С этим я справлюсь

21

      Не знаю, когда я вернулась. Я проводила мальчика, познакомилась с его отцом. Худой долговязый мужчина с русыми волосами рассказывал:
      – Мы переехали сюда из Стоука. Нам сказали, здесь климат лучше, более подходящий для Ширли. Мне пришлось сменить работу, потерял три фунта в неделю. Но вскоре после переезда жена стала кашлять кровью. Ей предлагали лечь в больницу, но нет. Опять, говорит, в больницу? Ни за что. Лучше я умру в своем собственном доме. Бобби исчез, стоило мне только отвернуться. Он знает. Как ни стараешься скрыть, все равно они все узнают.
      Если бы он попросил, я бы осталась. Кроме Бобби, там были ещё трое ребятишек, и отец выглядел явно замотанным. Но он не попросил, а я не решилась навязываться. И потом жалела. Появилось бы дело, которое отвлекло бы меня от собственных мыслей.
      У нашего дома стояла машина; она показалась мне знакомой, и почему-то вдруг взбрело в голову, что это Марк.
      Конечно, ерунда; Марк не знал, где я, и вообще он должен быть в больнице до понедельника. Но, увидев машину, я вспомнила, как он разыскал меня на ферме Гаррода, и подумала, что теперь не был так нежеланен, как тогда. Ведь ему я могла бы рассказать все, как той женщине в баре, и он мог хоть отчасти понять меня. Он всегда прилагал огромные усилия, чтобы понять меня. Можно его ненавидеть, но нельзя не признать, что он изо всех сил старался.
      Пожалуй, теперь я и ненависти к нему не испытывала. Я слишком устала и измучилась, чтобы кого-то ненавидеть, а его тем более. Да, я была бы рада поговорить с Марком. Я вынуждена была себе в этом признаться. В сравнении со всей моей прежней жизнью, время, проведенное в его доме, оказалось самым спокойным, благополучным, честным и упорядоченным.
      Мне снова захотелось выпить, и я остановилась у дверей, прикидывая, есть в доме что-нибудь. Но вряд ли. Уж об этом мама заботилась. Неужели ей втайне никогда не хотелось выпить?
      Ключа у меня не было, поэтому пришлось стучать. Открыла мне Люси, как и накануне, только лицо у неё не было таким опухшим.
      – О, Марни, мы так тебя ждем. К тебе тут приехали.
      Я прошла в гостиную. Там дядя Стивен разговаривал с Терри.

22

      – Как хорошо, что ты пришла. Я только что приехал. Едва нашел – не знал точно, где ты остановилась, – сказал Терри.
      На нем был желтый галстук под зеленой спортивной курткой с бордовым жилетом.
      – Как ты вообще узнал, где я?
      – Услышал сообщение по радио. Я и думал, что оно касается тебя, пока не позвонил вам домой, но так и не дождался ответа. Тогда меня вдруг осенило. Я подумал: это же её мать!
      Они пили пиво. Наверное, дядя Стивен достал где-то. Я села на стул.
      – Зачем ты приехал?
      – Подумал, может, нужна помощь. Я же не знал, в каком ты положении.
      Он понимающе улыбался. Что-то тут было не так, но я слишком измучилась, чтобы разбираться. Все происходило как во сне, когда встречаешь в одном мире человека совсем из другого измерения.
      Дядя Стивен сказал:
      – Мистер Холбрук сообщил мне, что твой муж серьезно пострадал во время скачек. Я представления не имел. Тебе следовало нам сказать, Марни.
      Я все ещё смотрела на Терри.
      – Ему не стало хуже?
      – Нет.
      Вошла Люси.
      – Ужин готов, милая. Нам всем давно пора подкрепиться. Мистер Холбрук? Я накрываю на четверых.
      – Да, спасибо, – кивнул Терри. – Хотя мне нужно будет пораньше выехать обратно.
      Ужинали мы в столовой; там стояла совершенно новая мебель, которую я купила для этого дома, и, в отличие от других комнат, она не будила во мне никаких воспоминаний. Хотела бы я знать, отчего часы на кухне вызывали у меня такую ненависть. Никогда, видно, этого не вспомнить. Но пока я сидела и ковыряла в тарелке ветчину, вдруг живо возникло ощущение прикосновения к ногам грубой шерстяной ткани, когда меня подняли из постели и посадили на мужское колено. И тут же памяти всплыла ужасная драка, просто настоящее смертоубийство. Дрались папа с каким-то мужчиной…
      – Ешь, милая, – уговаривала Люси. – Знай я, что будут гости, я бы что-нибудь испекла.
      За столом почти не говорили. Никто не знал, насколько другие в курсе дела, и каждый боялся ляпнуть что-нибудь не то. Дядя Стивен с Терри затеяли разговор о подводной охоте.
      – Марни? – Терри повернулся ко мне.
      – Да?
      – Почему бы тебе не поехать со мной?
      – Куда?
      – Если ты не против, я мог бы отвезти тебя домой.
      Я ткнула вилкой кусок ветчины, но не подняла его с тарелки.
      – Почему ты не хочешь, Марни? – спросил дядя Стивен.
      – Чего не хочу?
      – Чтобы мистер Холбрук отвез тебя домой. У тебя выдался трудный день, к тому же твой муж плохо себя чувствует, нужно быть рядом с ним. Наверное, он беспокоится. Мы с Люси тут сами справимся.
      – Я не могу ехать домой.
      – Ты могла бы приехать сюда ещё раз через несколько дней. Так будет лучше.
      – Марк пока в больнице. Все равно я не могу ему ничем помочь.
      Я ещё не договорила, но внутри словно вспыхнул свет. А почему нет? Вдруг оказалось, что больше всего на свете мне хотелось поговорить о Марком. Вернуться к нему и заполнить все пробелы в моих прежних рассказах. Приехать и сказать: вот я какая, вот что со мной случилось, вот от какого гнилого корня я происхожу; что удивительного, что я не соответствую твоим представлениям о женах?
      Понимаете, на свете не было больше ни единого человека, с которым я могла бы так поговорить. Я не хотела возвращаться к нему навсегда – я просто хотела поговорить.
      – Если ты уедешь сегодня вечером, – сказал дядя Стивен, – обещаю тебе, я лично прослежу, чтобы все здесь было в порядке. Я могу задержаться на несколько дней… – Он потер нос, посмотрел на Терри и осторожно продолжил: – Тебе, Марни, все равно тут больше не жить.
      – Зачем ты приехал? – опять спросила я Терри.
      – Но, милая, я думал, тебе нужна помощь.
      – В самом деле?
      – А ты полагаешь, я тащился в такую даль ради удовольствия? Я подумал: у Марни неприятности, Марк в больнице, так, может, я смогу помочь? Ну, признаюсь, никакой особой любви к Марку я не испытываю. А ты бы на моем месте как поступила? Но я не собираюсь носить камень за пазухой.
      – И ты… отвезешь меня домой?
      – Конечно. Но если ты не хочешь, оставайся. Мне все равно. Я просто предлагаю тебе по-дружески.
      Я слишком устала, чтобы обдумать все основательно. В его словах чего-то не хватало, но сознание мое упорно не включалось. Я все ещё была слишком погружена в свои мысли.
      – Или ты хочешь, чтобы я сделал что-нибудь другое? Как вы считаете, мистер Тревил? Могу я ещё чем-то помочь?
      – Отвезите Марни домой. Я был бы вам за это очень благодарен… и уверен, она тоже.
      Мысль вновь увидеть Марка была явным сумасшествием; но я уже не могла здраво рассуждать. Я хотела его видеть. Я должна была рассказать ему.
      И все же я не призналась в этом сразу. Я досидела до конца ужина, потом пошла в спальню мамы и постояла там несколько минут; посмотрела на одежду в шкафу, на старый синий халат с пуговицами, обтянутыми шелком, на туфли – три пары, очень маленькие и все черные; и вдруг она показалась мне не порочной и преступной, а несчастной и жалкой. Все, что она делала, кроме, пожалуй, одного, вызывало во мне жалость: вся её ложь, её спектакли, её безумная гордость… Комната была пустой и холодной, в ней сохранялся слабый, застоявшийся запах гиацинтов и тления.
      Спустившись вниз, я сказала Терри, что еду с ним.
      Ночь стояла холодная, но ветер стих. Я поцеловала дядю Стивена и старушку Люси, пообещала вернуться через несколько дней, но в общем-то даже не думала это всерьез.
      Мы стремительно мчались сквозь ночь. Я думала о том, что жизнь похожа на сумасшедший дом, где каждый скрывает свое безумие от остальных. И среди этих безумцев ты с трудом пробиваешься к другому человеку, который кажется тебе здоровым и разумным. Что я теперь и делала.
      – Странно, знаешь, – заметил Терри, – я звонил тебе в среду, чтобы узнать, не прокатишься ты со мной куда-нибудь в пятницу вечером, – и вот мы едем, милая. Никто не знает, что ему выпадет.
      Тут что-то щелкнуло у меня в голове и встало на место
      – Как ты узнал, что моя фамилия Элмер?
      – Дорогая, я всегда считал, что первый твой брак – выдумка. Вообще-то мне наплевать, но так и подмывало проверить, прав ли я. Поэтому я пошел в отдел регистрации, посмотрел запись вашего брака с Марком и обнаружил, что он женился на Маргарет Элмер, девице, приход святого Джеймса, Плимут.
      – Понятно.
      – Не хочешь рассказать?
      – Нет, Терри, не сейчас.
      – И Марк давно об этом знал?
      – Почти с самого начала.
      Терри присвистнул.
      – Странный он человек. Словно флюгер, никогда не знаешь, в какую сторону подует.
      – Дует не флюгер, а ветер.
      – Защищаешь? Гораздо веселее, когда жена проявляет к мужу здоровый антагонизм. Зачем ты вообще вышла за него замуж, милая?
      Зачем я вышла за Марка замуж? Я могла бы, пожалуй, ответить, но вот знаю я на самом деле, почему возвращаюсь к нему? Разве к мужчине возвращаются просто для того, чтобы объясниться? И как я собираюсь уехать после того, как объяснюсь?
      – Прости, если это прозвучит несколько театрально, – продолжал Терри, – но Марк явно обрел над тобой какую-то власть. Ясно было, что он сходит по тебе с ума, и очень скоро стало ясно, что твоя милая мордашка на самом деле скрывает жгучую ненависть к нему. А одного этого достаточно, чтобы возбудить любопытство даже самого беспристрастного двоюродного брата.
      – Да, Терри, наверное ты прав.
      Если я терпеть не могла Марка, почему мне теперь хотелось его увидеть? Я изменилась? Или что-то изменитесь? Неужели колесики внутри меня закрутились в обратную сторону?
      Но что бы со мной ни случилось, чтобы не заставило меня перемениться в чувствам к Марку, это нельзя было свести к какому-то одному событию, скажем, к открывшейся правде о маме. Нет, это результат всех последних недель. Тут и Роумэн, и Фьюри, и правда о маме…
      – Ты не ответила, – напомнил Терри.
      – На что?
      – Ты его любишь?
      – Кого
      – Да Марка же, кого еще!
      – Не знаю…
      Господи, разве я не знаю? Конечно, я его не люблю, но зачем говорить об этом Терри? Его это не касается.
      – А он тебя все ещё любит?
      – Думаю, да.
      Но любит ли? Что сделала ты, чтобы сохранить это чувство после того, как вышла замуж? Смотрела на него угрюмым узником, отказывала в любви, мешала, как могла, его намерениям, обманывала психиатра, пыталась сломать себе шею – себе и ему заодно. Почему он должен тебя любить?
      Мы проехали Эндовер и свернули на дорогу к Ньюбери. Здесь движении стало более оживленным, и Терри пришлось следить за дорогой.
      – Мне очень важно знать, любит ли он тебя, – сказал Терри.
      – Почему?
      – Ну, если уже нет, то какой смысл везти тебя обратно?
      – Ты очень добр.
      – Всем приходится иногда делать то, что положено.
      Как Марк сказал мне однажды? «Я хочу бороться за тебя. Тут мы с тобой заодно». Конечно, я знала, зачем возвращаюсь назад. Если я найду Марка таким, каким оставляла, если он по-прежнему готов сохранить наш брак, тогда придется делать выбор. Марк никогда не согласится ни на что другое, и если я останусь с ним, придется позволить ему пойти к тем людям и попытаться откупиться.
      Я, должно быть, вздохнула, потому что Терри опросил:
      – Устала?
      – Нет.
      – Почему бы тебе не поспать?
      Если я сегодня вернусь, то никто не узнает, что я уезжала. Кроме Терри, никому и не надо знать.
      – Терри…
      – Да?
      Значит, опять приняться за старое? Ложь, громоздящаяся на ложь, заполняющая все вокруг. Так я никогда не смогу быть честной с Марком, да и с собой тоже.
      – Да? – повторил Терри.
      – Нет, ничего…
      Нам пришлось остановиться, чтобы заправиться. Я вспомнила о маленькой машине Этель, которую бросила в Торки. Что с ней будет? Меня вдруг одолела дрема. Разбудили меня фары встречной машины, ослепительно вспыхнувшие на ветровом стекле, но сон ещё но отпускал меня, и я чувствовала странную расслабленность.
      А что, если я и вправду теперь его люблю, подумала я и неожиданно ощутила себя взволнованной, слабой и отчаявшейся женщиной. Если бы в ту секунду появился Марк, я с плачем кинулась бы ему на шею, ища любви, утешения и защиты. Черт, какой же слабовольной дурой я стала! Хорошо, что Марка нет рядом; но кто знает, что я сделаю, когда мы встретимся?
      Сегодняшнюю ночь, во всяком случае, я проведу одна, и, выспавшись к утру, постараюсь разобраться в происходящем и взять себя в руки.
      Почему я решила, что Марк будет что-то решать за меня? Мне вообще не следовало возвращаться обратно. Вот он стоит в дверях, а за ним худая женщина в черном, и когда мы подъехали ближе, я увидела, что это мама. «Входи, дорогая, – сказала она. – Я уже все объяснила Марку, и он вполне все понял насчет ребенка. И говорит, что сделал бы то же самое на моем месте».
      Я вздрогнула, распрямилась и, жмурясь, посмотрела вперед, на ленту дороги. Мы шли за грузовиком, его огни то вспыхивали, то исчезали на поворотах.
      – Мне так жаль, Терри, что у вас с Марком не сложились отношения. Я к тебе всегда хорошо относилась. Мне жаль, что мы все не можем быть друзьями.
      – Не думай об этом. У нас ещё долгая жизнь впереди. через двадцать лет мы простим друг другу все пакости, которые когда-то сделали.
      Красный стоп-сигнал грузовика горел, словно глаз Роумэна, когда тот пытался меня гипнотизировать. «Бесполезно приходить ко мне, дорогая, – говорил Роумэн. – Теперь я ничем не могу вам помочь, дело не в психике, дело в крови. Детоубийство переходит от поколения к поколению; если у вас будет ребенок, вы тоже с ним расправитесь, милая. Это предопределено, разве вы не знали?»
      Вдруг красный глаз стал разрастаться, разрастаться, пополз с той стороны машины, где я сидела, и уставился на меня, словно глаз дьявола, но прежде чем я успела заорать, мы обогнали грузовик, и все исчезло.
      – Теперь уже недолго, – сказал Терри. Я отметила в его голосе усталость и напряжение.
      И опять в дверях меня ждал Марк, но теперь мамы рядом с ним не было. Он вышел из дома, прошел по дорожке мимо конюшни к воротам и сказал: «Все это ерунда, Марни, ты сама придумываешь сложности. Ничего нет в крови, ничего в воспитании, ничего не случилось в Сангерфорде, чего мы не смогли бы одолеть, если ты захочешь, если у тебя хватит смелости и желания. Любовь сильнее всех зыбких призраков. Как только ты найдешь свой путь, на свете не останется ничего, что мы не преодолеем.»
      Я вскинула голову, ощутив, что машина замедляет ход.
      – В доме никого, я отослала миссис Ленард. Но со мной все будет в порядке.
      – Ладно.
      – Я ужасно устала, Терри. Я бы пригласила тебя зайти выпить, но я очень устала.
      – Ничего.
      – Я постараюсь как-то наладить ваши с Марком отношения. Может быть, ещё не поздно.
      – Это невозможно.
      – Почему?
      – Говорю тебе, это невозможно.
      Машина свернула на подъездную аллею, но гравий шуршал как-то не так. А дом… в доме горел свет. Терри подал сигнал. Дом был чужой, не Марка.
      – Где мы? Это не наш дом.
      – Нужно было сюда заехать, я обещал. Это быстро.
      Лицо Терри покрылось потом. Дверь дома открылась. На пороге появился человек, за ним ещё один.
      – Вот видишь, дорогая, – сказал Терри, – я обещал сводить тебя куда-нибудь. Ты согласилась, поэтому я договорился заехать сюда, в гости к этим людям. Мы, правда, опоздали на четыре часа, но тут уж ничего не поделаешь.
      – О чем ты говоришь?
      Один человек спустился по лестнице. Второй следовал за ним. В дверях осталась женщина.
      Первый мужчина оказался мистером Стротом.
      – Знаешь, мне жаль с тобой это проделывать, – заявил Терри. – А в последнюю минуту стало совсем тяжело… Я предпочел бы, чтобы это вообще была не ты. Но человек дает слово и должен отдавать долги, если ты понимаешь, что я имею в виду. Хоть сомневаюсь, что ты поймешь.
      – Я не понимаю.
      – Подумай немного. Мне жаль, но ты же понимаешь, что Марк сам напрашивался. – Терри по-прежнему говорил наполовину со мной, наполовину с самим собой. А мистер Строт уже открывал дверцу.
      – Добрый вечер, мисс Холланд. Мы уже не надеялись вас увидеть
      – Я же звонил, – сказал Терри.
      – Да, но сейчас довольно поздно. Выходите, мисс Холланд, мы хотим задать вам несколько вопросов. Вы ведь помните нашего управляющего в Бирмингеме, не так ли? Мистер Джордж Прингл.
      Когда внезапно обрушивается такая беда, люди вроде меня не падают в обморок. Я медленно вышла из машины, посмотрела на мистера Прингла впервые за два года, и вдруг вновь оказалась в его кабинете, и вспомнила каждую морщинку на его лице.
      Позади захлопнулась дверь автомобиля, я поняла, что Терри уезжает, и на какой-то миг все отступило перед одной-единственной мыслью: как же ты могла подумать, что ему захочется помочь жене человека, которого он ненавидит больше всего на свете? Одна половина сознания была поглощена этой мыслью, а другая размышляла, что лучше бы не знать, как низко он может пасть.
      Нельзя сказать, что меня схватили, но они встали с обеих сторон и медленно двинулись вместе со мной вверх на крыльцо, где стояла и ждала миссис Строт. И я подумала: ну вот и пришел конец всему, ничего больше не поделаешь. Это конец. На миг мелькнула мысль: что, если отрицать все, стоять на своем, пока не приедет Марк. Но через миг я поняла, что это уже не выход, если я действительно решила порвать с прежней жизнью.
      И поняла, что правду говорят, что утопающий за несколько секунд проживает всю жизнь заново, потому что пока переставляешь ноги со ступеньки на ступеньку, понимаешь, что, как бы там ни было, все равно нужно ждать, пока приедет Марк. Ведь все зависит от него.
      Но к тому времени, когда я поднялась на последнюю ступеньку лестницы и миссис Строт со смущенным и явно сочувственным видом отступила, давая дорогу, я уже знала, что все зависит не от Марка, а от меня самой. Марк может только помочь мне спастись.
      Если я не выношу его прикосновений, если по-прежнему хочу избавиться от него и жить отдельной жизнью, строить вымышленный обманный мир под чужим именем, менять личность через каждые девять месяцев и шуршать банкнотами, поспешно засунутыми в дамскую сумочку, – тогда он ничем не поможет. Он что-то сможет, только если с этим будет покопчено и я приложу все усилия, чтобы полюбить его, поверить ему и принять его любовь. А единственный путь к любви и доверию проходил теперь через эту дверь, через строй врагов и ожидание, что вот-вот вызовут полицию.
      Я сделала шаг и оглянулась назад, но не на них троих. Я смотрела в сад. Там все ещё дул ветер, и над деревьями плыли рваные облака. Деревья скрипели и раскачивались, и от них пахло грушами. Весь сад казался темным, чужим и странным.
      Марк сказал тогда: «Я хочу бороться за тебя. В этом мы с тобой заодно». За это и нужно ухватиться.
      Путь к любви пролегает через страдание, думала я. Кто это сказал? Это действительно что-то значит, или просто красивые слова?
      И я подумала: войти в эту дверь – не самое трудное.
      С этим я справлюсь.