Этот документ - в копии - был послан Риббентропу: во-первых, чтобы показать рейхсминистру, как армия откликнулась на слова фюрера, а во-вторых, чтобы министерство иностранных дел сообщило немцам в Югославии о готовящемся налете и предупредило о необходимости - под любым предлогом - покинуть Белград шестого апреля с пяти утра до семи часов вечера.
      Начальник имперского штаба Джон Дилл прилетел из Афин в Белград ночью, опасаясь нападения итальянских истребителей. Он был в штатском такое условие поставил Симович; "Не надо злить немцев, не надо давать им карты в руки". С аэродрома он сразу же отправился к премьеру,
      - Мы окажем вам помощь, - пообещал Дилл, - но в пределах реальных возможностей: в Греции у нас всего три дивизии, а Нильская армия не может оголять Суэцкий канал, потому что Роммель набирает силу в Африке. Мы сможем передать вам одну дивизию и одну моторизованную бригаду.
      - Но у Листа по меньшей мере двенадцать дивизий.
      - Я понимаю, - вздохнул Дилл, - я все понимаю, генерал, но пока еще не изобретен способ создавать солдат из воздуха. Я предлагаю, чтобы наши штабные офицеры начали немедленные переговоры о возможности отступления югославских армий к Салоникам, объединения их с греками и с нами и создания общей линии обороны.
      - Господин фельдмаршал, речь, в таком случае, пойдет о защите британских интересов на Ближнем и Среднем Востоке, но отнюдь не о защите Югославии, - сказал Симович. - Возможно, наши объединенные части и удержат фронт в Салониках... Это будет означать, что я своими руками отдаю мою родину под власть Гитлера.
      - Я понимаю, я все понимаю, господин премьер-министр. Но пока Россия не вступила в войну, единственный гарант европейского возрождения Великобритания. Как это ни горько говорить, но вы, сражаясь за интересы империи, в большей мере поможете своей родине - в будущем, естественно, чем если бы в настоящем решились на сражение с Гитлером. Я военный, как и вы, поэтому я говорю по-солдатски открыто и доверительно.
      - Ставка на Москву? - спросил Симович. - Я ждал вашего приезда, чтобы окончательно выяснить военные возможности на Балканах. Итак, ставка на Москву. Как вы относитесь к этому?
      - Если Кремль согласится выступить против Гитлера самим фактом переговоров с вами, этот шаг - во всех смыслах - будет иметь позитивное значение. И не столько сейчас, сколько впоследствии. Боюсь, впрочем, огорчить вас - мне сдается, что Кремль не рискнет начать с вами переговоры...
      ...Через два часа Симович вызвал для беседы советского поверенного в делах Лебедева.
      - Пусть приготовят чай, - попросил он секретаря, - разговор, видимо, затянется, а я не спал две ночи.
      Лишь после того, как Симович испробовал все пути для урегулирования отношений с Германией; лишь тогда, когда югославскому послу в Берлине было сказано, что "после тех актов террора, которым подверглись лица немецкой национальности в Белграде, впредь наши дипломатические отношения переходят на уровень консульских"; лишь после того, как главное командование югославской армии провело ночное совещание с фельдмаршалом Диллом и выявило со всей определенностью, что военная помощь Великобритании может носить лишь символический характер; лишь тогда, когда Симович убедился, что хорватский лидер Мачек по-прежнему саботирует участие в его правительстве и проводит в Загребе сепаратистскую линию, - лишь после всего этого Симович решил начать переговоры с Советским Союзом, хотя он мог и должен был начать их еще три дня назад.
      Когда советский поверенный в делах Лебедев сообщил Молотову шифрованной телеграммой о том, что Симович обращается с просьбой заключить договор о дружбе и взаимной помощи, то есть тот самый договор, который был предложен Белграду Советским Союзом еще несколько месяцев назад, в дни, когда Риббентроп требовал немедленного присоединения Белграда к Тройственному пакту, шифровка эта была доложена Сталину.
      - Заигрались, а нам расхлебывай, - попыхивая трубкой, хмуро проговорил Сталин. Он ходил по кабинету, ступая осторожно и мягко. - Что дает разведка? Какие у них данные о ситуации на Балканах?
      - Она сообщает, что армии Листа в Болгарии начали передислокацию к западным границам, - ответил Молотов. - В Венгрии происходит концентрация германских войск в районах, которые прилегают к стратегическим дорогам, ведущим на Белград, товарищ Сталин.
      - Что же это - война?
      - Может быть, демонстрация силы? Нажим на Симовича...
      - А поточнее? Война или демонстрация силы? Нельзя ли поточнее? Если война, то, значит, нам предлагает дружбу покойник? Политический покойник? Значит, будущие историки посмеются над доверчивыми глупцами типа Молотова и Сталина, которые подписали договор о дружбе с политическим трупом?
      Сталин остановился у стены, и Молотов, глядя на его сутулую спину с чуть опущенным правым плечом, на мгновение раньше движения угадал само движение: Сталин обернулся, и зеленоватые глаза его остановили медленный, изучающий взгляд на лице наркома.
      - Если мы пойдем на заключение договора о дружбе, это будет первый договор такого рода в Европе, - сказал Молотов.
      - Это будет первый договор со славянской державой, - уточнил Сталин, - которая уже однажды стала объектом мировой войны, определенного рода побудителем войны в Европе. Значит, будущие историки могут попрекнуть Молотова и Сталина в том, что они пошли на поводу у традиционной русской царской политики на Балканах?
      Он неслышно повернулся, подошел к столу, взял книгу в сером кожаном переплете, открыл ее и неторопливо прочитал:
      - "Благодарю за телеграмму. Очень рад слышать, что Вильгельм старается прийти с Ники к соглашению относительно мира. Мировая война была бы непоправимым бедствием, и я от души надеюсь, что ее удастся предотвратить. Мое правительство, со своей стороны, делает все возможное, предлагая и России и Франции приостановить дальнейшие военные приготовления, если Австрия удовлетворится занятием Белграда и окружающей его сербской территории как залогом для успешного выполнения требований, при условии, что и другие государства тем временем приостановят свои военные приготовления. Георг, король британский..."
      Сталин поднял глаза на Молотова, набил трубку, продолжая смотреть куда-то в надбровье собеседника, потом медленно, словно бы сознавая значимость каждого своего слова, уперся пальцем в строчки.
      - "Как Англия, так Германия и Австрия хотели локализовать конфликт в Сербии, - продолжал Сталин. - В России агитировала влиятельная партия, желавшая во что бы то ни стало вызвать войну. Нападение России ставило лицом к лицу со свершившимся фактом, и в последнюю минуту в Австрии побоялись приостановить мобилизацию, дабы не опоздать с обороной. Послы не всегда говорили то, чего от них хотело их правительство, - Сталин чуть усмехнулся и сделал короткую затяжку, - они передавали поручения вполне корректно, но если их личное мнение, - Сталин на мгновенье поднял глаза на Молотова, в них метались искорки молчаливого смеха, - несколько отклонялось от предписанного, то это разногласие ни от кого не оставалось в тайне..."
      - Кто это?
      - Коллега... Тоже министр иностранных дел. Чернин. Австриец. Стоит почитать.
      Словно бы играя и с собеседником, и с самим собой, Сталин неслышно обошел Молотова, слегка прикоснувшись рукой к его плечу, и сел за стол.
      - Единственной преемницей французского духа, то есть европейского духа на нашем континенте, осталась сейчас Россия, славянская держава. В этом парадокс переживаемого историей момента. А кому, как не славянской России, входящей в Союз Республик, протянуть руку славянской Югославии? Политик может оказаться банкротом: государство на определенный период можно стереть с географической карты; народ вечен. Тем более, что мы сейчас - если Политбюро поддержит нашу точку зрения - предпринимаем акт мира, а не войны. Думаю, что будущие историки не простили бы нам трусости, узнай они, что мы отказались заключить договор дружбы с народом, со славянским народом, перед лицом возможной агрессии.
      - Но риск войны с Гитлером неминуемо возрастет, товарищ Сталин.
      - Риск? - переспросил Сталин, и быстрая улыбка тронула его сухие беловатые губы. - Риск - категория постоянная. Молотов. Он существует как объективная реальность каждую минуту. Думаю, что риск был бы куда большим, не ударь мы Гитлера договором с Югославией: это будет чувствительный дипломатический удар. Мы достаточно терпимы к его дипломатическим ударам он не очень-то с нами церемонится. С другой стороны, народы Европы, попавшие под власть Гитлера, не смогут не оценить этого шага Советского Союза, только слепец не поймет такого шага Москвы. Или глупец. И еще... Видимо, нашу реакцию на предложение югославов ждут в Лондоне и Вашингтоне. Мне кажется, что в случае положительной реакции мы в их лице обретем потенциальных союзников, а это совсем не плохо - иметь добрые отношения со всеми странами, втянутыми в конфликт. Это приведет к такого рода двустороннему нажиму, который неминуемо выпрет нас наверх. Готовьте вопрос на Политбюро, будем обсуждать предложение Белграда. Если они готовы подписать договор, за нами дело не станет. Мне почему-то кажется, что наша с вами позиция не встретит возражений Политбюро. Хорошо бы только свести все три точки зрения - дипломатов, военных и разведки - в одну. Меньше споров, если все же допустить, что они возникнут. Главное, что надо выяснить, - война или демонстрация силы?
      Через час после этого разговора начальник разведки доложил Сталину сообщение, полученное через Анкару от Штирлица:
      "Ц е н т р.
      Группа Веезенмайера (оберштурмбанфюрер Зонненброк) ведет работу
      среди русской эмиграции. Зонненброк выезжал в Белград, где в "Русском
      доме" имел секретные консультации с агентом М-12, известным среди
      белогвардейских кругов как Александр Ланин. В Загреб были вызваны
      агенты IV отдела РСХА Василий Страндман, Николай Чухнов и Николай
      Примеров, которые перед возвращением Зонненброка в Загреб дали
      исчерпывающую информацию по поводу состояния русской колонии в
      Белграде, наиболее значительной из всех в Югославии. Было принято
      решение (не зафиксированное пока еще в документах) создать "Русский
      охранный корпус", в случае, если события продиктуют необходимость
      иметь в Югославии еще одну пронацистскую силу, подчиненную
      непосредственно СС. Предполагается, что начальником "Русского
      охранного корпуса" будет генерал Михаил Скородумов или же генерал
      Владимир Крейтер. Разведывательными акциями будет руководить агент VI
      отдела СД Владимир Гершельман, который теперь взял свою прежнюю
      фамилию - фон Гершельман и прежнее имя - Вольдемар. Активно
      сотрудничает с миссией Веезенмайера руководитель русских фольксдойче
      Теодор Вальдман. В немецких кругах наиболее интересной фигурой
      считают агента абвера полковника Симинского. Дали согласие работать
      на СД генерал Опухтин и русские монархисты Андрей Могила и Георг
      Эвер, проживающие в Сплите. Среди серьезных военных теоретиков,
      которые будут сотрудничать с СД, называются генерал Борис Штейфон и
      полковник Николаев. Лидером коллаборационистов в Хорватии из числа
      русских эмигрантов называют Михаила Семенова, имеющего собственную
      фабрику в Осиеке.
      Из бесед с членами группы Веезенмайера (Фохт, Зонненброк)
      следует сделать вывод, что "Русский охранный корпус" будет работать
      не только в Югославии, но, возможно, и в других славянских странах.
      Более того, Веезенмайер требует, чтобы высшие русские офицеры
      немедленно отправились в Берлин для составления топографических карт
      Советского Союза, считая это задачей первостепенной важности.
      Зонненброк сказал, что члены "Русского охранного корпуса", который
      будет создан в тот день, когда и е с л и немецкие войска войдут в
      Белград, должны быть готовы к операциям против Красной Армии. Прошу
      подтвердить получение донесений и доклад их руководству. Зонненброк
      сказал, что к маю "Русский охранный корпус" должен быть "вчерне
      смонтирован и представлять собой боеспособную единицу". Это третье
      подтверждение по линии СД, из которого можно сделать вывод, что
      нападение на СССР готовится в мае.
      Ю с т а с".
      - Что это вы все в истерику впадаете? - раздраженно спросил Сталин, прочитав телеграмму. - То, по-вашему, Гитлер нападет на Югославию в начале апреля, то на нас - в начале мая. Нельзя быть такими пугливыми. Либо он нападет на Югославию, и тогда ни о каком нападении на Советский Союз не может быть и речи, либо он не нападет на Югославию, и тогда надо еще и еще раз потеребить ваших людей, проверяя и перепроверяя их сведения. Черчилль тоже не дремлет, Черчилль тоже спит и видит, как бы втянуть нас в конфликт. Не оказываются ли ваши люди наивными ребятишками, которых манят на конфете в ад?
      - Зорге, Маневич, Радо, Исаев сообщают об одном и том же, товарищ Сталин.
      - И Черчилль сообщает об этом же, - по-прежнему раздраженно вставил Сталин. - Черчилль, которого никак не заподозришь в симпатиях к Советской России.
      - А если предположить, что в данном случае Черчилль говорит правду?
      - Да? - удивился Сталин. - А зачем ему это? Вы скажите вашим работникам, пусть они повнимательнее изучают тех, кто поставляет им такого рода сведения. И ответьте на вопрос, который я задаю вам уже второй раз: Гитлер начнет кампанию в Югославии или нет? А если начнет, когда именно? Приблизительный ответ в данном случае меня не устроит. Срок - день, от силы два.
      Той же ночью начальник военно-дипломатического управления РККА заехал без звонка на квартиру югославского военного атташе полковника Максимовича.
      - Что-нибудь случилось? - испуганно спросил Максимович. - Уже началось?
      - Вас приглашает товарищ Сталин, господин полковник.
      ...Максимович впервые видел Сталина так близко. До этого он два раза встречал Сталина на приемах, но, как говорил потом Максимович, тот разговаривал с гостями мало, да и то лишь с послами великих держав.
      - Не сердитесь, что вас потревожили так поздно? - Голос у Сталина был глуховатый, словно простуженный. Его зеленоватые глаза обняли фигуру Максимовича, отметили количество орденских ленточек, соотнесли это декоративно-цветное количество с возрастом - воевать на первой мировой толком не мог, молод; глаза Сталина зажглись на какое-то мгновение, но быстро потухли, сосредоточившись на желто-зеленом - в цвет глаз - огоньке спички, поднесенной к трубке.
      - Господин Сталин, для меня это большая честь - беседовать с вами. В любое время суток.
      - У вас, говорят, рабочий день начинается в шесть и кончается в три пополудни, - сказал Сталин. - А у нас начинается в три пополудни и кончается в шесть утра. Так что в чужом монастыре вам приходится жить по чужому уставу.
      - Тем более что в этом монастыре такой настоятель. - Максимович позволил себе пошутить.
      - Что - страшный настоятель?
      - Строгий.
      - Ладно, о монастырях позже, полковник, - улыбнулся Сталин. - Я пригласил вас, чтобы поговорить о ситуации в Югославии. Меня часто обвиняют в грубости, и это, конечно, тяжкое обвинение. Поэтому не сердитесь за грубый вопрос: как думаете, сколь долго ваша армия сможет противостоять неприятелю, если предположить войну?
      - Наша армия будет биться насмерть.
      Сталин поморщился, не скрывая разочарования стереотипным ответом Максимовича.
      - Это декларация, а у нас декларировать умеют почище, чем у вас. Меня интересуют факты.
      - Мы можем выставить до сорока дивизий.
      - Сорока? - переспросил Сталин, и Максимович почувствовал в его вопросе недоверие, подумав сразу, что напрасно завысил цифру: Сталин, видимо, точно знал, что под ружье в случае всеобщей мобилизации может быть поставлено не сорок, а тридцать дивизий.
      - Около сорока, - поправился Максимович, отметив про себя, что не может найти правильную линию в разговоре со Сталиным, ощущая все время скованность и робость.
      - Скорее всего вы сможете выставить тридцать дивизий, - сказал Сталин. - Так мне кажется.
      - Тридцать пять, - чувствуя себя смешным, солгал Максимович.
      - Ну что ж, будем считать - тридцать пять, - снисходительно согласился Сталин. - Видимо, это станет возможным только в случае объявления немедленной мобилизации? Видимо, в дни мира Югославия не может позволить себе такую роскошь - держать под ружьем тридцать пять дивизий?
      - Вы правы, господин Сталин.
      - А оружие? Зенитная артиллерия? Танки?
      Максимович ощутил облегчение: все время, пока шел разговор, он был лишен инициативы и поставлен в положение человека, вынужденного давать однозначные ответы на жесткие и столь же однозначные вопросы. Сейчас этим своим вопросом Сталин позволил Максимовичу перейти в наступление.
      - Год назад мы вели переговоры с вашей страной. Мы хотели купить у вас оружие, но уважаемые господа из Наркомата обороны ответили отказом. Поэтому конечно же сейчас мы испытываем серьезные затруднения с вооружением.
      - Отказал вам не Наркомат обороны, а я, - глухо ответил Сталин, попыхивая трубкой, лениво поднося ее к усам и так же лениво отодвигая свою небольшую веснушчатую руку, в которой была зажата эта маленькая, вишневого цвета трубка. Он поглядел на полковника, словно ожидая реакции, но тот молчал. - Я считаю, - продолжал Сталин, - что нельзя одновременно сосать двух маток. Вы вели переговоры с Германией, Англией, Францией и с нами. Об одном и том же, о закупке оружия. Я не умею верить людям, которые ведут одновременные переговоры с тремя разными силами.
      - С двумя, - заметил Максимович. - Англия и Франция - с одной стороны, а Германия и Советский Союз - с другой.
      Глаза Сталина сощурились, лицо мгновенно побелело, словно от удара. Так, впрочем, было лишь несколько секунд. Потом он пыхнул трубкой и повторил:
      - С тремя. Англия, Франция и Германия - две воюющие силы, и Советская Россия - третья сила, пребывающая в состоянии мира.
      - Говоря о двух силах, я имел в виду пакт между Москвой и Берлином.
      - Говоря о трех силах, я имел в виду этот же пакт, - возразил Сталин.
      - Мы не могли отвергнуть остальные возможности, сосредоточившись на одной лишь, советской, - сказал Максимович, - в конце концов каждое государство может сопоставлять разные условия, которые выдвигаются во время переговоров.
      Проецируя на политику опыт внутрипартийной борьбы, Сталин понимал, что отсутствие широкой практики внешнеполитических контактов поставило его сейчас в сложное положение. Югослав конечно же прав, когда говорит о необходимости обдумать все предложения, а уже потом остановиться на одном. Понимая правоту Максимовича, Сталин тем не менее в душе не мог согласиться с его доводами.
      - Как у вас сейчас с вооружением?
      - Мы можем противостоять агрессии, - помедлив, ответил Максимович.
      - Что значит "противостоять агрессии"? - удивился Сталин. - Нельзя предпринимать серьезные шаги, не будучи процентов на семьдесят уверенным в победе, в окончательной победе над агрессором, а не в противостоянии ему. Это пассив - противостояние, в то время как агрессия максимально активна.
      - По-моему, ваш первый вопрос был сформулирован в плане моего ответа, господин Сталин. Вы спросили меня, сколько времени наша армия сможет противостоять неприятелю.
      - Я не имею права формулировать мой вопрос иначе, это может быть расценено как подстрекательство, полковник. Вы же ответили мне декларацией и сейчас продолжаете декларировать. По нашим сведениям, у вас старые чешские танки и почти нет зенитной артиллерии. Немцы продали вам устаревшее оружие. По нашим сведениям, ваша главная ставка - конница, а это смешно в век техники. Меня интересует: озабочен ли новый режим состоянием армии? Меня интересует: предпринимает ли новый режим какие-то меры, чтобы в наикратчайший срок оснастить армию техникой? Какой? В каких количествах? У кого купленной? Меня интересует: известно ли вашему командованию - хотя бы в общих чертах, - каким и откуда должен быть удар, если допустить начало агрессии против вашей страны? Меня интересует: не дрогнет ли ваше командование, допусти я на миг агрессию и допусти - мы с вами - временные неудачи югославской армии?
      - Нет. Наши военные руководители будут продолжать борьбу, какой бы тяжелой она ни была. Нас не сломят временные неудачи.
      - Все же вы дипломат во-первых и лишь во-вторых - военный. Будь вы военным во-первых, вы бы неминуемо стали задавать мне столь же конкретные вопросы, как я вам. Вы бы неминуемо были готовы к тому, что сейчас следует просить, в каких пределах и на каких условиях. Как видно, ваши руководители еще не дали вам такого рода установок. Ну что ж, им видней. Однако можете сообщить им, что Советский Союз готов рассмотреть ваши просьбы и помочь вам в самый короткий срок. Тем более что вы так жарко убеждаете меня в готовности сражаться насмерть, хотя это утверждение априорно, а отнюдь не доказано.
      - Я немедленно снесусь с моим правительством.
      - Снеситесь, - согласился Сталин, поднимаясь из-за стола. - Не люблю суетливых людей, но и копуш тоже побаиваюсь, особенно если предстоит иметь с ними дело. Обстоятельность - это одно, а медлительность - совсем иное. Как, кстати, у вас с дорогами? - уже возле двери остановил он Максимовича неожиданным вопросом. - Весной сильно развозит?
      - В горах - да.
      - А в поймах? Насколько нам известно, ваши стратегические дороги, те, которые могут быть использованы танковыми соединениями противника, проходят как в горах, так и в поймах рек.
      - Сейчас время разливов. Из дома пишут, что Сава сильно разлилась.
      - Сава? Это в Хорватии?
      - Да.
      - А в Сербии? На границах с Болгарией? - очень тихо спросил Сталин. Там ведь нет рек. Значит, там есть свобода для танкового маневра?
      На этом он и расстался с Максимовичем, не сказав на прощанье ничего больше. Впрочем, больше говорить ему и не надо было, он и так сказал слишком много, это бы понял любой штатский, не то что военный.
      Сталин, однако, ошибся: Максимович уловил лишь н е ч т о. Определенного мнения о том, чего же хочет его собеседник, он вынести не осмелился.
      Многозначительность, заложенная в словах Сталина, была для Максимовича неким таинственным символом, который он не решался расшифровать, опасаясь неверно понять советского руководителя и, соответственно, быть неверно понятым Симовичем. Поэтому по дороге домой он думал, к а к сформулировать отчет о беседе. Существо дела отодвинулось на второй план, став фактом, в определенной мере раздражающим, не дающим полковнику сосредоточиться на его прямой работе: составлении ясных и недвусмысленных отчетов после бесед с военными и политиками - на приемах ли, в кабинетах или даже во время коротких театральных антрактов.
      ...А Сталину этот полковник понравился.
      Похож на русского, - отметил он. - Такой же открытый. И драться, видимо, будет насмерть. Это он верно говорил. Есть в нем что-то и от грузина, скорее даже от сухумского грузина. И глаза хорошие, чистые глаза. Прямо смотрят, нет в них игры. Таким глазам можно верить".
      В четыре часа утра Сталин позвонил Вышинскому на Николину Гору - тот жил в поселке работников науки и искусства.
      - Вы еще не спите, товарищ Вышинский?
      - Я только что приехал, Иосиф Виссарионович. (Единственным, пожалуй, человеком, называвшим Сталина не по фамилии, как это было принято, а по имени и отчеству, был Вышинский.)
      - У вас что-нибудь новое по Югославии есть?
      - Нет, Иосиф Виссарионович.
      - Меня что-то смущают данные разведки, - сказал Сталин, - они, по-моему, идут за фактами, которые им умело подсовывают. Что передает тот молодой журналист из Белграда? Потапенко, кажется?
      - Потапенко? - настороженно переспросил Вышинский и замолчал, выгадывая время. Однако пауза становилась гнетущей, и он осторожно добавил: - Видимо, Потапенко передает свои материалы в ТАСС.
      - Поскребышеву сказали, что он вам писал. Вам, товарищ Вышинский. Поскребышев интересовался этим Потапенко по моей просьбе.
      - Я сейчас же выясню в ТАССе, Иосиф Виссарионович, и сообщу вам через пять минут.
      Он позвонил начальнику ТАССа - тот уезжал домой не раньше семи утра:
      - Почему вы перестали присылать нам сообщения Потапенко, Хавинсон?
      - Я считал, что...
      - А вы поменьше считайте, - облегченно вздохнул Вышинский: он боялся, что журналист уже отозван в Москву. - Информация - не арифметика, тут не считать надо, а информировать. Вовремя, опираясь на разные источники, учитывая все точки зрения. Пришлите мне завтра утром все его материалы, и пусть он там не лодырничает, а работает.
      Выслушав Вышинского, Сталин хмыкнул:
      - Я уже просил поблагодарить Потапенко за его информацию. Не возражаете?
      Вышинский понял, что Сталин знает все, и то, что он знает все и т а к говорит с ним, было огромным облегчением. Он тихо сказал:
      - Спасибо, Иосиф Виссарионович. Спасибо вам...
      - Это вам спасибо, - не скрывая издевки, закончил Сталин, - я рад, что у вас такие бойкие корреспонденты. Мне, видите ли, не пишут. Мне только жалобы пишут. Жалобы и поздравления.
      И, не попрощавшись, положил трубку.
      "Дорогой Андрей Януарьевич!
      Большое спасибо Вам за поддержку! Я только что получил указание
      оставаться в Белграде и продолжать работу. Посылаю Вам обзор
      важнейших новостей. Отправляю только первую часть, пока без анализа,
      одни лишь факты.
      С коммунистическим приветом
      Л. Потапенко".
      "Сегодня в соборе святого Марка надбискуп* Хорватии Алойз
      Степинац провел молебен "Те Деум" в честь нового монарха Петра II. На
      торжественном молебне присутствовали бан (губернатор) Хорватии
      Шубашич, его заместитель Ивкович, комендант армии генерал
      Неделькович, городской голова Старшевич, генералы Марач, Михайлович,
      Живкович, Мратинкович, Велебит". Это сообщение, поступившее только
      что из Загреба, представляет серьезный интерес, потому что на
      торжественном молебне отсутствовал В. Мачек, являющийся признанным
      лидером Хорватии. Мачек был объявлен как первый заместитель премьера
      Симовича, однако до сегодняшнего дня он не прибыл в Белград и не
      сделал ни одного заявления, которое бы подтвердило его желание
      работать в составе нового кабинета. Здесь предполагают, что Мачек
      лишь в том случае согласится работать в новом кабинете, если
      Югославия подтвердит свою верность Тройственному пакту. К сожалению,
      белградские власти отказали мне в разрешении поехать в Загреб, и
      поэтому я не могу перепроверить эти сообщения.
      _______________
      * Архиепископ (сербскохорват.).
      Корреспондент "Дейли мэйл" в беседе со мной сказал, что в
      Лондоне циркулируют слухи о том, что товарищ Молотов проявляет
      глубокий интерес к ситуации в Югославии. По словам корреспондента (М.
      Шорн), ему известно, что Молотов заявил в беседе, которая состоялась
      в Москве с посланником Гавриловичем, о поддержке "Советским Союзом
      сопротивления Югославии агрессору".
      Корреспондент из Лондона передал в газеты сообщение, которое не
      было пропущено цензурой, о том, что "Советы за кулисами содействуют
      созданию прочного барьера против дальнейшего проникновения Гитлера на
      Балканы, имея в виду защиту традиционных русских интересов в
      проливах".
      В Белграде сейчас перепечатана статья из венгерской "Мадьяршаг",
      где, в частности, говорится: "Фюрер рейха не хочет создавать такого
      впечатления, будто он насильно заставил Югославию стать членом
      Тройственного пакта. Германия не торопит Симовича с ответом. Берлин
      подчеркивает, что до получения официального сообщения из Белграда о
      том, какую позицию займет кабинет Симовича по отношению к договорным
      обязательствам, заключенным свергнутым правительством, всякого рода
      слухам и заявлениям нельзя придавать особого значения. На повестке
      дня лишь один вопрос: сумеет ли Симович сохранить мир в этом районе
      Европы, и если да, то каковы его гарантии?"
      Югославское телеграфное агентство "Авала" распространило
      следующее официальное заявление: "Мы уполномочены категорически
      опровергнуть сообщения некоторых иностранных газет о так называемом
      скверном обращении с немцами в Югославии и покушении на безопасность
      их жизни и имущества. Также не отвечают действительности сообщения
      иностранной печати о том, что в Югославии организованы манифестации
      против немцев и что колонны манифестантов несли английские и польские
      знамена и пели песни, в которых выражались угрозы по адресу немцев.
      Немецкое меньшинство пользуется всеми гражданскими правами и
      находится в полной безопасности, как и все другие жители Югославии".
      После того как здесь стало известно содержание статей в "Дейче
      Альгемайне Цайтунг", а также в "Берлине? Берзенцайтунг", в которых
      прямо говорится о подготовке Югославии к войне против рейха ("после
      прихода к власти безответственной клики террористов"), а также о том,
      что, по словам "Динст аус Дойчланд", "Югославия является самым
      неконсолидированным - после Чехии - государством в Европе", в местных
      газетах появились статьи о "традиционной сербскохорватской дружбе".
      Однако, поскольку статьи эти носят чисто пропагандистский характер,
      поскольку они слабо аргументированы и никак не обнажают существо
      национальной проблемы, к этим публикациям здесь относятся весьма
      иронически. Среди журналистов обсуждается сообщение о прибытии из
      Загреба в столицу руководителя югославских коммунистов И. Тито.
      Никаких официальных известий об этом не было, однако обозреватели
      считают прилет Тито возможным, потому что, во-первых, блок с
      коммунистами может спасти Симовича, если начнется война, и,
      во-вторых, оттого что ситуация в Загребе очень тревожная. По слухам,
      там арестованы выдающиеся идеологи компартии Кершовани, Прица и