Чужая планета

— Хороший вопрос. Садись, не мельтеши у меня перед глазами, и давай все обсудим.

Он кивнул охранникам, дверь закрыли, и мы остались наедине.

Некоторое время мы молча изучали друг друга, словно бойцы на ринге перед решающей схваткой.

Я задолго до бунта понял, что Сварисов привык командовать остальными. Есть люди, от которых исходит эманация скрытой силы, независимо от того, какое положение они занимают в настоящий момент, — Сварисов был одним из таких людей.

— Хочешь курить? Или сказать, чтобы принесли тоник?

Начало было многообещающим, но мне не хотелось пить, курить же я бросил еще год назад и не собирался начинать вновь. Кроме того, мне не понравился развязный и излишне фамильярный тон техника. Я решил сразу же все расставить на свои места.

— Вы ведь не тоником пришли меня угостить? Так что давайте выкладывайте, что вам от меня нужно.

Однако Сварисов не торопился начинать разговор. Он окинул меня оценивающим взглядом, достал сигареты с примесью крэга и, устроившись на койке поудобней, выпустил целое облако вонючего дыма, которое, впрочем, сразу же завилось спиралью и унеслось к решетке воздухозаборника, свидетельствуя о том, что хотя бы системы очистки на корабле работали нормально.

— Ну, скажем, мне нужен помощник, старший офицер корабля, — наконец процедил Сварисов, продолжая внимательно рассматривать меня, словно я был вещью, выставленной на продажу.

— Вам? А что, Зунидинов подал в отставку? — Я спросил это со злой иронией, но оказалось, что попал в самую точку.

— Он слишком злоупотреблял крэгом. Так что сейчас вы говорите с новым капитаном корабля.

Я усмехнулся и, по-прежнему не скрывая иронии, произнес:

— Поздравляю. Но прежде чем я приму какое-то решение, я должен знать, как обстоят дела. Не забывайте, что несколько дней меня держали здесь в полной изоляции.

— Это было сделано в целях твоей безопасности. После того как штурмана серьезно ранили, ты стал представлять собой слишком большую ценность.

Итак, кое-что мне удалось выяснить. Каринин остался жив, и это было очень важно. Кроме

капитана, только я один понимал, что без штурмана корабль не вывести из этой зоны космоса.

— Так что все-таки произошло? Вы захватили корабль силой. Это мне ясно и так, но сколько человек остались в живых?

— Да все пока еще живы, если не считать тех, кого поджарил наш штурман.

Похоже, он говорил правду. Корабль, в сущности, представлял собой огромную металлическую бочку, все звуки здесь резонировали и передавались по переборкам, так что, если бы началась стрельба, я бы ее услышал. За те два дня, пока продолжалась наша с Карининым экспедиция, даже ремонтные работы не прекращали. Захватить огромный корабль в том случае, если бы даже часть его команды оказала сопротивление, за два дня невозможно. Так что же здесь; черт возьми, произошло? Это следовало выяснить, прежде чем решить, как вести себя дальше.

— Предположим, я поверю, что Зунидинов, накурившись крэга, в порыве раскаяния передал вам управление кораблем, и вся команда молча с этим согласилась. Вы бы в это поверили? — неожиданно спросил я. И тут же пояснил: — Я не собираюсь участвовать в бунте, отягощенном убийствами.

Мое заявление явно не понравилось Сварисову. Презрительная усмешка исчезла с его лица, покрытого следами ожогов и шрамами от былых потасовок, сейчас он смотрел на меня так, как смотрят на пойманное насекомое, решая, пришпилить ли его булавкой или пока повременить.

— Ладно. Ты все равно узнаешь, как обстоят дела. Мы захватили нижние помещения. Все верхние палубы остались без воды, без пищи и без света. Их хватило на три дня. Потом они приняли все наши требования. Зунидинов всем порядком надоел, и теперь весь корабль принадлежит мне. Пока, как я уже говорил, обошлось без крови, а что будет дальше — во многом зависит от тебя.

— Зачем это вам? Что вы собираетесь делать с захваченным силой кораблем? Бороздить просторы космоса до встречи с первым патрулем, который, не вступая в переговоры, вас попросту расстреляет? Ведь о том, что на корабле произошел бунт, на Земле узнают после первой же контрольной передачи.

— А ты когда-нибудь стоял горячие вахты? Там, где работают такие, как ты, всегда тепло и чисто, у вас хорошая зарплата, у вас есть будущее. Мне и моим друзьям терять нечего, наша жизнь слишком коротка, чтобы ею дорожить.

— И все же, что вы собираетесь делать, когда корабль вернется в федеральную зону? Сдадитесь властям или будете ждать патрулей? Наш корабль уже наверняка объявлен пропавшим без вести. Такие корабли очень редко возвращаются, и если это происходит, они привлекают к себе внимание всех карантинных служб. Как только они поймут, что произошло…

— Можешь не продолжать. Я не собираюсь сдаваться федералам. Наша задача намного проще. На окраине освоенной зоны есть небольшие колонии, в которых можно исчезнуть, есть порты, в которых можно продать корабль. Единственное, чего мы хотим, — это возможность самим распоряжаться своими жизнями и не гнить в реакторном отсеке. Нам нужна свобода — ничего больше. И ты поможешь нам ее добиться. По служебному списку ты занимаешь второе, после Зунидинова, место. Если с капитаном во время рейса что-нибудь случается, командование переходит к его помощнику. Так что, если мы встретим патруль, формально им не к чему будет придраться. На какое-то время мы даже сумеем изобразить образцово-показательную команду.

— Иначе говоря, вы предлагаете мне должность марионеточного капитана на корабле, который будет, на самом деле, принадлежать вам?

— Ну и что в этом плохого? Если мы договоримся, у тебя появится хорошая жратва и относительная свобода. Конечно, за тобой будут приглядывать, но если ты выполнишь свою задачу, проведешь корабль через патрульную зону и посадишь его на той планете, которую я тебе укажу, ты сможешь после этого отправиться на все четыре стороны. Я даже обещаю выплатить тебе небольшую сумму за твои услуги, если продажа корабля пройдет успешно. И самое главное, ты сохранишь свою драгоценную жизнь.

Похоже, Сварисов все продумал, но в его плане я неожиданно увидел для себя крохотную лазейку, которой тут же решил воспользоваться.

— Мне нужна полная свобода. По крайней мере, пока мы не стартовали. Бежать на этой планете некуда. В том, чтобы улететь отсюда, я заинтересован не меньше вашего. Потом, когда мы выйдем в открытый космос, вы можете делать все, что угодно. Но до старта всем здесь буду руководить я, и я сам буду решать, что делать дальше. Иначе мы никогда не закончим ремонт. Космоплавание — тяжелая работа, и отсутствие дисциплины погубило уже не один корабль. Одним словом, с вашим капитанством придется повременить до старта. Только на этих условиях я соглашусь участвовать в вашей авантюре.

Сварисов прищурился и долго молча разглядывал меня, видимо, не решив еще, что ответить на это, не понравившееся ему, предложение.

Он что-то заподозрил. Я буквально видел, как в его голове ворочаются мысли о том, для чего мне это понадобилось. И было совершенно ясно, что ни о скандии, ни о существовании на этой планете разума он ничего не знает.

Наконец, докурив сигарету, он поднялся и пошел к двери, не сказав ни слова. Я решил было уже, что полностью проиграл этот психологический поединок, но у самой двери Сварисов неожиданно обернулся.

— Хорошо, я принимаю ваше условие. Но, разумеется, за вами будут приглядывать. До старта, капитан.

Он удалился вместе с охраной, оставив дверь распахнутой настежь.

Получив свободу и перебравшись в свою каюту, я первым делом отправился в душевую. Впервые за все время полета я мог себе позволить не экономить воду.

Я и раньше подозревал, что Зунидинов пользуется всеми теми маленькими благами, которые дает человеку власть, а теперь, до отказа отвернув кран, понял, что так оно и было. Лимит на воду существовал для всех, кроме капитана. Интересно, что они сделали со стариком? Это мне предстояло выяснить. Мне еще много предстояло выяснить, прежде чем я смогу выработать правильную линию поведения. Но самого главного я все же добился — свободы, пусть и относительной, хотя бы до старта.

Вторым моим делом было посещение лазарета. И двигали мной отнюдь не дружеские чувства по отношению к Каринину. Я даже удивился собственному цинизму, которого раньше за собой не замечал. Что-то со мной произошло в той часовне, некая, не совсем еще понятная переоценка ценностей.

От Каринина зависело слишком многое. Чтобы сориентироваться в этом, малоизученном районе космоса, мне нужен был штурман. И я вел себя в соответствии с обстоятельствами.

Охрана, которая еще не успела освоиться с моим новым положением, пропустила меня не сразу, а лишь после того, как Сварисов подтвердил, что мне разрешена полная свобода перемещения по всему кораблю.

Ожидание у двери, перед людьми Сварисова, совсем недавно беспрекословно мне подчинявшимися, показалось унизительным, но я ничем не выдал своих чувств. И когда разрешение было в конце концов получено, я прошел мимо них, не удостоив охранников даже взглядом.

В лазарете всегда было мало людей, а сейчас, в приглушенном синеватом свете медицинских ламп, лицо единственного пациента выглядело потусторонне, а сам лазарет напоминал склеп. Я поежился от этих мыслей и порадовался тому, что здесь лежит Каринин, а не я сам. Я вполне мог оказаться на месте штурмана. Удача была на моей стороне, только и всего, — но эта мысль мне показалась не очень убедительной.

Каринин находился в глубоком анабиозе. При серьезных травмах человека всегда погружают в глубокий сон, и он не просыпается, пока не закончится основной курс лечения. Так что побеседовать со штурманом вряд ли удастся в ближайшее время. С его роботом, набитым скандием, мне придется разбираться самому. Сделать это необходимо как можно скорее, пока кто-нибудь случайно не наткнулся на драгоценный груз.

Я лишь на секунду представил, что произойдет, если скандий обнаружат. Проблем у меня хватало выше головы и без повторного бунта, в котором будет уже участвовать вся команда, разделенная сейчас на два лагеря.

Я оказался как раз между этими лагерями. Те, кто до последнего момента оставались верны своему долгу и мечтали лишь о том, чтобы вернуться домой, будут относиться ко мне, как к изменнику. Ну, а для людей Сварисова я всегда останусь чужаком, от которого они избавятся при первом удобном случае. Понимая все это, я продолжал следовать своему собственному выбору, о котором не обмолвился пока что ни с одним человеком.

***

Работы по завершению ремонта и демонтажу оборудования шли крайне медленно. Иначе и быть не могло. Несмотря на все мои усилия, дисциплина упала, механизмы все время ломались, а запасные части куда-то таинственно исчезали. Почти каждый старался свалить свою часть работы на другого.

Положение ухудшалось с каждым днем. Нам пришлось уменьшить ежедневный рацион и ограничить потребление питьевой воды.

Каждое мое распоряжение выполнялось с большой затяжкой, и до тех пор, пока его лично не подтверждал Сварисов, никто и пальцем не думал пошевелить.

Несмотря на обещание, данное Сварисовым, я оказался марионеткой в руках этого человека еще до старта и терпел все это ради единственной цели. Я решил еще раз покинуть корабль и попытаться возобновить контакт с чужим разумом. Желание было слишком сильным для простого любопытства, но, понимая это, я все равно не мог остановиться.

Однако, прежде чем приступить к осуществлению возникшего у меня плана, следовало избавиться от скандия. Если этого не сделать, если металл найдут, за мной начнется настоящая охота. Только штурман и я могли знать, откуда взялся драгоценный металл… Даже если я покажу всем путь к месторождению, это меня не спасет. Мне здорово повезло, что во время нападения на нас бунтовщикам было не до робота, никому и в голову не пришло его проверять, но такое положение не могло продолжаться бесконечно. Робот в любую минуту мог понадобиться на строительной площадке, мне и так пришлось уже пару раз запретить его использование, сославшись на то, что ходовые механизмы этого аппарата нуждаются в ремонте.

Подходящий случай представился лишь в конце недели, когда ремонт корабля был полностью завершен, и команда решила устроить по этому поводу хороший сабантуй.

Сославшись на усталость, я легко отделался от двух соглядатаев, приставленных ко мне Сварисовым, больше всего эти два оболтуса боялись упустить свою порцию спиртного, раздаваемого в этот день всей команде.

Пробраться через весь корабль в нижние грузовые отсеки и остаться при этом незамеченным — дело далеко не простое.

Команда привыкла работать по сменам, и когда для одних начиналась ночь, другие еще только просыпались. Даже сейчас, когда все вахты, за исключением наружного демонтажа, были отменены, люди не могли сразу перестроиться на новый режим.

Я выбрал переходный между сменами час, но все равно корабль не спал. В каютах раздавались голоса. Где-то крутили кристаллофон. Кто-то, насосавшись крэга, орал непристойные песни. Снаружи доносился характерный свист плазменного резака, там все еще продолжался демонтаж ремонтных агрегатов, и вспомогательный робот мог кому-нибудь понадобиться в любую минуту.

Ангар для корабельных механизмов находился на самом нижнем уровне. Чтобы случайно не выдать себя, я не стал пользоваться лифтом — все кабины были оборудованы видеокамерами, и дежурный оператор в рубке вполне мог заинтересоваться тем, кого это понесло в неурочный час на нижние палубы. Металлические лестницы, приспособленные для аварийных ситуаций в невесомости, оказались слишком узкими для нормальной ходьбы в условиях повышенной тяжести. Вот когда я в полной мере почувствовал, что такое гравитация этой планеты.

Даже во время подъема на стену кратера я не испытывал такого напряжения. Руки в силиконовых перчатках то и дело срывались с перил, ноги, налитые свинцовой тяжестью, мне приходилось переставлять со ступеньки на ступеньку чуть ли не по частям, и после каждого пролета я вынужден был останавливаться и отдыхать. Сердце колотилось, как бешеное, а ведь мне еще предстоял обратный путь наверх, гораздо более трудный. Времени на все предприятие уйдет намного больше того, на что я рассчитывал. Охрана может вернуться, обнаружить мое отсутствие в каюте и поднять тревогу.

Но проблему с роботом необходимо было решить, несмотря на риск. Я не знал, куда спрятать скандий, но не сомневался, что в огромном ангаре, забитом различными механизмами, найдется подходящее место.

Если бы Каринин не был ранен, он бы ни за что не оставил свое богатство в таком ненадежном месте, как грузовой контейнер транспортного робота. Теперь проблему, которую создал штурман, приходилось решать мне.

Наконец бесконечный спуск кончился, и я очутился перед двухметровыми воротами ангара. К счастью, открывать их не было никакой необходимости. Для обслуживающего персонала здесь была другая дверь, запертая на электронный замок. Еще с того времени, когда я был помощником капитана, у меня сохранилась универсальная магнитная карта, способная открыть любой замок на «Алькаре». Я надеялся, что новые хозяева корабля не удосужились сменить коды замков, — и не ошибся.

Робот номер 12 «зет» стоял в отведенной ему ячейке. Приблизившись к нему, я осторожно, чтобы не ободраться о выступающие части механизма, протиснулся в узкую щель между стенкой ниши и грузовым контейнером робота, расположенным в его задней ходовой части. Включить механизм и развернуть его в более удобную позицию у меня не было никакой возможности. Шум от работающего в ангаре двигателя моментально заставил бы дежурного оператора поднять тревогу.

Наконец я добрался до заветной крышки, повернул защелку и приоткрыл грузовой отсек. Я еще успел подумать о том, что сначала следовало бы найти укромное место, где можно будет спрятать металл, но вдруг понял, что в этом нет никакой необходимости.

Отсек был пуст. Девственно пуст. Не веря себе, чувствуя, как покрываюсь холодным потом, я ощупал его пустое пространство еще раз, а затем зажег фонарь и осветил металлический ящик. Здесь не было ничего. Даже мелкие обломки породы кто-то тщательно вымел.

Глава 7

«Чего ты так испугался? — попробовал я успокоить себя. — Подумаешь, скандий пропал! Тебе с самого начала было наплевать на эту находку!» Это было правдой. Но я хорошо понимал, что пропажей металла дело не ограничится. Раз у того, кто его нашел, хватило ума не растрезвонить о своей находке на весь корабль, этот человек наверняка захочет узнать, откуда взялся скандий и кто положил его в грузовой контейнер робота.

Если бы я был на месте того, кто обнаружил драгоценную находку, я бы устроил засаду около робота, чтобы действовать наверняка, чтобы не оставалось ни малейшего сомнения в том, кто именно спрятал здесь металл. Несмотря на то что официально корабль покидали только мы с Карининым, такую возможность имели и другие работавшие снаружи люди.

Я нервно оглянулся, но из узкой щели, в которую я втиснулся, можно было рассмотреть лишь небольшую часть ангара. И где-то там, в его железной глубине, отчетливо раздались шаги.

Потом я увидел руку. Большую, с туго закрученными мышцами, густо обросшую волосами.

Она появилась над моей головой, и рассмотреть, кому принадлежит рука, у меня не было никакой возможности. Мешала ловушка, в которую я сам себя загнал. Я не мог даже повернуться.

Рука схватила меня за ворот комбинезона и одним движением выдернула из щели. Теперь я стоял напротив Сварисова, едва доставая лбом до его плеча и чувствуя, как от собственной беспомощности и унижения по всему телу проходит отвратительная дрожь.

— Выходит, наш новый капитан любит на досуге изучать устройство роботов? Похвальное увлечение.

— Я только хотел проверить механизм! Я не понимаю, чего ты от меня хочешь!

— Где ты взял металл?! — рявкнул Сварисов, встряхивая меня, и от этого толчка зубы громко лязгнули, прикусив губу. От резкой боли или оттого, что почувствовал тонкую струйку крови, текущую по подбородку, я не ответил, и Сварисов решил продолжить допрос.

От удара в живот я согнулся пополам и рухнул на пол. Минуты две я действительно не мог издавать никаких членораздельных звуков, и Сварисов, стоя надо мной, терпеливо ждал.

— Ну, так что, будешь говорить или мне продолжать?

— Металл нашел Каринин! — прохрипел я, но, увидев, что нога в тяжелом ботинке медленно отводится назад для очередного удара, я закричал: — Я знаю, где он его нашел! Прекрати! Я тебе покажу это место.

— Так-то лучше, «капитан». Умойся, соберись. Через два часа я буду ждать тебя на ремонтной площадке. Робота на этот раз не возьмем. И никому ни слова, смотри, не подведи меня!

Двигаясь, как сомнамбула в кошмарном сне, я поднялся в свою каюту. Я не сомневался, что живым из этой передряги не выберусь. Сварисов убьет каждого, кто узнает о богатствах планеты. Я понимал, что договариваться с этим человеком бесполезно, он пообещает все, что угодно, использует меня, чтобы достичь своих целей, но как только корабль окажется в открытом космосе, как только мы пройдем зону патрулирования и поймаем своими локаторами первый звездный маяк — ни мне, ни Каринину не жить.

Так что же делать? Бежать? Нелепая мысль. Бежать на этой планете некуда. Непроглядная ночь за бортом, полная смертельных опасностей, готова была поглотить каждого, кто осмелится бросить ей вызов. Два часа пролетели, как одна минута. И мой лихорадочно работавший все это время разум не нашел ни одной зацепки, ни одного шанса на спасение.

Мне хотелось куда-нибудь спрятаться, забиться под койку, в шкаф, — все равно куда. Но пришлось встать, натянуть защитный костюм и потащиться к запасному выходу.

По своей натуре я не был борцом и ничего не мог противопоставить бандитской агрессивности Сварисова. Что делать, такова участь большинства людей, посвятивших свою жизнь освоению техники.

Сварисов уже ждал меня, зажав под мышкой шлем от своего скафандра. Мне показалось, что это чья-то голова. Взгляд холодных голубых глаз этого человека напоминал взгляд питона, в них светилось откровенное раздражение и презрение. Я замечал эту тень презрения в его глазах всегда, когда Сварисов разговаривал с кем-нибудь. Все равно с кем.

— Наш новый капитан изволил опоздать! — почти каждый раз, при встрече со мной, он использовал это, полное издевательской иронии звание «капитан».

И в этот момент единственное решение, открывающее единственно возможный выход из совершенно безвыходной ситуации, мелькнуло у меня в мозгу. «Нужно от него избавиться во время похода. Я должен от него избавиться любой ценой…» Впервые я подумал о том, смогу ли убить человека, если до этого дойдет дело, и, представив себе лежащий на земле труп Сварисова, почувствовал странное, не испытанное никогда прежде удовлетворение.

«Я должен буду это сделать. Другого такого случая не представится. Никто не упрекнет меня за это. Во время подъема страховочная веревка может лопнуть. Одно движение ножа, и тело бандита долго будет лететь вниз, ударяясь о выступы скал…» Я ничем не выдал своих намерений, ни движением, ни взглядом.

Сварисов обладал дьявольской проницательностью, иногда мне даже казалось, что он может угадывать мысли — это помогало ему держать в страхе всю команду. Я не знал, удастся ли мне осуществить свое намерение, но если Сварисов что-нибудь заподозрит, он потащит меня за собой связанным.

— Вы знаете, что без робота мы будем совершенно беззащитны? — спросил я, стараясь отвлечься от мрачных мыслей.

— А от кого мы должны защищаться?

— Это неисследованная планета, и ей недаром присвоен первый класс опасности. Здесь есть живность, способная напасть на человека. С одной из таких тварей мы с Карининым встретились. Она плюется ядовитыми иглами невероятной прочности. Могут быть и другие, еще более опасные представители местной фауны.

— Перестань меня запугивать, Крайнев! Мои люди работают снаружи не первый день и ничего подобного не видели.

— Шум и свет отпугивают хищников, но как только мы отдалимся от ремонтной площадки…

— Хватит! — рявкнул Сварисов. — Пристегивай шлем и двигай вперед! Если ты не найдешь месторождение, мне, чтобы избавиться от тебя, не понадобится никакая местная тварь.

— Дайте мне, по крайней мере, оружие.

— А больше тебе ничего не надо? Может быть, карточку моего банковского счета?

— Если на нас нападут, вы не успеете ничего сделать. Мы оба должны быть вооружены.

— Да неужели? — Сварисов приблизился ко мне вплотную так близко, что я почувствовал зловонное дыхание, исходившее из его утробы. — Ты думаешь, я не знаю, чего ты хочешь? Надевай шлем!

Короткий и толстый указательный палец Сварисова уперся мне в солнечное сплетение, я сразу же почувствовал резкую боль и приступ дурноты. Этот человек хорошо знал приемы, способные подавить волю.

Оставалось подчиниться и положиться на волю случая. Мелькнула смутная мысль о том, что случаем тоже можно управлять. Это прошелестело в моем сознании как что-то постороннее. Словно принадлежало кому-то другому. Но почему-то именно эта мимолетная мысль вернула мне надежду.

Мы окажемся совсем близко от места, где я встретился с Джиной, и кто знает, чем это может закончиться… Возможно, именно благодаря Сварисову мне удастся осуществить новый контакт с чужим разумом, не рискуя жизнью во время побега с корабля. Возможно, мне помогут избавиться от Сварисова…

Мы двигались медленно, увязая в сыпучем песке по щиколотку. Свет прожекторов корабля давно остался позади, и теперь нас окружала плотная багровая тьма планеты.

Ветер все время усиливался. Высоко над нами время от времени вспыхивали ветвистые разряды молний, и их вспышки выхватывали из темноты угрюмый безжизненный пейзаж.

Даже растения производили впечатления чего-то мертвого. Их толстые фиолетовые листья свернулись и плотно прижались к центральному стволу. Начиналась буря, о силе которой никто не имел ни малейшего представления.

Я с тоской думал о том, что мы нарушили все возможные инструкции выживания на неисследованных планетах.

Сварисов шел позади, но я то и дело ощущал рывки веревки, прикрепленной к моему поясу. Кажется, этот человек способен предусмотреть все и не даст мне ни малейшего шанса осуществить задуманное.

Если бы я мог предвидеть развитие событий, я бы подготовился к встрече со Сварисовым в транспортном отсеке. Еще лучше можно было бы подготовиться заранее, когда мы со штурманом спускались с кратерного кольца.

Один из титановых костылей, к которым крепилась страховочная веревка, можно было расшатать… Эти мысли доставляли мне болезненное удовлетворение, почти удовольствие. Я видел тело Сварисова, лежащее в узкой расселине у подножия скалы, видел его залитое кровью лицо. Я представлял сцену его гибели в мельчайших подробностях и в разных вариантах.

Я упивался этим, компенсируя мечтами собственное бессилие.

Ветер между тем продолжал усиливаться, и его порывы грозили сбить нас с ног. Пока что он дул в спину, лишь ускоряя движение, но нетрудно было представить, что нас ожидает на вершине скалы. Ураган поднял в воздух тучи песка. Через густую пелену, затянувшую все вокруг, не мог пробиться инфраред, а свет фонаря исчезал в двух шагах, словно отрезанный.

Сейчас меня связывал со Сварисовым лишь трехметровый кусок веревки. Можно было от нее избавиться и исчезнуть в песчаной буре. Пока не стихнет ветер, Сварисов ни за что меня не найдет. Но что делать потом, когда кончатся запасы воздуха и воды? Мне придется вернуться на корабль. Именно там и будет поджидать рассвирепевший Сварисов, у которого, так же как у меня, на поясе костюма был вмонтирован небольшой радиокомпас, все время показывавший путь к кораблю. Благодаря радиокомпасу каждый из нас найдет корабль в любую бурю.

Ветер завывал в рожках антенны шлема, и молнии сверкали как бешеные, одна за другой, но даже их ослепительного света было недостаточно, чтобы пробиться через песчаную муть, заполнившую, казалось, весь мир вокруг. Ветер давно сбил бы нас с ног, если бы не близкое соседство скал, отсекавших бешеную силу урагана.

Часа через два изнурительной борьбы с ветром и песком, изнемогая от усталости, я уже едва брел, с трудом переставляя ноги. И хотя я не видел Сварисова, но все время ощущал его присутствие, слышал в шлемофонах его равномерное размеренное дыхание, словно за спиной у меня работал компрессор.

За два часа пути мой спутник не издал ни звука, не задал ни единого вопроса, и лишь его сверлящий взгляд, который, словно туч лазера, прожигал себе путь в непроглядной мгле, вонзался мне в спину раскаленной иглой.

Конечно же, это была всего лишь игра болезненного воображения, но именно ощущение, ожидание неминуемой болезненной расплаты, если я споткнусь, упаду или, не дай бог, перепутаю направление, заставляло снова и снова переставлять ноги.

— Зачем? Зачем? Зачем? — бубнил занудливый голос где-то на самом краешке моего сознания, словно жужжала надоедливая муха. Чтобы отмахнуться от этого назойливого голоса, чтобы заставить его замолчать, я спросил:

— Зачем что? — Подходящий вопрос почти всегда помогает избавиться от слуховых галлюцинаций. Но, к моему удивлению, голос ответил:

— Зачем ты терпишь его?

— А что мне остается делать? Что я могу изменить?

— Ты можешь все. Все, что захочешь. Оставь этого человека. Приходи в часовню, ты ведь так называешь место, в котором стоит мой цветок? Я научу тебя, что делать дальше, больше ты никого не будешь бояться.

Возможно, я медленно сходил с ума от ветра, от усталости, от этого безжалостного варвара у себя за спиной. Но как бы там ни было, моя рука, словно обладавшая собственной волей, потянулась к застежке замка на поясе, и металлические челюсти лязгнули, освобождая веревку.

То, что я услышал после этого в наушниках своей рации, невозможно было перевести на нормальный человеческий язык. Лишь одна фраза запомнилась, прежде чем я успел отключить рацию:

— Поймаю гаденыша и задавлю, как шавку!

Сколько я шел, после того как замолчала рация и я остался один на один с ревущей бурей, мне не удалось потом вспомнить.

Скала появилась из песчаной пелены настолько неожиданно, что я не успел остановиться и больно ударился о ее выступ. С минуту после этого стоял неподвижно, хватая отфильтрованный воздух скафандра широко открытым ртом, словно рыба, выброшенная на песок.

«Что же мне теперь делать? — мысленно спросил я сам себя. — Ведь одному, без страхующего напарника, по этой стене не подняться».

— Ты сможешь по ней подняться. Не останавливайся и ничего не бойся.

Шепот ли в сознании повлиял на мой сумасшедший поступок или я полностью потерял контроль над собственным разумом, не знаю. Как бы там ни было, пошарив по стене над головой, я нашел первый крюк, забитый здесь мною в тот первый раз, когда мы поднимались на стену кратера вместе с Карининым.

Это было невероятно, выйти к нужному месту с такой точностью, но тем не менее подобное чудо произошло, и мне уже не оставалось ничего другого, как привязать к этому крюку веревку, подтянуться, встать на крюк и закинуть петлю на следующий.

Движения повторялись с удивительной легкостью, как в том первом сне о металлическом шаре, когда он летел вдоль стены пирамиды.

Тяжесть словно исчезла, я продвигался вверх без особых усилий, лишь слегка отталкиваясь от неровностей скалы и почти не пользуясь костылями. В нормальном состоянии я давно бы сорвался, — но этого не происходило, и подъем продолжался.

Возможно, мне помогал ветер, с такой силой прижимавший меня к скале, что не нужна была никакая страховочная веревка.

Что бы там ни помогало мне двигаться, уже через несколько минут я лежал на вершине скалы. Лежал, потому что стоять здесь было невозможно. Ветер сносил в пропасть с противоположной стороны даже большие камни.

Не задумываясь уже о безумном поступке, заставившем меня очутиться здесь в разгар песчаной бури, я пополз направо.

Где-то в этой стороне, метрах в ста от места, где был забит последний страховочный костыль, за характерным выступом, похожим на голову совы, находился вход в часовню.

Сова обнаружилась на своем месте, но только никакой часовни здесь больше не было.

На мгновение меня охватило горькое разочарование, словно я только что столкнулся с предательством близкого друга, но почти сразу же его сменило полное равнодушие ко всему.