Город пропащих

      - Больше ничего не скажу... - Голова откинулась назад. - Все...
      - Что ты хочешь? - Аджиев туманно смотрел в пространство.
      - Жить... - бросила голова. - Поклянись здесь перед всеми, что оставишь жизнь...
      - Клянусь, - подумав, сказал Аджиев. - Говори, что знаешь.
      - Твоя жена... - прохрипел человек в мешке.
      - Все, - быстро проговорил Артур Нерсесович. - Перед смертью ведь не врут, да? - Лицемерная мягкость его тона потрясла Федора, он уже знал, что за этим последует. - Кончайте с обоими.
      Он вышел из комнаты под истошный вой того, которому он только что намекнул на спасение.
      - Болван... - с трудом выговорил вдруг тот, второй в мешке, который все время молчал, и захохотал так, что волосы зашевелились у Федора на затылке.
      "Быки" втаскивали уже первого на скамью. Федор приподнялся и, покачнувшись, вышел из комнаты, за спиной прошелестел скопческий говорок Петра:
      - Куда же ты, Стреляный? Кишка тонка, выблядок?
      Но Артюхова ничто не заставило бы остаться свидетелем начавшейся процедуры.
      Уже на крыльце его остановил дикий крик, а потом все смолкло. Слышались лишь глухие рубленые удары, как в мясном ряду.
      Федор хотел теперь только одного: быстро переодеться, хлопнуть пару стопок и уйти подальше от дома, от того гиблого места, где творилась казнь. Но едва он успел натянуть на себя все сухое, как его опять позвали к Артуру Нерсесовичу.
      Артюхов заметил, что все охранники уже сильно поддали, да и сам Аджиев, когда он вошел к нему в комнату, был крепко пьян.
      - Ну, что? - спросил Артур Нерсесович, с трудом концентрируя взгляд на вошедшем. - Охоты нет заложить меня?
      - Да не прокатывают ваши примочки со мной, хозяин.
      Федору тоже страшно захотелось напиться, он приблизился к столу и сел без приглашения. Налил себе стакан, посмотрел на свет игру хрустальных граней и выпил с облегчением. Почему-то мысленно помянулся Костя Лесной, его лихой белобрысый чуб.
      - Ничего не боишься, да?
      Аджиев скривился, и гримаса, эта не предвещала Федору ничего хорошего. Он решил не заострять ситуацию и улыбнулся открыто и доброжелательно:
      - Как не бояться, боюсь... Я не робот, не этот, как его? Терминатор...
      Словцо рассмешило Аджиева. Атмосфера разрядилась. Он сам налил еще водки Федору, подвинул поближе блюдо с бутербродами и закуской.
      - Ты слышал, что этот сказал? - и посмотрел с вызовом на Артюхова.
      "Опять ловушка, - уныло подумал Федор. - Как из нее выбираться?" Он действительно не знал, что отвечать. Тема "жены" была чрезвычайно деликатной, здесь любой неверный шаг мог стоить жизни. Черт его знает, какие там были между ними дела и отношения. Признаться, Федор ни разу за все время пребывания у Аджиева не задавался мыслью о его семье.
      - То-то... - не дождался Аджиев ответа. - Ума у тебя не хватает вывернуться. Нож метнуть - да, а слов-то в запасе маловато.
      Федор решил согласиться.
      - Это верно, - подхватил он, налегая на еду. - Я тонкостям не обучен. Мне в падлу все эти фигли-мигли. У меня - ни друзей, ни семьи. Один, как перст.
      - Что, и жениться никогда не хотел?
      - Некогда было, - уточнил Федор. Он с удовольствием ел, всем своим видом демонстрируя, что хозяйские заботы его не тяготят.
      Аджиев заметно протрезвел. И теперь внимательно разглядывал Федора, словно раздумывал о чем-то.
      - Ты человек новый, - сказал он наконец, что-то прикинув. Пойдешь в личные телохранители к жене и дочке... А там - поглядим...
      Федор тут же представил всю ту цепочку, о какой умолчал хозяин, и чуть не присвистнул вслух.
      - Ты ведь парень приметливый... - продолжал Артур Нерсесович. Ловкий ты парень, Федор, знаю... Я ведь знаю, о чем тебя Голова в бане просил. Мне Степан доложил. Ну, черт с тобой... Этот вопрос углублять не станем... Будем считать, что ничто человеческое тебе не чуждо... Ты меня понял, надеюсь. Остальное - по ходу дела. Тебе недельку еще появляться в Москве не следует. О "бригаде" Лесного поговорят и забудут. У многих я надолго охоту отбил со мной связываться.
      Федор понял, что разговор закончен. Сердце его только слегка сжалось, что придется на долгих семь дней задерживаться здесь, в этом проклятом месте. Но Аджиев добавил:
      - Утром уедем отсюда.
      Собирались спешно. Хмурые с похмелья лица, матерок. Вертлявый Петька соорудил для всех бутерброды, запивали пивом. Аджиев вышел, когда уже все расселись по машинам.
      Федор так и не узнал, где и кто закопал Ваську и что же стало с теми двумя в мешках...
      Артур Нерсесович распорядился, чтобы в охотничьем домике, кроме Петра, остались еще двое охранников,
      И поехали. Джипы впереди и сзади. В середине "мерс" Аджиева. На повороте за забором мелькнула полоска озера. И как будто бы глухое мычание раздалось вслед. Но, может, это только послышалось Федору?
      Никому бы в жизни не признался Артур Нерсесович, что взял в телохранители своей жене рецидивиста. Не поняли бы. Но у Аджиева был свой резон.
      Женился он вторично, на женщине моложе его на пятнадцать лет. Дочь от первого брака он привез из Тбилиси, когда та окончила школу, и определил в университет. От второго брака, как он ни старался, детей у него не было.
      Поводов для ревности жена не давала. Хорошо зная английский язык, она работала в его же фирме, все свободное время они проводили вместе, за границу он всегда брал ее с собой.
      Трещинка появилась, когда ее выбрали в правление их закрытого клуба. Дело престижное, и он поначалу гордился этим, но потом стал замечать, как они постепенно отдаляются друг от друга. Не то чтобы что-то изменилось в их личных отношениях, но у жены появилась своя жизнь. Новый круг обязанностей позволял ей вести себя свободнее, она даже съездила пару раз в Америку вместе с двумя другими членами правления, правда, тоже женщинами, на праздник "Лайонс-клубов" - элитных заведений закрытого типа для миллионеров.
      Аджиев, конечно, не препятствовал, но ему все это не нравилось. Он ведь знал, что большой любви к нему у нее не было с самого начала. Он взял ее, единственную дочь у бедно жившей матери, исключительно своей волей, напором и перспективой богатства. Уже тогда, в 90-м году, Артур Нерсесович стоял на верном пути, забросив научные изыскания и занявшись налаживанием коммерческих связей с китайскими партнерами.
      И Елена, будущая жена, не без настояний и подсказки матери, которая не намного была старше Аджиева, сделала свой выбор.
      "Умна, красива, холодна", - размышлял Артур Нерсесович, сидя у себя в кабинете в подмосковном доме. Где-то через час ему предстояло познакомить жену с ее новым охранником. Как-то понравится ей Федор? Ведь до этого ее не устроили уже двое. "Слишком навязчивые", - объясняла Елена мужу, и он не стал ей перечить. С некоторых пор она обладала какой-то непостижимой властью над Аджиевым, и он втайне робел перед ней.
      "Надо было выслушать этого до конца..." - билась мысль, но как же страшно услышать от другого то, что сам боишься даже про себя выговорить. Неужели он подозревал ее? Или это фамилия Раздольский, произнесенная смертником, расставила все точки над "и" в подсознательных подозрениях самого Аджиева? Артур Нерсесович включил компьютер, нашел нужный файл. Высветился экран, побежали ровные строчки. Стоп. "Раздольский Ефрем Борисович... год рождения и место... семья... учился... научные труды... доктор юридических наук... работа... связи... проживает... родственники... недвижимость... счета в иностранных банках... доля акций... состояние... не женат..."
      Все это Аджиев знал наизусть. Но впервые его глаза буквально впились в строчку: "не женат". Вообще-то говоря, он подозревал давнего компаньона и поверенного во всех делах собственной фирмы в некоторой "голубизне". Но теперь...
      Нажав кнопку внутренней связи, Аджиев вызвал к себе Федора, потом выключил компьютер и стал вспоминать подробности того, что же впервые натолкнуло его на мысль о неординарных наклонностях своего соратника. И усыпило бдительность.
      Приход Артюхова вывел его из глубокой задумчивости.
      Разговор с Артуром Нерсесовичем закончился тем, что он отпустил Федора на два дня в свободный полет.
      Всю неделю его натаскивал на будущую работу бывший телохранитель жены Аджиева, рассказывал о правилах и обязанностях, распорядке дня, привычках хозяйки. И самое главное, что Федор извлек из всей этой, по его мнению, лабуды, это то, что, чем меньше усердствуешь, тем лучше. Как он понял, высокомерная и оскорбительно-вежливая Елена Сергеевна прогнала своего охранника именно за усердие.
      "От меня она этого не дождется..." - решил для себя Федор и с той минуты вполуха слушал объяснения и советы своего наставника.
      Артур Нерсесович, не ожидавший увидеть Федора в таком прекрасном расположении духа, тоже попытался было внушить ему всю серьезность предстоящей службы. Но Федор с ходу объяснил ему, как он видит ситуацию.
      - Вы же не хотите, чтобы она и меня попросила? - убеждал он хозяина. - Ей нужен человек беззаботный и нерадивый, который не досаждал бы ей слишком своей опекой. Я - именно такой человек. И скажите ей, что я, по вашему мнению, не профессионал, просто другого у вас сейчас под рукой нет. Потом, мол, замените меня. Пусть она не считает меня вашей шестеркой.
      То, о чем говорил Федор, было совершенно понятно Артуру Нерсесовичу, и он в душе с ним соглашался. Но трудно ему было перейти черту, за которой начиналась полоса недоверия жене.
      В доме Аджиева нравственность соблюдалась куда строже, чем соблюдали бы ее при таких же обстоятельствах в огромном большинстве особняков, принадлежащих людям богатым. Но ведь теперь речь шла даже не об измене, не о том, что он хочет выяснить, есть ли у его супруги любовник. Жизненный опыт и некоторые аналогии с судьбами коллег подсказывали Артуру Нерсесовичу, что если уж Елена Сергеевна и пошла на незаконную связь, то на этом она не остановится. Он вспомнил судьбу директора банка "Чара", еще кое-кого и... испугался. Выходило, что он целиком находился в руках жены, она была в курсе почти всех дел его фирмы. Удар мог быть неожиданным и смертельным. Тем более что Раздольский - опытный юрист.
      Федор видел колебания, раздирающие Артура Нерсесовича, и успокоил его по-своему:
      - Ваша супруга должна хоть чуть-чуть доверять мне. И я постараюсь...
      "А я могу тебе доверять?" - прочел он немой вопрос в жестком взгляде хозяина. И добавил:
      - Я вообще-то в своей жизни никого не предавал. С вами у меня оплошка вышла. Думал, ментовская там, у Головы, засада... Иначе ни за что бы не вмешался...
      - Ну, спасибо за откровенность, - буркнул Аджиев.
      Тут Федор и выпросил себе два дня свободы, объяснив, что хочет повидать подружку.
      - И когда ты успел? Или шесть лет ждала? - удивился тот.
      - А я по переписке... - усмехнулся Федор. На том разговор и закончился, потому что горничная сообщила Артуру Нерсесовичу о приезде жены.
      Елена Сергеевна оказалась высокой худощавой дамой с пепельными пушистыми волосами, убранными в простую прическу. Вечером они собирались вместе ехать в гости, и она уже оделась к выходу в свет.
      Федор никогда не видал подобной штучки. Описать ее наряд да и всю ее саму он бы не смог: она была бесконечно далекой женщиной, инопланетянкой. Даже красотки-модели с обложки казались ближе и понятней.
      Артур Нерсесович с брезгливым видом представил жене своего телохранителя.
      - Из милиции? - равнодушно спросила она, слегка кивнув в знак приветствия. Удлиненные голубые ее глаза смотрели поверх Федора.
      - Из зоны, - брякнул Артюхов и заметил, как вспыхнули щеки хозяина: они ведь договорились, что об этом своем прошлом Федор будет молчать. Но ему так захотелось ввернуть какое-нибудь коленце, разбить ее ледяную невозмутимость.
      - Он - шутник... - кисло вставил Артур Нерсесович. - Не профессионал, к сожалению, но сейчас других нет... Потом я заменю его. Но он будет стараться, Лена, хотя тебе трудно угодить... - мямлил Аджиев, зверски косясь на Федора.
      Она рассмеялась:
      - Может, он угодит мне своим чувством юмора? Такого у меня еще не было. Очень трудно, Артик, постоянно видеть рядом с собой бревно, да-а?
      Это ее протяжное "да", видимо, что-то значило для Аджиева. Он размяк, повеселел и отпустил Федора до вечера воскресенья.
      Ранний вечер субботы стоял на дворе. Федор в модном прикиде, свежевыбритый, отдохнувший, с полным карманом бабок катил на электричке на встречу с неизвестной пока Единственной. Письмо от нее, выданное в редакции "Мистера Икс", лежало во внутреннем кармане легкого светлого пиджака.
      Федор уже наизусть знал это письмо, напечатанное на машинке, но с припиской от руки: "Надеюсь, жду. Света". Но он все-таки достал его и принялся читать, наверное, уже в тысячный раз:
      "Я - обыкновенная девушка. Но это совсем не значит, что я недостойна необыкновенной любви. Я и пишу в надежде, что ты, переживший немало страданий, горечь предательства, найдешь во мне верного друга. Наша ценность в том, что мы есть сами по себе, без всяких этих украшений в виде модного прикида, тачки и прочего. Надо открыть друг в друге что-то уникальное, неповторимое и дорожить этим. Человек рожден для любви, я верю в это. Не считай меня восторженной дурочкой. Пусть я несовершенная, не разбитная деваха, но, может, ты оценишь во мне глубину моих чувств?
      Если бы каждый человек чаще задавал себе вопрос, как выглядит и чувствует себя его внутреннее "я", ему бы захотелось стать лучше, совершеннее. И не случайно мы хотим любить и быть любимыми. Это значит - мы хотим стать лучше. В любви человек растет, а без нее сохнет, сжимается, как растение без света и влаги.
      Ты спросишь: а долговечна ли любовь? Может быть, любовь заключается только в сексуальной привязанности, а когда он и она надоедают друг другу в качестве партнеров, то кончается и любовь?
      Я не хочу "партнера", я мечтаю о человеке, понимаешь? О человеке, с которым можно было бы пройти рука об руку всю жизнь и в горе, и в радости.
      Мне не хотелось бы сейчас рисовать ситуацию, когда окажусь вдруг рядом с мужчиной. Пусть это останется моей тайной. Секс - это прекрасно, но все должно происходить само собой. Без того, чтобы что-то планировать или предсказывать. Сама обстановка, тепло дружеского контакта помогут фантазиям, даже самым смелым, воплотиться.
      Мне кажется, что настоящее наслаждение можно получить лишь в том случае, если тебя целует любимый... Когда только к тебе обращены его слова, для тебя звучат признания. И никогда и никто не услышит их, кроме тебя.
      Возвращайся из своего заточения. И давай попробуем начать новую жизнь вместе. Твоя будущая подруга".
      Этот текст - смесь наивных фантазий и некоторого женского опыта пробуждал в нем ожидание захватывающего приключения.
      Если она действительно не так страшна, как писала о себе, если не врала, значит, ему сказочно повезло, размышлял Федор. Не придется мыкаться в поисках подруги, во всяком случае сейчас, на первых порах, пока он не обустроен в Москве, да и занятия его еще толком не определились. Ночной визит, подобный тому, что случился в доме Нерсесова в первые сутки его пребывания там, больше не повторялся. А Федор мечтал о близости с женщиной, и даже жуткие события в охотничьем домике, гибель его "бригады" не отбили у него этого естественного желания.
      Когда он уже уезжал из нерсесовского дворца (хозяин приказал подбросить его до Москвы), один из охранников на ходу бросил ему: "А Степан-то жив остался". Но и это обстоятельство: что все уже все знают о нем - не могло поколебать его победный настрой. Он знал, что весь этот бывший "ментовник", которым окружил себя Аджиев, и так будет ненавидеть его. Он - чужой среди них и останется таковым, потому что они - псы, а он - волк.
      "Ничего, Артик все утрясет", - произнес он про себя тоном прекрасной Елены успокаивающую фразу и тут же забыл о Степане. Тем хуже для него, значит, вторично он, Федор Стреляный, не промахнется.
      Мытищи - цель его поездки - плыли уже за окнами вагона.
      Он пересек муравейник пристанционной площади и углубился наобум в заросшие зеленью улицы. Казалось, весь поселок заболел летней лихорадкой. Люди, машины, бродячие собаки и кошки - все перемешалось в уютных дворах и переулках. Да и могло ли быть иначе, если липы стояли в цвету, а все окна были открыты настежь. И везде слышались смех, музыка, веселые голоса.
      Все это было не менее прекрасно и живительно для души Федора, чем облако, плывущее в небе, цветы на клумбах и задорные пересвисты птиц. Все это было проявлением бешеной энергии под названием "Жизнь". Эта энергия перехлестывала и в нем через край. Федор ловил взгляды женщин и нахально не отводил глаз.
      Прошел, наверное, час, пока он, подустав немного, решил спросить нужную улицу. Оказалось, что он все время кружил почти рядом с тем домом, куда шел. Кирпичный, аккуратный такой домик в пять этажей с балконами, забитыми нужной в хозяйстве дребеденью. Коляски под окнами, облупившиеся козырьки подъездов.
      Девочка Света жила здесь, и Федор, принюхиваясь к чужому жилью, примерил себя в этом дворе, где мужики играли в домино, и доме, набитом людьми небольшого достатка. Нет, сюда он не вмещался, но девочка Света манила его.
      Стоило оттянуть миг встречи. И он потоптался около чахлых кустов, покурил. Из некоторых окон на него уже смотрели с любопытством.
      "Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества..." откуда-то сверху выдал шлягер сладкий голос грузинчика.
      Федор чуть не рассмеялся и вошел в подъезд.
      Открыла ему белобрысая особа в красном костюмчике и здоровенных мужских тапочках на босу ногу. Спросила: "Вам кого?" Но тут же за ее спиной возникла вторая фигурка, стройная, в чем-то цветастом, перетянутом по тоненькой талии ремешком.
      - Мне хотелось бы видеть Светлану, - важно сказал Федор заранее приготовленную фразу.
      Цветастая фигурка тихонько ахнула, а белобрысая девица оглянулась с удивлением.
      - Это ко мне, - ответила ей цветастая. - Заходите. Вас зовут Федор?
      Артюхов до последней минуты затаенно думал, что вся история с письмом - розыгрыш.
      Теперь он видел перед собой миловидное создание с живыми серыми глазками, с копной вьющихся каштановых волос над бледным лбом. Девушка была свежа и хороша собой. Такие девушки не должны бы писать письма в зону стреляным воробьям вроде Федора Артюхова. Но Света въяве стояла перед ним, смущенно теребя край выбившегося ремешка. Пора было брать инициативу на себя. Артюхов широко улыбнулся и шагнул в прихожую.
      - Будем знакомы, - сказал он, - Федор Артюхов. Все долги отдал. Чист и свободен как ветер. Я в вашем распоряжении, милые барышни.
      А грузинчик продолжал заливаться: "Девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества..."
      Близилась ночь. Они втроем весело провели время в местном парке, посидели в кафешке. Федор с удовольствием играл роль щедрого ухажера, разбрасывая сотенные направо и налево. Он чувствовал себя моряком, сошедшим на берег после дальнего плавания. Белобрысая Инна восхищалась каждой его шуткой и, ничуть не стесняясь подруги, вовсю строила глазки. А Света держалась тихо, сдержанно и как будто бы приглядывалась к свалившемуся, как снег на голову, поклоннику. Такое отношение даже льстило Федору: значит, девушка не шутила, когда писала свое письмо, надеялась на что-то серьезное.
      Они вернулись к Светлане домой около полуночи. И Федор с радостью обнаружил, что она, по всей видимости, живет одна. У нее была уютная двухкомнатная квартирка, обставленная современной мебелью. Особым достатком здесь не пахло, но все необходимое имелось. Его только несколько смущало довольно большое количество книг. На близкое знакомство с образованной девушкой он не тянул. Мотаясь по лагерям, а в промежутках ведя жизнь напряженную и беспорядочную, Федору читать было некогда. А вот театр, кино любил он страстно. Может, в нем не развилась, заглохла какая-то артистическая жилка? Во всяком случае, Федор решил, что тушеваться не будет, он обладал другими достоинствами, и потом - у него имелись деньги. Он уже прикинул, как можно было бы нарядить тихую Свету так, чтобы она заблистала ничуть не хуже высокомерной жены Аджиева.
      Чай с тортом на ужин был выпит. Самое время уйти. И он ушел бы, но Света неожиданно обратилась к подруге:
      - Нам нужно поговорить, Инна.
      И та заспешила, насмешливо поглядывая на подругу. А Федор чуть-чуть струсил. "Поговорить" - обещало все и ничего.
      - Знаешь, я тебя таким и представляла, - сказала Светлана, когда они остались вдвоем. - Я очень боялась, что там у вас кто-то грамотный пишет для всех письма в газету, и потому все окажется обманом.
      Федор хмыкнул и признался, что письма за других писал именно он.
      Она рассмеялась. Видно было, как она постепенно расслабляется, привыкает к гостю.
      - Выпьем чуть-чуть? - предложила, вставая.
      - Я принес. - Федор полез в спортивную сумку. - Вот. Шампанское. Пойдет?
      Серые глаза девушки иронически сверкнули. Бутылка была очень дорогой.
      - Ты давно оттуда? - как бы невзначай спросила она, доставая бокалы из стенного шкафчика.
      Федор заметил, как празднично блеснула там разноцветная посуда. Он понял вопрос и его подоплеку и широко улыбнулся:
      - Нет, со старым завязал. Деньги - заработанные. Я сейчас устроился охранником к одному крутому мену.
      Она вздохнула и села напротив, подперши подбородок рукой.
      - Между прочим, ученый. А сейчас - бизнесмен, - горделиво добавил Артюхов.
      - "Настоящий полковник..." - насмешливо пропела Светлана.
      - Ну-ну. - Федор смутился. Он, конечно, знал эту песню Пугачевой. - Все чисто, девонька. Я разве похож на лапшегона? - А про себя подумал с нежностью: "роднуля".
      Они пили шампанское. Светлана сварила кофе. Федор давно так душевно не отдыхал. Нет-нет и она задавала быстрые вопросы о его прошлом. Федор понимал, что без этого никак нельзя, но вспоминать ему сейчас ничего не хотелось. Перед ним лежал чистый лист, и он решил писать по нему красиво, тем более что девушка все больше нравилась ему. Только бы она оказалась надежной подругой - вот было его единственное желание. За эти несколько часов он многое узнал о ней, о том, что отца она не знала, а мать давно умерла, теперь у нее остался отчим, из близких родственников - только двоюродный брат, почти ее ровесник. Четыре года назад она закончила пединститут, но сейчас в школе не работает. Соседи у нее - "челноки", их шмотьем она и приторговывает на одном из московских вещевых рынков.
      - Что делать, Федя, надо жить...
      Она смотрела уже поплывшими глазками прямо перед собой, и Федор заметил жесткую складочку, пролегшую у нее на переносице. Вообще-то он не видел никакой особой трагедии в том, что она торговала на рынке. Это казалось ему более удачным вариантом, например, чем торговать своим телом или быть "марухой" какого-нибудь "быка".
      - А в школе корячиться лучше, что ли?- сказал он вслух, обращаясь больше к самому себе.
      - В школе? - неожиданно вскинулась она, и Федора удивили злые нотки в ее до того нежном голоске. - При чем здесь школа! Никто и не собирался...
      Она запнулась, будто остановилась перед барьером, и тут же рассмеялась деланным истерическим смехом.
      - Ах, я, кажется, перебила... - Виноватое выражение появилось на ее лице. - Когда ты долго одна, нервы не выдерживают, извини.
      Одна... Федор понимал одиночество. Но зачем она сказала ему об этом? Значили ли ее слова, что она устала быть одной и ждет тепла и участия от него?
      - Милая... - тихо сказал он и взял ее узенькую кисть в свои ладони. - Жизнь не так страшна, поверь. Вот ты позвала меня, и я пришел.
      Светлана казалась беззащитной и дико растерянной. Глаза ее заметались, словно в поисках опоры, а потом их взгляды встретились.
      Федор казался себе человеком, занесшим ногу над пустотой. Он легонько потянул ее на себя, и девушка послушно подалась вперед. Их губы сблизились, и Федор, оглушенный и ослепший, осторожно коснулся своим языком ее прохладного дрожащего язычка.
      Позже он жалел, что не мог в подробностях вспомнить свой сон в ту первую их ночь, когда он забылся на мгновение в темноте, наполненной ее тихим дыханием и сладким запахом медленно умирающих в вазе цветов. А потом буквально подскочил на кровати, пронзенный откуда-то вестью о неминуемой собственной гибели.
      Ночь не разочаровала его, хотя Светлана оказалась неопытна и стыдлива. Но страсть, которую он в ней разбудил, обещала впереди немало блаженства. О приснившемся кошмаре он тут же забыл, здраво рассудив, что после пережитого и увиденного в охотничьем домике могло бы присниться и не такое. Однако бдительность терять не следовало, поэтому, лежа рядом с мирно спящей, приникшей к нему Светланой, он для себя решил, что торопить события с девушкой не станет. Неизвестно, как еще все могло обернуться на его службе у Аджиева.
      Но утром Светлана разрушила все его ночные планы. Она была мила и прекрасна, и его потянуло к ней с новой силой, да так, что они полдня провалялись в постели.
      Несколько раз звонил телефон, но девушка и не думала подходить. Она вся сосредоточилась на Федоре, на своих новых ощущениях. Она буквально преобразилась.
      "Любовь?" - спрашивал себя Федор и боялся ответа на этот вопрос, потому что до конца не верил, что такое возможно.
      ...- Так как же, непрофессионал, вы собираетесь меня охранять? Холеное, чувственное, законсервированно-молодое лицо Елены Сергеевны было обращено к Федору. А он весь еще купался в ласках неумелых нежных рук Светланы. Вопрос супруги Аджиева застал его врасплох.
      Матрона в дорогих шелках восседала перед ним в уютном мягком кресле в своей гостиной. Приехав с утра в понедельник в московскую квартиру Аджиева, Федор еще настолько не включился после свидания в реальность, что даже не оценил по достоинству роскошь и великолепие этого дома.
      Женщина в ожидании его ответа взяла с низкого столика янтарный мундштук и вставила туда тонкую длинную сигаретку. Федор понял, что любой свой жест и движение она оценивает со стороны и любуется собой.
      - Я буду бдительным... - наконец сказал он. - У меня отличная реакция. Кроме того, я готов выполнять ваши пожелания.
      - У меня пожелание одно. Мне хочется, чтобы вы не мельтешили постоянно у меня перед глазами. Я, например, считаю, что личная охрана мне не нужна. Я ведь не звезда шоу-бизнеса. Мне не угрожают толпы поклонников, фанаты... Ну, остальное вам понятно. Я подчиняюсь желанию мужа.
      - Ваш муж не так уж и не прав в своих опасениях.
      Федору трудно давался разговор, приходилось подбирать слова. Интересно, знала ли она о готовящемся на Аджиева нападений? Или тот берег ее от излишних волнений? И уж, разумеется, дела в охотничьем домике были для нее terra incognito.
      - Сегодня мой распорядок очень прост, - перешла к делу хозяйка, видимо решив, что и так слишком много внимания и времени уделила новичку. Через час я еду в аэропорт встречать гостя из Англии, потом - вместе с ним в клуб обедать. Потом в театр. Все. А теперь можете идти и подождать меня. Где вам покажут.
      Федор ушел, запомнив самое главное: театр. Конечно, он не собирался без дела вертеться у нее на глазах. Он постарается создать полную иллюзию своего отсутствия. Все остальное - как получится. Быть может, подозрения Аджиева - бред воспаленного воображения, и тот несчастный в мешке врал, пытаясь спасти свою жизнь...
      Федор вдруг понял, что он совсем не заинтересован в катастрофах в этой семье. Ему надо во что бы то ни стало задержаться здесь. Театр... Он целую вечность не был в театре. А еще - Светлана... Сердце замирало от свалившихся на его голову удач. Он постарается, он станет невидимкой для этой ослепительной дамы, и она будет довольна им.
      Проводив гостей, Артур Нерсесович поцеловал жену и пожелал ей спокойной ночи. Он гордился своей женой: она всегда держалась так, будто все обстоит как нельзя лучше. А между тем за столом случилось несколько неприятных эпизодов. Зря все-таки они пригласили на встречу со своим старым другом из Англии двух приятелей еще университетских времен. Люди с трудом переносят чужое богатство, тем более когда сами, хоть и профессора, еле сводят концы с концами, живут на подачки какого-нибудь Сороса...
      Итак, поцеловав Елену и проводив ее наверх взглядом, Аджиев пошел к себе в кабинет, закурил трубку и засел на часок-другой за старый китайский фолиант, который приобрел недавно у своего бывшего учителя, старика-ученого с мировым именем, отчаянно нуждавшегося в последнее время. Книга представляла собой собрание средневековых эротических миниатюр. Но даже это занятие не смогло отвлечь его от тяжелых мыслей.
      Эта молодежь, у которой все впереди, неужели он ей завидует? Доволен ли он своим возрастом? Пятьдесят пять! Уже - ископаемое...
      Он подошел к окну. Недурно пахло свежестью и лесом. И ничего не видно вокруг, кроме стеной стоящих деревьев. Хорошее он построил себе убежище. Здесь его не достанет никто... Если только... Елена спала наверху. Или читала. Или...
      "Что "или"? - спросил он себя. - Тебя-то во всяком случае она не ждет..." Но может ли она вообще быть страстной в постели? Возможно, с кем-то... Но не с ним.
      От такой мысли защемило сердце, и он вызвал к себе Федора.
      Аджиев не видел его уже несколько дней и теперь поразился, как тот похорошел, и взгляд был совсем другой. Молодость... Проклятая молодость... Отожрался, высыпается, работенка - не бей лежачего. Он вспомнил смертельный блеск летящего ножа, пущенного этой некрупной мягковатой рукой.
      - Ты неплохо замаскировался, Стреляный, - пробурчал он, указывая Федору на стул.
      Федор слегка поежился от упоминания собственной клички, которая так диссонировала с его настроением.
      - Так разве это плохо?
      - Да, ты знаешь, она довольна тобой. Это - впервые. Ума не приложу, чем ты вмастил.
      - Я люблю театр... - ухмыльнулся Артюхов.
      - А-а... - неопределенно протянул Артур Нерсесович, не понимая, как расценить слова Федора.
      Он просто не знал, что тот за эту неделю уже трижды побывал в театре. Не знал он и того, что и сам Артюхов не прочь был подыграть на подмостках судьбы в каком-нибудь захватывающем действе.