Отрывок приведен из первой книги романа. Это еще начальный период истории саламандр, когда мир имеет дело с единичными земноводными читателями. Но вот их становится много - миллионы, десятки и сотни миллионов.
      "В Соединенных Штатах участились случаи, когда саламандр хватали и подвергали линчеванию - чаще всего путем сожжения на костре... многие девушки показали под присягой, что саламандры приставали к ним, и тем самым для каждого нормального американца вопрос был решен... Тогда же возникло и "Движение против линчевания саламандр"... к нему примкнуло свыше ста тысяч человек, впрочем почти исключительно негров. Американская печать подняла крик, заявляя, что это движение преследует разрушительные политические цели; дело дошло до нападения на негритянские кварталы, причем было сожжено много негров, молившихся в своих церквах за братьев Саламандр..."
      "Вслед за тем и германская печать начала усердно заниматься балтийской саламандрой. Главным образом подчеркивалось, что именно под влиянием немецкой среды эта саламандра превратилась в особый и притом высший расовый тип... Только на немецкой почве могут саламандры вернуться к своему чистому наивысшему типу... Германии необходимы поэтому новые обширные берега, необходимы колонии, необходимы открытые моря, чтобы повсюду в немецких водах могли размножаться новые поколения расово-чистых первичных немецких саламандр..."
      А как реагируют международные организации?
      "Что касается самой женевской комиссии по изучению саламандрового вопроса, то она проделала большую и ценную работу, выразившуюся главным образом в тщательном уклонении от всех жгучих политических и экономических вопросов. Она непрерывно заседала в течение многих лет и провела свыше тысячи трехсот заседаний, посвященных усердным дебатам о едином международном названии для саламандр...".
      Блестящая пародия на деятельность Лиги Наций перед второй мировой войной!
      Говорят неимоверно много. Церковь дискутирует "первостепенно важный" вопрос: есть ли душа у саламандр и можно ли их крестить? Видный философ пишет толстый том "Закат человечества". И напрасно взывает некий "X": "Безумцы, перестаньте, наконец, кормить саламандр! И перестаньте поставлять саламандрам оружие! Пусть будет создана Лига Наций против саламандр!"
      Никто его не слушает. Саламандры получают взрывчатые вещества в изобилии. Они взрывают и затопляют прибрежные страны. И вот уже в Чехословакии, в стране, далекой от морских берегов, казалось бы находящейся в безопасности, из реки высовывается безобразная черная голова. "Они уже здесь!"
      Не послушал мир предостережений Карела Чапека. Европейские политики все надеялись, что фашизм будет работать на них. Через год после выхода "Войны с саламандрами" французские власти предали революционную Испанию: под предлогом нейтралитета закрыли границу, позволили фашистам задушить республику. Еще через два года очередь дошла, и до буржуазной Чехословакии.
      "Война с саламандрами" - яркий пример острой политической сатиры, крайне своевременной и злободневной. К великому сожалению, буржуазные правительства не желали прислушиваться к разумным предостережениям писателя-фантаста.
      "Фантастика ради..." - так названа эта пятая наша беседа. В ней даны примеры фантастики, написанной для популяризации научных знаний, фантастики, утверждающей героические приключения, фантастики, написанной ради сатиры, бытовой и политической.
      Необычайное разнообразие! А мы ведь прошли только часть пути по Стране Фантазий (см. маршрут на карте [ ЗДЕСЬ] ), рассмотрели фантастику-прием. На очереди у нас фантастика-тема, не менее разнообразная.
      Беседа шестая
      Ступени мечты
      Воздушные замки
      Откуда входит необыкновенное в жизнь?
      В нашем веке - с производства. На заводах изготовляют цветные чудо-телевизоры или чудо-холодильники, развозят их по магазинам. Используй, наслаждайся...
      Но до производства была лаборатория, где эти чудеса проектировались, рассчитывались, изготовлялись, испытывались.
      А до лаборатории была научная и техническая идея: как же получить радугу на экране, как же получить холод в шкафу?
      Идея - лаборатория - производство - обычные этапы создания технических новшеств.
      И фантастика отражает каждый из этих этапов. Есть фантастика научных идей, есть фантастика лабораторная, есть и производственная, напоминающая производственный роман. Ниже мы приведем примеры.
      Однако и этап, связанный с рождением научной идеи, - еще не самый первый в жизни новшества. До идеи обычно бывает постановка задачи. А эту задачу ставит донаучная мечта: "Надо бы... хорошо бы... очень хочется... и пусть будет как хочется!"
      Есть и в литературной фантастике область чистой мечты. Самого талантливого представителя ее вы знаете. Это Александр Грин.
      Грин родился в 1880 г. в Вятке - тихом губернском городе на северо-востоке нашей страны. В те времена в Вятку отправляли в ссылку. Отец Грина и был ссыльным. Участник польского восстания в прошлом, в Вятке работал счетоводом, бедствовал, с трудом содержал многочисленную семью...
      Нельзя сказать, что сын Александр очень радовал отца. Мальчик много читал, но не учебники, а приключения, учился неровно, мечтал больше о странствиях, бродил с ружьем по окрестным лесам. Самокритично пишет он о себе?
      "Несмотря на мою Действительную страсть к охоте, у меня никогда не было должной заботы и терпения снарядиться как следует. Я таскал порох в аптекарской склянке, отсыпая его на ладонь при заряжении на глаз, без мерки; дробь лежала в кармане, часто один и тот же номер шел на всякую дичь... мелкий как мак летел в утку, только обжигая ее... Не удивительно, что добычи у меня было мало...
      Впоследствии, в Архангельской губернии, когда я был там в ссылке, я охотился лучше, с настоящими припасами и патронным ружьем, но небрежность и торопливость сказывались и там..."
      В шестнадцатилетнем возрасте в поисках романтики Грин решил стать моряком. Приехал в Одессу - к желанному морю. Приехал с шестью рублями и с красками в корзине: собирался рисовать тропические пейзажи. Но нескладного, болезненного юношу не брали в матросы. Кроме того, хозяева судов требовали плату за пропитание. Грин бедствовал, скитался по ночлежкам, голодал, болел, надрывался в портовых складах. Вернулся в Вятку, уехал в Баку, там было еще хуже, снова в Вятку... Работал банщиком, переписчиком, грузчиком, рыбаком, золотоискателем, дровосеком и сплавщиком.
      Были тяжкий труд, голод, грязь, насмешки над незадачливым мечтателем.
      И начав писать, Грин отвернулся от окружающего, от жестоких будней дореволюционной России. Он создал свои собственный мир, населенный честными, сильными, бесстрашными героями, мир моряков, влюбленных в море, и девушек, достойных любви романтиков.
      У воображаемого мира была своя география, - Грин держал ее в уме: живописные города со звучными названиями - Зурбаган, Лисе, Гель-Гью, Гертон. Города находились где-то в южных странах, в них приходили суда со всего мира, и не дымные пароходы, коптящие небо, а овеянные легендами корабли, распускающие крылья парусов.
      В мире Грина добро торжествовало и посрамляло зло, в том мире уважали геройство и почитали мечту. И мечты сбывались, любые, самые фантастические тоже.
      "Ты будешь большой, Ассоль. Однажды утром в морской дали сверкнет алый парус... Зачем вы приехали? Кого вы ищете? - спросят люди на берегу. Тогда ты увидишь храброго красивого принца, он будет стоять и протягивать к тебе руки. "Здравствуй, Ассоль, - скажет он. - Далеко-далеко я увидел тебя во сне и приехал увезти тебя навсегда в свое царство... У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда душа твоя не узнает слез и печали".
      Однажды в порт входит корабль с парусами, обтянутыми алым шелком.
      Но "Алые паруса" вы читали, конечно, или видели в кино.
      Некогда, давным-давно, ехал я, автор этой книги, на речном трамвае с четырехлетним сыном. Кажется, впервые малыш видел так близко речную гладь, такую полированную, соблазнительную, такую прочную" на вид. "Папа, - спросил он меня, - а можно гулять там, где лодки?" Он еще не знал, что гладь эта обманчивая: наступишь и провалишься. Но в самом деле, как бы полезно было нам научиться "гулять" по реке, ходить по воде, как по суху, не только в хорошую погоду, но и в бурю: при крушении спрыгнуть с корабля и побежать по волнам, отталкиваясь ногами от пенных гребней.
      У Грина и это возможно. В море обитает Бегущая по волнам - Фрэзи Грант. Почему она Стала Бегущей, на основе какого физического закона? Да просто так, этакий дар проснулся. Ступила и побежала. И порхает с тех пор по волнам, спешит на помощь тем, кто достоин помощи.
      Испокон веков люди мечтают о полетах в небо, с завистью следят за вольными птицами.
      Впрочем, лучше предоставить слово самому Грину:
      "Это купанье без воды, плаванье без усилий, шуточное падение с высоты тысяч метров, а затем остановка над шпилем собора, недосягаемо тянувшегося к вам из недр земли, в то время как ветер струнит в ушах, а даль огромна, как океан, вставший стеной... Вы повернулись к земле спиной, небо легло внизу, под вами, и вы падаете к нему, замирая от чистоты, счастья и прозрачности...
      Хорошо лететь в сумерках над грустящим пахучим лугом, не касаясь травы, лететь тихо, как ход шагом, к недалекому лесу; над его черной громадой лежит красная половина уходящего солнца. Поднявшись выше, вы увидите весь солнечный круг... а в лесу гаснет алая тень последних лучей..."
      Мы привели отрывок из раннего рассказа А. Грина "Состязание в Лиссе". Однако тема полета волновала писателя всю жизнь. В дальнейшем он посвятил летающему человеку целый роман - "Блистающий мир".
      Герой романа - Э.Друд. Самое имя окружено ореолом таинственности. Последний роман Диккенса назывался "Тайна Эдвина Друда". Не успев его закончить, писатель умер, планов не осталось, и доныне литературоведы гадают, в чем же заключалась тайна героя. У гриновского Друда своя тайна: он способен летать, без аппаратов, без всяких крыльев с разбегу взмыть в воздух. Решившись показать свое искусство в цирке, он вызывает у публики не восторг, а смятение. Министр же, присутствовавший на представлении, считает, что летающий человек опасен, распоряжается найти Друда, усыпить и сонного заковать в кандалы.
      Однако Друда выручает племянница министра - гордая девушка Руна. Она организует побег, передав узнику пилку. Друду удается распилить кандалы. Как условлено, он прилетает к девушке. Руна предлагает ему союз. Вместе с необыкновенным летающим человеком она хочет захватить власть над миром. Друд отказывается. "Мог бы поработить всех, - говорит он, - но эта цель мне отвратительна. Но страстно привязан я к цветам, морю, путешествиям, животным и птицам; красивым тканям, мрамору, музыке". Жажда власти чужда ему. Они расстаются. И дяде-министру Руна говорит с оттенком извинения: "Не бойтесь, это мечтатель".
      В дальнейшем мечтатель встречает подругу, близкую душой, способную поверить в мечту героя. Однако счастье их недолговечно. Любовь Руны переходит в ненависть, она подсылает к Друду убийц.
      Уже из пересказа видно, что в романе Грина есть образы, есть характеры. Разбор произведения можно начать с характеров. В центре - мечтатель, рвущийся в облака, тонко понимающий природу и красоту. Рядом с ним - две девушки: жестокая, эгоистичная и властная красавица Руна и милая Тави, доверчиво верящая в мечту. Интересно, что подобная же ситуация и в романе "Бегущая по волнам". И там красивую, не злую, но практичную, в мечту не верящую Биче, в конце концов вытесняет девушка из народа, дочь моряка, простодушная Дэзи, для которой и море - родной дом, и сказки моря - родные с колыбели. Побеждает верящая в мечту.
      Помимо любовного, есть в "Блистающем мире" и более важный конфликт социальный. Министр, слуга богачей, сразу понимает, как опасен власть предержащим свободно летающий человек. И в первые же минуты в цирке, когда испуганные обыватели разбегаются, страшась непривычного, министр отдает распоряжение это непривычное уничтожить.
      Характеры налицо, конфликты налицо. Летающего человека хотят арестовать, хотят соблазнить, хотят столкнуть с избранного пути; он же ускользает от всех ловушек. Идет борьба, и читатель может следить за приключениями в этой борьбе.
      События в романе отнесены к 1913 г. Это ранняя заря авиации. Соревнование авиаторов описано во II части романа. Друд всех побеждает и посрамляет технику. Из воспоминаний жены Грина известно, что подобные соревнования были в Петербурге в 1910 г.
      Все восхищались: "Человек в воздухе! Человек стал птицей!" А Грин ходил мрачный и твердил, что это не полет. И тогда же написал полемический рассказ "Состязание в Лиссе", где самодовольный летчик разбивается, встретив в воздухе летящего человека: мы цитировали этот рассказ, приводили отрывок о скольжении героя над вечерним лугом. А далее там говорится: "Между тем тщательно охраняемое под крышей непрочное безобразное сооружение, насквозь пропитанное потными испарениями мозга, сочинившими его подозрительную конструкцию, выкатывается рабочими на траву. Его крылья мертвы: это материя, распятая в воздухе; на нее садится человек с мыслями о бензине, треске винта, прочности гаек и проволоки и, еще не взлетев, думает, что упал. Перед ним целая кухня, в которой на уже упомянутом бензине готовится жаркое из пространства и неба. На глазах - очки, на ушах - клапаны, в руках - железные палки; и вот - в клетке из проволоки, с холщовой крышей над головой поднимается с разбегу в пятнадцать сажен птичка божия, ощупывая бока.
      О чем же думает славное порхающее создание? О деньгах, о том, что разобьется и сгниет. И множество всякой дряни вертится в его голове технические папильотки, за которыми не видно прически. Где сесть, где опуститься? Невозможно опуститься на крышу, телеграфную проволоку или вершину скалы. Летящего тянет назад, летящий спускается-спускается на землю с виноватым лицом, потому что остался жив, меж тем зрители уходят разочарованные, мечтая о катастрофе..."
      Со снисходительной улыбкой читаем мы сейчас эту проповедь против авиации. Нестройные порхающие сооружения из проволоки и ткани сохранились разве что в музеях. Ныне по воздуху мчатся пассажирские вагоны, переносящие нас через всю страну в считанные часы. Грин был нетерпелив. В первых детских шажках авиации он увидел только неумение ходить. Кроме того, у человека различные потребности. По делу мы ездим и летаем, для здоровья гуляем пешком. Сейчас авиация достигла высокого совершенства, но "уничтожая" пространство, самолет лишил нас и удовольствия от путешествия. Он просто пересаживает нас с аэродрома на аэродром. Час, два, пять часов под аккомпанемент натужного рева мы смотрим на однообразное нагромождение облаков и оказываемся на месте назначения. Для дела так и надлежит; самолет экономит рабочее время. Но так хотелось бы нырнуть в эти сугробы вниз головой или, раскинув руки, поплыть над ароматным вечерним лугом, как это описано у Грина.
      Поэтому тема личного полета, "пешего полета", если можно так выразиться, не ушла из фантастики. О ней писали и чешский писатель Карел Чапек, и болгарский Павел Вежинов, и советский Север Гансовский. Мечта о прогулках в воздухе не ушла и, надо полагать, когда-нибудь будет осуществлена. Дело в том, что техника развивается своеобразно, непоследовательно на первый взгляд: крупное для нее проще, чем малое, поскольку ювелирная работа требует более высокого мастерства и более точного инструмента. Башенные часы гораздо "старше" карманных, а карманные "старше" ручных. Государственные электростанции снабжают током всю страну, а карманные - еще не сконструированы, хотя и они нужны, и у наших потомков будут обязательно. И возможно, будут моторчики для личных крыльев, чтобы в воздухе провести тихий предвечерний час.
      Как сделать эти моторчики? Нетерпеливый Грин не спрашивал, не задавался такими вопросами. Он считал, что человек летал некогда, потому нам и снятся в детстве полеты. И полетит когда-нибудь снова. Сам по себе!
      Сваи для воздушных замков
      Ну а если всерьез? Как же все-таки полететь? Есть какие-нибудь предпосылки?
      О предпосылках подумал научный фантаст Александр Беляев, который через два десятка лет после Грина тоже написал о летающем человеке в романе "Ариэль".
      Ариэль - воспитанник суровой религиозной школы в Индии. В стране чудес давно уже говорят о йогах высшего класса, будто бы владеющих даром "левитации" - полета без мотора и без крыльев. Но Ариэль получает эту способность не от йогов и не от рождения. Ею наделяет Ариэля ученый-физик Хайд. Наставники же надеются использовать чудо для подкрепления религии.
      Но будучи непокорным человеком по характеру, Ариэль, получив дар полета, в первую же ночь удирает от наставников. Он скитается по Индии, бедствуя, испытывая лишения и изредка удивляя людей своими полетами. Попадает к капризному радже, забавляет его. Завистливый слуга вызывает ревность у раджи, Ариэля решают утопить в колодце, завязав в мешок с камнями. Но ему удается вырваться из мешка и улететь. Следуют приключения в воздухе: сражение с орлом, потом встреча с грозовым фронтом. Снова Ариэль у церковника, на этот раз у христианина, тоже желающего подкрепить веру в бога чудесами. От него Ариэля переманивают циркачи. Даже гангстеры пытаются его использовать, чтобы красть маленьких детей и получать выкуп у родителей. Наконец, родная сестра находит Ариэля и увозит в отчий дом. Но летающему душно в затхлом мире английских аристократов. И он бежит, улетает (в который раз!) в Индию - к простым людям, к любимой девушке.
      Очень поучительно читать Беляева вслед за Грином, сравнивать романы, написанные этими авторами на одну тему. В обоих произведениях мечта о свободном полете. В обоих - летающий герой и земные люди, использующие его для своих интересов: ради власти - у Грина, ради наживы - у Беляева. Пожалуй, в произведениях Грина характеры глубже.
      В романах Беляева характеры проще, без внутренних противоречий: жадные обиралы, хитрые церковники, самодур-раджа. В его книгах много событий, столкновений, приключений.
      Противники гриновского Друда - политики, властолюбцы и сама техника. Друд побеждает самолеты на соревнованиях. В 20-х годах это еще можно вообразить было, в 40-х - нет. Ариэль и не соревнуется с самолетами.
      Научный фантаст Беляев не осуждает науку. Наоборот, он ищет научное обоснование для чудесных полетов без мотора. Герой Беляева, изобретатель Хайд, отвергая идею подражания насекомым (крылья насекомых работают, как пропеллеры, совершая сотни оборотов в секунду), отвергая подражание воздушному шару ("Не могу же я сделать человека пористым!"), находит собственное решение.
      "...Броуновское движение молекул. Понятно?.. Удивлены? Еще бы! Броуновское движение беспорядочно, хаотично. Правда, теория вероятности говорит нам, что теоретически не исключен такой случай, когда все молекулы одновременно устремляются вверх. И тогда камень или человек мог бы подняться над землей. Но вероятность такого случая... просто сказать... равна нулю... Немудрено, что современные ученые заявляли: "Мы не можем питать никаких иллюзий относительно возможности пользоваться броуновским движением... Над этим вопросом был поставлен креста.
      - Как вам удалось превратить хаотическое движение в направленное? любопытствует собеседник Хайда.
      И мы полюбопытствовали бы тоже. Именно тут гвоздь проблемы. Ведь для превращения хаоса в порядок нужно проделать работу, затратив значительную энергию. Что же отвечает Беляев устами Хайда?
      "Это длинная история. Пока довольно сказать, что, изучая молекулярное движение, физики учитывают только роль топлива. Мне пришлось углубиться в изучение сложной игры сил, происходящей в самих атомах... и овладеть этой игрой".
      "Длинная история"! Герой и автор уклонились от объяснения, хотя именно здесь главная трудность. Да, в недрах атомов имеется энергия, достаточная для наведения порядка в молекулярном хаосе, сверхдостаточная для полета в воздухе. Но как извлечь ее? Увы, Беляев не отвечает. Если бы смог ответить, был бы величайшим изобретателем. Но фантаст не обязан быть изобретателем, хорошо, если он может указать хотя бы направление поиска.
      Грин вообще не указывает направления этого научного поиска. Его герои взлетают сами собой. Беляев, бросив намек на атомную энергию, в дальнейшем повествует о приключениях Ариэля. Для фантастики мечты это характерно. "Мечта осуществима", - утверждает она и погружается в описание заманчивых возможностей. Естественно, для мечтателя самое главное - изобразить привлекательную мечту. Но рядом, в смежной области фантастики идей самое главное сама идея: как же выполнить заманчивое? А когда идея изложена, нередко на том рассказ и заканчивается, потому что подразумевается: убеждать не надо.
      Эврика!
      Самостоятельная фантастика научно-фантастических идей появилась в XX в. и развивалась преимущественно в нашей стране. Появилась тогда, когда основные мечты человечества были уже изложены многими авторами. Конечно, у каждого есть личные мечты для себя, но широкого читателя интересует общее, для всех нужное. Общечеловеческие мечты можно перечислить.
      Это мечты о разумном, справедливом, счастливом обществе. Мечты о разумных, добрых, справедливых людях, выросших в разумном обществе.
      Мечты о могучих, всесильных помощниках, добрых волшебниках или добрых пришельцах, этаких космических дедах-морозах. Отсюда обилие романов об инопланетянах, прибывших в гости старших братьев по разуму.
      Мечты о покорении природы, использовании всех ее богатств, укрощении стихийных процессов.
      Мечты о победе над временем и пространством, о путешествиях под землей, под водой, к планетам, звездам и галактикам.
      Мечты о биологическом совершенстве: сверхдолголетии, вечной молодости, сверхразуме, сверхсиле, фантастически остром зрении, слухе, новых чувствах, полной власти над телом, в том числе и о возможности летать самому человеку.
      Вот мы и дошли до мечты-темы, взятой в качестве примера. Мечта о полете без мотора уже изображена Грином, Беляевым и многими другими. Теперь не всякому автору захочется повторять многократно описанное. Но поскольку полет без двигателя и топлива пока еще не осуществлен, значит, прежние идеи не годятся. Стоит поискать новые. Например:
      "Такова уж конструкция человеческого организма: не хватает сил, чтобы поддерживать в полете вес тела и крыльев. Пусть крылья будут как угодно совершенны, пусть они даже будут невесомы: человек слишком тяжел, он не сможет поднять себя. Есть только один выход: надо увеличить - хотя бы на короткое время - силу человека, развиваемую им мощность. Если бы человек был бы раз в десять сильнее, он легко полетел бы..." В данном случае мы цитируем рассказ бакинского писателя Генриха Альтова "Создан для бури".
      Каплинский, герой этого рассказа, - "такой кругленький, лысеющий, не совсем уже молодой мальчик, благовоспитанно поглядывающий сквозь толстые стекла очков" - находит решение. Он считает, что силы человеческих мускулов ограничены, потому что энергию мы получаем от пищи. Питание и переваривание длительный и не слишком выгодный энергетический процесс. "Если бы на нашей планете, - говорит он, - росли бы электрические деревья, эволюция пошла бы по другому пути. Сложные процессы переработки и усвоения пищи в человеческом организме - это вынужденный ход природы. Такая уж планета нам досталась, у эволюции не было выбора".
      Но у современной техники выбор есть. И Каплинский "подправляет" природу, находит способ заряжать мускулы электрическим током. Добродушный очкарик становится в десять раз сильнее. Так, одним ударом он сокрушает в парке силомер. "Двухметровая шкала беззвучно повалилась назад, в траву. А тумбу с наковальней удар сплющил, как пустую картонную коробку... где-то в недрах тумбы коротко полыхнуло голубое пламя, звонок неуверенно тренькнул и сразу замолк..."
      О полетах Каплинского в рассказе не говорится совсем. Идея высказана, а полеты описаны другими авторами. Альтова же интересуют сами оригинальные идеи, идеи обуревают его, они громоздятся и теснят друг друга. В рассказе упомянуто о том, что электрозарядку хорошо бы применять и в животноводстве, сообщается о быстроходных кораблях с особой смазкой корпуса (в произведении изображены корабли, обладающие самолетной скоростью, несущиеся на гребне волны цунами, такие волны возникают в море в результате землетрясений), говорится об усовершенствовании природы людей и о том, что многие изобретения можно было бы сделать гораздо раньше.
      Сам автор - инженер и изобретатель. Он создал методику изобретательства и организовал школы изобретательства. Уже издана книга Альтова "Алгоритм изобретения". Напоминаю, что "алгоритм" - это общее правило решения сходных задач.
      Мне представляется, что и к фантастике Альтов обратился прежде всего в поисках новых идей. Искал методически, составил "регистр" всех фантастических идей, классифицировал несколько тысяч произведений, несказанно огорчив некоторых авторов, которые считали свою тему самой оригинальной. А затем, как бы подводя итог сделанному, начал выдавать свои собственные идеи.
      Одна из лучших находок Альтова - в рассказе "Ослик и аксиома". Есть такая проблема в промышленности: моральное старение. Благодаря быстрому развитию техники машины устаревают раньше, чем изнашиваются. Еще могут работать, но уже не нужны, есть лучше, оригинальнее, производительнее. И вот в рассказе Альтова машинка, игрушечная пока что, делается из металлического порошка, которому придает форму магнитное или электромагнитное поле. Когда машина не нужна, отработала, поле отключается и порошок рассыпается. Если требуется другая машина, включается другое поле и порошок слипается в другую форму.
      На первый взгляд нечто очень фантастическое. Но ведь все твердые тела в природе состоят из атомов, крепко сцепившихся полями электронных оболочек. Идея многообещающая!
      Альтрв пишет плотно, лаконично, не без юмора, двумя-тремя штрихами умеет набросать портрет героя. Но главное для него - интересная идея. Выше говорилось, что фантастика вообще пишется для тех, кто любит фантазии, так же как музыка - для тех, кто любит музыку, фантастика же идей - для тех, кто ищет идеи, для увлеченных конструкторов небывалого.
      Воздушный замок проектируется
      Один ученый-химик сказал мне однажды: "Идея только зачин. Мы так считаем: идея опыта - пять часов труда, лабораторные исследования - пятьсот часов, организация производства - пятьдесят тысяч..." Конечно, столь продолжительная деятельность должна отражаться и в литературе. И рядом с фантастикой озарения, естественно, возникла и фантастика научного труда, назовем ее лабораторной.
      Можно припомнить такие научно-фантастические произведения, как, например, роман А. Крона "Бессонница", где герой ищет пути продления жизни, или же роман Д. Гранина "Иду на грозу" - о покорении грозы. Но это книги пограничные, возможно, и сами авторы будут в претензии, если зачислить их в число жителей Страны Фантазий.
      Впрочем, нам и нет нужды выходить за пределы безусловной научной фантастики. Возьмем пример из "Библиотеки современной фантастики", том 22, Владимир Савченко, "Открытие себя". Автор по образованию инженер-энергетик, работал в научно-исследовательском институте, отлично знает обстановку, быт, условия работы в НИИ научных работников.
      Знает людей. Знакомит нас с академиками, докторами наук, секретарями, секретаршами, работниками ревностными, самолюбивыми, старательными, а иногда равнодушными, занятыми лишь своей научной работой. Главный же герой - еще не защитивший диссертацию, полноватый человек, по фамилии Кривошеий, заурядный инженер, но "зауряд, который многое смог" - так говорит о нем автор.
      События в произведении связаны с научными буднями института, заседаниями ученого совета, составлением и выполнением годовых планов, смет по такой-то статье, поквартальной отчетности, с интересами академика такого-то и ученого секретаря такого-то, с закупкой оборудования по наличному и безналичному расчетам. Будничные эти дела постоянно создают впечатление подлинности фантастической истории. Так подробно изложены обстоятельства: не использовали фонды по статье ввода новых лабораторий, академик Азаров спросил, у кого есть предложения, и тут инженер Кривошеий предложил организовать лабораторию случайного поиска. Академик поморщился, но других предложений не было, почему же не попробовать. И он дал разрешение, только название изменил для осторожности: пусть будет "лаборатория новых систем".
      И обстановка опыта изображается со всеми техническими деталями:
      "Описывать неудачи - все равно, что переживать их заново. Поэтому буду краток. Значит, схема опыта такая: к входам ЦВМ-12 подсоединяем кристаллоблок о 38 тысячах ячеек, а к входам кристаллоблока - весь прочий инвентарь: микрофоны, датчики запахов, влажности, температуры, тензометрические щупы, фотоматрицы с фокусирующей насадкой... Сигналы от датчиков должны поступать в кристаллоблок, возбуждать там различные ячейки - кристаллоблок формирует и "упаковывает" сигналы в различные комбинации для ЦВМ-12 - она расправляется с ними, как с обычными задачами и выдает на выходе нечто осмысленное...
      И... ничего. Сельсин-моторчики, тонко подвывая, водили щупами и объективами, когда я перемещался по комнате. Контрольные осциллографы показывали вереницы импульсов, которые проскакивали от кристаллоблока к машине. Ток протекал. Лампочки мигали. Но в течение первого месяца рычажки цифропечатающего автомата ни разу не дернулись, чтобы отстучать на перфоленте хоть один знак".
      Такова технология опыта. Идея же Кривошеина (и автора) заключалась в том, чтобы взять самую совершенную электронно-вычислительную машину, способную к самопрограммированию, к самостоятельной постановке задач (это уровень, до которого кибернетика уже дошла), нагрузить ее информацией, не меньшей, чем обладает человеческий мозг (до этого уровня кибернетика еще не дошла), предоставить самой себе и посмотреть, что получится ... случайно.
      "Но ведь это неалгоритмируемая задача", - сомневается кто-то на ученом совете. На что академик отвечает: "В наше время алгоритм научного поиска не сводится к набору правил формальной логики".
      Итак, что же получилось из случайной деятельности наугад запущенной машины ЦВМ-12, нагруженной до предела информацией и снабженной химическими реактивами.