XI

Старший лейтенант Хамдамов в присутствии прокурора докладывал генералу:

– Автомобиль марки «Москвич-403» без номерных знаков принадлежал пенсионеру Савельеву А. М. и был куплен по доверенности Мирсагатовым девять месяцев назад. Савельев узнал по фотографии Мирсагатова и показал, что тот, заплатив деньги, сказал, что все расходы и хлопоты по оформлению он берет на себя… По словам Савельева, у машины имелись следующие дефекты: аккумулятор был от грузовой машины ГАЗ-51 и пробивал на корпус. Кроме того, подтекал бензобак. Так что существовала опасность внезапного пожара. Для страховки Савельев использовал резиновый коврик и прокладку, о чем предупредил покупателя. На месте аварии и взрыва ни остатков коврика, ни прокладки обнаружить не удалось. Болты на правом переднем колесе оказались подпиленными, из-за чего на ходу отлетело колесо и машина ударилась о дерево. Почти одновременно с ударом произошел взрыв… На очной ставке Мирсагатов не отрицал, что купил автомобиль у Савельева, но заявил, что после покупки поместил автомобиль в гараж своего родственника и не успел как положено оформить документы из-за нехватки времени. Обыск в доме сестры и по известному тупику ничего не дал…

– Если через неделю виновность Мирсагатова не будет доказана, – сказал прокурор, – его надо отпустить. Я отклонил уже седьмой протест, а извинения, между прочим, придется приносить мне…

Азамат, выдержав паузу, продолжил:

– На имя Мирсагатова три дня назад пришло письмо из Нью-Йорка от некоего Краснянского…

– Кого, кого? – переспросил генерал.

– Игоря Краснянского…

– Вот это уже интересно. Ну-ка, ну-ка, покажите мне письмо.

Генерал взял письмо и внимательно прочитал.

– Вот, кажется, и ответ на ваш ребус… – задумчиво произнес он и, заметив вопросительный взгляд Аза-мата, добавил: – Это я так, для себя… А письмо-то с секретом.

– Вам известна такая фамилия: Краснянский? – спросил Азамат.

Нариман Рауфович задумался

– Припоминаю… Но очень смутно. А в чем дело?

– Он прислал вам письмо. Предвижу ваши возражения: вот постановление прокурора о наложении ареста на вашу почтово-телеграфную корреспонденцию…

Нариман Рауфович внимательно ознакомился с печатью и подписью прокурора и только после этого произнес:

– А-а-а… Припоминаю. Это мой сосед. Он уехал, кажется, в Штаты. А что он там пишет? Интересно.

– Позвольте, я вам прочитаю, – сказал Азамат, разворачивая письмо.

– Ну что же… Послушаем. – Нариман Рауфович поерзал на стуле, устраиваясь поудобней.

– «Дорогой Нариман Рауфович!» – начал Азамат и тут же извинился: – Простите за пропуски, но я буду читать только нужное… «Если бы вы знали, сколько здесь всего вокруг интересного и удивительного. Прямо-таки открываешь рот на каждом шагу. А люди какие! Есть, например, старичок, знакомый тети, который по почерку определяет суть человека и, представьте, – всего по трем буквам. Каково? Оказывается, тетя показала ему мое давнишнее письмо, помните, мы отправляли его вместе, и он, этот старичок, определил, что у меня изменчивый характер, а можно даже сказать – фальшивый… Ничего себе вывод, а? И это по трем-то буквам. Но я успокаиваю себя тем, что, может быть, другие буквы покажут, что я лучше. А вы как думаете? Честно говоря, я сам сначала не поверил, но слишком большой у него авторитет. Да, кстати, тетя собирается опять в Советский Союз, и если вы ее увидите, на что я очень надеюсь, она вам обо всем расскажет сама. Пожалуйста, по мере сил развлеките и ублажите тетю, ведь вы единственный, кто ее знает, разве что еще наш общий друг Соломон Яковлевич. Не просить же и не унижаться перед нашей дальней родственницей Ментозой Петровной? Вы же знаете, какой у нее скверный характер. И поймите меня правильно, я не настаиваю, а прошу. И если вы по каким-либо уважительным причинам не сможете ее принять, она вынуждена будет воспользоваться услугами этой отвратительной родственницы, чего бы я вовсе не хотел…

Масса энергичных поклонов.

Ваш Краснянский».

Азамат впервые заметил, что Нариман Рауфович способен волноваться: он несколько изменился в лице и сидел, суетливо протирая очки…

– Белиберда какая-то… – сказал Нариман Рауфович. – Какие буквы? Какая тетя? Он что там, свихнулся?

– С вашего разрешения, я прокомментирую письмо…

– Интересно, – криво усмехнулся Нариман Рауфович. – Очень интересно…

– Так вот, – начал Азамат, – перевожу письмо на обычный язык. Простите, я буду читать опять только нужное… Буковки – бриллианты оказались фальшивыми. Это подтвердил местный ювелир. Кстати, о буковках… Когда Краснянский был еще в Советском Союзе, он написал письмо своей тете, в котором первые три буквы «О» были точными размерами трех камней, купленных по вашей рекомендации у Соломона Яковлевича Сандлера… Так вот, тетя приезжает к нам в страну, и на шее у нее, представьте себе, висит кулон с тремя камнями, а проще говоря, со стекляшками. Случайно, я подчеркиваю, случайно, стекляшки оказываются одинаковыми по размеру с камешками, приобретенными Краснянским при вашей помощи у Сандлера. Сандлер вынимает стекляшки из тетиного кулона и вставляет на их место якобы бриллианты. Почему вы так изменились в лице? Вам не нравится слово «якобы»?

– Вам показалось… – через силу произнес Нариман Рауфович. – Единственный недостаток вашего рассказа – слишком все складно…

– Спасибо… Пойдем дальше. А дальше все просто. Тетя уезжает, благополучно пройдя таможенный досмотр, а Краснянский становится обладателем трех фальшивых камней за границей. Но вернемся к письму… Краснянский предупреждает, чтобы вы вместе с Соломоном Яковлевичем, – а поскольку он уже умер, значит, вы один, – исправили свою ошибку, а именно: в следующий приезд тети вставили ей в кулон три настоящих камня. В противном случае он обещает все рассказать Ментозе Петровне, то есть нам, в милицию… Ну, а то, что он высказывается в конце по поводу нашего скверного характера, то он прав. Характер у нас действительно неважный…

– Прошу отвести меня в камеру, – хрипло сказал лариман Рауфович. – Я себя неважно чувствую…

Азамат поглядел – на него, и, действительно, Нариман Рауфович выглядел скверно: лицо было бледным, а губы подергивались…

– Может быть, вам вызвать врача? – спросил Азамат.

– Не надо, – поднялся Нариман Рауфович. Он стоя дождался конвоира и, ссутулившись, вышел…

Глубокой ночью подследственный Мирсагатов попытался вскрыть себе вены осколком разбитого стекла от очков…

Эркин Гафуров выписывался из больницы. Он остановился на ступенях и осторожно сделал глубокий вдох. Напротив шумел зелеными кронами скверик. В летнем кафе под разноцветными зонтиками сидели люди.

– Нет. Так хорошо жить нельзя! – вслух подумал Эркин.

– Именно так и нужно… – рассмеялась за его спиной Малика и взяла его под руку. – Пойдем. Нас уже ждут…

– Ну что же, – серьезно сказал Эркин. – Иногда надо попробовать…

И они медленно пошли по тротуару.