Сейчас наверху, должно быть, пируют. Филипп ублажает дорогих гостей, госпожа Хербертина, пожалуй, впервые после замужества увивается вокруг супруга: герцогиня тщеславна, перспектива стать королевой наверняка греет ей душу. Но отец Ипполит говорил, выезжать в Корварену нужно уже завтра, так что долго не засидятся.
Завтра…
Знать бы, его с собой прихватят или пока оставят здесь? Будь Серж на месте отца Ипполита, оставил бы: в дороге случается всякое, и будущего короля охранять важнее, чем арестанта. Прислать потом стражу и голову не морочить. Но отец Ипполит подвержен страстям; как знать, не восхочет ли самолично доставить беглого в столицу? Серж хорошо помнил, как ревниво косились друг на друга монастырский отец предстоятель и королевский аббат.
По уму, поспать бы. Глупо изводить себя, когда силы будут еще ой как нужны. Но Серж знал - не заснет. Сидел, медленно застывая от промозглой сырости, гнал прочь страшные воспоминания и дурные предчувствия. Молился.
Засов ржаво взвизгнул, Серж вздрогнул: уже? А казалось, глухая ночь наверху…
Или он все-таки заснул? С чего бы наяву за арестантом пришел сам наследный герцог? Завтрашнему королю не к лицу изображать из себя тюремщика.
Прикрыл дверь, пристроил гномий светильник на полочку у входа. Один, без охраны? Филипп-то? Нет, точно сон!
– Брат Серж, у меня к вам предложение. - Герцог нервно оглянулся, дернул плечом. - Я знаю, вы человек короля…
Серж не ответил. Есть предложение - предлагай, послушаем, чего хочет завтрашний король от завтрашнего приговоренного.
– И, очевидно, человек графа Унгери, - продолжил Филипп.
Вот тут Серж не удержался:
– С чего вы взяли?!
– Достаточно того, что я прав. Ведь я прав?
Серж пожал плечами:
– У меня нет привычки опровергать все те глупости, что думают обо мне дознаватели и их хозяева. Вы вольны считать меня человеком графа Унгери, кнеза Хальва, императора Омерхада, - да хоть самого Нечистого! Что дальше?
– Так не пойдет, - пробормотал Филипп. Вздохнул. Заговорил медленно и нарочито рассудительно: - Я понимаю, что в данной ситуации человек графа Унгери обязан умереть, но не признавать своей работы на тайную службу. Пусть так, я не настаиваю. Но, брат Серж, станете ли вы отрицать, что верны его величеству Луи? Причем верны, простите за высокий слог, беззаветно и самозабвенно? Именно поэтому вы не совладали с собой… я ведь видел.
Вот уж верно, любитель высокого слога! Будто сонет слагает…
– Не знаю, что уж вы там углядели, - хмыкнул Серж, - но королю я верен, это да. Признаю открыто пред Господом, который видит нас и во тьме. Что дальше?
– Я вас освобожу, - полушепотом выпалил Филипп. - Выведу за стены. А вы возьмете меня с собой.
– Куда? - выдавил ошарашенный узник.
– Да куда угодно, - почти взвизгнул наследник таргальского престола. - К королю, к графу Унгери, в армию, к гномам в подземелье! Вы ведь не пойдете туда, где отец Ипполит нас достанет?
Замечательно! Филипп - и в армию! Серж ущипнул себя за руку. М-да… не сон.
Тем временем его высочество изволили взять себя в руки и продолжить почти спокойно:
– Королевская тюрьма была бы неплохим вариантом, но в данной ситуации такое решение бросит тень не только на меня, но и на Луи. Хотя, если взвесить выгоды…
Серж встал. Подошел к герцогу вплотную. Потрогал. Спросил:
– Вы правда его высочество Филипп? Или я пропустил появление нового заклятия?
– Разумеется, я, - дернул плечом гость. - Вам нужны доказательства? Третьего дня вы спросили меня, почему я так не люблю замкового капеллана. Я ответил: потому что его слишком любит моя дорогая супруга. Мы разговаривали на галерее, подслушать никто не мог.
– Верно. Тогда другой вопрос: чего вы не поделили с отцом Ипполитом, что согласны даже на армию, гномьи подземелья и королевскую тюрьму?
– А то не ясно? - скривился наследный герцог. - Корону, что ж еще! Простите великодушно, брат Серж, но я полагал вас умнее! Не довольно ли разговоров? Или вы согласны, или я вынужден буду уйти сам. Я, извините, категорически не желаю нахлобучивать эту дурацкую корону и подставляться под обвинение в заговоре, причем, заметьте, справедливое! И со Святым Судом тоже ссориться не намерен! Поэтому утро я должен встретить как можно дальше от стен Дзельки!
Серж растерянно моргнул. Он решительно не понимал, что происходит. Впрочем, разобраться можно и после; сейчас важно, что Филипп намерен вывести его на свободу.
– Идемте, ваше высочество.
– Наконец-то, - вздохнул герцог. - Я полагаю, с охраной мы не встретимся, но если вдруг… светильник понесу я: пусть ваши руки останутся свободными. Да, и не бойтесь нашуметь. У меня амулет неслышимости, на десять шагов.
– Ясно, - кивнул Серж. - Показывайте дорогу, ваше высочество.
Вышел вслед за Филиппом, рывком задвинул засов. Герцог шел извилистыми подвальными ходами, иногда оглядываясь на спутника, - и Серж видел в его лице с трудом задавленный страх. Как будто он, а не Серж, головой рискует, если схватят; будто не по собственному замку идет!
Наследный герцог остановился перед окованной железом дверью. Достал изящный ключик, больше подходящий для дамского будуара, чем для тюрьмы. Похоже, любовь его высочества к прекрасному не знает исключений, подумал Серж. И предусмотрительность - тоже: дверь отворилась без скрипа, коридор за нею освещали гномьи светильники. Филипп запер дверь, отер лоб. Руки его заметно дрожали. Выдохнул:
– Хвала Господу, пока что мы в безопасности. Об этом ходе знаю только я.
– Куда мы выйдем? - растерянно спросил Серж. Только теперь он начал осознавать, что, собственно, происходит. Трус и рохля Филипп, вечная приманка заговорщиков, мечтающих о кукле на троне, бежит от короны. Бежит тайно, один - не считать же достойной свитой и надежной охраной безоружного узника? Неужели оставаться в замке трусливому герцогу страшнее?
Что ж, очень может быть. Святому Суду возражать - побольше надо смелости, чем отпущено королевскому кузену.
– За городскую стену, - ответил наследный герцог. - Но прежде зайдем в кладовую, там есть все, что может понадобиться в дороге. Кстати, подберете себе оружие; вы ведь знакомы с оружием, брат Серж, я прав?
– Конечно, - не стал отрицать очевидного Серж. Известно, единственное оружие, которым уверенно владеет королевский кузен, - хорошо подвешенный язык. Но против хищников оно не поможет, да и с людьми может навредить; так что защищать обоих придется бывшему королевскому рыцарю. Повод вспомнить былые навыки…
Оглядев устроенную наследным герцогом кладовую. Серж едва сдержал желание вслух высказать все, что думает об этом, прости Господи, ценителе прекрасного. Ни разу не смазанные доспехи, нечищеные, затупленные шпаги и кинжалы - дорогие, диартальской работы, украшенные золотой проволокой и самоцветами. Точильного камня, разумеется, нет. Что самострелы нельзя хранить с натянутой тетивой, звезда балов тоже понятия не имеет. Болтов запас - на все случаи, от обычных до заговоренных посеребренных, но, простите, из чего стрелять?! Серж перебирал армейские самострелы и зверел; а от вида непонимающих глаз Филиппа хотелось биться головой об стену.
По счастью - а никак не по уму Филиппа! - в куче армейских самострелов обнаружился один подземельной работы. Возможно, изысканный вкус герцога отметил резьбу на прикладе, но Сержу важней было, что гномы в оном прикладе всегда устраивают тайничок с запасной тетивой.
– А что, ваше высочество, гномьих клинков у вас тут нет?
– Там, - небрежно махнул рукой занятый переодеванием Филипп.
В указанном направлении обнаружился ножичек - и впрямь гномьей работы, отменно острый и к руке удобный, однако годный разве что для нарезки хлеба. Собственно, и лежал он рядом с припасами. А вот припасы, отметил Серж, собраны с толком. Сухие дорожные лепешки, пересыпанное солью и крапивным порошком вяленое мясо. Соль в серебряной дорожной солонке, перец, имбирь… нет, имбирь мы оставим здесь, а вот перец возьмем, перец очень даже может пригодиться: собак со следа сбивать. Вино… ого, и какое вино! Впрочем, чего еще ожидать…
– Поглядите, брат Серж, - окликнул герцог, - мне кажется, этот костюм как раз под ваш размер.
Серж представил, как будет пробираться по осеннему лесу в изукрашенном золотым шитьем охотничьем костюме цвета молодой листвы. Оглядел королевского кузена - тот, конечно, весьма импозантно выглядит в камзоле глубокого синего цвета, но… Махнул рукой: безнадежно. Спасибо, что теплое и кроя удобного, а цвет переживем. Тем более что ходить бесшумно Филипп все равно умеет разве что по паркету.
Сборы продлились куда дольше, чем могли позволить себе беглецы, поэтому от кладовой шли быстро. Филипп порывался бежать, но Серж осадил: выдохнетесь раньше времени, ваше высочество, нехорошо. Два раза ход ветвился, но герцог выбирал поворот уверенно. Наконец остановился, указал Сержу на низкую, тесную дверь.
– Здесь. На той стороне овраг, дверь скрывают кусты. Колючие, - уточнил, скривившись. - Прошу вас, брат Серж, дальше идите первым. Я всецело полагаюсь на вас.
– Хорошо, ваше высочество. - Серж распахнул дверь и, прикрыв лицо рукавом, ломанулся сквозь густой малинник. Наследный герцог придерживался за его плечо и временами ойкал.
О поводках и намордниках
1. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина
Бог весть, что уж там понял Альнари о миссии императорского посланца; свои выводы диартальский умник оставил при себе. Второй день в Верле - вернее, первый, если не считать замутненный усталостью вечер прибытия - Ферхади чувствовал себя до отвращения покинутым. Альнари дал гостю время отдохнуть и осмотреться - а заодно убедиться, что Гиран выполняет приказ: опекает ич-тойвинца плотно, но ненавязчиво. Длинный поводок - ходи где хочешь, смотри что хочешь, только лишнего себе не позволяй. Недвусмысленный намек на дальнейшую судьбу; можно подумать, Лев Ич-Тойвина нуждается в таких намеках!
Вечером благородный иль-Виранди устроил пир в честь императорского посланца: десять перемен блюд, полторы сотни гостей - и вторым по счету невесть как оказавшийся здесь Марианин рыцарь! - много пустых славословий и решительное молчание о важном. Ферхади дал себе слово, что срывов, подобных вчерашнему, не повторится, и сдержал его честно. Видел: Альнари приглядывается к нему, словно ждет чего-то. Усмехался: не дождешься! Сегодня будем жить и получать удовольствие, а всякие там намеки, предчувствия, неподобающие мысли и прочее умничанье оставим на завтра.
От одного Лев Ич-Тойвина не удержался. Когда витиеватые речи сменились непринужденными разговорами, указал глазами на сьера Барти и спросил у Альнари:
– Этот-то откуда у тебя взялся?
– Из Таргалы, а что, не видно? - серьезно ответил молодой господарь.
– Видно, - хмыкнул Ферхади. - Ладно, я мог бы и сам догадаться. С каторги, что ли, вместе вырвались?
Диарталец остался невозмутим; только крыса на щеке дернулась.
– Ферхади, он мой гость, а я не обсуждаю гостей за глаза. Если тебя что-то интересует, спроси у него сам.
– Меня? - Ферхади ухмыльнулся. - Это его кое-что наверняка интересует. Хочешь, поспорим - он сам найдет повод ко мне подойти?
Альнари взглянул на ич-тойвинца остро и пристально:
– Ты что-то против него имеешь?
Да так, - Ферхади схватился за кубок, впервые за долгий день ощутив себя на самом деле беспомощным. - Самую малость. Не настолько, чтобы тебе пришлось напоминать о приличиях.
– Это становится интересным. - Альнари призывно махнул рукой. - Барти!
Таргальский рыцарь со времен Ич-Тойвина осунулся, но выглядел куда более живым.
– Познакомься, сьер Барти, - предложил Альнари. - Благородный Ферхад иль-Джамидер мой старинный приятель. Право, со стороны императора было весьма любезно прислать именно его. Ферхади, сьер Бартоломью - рыцарь короля Таргалы.
– Наслышан о Льве Ич-Тойвина, - рыцарь вежливо склонил голову. В голосе его ощущалась некоторая напряженность; ну давай же, думал Ферхади, покажи мне, каков ты есть. Того, что я видел до сих пор, слишком мало, чтобы понять любовь Марианы.
– Я не удивлен, что вы не запомнили нашу встречу, прекрасный сьер, - Ферхади поклонился в ответ и взял кубок. - Но все же предлагаю выпить за ваше чудесное спасение - как ни странно, у меня есть причины если не радоваться ему, то хотя бы приветствовать.
– Такой тост и я поддержу, - заметил Альнари. - Спасение и впрямь было чудесным. Так, значит, вы знакомы?
Барти, выпив, пожал плечами и чуть виновато улыбнулся: мол, не имею чести.
– Я стою у трона, - объяснил Ферхади. Поймут.
Поняли. Барти откровенно передернулся, Альнари чуть заметно поморщился. Конечно, ему тоже есть что вспомнить…
– Ваши признания, сьер Бартоломью, выглядели не слишком красиво, но владыке понравились. - Жалеть рыцаря Лев Ич-Тойвина не стал. - Впрочем, я понимаю ваши резоны. Выбор был… не слишком приятен, так скажем?
– Какой бы ни был, я от него не отрекаюсь, - отрезал рыцарь.
– Понимаю, прекрасный сьер. - Ферхади задумчиво вертел в руках кубок. - Я не должен был говорить о столь тяжких для вас минутах, но… давайте выпьем еще, сьер Барти, и я задам вам тот вопрос, ради которого позволил себе быть неучтивым.
Барти смерил ич-тойвинца тяжелым взглядом:
– Задавайте уж сразу.
– Ладно. Кто подтолкнул вас к такому выбору, прекрасный сьер?
– Ваш вопрос, - холодно ответил рыцарь, - затрагивает безопасность человека, который сейчас в Ич-Тойвине. Я не стану вам отвечать.
– Ну конечно, - пробормотал Ферхади, - он и тут сыграл благородного спасителя. Я мог бы не сомневаться.
– Альни, - выцедил таргалец, - прости, но сейчас я сорву тебе переговоры. Давайте выйдем, благородный иль-Джамидер.
Ферхади успел ответить раньше диартальца:
– Хочешь бить мне морду, рыцарь, бей прямо здесь. Это в рамках, за оскорбление посла не зачтется - я ведь тоже кулаками махать умею; а вот дуэль мы с тобой оба не можем себе позволить. Только сначала я сам отвечу на свой вопрос, ладно? Тебя брат провозвестник обработал, верно я думаю?
Привставший было рыцарь опустился на табурет.
– Угадал, вижу, - кивнул Ферхади. - Светом Господним клянусь, прекрасный сьер, на твоем месте я бы его не защищал.
– Постой, - Альни переводил удивленный взгляд с таргальца на ич-тойвинца. - Барти, ты влип на каторгу из-за брата провозвестника?
Ты поверил этому шакалу?!
– Умник, - буркнул Ферхади. - Других по себе не меряй. Я вон тоже ему всю жизнь верил.
Альнари только головой покачал. И предложил выпить за доверие к достойным.
А потом ушел - хозяин дома должен уделять внимание всем.
– Послушай, благородный иль-Джамидер. - Рыцарь помялся, но все же задал свой вопрос. - Со мной в Ич-Тойвине девушка была, паломница… Мариана. Ты встречал ее, я знаю.
Похищение он помнить не должен, подумал Ферхади; подвал и брат провозвестник не в счет, незнакомый с его домом пленник никак не свяжет их с начальником императорской стражи. Значит, Мариана ему рассказала. Ну что ж, позволим себе миленькую невинную месть. Ферхади кивнул:
– Встречал, помню.
– Что с ней, не знаешь?
– Таргальская роза, - мечтательно улыбнулся Лев Ич-Тойвина. - Знаю, как же. У меня она.
Барти изменился в лице. Схватится за оружие или в морду даст? Ферхади ждал, улыбаясь с откровенной насмешкой.
Рыцарь с собою совладал. Встал, учтиво поклонился:
– Благодарю. Теперь я спокоен.
А он начинает мне нравиться, подумал Ферхади.
– В гостях у меня, - швырнул в закаменевшее лицо. - Ждет тебя, ишака безмозглого. Видел бы ты, что с ней было, когда по Ич-Тойвину твои признания дурацкие оглашали!
– Но… мне сказали, она…
– Знаю я, кто тебе сказал, - презрительно бросил Ферхади. - Мне он тоже много чего наговорил, да и Мариане твоей не меньше. Не ты один, рыцарь, дураком оказался, я не лучше. Кстати, возьми, - выложил на стол гномье зерно, - твое.
Барти сел, спросил ошарашенно:
– У тебя-то откуда?…
– А ты хотел бы, чтоб у брата провозвестника? Остальные ему и достались. - Просвещать рыцаря насчет похищения Ферхади не захотел. Пусть Мариана рассказывает. Если сочтет нужным. - Лучше скажи, чего это оно?…
Зерно, в руках у Ферхади остававшееся темным, у таргальца забилось живым алым светом.
– Да ничего, не бойся. - Барти спрятал «последний довод» в карман. - Хозяина чует. Наговорено оно на меня. Спасибо, что вернул.
Когда гости разошлись, Альнари увидал поразительную картину. Изрядно захмелевший Барти втолковывал Льву Ич-Тойвина что-то заумное о подземельных чарах, об отличиях таргальских и диартальских гномов и о каких-то давних делах, в которых одно такое вот зернышко решало исход боя. Ферхади подбрасывал вопросы и явно мотал на ус. И вопросы его показывали знакомство с предметом беседы куда большее, чем стоило бы ожидать от шалопая, у которого на уме лишь красотки да кони.
2. Анже, бывший послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене, ныне же - дознатчик службы безопасности Таргалы
Анже вошел в кабинет без спроса и даже без стука. Остановился у стола, спросил угрюмо:
– Зачем вы так с ним?…
А мальчишка-то совсем расклеился, отметил граф Унгери. Белый весь, и губы трясутся, того гляди, разрыдается, как барышня.
– Он был предатель, и ты это знаешь.
– Он меня спас. И он… он не такой был, как отец Ипполит, он не из ненависти предавал. Он же все равно вредить уже не мог! Подержали бы в тюрьме до конца войны, а там…
– Анже, не учи меня работать.
Какое-то время Анже молчал. Закатит истерику, думал граф, или уйдет молча дуться? Бывший послушник нужен, причем нужен в рабочем состоянии, а не растекшийся сопливой лужицей. Конечно, можно было предвидеть такую реакцию. Но не в подвал же парня было сажать, в одиночку без права разговоров! А казнь… так было надо.
– Так было надо, Анже, - повторил Готье.
– Я понял вас, господин граф.
Оказалось, бывший послушник умеет взять себя в руки. Никаких истерик; голос ледяной, но предельно спокойный.
– Работать на вас я больше не буду. Хватит того, что наработал. - Анже бережно положил на стол вещи пресветлого. Ожег капитана тайной службы свирепым взглядом. И вышел, от души хлопнув дверью.
И решительностью тоже не обижен, кто бы мог подумать…
Граф выглянул следом. Ишь, чешет.
– Анже, вернись.
Парень и не оглянулся, только прибавил шагу. Тогда Готье приказал страже:
– Вернуть.
Надо отдать парню должное - мало того, что без боя не сдался, еще и дрался честно: его известная всем в доме саламандра попыталась заступиться за хозяина, но тут же вновь спряталась. Анже приволокли обратно в кабинет - с разбитым в кровь лицом и заломленными за спину руками; и он спросил, дерзко улыбнувшись, не дожидаясь, что скажет ему капитан тайной службы:
– Ну и что дальше? Под замок вы меня посадить можете, даже повесить можете, но работать-то насильно не заставите?
Граф Унгери молчал. Парень прав - такую работу, как он делал, насильно не получишь. Что ж, рано или поздно он все равно бы сорвался: слишком чистый для таких дел. Жаль, конечно…
– Я у тебя спрошу, Анже: что дальше? Вот выйдешь ты сейчас на улицу - и куда пойдешь? Чем жить будешь?
– А вы уверены, что я хочу жить? - тихо спросил Анже.
Только этого не хватало!
Граф, тяжко вздохнув, поднялся. Подошел, сказал:
– Отпустите. Сядь, Анже. Не буду я тебя силой держать, просто поговорить хочу. Можешь ты потерпеть меня еще полчаса?
Анже покосился на гостевое кресло - и сел на табурет для арестантов. Стиснул пальцами края сиденья. Саламандра выскочила парню на колени, беспокойно завертелась. Чары чует, подумал граф. Над этим табуретом хорошо в свое время поработали. Страх, отчаяние… дикое желание пойти на все, лишь бы это скорее закончилось - все равно как, только скорее… Готье поморщился:
– Пересядь. Ты не арестованный.
– Ваши полчаса уже идут, господин граф.
Псы бы драли упрямца! Не раскрывать же ему служебные тайны…
– Анже, ты нужен нам. Не только мне нужен. Королю, Таргале. Но я не буду тебя держать. Ты уже сделал столько для короны, сколько иной за всю жизнь не сделает.
Побелел: по больному задело.
– Хочешь уйти - твое право. Но не уходи так, Анже. Я тебя прошу - подумай и скажи, чем я могу помочь тебе. Ты заслужил благодарность, в самом деле заслужил!
Анже молчал. Как не слышал, зло подумал граф. Кровь из разбитого носа расплывается кляксами на штанах, саламандра обвилась воротником вокруг шеи, тычется в щеку… а он - как не здесь. Только по глазам и видно: все он слышал, все понял, только отвечать не хочет.
Граф прошелся по кабинету, вздохнул:
– Удержать я тебя не могу, убедить остаться - гоже. Ладно, пусть так. Будь здесь король, может, он бы… - Анже мотнул головой. Граф снова вздохнул. Достал из ящика стола набитый серебром кошелек. - Но давай все-таки расстанемся мирно. Возьми. Ты заслужил награду, Анже, куда больше заслужил, чем даю. И переоденься, не так же тебе идти… Одежду выберешь у управляющего. И, Анже… Я хотел бы, честно скажу, иметь возможность хоть иногда просить тебя о помощи. Сам знаешь, времена сейчас… Если успокоишься, если надумаешь… дай знать.
Анже встал. Посмотрел на капитана тайной службы неожиданно спокойно. Он все решил, понял граф. Спрашивать без толку, все равно не скажет, но он решил и не отступится. Псы дери упрямца…
– Мне ничего от вас не надо, - сказал Анже.
– Тогда, - торопливо предложил Готье, кивнув на перстень пресветлого, - возьми это. Тебе не нужно - отдашь… кому-нибудь.
Впервые за разговор в глазах Анже прорвалась боль. Но такая - у Готье аж холодом вдоль спины протянуло. Псы тебя дери, парень… очень надеюсь, что я не ошибся. Что эти штуки, про которые я так и не узнал, амулеты это, реликвии или просто любимые вещи, остановят тебя, а не подтолкнут…
Анже взял со стола перстень и древнюю щепку на траурном шнурке - взял так же осторожно, как положил. Молча взял… снова, псы его дери, не ответил. Спрятал в карман и тихо вышел.
3. Серж, дознатчик службы безопасности Таргалы
Уже на третий день пути Серж отчаянно жалел, что амулет неслышимости наследного герцога работает на десять шагов, а не на три. А также - о том, что его высочеству Филиппу нельзя нацепить намордник вроде тех, что надевают побрехучим псам, дабы соблюсти тишину. Когда идешь по лесу, нужно слушать лес - а не бесконечные сетования, вопросы и рассуждения! «Брат Серж, вон та полянка изумительно подходит для отдыха, вам не кажется?»; «Как вы думаете, брат Серж, когда нас хватились, отец Ипполит мог ведь подключить к поискам братию близлежащих монастырей?»; «Брат Серж, кажется, я порвал штаны!»… В темнице и то было спокойнее!
Нельзя не признать, что Филипп честно старался во всем слушать своего «спасителя». Но приказов соблюдать тишину хватало ненадолго: молчать герцог умел, похоже, лишь в том случае, когда говорил кто-то другой. К тому же звезда балов и сочинитель сонетов напрочь не умел ходить по лесу; тут одними порванными штанами не обойдется, мрачно думал Серж. Покупать коней в ближайшей к замку деревне они побоялись: слишком ясный след. А потом - стало поздно. Отец Ипполит организовал поиски так быстро и умело, будто всю жизнь ничем иным не занимался. И если бы Сержу не приходилось в прежней жизни заметать следы и выяснять, сильно ли погоня наступает на пятки, - как пить дать, попались бы тем же утром! Беглецы шли в Корварену. Решили: даже если король воюет, граф Унгери никуда из столицы не денется. К тому же вряд ли церковники будут ждать беглецов там, куда и сами бы их доставили со всем почетом. Конечно, пройти весь путь пешком казалось немыслимым; но осенние ярмарки были в разгаре, и Серж надеялся пристроиться к гномьему обозу. О том, что подземельные могут вовсе свернуть торговлю, он старался не думать.
– Брат Серж!…
Испуганный оклик вырвал из задумчивости; Серж оглянулся на герцога и с чувством выругался. Стоит, за личико держится, и кровь течет из-под пальцев! Да, дело к вечеру, но не настолько же стемнело, чтобы об корни спотыкаться и на сучки напарываться!
– Ваше высочество, - Серж отвел ладонь герцога от щеки, невольно присвистнул, - ну смотреть же надо, куда идете! Ну некрасиво же выйдет, если у всех шрамы как шрамы, в бою или на дуэли заработанные, а у вас…
Филипп опустил взгляд на измазанную в крови ладонь и тихо сполз в обморок.
Серж безнадежно махнул рукой, сгреб герцога в охапку и потащил к пройденной недавно полянке.
Сегодня идти дальше явно не получится, а здесь костер не разведешь.
Часа примерно через два, когда его высочество был благополучно приведен в чувство, утешен, накормлен, снабжен примочкой для царапины и уложен спать, Серж решился отойти к ручью; вечером, наполняя там котелок, он заметил заросли мяты. Кинуть в кипяток да оставить на ночь - к утру настоится. Мятным отваром в монастыре пользовали при дурных снах, навязчивых страхах и прочих недугах, отбирающих душевный покой. Может, и Филипп хоть немного уймется. Серж успел уже трижды проклясть свой дурной язык: его подопечный то и дело ощупывал щеку и жалобно вопрошал: брат Серж, неужели и правда останется шрам? Может быть, все-таки можно что-то сделать?
Ручей был недалеко, шагах в тридцати от приютившей их поляны, амулеты от хищников работали исправно, разбойников и браконьеров в этой части страны сроду не водилось, что же касается погони, вряд ли они рыщут по лесам ночью. Если чего и следовало опасаться, так разве пробуждения Филиппа. Но герцог так вымотался, что и утром-то вряд ли получится поднять быстро…
Но все же оставлять подопечного без присмотра Серж побаивался. Как мог быстрее нарвал пучок мяты - и заторопился обратно. Но когда до поляны оставалась всего-то пара шагов, тишину ночного леса разорвал истошный вопль.
Серж сам не понял, как вырвался к костру и когда успел выхватить нож. Филипп сидел, хватая ртом воздух и мелко трясясь. Врагов, волков или хотя бы змей, ящериц и пауков рядом с герцогом не наблюдалось. А вот случись что и впрямь серьезное, запоздало похолодел Серж, я 6 и не узнал; амулет-то работает, десять шагов - и кричи не кричи!
– Ваше высочество? - спросил Серж. Пучок мяты торчал в руках букетом, и бывший королевский рыцарь вдруг испытал острое искушение запихнуть весь этот букет герцогу в рот и заставить съесть прямо так, не дожидаясь отвара.
– Нет, - дернул плечом Филипп, - ничего. Простите, брат Серж. Дурной сон…
Вздохнув, Серж нашел в горке поклажи флягу с вином, протянул герцогу. Тот кивнул:
– Благодарю вас, брат Серж.
А руки-то у его высочества дрожат, отметил Серж. И зубы о горлышко стучат так, что сюда слышно. Запихнул мяту в котелок - хорошо, воды с вечера принес! - отгреб из костра углей…
– Ваше высочество, это был всего лишь сон.
– Да, но… - Филипп опустил фляжку, отер рот. - Скажите, брат Серж… разве вы не верите, что иные сны посылает нам Господь, желая предостеречь или наставить? А иные - Нечистый, в искушение?
– Может быть, - пожал плечами Серж. - Я, признаться, не считаю себя настолько просветленным, чтобы судить о подобном. Кто же, по вашему разумению, послал вам нынешний сон?
– Боюсь даже предполагать. Брат Серж, вы… я понимаю, что вы не должны безоглядно мне верить, но все же поверьте - я не хочу себе таргальской короны! Не хочу!!
Свет Господень, с чего он снова про корону?! Серж утвердил котелок в горячих углях, подсел к герцогу:
– Расскажите мне ваш дурной сон, ваше высочество, и давайте вместе решим, от Господа ли он.
Вспоминать, а тем более рассказывать свой кошмар Филиппу явно не хотелось. Но все же, временами прикладываясь к фляжке, крупно вздрагивая и нервно оглядываясь на тьму за спиной, герцог рассказал. Приснилось ему, что они с Сержем благополучно добрались до Корварены, граф Унгери милосердно упрятал герцога в надежную королевскую тюрьму, и все было замечательно, пока Луи, этот безответственный мальчишка Луи, не надумал обидеться!
– То есть как - обидеться? - не понял Серж. - На кого?
– Да на церковников же! - едва не плача, объяснил Филипп. - Надоели, говорит, раз так хотят другого короля, пусть им будет другой король, а я к Егорию жить поеду, там интересно! Нет, ну, брат Серж, ну на что это похоже?!
– На дурной сон, - успокаивающе заверил Серж. - Всего лишь на дурной сон.
– Вы только представьте, брат Серж, - Филиппа передернуло, - открывается дверь, и стоит там отец Ипполит, в этой их… торжественной, как она… ладно! неважно! И говорит: «Выходите, ваше величество, корона ждет!» Брат Серж, ну хоть вы-то должны понимать!…
– Понимаю, - вздохнул Серж. - Выпейте еще, ваше высочество, и ложитесь сдать. Если вы не хотите, чтобы ваш сон оказался пророческим, мы должны добраться до Корварены раньше отца Ипполита и обо всем рассказать графу Унгери. Он придумает, что делать.
Влить в него еще глоток вина, укутать одеялом… положить, как ребенка, на бочок… Ох, ваше высочество, ваше высочество, как же счастливы будете вы в тот день, когда у молодого короля родится наследник! Верю я вам, конечно же, верю…
– Брат Серж, - пробормотал, уже засыпая, - ну посудите сами, ну какой из меня король… ну не такой же я, в самом деле, дурень, чтоб всерьез полагать, что смогу править лучше кузена Луи… да меня ж там съедят, брат Се-ерж…
– Спите, ваше высочество, спите. - Серж подгреб к котелку побольше углей и тоже лег. Будем надеяться, что герцогу не приснится еще один кошмар…
4. Благородный Гирандж иль-Маруни, первый министр сиятельного императора
В свои далеко не молодые годы господин Гирандж иль-Маруни предпочитал ездить верхом, но этим вечером он изменил своей привычке и велел заложить карету. Устал. Устал так, что не осталось сил горделиво красоваться в седле, а хотелось откинуть голову на подушки, закрыть глаза и - нет, не выбросить из головы дурные вести, но поразмыслить над ними отстраненно, неторопливо и обстоятельно.
