
      - Во-первых? - подсказал я.
      - Вы узурпировали власть в городе, так это называется...
      - Наверное, - я пожал плечами. - Я как-то не задумывался об этом. Не было времени. Я сделал то, что считал нужным. Для блага большинства людей. Во-вторых?
      - Вы устранили законную власть...
      - Незаконную, - подчеркнул. - Вся эта так называемая власть сейчас под замком в ожидании суда. Он состоится на днях. На скамье подсудимых - бывшая администрация, представители правоохранительных органов, руководители предприятий, коммерсанты. Я распоряжусь, чтобы вам прислали стенограмму судебного заседания.
      - Это чудовищно по своей сути. На каком основании вы привлекаете к суду облеченных доверием людей?
      - Именно на этом основании. Что такое власть? Аппарат, которому поручено все жизнеобеспечение населения. Все заботы о нем. Управление экономикой, снабжение, транспорт, безопасность - что перечислять? И вот эта самая власть использовала это самое доверие и связанные с ним возможности для личного обогащения за счет интересов населения. Вот за это преступление они и ответят.
      Он улыбнулся, не дурак ведь. Хоть и подлец.
      - По вашей методе, полковник, придется пересажать полстраны.
      - Ну это вы преувеличиваете, я имею в виду количество. А сам принцип конечно. Надо - пересажаем.
      - Знаете, ваша борьба носит отчетливые политические признаки.
      - Конечно. Ведь в той или иной степени политика и экономика являются главными факторами, определяющими уровень и структуру преступности в государстве. А если вы имеете в виду политическое воспитание моих людей, то это тоже входит необходимым звеном в мою программу - ведь при безразличии к положению в стране никто не сможет грамотно и самоотверженно исполнять свой служебный долг. Особенно это касается милиции. Тем более что, по убеждению умных людей, именно милиция является проводником идей власти.
      - Но, простите, у нас есть Конституция, президент, законы. А вы, игнорируя все эти государственные правовые институты, устанавливаете свои законы.
      - Да как же не устанавливать свои, коли существующие так плохи? Да и те не исполняются.
      - Скажите, полковник, вот о чем. В своих законах вы ставите во главу угла жестокость. Но ведь вся история человечества говорит о том, что жестокость возмездия не останавливает злоумышленника. Даже больше - она порождает жестокость ответную.
      - Каждому история говорит то, что он хочет от нее услышать. Мне вот она говорит совсем о другом. Разгул преступности останавливали именно неотвратимость возмездия, его быст рота и адекватная жестокость.
      - Мы строим правовое государство...
      - Вы уже построили. Криминальное. Такого беспредела не знала еще история. И я не желаю этого больше терпеть.
      - Но ведь преступники тоже люди.
      - Я так не считаю. Люди - в моем представлении - не крадут, не насилуют, не обижают оскорблениями слабых, не убивают. А те, кто это делают, не имеют права на существование. Среди нормальных людей, по крайней мере.
      - Это страшно - то, что вы говорите. Гуманизм...
      - Сначала мы уберем всю эту шваль и мерзость, а потом будем гуманистами и пацифистами. Мои специалисты провели анонимный опрос заключенных. Девяносто девять процентов рецидивистов назвали мягкость наказания за содеянное и безнаказанность основной причиной преступности.
      - Ой, да знаем мы с вами эти опросы...
      - Ну уж нет. Вы этими опросами холуйствуете, фабрикуете ответы в угоду хозяевам, а нам нужны голые и верные факты для дела. Все, ваше время истекло.
      - Еще один вопрос. По применению смертной казни. Вы, кажется, значительно его расширили?
      - Да, практически за все виды умышленного убийства - высшая мера наказания. Тем более - за совершение убийства из корыстных и хулиганских побуждений.
      - А судебная ошибка? Ошибка следователей? Вы это исключаете?
      - Исключаю.
      - Это почему же такая уверенность?
      - Потому что. За каждую профессиональную ошибку при исполнении служебных обязанностей - расплата по принципу: что другому сделал, то сам и получи.
      - Но какие-то исключения все-таки есть?
      - Есть: праведная месть.
      - Это как же понимать?
      - А что, вам никогда в жизни не хотелось уложить негодяя, который этого заслуживает?
      - Никогда. И никогда не захочется.
      - Вы счастливо живете. - Я встал. - Все, прощайте, жду ваши материалы. И помните мои угрозы. Я всегда делаю то, что обещаю.
      Он собрал свое имущество, уложил в сумку, направился к дверям. А я сказал ему в спину:
      - Бойтесь разбойников на большой дороге.
      Он обернулся и вопросительно взглянул на меня.
      - За мостом зона моего влияния оканчивается. Там другие законы волчьи.
      - Я не боюсь, - он откинул полу куртки, - у меня хороший газовик. Немецкий, девятимиллиметровый.
      - А патроны? Нервно-паралитические?
      - Зачем? Обычные - "Си-Эс".
      - Ну, ну, - я усмехнулся. - Грозное оружие. А ведь с вами девушка.
      - Коллега. Я сумею ее защитить.
      - Вы счастливо живете, - пришлось повториться.
      Я позвал Ляльку и попросил ее оформить все необходимое для выезда журналистов.
      И спросил ее:
      - Ты ничего не забыла?
      - Вот еще!
      - Прохор Ильич пожаловали, - ядовито доложила Лялька.
      Хорошо еще не добавила: с супругой.
      Для активно влюбленного выглядел Прошка неплохо, бородка стала побольше, а лысина, кажется, поменьше. И румянец на щеках играл - там, где бороды не было. И глазки блестели по-молодому.
      - Вот, - он вытащил из папки бумаги, - я тут поработал. Тебе полезно будет ознакомиться.
      - Когда же ты успел? - восхитился я. - Или уже развелся?
      - Ты невыносим. - Он полистал свой довольно-таки объемистый труд. Посмотри внимательно на досуге.
      - А что это?
      - Это выписки из Правды Русской. Законы Ярославовы. Наш первый российский уголовный и гражданский кодекс. Здесь много полезного и очень многое перекликается с твоими принципами. Мне думается, на это вполне можно опереться при формировании нового УК им. Сергеева. - Он стал раскладывать бумаги стопочками. - Я их по статьям сформировал.
      - Интересно, - согласился я. - Уроки истории.
      - Очень интересно. Смотри, как мудро, четко и кратко определен главный принцип этого древнейшего законодательства: личная безопасность и неотъемлемость собственности.
      Действительно - краше не скажешь.
      Прохор придвинул мне три листа под одной скрепкой:
      - Здесь все, что касается умышленного убийства. Обрати внимание: "...кто убьет человека, тому родственники убитого мстят за смерть смертию".
      Неслабо, согласен. Праведная месть хоть в какой-то степени может смягчить боль утраты близкого.
      - Вот это, - продолжал Прохор, - раздел, ну, скажем по-нынешнему, профилактики. Тоже просто и ясно: "...кто погрозит мечом, с того взять гривну пени". Кстати, немалая денежка по тем временам. И здесь же необходимая оборона: "...кто вынул меч для обороны, тот не подвергается никакому взысканию, ежели и ранит своего противника".
      Нельзя не согласиться. И никакой путаницы на пользу преступнику о превышении пределов необходимой обороны.
      - Дальше смотри, Леша. Неприкосновенность имущества, жилища. "Всякой имеет право убить ночного татя на воровстве".
      Здраво. А попробуй-ка какой мирный наш гражданин, застав у себя дома вора или грабителя, убить его на месте. Не убьет ни за что. Потому что знает: не то что по судам затаскают - засудят. Непременно. А я вот глубоко убежден: знай квартирный вор, забравшийся в чужой дом, что его тут же, на месте - и главное - безнаказанно убьют сковородкой, - ни за что в этот дом не сунется. И в любой другой - тоже.
      - Вот особо интересно. "Тать коневый (конокрад, по-нашему, или угонщик автотранспорта) выдается головою Князю и теряет все права гражданские, вольность и собственность". Более того: "... кто, не спросив у хозяина, сядет на чужого коня, тот платит в наказание 3 гривны". А это, Алеша, по той поре, полная цена лошади. И заметь еще: древние скандинавские законы вообще осуждали на смерть всякого, кто уведет чужую лошадь.
      Отлично! Вот оно - решение проблемы угона автотранспорта. Сколько же нам еще с ней маяться? А то взяли угонщика в чужой машине - доказывайте, что угон совершен с целью хищения. "Что ты, начальник, устал, в натуре, до дома, блин, хотел добраться, девушку любимую прокатить - своей-то тачки нет, войди в положение, или ты молодым не был?"
      А я-то все ломал голову - каким должно быть здесь справедливое наказание. Чтобы впредь от чужой тачки, как от пьяной собаки шарахался. Оказывается, эту проблему задолго до меня уже наши предки решили.
      Угнал? Нет, дяденька, покататься взял. Покатался? Плати владельцу полную стоимость его тачки. Угнал с целью хищения- лишаешься всех прав и всякой собственности.
      Прохор еще больше зарумянился от моих похвал. Но держался подозрительно скромно.
      - И самое, на мой взгляд, главное, Леша. "Ежели обличаются в воровстве холопы Княжеские и Боярские, то они платят за ущерб истцу вдвое".
      Блестяще, очень современно. Так и надо: всех госчиновников по такой таксе оценивать. Хлебнут лиха. Вдвое.
      - Спасибо, Проша. Я вечером подробно ознакомлюсь и передам в группу УК, пусть подумают, что и как использовать. А ты глянь пока, что задержанный вражеский корреспондент настрочил. Мне понравилось. Честно, во всяком случае.
      - Не обольщайся, - сказал Прохор, прочитав материал. - Просто он сообразил, что наш процесс может по всей стране пойти, и тогда ему тоже отвечать придется.
      Прохор собрал бумаги в стопу, подровнял, сдвинул на угол стола. Замялся.
      - Знаешь, у меня к тебе просьба. Личная.
      - Слушаю тебя.
      - Нужно все-таки трудоустроить Наташу... Николаевну. Женщина осознала свое падение, встала на путь исправления. Нужно помочь ей, поддержать.
      Я пожал плечами.
      - Куда же мы ее устроим? На завод она сама не пойдет. Воспитательницей в детсад я ее не пущу. Возьми к себе, секретаршей. Мне она не нужна.
      - Понимаешь, это не совсем удобно. В городе ее знают. Знают и о наших отношениях...
      Я разозлился.
      - И рыбку съесть, и... все остальное? Вот что, дорогой мой, давай-ка решай свои проблемы сам. Ты, значит, решил спасти падшую женщину, вернуть ее на путь добродетели, а мы должны оплачивать твои эксперименты?
      - Ты невыносим, - застонал Прохор.
      - А ты - однообразен. В своих ярлыках. Поступай, как знаешь. Но имей в виду, я не доверяю этой... Наташе Николаевне. У меня есть для этого основания. Смотри, дорогой князь Нехлюдов, как бы тебе не пришлось, верному любовнику, пойти за нею следом в Сибирь, на каторгу.
      - Ты...
      - ...Невыносим, знаю. Уже пять раз за последние дни.
      - Но ведь ты же нянчишься с Юлькой Испанкой. - Упрек нул.
      - Юлька - жертва. Наталья - преступница.
      - Тогда сажай и меня вместе с ней, - едва не заламывал руки, в тоске и тревоге.
      - Надо будет - посажу. Но в разные камеры, не надейся. И давай договоримся еще раз: каждый из нас занимается своим делом. Я - приказываю, ты - исполняешь. Кругом, шагом марш!
      Лялька, похоже, специально зашла не сразу после ухода Прохора. Чтобы я не застрелил его прямо в кабинете. Оказывается- и откуда она все знает? - материалы Прохора перепечатывала Наталья. Додумался, козел!
      Что ж, расстрелять его я всегда успею, не велик труд. А за эту доверчивость (или глупость), может, и награжу...
      Вот и долгожданный вечер. Ужин в полном составе гарнизона Замка.
      Лялька встретила княгиню в воротах и повела по зданию, похвалиться.
      Княгине было интересно. Но удивить ее трудно.
      - У моего первого мужа... Или второго, не помню... Тоже был такой же миленький замок в Нормандии. Только побольше и постарше. И из настоящих камней. Он стоял на берегу сурового моря. И муж показал мне место, куда ступала тысячу лет назад нога настоящего викинга.
      - Ну и как? - Лялька умела подыгрывать.
      - Ничего особенного, - княгиня пожала плечами. - Камень как камень.
      Попутно Лялька представляла гостье обитателей Замка. Им тоже было интересно. Живых дворян никто из них не видел. А те, которых показывали по телевизору, особого доверия не вызывали.
      - Подумаешь, - сказала Юлька, - сейчас все в дворяне полезли. Морда у него как у пьяного кучера, фамилия Гамно, а он, оказывается, благородного происхождения. Гордится, что его предки на конюшне людей пороли.
      - Согласна с вами, милочка. Сейчас смутное время, всякая шваль со дна поднялась... Ей тоже хочется чем-нибудь погордиться. Пока опять на дно не уляжется. - Она положила руку в перчатке Юльке на плечо. - Что ж, когда надо было, то и пороли, пьяниц и воришек. Но еще - служили Верой и Правдой Отечеству, сочиняли прекрасные стихи, писали божественную музыку. Аристократизм, милочка, это не только маленькие руки в белых перчатках. Это прежде всего состояние души, образ мыслей и глубина чувств, это внутренняя культура, заложенная далекими предками...
      - Ужинать пора, - с глубокой внутренней культурой прервала Лялька княгиню - к Юльке, видать, взревновала, заметила, как та заслушалась. Пожалуйте в залу.
      За столом княгиня выбрала место рядом с Майором.
      - Обожаю офицеров, - пояснила она, - это моя вторая маленькая слабость. - Первая, как я понял, коньяк и шампанское. - Один мой муж был офицером. И все мои любовники тоже.
      Наш Майор был отважным - стал еще и бравым. Так ухаживал за столом за своей дамой, такими одаривал ее комплиментами - разве что шпорами под столом не звенел. За отсутствием таковых.
      Впрочем, подумалось мне, завтра отроем клад и в нем наверняка найдется пара серебряных парадных шпор и гусарская сабля. Не миновать Майору принять их в дар. Как очередному объекту "второй маленькой слабости".
      Разговоры за ужином вначале, как всегда, вспыхивали то в одном конце стола, то в другом, но постепенно общим вниманием завладели княгиня и Лялька.
      Они умело разыгрывали светскую партию. Артистически дурачились.
      Ну что с них взять - старый да малый резвятся.
      Лялька взяла на себя роль простодушной хозяйки, которая дальше Малаховки боялась высунуть нос, а княгиня была гостья, прибывшая из очередного далека.
      - Отведайте, сударыня, вот этот салатик, - ворковала Лялька, передавая Майору салатницу. - Секрет его вывезен из Дрездена.
      - Отменно, киска, отменно, - хвалила салатик захмелевшая княгиня. Сразу видно - из Дрездена, не спутаешь. Из него ведь много всего вывезено. Всякая старина. Всякие памятники. Всякие люди. Все вывезли. Одна галерея и осталась. Скучный город, ужасно скучный. Ничего в нем нет. Одна галерея, галерея, галерея...
      - Вы ее посетили, конечно?
      - Конечно, нет. Я ее так и не нашла. Спросить-то некого.
      И эта дама вписалась в коллектив. Преклонная возрастом, но юная душой хулиганка. Она даже на танцы осталась. И внесла в них свой старорусский колорит. Сперва Майора, а потом всех начала обучать мазуркам, кадрилям, полонезам.
      К полуночи в Рыцарском зале царило бесшабашное веселье розлива конца девятнадцатого - начала двадцатого века, казалось, вся моя гвардия напрочь забыла, что она на войне.
      Вот и славно.
      Распоряжалась княгиня. Под сводами Замка вольно порхали и кружили красивые французские слова, на которые все время сбивалась княгиня и которые, как ни странно, быстро приняла и освоила наша способная к борьбе с врагом и к танцам с друзьями молодежь: "Месье, ангаже во дам! Мадам авансе! Мадам- рекуле! Кавалье - соло! Мадам, месье - гран рон! Да шевелись, хохол ленивый!"
      Девочки нежно порхали, парни лихо стучали берцами, Майор крутил ус (которого у него не было) и закладывал одну руку за борт куртки, другую за спину, звенел шпорами (которых у него тоже не было). Прибежала разбуженная весельем Алевтина, и в паре с Пилипюком они "оторвали" какую-то гремучую смесь гопака с "барыней".
      Даже Филипок, которого девчонки все-таки перетащили в Замок, сидел у стеночки, подпрыгивал на стуле и постукивал костылями. Юлька долго сидела рядом с ним, а потом исполнила соло не то болеро, не то хабанеру. И под аплодисменты, лохматая, с блестящими черными глазами, снова устроилась около Филипка, взяла его за руку, стала нашептывать в ухо что-то озорное и веселое...
      - Все, - сказал я, утомленный, - кончен бал. Отбой через пятнадцать минут.
      Меня тут же окружили разгоряченные девицы и - откуда что взялось защебетали:
      - Душечка полковник, еще один вальс. Ну пуркуа так рано? Мы не проспим завтра - пароле де онер.
      - Музыканты устали, - ответил я по-русски. - Свечи догорели. А вам еще посуду убирать.
      - Мы поможем, - прогудел Пилипюк. - Ось ще разочек гопачка сбацаем - и усе на кухню. Строем.
      Вмешалась Лялька, завопив:
      - Белый вальс! - и прилипла ко мне, как... ну, скажем, как желтый кленовый лист к мокрому от осеннего дождя стеклу... Никакому злому ветру не оторвать.
      Утром я отобрал несколько человек - разрушать Горотдел изнутри.
      Пилипюк вооружил бригаду кладоискателей ломами.
      Юлька тоже выскочила во двор.
      - И я с вами, ладно?
      - Вот еще! - бестактно фыркнула Лялька. - Ты под арестом. Найдем клад, а ты своему Заике настучишь.
      - Дура ты! - заорала Юлька и пошла к дому, обернулась.- И декольте у тебя в веснушках!
      - Что ты врешь! - возмутилась вовсе не дура, а тонкий психолог Лялька. Догнала Юльку, обняла за плечи, вернула в строй...
      Волгин отнесся к нашей затее с некоторым интересом, но без энтузиазма. Машина, которую я послал за княгиней, еще не пришла, и мы принялись освобождать подвал от хлама. Собственно, не освобождать, а перекантовывать его от стен к центру, чтобы можно было до них добраться. И простучать глубокую нишу, в которой ждут нас несметные сокровища.
      Очень скоро все начали чихать от пыли, а Лялька с Юлькой еще и взвизгивать от пауков и мышей. Нелегка работка у кладоискателей. Да и горек их хлеб, я думаю.
      - Вот что, старшина, - сказал я Пилипюку, - что мы этот старый хлам с места на место перекладываем? Чиститься - так уж по полной программе. Гони сюда самосвал.
      Мы вычистили весь подвал, освободили его от безногих стульев, от продавленных начальственными задами кресел, от пыльных, давно не нужных бумаг. Все это ушло на свалку истории. На чистом месте легче ее продолжать...
      Едва закончили вывоз мусора, приехала княгиня, достала из ридикюльчика бумажку - план подвала с пометкой крестиком возле западной стены. Спустилась вниз.
      - Наверное, ваше сердце сейчас... - начал было Майор тактично выражать сочувствие изгнаннице, вернувшейся под родимый кров.
      - Вот еще! - по-лялькиному дернула плечом старушка. - Я в этом доме и не была никогда. В нем жил наш управляющий с семьей. А я родилась в другом доме. В том, который захватил ваш нынешний губернатор.
      Повертев в руках бумажку, княгиня, как смогла, сориентировала ее по сторонам света, указала величественным жестом:
      - Здесь! - будто мановением руки послала свои войска на прорыв обороны противника. В самом слабом ее месте.
      Пилипюк поднял лом и, крякнув, вонзил его в стену. Кладка была хорошая, вековая. С такой спорить - не гопака плясать. Пилипюк долго и не спорил - передал лом в другие руки. И так- смена за сменой, дыра в стене росла, а нужная ниша себя не обнаруживала.
      - Не здесь! - решила княгиня, повернув листок вверх ногами. - Здесь!
      Ребята работали азартно, весело - не каждый ведь день за кладом охотишься. Старались так, будто для себя эти сокровища выламывали из неподатливых стен.
      Время незаметно к обеду подтянулось. И сделано было уже немало: стены подвала напоминали картину массированного артобстрела, прямой наводкой.
      - Ну, - сказала княгиня, в очередной раз поворачивая бумажку. Уже изнанкой. - Наверняка здесь.
      Наверняка. Потому что уже больше негде было. Единственный целый кусочек остался. От четырех стен.
      В дверь просунул голову реалист Волгин и сказал:
      - Может, хватит? А то здание сейчас рухнет.
      Клада мы не нашли. Может, его нашел кто-нибудь до нас, в восемнадцатом году. А может, и в прошлом.
      - А мне так хотелось быть вам полезной, - удрученно сказала княгиня, когда мы выбрались на свет, отряхиваясь от кирпичной пыли и паутины.
      - Зато как интересно, - сказала Юлька. - Может, еще где подолбим? Вон тот дом тоже старинный. Пошли?
      - Как? - спросил я Пилипюка.
      - Тогда уж по порядку, - ответил за него Майор. - Начнем с крайнего по этой улице, по нечетной стороне. А потом обратно пойдем, по четной.
      - Вот здорово! - Юлька аж подпрыгнула от такого щедрого счастья, раскидав волосы по плечам. - А потом на Чеховскую перейдем. До зимы хватит.
      - Договорились, - согласился, улыбаясь, Майор. - После обеда и начнем.
      - А мне так хотелось быть вам полезной, - еще печальнее повторила княгиня Лиговская, не приняв разочарованными чувствами общего веселья.
      - Еще успеете. Я как раз хотел просить вас об одном важном деле, сказал я. - От него будет гораздо больше пользы, чем от всяких сокровищ.
      - Как мило! - по-юному расцвела старушка и едва не захлопала в ладоши.
      Что-то они сегодня все у меня прыгают - и старые, и малые.
      - Тогда, если вас не затруднит, вечером зайдите ко мне. Кто-нибудь из ребят заедет за вами.
      - Вы заинтриговали меня, полковник.
      - Товарищ полковник, - подбежал сержант из Горотдела,- вас Волгин к себе просит, ЧП у нас. Крайнее.
      - Извините, княгиня...
      - Что вы, голубчик, я понимаю: первым делом, как у вас поется, самолеты, а уж девушки потом. Бегите, голубчик, бегите.
      Часть 3
      ВОЙНА НАРОДНАЯ.
      НЕ МЫ ЕЕ НАЧАЛИ. НЕ НАМ ЕЕ И КОНЧАТЬ...
      Расправа
      - Жуть, Алексей Дмитриевич, - высказался Волгин. - В Лебяжьем логу, недалеко от села, в лесу, обнаружены разбросанные останки человеческого тела.
      - Опять расчлененка?
      - Не похоже. Местный участковый сообщает, будто медведь или тигр в клочья кого-то разорвал. Поедете? Группа готова.
      - Лебяжий лог - это уже не наша территория?
      - Еще не наша, - с улыбкой поправил Волгин.
      Я послал Ляльку в Замок за автоматом и сел в милицейский "уазик".
      - Какие подробности, ребята?
      - Да никаких, товарищ полковник. На месте разберемся, - ответил эксперт-медик. - Нашли там ногу оторванную, в штанине и ботинке, на лодыжке - обрывок веревки.
      - Фрагмент мужского полового органа, - добавил еще кто-то. - И кисть правой руки.
      - Похоже - пытали кого-то. Может, к трактору вязали.
      - Совсем на другое это похоже, - проворчал я, принимая у Ляльки автомат. - Поехали. Это на уроки истории больше всего похоже.
      Почувствовал, как за спиной недоуменно переглянулись, но ничего не спросили.
      За городом свернули на узкую, однорядную бетонку, а километров через двадцать машина шмыгнула в лесной проселок, пошла, задевая бортами и крышей ветви кустарника, раскачиваясь в колдобинах, полных настоянной на прелом листе воды. Запахло лесной свежестью, грибной сыростью.
      - А вообще, - заметил водитель, машинально пригибая голову, когда "уазик" нырнул под низкую ветку, - всякое может быть. Леса у нас за последние годы одичали. Как в войну стало, старики говорят. Волки появились, рысь однажды кто-то видал.
      - Что гадать? - сказал эксперт. - Доехали почти.
      И впрямь - выехали из чащи на широкую веселую поляну, окруженную молодыми, высокими и стройными, березами, заросшую густыми травами.
      Откуда-то вынырнул молодой капитан милиции, подошел к машине, представился:
      - Старший участковый инспектор Зайцев. - он подвел группу к куску полиэтилена, на котором лежали рваные, окровавленные останки. - Я еще одну руку нашел. На дереве, - удивленно добавил.
      - Как же ты догадался на деревьях искать? - спросил я.
      - Птицы подсказали. Вороны скандалили.
      - Пошли посмотрим.
      На краю поляны стояли рядышком, подрагивая листвой, две березки.
      - Вон, пониже кривой ветки, видите?
      Видим. Близко к вершине висела привязанная за кисть, оборванная рука в лохмотьях.
      - Рассыпались, ребята, - скомандовал руководитель группы. - Смотрим и вверх, и вниз.
      Эксперт, натянув резиновые перчатки, складывал находки на пленку, формируя человеческое тело.
      - Вроде все, - оценил взглядом, когда уложил голову с куском левого плеча. И кишочки подровнял.
      - Руку с березы надо снять, - сказал водитель. - Рубить, что ли?
      - Не надо, - остановил участковый. - Я ее нагну.
      - Не пукни смотри, - усмехнулся водитель. - Согнет он...
      Капитан Зайцев не ответил, ловко, как деревенский пацан, полез на дерево. Он поднимался, а береза гибко гнулась к земле, и скоро эксперт сумел обрезать веревку, обхватившую кисть руки.
      Участковый выпустил конец ствола - дерево с шумом рванулось верхушкой вверх и выпрямилось, подрагивая, тряся ветками, шелестя листвой.
      Да, вот так оно и было - склонили встречь две березы, а потом разом выпустили. Причем, похоже, привязали человека вниз головой за руки и за лодыжки. Судя по тому, на какие части его разорвало. Даже кишки по лесу разметало.
      - Во жлобы, - эксперт приложил руку куда следует. - Додумались.
      А у меня в голове прозвучал укоряющий голос Алевтины: "Ведь говорила я тебе, Серый, предупреждала".
      - Кто ж такой? - морщась, пробормотал эксперт, роясь пальцами в заскорузлых от крови лохмотьях, искал документы.
      - Это Цыплаков, - уверенно сказал участковый, вглядевшись в мертвую, с широко раскрытыми глазами, голову. - Под Качком ходил. Судимый.
      - Что за Качок? - спросил я.
      - Мелкий такой сельский рэкетмен.
      Ну вот и разобрались. Почти. Немного осталось. Предел терпимости преодолен, стало быть.
      - Какие сигналы поступали в последнее время?
      - В этом смысле - никаких.
      - Состоятельные земледельцы у тебя на участке есть?
      - Да где взять? Колхоз власти развалили, все только на себя работают что собрали, тем и живы. Только на прокорм концы сводят.
      - А фермеры?
      - Есть одно семейство, недалеко отсюда, в Лебяжьем. Хозяин - Горшеня по фамилии. Только он разорился. Чтобы с кредитами рассчитаться, все хозяйство на корню продал. Дом у него остался да корова.
      - А сколько выручил продажей?
      - Не докладывал, - усмехнулся участковый. - На селе говорят прилично. Но эти деньги не его, все отдать должен.
      Кому? Вот в чем вопрос.
      - Поехали в Лебяжье, - распорядился я. - Садитесь с нами.
      - А с останками что? - спросил эксперт.
      - Сделайте заключение и закопайте здесь.
      Лучше всего, конечно, было бы доставить эти "фрагменты" Качку и его ребятам. В назидание.
      - Когда эта казнь совершена? Примерно можете сказать? - вопрос эксперту.
      - Сутки, не больше.
      - Ладно, мы на обратном пути за вами заедем.
      Водитель, участковый да я. Два автомата, три пистолета.
      - Сколько у Качка людей? - спросил я Зайцева.
      - Пятеро, по моим данным.
      - Вооружены?
      - Конечно. Кто чем - железки, ножи, ружья. Это - что я знаю.
      Машина выскочила из леса, пошла ухабами вдоль заброшенного поля, по краям которого попадались останки то сеялки, то косилки, даже почти целый плуг в заросшей борозде закопался.
      - Во разор-то, - покачал головой водитель. - Как в гражданку.
      Так оно и есть. Война против нас давно ведется. А мы все ждем чего-то.
      Дорога пошла вверх, машина взобралась на пригорок, а за ним среди лип показалась белая колокольня церкви.
      - Лебяжий?
      - Он самый. Сначала куда?
      - Сначала к фермеру.
      - Это на другом конце села, я покажу.
      Проскочили, пыля, селом, свернули, мимо заброшенной мастерской, мимо заросшего пруда, глубокими колеями выехали к ферме Горшени, стоящей на далеком отшибе.
      Остановились. Слева - пустой коровник, пустой навес для техники, пустой, с распахнутыми воротами, гараж; справа - добротный дом с двумя террасками, почти не видными из-за кустов сирени, за домом - огород, на краю его, у прудика - рубленая банька.
      Двери в дом закрыты, за окнами никто не мелькает бледными лицами. Тишина. Настороженная. Тревожная. Которая вот-вот может оборваться. Криком. Выстрелом.
      Не сводя глаз с дома, мы вышли из машины. С оружием.
      Приблизились к крыльцу. Участковый легонько постучал в окошко.
      - Кто? - послышался за дверью (давно там стоит) напряжен ный голос.
      - Никитич, это я, участковый.
      - А с тобой?
      - Свои, Никитич, милиция из города.
      Загремели засовы, открылась дверь. На пороге появился высокий мужик, загорелый, ладони - лопатами. За его спиной - двое добрых молодцев. Косая сажень, кулаки - арбузы.
      - Кто такие? - не входя, спросил Зайцев.
      - Племяши мои, погостить заехали. - Горшеня посторонился, давая нам дорогу, парни тоже раздвинулись - как два шкафа, двухдверной конструкции каждый.
      Через опрятные сени прошли в комнату. Зайцев побегал глазами туда-сюда, шагнул к печке, вытащил из-за нее двустволку.
      Переломил стволы, извлек патроны.
      - Картечь, да, Никитич?
      - Она самая, - согласился Никитич.
      А парни промолчали.
      Зайцев заглянул за занавеску, не поленился нагнуться до пола- выудил из-под лежанки еще одно ружье.
      - А третье небось в шкафу, да?
      Горшеня молча кивнул.
      - Вооружились, стало быть? - спросил я. - Молодцы. Одобряю ваши действия.
      В ответ угрюмое молчание.
      - А хозяйки твои где? - поинтересовался Зайцев.
      Горшеня трудно сглотнул комок в горле:
      - Там, в дальней горнице.
      - Позови-ка.
      Горшеня отрицательно покачал головой.
      - Не надо на них смотреть. У них вид плохой.
      - Рассказывай. И ничего не бойся. Мы с добром к тебе пришли. Это полковник Сергеев, начальник городского Штаба по борьбе с преступностью.
      Мне на гордость и радость блеснул наконец-то в глазах Горшени огонек. И у его парней облегченно как-то плечи опустились, отмякли ребята.
      - Да что особо рассказывать? Они и раньше наезжали, когда я еще в силе был. Платил, конечно, что сделаешь? А нынче дела совсем угасли. Кредиты пришла пора возвращать, пеня набежала. Ну, выход один - сворачивать дела. Все распродал, даже легковушку - в общем, для банков деньги собрал. Горестно, конечно. Вся мечта кончилась. Об земле. Об урожае. Об хорошем достатке. Об уважении... Ну тут как раз эти и заявились, втроем. Прослышали, мол, разбогател ты враз, Горшеня. Делиться надо. Я аж чуть не взвыл. Побойтесь, говорю, Бога, ребята. Нет у меня ничего, один минус на балансе остался, все за долги уходит. - Он положил тяжелые руки на стол, пальцы вздрагивали. - Ладно, говорят, мы сговорчивые. Давай за столом консенсус устроим. Где, мол, хозяйки твои? А я, не видя дурного, обмолвился: в баньке, день субботний... Они все там парились- жена, теща, дочки, младшей - десятый годок. Вот, говорят, и мы с ними попаримся. А ты посиди здесь, подумай об наших делах. Я еще ничего не сообразил, а они меня в наручники, из горки стаканы взяли, водку из холодильника - и в баню... Прижмурился, скрипнул зубами. - Долго назад не шли. Всех моих хозяек... Даже малолетку. Да не по одному разу. Издевались, били. Заставляли всякую им пакость делать. И все мне рассказали. Да еще хвалились: радуйся, дед, что со слов узнал, а не глазами видел. Еще выпили. Ну мы пошли, говорят, устали с твоими бабами да девками. Завтра, мол, снова придем. Повторим урок. Наглядно. Чтоб ты все хорошо видел.
      Вот, журналист Путанин, а ты говоришь: рука не поднимается. Не дай тебе судьба на себя такое примерить. Хотя всякое может случиться, на большой-то дороге.
      - Ну что делать было? Душа аж горит от боли. Созвал я хлопцев своих, одного мы поймали, который Ленку мучил, свезли в лес. Он там изгаляться начал, про дочку, повторять не хочу. Вскипели мы. Ну и привязали к березам. Веришь, - он поднял голову, взглянул тоскливо, - легче стало, как разметало его по лесу. И ничуть жалость не шевельнулась в душе. Сажай меня, полковник, пока я остальных не отловил...
      Вот, господа бандиты, урок истории вам. Было такое, кажется, с князем Игорем. Достал он своим немереным рэкетом мирных древлян, и раскидали его березами по лесу.
      - Сегодня их ждете? - спросил Зайцев.
      - Ждем вот.
      - Ладно, - сказал я, - разбирайте свои ружья, становитесь в строй. Поможете нам. Только больше так не поступайте. Не ваша это забота - наша. А ваша забота - пахать да сеять и нас кормить досыта, чтобы мы силой наливались и бандюков не боялись.
      Горшеня улыбнулся.
      - А что, ребята, пока ждем, может, по рюмашке?
      - Да кто ж откажется? - поймал мой взгляд участковый. - Ты только сходи, хозяек своих успокой. Скажи, мол, друзья в гостях.
      - А вот про вас, товарищ Сергеев, хороший слух ходит. Будто вы всех бандитов без суда расстреливаете, так ли?
      - Кто заслужил - обязательно.
      - А этим... чего ж будет?
      - По-старому, - сказал Зайцев, - посадили бы их, кого на сколько. А у нас сейчас другая милиция, своя. Со своими законами.
      - Разберемся, - пообещал я. - По-быстрому. По-новому. Кого кастрируем. Кого повесим. Прямо на площади, принародно. У меня такой Закон сейчас.
      - Правильный Закон, - Горшеня протянул навстречу моей свою рюмку. Одобрит народ. Озлобился он, устал. Бояться устал. И не столько за себя боишься, как за своих. Бей их, полковник, без разбору и жалости. Они первые начали. А мы вам подмогнем,- улыбнулся хитро, подмигнул. - Подкормим твоих ребят. Чтоб крепче бились.
      Это верно, каждый своим делом должен заниматься. Кто - мирно трудиться, а кто - охранять мирный труд...
      Ждать не очень долго пришлось. Я даже разозлился - не дали псы алчные хорошо посидеть. С хорошими людьми за хорошим столом.
      - Едут, - сказал один племяш, который все время у окна дежурил. Заворачивают.
      - Сколько их? - спросил я, не вставая, догрызая смачный соленый огурчик.
      - Четверо. Выходят.
      - Вот, блин, как же мы их повезем? - посетовал водитель, подтягивая к себе автомат.
      - Я вам телегу дам, у меня лошадь есть, - пообещал Горшеня.
      - Ну разве что, - согласился я. - Иди, Никитич, встречай. Повинись жалобно, скажи, обдумал свое неправильное поведение. Осознал. Деньги отдашь, но проси, чтобы и тебе малость оставили. И приглашай в дом. Мол, за столом и решим, по-людски.
      Никитич поднялся, пошел к дверям.
      - А вы, - сказал я племяшам, вцепившимся в ружья, - до команды не встревайте. В бой не рвитесь. Мы будем их класть, а ваше дело - в наручники брать. Все ясно?
      Вроде все.
      Я выглянул в окно.
      Никитич стоял в центре компании, что-то азартно, жестикулируя, объяснял. Не забыл бы текстовку.
      Не знаю - забыл, не забыл, а чуть всю разработку не спутал. Видно, один из парней что-то не то сказал - вдруг размахнулся Горшеня от души и вмазал ему кулачищем прямо в нос. Тот опрокинулся на спину, задрав ноги, а Никитич зайцем помчался к дому.
      Но получилось нормально.
      Псы алчные не одновременно врубились и бросились вдогон, вытянувшись в цепочку. Так и вбегали в дом, друг за другом. Так по очереди и ложились на пол. Вернее - падали.
      Первого свалил участковый, второго - водитель, третьего- племяш прикладом и сразу выскочил во двор за четвертым. Тот, видно, не сразу его послушался, и племяш стал его поднимать, ногами. Ну, теперь он вообще долго не встанет.
      Полюбовавшись в окошко на это доброе дело, я распорядился вытащить троих во двор, до комплекта с четвертым. Там мы их сцепили попарно наручниками (племяши не сдержались - отходили попутно по ребрам, впрочем, куда придется) и пошли допивать водку. За победу. Пусть локальную, но убедительную.
      Я вынул из вражеской машины - хорошая такая новенькая япономарка, не разбираюсь в них - ключи и документы. Ключи отдал Никитичу.
      - Тебе. В качестве частичной компенсации за материальный ущерб. А за моральный - еще впереди. Завтра приезжай в Горотдел, спросишь Галкина - это наша ГАИ. Он оформит машину на тебя, выдаст новые документы и номера.
      - Зашевелились козлы, - подал голос тот племяш, что любил в окошко глядеть.
      - Запрягай, Никитич, - сказал участковый.
      - Сеня, бежи за кобылой, она там, за огородом, на лужке.
      Мы вышли во двор. Парни уже сидели на земле и каждый свободной рукой держался за больное место на голове.
      - Ну ты мудак, Горшеня! - завыл, видимо, старший по команде, увидев фермера. - Ты что наделал? Ты уже вчера труп. Но мы сперва баб твоих опять пере... и дом твой спалим. А тебя на угольках живьем поджарим...
      - Когда? - спросил я заинтересованно.
      - Как только - так сразу! - выпалил в праведном гневе.
      - Не успеешь, - подосадовал я. - Завтра вас расстреляют. Или повесят.
      - За что?
      - За мат в строю.
      Мы отправили телегу с участковым и задержанными на полянку, а с водителем поехали за Качком. Он, как объяснил мне Зайцев, жил неподалеку, в небольшом поселке, бывшем военном городке.
      Жил, однако, неплохо. Отстроился, озаборился капитально- все красиво, добротно и надежно. На политые потом и слезами крестьянские денежки.
      Остановились у резных, под крышей с двумя петушками, ворот. Посигналили.
      Сперва из окна, а потом из филенчатой калитки выглянула молодая женщина в шортиках и маечке.
      - Хозяин дома? - спросил я, не выходя из машины.
      - Дома. Позвать или зайдете?
      - Да чего заходить, мы на минутку, проездом.
      - Как знаете. - Она повернулась и, равнодушно шлепая задниками домашних туфель, пошла в дом.
      - А у нас наручников больше нет, - вспомнил водитель.
      - Да хрен с ним, куда он денется.
      - И то верно, - он выкинул в окно окурок. - Идет. Из-за стола вытащили, - с удовлетворением.
      Качок - по кличке и внешности - вышел из калитки, не торопясь, дожевывая, подошел к нам. Без всякого удивления и беспокойства при виде милицейской машины.
      - Здравствуйте, - сказал я с приветливой озабоченностью.- Не знаю, как вас величать...
      - Казанцев, - он проглотил дожеванное. Протянул мне руку.
      И я что же? Пожал ее в ответ.
      - Рязанцев. - Открыл, перегнувшись, заднюю дверцу. - Сядьте на минутку, два слова - на улице неудобно.
      Он понятливо кивнул, забрался в машину.
      - Вы про полковника Сергеева слышали?
      - Слышал, - сморщился, будто проглотил не лакомый кусок, а дохлую муху.
      - Он ваших ребят сегодня взял. Надо выручать.
      - Ты от Семеныча, что ли? Сам-то он где?
      - На даче, блин. Поедем, что ли?
      - Надо ехать. Переоденусь только.
      - Оружие есть? Возьми на всякий случай. - Это я прямо сейчас придумал, чтобы потом не искать.
      Он кивнул и потрусил к дому.
      - Машка! - услышали мы, - одеваться!
      - Уважают вас бандюки, - усмехнулся водитель, - слушаются.
      - А то!
      Вернулся Качок Казанцев, сел в машину.
      - Едем прямо в Горотдел, - сообщил я планы. - Из моего кабинета звякнем Семенычу на дачу.
      - Так, может, от меня позвоним, - он уже взялся за ручку дверцы.
      - Тебя второй день слушают.
      - Иди ты!
      - Вообще Сергеев наворотил. Половину ваших уже пострелял и посажал, злорадно информировал я по дороге.
      - Ничего, не долго ему пировать. Большие силы против него собираются. Сметут как муху, собственным дерьмом накормят. Против народа не попрешь.
      - Какого народа? - не понял я.
      - Нашего.
      - А он, Сергеев, тоже ведь выступает, что он за народ. - Я засмеялся.
      - Быдло - какой народ?
      Белая кость, стало быть, аристократ духа. По фамилии Гамно, как Юлька заметила.
      - Сейчас поворот на Лебяжий, - предупредил водитель.
      - Добро, - я опять повернулся к Качку. - На секунду завернем, еще одного вашего взять нужно...
      Когда добрались до поляны, когда Качок увидел группу ментов, телегу, набитую его побитой братвой, он еще ничего не понял.
      По-моему, он даже ничего не понял и тогда, когда эксперт подошел к нашей машине и сказал:
      - Товарищ Сергеев, мы закончили, можно ехать.
      - Мы тоже, - сказал я. - Это тот самый Качок. Заберите у него оружие и принесите наручники. И покажите ему, что мой народ делает с его народом.
      Кооператив "Справедливость"
      Волгин был откровенно недоволен моим решением.
      - Ты, Алексей Митрич, меня все время в тупик ставишь. Я никак твою логику ухватить не могу. Вроде как ваш рыжий Бакс ящерицу. Хвать, поймал ну радость! - пригляделся: в зубах что-то ненужное, вроде ее хвоста, а самое главное уже под камушек спряталось, хихикает оттуда.
      - Красиво говоришь, парень, - позавидовал я. - Образно.
      - Нет, серьезно. Парень троих изувечил, а ты его в свой отряд берешь. Объяснил бы.
      Придется. Но в последний раз - дальше и впредь пусть сам думает.
      Суть дела проста. Возвращается парень домой поздно вечером. Девушку любимую проводил, в подъезде с ней постоял. Настроение - весь мир люблю. Навстречу трое. Давние враги, подонки. Попался? Как бы не так! Парень подхватывает с земли кстати подвернувшийся арматурный прут - и в атаку. Двоих вырубил сразу - одного с правого плеча, другого с левого. В два прыжка догнал побежавшего третьего - центровой удар двумя руками железкой в темя. И этот рухнул. Что же тут не понять?
      - Превышение пределов необходимой обороны.
      - Вот! Вот тот самый ненужный хвостик, который у тебя в зубах. По-старому мыслишь, коллега. И суд такое же решение принял бы. А как же? Реальной угрозы не было, была только словесная - раз. Их было всего трое и без оружия, а он вооружен стальным прутом - два. Больше того - парень догн ал и обратившегося в бегство, это уж вообще никуда! Словом, действия его носили неадекватный реальной опасности характер. Это уже восемь.
      На каждый счет Волгин кивал головой.
      - Теперь давай взглянем на эту картинку с изнанки. Поздняя ночь. Пустынная улица. Парня встречают его должники, не случайно, заметь: поджидали. А до этого несколько раз предупредили: мол, денег не вернем. Значит, отловили кредитора с вполне определенной целью. Это раз! Оружия не было, правда, ни у кого из них. Если не считать оружием звание мастера спорта по боксу у одного, службу в спецназе у другого и судимость за убийство у третьего. Они его и без оружия, ногами забили бы очень быстро. Это два! Ну, а то, что парень бросился вдогон за третьим - молодец. Врага надо добивать, пока он не очухался и помощь не привел. Это восемь! Не убедил?
      - Ну как сказать, - увильнул Волгин как ящерица от кота.- Начальству оно всегда виднее. Начальство - оно всегда повыше. Оно как-то...
      - Вот именно. В моей практике был случай, когда осудили человека за тройное убийство. И я до сих пор считаю, что несправедливо.
      - Это как?
      - Это так. Поздней осенью на садовом участке задержался одинокий дачник, заночевал. А по участкам той порой бродили какие-то ханыги-алкаши. Взламывали двери, били окна, крали, гадили. Постучали к нему, мол, дай, мужик, выпить и закусить. Нет у меня, отвечает через дверь. Они с соседней дачи принесли топоры, стали рубить дверь. Со словесными угрозами. Потом окно выбили.
      Дачник достал ружье. Раз сказал, два сказал...
      Вломились. Пьяные до озверения. "Руби, блин, его, братва, жлоба, куркуля такого-то и такого-то!" Первый занес топор. Дачник выстрелил. На него бросился второй. Он и его уложил. Третьему мало показалось - и ему хватило.
      Кто прав? Кто виноват? Вот именно. Считаю: переступил без разрешения порог чужого дома - все, ты вне закона. И хозяин вправе расправиться с тобой в соответствии со своими возможностями и вкусами...
      - А дачник? - напомнил Волгин.
      - Закатали дачника. Главный довод суда: совершил умышленные действия, явно не соответствующие степени угрожающей ему опасности. У них-то топоры, а у него - огнестрельное оружие. Да еще прокурор отмочил: он должен был воздействовать на них психологически.
      - Это как? - Волгин глаза выпучил.
      - "Стой - стреляю! Стою - стреляю!" Я этому честному дураку на допросе советовал: давай запишем в протоколе, что ты делал предупредительные выстрелы. Не могу, отвечает, это нечестно. Да разве можно с подонками быть честным? Не стоят они того. Сосед мой, старикан-пенсионер, тоже за честность срок оторвал.
      - Это как? - других слов опять не нашел.
      - Всю жизнь о дачке мечтал. Под старость кое-что скопил, получил участок, домишко бедненький, по средствам, соорудил. Но аккуратный, с любовью. Стал было наслаждаться прелестями дачной жизни. Да повадились к нему зимой какие-то сволочи из местных. Заберутся в дом, изгадят все, поломают, что не ломается - с собой унесут. Старику и морально тяжело, и убыток по его доходам серьезный, поди-ка восстанови утерянное.
      Шесть лет эта история длилась. Как-то соседи ему посоветовали: задобрить хулиганов надо, оставь им бутылку водки. Послушался.
      Они в благодарность чуть ли весь дом ему не разнесли и записку оставили - плохая, дед, у тебя водка, дешевая, чуть не отравились.
      И видно, вконец отчаявшегося старика этими словами на мысль натолкнули. Он им опять бутылку водки оставил, только для закуски что-то сыпанул в нее.
      Весной приезжает - за столом четыре мумии над его бутылкой зубы скалят.
      Так ведь дурной - сам признался, что умышленно отравил водку. Его до суда на подписке держали, я с ним встречался, советовал: ничего, мол, гражданин следователь, не знаю, откуда такая водка. Или: отраву для крыс держал, а эти алкаши польстились. Нет, говорит, не могу, это нечестно. Шесть годков за честность и получил.
      Все не так, ребята! С ними по-другому надо бороться! Превен тивно разделываться. А мы как! Навел он на тебя пистолет- жди, пока выстрелит, и надейся, что промахнется. Потом сделай словесное предупреждение. Потом два предупредительных выстрела. И если к тому времени от тебя что-нибудь останется - жми на спуск, да? А я считаю, что стрелять в преступника надо первым. Так мы их всех и перебьем. Выпал уголек из печки на пол - топчи его сразу ногой, не жди, пока пожар займется, поздно будет.
      - Ох и крут ты, полковник Сергеев, - восхитился Волгин.
      Может, и крут. А вообще - проблема серьезная. Мирный гражданин у нас между молотом (бандиты) и наковальней (менты). И чуть кто начинает с преступностью бороться, тут сразу государство просыпается, на место его ставит. Сажает, вернее.
      Мне это уже не раз надоело. Я хочу совсем по-другому. Я хочу, чтобы каждый человек знал - никто его не посмеет безнаказанно убить, ударить, оскорбить или унизить. Я хочу, чтобы любой гнилой очкарик мог смело выходить из дома в любое время дня и года. И быть уверенным при этом: если кто-то ударит его самого, или попытается затащить в кусты его некрасивую жену, или станет издеваться над его золотушным ребенком- то этот кто-то тут же, без лишних судебных тягомотин, получит пулю в лоб. Или срок весомый.
      И я обращаюсь к вам, граждане "свободной" России. Вы хотите жить спокойно, но у вас крадут, вас грабят, насилуют, бьют и оскорбляют... Сколько можно это терпеть, а? Вопросик-то из риторических.
      Но тем не менее... Тем не менее... Порог терпимости... Вспыхивают порой (и все чаще) то там, то здесь очаги сопротивления криминалу. Расправляются мирные граждане с врагами своими силами, и трупы особо не прячут. А милиция списывает их на междоусобные разборки, не догадываясь, что какая-то тайная сила, отчаявшись, помогает ей...
      Я листаю Сашкино досье. Вот, пожалуйста. Город Энск. Подпольная организация "Возмездие". Занимается розыском и наказанием преступников (в основном убийц и насильников), ушедших так или иначе от карающей руки правосудия. Члены организации - бывшие оперативные работники милиции и служб безопасности, опытные, смелые, опасные ребята. Руководитель- бывший офицер спецназа.
      Начал он с того, что отомстил за убийство двенадцатилетнего сына. Его забили трое пьяных подонков. Их нашли, но не нашли убедительных доказательств вины. Да особо, видать, и не искали - не их же детей убили.
      Тогда отец взялся за дело сам. С надежным другом они заманили ублюдков в заброшенный карьер, допросили, получили признание и казнили.
      Но на личном не остановились. Своя боль научила чувствовать боль чужую. Организовали карательную спецгруппу.
      Вот доверительные показания одного из членов группы о методах ее работы:
      "Прежде чем решить участь преступника, мы проводим расследование всех обстоятельств его вины, выясняем, заслуживает ли он снисхождения. Если да, убеждаем явиться с повинной или передаем анонимно материалы расследования в правоохранительные органы. Если - нет, выносим смертный приговор и приводим его в исполнение.
      Оправдываем, как правило, убийство неумышленное, по неосторожности или по мотивам праведной мести.
      Нелегальность нашей деятельности требует особого подхода к исполнению приговора. Чаще всего - достоверно имитируем несчастный случай или маскируем расстрел под бандитскую разборку".
      Ну что сказать этим парням? Только спасибо. Сколько зла они наказали, скольких страждущих утешили.
      Другой город Энск. Частное сыскное агентство "Мститель". Оказывает услуги населению по розыску пропавших без вести лиц, охране имущества и личной охране, ведет большую профилактическую работу по защите граждан от преступных посягательств. Но это - крыша. А под крышей вершится правосудие. Беспощадное к преступнику, милосердное к его жертве.
      Да что ходить далеко за примерами? И в нашем городе О. не так давно, до эпохи мудрого Семеныча, существовал некий странный кооператив под названием "Справедливость", из чего ясно, какие взялся он оказывать услуги: утешать страждущих, поддерживать павших духом, возвращать им веру в силу добра, в неизбежное наказание зла.
      Сашка не поленился вложить в материалы перечень услуг кооператива и условий их оказания. Некоторые пункты показались мне любопытными:
      "1. Кооператив принимает жалобы от частных лиц на любую несправедливость, совершенную по отношению к ним, с гарантированным устранением ее в самый короткий срок и возмещением любого вида ущерба (морального или материального), понесенного заявителем, либо за счет кооператива, либо за счет нанесшего этот ущерб лица или учреждения.
      3. По заявлению проводится контрольная проверка. Лица, обращающиеся с жалобой, обязаны представить любой достоверный документ или равноценные ему сведения, подтверждающие, что официальным путем решить данный вопрос не удалось.
      7. По исполнении заказа клиент ставится в известность о принятых мерах. При желании он может присутствовать в момент проведения акции по восстановлению справедливости и в отдельных случаях участвовать в ней как заинтересованное лицо.
      9. В случае поступления недобросовестной жалобы с ее автора взимаются понесенные на проверку расходы, а к нему применяется та же акция, на которую указано в ложном заявлении..."
      Возглавлял этот кооператив с наивным названием седой Полковник, бывший десантник. Основную силу организации составляли так называемые секретари-исполнители, в основном - воины-интернационалисты, немногословные, дисциплинированные ребята. Имелась также группа консультантов: юрист, врач-психолог, журналист, артист и другие. В задачу группы мгновенного реагирования входило проведение немедленных акций без предварительной проверки в наиболее горячих точках города - на дискотеках, в очередях, на транспорте и в других общественных местах, в приемных учреждений.
      Весьма характерной (око за око) и, на мой взгляд, символичной стала первая акция кооператива.
      Клиент (детсадовский малыш, кто-то его надоумил) пришел, по его собственным словам, "наябедничать" на воспи тательницу своей группы Марь Иванну за то, что она "дерет за ухи, кричит и шлепает по затылку".
      Секретарь-один подробно побеседовал с малышом:
      - А ваша Марь Иванна всех дерет за уши или только тебя?
      - Всех. Она нас и в столовую, и на занятия за ухи водит.
      - За уши, - поправил секретарь.
      - Ну - за уши, - согласился клиент.
      - Всех сразу? - удивился секретарь.
      - Нет. Который первым идет, того и за ухо. А остальные - "на цыпочках и без разговоров" за ним. Вовочке Баулину больше всех достается, он самый большой и всегда впереди стоит. А мне - меньше всех, я почти что самый мелкий. А Ляльку Ерохину она совсем не обижает, у Ляльки папа главный милиционер, он ей покажет.
      - А у тебя кто?
      - А у меня в командировке.
      - Понятно. Ну иди в свою группу, я сейчас тоже к вам приду.
      Через полчаса на территории детского сада появился приветливый молодой человек. Он весело поиграл с ребятишками, о чем-то их при этом расспрашивая. Когда же на него обратили внимание взрослые, молодой человек представился новым инспектором РОНО и попросил весь коллектив садика собраться в зале, где он мог бы рассказать о новых методических разработках в сфере воспитания подрастающего поколения.
      Детишки распределились по своим группам и встали вдоль трех стен зала, а у четвертой сгрудились заведующая, музыкальный руководитель, воспитатели, нянечки - в общем, практически весь персонал садика.
      Молодой человек поискал глазами Марь Иванну, очень большую и массивную женщину с коровьим выменем вместо груди, подошел к ней и вдруг ни с того ни с сего крепко взял ее за ухо железными пальцами. Марь Иванна вскрикнула. От нее запахло потом и щами, немного вином и очень сильно недошедшими до детишек фруктами.
      Молодой человек, вежливо улыбаясь, повел бедную Марь Иванну, держа ее за ухо, по кругу, вдоль всех стен зала, перед всеми ребятишками и взрослыми. Он шел не спеша, размеренно, чтобы всем было видно происходящее поучительное действо, но Марь Иванна все-таки немного отставала от него, тянулась за ним вывернутой головой, нелепо махала руками, роняя с ног растоптанные шлепанцы.
      Детишки визжали от восторга. Взрослые остолбенели. Пораженные дикостью этого зрелища, они не могли вымолвить ни слова протеста. Молодой человек вывел Марь Иванну в центр зала и, с силой потянув за распухшее и красное ухо, медленно поставил ее на колени.
      - Не надо обижать маленьких детей, - громко и спокойно изложил молодой человек свои новые методические разработки. - Ведь они вырастут. И станут сильными и жестокими.
      Он выпустил ухо, и Марь Иванна брякнулась на ковер. А молодой человек, достав белоснежный платок, легонько вытер им пальцы, вернул его в нагрудный карман пиджака и вышел в коридор, ступая строевым шагом. Там он снял трубку телефона, набрал номер и сказал: "Это первый. Отметь карточку за номером один и доложи Полковнику об исполнении".
      Марь Иванна тем временем билась в истерике и призывала милицию.
      - Какую тебе милицию? - резонно возразила заведующая.- Как ты с ней будешь объясняться? Расскажешь, что детей лупишь, что фрукты их жрешь, что форточки в игровой наискось открываешь, чтобы они простужались и побольше дома сидели? Что своего... в детские спальни водишь? И что тебе за это как дрянной девчонке надрали уши?
      - Но это же издевательство, - всхлипывала Марь Иванна.
      - Как посмотреть, - мудро рассудила заведующая. - Надевай, Машка, тапочки и пиши по собственному желанию.
      Это была первая услуга обществу, оказанная кооперативом "Справедливость".
      И далее он осуществлял свои справедливые акции по тому же принципу, постепенно завоевывая авторитет и признание, расширяя сферу деятельности (от частного к общему), втягивая в нее все здоровые силы общества. И никогда еще жители города не чувствовали себя такими защищенными и полными человеческого достоинства.
      Однако вскоре, когда практически вся власть в городе перешла в руки кооператива, спохватились власти областные и приняли соответствующие меры. В результате которых кооператив бесследно рассосался, и городская жизнь вернулась в свою, еще не забытую колею.
      Надо будет разыскать этих ветеранов и подключить к нашей работе. Я думаю, большая польза получится.
      Но тем не менее с этими проявлениями самосуда нужно кончать. Путь здесь один. Определить, выявить эти тайные силы, организовать, взять под контроль и направить их энергию в нужное русло.
      С тем я и обратился к Прохору, поручил ему подготовить соответствующую информацию для печати, а сам - не поленился- выступил по радио с соответствующим обращением. Поблагодарил всех тайных борцов с преступностью, объявил им амнистию и призвал объединить усилия с моими правоохранительными органами. Но предупредил: отныне никакой самодеятельности. Карать буду за нее жестоко. Если раньше ей оправдание было (куда, блин, смотрит милиция?), то теперь вы знаете, куда она смотрит. В том числе и на вас. И очень внимательно...
      Путанина с его спутницей взяли на шоссе, недалеко от поворота на Липовку, где у нас был бой за колонну.
      Взяли просто и без затей. Девушка дремала на заднем сиденье, журналист задумчиво смотрел на дорогу. На обочину, прямо из кустов, вышел человек в милицейской форме с гаишным жезлом. Путанин послушно затормозил.
      "Инспектор" представился, потребовал документы.
      - А в чем дело, командир? - спросил журналист.
      - Превышение скорости. Знак видели?
      Спорить он не стал, сунул руку во внутренний карман за документами.
      - А что это у вас?
      - Это газовый. Лицензия в порядке.
      - Предъявите. Нет, оружие.
      - Пожалуйста. Что вы делаете? - Это он машинально вскрикнул, когда "инспектор" зашвырнул пистолет в кусты.
      - Подвинься, красотка, - услышал он за спиной, обернулся.
      Сзади, с обеих дверец, в машину загрузились еще двое, не в форме. "Инспектор" сел рядом с ним.
      - Поехали, - скомандовал.
      - Куда? - остолбенело, еще ничего не понимая, спросил Путанин.
      И получил в затылок увесистый удар, стукнулся лицом о баранку.
      - Делай, сука, что говорят, не спрашивай.
      Шмыгая разбитым носом, журналист тронул машину. Сзади взвизгнула его спутница. Он обернулся: один из пассажиров обхватил Ольгу за шею, другой запустил руку под юбку.
      - Прекратите! - вскричал Путанин.
      "Инспектор" - у ребят сзади были заняты руки - больно ткнул его жезлом под ребра:
      - Сиди, сволочь! Делай свое дело. А они - свое. - И заржал.
      - Что вам нужно? Кто вы?
      - Сейчас узнаешь. Сворачивай. Дальше, дальше.
      Машина закачалась по размытой лесной дороге.
      - Вот сюда, видишь, под елочку. Стоп! Приехали. Выходи. И девку вынимайте.
      Подругу Путанина вырвали из машины, подтащили к небольшой березе, заломили назад руки, вокруг ствола, сцепили их наручниками.
      Путанину стало по-настоящему, до дрожи в коленях, страшно.
      Ольга - в разодранной кофточке, со спущенным лифчиком и обнаженной грудью - была настолько беспомощна, беззащитна и унижена, что он чуть не потерял сознание, чтобы избавиться от невыносимого кошмара.
      - Дипломат его давай, - сказал "инспектор" одному из парней.
      Кстати, эти парни были сильно запущенны. Небриты, грязны, в засаленной одежде. От них тошнотворно воняло давно не мытым телом, давно не стиранным, заношенным и загаженным до откровенной грязи бельем. И перегаром от них несло. Тяжким, устойчивым, многодневным.
      Страшно...
      "Инспектор" раскрыл дипломат, достал бумаги, отложил статью, стал читать. С живым интересом. Где-то со смешком, где-то злобно ругаясь.
      Парни тем временем забавлялись с девушкой. Но пока не всерьез, сдерживаясь, задирали ей юбку, тискали груди.
      Ольга оцепенела от ужаса и омерзения. Если бы не наручники, она бессильно сползла бы на землю - ноги ватно подламывались под ней.
      Путанин все это видел, страдал за нее больше, чем за себя. Хотя, как казалось, ему пока ничего особенного не угрожало.
      Сложив прочитанное, "инспектор" взялся за диктофон, неумело повертел в руках, протянул журналисту:
      - Ну-ка, прокрути.
      Противиться не было никакого смысла. Что там особенного в его записях?
      "Инспектор" тем не менее внимательно прослушал и кассету. С обеих сторон.
      - Так, - сказал он деловито, будто открывая совещание, - займитесь им, ребята.
      Похолодевшего Путанина рванули к ближайшему дереву и тоже, заломив руки, пристегнули к нему наручниками.
      - Теперь слушай, парень, - сказал "инспектор". - Я буду задавать вопросы. Ты будешь отвечать. Быстро и правдиво. Это в ее интересах, - кивок в сторону Ольги. - Мои парни уже месяц без женщин, понятно? Представь, что они с ней сделают, если ты будешь упрямиться. Даже если она останется после их работы жива, то уж ты этого зрелища не переживешь. Есть вопросы?
      Светило солнце, по траве бегали яркие пятна, шелестела листва и щебетали птицы...
      Путанин едва владел языком. Хрипло, не узнавая своего голоса, спросил:
      - Что вам нужно? Это ошибка. Вы нас с кем-то спутали. У меня не может быть для вас ничего интересного. Я простой журналист...
      - Встречался с Сергеевым, так?..
      Ах, вот оно что! И мгновенно вспыхнувшая в мозгу черная ненависть к этому... полковнику едва не ослепила его. Этот Дон-Кихот в милицейских погонах возомнил себя спасителем человечества и подставил его, Путанина, под страшный удар бандитам!
      - Да! - почти закричал Путанин, радуясь возможному избавлению. - Да, я встречался с ним, брал у него интервью! Но я не на его стороне! Я противник его методов. Он обещал посадить меня и кормить одними газетами. Он заставил меня написать о нем хвалебную статью. Он сумасшедший! Он маньяк. Который вообразил себя защитником угнетенных. Его самого нужно расстрелять! Пока не поздно...
      - Оторался? - терпеливо спросил "инспектор". - Теперь говори. Ты все знаешь. Что забыл - вспомнишь. Сколько у него людей?
      - Этого он мне не говорил, - холодея от собственных слов, выдавил журналист.
      - Где его резиденция? - это было известно, просто "инспектор" проверял журналиста на искренность.
      - Он называет это здание Замком. Оно в центре города. За высокой оградой.
      - Как охраняется этот Замок?
      - Не знаю, клянусь! Меня провели одним коридором прямо в его кабинет. Я видел только у ворот двоих охранников - и все. И в приемной у него девка с автоматом.
      - Последний вопрос: что он собирается делать дальше?
      - То же, что и делал - бороться с преступностью.
      - Конкретно. Где? Как?
      - Он скрывает свои планы, даже не ответил, сколько у него людей.
      - Все. Ты ничего не сказал. Пока будут готовить девочку, у тебя есть время подумать.
      Парни с гоготом, дрожащими от нетерпения руками начали срывать с Ольги одежду.
      Путанин зажмурился. И тут же получил ногой в пах.
      - Открой глазки, падла! А то спички вставлю.
      Ольга закричала, ей сделали больно.
      - Отстегивай ее, Юрик. Вали наземь, не хрена в стояка играть.
      Юрик обхватил Ольгу лапами, рванул на себя, повалился вместе с ней на землю. Второй бросился сверху. Ольга, худенькая, исчезла меж громадных тяжелых вонючих тел.
      - Зря ты, парень, - сквозь горячий туман в голове услышал Путанин злорадный, возбужденный голос "инспектора". - Сам виноват. Такую гладкую девку чужим на растерзание отдал.
      Путанин не смог разжать зубы для ответа - удерживал в себе рвущийся на волю звериный вой; не мог оторвать глаз от барахтающихся на земле сплетенных тел, не мог не слышать жалобные стоны и алчный рык. Одна мысль мелькала обрывком: он совсем недавно горячо говорил Сергееву, что преступники тоже люди...
      - Вы там не очень, - "инспектор" закурил, присел рядом, наблюдая страшную сцену с азартным интересом. - Не заваляйте девку по первому разу. Про начальство помните.
      Сказал последние слова в своей жизни.
      На полянке, со всех сторон, беззвучно возникли пятнистые призраки, медленно сомкнули кольцо.
      Короткая автоматная очередь срезала "инспектора", опрокинула его на спину. Он дернул подвернувшейся ногой и застыл. Меж пальцев его мирно дымила сигарета.
      Парень, что был сверху, вскочил и, долго не думая, сверкая голым задом, бросился в лес.
      Короткая очередь догнала его, сбила с ног, свалила лицом в траву.
      Юрик поднялся, не отпуская девушку, и прикрываясь ею, стал медленно, шаг за шагом, пятиться к кустам, путаясь в спущенных штанах, болтая опавшим хозяйством.
      Никто из призраков не сделал ни шага, ни выстрела. Просто за спиной Юрика возникла еще одна пятнистая фигура - Юрик рухнул снопом, будто ему подрубили ноги.
      Путанин почувствовал, что его освободили, бросился к Ольге, подхватил на руки, стал лихорадочно прикрывать ее обрывками одежды. Ольга была без сознания.
      Кто-то из призраков постелил на траву куртку, кто-то другой чем-то укрыл девушку. Третий склонился над ней, вглядываясь в лицо, достал из кармана флакончик - видимо, с нашатырем. Ольга чуть слышно, коротко простонала, открыла глаза.
      Здоровенный парень, стоящий рядом с Путаниным добродушно ткнул его локтем в бок, указывая на край поляны:
      - Гляди! Живой!
      Путанин отвел глаза от Ольги, обернулся.
      Юрик, не вставая, отталкиваясь пятками, скреб по земле задницей, отступая в кусты.
      Путанин выхватил из рук парня автомат, в два прыжка догнал Юрика, вскинул оружие.
      - Не надо! - завопил тот. - Я ей не впер. Я не успел...
      Путанин нажал спуск. И держал прыгающий в руках автомат, пока не опустел магазин. Тело Юрика превратилось в кровавое месиво.
      Подошел здоровенный парень, забрал оружие, сменил магазин, усмехнулся:
      - Сколько патронов пожег. Я б его одним пальцем удавил.
      "Вот я и стал убийцей, - подумал журналист. - Убил безоружного человека. Не в бою. Не защищая жизнь или честь. Из мести. Из чувства справедливости".
      Много лет спустя, когда перед его взором опять вставала та страшная картина, когда он видел голые дергающиеся ноги Ольги, ее нежное тело, зажатое меж двух грубых, грязных, беспощадных мужиков, когда он видел ее избитое лицо, искусанные груди - тогда на помощь измученным чувствам приходила другая картина: искаженное ужасом и болью лицо Юрика, его вздрагивающее под хлесткими ударами пуль тело, его брызжущая из паха, живота, головы кровь, куски его плоти, разлетающиеся лохмотьями в стороны. И его труп - только что живого негодяя, полного злой силы, - безразличный ко всему на свете, не опасный уже никому. Неспособный получать удовольствие, причиняя людям боль, страдание, унижение... И Путанин ловил себя на мысли, что ему иногда становится легче.
      Неужели Сергеев был прав?
      - Вы были правы, Алексей Дмитриевич, они перехватили их у поворота на Липовку. Пытались узнать у журналиста о наших планах. Ну и с девушкой...
      - Вы успели? Все сделали как надо?
      - Конечно.
      - А журналист?
      - Молодцом. Двоих мы сняли сами, а третьего он. Выхватил у Антона автомат и раскрошил насильника.
      - И правильно сделал, как думаете?
      Операция "Феликс"
      Вечер выдался хлопотливым. Поэтому целиком послушать лекцию старого бабника и кобеля профессора Кусакина мне не удалось. Меж всяких мелких дел я время от времени заезжал в возрожденный Дом культуры и был вынужден довольствоваться лишь фрагментами яркого выступления выдающегося литературоведа перед молодежью.
      Дом культуры имел ужасный вид. Запущенный, заброшенный, дикий. Как в свое время в церквах устраивали то склады, то мастерские, то овощехранилища, так и в наше - кто только не пользовался этим Домом.
      Правда, сегодня на обшарпанном фасаде висел красивый плакат или, точнее, афиша, намалеванная кем-то из наших воинов. Большие буквы: "Лекция о любви и сексе". Буквы поменьше: "Выступает проф. А.И.Кусакин". Самые маленькие: "Приглашается вся желающая молодежь. Вход бесплатный". А рядом с этими буквами два рисунка - сердце, пробитое стрелой, с каплей крови и Купидончик с луком, крылышками и голой пипиской.
      Желающей молодежи собралось навалом - хлебом мы город обеспечивали, а вот насчет зрелищ пока отставали.
      Публика по составу была разная: и наивная, и нахальная, и дурная, и агрессивная. Но присутствие наших парней делало ее одинаковой сдержанно-ироничной.
      В руках - банки с пивом, в зубах - жевательные резинки.
      Профессор вышел на авансцену, откашлялся в кулак и начал:
      - Вы, жвачные! А ну прекратить: с вами профессор беседует- не хер собачий.
      Начало хорошее. Многообещающее, во всяком случае.
      - Друзья мои! Наша милиция заставила меня прочитать вам лекцию о самом главном в жизни человека: о любви. Подчеркиваю - человека. Кто не согласен - может убираться вон. - Помолчал. Подождал. Никто не захотел отказаться от звания человека. - Любвей на свете много. К Родине. К матери. К своему делу. К мужчине или, наоборот, к женщине...
      Тут меня дернула за рукав возникшая сзади Лялька и кивнула: на выход.
      На самом интересном для меня месте прервала - о любви к женщине.
      Вернуться на лекцию мне удалось в тот момент, когда какая-то робкая домашняя девчушка подняла руку и дрожащим от смущения голоском спросила:
      - Скажите, пожалуйста, профессор, чем отличается любовь от секса.
      - Знаю - да не скажу, - буркнул профессор. - Каждый из вас, если повезет конечно, узнает эту разницу в свое время.
      - А вы? - выкрикнул какой-то бритый наголо парень. - А вы как узнали?
      - Как узнал? - Кусакин сделал вид, что задумался, вспоминает. - В молодости я был страшный кобель. Девчонок у меня было без числа. И всяких блондинок и брюнеток не счесть, шатенок и того больше. Худенькие, полненькие, веселые, умные и глупые. Глазки - у какой карие, у какой синие. - Он перевел дыхание. - И что мы только с ними не вытворяли!.. В свободное, конечно, от основных занятий время. И так пробовали, и этак, и совсем по-другому. И все вперемешку. Хорошее было время. Но, признаюсь, начало мне это немножко надоедать. И девочки разные, и способы - а вроде выходит все одно и то же.
      Аудиторией профессор овладел. Слушали его взахлеб. Особенно: про "и так, и этак, и по-всякому".
      Я, честно говоря, рассчитывал совсем на другой его подход к молодежи. Учитывая профессию Кусакина, я полагал, что он очарует бесшабашную молодежь вечно красивыми сказками о любви из жизни литературных героев, с их чистотой и глубиной чувств.
      А он? Кобель он, правда, старый.
      - И вот, представьте, встречаю я одну милашку. Ну ни то ни се. Ни блондинка, ни брюнетка. Ни красавица, ни дурнушка. А вот зацепила меня чем-то. Появилась к ней какая-то неизъяснимая тяга. Думается о ней. Грустится иногда. Девчонок своих побросал. Только о ней мечтаю. Начал приударять. Обычно день-два - и победа. А тут нет - не дается. Но чтоб я отступил!.. - Гордо оглядел зал. - Затащил-таки я эту милашку в постель и...
      Зал замер.
      - ... И вот тут-то я понял, чем отличается любовь от секса. Надеюсь, и вы когда-нибудь поймете.
      - А дальше?
      - А дальше - вот уже пятьдесят лет с этой милашкой балуюсь. Живем в любви и согласии. Детей наделали уйму. Очень красивых, кстати. Об одном жалею. Что не сразу ее встретил. Если б сразу - мы б уже бриллиантовую свадьбу отметили.
      Тут опять перерыв. От Волгина нарочный примчался.
      Вернулся через полчаса, думал, разбежались все - ан нет, еле в двери протиснулся.
      - Вот вам, парни, скажу, - продолжал молотить неугомонный профессор. Не обделяйте себя. По поводу женских прелестей. Иные думают, что это только попка да грудки. А ведь как много, кроме этого, в женщине прекрасного! Задумайтесь: глаза, голос, жест, движение ресниц, от которого исходит теплое дуновение. А нежный запах юной кожи? - от него голова кружится и совершаются глупые или героические поступки. А походка? Красиво идет женщина, играя бедрами, подрагивая полной грудью, на плечах колышутся волны волос - и хочется следовать за ней на край света. А как она смеется! Как блестят при этом ее влажные белые зубки из-за свежих алых губ. А волосы? Это песня, это душистое легкое облако, дурманящее, сводящее с ума настоящего мужчину. А характер! Иную женщину можно только за характер любить или ненавидеть всю жизнь.
      Но ведь вы же козлы. Вам это недоступно. Для этого нужно иметь не только... ребра, но и фибры. А у вас их нет.
      Легкий ропот недовольства выразил несогласие с такой оценкой.
      - Козлы, козлы! Докажу сейчас. Вот, не далее как вчера вечером вышел я прогуляться перед сном, подышать свежим воздухом, по сторонам поглазеть. И вижу - идет девушка, сплошной восклицательный знак! За один взгляд ее можно отдать всю жизнь. И несет эта красавица две тяжеленные сумки. И никто из вас не догадался предложить ей свою мужскую помощь. Мало того, что это вежливо и культурно, это ведь прекрасный повод для знакомства. И никто этим поводом не воспользовался. Все пропустили свое счастье... Кроме меня, конечно.
      - И вы завязали с ней роман? - затаенно спросила домашняя девчушка.
      - Завязал, - гордо ответствовал старый кобель. - Но, к счастью, почти сразу мне стало известно, что эта необыкновенно совершенная девушка секретарша нашего самого большого милицейского начальника.
      Неосторожно ведет себя профессор. Да еще в дикую чащу леса со мной собрался.
      - А вот что вам, девочки, надо знать. Вас небось у парней всего одно место интересует. Если вы по этому признаку будете себе друга выбирать, то мне вас жалко на всю жизнь. Настоящий мужчина не этим определяется. А отношением к женщине. В нем, девочки, должны быть доброта и надежность. Забота о своей подруге. Он - ваш защитник, он ваш раб. Он ваш друг и любовник. Он ваш старший брат и ваш малый ребенок...
      Здесь мне стало неинтересно. И в очередной раз я вернулся в Дом культуры уже под занавес.
      - А начнем, друзья мои, вот с чего. Необходимо привести это здание в порядок, чтобы вам радостно было сюда приходить. На танцы или, как вы говорите, на дискотеки. Именно здесь вы встретите свою любовь, а не на пьяной вечеринке, в свальном грехе.
      Кстати, у нашего Сергеева в отряде прекрасный ансамбль современной музыки и песни. А один парень у них - классный ди-джей. Я его слушал тащился от кайфа, - подпустил профессор молодежной лексики. - А знаете вы, что в нашем городе есть настоящая живая княгиня? Ох интересная светская бабенка. Такого вам порасскажет - отпад. Только имейте в виду, друзья мои, - вход строгий. Ни под спиртным, ни под травкой не допущу. Более того - Сергееву пожалуюсь. Все, до встречи.
      Встали, прямо скажу, неохотно. Задвигались, захлопали стульями, загалдели.
      Из-за спины профессора появился той порой бравый танкист Сливко, поднял руку:
      - Слушай сюда, братва молодая! Пока не подберете за собой свой мусор, фантики и банки - никто отсюда не выйдет. У моей бабки в свинарнике чище. Ну-ка, по-быстрому, на счет раз-два. А то уши надеру.
      Теплым светлым вечером мы сидели с княгиней в садике при Замке. В беседке. Ее ребята привели в порядок. Отскоблили и отстрогали всю пакость, которой испохабили боевики столбы и скамейки, вазон для цветов пр итащили, уютно стало. Иной раз Алевтина сюда любимчиков на свой самовар собирала. Воспоминаниями боевой юности делилась.
      Вокруг беседки густо стояла сирень. Она уже отцвела. Но напоминала о поре цветения назойливым шорохом листьев. Расталкивая ее, лез в беседку нахальный лопух. Ребята все собирались срубить его, но Лялька не давала. Он очень фотогеничный- аргументировала.
      - Переселяйтесь в Замок, княгиня, - уговаривал я. - И вам веселей среди молодежи. И ей полезно подле вас.
      - Какая от меня польза, полковник? - кокетливо притянула веточку сирени, теребила ее тонкими пальчиками. - Где она, сирень моей юности? - И добавила с неумолимой женской логикой: - А вам жениться надо, милый мой.
      На столике между нами ровно и красиво горела свеча в застывшем перед ночью воздухе, стояли любимый княгиней коньяк и моя любимая водка.
      - Некогда мне.
      - Это ваш долг.
      - Как вас понять? - испугался я, подумав - уж не влетела ли Лялька и не поделилась ли своей радостью со старшей подругой?
      - Ваш долг перед будущим, - конкретизировала княгиня. И продолжила, меланхолически перебирая листья на ветке: - Вы, полковник, наверняка погибнете от руки наемного убийцы.- Приятно слышать. - И что останется после вас? Благодарная память народа? Согласитесь, этого все-таки маловато. Вам нужен наследник. Продолжатель вашего бессмертного дела.- И опять с недоступной моему глупому уму женской логикой переменила тему: - Так какой у вас ко мне интерес? Зачем мне переезжать в Замок?
      - Знаете, княгиня, в 250 причинах преступности есть одна, которую я бессилен устранить без вашей помощи - это бескультурье молодежи, неуважение к людям, к прошлому страны. Мы очень многое потеряли, особенно за эти годы. А вот вы, княгиня, бережно сохранили в отрыве от Родины старую русскую культуру. Потому что независимо жили в чужой стране по своим обычаям. И мне бы хотелось, чтобы вы передали все, что сберегли, нашей молодежи. У вас получится.
      - Организовать в Замке Институт благородных девиц?
      - А как хотите, на ваш высокий вкус. Хоть салон княгини Лиговской. Представьте, сначала вы облагородите наших, а потом сюда потянется городская молодежь. Музыкальные вечера, вечера поэтические, культура общения, культура любви...
      - Вы романтик, оказывается, полковник? Вот это новость для меня. Салон? Это мило. А фортепьяно у вас есть?
      - А хрен его знает. Если нет - Пилипюк где-нибудь конфискует, откуда-нибудь притащит. Соглашайтесь, княгиня. Вы будете учить нас красивым манерам, старинным танцам. И не надо вам искать сокровища. Каждый должен заниматься своим делом...
      Звериный рев прервал нашу важную беседу.
      Ревел Пилипюк.
      Мы бросились ему на помощь, сбив-таки по дороге фотогеничный лопух.
      Пилипюк стоял у освещенного подъезда, зажав в кулаке свой нос и топал ногами, ревя и воя. Рядом испуганно хохотали две подружки - Лялька с Юлькой.
      Оказалось - беда! Они сунули ему под нос понюхать прекрасный бело-розовый пион. В котором, к несчастью, уснул заблудившийся муравей. Бедный Пилипюк добросовестно и мощно потянул носом - втянул муравья в ноздрю. Тот, не будь дурак, его и тяпнул...
      - Убери руку, - сказал я сквозь слезы смеха.
      - Ни! Хай вин отвалится, - протрубил в кулак пострадавший хохол.
      Вмешалась княгиня:
      - Ну-ка, хлопец, дай я гляну.
      Пилипюк разжал кулак, скосил глаза на нос, взвыл:
      - Мени ж завтра жинку встречать. Вона ж меня кинет зараз!
      Пожалуй, он прав: левая ноздря уже раздулась, свернула нос набок. Он вообще-то изяществом не отличался, а тут... Если б мне такое на лице приснилось, я бы повесился.
      Вокруг Пилипюка уже толпились ребята, ржали, давали дурацкие советы.
      - Муравьиная кислота, - подумала вслух княгиня. - Раз кислота - ее надо нейтрализовать щелочью. Девочки, сделайте ему содовый раствор, пусть промывает ноздрю.
      Девчонки, хихикая, умчались на кухню. Ребята взяли Пилипюка под руки, повели в дом.
      - Жало надо вытащить, - мудро посоветовал Сливко.
      - У кого? - все остановились.
      - У него, - показал Сливко на пострадавшего.
      - Хлопец, - живо заинтересовалась княгиня, - где у тебя жало?
      К отбою Пилипюка не стало - один нос. Зато - большой.
      А утром Лялька сочувственно спросила его, когда он появился на пороге зала:
      - Как же ты в дверь-то пройдешь?
      Моя вечерняя беседа с княгиней не родилась спонтанно. Привлечение ее к воспитательной работе с молодежью, использование в этих же целях профессорских знаний и его специфического хобби, боевой юности Алевтины, патриотических сил городских ветеранов - все это предусматривалось общей правительственной Программой по борьбе с правонарушениями несовершеннолетних.
      Я на этом настоял, я эту Программу создал, я ее буду реализовывать.
      Один умный человек (не я ли?) как-то сказал, что преступный мир - это вампир, которому для вечной жизни нужна постоянная подпитка молодой кровью. Сколько ни сажай, сколько ни расстреливай, а эта "преемственность поколений" всегда будет обеспечивать пополнение бандитских и воровских рядов свежими силами.
      В последние годы наша великая демократическая власть, наши политические паханы особенно преуспели в деле воспитания у молодежи стойких ориентиров на криминал. Два-три поколения мы уже потеряли, для общества от них не будет добра- только реальная опасность. Причем опасность бесконечно потенциальная: эта молодая бандитская поросль довершит дело своих предшественников, окончательно превратит страну в банду преступников на всех социальных уровнях - от мала до велика, от верха до низа.
      Надо признать, что эта государственная акция проведена была очень умело и толково, даже не верится, что наши политики и руководители оказались такими способными. Впрочем, это старая истина: кто не умеет делать хорошее, весьма преуспевает в плохих делах.
      Удары наносились сразу по нескольким направлениям: опорочить прошлое страны, высмеять политические и моральные идеалы предшествующих поколений, порвав тем самым живую связь с подрастающим поколением, увести молодежь из-под влияния старших, особенно родителей. Далее, отказавшись от ценностей устаревших, внедрять ценности новые: культ наживы, беспринципности, насилия и безверия - стыдно быть бедным и честным, хвала богатому и безнравственному. И здесь преуспели: хорошее прививается годами и десятилетиями, плохое осваивается мгновенно.
      Новые приоритеты определились и для будущего. Не хочешь учиться? Правильно, пацан, на хрена тебе астрономия? Учись бизнесу, учись обманывать, красть, убивать. Массовый спорт, всеобщее здоровье? Еще чего! Качай мышцы, учи приемы рукопашного боя. Творчество? Зачем? Все можно купить, все можно продать; не только других, но и себя. Уважение? Чего проще: покупай крутой "мерс", на переднее сиденье - крутую телку, под мышку - крутой ствол. Зауважают. Более того - бояться будут.
      Молодежи нужна романтика? Сколько хочешь! Только не ищи ее в суровых буднях полярников или людей в белых халатах. Ищи ее на кривых тропах литературы и искусства, где успешно культивируется романтика воровского сообщества. Бандиты и бизнесмены - вот они, современные Робин Гуды, борцы за социальную справедливость: у богатого отберу, бедному немного дам и себе, конечно, оставлю. А что за парни! Смелы до безрассудства, умелы в бою и в постели, решительны и находчивы. Бескорыстны и любвеобильны. Они преданы друг другу, у них настоящее боевое братство (один, стало быть, за всех, и все, стало быть, на одного). Они верны своему всемогущему шефу и своему благородному делу. Это особый круг, принадлежность к которому дает уверенность в собственной избранности, в своей силе. Дает чувство защищенности и безопасности. Дает чувство гордости, самоутверждения. И презрения к тем, кто к этому кругу не принадлежит, кто слаб и жалок...
      А что еще нужно пацанам в этом жестоком и подлом мире?
      Эх, пацаны, пацаны, накололи вас, как папуасов. За грошовые бусинки, за блестящий гвоздик в нос, за дрянную огненную воду забрали у вас подлинные ценности: очарование детства, романтику юности, уверенность в будущем.
      Примерно с такими мыслями я собирался на заседание Правительства защищать свою Программу по борьбе с молодежной и подростковой преступностью.
      Привожу здесь для ясности выдержки из стенограммы ее обсуждения.
      "Присутствовали: члены Правительства, в т.ч. нач. Штаба и министр вооруженных сил, ряд приглашенных лиц из заинтересованных структур, представители печати и радио.
      Председательствующий (представляет слово полковнику Сергееву): Только пожалуйста, Алексей Дмитриевич, без этих ваших политических анализов, обличений и призывов. Конкретно о мерах, по нашей схеме: проблема - решение.
      Сергеев: Хорошо, изложу свои предложения без мотивации. Разрешаю перебивать меня вопросами.
      Статистика. Рост криминализации подростковой среды - 20 процентов. Каждое пятое тяжкое - подчеркиваю - преступление совершается несовершеннолетними. Вообще в структуре преступлений подростков все больше преобладают тяжкие: убийства, разбойные нападения, изнасилования, грабежи. Неуклонен их рост. Доля убийств увеличилась в 8 раз, тяжких телесных - в 3 раза, грабежей - в два. Все больше регистрируется преступлений, совершенных несовершеннолетними в нетрезвом состоянии. Среди тех, кто совершил убийства, увеличилось число школьников и учащихся профтехучилищ.
      Причины: отсутствие идеологического и морального воспитания, заброшенность, отстраненность от жизни общества, незанятость учебой и работой, алкоголизм. Главная причина - безнаказанность. Уровень рецидивной преступности среди подростков растет, среди осужденных условно - на 80 процентов, среди осужденных с отсрочкой исполнения приговора - почти на 20.
      Мои предложения:
      Первое. Отменить платное образование, снова ввести школьную форму.
      Второе. Обеспечить рабочими местами желающих.
      Комментирую: никаких торговых точек, никакого "бизнеса", не за прилавки и не в конторы - на заводы и фабрики. Профиль обучения и работы по возможности с учетом личной склонности и способностей. Постоянный контроль со стороны шефов и ответственных.
      Третье. Запретить продажу алкоголя лицам, не достигшим 18 лет. Продавец, владелец киоска или магазина, продавший подростку спиртное, лишается лицензии с конфискацией имущества.
      Подросток, уличенный первый раз в употреблении алкоголя, подвергается публичному телесному наказанию...
      Неустановленное лицо (ехидно): А во второй раз? Расстрел?
      Сергеев: При повторном употреблении алкоголя публичной порке подвергаются его родители, независимо от их общественного положения и возраста. При третьем - школьные педагоги и воспитатели, в частности классные руководители.
      Четвертое. В школах и училищах ввести политическое (патриотическое) воспитание собственными силами и уроки морали. А вот так называемое половое воспитание - выкинуть к такой-то матери...
      Завуч школы: Позвольте, Алексей Дмитриевич, выразить свое несогласие по данному пункту. Половая безграмотность приводит школьников к нежелательным преждевременным беременностям и венерическим заболеваниям. Детей нужно учить грамотному безопасному сексу.
      Сергеев: Их нужно учить любви и уважению друг к другу. Вы, простите, в свое время, что - проходили краткосрочные курсы половых сношений? Нет? И что - у вас были проблемы с первой любовью? Не было, по вашему лицу вижу, сами со своей любимой разобрались. Вот и они без вас научатся, когда придет пора, дело не хитрое. Им не презервативы нужны, а хорошие книги, добрые мысли, чистые чувства. Тогда и не будет нежелательных беременностей и венерических заболеваний у двенадцатилетних.
      Завуч (шепчет соседу): Романтик наш главный мент.
      Сергеев: Пятое. Прочесать всю городскую молодежь, выявить склонных к правонарушениям, принудительно направить в военно-трудовые лагеря. Под воспитующие длани наших бойцов...
      Директор училища: И что они там будут делать?
      Сергеев: Три простые вещи: общественно полезный труд на полях и фермах, интенсивный спорт и хозработы на территории.
      Директор (скептически): Словом, вы сторонник воспитательных методов по Макаренко? В трудовых колониях?
      Сергеев: Сторонник. В этих колониях нашли свой дом тысячи обездоленных детей, проституток и преступников. Они там жили, учились, трудились - и сколько вышло из них людей, которыми мы гордимся до сей поры! Извините: труд создал человека, безделье его губит. Когда пацанам нечего делать - они делают преступления.
      Помню, еще в ту, давнюю пору довелось по долгу службы беседовать с педагогом из лагеря для трудных подростков, так они тогда назывались. Меня, как куратора, интересовало главное: чем в этих лагерях удерживают ребят, этих оторв, от правонарушений. Педагог рассмеялся и ответил: интенсивным трудом и спортом. Они у нас за весь день присаживаются только в столовой. И к вечеру годятся лишь на то, чтобы упасть в койки, до утра. Какие уж там правонарушения - некогда, да и сил на них не остается...
      Далее. Необходимо устранить влияние на формирование у подростков бандитской психологии со стороны телевидения, СМИ, литературы. Они в этом возрасте одинаково восприимчивы и к добру, и к злу. Что мы в них вложим, то и получим.
      Пропаганда насилия на экранах и страницах дает, по определению специалистов-криминологов, до семидесяти процентов преступных проявлений в подростковой среде...
      Завуч (снисходительно перебивает): Ну это явный ментовский перебор. Не такие уж они дурачки.
      Сергеев: Скажите, пожалуйста, десять лет назад сколько ваших выпускников поступили в вузы?
      Завуч: Точно не помню, процентов пятьдесят, кажется.
      Сергеев: Скажите, пожалуйста, а в этом году сколько ваших выпускников попали в заключение?
      Завуч (молчит).
      Сергеев (копируя): Точно не помню, процентов пятьдесят, кажется, да? А сколько вы выпустили проституток?
      Завуч (нервно): Это некорректное сравнение.
      Сергеев: Сейчас скорректируем. Дайте нам видеозапись.
      На экране появляется эпизод из западного боевика. Сцена в банке. Врываются грабители в масках.
      - Всем лежать! Это ограбление. На пол! - Выстрел в потолок, лихорадочный сбор денег в саквояжи.
      Женщина-оператор пытается включить сигнализацию.
      - Руки на стол, сука! - удар рукояткой пистолета в висок. Женщина падает со стула.
      В зале появляется полицейский-охранник, открывает стрельбу. В ответ - бешеные, беспорядочные выстрелы. Полицейский падает. Бандиты скрываются.
      Сергеев: Дайте, пожалуйста, вторую запись.
      На экране идет вторая запись. Та же сцена. Но в другом банке, попроще. А все остальное - один к одному: те же маски на грабителях, те же ключевые фразы, тот же удар кассирше в голову, та же бешеная стрельба с двух рук в охранника.
      Неустановленное лицо: Ну и что? Фильмы как фильмы. Гангстерские.
      Сергеев: Первый фильм - боевик, вы правы. Второй - оперативная съемка, следственный эксперимент. (К завучу.) Вы никого не опознали среди грабителей? Жаль. Это ваши старшие ученики. Видите, как вы плохо их учите? Во-первых, вы не внушаете им, что грабить банки и бить женщину пистолетом по голове - это нехорошо. А во-вторых, они даже здесь без подсказки не могут. Но вот нашлись умные люди, научили, подсказали. Поэтому я и запретил трансляцию по нашему телевидению этих учебных пособий. Есть еще вопросы по данной теме?
      Особая проблема - наркотики. Меры борьбы с ними идут в Программе отдельной статьей. Поскольку наркомания есть порок социальный, определяемый состоянием общества...
      Председательствующий (стучит карандашом по стакану): Алексей Дмитриевич, я попросил бы вас...
      Сергеев: Извините, я настаиваю - это необходимый минимум информации. Даю справку: за последние десять лет смертность среди детей от употребления наркотиков возросла в 42 раза. Мы спокойно говорим об этом, наверное, потому, что это не наши с вами дети, не так ли? Но скоро дойдет очередь и до наших детей. За четыре последних года потребление наркотиков среди несовершеннолетних увеличилось в 14 раз. Каждый третий подросток, совершивший преступление, находился в этот момент под воздействием наркотика...
      Директор училища и завуч школы (одновременно): Ну нас это не касается, нас бог миловал.
      Сергеев: Не миловал. По моим данным, половина ваших учащихся уже пробовала наркотики, треть - употребляет их постоянно.
      Неустановленное лицо: Что же делать?
      Сергеев: Ну в общем масштабе мне пока трудно решить эту проблему. Пока объявляю: каждого, кто посмеет вести пропаганду наркотиков в нашем городе, заключу в отдельную камеру и насильно посажу на иглу. Что касается торговцев наркотой - публичная смертная казнь через повешение на Главной площади. С соответствующей табличкой на груди. Прессе: дать эту информацию во всех печатных изданиях, оповестить население по радио.
      Член Правительства: Это профилактика. А что делать с самими наркоманами?
      Сергеев: Органы милиции уже провели среди молодежи акцию по выявлению лиц, склонных к употреблению наркотических средств. Совместно с медиками сгруппировали их, так сказать, по стажу, по степени приобретенной зависимости. Первая группа - безнадежные - направляется в спецбольницы. Вторая, контингент которой уже имеет стойкую, но обратимую зависимость, проходит реабилитацию в специальных центрах, персонал которых - в основном психологи, невропатологи, педагоги. Начинающих наркоманов - под контроль медиков, родителей, педагогов.
      Но контроль - строжайший, действенный. С личной ответственностью заинтересованных лиц. Не так, как в анекдоте: одна бабушка хвастается - мой внучок не иначе врачом будет, все с пробирками и шприцами возится, уколы себе делает. Другая: а мой будет агрономом, на дачке все мак сеет и сам его собирает. Третья: а мой - попроще, водителем хочет стать. Тряпку бензином смочит, на голову положит: "Все, отвали, бабка, я поехал"...
      Вообще проблема наркомании гораздо шире по своей сути. Я отношу к ней и наше телевидение, и это мутное бесцветье на эстраде, и грязную порнуху. С их помощью весь широкий мир сужается для подростка до уровня: секс, выпивка, преступление.
      Председательствующий: У вас все?
      Сергеев: Заканчиваю. Молодежь - животное стайное. Или стадное. Мне последнее милее. Пусть они лучше сбиваются в стада, чем собираются в стаи. По мне, лучше жвачные на полях, чем хищники в подворотнях.
      Поэтому репертуар Дома культуры должен быть до предела насыщен интересными мероприятиями, с учетом пристрастий контингента и желаемого результата. Вплоть до организации секций и кружков по интересам.
      Кстати, в ближайшее время у меня запланирована встреча молодежи с вором-рецидивистом. Он расскажет о жизни в Зоне не так, как об этом пишут в нынешних романах. Суть: бойся тюрьмы, отрок. Не ходите, дети, в Зону.
      И последнее. Об этом должен знать каждый в городе - от мала до велика. Никаких снисхождений малолетним преступникам больше не будет. Никаких приговоров с отсрочкой наказания, никаких условных сроков. Достаточно взрослый, чтобы совершить, - достаточно взрослый, чтобы ответить. Сделал - получай. Незамедлительно и адекватно.
      Неустановленное лицо: Вы, Алексей Дмитриевич, имеете хорошие идеи. Но доводите их до абсурда, извините. Вчера был свидетелем дикой сцены. Она у меня вызвала жалость и сострадание. Какой-то мальчуган, доев мороженое, бросил обертку на асфальт, что совершенно естественно для его возраста. И что вы думаете?- всплеснул руками. - Тут же спохватился, знаете, так испуганно, затравленно огляделся, подобрал грязную фольгу и донес ее до урны. Разве так можно? Вам не жаль этого мальчугана?
      Сергеев: Нам наших мальчуганов не жалеть надо, а бояться. Через год-два, если ручками всплескивать, он эту фольгу с остатками растаявшего мороженого не на асфальт бросит, а вам на лысину налепит. И попробуйте не улыбнуться ему в ответ. А так, что ж? Привыкнет, иммунитет к хамству появится.
      Начальник Отдела образования: Алексей Дмитриевич, мы с интересом и в общем-то с одобрением (в целом) заслушали проект Программы. Смело, решительно и, может быть, действенно. Но - маленькая запятая. На ее реализацию потребуются деньги. Где они?
      Сергеев: Деньги будут.
      Начальник: Когда, смею спросить?
      Сергеев: Наверное, завтра. Если не забуду.
      Завуч (ехидно): Вы уж постарайтесь вспомнить.
      Сергеев: Но это будет кредит, для разгона.
      Завуч: А дальше?
      Сергеев: Дальше будете зарабатывать сами. Вы вот, например, на эти деньги оборудуете у себя мастерскую по пошиву школьной формы. Что пошьете, то и носить будете. Кстати, педсостава это тоже касается".
      Были еще вопросы. Были сомнения. А как же без этого? И еще будут. Но главное - инерцию набрать. А уж там, на марше, решения сами придут.
      (В скобках. На этом же совещании Сергееву удалось протолкнуть и проект Указа по принудительной кастрации и стерилизации алкоголиков, наркоманов и психически неполноценных.)
      Визит из Центра
      Молодец правозащитник Наобум Лазаревич, - сумел-таки удрать из города. Как уж он миновал наши посты - про то почти один Сергеев знает, но как преодолел заслоны бандитские- вопрос! Впрочем, не из самых сложных. Скорее всего, пояснил Наобум: дескать, пахану бегу жаловаться. Поняли его, конечно,- одна ведь банда. И пахан, стало быть, один.
      Значит, вскорости принимай, Сергеев, важных гостей. Статья Путанина, ябеда правозащитника, опять же слухи самые соблазнительные - не оставят ТАМ такое без внимания.
      Однако это проблема завтрашнего дня. До него еще дожить надо. А сегодня у меня другая проблема - насущная. Холодная...
      Я встретился (на конспиративной скамейке в центре города) с Юрашкой - юным Сусаниным.
      - Ну и куда ты их завел, что они до сих пор выбраться не могут?
      - В "чайник" посадил, дядя Леша. Оттуда теперь хода нет. Водой его залило.
      - А сам как выбрался?
      Юрашка усмехнулся.
      Ну да нынешние пацаны, как и мы в свое время, свои ходы знают.
      Здесь необходимы некоторые пояснения.
      В самой неведомой и недоступной глубине Пещер находится большой гранитный зал, прозванный еще нами за свою форму "чайником". Полусферический купол, ровное, немного покатое, покрытое песком дно, а вход - не через крышку, ее здесь нет, а через узкий лаз в виде изогнутого "носика".
      Мы ныряли в этот "носик", скользили на животе и приземлялись в "чайнике" - кто на какую точку сумеет. Выбраться тем же путем было невозможно - до "носика" достаточно высоко, а главное - он гладок и скользок, как ледяная горка. И так же крут.
      Выход находился в другом месте. Через небольшую, почти незаметную, трещину на стыке купола и дна "чайника" - будто здесь он прохудился от ржавчины - можно было узким лазом попасть в коридор, который кончался колодцем со ступенями. На дне колодца был тайный выход на каменистый берег реки Вольная.
      Конечно, местные власти постоянно пытались закрыть нам доступ в Пещеры из соображений нашей же безопасности. Входы в них заваривали решетками, цементировали, обрушивали динамитом. Но мы находили новые. Не так давно, после серии заградительных взрывов, внутри Пещер что-то сдвинулось и вода (то ли подземная, то ли речная) вошла в "чайник" и почти полностью залила его дно. Только с одного края сухой косячок, а кругом черная спокойная вода.
      Юрашка провел Гошину группу в "чайник" и, пока бандиты чиркали зажигалками - фонарик был только у Юрашки,- нырнул, знакомым путем миновал щель, выбрался на берег реки и был таков. В общем, за старшего брата достойно рассчитался.
      Бандиты остались в недрах Пещер - в холоде, без света, пищи и без надежды.
      Группа была значительной, и если они еще не съели друг друга, пользуясь темнотой, можно считать, что около двух взводов из Ваниной гвардии мы надежно изолировали. Вывели из строя, стало быть.
      Юрашка страшно расстроился, что я не возьму его проводником, но тем не менее дал мне необходимые консультации. А когда я поручил ему важное задание, даже взбодрился, ощутил свою значимость.
      - Даю тебе два дня. За это время сделаешь мне самый подробный план Пещер - какой только сможешь. Покажешь на нем все входы и выходы, открытые и закрытые, все ходы и переходы во всех уровнях и этажах, все колодцы и сифоны. Сможешь, по памяти? Ты как, кстати, учишься?
      - Плохо.
      - Вот видишь, сейчас тебе, как моему главному разведчику, нужны хорошие знания. Ведь если плохо сделаешь план или ошибешься, мы можем проиграть бой, погибнет много хороших людей.
      - Да ладно, дядь Леш. Учусь плохо, но ведь не дурак же.
      Довод, ничего не скажешь. Из неотразимых к тому же.
      - И через два дня мы с тобой по этому плану пройдемся по всем Пещерам.
      - Это с ночевой придется.
      - Значит, с ночевой.
      - Батареек у меня нет.
      - Батарейки и все другое снаряжение - моя заботка. Твоя- чтоб мы не заблудились.
      - Не заблудимся.
      Вернувшись с конспиративной встречи в Замок, я забрал у Ляльки длинный круглый фонарик, с которым она лазила по чердаку в поисках Бакса, осмотрел его. Потом попросил Ляльку купить мне презерватив.
      Она изумилась, заподозрила, возмутилась.
      - А сами-то что, стесняетесь?
      - Неудобно как-то, - признался я, - весь город станет догадки строить.
      - А невинную девушку, стало быть, можно об этом просить. Это не стыдно?
      - Какую такую невинную? - удивился я демонстративно.
      Лялька хмыкнула.
      - Ладно, пойду у Юльки узнаю. Может, у нее от прежнего образа жизни остались.
      Ушла, вернулась.
      - Спрашивает - какого вам цвета надо?
      - А какой нынче в моде? - разозлился я.
      - Пойду спрошу, - презрительно дернула плечом - мол, ну и начальник мне достался.
      - Не спрашивай. Белый мне нужен, самый прозрачный.
      Фыркнула.
      Пока она добывала презерватив немодного цвета, я упаковал пистолет в пластиковый пакет и перетянул его горловину аптечной резинкой.
      Фонарик замечательно разместился в презервативе.
      - В поход собрался? - ревниво спросила Лялька.
      Она, правда, другое слово подобрала, более точное. Но я его здесь не рискую приводить.
      - Да вот, - уклончиво пояснил я, - друзей надо навестить. Скажи Майору - пусть зайдет.
      Лезть в Пещеры мне не особо хотелось. Тем более что там голодные Гошины боевики заблудились. Но раз уже пообещал деньги на молодежную программу добыть - придется. Заодно и голодающих проведаю. И, стало быть, еще одну подлянку Ване Заике кину. Не последнюю, однако...
      Оставив машину на обочине, я продрался кустарником к берегу реки, отыскал нужную мне дырку в подошве горы. Благополучно (не считая того, что почти в темноте и в промозглом каменном холоде) проделал всю подземно-сухопутную часть пути, дошел до конца коридора, резко нырнувшего вниз, в черную ледяную воду. Луч от фонарика лежал на ней, как на замерзшей луже поздней осенью. Я еще не разделся, а уже задрожал. Оно и понятно - в Пещерах отопления все еще не было.
      Сложив одежду у стены, я остался в одном поясе, к которому прицепил пакет с пистолетом. Предосторожность такая - ведь в двух-трех метрах от меня маялись голодные и злые бандиты. И кто знает, может, они сумели добыть огонь трением или другим каким способом (например, выбиванием друг у друга искр из глаз) и сидят сейчас у костра, сложенного из автоматных прикладов, поджаривают кого-нибудь из своих неудачников.
      Ступив босой ногой в лужу, я понял, что и горячую воду в Пещеры тоже еще не провели. Впрочем, обожгла она так, что я чуть не взвизгнул и не сказал: "Вот еще!"
      Зайдя по грудь, я погрузился с головой и в мутном свете презерватива увидел перед собой верхний край щели. Ухватился за него рукой, погасил фонарик и поднырнул в "чайник". Беззвучно всплыл, встал на ноги, подождал, пока восстановится ровное дыхание. Прислушался. Потому что смотреть было нечего - чернильная тьма и в ней редкие стоны и вздохи.
      - Проголодались? - громко и дружелюбно спросил я.
      Мой голос, отразившись от купола, с силой обрушился на меня самого.
      - Кто это? - вздрогнул чей-то вскрик.
      - Зеленый бредит, - слабо отозвалось ему.
      - Нет, - поправил я. - Серый! В здравом уме и твердой памяти. Помолчал. - Стрелять не советую, оглохнете. Да и не попадете все равно. И рикошет вас не порадует.
      Стало слышно, как зачиркали пустые зажигалки, высекая во тьме крохотные искры.
      Мне бы ваши заботки - я из последних сил держал свои зубы в повиновении, старался, чтобы они не снизили эффект моих мистических речей заурядным лязганьем.
      - Что надо? - Гоша наверняка.
      - Я за вами пришел. Или здесь решили остаться? - Фраза непроизвольно завершилась мощным лязгом моих челюстей. Но получилось здорово - этот звук, усиленный куполом, исключал дальнейшие пояснения.
      - На каких условиях? - опять Гоша. Теперь он торговаться решил.
      - Не скрою: там вас ждет суд моего образца. Правда, чистосердечного раскаяния, подкрепленного искренней помощью в борьбе с бандитами, я еще не отменил.
      - Значит, там - расстрел, - подытожил кто-то, тоже невидимый, - а здесь...
      - Я там выбираю, - сказал кто-то другой слабым, но решительным голосом. Наверное, тот самый Зеленый. С которым меня чуть не спутали.
      Вообще сцена была дикой. Потусторонней. Представляю, какое впечатление производило мое чревовещание на отчаявшихся людей. Ну-ну, не увлекайся, Серый, при чем здесь - людей?
      - Сдаемся, - сказал Гоша. - Без боя.
      - Сколько вас здесь? - проверил я.
      - Сорок без малого.
      - А Малого уже съели, что ли?
      - Тридцать восемь.
      - Все тридцать восемь автоматов и один пистолет кидаем по очереди в воду. Я считаю. Не торопитесь, быстро считать не умею, сбиваюсь. Начали!
      Один, два... тридцать восемь, тридцать девять, сорок! Перестарались. А хрен их знает, может, они камни в воду бросали.
      Но с другой стороны - что они выиграют, если меня застрелят?
      - Сейчас я на секунду включу фонарик, засекайте свет и идите в этом направлении. Упретесь в стену. Окунайтесь с головой, как в бывшем бассейне "Москва" (кто знает), и пролезайте в дыру. Идите гуськом по коридору. Через пятьдесят шагов - осторожно, крутой спуск, а там уже свет. Идите, вас ждут. - И добавил предусмотрительно: - Кто подберет в воде оружие, сразу получит в лоб.
      Захлюпала вода, послышалось рядом дыхание. Я наудачу выхватил из темноты Гошину руку, туго завернул, даже немного хрустнуло.
      - А ты куда?
      - На волю, командир, - объяснил прерывисто дыша. - Сам ведь сказал.
      - Ты здесь останешься. Тебе, Гоша, век воли не видать.
      Мимо шли в темноте, торопясь к свету, его бойцы, не обращая внимания на нашу свару. Равнодушные к судьбе командира.
      - За что?
      - За "козла", помнишь? Я тебе обещал: ответишь. Ты меня, борца за справедливость, посмел обозвать мерзкой блатной кликухой! Оставайся здесь, не прощу.
      "Козла" бы я пережил. Я ему девочку в лапах Махмуда не прощу.
      - Подними ножку, - скомандовал я, ткнув ствол в его лоб, попал даже в темноте, - опусти ручку.
      - Нет, командир! - взвыл Гоша, когда я застегнул наручники на его лодыжке и кисти. - Ты ж сам говоришь - за справедливость. Все так говорят.
      - Преувеличивают, - сказал я и скрылся под водой.
      Нет, конечно, не в "козле" дело. И не только в девочке. Просто - место его здесь.
      Я вынырнул, растерся майкой, оделся.
      Вдали еще слышались дробные, сбивающиеся шаги и радостные восклицания, постепенно затихающие.
      Теперь главное дело - деньги. Когда-то в этих Пещерах обосновалась банда некоего Сабира, устроила здесь склад оружия и склад денег. Банду я развалил, оружие забрал, а деньги взял не все, только на текущие расходы...
      Я освободил фонарик от изделия № 2, перекурил и отправился за добычей.
      Через сколько-то шагов свернул в боковой проход и - долго ли, коротко ли, то вверх, то вниз, то ползком, то на четвереньках, то ругаясь, то пугаясь - добрался до дубовых дверей, посеченных осколками гранаты моих прежних боев.
      За дверьми осмотрелся: все, как с год назад. Та же мебель, те же паласы на полу. Те же зеленые армейские ящики с натяжными замками, с деньгами внутри.
      Я снял скатерть со стола, сложил на нее много-много пачек всякой-разной валюты, завязал узлом и забросил за спину.
      Тяжело. Но приятно. Особенно приятно, что бандитские деньги, отобранные у людей, вернутся людям. И в конечном итоге, отчасти, пойдут на борьбу с теми же бандитами. Это даже как-то грело спину - не только гнуло.
      И, наверное, потому обратный путь - с деньгами, с целым мешком - я проделал довольно легко, хотя приходилось их порой и волочить за собой, и пропихивать в дыры, и перебрасывать через провалы.
      У выхода из горы меня ждал Пилипюк, забрал узел, взвалил на плечо.
      - О, то ж гарно! Мабуть, миллион.
      - Мабуть, поболе, - обиделся я.
      Мы вышли на шоссе. Рядом с моей машиной стоял автобус.
      - Все там? - спросил я Пилипюка.
      - Уси.
      - Все нормально прошло?
      - Воны теперь як котята ласковы. Сейчас кушают. - Он усмехнулся и забросил мешок с деньгами в машину.
      - Товарищ полковник, "Беспощадный" на связи.
      - Слушаю.
      - Вертолет идет на город. Сбивать? Стоп! Белый флаг выкинули. Парламентеры.
      - Ну пусть садятся. Им же хуже.
      Вертолет сделал круг, завис над площадью, заполняя ее гулом и вихрем, от которых шарахнулись в стороны кроны старых лип, затрепетав листвой. Закипела в фонтане вода, побежала по ней бурная рябь. Молодые мамаши и старые бабушки подхватили своих чад и вместе с ними рассыпались по дворам, как спугнутые ястребом квочки.
      Вертолет осторожно, недоверчиво присел на три точки. Пилот сбавил обороты, но двигатель не гасил. Лопасти винта перепахивали горячий воздух, напористо вращались, готовые в любую секунду вздернуть машину в воздух.
      Штурман (или кто там?) откинул дверцу, выкинул трап. По нему ссыпались на брусчатку добры молодцы в брониках и касках, охватили вертолет полукругом, демонстративно держа автоматы наперевес. Второй полукруг, числом и радиусом поболе, образовали наши ребята. И оружие тоже не прятали.
      И вот неловко спустились на нашу грешную землю четыре ВИПа (или четыре ВИПы, не знаю, как правильно, надо при случае Ляльку спросить), а за ними скатилась лохматой лысею щей собачонкой персона помельче - Наобум Лазаревич. Вся группа (один из них в генеральском наряде) нерешительно, в окружении охраны двинулась к зданию городской администрации. Наобум суетился меж них, забегая вперед, все что-то ябедничал.
      - Чего забыли, хлопцы? - радушно приветствовал прибывших Пилипюк, шагнув навстречу.
      Майор отстранил его, козырнул, представился министром обороны города.
      - Видите, видите... - зашептал Наобум. И обратился к Майору: Прекратите ваши издевательства. К вам прибыли полномочные представители из Центра, - напугал.
      - Нам необходимо встретиться с администрацией города,- сказал один из представителей. - С Губернатором, Мэром, с начальником городской милиции.
      - Что касается Губернатора и начальника милиции, бывших, то это сложно. Они скрылись от правосудия и объявлены нами в розыск. А с Мэром пожалуйста. Его вчера судили, но он пока еще в следственном изоляторе. Можем проводить.
      - Вы видите, вы видите? - опять застонал Наобум. - Это переворот, узурпация.
      От встречи с Мэром ВИПы почему-то дружно отказались, и их проводили ко мне.
      Прибыли: представитель администрации Президента, член Комитета по правам человека, армейский генерал (Генштаб МО) в смешной фуражке и заместитель министра ВД Светлов - мой старый друг, мой верный враг. Последний делал вид, что не только видит меня впервые, но и вообще меня видеть не желает.
      - Чай, кофе? - приветливо предложил я важным гостям.
      - Как-нибудь в другой раз, - предусмотрительно отказался за всех член правового Комитета. Комитетчик, стало быть.
      - Что вас привело ко мне, господа?
      Они помолчали, переглядываясь, решая, как и кому начать.
      Администратор президента молвил наконец:
      - Мы бы хотели узнать, что происходит в городе?
      - Да ничего особенного, - успокоил. - Я взял на себя миссию по освобождению его от преступного элемента. Раздавили шесть бандитских группировок, ликвидировали где-то с десяток крупных местных авторитетов, выдворили за пределы городской черты криминальные диаспоры чеченцев. Сейчас ведем последние зачистки. Начинаем расширяться. Через неделю, как я рассчитываю, очистим весь район. Это в общих чертах.
      - Кто вас уполномочил? - завизжал Наобум.
      - Честь офицера, совесть гражданина, долг милиционера,- скромно пояснил. - Знакомы господам эти понятия? - Я взял сигарету. - А вам лично, Наум Лазаревич, я предлагаю больше не высказываться. Вы уже столько наговорили глупостей, что меня от вас тошнит, как с похмелья.
      - Да что с ним разговаривать? - рявкнул в мой адрес Генерал.
      - Нет, давайте разбираться по порядку, - заявил осторожно Комитетчик. Он из всех самый говорливый оказался. Ну, это понятно. Болтать о правах человека не сложно. Сложнее их отстаивать. - По информации, которой мы располагаем, вы со своими людьми разгромили целый городской отдел милиции, разогнали опытных работников...
      - Я их не разогнал. Я их под суд отдал.
      - Вы ви... - заныл было старую песню Наобум, но благоразумно заткнулся, когда я показал ему кулак.
      - Значит, вы признаете этот факт? - Президентский администратор достал из красивой кожаной папки бумаги (кляузы на Серого), стал отмечать в них пункты, исполненные мною на захваченном незаконным путем посту борца за справедливость.
      - Вы самовольно, не имея на то полномочий, сменили всю законную городскую власть, признаете?
      - Конечно. И не только сменил, к ответственности привлек. Вчера их судили. О вынесенных приговорах вы можете узнать из местной печати. Да вам любой горожанин скажет. С чувством глубокого удовлетворения.
      - Да что с ним разговаривать! - это Генерал опять, нетерпеливый.
      - Послушайте, Сергеев, - сказал один из главных в России ментов, - вы отдаете себе отчет в своих поступках? Ведь это преступление. Государственный переворот!
      - Ну какой там переворот, - наивно не согласился я, немного, конечно, польщенный. - Я государство не трогал. Я от него отделился. Взял этого... как его... все время забываю, трудное слово. А, вспомнил! Суверенитета взял. Сколько надо было.
      Светлов украдкой ухмыльнулся.
      - Это не юридический, это клинический случай, - развел руками Правозащитник. - Вас лечить надо!
      - Вот еще! - возникла на пороге Лялька с автоматом. - Не забывайтесь! С полковником разговаривать вежливо и культурно.
      - Может, я и псих, - перебил Ляльку, - вопрос спорный, на мой взгляд. Но, собственно говоря, я сделал только то, к чему вы уже не один год призываете. Ликвидировал преступные группировки, искоренил коррупцию во всех структурах власти, очистил милицию от случайных и нечестных людей, набил лица неславянской внешности, практически уничтожил рецидивную (все рецидивисты у меня под замком), уличную и бытовую преступность, в городе практически нет фактов хулиганства. А что, не надо было? Поспешил? Но я ведь вашим призывам поверил, всерьез их воспринял. Ну, виноват, перестарался...
      - Вы видите! - сорвался-таки Наобум. - Он же издевается! Над властью, над законом!
      - Все, - сорвался-таки и я. - Пошел отсюда! Лялечка, выкинь его вон.
      Наобум вцепился в спинку стула.
      - Мне все ясно, гражданин Сергеев, - Администратор поднялся, грозно выпрямился. - Довожу до вашего сведения: я уполномочен принять к вам необходимые меры.
      Я рассмеялся:
      - Не смейте! - огрызался у дверей несломленный Наобум, которого Лялька, держа за ворот, подгоняла коленкой в зад.
      К кому относилось это отчаянное "не смейте" - ко мне или к собственному заду, - я не понял.
      - Давайте взаимно успокоимся, - заворковал Правозащитник. - И вернемся к существу вопроса. Я хочу убедить гражданина Сергеева в том, что он совершил целый ряд вопиюще противоправных деяний. Ведь даже в борьбе с преступностью нужно придерживаться цивилизованных и законных методов. Какая-то неуверенность все-таки проскользнула в этом его утверждении, не иначе и сам сомневается. - А вы, насколько нам известно, практически без суда расстреляли трех мальчуганов...
      Администратор сделал очередную пометку в досье.
      - Да, четырнадцати и двадцати семи лет. За убийства, групповые изнасилования несовершеннолетних, за садистские издевательства над жертвами, за посмертные надругательства над их телами.
      - Они же дети!
      Особенно Паршаков.
      - Их жертвы - тоже дети. К тому же - девочки.
      - Беспредел! - развел руками Правозащитник.
      - Да что с ним разговаривать! - вспомнил Генерал. Однообразный какой-то.
      - Данными мне полномочиями, - опять поднялся Администратор, - я должен вас арестовать.
      - Арестуйте, - мирно согласился я. - Только не очень сильно.
      - Что вы хотите сказать?
      - Ничего особенного. Кроме того, что вы - отважные ребята.
      - Да что с ним разговаривать! Здесь рядом воинская часть. Я введу войска в город. Где у вас телефон?
      - Да вот, звоните, - я двинул на край стола аппарат. - Номер вам напомнить?
      - Обойдусь без ваших напоминаний, - рявкнул Генерал. Встал, поправил на голове свою совершенно идиотскую фуражку, тряхнул лампасами и строевым шагом, чеканной поступью подошел к моему столу.
      Выручить теперь меня могла только Лялька. Но не станет же она выталкивать Генерала из кабинета коленкой под зад?
      Господи, как же мы плохо знаем даже тех, кого хорошо знаем.
      Не успел Генерал набрать номер - Лялька его опередила:
      - Алексей Дмитриевич, полковник Василевич звонит. Соединять?
      - Вот кстати, - сказал я Генералу. - И не надо вам записную книжку тревожить. - Взял трубку, щелкнув клавишей громкой связи.
      На весь кабинет зарокотал сочный басок Василевича:
      - Лешка, друг! Я тебя жду - стол накрыт, фанфары надраены, я свой орден с парадного мундира снял - на твою грудь наколю!
      - За что такая честь, полковник? - наивно прикинулся я, щеголяя ложной скромностью.
      - Все, как ты сказал, парень, я сделал. У меня потерь нет, даже ни одного раненого. А мы полбанды постреляли, другую пол в полон взяли. Тебе отправил. Твой должник, Леша, навек. И прости, что авантюристом тебя обозвал, - с армейской прямотой признал свою ошибку. - И ты трижды прав: народ, милиция и армия - едины!
      А мне его весть куда как радостна была. С чем же завтра Ваня на сходняк пойдет? У него небось и на личную охрану людей не осталось.
      - Ладно, полковник, сочтемся. Тут твое начальство трубку рвет. Локтями пихается...
      - Какое начальство? - будто у него теперь, кроме Серого, и начальства не осталось.
      Генерал выдернул трубку из моей руки:
      - Генерал Орлов на проводе, Генштаб министерства.
      - Слушаю, товарищ генерал.
      - Поднимайте, полковник, вверенную вам часть по тревоге и вводите ее в город. Это приказ. Исполняйте.
      - Вас не понял, товарищ генерал, - немного растерялся полковник. - Что случилось?
      - В городе политические беспорядки. Я ввожу военное положение. Нужно срочно призвать к ответу распоясавшегося мента. Хулигана.
      Насчет военного положения Генерал опоздал малость, я его давно уже ввел.
      - Вы полковника Сергеева имеете в виду? - помолчав, уточнил Василевич.
      - Именно. Исполняйте приказ.
      - Не могу, товарищ генерал.
      - Что?! - взревел Генерал так, что рыцарь в углу вздрогнул и выронил из железных лап поднос с бутылками.
      - Вы бы поосторожнее, - недовольно укорил я. - А то я вас арестую. Развоевался.
      Генерал в бешенстве распахнул побелевшие глаза, трясущейся от ярости рукой полез искать пистолет.
      - Вот еще! - опять Лялька на пороге, с автоматом; за ее спиной Пилипюк и Генка Рыжик, с любопытством. - У себя в казарме орите. Некультурный какой.
      Я подобрал со стола брошенную Генералом трубку:
      - Полковник, генерал отменяет свой приказ. Он погорячился, не сразу разобрался в обстановке. Ты не сердись на него. Будь здоров. И не забудь про пушки, желательно калибром поширше и снарядов побольше. Чтоб стрелять погромче. И подальше.
      - Хулиган ты, Лешка, действительно, - попрощался Василевич. Распоясавшийся.
      - А вы, Генерал, - рекомендовал я задыхавшемуся от бессильной ненависти и унижения вояке, - посмотрите в окно. Совет вам, пока дружеский.
      А то все: "Нечего с ним разговаривать".
      Генерал шагнул к окну - когда дошло. Глянул - фуражка дыбом встала.
      Да, картинка за окном Замка была безбрежная.
      Перед воротами ежились в неуютстве прилетевшие с ВИПами волкодавы. С тыла у них насмешничали люди Майора. С фронта - вся площадь забита людьми, пока еще мирными гражданами. В толпе шнырял подстрекатель профессор Кусакин со своей винтовкой, наушничал - возбуждал массы.
      В целом - вроде как бы митинг протеста. Только флаги не успели из сундуков достать и плакатик намалевать - типа "Руки прочь от Серого!".
      - Вам бы теперь выбраться отсюда, - коварно посочувствовал я. Сложно, однако, будет. Помочь?
      Вот теперь я им - друг. Теперь и поговорить можно и договориться. Пока в вертолет не спрячутся.
      - Мы ведь с миротворческой миссией, - тут же робко и неубедительно соврал Комитетчик по правам. - Разобраться, в чем-то помочь. Посоветовать.
      - Разбирайтесь, - сказал я. - Но не более суток. Лялечка, устрой господ миссионеров в гостиницу, позвони Волгину. А вы побывайте в Горотделе, в новой администрации, почитайте наши газеты. С жителями поговорите. Ну а уж потом делайте выводы. А то сразу - арестовать! Это кого? Начальника Штаба по борьбе с преступностью? Да вы, ребята, с ума сдвинулись.
      Не обиделись - на того, кто сильнее, обижаться опасно. Пошли на выход, цепочкой, друг друга в спины подталкивая.
      - А вас, коллега, - сказал я генералу Светлову, - я попрошу остаться.
      Интересно: сейчас отмазываться начнет или на коллегии министерства?
      - Нам есть о чем поговорить, верно? Лялечка, подбирай бутылки, накрывай столик.
      - Ну вот, мой генерал, - сказал я, поднимая очередную рюмку. Когда-то я пивал вашу водочку, теперь вы мою пиваете. - Дружески чокнулись.
      - Ты, Лешка, спятил. Как выкручиваться будешь? Я министру, конечно, объективно доложу, позитивные моменты выделю. Но от расплаты тебе не уйти. На всю страну волну поднял.
      - Я не боюсь, мой генерал. Я этого и добивался. Сколько же можно терпеть? Да и что они мне сделают?
      - Бросят на город спецназ и...
      - Не так это просто, я думаю. Как на такое людей послать? Как им объяснить - кого и за что они воевать будут?
      - Недооцениваешь ты наших политиков. Что-нибудь придумают.
      - А потом - у меня под боком союзники, целый полк мотопехоты.
      - Кстати, чем ты его взял? Полковника этого?
      - Хитростью. Обаянием. Умением соотносить обещания с их исполнением.
      Светлов улыбнулся.
      - Короче, полковник, генерал ответа ждет.
      - Сперва я десант в часть бросил. Фронтовиков-ветеранов. Ну они там беседы провели с молодежью. Рассказали, как решались на фронте вопросы дедовщины. Как старшие и опытные опекали салажат, учили их боевой науке как одной кружкой воды вымыться, как на снегу шинельку расстелить и ею же укрыться, как при артналете уцелеть. Куском хлеба делились, лучшее место в окопе указывали, на себе из боя раненых выносили- в общем, все в истинном солдатском духе. Результат, конечно, не очень и не сразу - хорошее долго прививается. Зато- навсегда...
      - Ты к теме поближе, - напомнил генерал.
      - После этого я второй десант бросил. Из резерва главного командования - своих боевых хлопцев. Полковник выстроил на плацу всю часть, вызвали в центр внимания самых злостных и злобных дедов и перед строем так их отметелили с назиданием, что дедовщины той как и не было. А после я, конечно, еще и речь сказал...
      - Это ты любишь, знаю.
      - Ну а главный довод такой: повадился у него один офицерик боевикам оружие торговать. Я его выявил, поучил малость и подучил, в порядке искупления вины, подсунуть бандитам приманку. Ну бандюки, значит, соблазнились - решили силой оружие забрать, оно и выгоднее. Там место удобное - склады у самого забора, забор тот - сапогом свалить можно, а за ним овражек. Я все это полковнику обрисовал, дату назначил. Хорошо их встретили, ты слышал, в овражке зажали - кого не уложили, того взяли. Ну и мне навар - последние силы у ближнего врага изъял, без затрат.
      - Плохо ты кончишь, Сергеев, - грустно сказал Светлов.- На два фронта нельзя воевать. У тебя тыла нет.
      - Вот мой тыл, - я кивнул за окно. - Ты не представляешь, как изменились люди. Как отозвались.
      - Романтики, - еще грустнее начал генерал, тыча меня в грудь пальцем, - они, знаешь, Леша... Боюсь за тебя. Какая нужна помощь?
      - Ты, мой генерал, понял, зачем я кашу заварил? Вот и постарайся, вернувшись в Москву, обеспечить широкое прохождение информации о наших подвигах, по всей стране. Я, конечно, сам кое-что в этом плане делаю, но возможности у меня ограниченные.
      - Романтизм - заразная болезнь, - улыбнулся генерал.
      - А то! Я только за эту неделю четыре делегации принял (расскажи да расскажи, как криминальную гидру давить), конференцию провел, где щедро поделился своим опытом и, кстати, много полезного и для себя узнал.
      - И критика была? - Генерал с удовольствием пожевал копченой колбаски. - Ты вот, говорят, всех умышленных убийц пострелял. Зачем?
      - А чтоб их не было, - просто ответил я. - Овидия помнишь?
      - Это из Главка...
      - Можно сказать и так. Он один раз сказал, правда очень давно, но очень правильно: "Нет справедливей закона, чтобы всегда душегуб сам погибал от меча".
      - Это он в горячке, в сильном душевном волнении...
      - А я и рецидивистов убежденных на пожизненное определил. И правильно сделал. Этот контингент - постоянная опасность для общества. Ну общество хрен с ним, нынешнее общество не жалко, я о людях забочусь.
      - Больше некому.
      - Выходит так... Нет, действительно, вышел он на свободу, жди, пока совершит преступление, потом его лови, потом доказывай, потом суди. А чего столько хлопотать? Если у него патология такая, если врожденная склонность - пусть сидит. И жертв преступления нет, и хлопот никаких... Но за это, кстати, не критиковали. В основном за влияние на судебное разбирательство.
      - И правильно. Суд должен быть беспристрастен.
      - Хрена вот! - Я совсем забыл, что на больное место наступил не хилый прохожий, а дородный генерал. - Суд не может быть беспристрастен. С лица Фемиды надо сбросить повязку - пусть смотрит во все глаза: кто заслуживает защиты, а кто не заслуживает снисхождения. - Понесло Серого. - Я вообще здесь, у себя, смягчающие обстоятельства по многим статьям запретил применять, всякие там ссылки на суровое детство. У меня ведь тоже в малые годы велосипеда не было, а я до сих пор ни одного старика не избил, ни одной девицы не изнасиловал, ни одного мальца не растлил. А ты, мой генерал? То-то. Ну в самом деле, умышленно лишил человека жизни, столько горя принес его близким. А тут начинается: хороший семьянин, обладатель почетных грамот, собачек любит. Что ж, по-вашему, хороший семьянин и любитель собачек имеет право на меньший срок, да? Ну ладно, пусть суд, приговаривая убийцу к смертной казни, так уж и быть, скажет: да, он убийца, он мерзавец, он не заслуживает снисхождения, но мы не можем не отметить, что осужденный имел не только дурные наклонности, но и некоторые положительные черты: он неплохо играл в карты, он один раз починил соседу балалайку, которую разбил об его голову, он заменил замок в дверях соседки, который выбил, взламывая ее дверь с целью изнасилования и т.д. И мы не можем не отдать должное этим благородным поступкам, отправляя человека на эшафот.
      - Чушь! - смеялся генерал. - Но что-то в этом есть.
      - А вот противоположный случай. Вот дело, у меня на столе. Молодой человек, студент гуманитарного вуза, зверски избил... собственного дядю, старика, пенсионера, к которому приехал погостить на каникулы. Как рассудить, генерал?
      - Мерзавец. Справился... - поторопился Светлов.
      - Сейчас я сниму повязку с ваших глаз, мой генерал. Парню я вынесу порицание за то, что он не сделал этого раньше, а дядю, когда его выпишут из больницы, привлеку к ответственности.
      - Ну-ну, - завял генерал. А я взял со стола папку.
      - Парень - молодожен. Приехал с молодой женой навестить старика-дядьку. А дядька - без тормозов, ранее судимый. И начал он, вроде по-дружески, по-стариковски, советовать племяннику, как ему лучше исполнять свои супружеские обязаннос ти в медовый месяц. Сначала - в шутку. Парень не поставил его на место: неудобно, единственный родственник, старик. А старик, не встречая отпора, совсем оборзел. - Я нашел нужную страницу. - От советов перешел к предложениям. Цитирую: "Утром на кухне. Ну, племяш, сколько раз ее за ночь пропахал? Эх, ты! Дай-ка мне ее на ночку, уж я ее погоняю, а ты поучишься". Парень мягкий, интеллигентный: "Дядь Коль, да ладно тебе, ну что ты, в самом деле, нехорошо так говорить". Цитирую дальше: "Вечером на кухне. Молодожены готовят ужин. Входит дядька, вворачивает в патрон другую лампу, помощнее: "Это чтоб ты, племяш, лучше видел, как я ее драть буду. На столе". И такое извращенное, изощренное издевательство в течение недели. Молодожены взяли билеты, пришли за вещами. Дядька вышел за ними в прихожую. Цитирую: "Эх, напоследок", - с этими словами гр. Носков схватил гр.Новикову за руки, вывернул их назад, прижал свой пах к ее ягодицам и стал имитировать половой акт, приговаривая: "Вот так! Вот так!"
      - Мерзавец! - не выдержал генерал.
      - Кто? - спросил я.
      - Ты, - сказал он. - Провокатор.
      - То-то! Беспристрастный суд - это машина для бритья. Которая срезает вместе со щетиной нос и уши.
      - Ладно, друг мой, - генерал встал. - Не знаю пока, чем смогу тебе помочь. Во всяком случае все, что узнаю о намечаемых против тебя репрессиях, немедленно сообщу. Будь осторожен, Леша. - Он положил тяжелую генеральскую длань на мое плечо. И вдруг высказался: - Я горжусь нашей дружбой. - Но он не был бы генералом: - И нашей враждой тоже.
      Комиссия из Центра убралась, не попрощавшись. И меня с собой не забрала. Это было похоже на бегство.
      Лесной терем
      Наконец-то долгожданная весточка от Надежды.
      Я вызвал профессора.
      - Вас не забрали? - удивился он. - Надо же!
      Я погрозил ему. Сначала пальцем - он хмыкнул, а потом кулаком испугался.
      - Мы с вами едем на симпозиум. По обмену опытом борьбы со всякого рода врагами. Форма одежды - парадная, черный пиджак или смокинг.
      - И накомарники, - решительно посоветовал профессор.- Когда открывается симпозиум?
      - По моим сведениям, завтра утром.
      - Тогда хорошо бы нам самую трудную часть пути пройти по свету. Я ведь там давно не был - за рубежом-то, - могу и заблудиться.
      - Только попробуйте, - опять пригрозил я, на этот раз словесно. Идите собирайтесь, я за вами заеду.
      - Лялечка, - сказал я, когда профессор ушел, - еще один автомат, запасные магазины, пару гранат, штык-нож. Да, флягу с водой, сухпай на двоих. И за Юлькой приглядывай особо.
      - Не беспокойтесь за нее, - сказала Лялька.
      - Я как раз за себя беспокоюсь, а не за нее.
      - Полно вам.
      Ишь, какие слова знает, княжеского розлива.
      Ваня Заика понял, что выхода у него ни одного нет, а только два: немедленно сдаться Серому, под его защиту, либо, переодевшись в женское платье и спрятавшись под париком, бежать на самый дальний край света.
      Но оба выхода не годились. Серый расстреляет. А братва и на самом дальнем краю света достанет - пока еще Серый туда со своими законами доберется.
      Вернувшись со сходняка, он заперся в комнате и для начала напился всмерть. Под утро, поправившись доброй чаркой, походил, в свете месяца, как Губернатор, вдоль забора, заложив руки за спину, в тяжком раздумье. Вернулся в дом, провел совещание с Семенычем.
      Мы выехали за город, свернули в нужном месте в лес, замаскировали машину и переоделись.
      - У нас впереди таких три этапа, - инструктировал меня профессор, вбивая ноги в сапоги, - первый - болото, большое и трудное. Это нам надо сегодня сделать, до темна. Затем - краснолесье, там ночуем. Потом - это уже с рассветом - еще одно болото, Марьино называется. Там, говорит легенда, какая-то Марья два века назад утонула и с тех пор всех, кто по болоту ходит, за ноги держит. Не боитесь?
      - Не. У меня с Марьями и Дарьями всегда общий язык находится.
      - Вот и ладно. Этим болотом подойдем к охотбазе с тыла. Вам ведь не надо с фасада, к воротам?
      Вот именно. Очень не надо.
      - Вы покурите пока, полковник, - сказал профессор, вставая и забрасывая автомат за спину, - я тропу поищу. - И скрылся в лесу, как старый индейский вождь на тропе войны.
      Появился так же внезапно, сделал знак: следуйте за мной.
      Тропа... Это только с его тремя образованиями можно ее разглядеть и с высоты его лет можно ее одолеть.
      Может, и была когда здесь тропа, перед войной двенадцатого года, да больно изменилась с той далекой поры...
      Сначала продирались кустарником - колючая проволока, потом болото пошло. Сперва, правда, травянистое, мягкое и упругое, а потом грязное, чавкающее, липкое и хлюпкое, с тучами мошки и комаров.
      Надо признать, что старый профессор лучше меня по болоту шел - ногу ставил безошибочно, выдергивал из хляби легко, сапоги в густой жиже не оставлял.
      Правда, они у него охотничьи были, к поясу пристегнуты, а мне Лялька какие-то модные опорки достала. Я их как шлепанцы ронял.
      А профессор - делать ему нечего - все на меня шипел, все ему не нравится: и хлюпаю смачно, и падаю громко, и пыхчу сильно. Ну и мата, конечно, не избегаю.
      - Еще одно замечание, - переводя дух, напугал я его в спину, - и вы пойдете дальше один. А я вернусь к своим... этим... эротическим энергоносителям.
      Профессор остолбенел - остановился.
      - Мне это надо? Я-то зачем пойду?
      - Я вас научу, что надо делать. У вас получится.
      - Вас понял, - хмыкнул он и зачавкал дальше, впредь воздерживаясь от оскорблений.
      Все хорошее кончается. И плохое тоже. В том числе - и болота.
      Красный лес начался. Туго натянутые золотые стволы сосен, твердая земля под ногами, в шишках и грибах, приветливый черничник и всего два комара на кубический сантиметр воздуха, напоенного за день разогретой солнцем смолой.
      Смеркалось. Мы поставили крохотную палатку, развели костерок для чая и уюта.
      - Зря девочек не взяли, - посетовал профессор, признавшись, что Лялька просила его на меня в этом плане повлиять. - Смотрите, как романтично. Дымок костра, засыпающий лес, луна в ветвях путается, птичка что-то во сне пискнула. Эх вы!..
      Девочек ему! Вот кобелина старый.
      Мы перекусили сухпаем, выпили чаю. И кроме чая - тоже, перед сухпаем.
      Профессор, глядя на луну, завел часы, будто по ней время проверял.
      - Пора ко сну. Почивать то есть, - и зевнул на весь лес.
      Естественно, мы не взяли ни спальников, ни одеял - просто навалили под палатку побольше лапника. И улеглись потому сиротливо - скорчились, ноги поджали, руки в рукава.
      - На старости лет как бездомный пес валяюсь, даже без подстилки, проворчал профессор и тут же уснул. Будто никогда лучшей постели в его длинной жизни не было...
      Второе болото - хоть и Марьино - мне легче далось, навык появился. Да оно и поменьше было. И шли мы по нему с каждым шагом все медленнее, все осторожнее. Вполне Ваня мог здесь пост выставить, не совсем же дурак.
      Среди болотных трав показалась одинокая березка, корявая и замшелая островок. Мы на него выбрались, закурили.
      - Я вас здесь буду ждать, - вполголоса сказал профессор.- Отступление ваше, если надо будет, прикрою. А вы пойдете вот на ту ель, видите, однобокая, большая? От нее сразу возьмете влево, градусов на тридцать пять. С половиной...
      И чем я эти градусы буду мерить? Особенно половину.
      - Шагов через двести увидите большой валун - не оши бетесь, на нем кто-то не поленился бранное слово выбить. За валуном - старая гать должна быть. Гнилая, поди, но пройдете, не бойтесь. А вот как гать кончится, тут в оба глаза глядите, всеми ушами слушайте. С этого места уже базу можно углядеть. Раньше там скворечник торчал, теперь другой ориентир ищите что-нибудь да есть - флюгер, флаг, дымник на трубе. Что они там повесили, не знаю. Главное, чтоб у них собак не было...
      Нет там собак, точно знаю, одни шакалы.
      - Долго вас ждать?
      - Не знаю. Не от меня зависит. Но если начнется стрельба- сразу в бега, рысью по болотам. Это приказ.
      - Вот еще! - научился, не забыл. - Уже побежал. Догоняйте.
      Скворечника не было. И флагов приметных тоже. Зато забор был, еще тот заборчик - древний тын, заостренные бревна.
      С моей стороны глянуть - плохой забор, ничего за ним не видать. А с той стороны - хороший, уж найдется щелка меня разглядеть.
      И я сраму не побоялся: последние десятки метров по лесу до забора на брюхе преодолел. Прильнул к малой щелочке. Пусто за забором, только у ворот унылая фигура маячит, стоя спит на рассвете.
      Сориентировался, разыскал нужные окна, что Надюша подсказала, отошел в лес уже не таясь - за забором нет никого, из окон меня не видать.
      Нашел удобное дерево, с густой кроной, с низкими ветвями. Сперва под ним устроился ждать. Времени было шесть с половиной пополуночи.
      Природа кругом меня уже праздновала утро - и солнце росой в ветвях играло, и птицы гнезда покинули, ну и комары, конечно, блин, звенели от радости.
      Приборчик свой я включал пока периодически, питание берег. Но в такую рань, бандитам недоступную, никаких разговоров еще не было. В одном только азимуте чей-то мощный храп поймал - не иначе Семеныча, он мужик грузный, храповитый.
      Где-то около девяти зашевелились в доме. Забрякало что-то, кашель послышался, ругань безадресная - надо же с чего-то день начинать.
      В десять пополуночи в столовой собрались - ничего интересного.
      Но вот нужные люди перешли в нужную комнату. Я мигом на дерево взобрался. Настроился, стало быть, на волну. Тут еще Надюша мне помогла шторы раздернула. Совсем комфортно стало. Слышимость - будто я не на дереве сижу, а под столом, за которым беседа началась. Интересная, надо сказать. Полезная.
      "Семеныч (с иронией): Ну рассказывай, делегат... Бандитской конференции.
      Ваня Заика (угрожающе): Слушай, Семеныч, ты меня сейчас не задевай. Не в себе я. Могу обидеть.
      Семеныч (равнодушно): Не пугай, Ваня. Я у тебя один остался. Рассказывай.
      Заика: Плохо, Семеныч. Меня, считай, из игры вывели.
      Семеныч: Так это еще ничего. Я думал - не вернешься.
      Заика: Не все сказал. Условия поставили. Первое, значит, со своими остатками в бой на мост иду, на себя отвлекаю. Так и сказали, жив останешься - это тебе еще не счастье. В городе, как возьмем его, ничего не получишь. С низов начнешь, рядовым. Искупишь вину - посмотрим.
      Семеныч: Оно и ладно.
      Заика: Это условие не главное. Главное поставили: чтоб перед боем Серого убрал, вот тогда жить будешь.
      Семеныч (усмехаясь): Попробуй.
      Заика (с угрозой): А я вот решил. Тебя пошлю. Ты ему коллега, из одного гнезда. Придешь к Серому с повинной. Скажешь- много знаю, много помогу. Не могу больше предателем жить. Совесть заела, по-черному. Верно?
      Семеныч (спокойно): Пошел-ка ты, тезка, к бабушке.
      Заика: Нет, Семеныч, мент поганый, мы с тобой повязаны. Или вместе вырвемся, или вместе...
      Семеныч: Я тебе, Ваня, не шестерка. Все об этом, - хлопок ладонью в стол. - Дело говори.
      Заика: Ладно, я тебе это вспомню, когда пора придет. А человека найду. Знаю такого, за меня, если надо, в петлю влезет".
      Вот, Юлечка, дождалась своего часа.
      "Семеныч (напомнил): Дело говори.
      Заика: Дело простое. Со всей округи люди съезжаются - понимают, что надо Серого остановить.
      Семеныч: База где?
      Заика: Зону отдыха в Куровском помнишь? Там сейчас Колесник пансионат держит. Постояльцев разогнали, все подготовили. Жилье, значит, есть, питание, стоянка где-то тачек на сто. Там - общий сбор, общее решение.
      Семеныч: Кто за главного?
      Заика: Целый штаб. Как у Серого. За главного - Сидор Большой.
      Семеныч: Нам что поручено?
      Заика: Сказал уже, чем слушал? (Злорадно.) Тебе людей дают. Ты Горотдел просрал, тебе его и назад брать. Ну велели еще все подходы к городу проверить, посты Серого, если есть, убрать, дороги лесные посмотреть..."
      Больше ничего интересного я не услышал. Но мне и этого хватило. Да и назад пора - не съели бы комары моего профессора, пса бездомного.
      - Собирайтесь, - сказал я девчонкам. - Со мной поедете.
      - Куда? - в один голос.
      - На радио.
      - Зачем? Записываться?
      - Ага, анекдоты будете рассказывать, самые неприличные. А утром их в эфир погоним.
      - У! Здорово! - обрадовалась Юлька. - Я такой анекдот знаю! Входит муж в спальню...
      - Побереги его до эфира. Две минуты на сборы.
      - А краситься? Макияж?
      - Вот еще! - сказал я.
      - У тебя все готово? - спросил радиста. - Вызывай.
      Парень защелкал тумблерами, начал что-то подкручивать, двигать рычажки - настроился, дал вызов. Сделал мне знак глазами, передал микрофон и наушники.
      В них прозвучал далекий, но хорошо слышный, знакомый уже и чуть хмельной голос Вани Заики:
      - Кто это?
      - Здесь Серый, - сказал я. И, кивнув радисту, чтобы включил трансляцию, сбросил наушники. Взглянул на притихших у стеночки пташек. В макияже и красках разных красивых оттенков. С заготовленными неприличными анекдотами.
      Нет, девочки, рассказывать вам сегодня не придется - слушать будете.
      - Какой Серый? - звучно пошел по комнате Ванин голос.
      - Их много у тебя? - подождал. - Врубился?
      После молчания:
      - Что надо, полкаш?
      - Надо, чтобы ты вежливо отвечал, не обзывался и внимательно слушал. Мое слово. Обыграл я тебя, Ваня, на всех досках. Город у тебя забрал, деньги - тоже, боевиков твоих всех выбил. Только что последних взял, а Гоша Заречный в засаде остался, навсегда. Но это еще не все. Хотя и этого хватит. Ты слушаешь? Положение твое в обществе сложное. Я бы сказал, безнадежное и безвыходное. Вчера у меня была делегация из Центра, предлагают помощь. Так что ваши объединенные силы обречены на полное уничтожение. Это понятно?
      Мой совет, пока дружеский: собрать своих недобитков и явиться ко мне. Если приведешь с собой Губернатора и начальника милиции, обещаю снисхождение.
      - Купить хочешь? Сколько даешь?
      - Ты отказываешься?
      - Отказываюсь.
      - Подумай. Жить будешь, если согласишься. Тебе ведь только тридцать.
      - Помнишь, Серый, байку про Пугачева? Так я такой же. Лучше тридцать лет питаться свежей кровью, чем триста дохлятиной.
      - Льстишь ты себе, Ваня. Ты не сокол ясный, ты комар однодневный. Надоедливый. Давно бы прихлопнул тебя, да все руки заняты. - Выждал, пока иссяк поток брани. - Что ж, слушай другое слово. Я тебе ту девочку, что твой поганый чечен в заложники взял, не забуду. Тем же отвечаю. Теперь я твою девочку взял...
      - Испанку, что ли? - смешок. - Она не моя, полкаш, она общая.
      - Ты слушай до конца: если не выйдешь из леса, я ее по рукам пущу. У меня парней много, девок не хватает. - На Юльку я не смотрел, стыдно было.
      - Мудак ты, Серый. Хоть и полковник. У этой шлюхи только такая мечта и есть - чтоб под целый полк лечь. Она тебе спасибо скажет и тебе еще за это даст.
      Дальше опять пошел вялый, беспредметный мат.
      - Отбой, - сказал я радисту. И повернулся с замершим сердцем к Юльке. - Ну что, Юлечка, устроим тебе побег?
      - Устроим. - Она встала. И Лялька рядом с ней, обняв за плечи и испепеляя меня взглядом. - Для этого вы и толкнули меня в эту грязь? Неужели вы думаете, что я еще ничего не поняла?
      - Прости меня, мне нельзя рисковать - за мной люди. Много людей.
      - Скажите, что нужно сделать?
      - Меня убить.
      - Это я с удовольствием. А еще?
      - Потом скажу, в Замке. Поехали под наше любимое одеяло.
      - Вот, - сказала Юлька в дверях, - вспомнила. Входит муж в спальню... - И заплакала.
      Стратегия и тактика
      С раннего утра к Волгину пришел с заявлением некий гражданин Пичугин. К заявлению была приложена медицинская справка о наличии у данного гражданина следов побоев, полученных накануне вечером. В заявлении указывалось на неправомерные действия участкового Хмелева, лейтенанта милиции, выразившиеся именно в нанесении зарегистрированных врачом Извековым побоев и в реальных угрозах.
      Надо сказать, что это было первое заявление такого рода.
      Волгин заявителя принял и попросил участкового Хмелева, лейтенанта милиции, представить ему материалы на гражданина Пичугина, если таковые имеются.
      Таковые имелись. В значительном количестве.
      - Ну что ж, - сказал Волгин, ознакомившись и с теми, и с другими документами. - Формально вы, гражданин Пичугин, правы. Придется возбудить два уголовных дела. На нашего сотрудника Хмелева...
      Пичугин удовлетворенно кивнул и высказался в том смысле, что он на это и рассчитывал.
      - ...И на вас, гражданин Пичугин.
      Немного задержался с реакцией, моргнул, икнул, спросил:
      - А на нас за что же? Мы же - пострадавшие. От руки представителя власти.
      - А на вас вот на каком основании. - Волгин веером пролистнул подшитые бумаги. - Шесть заявлений от соседей на ваше хулиганское поведение, справки о побоях, нанесенных вами матери, жене и дочери. Вот служебная записка участкового Хмелева о том, как он отбил у вас младшую, девятилетнюю дочь, которую вы проиграли в карты и везли к своим партнерам. Вот докладные о проведении с вами соответствующих профилактических бесед, на которые вы не реагировали. Вот просьба трудового коллектива о привлечении вас к ответственности за распитие спиртных напитков на рабочем месте и последующие дебоши в цеху и в конторе. Вот копии квитанций штрафов за нарушение правил поведения в общественных местах... Ну и хватит, пожалуй. Словом, каждый из вас получит свое. Участковый, правда, меньше, а вы, гражданин Пичугин, гораздо больше. - И Волгин вызвал следователя, распорядился написать постановление о возбуждении уголовных дел.
      Пичугин несколько растерялся, увял.
      - А это... гражданин начальник милиции, сколько же ему будет?
      - Ему? Думаю, не больше года. Условно. Да, пожалуй, суд вообще признает его действия правомерными. Он ведь пытался защитить от вас других людей, в том числе и ваших родственников, которых вы избиваете систематически.
      - А это... мне?
      - А вам много больше. Сейчас с этим очень строго. Бытовые преступления жестоко караются. Как немотивированные.
      - Не... какие?
      - Немотивированные. Сейчас поясню. Вот, - заявление поднял, четвертого числа вы ударили жену сковородой по голове, а когда она упала, нанесли ей несколько ударов ногой, сломав три ребра и нос. За что?
      - А чего она?
      - Ну-ну: чего она?
      - Ну, она это... сказала мне обидное.
      - Что именно?
      - Вот точно не помню. Вроде: ноги вытри. Или нос, не помню.
      - Считаете, гражданин Пичугин, что за такое невинное замечание нужно ломать ребра?
      - А чего... она?
      - А когда вам набили, извините, ваше лицо за издевательства над беззащитными людьми, - обидно?
      - Ничего не понял, - признался Пичугин. - Нельзя, что ль, теперь и жену поучить?
      - Выходит, нельзя.
      - К Сергееву пойду. Пожалуюсь и на вас.
      - Не советую. Он вас уже не выпустит. А если узнает, что вы мать чуть не изувечили, под горячую руку застрелит. Было уже такое.
      Пичугин поскреб за ухом.
      - Беспредел? - спросил. - И кому жаловаться?
      - Некому.
      - Что ж делать? Не бить их, что ли?
      - Подумай. Сейчас закон такой: как ты, так и тебе. С тобой еще мягко обошелся Хмелев. Я бы тебе ребра-то поломал. Вместе с носом.
      - Так и дальше будет?
      - Обязательно.
      Пичугин вздохнул, спросил разрешения забрать заявление, вышел.
      Хмелев его ждал за дверью, взял за грудки, ударил спиной в стену:
      - Ты можешь писать на меня, меня могут уволить, но каждый раз, когда ты кого-нибудь тронешь, я буду являться к тебе, как на работу. И буду метелить тебя, сволочь, так, что ты у меня ходить разучишься, ползать будешь. Понял?
      - Вообще-то понял. Больше не стану. Смысла нет. Удовольствие себе дороже. Но в газету на тебя напишу. И на Сергеева тоже. Можно?
      - Можно.
      Немного лирики.
      Я вышел в приемную и чуть не спугнул теплую компанию: княгиня Лиговская (Щербатова) в кресле, Лялька за своим столом, Пилипюк на корточках у стены, Юлька на Лялькином столе, болтая ножками.
      - Замужем скучно, - говорила Юлька. - Все одно и то же. Надоест.
      - Ваша беда, молодежь, что вы хотите все сразу. Можно, конечно, съесть банку варенья целиком - и ничего, кроме тошноты и отвращения, не получить.
      - А вот по ложечке в месяц, - засмеялась Юлька, - до старости хватит. Если вообще вкус не забудешь.
      - Тебе смешно, милочка, а вот почему в наше время браки были долговечнее, по крайней мере в нашем кругу? Ну, конечно, церковь. Ее благотворное влияние. К ней прислушивались. Венчание, таинство брака, заповеди. Но что еще важно: у нас романы развивались постепенно. Сначала взгляды, пожатие руки, танец по значению. Письма, признания. Свидания в вечернем саду, робкие поцелуи в беседке. Обручение, венчание. Незабываемые восторги первой брачной ночи. А потом - уже на много лет - постепенное узнавание друг друга, откровения всяческих... скажем, нюансов плотской любви на основе крепнущей духовной близости. И так до старости - свежесть чувств, новизна, нарастающее обожание и привязанность. Уважение и благодарность.
      Хотелось мне ей напомнить о ее многих мужьях и любовниках. Но не стал. Из педагогических соображений.
      - Все-таки скучновато, - спорила упрямая Юлька.
      - Милочка, а вы что делаете? С первого вечера - прыг в постель, все разом перепробовали, всю банку варенья слопали- вот вам и тошнота с отвращением. И постоянная смена, как вы говорите, партнера.
      Умница наша княгиня - говорит с Юлькой так, будто у нее никогда не было грязного прошлого. В котором она меняла "партнеров" по пяти на день.
      - А ну брысь со стола, - сделал я ей корректное замечание.- Не на фуршете.
      - А с чего это вы взяли, полковник, - прищурилась княгиня, - что на фуршете сидят на столах?
      - Так стульев же нет. - И добавил, вспомнив ее фразу о Дрезденской галерее: - И спросить некого. А ты что здесь делаешь? - уже Пилипюку.
      - Байки слухаю, Лексей Митрич. Дюже полезно.
      - Дюже полезно было бы мне какую-нибудь машину, - попросил я Ляльку.
      - А вы куда?
      - В часть, к Василевичу. Горилку драть. Во все горло.
      Ну и некоторые детали обговорить по предстоящему боевому сотрудничеству. Телефон - он все-таки телефон. Двое говорят, третий слушает.
      - Вам сопровождение нужно, - сказал Пилипюк. - Опасно одному.
      - Не опасно. У Вани людей не осталось. А кто остался - тех я не боюсь. Да они сейчас другими делами заняты.
      - С вами поеду, - уперся Пилипюк.
      - Горилке обрадовался?
      - И я поеду, - сказала Лялька.
      - И я, - добавила Юлька.
      - Вот ты поедешь, - согласился я. - В наручниках.
      - Вроде как вы меня в полк повезете, на расправу? - догада лась она.
      - Ты умная стала.
      - Всегда такая была - вы не замечали.
      - Вот сейчас будет поворот, - сказал я. - За ним - проселок. По нему, не сворачивая, придешь к хорошей, не очень приметной лесной дороге - она тебя прямо к терему приведет, в ворота упрешься. Хотя, скорее всего, тебя раньше перехватят.- Помолчал, добавил важное: - Про меня не стесняйся врать.
      - Вы же про меня не постеснялись. - Логично. И злопамятно. - Вы во мне не сомневайтесь. Я теперь все знаю и все понимаю. Я благодарна вам и вашим ребятам. Мне не стыдно за прошлое, я о будущем думаю.
      Потом, Юлечка, будешь думать. Когда вернешься к своим.
      - Сейчас я остановлю машину. Выйду на обочину, встану спиной к тебе. Скорее всего, у нас будут зрители. Так что забудь, что ты на сцене - все должно быть натурально. Где тебе наручники удобнее - спереди или за спиной?
      - Не где удобнее, - поправила по существу, - а где натуральнее.
      - Тогда так, - я перегнулся через спинку сиденья назад, вырвал из дверцы внутреннюю ручку (машина старая была, легко далось). Пристегнул одно кольцо к ручке, другим обхватил Юлькину кисть. - Так и иди. - И добавил на прощание: - Все, дружок, мне пописать надо.
      - Хоть бы доброе слово сказал, - проворчала Юлька.
      - Когда вернешься, обязательно скажу.
      Я свернул на обочину, остановил машину, вышел, сделал несколько шагов и, встав к ней спиной, расстегнул брюки.
      Сзади распахнулась дверца, мелькнули Юлькины ноги, и вся она, вместе с ногами и болтающимися на левой руке реквизитами, исчезла в лесу.
      Я бросился за ней, выхватывая на бегу пистолет:
      - Стой! Стой, дура! Стрелять буду! - выстрелил пару раз, градусов на тридцать в сторону.
      Умерил бег, остановился - понял, что не догоню. Ей - шестнадцать, ноги длинные, мне - уже к пятидесяти, хромаю немного. Не догнать.
      Убрал пистолет в кобуру, застегнул брюки, вернулся к машине. Зло захлопнул заднюю дверцу, сел в машину, закурил. Ударил кулаком по баранке.
      Словом, проделал все, что надо, и, резко взяв с места, поехал по другим делам.
      С полковником Василевичем мы в надраенные фанфары не дудели, но по рюмке дернули. За победу. Когда обговорили все детали нашей совместной стратегии и тактики в предстоящем последнем и решительном бою.
      Полковник задернул шторочкой настенную карту района, взял сигарету.
      - Ты все-таки постарайся узнать, какие силы они собрали? Какое вооружение, транспорт? Хорошо бы еще знать, как пойдут: чохом, навалом или разделятся. И как разделятся, на какие доли?..
      - Ладно, - сказал я, - сейчас съезжу, спрошу.
      - С тобой не скучно, Сергеев Леша.
      - По-всякому бывает. Значит, человека на связи держи постоянно. И чтоб на сборы - пять минут. А то знаю я вас, военных командиров. На охоту ехать - одно колесо спустило, а другое из увольнительной не пришло.
      - Все путем будет. Слово офицера. - Улыбнулся. - Военного командира.
      - Приятно слышать.
      В том месте и в тот час, где и когда Юлька, вырвавшись из лап Серого, совершила свой отчаянный побег под свистящими далеко в стороне пулями, находился и Егерь. По поручению Вани Заики (о чем своевременно информировала меня Надежда) он изучал на месте подходы к городу: обстановку, в которой должен был продвинуться один из моторизованных отрядов объединенных бандитских сил; состояние дороги, возможные препятствия, необходимые объезды и прочее.
      Увидев тормозящую машину Серого, Егерь сперва воспылал надеждой получить награду за его шальную голову. Но не рискнул: Серый был в бронежилете, а Егерь вооружен только двустволкой с дробовыми патронами. В таких неравных условиях (у Серого в машине наверняка и автомат на сиденье валяется) не то что чужую голову не возьмешь - свою потеряешь.
      Вот тут он и увидел, хоронясь в придорожных кустах, как из машины выскочила Юлька Испанка и помчалась в лес, болтая наручниками с ручкой.
      Егерь проводил злорадным взглядом машину Серого и дернул волчьей рысью известными ему тропами наперерез Юльке.
      Когда он обогнал ее, она уже спокойно шла лесной дорогой, сбивая кольцом наручников (ручку дверцы она выковыряла) головки всяких цветов.
      Егерь вышел из чащи:
      - Стой, девка! Свои. Я тебя узнал.
      Юлька на момент замерла, а потом бросилась ему на шею.
      - Санек! Как здорово! Я от Серого удрала. Мне скорей к Ване надо.
      Егерь был хороший охотник, но и большой подлец. Из тех холуев, что не упустят тайком хозяйского добра лизнуть.
      Огляделся. Как таким моментом не воспользоваться! Кругом безлюдный лес, в лесу молоденькая красавица легкого поведения, спасается от погони. Можно, конечно, и помочь. Но ведь не даром же. Тем более - Ваня еще далеко, а Серый еще дальше.
      И он, крепче обхватив Юлькину талию, стал без лишних слов валить ее в траву.
      Этого Юлька теперь боялась больше всего.
      - Не сейчас, Санек! - тревожно зашептала она. - Нужно скорей в терем, Ваню предупредить... Потом, Санек, потом... А то поздно будет.
      Оторвался Егерь от Юлькиного тела, тяжело и разочарованно дыша, поставил рывком на ноги.
      - Не забудь, девка. Вечерком, как Ваня тебя отпустит, приходи в мою флигель...
      На подходе к терему Егерь свистнул какой-то птицей. Еще раз. Еще пока не появился из-за деревьев заросший и грязный парень в замызганном камуфляже и с автоматом. Откровенно заспанный.
      - Дрыхнешь? - зло спросил Егерь. - На посту?
      - Не, Санек, что ты, бдю!
      - Рожа-то опухла, бдун.
      - То, Санек, комар объел. Ой, ктой-то к нам на радость? - И тоже облапил Юльку, повыше живота и пониже спины.
      - Пусти! - вырвалась Юлька из жадных и грязных лап, задыхаясь от вони давно не мытого тела. - К Ване спешу. Дело важное... Ребят надо выручать!
      Ваня встретил ее в дверях террасы.
      - Вот это гость! - радостно улыбнулся, увидев тут добрый знак своим планам. - Никак в побег ушла? Ай да девка! - Обнял за плечи, повел наверх, к себе.
      Усадил в кресло, достал бутылки, разлил по стаканам.
      - Ну, девочка, с возвращением, - жадно выпил, жадно спросил: Рассказывай! Он ведь звонил мне. Торговался. Грозил, что отдаст тебя своим полканам, на потеху. Ну я ему ответил, небось все еще икает!
      - Ты у меня лапочка, - похвалила Юлька, вспоминая его ответ Серому. Настоящий мужик. - Поставила пустой стакан на стол. - Он меня и вправду куда-то повез, наручником к дверце пристегнул, а дверца ржавая - я как рванулась - и вместе с ручкой в лес. Он за мной, стрелять стал, но куда ему, хромому черту. А в лесу меня Санек встретил...
      - Что там, в городе?
      - Меня все время в Замке держали, при Сером - он все, сволочь, меня на свою сторону клонил, все выспрашивал про тебя- так что много не видела. Вот, когда в машину села, углядела - по всей Набережной заслоны ставят, мешки с песком навезли, пулеметы откуда-то достал, штук восемь насчитала, большие, с такими вот коробками, - показала руками, звякнув железом.
      - Твою мать, - выругался Ваня то ли по поводу пулеметов, то ли в адрес забытых наручников. Поковырял в замке штопором, расстегнул, бросил на пол. - Что еще?
      - Делегация к нему приезжала, главные менты московские, я видела. Он с ними долго толковал, потом все веселый ходил, довольный. Ваня, надо скорее их воевать, разговор слышала - из Центра помощь придет.
      - Воевать... Кем воевать? У меня два десятка жлобов осталось.
      - Так я ж почему тебя ищу? Думаешь, только за любовь? А я еще и за дело. Вот, - она задрала юбку и вытащила откуда-то сложенный лист бумаги, гордо положила на стол. - У Серого сперла, в кабинете.
      - Что это? - Ваня без интереса развернул листок. - Каракули какие-то...
      - Это Пещеры. План, - зашептала Юлька. - Он же там ловушку устроил для Гошиных ребят. Они все еще там сидят. Мы их выручим - вот тебе и боевой отряд.
      Ваня кивал, улыбался, рассматривал план, постепенно разбираясь в нем и радостно озаряясь неожиданной удачей. Гошины ребята, хрен с ними, сорок человек - не армия. Светит совсем другое - личная Ванина побе да, решение всех проблем. Полная реабилитация! Спасла его девка.
      - Молодец, Юлек! - искренне вырвалось. - Ты отдыхай пока, я скоро вернусь. Оттянемся! - пообещал.
      Ваня мчался в Куровское. Не жалея машины. Не жалея себя- на иных ухабах доставал темечком крыши.
      Все, повернулось колесо Судьбы в другую, лучшую сторону. Эх, не боли голова!
      По дороге еще и еще раз просчитывал спасительную идею. Все сходилось, все в цвет. Серый знает - сзади в город не войти: леса, болота, река, гора непроходимая; ставит все свои силы на рубеже Слобода - Заречье, растягивает по Набережной, охватывающей город полукольцом - от одного склона горы до другого, от запада до востока. Так? Именно так. Бросаем на мост для отвлечения Семеныча, он завязывает со своими людьми шумный бой, стягивает на себя все внимание. А основные силы пойдут из-за горы, Пещерами, скапливаются на выходах (их три)- и лавиной на беззащитный город, сметают Серого в реку. И встречь Семенычу добивают, как мокрых котят.
      И все. Если даже придет Серому помощь издалека, она уже не нужна будет. Губернатора-дурака опять в кресло посадим, законную свою власть восстановим - какие проблемы? Не болит голова.
      - Ну смотри, Иван, - покачал седой головой Сидор Большой. - Хороший твой шанс. Не упусти.
      Ваня засмеялся с облегчением.
      - Уж не упущу, зубами удержу.
      - Ты в этой картинке хорошо разобрался? Не заплутаются ребята?
      - Тут все просто, шеф. Смотри, вот тут, с берега, вход - я его знаю, дальше прямой коридор, все прямо до шестого пересечения, тут пошли вправо, - Ваня ногтем вел по листу, - потом сюда, здесь полукруг, отсюда уже вниз. А вот, видишь, вилка - два выхода рядом, один в сторонке. Это и хорошо - тесниться парни не будут, разом вывалятся.
      - Ну смотри, Ваня, - повторился Сидор Большой. - Твой шанс. Ты и поведешь ребят.
      Вот этого Ваня не ждал. Это уж совсем не в кассу. Он вообще воевать не собирался. Он, как всегда, трофеи подбирать рассчитывал.
      Но благоразумно промолчал. Сидор Большой отличался патологической подозрительностью. И если кому хоть чуть не поверил - все, вот только что был человек и уже нет его.
      - Что для этого перехода нужно?
      - Да ничего, кроме фонарей. Из расчета один на десять человек.
      - А по времени?
      - В целом? Ну, сосредоточиться на шоссе, там лесок небольшой, просочиться внутрь, по Пещерам минут сорок - час, если со сноровкой... Думаю, часа три на все про все.
      - Ладно, Ваня, мы посоветуемся. Решим. А ты про Серого не забудь. Одно другому не помеха. Даже наоборот.
      - Нашел я человека. Сегодня к Серому отправлю.
      А вот как? - об этом Ваня сгоряча не подумал. Сбежала Юлька и... вернулась, передумала. Ей под арестом милее, да? Ладно, об этом потом. Может, сама что сообразит. Если согласится... Куда она денется?
      - Что задумался? - оторвал от мыслей Сидор Большой. - Думать поздно, Ванятка. Действовать пора. Помни наказ, что тебе люди дали. Знай: у кого память короткая, тот и живет недолго.
      Ваня вернулся в терем не таким веселым, как уезжал. Не светило под землю лезть. Хорошо - не заблудишься, а если Серый на выходе будет ждать? С пулеметами вот с такими коробками? Да вот такого калибра? Нет, эту радость надо проверить...
      - Юлька, - сказал Ваня с порога, - ты в город можешь вернуться?
      - Зачем? - Юлька удивленно распахнула глаза.
      - Вот так вот надо, - ребром ладони по горлу, - для нас с тобой.
      - Вань, меня ж там каждая собака знает. - "Каждый кобель", - подумала.
      - Юлек, лапочка, - начал издалека, осторожно, - дело очень важное. Нужно кое-что разузнать, уточнить...
      - Может, мне и Серого заодно убрать? - со злостью ляпнула Юлька.
      Ваня сел на подлокотник ее кресла, притянул Юльку к себе, начал долго и больно целовать в губы.
      Вот только не это...
      - Пусти. Мне нельзя сегодня. У меня это... критические дни.
      Да, Ваня, что-то странно сегодня колесо судьбы вертится - то туда, то сразу обратно. Поманит хорошим - и прочь.
      Он встал, закурил, прошелся по комнате, остановился у окна. Глухо заговорил:
      - Слушай, Юлек. Мне вся эта кавалькада надоела. Хочу отсюда слинять. Насовсем и подальше. Вместе с тобой. Я не все потерял, не думай, припас у меня имеется. И здесь, неподалеку, и там - за кордоном. Поедешь?
      - Но чтоб все путем, - поставила Юлька условие. - Шлюхой с тобой не поеду, только женой.
      - А вот чтобы все путем было, чтобы верняк получился, нуж но здесь дело доделать. Серого убрать и банду его из города выкинуть. Без этого мне... - поправился, спохватившись, - без этого нам не уйти. Братва нас всюду достанет, хоть в Израиле, хоть в Америке.
      - В Израиль не хочу, - машинально сообщила Юлька, внимательно рассматривая маникюр, - хочу в Шотландию, посмотреть, как там мужики юбки носят. - И вдруг врубилась. - Постой, ты серьезно насчет Серого? И не вздумай! Ты к нему и близко не подойдешь. За него не только его волчары злобные, за него весь город. Разорвут.
      - А если ты к нему подойдешь, а?
      Юлька откинулась на спинку кресла, вжалась в нее.
      - Ваня, мне шестнадцать лет, ты что?
      Ваня молча пошел к дверям, на пороге остановился, сказал через плечо:
      - Однако подумай. За его голову наши паханы большие бабки дают. Помолчал. - А за твою - нет. - Вышел и запер снаружи дверь.
      - Садись, Проша, давно не виделись. Какие новости?
      - Вот новости, - усмехнулся Прохор и положил на стол мятые листки из тетрадки в клетку. - Гражданин Пичугин принес в редакцию статью, обличающую произвол городских правоохранительных органов. В твой адрес тоже неслабо выдал. Почитай, может, что новенькое о себе узнаешь.
      - А что тебя смущает? - спросил я, прочитав "статью". - Он все правильно написал, правдиво. Публикуй.
      - Ты обратил внимание на последнюю фразу? "А дальше как жить?"
      - Вот за этим я тебя и позвал. Обстановка, Проша, резко обострилась. Со дня на день бандюки всего района бросятся на город. Чем это кончится, не знаю. Мне обещали помощь из Москвы, но, боюсь, она опоздает...
      - Ты к чему это все? - насторожился Прохор.
      - К тому: собирайся, забирай Ляльку и - на каникулы, подальше отсюда. Вы мне самые близкие люди, я не могу вами рисковать. Да и спокойнее мне будет.
      - "Вот еще", скажет Лялька и будет права, - последовал ответ. - Мы вместе начали такое дело, поверили тебе, пошли за тобой, а ты... Нет, Леша, мы с тобой до конца. И, сказать по правде, у меня уже нет сомнений в нашей победе. Сколько этих бандюков? - Я пожал плечами. - Вот именно. А за нас весь город. И уже полрайона. А скоро - вся страна. Не ожидал твоего малодушия.
      Ишь ты, какой мужчина. Кавалер!
      Но мне не было стыдно, что я его провоцирую. Первым делом, стало быть, самолеты...
      - У меня мало сил, Прохор. Трудно будет удержать город.
      - А воинская часть? Ты же вроде договорился с командиром?
      - Колеблется полковник. Мнется. И я его не осуждаю.
      - Да даже без него... Я прошелся сегодня по Набережной - просто неприступный бастион.
      - Да, но на весь бастион, а это почти километр, я вынужден буду рассредоточить целиком наш гарнизон. Даже учитывая ополчение, не густо получится. Я вот что придумал, - это не я, правда, придумал, а Майор, будем держать в резерве транспорт, и как только на каком-то участке станет горячо - мигом перебросим туда дополнительные силы.
      - Вот видишь, Серый, - обрадовался Прохор. - Ты не только великий тактик, но и великий стратег! Отобьемся!
      - Ага, - вяло признался я, - великий стратегический тактик... Юлька от меня сбежала.
      - Как?
      - Так. Отошел в кустики при дороге, а она оторвала дверцу от машины, так с дверцей в лес и ушла.
      Прохор пожевал губами под бородой, отчего у него смешно задвигался нос.
      - Она... Она располагала какой-нибудь информацией?
      - Вряд ли. Ну что-нибудь о гарнизоне Замка, о распорядке- ничего серьезного.
      - Вот видишь, - укорил со значением, - а ты ее опекал, перевоспитывал.
      - А как твой подшефный? - улыбнулся я. - Какие успехи?
      - Разительные перемены. Читает классику. С упоением. Правда, волнуется за меня, - это он очень тепло сказал, с мужской гордостью, - вообще за нас, - это соврал нещадно, - за исход наших предстоящих сражений.
      - Ну ты успокой ее. Скажи, Серый, мол, сделал все, чтобы укрепить город. Ни одна вражеская нога не ступит на его старинные камни.
      - Иронизируешь? - надулся Прохор.
      - Над собой. Иди, свободен. Статью публикуй. Откомментируй соответственно. И подборочку писем рядышком дай, нужного содержания. Ну не мне тебя учить.
      - Вот именно.
      В двери щелкнул ключ. Юлька, сидя в кресле, успела проснуться и сделать вид, что провела это время в тяжких раздумьях. И ей оставалось только разрешить последние сомнения и со смятением всех чувств принять решение.
      - Что надумала, Юлек? - Голос Вани был ровен. Холодной такой ровностью, нулевой. Чтобы от этого нуля качнуться в следующий момент на тепло или холод. На одобрение или угрозу.
      - Вань, признайся, погубить меня хочешь? Я ведь пистолет только в кино и в твоих руках видела.
      - Надюха! - весело заорал Ваня. - Накрывай нам стол. Юлек, какой погубить, я без тебя жизни не вижу! Какой пистолет? Дам тебе коробочку, меньше сигаретной, кнопочку нажмешь, под крышку стола ее - и все, до свиданья, мол, товарищ Сергеев, я подумаю над вашими словами, они упали мне прямо в душу. И пошла себе - полчаса у тебя в запасе.
      - А женишься, точно?
      - Хоть завтра.
      - А баксы за Серого - мои? Личные?
      - А чьи ж еще? Твой капитал. В Шотландии в банк положим. Рядом с моими. - Посторонился, пропустил Надежду с сервировочным столиком.
      Юлька внимательно оглядела Надежду, перевела взгляд на Ваню, потом оценила стол.
      - А Серый говорил, что у вас здесь женщин нет, - с намеком, когда Надежда вышла.
      - А, - отмахнулся Ваня, - она не женщина. Порченая.
      - А Серый говорил, что вам жрать нечего.
      - Это кому как, - засмеялся Ваня. - А не говорил Серый, когда у тебя критическим дням конец?
      - Вот вернусь с задания... - пообещала кокетливо, с какой-то уколовшей Ваню двусмысленностью. - Тогда посмотрим.
      - Ну, - Ваня поднял рюмку, - за наш успех. За Шотландию.
      - Вань, - Юлька ретиво взялась за угощенье. - Самое главное - как же я к нему вернусь? Не поверит.
      - Думал уже, - признался Ваня. - Вопрос есть.
      - И я думала, - призналась Юлька. - Вопроса нет.
      - Придумала?
      - Там, в городе, Наташка наша вовсю гужуется с этим, с писателем. Он у Серого главный помощник. Все старается Наташку перевоспитать, порвать с ее позорным прошлым.
      - Ну?
      - Неужели не понял? Серый знает, куда я рванула? Нет. А рванула я обратно в город. Спряталась у Наташки - единственный близкий человек, старший товарищ. Дурному не научит. Приведет меня к Серому: простите дурочку, она все осознала, больше не будет. Хочет жить достойно рядом с вами.
      - Ты умная стала.
      Вздрогнула Юлька от этих слов.
      - Ты где ее подобрал? - спросил Ваня у Егеря, зайдя в его флигель.
      - Своими глазами все видел. Серый отлить вышел, она и рванула.
      - Так ты рядом был? - взвился Ваня голосом.
      - Во, вот так, метров сто, - испугался Егерь.
      - Что ж ты его, мудила, не шлепнул?
      - Ага, шлепнул, - сдуру соврал Егерь. - Он сам в бронике, а за ним вплотную "уазик", ментами набитый. А у меня в двух стволах бекасинник.
      - Охотничек! Ладно, сегодня Испанку в город проводишь.
      - Нет вопроса.
      - Есть вопрос. Если будешь дорогой лапать, без яиц останешься. Она на тебя жаловалась.
      - Вот бл...
      - Что?
      - Блин, говорю. Клевещет.
      - Надя, маму не пора навестить?
      - Вам что-нибудь надо в городе?
      - Побудь денек. Посмотри там по сторонам. Что увидишь- расскажешь. Денег дать?
      - У меня есть.
      - Ну собирайся. Втроем пойдете. Санек проводит. А Семеныч где, что-то не видно сегодня?
      - С Губернатором напились. Спят оба.
      Итоги перед боем
      - Депутация к вам, - распахнула двери Лялька.
      Широко распахнула. Иначе бы застряла депутация. Со своими дарами.
      Явились: дед Одиноков (той самой Леночки дед, которую Махмуд в заложники брал) и сопровождающие его лица - два седобородых мастера и стайка юных, хорошеньких и бойких учениц.
      С собой внесли: громадную, расписанную яркими цветами ложку с меня примерно ростом; громадную матрешку ростом с Ляльку и удивительно схожую с ней веселым, плутоватым лицом; очаровательную кадку, всю в фигурных кованых обручах.
      - Ложку Пилипюку отдадим, да, товарищ полковник? - подозрительно щебетала Лялька, рассаживая гостей.
      Я на нее цыкнул, бровями пока - ноль реакции.
      Одиноков встал, откашлялся.
      - Уважаемый Алексей Дмитриевич, у нас сегодня радостный вдвойне день пошла из нашей мастерской первая продукция...
      - В кадку пальму посадим, да, товарищ полковник? - распоряжалась Лялька все дальше.
      А Одиноков продолжал. Дуэтом шли.
      - ...И в этот знаменательный день мы хотели бы выразить вам свою признательность за вашу помощь в возрождении народных промыслов в нашем славном городе, за надежную его защиту в вашем лице от преступных посягательств бандитских элементов... - завернул старик.
      - А матрешку я в приемную заберу, не возражаете, товарищ полковник?
      - Две матрешки в одной комнате, - не выдержал я, - перебор будет, слишком пестро. - И распорядился: - Одна здесь останется, другая - налево кругом и шагом марш в приемную.
      - ...Поздравить вас, пользуясь случаем, с днем рождения и вручить вам скромные образцы нашего, так сказать, народного рукомесла...
      - С каким днем, простите? - не понял я, провожая многообещающим взглядом нашкодившую киску. Вспомнил - она такой финт уже опробовала, понравилось, стало быть.
      - С днем вашего рождения, - удивленно повторил Одиноков.
      Я не стал его разочаровывать. Ну, подумаешь, на полгода раньше...
      - ...И мы хотим пожелать вам - вот этой полной ложкой хлебать все удовольствия жизни, и пусть эта кадка всегда будет полна добром и достатком, ну а матрешка, что ж, большого вам, так сказать, потомства, вы человек холостой, у вас все впереди...
      Что у меня впереди - я знаю: трепку хорошую Ляльке задам.
      В своем ответном слове я выразил благодарность за теплые слова поздравления, за прекрасные, с глубоким смыслом, подарки, подчеркнул, что очень тронут таким вниманием, и предложил торжественную часть завершить деловым разговором.
      В конце его я поинтересовался ученицами, нет ли с ними определенных хлопот.
      - Молодцы девочки, - расцвел Одиноков, а девочки расцвели от этих слов еще больше. - Достойная смена. Вот только кокетничают с моими стариками в рабочее время. Но это пройдет, с возрастом.
      Это вряд ли пройдет...
      - Иди сюда! - рявкнул я, когда депутация отправилась к своим рабочим местам кокетничать и возрождать.
      - Не пойду, - донеслось из приемной. - Ругаться будете.
      - Допрашивать.
      - Штаны снимать? - горько вздохнула.
      - Не обязательно. У меня ремень хороший, через штаны достанет.
      Вошла, потупилась.
      - Что ж ты меня не поздравишь с днем рождения? Хоть бы открытку на стол положила.
      - Ну, Алексей Дмитриевич, - заныла Лялька, - они все время звонят, на прием к вам просятся, все спрашивают, как вас порадовать... А у нас свадьба скоро. Подарки нужны, то-се.
      - Что ж, мы на свадьбу денег бы не нашли?
      - Вы скряга, Алексей Дмитриевич, - осмелела, - вы каждую народную копейку считаете... На стол бы, конечно, выделили, а на подарок...
      - А, может, я бы им дом губернаторский подарил?
      - Дом вы решили княгине вернуть, чтоб там образцовый светский салон был.
      Все знает!
      - Кстати, кто женится, не ты ли?
      Ошарашила:
      - Юлька за Филипка хромого выходит. Не знали, что ли?
      Куда мне до тебя.
      - Что ж ты мне раньше не сказала? - Разве б я тогда допустил этот побег!
      - А вы не волнуйтесь. Юлька уже в городе, у Наташки прячется.
      Отлегло. Явился киллер мой долгожданный.
      - Ладно, иди. Я тебя простил. За добрые вести. Но впредь...
      - Уж и не знаю, как получится, - вздохнула как матрешка,- у нас ведь народ молодой, еще три свадьбы намечаются...
      Я молча и грозно расстегнул ремень - Лялька выскочила и захлопнула дверь. И из-за двери крикнула:
      - Вас дежурный по Горотделу спрашивает, соединить?
      - Товарищ полковник, квартирного вора задержали, прямо на месте...
      - Ну и что? Мне ему передачку принести?
      - Извините, товарищ полковник... Но вот у начальника какие-то сомнения. Просил вас подъехать.
      Когда же это кончится?
      - Вы, может, помните того пожилого грузина, что деньги на выкуп сдавал? Еще он с Лялькой спорил... Он шашлычную держит, серьезный такой мужик, здоровый. Дома у себя жулика застал, насовал как следует, в ванной закрыл и в милицию позвонил. Парня допросили, обстоятельства разобрали что-то не вяжется одно с одним.
      - Что именно?
      - Первое: забрался в квартиру, когда там находилась граждан ка Пеладзе, супруга хозяина. Она - на кухне, он, значит, по углам шарит. Второе: следов взлома нет, ключей и отмычек у подозреваемого - тоже нет.
      - Как объясняет?
      - Просто: дернул дверь наудачу, а она не заперта. В наше-то время! Но третье, вот главное, он в домашних туфлях хозяина был. Пояснил: разулся, чтобы не топать, а потом, в панике, свою обувь с хозяйской перепутал, когда тот в неурочный час домой вернулся.
      Вот именно. В неурочный час.
      - Ты говоришь, грузин пожилой?
      - Пожилой. Но в соку еще.
      - А супруга?
      - Молода, красива.
      - А жулик?
      - Молод. Но красив ли, сейчас сказать трудно. По причине побоев.
      - Понятно.
      - Но ведь парень сознался. Признал, что намеревался совершить кражу. И доказательства налицо.
      - Какие?
      - Вещи ценные успел в чемоданчик собрать.
      - Какие вещи, хозяйкины небось?
      - Ну правильно догадался: лифчики красивые, колечки золотые и с камушками, сережки, косметичка, костюмчик ненадеванный.
      - Давай-ка его сюда. И вдвоем нас оставь...
      Да, не знаю, был ли этот парень красив, но больше красивым никогда уже не будет - усердно грузинище постарался.
      - Доигрался? - спросил я сразу.
      - Я вас не понимаю.
      - А я твою любимую не понимаю. Ей - сохраненная честь, тебе - тюрьма.
      Парень помолчал.
      - А вы как бы поступили на моем месте?
      - Я по чужим женам не ходок, своих хватает.
      - Я не мог по-другому. Он бы ее убил, если бы догадался, очень ревнивый. Мы бежать хотели.
      Это я понял, по чемоданчику с лифчиками.
      - Что делать будем? Тебе хороший срок светит. А по моему Закону о неприкосновенности жилища - вообще высшая мера.
      - Чистосердечное признание, - он с трудом улыбнулся разбитыми губами, - суд его, надеюсь, примет во внимание.
      - Глупо. Я не могу этого допустить.
      - Другого выхода нет. Вам трупы нужны?
      - Давай так. Я тебя отправлю в какой-нибудь подшефный колхоз, поживешь там. Может, за это время твоя любимая догадается мирно с грузином разойтись. Без ревности, понимаешь: ну любит она грузинскую постель, да не любит грузинской кухни. А потом вдруг встретит тебя, и вы поженитесь... Но я бы с ней судьбу свою не стал связывать. Об этом подумай. Договорились?
      - А мужу что скажете, он же будет интересоваться?
      - Скажу, что расстрелял тебя. Пусть его совесть помучает. А что он тебя отлупил, что ж, то его право. Хотя он об этом и не знает...
      Вот я и говорю: каждый должен быть на своем месте - муж на своем, любовник - на своем.
      Выходя из Горотдела, увидел подъезжающий автобус, набитый задержанными парнями.
      - Откуда дровишки? - спросил я Волгина.
      - Из леса, вестимо. Рэкетмены сельские. По нашей схеме крестьяне сработали. Двоих "парламентеров" прищучили, вся банда карать явилась. А мы их уже ждали.
      - Неужели сдались без боя? - усмехнулся я.
      - Сдались. Да еще вопили: "Дяденьки, не бейте! Больше не будем!"
      - Не будут...
      Я вернулся в Замок.
      - Давай мне Пилипюка, - это Ляльке, сидевшей за столом в приемной.
      - А он уже заходил, я велела, чтоб попозже. - И в дверь за моей спиной: - Входи, тебя полковник ждут-с!
      - Мне сапер-минер хороший нужен, - сказал я Пилипюку,- есть у тебя?
      - Васька Ламбада.
      - Что у вас за страсть к блатным кликухам?
      - Та ни, Митрич, он вже к нам с ней прийшол.
      - Веди сюда.
      Василий на вид оказался простоватым парнем из старой деревни русоволосый, голубоглазый, плечистый.
      Я протянул ему коробочку с кнопкой, что отдала мне Юлька.
      Он шарахнулся от нее, как рыжий Бакс от мышки.
      - Осторожно, товарищ полковник! Где у вас к ней другая деталь?
      - Другой не было, только эта.
      Он взял у меня коробку, легонько вскрыл, что-то вынул - и только тогда задышал нормально. Пояснил:
      - Это само ВУ, товарищ полковник, а к нему должен быть замедлитель, на тридцать минут. Они вот так вот соединяются и все- через тридцать минут реле сработает и ударит по кнопочке. - И улыбнулся добродушно: - Холодно стало, товарищ полковник?
      Не пойму даже, может, и жарко. Я ведь это ВУ полдня в кармане таскал. А Юлька! Везучие мы с ней. Но я ей об этой Ваниной подлости не скажу - она у него последняя, гад буду!..
      Так, с этим все, пора, стало быть в командировку, в подполье, точнее. Юлька свое дело "сделала", мне свое делать.
      И я сказал Ляльке:
      - Полковник Сергеев срочно заболел. Дня на два. Можете давать по радио бюллетень о состоянии его здоровья. Но не увлекайтесь - результаты анализов не сообщать, только температуру, пульс и давление.
      - Сухпай, батарейки, спальные мешки?
      - Откуда ты знаешь?
      Вернувшись в терем, Надежда сообщила Ване Заике хорошие новости.
      Во-первых, подтвердила факт строительства оборонительных сооружений вдоль берега реки и оборудования пулеметных гнезд, а также обучения добровольцев из числа горожан (не густо, знать, у Серого с бойцами).
      Во-вторых, куда-то исчезла Юлька. Последние следы ее обнаруживались в доме у Натальи, откуда они вместе, по непроверенным данным, отправились в Замок. Из Замка Наталья вернулась одна и отвечать на скромные, случайные вопросы Надежды решительно отказалась.
      - А что Сергеев? Что о нем слышно? - спросил Ваня о главном.
      - Ничего не удалось узнать, - огорченно повинилась Надежда. Разговоры идут такие, что он вроде заболел. А толком ничего не известно.
      - Понятно, - улыбнулся Ваня. - Триппер подхватил.
      И отправился с докладом о проделанной работе в Куровское, к Сидору Большому.
      Вернувшись инкогнито из экскурсии с юным проводником по подземным галереям, я снова вызвал Ваську Ламбаду, поставил ему задачу, показал точки на схеме.
      - Все понял?
      - Все, товарищ полковник. Теперь на местности надо посмотреть, руками потрогать. Ну и прикинуть - сколько чего и как.
      Явился Прохор, встревоженный и несколько смущенный, как нашкодивший посреди комнаты щенок.
      Обменялись новостями, мнениями.
      - Что будем делать, командир?
      - Сражаться. До победы.
      - Тогда поднимай красный флаг, - как-то жестко, будто в этом было что-то личное, сказал Прохор.
      - Что вы меня все в большевики записываете?
      - Ты уроки истории любишь... А знаешь плохо. Ни при чем тут большевики. - И пояснил снисходительно к моей серости:- В давние годы пираты Карибского моря, идя на абордаж, поднимали на грот-мачте красный флаг в знак того, что пощады никому не будет.
      - У нас грот-мачты нет.
      - На "Беспощадном" поднимем. У него антенна длинная.
      - Ну разве что... Как личная жизнь?
      - А ты уже знаешь?
      - Что именно? Неужели счастливым отцом готовишься стать? - И упредил: - Невыносим, прости.
      - Не в этом дело, Леша. Похоже, ты опять прав. Наташа ушла...
      - К другому? Или, точнее, к другим? - Я не собирался жалеть его.
      Но Прохор и не нуждался в этом. При всех его моральных фантазиях он был человеком неприлично честным.
      - Можешь расстрелять меня, - глухо молвил, - но я был преступно откровенен с ней. Она очень многое знала о наших делах и планах. От меня.
      - Твое счастье, что ты знал не очень много. А очень многое из того, что ты знал, не соответствовало действительности.
      - Ты использовал меня для дезинформации противника! - он выкинул вперед обличающий перст, коим едва не попал мне в глаз. - Тебе должно быть стыдно! - Палец принял вертикальное положение.
      - Вот еще! Ты делал свое дело, я - свое. Спрячь кулачки. Я тебе медаль дам. Или в Сибирь за подругой пойдешь?
      Прохор посопел угрожающе, выпустил гневный воздух (хорошо, что через ноздри) и подвел черту:
      - Ты опять прав: проститутка и блядь - суть категории различные.
      Ну, положим, так витиевато я сказать не мог...
      И опять Серый ушел в подполье, по болезни. Вместе с Василием по псевдониму Ламбада.
      - А чего ты себе такую иностранную фамилию взял? - поинтересовался я, когда мы углубились в холодные недра горы.
      - Да батька, дурак старый, наградил, - охотно пояснил Василий. Приехал ко мне в часть, еще по первому году, вечером в солдатском клубе стали телевизор смотреть. А там танцы казали, конкурс. Ну и эту самую ламбаду.
      Батька и заржал во весь бас. Во, говорит, Васька, а я и не знал, что это дело ламбадой зовется. Мы эту самую ламбаду еще когда с твоей мамкой бацали, на ее крыльце, как стемнеет. Тебя так и сламбадили. Токо у нас это по-другому называлось.
      Ну, ребята и подхватили. Так прилипла эта ламбада, что меня старшина два раза в ведомость под ней заносил, ровно фамилию. И куда ни переведут, даже в другую часть - она за мной. Натерпелся. А потом привык. Теперь нравится, - заключил с гордостью. - Ни у кого такой нет.
      За интересным разговором вышли на "развилку". Василий облазил все три выхода из Пещер; действительно, все камни руками потрогал, бормоча под нос какие-то новые для меня слова вроде той же ламбады.
      - Теперь совсем все ясно, товарищ полковник. Сколько вы мне людей дадите?
      - Сколько скажешь.
      - От срока зависит.
      - Сутки.
      - Сделаем. А вообще, не люблю я эти горы рвать. С домами, к примеру, проще. А тут никогда не знаешь, что получится. Да еще река рядом. Рванешь чуть не так, воду поднимешь...
      - Э, Василий, уж делай с гарантией. Мне не надо, чтоб ты город затопил.
      - Да я понимаю, товарищ полковник, что вам надо. А вот что получится...
      Кокетничает Васька своим умельством. Я ведь видел, как чутко он мужицкими пальцами каждый камешек изучил. Каж дую трещинку в монолите скалы проверил. И даже цветными мелками что-то пометил.
      Раздав срочные распоряжения, я закрылся в кабинете. Наедине с собой.
      Была нужда перед решающим днем мысли собрать, чувства обновить, что-то позади оставить, что-то впереди засветить - это как перед боем, по обычаю, рубаху на чистую сменить.
      Что ж, кое-что, однако, сделано.
      Экономическую базу преступности я подорвал, в городе в основном наладилось производство, искоренены все криминальные и полукриминальные виды бизнеса. Организованную преступность днями окончательно добью. Проституцию - это социально-криминальное зло - истребил. Милиция моя, очистившись от всякой скверны, работает по петровскому принципу: "В службе - честь!" Горожане активно включились в поддержание общественного порядка. Развернулась работа с молодежью. Городская власть - под контролем трудящихся. Да и не нужен ей этот контроль, порядочные люди в нем не нуждаются.
      Да, вот еще. На днях проверил, как функционируют мои "подведомственные" пенитенциарные учреждения.
      Там, конечно, нам с начальством повезло. Опять же Петр I: "Тюрьма есть ремесло окаянное, и для скорбного дела сего зело истребны люди твердые, добрые, веселые".
      Теперь зона работала дифференцированно: на перевоспитание одних и наказание других. Идея раздельного содержания осужденных за насильственные и ненасильственные преступления, отделения молодежи, изоляции рецидивистов и "законников" себя полностью оправдала.
      Медики и психологи выделили группу осужденных с врожденными преступными наклонностями - их еще более надежно изолировали, мягко говоря.
      Да и общее впечатление было неплохое: заработал Завод сельхозмашин - выпускал сеялки-веялки, вошли в строй столярный и инструментальный цеха, где осужденная молодежь приобретала мирные специальности и привычку к труду, велось строительство дополнительных бытовых помещений.
      Приемлемый быт, питание - как в пионерлагерях далеких лет, хорошее медобслуживание. Разбили приличный огородик, даже теплички поставили. Крольчатник и курятник завели. Строили свинарник и коровник. Но все это для тех, кто честно работал.
      Кстати, когда отделили "законников" от общей массы, они быстро завяли. Без "мужиков" вору не прожить. Попробовали было еще двое качать права, объявили голодовку. Но голодали не долго. Никто их не подкармливал нечем было, никто их не уговаривал - незачем. Сделали вывод: лучше сдохнуть от работы, чем от голода.
      Была, правда, спонтанная и нерешительная попытка бунта, но ее подавили расчетливо, решительно и жестоко.
      Словом, воры начали работать - их стали кормить. По принципу: что наработал, то и поел. И заинтересованность в труде появилась, выработка стала расти. Как странно, да?..
      Оставались, конечно, и нерешенные вопросы. Что удивительного? Их ведь двести пятьдесят.
      Один из них - проблема пьянства и алкоголизма. Своей волей я решил восстановить упраздненные властью ЛТП, но нового типа - тюремного, по опыту наших предков. Но руки пока до этого не дошли.
      Но все, что сделано, что начато - это день вчерашний. А вот будет ли у этих дел день завтрашний - кто знает? Уроки истории убедительно говорят, что многие прекрасные начинания так и канули в Лету, не доведенные до конца. В отдельно взятой стране...
      В этот самый момент моего душевного смятения верная Лялька забарабанила каблуками в дверь.
      - Что опять?
      - Товарищ полковник, - официально почему-то, - к вам руководитель Контрольной группы.
      Сердце упало - давно уже не тревожила меня Алевтина своими кляузами. Неужели ее девчонки опять какого врага ненасытного обнаружили в моем строю?
      - Что у тебя, Алечка?
      Не приняла дружеский тон. Плохо.
      - Докладная, Алексей Дмитриевич.
      Ну вот, не зря сердце падало.
      - В двух словах.
      - О необходимости упразднения Контрольной группы.
      Вот это номер!
      - Обоснование.
      - В докладной об этом подробно говорится. Со ссылкой на анализ изменившейся обстановки. Динамику точно не помню, прочтете, но примерно так: в первую неделю мы выявили троих недобросовестных сотрудников - это еще отрыжка прежних кадровых подходов и застарелой коррупции; затем - еще двоих, эти лица проникли к нам из преступной среды с определенными целями. Потом пошли какие-то мелочи, вы помните, я докладывала. И вот уже довольно значительный срок - ни одного человека, злоупотребившего служебным положением, опорочившего звание работника милиции.
      - Чем ты это объясняешь?
      Алевтина ткнула папиросу в пепельницу, пожала плечами, тряхнула седой головой.
      - Людям нравится работать честно. Условия для этого созданы.
      Ну что ж, это бывает. И гораздо чаще, чем мы думаем.
      - А что с девчонками будем делать?
      Алевтина улыбнулась.
      - За них не беспокойся. Они все замуж выходят, за твоих парней.
      - Ты их для этого сюда и привезла? Сознайся. Для этого и группу ликвидируешь? Понятно: не будут же они на своих мужей стучать.
      - Не увиливай, Леша, - опять улыбнулась. - Принимай решение.
      - Не дави. Вот докладную прочитаю, тогда решу, - и уложил материал в самый дальний ящик письменного стола.
      - Ну, Алексей Дмитрич! - взвыла за дверью Лялька. - Ну идите же в зал! Ну вам же ужин оставили!
      В Рыцарском зале - совет да любовь. По разным, правда, углам. В одном ребята магазины патронами снаряжают, в другом, у рояля (откуда он взялся?), за которым томно музицирует княгиня, девчонки млеют. У камина шепчутся о своем Юлька с Филипком.
      На дальнем конце общего стола - оставленные полковнику Сергееву объедки. Вокруг них делает алчные круги Пилипюк. Но я его надежды сразу порушил - от ужина в его пользу не отказался.
      Разочарованный хохол побрел к роялю, прислонился к девушкам:
      - Я извиняюсь...
      Княгиня дала бурный аккорд, подняла на него глаза - ровно в лорнет смерила.
      - Пилипюк, хохол смиренный, что за "извиняюсь"? Когда ты запомнишь, что себя извинить нельзя? Другие тебя извинить должны. Ты понял?
      - Як же - дюже просто.
      - И ложкой ты в стакане бренчишь, как трамвай на базарной площади. А борщом хлюпаешь - это же целый прибой на рифах! Мне из дома слышно, когда ты обедаешь. Ось, говорю себе, хохол снидать усевси, и мне пора.
      - Тю! Ваше сиятельство, кто ж борщ шепотом кушает? Весь смак пропадае. Гляну, как вы ложку целуете, - плакать хочется за вас. Все равно что горилку под одеялом пить. - Потянул лапы к девчонкам. - Или гарну дивчину в зимней свитке обнимать. Я извиняюсь...
      - Иди отсюда, - совершенно не по-светски послала его княгиня и вновь уронила руки на клавиши. - Вот таких муравьи и кусают. За жало.
      Стемнело. Дрова в камине догорели, играли розовые нежные огоньки. За окном повис холодный месяц. Где-то вдали, до сих пор не знаю, в каком углу, гулко забили часы.
      Вошел Майор, стуча каблуками.
      - Отбой, товарищи.
      С рассветом из Куровского вышла колонна - в основном джипы и микроавтобусы. Во всех окнах - только морды и стволы.
      У Липовки небольшой хвост колонны отделился и свернул на терем. Это был отряд, который должен был повести на мост Семеныч.
      Но Семеныча от участия в операции отстранили. Вернее, он сам устранился: уже утром оказался мертвецки пьян. Его отряд возглавил Егерь.
      В тереме, кроме Семеныча, остались Губернатор (тоже пья ный), Надежда и охрана - четверо тех самых парней, к которым у Надежды был большой счет. Они-то уж об этом давно забыли, помирились ведь.
      К семи часам колонна сосредоточилась в роще, неподалеку от горы. Выгрузились, побрякивая оружием, поругиваясь, поеживаясь от утренней свежести. Построились, потянулись рощей к дороге, сбивая холодную росу с травы, прибивая ее берцами к земле- ровно стадо бизонов протопало. Вел отряд Ваня Заика...
      Я сидел, как сыч, в Замке. Осуществлял общее руководство и координацию действий двух наших подразделений - Майора и Волгина. Майор со своими людьми контролировал Набережную, Волгин со своими - выходы из Пещер, на всякий случай.
      В семь часов пошло первое сообщение:
      - Колонна прибыла, двадцать пять машин, бойцов общим числом - около двухсот. Направились к Пещерам.
      Семь сорок пять:
      - Отряд, стволов на двести, пересек дорогу, движется к подножию горы.
      Восемь пятнадцать:
      - Сосредоточились у входа в Пещеры, разобрались на группы. Первая пошла... Вторая...
      Восемь тридцать:
      - Десятая группа скрылась... Все. На входе двое остались. Взять их?
      - Не обязательно.
      - Вас понял. Жду сигнала.
      Я не сводил глаз с циферблата. Лялька, зараза, все время дергала меня за рукав: что, мол, тянешь, полковник?
      Жду-с! Терпение, Лялечка, киска, как говорит княгиня...
      Вот и пора. Я глубоко вздохнул.
      - Первая точка. Акция!
      - Вас понял!
      Взрыва я не услышал. Услышал стрельбу на Набережной.
      Когда далеко позади прогремел взрыв и пророкотало, будто лавина сошла, когда докатилась горячая волна, ударила в спины, Ваня все понял и панически заорал:
      - Вперед! Бегом!
      Ну где там бегом. На четвереньках-то не больно побегаешь.
      - Вторая, третья, четвертая! Акция!
      - Вас понял! Вас понял! Вас понял!
      Вот такая вот ламбада...
      Взрывы на выходе из Пещер прогремели почти одновременно. Отбросили волной тех, кто шел впереди. Ваню сильно ударило в спину, он не удержался на ногах; сидел, разбросав ноги и руки.
      Отстучали падающие камни, замер шорох ссыпавшегося по стенам песка. Тишина настала.
      Ударил Ване в глаза луч света. Кто-то наклонился к нему.
      - Завел, падла? - Это были последние слова, которые он услышал.
      Я сунул рацию в карман, схватил автомат и побежал на Набережную. Следом за мной вылетели из ворот Замка две подружки - старая да малая.
      Старая дергала из рук малой ее автомат и пыхтела:
      - Лялечка, киска, я буду сестрой милосердия, но с оружием в руках!
      - Шла бы ты домой, Пенелопа! - вдруг гаркнула киска.
      А что? Вполне по-светски.
      Но повоевать им обеим не пришлось.
      Подразделение противника, которое пыталось форсировать реку, встретило сокрушительный отпор с фронта и почти одновременно с тыла, где ударил по нему засадный полк полковника Василевича.
      Те из бандитов, что не пали под огнем, бросились в воду и, спасаясь, поплыли по течению. Но это им мало помогло. Фронт мы держали на большом протяжении, поэтому их легко вылавливали и вытаскивали на берег. А то и не вылавливали. И не вытаскивали. Чтоб их больше не было. Уж профессор Кусакин, со своей винтовкой, наверняка брезговал.
      Ну вот вроде и все. Майор со взводом поехал в Куровское, забрать паханов и доставить в город. Василевич расквартировался в Заречье. А я с Пилипюком и, конечно, с увязавшейся Лялькой отправился в терем, за Губернатором.
      Дорогой Лялька с хохлом все хвастались, как ловко мы победили. Я же тяжело думал о том, что победа эта - временная. Вот-вот должны нагрянуть каратели из Центра. Я, честно говоря, в своих первых планах рассчитывал столкнуть на подходе к городу правительственные войска с бандитскими. Не получилось: одни запоздали, другие на нас раньше пошли. А, впрочем, любой расклад закономерен. По принципу: сделал - отвечай.
      Пилипюк тормознул машину в виду распахнутых теремных ворот.
      - Останешься в машине, - приказал я Ляльке.
      А Пилипюк дальше пошел - заставил ее надеть бронежилет.
      Мы выбрались из машины.
      Шумели сосны, скрипела створка ворот, каркала на ней черная ворона. Пилипюк замахнулся на нее, она тяжело свалилась со створки и от самой земли взмыла на ближнюю сосну. Но, однако, заткнулась.
      Тут же загремели в тереме выстрелы.
      Мы рванули в ворота.
      Навстречу нам выскочил на балкон охранник, вскричал: "Серый!" и вскинул автомат. Кто-то метнулся из-за моей спины и принял очередь на себя. Пилипюк коротко ударил по балкону- парень выронил оружие и, перегнувшись, повис на ограждении. С головы его капало.
      Я поднял Ляльку на руки. Она дышала. Но трудно, прерывисто.
      Отнес ее в машину, положил на заднее сиденье. Пилипюк сунулся в окно:
      - Контузия, - сказал, - ударило и все. Жилет самый гарный. Ось нашатырь.
      Лялька завертела головой, стала отталкивать мою руку с флаконом, чихнула, открыла глаза. Чистые и ясные, как весеннее небо после дождя.
      - Теперь я должен на тебе жениться, - сказал я удрученно.- Ты кучу детей нарожаешь.
      - Что я - матрешка? - слабо улыбнулась. - Помоги броник снять.
      Стала расстегивать на груди свою прекрасную "белую ночь".
      - Ну вот, - проворчала, - накаркала Юлька, - все декольте теперь в веснушках.
      Хороши веснушки...
      - Лежи, - сказал я и вышел из машины.
      Пилипюк почему-то давился от сдерживаемого смеха.
      - Ты что? Копеечку нашел?
      - Митрич, не обижайся... Як подумаю, Лялька за вас пойдет, - и заржал от души, - вона, значит, под полковником буде?
      Ну ржи, хохол, хоть до отбоя. Я тебе за этот броник все, что сделаешь, прощу. И все, что пожелаешь, сделаю...
      - Зря смеешься. Пока генералом не стану - не женюсь.
      А про терем-то мы и забыли.
      - Хай його бис, - угадал мою мысль Пилипюк, - подпалю с запада, и усе.
      - Почему с запада?
      - А ветер оттуда.
      Но поджигать этот гадюшник не пришлось - вышла из терема наша Надежда: в одной руке винтовка, в другой - пистолет.
      - Привет, Серый, - сказала она, как всегда ровно и спокойно. - Вот и все.
      - Что там? - я кивнул на окна.
      - Там Губернатор спит.
      - А Козлов? Охрана?
      Надя пожала плечами, прислонила винтовку к крыльцу. Вынула обойму из пистолета, показала мне - пуста.
      Как это было.
      Семеныч проснулся в тот самый момент, когда мы подъезжали к терему.
      - Едут, - сказал один из охранников.
      Их в этой комнате двое было. Двое - наверху.
      - Кто? - буркнул Семеныч. - Вроде рано еще. И не должно бы...
      - Это... Это Сергеев! - пригляделся охранник и схватил винтовку.
      - Где? - взревел Семеныч. - Я сам! - вырвал винтовку, загнал патрон; встав на колено, положил ствол на подоконник.
      Надежда хладнокровно выстрелила ему в затылок. И сразу, не давая опомниться, свалила выстрелом того охранника, что был вооружен. Второй бросился на нее - не добежал. Распахнул дверь на свою беду третий, со второго этажа примчавшийся на выстрелы. Четвертого срезал на балконе Пилипюк.
      - Вот и все, - сказала Надежда, вытаскивая зачем-то из рук Семеныча винтовку.
      Верно: душегуб должен сам погибать от меча. А Семеныч? Что ж, именно ему положено было этих душегубов казнить. А он их спас, приостановил уголовное дело за нерозыском виновных лиц. Чтобы вместе с ними получить заслуженное. Вот я и говорю: каждому необходимо своим делом заниматься. А то ведь что получится?..
      - Да, а Наталью... тоже? - вспомнил я.
      - Вот еще! - И сюда попал наш крылатый оборот. - Я ее в туалете закрыла. Пусть посидит. И Кулька с ней.
      - А это кто?
      - Акулина, стряпуха.
      Ладно, пусть посидят дня два, самое им место.
      Мы собрали все оружие, которое нашли в доме, разбудили Губернатора.
      - Поехали.
      - Куда? - хмурился и хлопал пьяными в щелочку глаза ми.
      - В суд.
      - А ты кто такой?
      - Я? Новый губернатор. Вместо тебя.
      - Не имеешь права. Я - всенародно избранный. А ты? Я буду жаловаться... в Юнеску, - пошел, заплетаясь ногами.
      - Ось який, - хмыкнул Пилипюк, - памятник старины. Кому ты там сдался? В твоей Юнеске?
      Вечером в Рыцарском зале большой прием состоялся: участники сражения, члены Правительства, представители общественности, пресса.
      Ляльку на прием не допустили, уложили в постель, с ней остались Юлька и Филипок.
      - Лялечка, киска, - зашла княгиня. - Как ты?
      - Теть Маш, - повинилась Лялька, - извините, что я вас Пенелопой обозвала. Я очень за вас боялась.
      - Пенелопой... Подумаешь! Меня один военный знаешь как обозвал? нагнулась, шепнула на ушко.
      - Ну да? - У Ляльки глаза заискрились, вдвое больше стали. И обе расхохотались.
      - Мы тобой гордимся, - сказала княгиня, прощаясь. - А полковник теперь твой. Если он, конечно, порядочный человек.
      - Кто его знает! - философски заметила Лялька, разгляды вая, не стесняясь Филипка, "веснушки" на груди. - Порядочный человек если такое увидит...
      Княгиня поспешила утешить:
      - До свадьбы заживет, так у нас в Париже говорят.
      - У нас так же.
      Следующим утром я пришел в кабинет пораньше. В приемной было непривычно пусто, будто до этого здесь не одна Лялька сидела, а по крайней мере с десяток Лялек.
      Но в девять часов пискнул селектор. Я нажал клавишу приемной и грозно выдал:
      - Тебе кто позволил встать?
      - Это я, Алексей Дмитриевич, Юля. Я вместо Лялечки посижу, она мне все объяснила, я справлюсь.
      - Хорошо. Что там есть?
      - Полковник Василевич звонит из Заречья.
      - Соединяй.
      Полковник сообщил мне именно то, что я и ждал от него услышать. Но я надеялся, что это будет позже.
      - На шоссе, мне доложили, в двух километрах от города большое скопление техники. - Помолчал. Чтоб не все сразу выкладывать, пожалел, стало быть. - И живой силы. Судя по всему - крупное подразделение Внутренних войск.
      - Ничего не предпринимай. Будем ждать.
      - Парламентеров?
      - Да. Думаю, с переговоров начнут.
      - Кто знает... Может, сначала силу продемонстрируют. Для устрашения.
      - Здесь не бастион. Здесь мирные жители.
      - Леша, давай без наивности. Вспомни хотя бы Чечню.
      - Сравнил. Это совсем другое.
      - У них всегда что-нибудь другое найдется.
      - Что ты предлагаешь?
      - Я бы оповестил жителей. Предупредил о возможных... инцидентах, так скажем.
      - Тогда они ко мне за оружием придут.
      - Ну что? - вздохнул тяжко. - Ждем?
      - Ждем. И данные разведки все время сообщай мне.
      Ждали целый день. В городе, конечно, все стало известно. Началось брожение, митинги: научились за время "демократии". Но и за наше время кое-чему научились. И уроки истории вспомнили. Выбрали командиров, начали формировать отряды ополчения. Словом, тучи над городом встали.
      Пришлось взять эти процессы под свой контроль.
      К вечеру вышел на связь Василевич:
      - Машина, "уазик", к городу пошла. Водитель, два офицера. Встречай.
      Через десять минут "Беспощадный" доложил:
      - Товарищ полковник, до вас опять парламентеры. Два капитана ВВ. Сердятся.
      - Что ты им сказал?
      - Сказал, что вы сейчас не можете. Ужинаете. А после ужина курить будете.
      - Правильно. Пусть подождут. Я их дольше ждал. В город их не пускай.
      - Вот еще! - и здесь Лялькина лексика прижилась. - В город! Как же!
      К мосту я подъехал тоже на "уазике". Мог бы и "мерс" какой взять, из конфискованных. Да много чести - сейчас ведь пугать начнут, грозиться станут.
      Пошел вразвалочку, покуривая, навстречу офицерам.
      - Заставляете ждать, - раздраженно заметил один из них.
      - А вы, товарищ капитан, не делайте замечаний старшему по званию.
      Переглянулись.
      Что, мало? Добавлю.
      - Да и должность у меня куда как выше ваших. Юридически- я второе лицо в городе. Фактически - первое.
      - Юридически, - сказал тот же офицер, - вы объявлены вне закона. И мы предлагаем вам добровольно сложить ваши полномочия и сдаться законным властям.
      - А если я не приму ваше предложение?
      - Тогда мы применим силу оружия.
      - Применяйте, - сказал я, повернувшись спиной и направляясь к машине. - Считаю разговор в таком тоне унизительным для себя. Свободны, господа офицеры.
      Спиной не видел, затылком почувствовал - опять переглянулись.
      - Постойте, полковник.
      Я обернулся.
      - Что-то забыли?
      - Если вы считаете унизительным вести переговоры с младшими по званию, мы уполномочены передать вам приглашение командира части.
      - Генерал?
      - Нет, тоже полковник. Ивановский.
      Я поморщился, но согласился, неохотно:
      - У меня нет возражений.
      - В таком случае, пройдите в нашу машину. Мы доставим вас к командиру.
      - В таком случае, - в тон ответил я, - вы останетесь здесь. А к вашему командиру меня доставит мой водитель.
      Господи, опять переглядки! Не могли, что ли, заранее все варианты проговорить? Чем целый день занимались-то?
      Но такой поворот явно не понравился. Правильно, ребята, все на себя надо примерять. Не хотите такого размена фигурами?
      - Не подходит вариант? Есть другой: везите сюда своего полковника. Не трону. Честное пионерское.
      - Мы доложим полковнику и сообщим вам его решение. - С тем и откланялись.
      Я созвал ряд лиц на краткое совещание.
      - Ребята, у нас что-нибудь вроде "желтого Геббельса" найдется?
      - На колесах - нет, а стационарно что-то ребята смогут соорудить, сказал Майор и потянулся за сигаретой, не бросил-таки эту дурную и вредную привычку.
      - На соснах динамики помощнее развесим, - сказал танкист Сливко, - и заслон поставим кругом - не сунутся.
      - В темпе, ребята. К утру чтоб все готово было. Проша, на тебе текстовки-листовки. Тоже быстро.
      - От твоего имени?
      - Смотри сам. Но мне кажется, этого мало, пошире надо взять. Кого-нибудь из горожан запишите, ветеранов там, женщин-матерей. Вам, представителю городских властей, - обеспечить все необходимое для монтажа установок.
      За ночь управились. С утра близ места дислокации части полковника Ивановского загремели динамики. Текстовки Прохор сделал расчетливые, в диапазоне - от морально-просветительских и информационных до прямо угрожающих.
      - Солдаты! Только что я уничтожил здесь сводную бандитскую группировку - тех, кто грабил, насиловал, убивал ваших близких. Вы - не бандиты, но вы тоже пошли против нас, против тех, кто поднялся на вашу защиту. На защиту ваших отцов и матерей, ваших жен и любимых, ваших детей. Значит, вы сами встали в бандитские ряды...
      - Ребята, кого вы собираетесь воевать? Своих же братьев по оружию? Почему? - вы не знаете. А они знают, за что будут сражаться, если вы нападете на город. Им есть что защищать. Подумайте об этом, может, поймете. И еще подумайте, что на вашем пути стоит боевая воинская часть, солдаты которой солидарны с нами.
      - Сынки! Не позорьтесь! Не берите грех на душу. Мы не отдадим нашу власть, которая освободила нас от бандитов и жуликов, от нищеты и бесправия. Вам придется брать каждый дом. Вас встретят на каждом пороге топорами и кольями. Пусть мы погибнем, а на вас останется вечный позор и проклятие отцов, матерей, братьев, которых вы предали...
      Не знаю, имело ли это все прямой практический смысл, но косвенный проявился вскорости. Рощу начал прочесывать взвод автоматчиков.
      Почти сразу навстречу им возникли Майоровы ребята.
      - Что здесь потеряли, братцы? Пуговки от штанов? Не то ищете. Лучше радио послушайте, вам полезно.
      Взводный отдал было команду к бою, но тут что-то зарычало в кустах и что-то вылезло из них - диковинное, отдаленно похожее на танк, с какой-то таинственной установкой на башне.
      Автоматчики дружно и без команды сделали "налево кругом" и бодрым шагом зарысили в свое расположение.
      А вслед им прозвучало с высокой сосны:
      - ...Но каждый из вас, кто сунется в город с оружием в руках, получит там не то, на что рассчитывал, а то, что заслужил!
      Мы стояли с полковником Ивановским у шлагбаума, покуривали, как приятели, и обсуждали наши проблемы, как соседки в общей квартире - кому сколько за свет платить.
      - Ты правильно сделал, что ко мне не поехал. Я бы тебя арестовал. И к стенке. - Он повернулся ко мне обветренным и загорелым лицом. Со шрамом на лбу.
      - За что? - серьезно спросил я, хотелось знать.
      - Приказ.
      - Чей?
      - Самого, - полковник мотнул головой куда-то вверх, - верховного.
      - Что-то я не понимаю вашего верховного.
      - А кто его понимает? Но ведь ты на власть посягнул, кто ж простит?
      - Слушай, какая тут власть была, жулики, как и везде.
      - Это нас не касается. Если каждый станет власть оценивать...
      - Не худо бы было, - мечтательно произнес я.
      - А что это ты тут за знамя вывесил? - кивнул на "Беспощадный", все еще украшенный алым стягом.
      - Забыл уже? Быстро. Ему ведь присягал.
      - Да брось ты... Это вся твоя техника?
      - Военная тайна.
      - Ладно, Сергеев, давай сдавайся - и расстаемся друзьями.
      - Вот еще! Ты - за орденом, я - за вышкой? Сам сдавайся. Оцени обстановку. Спереди у тебя мы - идейные борцы за справедливость, сзади верная нам часть мотопехоты. Никаких ведь шансов. Тебе это надо?
      - Что предлагаешь?
      - Отдам тебе бывшего Губернатора, Мэра могу отдать, если его еще не расстреляли, ну добавлю какую мелочь, жулье всякое- и беги докладывать.
      - И ты со мной?
      - Меня не отпустят.
      - Не устоишь ведь, Сергеев. Против государства никто не устоит.
      - Ты какую школу кончал, советскую?
      - И Академию тоже.
      - Значит, уроки истории помнишь? Вот в такой ситуации солдаты общего врага находят, братаются. Штыки - в землю, а командиров - на кол.
      - Не пугай, у меня ребята в горячих точках закаленные. А задница чугунная.
      - Я все сказал, - башка у тебя чугунная. - Пойдешь на штурм?
      - Приказ ведь.
      - Тогда два условия. Дашь мне время на эвакуацию населения - раз. И, если возьмешь город, - никакого мародерства не допустишь - два.
      - Добро. Мое условие: ты в бою погибнешь.
      - Как получится, - уклонился я от прямого ответа.
      Я обратился по радио к горожанам, обрисовал наше положение и предложил, во избежание лишних жертв, временно покинуть город. Сообщил об обещании командира части не допускать случаев мародерства. Поблагодарил за активную социальную позицию и реальную помощь в борьбе с преступностью.
      Вернувшись в Замок, вызвал Пилипюка и спросил его:
      - Ты меня уважаешь?
      Он не удивился:
      - А як же! Як ридного батьку.
      - Приказ любой выполнишь?
      Что-то почуял, замялся хитрый хохол:
      - Мабуть... Ото ж если... Хай його бис...
      - "Чому я не сокил" добавь. Хватит жопой вертеть. Я тебя исключаю из наших рядов. Забирай Ляльку с Юлькой и уводи их отсюда.
      Завертелся еще пуще, стал врать, что вот-вот жинка с хлопчиками приедет, что "дивчата мени не послухают", что лучше Сливко никто с ними не справится, и вот, "дивись", нога у него прямо сейчас разболелась, шагу ступить не может...
      И этот отказывается.
      Я долго слушал, кивал, сочувствовал, потом притянул к себе автомат.
      - Давно бы так, - и Пилипюк выпрямился во весь свой рост.- Стреляй, Митрич, не пойду.
      - О девчонках подумай! - заорал я, отбрасывая оружие.
      - Я рядом с ними буду.
      Вот и все, чего я добился. С девчонками об этом говорить - еще хуже, такого наслушаешься.
      А тут еще пришли доверенные лица и сообщили, что горожане категорически отказываются покинуть город, что отдадут все свои силы, а если надо, и саму жизнь на его защиту под моим руководством...
      Наверное, впервые за это время я по-настоящему почувствовал, что такое ответственность власти.
      - Жители отказываются покинуть город, - сказал я полковнику Ивановскому. За спиной которого стояли наготове капитаны.
      - Хитрец ты, Сергеев, - зло ответил он.
      - Ты меня не оскорбляй, это опасно. Я не хитрец и не подлец. За спины женщин и детей не прячусь. Если ты решил штурмовать город, я сдаюсь. Лично. И чтобы больше никого не тронул.
      - Согласен.
      Офицеры по его знаку шагнули вперед. И я протянул руки под наручники...
      На этом мы прерываем наш правдивый рассказ о необыкновенных происшествиях в городе О. Мы не знаем, что произошло дальше. Пусть каждый завершит его в меру своей социальной зрелости и политических симпатий.
      Нам не известна и дальнейшая судьба Серого.
      Нам известно только то, что в городе О. до сих пор на Главной площади стоит на пьедестале рядом с танком военных лет его разбитая смешная машина.
      Известно нам и то, что полковник Сергеев так и не стал ни генералом, ни министром внутренних дел, хотя ему этого очень хотелось, чтобы победить преступность в отдельно взятой стране, раз уж в ней не удалось построить социализм...