– Стоит тебе запустить зубы в человека, и ты начинаешь рвать его на части.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Я думал, что ты не похожа на других женщин, но, по-видимому, вы все одинаковые, носите ли вы юбки или штаны. Все вы начинаете сходить с ума от ревности, если видите, что ваш мужчина разговаривает с другой женщиной.
– У меня есть, слава Богу, чем заниматься, и мне некогда терять время на ревность, тем более ревновать какого-то самовлюбленного теленка из Бостона, – крикнула Ферн, не обращая внимания на то, что кругом уже собралось немало зевак. – Мне наплевать на тебя, болтай хоть с тысячью женщин.
– Не думаю, что меня хватит на такую толпу, – выпалил Мэдисон, – особенно если это женщины вроде тебя.
– На меня ты свою драгоценную силу больше тратить не будешь, а заодно избавишь меня от своего обмана, – набросилась она на него, припомнив его заверения в любви к ней.
– Я не врал, но мне кажется, тогда я разговаривал с другой женщиной.
– Ну, вот и хорошо, что ты вовремя разобрался.
– Да, хорошо.
Ферн повернулась и чуть не побежала от Мэдисона. Рыдания душили ее. Она не могла расплакаться прямо на улице, но и сдерживать слезы была не в силах.
До этой минуты она не представляла себе, насколько она привыкла к Мэдисону, привыкла быть в центре его внимания. Она никогда не думала, что будет вести себя, как сварливая баба, но, увы, оказалась таковой. По крайней мере, около дюжины свидетелей могли бы подтвердить это, если бы она вздумывала отпираться.
Но что от нее можно было ждать? Еще восемь часов назад он говорил, что любит ее. Весь день она мучительно размышляла над тем, как сказать ему, что она его не любит, в то время как она любила его всем сердцем. Ее старые раны обнажились, и она искала способ залечить их. Она вытащила наружу ужасные воспоминания прошлого, которые преследовали ее годами. И все ради чего? Ради того, что он сразу забыл о ней, как только его «друзья детства» приехали в город.
Но ей, очевидно, не стоило во всем винить Мэдисона. Нет сомнения, что он говорил правду сегодня утром. Просто, увидев Саманту, он уже больше не мог думать о Ферн.
Она свернула на дорожку, ведущую к дому миссис Эббот, и к своему ужасу, увидела, что Джордж и Роза сидят на крыльце. Делая невероятные усилия над собой, она постаралась выглядеть так, будто ничего не случилось.
– Мэдисон не придет к обеду, – объявила она. – Его друзья приехали к нему, он будет с ними.
– Он ничего про это не говорил, – ответила Ферн. И внезапно она не выдержала и расплакалась. Рыдая, она распахнула дверь и бросилась в свою комнату.
– Что произошло? – спросил Джордж.
– Понятия не имею, – ответила Роза, нахмурившись, – но готова держать пари, что кто-то из друзей Мэдисона – привлекательная женщина.
Ферн не знала, как долго она плакала. У нее было над чем плакать – над детски невинным восприятием мира, которое было разрушено той ужасной ночью, над тем, что ее отец никогда не любил ее, над годами одиночества, когда она пыталась жить вопреки законам природы.
Но больше всего она плакала о своих рухнувших надеждах. Она знала, что не выйдет замуж за Мэдисона, но надеялась, что его любовь к ней будет согревать ее всю оставшуюся жизнь. Теперь у нее не было этого.
Она переборола себя и перестала плакать. Нужно было принять ванну и переодеться к обеду. Но есть она не могла. Она отклонила предложение Розы посидеть с ними за столом после обеда, но и ее комната вскоре стала казаться ей невыносимой тюрьмой. Сидеть на крыльце было не лучше. Она пыталась думать о ферме, но не могла сосредоточиться на курах и свиньях, когда все ее мысли были только о Мэдисоне.
Она могла сколько угодно говорить себе, что задето ее самолюбие, что она никогда не будет ему верить, но после того, как она все это высказала, она поняла, что все это не имеет никакого значения. Важно для нее было только одно – она любила Мэдисона. Она не могла сказать, что на все остальное ей было наплевать, но только любовь к Мэдисону что-то действительно значила для нее. Нет, важно было только то, чтобы Мэдисон был счастлив. Но она не могла любить его так, как нужно любить мужчину, и поэтому ей нужно уйти с его дороги и не мешать ему быть счастливым с другой женщиной.
Саманта Брюс любила Мэдисона. Ферн сразу поняла это. Возможно, единственным человеком, кто об этом не догадывался, был сам Мэдисон. Но он вскоре это поймет. Как только вернется в Бостон. Из нее получится идеальная жена для него – красивая, образованная, богатая и влюбленная в него по уши. Она не будет обращать внимания на его диктаторские замашки. Она не станет говорить ему о его ошибках. Она не станет спорить с ним и будет вести домашние дела так, как он этого хочет.
Важнее всего то, что она будет любить его не меньше, чем Ферн. Она будет любить его так, как Ферн хотела бы его любить, но не могла – всей душой и телом.
Конечно, лучше бы он остался с ней. Ничто в жизни не заменит ей чудесных минут, проведенных с ним, но, по крайней мере, она будет знать, что он в надежных руках. Она только несколько минут провела с Самантой, но уже поняла, что у нее мягкий характер и теплое сердце. Она будет ему лучшей женой, чем Ферн. И, несмотря на страшную боль, которую Ферн испытывала, думая об этом, она пришла к выводу, что должна отказаться от Мэдисона и тем оказать ему большую услугу.
Не успела она прийти к этому выводу, как, взглянув на улицу, увидела Мэдисона.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Ферн хотела запереться в своей комнате, но приказала себе не делать этого. Она должна видеть Мэдисона. Ей нужно сказать ему, что она его не любит. Еще до того, как он поднялся на крыльцо, она спросила:
– Почему ты не привел своих друзей?
Она хотела взять инициативу в свои руки. Она сидела на стуле, стоявшим на некотором расстоянии от других стульев. Она не хотела, чтобы Мэдисон приближался к ней. Так ей легче было сказать ему то, что она хотела сказать.
– Они устали.
– Роза и Джордж хотели бы познакомиться с ними.
– Она обратила его внимание на свет в доме. – Они еще не ложились.
– Успеют еще познакомиться. Фрэдди прибыл сюда по делу. Он пробудет в Абилине несколько дней.
Он подошел к ней, и она почувствовала, что очень волнуется.
– Сядь, – сказала она, показывая на стоящие поодаль стулья. Но Мэдисон продолжал стоять. – Почему приехала его сестра?
– С ним за компанию. Их родители умерли в прошлом году, больше в семье никого не осталось, кроме Фрэдди и Саманты.
– Но ведь у них есть ты.
– Я просто друг.
– Ты больше, чем друг.
– Может быть. Но я не об этом хочу с тобой поговорить. Я пришел извиниться за свой срыв. Я не должен был высказывать тебе всего этого. Ты знаешь, я так не думаю.
– Я тоже наговорила тебе всякой ерунды, – сказала Ферн, изо всех сил стараясь говорить ровным голосом.
– Не надо, – сказала она, когда Мэдисон попытался взять ее за руку. – Сядь, пожалуйста. Я не могу сосредоточиться, когда ты возвышаешься надо мной.
– Тогда встань сама.
– Я не могу ни о чем думать, когда ты стоишь рядом.
– Я люблю тебя, Ферн. О чем тут думать? Мы говорили друг другу глупости и спорили, но теперь с этим покончено.
– Это неправда.
– Ты же только что сказала мне, что говорила мне не то, что думала на самом деле.
– Сядь, Мэдисон. Мне очень трудно говорить то, что я хочу сказать, а ты еще стоишь над душой.
– Что тебе так трудно сказать мне?
– Я скажу тебе, если ты сядешь.
Мэдисон поупрямился еще немного, но все-таки сел.
– Я снова хочу извиниться, – начала Ферн. – Не за этот вечер, а за утро, за то, что я не сказала тебе тогда правду.
Мэдисон весь напрягся. Она уже открыла рот, чтобы произнести заготовленные слова, но язык ее не слушался. Она не могла говорить то, что может уничтожить ее последний шанс на любовь, подобную той, которая существовала между Розой и Джорджем. Она любила Мэдисона такой же сильной любовью.
Но она должна говорить. С ней у него не будет будущего. Она должна быстро отделаться от него, пока ее не покинуло мужество.
– Я не люблю тебя.
Она удивилась, что небо не упало после этих слов. Ни один смертный еще не произносил более чудовищной лжи.
Она была также удивлена, что Мэдисон не понял, что она врет. От этой лжи все вдруг изменилось. Кровь ее заледенела. Сердце превратилось в камень.
– Я должна была понять это раньше, но, наверное, меня сбило с толку то, что красивый адвокат-янки…
– Я южанин, – заявил Мэдисон с гордостью в голосе.
– … говорит мне, что любит меня. Я хотела бы любить тебя. Ты такой мужчина, о котором женщины могут только мечтать.
– Но ты обо мне не мечтаешь, верно?
– Ты мне очень нравишься. Может быть, после стольких лет одиночества, я так сильно хотела влюбиться, что не понимала, как ошибаюсь.
– И когда же ты поняла, что ошибаешься?
– Когда встретила мисс Брюс и поняла, что она любит тебя так сильно, как я никогда бы не смогла тебя любить.
– Саманта? Да она относится ко мне, как к брату.
От ее слов он вновь почувствовал, как жизнь возвращается к нему. Он начал оживать. Он уже не выглядел таким подавленным.
– Она любит тебя, Мэдисон. Ты, может быть, этого не замечаешь, но я-то все вижу. Она без ума от тебя.
– Но к нам-то это никакого отношения не имеет. Я не влюблен в Саманту.
Теперь он окончательно пришел в себя. Спор с людьми придавал ему сил.
– Сейчас ты, может быть, ее и не любишь, но полюбишь после.
– Но это чушь, – возразил Мэдисон. – Я очень давно знаю Саманту. У меня было достаточно времени влюбиться в нее, если бы я захотел. Но я же не захотел. Я влюбился в тебя. Не знаю, чего ты хочешь добиться, но я тебе не верю.
Мэдисон вскочил, схватил Ферн за руку и поднял ее со стула.
– Ты любишь меня, я по твоим глазам вижу. Я знаю, что любишь.
– Отпусти меня, – попросила его Ферн. Чувство паники возвращалось к ней, она вся дрожала. Мэдисона так удивило это изменение ее состояния, что он убрал руку и отступил от Ферн.
– Я только взял тебя за руку.
Она не хотела, чтобы он испытывал чувство вины от того, что прикоснулся к ней. Он может подумать, что ей отвратительны его прикосновения, что она не выносит его присутствия. Она не хотела, чтобы он мучился, она видела боль в его глазах. Ферн знала, что это такое, когда тебя отвергают. Она не могла отвергнуть Мэдисона. Он заслуживает того, чтобы она сказала ему правду, которая не причинит ему больше вреда, чем сказанная ею ложь.
– Сядь, – сказала Ферн. – Я еще не все сказала.
Мэдисон не садился. Взгляд его скорее выражал укор, чем гнев. Ферн тоже продолжала стоять.
– Больше я не хочу тебе лгать, – сказала она, стараясь не отводить от него взгляда. – Я люблю тебя. Люблю больше всего на свете, – она спряталась за стулом, увидев, что Мэдисон хочет обнять ее, – но толку от этого никакого не будет. Я не хочу, чтобы ты прикасался ко мне. Я старалась, Боже, как я старалась привыкнуть к этому, но я не могу.
– Не говори ерунды. Ты же не хочешь сказать…
– Ты только что это видел. Ты прикоснулся ко мне, и я вся съежилась от страха. – Он ей не верил. Он не понимал ее. – Ты же понял это. Я знаю, что ты понял. Я по твоим глазам видела. Нам нельзя пожениться. Ты будешь обнимать меня, и я возненавижу тебя за это. Я хотела, чтобы это мне нравилось, я пыталась желать твоих объятий, но даже мысль о том, что ты обнимаешь меня, пугает меня до смерти.
Мэдисон заставил себя не двигаться с места и держать руки по швам. Он проклинал себя за то, что был таким дураком. Если бы он любил ее даже в половину того, как он думает, что любит ее, он должен был знать об этом. Он должен был понять это.
– Это из-за того, что тот человек хотел изнасиловать тебя?
– Да.
Он мог себе представить, как она страдала, видя, как ее подружки влюбляются, понимая, что с ней это никогда не произойдет. Она боялась, что это может случиться с ней.
И вот теперь это с ней случилось.
– Ты можешь превозмочь эти страхи. Я помогу тебе. Для этого потребуется некоторое время, но…
– Ты готов жениться на женщине, к которой не сможешь прикоснуться до конца своих дней? Ты готов отказаться от мысли, что у тебя никогда не будет детей?
– Этого не будет, – заверил ее Мэдисон. – Сейчас ты боишься, но когда привыкнешь ко мне, то перестанешь бояться, и все будет хорошо.
– Я не буду спать с тобой в одной кровати, – сказала Ферн. – Я не буду спать с тобой даже в одной комнате.
В ее голосе слышалась уверенность в том, что она говорит. Выражение лица Ферн было решительное. В глазах – отчаяние. Она боялась, слишком боялась и не знала, как ей относиться к нему.
– Я все время думаю об этом с тех пор, как ты в первый раз поцеловал меня, – сказала Ферн. – Я хотела, чтобы страх исчез, но ничего не могу с собой поделать.
Мэдисон чувствовал, что его счастье улетучивается, словно подхваченное легким Канзасским ветерком. Он весь напрягся, готовясь биться за свое счастье. Он от слишком многого отказался, покинув Техас. Больше он ничего не хотел терять. И, конечно же, не Ферн.
– Я подожду, пока у тебя это пройдет, – сказал он. – Я найду тебе лучших в мире врачей.
– Ты не понимаешь, – сказала Ферн. – Когда я носила штаны, и ругалась, и ездила верхом, я думала, что защищаюсь от своих страхов. Я думала, что когда-нибудь они исчезнут. Теперь я знаю, что они никогда не исчезнут.
– Это неправда.
– Тебе нужна жена, которая любила бы тебя так, как другие жены любят своих мужей. Я не могу быть такой женой.
– Ферн, ты слишком быстро сдаешься. Ты не представляешь, каким терпеливым я могу быть.
– Представляю, – сказала она. Ее улыбка была горькой и счастливой в одно и то же время. – Сколько я тебя знаю, ты постоянно пытаешься настаивать на своем. Но дело тут не в терпении. Я не смогу к тебе привыкнуть. Я уже пыталась.
Мэдисон видел, как она удаляется от него, становится недосягаемой, и не выдержал. Он схватил ее за руку.
– Этого не может быть. Ты все еще сердишься на меня за то, что я не приехал на ферму. Через некоторое время ты успокоишься и будешь относиться ко всему по-другому.
– Мэдисон, пожалуйста…
Она чувствовала, как в ней растет панический страх. Тот самый мерзкий страх, который отравляет ее существование.
– Ты же знаешь, что я не обижу тебя.
– Ты не обижаешь меня. – Нет, ничего не помогало. Ни гнев, ни разочарование. Она чувствовала как напрягаются ее мускулы.
– Я люблю тебя, Ферн. Я хочу жениться на тебе. Я буду делать все, что ты захочешь, ждать, если это необходимо, но я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я не хочу, чтобы ты погубила себя.
– Пожалуйста… – Сердце у нее так громко стучало, что она почти не слышала его слов. Слышал ли он, как бьется ее сердце? Понимал ли, что она чувствует?
Мэдисон обнял ее за талию.
– Ну вот, видишь, все нормально. Ты больше не дрожишь. Через некоторое время ты окончательно придешь в себя. Тебе даже захочется, чтобы я обнимал тебя. – Он прижал ее к себе. – Я люблю тебя, Ферн. Я не отпущу тебя.
Его грудь прижалась к ее груди. Ферн вся напряглась и оттолкнула Мэдисона от себя.
– Если не отпустишь меня, я закричу.
– Ты этого не хочешь, – сказал Мэдисон. – Подожди, и ты увидишь, что тебе нечего бояться.
Ферн с трудом дышала. Перед глазами у нее поплыли черные пятна. Она боялась, что если сейчас же освободится от Мэдисона, то сойдет с ума.
Она ударила его ногой. Очень сильно.
– Сукина дочь, – воскликнул Мэдисон, освобождая Ферн. – Ты что, хочешь сломать мне ногу?
– Я сказала тебе, чтобы ты отпустил меня, а ты не отпускал.
– Ты в самом деле хотела этого?
– Да.
Она видела, как его лицо исказил гнев.
– Я хочу сказать тебе, Ферн Спраул, что ты внушила себе, что боишься меня. Не сходи с ума и остынь. Я знаю, то, что с тобой случилось – ужасно. Но я люблю тебя. Я никогда не обижу тебя.
– Я знаю. Я пробовала измениться, но у меня ничего не получается.
– Я в это не верю. Я не знаю пока, в чем дело, но собираюсь выяснить и не сдамся, пока не разберусь в этом.
– Мэдисон, возвращайся в Бостон и женись на Саманте. Она любит тебя. Она будет идеальной женой.
– Я люблю тебя, – зарычал Мэдисон, – вот только не знаю какого черта. После ада, через который я прошел в своей семье, мне казалось, что я могу слегка расслабиться и полюбить кого-то.
– Ты и полюбил. У тебя есть Саманта. Что еще может желать мужчина?
– Не знаю, как насчет других мужчин, но я люблю тебя, Ферн Спраул, и я добьюсь того, что ты станешь моей.
– Но…
– Никаких но. Сегодня я тебя оставлю одну. Я не хочу этого делать, но я уйду. А ты готовься к вечеринке.
– Мэдисон, ты в своем уме? Я не могу…
– Конечно, я не в своем уме. Я же влюблен в тебя, а следовательно, я сошел с ума. Но уж если такое случилось, то я отныне буду сумасшедшим. Я отведу тебя на эту вечеринку. Если ты так хочешь, я буду касаться только кончиков твоих пальцев, но мы будем танцевать. И ты будешь ходить со мной, и мы будем держаться за руки, и ты будешь целовать меня. И мы будем заниматься этим снова и снова, пока ты перестанешь меня бояться. И тогда, если ты посмотришь мне в глаза и скажешь, что не любишь меня, тогда я отпущу тебя. Но только тогда. Ты понимаешь?
Мэдисон схватил Ферн, прижал ее крепко к себе и поцеловал ее в губы.
– Ну вот, – сказал он, отпуская ее, – можешь кричать сколько угодно. Но завтра я все равно приду сюда. Скажи Розе, что я приведу Саманту и Фрэдди к ланчу.
После этих слов Мэдисон перепрыгнул через перила крыльца, чуть примяв один из драгоценных цветов миссис Эббот, и удалился в сторону гостиницы.
А Ферн, как только осталась в своей комнате, опять расплакалась.
(Мэдисон провел по сжатым губам Ферн кончиком языка. Ощущая ее теплые влажные губы, он весь напрягся. Постанывая от неудовлетворенного желания, он жадно целовал ее. Она с нетерпением обняла его, ее язык нырял и выныривал из его рта, как быстрая рыбка в реке, ее тело плотно прижалось к его телу, ее твердеющие соски под тонким кружевным халатиком касались его обнаженной груди. Дрожь, вызванная сладким томлением, прошла по его телу. Ферн тоже дрожала.
Мэдисон стал поглаживать ее по груди, пока соски не стали совсем твердыми. Оставив ее жаждущий поцелуев рот, он прикоснулся языком к соску через тонкий хлопок ее халатика. Стон удовольствия, который издала Ферн, только усилил его желание овладеть, ею.
Продолжая целовать ее грудь, он скользнул одной рукой по ее бедру. Она замурлыкала от удовольствия, когда он просунул руку под халат и коснулся у нее между ног. Он громко застонал и почувствовал сильнейшую эрекцию.
Приспустив халатик о ее плеч, Мэдисон неистово целовал ее грудь. От ощущения ее близости, ее готовности отдаться ему кровь закипала у него в венах. Отбросив всю осторожность, он сорвал с нее халатик и кинул его на пол.
Он с изумлением рассматривал ее прелести. Он стал гладить ее тело, прошелся пальцами по мягкому животу, восхищался нежностью ее кожи. Руки Ферн в это время исследовали его тело. Она трогала его, ласкала, щипала, возбуждала его, пока он уже больше не мог сдерживаться.
Мэдисон страстно обнял ее. Она прижималась к нему плотнее и плотнее, пока они, наконец, не стали как бы единым телом и душой.
Но достигнув такого совершенного состояния, Мэдисон вдруг почувствовал, что отделяется от Ферн. Он смотрел на нее, как бы со стороны. Она была в объятиях другого человека.
Ее лицо более не выражало экстаза. Гнев и страх исказили милые черты. Вместо того, чтобы обнимать, она пыталась освободиться из объятий.
Человек, который обнимал Ферн, не был Мэдисоном, и он занимался с ней любовью. Незнакомец насиловал Ферн. Мэдисон хотел прийти к ней на помощь, отделить их тела друг от друга, но не мог этого сделать, что-то держало его, в то время как Ферн, не открывая рта, звала его на помощь.)
Задыхаясь, хватая воздух ртом, как рыба на берегу, и содрогаясь всем телом, Мэдисон проснулся. Его всего трясло. Простыня прилипла к его влажному телу. Сон очень походил на явь. Он отбросил простыню и встал с кровати.
Этот человек никак не выходил у него из головы.
Где-то в неизвестном месте обитал человек, который напал на Ферн. Он мог быть убийцей, а мог быть и образцовым гражданином, но он так и не заплатил за содеянное. Он едва не погубил Ферн и должен ответить за это. Мэдисона уже не могло удовлетворить только то, что он докажет невиновность Хэна. Ему было необходимо отыскать этого человека и позаботиться о том, чтобы он больше не нападал на женщин.
Мэдисон поклялся, что никогда не оставит Ферн. Когда-нибудь она станет его женой. Она придет к нему в свое время, когда она этого захочет, когда уже больше не сможет сопротивляться желанию, которое влечет ее к нему, или не придет вообще.
В течение следующего дня Ферн не видела Мэдисона, потому что с утра пораньше уехала на ферму. Но вечером он привел Саманту и Фрэдди, чтобы познакомить их с Розой и Джорджем. Если он намеревался убедить Ферн, что она ошибалась насчет Саманты, то ничего хуже он придумать не мог. Мисс Брюс, конечно, была настоящая леди и умела скрывать свои мысли, но Ферн видела, что Роза через пятнадцать минут уже поняла, что Саманта влюблена в Мэдисона. Даже миссис Эббот поняла это.
– Я никогда не думала, что мне придется сказать такое про мистера Мэдисона, – говорила миссис Эббот, после того как Мэдисон и Джордж пошли проводить Брюсов до гостиницы, – но из него и этой мисс Брюс получилась бы идеальная семейная пара. Вы думаете, они поженятся? Я уверена, что она только и ждет, когда он сделает ей предложение.
– Ничего не могу сказать по этому поводу, – отвечала Роза, искоса поглядывая на Ферн. – Я знаю Мэдисона не больше вашего.
– Я понимаю, но вы ведь его невестка и все такое…
– Он не откровенничает со мной. Джордж говорит, что он ни с кем не откровенничает.
– Жаль, что она не пойдет на бал, – сказала миссис Эббот, – Никто в Абилине еще не видел таких женщин.
– Миссис Маккой прислала специальное приглашение мисс Брюс и ее брату, – сообщила ей Роза.
– Я так и знала, что Мэдисон не позволит ей оставаться в гостинице. Он уж не упустит случая потанцевать с такой красивой дамой.
– Я не сомневаюсь, что Мэдисон будет с ней танцевать, но идет она туда с братом, а Мэдисон сопровождает Ферн.
– Я еще не сказала, что я пойду, – обратилась Ферн к женщинам, – Мэдисон считает, что я обязана делать все, что он хочет.
– Возможно, это и так, но вы же не собираетесь пока отказывать ему? – воскликнула миссис Эббот.
Ферн удивляло то, как изменила миссис Эббот свое отношение к Мэдисону. Что он сделал такого, чтобы из подозрительного типа, врывающегося в спальную комнату женщины, превратиться в настоящего джентльмена, которому даже Ферн не может ни в чем отказать. Хотела бы она пользоваться у людей таким же уважением.
Она не понимала, какой толк от этой вечеринки.
Если раньше ее волновала мысль о том, как она будет выглядеть на фоне местных красоток, то теперь было бы совершенной глупостью появляться на балу, где будет царить Саманта Брюс.
И все же она мечтала пойти туда. Каждую ночь она видела себя во сне на вечеринке, одетую в такое роскошное платье, которое Саманта не могла купить ни в Бостоне, ни в Нью-Йорке. Она хотела быть красивее всех женщин, которых когда-либо встречал Мэдисон. Она видела, как танцует весь вечер только с ним, как он держит ее в своих руках, как она смотрит ему в глаза и читает в них такую любовь, которая мешает ему замечать других женщин в зале. Она слышала его слова о любви и вечной верности, обращенные к ней. Она мечтала о его поцелуях, которые воспламеняют ей душу, и сама хотела зажечь в нем огонь желания.
Но когда наступало утро, все ее мечты таяли при свете яркого солнца.
У нее не было платья. А у Саманты, Ферн была уверена, платьев было множество, и все они намного красивее тех, которые можно купить в Канзас Сити, Сент-Луисе или даже в Чикаго.
И никого Ферн не ослепит своей красотой. Ее волосы были в беспорядке, ее кожа покрыта грубым загаром. Кроме того, она не была даже симпатичной.
Она хотела, чтобы он целовал и обнимал ее, но понимала, что старый страх заставляет ее гнать Мэдисона от себя. Так было всегда, хотя теперь она так сильно хочет быть с Мэдисоном, что это желание доводит ее до слез.
Но она не могла сдаться без боя. Несмотря на все аргументы «против», несмотря на все, что происходило с ней, что-то в ней говорило: можно найти выход и из такого положения. И это что-то в ней никогда еще не заявляло о себе с таким упорством, как сейчас.
– Я, может быть, и пойду на вечеринку, если найду приличное платье, – сказала Ферн миссис Эббот. – Но в Абилине не купить платья, которое могло бы подойти для бала у миссис Маккой.
– Это точно, – согласилась миссис Эббот. – Я давно твержу Саре Уэлс, что ее мужу надо начать продавать приличную одежду. Многим женщинам в Абилине уже надоело носить простой ситец.
Ферн надеялась, что Роза предложит ей что-то, но та ничего не сказала. Вместо этого она как-то изучающе посмотрела на Ферн, и той стало неловко от такого взгляда. Ферн не поняла, что бы это могло значить. Она очень привязалась к Розе, та стала ее самым близким другом, но Ферн понимала, что Роза в первую очередь предана своему мужу и его семье.
– Я хотела поехать в Канзас Сити, но после смерти папы просто забыла об этом.
– Я не сомневаюсь, что Мэдисон это поймет, – заверила ее миссис Эббот, – но не думаю, что вы найдете у него такое же понимание в вопросе о вечеринке. Мужчины никогда не понимают того, что противоречит их желаниям.
Роза все молчала.
– Он хочет, чтобы я пошла с ним. С тех пор, как он в Абилине, я только и делаю, что действую ему на нервы.
Она хотела знать, как долго еще он будет любить ее, хотеть держать ее в своих руках, сколько еще пройдет недель, прежде чем ее образ померкнет в его воображении, и он забудет о ней. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем он забудет о том, как влюбился в нее, забудет о тех пустяках, которые вскружили ему голову, и он понял, что Ферн это не просто женщина, которая носит мужскую одежду, но очень дорогое ему существо.
Сама она его никогда не забудет. Она сохранит в памяти все связанное с ним. От одного его присутствия в одной комнате у Ферн поднимается температура, краски становятся ярче, слова звучат многозначительней. Она вся – ожидание: как будто вот-вот произойдет нечто чудесное.
Встреча с Самантой Брюс и мысль о том, что Мэдисон неизбежно вернется в свой Бостон, обескровили Ферн. Она обессилела и пала духом. Она уже больше ничего не ждала от жизни. Ферн была уверена только в одном – Мэдисон женится на Саманте. Ферн хотела постоянно общаться с Мэдисоном, но это общение причиняло ей все больше огорчений.
Она очень хотела пойти на бал. В глубине души ее интересовал вопрос: может ли она соперничать с Самантой? Глупо было даже думать об этом. Как можно их сравнивать? Но Ферн не могла оставить надежду на то, что если она пойдет на вечеринку, то Мэдисон каким-то образом поймет, что она любит его такой любовью, которая Саманте даже и не снилась.
– Кажется, у меня есть платье, которое вам подойдет, – проговорила, наконец, Роза.
Ферн вся напряглась. Она заявила о том, что может пойти на вечеринку, полагая, что подходящего платья в Абилине ей не найти. На самом деле она ни за что не хотела быть среди этих мрачных людей, которые постоянно осуждают других. Она даже не знала, что ее будет стеснять больше: платье, к которому она не привыкла, или их взгляды. Она не могла представить себя в платье. Как в нем ходить или сидеть?
Она не знала бы, куда девать свои мозолистые руки с потрескавшейся кожей. Даже перчатки не могли спасти их во время грубой работы, когда она, например, заарканивала коров.
И потом, опять эта Саманта. Никто из здравомыслящих женщин не станет соперничать с ней. Ферн привыкла к примитивной трудовой жизни, а Саманта чувствовала себя на балах, как у себя дома. Это был ее мир, где она привыкла царить.
Вот если бы они были вместе на родео, тогда все было бы как раз наоборот.
Но Ферн не могла не использовать еще один шанс. Она хотела быть с Мэдисоном. Суд над Хэном в Топека начинался через три дня. Его могут освободить и снять опять с него все обвинения. Он будет на свободе. И тогда Мэдисону уже незачем будет оставаться в Абилине.
Она с огорчением думала о том, что он может уехать. Она не сможет отказать себе в удовольствии побыть с ним несколько часов вместе.
– Ты же гораздо меньше меня ростом – сказала Ферн. – Я не влезу ни в одно твое платье, если даже ты распустишь его по швам.
– Эти тебе подойдут по размеру, – рассмеялась Роза, слегка смутившись, как показалось Ферн. – Мне так надоело походить на корову, что я заказала себе в Сент-Луисе два платья. И еще одно в Канзас Сити. Магазин в Сент-Луисе прислал мне платья не моего размера. Если они подойдут тебе, не возникнет нужды отсылать их назад.
Ферн успокоилась. Невозможно было так ошибиться, чтобы платья, предназначавшиеся Розе, могли подойти ей. Но, с одной стороны, мысль о том, что она не пойдет на вечеринку приносила ей облегчение, а с другой – расстраивала ее.
Раз в жизни ей предоставляется возможность повеселиться, ей выпал случай побыть только женщиной. Ей не будет нужно никого уверять, что она в то же время еще и мужчина. И если быть до конца откровенной, она хотела, чтобы ее пригласили на танец. Она не умела танцевать, но хотела бы попробовать.
Но больше всего ей хотелось, чтобы кто-нибудь считал ее симпатичной. Она знала, что она некрасивая. Она знала об этом с десятилетнего возраста, когда какой-то мальчишка сказал ей, что она похожа на лягушку. Она сбила его с ног и расквасила ему нос. Она била его больше потому, что иначе она расплакалась бы, чем из-за того, что хотела сделать ему больно. Но эти слова так огорчили ее, что она никогда их не забывала.