Глава 33

Николай видел в окно, как совещались о чем-то подростки на пустыре. И он догадывался о чем. Как ни странно, догадка не вызвала у него ни паники, ни особой тревоги. Никто ничего не сможет доказать. Во-первых, у бомжа не было ни родных, ни близких, следовательно – заступников. Во-вторых, поди докажи, чья именно собака нанесла смертельный удар. Кроме того, невозможно найти инициатора. Качок? Да. Пожалуй. Кто с дрыном бежал вслед за животными? Качок. Кто пришел науськивать? Качок. Кто ныл на бугре? Качок. Все лепилось один к одному. А собаки? Собаки – животные неразумные. Значит – несчастный случай.

Несчастный случай не само несчастье. Вот вчера могло произойти несчастье. Иванов попытался объясниться с Матвеем, выяснить его ориентацию. Он целую неделю вынашивал план, обдумывал, взвешивал каждое слово, каждый довод. Обсасывал все возможные ситуации. Отправил из дома Виолетту навестить крестную и полтора часа провел перед зеркалом, выверяя мимику лица и жесты. Он мерил квартиру из конца в конец и монотонно приводил аргументы воображаемому собеседнику. Собеседником был Матвей, старый коллега по работе. После того злополучного разговора в коридоре, когда Матвей обиделся на Иванова за то, что тот завел собаку и ничего не сказал другу, а больше из-за его контактов с Гариком, Иванов как-то произвольно начал избегать Матвея. И такая манера поведения, избранная почти на животном, интуитивном уровне, поставила их давние отношения под определенную угрозу.

Оказывается, все было сделано правильно. Как кино выдерживают в подвальной темноте годами, так их дружбе потребовалось две недели, чтобы проверить прочность, совпадение или различие в сфере человеческих и интимных интересов.

Иванов купил бутылку шампанского. Если надо – предложит себя, естественно предварительно аргументировав свое предложение ссылками на исторические личности. Что там история, когда включить телевизор, и живые примеры. Не надо далеко ходить. Конечно, это первые ласточки. Они вынуждены эпатировать публику. Они жертвуют собой ради идеи. Когда-нибудь человечество поставит им памятник как высшей форме проявления плюрализма, терпимости и уважения к чужой частной жизни. У нас демократия.

Но вышло все не так, как планировалось. То есть бутылку открыли.

– Ты прочитал?..

Иванов дал Матвею редкую книгу «Величие и падение Рима» с собственноручными закладками, где дело касалось нравов, царящих в империи, её последних властителей и их любовных пристрастий.

– Ну и как?

– Занятно, но не более. Видишь ли, Коля, народ склонен всегда винить последних, забывая о предшественниках. Плебсу совершенно чужды разбирательства с предшественниками. О предшественниках помнят только потому, что тем-то построены бани, тем-то возведен Форум. Сфера законотворчества, а с ней и формирование моральных устоев глубоко чужда основной массе населения. Народ знает, сколько стоит хлеб, сколько водка и сколько проститутка. Больше он знать ничего не хочет. А до того, что происходит во дворце по ночам, поговорят и забудут, дела нет. Ну, пожалуй, родят десяток анекдотов...

Матвей оказался так далек от исканий своего друга Иванова.

Иванов метался по квартире минут пятнадцать, а Зверь наблюдал за перемещениями хозяина с тем же недоумением, что и совсем недавно, когда хозяин репетировал. Хозяин разговаривал сам с собой, сотрясал кулаками воздух в комнате, впрочем. Зверь не всегда понимал своего хозяина. Не понял и сейчас.

Наконец он схватился за спасительный телефон и позвонил ставшему в последнее время палочкой-выручалочкой Гарику. Долго рассказывать не пришлось. Гарик думал всего несколько секунд, а потом после непродолжительной паузы задал сакраментальный вопрос: не гей ли Иванов? Получив подавленное «да», рассмеялся и сказал, что надо было сразу обращаться к нему. А что до поиска партнера, то и в этом проблем нет. Знает ли Иванов Гошу из управления кадрами? Разве Гоша?.. Да, да. Гоша именно тот человек, который ему нужен. Но ведь Гоша... Да, Гоша не красавец и со стороны больше смахивает на гориллу, но это имидж такой...

Имидж... Они пошли к тому месту, где лежит теперь бомж. Легкая тень беспокойства пробежала по лицу Иванова, но он скоро успокоил себя. Доводы были те же.

Никаких угрызений совести не испытывал и Зверь. На то он и собака, на то зверь. Тогда утром было не совсем понятно, что угрожало хозяину и всем этим людям вокруг. Но властная команда и общий настрой стаи руководили действиями. Проснулись инстинкты и выучка. Он хорошо помнил проклятую железную коробку, в которой затаился враг, он чувствовал через сталь и стекло запах страха и видел искаженное ужасом лицо. Таких лиц у людей ещё не встречал. Полгода назад, там, в другой жизни, когда нес охрану у другого человека, ему пришлось вступить в схватку только единожды. Но это была действительно схватка, и человек был готов к ней. Даже успел перекинуть нож из одной руки в другую – прием, назначенный дезориентировать собаку. Любую другую, но не Зверя. Зверь был ориентирован не на оружие, а на жизненно важный участок тела, который в данный момент наименее защищен. От того поединка остался длинный розовый шрам, который можно хорошо разглядеть, если погладить против шерсти. Полоса с восемнадцатью поперечными стежками.

А потом... А потом был дурно пахнущий, за которым увязались две дуры-доберманши. Нет, он ни о чем не жалел.

Иванов посмотрел на свежезасыпанное место, и ему показалось... Да нет, только показалось, что земля будто кем-то потревожена, словно кто-то совсем недавно тут рылся... Кто мог рыться? Кому нужно? Наверняка собаки...

– Зверь, за мной!..

...Ага... От бомжа отошли. Сейчас пойдут на трубы совещаться. Верховодит там, несомненно, вот тот звереныш с мелкими чертами лица. Хотя впереди вышагивает длинный, за ним толстяк, потом остальные, но Иванова не обмануть. Именно он первым пришел на пустырь. Именно к нему стягивались остальные. Сейчас они своими куриными мозгами пораскинут и придут к выводу, что дела плохи. В милиции не поверят, а поверят – могут и на них подумать. Скорее всего, решат молчать, но если не окончательно глупы, сами придут на поклон.

Иванов ошибся только в одном – пошли сначала не к нему, а к бывшему лидеру собачников Валере. Поэтому прошло не менее двадцати минут, прежде чем в дверь позвонили и на пороге возникла троица делегатов.

Они стояли, переминаясь с ноги на ногу. Иванов не спешил. Разглядывал. Если для пацанов владелец мастифа представлял собой белое пятно на карте, для Иванова подростки были ясны как на ладони: Долговязый несомненно Лидер или таковым себя считает, впрочем, так могут считать и остальные, но Иванов знал, чьи идеи тот претворял в жизнь. Заика – а Николай знал, что второй парень, чтобы не заметили дефекта речи, растягивает слова, отчего и получил кличку Герасим – используется Хорьком как грубая физическая сила для устрашения и междоусобных разборок. Лолита – девочка-подросток, которая никогда не вырастет ни умственно, ни физически, загнется от наркоты, не дожив и до тридцатника. Ему было очень жаль, что в делегации ходоков отсутствует сам Хорек. Он оказался умнее, чем предполагал Николай. Что ж, поживем – увидим.

– Чему обязан? – спросил Коля.

– Говорят, вы общество какое-то учредили? – начал Лидер.

– Говорят, – согласился Иванов. Он не спешил. Инициатива должна исходить от тинейджеров, а ещё необходимо сразу же сбить спесь.

Поставить на место. Национал-социалисты в Германии середины двадцатых годов сделали верную ставку на молодежь – фольксштурм. Они не прошли Первой мировой, не видели ужаса смерти и потому не ведали страха. Эти тоже не были ни в Афгане, ни в Чечне, зато читали дешевку в мягком переплете и не мыслили себя без видика и «дебильника» в ушах. Интернет тоже не входил в сферу их интересов. Максимум, чем занимались, – «Сега» и различные приставки.

– Мы хотели бы тоже вступить. Кое у кого есть собаки.

– Говорят, вы будете патрулировать район? – не утерпел Герасим, выдав тем самым вторую причину прихода.

Вон оно что! Стало быть, они хотят передела территории под прикрытием общества, сообразил Иванов. То, что членство в общественной организации даст возможность, не вызывая подозрений, собираться, а может быть, чего только не бывает, выбить у РЭУ собственный подвал под какую-нибудь секцию, лежало на поверхности.

– Красиво поете, – усмехнулся Иванов. – Ты, Герасим, прямо Лучано Паваротти.

То, что этот головастик знает их по кличкам, неприятно поразило ходоков. На них, конечно, произвел впечатление мастиф, но, в отличие от остальных собачников, ореол и авторитет собаки никак не осенял своим нимбом владельца. Скорее наоборот. Сравнение было явно не в пользу Николая. Как такой плюгавец может управлять достойной во всех отношениях собакой, оставалось неприятной загадкой.

Они проглотили.

Это хорошо, решил Иванов.

– А что вы умеете, кроме конструктивной критики родителей и окружающего мира? Вынь «дебильник» и перестань жевать.

Лолита не слушала, и Герасим сначала толкнул пацанку, а потом снял с её головы наушники.

– Чего, дяденька, хочешь послушать? В твои лохматые годы «АББА» была в ходу. Теперь снова, – не переставала жевать Лолита.

– Топайте к котловану. Я сейчас выйду, – сказал Иванов и, не дожидаясь согласия, захлопнул дверь.

– Во урод, – констатировала Лолита. – Хочешь пожевать? – предложила жвачку Герасиму.

– Да пошла ты... – Туповатый, он все-таки почувствовал, что их унижают, но ещё не представлял, что предстоит впереди.

Они молча курили, когда Иванов нашел всю компанию в сборе. Не было только Хорька. Это плохо. Но ничего. Потом сделает его своим помощником. Управлять самолично пацанами Иванову не хотелось, могли возникнуть неприятности и трения с родителями, но урок преподать собирался жесткий.

Он снял с мастифа намордник и некоторое время молча оглядывал подростков.

– Всем встать, – тихо и буднично предложил Николай.

– Чего? – не поняли некоторые.

– Я сказал, встать, – громче, но без угрозы повторил Иванов.

– Мы и сидя послушаем... – хихикнула Лолмта, по такому случаю избавившись от наушников.

– Иди познакомься, – выпустил поводок Николай.

Мастиф поднялся и подошел к молодежи.

– Мама... – подобрала под себя ноги Лолита. Подростки начали вставать в той очередности, как перемещалась от одного к другому собака.

Мастиф обходил пацанов, принюхиваясь и вскидывая морду – смотрел в глаза. У ребят в кроссовках непроизвольно поджимались пальцы ног, но снаружи испуг отразился только в бледности лиц.

– В шеренгу по ранжиру! – громко разорвал тишину пустыря голос Иванова.

Пацаны, косясь на собаку и бестолково толкаясь, начали искать свое место. Ничего не получалось. Левофланговые все время норовили затесаться в середину.

– Сброд, – констатировал Иванов, – посмотрите на себя. Вы же самый настоящий сброд. А ещё хотите быть первыми в районе. Да вас только числом больше. Триста пятьдесят вторые и то лучше организованы. Нужна дисциплина. Дисциплина предполагает подчинение. Это вовсе не то, что вы думаете. Никто в ваш внутренний мир, в ваши междоусобные разборки лезть не хочет. Это неинтересно. Что нового я там открою? Ничего. Ровным счетом. Так вот, чтобы использовать общество в своих целях, надо иметь мозги чуть больше, чем у дельфина, а главное – научиться подчиняться. Не мне лично. Идее. Так же, как тибетские монахи ламе...

Иванов обвел взглядом напряженные лица подростков, заметил кое у кого пробивающиеся усики.

– А тебе полагается бриться, – сделал он замечание Лидеру.

Долговязый стоял с каменным лицом.

– И первое, что вы должны будете сделать, – убрать всю территорию в радиусе пятидесяти метров, начиная отсюда.

Он ткнул пальцем в Долговязого, как в точку отсчета.

– Собачку я оставлю присматривать за вами, мне ещё надо сходить по делам. Не вздумайте разбежаться. ОН догонит. Потом придется покупать новые джинсы. Пригляди тут за ними, – сказал он псу и пошел прочь.

Зверь начал описывать концентрические круги по периметру разбросанных труб с подростками в центре.

– Не нравится мне все это... – протянул Герасим и направился прочь, но тут же был настигнут и сбит с ног Зверем; ни лая, ни рыка – один мощный бросок, и Герасим на земле.

– Уберите собаку... – бледный как смерть зашипел он.

Но собака, постояв несколько секунд над поверженным человеком, спокойно перешагнула его и снова пустилась вкруговую.

Первым поднял брошенную банку пепси Малыш...

Глава 34

Гашека и Фишера они выбрали не случайно. Во-первых, это были друзья Евсея, во-вторых, более смышленые, чем остальные, и наконец, в-третьих, в силу второго, понимали: стоит собачникам организоваться, и спокойному житью бомжей пришел конец. Вот бабы их это почувствовали раньше и свалили. Теперь бомжи, лишенные женской ласки, обозлены. О том, что Евсей погиб, Аслан и брат решили не говорить, дабы окончательно не перепугать будущих исполнителей.

Гашек и Фишер бедствовали второй день. Если бы не Сардор, разрешивший вымыть котел и щедро против обычного расплатившийся не холодным пловом, а деньгами, кто знает, сумели бы что-нибудь закинуть в топку подведенных голодом желудков.

Сардор второй день не находил себе места и, когда появились эти двое, без всяких разговоров накормил бедолаг и ссудил деньгами за работу.

Просьбу кавказцев о встрече Фишеру передал сардоровский мальчишка-помощник, и теперь они торопились к месту, приятно сознавая, что могут получить дополнительную работенку. Отсутствие часов заставило их прийти раньше назначенного.

– Если опять гнилой лук, я за тридцатник не пойду, – переваривая плов, заметил Фишер. – На сегодня пайка есть, а завтра поглядим.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнул, – предпочел прямо не высказываться Гашек.

У него внутри разыгралась форменная революция. Обладая фантазией, он вслушивался в процессы пищеварения и представлял все в виде учебного фильма: вот плов двигается по кишкам, кишки слиплись и неохотно пропускают пищу по каналу, со стенок, как в подземном колодце, капает желудочный сок и с шипением и пеной впитывается в рисовые зерна и кусочки мяса. Он даже увидел дырку язвы с рваными краями, куда проваливается часть поступившего внутрь плова.

– Чего ты рожи строишь? – спросил Гашек, глядя на самосозерцающего Фишера.

– У меня язва. Я скоро умру, – констатировал товарищ.

– Чего ты мелешь! – перепугался Гашек. – Сначала Евсей пропал, теперь ты язву нашел...

– Чует сердце, мертвый он.

– Да ты белены объелся? Еврей его повсюду ищет, говорит, бумаги пришли. Может, он к своему дружбану в баню поперся. Все-таки человеком станет.

– Я бы тоже в баню хотел. Подохну, как собака, немытым.

Деньги, которыми ссудил Сардор, были истрачены на водку.

Здесь же на рынке и купили и выпили. Теперь она нехорошо рыгалась керосином, но по башке врезала здорово.

– Ты что говоришь-то, что говоришь?..

– Вон... Идут.

Друзья-товарищи увидели, как из остановившейся на проезжей части машины вышли двое и направились к пустырю. Это были Аслан и его брат Муслим.

Не подходя ближе чем на три метра, кавказцы остановились.

– Эти? – спросил Аслан брата.

– Привет, мужики, – вместо ответа начал Муслим, – работа есть.

– Знаем. Объявления читали, – сыто-небрежно отреагировал Гашек.

Муслим посмотрел на трубу. Там стояла недопитая водка.

Вот шайтан, уже где-то разговелись, с досадой подумал он и понял, что сытым придется давать больше.

– Можешь этой газетой подтереться. Я столько дам, не пожалеешь.

Аслан стрельнул глазами на брата. Уговор был другой. Муслим говорил, что купить бомжей – разговор короткий. У них сейчас с деньгами труба.

– Лук грузить не пойдем, – за друга ответил Гашек.

– Никто не заставляет. Тут дело другое. Пугануть надо, понял, да?

Муслим достал бутылку водки и протянул Фишеру. Тот не посмел отказаться – водка же...

Гашеку такое начало не понравилось. Он не знал истории Трои, но к подаркам, да ещё от кавказцев, относился подозрительно. Ко всему прочему, водка была дорогая, не из тех подвалов, где брали они сами.

– Все не так просто, – подумал он.

– Слыхали, тут общество организовано... Ни нам, ни вам не нужно. Они тут свой порядок поставят, и всем будет плохо – и нам и вам. Сгонют.

– А нам что... Мы подвинемся.

– Не подвинешься. Совсем сгонют. Евсей вон пропал...

– Евсей в деревню уехал.

– Аллах справедлив. Ваш Евсей уже с Петром-ключником разговаривает. Точно знаю. И брат видел. Его большая собака сожрала.

– Не звезди.

– Зачем мне врать. Пять кусков даю. Испугаешь? Ружье даю... Наливай.

Аслан смотрел на брата и удивлялся: неужели пить будет с этими?

Но Муслим взял грязный стакан и одним глотком выпил принесенную водку.

– Тебе Аллах не велел, – засмеялся Гашек.

– Про водку в Коране ни слова. Вино нельзя. Большую собаку знаешь?

– Ее теперь все знают.

– Я тебе ружье дам и патрон холостой. Пугнешь?

– А если он собаку пустит?

– Не пустит. За такое тюрьма. Нары. Не пустит. Народ кругом.

– Как же при народе?

– Сам думай. Там стройка. Канава большая. Доску постелишь, по ней убежишь. Доску скинешь. Никто не догонит.

Бомжи задумались.

Молчали и заказчики.

– Мало.

– Сколько хочешь?

– Сейчас пять, потом пять.

– И ящик чешского.

– И кило воблы, – загорелся второй бомж.

– Хорошо. Сейчас не дам. Дам вечером. Напьетесь. Дам половина.

Муслим кивнул брату, и тот пошел к машине, вернулся с мешковиной, в которой угадывался продолговатый предмет.

– Патроны в стволе. Осторожней.

– Лады, – согласился Гашек и принял оружие.

– В восемь, – предупредил Муслим, и братья пошли к машине.

Там Муслим попросил слить воды на руки, и Аслан полил ему из бутылки боржоми.

– Козлы... – подвел итог один из братьев. Но «козлы» оказались не такие уж и козлы. После ухода братьев спустились в котлован, нашли один из отсеков недостроенного бассейна, возможно, здесь планировались душевые, и развернули мешковину. Там оказалась «тулка» с обрезанным прикладом и укороченными стволами. Разломив оружие, увидели тускло посвечивающие торцы патронов.

Фишер вытащил один на свет и начал внимательно рассматривать. Патрон как Патрон. Достав перочинный ножик, он вытащил пыж и вытряхнул на ладонь полдюжины накусанных шляпок гвоздей.

– Мразь... – резюмировал он.

– Сука, – согласился напарник.

– Хотели по кривой объехать. Он размахнулся, чтобы разбить «тулку» о бетонный столб, но Гашек перехватил руку.

– Зачем? Давай охолостим патроны. Выпалим. Скажем, гони деньги. Пусть думают, что промахнулись.

– Из двух стволов? С двадцати шагов? Промахнулись?

– Руки тряслись с перепою. Они же думают, что мы не знаем.

Резон в этом был.

– Думаешь, он правду сказал? – спросил Фишер.

– Про Евсея? Не знаю... Но такая может запросто глотку перекусить. Знать бы наверняка.

– Выстрелишь?

– А ты как думаешь?

Ни один, ни другой никогда не стреляли в человека. Ногами пинали – было. Воровали – было. Но стрелять не стреляли даже в армии. Это надо быть неизвестно кем, чтобы вот так, почти в упор, гвоздями.

Вечером прикатил один из братьев, вручил завернутые в газету сторублевки. Пятьдесят штук. Бомжи ушли готовить место.

Они выбрали дальний конец котлована, где по центру возвышалась опорная плита. Понадобилось две доски: с одного края до плиты и от плиты до другого края. Сразу после котлована вилась полузасыпанная траншея то ли для кабеля, то ли ещё для чего. Ее наметили для скрытного подхода и отхода.

Ждали сумерек.

– А знаешь, я Евсею завидую. Сидит сейчас в деревне у окошка... На столе чайник кипит...

– Самовар...

– Иди ты... Какой самовар, замудохаешься сапоги пачкать раздувая. Чайник.

Гашек был согласен и на чайник.

Вспомнили, что Евсей любил баночное какао. Обоим вдруг почудилось, что снизу из котлована потянуло знакомым дымком. Между тем никакого Евсея в котловане не было, а откуда тогда взяться дымку? Просто обоим очень хотелось, чтобы Евсей жил.

Они обратили внимание на собачников. Никто, слава богу, не гулял по ту сторону котлована. Это нисколько не насторожило бомжей.

А прогуливалось всего несколько человек: Валера – впервые после длительного перерыва, Сардор и продавщица Белка, подруга ушедшей Маши. Валера спросил у Сардора про Ольгу Максимовну, и тот сообщил, что она наотрез отказалась гулять на пустыре. Владелец бультерьерши не стал говорить, что знает, почему она больше не выгуливает своего бассета здесь, на пустыре, ведь чем меньше людей посвящены в то, что произошло, тем лучше. Валера не знал.

Он был даже рад тому, что Иванов бродил в гордом одиночестве со своим Зверем. Второй схватки не совсем оправившийся Геркулес наверняка не выдержал бы. Зато это позволяло издали критиковать и пса, и хозяина. Положим, схватись они с хозяином один на один, мокрого места не оставил бы от этого говнюка, но владелец Геркулеса не уставал успокаивать себя давней присказкой – солдат ребенка не обидит. Этим пока и довольствовался.

– Нет, все-таки красавец, ей-богу, себе такого завела, если бы не этот, – сказала Белка, кивая на кавказца.

– А по мне, чем больше, тем глупее, – сообщил свое мнение Сардор.

– Каков хозяин, таков и пес, – прервал их рассуждения Валера. – Вы только посмотрите... Ни дрессуры, ни послушания. Смотрите, смотрите, так и норовит поводок оборвать.

– Их на развод хорошо. Щенки бешеных денег стоят. Я тут с одной поговорила. Кстати, приятельница вашей Ольги Максимовны, – кольнула Белка Валеру. – Говорит, нарасхват.

– Сейчас все породы нарасхват, – сказал Сардор. – Я бы тоже мог.

– Чего ж теряешься? – спросил Валера больше ради разговора, чем интересуясь.

– Она у меня умница. Правда, Зирочка?

– Вот и подставь свою умницу под него. Кучу денег огребешь, селекционер. Знаешь, что получится? Буль-буль мастиф.

– Ничего вы в браках не понимаете. Моя Зира без солидного калыма и не взглянет в его сторону, – обиделся Сардор. – Это так говоришь, потому что он твоего заломал. Нехорошо, Валера.

От волнения хозяин бультерьерши стал говорить с акцентом.

Валера надулся. Они продолжали прогуливаться, изредка поглядывая на Иванова и его собаку.

Зверь нервничал. Он чувствовал тонкий, еле доносящийся запах ружейной смазки, но хозяин, как назло, не уходил с этого места, не присоединялся к другим собакам, а, наоборот, старался выделиться. Временами Зверь тянул поводок в свою сторону, но Николай одергивал и даже прикрикнул на собаку.

– Вот видите, он хозяина не слушает, а вы на него молитесь.

Иванов словно догадался, чем вызвано общее внимание и какой разговор происходит в двадцати шагах. Отстегнул поводок и строго скомандовал следовать у ноги.

Выпущенная на свободу Зира без всякого калыма заковыляла к мастифу.

– Зверь, рядом! – приказал Николай. Почувствовав свободу, пес перепрыгнул через Зиру и стремительно бросился к котловану.

– Ну и дрессировочка, – захохотал довольный проколом Валерий. – На дачу побежал, к девочкам...

Раздавшийся выстрел прервал его смех... Фишер успел выстрелить в одиноко стоящего Иванова только из одного ствола. Огромная псина прыгнула, отбросив его в сторону на Гашека, стала рвать одежду... Гашек отчаянно сопротивлялся, матерился и орал не своим голосом. Подельник попытался ударить собаку прикладом. Удар по причине узости траншеи или страха оказался неточным. Приклад, скользнув по хребту собаки, опустился на плечо товарища. Однако худа без добра не бывает – Зверь перенес гнев на нападающего. Пес, яростно рыча, вцепился сначала в приклад, а затем и в самого Фишера. Гашек, не помня себя от боли и страха, устремился по траншее к котловану. В один момент были забыты и дружба, и уговор.

Раздался второй выстрел.

Первой пришла в себя Белка и бросилась вместе со своей собакой к месту схватки.

На дне траншеи валялось брошенное ружье, куски курток и дюжина сотенных купюр. Все было залито кровью. Несколько купюр и пятна крови в стороне от этого места указывали направление бегства. Зверь был чрезвычайно возбужден, а сочившаяся из левой лопатки кровь говорила о касательном ранении. Иванов, как мог, успокаивал пса. Белка пыталась остановить кровь.

– Мало вам вчерашнего?! – причитала она, не беря во внимание даже то, что, не оттащи он собаку от бомжа, вполне реально на пустыре оказался бы ещё один труп. А так бомж хоть и потрепанный изрядно, но успел сделать ноги. Хорошо еще, что первый впопыхах не сбросил доски, перекинутые через котлован.

– Что вы мелете? Думаете, они просто так с ружьем сюда пришли? На уток поохотиться? Это бомжи. Возможно, мстят. Если окончательно не выкурить, не только наших собак потравят, но и самих перестреляют.

Слова Иванова несколько обескуражили Белку. – А ведь не только ты в рубашке родился, – заметил Валерий. – Стреляй он, когда мы рядом стояли, наверняка попал бы в кого-нибудь. Стоящим вокруг стало не по себе.

Глава 35

– Молодец... Ты у меня молодец, мальчик... Зверюга...

Зверь положил чемоданоподобную морду на плечо хозяина и смотрел куда-то в глубину себя.

«Ладно, чего уж там, я же для этого и предназначен», – казалось, говорили его глаза, а может, так оно и было.

– Господи, совсем с ума сошел. С собакой разговариваешь.

– А с кем мне разговаривать? С тобой? – не оборачиваясь, спросил Иванов.