Собачья площадка

Виолетта окончательно проснулась и ничего не понимала.

– Посадил вишни? – спросила она.

– В саду у дяди Вани...

Иванов уже был в пути. Одна мысль: только бы пес продержался – буравила воображение и придавала всем его движениям нервную незавершенность. Например, не закрыл дверь подъезда. Домовые общественники всегда пеняли на этот факт входящим и выходящим не взирая на лица.

Пес лежал перед костью в той же позе. Они все сохранили паритет.

– Ну что, гады, обулись? – со злорадством обратился он к своре. – Никогда вам в люди не выбиться. Ни один Дарвин не поможет.

Он не думал, что гигант может укусить. Даже мысли такой не мелькнуло. Все шло как-то само собой. Иванов решительно подобрал мосел и, широко, по-олимпийски, размахнувшись, забросил его за забор. Свора молча пронаблюдала за действиями человека, но не шелохнулась. Николай развернул пергамент и положил перед гигантом:

– Кушай.

Гигант по-человечески вздохнул и по-человечески зачавкал. Свора наблюдала с невозмутимостью американских присяжных. Иванов заметил темные пятна на снегу у ног собаки, наклонился и рассмотрел внимательнее. Это была кровь. Собачья. Потому что лапы у гиганта кровоточили. Дождавшись, когда тот, доев, принялся за пергамент, Иванов решительно пресек само действие:

– Так... Подъем. Пошли со мной. Ну, вставай. Нечего тебе с этими ублюдками вожжаться. Дома будет ор, но ты не обращай внимания.

Иванов пролез в пролом, ничуть не сомневаясь, что гигант все понял и следует за ним. Точно. Так оно и было.

Виолетта просто задохнулась при виде огромного пса со слезящимися грустными глазами и грязной шерстью.

– Что это ты придумал?

– А ничего. Привыкли, понимаешь, «В мире животных» смотреть и за африканских жирафов переживать. А ты за нашенского пса попереживай. Все. Я хочу спать. Пошли на кухню.

Он с невозмутимостью римского полководца, только что выигравшего битву, препроводил собаку на кухню, бросил в угол кусок мешковины, которую ещё вчера предполагал употребить на починку дивана, и, коротко приказав «лежать», пошел спать. О жене старался не думать.

Глава 5

Где-то далеко то ли во сне, то ли наяву слышался заливистый лай.

Будильник не проработал и пяти секунд, как огромная ладонь хозяина прекратила эти пиликанья, и Валерий открыл глаза. С потолка на него, вытаращив три зеркальных глаза, смотрел финский светильник. Вот так уже больше года каждое утро и почти каждый вечер они смотрели друг на друга, а «почти» потому, что бывали и такие вечера, когда Валерию было не до этого. Плоский, внешне напоминающий не то краба, не то паука, застывшего на потолке, светильник являл собой образец очень мудрого решения освещения комнаты с высотой потолков два с половиной метра. Раньше здесь висела отечественная люстра, три рожка которой постоянно вступали в единоборство с головой хозяина, но если шишки и синяки на голове проходили быстро, то стеклянные колпаки не восстанавливали свой первозданный вид.

Может, зарядочку сделать, промелькнула шальная мысль, но он тотчас отогнал её.

И все же встал, потянулся, пару раз присел и подошел, натягивая на себя футболку, к окну. Перед ним раскинулась панорама пробуждающейся от зимнего сна природы, озаренная светом утреннего солнца, с многочисленными вкрапинами деяний рук человеческих, как законченных, так и не законченных, с одинаковой печатью бесхозяйственности и разгильдяйства. С высоты восьмого этажа плюс своего почти двухметрового роста Валерий взглянул вниз и замер – они сегодня вышли раньше обычного...

– Вот не спится им... – выругался Валерий. – Да иди же ко мне, придурок, – раздраженно позвал собаку хозяин, словно денщика, который помог бы ему быстрее собраться.

Подбежавший пес с удивлением наблюдал за лихорадочной суетой своего обычно спокойного хозяина.

– Да выметайся быстрее, козел. – Валерий открывал входную дверь.

Еще через минуту хозяин и пес спускались в лифте...

Да, он очень хорошо помнил почти весь тот день, красный лист календаря прошлой осени. Клиентов было немного, однако к обеду в кармане уже кое-что звенело. Вот Валерий да ещё пара хлопцев из аккумуляторного и решили поддержать традицию. Начали резво, потом подошли хлопцы с диагностики, потом загоняли задом «форд» на время, затем хором смело шли в бой за власть Советов и с сожалением, что Боже крыльев ни дав, разошлись по домам. Проснулся Валерий не сам, конечно, уже на кругу троллейбусном, что рядом с домом, и, легко пританцовывая, несмотря на свои сто двадцать три килограмма, пошел к себе.

Высоко подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, запрыгнул в отходящий лифт... Нога примостилась на что-то мягкое, тут же издавшее сначала какой-то пронзительный звук, затем, когда опустилась вторая нога, дикий визг, а уже потом, где-то сбоку, срывающийся от негодования женский голос:

– Как вам не стыдно... Тиша!..

Валерия качнуло на стенку лифта, ноги пошли куда-то в сторону, но он не упал и, оттолкнувшись спиной от стенки, сумел выпрямиться, а правая нога твердо встала на пол. Его опять качнуло, но он и на этот раз устоял, теперь уже благодаря рукам, которые обхватили чью-то шубу. На хозяйке этой шубы и повис Чуб.

Он оглянулся по сторонам, ища глазами, Тишу, которому должно быть стыдно, но никого не увидел и, только опустив глаза, заметил забившуюся в угол собаку, издававшую жалобно-воющие звуки.

Шуба агрессивно зашевелилась и закричала так громко, что на миг стало не по себе, после чего он уже стоял, совершенно протрезвевший, по стойке «смирно» и виновато смотрел на её разъяренную хозяйку.

Лифт остановился на шестом этаже, двери открылись и вновь закрылись, а разнос продолжался. Валерий Остапович никого и никогда не боялся. Он легко, одной рукой, мог бы приподнять эту кричащую женщину вместе со скулящим телохранителем и выставить на лестничную площадку, благо дверь лифта то открывалась, то закрывалась. Однако виноватый стоял и смотрел широко раскрытыми глазами, в которых малознакомое чувство вины вдруг сменилось огромным чувством восхищения.

– И не надейтесь, что я это так оставлю, – пообещала дама с собачкой напоследок, и дверь закрылась.

– Да иди ты, – привык отвечать в таких случаях Валерий громко вслух и ещё что-нибудь добавлял, как правило, про себя.

На этот раз Чуб нажал кнопку своего этажа молча...

Никогда ещё в жизни Валерию не было так грустно в праздничный вечер. Он ходил по квартире и не знал, чем себя занять. Все, что приходило в голову, тотчас же и уходило. Валерий не находил себе места, эта сегодняшняя незнакомка не шла у него из головы.

– Чернии брови, карий очи. Де ж ви навчились зводить... – неожиданно для себя затянул он, да так громко, что вдруг замолчал.

Сон не приходил, а образ блондинки с карими глазами не уходил. В этом было что-то мистическое. Карие глаза полюбил Валерий с раннего детства и сохранил эту любовь на всю жизнь. Именно с карими глазами были те упругие, крутобедрые, темноволосые девчата, что не могли устоять перед гарным хлопцем-механизатором на Полтавщине.

Именно тогда решил Валерий приобрести собаку. Ибо только хорошая собака могла втянуть его на своем поводке в привилегированное общество собачников дома-корабля.

Утренний поход на Птичий рынок не принес результатов, так как не ответил на возникшие вопросы, какую собаку покупать и кого на рынке больше, продавцов или покупателей. Сначала искал, как у нее, бассета, но потом решил, что такой балахон ему не нужен, и, проходив, размышляя и чертыхаясь на толпу, несколько часов, уехал на работу. Только к обеду Валерий появился в автосервисе «Амортизатор», где последнее время трудился в шиномонтажном цехе, чтобы отпроситься на весь день. Он с ужасом вспоминал работу в РЭУ, особенно утренние часы, где трезвому человеку отпроситься было практически невозможно. Спустя два часа, заглянув по дороге в библиотеку, Валерий читал свою первую книгу по собаководству. Вскоре ни о чем, кроме автомобилей, Валерий не знал так много, как о собаках и их содержании. И чем больше читал, тем больше убеждался, что нет в мире лучше собаки, чем ротвейлер. Во-первых, большая – маленькую он брать опасался из-за возможности наступить на нее, и если не раздавить насмерть, то покалечить. Да и уж очень много мелюзги развелось. Во-вторых, они отлично пасут скот, чем обязаны своему происхождению, а следовательно, если что, можно отправить к батьке следить за скотиной. В-третьих, взрослый ротвейлер никогда не подружится с чужим человеком, и это делало его незаменимым сторожем будущего джипа, о котором всегда мечтал.

Валерий прочитал ещё много чего, повлиявшего на его решение. Например, он узнал, что раньше было модно, придя в трактир и отсчитав планируемую сумму, привязывать к ошейнику ожидающего ротвейлера кошелек. Собака с этого момента не только не разрешала хозяину пользоваться кошельком, но и приводила последнего домой, когда он в этом нуждался.

Во второй визит на Птичий рынок было проще. Не прошло и трех часов, как Валерий обмывал с бывшим хозяином покупку, а восьмимесячный Геркулес с недоумением осматривал новую квартиру.

Утром следующего дня пес оставался несговорчив. К вечеру хорошая еда и безысходность сделали свое дело, и собака стала снисходительней. Однако пройдет немало времени, пока Валерий убедится, что собака готова к выходу на охоту. Наконец этот момент наступил. В тот вечер, заморозив себя и собаку, новоиспеченный собаковод решил уже, что бабца не появится, пошел на последний круг и, обойдя дом, увидел её в компании женщины с эрдельтерьером. Это не входило в его планы, так как про бассетов прочитал предостаточно, а вот про эрдельтерьеров мало, хотя и определил породу точно. Но отступать было не в привычках Валерия, и, подтянув к себе поводок с Геркулесом, он направился к дамам.

– Что это вы так внимательно смотрите на наших собак? – первой заговорила молодая с эрделем.

– Люблю смотреть на хороших псов, – как бы между прочим ответил Валерий и закурил.

Пожелав им доброго вечера и приказав своей собаке сидеть. Чуб некоторое время смотрел на бассета, а затем подошел к эрдельтерьеру. Осмотрев беглым взглядом всю собаку, он внимательно уставился на её морду сначала сбоку, а затем сверху и восхитился:

– Да это же девочка!

– Я вижу, – выкрутился специалист. – Я о черепе. Длина черепной части должна быть равна длине морды.

– А у меня равна? – спросила с надеждой хозяйка.

– Несомненно.

– Тишка, ко мне, – позвала Ольга Максимовна отбежавшую собаку.

– Голова должна казаться прямоугольной как при взгляде сверху, так и сбоку, – закончил Валерий.

Нужно было уходить, так как он сказал все, что помнил. Это-то помнил только потому, что, когда читал об особенностях морды эрдельтерьера, в голове промелькнуло: морда просит кирпича.

– У вас тоже собачка хорошая, – похвалил Тишку Чуб и, уходя, добавил: – Вы, пожалуйста, извините меня за лифт. До свидания.

Глава 6

Костерок, как обычно, разжегся с первой спички. Язычок пламени по-хозяйски побежал вверх по скомканному обрывку вчерашней газеты, по лежащим на нем сухим стружкам, вовлекая в процесс все новые и новые веточки, палочки, а затем уже и обломки старых ящиков, куски дверного проема – словом, всего того, что удалось насобирать. Как обычно, с первой спички, потому что разжигал Сардор, а Сардор Рахимович Сардоров, под стать опытному промысловику, умел так положить дрова и поджечь, что второй спички, как правило, не требовалось даже в ветреные зимние дни, не то что сегодня. Сегодня, в это солнечное весеннее утро, даже с дровами у Сардора Рахимовича не было проблем, то есть ноу проблем, как он часто любил выражаться. Ноу проблем сегодня и с мясом – нормальной баранины гораздо больше, чем просроченной, хватало и мяса другой принадлежности. Порезанное кусочками, оно возвышалось над столом аппетитной горкой и смотрелось очень даже ничего. Ноу проблем и с рисом, конечно ничего общего не имевшим с тем рисом, который раз в полгода привозили из Ургенча. Без того риса, которым так славилась древняя Хива, где, по твердому убеждению Сардора, пловом называли рисовую кашу в мясом. Рис сегодняшний, хотя и самый дешевый, был длинненький, чистенький и из самой Америки. Пирамида из него достойно возвышалась над холмиками нарезанной соломкой моркови и кольцами лука. Ассортимент и качество продуктов сегодня, по местным меркам, в пределах нормы. Бывали дни похуже... А бывали и такие, за которые Сардору, видно, всю жизнь придется краснеть при одном воспоминании... Но надо отдать должное повару, он знал дело, что называется, крепко и всегда выводил свою команду, казалось бы, из безнадежной ситуации. А ситуации, что и говорить, случались пиковые. То начальство нагрянет, то милиция, то санэпидемстанция, то другие проверяющие, а то и братва подгребет. А тут не ресторан, где одним можно приготовить так, другим эдак... Здесь же котел. И он один, один большой котел на весь день, вот и крутись как хочешь, чтобы в этом же котле не сварили, – а бывает за что... Это Сардор знал. Но мастер, он везде мастер – Сардор Рахимович и из топора плов сварит, было бы курдючное сало, рис да специи.

Тем временем рынок, на территории которого разгорался костер, начал просыпаться.

Пора начинать, подумал Сардор и налил в казан масло, в которое набросал кусочки жира, сел на раскладной стул и стал ждать. Время пошло – процесс начался. Весеннее солнышко ласково пригревало его широкое и смуглое лицо, а он, прикрыв глаза, чтобы не отвечать на постоянные приветствия, предался утренним размышлениям о жизни.

Воспоминания о детстве – самые сладкие, и это понимали все, кто проходил в эти минуты мимо дремлющего повара, увидев выражение его лица. Родной Учкун – обычная тихая улочка, ограниченная по сторонам двумя рядами дувалов, укрытая тенью чинар над журчащими арыками. Арыки – как приятно было окунаться в них мальчишкой... и как неприятно порой было вылезать из них юношей и уж совсем стыдно взрослым. За глухой стеной одного из дувалов стоял дом родителей Сардора с большим айваном, густо обвитым виноградом. На этой веранде каждый день собиралась большая семья Сардоровых отдохнуть на мягких курпачах и подушках от палящего солнца, утоляя жажду ароматным зеленым чаем с карамелью и пушистым лавашем.

До чего же хороша жизнь, когда деревья ещё большие, вспоминал дремлющий Сардор, невольно улыбаясь.

– Сардор Рахимович, я пришла, здравствуйте, – поприветствовала начальника кокетливым голосом его подчиненная.

Он открыл глаза и увидел Наташу. Перед ним стояла женщина лет тридцати пяти, русоволосая, милая, с высокой полной грудью и роскошными бедрами. Может быть, далеко и не красавица, и не без конкретных изъянов, но в целом мужики должны были западать на нее, и они западали. Вот только толку от этого чуть. Наталья Ивановна не то чтобы знала себе цену и ждала принца, нет, тем более о принцах имела представление. Был когда-то принц, да весь вышел. А вместо себя оставил двоих наследников. Наталья поменяла нескольких хозяев, но закон стаи требовал покровителя. Тут она и выбрала Сардора.

Этот толстяк, всегда в черном костюме со следами капель жира на животе и вечно мятых брюках, с лета прошлого года не только надежно прикрыл её от всякого рода домогательств, но и предложил работу. Поначалу Наталья ждала проявлений знаков внимания, переходивших в ухаживания, а затем в активное преследование, что было сигналом к ультиматуму, за которым, как правило, следовало увольнение работницы по причине её отказа. Но время шло, а начальник вел себя, как отец родной, хотя она была уверена, что нравится ему. Нестандартность ситуации стала занимать подчиненную, а затем и задевать за живое. Уязвленное самолюбие требовало расплаты. Сардор оставался неприступен, что вызывало, с одной стороны, уважение к семьянину, с другой – непреодолимое желание достичь цели. Активное преследование началось после того, как дети отправились к бабушке в Коломну, а в день рождения начальника после небольшого застолья был предъявлен сам ультиматум. Но увольнения не последовало.

Вспомнилось. Все вспомнилось...

Он проснулся в чужой постели. Наталья Ивановна бесстыдно распласталась под боком. В комнате светлело, и начальник, вытащив из мятых брюк черные трусы в стиле ретро, осторожно надел их. Теперь, уже одетым, можно было проанализировать ситуацию и выработать план действий. Он встал и подошел к окну – озаренный первыми лучами солнца, город просыпался. Наступал новый и, если сказать честно, трудный день. Сардор поправил резинку трусов, как он это всегда делал перед началом футбольных матчей, и почувствовал готовность к поединку. Сегодня их будет, видимо, несколько. Первый – с женой, где слабость его обороны и сила нападения противника говорили о неизбежности поражения, но если постараться, то счет можно сделать минимальным. Второй – с хозяином, где, видимо, будет ничья, потому как закрытие точки можно объяснить устранением недостатков согласно предписанию администрации рынка. Третий – с Натальей, здесь можно думать только о победе. Он самодовольно потянулся и посмотрел на спящую, как кот на блины...

Но Сардор оказался хреновым телепатом, Наталья под его восхищенным взглядом даже не пошевельнулась. Настроение было приподнятое, спать не хотелось, но и будить даму сердца тоже было незачем. На журнальном столике, поверх стопки детских книг и дешевых любовных романов, лежал небольшой буклет, выпущенный страховой компанией «АСКО», чье название неоднократно видел на кузовах автомашин. «Вечный именной календарь» – было написано на обложке. Сардор, удобно усевшись в кресле, стал знакомиться с утверждениями Павла Флоренского о существовании тайной гармонии между именем человека и событиями его жизни. Кто такой П. Флоренский, он не знал, но ему стало интересно, что написано про Наталью.

«Природная и родная, женственная и личная, лиричная и застенчивая», пока все было очень близко, «пылкая и снисходительная» – и это сходится, решил Сардор, вспомнив прошедшую ночь, почему-то посмотрел на свой немаленький живот, перетянутый семейными трусами. «Внешне легкомысленная, в сложной ситуации неожиданно самостоятельная» – и это соответствовало той, которая в это время открыла глаза и, сладко потянувшись, позвала его. Вмиг дочитав о Наталье, Сардор встал и подошел к улыбающейся подруге.

– «Любовь – самое утреннее из наших чувств», – громко процитировал обессиленный муж, возвращаясь к жене на одном из последних троллейбусов...

Около подъезда вместо постоянно дежуривших старушек Сардор увидел компанию молодых людей. Он уже проходил мимо них, как вдруг у лица увидел вспышку пламени. Ослепленный, а больше испуганный, отпрыгнул в сторону так быстро, как только позволяла комплекция. Фетровая шляпа упала под ноги. Дружный взрыв хохота свидетельствовал о том что шутка удалась.

– Ну ты. Хмырь, фокусник, – громко аплодировала единственная представительница слабого пола шутке, состоявшей в поджоге выпущенного из зажигалки в ладонь газа.

Сардор присел, чтобы поднять шляпу, но, выбитая ловким ударом ноги, она, подобно летающей тарелке, запарила над асфальтом в сторону соседнего подъезда.

– Долговяз, да ты Цимбаларь, – вновь одобрила девица.

– Оле, оле, оле, оле, Россия – «Спартак», – заголосил самый маленький из присутствующих, услышав имя своего кумира, и ринулся за шляпой, увлекая остальных.

Поединок отличался небывалой активностью. Сардор, в качестве бокового судьи, бегал по газону с призывами остановить матч, но игроки не слушали свистка. И только сильный поперечный пас того же долговязого в темноту пустыря охладил пыл игроков и заставил вернуться на скамейку. Шляпа, несмотря на неплохие аэродинамические возможности, улетела недалеко, и хозяин нашел её почти сразу. Обида за произошедшее душила. Он готов был размазать этого желторотика по газону, но сознание бессилия одного против стаи не давало гневу вырваться наружу.

Сардор молча, сдерживая подступавшие слезы, прошел мимо молодежи к подъезду. Что с нами сталось? Что происходит с нашими детьми и женами? Что творится с друзьями? Вопросы густо и бессмысленно-безответно, словно дождевые черви, копошились в голове.

Блажен, кто, идя с женой и завидев на тротуаре кучкующихся подростков, перейдет на другую сторону, Сардор был один и сворачивать не собирался. Не собирался также и драться, отстаивая свою честь. Таких надо вылавливать по одному. Иначе обступят, и хана... Вполне найдется ножик. Потом доказывай, что ты не верблюд, а того хуже – зашибить можно, тогда вообще не отмоешься – убил подростка. Найдутся и характеристики, и защитники, и общественность, как грибы после дождя.

– Во щи отъел, – услышал он сзади.

– Да и пузо, как на девятом месяце, – подхватила никогда не рожавшая специалистка.

– А мы в следующий раз им самим в футбол сыграем, – пообещал поклонник «Спартака» под одобрительный хохот товарищей.

Так в один момент счастливый любовник превратился в самое несчастное и глубоко обиженное «лицо кавказской национальности».

Впрочем, об адюльтере забыл начисто.

Глава 7

Еще вчера старшина выкраивал время и возможность съездить в ветеранский госпиталь. Друг залег надолго и всерьез. Наконец с утра «окно» появилось, и старшина, сунув в рукав поллитровку, а в руки взяв торт, пересек по диагонали всю Москву и теперь стоял перед глухим забором без единого намека на дырку. Подставив ящик и чудовищно раскорячившись, постоянно рискуя спиртным, он таки преодолел препятствие и оказался на территории.

Одного не учел старшина – собак. Они вывернулись из-за угла, стремительно, злобно и неотвратимо нацелившись на добычу. Пришлось пожертвовать тортом. Прижимая к груди рукав с бутылкой, старшина бросился к центральному входу, но одна из особо назойливых псин все-таки ухватила свое, а именно: клок от парадных брюк старшины.

Соломон, наблюдавший всю сцену от начала до конца, плюнул в сердцах. «Сволочи», – подумал адвокат.

Соломон Погер с детства мечтал стать военным. Он родился за пять лет до начала Великой Отечественной.

Как ни бился Погер-старший, как ни прививал любовь к портновскому делу, Соломон пошел на завод. Честно оттрубил там пять лет и подал документы на юридический. Уже с третьего курса избрал специализацию – имущественные споры. И не какие-нибудь государственные, между двумя заводами или фабриками – тогда прямой путь в арбитраж, – а самые что ни на есть непрестижные – личные. То есть споры по наследству, по разводу.

Нельзя сказать, что Соломон Погер все эти годы перебивался с хлеба на квас, но приобретенная сноровка, богатая клиентура составили ему определенный вес среди московских адвокатов. Слава бежит впереди полководца. Когда рухнула Партия с её иезуитским кодексом партийной чести и началась перестройка, Соломон оказался на коне. Заказы посыпались со всех сторон. Соломоша завел себе секретаря и помощника. Нет, он не вязался в адвокаты «на картотеке» для братвы. Зачем? Богатые тоже женятся и разводятся, а уж помирают толпами.

Сегодня он ждал порекомендованного ему мальчика, чтобы приглядеться, дать пару дельных советов и, может быть, кто знает, поручить первую самостоятельную работенку. По этому случаю Соломоша встал рано. Сварил кофе. Сам выгладил себе рубашку. Отличительным знаком Соломона Погера было то, что он относился ко всем приходящим в дом с почтением, будь то безусый юнец или заслуженный президент страхового общества. Соломон был философ и мог позволить себе пустяковое дело за ничтожный гонорар.

Итак, Соломон гладил сорочку, вдыхал запах горячего крахмала и мурлыкал под нос веселый еврейский мотивчик. Ему стало жарко. Он подошел к окну и распахнул его настежь. В комнату ворвался влажный весенний воздух, в дверь царапнулась такса Раша.

Соломон впустил животное.

– Что? Гуленьки захотела, Рашка? Уже понял. Но сегодня пойдешь гулять с Шуриком. Да, да, с Шуриком. Возьмете в магазине кефир и глазированные сырки. Ты ведь любишь сырки?

За окном во дворе упало что-то громоздкое и раздалась раздраженная гортанная речь вперемежку с отборным русским матом.

Соломон поморщился. Во дворе загружали очередной «бычок» «лица кавказской национальности».

– Сейчас мы этот боевик уберем.

Соломон с сожалением закрыл створку окна. Почти одновременно в дверях мелодично заиграл звонок. Адвокат взглянул на ручные часы и удивился. До назначенного времени оставалось ещё пятнадцать минут. Как раз чтобы надеть рубашку, галстук и поверх демократичный джемпер. Экие нетерпеливые!

Бормоча про себя ругательства, Соломон надел рубашку и не торопясь повязал галстук. Не торопился он потому, что различал клиентов и прочих по звонкам. Казалось бы, звонок электрический, но еврей улавливал в его звуках определенные интонации. Например, звонок стража порядка или начальника РЭУ для него сильно отличался от звонка клиента и уж совсем был не похож на налогового инспектора.

В дверях стоял долговязый молодой человек с портфелем типа «атташе» и в сверкающих ботинках. На улице слякоть, отметил про себя Соломон, значит, платка не пожалел. Это еврею понравилось.

– Здравствуйте, я от...

– Я знаю, от кого вы. А вас не предупредили, что назначено на девять ноль-ноль?

– Да. Но я подумал...

– Думать надо до процесса, во время процесса и Сбербанке. Наперед скажу: если назначено на деть ноль-ноль, то и приходить надо в девять ноль-ноль, а не без пятнадцати и не пятнадцать минут после. Это же элементарно. У вас часы есть?

– Есть.

Молодой человек вытянул запястье и продемонстрировал золотой хронометр.

– Богато, – хмыкнул Соломон. – Напрокат?

Стажер густо покраснел.

Соломон ткнул пальцем в уголок платка, случайно высунувшийся из кармана стажера.

– Это я к тому, если не можете позволить себе после протирки ботинок выкинуть носовой платок, значит, остальное напрокат. Не надо хвалиться перед клиентами. Репутация зарабатывается не этим. Даже не обстановкой в офисе. Взгляните. Немодно, но добротно. А это вселяет уверенность. Конечно, если в будущей работе рассчитываете ориентироваться на определенных клиентов, то и обстановка должна быть другая. Мои клиенты – люди с достатком. Они не летают на субботу-воскресенье в Египет. Зато знают, куда вкладывать деньги.

Стажер вынужден был согласиться. Действительно, мебель не поражала роскошью, зато за рабочим столом стоял компьютер последней модели, в углу цветной принтер и ксерокс, машинка для брошюрования. Целую стену занимал встроенный шкаф, за створками которого затаились папки. На столе лежали Тора, Библия и Коран.

– Прошу прощения...

Соломон опомнился и схватил утюг. Крайне неприятно стало еврею, словно стажер подсмотрел, как он моется.

– Ну-с, молодой человек, и что же подвигло вас на адвокатское поприще? Родители?

Стажер кивнул.

– С одной стороны, это, конечно, хорошо, но с другой – никуда не годится. Впрочем, когда и из чего еврею приходилось выбирать? Вы что-нибудь смыслите в оружии?

– Относительно, – удивился стажер.

– Это плохо. Запомните, молодой человек, к делу надо относиться с ответственностью. Если мы не можем быть профессионалами во всех областях человеческой деятельности, то хотя бы иметь представление о них должны. Пройдемте сюда. Это моя гордость.

Соломон пропустил мальчика в маленькую комнату, где три стены занимали стеллажи с книгами. Корешки с золотым тиснением произвели на стажера должный эффект.

– Возможно, вас ждет разочарование. Здесь нет художественной литературы. Только справочные издания. И ради бога, прошу ничего не комментировать. Ваша задача – слушать.

Может быть, Соломон Погер и продолжил бы педагогический экскурс, но в дверь позвонили.

– Это Шурик. Мой секретарь. Раша, Раша, Рашка! – позвал адвокат. – Гулять!

Откуда ни возьмись вывернулась такса и, бешено стуча крысиным хвостом по полу, по бокам, по ногам хозяина, воззрилась на дверь.

– «Когда вы радуетесь, вглядитесь в глубину своего сердца, и вы увидите, что ныне вы радуетесь именно тому, что прежде печалило вас. Когда вы печалитесь, снова вглядитесь в свое сердце, и вы увидите, что воистину вы плачете о том, что было вашей отрадой». Я вас беру, молодой человек. Идите в Ленинку. Своей библиотеки у вас, как я понимаю, ещё нет. Моей будете пользоваться в исключительных случаях. Так что учитесь в Ленинке. И каждый день по афоризму древних наизусть. Помогает.

Он выпустил стажера и Рашу на лестницу, где собаку безропотно ждал секретарь. Сегодняшняя работа начиналась для него, как обычно, с выгула таксы. Вечером собаку выгуливал сам хозяин.

Открылась дверь лифта, и на лестничную площадку вывалился старик в поношенном коричневом пальто с когда-то барашковым воротником.

– Соломон Погер? – просипел старик простуженно. – У меня к вам дело.

– Господин Погер не принимает. Приходите в пятницу с двух до четырех, – предупредил секретарь.

Неужели примет, подумал стажер и инстинктивно попятился. От бомжа разило вином и немытым телом.

– Мне нужно сейчас, – настаивал бомж, – у меня есть деньги. Я собрал.

Он протянул свернутые в трубку и перехваченные резинкой деньги разного достоинства. Сумма гонорара Соломона никогда не выражалась в таких цифрах. Даже в худшие времена. Но это все, что было у бомжа, и Погер оценил.

– Уходите сейчас же. Вам сказано. Я вызову милицию.

Секретарь, однако, не рискнул взять бомжа за шиворот и столкнуть с площадки, освобождая себе, собаке и стажеру дорогу.

– Подождите, Шура... Вот что, любезный, у вас имущественный спор? – спросил Соломон.

– Я – король Лир, – подтвердил бомж.

– Тогда, любезный, вы слышали моего секретаря, сходите-ка в баню, попарьтесь, побрейтесь, соберитесь с мыслями и ко мне. Держите...

И Соломон Погер вытащил из кошелька сто рублей.

Удивлению стажера не было предела. Он покидал будущего учителя со смешанным чувством восхищения и непонимания. Такого на юридическом факультете Гуманитарного университета не преподавали.