21. Помеха

Я хоть и атеист, но не доктринер. Когда мы убедились, что Белла здорова, я организовал простую пресвитерианскую свадебную церемонию, решив, что это вполне безвредный и традиционный способ придать бракосочетанию торжественность. Ближе всего к нам была церковь Парк-черч, но я не хотел, чтобы соседские дети устраивали у дверей «кучу малу» и поэтому выбрал Лэнсдаунскую церковь Объединенных пресвитерианцев на Грейт-вестерн-роуд, до которой было не больше десяти минут ходу*. Читатель-англичанин может удивиться, узнав, что обряд назначили на 9 утра 25 декабря. Это была самая ранняя дата из возможных, а Шотландская церковь не считает Рождество таким уж неприкосновенным днем, если только оно не падает на воскресенье. Когда я вел Беллу под руку, а следом за нами Бакстер вел под руку миссис Динвидди, мне было весело сознавать, что этот день люди по всему свету отмечают как праздник, хотя магазины, учреждения и фабрики Глазго были полны обычной деловой суеты.

Утро выдалось морозное. Крыши, деревья и боковые улочки сплошь укутало снегом, но шагалось нам легко — Бакстер заплатил ватаге мальчишек, и они расчистили нам тропинку от дома до церкви. Тропинка спускалась через парк по склону холма, но скользко на ней не было, потому что ее щедро посыпали солью. Морозный туман, щекотавший нос легким запахом дыма, ухудшал видимость только на дальнем расстоянии, и я заметил, что перед нами в церковь вошли какие-то люди. Это меня озадачило. Я предполагал, что, помимо Бакстера и миссис Динвидди, не будет ни свидетелей, ни гостей. Белла хотела пригласить мисс Макта-виш, Парринга, Астли и мадам Кронкебиль, желая показать им, «что все хорошо, что хорошо кончается» (ее слова). В конце концов мы убедили ее, что, собравшись вместе, эти люди изрядно смутят друг друга, и договорились, что не позовем никого и объявления давать не будем. Но пастор, разумеется, должен был заранее огласить имена вступающих в брак, дабы убедиться, что к нему нет препятствий.

Мы вошли в церковь точно в назначенное время — часы показывали без одной минуты девять — и увидели, что неф совершенно пуст, если не считать группы из пяти человек, сидящих в одном из передних рядов. «Кто это такие?» — спросила Белла, но я не знал; я заметил только, что один из них необычно высок, худ и похож на военного. Почему-то меня бросило в дрожь. Мне почудилось, что вот-вот случится несчастье и что мы с Беллой уже много раз вступали под руку, минуя эти же скамьи, в это же несчастье. Я словно увяз в дурном сне и во что бы то ни стало должен был проснуться. «Держись, Свичнет!» — шепнул мне Бакстер столь повелительно, что я вскинул на него глаза. Он кивнул мне, и я понял, что он предвидел все, что может случиться, и готов к этому. Я крепче прижал руку Беллы и двинулся вперед с отвагой христианина, знающего, что Бог на его стороне.

Мы прошли мимо незнакомцев и стали спиной к ним, лицом к престолу. Пастор обошел кафедру и после вступительных слов, как положено, спросил, я ли Арчибальд Свичнет, единственный сын Джессики Свичнет, незамужней из округа Уопхилл области Галлоуэй. Я ответил, что да, я. Затем он спросил невесту, она ли Белла Бакстер, дочь Игнейшуса Макгрегора Бакстера, коммерсанта из Буэнос-Айреса, и его супруги Серафины Рейнгольд Камберпатч? Белла ответила, что да, она. Я удивился, зачем это Бакстер изобрел для ее матери такое длинное и заковыристое имя; наверно, он решил, подумалось мне, что в нашем полном несуразностей мире перечень имен, не содержащий хотя бы одного длинного и заковыристого, выглядел бы подозрительно. Когда я пришел к этому заключению, пастор уже говорил, что если кто-либо из присутствующих знает причины, по которым эти двое не могут быть соединены священными узами брака, пусть он о них заявит. И у меня за спиной раздался высокий, отчетливый, скрипучий голос:

— Этот брак не может совершиться.

Мы обернулись. Слова произнес тот самый высокий, худой мужчина — он теперь стоял выпрямившись и смотрел на нас в упор, похожий на искусно выточенную в человеческий рост деревянную куклу. Он потому казался деревянным, что его пышные серо-стальные усы, закрывавшие рот, и остроконечная бородка почти не отличались по фактуре от розовато-бурой кожи лица. Рядом копошился, пытаясь встать, диковатого вида толстый старик со смуглым лицом.

— Кто вы? — спросил пастор, голос у которого внезапно стал робким и писклявым.

— Я генерал сэр Обри ле Диш Коллингтон. Женщина, которая называет себя Беллой Бакстер, — моя законная венчанная жена Виктория Коллингтон, в девичестве Виктория Хаттерсли. Здесь присутствует ее отец Блайдон Хаттерсли, директор-распорядитель манчестерско-бирмингемской паровозостроительной компании «Юнион Джек».

— Викки! — вскричал старик, протягивая к Белле обе руки и орошая щеки слезами. — Викки, крошка моя! Неужели ты забыла своего старенького папку?

Белла посмотрела на него с величайшим интересом, потом, с таким же интересом, — вновь на своего первого мужа. Генерал не сводил с нее неподвижных глаз. Заводчик всхлипывал. Мои же чувства были слишком диковинны, чтобы их описывать. Я понимал, что Белла, сама того не ведая, видит первого мужа своего тела и одновременно отца своего мозга, а рядом с ним — деда своего мозга и одновременно отца своего тела. Наконец она вымолвила:

— Вы запоминающаяся пара, но я не припомню, чтобы я кого-нибудь из вас раньше видела.

— Говорите, Приккет, — сказал генерал.

Встал третий мужчина и заявил, что он, будучи личным врачом генерала, лечил леди Коллингтон от серьезной болезни по меньшей мере восемь месяцев перед ее исчезнавением; дама, которая отозвалась на имя Белла Бакстер, обладает голосом и наружностью, столь сходными с голосом и наружностью леди Коллингтон, что без всякого сомнения они — одно лицо. Тут пастор сказал, что брак состояться не может.

Не знаю, что бы я сделал, если бы рука Беллы не оставалась сцеплена с моей и вперед не выступил Бакстер. Его дородная фигура и спокойный тон вселили в меня детскую надежду. Он сказал:

— Генерал Коллингтон. Мистер Хаттерсли. Кто-то сообщил вам время и место этого бракосочетания. От того же лица вам, может быть, известно, что я состоятельный человек и практикующий хирург, оперировавший членов королевской семьи. Мисс Бакстер явилась ко мне три года назад, не имея никаких воспоминаний о прежней жизни. С той поры она живет под моей опекой, и я завещал ей все свое состояние. Год назад она по своему свободному выбору обручилась с моим другом доктором Свичнетом из Королевской лечебницы Глазго. Генерал Коллингтон! Мистер Хаттерсли! Хотите ли вы, чтобы личность мисс Бакстер в законном порядке установил суд? Или все же мы попробуем установить истину путем спокойного обсуждения? Мой дом отсюда недалеко. Приглашаю вас туда.

— Объясните ему, Харкер, — сказал генерал.

Встал четвертый, назвался адвокатом генерала Коллингтона и заявил, что сэр Обри хотел бы избежать ущерба, который нанесло бы репутации его жены публичное разбирательство вопросов частной жизни. По этой, и только по этой, причине генерал согласен на переговоры с участием следующих лиц. С одной стороны — он сам, его адвокат, его врач, отец его жены и мистер Сеймур Граймс из частного сыскного агентства «Сеймур Граймс» (при этом встал пятый). Другую сторону, продолжал адвокат, могут представлять мистер Бакстер и его друг доктор Свичнет. При этом сэр Обри настаивает, чтобы его жена Виктория Коллингтон дожидалась исхода обсуждения в другой комнате. Для того чтобы исключить ее из переговоров, у него есть более чем убедительные причины. Он также настаивает, чтобы они происходили в апартаментах, снятых им в отеле при вокзале Сент-Инок.

— Вы хотите рассказать Богу и Свечке, кто я такая, а я чтоб не слышала? — крикнула Белла. — Бог, что ты на это скажешь?

— Я скажу, что не буду в этом участвовать, — ответил Бакстер спокойно, — если не будут приведены веские доводы.

— Объясните ему, Приккет, — сказал генерал. Медик выбрался в проход и, к огромному неудовольствию Беллы, отвел Бакстера в сторонку и что-то зашептал ему на ухо. Бакстер ответил во всеуслышание:

— Это никакой не довод, это ложь. Я могу доказать, что это ложь. Переговоры состоятся только при участии мисс Бакстер и только у меня дома. В моем жилище генерал Коллингтон и его окружение не рискуют ничем; а вот из отелей у нас в Британии мужчины не раз увозили женщин, выдавая себя за их мужей, и полиция не вмешивалась.

— Верно! — рявкнул генерал.

Адвокат посмотрел на него с укором. Генерал бесстрастно уставился на него в ответ, и некоторое время никто не шевелился. Потом, вероятно, был дан какой-то знак, потому что адвокат негромко сказал Бакстеру:

— Мы поедем к вам домой. В переулке рядом с церковью ждут три кеба.

— В трех кебах могут разместиться только шестеро, — заметил Бакстер.

— Миссис Динвидди, поезжайте, пожалуйста, с этими пятью джентльменами на Парк-серкес, 18. Проведите их в мой кабинет, зажгите камин и предложите им подкрепиться. Мы с мисс Бакстер и доктором Свичнетом вернемся не иначе как пешком и прибудем вскоре после вас. Мистер Харкер, доведите, пожалуйста, мои слова до сведения вашего нанимателя.

После этого Бакстер повернулся к адвокату спиной и сказал священнику, что завтра он заплатит ему за беспокойство и обратится к нему снова, когда сегодняшнее недоразумение будет улажено. Затем он взял Беллу под другую руку, и мы трое двинулись по проходу к двери. Когда мы вышли на улицу, мне показалось, что я провел в этой церкви не десять минут, а десять дней.

Как свежо, светло и молодо выглядели подернутая морозной дымкой улица и заснеженные крыши! Белла чувствовала то же, что и я. Она сказала:

— Я и подумать не могла, что на нашем бракосочетании будет так весело. Неужели этот несчастный старик действительно мой папа? Надо его как-нибудь утешить. И что, я была замужем за этой маской на жердине? Лучше бы от него подальше. Эти господа и вправду хотели меня похитить? Вдруг на минуту мне показалось, что хотят. Хорошо, что ты был с нами, Бог. Свечка бы погиб, сражаясь за меня, но какая была бы польза похищенной Белл от потухшей Свечки? Тебе, Бог, достаточно было гаркнуть как следует, и вся эта бражка на пол бы попадала, и они это знали. Так значит, дело к тому идет, что наконец-то тайна происхождения видов применительно к Белл Бакстер будет разгадана. Что тебе там шептал этот лекарь, Бог?

— Всякие враки. Может быть, он их еще повторит, и тогда ты услышишь, как я их опровергну.

— А почему у тебя такой несчастный вид, Бог? Почему ты не взволнован, как я?

— Потому что тебе предстоит узнать, что я тоже лгал.

— Что? Ты лгал? —Да.

— Если ты мне лгал, где может быть на свете правда? Кого добрым-то можно считать? — испугалась Белла.

— Правда и добро исходят не от меня, Белл. Я слишком слаб. Я такое же несчастное создание, как генерал Коллингтон. Приготовься презирать нас обоих.

22. Правда: моя самая длинная глава

Имя генерала Коллингтона было мне известно задолго до того, как Бакстер произнес его вслух, читая письмо Парринга. В то время Громобой Коллингтон был столь же популярным персонажем газетных полос, как сэр Гарнет Вулзли или Гордон Китайский. Виконта Вулзли назначили главнокомандующим Британской армии. Генерал Гордон, позволив дервишам разорвать себя на куски, стяжал венец мученика во славу империи. Первому мужу моей жены повезло меньше. Лондонская «Тайме» и «Манчестер гардиан» ныне приписывают его подвиги офицерам, которые даже не упоминались в первых репортажах о событиях. Бульварная печать следует их примеру. Почему же несчастливый конец доблестного воина затмил целую жизнь, полную патриотического служения? Лучшей его биографией останется статья из справочника «Кто есть кто» за 1883 год. В последующих изданиях он не упоминается вовсе.

КОЛЛИНГТОН, сэр Обри ле Диш,

13-й баронет; ок. 1623; ордена: крест Виктории, Бани 1-й ст., Св. Мих. и Св. Георг.; мировой судья; чл. парл. (лрд) от Сев. Манчестера с 1878; р.Симла, 1827; старший сын генерала К. Коллингтона, губернатора Андаманских и Никобарских о-вов, и Эмилии, старшей дочери Бамфорта ле Диша, баронета, Хогснортон, Лоумшир и Баллинок-мйллап, гр-во Корк; унасл. титул от двоюр. брата в 1861 г.; супруга Виктория Хаттерсли, дочь Б. Хаттерсли, па-ровозостроителя из Манчестера. Образов.: Рагби, Хайдельберг, Сандхерст. Командовал туземным подраздел, на вост. границе, мыс Доброй Надежды, 1849; экспедиция против свази, 1850— 1851 (тяж. ранение, отмечен в рапортах, внеоч. звание подполковника); добровольцем участв. в Крымской камп., Севастополь, 1854-1856 (дважды ранен и отмечен в рапортах за отражение 5 русских вылазок с оч. малочисл. подраздел. 4-го Королевского полка, медаль за Крымскую войну и 3 пряжки, орден Меджидии и турецкая воинская медаль); нач. разведки бригады во главе мобильной колонны в Центр. Индии во время мятежа 1857-1858 (ранен, участв. во взятии крепостей Фумукенуггер и Буллубгур, штурме Кашмирского Бастиона и Делийских высот, медаль «За Индию», пряжка «За Дели», орден Золотого руна от португ. короны за оборону Гоа); пом. генерала-адъютанта в брит, экспедиц. корпусе в Китае, 1860 (ранен при уничтожении береговых батарей на Янцзы, но участвовал во взятии Пекина и штурме Летнего дворца); нач. исправит, колонии на о-ве Норфолк, 1862— 1864; губернатор Патагонии, 1865-1868 (подавил восстания тегуэльчей и геннаке-нов, не потеряв ни единого человека); губернатор Ямайки, 1869-1872; нач. Бирманского карат, экспедиц. корпуса, 1872-1873; в чине генерал-лейтенанта подавил 1 —е восстание метисов в сев.-зап. Канаде, 1874; генерал-адъютант в Ащантийской войне, 1875 (ранен, крест Виктории); нач. милиции в Канаде, 1876 (ранен разорвавш. орудием во время поездки по Квебеку, денежная награда от Парламента в 25 000 ф. ст., орден Почетного легиона 5-го класса); мастер Великой Ложи вольных каменщиков Англии, 1877. Публикации: «Пока Англия трепетала», взгляд на действия правительства во время чартистского движения 1848 г.; «Очистить планету», монодрама; «Политические болезни, имперские лекарства», лекция в Объединенном военном институте. Внеслужебные занятия: охота, стрельба, племенное скотоводство; попечитель приюта для бездомных и сирот при Манчестерском об-ве человеколюбия; личный надзор за опытным хоз-переселению в колонии.

Адрес. Порчестер-террас, 49, Лондон. Клубы: Кавалерийский, Объединенный воинский, Пратта, Британская евгеника.

Я прочел эту статью на следующий день после возвращения Беллы, предварительно убедившись, что никто меня не видит. Позже я узнал, что Белла и Бакстер по отдельности сделали то же самое. Преисполненные планов на будущее, мы не хотели ворошить прошлое сообща — мы надеялись, что оно оставит нас в покое. Один Бакстер воспользовался сведениями, чтобы приготовиться на случай, если прошлое неожиданно нас потревожит. В то холодное рождественское утро, когда мы торопливо шли из церкви домой, только он был в серьезном расположении духа. Белла заразила меня своим острым любопытством, и я испытывал дурацкую гордость из-за известности генерала. Я не боялся, что он отнимет у меня невесту, но воображал, что моя сердечная жизнь войдет в историю, как вошла в нее сердечная жизнь Риццио или Босуэлла1, — но не с роковыми для меня последствиями, а лишь в такой степени, чтобы сделать меня знаменитым. Даже слова Бакстера не отрезвили меня. Приблизившись к дому 18, в окне кабинета мы увидели генерала, устремившего на нас взгляд сверху вниз. Белла содрогнулась. Бакстер мягко сказал:

— Левый глаз у него стеклянный, и, чтобы глаза не разъезжались, он всегда смотрит прямо перед собой. Ни один крупный военачальник не имеет столько ранений, как ле Диш Коллингтон.

— Ох, бедняга! — воскликнула Белла и ободряюще ему помахала. Он не подал виду, что заметил этот жест, а я вдруг испугался, что жалость может толкнуть ее к нему.

Когда мы вошли в кабинет, он все еще смотрел в окно, стоя к нам спиной. Старый заводчик устроился в кресле подле камина. Пока мы с Беллой усаживались у стола, он бросил на нас быстрый взгляд и вновь уставился в огонь. Адвокат и врач с чопорным видом сидели на диване рядом с детективом. Сеймур Граймс единственный из посетителей чувствовал себя свободно; в руке у него был стакан с виски, наполненный из графинчика, который миссис Динвидди поставила в пределах досягаемости. Бакстер прошел прямо к бюро, отпер его и вынул какие-то бумаги. Положив их на стол, он спросил, не обращаясь ни к кому в отдельности:

— Генерал предпочитает стоять?

— Сэр Обри обычно предпочитает стоять, — произнес генеральский врач осторожно.

— Хорошо, — сказал Бакстер. Он сел, выбрав место, откуда ему были видны все присутствующие, и заговорил.

— В столь густонаселенном мире, как наш, почти у каждого человека есть несколько двойников с такой же внешностью и таким же голосом. Есть ли у кого-нибудь из вас дополнительные причины считать, что Белла Бакстер —это Виктория Коллингтон?

— Да, — отозвался старый заводчик. — Неделю назад я получил письмо от некоего Парринга. Там говорилось, что моя Викки живет тут, у вас. Я связался с зятем и узнал, что двумя неделями раньше он получил такое же письмо, но ничего не предпринял.

— Это было письмо сумасшедшего! — вмешался адвокат. — Парринг пишет, что леди Коллингтон была не только его любовницей, но и любовницей Роберта

Бернса, «пригожего принца Чарли» и прочих знаменитостей вплоть до обитателей райских кущ. Вас удивляет, что генерал оставил подобное послание без внимания?

— Да, — отозвался старик, хмуро глядя в огонь. — За все три года только это письмо и давало ключ к местонахождению моей Викки. Когда она пропала, мы всех должны были на ноги поставить, но этот вот доктор Приккет сказал: «Не надо в полицию обращаться — я уверен, это временное помрачение — публичный скандал еще сильней выведет ее из равновесия — если любите свою дочь, дайте ей время вернуться по своей воле». Разумеется, Приккет только то говорит, что сэр Обри хочет слышать. Теперь я это понимаю, тогда не понимал. Прошло несколько дней, пока не оповестили Скотленд-Ярд, а они дело замяли, потому что… потому что… — Он издал не то смешок, не то сдавленное рыдание — …Коллингтон ведь народный любимец — пример для юношества — это сам лорд Пальмерстон сказал! Газеты — молчок, и никто ничего не обнаружил. Или обнаружили, да мне не сказали. И как только я письмо Парринга прочел, тут же нанял Граймса. Расскажите, Граймс, что вы там выведали.

Детектив кивнул, отхлебнул из стакана и зачастил, как истый лондонец. Это был заурядный человек лет тридцати — столь заурядный, что я не отметил в нем ничего личного, за исключением манеры говорить, опуская местоимения первого лица.

— Нанят расследовать исчезновение леди Коллнтн семь дней назад, три года после события. Леди пропала из дома внезапно в тревоге смятении расстройстве да еще в интересном положении — восемь с половиной месяцев беременности, из-за этого прекрасный пол часто чудить начинает, бедняжки. Дали фото пропавшей, приличное. Прибыл в Глазго проверить сведения из письма Данкана Парринга, эсквайра, и выяснил, что указанный джентльмен содержится в охраняемой палате городского Королевского приюта для умалишенных, доступ строго запрещен. Леди К. пропала из дома 49 по Порчестер-террас 6 февраля 1880 года, так что проверил все данные полиции и Общества человеколюбия о бродячих умалишенных или неуравновешенных женщинах, задержанных или обнаруженных в Глазго после этой даты. Оказалось, женщина типа леди К. замечена бросающейся с моста в реку Клайд 8 февраля и выловлена работником Общества человеколюбия, неким Джорджем Геддесом. Показал ему фото. «Она!» — говорит. Я: «Где сейчас?» Он: «Труп не востребован, поэтому увезен полицейским хирургом на медицинский факультет университета 15 февраля»

—неверно. Боглоу Бакстер был полицейским хирургом, но, как показывают факультетские архивы, мистер Бакстер не доставлял туда НИКАКИХ трупов ни 15 февраля, ни когда-либо позже, потому что 16 февраля факультет получает от него письмо, где говорится, что он прекращает работу в полиции, чтобы сосредоточиться (так написано) на частной практике. Что он, безусловно, и сделал. К концу февраля угольщик, молочник, бакалейщик, мясник, снабжающие дом 18 по Парк-серкес, уже знают, что у мистера Бакстера появилась постоянно проживающая пациентка. Парализованная. В апреле уже ходит, но ум младенца. Три года спустя она сидит здесь, цветущая, как роза, и готова опять замуж. Удачи вам, мисс или леди К.!

Глядя на Беллу, Сеймур Граймс приветственно поднял стакан и осушил его.

— Мне он нравится, — прошептала Белла так громко, что я усомнился, поняла ли она его рассказ. Все остальные смотрели на Бакстера.

— В цепи ваших рассуждений есть слабое звено, мистер Граймс, — сказал он. — По вашим словам, Джордж Геддес (кстати, весьма известное и уважаемое лицо в нашем городе) утверждает, что он вытащил мертвое тело*. Как может найденный им труп рассиживать теперь тут с нами? Ведь вы сами сказали, что он семь дней пролежал в морге.

— Не знаю — не моя епархия, — ответил детектив, пожав плечами.

— Я думаю, мне удастся пролить свет на это темное дело, — сказал врач, — если сэр Обри позволит.

Генерал и бровью не повел.

— Здесь мой дом, доктор Приккет, — промолвил Бакстер. — Я не только позволяю, я настаиваю, чтобы вы высказались.

— Так я и сделаю, мистер Бакстер, хоть мои слова и придутся вам не по вкусу. Медики Лондона знают, что с начала нынешнего века хирурги Глазго экспериментируют, пропуская электрический ток через нервную систему трупов. Известно, что в 1820-е годы один из ваших оживил труп повешенного преступника, который сел и начал говорить. Публичный скандал был предотвращен только тем, что кто-то из демонстраторов взял скальпель и перерезал ему горло*. Ваш отец присутствовал на этой демонстрации. Не сомневаюсь: он все, что знал, передал вам, его единственному ассистенту, если не считать невежественных медицинских сестер. Увы, сэр Колин, как известно, далеко не всеми своими открытиями делился с коллегами.

— Бог, — произнесла Белла глухим голосом, какого я никогда раньше не слышал, — когда мы сегодня выходили из церкви, ты сказал, что собираешься признаться во лжи. Мне кажется, я теперь понимаю, в чем эта ложь состояла. Мои папа и мама не погибли в Аргентине в железнодорожной аварии. Ты придумал это, чтобы скрыть кое-что похуже.

— Да, — сказал Бакстер и закрыл лицо руками.

— Так этот несчастный старикан действительно мой отец? А этот человек-кол, который боится взглянуть мне в глаза, действительно мой муж? И я сбежала от него и утопилась? О Свечка, держи меня, пожалуйста, крепче.

Я послушался, и правильно сделал, потому что генерал обернулся.

Он обернулся и заговорил ломким, тонким, высоким голосом, который становился все громче и громче.

— Хватит строить дурочку, Виктория. Ты прекрасно помнишь, что Хаттерс-ли твой отец, что я твой муж и что ты убежала из дома, не желая исполнять свой супружеский долг. Вся эта нелепая история с утоплениями, моргами и потерей памяти выдумана, чтобы скрыть тот простой факт, что три года ты жила с уродом, утоляя свою болезненную страсть к плотскому соитию сначала с ним, потом с сумасшедшим распутником, теперь — с неотесанным негодяем. Ты делаешь это здесь — сейчас — перед моими глазами. РУКИ ПРОЧЬ ОТ МОЕЙ ЖЕНЫ, СЭР!