Сезон туманов (№2) - Долгий восход на Энне

Теперь предмет, застрявший в стебле, оказался напротив его лица с противоположной стороны, оставалось лишь протянуть руку…

Это был трехгранный стальной клинок с двумя лезвиями и рукояткой посредине. Нож, специально приспособленный для метания, и не только вручную. На краю рукоятки он заметил скобу для тетивы и вспомнил звон струны… Нечто вроде арбалета, метающего стальные клинки. «Сложноватое оружие для бронзового века. Кому-то мы тут сильно мешаем, и вряд ли это бореи…» Он подумал о том, что это мог бы быть Рэт, неудавшийся жених, оскорбленный им на празднике Дрона, и тут же отбросил это предположение, слишком хорошо успел он за эти дни познакомиться с характером бореев. Рэт не стал бы устраивать на него тайной засады, такая победа не принесла бы ему ничего, кроме позора, да и само оружие говорило против этого. Тот, кто стрелял, собирался покончить с ним одним выстрелом. Лишь предчувствие опасности, выработанное годами, внезапная остановка спасли его от этого удара. Ротанов примерил рукоятку. Его ладонь удобно поместилась в ребристом углублении. Что ж, теперь можно поговорить на равных… Выждав еще с полчаса, Ротанов медленно двинулся дальше, никто больше не пытался остановить его.

Стражи возле хижины мирно дремали на своих постах, и, когда багровое пятнышко Эпсилона показалось над горизонтом, он уже лежал на циновке, словно и не покидал хижину всю ночь.

Утро самого праздника началось торжественной и нелепой процессией. Ротанова водили от стола к столу, от хижины к хижине. Голову его украшал не то венок, не то шляпа, сплетенная из цветов и листьев. Столы ломились от фруктов, рыбы и мяса неизвестных ему животных. Это была щедрая планета, и она обильно снабжала плодами своей земли народ бореев, не требуя взамен чрезмерных усилий. Ровный и мягкий климат, почти не разделенный на день и ночь, отсутствие в атмосфере сильных воздушных течений — все это вместе создавало впечатление убаюкивающего покоя, почти скуки, и, если бы не его ночное путешествие, Ротанов, пожалуй, смог бы в это не поверить. Тревогу вызывало то, что остальных космолетчиков все время держали в стороне от основной группы наиболее высокопоставленных участников торжества.

Наконец после десяти часов непрерывного рева труб, хмельных криков и непонятных тостов Ротанов понял, что праздник подходит к концу. Предводитель племени произнес заключительную речь, полную тревожных намеков и не менее тревожных поздравлений. Он говорил что-то о вековой каре, о расплате за нарушение традиций, о забытых заветах предков, о том, что чужестранцы, прибывающие на огненных колесницах, позволяют себе слишком много вольностей в их стране. В заключение он сказал, что ждать осталось недолго, расплата близка. И предложил выпить за счастье, которое ждет их всех в недалеком будущем, а Ротанова уже сегодня. Пока под приветственные крики передавали друг другу очередную круговую чашу с хмельным напитком, Ротанову наконец удалось протиснуться к Дуброву.

— Крымов не вернулся, батарей нет. Держись. Мы попробуем прорваться к храму Юстары, как только начнется обряд.

— Даже не думайте. С этим я справлюсь сам. Выясните, что со шлюпкой, куда девался Олег.

Дуброва оттеснили, к Ротанову подошел почетный эскорт воинов. Приближалась заключительная церемония, ради которой он терпеливо сносил весь этот балаган.

Храм богини Юстары расположился у подножия горного хребта, разорвавшего сплошное море черных трав, в двух километрах от поселка. Долина шепчущих листьев — так называлось это место. Ротанов не раз поражался точности и своеобразной поэтичности местных названий.

Торжественная процессия, возглавляемая помощником жреца, шла по дну постепенно поднимавшегося по склону хребта ущелья. Дышалось с трудом, то ли от подъема, то ли оттого, что воздух здесь был до предела насыщен влагой. Наконец в глубине на фоне серого неба обрисовалась громада какого-то строения. И чем ближе они подходили к храму, тем больше Ротанов поражался мрачному величию этого сооружения. Сложенные из огромных неотесанных глыб серого камня, стены производили почти циклопическое впечатление. Никакие механизмы не смогли бы разместиться в узком ущелье и поднять эти массивные глыбы на такую высоту. И тем не менее стены храма торжественно и величественно стояли здесь, прочно врезавшись в землю планеты.

Седой древностью веяло от изъеденных временем замшелых глыб. «Слишком много противоречий, — подумал Ротанов, — натуральное хозяйство, бронзовый век, и вдруг стальные лезвия, самострелы, теперь этот храм, сделанный наверняка не руками людей. Тогда кем же?» Слишком много загадок, слишком много тайн на этой планете. А узнали пока так мало… Почти ничего существенного. Ничего такого, ради чего стоило очертя голову бросаться в гравитационную бездну. Где те, кто направляет к Земле «черные корабли»? Где подлинные хозяева планеты? Что, если он ошибся, если планета не имеет ни малейшего отношения ни к пузырям антипространства, ни к нападению на земные колонии, что, если врагов следовало искать совсем в другом месте? Если здесь специально создана хитрая и запутанная ложная приманка, обманный ход противника, желание увести их в сторону, выиграть время… В одном он был совершенно уверен: кто-то очень хотел, чтобы они опустились на Энну, кому-то это было надо. И кому-то еще они здесь сильно мешали.

Он нащупал под одеждой длинное лезвие кинжала, который вырвал из стебля в ночном лесу. Лезвие казалось холодным и надежным. «Конечно, это не бластер, но и я не простой охотник, как бы дичь ни поменялась ролями с теми, кто затеял этот мистический спектакль». Отстранив провожатых, Ротанов решительно шагнул к огромным, похожим на ворота дверям храма. Ворота со скрипом, тяжело приподнялись при его приближении, открывая мрачный и темный вход, из которого пахнуло холодом. Не раздумывая больше, Ротанов вошел внутрь.

К его удивлению, в храме оказалось достаточно светло. Свет шел сверху, из узких щелей в потолке и от вездесущих здесь универсальных светильников — плодов гинго. Сделав несколько шагов, Ротанов остановился и даже не обернулся, когда с грохотом за ним захлопнулась дверь. Он не собирался показывать своим неведомым противникам, какое впечатление произвели на него эти захлопнувшиеся позади каменные ворота. И хотя теперь он остался как будто один, он не сомневался, что за ним наблюдает не одна пара глаз.

Храм был прост, величествен и мрачен». Никакие перегородки не разделяли внутреннего пространства огромной конической башни, форму которой он не мог определить снаружи. Сложенные из грубо вытесанных камней стены поддерживали терявшийся во мраке свод. В центре храма, в сотне шагов от входа, возвышалась статуя женщины. От самой позы женщины веяло безысходной тоской, обыкновенным человеческим горем. Мрачноватый храм, слишком мрачноватый для свадьбы. Ротанов подошел ближе к статуе. Лицо ее скрывало едва намеченное покрывало. Что означает этот повторяющийся символ — женщина без лица? Безликая судьба? Или их боги так жестоки, что предпочитают прятать свои лица? Но тогда почему живая женщина тоже должна прятать свое лицо? Во всем этом некогда разбираться, да и не нужно. Есть вещи, не предназначенные для посторонних, принадлежащие только этому народу и этому месту. Он отошел от статуи и лишь сейчас заметил у ее подножия небольшой каменный бассейн, в котором плескалась вода. «Наверно, это и есть священный источник», — подумал Ротанов. Его мысли прервал голос, раздавшийся высоко под куполом храма. Усиленный и отраженный стенами, он, казалось, шел со всех сторон.

— Чужеземец, желающий взять в жены «Ту, что прячет свое лицо», чисты ли твои намерения? Нет ли в мыслях у тебя коварства и зла, скрытых под покровом внешнего? Зачем ты пришел сюда?

— Слишком много вопросов. Я отвечу лишь на последний. Я пришел, чтобы защитить «Ту, что прячет свое лицо».

— Достойный ответ… — Только теперь Ротанов узнал в этих повелительных мрачных интонациях голос жреца. — Подойди же ближе, и да исполнится предначертанное…

Долгий печальный звук, не лишенный мелодичности, пронесся под сводами храма — не то гонг, не то стон… Ротанов подошел вплотную к источнику. Он дал себе слово не оглядываться, не оглянулся и сейчас, хотя отчетливо различал звук шагов за спиной и вздрогнул лишь тогда, когда в его левую руку легла узкая прохладная женская ладонь. Две или три фигуры, с ног до головы закутанные в темные покрывала, остались у них за спиной. Подошел жрец в оранжевом плаще со своим неизменным ожерельем из прозрачных камней. Он подал знак, и снова прорыдал гонг. Руки статуи, до этого в скорбном жесте прижатые к груди, вдруг распрямились и оказались теперь протянутыми к Ротанову. На раскрытых ладонях статуи, сделанных из неокрашенного дерева, лежал золотистый неведомый плод. «Наверно, это и есть священный плод таны», — подумал Ротанов. Он стоял неподвижно и прищурившись смотрел на ослепительно желтый плод, казавшийся единственным живым и ярким пятном в этом мертвом храме, в мертвых деревянных руках статуи. Возможно, он должен был сам сделать то, что в конце концов сделал жрец. Шагнув к статуе, он молча взял плод с ее ладоней, разломил его над источником, и Ротанов заметил, что несколько капель сока, красных, как кровь, упали в воду. Одну половину плода жрец протянул Ротанову, другую — женщине.

Взяв свою часть плода, Ротанов повернулся к «Той, что прячет свое лицо». Сегодня покрывало на ее голове было глухим и непроницаемо черным, он не смог увидеть даже глаз. Вся ее фигура показалась ему неподвижной, похожей на изваяние богини. Голос под куполом храма спросил:

— Согласен ли ты, чужестранец, победивший дрона, соединить тропу своей судьбы с судьбой женщины, что стоит с тобой рядом?

Ротанову почудился какой-то подвох в этой фразе, но он ответил сразу же:

— Да, согласен.

— Тогда вкуси от священного плода таны.

Ротанов отрицательно покачал головой, повернулся к «Той, что прячет свое лицо» и отчетливо произнес:

— Пусть она сделает это первой. В моей стране женщина имеет такое же право выбора, как мужчина.

Тишина, повисшая в храме, выдала замешательство тех, кто режиссировал этот спектакль. Наконец голос под куполом произнес:

— Хорошо, чужеземец. Богиня удовлетворяет твою просьбу. Пусть «Та, что прячет свое лицо» первой совершит обряд.

Не переменив позы, деревянным движением, словно она и впрямь была статуей, «Та, что прячет свое лицо» приподняла покрывало, поднесла к губам плод таны, надкусила его, и темная, похожая на кровь струйка сока потекла по ее одежде. Торопливо опустив покрывало, женщина шагнула к статуе и вложила в ее протянутые ладони остатки плода.

Доли мгновения оказалось Ротанову достаточно, чтобы узнать «Ту, что прячет свое лицо». Сомнения отпали. Теперь он знал, что делать дальше.

— Твоя очередь, чужеземец! — произнес голос под куполом.

И Ротанов, по-прежнему не отрывая взгляда от темного покрывала, поднес плод к лицу. В эту секунду сдавленный, сбивчивый шепот коснулся его ушей:

— Не делай этого, я тебя прошу, умоляю! Ты погубишь себя, а мне все равно не поможешь. Брось плод в источник.

Плод был терпким, почти горьковатым на вкус. У Ротанова пересохло во рту, и он проглотил душистый густой сок, затем шагнул к статуе и вложил ей в ладони остаток плода. В последний раз ударил гонг, померкли светильники. Ротанов заметил, как в почтительном поклоне склонились перед ним служители храма, и понял, что обряд закончен.

Их пригласили к боковому проходу. Ротанов, не отпуская узкой холодной ладони, чтобы не потерять женщину в этом полумраке, пошел за служителем. Перед ними открылась узкая каменная лестница. Подъем продолжался долго. Они, очевидно, находились уже у купола храма, в каких-то его верхних, расположенных над крышей этажах. Лестница закончилась узкой дверью, почти щелью. Ротанов с трудом протиснулся сквозь нее следом за «Той, что прячет свое лицо». Служители храма остались снаружи, и едва Ротанов переступил порог, как глыбы за его спиной дрогнули и сошлись вплотную, намертво закрывая выход.

Они очутились в небольшом цилиндрическом помещении метров семь в поперечнике с совершенно гладкими, уходящими вверх стенами. Пол, устланный пушистыми шкурами, был заставлен блюдами с плодами и местными яствами. Стояли кувшины с соком и брагой. Тут и там тускло светились оранжевые плоды, освещая странную, почти нереальную картину окружающего. Окон не было, лишь узкие, в ладонь шириной, щели связывали с внешним миром их новое жилище. Или темницу? Ротанов заметил, что рука его спутницы слегка дрожит. Он провел по ее волосам, едва коснувшись их торопливым движением, как гладят маленьких детей, чтобы их успокоить. Ни слова не было сказано с той самой минуты, как он услышал ее сбивчивый шепот у священного источника.

— Интересно, как долго мы здесь пробудем? — спросил он, осмотревшись.

— Совсем недолго, только до полуночной зари.

Ее рука снова вздрогнула, и он не стал спрашивать, что случится потом. По местному времени до этой самой «полуночной зари» оставалось не больше двух часов. Он осторожно отпустил ее руку, шагнул к щели, заменявшей окно, приподнялся на цыпочки и выглянул наружу. Перед ним внизу раскинулся весь остров. Если бы не полумрак, он бы, наверное, смог отсюда рассмотреть побережье.

— Больше всего я боялась, что ты не послушаешься меня. Я просила тебя не шутить с будущим, которого ты не знаешь.

— Да, я помню. Именно поэтому я предоставил право выбора тебе первой. Ты ведь тоже могла отказаться. Она отрицательно покачала головой.

— Для меня выбор был определен судьбой.

— И все же ты могла отказаться? Ну скажи, могла?

Он заметил, как дрогнули ее плечи.

— Тогда здесь вместо меня оказалась бы другая женщина. Ты не должен был этого делать, Ротанов.

Несмотря на темную вуаль покрывала, несмотря на то, что он по-прежнему не видел ее лицо, он понял, как сильно было се волнение. Голос стал глуше, и снова чуть заметно дрогнули плечи. Стоило рисковать. Стоило проделать все это хотя бы ради того, чтобы узнать, чего она так боится.

Медленно и осторожно Розанов обошел по кругу все их небольшое помещение. Он старался не упустить ни малейшей детали. Невеселое место. Похоже на крепость. Только осаждающим сюда не добраться. Он вновь подошел к щели, заменявшей окно, и поразился толщине стен. Не меньше двух метров. Очевидно, снаружи стены сложены из тех же грубо отесанных глыб, только здесь есть штукатурка… Неожиданно это открытие заинтересовало его. Почему внизу в храме штукатурки не было, а здесь она была? Он попробовал ковырнуть стену осколком сосуда, валявшимся на полу. Стена оказалась твердой. Обожженная глина не оставила на ней даже царапины. Цемент? Во всяком случае, что-то не менее твердое… И кому-то было нужно сделать здесь гладкие стены, именно изнутри.

Чем внимательнее Ротанов оглядывал помещение, тем меньше оно ему нравилось. Не видно ни единой щели, ему пришлось нагнуться, чтобы обнаружить место, где сошлись плотно подогнанные глыбы, закрывавшие вход.

— Отсюда не выйти, но и сюда не так-то просто войти. Как именно они собираются тебя похищать?

— Давай не будем говорить об этом. И не будем думать. Ты все равно ничего не сможешь сделать. У нас осталось мало времени, стоит ли тратить его на бессмысленные теперь вопросы? Отсюда никто никогда не возвращался. Не вернемся и мы.

Впервые он почувствовал, насколько серьезна ее уверенность в безысходности их положения. Это был не страх, не женская боязнь неизвестной опасности. В ее голосе слышались спокойная уверенность и безнадежная горечь. И он невольно подумал, сколько же мужества нужно этой женщине, чтобы так держаться.

— Ты можешь съесть чего-нибудь или выпить. Здесь много вкусных плодов. Вот, например, плод глада, он очень ароматен, попробуй.

Ротанов отрицательно покачал головой. Во рту у него все горело после сока священной таны. Очевидно, он содержал какие-то возбуждающие, наркотические вещества. Ротанов чувствовал легкое головокружение и теплую волну, распространявшуюся по всему телу. Ему было знакомо это состояние, оно обычно наступало после приема стимуляторов, и он знал, что сумеет держать себя под контролем, какая бы сильная доза ни оказалась в соке.

— Скажи, на твоей родине, когда мужчина выбирает себе женщину, у вас тоже бывает обряд, скрепляющий этот выбор?

— У нас выбор всегда взаимен. А обряд… Что ж, пожалуй, это можно назвать обрядом. Мы рисуем наши имена в большой красивой книге.

— И ты уже рисовал там свое имя?

— Нет, не приходилось.

— Значит, я первая твоя женщина?

Ротанов почувствовал, что настала пора объясниться, расставить все по своим местам. Но он медлил, боялся начать, понимая, что своим объяснением скорее всего оскорбит ее, и не мог поступить иначе.

— Я ведь не успел узнать тебя как следует, я даже не видел твоего лица. У нас выбор не бывает таким скоропалительным. В моей стране мужчина и женщина сначала знакомятся, долгое время дружат друг с другом, иногда эта дружба переходит во что-то большее, и, лишь убедившись в этом…

Он замолчал, чувствуя, что постепенно вязнет в болоте бессмысленных слов и что сказанного уже не вернешь назад. Она долго молчала. И вдруг заговорила как будто совсем о другом:

— Хочешь знать, почему существует обычай, запрещающий открывать мне лицо?

Он молча кивнул.

— Я говорила тебе, что в обычаях бореев много рационального. А этот помогает мужчине, после того как он останется один, не вспоминать лица той, которая его выбрала. Чтобы для него встреча не стала слишком значительной, чтобы некого было вспоминать. Чтобы навсегда, на всю жизнь, во всех твоих последующих знакомствах, «которые могут перейти во что-то большее», ты вспоминал меня лишь как «Ту, которая не имела лица», не имела права даже на твою память.

Ротанов чувствовал мучительный стыд и не находил слов, чтобы возразить ей.

И вдруг медленным, спокойным движением она сняла серебряный обруч вместе с темной вуалью, закрывавшей ее лицо. Волосы водопадом рассыпались по плечам, открывая высокий лоб, может быть, чуть слишком высокий, нос, слегка вздернутый и, кажется, усыпанный веснушками, хотя в этом он не был уверен, и огромные синие глаза. Тысячи лет на его родной планете отделяли от него эту индивидуальную, слишком уж личную красоту. Смешение рас, смешение стилей и, как следствие этого, неизбежная унификация сначала одежды, а затем и эталонов женской красоты. Нет, она не казалась ему красивой, но почему же тогда, как зачарованный, не мог он отвести взгляда от ее лица, словно заглянул в родник с чистой водой, увидел в нем русалку и не отрываясь все пил и пил из этого родника чистую холодную воду. А она не отводила глаз, смотрела на него сурово и строго, словно ни секунды не сомневалась ни в себе, ни в том, какое впечатление произведет на него, словно знала заранее, что наказание за его чрезмерную и неуместную гордость будет действенным и суровым.

В нижних помещениях храма зарыдал гонг. Его звук, густой и вибрирующий, вырвался на свободу и проплыл от храма куда-то вниз, в долину. На секунду Ротанову показалось, что эхо, рожденное горами, вернуло им этот звук, и он упал на них откуда-то сверху едва различимым сдержанным вздохом, словно вздохнуло само небо.

— Надо что-то делать. Надо попробовать вырваться отсюда. Покорность — не лучший способ справиться с судьбой.

Она отрицательно покачала головой.

— Отсюда не возвращаются, хотя ты мог бы еще отказаться. Еще не поздно, хочешь, я вызову жреца?

— Вызывай! Пусть они только откроют дверь. Мы уйдем отсюда вместе.

Она вновь покачала головой.

— Стражи на лестнице? Они нас не удержат.

— Я знаю. Но тогда сюда приведут кого-нибудь другого. А жребий пал на меня. По твоим правилам можно так поступать?

— Ну нельзя, нельзя так поступать по моим правилам! Хорошо. Мы останемся здесь и посмотрим, чем оно кончится, это их похищение!

И тогда опять откуда-то сверху донесся могучий и грозный гул, словно вибрировали и стонали сами горы. Ротанов поднял голову и только теперь заметил, что у башни не было крыши. Кусок бледного серого неба очерчивал ровный круг стен, почти сливавшихся с его темным фоном. Но сейчас небо посветлело перед рассветом, и он разглядел то, чего не видел раньше. Верхняя часть круглых стен была иссечена глубокими бороздами, словно кто-то рвал их гигантскими когтями. А звук, падавший сверху вдоль этих изодранных стен, становился все грознее, переходил в вибрирующий визг, на который мелкой дрожью отозвались двухметровые крепостные стены храма.

5

Получив задание Ротанова, Олег решил найти проводника. Всего несколько часов ходьбы отделяло поселок бореев от побережья, где приземлилась шлюпка, но в чужой стране лучше не путешествовать в одиночку. Нужен был человек, на которого можно полностью положиться. Ротанов просил сохранить экспедицию к шлюпке в тайне, и, наверное, для этого у него были серьезные причины. После долгих раздумий Олег решил побеседовать с Лартом, дальним родственником хозяина хижины, в которой его поселили. Между ними установились почти дружеские отношения. Ларт нравился Олегу немногословностью и открытым добродушием, которым зачастую в избытке обладают сильные, легко преодолевающие трудности люди. В дополнение ко всем своим достоинствам Ларт считался одним из лучших охотников племени и наверняка хорошо знал окружающую местность и обычаи племен, живущих поблизости.

Ларт встретил Олега как старого друга, усадил на лучшее место, и между ними завязалась неторопливая беседа о погоде, о ближайшей охоте и прочих малозначительных вещах. Бореи не любили излишней торопливости ни в делах, ни в серьезных разговорах. Наконец Олег решил, что этикет соблюден, и перешел к делу.

— Тебе приходилось бывать на южном побережье?

— Конечно. Сто ночей назад я ставил там силки на курланов. Там много дичи. Раньше мы часто охотились на юге.

— Ты не мог бы проводить меня к тому месту, где опустилась наша огненная лодка?

Олег решил не скрывать цели своего похода от Ларта. Он считал, что если уж приглашать человека для такого дела, то ему следует доверять полностью. Ларт раздумывал минуты две. Наконец он заговорил, глядя в сторону, и было видно, что ответ ему неприятен:

— Теперь там чужая территория. Мы не можем ходить на южное побережье без разрешения роев.

Олег не знал, кто такие рои, в данный момент это его не особенно интересовало, но дополнительное препятствие вызвало тревогу, и поэтому он постарался уточнить:

— Один из бореев встретил нас, как только мы приземлились, разве он спрашивал разрешения у роев?

— Последние сто ночей бореи не ходят к побережью.

— Но человек, который проводил нас до поселка, разве он не борей? Он приветствовал нас от имени «Той, что прячет свое лицо».

— Так называют богиню Юстару и ее жриц, она почитается у разных племен нашего острова. Человек, приведший вас в поселок, не был бореем. Он был роем.

— Хорошо, пусть рой. Мы же не собираемся охотиться на их территории. Раз он свободно пришел в поселок, почему бы и нам не сделать то же самое? — продолжал гнуть свою линию Олег.

— У роев нет своего дома, они ходят везде, где хотят. Им не нужен дом.

— Нет домов, но есть своя земля? Я тебя не понимаю.

— Земля на побережье была наша, но рои сказали, она им нужна. Теперь туда нельзя ходить без разрешения роев.

— Хорошо, давай спросим у них разрешения, раз так нужно.

— С роями может разговаривать только жрец или правитель.

Проблема становилась все сложнее; Олег и так уже нарушил указания Ротанова, посвятив в свои планы Ларта. Теперь во что бы то ни стало нужно было найти способ довести дело до конца, уговорить Ларта обойтись без жреца и правителя.

Они сидели у очага и пили из глиняных чаш нечто вроде чечевичной похлебки. Олег уже достаточно разбирался в местных обычаях, эта чаша давала право задавать хозяину любые вопросы и рассчитывать на правдивый и исчерпывающий ответ, поскольку такую похлебку предлагали лишь тому, кого считали другом. Другом в доме Ларта Олег стал с тех пор, как научил хозяина способу особой закалки наконечников специальных копий, единственного оружия, которым разрешалось пользоваться во время охоты. Копья запрещалось вносить на территорию поселка. Во всем, что касалось оружия, у бореев существовал целый свод сложных правил, иногда противоречивых и запуганных. Складывалось впечатление, что часть из них навязана племени извне. Не этими ли самыми роями?

Олег понимал, что разговор о роях не доставляет охотнику особой радости. И хотя положение друга этого дома давало ему большие права, нельзя было ими злоупотреблять. Все же он рискнул спросить прямо:

— Скажи, Ларт, кто такие рои, почему ты должен их слушаться?

Ларт ответил тотчас же, хотя Олег заметил, как напряглись мышцы его больших рук, выдавая скрытый гнев или волнение.

— Рои обладают большой силой. Они могут повелевать случаем.

— Повелевать чем? — не поверил своим ушам Олег.

— Человек, ослушавшийся роя, легко может сломать ногу на охоте, у него может загореться дом, он может заболеть, встретить опасного зверя за пределами охотничьей зоны, у него неожиданно может сломаться копье.

— Иными словами, заклятье рано или поздно сбывается… Ловко придумано.

— Ты не прав. Рои не колдуны. Но они могут подменить хороший день плохим, и человеку не будет удачи. С роями нельзя ссориться. Они приходят и уходят, когда хотят. Мы видим их редко, иногда раз-два за всю жизнь.

— Что им нужно от твоего племени? Вы платите им дань?

— Что такое дань?

— Даете вы им продукты, инструменты, оружие?

— Роям ничего такого не нужно. Они не охотятся, дичь сама приходит к ним, когда надо. На дереве, с которого рой сорвал плод, всегда растут самые лучшие, самые спелые плоды. Если рой захочет напиться, источник найдется от него не дальше чем в двух шагах. У роев не бывает врагов. Любой зверь, любой охотник, даже воины племени даров, которые не боятся никого, и те всегда уступают дорогу роям. Есть только один остров в нашем мире, над которым рои не властны. Но почему это так, я не знаю. Люди нашего племени не бывают в других землях, нам хватает своей.

— А разве вы не обмениваетесь товарами с другими землями?

— У нас все есть. Зачем?

— А ты сам разве не хотел бы поохотиться на новых местах, увидеть новых людей? — не сдавался Олег.

Ларт долго молчал.

— Ты говорил мне о своем мире. Он устроен иначе. В нашем мире человек живет недолго. Нам не хватает времени на чужие земли.

Ларт заметно помрачнел, и Олег вдруг вспомнил, что все люди племени бореев молоды, среди них почти нет стариков, разве что жрец и правитель… Он подумал, что должна быть серьезная причина для того, чтобы люди умирали молодыми в этой стране сплошного изобилия, где съедобные плоды растут круглый год чуть не на каждом шагу. И еще он подумал, что расспрашивать об этом Ларта не очень тактично, есть вещи, о которых тяжело говорить чужим. Но пройдет время, и они перестанут здесь быть чужими. Чтобы это произошло, нужно уметь считаться со здешними обычаями и нравами, даже если тебе это не слишком удобно. Олег медленно поднялся, простился с хозяином и пошел к выходу. Ларт остановил его уже за порогом.

— Тебе очень надо побывать на земле роев?

— Там осталась моя лодка. Вы называете ее «огненной колесницей».

— Скажи, а в твоей лодке есть копья?

— Копья?

— Копья с очень острыми наконечниками, какие ты научил меня делать, очень длинные и сильные копья, которые могут достать до неба?

Олег постарался не показать, насколько его поразил этот вопрос.

— Да, в моей лодке есть такие копья. Зачем они тебе?

Обычно добродушное лицо Ларта помрачнело. На широком открытом лбу появились морщинки, он откинул назад длинные пряди волос, спадавшие из-под широкого бронзового обруча на плечи. Казалось, он пожалел, что затеял этот разговор.

— Мне нужно не простое копье. Мне нужно копье, которым можно убить стрика.

— Какой он, этот стрик?

— Ты еще очень мало знаешь о нашей земле. Стриком пугают наших детей. Мой отец и моя мать умерли молодыми… — Ларт замолк и отвернулся.

— Это случилось из-за стрика?

Не поворачиваясь, Ларт кивнул.

— Я думаю, в моей лодке найдется копье, которым можно убить любого стрика.

— Тогда я пойду с тобой.

— А как же рои?

— Сначала приходят рои, потом прилетает стрик. Они всегда вместе. Еще никогда и никому не удавалось убить стрика. Сами по себе рои не так уж и страшны, но вместе со стриком они непобедимы. Ты хорошо знаешь силу своего копья?

Теперь уже Олег пожалел, что затеял этот разговор. Он помнил правила, запрещавшие применение земного оружия на чужих планетах с разумной жизнью. Правила, продиктованные не прихотью кабинетного чиновника, а долгим и не таким уж безоблачным опытом общения людей с иными мирами. Вот и здесь вслед за уничтожением этого таинственного стрика на острове может вспыхнуть война, так уже было на Гарте, где свирепые хищники, напавшие на землян, считались у местного племени священными животными, принадлежавшими какому-то неведомому божеству… Слишком мало они пока знали об этой планете: слишком велика вероятность ошибки, ложного, неверного шага. Обманывать Ларта он не мог и не знал, как объяснить ему всю сложность создавшейся ситуации. Все же надо было попробовать, не было другого выхода.

— Не знаю, поймешь ли ты меня, друг, но у нас тоже есть свои законы, и они запрещают применять наше оружие, то, что ты называешь «сильными копьями», в чужой стране… Может быть, позже, когда мы лучше узнаем вас, мы сможем помочь твоему народу, а сейчас ты должен помочь нам.

— Ларт не требует платы за свою помощь! Но обещай мне взять с собой свое сильное копье. Я покажу тебе стрика, и ты сам решишь, что нужно делать.

Такое условие устраивало Олега, и больше они не затрагивали этой темы. Сборы не были долгими. Утро следующего дня они встретили у излучины реки, за которой начинались владения роев.

Мрачный и молчаливый Ларт оттолкнул от берега сломанный бурей ствол и, убедившись, что он выдержит двоих человек, жестом предложил Олегу следовать за собой. Ни звука, ни шороха не долетало с противоположного берега, в который теперь ткнулся ствол дерева, направляемый уверенной рукой Ларта.