Глава 24

Тот вечер не предвещал никаких экстремальных ситуаций или событий, существенно влияющих на жизнь дома. Первый теплый, по-настоящему весенний вечер. На небе ни облачка, ни птицы. Вороны уже угомонились, голуби попрятались по вентиляционным дыркам под плоскими крышами, а стрижи ещё не прилетели из жарких стран. Стрижам в московском небе ещё нечего было делать.

Зато у Бабкома время весенних сумерек – самый жаркий и плодотворный час дня. Час Бабкома. Одновременно его можно было бы назвать преддверием или увертюрой к собачьему часу, так как пройдет совсем немного времени, и вернувшиеся с работы владельцы четвероногих друзей поведут своих питомцев на прогулку.

Сегодня пищи для разговоров хватало. Обсуждали зверское убийство подполковничьего шпица, покупку Чубом машины, нападение на переводчицу из четвертого подъезда. Словом, было о чем. Но особенной темой стало появление нового собаковладельца. Собственно, не такой уж и новый. Можно даже сказать, старожил. Но до сих пор о его существовании имелись весьма скудные сведения. Скучный человек. Теперь Бабком напрягал десятки мозгов, серое вещество некоторых, пораженное склерозом, отказывалось реагировать на электрические импульсы эмоций, и тогда старческие и не совсем старческие лица сжимались в мучительную гримасу обиды и боли от бессилия вспомнить что-либо значительное. Выходит утром в девять. Жена в девять тридцать. Детей нет. Выписывает «МК». В нетрезвом состоянии замечен не был. Здоровается.

Мимо Бабкома прошли последние работающие жители дома. Настал черед выводки. Теперь пошли на выход те, кто вернулся раньше. Именно в это время на узкую площадку внутреннего двора вкатился грузовичок-полуторка. В кабине сидели трое: два пассажира, сопровождавших груз, и шофер. Они медленно ехали по двору и внимательно разглядывали таблички у входных дверей. Наконец остановились.

– Слушай, мать, где тут «Ариэл» распалагаетца? Скажи, да... – высунув голову наружу, спросил один. – Падвал нада... Склад...

Бабком шевельнулся. Словно вечерний ветерок прошел над болотцем, кивнув черными стручками камыша.

– Туда, туда, вокруг.

– Там дороги нет... Там пусто...

– Во-во, вкруг пустыря. Там дорожка асфальтовая. Вкруг и прямо сюда с той стороны. Иначе никак...

– Долго жить, бабушка, будешь...

И «бычок» поехал, набирая скорость вкруговую.

– С ума сошла, там же недостроено. Засядут.

– А и черт с ними, с грачами, надоели... Гур-гур-гур, гур-гур-гур, утром самый сон, а эти давай ящики кидать. Как тараканы в Москву налезли. Нет, раньше такого не было...

– Так ты сама смоленская...

– И что? Я с войны здеся. А все равно такого не было.

Надо сказать, что ещё лет десять—пятнадцать назад ни за что не соврали бы. Ко всем кавказцам относились так же, как к грузинам или армянам, благодаря общим врожденным качествам – радушию и хлебосольству. Теперь нет. Теперь все запутаннее и сложнее. Сегодня, говорят, смирный, а завтра, глядишь, людей в заложники возьмет. Трудно Бабкому разобраться в государственной политике. Разобраться бы в своем доме.

«Бычок» скрылся за поворотом, чтобы вырваться на вечерние просторы пустыря. Там водитель включил фары и, вспарывая двумя никогда не моргающими гляделками темноту, двинулся по узкой асфальтированной дорожке вкруговую. Точно. После поворота дорожка сворачивала обратно и вела к дому с другой стороны.

К тому моменту Бабком давно забыл о содеянном и переключился на Машу, продавщицу местного магазина. Но сначала на её собаку, великолепную немецкую овчарку: прямая спина без горбинки или малейшего прогиба, мощная, развитая грудь, лоснящаяся шерсть – волосок к волоску, и вообще...

– Встречать пришла...

– Рута, Руточка...

Но овчарка, скользнув по старухам у подъезда равнодушным взглядом, для порядка шевельнула хвостом туда-сюда и побежала дальше к соседнему подъезду, где располагался магазин и где её уже дожидалась стоящая на ступенях Маша. Маша попрощалась со всеми, как это делала всегда, и ушла по тому же маршруту, что и «бычок».

А кавказцам не повезло. То есть так и должно было случиться. Асфальт внезапно кончился, когда До цели оставалось каких-нибудь триста метров. Heподсохшая после снежной зимы земля с вожделением приняла в свои коричнево-творожные объятия колеса автомобиля. Грузовичок, досадно крякнув, решил выпростаться из объятий одним махом, но засел по самые ступицы и с каждым рывком оседал все больше и больше.

Конечно, они вылезли. Конечно, матерились, обвиняя шофера, а шофер сопровождающих – один вел, другие справлялись о дороге, – метнулись по грязи, разыскивая подходящий материал под колеса, и ничего не нашли. Полумрак над пустырем огласился гортанным матом. Прогуливающие мелких собак отпрянули подальше от центра, поближе к краю, к цивилизации.

А вот Маша шла напрямки. По дорожке. Дорожку проложили в то далекое время, когда в стране дули «ветры перемен», редакции всех СМИ соревновались, кто больше этих ветров выдует в своих статьях и дикторских текстах. И котлован под бассейн тогда же вырыли. И деревья стали сажать, потому что дешевле, а на бассейн не хватило. Но не хватило и на деревья. Не хватило и на километровую дорожку для бега трусцой. Вот почему она кончилась, поперхнувшись за триста метров до дома.

Маша шла напрямки. Рута, натура свободолюбивая, никогда не бежала рядом, предпочитала рыскать в темноте по кустам и появлялась около хозяйки время от времени. Однако такое поведение отнюдь не означало манкирования собакой своих прямых обязанностей по охране Маши. Просто так было заведено.

Ее заметили метров за сто.

– Какой овец к нам торопится... – спустя некоторое время, когда женщина появилась в свете фар, высказался один из кавказцев.

Работы по вызволению колес из вязкого плена прекратились. Теперь наблюдали все трое, включая шофера. Расстояние сокращалось.

Стояли.

Смотрели.

Ждали.

Маша, ослепленная светом фар, шла прямо по асфальтовой дорожке к повороту. Уже нужно было взять правее на тропинку, но она миновала её, подобно зайцу или сайгаку, бегущему в свете фар перед машиной, не в силах выйти из светящегося коридора.

Внезапно впереди выросла человеческая фигура. Женщина даже не перепугалась, так как не могла толком рассмотреть препятствие, просто попыталась обойти, но её схватили за руку выше локтя. Ни один собачник не позволил бы себе подобного движения – её все знали. Все знали о существовании Руты. Эти не знали.

– Куда гуляешь, красавица?

При звуках человеческого голоса Маша как бы проснулась и попыталась выдернуть руку из цепких пальцев кавказца.

– Закричу, – пообещала она севшим голосом. Шофер газанул и переключил передачу. Колеса с визгом выбросили из-под себя подложенную доску. В воздухе запахло паленой резиной.

– Зачем кричу? Ми ещё ничего тебе ни сделал. Пасматри, застрял, да... Видишь, да? Нада помочь. Снимай плащ.

Одним неуловимо быстрым и ловким движением кавказец вытряхнул продавщицу из плаща и бросил его под колеса. Маша отпрянула назад, но ткнулась спиной во второго.

Мамочки, пронеслось у неё в голове, надо что-то делать, крикнуть хотя бы... Женщина совершенно забыла, что где-то рядом бегает по своим делам сторож и охранник Рута. Вышибло.

Между тем задний обхватил её за запястье одной рукой, а второй зажал рот, таким образом обе руки оказались захваченными как в тиски, у кавказцев же была полная свобода действий. Когда продавщицу довольно осторожно для насильников валили на землю, она вдруг увидела звездное небо и полную луну с грязными пятнами рельефа. Потом чужие руки задрали юбку и аккуратно потянули трусики.

– Рута, ко мне!.. – успела хрипло выкрикнуть она.

Овчарка была далеко. У собаки приключились свои дела с кобелем неопределенной масти и породы, но слух у животного оказался в полном порядке. Она мгновенно покинула изумленного кавалера и, не разбирая дороги, через кочки и кусты, через кучи мусора и лужи понеслась на зов. Вот он, тот момент, ради которого существует дружба человека и животного.

Нападение было стремительным, внезапным для кавказцев и удивительным по свирепости.

Кавказец заорал так, что его услышали все, чьи окна выходили на пустырь. Второй, ещё не совсем оправившийся после удара в живот, попробовал прийти на помощь товарищу, но в этот момент на освещенный пятачок выскочил запыхавшийся кобель неопределенной масти и породы. Кавалер Руты наконец догнал даму своего собачьего сердца.

Хлопнула дверца «бычка». Шофер закрылся со своей стороны и лихорадочно крутил ручку стеклоподъемника. Увидев перед собой совсем не крупного, но взъерошенного, рычащего пса, второй кавказец распрямился, превозмогая боль, и бросился к машине. Какая помощь соплеменнику? Какая схватка с дикими животными? Спасение только в одном – машина. И он, сколько можно быстрее, устремился туда, яростно облаиваемый и постоянно хватаемый за ноги вторым псом.

Маша поднялась на ноги и сразу же чуть не упала. Мешали стянутые до щиколоток трусы и колготы. Она вышагнула из них и впервые увидела свою Руту поверх кавказца, с сомкнутыми на шее последнего клыками. Быть может, часть воротника и капюшон, прикрывавшие шею сзади, ещё спасали ему жизнь.

В горле сухо и жарко, как в устье русской печи, и все-таки она, уже не осознавая, что делает, делала все правильно, как когда-то учили: отдала команду, когда та не подействовала, подобрала лежащую, на счастье, палку и. Затолкав между зубами и шеей, принялась разжимать челюсти. Только после применения этого приема собака отпустила кавказца. Тот или находился в глубоком обмороке, или сдох. Во всяком случае, ноги были неподвижны.

Маша подхватила за ошейник упирающуюся Руту и поволокла прочь от места событий. Сука рычала и скребла когтями землю. Слова и команды на неё уже не действовали.

Господи, что же это?.. Что теперь делать?.. В милицию?.. В «скорую»?.. Куда?.. Продавщица лихорадочно соображала. Если насмерть?.. Ой, мамочки, что же будет? А ноги сами несли её в подъезд. Туда, где жил Валерий. Он поможет. Он не может не помочь.

Валерий открыл дверь после настойчивого, почти истеричного звонка. Был он в трусах и майке; но это не смутило продавщицу. Она просто не замечала, во что одет её знакомый. Не дав ему и рта раскрыть, обрушила на него поток слов, захлебываясь, перескакивая с одного на другое, теряя нить и вновь возвращаясь к уже сказанному. Понять её было сложно, но он уяснил одно – на женщину напали, собака покусала кавказца, двое других в грузовике посреди пустыря.

Рута сидела тут же, вывалив язык.

– А чего их туда понесло? – спросил сам себя Валерий. – Ты проходи, не стой в дверях. Я сейчас оденусь.

Только теперь она заметила, что её защитник не одет.

Они вошли в комнату и первое, что увидели, – лежащего на диване Геркулеса. Пес с трудом поднял голову и посмотрел на них больными глазами. Рута мигом подскочила к собаке и заскулила. О чем они говорили друг другу, неизвестно. Возможно, самец рассказал самке, как храбро сражался и как в результате ему не повезло. Может быть, даже находил объективные причины поражения. Приврал. Камень под лапу подвернулся, внезапно и по-подлому напали, он ещё с утра чувствовал недомогание и был не в лучшей форме. Мужчины при проигрыше всегда умеют найти веский довод в свое оправдание. Руте было достаточно. Она поверила.

– Видишь, как моего отделали... – сказал Валера, входя в комнату.

– Ой, кто ж его так? – на мгновение забыв 6 своем, всплеснула руками Маша.

– Это отдельная история. Падение Римской империи. Король умер, да здравствует король. Откуда он взялся со своим теленком... И кличку дал подходящую – Зверь. Давай по порядку.

Он усадил продавщицу и снова выслушал её рассказ.

– А чего ты ко мне прибежала? Надо в милицию. Второй-то жив?

Маша кивнула. Снова полились слезы.

– Надо идти к Погеру. Он законник. Он знает.

Погера застали за вечерними сборами на прогулку. Двое молодых людей, корпящих за огромным столом, заваленным документами и справочниками, только на мгновение оторвались от бумаг, но адвокат махнул рукой, чтобы не отвлекались, и почесал темя.

Скверная вырисовывалась история. Он, Погер, адвокат по гражданским делам и уголовное право знает по-дилетантски, немногим больше обычного культурного человека. Значит, надо консультироваться у специалиста. Соломон взял сотовый и позвонил куда нужно. В свое время оказал услугу одному человечку, и теперь пришла пора дернуть за ниточку. Изложив суть дела, слушал минут десять. Все это время Валерий и Маша стояли в прихожей, переминаясь с ноги на ногу.

– Вот так-с, молодые люди... – сказал Погер, чем сильно напугал продавщицу. – Дело ваше швах, азохен вей или боксе утэ, как говорят татары. Во-первых, надо было сразу бежать в милицию и писать заявление. Собака без намордника, естественно?

– Естественно, – машинально подтвердила хозяйка.

– А вот и неестественно... Они за это зацепятся. Теперь дальше... Они успели?

– Что? Ах, это?

– Это.

Маша отрицательно мотнула головой.

– Синяки, ссадины есть? Одежда порвана?

– Не знаю... Вещи там остались, – растерялась Маша.

– Значит, медицинское освидетельствование ничего не даст. Кто-нибудь видел, как это произошло?

– Не знаю.

– Я слышал, – подал голос Валерий.

– Я тоже, – усмехнулся адвокат. – Полдома слышали, как он орал. Так ведь орал пострадавший, а не она.

– Ты почему не орала? – спросил возмущенно Валерий.

– Не знаю... Не получилось... Они мне рот зажали, – заплакала, вспомнив все, продавщица. – Там плащ мой, они его под колеса кинули.

– Если не дураки, а они не дураки, то все давно подобрали и припрятали так, что днем с огнем не найдешь. Следовательно, в милицию идти не с чем, кроме устного заявления.

– Со свидетелями можно договориться, – намекнул Валерий.

– Вы плохих фильмов насмотрелись, молодой человек. Как правило, это путь неверный. Кроме того, тайна, известная двоим, известна и свинье, как говорят китайцы.

– Что же делать?

– Дать.

Глаза продавщицы полезли на лоб.

– Я не в том смысле, – смутился Погер. – На лапу дать, но сначала узнать, насколько серьезен ущерб. Если же, как вам показалось, труп, тогда... —Погер красноречиво посмотрел на Валеру, – тогда я вам помогу с адвокатом. Но зафиксировать все-таки нужно.

Дать на лапу, размышлял Валерий, пока они спускались от адвоката. А где деньги взять? Я на машину все спустил до копейки.

Валера вспомнил, как год назад познакомился с Машей. Она вместе с мужем снимала стандартную однокомнатную квартиру в соседнем доме, а Валерий тогда работал в РЭУ и пришел менять смеситель. Пришел рано, звонил долго, и, когда, обложив хозяев за отсутствие, собирался уходить, дверь открыла хозяйка. Пожелав ей доброго утра и выговорив за нерасторопность, мастер приступил к работе, а хозяйка к утреннему туалету, превратившись спустя полчаса в весьма привлекательную молодую женщину.

Еще через полчаса Валерий узнал о ней все: что муж окончил техникум связи и работает менеджером, а она сельхозтехникум и пока нигде не работает. Что детей у них нет, а есть овчарка Рута, в которой она души не чает. Валерий решил подтянуть декоративную гайку, а она, лопнув, стала подтекать. Можно было оставить все, как есть, но обманывать непосредственную и милую хозяйку ему не хотелось.

Запасной гайки не было, и мастер, уходя в магазин за новой, в дверях столкнулся с самим хозяином.

Менеджер, примерно одного возраста и роста, что и Валерий, только в два раза уже, в удлиненном черном пиджаке и светлых брюках, с кожаной папкой в руках, сухо ответив на добродушное приветствие выходящего, прошел в квартиру. Поход в магазин занял не более двадцати минут. Именно через это время Валерий подходил к двери нужной квартиры.

– Ну позвони в РЭУ и сам спроси, – услышал он голос всхлипывающей хозяйки сквозь яростный собачий лай.

– Что я, сантехников не видел? Не делай из меня дурака, – орал муж.

Звук пощечины усилил ярость собаки.

Валерий нажал кнопку звонка.

– Посмотри, кран новый.

– А то я сантехников не видел, стерва, – гнул свое менеджер.

Лай собаки вновь усилился... Звонка в дверь никто не слышал.

Валерий позвонил настойчивей.

– Кто там еще? – раздраженно произнес за дверью мужской голос, и она открылась.

– Еще раз тронешь жену, я из тебя гибкий шланг сделаю, менеджер, – пообещал он тогда ревнивцу, спуская его вниз с лестницы.

Второй раз встретились совершенно случайно на Пасху. Около магазина, где она теперь работала продавщицей. Он, будучи навеселе, легко приподнял её и похристосовался как со старой знакомой.

И вот теперь каким-то странным образом он вынужден выручать её, давать на лапу, как посоветовал Погер. Нужно ли ему это, Валерий тогда не думал.

Глава 25

Картина вырисовывалась скверная. Коллективизма Валерий не любил.

Подполковник Бубнов, пятнадцать лет не бравший в рот спиртного и теперь запивший, валялся на продавленном диване и горько вслух сетовал на жизнь.

Ольга Максимовна металась в жаркой кровати. Простыни сбились в ком и запеленали её белые ноги, как младенца. Оттого она постанывала и кукольно надувала губы.

Погер варил утренний кофе и обижался на самого себя. Не мог простить, что сразу, с порога не отправил просителей в самостоятельное плавание.

Словом, каждый жил своей жизнью, своими клетками, мембранами и атомным весом. И дом покряхтывал, принимал в свои мусоропроводы отходы жизни и деятельности жильцов, слушал бетонными стенами первые жалобы и сам не мог пожаловаться на лопнувшую в подвале трубу. Если бы родился в пределах Садового кольца, то строили бы его не из бросовых материалов и жильцов подобрали не нынешних. И вкруговую посадили бы газон. И старушки сидели бы у подъездов доброжелательные. И неизменного в каждом дворе пьяницу все бы жалели. Ох, как горько было выпускать из своих недр серую мясную массу. А что делать? Не дано ему решать судьбы. Даже обломив ступеньку и подвернув кому-нибудь ногу, не дано.

С появлением спальных районов города все больше и больше, а главное – все охотнее перемалывали человеческую психику. Старожилы старели и умирали в коммуналках, ещё помня кусты сирени во дворах и шахматные баталии в скверах. Где теперь эти любители шахмат и понятная, а потому естественная мораль коллективизма? Какие свадьбы гуляли! Какие проводы в армию устраивали! Когда заболевал чей-то ребенок, разве не делились купленным по случаю нутряным салом? Нет, конечно, не все было идилличным. Были и соседи-алкоголики, были и склочники. Случалось и так, что приходил во двор году этак в шестьдесят третьем человек и смотрел на1 окна второго этажа, где сам благополучно проживал до сорок девятого и откуда его увезли в безвременье, Смотрел на знакомую с детства бронзовую люстру, под которой нынче проживали, конечно, уже потомки того, кто написал на серой бумаге несколько абзацев наблюдений за бывшим жильцом. А может, даже жив был ещё и сам доброхот.

Нет, не все было голубым или розовым. Однако человеческая память, если она не заперта наглухо, если она не обожжена на всю оставшуюся жизнь, способна перемалывать в неясную, горькую муку самое грязное и неприятное, оставляя там, в загашниках, и первую тряпичную куклу с фарфоровой головой, и первую биту, и ранец с «Молодой гвардией», и первую любовь. Иначе нельзя. Иначе человек гибнет, а месть заполняет душу пустотой.

Первый, к кому пошел Валерий, проснулся тяжко. Подполковник медузой сплавил тело на пол и доплыл до двери.

– Кто там? – единственное, что вышепелявилось из бывшего офицера.

– Кончай базарить... – ответили оттуда. Бубнов согласился и открыл. На пороге стоял Валерий.

– Ну ты даешь... – первым сказал пришелец.

– Только ничего не говори. Сам знаю. У меня там в штанах есть... Сходи. Возьми, и вместе помянем.

– Я по другому вопросу. Надо бы собраться. Мы ж как неродные. Нас всякий может. А стоит собраться, и всех натянем. Тебе своего Альберта не жалко разве?

– Ты моего Альберта не тронь. Вы его все не любили.

– Правильно. А за что его любить? Скверная собачонка. Всех задирал. Пять кило, а вони тонна. Ты сам-то как с ним собачился.

– О мертвых так нельзя.

– Так давай подумаем, кто мешает... Друзья с Кавказа? Согласен. Хмыри из офицерского дома? Согласен. Бомжи? Согласен. Так стоит объединиться. Слыхал, что они с Машкой-продавщицей хотели?..

И Чуб рассказал подполковнику все.

– Для этого надо план разработать. Так просто нельзя. За уши не оттреплешь.

– А никто трепать и не будет. Соберем бабки, дадим, не возьмут – придумаем. Короче, с тебя, как с пенсионера, полтинник.

– Не возьмут, – резюмировал Бубнов. – Ты этих людей не знаешь. Я, конечно, дам. Почему не дать, но дело гиблое. Надо авторитета звать.

– Я ползаправки приведу...

– Не пойдут. Там одни Бокоруки работают. Удивляюсь, как ты ещё жив.

Валерий с тоской посмотрел на быт подполковника и, может быть, впервые пожалел, что подкалывал его полковником и генералом.

В одну нехорошую ночь увидел Семен Семенович сон. И сон этот поставил мозги, тогда ещё капитана, набекрень. Открылась перед ним Истина. Неприятная. Мучительная. Он сильно потел и даже постанывал весь момент открытия. Снилось ему, что рядом с нами существует другой мир, где все иначе. Населяют его Бокоруки. Причем Бокоруки могут быть как одушевленными существами, так и предметами, флорой и фауной планеты. У них свои законы. Они могут принимать любые обличья и руководствуются в своих поступках сугубо личными интересами. Пошел альпинист в горы и не вернулся. Бокоруки. Страховка и есть Бокорук. Или заболел человек. Бокорук. Только он внутрь пролез. Есть Бокоруки совсем на людей похожие. Их называют харизматическими личностями или тиранами. Весь мир по-бокорукски хотят перестроить. Или в стране что-то не то делается, начинают искать виноватого, но Бокорук очень хитрый. Он с другими Бокоруками созванивается, встречается, договаривается, и тогда уже ищут стрелочника, а не Бокорука или просто заявляют: сами выбирали, сами этого хотели, а мы хотели как вам же лучше. И оттого, что понял, как Они существуют среди нормальных людей, как влияют на каждую секунду жизни, стало страшно.

Следующая квартира представлялась ему иначе.

Но даже то, что увидел, основательно поколебало представление о мире. Ольга Максимовна открыла дверь, совершенно не готовая к гостям. Она бы вообще её не открывала и не открыла бы, но звонок был настолько настойчив и несгибаем по звучанию, что мадам подумала на государственные службы.

–Вы?..

– Я.

Валерий впервые увидел свою мечту ненакрашенной. Сразу бросились в глаза защечные мешочки, висевшие поутру как-то особенно безобразно, а самое главное – пигментные пятна на кистях.

Что же она своего бассета не выводит, подумал он, вдыхая запах в прихожей.

– Вы собаку выводите?

– Вывожу... А зачем вы у меня?..

Валерий проглотил обидный ком в горле.

– Я за деньгами. На нашу жилицу... Жилицу... бывшую. На Машу напали. И мы не можем пройти мимо этого дела. Иначе всем нам угрожает опасность.

Что я несу, подумал Валера, она же ничего не поймет, а я ничего не смогу объяснить. Бред. Надо сразу сказать, как Погер велел, – дать на лапу.

– Вы можете сразу не понять, но, как сказал Погер, надо дать на лапу. Машина собака порвала человека. То есть не человека, а их человека, и они наверняка подадут в милицию, а они, в свою очередь, будут проверять всех собак. А на нас уже есть заявления... Поэтому надо денег...

– Я-то при чем?

– Лично? Ни при чем. Это Машина собака. Но если возьмутся за нее, доберутся и до нас. Вы когда прививки делали?

– Слушайте, сейчас утро, я не в форме, вы ворвались... Сколько?

– Пятьдесят.

– Нате.

И перед Валерием захлопнулась дверь.

Ну сука, ну и сука, впервые о своем кумире так подумал шиномонтажник. Видал сук, но такой...

Следующей была хозяйка эрделя.

Эта не в пример... И халат. И прическами пахло от нее, молоком. И эрдель призывно вилял хвостом. Что бы мне за этой не ударить, с досадой на самого себя подумал Валерий, ходи тут, деньги собирай, как последняя сволочь.

– Некогда мне тут объяснять, короче, с вас полтинник. Понимаю, что утро, что может не быть, но полтинник, как распорядилось собрание.

Женщина дала безропотно.

Вот ведь, не знаешь, где найдешь, где потеряешь, подумал мытарь и пошел вниз. Надо было обойти в своем подъезде ещё сорок квартир. И здесь его впер, вые ждало удивление. Каким-то образом, но все уже прознали про случай с продавщицей. Кто-то давал, со скепсисом относясь к факту дачи денег, на кого-то г магически действовало имя адвоката, но основная масса искренне желала помочь хоть чем-то. Валерий всех предупреждал о готовящемся собрании.

Надо же, как в деревне, а ведь едва знают друг друга по лестничной площадке, может, они из-за того, что продавщица и в их же доме, задавал он сам себе вопрос, и не хотелось верить, что это так.

Наконец ноги привели к квартире Иванова.

Открыла Виолетта. За пять минут до этого она как раз собиралась на работу и потому стояла в прихожей перед большим овальным зеркалом под старину, наносила последние штрихи боевой раскраски на лицо.

Страсти за время их брака с Николаем она ни к кому не испытывала. Ну что это за страсть, когда понравился муж подруги? Зависть, и все. Но последняя неделя отношений с мужем всколыхнула её до кончиков ногтей. Нет, сначала она ничего не могла понять. Жизнь, простая и ясная, как скворечник, дала трещину. Другая женщина? Тогда, это Виолетта знала из романов, должен задерживаться допоздна и пахнуть чужими духами. Отсутствие детей? Но он даже не заикается о наследнике, в гостях чужих еле терпит. Готовит Виолетта сносно. В комнатах – они маленькие, но их две, – чисто. Одевается не хуже других. Не Сен-Лоран, но все-таки. А вчера взял тарелку во время совместного ужина и ушел в комнату. Когда же спросила, ответил – чавкаешь. Это я-то чавкаю? Я всегда так ела, и ничего. Ему, видите ли, неприятно...

Виолетта открыла на звонок.

В дверях стоял этот... С шиномонтажа. Ничего парень.

– Здравствуйте, я вот по какому поводу, вы, наверное, слышали про вчера? С Машей...

– Да, это ужасно. До станции без приключений не доберешься. Я теперь все время на троллейбусе. Дольше, но безопасней.

– Кто там? – донеслось из глубины квартиры.

– Это ко мне. Это насчет Маши, я тебе рассказывала.

В прихожую высунулся Иванов.

– Извините, выйти не могу, собаку держу, – в щель сказал Иванов.

– Мы тут посоветовались. Свидетелей не было. Доказать никак нельзя, а её Рута порвала человека. Надо дать, чтобы замяли. Рублей пятьдесят. Можно больше.

– Да, да, конечно... – Виолетта полезла в сумку за кошельком.

– Ничего не надо давать. Это пустое. У них денег куры не клюют. Выйдет одно унижение, и больше ничего. Грачей не знаете? Знаете.

– Но Погер же сказал...

– Что вы мне про Погера рассказываете. Погер живет отжившими категориями Уголовного кодекса. Жизнь изменилась, и узнать её можно только через бинокль... Как ваша собака? Я очень сожалею, но моя сильнее. С вами я мериться силами не намерен, да и не смогу. Скажу одно – того, что было во дворе, уже не будет. Можете расценивать это как угодно, но никак не как угрозу. Ваше время кончилось. Началось время прагматиков, и содрать за шину, как вы сдираете с остальных, не сможете. Во-первых, потому, что у меня нет машины, и, во-вторых, по этому же самому. Виолетта, не давай.

Валерий стоял как оплеванный салага. Никогда, даже в армии, не испытывал этого чувства.

– А вот и дам. Возьмите...

Виолетта протянула Валерию две сотенные бумажки.

– Это, наверное, много.

– Ничего. Для приведения дома в порядок хватит.

Она посмотрела на дверь и вдруг явственно увидела, как её муж стоит с той стороны и слушает. Стало удивительно легко и свободно. Она тут же вспомнила, что в их отделе на работе появился новый симпатичный курьер.

Раньше подобных мыслей у Виолетты просто не возникало.

Бунт, равнодушно подумал муж. Николай ткнулся носом в собачью шерсть и ощутил приятный запах живого человека. Это существо стало для него роднее родителей.

Ну и дела, подумал Валерий. Ему ещё предстояло обойти десятки квартир.

Глава 26

Было уже часов двенадцать. Мытарь одеревенел от объяснений, но собрал солидную сумму. Собрав, очутился как бы в вакууме. Дом затих. Можно было услышать даже перемещение тараканов по воздуховодам.

До чего же люди не хотят расставаться с тем, что имеют, подумал он. Он, считавший село деда лучшим местом на всем белом свете, вдруг вспомнил, как били какого-то студиоза, который приехал помогать селу и посмел понравиться местной барышне, за идеал. Тогда тоже никто не вмешивался. Закон был – не лезть. А девкам хотелось иногороднего. И били студиозов.

Он зашел за подполковником, во-первых, для поддержки, во-вторых, для солидности и, в-третьих, нужен был свидетель – все-таки деньги чужие. К деньгам Валерий относился трепетно, то есть на дело не жалко, а в долг не давал.