Сам император не пожелал оставить у подножия священной горы ни единого из признаков своего достоинства; сопровождавшие владыку первый министр, военный министр и свеженазначенный Меч императора в Таргале не сочли возможным казаться набожнее помазанника Господнего. А уж Амиджад с десятком стражи и вовсе: у охранителей свои заботы, им не до молитв и покаяний. Поэтому и в смирении благородный Ферхад иль-Джамидер выглядел вызывающе. И осознание этого вызывало у Льва Ич-Тойвина злую улыбку, которую, к его счастью, никто сейчас не мог видеть.
      Еще час назад Ферхади совсем не был уверен, что спустится вниз живым. Накануне он долго беседовал с отцом Гилы. Бывший судья, хоть и отошел от дел, не растерял ни здравомыслия, ни хитрости; он и посоветовал зятю именно так, без явного унижения, однако наглядно, показать сиятельному владыке раскаяние и смирение. Первый же взгляд императора убедил Ферхади - тесть оказался прав. Повинную голову сабля не рубит; впрочем, о полном прощении тоже говорить рано. Обострившееся за последние дни чутье Льва Ич-Тойвина подсказывало: наверху, у гробницы предка, что-то случится. Щит императора готовился к схватке с владетельной рукой.
      Тропа свернула и пошла резко вверх. Ферхади замедлил шаг: не стоит намекать сиятельному на его слабость. Мысли свернули вслед за тропой: впереди, на плоской, как саблей отхваченной, вершине возвышался купол гробницы, и полная луна сияла на нем венцом небесным. Здесь предписывалось отринуть суетное и сосредоточиться на главном; но разве не главное занимало все мысли Льва Ич-Тойвина вот уж десять дней? Об удаче в войне пусть молит владыка; он же попросит у предка иной милости. Ты построил этот город, чтобы твой народ жил здесь счастливо, думал Ферхади, глядя на увенчанный луной купол. Прости, благородный Джамидер, что нет мне нынче дела до войны и славы. Об одном тебя молю: пусть не случится беды с теми, кто от меня зависит. Они не виноваты; пусть я один отвечу за свои ошибки: хоть полной мерой, хоть сверх того, но один. Пусть гнев сиятельного остановится на мне и не затронет моих близких. Тебе в Свете Господнем ведомы наши помыслы; я грешен и признаю это, я готов расплатиться за свои грехи.
      Гробница росла, близилась, свет луны сиял все ярче, все требовательней, и Ферхад иль-Джамидер открыл душу навстречу, позволил святому покровителю Ич-Тойвина читать в ней, не прикрываясь словами. Слова лживы; Лев Ич-Тойвина не станет лгать предку. Пред ликом Господа глупо распускать хвост; смотрите, каков я есть, и судите, я готов, я приму…
      Он не заметил, как тропа выбежала на вершину; остановился, лишь уткнувшись в изразцовый бок гробницы. Опустился на колени, прижался лбом к стене, за которой спал вечным сном его великий предок. Да будет воля твоя…
      Ферхади вышел из транса резким толчком; словно любящий родич, обняв и прижав к сердцу, замер на долгий миг и оттолкнул, сказав: «Иди!»
      Луна померкла; над Ич-Тойвином занимался рассвет. Щит императора поднялся на ноги; рядом, покряхтывая и опираясь рукой о стену, вставал с колен владыка. Остальные не смели подойти к гробнице, их место было на краю площадки, как у обычных паломников, не связанных со святым узами крови.
      – Ну что же, мой верный лев, - произнес император, - я поговорил с предком, теперь хочу поговорить с тобой. Доволен ли ты новой женой? Научил ли ее целоваться?
      Пробный укол, и упаси Господь отвести атаку или ответить выпадом! Только отступление, только покорность. Ты безоружен.
      – Милость владыки безгранична. Подаренного сиятельным времени хватило на многое.
      – Мне докладывали, ты гонял свою сотню. Воистину я рад, что красота молодой жены не заставила тебя позабыть о доблести.
      Улыбнись. Нет, усмехнись: эдак по-мужски, с законной гордостью за свое место у трона.
      – Жена должна сразу привыкнуть, что удел мужа - бой, а первая обязанность его - служба владыке.
      – И она отпустит тебя, мой верный лев, если я дам тебе опасное поручение вдали от Ич-Тойвина?
      Вопрос, граничащий с прямым оскорблением, но на владык не обижаются.
      – Она станет ждать меня, смиренно, как и подобает послушной жене. Если у сиятельного владыки найдется для меня достойное дело, это будет знаком его величайшей милости.
      – Найдется, - небрежно кинул сиятельный. - Для тебя и твоей сотни. Ступай, попрощайся с теми, кто останется ждать тебя, подними своих удальцов. За час до полудня придешь в малый кабинет, там ты узнаешь, какая служба нужна мне от тебя, мой лев.
 

2. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина

 
      – Господин императорский посланец не верит мне?
      – Отчего ж не верю, - процедил Ферхади. - Я прямо-таки наслаждаюсь красотами вашего рассказа, уважаемый.
      Наместник Диарталы вытер о кресло потные ладони. Ферхад иль-Джамидер зевнул, прикрыв рот ладонью, подумал: не зря, ой не зря неслись как проклятые, жалея коней, но не себя. Сбежавший из Верлы наместник врет настолько нагло, что сразу ясно: дело нечисто. Встретился взглядом с Арханом, начальником гарнизона; тот гадливо поморщился. Офицер из выслужившихся воинов, Архан откровенно презирал слизняков, занимающих высокие места по праву рождения. Лев Ич-Тойвина, правом рождения отнюдь не обиженный, был с ним в этом вполне согласен.
      – Итак, уважаемый господин Джирхед иль-Танари, вы утверждаете, что горожане взбунтовались ни с того ни с сего. Не иначе, от слишком сытой жизни. Что казармы императорских панцирников спалила в единый миг неведомая магия. Что посланные в разведку воины не вернулись… что еще? Горы поплыли, демоны в небесах запели? Нечистого собственной персоной не видели случаем? Нет? Что ж так… - С каждым словом императорского посланца господин Джирхед иль-Танари бледнел все больше, и неудивительно: в глазах Льва Ич-Тойвина он, несомненно, видел уготованный трусам и дезертирам позорный конец. Ферхади вновь зевнул, подумал: не довольно ли разговоров? Бросил: - Все это и впрямь очень интересно. Можно понять, с чего вдруг наместник сиятельного владыки решил, что бегством принесет империи больше пользы, чем попыткой усмирить мятежников.
      – Если бы у нас была хоть малейшая надежда на победу, - проблеял Джирхед иль-Танари. - Меч императора покинул Верлу за два дня до прискорбных событий… странное совпадение… Погибнуть во славу императора - честь, но важней было донести до сиятельного владыки вести о мятеже.
      – Понимаю, - кивнул Ферхади. - Что ж, известие владыкой получено. Теперь его интересуют подробности. Что сейчас творится в Верле? В окрестных землях? Снеслись ли мятежники с другими городами провинции? Кто из владетельных особ Диарталы поддержал их - или может поддержать в дальнейшем? Кто, наконец, возглавляет мятеж?
      Господин Джирхед иль-Танари беззвучно хлопнул ртом.
      – Есть ли у вас ответ хоть на один из моих вопросов, уважаемый? - Лев Ич-Тойвина не смог сдержать презрения к стоящему перед ним лжецу и трусу, но тот, казалось, и не заметил оскорбительных интонаций. Только еще раз хлопнул ртом и судорожно сглотнул. - Нет? Жаль. Значит, придется мне поискать ответы самому, а вы, уважаемый, посидите пока под стражей. Полагаю, вам будет чем заняться в одиночестве. Да хоть напридумывать оправданий для сиятельного владыки - уж наверное, император захочет самолично расспросить своего наместника. Под арест, - бросил начальнику гарнизона. - Сотника его телохранителей - ко мне.
      Проводил бывшего наместника брезгливым взглядом. Прикрыл глаза.
      Сколько вопросов. Возможно, благородный Маджид иль-Маджид, Меч императора в Диартале, уже знает ответы; но искать его по трем десяткам диартальских гарнизонов, рискуя разминуться, времени нет. А вот взглянуть на Верлу стоит. Повезет - изнутри, нет - так хоть снаружи. Что-то да прояснится.
      Голос Архана отогнал подкравшуюся дрему:
      – Сотник Иртаджад прибыл по слову господина.
      Ферхади с трудом разлепил неподъемные веки. Поймал взгляд сотника. Мрачен, вряд ли ждет снисхождения, но и от страха не трясется. Этот - воин.
      – И не противно тебе, сотник, трусу служить? - вырвалось у Ферхади.
      Иртаджад ответил зло:
      – Выбирать не дали.
      И замолчал.
      – Что ты скажешь мне о Верле, сотник?
      Пожал плечами. Начал рассказывать. Сначала с трудом, осторожно подбирая слова; но постепенно разошелся, в сиплом голосе стали прорываться возмущенные нотки, даже руками замахал, будто не посланцу императора рассказывает, а землякам на базаре. Но Ферхади такого и хотел. Сейчас, несомненно, он слышал правду. Про горящие казармы - без чар, похоже, и впрямь не обошлось, но «единый миг», как и предполагал Щит императора, оказался очень сильным преувеличением. Уж если там и клинки позвенеть успели… Про запрет пердуна-наместника идти на помощь: толку, мол, соваться сотне, где две тысячи гибнут! Про бегство сквозь бурлящий город, про растерзанных патрульных, вздернутых за ноги на деревья, и про настежь распахнутые ворота: пропустили беглецов и закрылись, ясно, сил не было задержать, и залп следом ударил - хлипкий, но меткий. На то похоже, что Верлу захватили умением, а не числом; а уж горожане подтянулись после. Воля ваша, господин, заявил напоследок Иртаджад, а только задницей чую: толковый командир там работал, и бойцы у него подобрались толковые! И время с умом выбрали, и подготовились… даже наместникову шакалью натуру и то учли, тьма им в селезенку!
      – Наместника вашего я арестовал, - сообщил, дослушав, Ферхад иль-Джамидер. - Теперь вижу: за дело. До назначения императором нового наместника ваша сотня поступает под мое начало. Доведи до своих людей, сотник: завтра на рассвете выступаем.
      На мрачном лице Иртаджада мелькнула радость.
      – Еще одно, - остановил его Ферхади. - Не знаешь случаем, где может сейчас быть Меч императора?
      Сотник мотнул головой. Похоже, напор столичного посланца малость его ошеломил.
      – Нет? Жаль. Впрочем, наше дело не воевать, а разобраться, что происходит. Иди, сотник.
      Начальник гарнизона дождался, пока Иртаджад закроет за собой дверь, спросил негромко:
      – Доверяете? Сотня на сотню…
      – Император не любит трусов, - пожал плечами Ферхади. -Доверяю, да. Они захотят отслужить.
      Он оказался прав: сотня Иртаджада служила рьяно. Волками рыскали в дальнем охранении, приводили командиру попавшихся под руку пастухов и виноградарей. Лев Ич-Тойвина упорно расспрашивал всех, кто попадался на пути, хотя толку с расспросов было, что с жеребца молока. Посланцу императора одинаково почтительно отвечали и бедняки, и владетельные господа, в усадьбах которых останавливались на дневку или ночлег, и одинаково жалили исподтишка злобными взглядами. Всё, как три года назад, думал Ферхади. Даже хуже. Меньше детей, почти нет взрослых сильных мужчин. Нищета. Даже поместья благородных вельмож - словно серой пылью припорошены. Диартала так и не оправилась от мятежа, так что, Свет Господень, ЧТО снова заставляет ее бунтовать?! Мало им прошлого?
      Ближе к Верле земля опустела, и это могло значить лишь одно; диартальцы ушли в свою столицу. Ушли драться. Безумцы! Горожане и земледельцы - против войск императора? Даже если учесть неведомые чары, все равно безнадежно. Судя по рассказу Иртаджада, не чарами казармы взяли… не только чарами! Застали сонных, врасплох. Или надеются, что и на приступ спящие на них пойдут?
      Когда до Верлы оставалось с полдня последнего перехода, Ферхад иль-Джамидер подозвал Иртаджада. Сказал: давай считать, сотник. Сколько дней прошло от мятежа: семнадцатый нынче, так? Мятежники сидят в Верле и стягивают туда людей, - значит, ждут нападения. Когда Меч императора подведет войска под стены Верлы? Сколько ему нужно дней - собрать силы по гарнизонам, привести их сюда? Почему здесь до сих пор тихо? Почему даже хлипкого кольца вокруг нет?
      – Рисковать не хочет, видно, - почесал в затылке Иртаджад. - Императорская гвардия ушла, замена - тьма их знает, каковы. Всех соберет, тогда навалится.
      И верно, подумал Ферхади, навряд ли лучших из лучших пошлют держать усмиренную провинцию, когда война на носу. Вовремя же ударили мятежники!
      – Усиль дозоры, Иртаджад. Там, похоже, и впрямь умники сидят. Они должны сейчас укреплять стены, учить людей и глядеть в оба.
      Сотник пришпорил коня, умчался. Похоже, подумал Ферхади, Меч императора в Диартале - достойная пара бывшему наместнику. Семнадцатый день бунта, а мятежный город до сих пор не заблокирован. Уж на то, чтобы перекрыть дороги и не пускать к бунтовщикам подкрепления, и гарнизона Архана хватило бы.
      Иртаджад вернулся, пристроился стремя в стремя.
      – Можно спросить, господин?
      – Да?
      – Зачем нам под Верлу? Не штурмовать же, двумя сотнями конницы?
      – Ясно, нет, - усмехнулся Щит императора. - Но узнать, что там происходит, нужно. Посмотреть…
      – Было б на что смотреть, - пробурчал себе поднос Иртаджад.
      Вопреки ожиданиям, стены Верлы были уже укреплены - и как укреплены! Помня вполне заурядную оборону диартальской столицы трехгодичной давности, Ферхад иль-Джамидер менее всего ожидал увидеть зубцы над стеной, хищно вынесенные вперед башни - не взяв, к стене не подберешься! - в пуще того - наполненный водой широкий ров. Ферхади скосил глаза на Иртаджада: тот ругался хриплым шепотом, и ясно было без вопросов, что укрепления эти - не императорских ставленников заслуга. А говорил - смотреть не на что…
      Иль-Маджид приведет сюда восемь тысяч, подумал Ферхади. Даже меньше: вряд ли осмелится полностью снять гарнизоны с границ. Они полягут все. С такой обороной Верле не то что восемь - восемьдесят тысяч не страшны. Если там, за стенами, хватает людей… а их хватает, иначе кто б успел все это понастроить?
      Судя по оживлению на стене, их заметили. И ворота, разумеется, закрыть успели. Еще бы, хмыкнул Ферхади. Заслонился ладонью от бьющего сбоку солнца, прищурился. Кажется, или и впрямь меж зубцов стены проглядывают ложки катапульт? Странное орудие для обороны.
      – Иртаджад, найди мне добровольца отвезти им письмо.
      – Сам отвезу.
      Ферхади оторвался от попыток разглядеть людей на стене. Сказал тихо:
      – Не замаливай чужие грехи, сотник. За трусость господина иль-Танари отвечать будет только господин иль-Танари. Еще не хватало ради клочка бумаги сотню без головы оставить.
      Достал бумагу, перо, походную чернильницу. Небрежно начертал пару строк, подписался, оттиснул печать. Отдал сотнику, напомнил:
      – Добровольца. Под белым флагом. И пусть дождется ответа.
      Одинокого всадника под флагом переговоров мятежники к воротам пропустили. Лев Ич-Тойвина измерил взглядом длину своей тени, заметил:
      – Одно письмо, Иртаджад, и очень много ответов. Если главарь один, он примет решение быстро, много - будут спорить. Если они бдительны, то заметили нас давно и все их командиры сейчас там - указал глазами на башню над воротами. - Впрочем, главный все равно может сидеть во дворце… посмотрим.
      Доброволец вернулся быстро. Настолько быстро, что сомнений не оставалось: во дворец письмо не возили и над ответом не спорили.
      – Велено ответить на словах, - передал гонец. - Представитель Диарталы выйдет, если Лев Ич-Тойвина согласен говорить с ним один на один, на расстоянии выстрела от ворот. Велено передать, что посланец императора может не бояться: воины Диарталы не станут стрелять без повода. Но за жизнь того, кто будет с ним говорить, Лев Ич-Тойвина отвечает своей жизнью. Все.
      – Благодарю, - кивнул Ферхад иль-Джамидер. - Как зовут тебя, храбрец?
      – Джоли, господин.
      – Я запомню.
      Обернулся к Иртаджаду и своим полусотенным, приказал:
      – Отводите людей.
      – Рискуешь, господин! - вырвалось у сотника непочтительное.
      Посланец императора посмотрел на Иртаджада задумчиво, кивнул:
      – Рискую.
      Больше не сказал ничего.
      Не объяснять же, за что ставит голову на кон.
      Поручение императора, как понял его Ферхади, оказалось не столько выражением владычного недовольства, сколько возможностью оправдаться в глазах сиятельного. Выслужить прощение. Или, если не повезет, погибнуть героем, а не ослушником. Тоже милость.
      Мне нужен верный, храбрый и умеющий видеть, сказал ему владыка. Ты узнаешь, что произошло в Диартале и чего ждать. Если это всего лишь случайный бунт, с ним управятся быстро; в таком случае ты проследишь, чтобы головы зачинщиков украсили рыночную площадь Верлы. Если серьезный мятеж, твое дело - выяснить, кто за ним стоит.
      Разве Когорта Незаметных не справилась бы с этим лучше, спросил он. Может быть, ответил владыка. Но мне нужен там человек, который будет спрашивать и карать открыто, от моего имени.
      Что ж, это не случайный бунт, иначе Верла не была бы так хорошо готова к встрече любого врага. Покарать можно разве что наместника; впрочем, кому еще и отвечать за мятеж? Удерживать провинцию в руках - его дело. А кто в зачинщиках… попробуем выяснить и это.
      Верные императору воины отошли, Ферхад иль-Джамидер остался на дороге один. Послал Ветра вперед, остановился на расстоянии даже не выстрела: кучного залпа для неумех, дюжину дней назад впервые взявших в руки самострел. Тогда открылись ворота, и всадник на мышастом коне неторопливо двинулся ему навстречу.
      Ферхади прищурился, вглядываясь. Усмехнулся;
      – Альнари. Жив, значит. Признаться, не ожидал.
      Алая крыса на щеке диартальца дернулась.
      – Лев Ич-Тойвина все так же безрассуден. Чего ты хочешь, Ферхад иль-Джамидер? С какой радости под наши стрелы подставляешься?
      – Наш император желает знать, что за безобразие у вас здесь творится. Я здесь для того, чтобы разобраться и доложить владыке. Если у вас найдутся объяснения, я готов передать. На большее, извини, не уполномочен.
      – Объяснения… Ты помнишь Джирхеда иль-Танари?
      Лев Ич-Тойвина брезгливо поморщился:
      – Я с ним говорил. Полагаю, господин иль-Танари ответит за столь мудрое управление.
      Я бы, добавил про себя Ферхади, его голову насадил на пику, прежде чем гоняться за головами мятежников. Прямо вот здесь, под стенами Верлы, так замечательно готовыми к штурму. За мятежи прежде всего отвечает правитель.
      – Три года - большой срок, - осторожно сказал Альнари. - Можно поднять провинцию, можно набить мошну. Господину иль-Танари прекрасно удалось второе, а вот первое…
      А первым, подумал Ферхади, наместник и не озадачивался.
      – Смотри, - сказал вдруг Альнари. - За побег с каторги - смерть, за помощь беглецу - тоже… как думаешь, почему нам помогли? Да не накормили, не воды поднесли, - гарнизон императорский помогли перебить? Я так думаю, тут и без меня бы вспыхнуло. Разве что чуть позже… и крови пролилось бы изрядно. Ты ведь воин, ты понимаешь: в бой идут люди, командир лишь задает направление. Люди не думают о будущем, когда их ведет ненависть. Попади господин иль-Танари в руки тем, кого он три года выжимал досуха, владыка уже не смог бы спросить с него отчета. А так… мы всего лишь прогнали дурного управителя. Пусть император посадит на его место достойного, и Диартала снова будет покорна воле владыки.
      –И этим достойным ты считаешь себя, я верно понял?
      – Мне здесь верят, - просто ответил Альнари.
      Что ж, он прав… отдать управление Диарталой тому, кто знает ее людей, обычаи и нужды, кому верят и за кем идут. Так, пожалуй, можно прекратить мятеж. А что враг императора, клейменый беглый каторжник… жить ему, похоже, не надоело, а жизнь наместника - в руках владыки. Из бунтовщика может выйти очень даже верный слуга, если посулить ему прощение. Сиятельный, правда, не любит изменять приговоры, - но мир в провинции дороже. Войска нужны в Таргале.
      – Что ж, я все понял, - кивнул посланец императора. - Кроме одного. Какой магией вы подожгли казармы? Слышал бы ты, что нес про тот бой наместник…
      Альнари помялся, будто подбирая слова:
      – Ты прав, это важно. Императору нужно об этом знать. Хорошо, что ты спросил. Я хотел рассказать, но не знал, как подступиться, чтоб ты поверил. Казармы сожгла подземельная магия. Мы нашли способ договориться с гномами и можем обеспечить всей империи мир с Подземельем. Как в Таргале, понимаешь? Мир, торговлю, гномьи чары себе на службу, оружие из гномьей стали…
      – Свет Господень, - выдохнул Лев Ич-Тойвина. - Альнари… тьма тебя раздери, да за одно это…
      Смущенно осекся: не должен посланец владыки открыто проявлять чувства. Ох, не его дело политика…
      Альнари, кажется, промаха не заметил. Во всяком случае, вида не подал и заговорил о другом:
      – Я приготовил письмо императору. Боюсь, владыка может прогневаться. Но мы не оставляем надежды договориться. Поверь, меньше всего я хочу повторения того, что видела Верла три года назад.
      Еще бы, подумал Ферхади. Принял у диартальца пакет. Поднял брови: у Альнари хватило наглости запечатать послание родовой печатью. Хмыкнул: зато честно. Сразу видно, от кого.
      Несколько мгновений переговорщики молчали. Старые знакомцы, в прежней жизни они не питали друг к другу особой приязни; но почему-то теперь не торопились расходиться. Ферхади глядел на диартальца с любопытством: он помнил изысканного юношу, предпочитавшего игры ума воинским забавам, помнил и лицо Альнари во время оглашения приговора. Клеймо и каторга… В тот день потомок диартальских господарей наверняка предпочел бы смерть позору. Однако выжил. Сколько раз пришлось тебе прогнуться под силу, умник? Ты должен был привыкнуть к бесчестью; так почему ты не прячешь от меня глаз? Знаешь ведь: я помню тебя прежним. Вельможным наследником, а не клейменым бунтовщиком.
      Ты сильнее, чем я думал… а я ведь считал, что разбираюсь в людях.
 

3. Верла, столица мятежной Диарталы

 
      Как-то само собой сложилось, что Барти так и остался рядом с Альнари - не то просто другом, не то телохранителем. Соратники молодого господаря всерьез считали, что сьера Барти прислал к их вождю король Таргалы - помочь в борьбе против общего врага.
      – Не разубеждай, - попросил Альни, когда рыцарь поделился с ним услышанной о себе «истинной правдой».
      – Но это же просто глупо, - кипятился Барти. - Они же должны знать, что я с каторги сбежал со всеми вместе!
      – Они и знают, - смеялся диарталец. - А еще знают, что на каторгу тебя упекли за попытку убить Законника. И что с каторги их увел ты! Потому что король Таргалы в союзе с гномами, а теперь и мы сними в союзе - тебе спасибо. Скажешь, нет?
      Барти поминал Нечистого.
      – Больше тебе нечего возразить? - ехидно вопрошал Альнари.
      И Барти сдавался. До следующего раза. Уж больно тяжко оказалось читать во встречных взглядах надежду на помощь Таргалы - которая если и придет, то всяко намного позже, чем надо бы. Потому что императорские войска вот уж вторую неделю стоят под стенами мятежного города.
      Верла готовилась к бою без страха; единственный, кто не находил себе места от напряженного ожидания, был таргальский рыцарь. Он знал, что такое штурм… слишком хорошо знал.
      Сегодня разговор зашел об отправленном императору Омерхаду письме. По расчетам Альнари, Лев Ич-Тойвина как раз должен добраться до господина.
      – Думаешь, передаст? - спросил Барти.
      Господарь и «таргальский посол» стояли на башне над воротами, а внизу, далеко за пределами выстрела, копошились осаждающие. Собирали катапульты - огромные, раз в десять больше стоящих на стенах гномьих металок. Свозили камни - как пояснил Альнари, из каменоломен в двух днях пути. Готовились к штурму неторопливо и тщательно, давая осажденным разглядеть приготовления во всех подробностях…
      – Передаст, раз обещал, - уверенно ответил Альни. - Надеюсь, Законник не прибьет его в запале. Гонцов, приносящих дурные вести, награждает не всякий правитель, и Омерхад к таким не относится.
      Барти знал: на это письмо ни Альнари, ни Гиран особо не надеялись. Но оба сочли, что хуже всяко не будет, а попробовать можно.
      – Я Ферхади с прежних времен помню, - продолжил диарталец. - Остолоп, красотки да кони на уме, но если уж что сказал - расшибется, а сделает. И в бою хорош, не зря его Законник отмечает.
      – А этот? - Барти нашел глазами шатер Меча императора.
      – Мясник, - скрипнул зубами Альни. - Его ненавидит вся Диартала. И знаешь, что я сделаю первым делом, когда ясно станет, что милости от императора нам не дождаться? Я эту сволочь вздерну за ноги над воротами.
      – Достань сначала, - хмыкнул Барти.
      – Нашел задачку! Да гномы до его шатра уже ход вырыли, сидят под полом и слушают. Почему, ты думал, у меня на стенах только караулы? Мы о штурме узнаем раньше, чем Омерхадовы солдаты.
      Барти отер лоб, недобро помянув здешнюю жару:
      – Одного не понимаю - как ты исхитрился втянуть в мятеж Подземелье? Гномы ведь не ввязывайся в людские драки.
      – У вас не ввязываются, - поправил Альнари. - А здесь - они Законнику враги и знают это. И я ведь не просто мир и торговлю им пообещал. Все копи отдадим - даже которые они попросту закроют. Это цена, Барти!
      – Все равно, - покачал головой рыцарь. - Ты добился от них столько, сколько в Таргале ни один государь не добивался - после Карела Святого. Мало того, что в десять дней такие укрепления отгрохали, да металки, да снаряды огненные…
      – Они ведь в долгу перед нами, - тихо сказал диарталец. - Та самая засуха, с которой все началось, - это ведь их дело. Мы и не знали - кто бы подумал, что подземельные такое могут, будь они хоть четырежды демоны? А они требовали опаловые шахты закрыть. - Альнари поймал недоуменный взгляд таргальца, пояснил: - Пока с поверхности добывали, мы им не мешали, а тогда как раз вглубь пошли. А у них там не то город, не то храм - не понял я толком. Сам посуди: кому понравится, когда потолки на голову рушатся?
      – Так закрыли бы!
      – Ты как скажешь… чтобы Законник от своей выгоды отказался, да еще ради нелюди подземельной? Отец бы мог, но он не знал, не ему послание пришло. А и знал бы, - Альни махнул рукой, - что толку? Наместник не все решает.
      – Долг жизни, - кивнул Барти. - Да, есть у них такое. Карелу тоже помогли страну поднять после Смутных времен.
      А сам подумал: за Верлу можно не бояться. Штурм провалится в самом прямом и буквальном смысле - под землю.
 

4. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Лев Ич-Тойвина

 
      Стоять не подле, а перед троном Льву Ич-Тойвина приходилось нечасто. И никогда - принимая на себя сиятельный гнев: доселе владыка ставил начальника стражи пред своим ликом, лишь желая наградить.
      Ныне же император пребывал даже не в гневе - в ярости. Письмо Альнари, скомканное, валялось у ног посланца, и весь двор, замерев в почтительном испуге, внимал, что именно думает владыка об умственных способностях своего лучшего воина.
      Ферхади слушал молча и свою ярость не показывал. Он уже понял: наместника, что довел провинцию до мятежа, владыка, может, и простит, а вот мятежников - точно не помилует. И то, что для самого Ферхади, будь его воля, стало бы поводом не только простить, но и возвысить - договор с подземельными, - сиятельного еще более взбесило. Ну да, «с демонами спелись» - хотя, если подумать, что еще мог сказать владыка, если церковники честят подземельную нелюдь слугами Нечистого? Сам ведь тоже всю жизнь верил - пока северянка не рассказала, как они у себя в Таргале с гномами ладят.
      В бесконечном потоке упреков и ругани Щит императора едва не упустил вопрос.
      – Скажи, - спрашивал сиятельный, - ты разве не мог убить? За это я возвысил бы тебя - разве трудно было догадаться?
      Лев Ич-Тойвина вскинул голову:
      – Я мог разменять свою жизнь на жизнь мятежника, но сиятельный послал меня не за этим. Владыка хотел узнать, что происходит в Диартале, - теперь он знает. Если сиятельному будет угодно повелеть мне убить того, кто прежде звался Альнар иль-Виранди, - я исполню приказ сиятельного, пусть и ценой жизни.
      – Но сам ты предпочел бы видеть его диартальским наместником, так?
      – Почему бы и нет? - не стал скрывать Ферхади. - Получив из рук владыки помилование и власть, он стал бы верным слугой сиятельного.
      – Таким слугам, - поморщился император, - у нас веры нет.
      «И тем, кто говорит в его защиту, тоже», - без труда додумали и сам Ферхади, и все прочие, что внимали словам владыки - сочувствуя начальнику стражи, желая его падения или же заботясь лишь о том, чтобы самим не подставиться под сиятельный гнев. Но Лев Ич-Тойвина не опустил глаз. Более того, безумец имел наглость возразить!
      – Знать, что его жизнь и жизни его близких в руках владыки, для Альнари было бы достаточно. Глупцом его не назовешь. Зато он держал бы Диарталу в руках, заботясь не о своем кошельке, а о богатстве провинции.
      О гномах Ферхади напоминать не стал. И правильно сделал: хватило и сказанного.
      – Твой Альнари, - побагровел император, - будет казнен здесь, в Ич-Тойвине, перед моим дворцом! Дабы все видели, какой конец ожидает мятежников! Кто там, пишите! Я велю Мечу моему в Диартале, благородному Маджиду иль-Маджиду, доставить зачинщиков мятежа в Ич-Тойвин, прочих же, схваченных с оружием в руках, казнить на месте или же доставить сюда, по его выбору. Верле же отныне не быть! Укрепления срыть, дома разрушить и засыпать солью, да будет мертвой землей, запретной для поселения!
      – А жителей? - бархатным голосом уточнил Глава Капитула - не иначе, вспомнив о подобающем человеку Господнему милосердии.
      – Благородный Маджид иль-Маджид без моих указаний знает, как должно поступить с мятежниками, - отрезал Омерхад. - Приказ отослать тотчас.
      – Прошу сиятельного выслушать слугу своего, прежде чем подписывать подобный приказ! - к подножию трона заторопился Первый Когорты Незаметных. - Сиятельный не знает последних вестей.
      – Говори, - тяжело уронил Омерхад.
      – О сиятельный, мудрость твоя безгранична, и те из слуг твоих, кто не ленится черпать из сего источника, поистине сияют отраженным светом разума твоего. Благородный Ферхад иль-Джамидер из их числа, и воистину правильно он повел разговор с гнусным мятежником. Теперь презренный враг твой ждет ответа твоего в надежде на помилование, и тем самым дает нам время подготовить возмездие тщательно и неторопливо.