Она с удивлением увидела, что от одного из стоявших тут деревьев осталась только искореженная часть ствола. Все остальное было унесено ветром. Обернувшись, Ферн с трудом поверила своим глазам – второе дерево стояло абсолютно нетронутое. К нему были привязаны кони.
– Боже! – воскликнул Мэдисон, с изумлением разглядывая изуродованный ствол. – Я слышал о торнадо, но до сих пор не верил, что он может натворить такое.
– Такое часто тут случается?
– Нет. – Она смотрела на Мэдисона, стоящего неподалеку от нее. Он был такой сильный, такой надежный. Даже с простреленной рукой. Как она могла подумать, что он способен обидеть ее? Он же бросился в пасть бури, чтобы найти Ферн.
Но, вспомнив тяжесть тела, прижавшего ее к земле, она вновь начала паниковать. Нет, она никогда не преодолеет в себе этот страх.
– Поехали ко мне домой, надо заняться твоей рукой, – крикнула она Мэдисону и пошла к лошадям.
Дождь практически кончился, и небо стало проясняться, но Ферн и Мэдисон почти не разговаривали друг с другом. У нее все силы иссякли. События ночи утомили и опустошили ее.
Ощущение, что случилась какая-то беда овладело Ферн еще до того, как она поняла, в чем же дело. Они должны были уже быть на ферме, но перед ними все еще простиралась пустынная прерия. Только подъехав совсем близко, Ферн поняла, что столбы, которые она издалека приняла за забор, были вовсе не столбы, а все, что осталось от амбара. Приглушенно вскрикнув, она пришпорила коня.
Мэдисон на Бастере скакал галопом вслед за ней.
Дома тоже не было. Даже пол исчез. Ничто не напоминало о существовании фермы. Свинарник, курятник – все пропало, лишь один чудом сохранившийся цыпленок бродил по двору, как слепой. Торнадо проложил себе торную дорогу в том месте, где росли деревья и кустарники. Остатки всякой растительности валялись повсюду.
Мэдисон мог только догадываться, какое горе испытывала Ферн, видя, что то, ради чего жили и работали она и отец, все, что они считали своим домом, – исчезло, как будто ничего этого никогда тут не было. Он мог понять человека, лишившегося всего и вдруг оказавшегося совсем одиноким в чужом, жестоком и пугающем мире.
Он мог понять это, потому что сам пережил нечто подобное. Он обнял ее. Она оставалась неподвижной в его объятиях, как бы застывшей в своем горе. Он не знал, что сказать ей. Могут ли его слова изменить что-то. Он хотел знать, где нашел укрытие ее отец. Мэдисон осмотрелся по сторонам и увидел, что местность была абсолютно плоской – ни ям, ни складок в почве.
Прятаться было негде.
– Я должна найти папу.
– Я уверен, что он покинул дом задолго до того, как налетел торнадо, – сказал Мэдисон. – Может быть, он укрылся где-нибудь вместе со скотом.
Но он не верил в то, что говорил. Он вспомнил, как трудно было им управлять конями во время бури. Он не мог себе представить, как Спраул в одиночку мог загнать целое стадо в укромное место. Ему самого себя спасать надо было.
– Поедем в город, – сказал Мэдисон. – Здесь уже нечего делать.
– Я должна найти папу, – повторила Ферн.
– Он уже, наверное, далеко отсюда, – сказал Мэдисон. – В такой темноте мы его все равно не найдем.
Он хотел увести ее, но она стряхнула его руку.
– Видишь, его здесь нет, – говорил Мэдисон через пятнадцать минут, когда они не обнаружили никаких следов Бакера Спраула.
– Он не мог оставить дом, – настаивала Ферн, впервые с тех пор, как они добрались до фермы, взглянув на Мэдисона. – Эта ферма была самой большой ценностью в его жизни.
Мэдисон понял, что Ферн была в шоке. Она потеряла шляпу и ее мокрые волосы лежали на плечах, она вряд ли осознавала, то делает. Больше всего Мэдисона пугали ее глаза. Они были широко открыты, но ничего не выражали, как будто Ферн не понимала, где она и что с ней происходит.
– Твоя рука, – сказала она, и какое-то подобие жизни отразилось в ее взгляде. – Я совсем забыла про нее.
– А я не забыл, – сказал Мэдисон и попробовал улыбнуться.
– Я обещала перевязать ее, когда… – Ее голос оборвался.
– Рука подождет, – сказал Мэдисон. – Нам надо ехать. Ты промокла до костей. Тебе сильно повезло, если все твои кости целы.
– Все пропало. Все. Вот так просто. Все было – и ничего нет.
Мэдисон хотел как-то утешить ее, но что он мог сказать женщине, которая потеряла свой дом и, возможно, своего отца? Он тоже потерял и дом и отца. Но она не ненавидела своего отца и не стремилась убежать из дома. В его случае он, расставшись с домом и родными, испытал огромное чувство облегчения, которое перевешивало боль утраты.
А у Ферн была только горечь утраты.
– Твой отец может построить новый дом.
– Как же все непрочно и ненадежно в этом мире, – сказала Ферн.
– Поехали. Ты должна лечь в постель.
Ферн сделала слабую попытку улыбнуться. Ей не удалось это, и Мэдисону стало до боли жалко ее.
– Ты пытаешься заботиться обо мне, а ведь ранен ты, а не я. Ты, наверное, считаешь меня ужасной дурой. Я не хотела стрелять в тебя, но ты испугал меня, вдруг появившись из темноты.
– Вам надо поставить в прерии несколько уличных фонарей, – сказал Мэдисон. – Даже пара хороших газовых фонарей осветит там все, как днем. К тому же, не мешает установить таблички с указанием улиц. Я удивлен, как это людям удается все-таки находить дорогу в прерии.
Он говорил чепуху, он просто хотел, чтобы она улыбнулась. Даже слабая улыбка Ферн утешила бы его немного.
Он подвел ей коня, и она села верхом. Они выехали со двора, не оглядываясь.
– Мне надо найти место, где я могла бы жить, – сказала она, обращаясь как бы к самой себе.
– Я уверен, что миссис Эббот позволит тебе остаться у нее, пока твой отец не решит, что вам делать.
– Но ведь Джордж и Роза снимают этот дом. Мне кажется, я вторгаюсь в их личную жизнь.
– Розе нравится общаться с тобой. Джорджа постоянно не бывает дома. Я знаю, она обрадуется, когда Джеф вернется из Денвера.
– Я думаю, мне следует жить где-то в другом месте.
Мэдисон слушал, как она перечисляет дома, в которых она могла бы снять комнату, а потом объясняет, почему ее не устраивает тот или иной дом. Он был уверен, что она все-таки решит остаться у миссис Эббот. Он стал думать о судьбе Ферн.
Он не знал, что они будут делать с этой фермой – это решать ее отцу – но он не собирался ждать, пока найдется Бакер Спраул. Этот человек никогда особенно не заботился о Ферн, и Мэдисон не думал, что начнет делать это теперь.
Но Мэдисон не мог вмешиваться в их дела, не имея для этого веских оснований.
Таких оснований у него, на его взгляд, пока не было. Вмешиваясь в жизнь других людей, нужно иметь стремление, нет, желание взять на себя ответственность за их судьбы. Он испытывал к Ферн самые глубокие чувства. Она ему нравилась, очень нравилась, но он еще не знал, что ему с ней делать.
Его злило то, как люди обращаются с ней. Она заслуживала лучшего, и он был намерен позаботиться о том, чтобы…
Приглушенный вскрик Ферн прервал его мысли.
Ферн слезла с коня и бежала по кукурузному полю, по которому тоже прошелся вихрь. Когда Мэдисон подошел к ней, он увидел, что она склонилась над телом ее отца. Мэдисон не видел ран на его теле, но Спраул лежал в таком противоестественном положении, что было очевидно – большая часть его костей переломана. Его, наверное, подхватило бурей и унесло на большое расстояние.
– Я знала, что он не оставит ферму, для него она была всем в жизни.
Ферн, осторожно прикасаясь к отцу, снимала мокрые волосы с его глаз, застегивала его рубашку, стирала грязь с его щек. Она не притрагивалась к его телу, как бы не желая удостовериться, что он мертв.
– Он заставил мать покинуть ее семью и переехать к нему. Он хотел, чтобы она родила ему мальчика здесь, так чтобы у него был наследник, которому он мог бы оставить ферму. Все приносилось в жертву ферме. Даже я.
Мэдисон не знал, как он может облегчить страдания Ферн, которые она испытывала от утраты отца и потери дома. Теперь она осталась одна во всем мире. Он пережил нечто подобное, так почему же он не может найти нужные слова, чтобы утешить ее.
Да потому, что его собственные раны еще не зажили.
Джордж был прав. Мэдисон еще не готов к жизни. Он не мог еще строить свой собственный дом, сеять и пожинать плоды.
Мэдисон взял Ферн за плечи и хотел поднять ее, но она, не желая вставать, продолжала сидеть возле тела отца. Мэдисону стало бы легче, если бы она разрыдалась, но глаза Ферн были совершенно сухие.
Взяв ее за руку, Мэдисон поднял Ферн. Не обращая внимания на свою рану, он прижал девушку к себе. Она пошла с ним, не отрывая глаз от мертвого отца, позволив Мэдисону обнять ее, принимая его теплоту и заботу.
Затем появились слезы. Она плакала, как ребенок, и ее тело содрогалось в его руках, а слезы катились у нее по щекам и падали на руку Мэдисона.
– Он все-таки любил меня, – говорила она. – Просто он очень хотел сына.
Мэдисон не сказал Ферн, что он думает о Бакере Спрауле, но если бы он до него добрался, Бакеру пришлось бы умереть еще раз той ночью.
– Нам надо отвезти его в город, – сказал он. Мэдисон привел коня Ферн. Она все не отрывала взгляд от отца и держала уздечку, в то время как Мэдисон погрузил мертвое тело в седло. Поднимая мертвеца, Мэдисон содрогнулся от неприятного ощущения. Внутренности звенели в теле Спраула, как бобы в мешке. Он старался как можно быстрее прикрепить его к седлу.
Мэдисон был рад тому, что Ферн оказалась не одна, когда обнаружила отца. В одиночку она могла бы этого не перенести.
– Мы можем отвезти его пока в платную конюшню, до тех пор, пока ты не распорядишься насчет похорон, – предложил он.
Она смотрела на него невидящим взглядом. У нее не было больше сил переживать такое потрясение. Он отвел ее к Бастеру и помог сесть в седло. Она никак не прореагировала но то, что он сел сзади нее. Они отправились в сторону Абилина.
Эдди Финч окинул Мэдисона гневным взглядом.
– Я ничего не буду есть.
– Ну и хорошо, – сказал Мэдисон, на которого гнев Эдди не произвел особенного впечатления. – Думаешь, легко доставлять тебе пищу, не привлекая чьего-либо внимания?
– Мне плевать. Я не буду ничего есть, – повторил Эдди.
– Как хочешь, но ты все равно останешься здесь до начала суда над Хэном в Топека. До этого дня ты еще чертовски проголодаешься.
– Я не буду давать показания. Я ни слова не скажу.
– Тогда все твои страдания не окупятся. Ты не получишь свои двадцать долларов в день.
– Это похищение. Я тебя в тюрьму посажу.
– Конечно, похищение, – согласился Мэдисон. – Но ты не хочешь давать показания по делу. Это тоже незаконно. Мы можем оказаться в соседних камерах.
Мэдисон услышал топот копыт и, выглянув в окно, увидел, что прибыл верхом на лошади один из людей Джорджа.
– Вот и Спенсер. Может быть, ради него ты съешь что-нибудь.
– Может быть, я и дам показания, – сказал Эдди сердито. – Я скажу судье, что ты хотел подкупить меня. Возможно, я скажу ему, что видел, как Хэн скачет прямо в дерновый домик.
Мэдисон улыбнулся Финчу открытой, дружеской улыбкой, но от этой улыбки у Финна мороз пробежал по коже.
– Я сочувствую тебе, ты очень раздражена, – сказал Мэдисон с холодной угрозой в голосе, – тем не менее, ты будешь давать показания и расскажешь всю правду. А если не расскажешь, то и дня не проживешь после суда.
Несмотря на рану и все неудобства, которые она ему причиняла, Мэдисон большую часть времени проводил с Ферн. Она сделала все распоряжения в отношении похорон отца, но даже и не заговаривала о ферме.
– Нечего об этом говорить, – сказала она однажды и больше уже никогда не касалась этой темы.
Но у Мэдисона был опыт общения с коровами, и этот опыт подсказывал ему, что эти упрямые твари могут пережить даже торнадо.
Поэтому он нанял Рида и Пайка, чтобы они поискали пропавших животных.
Он также позаботился о том, чтобы все куски, уцелевшие от дома Ферн и фермы, были найдены и сожжены. Он не хотел, чтобы Ферн, наткнувшись на них случайно, вновь переживала боль, связанную с утратой.
Оправдав веру Мэдисона в свою живучесть, коровы вскоре отыскались, и потери в стаде были весьма незначительные. Но эта приятная новость нисколько не утешила Ферн. Роза и миссис Эббот пытались развлекать ее, постоянно разговаривая с ней, старались вовлечь ее в домашние дела. Ферн соглашалась помогать им, но делала только то, что ей говорили, не проявляя никакой активности.
– Сколько же времени она будет оставаться в таком летаргическом состоянии? – спрашивал Мэдисон Розу. – Уже неделя прошла со дня похорон отца, а она никак не может прийти в себя.
– Трудно сказать, – ответила Роза. – Люди по-разному переносят подобные утраты. Ферн труднее, чем другим, потому что она осталась совсем одна. На нее столько всего навалилось, что она, бедная, не в силах это переносить.
– Я был бы рад делать за нее любую работу, но она не позволяет мне.
Роза внимательно посмотрела на шурина.
– Ты влюблен в нее?
Мэдисон старался не думать об этом, тем более задавать себе такой вопрос. В душе он рассматривал свою жизнь в Бостоне как нечто не имеющее ни к Ферн, ни к семье никакого отношения.
Но за последние недели тот Мэдисон, которого он, казалось, похоронил в Техасе много лет назад, вдруг воскрес. Он полюбил скакать верхом по дикой прерии, полюбил мрачноватую местность, где обитали неразговорчивые, суровые люди. Ему даже стала нравиться полная опасностей жизнь на диком Западе, где, как на фронте, всегда приходилось находиться в боевой готовности. Он даже смирился с тем, что Ферн носит штаны.
Теперь, обнаружив в себе такие качества, он просто не знал, что с собой делать. Но что бы он ни делал, без Ферн тут не обойтись.
– Я еще не уверен, – отвечал Мэдисон Розе. – Иногда мне кажется, что я не могу быть влюбленным в нее. Я, наверное, сошел с ума. У меня в жизни не было такой путаницы в голове.
– Ты говорил ей что-нибудь?
– Нет.
– Тогда и не говори, пока не поймешь, что точно влюблен в нее. Сейчас у нее и так забот хватает и без твоих признаний в любви.
– Ты считаешь, что любовь это обуза? – спросил Мэдисон, несколько упав духом. Он не ожидал, что его чувства к Ферн могут как-то повредить ей.
– На ком ты будешь в конце концов жениться, меня не интересует, – сказала Роза. – Но я не хочу, чтобы ты огорчал Ферн. И не обижайся, – упрекнула его Роза. – Я знаю, что ты очень хочешь видеть Ферн счастливой, но прежде, чем решишься признаться ей в любви, подумай хорошенько. Вы оба готовы были впиться друг другу в горло в первый день твоего приезда. Вам многое не нравится друг в друге. И потом, где вы будете жить? Ты не любишь Канзас, но ты уверен, что Ферн будет в восторге от Бостона?
– Я думаю, мы придем к какому-то разумному компромиссу. – Он надеялся, что говорит с уверенностью в голосе, но понимал, что до этого далеко.
Роза рассмеялась.
– Если чего-то и не хватает в ваших отношениях, то это как раз разумных компромиссов, – сказала она.
Мэдисон глубоко задумался, ощущая полный разброд в своих чувствах. В это время в комнату вошла Ферн, одетая для верховой езды.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
– Я еду на ферму, – объяснила она. – Я договорилась с Пайком и Ридом, чтобы они ждали меня там.
– Я поеду с тобой, – предложил Мэдисон, вставая из-за стола.
Ему показалось на минуту, что она собирается спорить с ним, но вместо этого она улыбнулась и сказала:
– Хорошо, поехали.
– Ты хочешь, чтобы миссис Эббот дала тебе с собой какую-нибудь еду? – спросила ее Роза.
– Конечно, хочет, – сказала миссис Эббот. – А если она не захочет есть, то мистер Мэдисон точно проголодается.
Сначала миссис Эббот называла Мэдисона молодым человеком и мистером Рэндолфом, но когда в доме стал часто появляться Хэн, она стала всех называть просто по имени. Но миссис Эббот не нравилось называть людей просто по имени. В этом была какая-то чрезмерная фамильярность, а всякая фамильярность по отношению к мужчинам приводила в беспокойство миссис Эббот.
– Идите за лошадьми, – сказала Роза. – А мы тут все приготовим к тому времени, как вы вернетесь.
– Почему ты так яростно боролась со мной, когда мы были в лощине? – спросил Мэдисон. Они уже оказались за пределами города, но еще не сказали друг другу ни слова.
Он не особенно вспоминал о том, что произошло с ними после торнадо, но все время думал о том, как там, в лощине, она старалась скинуть его с себя, не столько потому, что он так уж придавил ее, сколько из-за чувства страха.
– Не знаю, о чем ты говоришь, – сказала Ферн. Она смотрела прямо перед собой.
– Ты боролась со мной и кричала, как безумная.
– Ты причинял мне боль. Ты ведь здоровый мужик.
– Возможно, но ты вела себя так, будто я хотел задушить тебя.
– Я нервничала из-за бури.
Ферн лгала ему. Он знал это. Она избегала смотреть ему в глаза. Она даже обогнала его на своем коне. Мэдисон опять поравнялся с ней.
– Кроме бури были и другие причины. Почему ты не хочешь рассказать мне?
– Нечего рассказывать, – ответила она и посмотрела на него ничего не выражающим взглядом.
Некоторое время они ехали молча.
– Раньше мне часто снился один кошмар, – сказал Мэдисон. – Всегда один и тот же.
– Мне никогда не снятся кошмары, – заявила Ферн уверенно.
– Как будто я заперт в чулане и никто не знает, где я. Я кричу, зову на помощь, но стены такие толстые, что никто меня не слышит.
– Мне вообще сны не снятся.
– Иногда, если отец заставал меня с книгой, в то время как я должен был загонять верхом на лошади коров или чистить кожи, он запирал меня на конюшне. Там не было окон. Никого там не было, только мыши пищали и шуршали, бегая в поисках зерна. Когда отец долго не выпускал меня, мыши начинали наглеть и бегать по моим ногам.
– В чем смысл твоего рассказа?
– Я хочу убедить тебя в том, что у всех нас есть свои кошмары. Надо делиться друг с другом, это помогает нам отделаться от них. Я все еще ненавижу тесные помещения без окон, но этот кошмар мне больше не снится.
Он вспомнил, как они часами беседовали с Фредди. Ферн же не с кем было поговорить.
– Неужели то, что с тобой случилось, так ужасно, что ты не можешь рассказать мне об этом?
Она не отвечала.
– Может быть, ты боишься, что я расскажу кому-нибудь?
Он действительно сомневался в том, что она может доверить ему тайну, которую хранила даже от родного отца. Но в последние недели он проявлял такой большой интерес к ее жизни и так заботился о ней, желая ей только добра, что ее недоверие обижало его.
– Дело не в этом, – поспешила успокоить его Ферн. По выражению ее лица он понимал, что ей действительно есть что скрывать.
– Это имеет отношение к тому, что ты носишь мужскую одежду?
– Почему ты так настаиваешь? Ты же понимаешь, что я не могу тебе рассказывать все о себе. Даже бостонец, кажется, мог бы это понять.
Он мог бы помогать и кому-то еще. Со дня его приезда в Абилин, после встречи с Ферн, он только и делал, что помогал кому-то. Он хотел помогать людям.
– Ты слишком долго жила одна. Ты замкнулась в себе. Ты никак не можешь отделаться от кошмара, который случился с тобой. Он стал частью тебя, стал влиять на твои слова и поступки, на твое отношение к людям.
– А что в этом такого?
– Но ведь ты ведешь себя не так, как должна, не так, как хочешь. Ты не можешь быть сама собой.
Все это было так похоже на его собственные страхи, которые заставляли его замыкаться в себе, таиться от собственной семьи в течение восьми лет. Он много потерял из-за этого. Ферн тоже много потеряла. Теперь пора бы им обоим не терять, а начинать обретать.
– С чего ты взял, что я не делаю то, что хочу?
– Но я же вижу разницу между тобой и Розой. Роза делает то, что она хочет, оставаясь сама собой. Никогда раньше я не видел более довольного жизнью, счастливого, открытого, честного существа. И она так любит помогать другим людям.
– Значит, по-твоему, я несносная эгоистка.
– Нет, но ты прячешься от людей. Ты не боишься нападать на меня, если тебе кажется, что я не прав. Но стоит мне попросить тебя рассказать о себе, как ты начинаешь таиться.
– Тебе не должно быть до меня дела.
– Мне и не было до тебя дела, когда я сошел с поезда в Абилине. Но теперь мне есть до тебя дело.
Их жизни навеки сплелись вместе. Ему уже никогда не забыть Ферн, как не забыть ему и своей семьи.
– Я не хочу, чтобы ты интересовался мной.
– Тогда почему ты общаешься со мной?
Молчание.
– Ферн, я не сую нос в твои дела из праздного любопытства. Я вижу, что ты страдаешь и хочу помочь.
– То, что случилось, уже старая история. Теперь все это не имеет никакого значения. В любом случае, ничего уже не изменишь.
– Но можно изменить свое отношение к тому, что случилось с тобой.
Он видел, как она вся напряглась, как будто хотела заткнуть себе уши и не слышать его слов. Между ними вдруг начала расти стена. И вдруг Ферн сдалась.
– Восемь лет назад один человек пытался меня изнасиловать, – крикнула она, выплескивая на Мэдисона весь годами копившийся гнев и всю боль. – Это ты можешь изменить? – всхлипывая, она пришпорила коня, заставив его перейти в галоп.
Мэдисон тоже пришпорил своего Бастера, чтобы догнать Ферн.
Он готов был услышать от нее любое, но только не это. Что он может сказать ей по этому поводу, чтобы ей стало хоть немного легче?
Трудно было представить, какие тяжелые воспоминания томили ее все это время. Как только она могла жить с ними? Ее, должно быть, постоянно преследовал страх, что подобное может повториться. Мэдисон думал, что годы ушли на то, чтобы научиться защищать себя с помощью мужской одежды, притворяясь совершенно не такой, какой она является на самом деле, подавляя в себе все женское.
Эта мысль вызвала у него яростный гнев к неведомому насильнику. Если бы он попался ему в момент нападения на Ферн, он бы без колебания убил его.
Догнав Ферн и взглянув на ее заплаканное лицо, он еще больше разозлился. Мэдисон остановил обоих коней, соскочил на землю и помог Ферн спешиться.
Они стояли среди пустынной прерии, над которой было ясное голубое летнее небо. Ферн рыдала, и в ее рыданиях слышались боль, печаль и гнев, которые она носила в себе все эти восемь лет. Она прильнула к Мэдисону с доверчивостью женщины, которая, наконец-то, поделилась своей самой заветной тайной с любимым человеком.
Мэдисон почти радовался в душе. Он всегда гордился сдержанностью своих поступков, однако вот же как вышло – плачущая женщина в его объятиях и никого рядом, кроме двух коней. Он не мог вообразить, что бы сказали его друзья, расскажи он им про это, но ему было абсолютно безразлично их мнение по этому поводу. Он намеревался оставаться с Ферн до тех пор, пока она в нем нуждается.
(Ты остаешься с ней потому, что влюблен в нее.)
Эта мысль так поразила его, что на минуту Мэдисону показалось, будто это Ферн обнимет его, а не наоборот. Он, должно быть, ошибается. Не может он быть влюблен в нее. Не то, чтоб она ему совсем не нравилась. Она ему очень нравилась. Он восторгался ее мужеством, цельностью ее характера, но ведь это еще не любовь. Ему даже не нравился тип женщин, к которому она принадлежала.
Фредди бы все это очень позабавило. Мэдисон так ловко избегал сетей, которые расставляли для него наиболее искушенные в вопросах любви и соблазнения роковые женщины Бостона и Нью-Йорка, только для того, чтобы попасться на крючок фермерской дочки из Канзаса.
Рыдания Ферн прекратились.
Сердито сопя, она выскользнула из рук Мэдисона.
– Я не хотела реветь, – сказала она. – Вот что получается, когда ты пытаешься заставить меня быть женщиной.
– Ничего, я это переживу, – сказал Мэдисон, еще окончательно не придя в себя, но уже склонный шутить. – Уж лучше плачь, но не гони меня из города.
– Прости меня. Трои спас меня той ночью. Я ему многим обязана и поэтому хочу, чтобы его убийцу повесили. Но нам надо ехать дальше, – сказала она и села на своего коня. Достала носовой платок и стала вытирать глаза и щеки. – Рид и Пайк давно ждут меня. Не хочу, чтобы у них был новый повод для драки.
Как только ее минутная слабость прошла, Ферн снова замкнулась. Она даже не подождала, пока Мэдисон вскочит на коня. Но Мэдисон не мог позволить ей опять уйти в свою раковину. Не теперь и не когда-либо в будущем. Он хотел делить с ней ее невзгоды. Отныне и навеки.
Ферн нельзя было оставлять одну. Раны ее были так глубоки, что изменили всю ее жизнь. Да плюс еще полное равнодушие к ней ее отца. Ей стало казаться, что никто не любит ее, что мужчины только вожделеют ее. Он должен научить ее поверить в себя, поверить в то, что мужчина может любить ее ради нее самой, а не за то, что она хорошо работает и не потому, что может подарить ему минуты физического наслаждения.
В то же время важно было сдерживать свое собственное растущее желание к ней. Если она только узнает, как страстно он жаждет заняться с ней любовью, она уже больше не подпустит его к себе. Во всяком случае, перестанет доверять ему.
А теперь ее доверие имело для него огромное значение.
– Расскажи мне о том, как это случилось, – попросил он, догнав ее, и поскакал рядом.
– Зачем? – спросила она, поворачиваясь к нему. – Хочешь посмаковать пикантные детали?
– Ты в самом деле так думаешь?
Она отвернулась от него, стараясь подавить слезы и гнев.
– Нет, но все это случилось давно. С этим покончено.
– Не совсем. Ты все еще боишься. Поэтому ты и носишь мужскую одежду.
– Ерунда. Я ношу штаны потому, что в них легче работать.
– Ты боишься, что если наденешь платье, то будешь привлекать к себе внимание мужчин, и кто-то опять захочет наброситься на тебя.
– Это неправда.
– Тогда почему же ты боролась со мной, как будто я хотел изнасиловать тебя?
– Ты придавил меня.
– Ты врешь, Ферн. И мне, и себе.
– Разве в Гарварде учат читать чужие мысли?
– Нет, но когда тебе начинает нравиться человек, ты понимаешь его лучше, чем раньше. Чисто интуитивно.
Раньше он в такое никогда не верил. Он считал, что холодный, не эмоциональный анализ может дать куда больше сведений о человеке, чем какие-то чувства. Но теперь, полюбив Ферн, он не только мог чувствовать ее настроение, но и то, что стоит за этим. Когда ей было больно, ему тоже было больно. Он понимал, когда она не откровенна с ним.
– Я тебе безразлична, – говорила Ферн, – и нисколько не нравлюсь. Ты, возможно, решил позабавиться со мной и научить не совсем обычную женщину правильно ходить, говорить и одеваться так, как это делают настоящие леди. После этого ты поедешь в Бостон, чувствуя, что слегка облагородил хотя бы одну душу в этом варварском крае. В тебе, наверное, очень развиты общественные инстинкты. Мне говорили, что все бостонцы такие. Это наследие эры пуританства.
– У меня совсем другие намерения по отношению к тебе. Я…
– Надеюсь, ты не будешь признаваться мне в любви, потому что я все равно этому не поверю. Держу пари, что большинство женщин в Бостоне бегают за тобой.
Он почувствовал оттенки жестокости и цинизма в ее голосе. Она снова была отлично защищена. Она рассказала ему, что случилось с ней, не собираясь больше откровенничать с ним. Она не верила в то, что была ему небезразлична. Она не могла позволить себе верить в это, потому что еще слишком боялась.
– Что сделал твой отец, когда ты рассказала ему? – спросил Мэдисон.
– Я ничего ему не рассказала.
Ее ответ поразил его.
– Почему?
– Какой смысл? Этот человек все равно уехал из Канзаса.
– Тебе нужно было сказать отцу.
– Нет, папа погнался бы за ним, и тогда все узнали бы про то, что со мной случилось. И я навсегда бы осталась женщиной, которую хотели изнасиловать. Некоторые люди даже стали бы говорить, что я сама виновата. Зачем мне было переживать еще и это. Я и так уже достаточно пострадала.
Мэдисон понимал, что Ферн права. Даже добрые от природы люди думали бы, что она как-то спровоцировала этого насильника.
– Ты знала его?
Восемь лет Ферн хранила память о той ночи глубоко в тайниках своего сознания. Всякий раз, когда эта ночь пыталась напомнить о себе, Ферн запрятывала воспоминания куда-нибудь подальше. И вот появляется этот Мэдисон со своей обворожительной улыбкой, нежными поцелуями и наэлектризованными прикосновениями.
Благодаря его усилиям все запоры отворились, и наружу вышла уродливая истина, которую Ферн так надежно скрывала все эти годы.
– Было слишком темно, и я не могла видеть его лица, – сказала она, позволив себе припомнить детали этого кошмарного происшествия. – Я возвращалась от стада. Не смотрела по сторонам. Я боялась, что папа будет сердиться за то, что я поздно возвращаюсь, поэтому думала только о том, что приготовить ему на ужин и как бы сделать это побыстрее.
– Что же случилось?
Она представила все так живо, будто это происходило с ней вновь. Она вздрогнула. Если бы у нее хватило смелости, она попросила бы Мэдисона обнять ее.
– Он выпрыгнул из темноты в том месте, где находится бизонье лежбище, и, прежде, чем я поняла, что происходит, стащил меня с лошади на землю. Я плохо видела в темноте, да я и не старалась приглядываться. Я хотела одного – вырваться и убежать.
Она видела, как эта зловещая фигура появляется из кромешной мглы. Она запомнила только его голос. Он звучал, как шипение змеи.