1. Благородный Ферхад иль-Джамидер, прозванный Львом Ич-Тойвина

 
      Ферхади вошел, когда Мариана с Гилой пили чай. Таргальская роза, что-то увлеченно рассказывающая старшей жене, побледнела и умолкла на полуслове. Зря сразу не поговорил с ней, поморщился Леи Ич-Тойвина. Но, с другой стороны, когда? Вчера он устроил учения в степи для своей сотни, а день до того провел с Гилой. Да и нечего ему было сказать Мариане. Новости появились сегодня, и вопросы - тоже.
      Гила обернулась, встала навстречу супругу. На глазах младшей жены старшая не позволила себе фамильярности. Приняла от мужа поцелуй, улыбнулась, в ответ, - и все.
      – Я прошу прощения, что потревожил ваш отдых, - ровным голосом выговорил Ферхади. Гила нахмурилась; северянка, напротив, перевела дух, будто первых его слов ждала со страхом - и слов совсем не этих. - Мариана, пойдем со мной, поговорим.
      – Почему не здесь? - приподняла брови Гила. - Если я мешаю…
      – Нет, - прервал Ферхади. - Гила, я буду рад и очень тебе благодарен, если ты согласишься пойти с нами. Если, конечно, Мариана не против. А не здесь… да потому что разговор не для спальни, вот и все!
      Мариана поднялась из кресла с таким видом, будто ее на казнь вести собрались. Что ж, сам виноват, раздраженно подумал Ферхади, выпустил злость не ко времени. Развернулся, бросил через плечо:
      – Я подожду вас в беседке. Вижу, Мариане нужно переодеться.
      И вышел. Пусть звездочка успокоит северянку, у нее получится. В который раз за последние семь лет Ферхади возблагодарил Господа, покойного отца и счастливую судьбу, подаривших ему Гилу. И в который раз за последние четыре дня подумал: за Гилу, случись что с нею по его вине, и вечности у ног Нечистого будет мало. За одну только Гилу… а остальные? Аннита, Элеа, Ирула? Дети? Лисиль, ей-то за что второй раз?! Соберись, сказал себе Лев Ич-Тойвина. Соберись, дурень, и хоть раз в жизни дай себе труд подумать так, как умел думать твой отец. Слишком многое на кону, ты не имеешь права проиграть.
      Слуги шарахались от мрачного господина, спешили убраться подальше - срочных дел, хвала Господу, хватает в любой части огромного имения. Поэтому, когда четверть часа спустя той же дорогой шли две жены господина, их не видел никто. А впрочем, если бы и видели, - что особого?
      Госпожа Гила вышла прогуляться, ходить одной на ее сроке уже нельзя, вот и взяла с собой новую жену. А что отдохнуть решила не где-нибудь, а в любимой беседке господина - так ей можно. Только ей и можно, все это знают. Господин отличает Гилу, хоть она и жена не самая старшая, и рожает одних девчонок - вон, уже третью ждет. Но госпожа Гила того стоит, ведь только она и умеет смягчить гнев господина…
      Ферхади поднялся навстречу женам - и остался стоять. Гила угнездилась в кресле у стола, расправила складки халата, подперла ладошкой подбородок. Словно говорила: не стесняйтесь, хотите секретничать - секретничайте, хотите ругаться - ругайтесь, дальше меня не уйдет. Но учтите, что я вас слушаю и свое веское слово вставить не постесняюсь.
      Таргальская девчонка смотрела на супруга вопросительно, испуганно и в то же время - с вызовом. Садиться она не спешила; и Ферхади собственную голову готов был заложить, что не почтительность тому причиной.
      – Мариана, прости меня. - Извиняться первым, когда вины поровну, тяжело и обидно, и Ферхади не стал тянуть с самым для него сложным. - Я не должен был добиваться тебя так, как привык добиваться наших женщин. Я не подумал, что ты поймешь все… иначе. Я… - Слова, нужные, правильные, не раз проговоренные мысленно слова, почему-то вдруг разбежались, и Ферхади лишь повторил: - Прости.
      Мариана опустила голову. Похоже, и к ней правильные слова не торопились. Наконец, явно через силу, выдавила:
      – Я не хочу быть твоей женой. Мне жаль, что я не сказала этого раньше. Я… я испугалась.
      Ферхади вздохнул: что ж, вот и все. Твоей она не станет, хоть из шкуры вывернись. Поздно, с чистого листа уже не начать. Выкинь из головы ее прохладную кожу под твоими ладонями, и шелк золотых волос, и так забавно краснеющие уши. Думай о другом. Думай о ее жизни - и о жизнях тех, кто тебя любит.
      – В присутствии Гилы, одной из своих старших жен, я обещаю и клянусь в том, что мой брак с тобой, Мариана, не является действительным. Я обещаю и клянусь, что не прикоснусь к тебе как муж и не потребую от тебя ничего, как от жены. Я обещаю и клянусь подтвердить недействительность нашего брака в храме при свидетелях. Отныне ты гостья в моем доме.
      – И я, - Мариана сглотнула, - могу уйти? Уехать?
      – А вот этого, - медленно, взвешивая каждое слово, ответил Ферхад иль-Джамидер, - ты не можешь. Сядь, Мариана. Это был еще не разговор: не тот разговор, ради которого я привел тебя туда, где нас нельзя подслушать.
      Мариана нащупала кресло. Почему-то ей трудно было отвести взгляд от… кого? Несостоявшегося супруга? Пленителя? Врага?
      – Мариана, - Гила, умничка, подала голос. Вовремя, как всегда. - Мариана, девочка, успокойся. Придвигайся ко мне поближе; вот так. Мы с тобой теперь просто подружки будем. Если ты не хочешь оставаться гостьей у Ферхади, будешь моей гостьей. Хочешь?
      – А почему?…
      Мариана запнулась; Ферхади хотел было переспросить, но наткнулся на предостерегающий взгляд жены и умолк. Несколько долгих мгновений в беседке стояла тишина. Гила поглаживала ладонь Марианы; Ферхади ждал.
      – Я свободна? - переспросила таргалка.
      – Да, - кивнула Гила, - ты же слышала. Все по закону сказано, не сомневайся. Я дочь судьи, я знаю. - Гила улыбнулась. - Потому, верно, Ферхади и позвал меня.
      – Не поэтому, - через силу усмехнулся супруг. - Потому, звездочка моя, что ты переняла мудрость и рассудительность своего отца. Они нужны мне сегодня. Да, Мариана, ты свободна. То есть ты свободная девушка и ничем со мной не связана.
      – Но ты меня не отпускаешь?
      – Я оставляю тебя в своем доме и не устыжусь посадить под замок, если ты не дашь сейчас обещания остаться добром и слушаться меня.
      – А это гоже по закону?
      Так, девчонка показала зубки, хорошо.
      – Нет, это против всех законов. Ты предпочитаешь сразу получить объяснения или сначала поскандалишь?
      Захлопала глазами. Буркнула:
      – Говори.
      Ферхади сел, сцепил пальцы в замок. Посмотрел в серые - растерянные - глаза гостьи, и карие - ободряющие глаза жены. Вздохнул:
      – За то, что я сейчас скажу, отправляют на плаху без учета прежних заслуг. Гила знает, а ты - поверь. Ни одно мое слово не должно всплыть нигде. Если ты захочешь снова поговорить об этом, пригласи меня сюда, - и пригласи так, чтобы всем ясно было: ты хочешь ласки, только ласки и никаких разговоров. Поняла?
      Мариана заправила за ухо выбившуюся из косы прядь. Пожала плечами:
      – Пока ничего не поняла. Кроме того, что разговор тайный. Не бойся, тайны я хранить умею.
      Ладно, поверим…
      – Первое: никто не должен знать, что ты мне нежена. Даже заподозрить не должен.
      – Почему?
      – Объясняю. Ты не думала, почему арестовали твоего рыцаря? Почему вынудили признаться?
      Мариана побледнела.
      – Не думала она, - ворчливо ответила Гила. - А если бы и думала, все равно бы не додумалась. Не женское это дело, политика. Ты не спрашивай, ты объясняй.
      – Императору нужна война, - Ферхади невольно понизил голос. - Войне нужен повод. Если повода нет, его нужно создать. Это понятно?
      – Покушения не было, - перевела теорию в события Мариана, - значит, покушение надо придумать?
      – Именно.
      – Так ваш император знал, что Барти?…
      – Конечно.
      – Сволочь, - прошипела Мариана.
      – Погоди ругаться, северянка, - Ферхади вскинул ладонь, - еще не все.
      – Что еще?!
      – Два заговорщика лучше, чем один. Ты должна была стоять рядом с рыцарем. Какой коварный замысел, - оскалился Лев Ич-Тойвина, - сиятельный император погибает от рук прекрасной девушки, таргальской розы… нет, простите, - змеи. Такое никак нельзя спустить, даже если гнусные намерения Таргалы так и остались всего лишь намерениями.
      Будь Ферхади более спокоен, не преминул бы полюбоваться ошарашенным лицом таргальской розы подольше. Но Льва Ич-Тойвина уже несло.
      – Я не стану тебе говорить, чего мне стоило прикрыть тебя. Другое скажу: ты в безопасности лишь до тех пор, пока считаешься моей женой. И, разумеется, пока я сохраняю место подле сиятельного, но это уже не твоя забота. Поэтому повторяю: для всех ты моя жена. Ты ведешь себя со мной как с мужем. Ясно?
      – Я… постараюсь, - кивнула Мариана. - Да, я поняла.
      – Хорошо. Второе…
      – Подожди. - Девушка поежилась, обхватила себя руками. - Ты… ты знаешь, что с Барти? Он… жив еще?
      – Да, - медленно ответил Щит императора. - Не знаю, везение это или наоборот, но он жив. Казнь заменили каторгой. Мариана, я не хотел тебя спрашивать, но… Хотя ладно. Неважно.
      Губы девушки дрожали, и вряд ли она сейчас обрадовалась бы вопросу об их с рыцарем отношениях.
      – Я продолжаю? Мне еще одно нужно у тебя спросить и, может быть, еще одно сказать. Но если тебе надо успокоиться…
      – Говори, - кивнула таргалка.
      – Мариана, у вас правда были с собой гномьи зерна?
      – Да, а что такого? - По голосу девушки можно было судить, что таскать с собой подземельное магическое оружие для нее обычное дело. Впрочем, всякое может быть.
      – Кто об этом знал?
      – Никто не знал. Ну, если Барти не говорил никому.
      – Точно? Мариана, это важно. Очень важно.
      Девушка задумалась:
      – Я сестре Элиль рассказывала… кажется…
      Если чутье меня не подводит, подумал Лев Ич-Тойвина, мы подошли к тому, ради чего я и затащил ее сюда.
      – Кто это? Нет, не так. Мариана, давай вот что сделаем. Ты сейчас спокойно и не торопясь расскажешь все, что было с вами в Ич-Тойвине. С кем и о чем говорила ты, с кем и о чем - твой Барти. Чем подробнее, тем лучше. Сможешь?
      – Попробую, - растерянно отозвалась Мариана. - Но зачем?…
      – В Ич-Тойвине достаточно таргальских паломников. Почему в убийцы выбрали вас? В случайности я не верю. Или вы кому-то помешали, или именно на вас проще было повесить обвинение. Да, королевский рыцарь сам по себе заманчивая мишень, но и заставить его признать вину потруднее, чем…
      – Дорогой, - зачем-то перебила супруга Гила, - вели подать чаю.
      Ферхади запнулся. Жена глядела сердито.
      – Да, сейчас.
      Когда он вернулся, Мариана плакала, уткнувшись Гиле в плечо, а та гладила ее по голове и что-то шептала. Кивнула мужу:
      – Ничего, пусть поплачет. Я бы тоже на ее месте плакала, уж поверь.
      Мариана подняла голову:
      – Я… я вспомнила. Я расскажу сейчас. Свет Господень, какая же я была дура!
      А уж я-то какой был дурак, думал Ферхади, слушая сбивчивый рассказ девушки. Как точно все складывается: сестра Элиль, брат провозвестник, тот донос… точно подобранное обвинение и точно подобранные - как раз под нрав и мысли Марианы! - увещевания.
      – Ловко же, - скрипнул зубами Ферхади. - Тебя он принуждает к браку, хотя мог бы сразу объяснить все то, что рассказала тебе Гила; уж он-то знает наши обычаи! От меня требует в уплату, чтобы свободу Барти получил из его рук. Хотя его прямой долг, как священника и моего духовного отца, сказать, что ты любишь рыцаря и не хочешь идти за меня.
      – А ты разве не знал, что я не хочу? - вскинулась Мариана.
      – Я? - Ферхади запнулся, пожал плечами. - Честно сказать, Мариана, я не желал этого видеть. Я надеялся, что между тобой и рыцарем нет ничего, кроме обычной приязни… что я смогу завоевать твое сердце. Брат провозвестник подогрел во мне эту надежду, вместо того чтобы развеять ее. Разве он не знал правду?
      – Знал…
      – Он сказал, что ему нужна благодарность рыцаря. Что ему нужен верный человек в Таргале. Но той же ночью император показал мне донос, где было о гномьих зернах, и сообщил, что сьер Бартоломью признал вину! А зерна ты дала брату провозвестнику тем же днем, так? И если бы он не знал о том, что рыцаря хотят подставить, разве эти зерна выплыли бы на первом же допросе? Нет, он должен был вернуть их тебе!
      – Но как же… как же так?! Ведь он человек Господа, разве можно?…
      – Выходит, можно, - горько подытожил Ферхади. - Он провел нас обоих, Мариана. Если ты захочешь исповедаться или получить утешение, лучше мы позовем первого попавшегося монаха с улицы. А еще лучше - попроси Гилу поговорить с тобой, у нее это лучше выйдет. А этой змее… этому шакалу в рясе, - Ферхади сжал кулаки, - честью клянусь, я припомню.
 

2. Верла, столица Диарталы

 
      Зеленоватый свет гномьей лампы делал Альни похожим на мертвеца. Сейчас, когда диарталец вполне уверенно двигался и очень даже напористо говорил, это уже не казалось таким страшным, как поначалу. Тогда, сразу после их чудесного - иначе не скажешь! - спасения, Барти ловил его дыхание и никак не мог отделаться от страха, что вот этот тихий вздох - последний. Даже уверения гномьего колдуна в скором излечении мало помогали. Очень уж круто парню досталось…
      Как же Барти рал был тогда, что с ним Юлли! Мальчишка сидел у постели Альнари безотлучно; таргальцу же пришлось успокаивать ошеломленных каторжан и объясняться с гномами. И разбираться самому, с какой радости ханджары и диартальцы шарахаются от спасителей, а те смотрят на спасенных волками.
      Насколько выгодно людям дружить с гномами, ясно любому. Теперь Барти убедился: выгода обоюдна. Гномы Таргалы были сильны и богаты; гномы империи жили бедно и голодно. Люди без помощи Подземелья утратили былое мастерство: никто уж не помнил, к примеру, что знаменитые диартальские клинки делались когда-то из гномьей стали, хотя за меч тех давних времен знатоки давали золота вдесятеро по весу, не торгуясь. Гномы без торговли с людьми прозябали, не имея сил ни удержать былые владения, ни разрабатывать новые. Что толку от стали и самоцветов, когда не у кого сменять их на хлеб? Со времен императора Тинхада Человеколюбивого, пять столетий назад порвавшего договор с Подземельем ради процветания собственных мастеров, люди накрепко забыли о пользе мира с гномами. Тех, кто не хотел забывать, уничтожили. Всех: оружейников и златокузнецов, ювелиров и магознатцев, а в первую голову - торговцев, что вели дела с подземельной нелюдью. Империя - для людей, и да будет так.
      Об ужасах войны с нелюдью империи повезло не узнать, поскольку гномы здесь были слабы и малочисленны. Подземелье ушло в страшные сказки. Мастера-гномы обернулись в них демонами, гномье колдовство стало черным злом, а Негасимый Огонь, святыня Подземелья, - пламенем под котлами самого Нечистого. Теми котлами, в коих кипит беспрестанно варево козней и напастей для рода людского. Не зря Альни, придя в себя, решил, что умер и сочтен недостойным Света Господнего…
      Барти тряхнул головой: хвала Господу, те страшные часы позади. Объяснить правду сыну наместника Диарталы оказалось, по счастью, легче, чем бывшим бандитам, воинам, табунщикам и виноградарям. Альнари соображал быстро. Пока выздоравливал, уже и о будущем союзе договориться успел, и сейчас готовился захватить Верлу, проникнув в город гномьими ходами с тремя сотнями добровольцев. Теми, кто признавал его право на власть в Диартале и готов был ввязаться в новый мятеж. Можно было набрать бойцов и больше: гномы в несколько дней вывели каторжан со всех шахт и копей, искони принадлежавших Подземелью. Но слишком мало оказалось среди них тех, кто умел сражаться, - и при этом не был до последней степени истощен и обессилен. Время большого войска еще не пришло.
      Но ждать Альнари не хотел. Не дольше, чем понадобится на то, чтоб послать в Верлу разведчиков и дождаться их возвращения.
      И сейчас, расстелив на столе коряво нарисованный план столицы Диарталы, растолковывал задачу командирам отрядов. Чертил стрелки на улицах: вот так окружать казармы, отсюда выходить к хлебным складам, а вот сюда - не соваться, здесь господин Джирхед иль-Танари, наместник нынешний, драпать будет. Будет-будет, и не сомневайтесь даже. Я его знаю. Всегда трусом был.
      – Дык это, захватить бы, - неуверенно предложил тезка нынешнего наместника, Джирхед Мазила.
      – Телохранителей сотня, - пояснил Альнари. - Мне ради пустой мести людей терять не с руки. Пусть бежит, с ним и Законник разберется.
      – Хорошо подумал, Альни? - хмуро спросил Гиран, командир основного отряда. Он единственный здесь позволял себе называть предводителя коротким именем, и никто не глядел на него за это косо: видели, как обнимал Альнари отцовского начальника охраны и как тот плакал, шепча: «Живой…» - Если хоть одного беглеца из города выпустить. Законник о новом мятеже на другой день узнает.
      – Пусть, - скрипнул зубами Альнари. - Я не стану губить людей ради двух-трех лишних дней. Когда под Верлу придут войска, мы будем готовы, я тебе обещаю.
      Гиран спорить не стал. Видно, и впрямь два-три лишних дня не сильно могли помочь. А Барти подумал: как же сильна должна быть ненависть, чтобы, едва обретя свободу, рисковать всем, заново начиная уже однажды провалившийся мятеж? Альни знал, что говорит, обещая рыцарю ту самую заварушку, которой тот пожертвовал ради его спасения. У Таргалы есть еще надежда. Свет Господень, в который раз удивился рыцарь, как же парень соображает - и как видит людей! Одно слово, прирожденный правитель. Сам ведь чуть живой был, а заметил, что таргалец смурной ходит, и причину выспросил, и на смех поднял - пусть обидно, зато по делу. И выход выдал на раз, чуть ли не на пальцах объяснил: что теперь начнется в Диартале, да какой силой гномы мятеж поддержат, да каким провинциям помельче только весточку кинь… Барти, опомнись, какая война, какая Таргала, через пару месяцев Законнику собственный трон задницу жечь будет! Обещаю, не будь я крысой!
      Дожидаться результатов отчаянной вылазки в безопасности Подземелья Альнари отказался наотрез. Пошел с отрядом Гирана. Тот попытался спорить; но Альнари сказал одно: «Это мой город». Впрочем, оружие для людей гномы подобрали знатное, из старинных запасов, да и доспехи, хоть и сварганенные на скорую руку, нареканий не вызывали.
      Гномий ход вывел мятежников прямиком к казармам. Снять караульных оказалось делом пары минут; после чего стрелки разбежались занимать позиции против окон и дверей, а сабельники - прикрывать их. Мазила повел своих к арсеналу. Третий отряд скорым маршем двинул к хлебным складам, четвертый - все местные и бойцы отменные - отправился вылавливать патрули. Три дюжины сабельников покрепче, что должны были взять городские ворота - Закатные, Рассветные и Полуденные, - гномы повели другими ходами. Полуночные ворота Альни оставил напоследок: через них, по его расчетам, должен был сбежать господин иль-Танари. Сэру Барти план казался рискованным выше всяких разумных пределов: слишком велик разброс и без того небольших сил, чересчур много всяких «если». Но Альни уверял, что все рассчитано точно, Гиран с ним соглашался, а остальные и вовсе верили «молодому господарю» безоглядно.
      Дождавшись условленного свиста от дальнего края казарм, Альнари сам запустил в ближнее окно кованую стрелу с огненным зерном вместо наконечника. В несколько следующих мгновений таких стрел влетело в окна казарм примерно с полсотни.
      Магия здешних гномов немного отличалась от привычной сэру Бартоломью - чему, учитывая пятисотлетнюю обособленность двух ветвей подземельной нелюди, удивляться не приходилось. Их зерна взрывались и без огня, от одного хорошего удара. Опасная штука; но для дел вроде нынешнего - самое оно. Первый же залп по окнам - и ночь перестала быть непроглядно темной. Пожар занялся споро и дружно; белые клубки огня взрывались и опадали, уступая привычному дымному пламени - в казармах было чему гореть. Метались в огне и дыму, бесславно погибая, элитные императорские панцирники, три года назад на совесть вычистившие Верлу от заразы мятежа. Выпрыгивали в окна - в чем спали, обожженные, кашляющие, похватав оружие без разбору - свое ли, чужое. Навстречу единожды побежденным, выжившим - пришедшим, чтобы на этот раз победить.
      Гномы не пожалели зачарованных стрел, дали сколько успели сделать. А уж обычных болтов стрелки Гирана нагребли полной мерой, без счету: еще не хватало экономить выстрелы, отправляясь сотней против полутора тысяч! Такой бойни Верла, пожалуй, не видела и в горькие дни подавления мятежа. Тогда ханджарские войска мели без разбору пленных: дармовой рабочей силы, как известно, много не бывает. Альнари же велел врага не щадить, и этот приказ пришелся его людям по сердцу.
      Однако сумевших выбежать, откатиться от пылающих стен, сбить с себя пламя и при этом избежать стрел нашлось среди ханджарских панцирников не так уж мало. И храбрости им было не занимать. Едва поняв, что происходит, они кидались в атаку. Без надежды, навстречу смерти, - но, и умирая, норовили хоть кончиком меча дотянуться до врага.
      Зазвенели клинки, среди каторжан появились первые убитые. Стрелки выцеливали бегущих на них императорских солдат, а тем временем из окон невозбранно выскакивали новые уцелевшие.
      – По окнам лупи! - рявкнул Гиран. - Огня давай, парни!
      Но короткая передышка сыграла панцирникам на руку. Их стало больше, и они успели оценить обстановку. Элита остается элитой; теперь ханджары бежали к атакующим по трое-четверо, прикрывая друг друга. Роли поменялись.
      Редкий строй мятежников смешался. Несколько огненных стрел, разорвавшихся под ногами воинов императора, не остановили слаженную волну контратаки. Диартальцы взялись за сабли.
      Случайно ли так вышло, или ханджары угадали командира напавших, но на группу Гирана пришлось их с полтора десятка - а могло и больше, кабы не умелые стрелки. В панцирники хиляков не брали, и даже без брони, с одними тяжелыми мечами, обожженные и израненные, они сметали каторжан, как шквал метет сухие листья. В короткой первой сшибке троих диартальцев уложили сразу, поплатившись всего одним зарубленным. По сторонам шел бой, и ждать оттуда помощи не приходилось, а вот нападения - вполне.
      Барти откопал себе в гномьих запасах невесть как туда попавший короткий пехотный меч северной работы - пусть не привычная шпага, но все же оружие знакомое, не чета сабле. Теперь они с Гираном вдвоем прикрывали Альнари, а тот стрелял из-за их спин, исхитряясь попадать если не насмерть, то все же достаточно серьезно. Стрелком Альни оказался отменным. Гиран управлялся с саблей играючи, на один удар панцирника успевая отвечать тремя. Он не стремился бить насмерть, делая ставку на широкие, обескровливающие раны. Одна беда - ему требовалось место для боя, а как раз места было маловато: оставь проем, и уже не удержишь. Барти двигался скупо, отклоняясь от ударов и работая встречными выпадами. Рыцарь быстро уяснил слабое место противника: панцирники привыкли биться в тяжелом доспехе, не тратя силы на отбивание скользящих ударов по корпусу, им требовалось время для замаха, и перенаправить летящий в пустоту клинок они успевали с трудом. Себастиец бил быстрее: в живот, по печени, по ногам, в пах, - куда придется. Подло, не по-рыцарски, - зато действенно. Отбив первый натиск, огляделся. Справа рубились двое против четверых: опыт на опыт, сила на ловкость, тяжелые мечи против быстрых, пляшущих в умелых руках сабель. Продержатся. Слева было хуже. Уже через несколько минут боя из троих диартальцев на ногах там остался один, молодой, явно неопытный парень, а на него наседали четверо.
      – Гиран, я туда, - крикнул Барти, поймав взгляд командира. Тот кивнул.
      Рыцарь сместился, ударил косо вбок. Зацепил, раненого добила стрела Альни, но тут молодой диарталец рухнул. Двое панцирников кинулись на Барти, а один решил, видно, добраться до стрелка.
      Отчаянным выпадом, пропустив удар в бок, - благо, гномий доспех не подвел! - Барти достал ближнего из нападавших. Самым кончиком меча, зато по горлу. Обернулся. Успел увидеть, как Альни выстрелом в упор убил своего. Но отбить удар последнего уже не успел.