– Что мы имеем? – поставил я вопрос.

Анчар поднял руку:

– Максимова!

– Верно. Карабин, три пистолета с общим счетом патронов около пятидесяти, гранаты…

– Шашка, кинжал, – напомнил Анчар.

Это да, это грозное оружие. Секретное, стало быть. Еще бы рогатки сделать. Из резинок для трусов.

– Арбалет! – вдруг вспомнил Анчар. – Вах! Глупые мы люди. Надо было вчера его взять. Я бы стрелы отравил…

– Помоями, что ли?

– Зачем так говоришь? Здесь змея водится. Сильный яд. Один раз укусит, другого раза не надо.

Насчет арбалета надо подумать. Неплохое оружие, главное – бесшумное.

– Что делать будем? – напомнил Анчар повестку дня.

– Думаю, так. Пойдут они скорее всего с моря. Десантом с катера. Могут и по дороге спуститься, к воротам. С катера наверняка артподготовку проведут. Сколько нас, они не знают. И как мы вооружены – тоже. В этом наша слабость. И сила, стало быть.

Вот так и сделаем.

Провозились мы до ночи. Оборудовали на берегу несколько явных оборонительных точек. В одну из них воткнули якорный шток, будто торчащий ствол, в другие – ножки от кроватей. На площадке перед саклей сложили камни бруствером, выкатили Максимова, постелили бурку.

Анчар лег за пулемет, поводил стволом:

– Хорошо, да! От ворот до причала берет.

Мы наломали веток и замаскировали пулеметное гнездо.

Потом пошли к воротам. Дорога здесь делала крутой изгиб, над которым нависала скала.

Вот и славно. Я останусь у пулемета, Анчар заляжет на скале с гранатами и карабином.

Мы не поленились и загромоздили дорогу под скалой грудой камней.

На том наши приготовления себя исчерпали. Мы пошли на кухню пить вино и набивать «ленточки» патронами.

– Основные силы бросите с моря. В монастырь – двух снайперов. Здание и всеслужбы – сохранить. Серого и его команду – живыми не брать, в лапшу. Руководитьакцией буду лично.

Мы плотно позавтракали и заняли свои места «согласно боевому расписанию».

Я надеялся лишь на одно преимущество. Боксер проводил не только акцию возмездия. Он не терял надежды получить кассету. Иначе всеми средствами он мог превратить виллу в груду развалин, «восстановлению не подлежащих». Но под этой грудой навсегда бы скрылась надежда выполнить указание Бакса…

Я развалился на бурке. У меня все было готово – лента заправлена, остальные под рукой, свернувшиеся ядовитыми змеями. Рядом – пультик, пистолет, несколько гранат. Но до них, думаю, дело не дойдет. Как до шашки и кинжала. Рукопашная нам совсем ни к чему. Нам, главное, держать их на дистанции.

– Анчар! – крикнул я. – Не спи!

– Почему? – отозвался он. – Я хорошо спрятался.

Странный человек. Кто я ему? Кто ему Женька? Видно, большое, одинокое сердце. Нерастраченное. Готовое отдать друзьям не только последнюю кружку вина… Впрочем, он сам об этом вчера сказал.

Он до конца пойдет. И вовсе не за имущество обожаемого им Мещерского…

Ну вот, соизволили наконец-то. Давно вас ждем.

Из-за косы показался катер. А у заваленного входа беспомощно топчутся и матерятся боевики наземного подразделения.

Катер остановился метрах в трехстах от берега. В носовом люке торчал как козявка в носу ствол ручника.

На палубе появился Боксер в бронежилете. Отсюда было не видно – насколько он разъярен. Но представить можно.

Катер взревел сиреной, чтобы разбудить Анчара и привлечь наше внимание. Боксер поднес к лицу «матюгальник»:

– Серый! – хрипло загремело над морем и ударилось в скалы. – Предлагаю тебе исправить ошибку. Подумай о своих людях. И о себе. Сдай информацию, и мы вас не тронем.

Честное слово еще дай. Слово офицера. Бывшего.

Жаль у меня мегафона нет, я бы знал, что ответить.

Но я все-таки произнес эти слова с глубоким чувством. Для облегчения. С детства не люблю, когда собака на меня лает, а я ей тем же ответить не могу.

Боксер ждал. Десантники, не теряя времени, изучали нашу оборону. С ухмылкой обнаружили наивные наши сооружения. Прикидывали: что, чем и в какую очередь долбать.

Катер снова взвыл сиреной, пошел к берегу. На палубу высыпали боевики, двое стали с колена садить из подствольников по узловым точкам нашей обороны. Полетели вверх и в стороны камни, обломки и щепки досок, всякий хлам. Выше всех взлетел шток, покрутился в воздухе и упал в воду.

Я взял в руки пульт, выдвинул «шишечку», нажал черную кнопку. Прикинул расстояние – самое то.

Справа рванула граната – Анчар вступил в бой. Заработали автоматы.

Машина боевиков – обычный открытый по южной моде «уазик» – почти уткнулась в нашу баррикаду и слегка дымилась. Экипаж, укрывшись за ней, злобно садил из автоматов по скале, на которой засел Анчар. Но достать его снизу было невозможно.

Я хорошо видел, что он спокойно лежит, уткнувшись лицом в землю, среди роящегося крошева каменных осколков. Не уснул бы.

Нет, не дремлет джигит. Он вытянул из-под себя гранату и, не приподнимаясь, швырнул ее вниз – машина качнулась и вспыхнула.

Я обрадовался и нажал красную кнопку.

Мина была хорошая. Она не приподняла катер, не разнесла его на составные части – он только чуть вздрогнул на полном ходу, клюнул носом и, как подводная лодка, пошел на погружение. Умница Светка приклеила мину в носовой части днища, и хлынувший встречный поток воды под напором движения сыграл двойную роль – открытых кингстонов и рулей глубины.

Погружение шло так стремительно, что у почти скрывшегося под водой катера будто пушкой вышибло транец.

Булькнуло, и все. Вскипели пузыри.

Над водой появились головы, оружие.

Десантники вплавь продолжили атаку. Развернувшись в цепь, устремились к берегу.

Я мог бы, не спеша и методично, раскрошить их головы как пробковый круг. Но не стал этого делать – не сторонник силовых методов и бессмысленных жертв, предпочитаю мирное урегулирование конфликтной ситуации – и дал по ним длинную психологическую очередь, отделив фонтанчиками от берега.

Сперва не поняли. Лишь несколько снизили темп своего массового заплыва.

Пришлось потратить еще десятка полтора патронов.

Поняли: резко изменили направление движения, под девяносто градусов – рвались к берегу, теперь к косе.

Изредка я подстегивал отстающих короткими очередями. Это вам, братва, не над девушками измываться. И голым Мещерским.

Ладно, «максимов», ладно. Теперь маханем наземный десант. И я повел ствол вправо, поймал в прицел распластавшихся боевиков, которые все еще не теряли надежды достать Анчара.

Когда вокруг них дробно защелкали пули, они выбрали момент, вскочили и ретиво скрылись за поворотом.

А машина дымно горела.

Ну и пусть, мне-то что за печаль. Не я ее поджигал. Это все Анчар натворил.

Деморализованный морской десант тем временем выбрался на косу и за отсутствием надлежащего стимула замедлил темп отхода. Пришлось снова вмешаться, внести соответствующие коррективы, превратить вынужденное отступление в позорное бегство.

«Максимов» прошелся длинной строчкой вдоль косы, за спинами десантников. Брызги песка и ракушек прогнали их с косы, заставили вновь броситься в воду. Причем уже совсем без оружия: частью оно осталось на дне, возле катера, частью было брошено на песке.

Только Боксер уходил с оружием.

Противник вплавь покидал нашу акваторию. Каким счетом, не скажу. Сколько их было на катере – не знаю, сколько ушло – не считал. У меня не было к ним особой ненависти. Я не видел в них конкретное зло – так, абстрактные тени в тумане, несущие непонятную угрозу – не лучше ли их своевременно разогнать, пока они не сгустились во что-то более реальное и опасное.

Противник пришел с моря и уходил морем, держа курс на «берег турецкий». А нам он не нужен. Нам и здесь хорошо. Когда вас здесь нету. Чем меньше, тем чище.

Трех футов вам… под килем. Осиновый кол вам в глотку, стало быть.

Не скрою, я испытал какое-то облегчение по завершении боя. И вовсе не потому, что не был уверен в его исходе. Нет, мне казалось, что сейчас что-то решилось, не разрешенное ранее. Вроде как ноющий зуб затих. Причем не постепенно, а сразу – отсюда и приятно ощутимое исчезновение утомившей боли…

Подошел Анчар, бросил на бурку захваченный автомат с немного подгоревшим ремнем.

Лицо его было сильно посечено острыми осколками камней – будто пьяная кошка драла. Или ревнивая любовница.

– Какое хорошее дело сделали! – восхитился он, исчез в сакле, вышел с двумя наполненными рогами и с двумя большими мандаринами. – Какой «максимов» молодец! Джигит!

Протянул мне рог:

– За победу! Как я сказал, так она и пришла за нами.

Помнится, это я говорил, а не он. Ну не спорить же из-за такой мелкой мирмульки в такой большой день.

Анчар выпил вино, как жаждущий олень воду, перевернул рог, чтобы показать, что в нем не осталось ни капли, вытер и расправил усы, сказал немного неуверенно:

– Сейчас я тебя поцелую.

Мы обнялись, как два брата. Как два бойца, стало быть.

И мне стало грустно, что я все время подшучивал над ним.

Но я не хотел пускать этих людей в мое сердце. Я – не Анчар. Сердце у меня не такое большое и не такое доброе.

Мы выпили еще, съели мандарины, покурили и взялись приводить территорию в порядок. Разобрали наши завалы и маскировку, забросали песком догоравшую машину – не я буду, если не заставлю боксеровых ребят убрать ее отсюда. Она здорово портила вид на красивые скалы. Да и дорогу перекрывала.

А в остальном вилла не пострадала. В здание попало две-три шальные пули, одна, правда, в стекло (здание, понятно, берегли), а в саклю не было ни одного попадания. Вот и все.

– Пойду соберу оружие на косе, – сказал я Анчару. – И можно ехать за Мещерскими.

– Пойду соберу на стол, – в тон сказал он. – И стекло заменю в окошке.

Я отстегнул швертбот, который благоразумно в битве не участвовал, и на веслах пошел к косе.

Подобрав шесть автоматов и два уроненных в панике рожка, я решил спрятать их в пещерке, где до того прятал сумку с амуницией. Не знаю, как в дальнейшем сложатся мои отношения с виллой Мещерского, а тайный арсенал на стороне никогда не помешает. Впрочем, пару автоматов мы с Анчаром заслужили.

Я сложил трофеи в лодку и обошел на ней косу, пристал к берегу почти рядом с пещеркой. Вытащил нос швертбота на берег, взял в обе руки автоматы за ремни. Захрустел усталыми ногами по гальке.

– Здравия желаю, – сказало у меня за спиной. – Не поворачиваться.

Не буду.

– Оружие на землю. Руки за голову. Задом – шагом марш.

Легкий толчок в поясницу остановил меня и дал понять, что Боксер выдернул из-за пояса мой пистолет. А щемящий, царапнувший по сердцу звяк показал, что он небрежно отброшен на камни.

Вот сволочь, ведь моему старику «вальтеру» (дедов еще трофей) скоро шестьдесят, пенсионер уже. А как воюет! Тебе, подлецу, и не снилось. И всегда – за справедливость, за добро, против зла и неправды, заметь себе.

– Шесть шагов вперед. Можешь обернуться.

Что я и сделал.

Боксер, все еще в бронике, стоял на большом плоском камне, расставив ноги и направив на меня ствол автомата.

– Неплохо получилось, да? – улыбнулся он.

– Откуда я знаю? – удивился я. – Еще не вечер.

– Это смотря для кого.

Резонно, по существу.

– Я сяду, не возражаешь? Устал. А ты постоишь. – Он сел на камень, оперся на него левой рукой; автомат на колене, правая рука – на рукоятке, палец – на спусковом крючке. – Разговор будет долгим.

– Это зачем же?

– Хочу узнать, откуда такие Серые берутся? – нагло соврал он. Совсем не к тому подбирается.

– А это такие, как вы, нас порождаете. Диалектика так говорит, – пригодилось-таки словечко.

– Ну да, – улыбнулся он. Любит улыбаться. Как Мещерский – плечами пожимать. – Зло порождает зло.

– И наоборот тоже верно, – уточнил я, начиная скучать.

Ну да ладно, потерплю. Может, в его трепе найдется щелочка, куда Серый сможет шмыгнуть – и был таков.

– А все-таки. Мне непонятно. У тебя была возможность продать информацию…

– Я друзьями не торгую. И принципами тоже. Я чуточку честный, – и добавил про себя: первым не стреляю, стреляю последним.

– Гордый, – естественно, с усмешкой.

– Я сяду, тоже устал. И вам спокойнее.

– Скоро отдохнешь.

Догадался бы Анчар, что я не случайно задержался. Снял бы его выстрелом в голову вон из-за того выступа. И еще бы один автомат заработали.

– Где кассета? – в упор, без улыбки спросил Боксер.

– Кстати, – попер я, – вам известно, что в ней? Вот именно. А ведь вы столько из-за нее трудились. Столько потеряли. Не жизнь ли?

Он изо всех сил подталкивал меня взглядом. И я не разочаровал его.

– В ней заложена информация о точках, где хранятся огромные ценности. Это страховые запасы организаций, нескольких мощных организаций. Запасы на все времена и на все случаи. Банально звучит, но я не подберу другого: им нет цены…

Во взгляде его были не только живейший интерес и алчность, но и нескрываемое презрение к дураку Серому. Вечно пьяному и вечно влюбленному.

Где же Анчар? Спит, негодяй. С трубкой в зубах и со стаканом в руке.

– Раз уж мы расстаемся навеки, – я ли уйду, он ли, но натравить их напоследок на Бакса просто сам Бог велел, – скажу больше. Эти запасы созданы организацией за много лет. И ваш мудрый хозяин Бакс готовится к их реализации за рубежом. Своими руками и в свой карман.

Он поверил. Да кто ж из них не знает Бакса? Да хрен с ним, с Баксом. Где Анчар? Времени в обрез. Сейчас он снова задаст главный вопрос. И я отвечу.

– Где кассета?

– В Москве. В МВД Российской Феде рации. У генерала милиции Светлова. С моей пояснительной запиской.

Он обозвал меня словом из кроссворда. Из пяти букв. Для начала.

– Какой же ты м… – убежденно повторил Боксер. – Таким нельзя жить. Они опасны для общества.

Правая рука его дрогнула, я уже не сводил с нее глаз. И мне показалось, что ремень автомата сам по себе шевельнулся, изогнулся и шлепнул его по ладони.

Боксер вскрикнул.

Я уже был в прыжке и успел отбросить ногой автомат.

Но ему было не до автомата. Ни до чего вообще. Он в ужасе смотрел на ладонь. Протянул ее мне.

Змея, между тем, нашкодив, ускользнула в щель. Это была та самая, про которую говорил Анчар: раз укусит, другого раза не надо.

Боксер, рыча, впился зубами в руку, прокусил, стал давить кровь из раны.

– Что ты смотришь? – крикнул мне. – Помоги.

– Зачем? – холодно спросил я. – И за что? За все зло, что вы творите в стране? За то, что ты собирался отдать мою любимую своим бандитам на растерзание?..

– Отвези меня в больницу, – он совсем потерял голову. – Мы успеем.

– Что, больно? – посочувствовал я. – Скоро пройдет.

Я собрал оружие и уложил в лодку (оставлять его в пещерке уже было неразумно; когда обнаружат труп Боксера, обыщут все кругом). Отыскал свой пистолет, сунул за пояс.

Подошел к Боксеру.

– А ведь ты бы мог закончить жизнь со всем по-другому, – сказал я на прощание.

– Иди ты на … – прошептал он.

Но я не понял. Не знаю таких грубых слов.

Я столкнул лодку в воду, сел за весла. И тут появился Анчар, жуя на ходу.

– Где ты был? – спросил я, подгребая к нему.

– Стекло вставлял, да. Кушать готовил. – Он бросил взгляд на застывшее тело Боксера. – Опоздал, да?

– Нет, почему же? Попрощайся. Это он убил Светкиного жениха. И похитил Женьку.

Анчар запальчиво плюнул в сторону камня, на котором остывал труп Боксера.

Непростительный для горца поступок.

Отоспавшись, мы вычистили все добытое в бою оружие, смазали, уложили в ящик и спрятали в монастыре.

Потом Анчар подогнал джип к сгоревшей машине и оттащил ее в сторону, чтобы освободить проезд.

Мы заперли ворота и поехали двумя машинами за Мещерскими.

Я застал у них доктора Макарова, не умевшего скрыть свою озабоченность. Позже надо поговорить с ним. Он это понял.

– Я поеду с вами, не возражаете? – обратился он к Мещерскому. – Отдохну у моря, более подробно осмотрю вас.

Тот пожал плечами и спросил меня:

– А где Анчар?

– В машине. Он боится сюда идти. Тут одна дама чуть его не изнасиловала.

Мещерский слабо улыбнулся. Он постарел, осунулся. Даже немного поседел, чуть заметно. Аристократическая бледность сменилась болезненной.

Но все-таки был хорош. И еще больше похорошел, когда вошла Вита.

Она забросала меня объятиями и вопросами. Будто век не видались. Похоже, так и было. Я тоже по ним соскучился, как ни странно.

– Можно возвращаться на виллу, – сказал я, – опасности больше нет. Остались одни удовольствия.

– Значит, и Женечка может вернуться? – в один голос вскричали Мещерские.

Ну и Женька!

– Конечно, – ответил я, – но не сразу. Я поручил ей сложное дело.

Которое она сделает за один час московского времени. Но я чувствовал, что это еще не все. По крайней мере, для меня.

– Вы жестокий человек, – улыбнулась Вита. – И прежде всего по отношению к себе. Женечка – это сокровище.

Я не возражал, но внес уточнение, желая быть объективным:

– Склочница. Вы бы слышали, как она собачилась с подругой.

– Она вас ревновала, – поставила диагноз проницательная Вита. – Я собираю вещи.

Через несколько минут вошел, охранник и взял собранный чемодан, отнес его в джип.

По пути к машинам мы хотели зайти к доктору Пшеченкову, попрощаться и поблагодарить за гостеприимство, но я прислушался у дверей кабинета и покачал головой. Ясновельможный пан проводил очередной сеанс сексотерапии, а нарываться опять на «как вы не вовремя» мне не хотелось.

Мещерский написал ему записку, вложил ее в конверт с деньгами и отдал охраннику. Не обидев и его.

Мы подошли к джипу. Анчар вылез из-за руля.

Мещерский пожал ему руку, Вита поцеловала его.

– Где ты был так долго? – спросила она.

– Воевал, – приосанился джигит.

– И здорово воевал, – похвалил я Анчара от сердца – он расцвел.

Мы с Макаровым сели в «Форд» и тронулись вслед за джипом.

– Как дела? – спросил я.

– Плохо. Осталось совсем немного. Я передал Вите очень сильное лекарство от головной боли. Оно поможет ему, но ускорит негативный процесс.

– Вы сказали ему об этом?

– Он сам это знает.

– Сможете задержаться на вилле?

– Это необходимо. Я бы хотел понаблюдать его. Может быть, что-нибудь придумаю. В пределах возможного.

– А что Вита?

– Мы не посвящаем ее в подробности, но она, как любящая женщина, все понимает.

– Держится она хорошо.

– Они оба молодцы. И как же долго они могли бы быть счастливы.

Короткое счастье сильнее, хотел сказать я, но понял, что не прав.

Дом снова ожил на время – хозяева вернулись. Они обошли свои владения и ничего не заметили из повреждений, Анчар постарался.

– Неплохо вы повоевали, – кивнул Мещерский в сторону сгоревшего «уазика».

– Это еще не все. Мы рассчитались и за яхту. Вон там покоится на дне тот самый катер с пробоиной в днище. Мы можем поднять его и оставить у себя в качестве компенсации.

– Сначала мы поднимем яхту, – сказал Мещерский. И это мне понравилось. – Отремонтируем, и я подарю ее вам, в качестве компенсации. – Вот это не понравилось. – Но мы об этом поговорим позже.

Совсем плохо. Будто раздает имущество родным и близким.

Мы поужинали. Вита поиграла нам на рояле. Анчар упрямо напевал про аэродром под все ее мелодии. Мещерский, как обычно, не сводил с нее глаз. Макаров – с него.

Было в общем-то неплохо. Только всем сильно не хватало нашей Женьки.

Перед сном Мещерский пригласил меня в кабинет.

– Ковер придется заменить, – сказал я. – Они пытались вскрыть ваш сейф.

Он пожал плечами и сел за стол, указал мне кресло.

– Что вы сделали с кассетой?

– Отправил в Москву, в министерство.

– Я так и думал, – он задумчиво поиграл карандашом. – Вот что, Алекс. Вы не плохо справились со своими обязанностями. Сделали даже больше того, на что я мог рассчитывать. Я вам очень признателен…

Я наклонил голову. Хотя мне хотелось пожать плечами.

– …Наш договор потерял силу. Мне бы хотелось рассчитаться с вами. Более того, я считаю, что вы заслужили гораздо более высокое вознаграждение, чем предусмотрено договором. Яхту я отдаю вам. Не надо спорить, – в голосе появился металл. – Это бесполезно. Что еще? Что я могу сделать для Женечки?

Я встал и пошел к двери.

– Куда вы?

– Собрать вещи. Вы позволите Анчару отвезти меня сейчас в город? Я заплачу ему. Или вам, как удобнее.

Он помолчал, постучал карандашом о стол.

– Простите меня, я оскорбил вас. Но от чистого сердца. От желания возможно полнее выразить свою благодарность.

Как красиво сказано: оскорбил от чистого сердца. Диалектически.

– В последнее время, – сказал я, – мы работаем на вас как друзья.

– Я знаю. Меня это очень радовало. Что ж, сделаем по-другому. Но я пригласил вас не за этим. У меня есть еще одна просьба. Вы не могли бы еще немного пожить с нами?

– Я сам хотел вам предложить это. Я привык работать с гарантией.

– Тут другое… Мне бы хотелось, чтобы в трудную минуту вы были рядом с Витой.

– Что вы имеете в виду? – грубо спросил я.

– Ну мало ли… Всякое может случиться, – эта уклончивая фраза была тверда. Больше он ничего не скажет.

Да, собственно, он все уже сказал.

Я прошел к себе, сел в кресло, закурил. Почувствовал накопившуюся злую усталость. А впереди еще – неизбежное «мало ли что».

Мне захотелось пойти сейчас к Анчару в саклю, сесть с ним рядом на пороге со стаканом в руке, слушать его «аэродром», неугомонных цикад и шелест волн под вечными звездами.

Так я и сделал…

Макаров пробыл у нас несколько дней, ничего не сказал и не сделал утешительного и собрался в Москву.

– Надеюсь на вас, – отмочил он на прощание, когда я отвез его в город. – Звоните, если что…

Если что что? Мудрила.

Я поехал в «Лавровую ветвь». Вошел в номер Боксера. Здесь было несколько человек, двоих я знал. Но вели они себя сейчас совсем по-другому.

Встали, когда я молча остановился в дверях, поставили наполненные стаканы: еще в коридоре я достал из сумки и повесил на плечо автомат, за поясом – мой любимый «вальтер».

И красиво стоял на пороге – загорелый, мужественный, немного утомленный и неустрашимый. Непобедимый, стало быть.

– А все почему? – сказал бы я им. – Все потому, что борюсь за правое дело, за справедливость. А вы все – наоборот. Но, думаю, они и так все поняли.

В холле номера было смрадно. Пили уже не первый день, пили скучно, без тостов и шуток, вяло стуча стаканом о стакан.

– Где Боксер? – нагло спросил я.

– Погиб, наверное, – ответил тот, что меня всегда обыскивал.

– Где, на охоте, наверное?

Напряженное молчание в ответ.

Сейчас я им скажу речь.

– Вот что, козлы, вы там на виллу Мещерского притащили какую-то ржавую горелую железяку. Мне она мешает созерцать природу. Чтоб сегодня же убрали.

– Сделаем, шеф, – сказал один.

– Я тебе не шеф. Твой шеф на солнышке преет. А где этот жлоб, капитан затонувшего корабля?

– В соседнем номере, – сказал другой, – справа.

– Я зайду к нему минут на десять, а вы потом ему «Скорую» вызовите. – И вежливо добавил: – Пожалуйста.

– Выпьешь с нами? – спросил третий и протянул мне стакан. – За упокой нашего бывшего шефа.

– Покоя ему не будет: на его могилу Анчар плюнул. А я с такими, как вы, водку не пью.

И правильно, подумали они, мы недостойные люди.

И я сказал этим людям, какому еще более недостойному Баксу они служат. Потому что был уверен, что Светлов с ним строго по закону разберется. А этого мало, стало быть.

И пошел в номер Капитана, поиздеваться над ним. А как же? Вы – нам, мы – вам. Серый никому ничего не прощает. С гарантией работает.

Капитан тоже пил водку и собирал вещи.

– Знаешь меня? – спросил я, закрывая ногой дверь.

Он растерялся.

– В бинокль видел.

– На самом деле я еще хуже. Где Мещерский и его дама?

– Клянусь, мы ничего дурного им не сделали. Высадили на остров, и все. Чтобы не мешали на вилле.

– А яхту кто потопил? Вместе с пассажирами и экипажем.

– Клянусь, – он прижал руки к груди. И совсем не был похож на того негодяя, о котором мне рассказывали Мещерские. – Клянусь, мы высадили их на остров.

– Если не найдешь их в два дня, Анчар тебя зарежет, за два часа. Он умеет.

– Я искал, я очень сильно их искал. Они убежали за границу.

– В наручниках, – я прямо-таки убивал его своей осведомленностью. А он никак не мог сообразить от страха, что она идет от первоисточника.

– На борту был пассажир, моя любимая. Где она?

– Не было! – Он уже пузыри пускал. – Только Мещерский и его жена…

– Ты сядь, успокойся. – Я положил автомат на столик, чтобы наши шансы были равны. – Так это с его женой ты хотел побаловаться? Да говорят еще, что в извращенной форме. Да в присутствии мужа. Какие-то вы все однообразные.

Ладно, хватит с него. Он все понял и больше не будет. Я и ему рассказал для верности о Баксе. И набил ему морду. Очень. Всю.

И на прощание сказал:

– А Мещерского найди – проверю.

Но он не услышал…

С приятным чувством хорошо исполненного долга я вернулся на виллу.

Правда, Анчар на меня надулся. Как-то по-детски.

– Воевать вместе, да? А плоды пожирать один, так, да?..

Это он о мордобое в капитанском номере.

На вилле было грустно. Тревога смешалась с печалью.

Начались дожди. Море помутнело, сильно волновалось, выбрасывая на берег всякие вещи с катера.

Почти все время мы проводили в гостиной, у камина, который стараниями Анчара жарко пылал весь день, то бросая по стенам яростные блики, то выбрасывая в комнату клубы дыма, когда задувал «плохой ветер».

Вита часто садилась к роялю. А Мещерский, когда у него не болела голова, словно пробудившись, рассказывал нам много интересного из того прекрасного, что познал за последнее время. Я тоже с вниманием слушал его под вой ветра в каминной трубе и мерные накаты волн на берег. И узнал из его рассказов много новых слов.

Вскоре вернулась хорошая погода, последняя в этом году. И мы с Мещерским занялись обследованием катера и откровенным мародерством. Трупов там не было, но было много полезного. Мы собрали еще оружие, правда, с ним пришлось повозиться – море его не щадило, покрыло ржавчиной, забило песком. Ныряя в каюты, мы вытаскивали из них все, что могло пригодиться и могло облегчить катер при подъеме, складывали все добытое в швертбот, и Анчар отвозил на берег.

До осенних штормов мы надеялись, подняв катер, с его помощью поднять и яхту.

Вита опять стала подолгу и далеко плавать, благо дельфины уже давно не показывались.

И вот в один прекрасный вечер Мещерский рано ушел к себе, закрылся в кабинете. До этого мы очень хорошо проводили вечер, по полной программе, с музыкой, песнями и плясками. Князь, правда, чаще обычного незаметно, как ему казалось, запивал минералкой таблетки. А один раз громко сказал какую-то нелепицу и стал запихивать кусок недоеденного шашлыка в узкое горлышко графина. Но тут же опомнился и очень испугался.

Через некоторое время он сказал просто и скучно: «Мне пора», извинился и вышел. Вита вышла за ним, но скоро вернулась.

– Саша занялся в кабинете. Мы не будем ему мешать. – Она была спокойна.

Мы разбрелись по своим углам, угнетенные, но не встревоженные. Потому что в последнее время Мещерский частенько чудил, но всегда умел деликатно поправиться.

В кабинете Князя до утра горел свет.

К завтраку он не вышел, а когда Вита отправилась к морю, в доме раздался выстрел.

Мы с Анчаром одновременно вошли в кабинет. Не ворвались, не вбежали, а именно вошли, будто он позвал нас звонком настольного колокольчика.

Мещерский лежал на спине посреди комнаты, раскинув руки, чуть отвернув голову, на которую было страшно смотреть.

– Перехвати Биту, – сказал я Анчару. – Она в море.

– Так, да, – сдавленно проговорил он и вышел из кабинета.

Я прошел к письменному столу. На нем лежала записка с обычным в таких случаях содержанием (прошу, мол, в моей смерти никого не винить, ухожу из жизни сознательно и добровольно и т. д.). Ее я не тронул.

Отдельно лежали два конверта. В записке на мое имя Мещерский благодарил за помощь, просил его понять и не судить слишком строго, а также просил позаботиться об Анчаре и Вите. Здесь же была пачка долларов (мой гонорар) и красивое женское кольцо – подарок Женечке, последний ей привет.

Князь он и есть князь.

Пожал плечами и застрелился.

Письмо Вите я тоже положил в карман. Я понимал, что совершаю преступление, но мне слишком была дорога их любовь.

Поняв, что результаты ночных трудов могут быть не только на столе, я заглянул в корзину для бумаг – она была полна клочков разорванных страниц. Я поворошил их, на глаза попался обрывок со словами: «…у меня было все, но у меня ничего не было…»

Итог всей жизни талантливого и красивого человека.

Зачем-то я положил и этот обрывок в карман, забрал корзину и вышел в гостиную.

Выглянул в окно – в дали моря белела шапочка Виты.

В камине тлели угли, и я вывалил на них все содержимое корзины. Следствию они вряд ли помогут, а Мещерскому так спокойнее.

Бумаги начали чернеть, зашевелились и разом, торопливо вспыхнули – как взорвались.

И тут же раздался еще один выстрел.

Я подскочил к окну – белой шапочки в море больше не было.

Перехватил абрек Виту…

Я выбежал из дома.

С крыши сакли спустился, плача, Анчар с карабином.

– Ты с ума сошел! – Я зачем-то вырвал у него ружье.

– Лучше, чтобы она повесилась, так, да?.. Или чтобы ее опять схватили грязные жадные руки… Как Сулико… После Саши, да… – Анчар говорил непривычно для него быстро, лихорадочно, слизывая слезы с усов. – Вита сказала: Арчи, я умру в один час с Сашей… И посмотрела на меня… Я не обманул ее… – И он зарыдал, припав к моему плечу, содрогаясь всем телом.