Но не это было самым странным. Щит императора спокойно обедал и ночевал на диартальских постоялых дворах - и хоть бы раз, хоть бы кто зацепил его большим, чем косой взгляд! Очевидно ханджарская внешность и правильный ич-тойвинский выговор вызывали любопытство, неприязнь, равнодушие - но не страх. Диартальцы казались довольными жизнью и, очевидно, не ждали дурного - как будто они уже победили. И, на правах победителей, поплевывали одинаково свысока и на далекого императора, и на его посланца, у которого хватило наглости ехать по мятежной провинции без надлежащей свиты. Взять этого в толк Лев Ич-Тойвина решительно не мог.
      Три года назад Диартала встречала его страхом и ненавистью. Два месяца назад - озлоблением, лишь слегка прикрытым внешней почтительностью. Сейчас же посланец императора ехал по мятежной провинции так же спокойно, как по ич-тойвинским улицам.
      Потому ли, что тогда он был с войском, а теперь один? Или, может, прежняя Диартала видела в нем победителя, а эта - знает свою силу?
      Ферхади избегал разговоров о мятеже, но однажды все-таки рискнул спросить. Он заказал тогда мясо в виноградных листьях и лепешки с острым козьим сыром, и черное вино - запивать.
      – Да вы знаток, - довольно заметил толстяк-трактирщик. Выбрали именно то, что только в Диартале и умеют приготовить как следует.
      Позади остался душный пыльный день, на постоялом дворе ич-тойвинец оказался единственным гостем, а добродушная физиономия трактирщика располагала к разговорам. Ферхади похвалил вино, трактирщик посетовал: мол, последнее из старых запасов. Диартальские вина, согласился Ферхади, уже и в столице редкость. И долго еще будут редкостью, усмехнулся толстяк. Приезжайте лучше к нам - через годик-другой…
      Вот тогда Ферхади и спросил - как оно было, в Верле? Правда ли?…
      – Все правда, - покивал трактирщик. - Наш молодой господарь заключил союз с подземельными гномами, во как! А уж у них магия - людской не чета! Им не нужно выходить в открытый бой, ведь они могут просто под землю утянуть любое войско, а там уж… - Видно было: что «там уж», трактирщик не знает и знать не желает. Ясно, что ничего хорошего! - Да, - протянул толстяк, - знатно там вышло. Две тысячи императорских солдат, не шутка! Уж теперь император к нам не полезет, забоится! Не зря, небось, Маджида-мясника от Верлы отозвал.
      – Да ему-то чего бояться, - вырвалось у Ферхади. - Положили две тысячи, эка невидаль! Да он еще десять не моргнув положит, а после скажет, что солдаты были трусы, а командир дурак!
      Лев Ич-Тойвина осекся, спохватившись: что это с ним?! Даже не в том дело, что за такие речи - сразу на плаху. Ведь он всегда гордился своей верностью, он никогда и помыслить не мог о владыке - так!
      – Верно сказано, - кивнул трактирщик. - У вас там, никак, был кто? Уж простите, господин, бередить не хотел.
      Вместо ответа Ферхади отпил вина. Трактирщик решил, похоже, что столичный господин едет в Верлу разузнавать о погибшем родиче; сочувствие его Льва Ич-Тойвина изрядно озадачило.
      – Глупо, - сказал, допив. Подумал: да что со мной, почему так тянет говорить этому толстяку-диартальцу то, что себе самому сказать боялся?! - Верлу только потому до сих пор не пытаются взять, что иль-Маджид вышел из доверия, а больше никого под рукой нет. Двадцать пять тысяч уже воюет в Таргале, и столько же где-то посреди моря - на всех сразу не хватило кораблей, что за бред! А ведь там тоже есть гномы, да с таргальским королем в союзе. И ради чего? Я бы еще понял, если бы Таргала - да хоть бы и вы, диартальцы! - грозили войной нам. Тогда бы можно было сказать, что император вынужден бить первым. А так…
      Трактирщик покивал сочувственно, крикнул:
      – Иля, еще вина!
      Похожая на Лисиль служаночка поставила на стол две бутыли:
      – Пожалуйста, господин.
      – Выпьем, - предложил трактирщик. - Не дело это, если владыке плевать на собственных подданных. Выпьем за то, чтобы новый император лучше заботился о нас.
      – Новый император? - растерянно переспросил Ферхади.
      – Уж простите, господин, а только Законник даже Господа всеблагого из терпения выведет. Нечистый его уж заждался, верно вам говорю.
      – Не боишься? - спросил Лев Ич-Тойвина. - Сабля при мне, а за такие речи…
      – Са-абля, - протянул толстяк. - Да что мне ваша сабля, господин, я же глаза ваши вижу.
      – А вдруг?
      – А если «вдруг», так мои меня уж три года в Свете Господнем ждут. Жена, сын, две дочки… меня-то не добили, за мертвого приняли, а их…
      – Прости, - пробормотал Ферхад иль-Джамидер, Щит императора. Поднял кубок; вино качнулось в нем, темное, как кровь.
      Он выпил залпом.
      Белые стены Верлы встали перед императорским посланцем под вечер, сверкая в закатном солнце. Ворота мятежного города были мирно распахнуты, над ними вяло свисали два флага - один, похоже, диартальский, а что за другой - не понять.
      Караул у ворот бдил нешутейно. Мало ли, что открыты! Едва Ферхади въехал под тень надвратной башни, два арбалетчика взяли его на прицел, а третий - по всему, начальник караула - велел остановиться и доложить, кто таков.
      Лев Ич-Тойвина достал подписанную владыкой подорожную. Сказал небрежно:
      – Посол сиятельного императора к благородному иль-Виранди.
      На языке остался горькой привкус лжи: вовсе не «благородным иль-Виранди» называл мятежника Омерхад Законник.
      – Надо же, - с заметной усмешкой протянул диарталец. Изучил печать на подорожной, кивнул: верно, мол. Проезжай, господин посол, коль не боишься.
      До дворца его проводили, причем проводили кружным путем, лабиринтом узких ремесленных улочек. То ли вперед послали гонца с известием, то ли что-то было на прямой дороге такое, чего человек императора видеть не должен. А здесь играли дети, сидели в тени смоковниц кумушки, и в предвечерний зной, утративший полуденную силу и злость, вплетался сытный запах жареной баранины и горячих лепешек. Мирный, спокойный город. Как такое может быть? Ферхади не находил ответа.
      Площадь перед дворцом слишком хорошо была памятна Щиту императора. Ферхад иль-Джамидер невольно придержал коня и бросил взгляд на окно, из которого прилетела едва не убившая императора стрела. Кто стрелял, помнится, так и не выяснили…
      Рванул ветер, захлопали флаги над парадным крыльцом - и Лев Ич-Тойвина наконец-то разглядел, под какими знаменами живет нынче Верла. Всадник с перевитым виноградной лозой копьем, герб диартальских господарей, - и алая крыса.
      Что ж, нахальства диартальскому умнику всегда было не занимать. А что теперь к нахальству прибавилось презрение к знакам владычного неудовольствия- так это понятно. Ему терять нечего; пусть простолюдины верят, что напугали императора, - Альнари Омерхада знает и пощады наверняка не ждет. А добывать победу хорошо под любым знаменем, за которым идут.
      Благородный иль-Виранди принял императорского посланца без лишней пышности и даже без подобающих случаю церемоний. Не в зале - в кабинете. Кроме них двоих, там был лишь один человек, но Ферхади не настолько мнил о себе, чтобы счесть это за знак доверия. Начальник охраны прежнего диартальского наместника был не хуже, а то и получше императорского, и в его способности защитить господина Лев Ич-Тойвина не сомневался.
      – Ты знаешь Гирана, - сказал Альнари.
      – Мы встречались, - согласился Щит императора.
      Встречались они в Ич-Тойвине - в дни, когда Альнари вел беспечную жизнь вельможного наследника, а его отец, благородный Ранавар иль-Виранди, объявлялся при дворе три-четыре раза в год по праздникам. Встречались и позже - здесь, в Верле; скрестить клинки им тогда не удалось, хотя оба желали этого яростно; а иначе, пожалуй, кого-нибудь из них сейчас бы здесь не было.
      Гиран смерил ич-тойвинца неприязненным взглядом. Что ж, если у него не пропала охота позвенеть клинками, Лев Ич-Тойвина с удовольствием составит компанию! Когда будет иметь право на такое развлечение.
      – Рассказывай, - предложил Альнари. - С чем прислал тебя император на этот раз?
      Ферхади протянул скрепленный Омерхадовой печатью свиток. Диарталец вскрыл небрежно, пробежал глазами.
      – Здесь только подтверждение полномочий. «Наш посланник передаст на словах все, что мы имеем предложить, а также выслушает ответные предложения. Наш посланник примет решение самостоятельно, сообразуясь с благом государства и интересами как короны, так и Диарталы». Так что же имеет предложить наш сиятельный владыка?
      Если в последней фразе и скрывалась издевка, Ферхади ее не заметил. Но отвечать не спешил. И лишь когда молчать дальше стало неприлично, сказал:
      – Прежде чем перечислить все, что готов пообещать император, скажу пару слов от себя.
      Альнари поднял бровь:
      – Слушаю.
      – Все, на чем мы тут с тобой сойдемся, - медленно выговорил Лев Ич-Тойвина, - император подпишет не глядя. Но только потому подпишет, что все войско в Таргале и нет сил давить мятежи. Как только… понял, да?
      Диарталец кивнул.
      – И упаси тебя Господь заявиться ко двору!
      – А что, зовет? - весело спросил Альнари.
      – Зовет, - подтвердил Щит императора. - Раз уж иль-Маджид не сумел привезти тебя в цепях - вдруг приедешь сам?
      – Понял, - Альнар иль-Виранди снова кивнул, и губы его искривила презрительная усмешка. - Чего-то похожего я ждал.
      Ферхади смолчал; повисла неловкая пауза.
      – Ну что ж, - подытожил диарталец, - если Лев Ич-Тойвина закончил говорить, пусть говорит император. Его я тоже выслушаю внимательно.
      – Сиятельный готов согласиться на все условия в пределах разумного, - бесстрастно сообщил Ферхади. - С одной оговоркой: выполнены они будут после победы над Таргалой.
      Гиран коротко рассмеялся.
      – И все? - спросил Альнари.
      – Важное - все.
      – А что такое «в пределах разумного»?
      – Подозреваю, - хмыкнул императорский посланец, - за рамками будет, если ты попросишь себе трон империи или луну с неба.
      Альнари усмехнулся:
      – Понял. Без трона точно обойдусь, без луны, пожалуй, тоже. - Встал. - Что ж, ты сказал, я услышал. Победа в Таргале вряд ли будет уже завтра, так что я отвечу тебе позже.
      – Если будет, - буркнул Гиран.
      Ферхади поднялся, бросив на начальника охраны косой взгляд.
      – Гиран, - сказал Альнари, - я полагаю, нашему гостю скучно будет безвылазно сидеть во дворце. Если благородный иль-Джамидер изъявит желание прогуляться по Верле, твое дело - оградить его от возможных недоразумений.
      Вызвал слугу:
      – Покажи гостю его покои. Ферхади, я жду тебя ужинать, как только ты будешь готов.
      Комнаты гостю понравились: хоть и обставлены в диартальском, отнюдь не роскошном стиле, однако светлые и просторные окна выходят на площадь, а не в закуток какой, снятая с Диркенэ поклажа ждет хозяина у дверей, а в спальне суетится хорошенькая пухленькая служанка.
      – Господин, ванна здесь, - открыла дверь, оттуда поплыл расслабляющий запах трав и дорогого мыла. - Если господин пожелает, я помогу…
      Лев Ич-Тойвина коротко улыбнулся. Вот бы знать, девочка от сердца предлагает или…
      Огромная мраморная ванна, полная горячей воды, перебила всякие мысли. Только теперь он почувствовал, как устал, пропотел и пропылился, добираясь сюда. Небось, на бродягу похож, а не на столичного вельможу. А Альнари, зараза, хоть бы нос поворотил! Проявил, понимаешь, уважение, принял императорского посланца тотчас, не медля. Девочка скользнула следом за гостем, разложила на широкой лавке полотенца.
      – Как зовут тебя? - Ферхади торопливо раздевался и на служанку не смотрел, но ее взгляд ой как чувствовал.
      – Юли, господин.
      – Спасибо, Юли. Будь добра, отдай выстирать.
      – Конечно, господин. - Юли собрала скинутую гостем одежду в охапку. - Господин, я… я вернусь потом, можно?
      Ферхади пожал плечами и полез в ванну. Откинул голову на подголовник, закрыл глаза. Ставшее привычным напряжение отпускало неохотно. Вспомнился вдруг толстый трактирщик, напоивший его вусмерть… впрочем нет, они напились оба, без различия сословий, и Лев Ич-Тойвина все втолковывал безродному диартальцу, как должно понимать верность, а тот сочувственно кивал и вспоминал погибших в прошлый мятеж дочек - страшная им выпала смерть, но тем, кто выжил, пришлось, пожалуй, хуже. Солдат, что добил их, заслужил прощение, ведь Господь заповедал нам быть милосердными… выпьем еще, господин? Выпьем, соглашался вельможный ич-тойвинец и наливал сам - у трактирщика дрожали руки.
      По лицу скользнул холодный воздух. Ферхади открыл глаза: Юли.
      – Не думайте дурного, господин. - Служаночка взбивала в ковше мыло. - Я просто помогу вам вымыться. Я же вижу, господин устал.
      – Ладно, - вздохнул Ферхади. Подумал: а ведь если бы не она, так бы, наверное, и заснул здесь.
      На ужин его проводил все тот же слуга. Благородный Альнар иль-Виранди ждал гостя в одиночестве; Щит императора невольно отметил, что в этот раз мятежник не опасается подвоха. Или сознательно рискует, ставя разговор наедине выше личной безопасности? Нет, это вряд ли: уж от Гирана ему точно скрывать нечего. Ужин на двоих в малой трапезной, без охраны явной и даже тайной: три года назад Ферхади неплохо изучил дворец диартальских наместников и прекрасно знал, что - эта комната не проглядывается и не прослушивается. Невесть почему, столь полное доверие кольнуло Льна Ич-Тойвина больше, чем задел бы надзор Гирана или даже арбалетчики вдоль стен.
      Диарталец поднялся навстречу, спросил:
      – Ты доволен комнатами? Если что надо, скажи.
      Ферхади вежливо кивнул:
      – Благодарю.
      – Тогда садись, - слегка улыбнувшись, Альнари кивнул на стол.
      Пока что там стояло лишь вино - по-военному четкий строй пузатых бутылей - да два стеклянных кубка.
      – Сколько помню, раньше ты предпочитал черное, - Альнари разлил сам, как подобает радушному хозяину. Подождал, пока гость выберет кубок, поднял свой: - Благородный Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина, Щит императора, а теперь и Голос его! Нас свела война, но все же я рад встрече. Твое здоровье!
      – Взаимно, - хмыкнул Ферхади. Вино в доме иль-Виранди всегда подавали отменное, и он с удовольствием заметил, что хотя бы это осталось неизменным.
      Альнари снова разлил; тем временем вереница слуг загрузила стол: баранина по-ханджарски (в густо наперченном тесте) и по-диартальски (в виноградных листьях); фасоль в остром соусе, слоеные мясные пирожки, истекающие горячим жиром… не так изысканно, как при дворе, но сытно и вкусно.
      Голодный желудок предательски хрюкнул, и Ферхади потянулся к мясу.
      Некоторое время за столом царило молчание: хозяин дал гостю время утолить первый, самый острый голод. Впрочем, Лев Ич-Тойвина не собирался строить из себя оголодавшего и прекрасно помнил об ответном тосте. Вот только на ум лезло все больше такое, чего лучше бы не говорить, - какой-никакой, а он посол и должен помнить о благопристойности. Пожелать человеку, за столом которого сидишь, хоть на этот раз избежать каторги… Ферхади невольно фыркнул, едва не подавившись. Наткнулся на вопросительный взгляд, поднял кубок.
      – Благородный Альнар иль-Виранди, - приторно-терпкое вино темной кровью плеснуло в стенку бокала, - я желаю тебе удачи.
      Вот так. Коротко и без лишних намеков. А самое смешное, что это истинная правда: Ферхад иль-Джамидер, верный лев императора, и впрямь не против, чтобы мятежнику улыбнулась удача. Совсем не против. Да что со мной такое творится, зло подумал Лев Ич-Тойвина, когда это я жалел врагов короны! Но следом за этой мыслью явилась другая: а с чего ты взял, дружище Ферхади, что перед тобой враг короны? Его цель - сильная и богатая Диартала, ничего больше. А сильны провинции - сильна и корона. И кто же тогда враг?
      Ферхад иль-Джамидер тряхнул головой, прогоняя неподобающий ответ, и подставил кубок:
      – Наливай еще, что ли. Хорошее у тебя вино.
      Диарталец усмехнулся:
      – Неужто в столице хуже пьешь?
      – А то не знаешь, - кивнул Ферхади. - Диартальское сейчас редкость. А уж такое…
      – Что ж, тогда за грядущий урожай, - предложил Альнари.
      Вот ведь умник, ни слова в простоте не скажет - все с двойным дном и тройным смыслом! Или это неопытному послу чудятся намеки там, где их нет и быть не может? Альнари не назвал сорт вина, и у Ферхади язык не повернулся. «Кровь Диарталы» - самое знаменитое, самое лучшее, король среди прочих вин. Но после всего, что было, слишком отдает настоящей кровью. Да псы с ним, пусть будет за урожай, каким бы он ни был!
      Насытившийся Ферхади лениво жевал пирожок. Усталость брала свое, и вот так сидеть, попивать диартальское и никуда не спешить, даже в постель, - казалось почти счастьем.
      – Ферхади, послушай, - поймав взгляд гостя, Альнари чуть смущенно улыбнулся, - ты хоть бы рассказал, что там, в Ич-Тойвине.
      – Ничего интересного, - Щит императора пожал плечами. - Все как обычно.
      Вновь зашли слуги, убрали опустевшие блюда, оставили фрукты и сладкие пирожки.
      – Я почти четыре года там не был, - укоризненно заметил диарталец.
      И ничего не потерял, чуть не ляпнул Ферхади.
      – Послушай, я ведь не особо интересовался, с кем там ты дружил, кого любил. Спроси лучше прямо. Если знаю - отвечу, а имена дальше меня не уйдут, клянусь.
      – Да нет, - вздохнул Альнари, -про них я знаю. Просто вспомнить вдруг захотелось. Вот сидишь ты тут, как привет из той жизни, будто и не было ничего.
      Вместо ответа Ферхади потянулся к бутылке.
      – Ферхади, - тихо спросил диарталец, - да что с тобой? Я тебя совсем другим помнил.
      – Ты тоже раньше веселей был, - вяло буркнул Ферхади. - Ну что рассказывать, Альнари? Ич-Тойвин, представь себе, стоит на том же месте - а куда б ему деться? Император тот же - это ты и сам знаешь. Министры те же, святоши те же… да пропади все оно пропадом, давай лучше выпьем!
      – Ну давай, - диарталец разлил, протянул гостю кубок. - Твой тост.
      Чтоб ни министры, ни святоши не мешали жить, чуть не прыгнуло на язык. Вот ведь пакость, подумал Ферхади. вляпался в дипломатию! Теперь ведь и тоста нормального не скажи, над каждым словом думать надо.
      И, кстати, над каждым словом умника Альнари - тоже.
      Лучше бы сразу убили!
      Покатать кубок меж ладоней, поглядеть на свет - все ж таки время. Ну и какой тебе сказать тост?
      – За процветание Диарталы, Альнари. И за то, чтоб нам с тобой пользоваться плодами этого процветания. - Приподнял кубок, словно намекая, какими именно плодами предпочтет пользоваться. Да что ж, так оно и есть! Вино и кони - лучшее, что дает эта земля.
      – Что возвращает нас к основному вопросу, - пробормотал Альнари. - Послушай, Ферхади! А вот ты на моем месте чего бы попросил у императора?
      – А ничего, - пожал плечами иль-Джамидер. - Толку-то? Но ты думай, может, чего придумаешь. Ты ж в таких делах…
      Замолчал неопределенно: дальше сам поймет. И, чем Нечистый не шутит, вдруг да и правда придумает, как выпутаться. Хотя… думай не думай. а Омерхад приговоры не меняет. Проверено. Ты смертник, Альнари. Дважды смертник. Но тебе повезло: ты сумел договориться с гномами. Ты, пожалуй, спасешься. И развалишь империю, как совершенно правильно предрек мой уважаемый тесть. И я бы должен… да, псы меня дери, должен! Должен я тебя убить, и уверен я, что меня владыка за этим и послал! И я бы это сделал, если бы верил хоть на медяк, что твоя смерть спасет империю.
      Но я не верю. Ты прав был тогда: если бы не ты, Диартала все равно бы поднялась, а вот крови пролилось бы больше. А был бы наместник не так жаден - сдали б вас всех первому же патрулю. От хорошей жизни мятежей не поднимают и не поддерживают.
      – Тебя попросить, что ли, - хмыкнул диарталец.
      – Что? - вскинулся Ферхади. - О чем?
      – Да не «о чем», а тебя. Попросить у императора. С тобой, видишь ли, приятно пить, - Альнари отбросил пустую бутыль и разлил из новой, - а Законнику ты все равно не нужен, иначе он тебя сюда не послал бы - с таким-то поручением.
      Умник, раздери его псы. Как, Нечистый бы его побрал, КАК он умудряется все понимать, ничего точно не зная?!
      – Я пью за тебя, Лев Ич-Тойвина. За верность таких, как ты, - на ней стоит мир, Ферхади, я в этом уверен.
      Почему Ферхади не выпил спокойно, он сам потом не мог понять. Но что было, то было. Словно черная душная волна накатила, перехватив дыхание, - и Лев Ич-Тойвина хрястнул бокал об пол, только осколки полетели.
      Накатило - и отхлынуло. Напоровшись на острый взгляд диартальца, Ферхади мгновенно взял себя в руки. Сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал виновато, растерянно, как угодно еще, но не с тем бешенством, что помутило его разум:
      – Прости, Альнари. Кажется, я совершенно неподобающе захмелел. Все ваше диартальское вино. - Улыбнись, ну же! Диартальское вино, оно известно своим коварством, да и с дороги. - Да и устал я, признаться. Вели принести еще кубок, что ли, выпьем, да пойду я спать, если ты не против.
 

4. Благородный Альнар иль-Виранди, личный враг императора Омерхада Законника

 
      Ночь, пожалуй, уже повернула к рассвету, а молодой господарь все не спал. Крутил в голове оба разговора с иль-Джамидером, вспоминал его слова - и лицо, и руки, и короткие, но все же заметные паузы почти перед каждой фразой, даже самой невинной. Неопытный посол, что боится сказать лишнего? Да, конечно - если бы не слишком много этого лишнего с ходу, безоглядно, вразрез с любыми правилами и со здравым смыслом тоже! Ловушка, придуманный императором ловкий ход? Возможно, очень возможно - если бы не разбитый бокал. Как бы ты ни держался весь вечер, думал Альнари, какую бы маску ни выдавал за свое лицо, в тот миг ты открылся. Я все-таки поймал искренний порыв, один-единственный, тут же задавленный, но - поймал. И, видит Господь, изумлен даже больше, чем твоим предупреждением. Что ж тебя так корежит-то, ручной лев императора, верный из верных? Почему - именно в тот миг, на те слова?
      Остановимся на том, что вояке Ферхаду не слишком по душе дипломатические поручения. Лев Ич-Тойвина хорош на коне с саблей, но не в словесных баталиях, и сам он прекрасно это понимает. А тут, как назло, еще и количество необходимой для любого посольства лжи несоразмерно велико.
      Неужели Законнику больше некого послать было? Это ж нарочно не подгадаешь, среди всего двора, среди всех вельможных подхалимов, трущихся у кормушки владычных милостей, ткнуть пальцем именно в того, кто соврать неспособен даже ради спасения собственной жизни!
      Альнари вскочил, подошел к распахнутому окну. В последней мысли явно что-то было.
      Давай еще раз. С самого начала и медленно, не упуская мелочей.
      К Омерхаду приходят известия о мятеже. Известия наверняка смутные и противоречивые - и сильно приукрашенные по части нашей силы, подземельных чар и прочей оправдательной шелухи. Обычное дело, но…
      Но, видно, и сбежавший наместник, и проспавший нападение Маджид очень уж старались оправдаться. И наплели столько, что Омерхад почуял: что-то и впрямь неладно. Так неладно, что даже на доклады соглядатаев из Когорты Незаметных нельзя опереться без проверки. Он посылает в Диарталу воина - лучшего воина из стоящих у трона верных. Как иль-Джамидер тогда сказал - «разобраться, что за безобразие у вас здесь творится, и доложить владыке»? Что ж, он разобрался и доложил, а заодно и письмо передал. И уж ему-то Законник должен был поверить. Но послание от презренных мятежников, скорей всего, на клочки порвал и гонцу в лицо швырнул - иначе переговоры начались бы куда раньше.
      Что дальше?
      Дальше войско Маджида отходит от Верлы к диартальским границам и о мятежниках словно забывают. Альнари мог объяснить это единственным образом: Омерхад не доверил усмирение провинции тому, кто так бездарно сдал Верлу. И наверняка только ненависти диартальцев Маджид обязан тем, что ему не приписали сговор с «крысами».
      Если иль-Джамидер в числе прочего рассказал о гномах - а причин молчать у него не было! - то самое разумное решение для Законника - подождать возвращения войск из Таргалы и швырнуть на подавление мятежа тех, кто уже сталкивался с гномьими чарами. Этим, очевидно, и объясняется передышка. И, кстати, оговорка «после победы в Таргале»…
      Ладно, все это понятно, но при чем тут Ферхади, тьма бы его задрала?!
      Край неба утратил глубокую бархатную черноту - еще не рассвет, но уже и не ночь. Альнари вздохнул и начал одеваться - ловить последние часы сна было глупо и, главное, бесполезно: каторга накрепко вбила привычку просыпаться до света.
      Спустился в конюшню, оседлал мышастого Дэзерталэ: верхом думается лучше. Бросил подскочившему впопыхах заспанному конюху:
      – Досыпай уж.
      Итак, вопроса три. Почему именно иль-Джамидер? Почему сейчас? Не месяцем раньше, не двумя позже? И почему, тьма его дери, он один?! Без свиты, без охраны… да, он всегда любил выпятить свою безудержную храбрость, но у любого удальства должен же быть предел! В конце концов, в прошлую их встречу Льва Ич-Тойвина сопровождало две сотни, и непохоже, чтобы он был недоволен!
      Дэзерталэ неторопливо цокал копытами. Привычный маршрут: арсенал - хлебные склады - Полуденные ворота - Закатные ворота - новые казармы - Полуночные ворота - водосборники - -Восходные ворота - дворец. То Гиран, то сам Аль-ни каждый день в разное время проверяют: караулы не должны расслабляться, пусть знают, что в любой миг может нагрянуть если не враг, так строгое начальство.
      Положим, думал Альни, на второй вопрос я ответ знаю. Месяцем раньше мы сидели тихо и поверить не могли, что с Верлы осада снята. А сейчас открытое недовольство Омерхадовым правлением поползло наконец-то вширь - не без нашей помощи - и до Законника дошло, что Альнар иль-Виранди к титулу личного врага императора отнесся вполне серьезно.
      Но Ферхади?! Прямой, бесхитростный, совершенно непригодный для переговоров - и к тому же почти открыто сочувствующий клейменой крысе?! Хорош посол…
      Стоп!
      Во внезапном озарении Альнари невольно рванул поводья; мышастый сбился, заплясал на месте. Молодой господарь помянул тьму и Нечистого. Успокоил коня - и заставил себя сказать вслух ту мысль, что свела воедино все его вопросы и все несуразности странного посольства.
      – Его прислали меня убить.
      Звучало дико. Ферхад иль-Джамидер, Лев Ич-Тойвина - и убийство под прикрытием переговоров, грязное по любым меркам?!
      А почему нет, возразил вере в лучшее Альнар иль-Виранди. Вот оно, объяснение всему. Прозрачно до полной ясности высказанное «не верь Омерхадовым предложениям, дурит он тебя» - а ты что ж, Альни, думал, что верный из верных и впрямь вот так, ни с того ни с сего, предаст? А один - потому что всегда о своих людях заботился, лучшего сотника поди поищи! Понимает, что за меня с него живьем шкуру спустят, да не сразу, а по ремешку. Свою жизнь, значит, на алтарь за любимого владыку, но за собой никого не потянешь, так, благородный иль-Джамидер?
      Но как же, чуть не застонал Альнари.
      Да так. Очень даже просто. Ручной лев, цепной пес, верный до безрассудности - кого прикажут рвать, того и порвет. А всем известные честность и прямота, да открыто высказанное сочувствие - лишь гарантия, что ему поверят, подпустят близко.
      Как вчера.
      А правда, почему тогда он не попробовал убить вчера, за ужином? Ведь могло получиться, ой как могло! И не такой же он дурак, чтобы надеяться на продолжение такого невероятного везения? Так почему?
      И что, тьма меня дери, что я упустил, что мешает поверить в такой простой и понятный ответ?
      Один-единственный проблеск тебя настоящего. Разбитый вдребезги бокал - после слов, что ты не нужен своему владыке, и тоста за верность. Хотя казалось бы, разве впервые Омерхад посылает тебя на смерть? Уж тебе, Щит императора, не привыкать…
      Альнари вернулся во дворец, так и не приняв решения. «Будет день - будет и хлеб», утешительная мудрость покорно бредущих по предначертанному судьбою пути, иногда подходит и тем, кто с судьбой спорит.
 

5. Серж, дознатчик службы безопасности Таргалы

 
      Скрежет засова прошелся ледяной крошкой по хребту. Серж боялся темниц. Слишком крепко запомнилось, как ломал его коронный дознаватель, добиваясь признания в чужой вине. И слишком жег стыд за то, что сломался тогда. А тут - словно время вспять, и снова…
      Темень - хоть глаз выколи. Стена - влажный холодный камень. Шесть мелких шажков до угла, а чего ты ждал, королевских апартаментов? Здесь и сядем, подальше от двери. Когда придут, будет хоть несколько мгновений собраться.
      Серж боялся темниц, но выказывать свой страх не собирался.
      Но как же глупо вышло! Что за бешеный пес его цапнул? Или известие об отлучении короля так шарахнуло, что последние мозги отшибло? Или очень уж зло взяло, когда Филиппу корону предложили, а он едва слюной не захлебнулся, падальщик двоедушный? А замковый капеллан еще и поддакнул: воля, мол, Господня. Тут-то и дернул Нечистый вылезти. Оно конечно, приятно было сообщить Филиппу - и всем присутствующим заодно, - что отлучение Светлейший Капитул утвердить должен, а до той поры оно силы имеет не больше, чем сплетни базарных кумушек. Но можно же было предугадать, что отец Ипполит на такое заявление коршуном вскинется! Вот и получай то, от чего бегал. Чего стоило смолчать? Пусть бы перся Филипп в столицу, пусть бы даже, воспользовавшись отсутствием короля, корону напялил. Пусть. Чем выше заберешься, тем больнее падать; стоит Луи двинуть на узурпатора гвардию, и…
      А теперь одно из двух: либо наследный герцог решит, что законная корона ему не светит, и засядет в Дзельке крепче прежнего, либо королевский аббат все-таки убедит его рискнуть. Но тогда Филипп будет осторожен и не станет короноваться, пока не уверится в полной безопасности. Серж уже убедился, что королевский кузен далеко не дурак. Пусть он трус, но убрать Луи чужими руками вполне способен.
      Да, Серж, подгадил ты своей несдержанностью изрядно. И ладно бы только себе самому. Службе графа Унгери не меньше: ведь он, если ты еще помнишь, велел открыто ни во что не вмешиваться, а только наблюдать. А чем отзовется твоя выходка для короля, ты уже не узнаешь. Потому что даже тебе, дураку, яснее ясного, чем закончится она для тебя.