– Ничего хорошего, - буркнул вояка. - Откровенно говоря, я только потому не предлагал владыке начать переговоры о мире, что мне еще голову на плечах носить не надоело.
      Господин иль-Маруни обвел пристальным взглядом советников, отметил бледный вид наследника и кивнул:
      – Что ж, с делами военными всем все ясно. Теперь дела внутренние. Половина провинций охвачена мятежом, другая так задавлена налогами, что только и мечтает присоединиться к бунту. Думаю, все договоренности, достигнутые благородным иль-Джамидером, со смертью владыки утратили силу: императора Омерхада Законника боялись, а будут ли бояться его наследника… я бы, увы, предположил обратное. Войск на подавление бунтов нет, значит, придется договариваться. Идти на уступки. На очень большие уступки - тем большие, чем меньше будет уважение к сидящему на троне, если вы понимаете, о чем я.
      – Я понимаю, - сказал вдруг наследник. - Высчитаете, что я не справлюсь… нет, не так даже. Высчитаете, что мне просто не дадут справиться, что я… просто слишком мал?
      – Примерно так, ваше высочество, - первый министр поклонился. - Ребенок на троне - это всегда повод для смуты. От вас будут слишком много требовать, ваше высочество, не предлагая взамен почти ничего. Вы не дождетесь главного - покорности. Покорность, ваше высочество, рождается либо страхом, либо уважением, а то и другое надо сначала заслужить.
      – Что же делать? - жалобно, совсем по-детски спросил Омерхад.
      – Вы, ваше высочество Омерхад, вольны будете меня казнить, если совет сочтет мое предложение изменой. Я считаю, что сейчас империю спасет лишь правитель, уже доказавший свою силу и храбрость, умеющий и сражаться и договариваться, правитель, которого уже знают и уважают. У нас такой есть. Благородный Ферхад иль-Джамидер - младшая ветвь великого рода, но в его жилах та же кровь.
      Я ослышался, подумал Ферхади. Что он несет, это же чудовищно!
      Взгляды советников скрестились на Льве Ич-Тойвина, но из всех взглядов сейчас имел значение лишь один - растерянный взгляд ребенка. Сначала оставить его без отца, потом лишить законной короны?!
      – Благородный иль-Джамидер, - спокойно продолжал первый министр, - именно тот человек, что сможет взять в руки гибнущую державу и удержать ее на краю той пропасти, в которую мы уже почти обрушились.
      Губы разомкнулись с трудом.
      – Но ведь я… да как же это, ведь владыка по моей вине…
      – Не берите на себя лишнего, молодой человек, - оборвал зятя первый министр. - Вы проявили похвальную верность, преподнеся дарующий власть амулет тому, кто и должен был им владеть. А то, что в дело вмешался Промысел Господень… Вы ведь не считаете себя умней самого Господа всемогущего, благородный иль-Джамидер?
      Ох и интриган вы, господин иль-Маруни, любимый тестюшка!
      – И прошу всех заметить, - мягко сказал Глава Капитула, - что перед нами стоит не просто человек, державший в руках убивший владыку амулет, и не просто родич императора.
      – А кто же? - буркнул себе под нос военный министр.
      – Как совершенно верно напомнил нам господин иль-Маруни, Ферхад иль-Джамидер - той же крови, что покойный Омерхад, столь же законный наследник древних владык великой Хандиары. И мы убедились воочию, что уж его-то Господь признал достойным править!
      Еще один!
      – У владыки Омерхада есть законный наследник, - отчеканил Ферхади. Прошел к императорскому креслу, с отстраненным удивлением отметив, что шаг остался привычно твердым. Опустился на колено перед мальчишкой, прижал руку к груди. - Я готов хоть сейчас присягнуть молодому императору и надеюсь, что он не отвергнет моей службы. Если же его величество Омерхад сочтет меня виновным в смерти того, кого я клялся хранить, я смиренно приму суд владыки и его приговор.
      – А потом всплывет еще один такой амулет, - задумчиво, словно для себя, а не для совета и наследника, проговорил Глава Капитула, - и юный Омерхад разделит судьбу отца. При всем моем почтении, мальчик не готов править великой империей. Особенно в столь сложные времена.
      – Я вас прошу, благородный иль-Джамидер, - голос законного наследника дрожал, в нем звенели слезы. - Светлый отец прав, я не хочу… не могу… пожалуйста!
      Глава Капитула подошел ко все еще коленопреклоненному Льву Ич-Тойвина, сказал:
      – Так нужно, сын мой. Ты спасешь этим свою страну - и, весьма вероятно, сына своего владыки. Это тяжкая ноша, знаю, но тебе она по плечам.
      – Я…
      – Ты слишком растерян сейчас, понимаю. Тебе надо подумать… понять, что иначе - невозможно, что другого выхода нет, как ни противно это звучит для прирожденного воина. Думаю, остальным тоже не помешает собраться с мыслями. Сегодняшнее утро принесло слишком много потрясений нам всем.
      – Светлый отец прав. - Первый министр погладил бородку, покивал. - Господа, я предлагаю собраться завтра. У нас будет ночь для размышлений…
      – Да, пожалуй, - пробормотал казначей.
      Военный министр поднялся, оглядел тяжелым взглядом Омерхада и Льва Ич-Тойвина - по очереди - и уронил:
      – Что касается меня, я нахожу предложение первого министра весьма здравым. Простите, ваше высочество.
      Омерхад неловко сполз с кресла. Сказал:
      – Так ведь и я… пожалуйста, Ферхад, соглашайтесь. Я… очень вас прошу.
      Мы с ним поговорим, ваше высочество, - тихо сказал первый министр. - Уж если вы поддержали мое предложение…
      – Вы его уговорите?
      Свет Господень, чуть не взвыл Ферхади, и мы обманываем этого ребенка!
      – Попробуем, - ответил Глава Капитула. - Ферхад, сын мой…
      – Да, отче… - Лев Ич-Тойвина, вздохнув, поднялся на ноги. - Поедемте ко мне. Слухи быстро расходятся… мои уж, верно, Нечистый знает что думают.
      – Обижаешь, мой дорогой! - Господин иль-Маруни приобнял зятя. - Я весточку сразу же послал. Но ты прав, поедем к тебе.
      Они вышли из кабинета втроем. Ферхади заметил, как тесть шепнул что-то Первому Незаметному, спохватился:
      – Отец мой, а тот таргалец…
      – Я же сказал, что он под защитой Церкви. - Глава Капитула одним взглядом заставил Ферхади замолчать.
      Он и замолчал. Все шло неправильно, не так, как ожидалось; непривычный к интригам Лев Ич-Тойвина запутался, устал и мечтал лишь о том, как возьмет тестя за грудки и потребует объяснений. А еще лучше - плюнет на все эти их дурацкие уговоры, обнимет Гилу… Но почему-то при одной лишь мысли о Гиле начали дрожать руки.
      Глава Капитула, преувеличенно по-стариковски кряхтя, погрузился в карету. Господин иль-Маруни молодецки взлетел в седло. Прорысил мимо казначей, старательно избегая смотреть по сторонам. Галопом вылетел со двора Первый Незаметный. Соль-Гайфэ ткнулся в хозяина: ну что ты, мол, стоишь, поехали уже! Вороной тоже хотел домой.
      – Мой дорогой, - осторожно сказал первый министр, - может, тебе лучше составить компанию светлому отцу?
      – Н-нет, - Ферхади мотнул головой. - Нет, сейчас.
      – Сел наконец в седло, привычно тронул бока вороного. Подумал: а я ведь не знаю, что хуже - занять трон убитого тобой или остаться стражем при его сыне. То и другое одинаково гнусно. Почему я не думал о том, что будет дальше? После?…
      Потому что готовился умереть. Но в дело вмешался Гирандж иль-Маруни, великий интриган и большой друг покойного батюшки. И вот итог. И надо бы радоваться, а на душе пусто и противно.
      – Ферхади, - негромко сказал тесть. - Ферхади, дорогой мой, хватит себя грызть. Лучше порадуйся за Барти, за Альнари. Я не успел рассказать, при нем не хотелось - сиятельный вслух мечтал, как его пытать будут. На дворцовой площади, прилюдно. Как приятно будет любоваться с балкона смертью крысы, и как растянуть это зрелище хотя бы дней на десять. Я многое видел, Ферхади, но мне слушать жутко было.
      Лев Ич-Тойвина поднял глаза на тестя. Уж если Гирандж иль-Маруни, лучший батюшкин друг, признается в страхе…
      – Если бы я не верил, что делаю правильно, я бы не стал. Но императором… неправильно это! Я предал, я клятву верности нарушил! И на трон?!
      – В любом заговоре, мой дорогой, нужно быть готовым идти до конца. До трона или до плахи, как уж повезет, но - до конца.
      – Да ладно вам, - невольно усмехнулся Ферхади. - Если б так, плахи бы не пустовали, да и трон не успевал бы привыкать к новым задницам.
      – А это потому, дорогой мой, - Гирандж иль-Маруни, великий интриган, ответил серьезно и даже торжественно, - что в заговорщики лезут все, кому не лень, и первыми - трусы. Лезут, а потом отступают при первом же признаке опасности, и торопятся предать сообщников, пока те не предали их, и покупают себе жизнь такой ценой, что небу тошно делается. Таких можно использовать, мой дорогой Ферхади, и нужно использовать, но упаси тебя Господь хотя бы намеком проговориться им о своих истинных целях! Знать правду могут лишь те, кому веришь как себе и больше, чем себе. И даже среди них каждый - лишь ту часть правды, которая ему нужна.
      – Вон оно что. Вы сразу меня на трон метили? Просто мне этого знать было не нужно?
      – А ты сам подумай, если бы ты знал, как бы себя повел? Что бы делал, что и как говорил? Смотрел бы как? Только испортил бы все.
      – Знаете, господин иль-Маруни… временами вы так мне батюшку напоминаете, что будто его голос за вашим слышу.
      – Дорогой мой, - вздохнул министр, - ты тоже. Ты сам не понимаешь, Ферхади, как на него похож.
      Ворота особняка иль-Джамидеров отворились, впустили карету и всадников и закрылись. Разлетелась по дому весть: хозяин приехал! Ферхад спешился, бросил подбежавшему управителю:
      – Траур на ворота, живо.
      – Кто? - испуганно выдохнул управитель.
      – Владыка. Слухи первыми ловите, а…
      – А хорошо, - встрял первый министр. - Значит, и слухов не было. И вы, милейший, тоже… не распространяйтесь. Траур по императору - этого довольно, а слов - не надо.
      Ферхади хотел было добавить от себя, но умолк на полуслове: распахнулась дверца кареты, и вслед за светлым отцом оттуда вылез Барти. Управитель, воспользовавшись молчанием хозяина, исчез от греха; Лев Ич-Тойвина поглядел на тестя, на священника, на таргальца…
      – Так он… ну, тьма меня дери! И как я сам не догадался!
      Гирандж иль-Маруни довольно усмехнулся:
      – Ты думал, я влезу в такое дело без поддержки Церкви? Ферхади, дорогой мой, не обижайся на старика, но…
      – Знаю, - хмыкнул Лев Ич-Тойвина, - ишак безмозглый. И вы думаете, из такого ишака получится император?
      Глава Капитула рассмеялся вдруг. Покачал головой:
      – Получится, сын мой, и еще какой! Всем бы такими ишаками быть!
      – Просто заговоры - не твоя стезя, - примирительно заметил иль-Маруни.
      Гила, конечно, выбежала встретить. Ферхади обнял жену, выдохнул:
      – Звездочка моя, как же я рад… Гила, Гила… родная моя…
      – Ты живой… ох, Ферхади… как сказали, что ты в Диартале…
      А рядом Мариана, позабыв девичий стыд, обнимала своего Барти. И рыцарь выглядел таким глупо-счастливым… таким же, верно, как и он сам!
      – Гила, звездочка! - Ферхади оторвался от жены, шепнул, кивнув на таргальскую парочку. Позаботься, родная моя. Сьер Барти мало того что с дороги, еще и из цепей только.
      – Хорошо. - Умница Гила обошлась без лишних вопросов. - Мариана, что ж ты, погляди, твой рыцарь на ногах едва держится! Из Диарталы путь знаешь какой неблизкий! Сьер, велеть приготовить ванну? Пойдемте в дом…
      – А мы - в беседку, - коротко скомандовал иль-Маруни. Разумеется, он знал, где в доме зятя можно говорить без опасений. Лев Ич-Тойвина проводил жену тоскливым взглядом и послушно побрел вслед за тестем.
      Первый министр обошелся без витийства.
      – Ферхади, ты можешь спорить, можешь ругаться, можешь даже казнить меня в первый же день правления, но императором ты станешь. Так надо.
      – Кому?
      – Империи. Стране твоей! Ты слышал вообще хоть что-то из того, что я на совете говорил?
      – А то! Запугали бедного ребенка…
      – Болван! Я ни слова лжи не сказал, так-то, благородный Ферхад иль-Джамидер! Проигранная война, враги на всех границах, мятеж, пустая казна - ты думаешь, я это все придумал? Это правда, Ферхад, и это еще не вся правда! Не очень-то приятное наследство, и не сопляку Омерхаду с таким управиться. Я клянусь тебе… Светом Господним клянусь, спасением души, кроме тебя - некому!
      – Сын мой, - перехватил слово священник, - господин иль-Маруни прав. Его высочество еще ребенок…
      – Он вырастет!
      – Да как ты не понимаешь, что будет поздно! Вырастет он… десять лет, и еще неизвестно, каким станет! После императора-дурака, которого боялись, нам не хватает только императора-дурака, на которого будут плевать!
      – Да, конечно! - Лев Ич-Тойвина ответил на яростный взгляд тестя не менее яростным. - Давайте нам лучше императора-дурака, которым будут вертеть все, кому не лень!
      – Дорогой мой, - министр тихо рассмеялся, - да покажи мне такого болвана, что попробует вертеть Львом Ич-Тойвина! Слишком это опасно, твой буйный нрав знают. Ты еще простишь мне… быть может, если я докажу, что так нужно было… простишь Альнари. но кого-то еще?! А видеть обман ты уже научился. Не-ет, Ферхади, ты зря боишься.
      Готового возразить Ферхади оборвал Глава Капитула:
      – Тихо! Кто-то идет сюда.
      Через несколько мгновений в беседку постучал охранник. Доложил:
      – Господин, к вам Первый Когорты Незаметных и с ним…
      – Зови обоих, - нетерпеливо приказал министр. Ферхади молча кивнул. Хорошенький будет император - в собственном доме ничего уже не решает.
      Вслед за Незаметным в беседку вошел Альнари. Мир сошел с ума, обреченно подумал Ферхади. Клейменый диарталец в доме начальника императорской стражи, в компании Первого Незаметного и первого министра… светлого отца можно не считать…
      Альнари раскланялся, министр ответил на поклон. Глава Капитула шагнул гостю навстречу:
      – Рад вас видеть, господин иль-Виранди. И вдвойне рад, что ваше противостояние с владыкой завершилось так удачно для Диарталы. Позвольте, я сниму клеймо. Думаю, его величество, - священник кинул взгляд на Ферхади, - не станет возражать.
      Альнари привычно коснулся щеки. Алая крыса дернулась под пальцами. Словно не хотела умирать. Словно тоже, как и Альни, считала недостойным господаря просто позабыть обо всем, что стояло за клеймом. О казни отца, о позоре каторги, о плетях и пытках…
      Не забуду, молча пообещал молодой диартальский господарь. Не будь я крысой - не забуду. Клянусь.
      Убрал руку от лица; кольнуло щеку мгновенным холодом, и - словно теплой волной омыло.
      – Благодарю, светлый отец, - спокойно сказал Альнар иль-Виранди. Горькие воспоминания оставим на потом. - Так что, Ферхад, ты решил?
      – Они решили, - поправил Ферхади. - Альни, ты слышал? «Его величество»! Я скоро голос сорву, объясняя им, что из меня император, как из овцы боевой конь…
      – Почему это? - поднял бровь диарталец. - Вполне приличный император, если только отучишься без охраны по мятежным провинциям разъезжать.
      – Не дождетесь, - злорадно заявил Лев Ич-Тойвина.
      – Да и верно, - хмыкнул Альни. - Не будет у тебя мятежных провинций, я тебе обещаю. - И, поклонившись, добавил с усмешкой: - Мой император.
      Господин иль-Маруни благодарно кивнул. Вздохнул:
      – Ферхади, дорогой мой, нас тут не просто четыре человека. Нас четыре силы империи, четыре опоры власти: Церковь, императорский совет, разведка и провинции. Все мы просим тебя об одном, все мы верим, что не найдем для нашей страны лучшего правителя. Тебя знают как воина и как храбреца. Тебя уважают за силу и за честность. Ты имеешь право на трон - законное право! И против этого - твое глупое, мальчишеское «боюсь не справиться»!
      – Не только это. Еще и справедливость. Не должен предатель и убийца получать за свои преступления трон, не должен! Самое большее - помилование!
      – Справедливость, - жестко сказал министр, - не должна противоречить государственным интересам.
      – Будет!
      Незаметный поймал взгляд Ферхади, спросил вкрадчиво:
      – А если одна несправедливость заглаживает другую, намного большую? Разве справедливо поступили… да хоть с той же Диарталой? Единственный путь объявить прощение бунтовщикам - признать, что Омерхада Законника покарал сам Господь, и Он же назначил на его место достойного. Любой другой наследник будет в своем праве, начав правление с казней. Или благородный иль-Джамидер сочтет вполне справедливым стоять у трона нового владыки и наблюдать мучительную смерть брата?
      – А… вы откуда?… - выдавил Лев Ич-Тойвина.
      Глава императорской разведки пожал плечами:
      – Я все-таки Первый Незаметный, а не девица на выданье. Так что скажете… ваше величество?
      – Господи всеблагой, - Ферхади спрятал лицо в ладони. - Ну почему я? Был бы батюшка жив, у него бы получилось…
      – Твой батюшка тобой бы гордился, мой дорогой Ферхади, - тихо сказал иль-Маруни. - Ты взял от него лучшее. Поверь мне, его другу. И вот еще что я тебе скажу. Ты готов был идти до конца в поражении, так дойди до конца и в победе.
      Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, поднял голову. Четыре человека ждали его решения.
      – Я смогу на вас опереться? - спросил Ферхади. - Всегда и во всем?
      – Конечно, мой дорогой, - кивнул первый министр.
      – Господь всеблагой и Святая Церковь тебя не оставят, сын мой, - заверил священник.
      Разведчик встретил взгляд будущего владыки, сказал:
      – Светом Господним клянусь, мой император.
      – Обещаю, - ответил брату Альнари.
      – Тогда ладно, - Ферхади вздохнул. - До конца так до конца. Пусть будет трон.
 

3. Поющая гора

 
      Босой, безоружный и с непокрытой головой. Кающийся. На этот раз - всерьез. Я убил его. На мне кровь родича и господина, на мне нарушение присяги и вассальной клятвы. И более того - я на его месте теперь, хотя, клянусь, не этого хотел!
      Смею ли уповать на прощение?
      Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, шел к святому предку один. Никаких спутников, никакой охраны. Убьют? Значит, такова воля Господня. Воздаяние.
      Он сам решил. Он знал, что прав. Знал, что спасает свою страну. Но он готовился к смерти, не к трону. Он не хотел, чтобы плоды неверности оказались сладкими.
      Льву Ич-Тойвина нужен был знак.
      Венцом небесным над гробницей основателя Ич-Тойвина сияла луна, и все короны земные были ничем пред этим светом, насквозь пронзающим душу. Знаю, недостоин. Но кто, кроме меня? Подскажи, благородный Джамидер, наш с Омерхадом общий предок, наставь на путь… покарай или смилуйся, но не оставляй!
      Изразцовый бок гробницы согрел пальцы неожиданным теплом. Ферхад иль-Джамидер опустился на колени перед Джамидером Строителем. Неизбытая вина рвала душу. Умереть было бы легче. Даже позорная смерть изменника, даже плети, клеймо и каторга, - все было бы легче. Предательство заслуживает кары. Но возвышения? Но - короны и трона?!
      Или это и есть кара - сесть на место убитого тобой, попытаться исправить его ошибки, принять на свои плечи долг перед страной? Знать на себе клеймо предателя - и жить с ним, неискупленным? Оправдать соучастников коротким «так было нужно», забыть, что они делят с тобой вину - потому что вина, поделенная на двоих, троих или даже сотню, все равно не станет меньше. А потом, в Свете Господнем, ответить за все и за всех - за убитых и спасенных, униженных и возвышенных, за погибших по вине Ферхади, верного льва Омерхада, - и за все ошибки, что наворотит император Ферхад. Полной мерой.
      Да будет так, отозвался в сердце потомка святой Джамидер Строитель. Тебя рано судить. Иди, трудись. Храни мой город, Ферхад Лев, владыка великой Хандиары, храни свою страну. Когда встретимся в Свете Господнем, взвесим вместе твои деяния - и поглядим.
      – Да будет так, - повторил Ферхад иль-Джамидер.
      Над Ич-Тойвином занимался рассвет.

Об исполнении клятв