Глава 31

– Начальник штаба? – не узнав голос Бубнова по телефону спросил он. Бубнов на том конце провода стоял голый у тумбочки, поджимая то одну, то другую ногу, как цапля на болоте, а под ним уже натекла лужица воды. Его вытащили из ванной.

– Так точно, товарищ маршал, – пошутил Бубнов.

– Давайте без шуток. Я предупреждал Валерия не ходить в подвал и не давать деньги. Ничего, кроме унижения, не поимели. Теперь слушайте. Вчера ночью у...

– Сто тридцать вторая квартира...

– У жильца нашего дома из сто тридцать второй умерла собака.

– Не боксер ли? – спросил на том конце Бубнов, знавший всех породистых собак и их хозяев.

– Боксер. Умер от отравления.

– Съел что-нибудь. У него хозяин, я вам скажу, больше за мускулатурой следит, а собака, как беспризорная, бегает по помойкам, хоть бы хны, уж сколько говорили...

– Прекратите, – оборвал Николай Бубнова, и на том конце Семен Семенович даже вздрогнул. – Собаку отравили кавказцы. Одного хозяин заметил. Что мог делать экспедитор в десять вечера на пустыре? Грибы собирать? Так что берите в руки вашу тетрадочку и через десять минут у меня. Квартиру знаете? Мы должны их остановить. Решительно и бесповоротно. Вы человек военный и знаете наверняка, полумерами не обойдешься, и растопыренной ладошкой только аплодисменты получаются, а нам нужен кулак. Демонстрация силы.

– Точно так.

– Ну и ладненько... Сейчас будет. Обзвоним крупняк и осмотрим пустырь.

В армии Иванов не служил, но читал о ней много, а потом ведь, как все невежественные люди считают себя беспристрастными и справедливыми, тайно полагал себя докой.

Подполковник был у Иванова ровно через девять с половиной минут. Тут же его представили собаке. Это друг. Зверь понюхал ботинки подполковника, уловил слабый ещё запах собаки и успокоился – свой. Они открыли тетрадь, куда каллиграфическим почерком Ольга Максимовна занесла имена хозяев, клички и породы собак, номера квартир и домашние телефоны.

После короткого совещания отобрали шесть кандидатур и две запасные.

– Как вчера прошло первое патрулирование? – спросил Иванов у начальника штаба.

– Без происшествий.

– Как, совсем без ничего? – удивился Иванов.

– Господа, давайте что-то делать... – не терпелось качку.

На него никто не обратил внимания.

– Ну почему же. У магазина разняли драку. Драчунов сдали в милицию прямо на руки наряда, у одного из наших сотовый был. Сами и вызвали.

– Сотовый – это хорошо. Надо подумать. Деньги остались собранные? А не купить ли нам ещё парочку для экстренной связи?

– Дело, – одобрил отставник и подумал с досадой, как это он, связист, сам не догадался. Вот ведь почему не двигали его выше по служебной лестнице – рвения нет к службе.

– Господа... – заныл качок.

И они принялись звонить.

В первую облаву нарядили двух доберманш, дога, кавказца, немца, московскую сторожевую и сенбернара. Хотели бультерьера, но жена сказала, Сардор выгуливает. Иванов выходил со Зверем. Команда получалась более чем внушительная. Если в дореволюционной русской армии считали штыки, в Первой Конной сабли, в сороковых мехкорпуса, а в современности боеголовки, то здесь надо было подсчитывать клыки. Клыков хватало с избытком.

Собрались на пятачке у дома. Иванов предоставил слово начальнику штаба, и тот вкратце рассказал историю качка из сто тридцать второй. Присутствующие с жалостью посмотрели на бывшего хозяина собаки, и тут владелец двух доберманш, Зирбы-раз и Зирбы-два, сообщил, что в их подъезде сдохла дворняжка у пенсионерки. Сдохла при аналогичных обстоятельствах. Бабка, правда, ветеринара не вызывала, не по карману, но симптомы отравления налицо. Вчера гуляла поздно вечером. После десяти.

Все сходилось. Народ помрачнел и преисполнился ненависти.

Они вышли на угол пустыря между кооперативным офицерским домом и своим. Перед глазами открылась унылая панорама: всхолмленное пространство с островками почти непролазных кустов, остатками нескольких аллей, идущих в неизвестность, и котлован с недостроенным фундаментом бассейна. С юга панораму запирали гаражи вдоль железнодорожной насыпи, с севера и востока границей стала МКАД. Таким образом, чувствуя за спиной твердыню дома-корабля, они как бы блокировали предполагаемого неприятеля в естественном мешке. Контролировали его горловину.

– Надо занять господствующую высоту и провести рекогносцировку, – как военный, предложил Бубнов.

Так и сделали.

Забрались на холм.

– А откуда здесь эти курганы? – спросил запыхавшийся Иванов.

– Это не курганы. Это мусор.

– Как – мусор? – не понял он.

– Очень просто. Здесь раньше свалка была. Потом что-то вычерпали, что-то засыпали песком от фундамента бассейна, поставили наш дом. Так что под нами не черепа и кости монгольских завоевателей, а самое что ни на есть дерьмо.

И все-таки отсюда сверху пустырь впечатлял. Настоящее поле боя. Не Бородино, конечно, но похоже. По настроению. Они вдохнули влажный воздух весны, и у многих закружилась голова. От влажной земли поднимался пар. Не хотелось думать о том, что лежит под дерном.

– Чосер. Битва при Айзенкуре. Год одна тысяча четыреста пятнадцатый.

Николай покосился на «умника». Он не хотел делить лавры победы ни с каким Чосером.

– Там тоже использовали собак. А что, их использовали в Англии вплоть до семнадцатого века, – извинился за свою осведомленность «умник».

Подполковник расчехлил полевой бинокль и осматривал лежащее перед ним пространство. В поле зрения попала бежевая «Лада». До неё было метров семьсот. Может, больше, может, меньше, – бывший эмвэдэшник полевые офицерские занятия прогуливал. Но то, что хозяин машины кавказец, сомнений не вызывало. Он курил, облокотясь о капот.

– Взгляните, – предложил бинокль Иванову отставник.

Остальные уважительно следили за всеми действиями избранного начальства. То, с каким видом Бубнов делился оптическим устройством, вселяло надежду, что два полководца предусмотрят все.

– Он, – согласился Иванов. – Интересно, кого ждет?

– Так это... Как – кого? Аккурат рядом с тропкой. Вон вьется к окружной, а с той стороны ещё метров сто—сто пятьдесят и поселок. Продавщица там живет. Маша, – объяснил подполковник.

– Друзья! Товарищи! Подождите...

На холм вскарабкался Сардор. Лицо его взмокло, а дыхание с хрипом вырывалось из груди. Зато бультерьерша была в прекрасной форме.

– Я с вами... Жена сказала, подполковник звонил, нужна собака...

– Становитесь в строй, – бросил небрежно Иванов, и Сардор подчинился беспрекословно, а главное, встал с того фланга, как полагается, хотя в армии не служил.

– Тренинг все прошли? На человека тренинг все прошли? – спросил нетерпеливо Иванов.

– Мои прошли, – с гордостью доложил владелец доберманш.

– Давно, но ведь они не забывают? – сказала виновато владелица немца. – А мы что, преступника будем ловить? Надо в милицию позвонить...

– Преступника, преступника. Для чего он тут, спрашивается, на тропинке? Они уже один раз Машу подстерегли. А милиция? Что милиция... Нам предъявить нечего. Захотел и стоит. Земля общая.

Собравшиеся задумались.

– Да что вы смотрите, спускайте собак. Кругом – ни души. Или хотите, чтобы и ваши собаки околели?! – заорал качок. – Я сейчас сам пойду и размажу его по капоту...

Качок, полный решимости перевести слова в действие, поднял увесистый дрын, но Николай остановил его криком:

– Любезный, вы же не идиот. А если у него оружие? Нож, например. И потом, собаки есть собаки. В крайнем случае можно сослаться на то, что он их дразнил. Ничего. Пусть слегка потреплют.

– Может, разведать сначала? – все ещё не решался подполковник, хотя у него-то собаки не было.

– Внезапность, – авторитетно поднял палец Иванов.

Собаки не понимали, зачем их хозяева стоят, смотрят на пустырь и обсуждают что-то, не спускают их с поводков, не снимают жестких намордников, не дают порезвиться, сбегать по нужде.

– Все согласны?

– Давайте, братцы... – заныл качок.

– Что здесь происходит? – спросила Ольга Максимовна, появившись на холме в самый ответственный момент.

Пятью минутами раньше она заметила цепочку людей с собаками, выходящих на пустырь. Вел их Иванов с мастифом впереди. Несомненный лидер, решила Ольга Максимовна и так дернула своего бассета за поводок, что тот с перепугу чуть не обделался. И вот они здесь...

Бассет с интересом разглядывал людей и собак. Глаза его выражали изумление и тот же вопрос.

– Дражайшая Ольга Максимовна, уйдите отсюда, пожалуйста, и уберите собаку, это вам видеть не надо, – взял её под локоток подполковник.

– Да что происходит-то? Кого травите?

– Зайца.

– С черной задницей, – добавил качок, все ещё сжимающий в руках дрын.

Хозяева отстегнули намордники, и псы заволновались. Быстро осознали, что их готовят к чему-то более серьезному, чем игра со сдутым, давно прокушенным мячом. Да и настроение хозяев, которых тоже настиг азарт, смешанный с гневом, передается куда быстрее гриппа. Шерсть на кавказце встала дыбом, немка так натянула поводок, что пожилая хозяйка еле стояла на ногах. Команды своим питомцам отдавались доморощенные, от «куси» до вполне профессиональных: «фас», «взять».

И гон на ничего не подозревающего человека начался.

Аслан стоял здесь уже час. Ему сказали время, когда продавщица пойдет сначала через МКАД, потом по тропинке вдоль гаражей и наконец свернет \ на пустырь. Инструкции исчерпывающие, и ничего трудного он в этом поручении не находил. Предложить молчать, будет ерепениться, проинформировать, что станет с её домом за кольцевой. И все. И больше ничего. Упаси бог трогать или бить.

Он заметил вдалеке на холме скопление людей с собаками, но никак не отнес их появление там на свой счет. Стоят и стоят. Им бы прогуливать, а они стоят... Аслан наблюдал за ними потому, что больше ничего интересного вокруг не происходило. Такую природу терпеть не мог. Другое дело – горы. Простор. Полет. Жизнь.

Потом люди наклонились над собаками. Молятся, что ли, подумал Аслан и ошибся. Собаки вдруг сорвались с места и понеслись вниз с холма. Им предстояло пересечь полоску кустов. За кустами начинался котлован. Его нужно было огибать справа или слева, не будут же собаки прыгать вниз, а потом карабкаться наверх. Интересно, куда они бегут?

Качок не выдержал первым. Он бросился вслед за собаками точно по следу. Дрын из рук не выпускал. Затем вдруг взыграло ретивое у спокойного бассета. Поводок выскольнул из рук Ольги Максимовны. Но куда угнаться за свирепыми псами, которые получили приказы от хозяев. Это не тренинг. Это настоящее. Теперь они могли доказать человеку-богу, человеку-другу, человеку-кормильцу, что едят-грызут свои кости, чавкают фарш и «геркулес», хрустят «Чаппи» не просто так, не для удовольствия или поддержания веса и формы. Они – бойцы, они – сторожа, они – телохранители.

Стая поделилась надвое. Одни, во главе с мастифом, обходили котлован слева, а две доберманши и сенбернар – справа. На противоположной стороне снова слились воедино. Возникла небольшая заминка. Сенбернар тяпнул за ляжку московскую сторожевую. Назревал скандал. Но тут вмешался мастиф, разъединив своим мощным телом оба полюса злобы. Собаки словно очнулись и понеслись к цели...

Только тут, мысленно вычертив в голове маршрут движения собак, Аслан понял, что конечной точкой является он, и никто другой. Никого другого на пустыре не видно. Собак спустили на него. Аслан дернул ближайшую к себе дверь и, уже когда дергал, с тоской вспомнил, что поставил её на внутренний блокиратор. Оставалось акробатическим прыжком перекинуть тело через капот автомобиля, сделав упор на руку. Перекатиться в крайнем случае...

Он успел. Аллах помог. Вместе со щелчком замка в дверцу пришелся удар мастифа. Девяносто килограммов живого веса на скорости сорок километров в час сделали вмятину на дверце «Лады». А потом началась вакханалия. Даже находясь внутри машины, то есть в недосягаемом для собак пространстве, он вжал голову в плечи и стал совершенно не похож на гордого горца.

Кавказец вскочил на капот и от бессильной ярости бросался на стекло. Дворники были уничтожены в один миг. Просто переплелись между собой, как два тонких медных прутика.

Доберманы впились зубами в задние покрышки.

Аслан пытался включить зажигание, но руки ходили ходуном, а противный липкий пот, которым он начал обливаться в тот момент, когда вычислил себя в качестве объекта травли, застилал глаза. Даже включив мотор, он вряд ли бы смог уехать. Скорее всего, свалился в котлован.

Остальные бросались и облаивали железное препятствие, не позволявшее впиться зубами в ненавистное и опасное для хозяев тело, заходились в безумстве бессилия. Отвратительный запах бензина, резины, железа и человеческого страха, исходящий от «Лады», сводил с ума. Собачьи сердца выбивали хаотичный, одной природе понятный ритм охоты на человека.

Евсей услышал собачий рык и, подобно среднеазиатскому тарбагану, всякий раз из любопытства высовывающемуся из норки, чтобы стать мишенью для охотника, поспешил к грубо сколоченной лестнице – единственному пути наверх из его бокса.

Господи, никак, рвут кого-то?.. Или меж собой свара?..

Собак бомж не боялся. Еще в детстве отец объяснил: покажи пустые руки, и от тебя отстанут, но такая версия поведения годилась для псов деревенских, которым, кроме двора, защищать нечего. У этих же квартиры находились неведомо где, в блочной коробке, а защищать надо главным образом хозяев, что куда важнее ворот, телеги или молочного поросенка.

Увидеть и оценить происходящее Евсею мешали кусты. Он не стал мешкать, обходя по кругу, а вломился в самую гущу. Прямая, как известно, кратчайшее расстояние.

Собаки, поглощенные раздиравшими их чувствами, не сразу обратили внимание на шум в кустах. Наиболее рьяные – кавказец и доберманши – захлебывались от злобы, как туберкулезные больные от кашля.

Утро не предвещало ничего нехорошего, и потому гвалт, а в нем явственно слышался человеческий крик и звериный рык, вызвал невыносимую боль в голове и панику. В прошлом, когда он лишился памяти, где-то на берегах Волги на него вот так же напали собаки на свалке химических отходов. Это были лысые твари, которым жизнь оставалась протяженностью в один сезон. Он тогда еле отбился. Но вынес твердое убеждение: если хочешь выжить – помогай другим. Так складывалось по жизни. Когда Евсей никому не был нужен, всегда находился человек, который брал чуть-чуть, а давал взамен неизмеримо больше – участие. Не беда, что многие просто не могли помочь. Для Евсея главным было, что его слушают. Слушают и не смеются.

Потому-то Евсей вылез из котлована. Впереди, разделяя его и собак, бесформенным клубком путались кусты. Он ломился через гущу и пошел вперед, как медведь. Выскочив на лысину, увидел «Ладу», а вокруг скопище тварей. На один момент, всего на один, в голове мелькнула свалка под Костромой, оскаленные морды лысых уродцев, и он кинулся прочь.

Евсей струсил.

Евсей побежал.

Первым его заметила Зира. Бегущий человек сам по себе представлялся ей виноватым. Иначе зачем бежит? Зира не могла и не умела лаять. Она просто выделилась из стаи и бросилась за Евсеем.

Человек, бежал прытко, высоко подбрасывая ноги, и тратил на это движение лишнюю энергию. Догнать его было несложно.

Доберманы, так и не прокусив задние колеса «Лады», заметили движение в стае, на миг всего-то оторвались и бросились вдогонку.

Образовался клубок из человека и зверей, из страха и злобы, из отчаяния и ненависти.

Евсей успел подумать, что дочь в Донецке устроена.

Для бегущих в обход котлована людей изменился мир. Они превратились в преступников, хотя сами ещё этого не подозревали.

Евсей лежал., запрокинув к небу порванный кадык, и на лице его застыло изумление происходящим. Ни крики хозяев, ни лай собак, ни суетливые действия вокруг тела больше его не интересовали. Не могли интересовать, потому что все земное: документы, дочери, жены – отошло к оставшимся. К живущим.

С хозяевами собак началась истерика. Качок с испачканными кровью руками оказывал первую помощь, совершенно безумно оглядывался вокруг и твердил, что не виноват, его собака умерла и не принимала участие в гоне. Хозяйка немки, увидев окровавленную морду своей собаки, повалилась в обморок. Образовался новый очаг смерти, и вокруг суетились более мужественные. Один Иванов стоял отрешенным Наполеоном к вечеру Бородинского сражения.

Удивительная пустота.

Ни желаний.

Ни действительности.

Вот ОНО!

Кого и как пробило? Или три такта Бетховена, или тремоло Альбани, или незабываемая труба Армстронга, но что-то с ними произошло. Стояли истуканами.

– Мы же преступники, – выделилось из Ольги Максимовны, – мы человека убили...

Повисла пауза, которую никому не дано было объяснить.

Никому, кроме Иванова.

– Так... – сказал он, глядя на труп, – вот мы все и завязались. Молчать! Никто не виноват. Виноватых конкретно нет. Что будем делать?

Ответом Иванову было подавленное молчание.

– Он был ничей. Останется ничем. У кого есть лопаты?

Под страшным гипнотическим обаянием Иванова все поняли, что за такое грозит тюрьма. Моментально вспомнились родственные отношения: как там они без меня будут?.. Они – преступники. Законченные.

Без всяких яких. Вот он лежит, нелепо выкрутив ноги, враскоряку и больше уже никогда не встанет! Не намусорит в подъезде, не наплюет в лифте, утром не будет спорить с воронами за помойку. Нашлась лопата.

– Боже, что мы делаем?

Этот вопрос стоял перед всеми, но все – это куча, это толпа, это свора. И уже вырыта яма. И сыплется! земля на открытые в изумлении глаза бомжа. И нет у него сил ни сморгнуть, ни поднять руку. Он мертв.

– Нет...Я выхожу из вашего общества... – сказала Ольга Максимовна, и её начало рвать.

– Никто и ниоткуда не выходит. Мы похоронили никчемушного человека. Ни паспорта, ни денег. Он даже не был Паниковским. Я не позволю загубить начатое благое дело. Никто и никогда не убедит меня в том, что дело обходится без жертв. Всегда было и будет. Надо переступить. Сегодня мы ошиблись. Впредь ошибки должны быть исключены. Горько говорить такие вещи, но ещё горше ничего не делать и смотреть, как разворовывают страну, как у нас, истинных хозяев державы, отнимают самое дорогое – чувство собственного достоинства.

Хозяйку немки привели в чувство с помощью валидола.

Сардор плакал.

– Всем разойтись! – приказал Иванов, и кучка людей подчинилась, потому что никто не знал, что делать дальше.

Впереди у них была целая ночь раздумий, жалоб, слез и сомнений. Кто-то вспомнит детство, кто-то ничего не вспомнит, глядя на плохо отштукатуренный потолок, но всеми органически ощутится скверна, проникшая в организм и разрушающая воспоминания о добром, простом и хорошем...

Расходились в молчании. Никто не хотел смотреть на соседа. Почти так же, как дать в долг, а потом стесняться спросить: когда же?

Один Погер ничего не знал и не соображал. Через десять минут после общего расхода по мастям вышел с Рашей на пустырь в поисках Евсея, но собака притащила ему ботинок бомжа. Ничего более.

Адвокат очень удивился. Ботинок хоть и грубой свиной кожи, но представлял собой ноский предмет и выброшен просто так быть не мог.

Глава 32

Они собрались на плитах в тот же вечер. Вернее, Хорек собрал их после обеда. Собрал экстренно. Сообщение предстояло сделать неординарное. И он его сделал. Решение давалось мучительно. Сначала должны были осмыслить услышанное. При всей своей браваде и независимости именно здесь и сейчас выяснилось, что никто толком не знает, что надо и что не надо делать, как поступить; Среди них не было даже ни одного доморощенного философа или юриста.

Свое сообщение Хорек начал с болезни матери. Его прервали. Все знали, что из-за болезни он уже раз попал на собрание. Тогда они не придали особого значения объединению собачников, но то, что было рассказано после, просто не укладывалось в головах.

– Заливаешь, Хорек, – усомнилась первой Лолита.

Все облегченно вздохнули, так как не могли переварить даже самого факта. А факт был таков, что, вынужденный вывести Тобби для отправления естественных надобностей. Хорек наблюдал травлю собачниками сначала хачика, а затем как взбесившиеся псы разделались с бомжом. Ему никто не верил. Да, взрослые – косны и самолюбивы, живут по установленным, нелепым правилам, ханжи и лгуны по жизни, но, осознавая свою экономическую зависимость и ненавидя старшее поколение именно за это, тем не менее открытого бунта не поднимали. Им незнакома была система ошибок, которую прошли родители, да и знать её тинэйджеры не хотели. У них все будет не так.

Долговязый предложил всем пройти на место происшествия. Так и сделали. Хорек показал кусты, где стоял с Тобби, где стояла машина, и они обнаружили отпечатки протекторов «Лады». Потом лестницу, по которой выбрался из котлована бомж. Далее проследовали его маршрутом. Действительно, земля на том месте, что указал Хорек, была програблена садовым инвентарем и представляла собой идеально вычищенное пространство десять на десять метров, словно над этим местом произошел взрыв экологической бомбы. Ни осколков стекла, ни окурков, ни жестяных упаковок от пепси или пива. Чисто, как на собственной даче.

– И где же тело? – спросил Долговязый. Он единственный, кто придал хоть какое-то значение словам Хорька, ибо был постарше и по телику смотрел не только боевики, но и ещё что-то читал.

– Не знаю. Спрятали, а может, увезли... Ну что ты на меня смотришь? У каждого почти тачка есть. Сунули в багажник, и всех дел.

Никто не верил.

– Меньше видик надо лукать, – растягивая слова и гугня, словно набрал в рот каши, высказался Герасим.

Не умещающееся в воображении событие, возможно, так и осталось бы за рамками их существования, если бы не Малыш. Ему фантазии как раз хватило, чтобы представить себе всю картину, и надо сказать, довольно точно. Он отслюнился от основной группы и ходил концентрическими кругами вокруг предполагаемого места событий, постепенно увеличивая радиус поиска. Очень скоро Малыш оказался у свай, торчащих из земли, словно закопанные кверху ногами гигантские вилки. Вилки, вогнанные в землю черенком. Основание черенка забетонировано, но некоторые брошены на произвол судьбы без фундамента, и там в основании зияли осыпавшиеся дыры под бетон. Одна из них была засыпана свежим грунтом.

– Эй, пойдите сюда! – крикнул он остальным. Подростки нехотя потянулись на голос. Встали полукругом и уставились в основание сваи. Сказать стало нечего.

– Ну и что? – спросил Хмырь. – Тут канав немерено.

– А то, – ответил за Малыша Хорек, – то, что он здесь...

– Предлагаешь копать? – спросил Долговязый.

– Иди ты... Сам копай. Я не нанимался.

– Может, ментам сказать?

Предложение отвергли сразу. Во-первых, не поверят, во-вторых, все оцепят, перекопают, и где тогда собираться – лето на носу. Но похоже, сами поверили. Даже отошли от границы рыхлой земли.

Обратно на трубы шли притихшие. Там уже ждал Цветмет.

– Чего, мужики, пивка кто хочет?

Не отказались. Почему не попить на халяву, тем более в горле вдруг заскребло. Все ощутили настоятельную потребность прочистить голосовые связки.

– А ты куда?! – рявкнул хозяин пива на Малыша, потянувшегося за своей долей.

– Чего он? Я же нашел... – обиделся Малыш.

– Дай ему. Малыш сегодня герой. Нюх, как у шереметьевских ищеек, – заступилась Лолита. – Иди сюда, – продолжала она играть мать-патронессу.

– Чего нашли? – живо заинтересовался Цветмет.

Все молчали. Кто-то ковырял песок, кто-то в носу.

– Трупака нашли, – растягивая по слогам, сообщил Герасим.

– Иди ты, – не поверил хозяин пива, но ничто в лицах друзей не располагало к смеху. – Где?

– Пошли покажу, – предложил свои услуги Малыш, разумеется, за долю в пиве.

– Что я, мертвяков не видел? – отбоярился Цветмет. —Долговязый, правда, что ли?

– У Хорька спроси. Он лукал, – кивнул Хмырь.

– Дела... Кто ж его?

– Слушай сюда, – позвал всех поближе Хмырь. – Думаю, что травили черного. Из-за Машки-продавщицы... Ну, которую трахнуть хотели. Накладочка вышла. Чурка в машину успел сигануть. Псы разогретые были, им все равно кого рвать, а тут этот Евсей вылез.

– Во дают. Он самый безобидный из бомжей был, – огорчился Цветмет. – Где проволоку найдет не по силам, всегда звал.

– А эти... тихони... Все газоны своими собаками заорали, теперь на людей перешли. Да они ещё раньше метили. Расскажи, Долговязый. Чего ты? Как этот крутой тебя ротвейлером гонял по подъезду...– предложил Хорек..