В последние дни новости так и сыпались на голову первого министра - вот только хороших среди них что-то не было. Мятежная Вентала наглухо перекрыла подвоз товаров из халифата - и, что куда хуже, движение караванов на восток. Все-таки взбунтовался Габар, и теперь цены на хлеб в столице таковы, что проще обходиться одним мясом. Как ни странно, все еще балансирует на грани верности Марудж: тамошнего наместника, благородного иль-Тенгази, маруджанцы не бог весть как любят, но и вешать не станут. А вот если сам он решится поддержать Диарталу, провинция вспыхнет вмиг…
В довершение всего, голубь из Таргалы принес весть о гибели Меча императора. Гибели нелепой, глупой и страшной: командующего императорским войском нашли утром в собственной постели уже остывшим, непривычно бледным и с прокушенной в трех местах шеей. И - ни капли крови на простынях. Выпили. Местные жители - после отступления от Себасты лагерь располагался на полях возле какой-то Господом позабытой деревеньки - в один голос утверждала, что высасывать дочиста кровь способны лишь гномьи ручные зверушки - те, что ищут для них воду и рудные жилы под землей. Самых наглых из допрошенных селян для острастки повесили, но свое черное дело они сделали - паника не только распространилась среди солдат, но и захватила часть командиров.
Следовало признать, что таргальская кампания опасно близка к провалу; но как раз этого Омерхад признавать не хотел. Император гневался, попадаться ему под горячую руку стало совсем уж опасно, однако первый министр находился при владыке почти неотлучно. Благородный Гирандж иль-Маруни считал ниже своего достоинства идти легкими путями: сказаться больным, изобрести для себя поручение подальше от столицы и убедить владыку в необходимости оного, наконец отправиться на поклонение святыням во исполнение планов сиятельного. Все это - лишь способы сохранить голову, пересидев грозу в безопасности, а собственная голова давно уж не являлась для министра наипервейшей ценностью. Что жизнь? - миг под луной; сегодня или завтра, через год или десять, но путь твой оборвется неизбежно. Так стоить ли длить его ценою отказа от того, что дорого тебе?
Гирандж иль-Маруни ценил пряную остроту придворной жизни с ее вечными интригами, тайнами, непрочными союзами, этот танец на лезвии сабли, между милостями и опалой, а то и плахой. Пожалуй, именно поэтому он так тепло относился к зятю, благородному иль-Джамидеру - Ферхади тоже знал и любил этот вкус, хоть и обретал его иначе. Лев Ич-Тойвина, бесшабашный удалец, тоже танцевал на лезвии сабли - в честном бою, на императорской охоте, на пирушках и поединках, в погоне за красавицами. Безрассудный, он не отмерял риск малой мерой: глядя на зятя, господин иль-Маруни неизменно вспоминал его батюшку, с которым в свое время был весьма дружен. Похож, ой похож! И пусть безрассудное удальство отца проявлялось иначе - что за беда! Одна порода; кровь великих, не застоявшаяся в жилах, как у владыки, а играющая, словно молодое вино.
Поймав себя на мыслях о зяте, министр нахмурился. Пора бы добраться вестям!
Карета остановилась, качнувшись. Господин иль-Маруни выпрыгнул, не дожидаясь, пока отворят дверь и опустят ступеньку: краткого отдыха в пути хватило для восстановления сил. Министра ждали дела того сорта, что делаются подальше от лишних глаз и ушей - то есть куда более важные, чем дворцовая суета.
– Мерхи вернулся, господин, - доложил старший конюх, подбежавший самолично принять упряжку. - Едва Солейтэ не загнал, непутевый. Ладно, себя не жалеет, но конь-то в чем виноват…
Сердце замерло на бесконечный миг - и забилось испуганной птицей.
– Где он? - выдохнул министр.
– На заднем дворе, - охотно доложил конюх. - С час еще, пожалуй, выводить придется. А ну-ка, бедняга в мыле весь!
Господин иль-Маруни лишь рукой махнул. Сам-то хорош, нашел кого спросить! Торопливо прошел в дом, сипло бросил вышедшему навстречу управляющему:
– Где?
– В кабинете, - четко ответил тот. Вот уж кто всегда знает, о чем господин хочет знать и когда не потерпит ни единого лишнего слова!
Мерхи выглядел так, что в приличный дом не пустили бы. Сразу видно - гнал как мог.
– Что? - выдохнул господин иль-Маруни. Почему-то ясно стало: сейчас ко всем дурным вестям добавится еще одна.
– С ним все хорошо, - поспешно сообщил командир отряда, посланного тайно сопроводить Ферхади к Верле. - Я гнал доложить скорей, остальные подъедут дня через два.
– Вина! - рявкнул иль-Маруни. Бессильно упал в кресло, даже не пытаясь скрыть постыдно задрожавшие руки. - Рассказывай, Мерхи. Он вас не заметил?
– Ну что вы, господин, - чуть улыбнулся Мерхи. - Мы обогнали его почти сразу. Держались достаточно далеко, чтобы не попадаться на глаза и успевать вычищать дорогу.
– Было от кого?
– Было, господин, как не быть.
Слуга внес вино, разлил на двоих.
– Иди, - махнул ему господин, - дальше мы сами. Пей, Мерхи.
Воин благодарно кивнул. Дождался, пока закроется дверь, сказал тихо:
– Интересные дела, господин: не только мы охраняли господина Ферхада.
– Вот как? - Министр пригубил вино. - В самом деле, интересно. Это не его люди, иначе я бы знал. Кто же?
– Незаметные, - выдал Мерхи воистину ошеломляющую новость. - И ведь едва беды не случилось, мы о них не то подумали, а они о нас! Пока разобрались, кто есть кто… Зато потом насколько легче стало.
Незаметные, повторил про себя министр. Незаметные, воистину интересно!
– Что им было надо от Ферхади?
– То же, что и нам: проследить за его безопасностью. В том числе в Верле, между прочим.
Министр медленно выдохнул, откинулся на спинку кресла. С чего бы Незаметным заботиться о безопасности Льва Ич-Тойвина?
Кажется, назрела необходимость еще одной «случайной» встречи. Если, разумеется, Первый Когорты, узнав от своих людей об отряде Мерхи, не явится с визитом сам.
5. Благородный Альнар иль-Виранди, личный враг императора Омерхада Законника
Шли дни, наполненные заботами до предела, но внешне беспечные. Альнари давно втянулся и в руководство провинцией, и в плетение паутины мятежа по всей империи; но теперь приходилось уделять время для Ферхади, и все успевать стало не так-то просто. Однако Ферхад иль-Джамидер, со всех сторон неправильный посол, был важнее всего прочего. Казалось - пойми его, и победишь. Но, странное дело, как раз понять Альни не мог. Прирожденный политик, выжившая на каторге крыса, правитель, уже привыкший верить, что решит любой самый сложный вопрос, - не мог понять императорского начальника стражи, шалопая-вояку, в жизни не влезшего ни в одну интригу, кроме любовных! Бред.
Но, бред или не бред, дело обстояло именно так. Альнари бился о Ферхади, словно лбом стену прошибить пытался. Так же упорно - и с тем же эффектом.
Ферхади напоминал прежнего себя - и при этом разительно отличался. Он был дерзок - как прежде; и осмотрителен, чего за ним сроду не водилось. Он откровенно нарывался на драку с Барти и Гираном, не переходя, впрочем, границ приличия, - но упорно не замечал Юли, что ни в какие ворота не лезло.
Он поумнел.
И этот новый Ферхади - умный, дерзкий и осторожный - был опасен. Куда опаснее прежнего бесшабашного удальца.
Лучшее, что мог бы сделать Альнари-крыса, мятежник и враг императора, - плюнуть на заведомо лживые переговоры, отправить в Ич-Тойвин голову посланца и ждать карателей. Решить дело одним ударом - благо, перевес давно уже был на стороне мятежников, и только Омерхад этого не понимал. Но Альнари-политик не мог бы сделать ничего худшего. Альнари-политик не мог позволить себе ошибаться, а вычеркнуть из игры такую интересную фигуру, как этот новый Ферхади, было бы ошибкой.
И потому Альнари урывал время от государственных дел, чтобы поехать с благородным иль-Джамидером на конную прогулку, или пройтись по стенам, с насмешливым пренебрежением к секретности показывая верному льву императора гномьи металки и механические подъемники, или провести вечер и ночь за вином. Тасовал спутников - брал с собой то Барти, то Гирана, то десяток лучников, не мешающих разговору. Пару раз даже откровенно подставлялся под удар, хотя такие глупости не были ему свойственны.
Ферхади не раскрывался.
Привычно дерзкий в поступках и непривычно осторожный в разговорах, Лев Ич-Тойвина всем своим видом показывал: я уже сказал и сделал все, что хотел, дальше твой ход, решай сам. Временами даже казалось, что иль-Джамидер наслаждается происходящим - как наслаждался бы любой опасной игрой, любым поединком с заведомо сильнейшим противником. Но бывало и так, что в глазах его Альни читал боль - да такую, что самому взвыть хотелось. Сказать: если ищешь смерти, Ферхади, - это не ко мне, от меня не дождешься. Взять за шкирку, встряхнуть хорошенько, заорать: да что с тобой?! Вытрясти правду.
Альнари понимал одно: правда - не здесь. Что-то случилось в Ич-Тойвине. И, очевидно, это что-то касалось службы Омерхаду. Возможно, Льву Ич-Тойвина просто не нравилось посольство к мятежникам - посольство, в котором на его долю выпали бесполезный риск и лживые клятвы. Но могло быть и так, что это посольство - лишь следствие. Что начальник стражи лишь расплачивается неприятным и опасным поручением за… за что?
Да за что угодно, зная манеру Законника оценивать каждый шаг и каждый вздох подданных!
Альнари уж до того дошел, что поделился сомнениями с Гираном и Барти. Гиран, как и следовало ожидать, обругал господаря за лишний риск, хотя в целом с оценками Альнари согласился: Лев Ич-Тойвина и ему казался на себя непохожим. Барти, выслушав обоих, предложил показать ич-тойвинца гномам. Объяснил, заметив откровенное недоумение:
– Они суть видят. По крайней мере, будем знать, можно ли ему верить.
Заманчиво, согласился Альни. Вот только напортачить тут нельзя. Встречу надо организовать аккуратно, словно невзначай… вернее, чтобы поумневший Ферхади решил, что она именно словно невзначай, но истинной подоплекой счел желание мятежников намекнуть императорскому посланцу на свою силу. Заодно, кстати, поглядим, как отреагирует Щит императора…
Однако едва диартальский господарь условился о встрече со своими подземельными союзниками, все пошло наперекосяк.
Сначала захромал Соль-Гайфэ, любимый жеребец иль-Джамидера. По счастью, в Верле нашелся чароплет, которому Лев Ич-Тойвина доверил лечение; но сам он не выходил из денника, пока не уверился, что с конем все будет в порядке. А после на радостях напился в дым, и Альни имел сомнительное удовольствие наблюдать совершенно прежнего Ферхади, способного часами рассуждать о конях, еще о конях и снова о конях.
На следующий день в Верлу заявилась делегация вентальских негоциантов - и это было, строго говоря, такой крупной победой, что говорить «подождите, мне некогда» позволил бы себе разве что сумасшедший. Альнар иль-Виранди сумасшедшим не был и отодвинул на потом все остальное.
Потом вернулся гонец, отвозивший письмо в Таргалу. Вернулся не с пустыми руками; но не это было важно, а то, что раздосадованный вестями с родины Барти наконец-то повелся на подначки ич-тойвинца и затеял драку.
Когда Гиран с Альнари прибежали на шум, Ферхади заметно берег руку, а лицо Барти заливала кровь из рассеченной брови. Ич-тойвинец кружил вокруг противника, дразнил ложными атаками, сбивал с толку - и отскакивал, нанеся удар. Себастиец хитростями пренебрегал - ловил удобный миг и бил наверняка, и, если Ферхади не успевал уклониться, его попросту сносило. Леопард против медведя, они явно друг друга стоили. Надеть намордники и посадить на цепь, выцедил Альни. Делать им нечего, двум буйным придуркам.
Но Гиран, как оказалось, стоил их обоих. Он всего лишь вклинился между дерущимися, сгреб обоих за грудки и встряхнул. И приказал с ледяным спокойствием:
– Прекратить.
Подержал несколько мгновений и отпустил.
Барти отер кровь - верней, попытался отереть, но лишь больше размазал. Ферхади резко выдохнул, встряхнул головой и чуть заметно поморщился. Нашел взглядом Альнари.
– Благородный иль-Виранди, я прошу прощения за неподобающее послу и гостю поведение.
Чувства вины в его голосе Альнари не заметил. Скорее - удовлетворение. Потому, наверное, и обратился сначала к рыцарю:
– Барти, умойся, к чароплету зайди, пусть зашепчет, и приходи в кабинет.
– Ладно, - буркнул себастиец.
– Благородный иль-Джамидер, я прошу вас оказать мне честь и уделить немного своего драгоценного времени.
Ферхади ухмыльнулся, прекрасно услыхав издевку. Но ответил просто:
– С удовольствием.
И лишь в кабинете добавил серьезно:
– Альнари, я в самом деле прошу прощения. Я вижу, тебе неприятно, но мы оба давно этого хотели, так что все к лучшему.
– Удивляешь ты меня, - вздохнул диартальский господарь. - Никогда бы не подумал, что вы с Барти не поделите девушку. Слишком вы разные для такого.
– Да с чего ты взял, что мы ее не поделили, - хмыкнул Ферхади. - С девушкой все как раз понятно. Я другого не пойму никак: что ты так с этим таргальцем носишься? Ишак он безмозглый, даже мне видно.
– Зато ты слишком умный стал, как я погляжу.
– И все-таки? Ну предположим, спас он тебя с каторги - хотя, между нами, это ж такой рохля, что скорей ты бы его спас! Так до моря путь свободен, корабль найти нетрудно, отправлялся бы в свою Таргалу, вину заглаживать, пока еще война. Зачем ты его при себе держишь, я понимаю - Таргала за нас, все такое. Но сам-то он…
Альнари помолчал. Сказал тихо:
– Веришь ты в судьбу, Ферхади? Какая к Нечистому разница, кто там кого спас. Просто кровь на камнях смешалась.
Усмехнулся вдруг:
– А Таргала правда за нас. Потому он и остался.
Да, покачал головой Ферхади, вот уж дал Господь умнику братишку. Но высказаться не успел: вошел Барти. Альни смерил обоих драчунов жестким взглядом. Сказал:
– Развлечения у вас, господа, стали слишком уж буйные. Что, кровь кипит, сраженья просит? Пойдете со мной в Подземелье.
– Вот прям сейчас? - вытаращился Барти.
– А что? Вам обоим не помешает остыть, а там вполне прохладно.
Но и в этот раз визит к подземельным сорвался резко и неожиданно. Вбежал стражник, выпалил:
– Курьер из Ич-Тойвина1
Альнари поднял бровь, кинул взгляд на Ферхади. Нет, не похоже, чтоб Щит императора ждал гонцов.
– Так сюда его, - спокойно сказал господарь.
Через несколько минут в кабинет вошел человек, которого Ферхади менее всего хотел бы видеть в мятежной Верле. Иртаджад, сотник телохранителей наместника иль-Танари.
О путях судьбы
1. Кровь на камнях
Иртаджад, сотник телохранителей наместника иль-Танари, вряд ли мог надеяться на радушный прием в Верле. Скорее наоборот: наместник-чужак за три года правления нажил здесь немало врагов, и его охрана крепко засела некоторым поперек горла.
Тем не менее - а скорей, именно поэтому! - сотник смотрел на провожавших его стражников прямо и вызывающе; и так же вызывающе взглянул на нынешнего правителя Диарталы, отдавая ему письмо. Второе письмо было для иль-Джамидера; его сотник приветствовал как командира.
– Зачем приехал? - негромко спросил Ферхади. Другого гонца не нашлось? Тебе ж тут смерть верная!
Иртаджад пожал плечами. Ответил:
– Иль-Танари у владыки снова в милости. Лев Ич-Тойвина коротко выругался, развернул письмо.
Замер. Глаза схватили две коротких фразы одним махом, но понять их смысл… Не то чтобы это оказалось так уж сложно - наоборот! - однако что-то в Ферхади отказывалось признать, что понял он правильно. Вот и вчитывался в начертанную умелой рукой писца чернильную вязь, словно в каракули базарного «грамотея», да еще и дождем размытые…
Тем временем молодой господарь пробежал глазами лист дорогой бумаги: монаршее благоволение, пожелание успешных переговоров… И - главное! - подорожная на тот случай, если благородный иль-Виранди соблаговолит посетить столицу, дабы лично засвидетельствовать императору прекращение бунта и, буде договор предусмотрит и это, готовность служить. Слишком много патоки.
Впрочем, подорожная может пригодиться. Спрячем пока.
Барти отошел к дверям: мол, мешать не буду, но покараулить - покараулю. Молодец, чуть приметно кивнул Альнари, правильно сообразил. Перевел взгляд с рыцаря на Ферхади - и едва удержал на лице невозмутимое выражение. У Льва Ич-Тойвина дрожали руки.
Слишком много патоки? Кажется, в том письме ее нет вовсе; кажется, мы узнаем твою тайну прямо сейчас, благородный Ферхад иль-Джамидер, верный лев императора, и помощь гномов для этого не потребуется.
– Иртаджад?
Ферхади окликнул сотника, не поднимая глаз - почему? От письма оторваться не может - или… - Да, господин?
– Ты знаешь, что здесь?
– Да, господин.
Все-таки поднял глаза - ох и шальной взгляд у тебя стал, Лев Ич-Тойвина!
– Откуда?
– Нашептали, - туманно ответил гонец императора.
– Иртаджад, - в голосе звякнула сталь, - я спросил! Кто и что тебе сказал?
Сотник невольно вытянулся, ответил четко:
– В дне пути от Ич-Тойвина меня нагнал человек. Предъявил знак Незаметных. Рассказал, что везу, предложил поехать вместо меня.
– Ты отказался…
– Да. Тогда он велел передать на словах… господин, вы уверены, что я могу говорить сейчас?
– Да, тьма тебя дери!
– Велел передать на словах, что господин первый министр не одобряет изложенные в письме повеления и всецело поддержит своего зятя, если он решится их нарушить. В подтверждение передал это, - Иртаджад протянул записку, запечатанную знакомой печатью.
Альнари поднял бровь. Первый министр и Незаметные… забавный альянс! В прежние времена, помнится, господин иль-Маруни и Первый Незаметный друг друга недолюбливали. Впрочем, это было слишком давно… Три года в политике почти вечность. Между тем Ферхади развернул записку, пробежал глазами, кивнул. Вернулся к письму императора. Хмыкнул. И протянул Альнари:
– Читай.
Молодому господарю тоже хватило взгляда. Дернулась крыса на щеке; Альнари нехорошо улыбнулся и прочел вслух, медленно, с поистине издевательскими интонациями:
– «Мой верный лев, ты помнишь мое пожелание. Не тяни больше, теперь это приказ».
Альнар иль-Виранди неторопливо сложил письмо. Спросил:
– А что написал господин иль-Маруни?
Ферхади протянул диартальцу записку тестя.
– «Мой дорогой, жизнь одного человека - ничто, благо страны - все. Помни об этом…» Умно. Исключительно умно. Надеюсь, мне подвернется случай выразить господину иль-Маруни свое искреннее восхищение.
Ферхади не ответил; почему-то, прозвучав из уст мятежника, слова владыки потрясли его куда больше, чем в виде немых строчек. Альнари покачал головой - и спросил вдруг:
– И не противно тебе, благородный иль-Джамидер, подлецу служить?
Иртаджад покосился на побелевшего командира с откровенным сочувствием.
– Мерзавец ты, Альни, - выплюнул Лев Ич-Тойвина. - Господом клянусь, лучше б сразу убил. Ты ведь в первый же день понял, верно?
– В первую ночь.
– Ну и какого пса ждал? Интересно стало, когда сломаюсь? Или без явного повода даже врага убить не можешь? Так зря, Альни!
Благородный иль-Виранди тонко улыбнулся:
– А я тебя убивать не хочу. Ты мне живым больше нравишься, Щит императора, благородный Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина. Таких не много осталось.
– Сволочь, - горько выдохнул Ферхади. - Политик, лиса хитрая, псы тебя дери.
– Крыса, - серьезно добавил молодой господарь. - Пойдем-ка, благородный иль-Джамидер, выйдем.
Ферхади пожал плечами, молча пошел к двери. Барти нацелился следом.
– Нет, - осадил его Альнари, - только он и я. Ты пока о гонце позаботься, прошу. Он не враг нам, но здесь многие за врага его держат.
Вышли на крыльцо, Альнари оглядел площадь - как всегда, пустовавшую. Мотнул головой:
– Туда.
Лев Ич-Тойвина бездумно шел следом. Почему-то вспомнилось, как спросил он Иртаджада, не противно ли тому служить трусу. Воистину Господь учит больно…
Молодой господарь оглянулся на окна дворца, остановился. Кивнул чуть заметно. Достал кинжал, задрал рукав и полоснул себя по руке. Глубоко - от души и не особо примеряясь. Выцедил:
– Ненавижу я эту площадь. Место помнишь, Ферхад?
Щит императора медленно кивнул. Здесь, именно здесь владыка велел поставить эшафот. На том самом месте, где пролилась кровь его верного.
– Стрелял я, - отрывисто сказал Альнари. - Кто еще посмел бы?
Сжал кулак. Кровь темными ручейками орошала руку, частыми каплями падала на булыжники.
– Ты волен решать, Ферхади. Убивать я тебя не стану и из Верлы выпущу. Но чего от Омерхада ждать - сам понимать должен. Ты ему верен - клянусь, Ферхади, лучше бы ты был верен империи. Дурной правитель хуже мятежника.
Альни замолчал.
Ферхади потянул из ножен кинжал. Подумал растерянно: сплю я, что ли? Никогда этого умника не любил.
Одно движение - и воля владыки будет исполнена. И какая разница, что станет с тобою потом, если ты верен?
А ведь Альнари даже не смотрит на него. «Тебе решать», говоришь?
Одно движение.
– Никогда я тебя, умника, не любил.
– Знаю.
Их кровь смешивалась на камнях, на том самом булыжнике, что уже пробовал на вкус и кровь иль-Виранди и кровь иль-Джамидера. Навечно.
2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Беглый послушник постучал в ворота монастыря открыто, средь бела дня - как раз после утренней службы и трапезы, когда братия расходилась по работам.
Открыл ему брат Бертран. Брови монаха удивленно поползли вверх.
– Здравствуй, - выдохнул Анже. - Кто предстоятель сейчас? Поговорить бы надо - пустишь?
– Отец Клермон пока что заправляет, - неторопливо ответил брат Бертран. - Ты помнишь, куда идти, Анже, так иди сам, ладно? Знаешь ведь - без надобности от ворот уходить не должно.
Анже замялся. Он ждал… не вопросов все-таки, нет… но упреков - пожалуй.
– Ну что ты? - добродушно подбодрил брат Бертран. - Иди, не бойся.
Широкий двор, как всегда в эту пору, пустовал. Анже замедлил шаг против часовни; от вида сине-золотых витражей в высоких окнах кольнуло болью сердце.
Огромная светлая приемная, расписанная деяниями святых, показались куда торжественней теперь, когда он мог рассмотреть фрески во всех подробностях. По левой стене София Предстоящая, покровительница монастыря, по правой - святой Карел… Анже вздрогнул: святой был похож на парня из его видений, очень похож! Как живой…
Засмотревшись, Анже пропустил появление отца Клермона. Тот, похоже, наблюдал некоторое время за бывшим послушником; поняв же, что замечен, сделал два шага навстречу, сказал негромко:
– Ну здравствуй, Анже.
Вернувшийся беглец молча опустился на колени.
– Встань, сын мой. Пойдем в кабинет, поговорим.
В кабинете ничего не изменилось. Тот же ясеневый стол, так памятный Анже, те же жесткие стулья, чистые белые стены; разве что камин горит жарче, чем при прежнем хозяине.
– Отец Клермон, - Анже невольно шагнул к камину, - можно, я саламандру погреться посажу? Ей бы пора…
– Конечно, Анже! Свет Господень, вот так чудо, - отец Клермон покачал головой при виде огненной ящерицы в руках человека. - Как ты можешь так, Анже?!
– Это подарок, - тихо сказал бывший послушник.
Саламандра шмыгнула в камин, замерла среди языков пламени. Анже повернулся к отцу Клермону. Протянул перстень пресветлого и реликвию на шнурке.
– Откуда у тебя?! - Отец Клермон узнал, конечно, знакомые вещи.
Бывший дознатчик графа Унгери виновато опустил голову и начал рассказывать.
Говорить пришлось куда меньше, чем думал Анже, готовясь к встрече. Отец Клермон быстро уловил суть… Покачал головой, пробормотал:
– Бедный мальчик.
– Я виноват, - глухо возразил Анже. - Из-за меня его казнили.
– Ты спас его от пыток, - негромко заметил отец Клермон. - А что до казни… умышляя против короны, нужно быть готовым к такому концу. Пресветлый умер честно, и мы молимся за него. Другие же сбежали, испугались отвечать за дела свои. Сейчас, Анже, наша обитель верна королю. И вот что скажу я тебе…
Отец Клермон помедлил, подбирая слова.
– Свет Господень един для всех, Анже. Можно развязать войну, прикрывшись именем Господним, - но война эта потешит лишь Нечистого. Кто именем Господа творил злые дела, с того спросится в Свете Господнем полной мерой. Благая цель, Анже, не оправдывает неправедных путей.
Какое-то время в кабинете царило молчание. Саламандра, согревшись, плясала в огне; из открытого окна донесся далекий заливистый лай, какой бывает, когда свора гонит оленя.
– Спасибо, Анже, что вернул нам вещи пресветлого, - тихо сказал отец Клермон. - Знаю, тебе нелегко было прийти сюда.
– Я не… - Анже сглотнул. - Я должен был.
–Да, - кивнул отец Клермон. - И я рад, что ты последовал долгу, как бы тяжел он для тебя ни был. - Новый предстоятель помолчал и спросил вдруг: - Скажи, сын мой, тебя не тянет вернуться?
Анже опустил голову. Здесь мой дом, хотел он сказать - но как, после всего?…
– Твой побег был вынужденным, и не от Господа ты бежал. Так велела тебе совесть… Но совесть, Анже, это глас Господень в наших душах, частица Света Его. Здесь был твой дом, Анже, и он готов принять тебя снова. - Отец Клермон заметил, как изменился взгляд бывшего послушника. Добавил осторожно: - Только вчера с братом библиотекарем тебя вспоминали. Жалеет он, что всего не записал.
– А я сколько раз жалел, - почти шепотом признался Анже. - Я хотел бы остаться, отец Клермон. Если… если примете.
Отец Клермон обернулся к камину. Улыбнулся:
– Очаг в трапезной должен ей понравиться. И братьям такая красота в радость будет. Расскажешь мне, Анже, что было с тобой?
3. Заговорщики
Альнар иль-Виранди помнил, как Лев Ич-Тойвина убеждал владыку его казнить. Не унижать каторгой наследника благородного рода, не уравнивать вельможу с черной костью. Самая позорная смерть - лучше. Помнил и ответ сиятельного: «Много чести для крысы».
Тогда оба они уяснили накрепко: Омерхад Законник не меняет приговоров. И сейчас ехали в Ич-Тойвин лишь для того, чтобы решить судьбу мятежа малой кровью. Самой малой, насколько это возможно, - кровью императора.
Почему-то Альнари верил, что господин иль-Маруни и Первый Незаметный поддержат покушение. И даже, если окажется возможным, прикроют убийцу. Начальник императорской стражи скептически качал головой; впрочем, ни его, ни Барти запредельный риск не останавливал.
Все было решено, и только Альни порывался суетиться. Ферхади его понимал: страшно двух братьев сразу на верную смерть провожать. Просто так не примиришься. И все же умствования диартальца раздражали.
– Да не полезет первый министр в заговор, - в который раз обрывал он рассуждения Альнари. - Самое большее - семью мою прикроет, и на том спасибо.
– Полезет, -спорил Альни. -Уже полез, не будь я крысой.
– Он верен.
– Он верен стране, - поправлял Альни. - Короне верен, а не коронованному дураку. Вот увидишь.
– Увидим, - вздыхал Ферхади. Перейдя рубеж, приняв решение, он чувствовал себя дважды предателем. Он нарушил клятву верности владыке и обрек на позор и смерть близких. Господь учит больно… Он видел расправы над семьями мятежников, но ни разу не подумал, насколько это страшно и несправедливо. Нет, единожды подумал - с Лисиль. И теперь ему мерещилась Гила на ее месте, звездочка Гила, которую никто не спасет, потому что второго такого дурня, как он, в Ич-Тойвине просто нет.
Подписанная Омерхадом подорожная пригодилась, маленький отряд беспрепятственно добрался до окрестностей Ич-Тойвина. Иртаджад, вооруженный бляхой императорского курьера, оторвался от них на несколько дней раньше; он должен был передать весточку господину иль-Маруни - и пригласить его в загородное поместье зятя.
– Вот и все, - сказал Ферхади, когда улеглась поднятая сотником пыль. - Пути назад нет.
– Ты ведь ему веришь, - хмыкнул Барти.
Ферхади не стал отвечать. Ну его, таргальца, простых вещей не понимает, ишак безмозглый.
Сотник встретил их в часе пути от Святого города, сказал:
– Господин иль-Маруни полагает, что его поместье лучше подходит для важных встреч и серьезных разговоров, чем поместье господина иль-Джамидера. Господин иль-Маруни особо настаивает, чтобы вы появились у него после закрытия городских ворот.
– Понял, - кивнул Ферхади. Взглянул на небо, скомандовал: - Помните, недавно харчевенку проехали? Возвращаемся.
– С ума спятил, - прошипел Альни. - Да в каждой такой харчевенке соглядатаи сидят! Останавливаемся на ближайшем пастбище, осматриваем ноги коням, перегружаем вьюки. До сумерек.
Так и сделали; и к поместью иль-Маруни подъехали точно в назначенное время.
Их ждали. Расторопные мальчишки приняли коней, Иртаджада и его десяток проводили ужинать и отдыхать в казармы. Гостей вместо управителя встретил сам первый министр. Обнял зятя, раскланялся с Альнари и Барти. Сказал:
– Лишних ушей здесь нет. Омовения не предлагаю: вам следует явиться к императору прямо с дороги, рвение нынче ценится выше приличий. Прошу за ужин. У нас впереди ночь, это немало, но и не так уж много.
Поели быстро и молча: обсуждать предстоящее за трапезой никому не хотелось. Господин иль-Маруни провел гостей в кабинет и, на правах хозяина, начал разговор.
– Я буду откровенен… - Первый министр задержал оценивающий взгляд на диартальце, помолчал, собираясь с мыслями. - Дела империи плохи. О мятеже вы знаете лучше меня; что касается войны, она проиграна, хотя владыка никак этого не поймет. Еще один дурацкий приказ - и великая держава окончательно превратится в обломки, в добычу разбойников, мародеров и дикарей. Нам нужен переворот, господа. Маленький бескровный переворот, который предотвратит большую кровавую резню.
