Ничего Ганна так не хотела бы, как увидеть мужа в царском кафтане! Тогда можно и умереть спокойно. На всю округу слава. Под ноги ей тогда стлались бы все села, боялись бы, соседки полопались бы от зависти. В предчувствии всего этого Ганна даже зажмурилась, приятное томление разлилось по ее пышному телу...
      К тому же надвигаются выборы старшины, везде сходы - в такие дни, Ганна знает, муж всегда встревожен, сердит. Легко ли Ганне ухаживать за ним, постоянно угождать, заботливо, умеючи следить за тем, чтобы не рассердить старшину? Молодые жены, девчата, что они понимают, они еще не знают беды. Жена - верная помощница, советчица мужу. Надо угостить, уважить выборных, чтобы за старшину шар бросили, немало хлопот...
      Тем временем старшина сосредоточенно расчесывал широкую густую бороду, бросая хмурый взгляд на домашних. Молодая дара, молча уминавшая горячую картошку с огурцами, раздражала старшину. Яков рядом с Ориной чавкает, нарядный такой, в новых сапогах - тоже хозяин! Он обозлил отца, и тот напустился на молодых:
      - Вам только бы любезничать! Работать надо! Целый день чавкают!
      Как свекор крикнет, так у Орины под ногтями кольнет, в руках и ногах заломит, оцепенеет вся, от сердца по всему телу словно иголки заскачут. С облегчением вышла она во двор, подалась в хлев, присела на ясли. Коровы обогревали женщину паркими, теплыми телами, ласкались тупыми мордами чтоб погладила... Орину охватили невеселые мысли. С Павлом разлучили, из дома выставили на чужой двор - на глумление, издевательство, безродная, глаза завязаны, чего ожидать? Всем должна подчиняться, сносить чужие прихоти, не может никуда пойти, с кем-нибудь встретиться. Да и пойти, по правде сказать, некуда, встретиться не с кем, поговорить не о чем, опостылела родная хата, отцовские тумаки.
      Орина положила корму в ясли и начала доить корову. Неожиданно появился свекор, загородил тучной фигурой дверь. Молча стоял он и смотрел, - может, хотел узнать, справляется ли сноха с работой, умеет ли доить? Орине дышать трудно, старшина не сводит с нее глаз, топчется в дверях, сопит, пыхтит. Она отошла от одной коровы, присела к другой, а свекор вернул ее:
      - Еще тяни!
      Сноха возразила:
      - Пусть теленку.
      Непослушная сноха рассердила свекра.
      - Теленку хватит! Тяни, тяни, а то я вытяну! - крикнул он на невестку.
      Орина подчинилась, давит вымя, корова бьет ногой, чуть не перевернула подойник, в него брызнуло еще несколько капель молока...
      Зимний день короток, разве справишься со всей работой в большом хозяйстве? Хоть на дворе Калитки и немало рук, да нужно ведь со всем управиться: напечь, сварить, убрать скотину, пошить, попрясть, - разве все успеешь?
      Орина собрала полотняное белье, пошла на Псел стирать - так свекровь велела.
      ...Ясный месяц светил над горой, снежная дремотная долина манила, густой бор тянул к себе, играло звездное синее небо, искрился снег... Женщина опустила голову над темной прорубью. В тихой святой ночи растворялись муки женского сердца...
      А воли все нет...
      Орина встряхнулась от дум, пробила молодой лед коромыслом, намочила сорочки и начала стирать. Вода студеная, руки прилипают к полотну, застыли, задубели пальцы, ими не пошевелить без острой боли. Орина потерла шерстью, но руки все равно ломит, дергает, словно нарывают концы пальцев. Забрызганная юбка смерзлась, как луб. А выстирать надо как следует, чтобы свекровь не осудила, не ворчала.
      Отогревая руки в кожухе, Орина снова засмотрелась на снежную долину. Не хотелось возвращаться в хату. Вспомнилась песня невестки, жалоба невестки... Чтобы попробовать голос - Орина давно его не слышала, скоро совсем отвыкнет от собственного голоса, - она тихонько запела: "Велика сiм'я вечерять сiда, а мене, молоду, посилають по воду".
      Вышла Орина замуж, свекровь наказывает:
      - Не заплетай косы - мужу разум заплетаешь!
      Кто поможет, кому пожалуешься? У матери своя наука: муж бьет привыкай, муж к другой ходит - привыкай...
      Песенная девичья кручина стелется по долине: "А ти, доченько, привикай, у вишневий садочок утiкай..."
      Работает Орина у Калиток, оборвалась, обносилась, юбку нитками стягивает. Свекровь все чужих невесток нахваливает:
      - Вот у боровенского старшины невестка хороша, послушна, уже сафьяновые сапожки ей справили!
      А ты, мол, жди, Орина. А сама держит одежду невестки под замком.
      Подмял Орину муж...
      Истосковавшаяся невестка пела о своей беде, снова жаловалась матери на неизбывную свою долю в хате свекрови:
      Наварю борщу - недобрий,
      Хлiба напечу - невгодний,
      Примажу грубу - не бiло,
      Побiлю хату - не в дiло...
      Студеные ветры гуляют по свету, веют, воют, разносят вековые девичьи жалобы.
      Ледащо, невiстка, ледащо,
      Не спече хлiба нiзащо...
      Она уже собралась нести назад тяжелое мокрое белье, когда пришел Яков. Он топтался, мялся, видно, хотел что-то сказать и не нашелся. Жена упорно молчала. Он спросил, не сердится ли она на него. Он пришел помочь. Боялся, чтобы не увидели отец, мать, а то будут ругать. Взял на плечо коромысло, заковылял по снегу на шатких кривых ногах. Пожалел ли он жену или хотел подольститься?
      15
      Грицко и Захар возвращались подгорьем понурые, утомленные. Не хотелось думать, не хотелось и вспоминать. И выборному иногда свет не мил! С какими трудностями, спорами выбирали на волостной сход Грицка и Захара! Перемучились, перепотели, нажили врагов, перессорились с богачами. Сколько надежд, ожиданий возлагали люди на новых выборных. На селе им почет и уважение, ведь за сельские интересы будут стоять.
      Соседи верили - эти не обкрутят, не обманут общества, не станут прислуживаться к богачам, не сдадутся пану! О Грицке и Захаре пошли повсюду разговоры, их зазывали, угощали, советовались с ними. Заботы всего мира свалились на их головы. Еще, чего доброго, в люди выбьются! Соседки охотнее стали давать взаймы Татьяне муки, круп. Как же, муж выборный, скорее дойдет до волости, скажет свое веское слово... Выборные такими орлиными глазами смотрели на свет, так уверенно давали каждому советы! И вот теперь они возвращались с опущенными головами, обманутые. Все село, казалось, насмехалось над ними. Иван Чумак еще в волости в глаза потешался: "А что? Ваша взяла?" У хозяев головы кружились от удовольствия. Теперь будут пить, гулять, чествовать старшину - Калитку Романа Марковича, будут "обмывать" пожалованный ему царский кафтан.
      Встречались по селу люди, здоровались, пытливо вглядывались, но выборные не останавливались для разговоров, отмалчивались. Все ясно. С неудачей возвращались из волости. Завернули к Захару согреть душу, разогнать тоску. По хмурым лицам домашние поняли - с недобрыми вестями вернулись.
      Сухонький дед Ивко присел к столу, задумчивый Павло смотрел в печатное слово, тщедушная мать возилась с горшками, Маланка побежала в погреб.
      Да, видно, неплохо Ганна Калитка угощала хозяев-выборных. Старшина с ними уже два дня пьет, гуляет, а жена печет, варит. У Калитки полный двор подвод, каждый привозит с собой по мешку пшеницы - подарок старшине. Справляют гульбу. Хозяева наперебой зазывают к себе старшину: "У нас хватит... и мед, и рыба, и мясо..." Пьяные, веселые, с песнями, выкриками возвращаются каждую ночь, когда село уже спит, - в гостях у старшины были. Давний обычай. Захар и Грицко не понесут подарков, не пойдут к старшине. На смех, на глумление? Не того они круга, нести нечего, да и задабривать, угождать Калитке не будут. Если старшина побывал в хате у зажиточного хозяина, жена, дети счастливы, на все село слава. К бедному Калитка зайдет - сразу все всполошатся: с чего бы это? Не описывать ли?
      Домашние молча слушали Захара с Грицком.
      Невеселые мысли толпились в головах. Разве дед Ивко не говорил беспомощно село перед этими богачами. Павла беспокоят свои горести: милая, любимая Орина мучится в семье ненавистного Калитки! Павла гнетет его бессилие. Покорна ли, однако, Орина?
      А тем временем от стола пошел вкусный пар, мать поставила неизменную еду - картофель, капусту, огурцы, все присели к столу, и по кругу пошла чарка.
      Грицко Хрин едва ли не первый гость, наведавшийся в убогую Захарову хату, и потому хозяин пьет за его здоровье. Дружная семья Захара понравилась Грицку, согрела его. Вытирая ладонью усы, он приязненно смотрит на всех. Постыдные выборы были... Захар в знак согласия мотнул чубатой головой, даже усмехнулся, вспомнив диковинное зрелище, то есть выборы...
      Всем неймется узнать подробности, но не решаются докучать выборным. Чарка вторично обошла круг, обласкала души, и Захара уже не нужно было тянуть за язык. Запальчиво, перебивая друг друга, выборные рассказали, как все происходило.
      - ...Старшина при медали перед тобой стоит, ест глазами, ему слышно и видно, кто куда бросает и где тарахтит шар. Люди боятся и бросают шар за старшину. Кто такие выборные? Либо богачи, либо те, что берут в кассе ссуды, не вылезают из долгов. Вот и стараются старшину задобрить.
      Грицко Хрин зло усмехнулся:
      - А уж мы ему накидали!
      Бритое ради торжественного дня лицо Захара проясняется, веселеет:
      - И чего только не бросали люди!.. И овечьи кизяки и цибулю.
      Хата заходится от хохота, люди даже ногами топают от удовольствия, не натешатся, не нахвалятся выборными. Переполненный веселыми чувствами, дед Ивко старается разохотить выборных к дальнейшим рассказам. Грицко с Захаром продолжают разговор:
      - Без слов дали понять - ты нам горек, как цибуля!
      - А уж как бросили пробку от бутылки!..
      - И старшина при медали?! - не в силах уняться, пытается уяснить себе необычайное зрелище дед Ивко, и кашель давит тщедушную его грудь.
      - Натешились над старшиной здорово. Что будет, когда он узнает?
      - И старшина при медали стоит, топчется, смотрит, как вынимают шары, кизяки, чеснок, цибулю, пробку...
      - Последнее дело - пьяница, значит!
      - Мы ему накидали!
      - И помогло? - словно вылил ушат холодной воды на голову повеселевшим людям Павло.
      Выборные сразу опомнились, помрачнели. Захар строго смотрит на сына, досказывает.
      ...В это время заходит в волостное правление лысоголовый усатый земский начальник.
      Люди от неожиданности все окаменели. Затем сообразили - Калитке конец. К земскому подступил Грицко Хрин - все выложил. Земский гневным оком обвел людей - и слушать не хочет. "Быть Калитке старшиной!"
      Тогда именно мясистая, красная Мамаева морда, глумливая, веселая, нахально заблестела перед выборными. "Ну что? По-вашему вышло?"
      Казалось, всю дорогу за посрамленными выборными тянулись эти глумливые слова.
      Бессильны люди против старшин - Харченко в Бобрике, Боровеньке лет двадцать правит, и ничего с ним не могут сделать. Люди возили навоз в экономию, жаловались пану: обратите внимание, нет житья от старшины...
      - Помогло?
      Словно дразнит сын отца. Захар молчит. Опечалил домашних Захар. Дед Ивко в полной тишине заметил:
      - По нраву пришелся старшина земскому и помещику.
      16
      Снег сошел, пригревало солнце, дымилась теплая пашня.
      Картофель, бурак прорастают в погребе, лук пускает ростки, все оживает, просится в землю - сади меня!..
      Кровь возбужденно, беспокойно струится в жилах. Ясный, прозрачный день пахнет набухшими кореньями, прелым листом, молодым молоком. Горланят, звенят, перекликаются голоса, дразнящие, дурманные запахи туманят голову, торжественно-озабоченно светятся лица, весенний дух будоражит даже плохонького хлебороба. Светлая прозелень озимых хлебов манит взгляд.
      Побелевший, похудевший за зиму, стоял Захар среди поля, втыкал палку в талую землю, нагибался, брал комок земли, сосредоточенно поводил серыми глазами.
      Рассыпался комок - поспела почва, пора пахать, сеять!
      Сколько забот, волнений весной!
      Целую зиму перебивался Захар с сыном случайными заработками, добывали на пропитание, накопили на коня, а когда вернулись, призаняли еще денег и купили клячу. Без коня ты не человек, только конь поможет выбиться из нужды... А дальше что делать? Надо позаботиться о корме, об инвентаре, и со своим полем управиться, я Калитке отпахать, отборонить за заем - ведь брал зерно, деньги. Еще и в экономии велели с конем отработать за выпас, за клочок аренды, от которой никакой пользы. Борону эта кляча еще потянет, а в плуге ходить не сможет. Богачи возьмут себе самый лучший участок аренды, тебе достанется самое негодное. От нужды-горя, что ли, арендуют Калитка, Мамай панские земли. Для наживы. Наймут за себя работников, договорятся с экономом, мало ли кто должен хозяевам? Захар первый. Хорошо, что работящие дети - надежда Захара - пособят ему в беде.
      Сколько замыслов, расчетов приходит весной в голову!..
      Дед Ивко, выйдя из хаты в полотняной рубахе и штанах, только прищурил на солнце глаз и сразу признал: "В этом году будут арбузы..." Откуда это он узнал - никому не ведомо. Не каждому раскрыты тайны света, не каждому вещают слепящие красные лучи. Не иначе как с дедом Ивком сам бог разговаривает. Он на Черноморье в степях был пастухом, в небе по звездам читает, как в книге. Звезды играют, мерцают, ясно блеснул луч, вода воронеет в Псле - и дед Ивко знает: надо сеять просо.
      А скоро весна, в подтверждение дедовых слов, выкинула еще просяной цвет - выгон зацвел. Если бы выкинула белый цвет, на гречиху урожай. Весна, словно лихая чародейка, морочит людям головы красками, запахами, путает мысли. А уже как зацвела рано груша, густой запах дегтя перебил медовые ароматы - никто ничего не мог разобрать...
      Захар, тоже разбирающийся в приметах, горячо спорил с отцом:
      - Майские жуки еще не летали, а вы говорите - сей просо! - И тут же хмуро, беспокойно добавлял: - Когда на Евдоху ветер с востока, заберет все с тока... Среднее яровое может удаться.
      На что дед Ивко выдвигал свои рассуждения: иней выпал на святвечер, это тоже означало, что будет славная гречиха и просо.
      Павло с Маланкой, как ни прислушивались к горячим спорам между отцом и дедом, не могли решить, кто прав, - грамота хлебороба до того сложна и запутанна, что неопытному человеку все равно не понять.
      Куры еще грелись на солнце у порога, высматривали весну, а Захара уже обступили тревожные мысли. Каждый вечер собирался домашний совет, подолгу спорили, обдумывали, как управиться с полем. Закрученны, запутанны полевые дела в Буймире.
      Один надел - полдесятины - на три части разбит: толока, озимые, яровые. Каждая часть порезана на четыре клина - четыре нивки в каждой части. Поперек не вспашешь - узки полосы, вдоль пойдет борона - один зуб задевает соседнюю нивку.
      Мать Татьяна свой совет подала: вода сбегает в ложбинку, заносится илом, надо по ложбинке коноплю посеять, позже можно будет полотна наткать, а то оборванные все ходят.
      На взгорье дед Ивко советует гречки брызнуть - клинок на равнине для хлеба подойдет, для ячменя. На косогоре только буркун растет. Одна корова в хозяйстве, весной будет с теленком, да еще конь - и то выгонять некуда, негде попасти. Будут крутиться на толоке - затопчут, собьют ее в кремень. Разве что снова снимут выпас у Харитоненки за отработку, чтоб он ему боком вышел, давнишний сельский выпас!
      - Нужно сена, картофеля, всего надо. - Захар в сердцах бьет себя по колену. - Лихо его знает, где взять земли! Была одна путная нивка около Косых Ярков, и ту пришлось сбыть Калитке, уплатить недоимку, которая гирей на шее висела.
      Три десятины земли Захар берет в аренду у помещика, а есть нечего. Семья Скибы не вылезает из долгов и отработок у пана, хозяев. Приходится покупать хлеб, корм скотине. Перезимовали на бураковом квасе, огурцах, капусте, картофеле, луке, хрене. Весновать придется в экономии, у хозяев.
      Женщины стирали на речке сорочки и ссорились. Выросла молодая сочная трава, корм скотине, и вот принесла нелады между соседями.
      Рослая Чумакова Лукия, разрумяненная, запыхавшаяся, гневно хлопала вальком, выбивала мокрые рядна и наказывала соседке:
      - Не паси против нашей хаты, паси против своей!
      Лукия стирает добротные сорочки, рядна, выкручивает их, - пестрят расшитые полотна.
      Сухая Скибина Татьяна не смолчала, не смирилась и очень дерзко отвечала жадной соседке:
      - А куда я денусь на буграх? Нет у меня лужка, в закоулке хата стоит. Хорошо тебе, что у тебя хата на улице, а у меня в хвосте, курицы выпустить некуда, одна коровенка, и с той некуда деться. На какой-нибудь там часок утром или вечером выскочит, пощиплет травки - целая морока!
      Никак не хотела Татьяна признавать своей вины, мало того - с упреками напала. Могла ли Лукия смолчать, стерпеть?
      - Как бельмо на глазу вы у меня! Куры твои перед моим двором роются! Не ходите мимо моей хаты и скотины не пускайте!
      - А вы зачем прихватили улицу, притачали ее ко двору? Рады, что породнились со старшиной? - довольно хлестко ответила Татьяна. Наверно, она хотела осрамить Чумаков. Соседки вышли на огороды, слушали, как Татьяна отчитывала сватью старшины, и одобряли - уж слишком стали зазнаваться эти Чумаки. Из-под кнута ведь пошла Орина за Якова Калитку.
      Вскапывали огород раньше по-соседски, перекликались через межу, разговаривали, а теперь Татьяна с Лукией спинами друг к дружке станут и копают.
      Весной огородился Чумак, вывел дорожку вон куда, насадил деревьев. Надо бы проезд оставить - что ж, люди в яму полезут? Как породнился Чумак со старшиной, сам черт ему не брат, везде вырвет, все достанет! Ненасытны стали Чумаки. Мало ли поработал на них Захар? Хлев перестроил, печь переставил, а сколько перевез и сложил дерева!
      Лукия наварила корпя чемерицы, дала курам с высевками - сдохла пестрая курица, что всегда около Чумаковой хаты рылась на солнце под тыном!
      - А кто полил рассолом корень?.. Богатая яблоня высохла! - всенародно срамила Татьяну Лукия. - Развесистая яблоня около тына росла, обильно родила, а эту весну не распустилась!
      Конечно, зависть людей берет - нигде Чумаки не берут взаймы, никому не кланяются...
      В ясный весенний день быстрая вода далеко разносит сварливые голоса...
      17
      Молодые всходы расстилались под ветром, и далеко разносились девичьи голоса - грустила молодая вдовушка, что некошена зеленая дубровушка... На Дальнем Востоке гремят пушки, идет война, льется кровь, и уже печальные вести доходят до села. Осиротела не одна семья. Не одну дивчину разлучили с милым, не от одной матери оторвали сына, опору, кормильца на старости лет.
      С тех пор как парней забрали в солдаты на японскую войну, в экономии за конями стали девушки ходить. Прополка не скоро - девушки собрались в экономию, сеять... С торбами за плечами, с песнями, надеждами... У каждой свои тревоги, мысли. Работали под надзором мужиков, а у тех свои заботы.
      Может быть, Грицку Хрину мерещилась новая кровля на хату, может, он тешил себя мечтой о быстром коне, надеялся развязаться с недоимками, приработать на зиму хлеба, одеться, обуться - мало ли нехваток, забот у каждого? Максим Чумак думал заработать денег, жениться... Не одну весну и Павло с Ориной ходили на заработки, тешили себя заманчивой надеждой. Ласковая девушка скрашивала тоскливые дни, светлей казалась жизнь, отрадная надежда жила в сердце. И вдруг все оборвалось - страшно, дико...
      Павлу стало известно: после страшных издевательств, которые вынесла Орина на свадьбе (придавила его эта весть - это он довел девушку до срама! - перемучился сердцем, да разве кто поймет?), она не стала выходить на люди, отказалась от отца с матерью, и Чумаки тоже не наведываются к свату. Что-то не очень роднились Калитки с Чумаками. Павлу никак не подать весточки Орине, никак не узнать, упрекает ли она, клянет ли его. Марийка однажды навестила сестру, но ничего не выведала - за каждым движением следит родня Калитки, Орина никуда не выйдет, ничего не скажет, не передаст без их ведома. Муж, золовка, свекровь так и ходят следом. Неприветливо встретили они Марийку. И гостинца даже не дали. Видно, нелегко Орине в доме Калиток - похудела, печальна, высокие заборы закрыли ее от людей, загородили, заслонили свет-волюшку...
      Большая артель заработчиков брела в экономию - отощавшие, в худой одежке люди со своими песнями, тревогами. Суматошный, быстрый приказчик Пугач еще с весны гонял на коне по селам, нанимал рабочую силу в экономию, заглядывал и в Буймир. У старшины приказчик гостил, прикладывался к чарке. Староста Мороз оповестил людей, чтобы нанимались к Харитоненке: наш пан, всегда пригодится, поможет пастбищем или лесом...
      Люди беспокоились - задаток возьмешь, тогда родной пан жилы из тебя вытянет. И не знаешь, что делать, а копейка нужна. Кто не в нужде? Захар с семьей разрывается от забот. Кругом долги - за заем, зерно надо отрабатывать хозяевам, за выпас на лугах, за аренду - пану. У Захара одна коровка, у богатых хозяев - три, пять, а отрабатывать одинаково. Старшина строго следит, чтоб не было жалоб от экономии, чтобы общество по первому зову Харитоненки отрабатывало свою задолженность, чтобы ни одного должника не оставалось.
      Под весенними лучами согревалась земля. Матери пекли хлеб, латали торбы, собирали заработчиков в дорогу.
      Рано утром заработчики пришли на наряд. Осоловелым взглядом приказчик Пугач обвел скучные лица и сразу стал устанавливать порядок - сон как рукой сняло. Сошлась немалая толпа. Пугач всем нашел дело: кого отрядил возить навоз, солому, кого копать землю, кого на плуг, пахать. Девушек, малолеток наряжал на бороны, в погонщики, кого послал в далекую дорогу. Все знает, помнит, тоже надо иметь голову! А вот Павла, Максима, Грицка ему просто некуда деть, по всему видно было - лишние они тут, как ни старался, ничего для них не мог придумать. Трое парней топтались: такую дорогу прошли, теперь назад возвращайся, день теряй. Максим Чумак стал просить приказчика, чтобы придумал что-нибудь, не отсылал домой. Они уж отблагодарят... Пугач сам понимает и рад помочь, не отказывать, да все работы разобраны, поденщиков нашло сегодня немало, работников-сезонников ("строковых") тоже много, и он не знает, что делать...
      - Может, как-нибудь? - все топчется, все просит Максим Чумак.
      С великими усилиями Пугач придумал дело и для них, только для них надо пахать под свеклу. Спала тяжесть с души. Трое друзей стали проворно налаживать рала*. Грицко Хрин не один год отбывал в экономии, знает все хитрости: приказчик хочет с каждого взять магарыч. Кто уважил приказчика поехал в далекую дорогу, полдня едет себе, ничего не делает. А ты навоз накидывай, возы сваливай, землю копай до седьмого пота, меси ногами пашню... Неподалеку соседские парни запрягали коней. Они были довольны: шесть человек сложились по гривеннику, купили приказчику две пачки папирос "Гадалка" и бутылку водки. Теперь он посылает их на легкую работу. А кто не задобрил - вози навоз, с натугой разрывай слежавшиеся кучи...
      _______________
      * Р а л о - тип культиватора.
      Издавна эти повадки завелись в экономии. Приказчик умеет, знает, как обходиться с людьми, приохотить к работе: беспокойные люди, с норовом, за ними нужен глаз да глаз, а горячая пора придет - намаешься с ними. Где шуткой, где ласковым словом, на кого прикрикнет, кое с кем, по-приятельски поговорит, а может, и чарку выпьет. Людей много, надо умеючи расставить, скорее управиться с работой (большое хозяйство), чтобы не быть последним, приказчиком, угодить эконому. Конечно, без ропота, нареканий среди сезонных и поденных никогда не обойдется.
      Поденщику тоже не легко приходится, с каждым начальником нужно ладить. С начальником тока - чтобы дал исправный воз, плуг. Со скотником и говорить нечего: ленивых волов даст, да еще и разрозненную пару намаешься с ними, печенкой переболеешь, не столько работы, сколько мороки. К каждому надо приспособиться. А еще есть ключник, а еще... всего не перескажешь. Сложна грамота поденщика, каждого начальника надо улестить, задобрить. Наберешься знания, опыта в экономии.
      Земля попалась дернистая. Лапы пружинят, прыгают, выскакивают, не разрывают дерн, катят, сгребают, переворачивают большие комья - все срослось, сплелось. Люди гикали на волов, перекликались друг с другом дурная работа! Сам заморишься, скотину вымотаешь и пашню испортишь.
      К обеду совсем замучились. Выпрягли волов, подложили корма, развязали торбы, расселись на возах, стали подкрепляться. Павло ест пирог с картофелем. Грицко капает конопляное масло на хлеб. Сало водилось только у Максима, и он поделился с приятелями. Нельзя сказать, чтобы Чумакова семья жила в большой нужде, перед пасхой закололи кабана, чтоб харч был летом, в жатву. Максим прихватил кусок сала, в дороге поделился с Маланкой... Весенний ли ветер или паркий дух пашни, бесчисленное множество корешков, которые исходили соком и перетлевали, пахучий ли кусок сала вздымал грудь, бодрил заработчиков - и люди чувствовали прилив сил. Лениво перекидывались словами:
      - На этой пашне не столько заработка, сколько убытка, дорвешь последние опорки, - осматривая сапоги, облепленные землей по колено, говорил Павло.
      - Если на магарыч потратишься, Пугач поставит тебя на выгодную работу, - отвечал Грицко Хрин.
      Павло, вспомнив отцовские соображения, усмехнулся: неминуемо приходится угощать приказчика и каждого начальника, тогда еще можно жить...
      Стали советоваться, что делать с пашней. Павло-то знает. С малых лет в погонщиках ходил он около плугов, по всяким грунтам шагал. Чтоб он не знал, что делать с пашней? Панского поля ему не жаль - скотину жалеет. И самому тяжко.
      Приказчик, осмотрев поле, остался недоволен, поругал за плохую работу. Разве так рыхлят под свеклу? Поковеркали грунт, испаскудили поле, понаворачивали груды - впервой им, что ли, землю обрабатывать? Не засчитает он им этого дня. Эконом посмотрит - на всю округу срам! Тут Павло подал приказчику мысль пустить вперед грудорезы, чтобы они разрезали дерн, потому что иначе не будет прока. Пугач сразу понял - парень, видно, толковый, понимает в пахоте, и сказал, что он сам об этом же подумывал.
      Грицко Хрин потешался над приказчиком. Вот так всегда - Пугач где-нибудь услышит какую мысль, соберет людские разговоры, перескажет эконому, будто бы от себя: "По-моему, так бы", - хочет выйти в старшие приказчики, выслуживается перед Чернухой.
      Теперь острые, круглые тарелки резали пашню, а следом рала уже не буравили грунт, не переваливали, не волочили дерн, а раздробляли, пушили сбитую под снегом волглую землю. Затем обыкновенные бороны волочили, прикрывали влагу.
      И люди теперь не надрывались и скотину не изнуряли. Работа наладилась, немало перевернули пашни, приказчик остался доволен. Заработчики попросили его - далеко им до дому, - чтоб позволил переночевать в хлеву вместе с сезонниками. Хоть места мало, теснота, однако приказчик позволил - им можно, пахоты еще будет немало...
      Сколько внимания к ним проявил сегодня приказчик! Хлевы на жердях, без стен, старая кровля нависла до самой земли, толстым слоем настлана солома. Сюда вечером набилось полно сезонников. Труха полуистлевшей соломы разъедала легкие, густой дух пота, земли спирал грудь. Люди стали укладываться, легли в два ряда ноги к ногам, как селедки, никак не повернуться, ни раздеться, ни разуться. Когда улеглись, стали разговаривать - мало ли о чем: кто беспокоится сердцем за дивчину, у кого живот болит. Заморенные, слабые, сразу уснули, захрапели. Соседи Павла, строковые, парни из Бобрика, все не могли забыть панские харчи.
      - Хлеб как глина, наелся, так на живот и не ложись, колет, вертелся, жалуясь, молодой сезонник Гнат Стриба. - Кулеш даже потрескался, с вечера варили, целый день нудит, печет в груди.
      - Это первые дни так, дальше свыкнешься, - не то насмешливо, не то сочувственно отвечал парню Грицко Хрин.
      Сезонники ругали приказчика, обзывали скверными словами - изнуряет людей, шкура, уменьшает часы... На что Грицко Хрин снова замечал:
      - Ругайте, не бойтесь, все равно не услышит...
      Люди, которые встречались только на заработках, да и то в темноте, по голосу узнавали друг друга, свыкались, становились приятелями. Молодой сезонник Гнат Стриба мечтал вслух: пожаловаться бы пану или эконому на приказчика - может, заступятся... Возникла мысль: кто найдется такой храбрый, кто сумеет подступиться к эконому, пану? Павло все время только прислушивался к этим разговорам, а сейчас подал голос. За то и ценит эконом Пугача, что тот тянет жилы из нашего брата, умеет силы вымотать. Хочет выслужиться. А перед кем, как не перед экономом, паном? Хочет быть незаменимым. Он с планами знаком, мол, умеет расставить силу, с работами управляется. Он с экономом по пашне лазит, водит его, показывает всходы овес, ячмень. "Люди еще сеют, а у нас зеленеет!" Кто ж его на нас и натравливает, как не экономия? За что ему осенью награда, похвала, благодарность? Незаменимый человек для пана, Харитоненко за границу ездит, живет в роскоши, только рукой поведет - все для него сделают верные слуги, экономы, приказчики...
      Суровым словом посеял парень сомнения в душе землеробов, которые надумали искать правды у эконома и пана. Как разумно разговаривает видно, с головой...
      - За лето семь раз переженится Пугач, - снова жаловался молодой голос в темноте.
      - А ты девчат попридержи! - не стерпел Грицко Хрин, насмешливо отвечая на докучливый голос, который мешал спать.
      Некоторое время никто не отзывался на мысли Павла - из нужды девушка угождает приказчику, покоряется, чтобы не потерять заработка.
      Парни тихонько сговаривались толкнуть ночью Пугача с плотины в воду, чтобы поплавал.
      Павло уснул с мыслью о двух ясенях, которые с края села росли у дороги.
      18
      Люто палило солнце, раскаляло, пересушивало землю. Скручивался и обгорал лист, засыхали огороды. Смуглые, словно закопченные, хлеборобы, изнывая от жары, сбивались в тень под зачахшее дерево. Заплетенные паутиной листья слиплись, ненасытная гусеница объела сады, осталось четверть ягоды, пообгорели цвет, завязь. Люди смотрели на ясное небо, высматривали дождь. Давно не было такой весны.
      - У меня уже кадушка в погребе рассыпалась, - жаловалась соседкам Татьяна Скиба.
      - Возы под навесом порассохлись, бренчат, ехать нельзя, - сокрушался Иван Чумак.
      - Разгневался на людей бог и ключи от дождя закинул, - прорицала старенькая бабуся. - Тыква в этом году уродила, в а одной плети до десяти тыкв - это не к добру.