Беседы о научной фантастике

      Три качества: исключительность, наглядность и значительность вывода.
      Интерес к исключительному - характерная черта человеческой психологии. Общее мы лучше понимаем через единичный пример, примеры же предпочитаем броские. Тысячи детей играют на мостовой; рискованно, но привычно, и прохожие идут мимо, занятые своими мыслями. Но вот мальчик, погнавшийся за мячом, попал под машину - все сбегаются в ужасе. И дома расскажут с потрясением: "Вот до чего доводит беспечность!"
      Аналогично внимание к чрезвычайному в литературе. Не ростовщик, не вор, не судья - дьявол самолично явился в гости.
      Не о доме, не о саде, не об имуществе - о бессмертной душе, торгуются. Исключительность вносит в историю о докторе Фаусте Мефистофель.
      Второе достоинство фантастического образа - наглядность. Вопрос, волновавший Гете: в чем счастье человека? Автор отвечает: не в молодости, не в любви, не в вихре наслаждений, не в почете и придворной жизни, счастье в творческом труде на благо народу. Но чтобы выяснить, в чем же счастье, человеку (Фаусту) надо было перепробовать все, о чем мечтается. Однако в реальной жизни ВСЕ иметь нельзя. ВСЕ дать и даже вернуть молодость герою может только сверхъестественное существо. С точки зрения построения сюжета роль Мефистофеля при Фаусте служебная: он - Исполняющий Желания. Конечно, у него есть и самостоятельное значение: он - олицетворение сомнения, насмешки, скептического отрицания, оправдывающего бездействие и равнодушие, он оборотная сторона самого Фауста, выражение усталости и разочарования стареющего ученого.
      О поэме Гете написаны целые библиотеки, нет нужды и нет возможности пересказывать их. В данном случае мы с вами беседуем о фантастике, о том, зачем понадобилось фантастическое в литературе вообще, в этой главе говорим, как фантастическое помогает писателю при построении сюжета и выявлении главной идеи, на этой странице - зачем понадобилось Гете фантастическое в его глубоко философской поэме "Фауст".
      И вот мы видим, что мистический образ делает яснее историю поисков человеческого счастья.
      А в итоге у читателя возникает обобщенный глобальный вывод: даже черт не мог предложить иного счастья, кроме благородного труда. То же стремление к глобальным выводам можно наблюдать и в научной фантастике. Например, повесть Алексея Толстого "Аэлита" кончается апофеозом любви. Слово "любовь" несется через космические просторы от Марса к Земле. Нет для любви преград, и миллионы километров - не преграда.
      Если место действия отнесено в космос, автор как бы убеждает нас: "Так будет везде-везде-везде!"
      Если время действия отнесено в будущее, автор как бы говорит: "Так будет всегда-всегда-всегда!" '
      Итак, повторяем: у литературы невероятного есть три основных достоинства исключительность, наглядная простота, значительность выводов.
      Мефистофель - невероятное существо, сразу привлекающее внимание читателя. Исключительность этого образа - его достоинство. Оборотная же сторона такой исключительности образа - его недостоверность. Во имя значительности выводов автор как бы приглашает читателя примириться с недостоверностью образа принять его как условность. Без условности, как известно, нет искусства. В каждом виде искусства - свои условности.
      Например, условность кино в плоском экране, в неимоверных масштабах крупного плана: трехметровые лица, трехметровые губы, трехметровые глаза с ресницами как копья, зрачками размером в щит. Условность в мгновенной смене точек зрения, в переброске через тысячи километров и сквозь годы.
      Условность театра в сцене - этой комнате с тремя стенами, в которой поочередно высказываются герои, делая вид, что не замечают полного зала свидетелей. Опера добавляет еще и условность пения: герои объясняются друг с другом ариями или речитативами. В балете же выражают свои переживания танцем.
      У литературы свои условности, свои правила. Мы забываем о них, читая художественные произведения.
      Условность в печатном тексте. Условность, во "всезнайстве" автора: самые сокровенные мысли и чувства героев откуда-то известны ему. Условно герои, не знающие русского языка, говорят и думают на этом языке. Условно на современном языке говорят исторические лица.
      В произведениях же фантастики "разрешается" изображать как истину не только вполне возможное, но и невозможное сегодня и подчас невозможное вообще.
      Для полноты следует отметить еще одно литературное достоинство фантастики: она "удобна" для остранения.
      Что означает слово остранение? Это изображение знакомых предметов с необычной точки зрения. Угол зрения непривычен, и в знакомом открывается нечто новое, обыденное становится странным. Хрестоматийный пример: сцена военного совета в Филях в .великом романе "Война и мир" Льва Николаевича Толстого. Совещание генералов описано здесь так, как его видит крестьянская девочка, лежащая на полатях. Не протокол, не запись речей, а наблюдения девочки. Подобного рода приемы привычны для фантастики. То ли путешественники прибыли на чужую планету, удивляются странным тамошним обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, можно и иначе жить, думать, смотреть на мир". То ли пришельцы со звезд прибыли на Землю, удивляются нашим обычаям, а читатель подводится к выводу: "Значит, и наша жизнь кому-то покажется странной". Вот и у Свифта добросердечному королю великанов странной показалась такая естественная для современников Свифта готовность Гулливера выслужиться, предлагая "абсолютное" огнестрельное оружие. Гулливер ждет похвал, а великан говорит, что он скорее согласится потерять половину королевства, чем быть посвященным в тайну подобного оружия. Великану отвратительны хитрая политика и губительные войны. И читателю внушается мысль о том, насколько отвратительны привычные европейские порядки того времени.
      И вот мы снова вернулись к "Путешествиям Гулливера".
      Лилипуты, великаны, говорящие лошади, летающий остров! Зачем тонкий и глубокий, язвительно насмешливый писатель Свифт рассказывает людям сказки?
      Как мы сказали выше, писатель использует сказочность, фантастичность в своем творчестве с определенной целью, а именно: для придания своему повествованию исключительности, доступности, значительности обобщающего вывода и нового взгляда на предмет.
      Исключительно все, что описывает Свифт: лилипуты, великаны, лапутяне, говорящие лошади. Доступность наиболее ярко реализована писателем в последней части своей книги: человеку противопоставлены животные. И отсюда обобщающий вывод: плохи все люди. То же и во второй части: все (почти) люди грубы и неопрятны. То же и в третьей: все ученые отворачиваются от жизни.
      Но у фантастики есть не только достоинства, есть недостатки. Самый главный из них - недостоверность. Небывалое вызывает сомнение и, как следствие, недоверие читателя.
      А теперь вообразите себя на месте Свифта. В какой форме написать сказку о лилипутах и великанах так, чтобы она выглядела убедительной?
      Как известно, вся литература выросла из сказки. Выросла и ушла от сказочной формы. Ведь сказка была изустной, "сказывалась" для слушателей. Когда же была изобретена письменность, а вслед за тем книгопечатание, появилась письменная форма речи. Самое слово литература происходит от слова литера - буква. Литература - письменное искусство, со своими особыми средствами выразительности и со своим стилем изложения. Причем литературные стили менялись от эпохи к эпохе у каждой нации. И убедительности ради фантастика "рядится" в литературные одежды своей эпохи.
      Приведем параллельные примеры из сказки и научной фантастики.
      А заснул Садко на той доске на дубовой,
      А проснулся Садко, новгородский гость,
      В окиян-море, да на самом дне,
      Увидел - сквозь воду печет красно-солнышко,
      Очутилась возле палата белокаменна,
      Заходил как он в палату белокаменну,
      А сидит теперь во палатушках
      Царь Морской теперь на стуле ведь...
      (Былина о Садко, новгородском госте.)
      "Стадо крупных черных рыб, толстых и неповоротливых, проплыло над самым дном, то и дело поклевывая что-то. Потом появилось еще одно неуклюжее существо, похожее на морскую корову...
      Я уже упомянул, что волнистая серая долина вся была испещрена маленькими холмиками. Один, более крупный, высился перед моим окном, метрах в десяти. На нем были какие-то странные знаки. ...У меня дыхание остановилось и сердце на момент замерло, когда я догадался, что эти знаки... были орнаментом, несомненно высеченным рукой человека!
      - Ей-ей, это лепка, - воскликнул Сканлэн. - Слушайте, хозяин, да ведь мы без пересадки приехали в подводный город..."
      (А. Конан-Дойль. Маракотова бездна.)
      И еще один пример:
      И в хрустальном гробе том
      Спит царевна вечным сном.
      И о гроб невесты милой
      Он ударился всей силой.
      Гроб разбился. Дева вдруг
      Ожила. Глядит вокруг
      Изумленными глазами...
      И встает она из гроба...
      (А.Пушкин. Сказка о мертвой царевне и семи богатырях.)
      "Вспыхнувшая было надежда вновь померкла в душе Николая, когда он увидел близко лицо (Анны) с полуоткрытыми глазами, подернутыми мутной свинцовой дымкой...
      Ридан медлил. Ему оставалось теперь сделать только одно маленькое движение: повернуть выключатель "ГЧ", настроенный на ту волну мозга, которая возбуждала деятельность сердца...
      - Даю волну сердца, - сказал он глухо и нажал рычажок. Прошла минута. Медленно потянулась другая... И вдруг рычажок... еле заметно дрогнул! Сердце Анны начало биться! Первый короткий трудный вдох..."
      (Ю.Долгушин. Генератор чудес.)
      Видимо, и Свифту с его сказочными героями, достоверности ради, необходимо было придерживаться стиля эпохи, начинать, как принято было в английском романе XVIII в., с обстоятельного описания происхождения героя, детства. Так он и пишет:
      "Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире; я был третьим из его пяти сыновей... Хотя я получал весьма скудное содержание, но и оно ложилось тяжким бременем на моего отца, состояние которого было весьма незначительно; поэтому меня отдали в ученье к мистеру Джемсу Бетсу, выдающемуся хирургу в Лондоне, у которого я прожил четыре года...
      Вняв советам родных не оставаться холостяком, женился на мисс Бертон, второй дочери Эдмунда Бертона, чулочного торговца на Ньюгейт-стрит, за которой получил четыреста фунтов приданого.
      Но так как спустя два года мой добрый учитель Бетс умер, а друзей у меня было немного, то дела мои пошатнулись... Прождав три года улучшения моего положения, я принял выгодное предложение капитана Вильяма Причарда, владельца судна "Антилопа"... 4 мая 1699 года мы снялись с якоря в Бристоле..."
      Обычная рядовая история жителя Англии той эпохи. Указаны фамилий, адреса, даты.
      Нет оснований не верить рассказчику. Итак, Свифт живет в Англии, островной стране. В портах ее ежедневно бросают якорь корабли, прибывшие из экзотических стран, капитаны рассказывают, пишут и публикуют отчеты о своих странствиях и приключениях, подлинных или мнимых. Серьезные люди читают эти отчеты не без интереса. Прочтут и "Путешествия в некоторые отдаленные страны Лемюэля Гулливера, сначала хирурга, а потом капитана нескольких кораблей", написанные в привычном стиле, с обстоятельными описаниями, где ясно проявляется знание морского дела:
      "...Когда буря стихла, поставили грот и фок и легли в дрейф. Затем подняли бизань, большой и малый марсели. Мы шли на северо-восток при юго-западном ветре. Мы укрепили швартовы к штирборту, ослабили брасы у рей за ветром, обрасопили под ветер и крепко притянули булиня... Во время этой бури, сопровождавшейся сильным 3-Ю-З ветром, нас отнесло по моим расчетам по крайней мере на пятьсот лиг к востоку, так что самые старые и опытные моряки не могли сказать, в какой части света мы находимся...
      16 июня 1703 года стоявший на брам-стеньге юнга увидел землю. 17-го мы подошли к острову или континенту..."
      Правдоподобно? Без сомнения. Чувствуется, что писал опытный моряк, хорошо разбирающийся в ветрах и парусах? Безусловно. Мог он наткнуться на неведомую землю в отдаленных морях? Вполне вероятно. Доверие читателя завоевано. И тогда можно на той земле поселить великанов.
      Однако самые недоверчивые, самые придирчивые читатели все-таки могут спросить:
      - Отдаленные моря? Какие именно, как называются? Для великанов нужна обширная земля - целый континент. Где он, покажите на глобусе.
      С проблемой местонахождения чудес столкнулась еще сказка.
      "Где она, Баба Яга? Столько лет прожили, ни разу не видели". - "В темном лесу", - отвечала самая старая сказка.
      Но темный лес, как обиталище ведьм, "пригоден" не для всякого слушателя, а только для суеверного и наивного. Пока люди верили, что в лесу полным-полно нечисти, можно было поселить там и Бабу Ягу, и кикимору, и дракона. А если вера в лесную нечисть повыветрилась, приходилось менять место действия: "За тридевять земель, в тридесятом государстве..."
      Все-таки, "тридесятое государство" прозвучит убедительно только для того, кто не знает, как называется второе и третье... Но если корабли уже плавают в чужие земли?
      Тогда можно назвать самую отдаленную страну, известную только понаслышке. Имя такое слыхали, достоверного известно мало. Может, и правда, там еще есть чудеса.
      Герой греческой мифологии Ясон сражается с драконами и добывает золотое руно в Колхиде - в нынешней Грузии. Спутников Одиссея пожирает шестиглавый дракон Сцилла (якобы обитавший на нынешнем острове Сицилия). Для древних греков так называемой "героической" эпохи Грузия и Италия были краем света, самое подходящее место для обитания драконов.
      Но за последующие две тысячи лет "края света" отодвинулись намного дальше. Владелец волшебной лампы Алладин из "Тысячи и одной ночи" живет в Китае. Враг его, злой волшебник, приезжает из Магриба (Северо-Западной Африки).
      Край света поздняя сказка считала удобным местом действия. И фантастика унаследовала этот прием.
      В конце XV в. начинается эпоха географических открытий. Моряки, побывавшие в отдаленных странах, рассказывают всяческие чудеса, правдивые и неправдоподобные. И когда Томас Мор, автор "Утопии", решает изобразить государство с образцовым строем, он выбирает самую обычную для своего времени форму - отчет о путешествии на отдаленный остров. Утопию будто бы открыл один из спутников Америго Веспуччи, того мореплавателя, в честь которого названа Америка.
      "Утопия" была опубликована в 1516 г., "Путешествия Гулливера" в 1726 г. Колумб и Магеллан за это время давно стали историей, но Беринг и Кук еще не пустились в плавание. Еще не открыта Антарктида, неведомы северные и южные части Тихого океана, неизвестны Гавайские острова, Аляска, Таити, Алеуты, не нанесены на карту берега Восточной Австралии. Полным-полно "белых пятен" на глобусе, и в эти "белые пятна" Свифт "врисовывает" маршруты Гулливера. Лилипутия и Блефуску помещены западнее Ван-Дименовой земли (так называлась тогда Австралия). Материк великанов удалось разместить в -северной половине Тихого океана - между Японией и Калифорнией. Еще севернее - ближе к неоткрытым Алеутским островам - летает Лапута, между ней и Японией - Лаггнегг с бессмертными стариками. Страна благородных гуигнгнмов, как и Лилипутия - в южной части Индийского океана, восточнее Мадагаскара. Все это неведомые края. Европейские корабли туда не заходят, если и заходили - случайно. Свифт даже дает точные координаты: 30° южной широты для Лилипутии, для Лапуты - 46° северной широты, 183° восточной долготы. Хочешь - верь, не хочешь - проверь. Но кому достанет сил проверять? Плыть туда год с лишним.
      К началу XIX в. неведомых морей не осталось. И фантастика отступила к полюсам, в дебри" Центральной Африки, Южной Америки и Азии. Но к середине века и материки были пройдены.
      И настоящей находкой для фантастики было открытие каналов на Марсе. Казалось бы, сами ученые удостоверяли, что на этой планете должна быть разумная жизнь. Десятки писателей-фантастов отправляют своих героев на Марс. С Марса являются безжалостные завоеватели у Уэллса ("Война миров"). На Марс летит демобилизованный красноармеец Гусев с мечтательным инженером Лосем ("Аэлита" А. Толстого).
      Однако ученые "открыли" Марс для фантастики, и они же "закрыли" Марс. Астрономы измерили температуру поверхности планеты и пришли к выводу, что Марс - холодная, высокогорная пустыня с разреженным воздухом. Слишком изученный слишком конкретный Марс стеснял простор для фантазии. И фантастика покинула его, перебралась на другие планеты, а затем и за пределы Солнечной системы - к далеким звездам.
      Из темного леса к звездам - такова оказалась тенденция движения фантастики. Тенденция - отнюдь не непреложный закон. Выбирать другие места действия не возбраняется, но где они? На морском дне и под землей право же меньше простора, чем в космосе. Неведомого зверя, неведомый город еще можно упрятать на дно морское. Но нет же там места для обширного государства. В космос, волей-неволей!
      И тут в научной фантастике, только в научной, возникает ситуация, невозможная ни в сказке, ни в фантастическом вымысле. В отличие от тридесятого государства, в отличие от края света, от выдуманной Лилипутии и выдуманной Великании дно, недра, космос действительно существуют. Нельзя написать научно-популярную книгу о климате, растительности и животном мире тридесятого государства, а вот научно-популярные сочинения о недрах и звездах писать возможно. И описывая приключения под землей и в небе, писатели-фантасты вынуждены считаться с научными фактами. Лилипутия - чистейшая условность, только прием для изображения характеров, Марс фактически существует, воображаемое путешествие на Марс может быть и основным содержанием, главной темой фантастического произведения.
      Пример фантастики-темы будет рассмотрен в следующей беседе.
      Но до того надо нам разобраться в одной непростой проблеме. В первой беседе шел разговор о фантастике в общем понимании этого термина. Здесь впервые мы говорим о научной фантастике. Где граница между "чистой" и научной фантастикой? Скажем, "Путешествия Гулливера" куда отнести? Великаны в Тихом океане, лошади, обсуждающие вопросы земледелия, - что тут научного?
      Чтобы понять это, следует знать, о чем спорят теоретики фантастики.
      Дело в том, что и в жизни, и в искусстве, и в науке порядок такой: сначала человек рождается, потом ему дают имя; сначала возникает нечто новое, потом оно получает название. В XIX в. сложилась новая разновидность литературы, пожалуй, Жюль Берн был основным ее создателем, хотя и не самым первым. Сам-то он называл свои романы серией "Необыкновенных путешествий". Но позже, в XX в., подобные произведения стали именовать научной фантастикой. Такое дали имя, и как оказалось в дальнейшем, не слишком ясное.
      Неясно оно из-за многозначности слова "научная".
      "Научная" может означать: основанная на науке, возлагающая надежды на науку, доказанная и безукоризненно точная. В каком же смысле научна научная фантастика?
      Безукоризненно точной фантастика не бывает никогда. Ведь речь идет о несуществующем.
      Доказанная научная истина излагается преимущественно в учебниках. Любая гипотеза еще не доказана. А в фантастике - не только гипотезы, но и мечты.
      Поэтому фантастике подходит самое широкое определение: фантастика - это литература, где существенную роль играет необыкновенное, несуществующее, неведомое, явно придуманное. Научная же фантастика это такая область, где необыкновенное создается материальными силами - природой или человеком с помощью науки и техники. Фантастику, где необыкновенное создается нематериальными, сверхъестественными силами, не следует называть научной. В нашем литературоведении ее именуют "фантазией" или "чистой фантастикой".
      Остановитесь на этом параграфе, вдумайтесь. "Ненаучная" не. обязательно плоха! Ну, конечно, так оно и должно быть. Ведь есть много разновидностей ненаучной литературы. В свою очередь и научная фантастика не всегда хороша.
      Вас смущает это, сбивает с толку? Но ведь жанровые границы не совпадают с качественными. Может быть, тема хороша, а написано плохо. Или написано хорошо, а идеи ветхие. Идеи свежие, но форма стандартная - надоела. Всякое бывает. Если на сцене появился капиталист, это еще не значит, что автор его прославляет. Вопрос в том, как изображен этот образ - с сочувствием или с осуждением. То же относится к фантастике. Всякие бывают образы - естественные и сверхъестественные. Вопрос в том, для чего они введены автором в произведение. Разве русалка Пушкина, разве демон Лермонтова служат прославлению мистики?
      Так что не торопитесь, встретив на страницах книги черта с рогами, зачеркивать все произведение, а книгу, где есть машина, приветствовать. Все гораздо сложнее.
      А зачем писатель вводит в книгу те или иные чудеса, следует разбираться в каждом отдельном случае.
      Беседа третья
      Прием превращается в тему
      Жюль Верн родился в 1828 г., через 102 года после выхода в свет "Путешествий Гулливера". Писатель родился и вырос во Франции в эпоху Реставрации. После потрясений Великой французской революции и наполеоновских войн из эмиграции вернулась старая аристократия, на престоле воцарился король прежней династии. Но как и в Англии, власть аристократии после возвращения не могла быть прочной, в 1830 г. последовала новая революция. Короля, стремившегося к полному восстановлению старых порядков, сместили, на его место посадили другого, короля-буржуа Луи-Филиппа.
      Беседы 1, 3 мы начали с рассказа о Свифте и Жюле Верне. Оба писателя пережили эпоху реставрации, в результате которой окончательно восторжествовала буржуазия. Но в промежутке между эпохами Свифта и Жюля Верна произошла промышленная революция. Начавшись в Англии (после смерти Свифта), она охватила и Францию (еще до рождения Жюля Верна). Наука, которая Свифту казалась такой ненужной, начала приносить технические плоды. Появились паровые машины (1765), пароходы (1807), железные дороги (1825), электрический телеграф (1832), фотография. Нам, ровесникам космических полетов и всемирного телевидения, достижения XIX в. кажутся очень скромными. Мы с детства привыкли к успехам техники, не удивляемся очередному изобретению, а тогда происходило небывалое безмашинный мир превращался в механизированный.
      Еще при отце Жюля Верна планета казалась необъятной, в Америку плыли месяцами, о событиях в дальних странах узнавали с опозданием на полгода. Бывало, что в Европе уже заключен мир, а за океаном продолжают сражаться армии. И вдруг все изменилось. Меньше секунды идет телеграмма! Необыкновенно! Чудо!
      Потрясение человека могуществом техники, надежды на ее всесилие и выразил Жюль Верн в своих произведениях.
      Говоря современным языком, он долго искал себя. Отец его был адвокатом, хотел, чтобы и сын стал адвокатом. В угоду ему Жюль Верн защитил диссертацию, стал писцом в нотариальной конторе. Но душа его рвалась в литературу. Что писать? Он пробовал все: драмы, оперетты, водевили, рассказы, повести, стихи... Кое-что попадало на сцену, кое-что печаталось, но особенного успеха не имело. Жюлю Верну было уже за тридцать, когда он задумал "роман в совершенно новом роде, нечто очень своеобразное" - первый из серии "Необыкновенных путешествий". Роман был написан, четырнадцать издателей его отвергли, но пятнадцатый заинтересовался, даже заключил с неизвестным автором договор: два романа в год, не меньше и не больше. Жюль Верн выполнял соглашение неукоснительно, даже с некоторым "перевыполнением". После его смерти осталось еще несколько не изданных произведений.
      Первый роман назывался "Пять недель на воздушном шаре". Повествовал он о путешествии в неизведанные дебри Африки, к истокам Нила. Говорилось уже, что во времена Свифта было достаточно неизведанных морей на глобусе, но к середине XIX в. неведомое осталось только в центре материков, в частности, еще не было известно, откуда вытекает река Нил, кормилица Египта. Тратя годы и годы, нередко платя жизнью за любознательность, с разных сторон пробивались путешественники к этим таинственным истокам. Жюль Верн же доставил своих героев за несколько дней, применив новинку - управляемый воздушный шар. В поисках попутного ветра шар этот можно было поднимать и опускать, подогревая газ электричеством.
      Роман был принят с восторгом не только издателем, но и читателями. Он отвечал духу времени. Европейские державы в те годы стремились колонизировать Африку, неоткрытые области вызывали жадный интерес капиталистов. Наземные пути оказались невероятно трудными, фантастическое воздушное путешествие казалось более легким... В те годы люди верили в науку, во всесилие человеческого разума, стремились к новым открытиям.
      К сожалению, время веры в разум быстро прошло. В 1870 г. началась война Франции с Пруссией. Родина Жюля Верна была разгромлена. Пруссаки заняли половину страны и осадили Париж. Пришлось отдать врагу две провинции и заплатить огромную контрибуцию.
      А читатели Жюля Верна, как и он сам, потеряли веру в человеческий разум. На деле оказалось, что и науку в первую очередь используют милитаристы. Постепенно читатели отвернулись от технической мечты, Жюль Верн утратил оптимизм и начал изображать ученых мудрецов наивными, открытия их бесполезными. Но это уже поздний период в творчестве писателя. Мы же здесь остановимся на самом знаменитом из его романов, вышедшем в свет в роковом для Франции 1870 г.
      Итак, "Двадцать тысяч лье под водой".
      Мир потрясен необыкновенным событием. В морях появилось нечто странное и угрожающее: не то плавающий риф, не то секретный подводный корабль. Сталкиваясь с ним, суда терпят бедствие, в одном из них оказалась дыра, словно пробитая бивнем. Известный океанолог профессор Аронакс считает, что в глубинах прячется гигантский нарвал - китообразное животное с бивнем. Профессора приглашают принять участие в поисках.
      После четырехмесячных скитаний (сейчас даже странно воспринимать логику прошлого века: без радио, без связи с берегом корабль наугад блуждал по океану, отыскивая чудовище словно иголку в стоге сена), "нарвал" оказался в пределах досягаемости. Гарпунер Нед Ленд кидает в него острогу. Металлический звон - и фонтан воды обрушивается на палубу корабля. Гарпунер и профессор Аронакс смыты за борт. За профессором кидается в воду его верный слуга Консель. Им удается выбраться на что-то твердое, на площадку подводной лодки.
      Команда впускает их внутрь. Таинственный владелец подводной лодки, капитан Немо, уроженец неведомой страны, объявляет всех троих своими вечными пленниками, поскольку он хочет, чтобы мир ничего не знал о его субмарине.
      Гости-пленники вынуждены принять участие в кругосветном путешествии капитана Немо. Они пересекают Тихий океан, от берегов Японии плывут к Австралии, проходят через Торресов пролив в Индийский океан, входят в Красное море, отсюда через подводный тоннель (выдумка Жюля Верна) - в Средиземное. Затем подводная лодка выходит в Атлантику, направляется на юг, подо льдами проходит к Южному полюсу (тоже фантазия писателя). И снова на север, мимо Канады, к Норвегии. Куда плывет капитан Немо? Может быть, он и Северный полюс хочет открыть? Но у берегов Норвегии подводная лодка попадает в страшный водоворот Мальстрим. Именно в этот момент трое пленников пытаются убежать. Вода выносит их на берег. Что сталось c подводным кораблем капитана Немо неведомо читателям. Позднее, в романе "Таинственный остров" (1875) Жюль Верн открыл секреты капитана Немо. Оказывается, он - индийский принц, участник восстания против владычества англичан в 1857 г. После поражения восстания он с группой верных соратников построил небывалую подводную лодку и тридцать лет плавал в недоступных глубинах. Когда же все его спутники умерли один за другим, он доживал последние годы на уединенном необитаемом острове.
      Похоже, однако, что первоначально в замысле у Жюля Верна не было такого завершения. В частности, видно это по путанице в датах. Жюль Верн любил точные даты, всегда сообщал, в каком году и какого числа происходило действие. Тем не менее во всех трех романах трилогии события развиваются одновременно - в 1860-х годах. "Передвинуть" их невозможно, поскольку они связаны с реальными историческими событиями: с восстанием сипаев (1857) и с войной Севера с Югом в Америке (1861 - 1865). И где-то тут же, в этом промежутке "укладывается" тридцать лет жизни капитана Немо. Но не будем придирчивы. Вообще не стоит принимать во внимание знатное происхождение капитана Немо, тем более что (таковы закономерности читательского восприятия) раскрытая тайна меньше волнует, чем нераскрытая. Романтичный, загадочный Немо производит больше впечатления, чем принц, изгнанный из своих владений.
      Книгу вы читали, безусловно, и помните подробности. Можно приступить к разбору произведения: выявить характеры, которые вступят в конфликт, а конфликт продиктует развитие сюжета. Традиционный первый вопрос, кто главный герой? Профессор Аронакс, рассказчик, чью речь мы слышим на каждой странице? Но что о нем сообщает автор? Знаток океанологии, преданный науке ученый, не слишком сильный, не слишком ловкий, нерешительный интеллигент прошлого века. Он ничуть не выразительнее Гулливера и, подобно Гулливеру, выполняет в сущности служебную роль: профессор Аронакс - глаза, которыми автор смотрит в океанские глубины, уста, которыми он рассказывает об увиденном.
      И верный слуга Консель, конечно, не главный герой. Это добродушная карикатура на ученого слугу. Жюль Верн частенько посмеивается над своими персонажами, давая одну лишь черточку характера, доведенную до шаржа. Так, Консель, преданный хозяину до самоотречения, постоянно повторяет, что у него нет своих желаний. А то, что он обожает классификацию, не умея при этом даже различать животных, тоже черта характера. Этакий вариант гоголевского Петрушки, который любил читать вслух, но не понимал смысла.
      И Нед Ленд - гарпунер - не главный герой. Его основная задача - томиться в подводной тюрьме, рваться на свободу. Не интересны ему и тайны глубин. Остается капитан Немо.
      Рыцарь без страха и упрека, могучий физически, умственно и нравственно.
      Шутя швыряет он наземь даже Неда Ленда, умело и ловко справляется с акулами, всегда все делает лучше всех.
      Кроме того, он гениальный инженер, опередивший свое время на доброе столетие, сумевший построить такую совершенную лодку, о какой только могли мечтать в то время.