Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Военные мемуары - Призыв 1940-1942

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Голль Шарль / Военные мемуары - Призыв 1940-1942 - Чтение (стр. 2)
Автор: Голль Шарль
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Де Голль постоянно вел тайные переговоры через посредников с политическими лидерами ультраправых партий, с парламентариями, организовывал новое "голлистское" движение. Наконец, выбрав момент, когда угроза гражданской войны достигла апогея, де Голль выступил 15 мая по радио, а 16-го перед парламентом. Первое из этих выступлений было полно тумана: "Некогда в тяжелый час страна доверилась мне с тем, чтобы я повел ее к спасению. Сегодня, когда стране предстоят новые испытания, пусть она знает, что я готов принять на себя все полномочия Республики". В текстах обеих речей ни разу не встречалось даже слово "Алжир".
      Политиков в правительстве и аппарате президента сменили экономисты, юристы, менеджеры. "Я одинокий человек, - говорил де Голль народу перед зданием парламента, - который не смешивает себя ни с одной из партий, ни с одной организацией. Я человек, который не принадлежит никому и принадлежит всем". В этом вся суть тактики генерала. Учитывая, что в это время параллельно с демонстрациями ультраправых по всему Парижу проходили митинги "голлистов", прямо призывавшие правительство уйти в отставку в пользу генерала, в его словах была изрядная доля лукавства.
      Первоочередной задачей президента и правительства стало урегулирование алжирского кризиса. Де Голль твердо проводил курс на самоопределение Алжира, несмотря на серьезнейшие противодействия (мятежи французской армии и сторонников сохранения колониальной зависимости от Франции в 1960-1961, террористическая деятельность ОАС, ряд покушений на де Голля). Алжиру была предоставлена независимость после подписания Эвианских соглашений в апреле 1962.
      Авторитет де Голля был довольно высок. Не отрываясь от разрешения внутриполитического кризиса, он взялся за экономику и внешнюю политику, где достиг определенных успехов. Он занимался проблемой, как сделать Францию великой державой. Одной из мер психологического характера была деноминация: де Голль выпустил новый франк достоинством в 100 старых. Франк впервые за долгое время стал твердой валютой. Экономика по итогам 1960 показала бурный рост, самый быстрый за все послевоенные годы. Курс де Голля во внешней политике был направлен на обретение Европой независимости от двух супердержав: СССР и США.
      Внешнеполитическая концепция де Голля отличалась стремлением обеспечить за Францией самостоятельность в принятии решений по важнейшим вопросам европейской и мировой политики. Одним из наиболее значительных шагов в этом плане был выход Франции из военной организации НАТО в 1966. Для внешнеполитического курса де Голля был характерен прагматический подход к ряду крупных международных проблем (заявление о признании окончательного характера послевоенных границ бывшей Германии в 1959; осуждение агрессии США во Вьетнаме; осуждение нападения Израиля на арабские государства и др.). В то же время, продолжая осуществление планов по созданию собственных ядерных сил, Франция не подписала Договор о запрещении ядерных испытаний в трех сферах (1963). Франция не подписала и Договор о нераспространении ядерного оружия (1968), заявив, однако, в ООН, что она будет вести себя в этой области так же, как и государства, присоединившиеся к данному Договору.
      Де Голль одним из первых выдвинул идею "единой Европы". Он мыслил ее как "Европу отечеств", в которой каждая страна сохраняла бы свою политическую самостоятельность и национальную самобытность. Де Голль был сторонником идеи разрядки международной напряженности. Он направил свою страну на путь сотрудничества с СССР, Китаем и странами "третьего мира".
      Внутренней политике де Голль уделял меньше внимания, чем внешней. Студенческие волнения в мае 1968 свидетельствовали о серьезном кризисе, охватившем французское общество. Экономический кризис 1967 и агрессивная внешняя политика (оппозиция НАТО, Великобритании, резкая критика войны во Вьетнаме, поддержка квебекских сепаратистов в Канаде и арабов в ходе арабо-израильского конфликта) подорвали его авторитет и положение внутри страны. Во время майских событий 1968 Париж был перекрыт баррикадами, а на стенах висели плакаты: "13.05.58- 13.05.68-пора уходить, Шарль!" Де Голль опирался на поддержку премьер-министра Франции, сторонника политического курса де Голля Жоржа Помпиду, который выступал за более мягкую политику государства в сфере экономики и проведение социальных реформ.
      28 апреля 1969 после того, как большинство французов не поддержало на референдуме его предложения по реорганизации Сената и реформе территориально-административного устройства Франции, де Голль ушел с поста президента.
      9 ноября 1970 Шарль де Голль умер в Коломбе-ле-Дез-Эглизе, где и похоронен.
      * * *
      Совершенно очевидно, что когда в октябре 1954 вышли из печати "Военные мемуары" де Голля, это не могло пройти незамеченным во Франции. Большинство французских газет сразу же опубликовало выдержки из этой книги.
      Действительно, мемуары де Голля представляют значительный интерес. В частности, в первом томе, охватывающем период с 1940 до середины 1942, собран обширный фактический материал, впервые опубликован ряд интересных документов. Автор высказывает ряд наблюдений, рассуждений и обобщений относительно истории предвоенной Франции, а также периода первых лет Второй мировой войны.
      В начале своих мемуаров де Голль делает критические замечания в отношении боевой подготовки французской армии и принципа пассивности национальной обороны Франции, отрицающего важнейшее значение танков, авиации и самоходной артиллерии. Наблюдения и высказывания де Голля тем более интересны, что он, будучи много лет секретарем Высшего совета национальной обороны, "с 1932 по 1937, при четырнадцати различных кабинетах, - как замечает он сам, - принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны".
      Причину господства этого вредного для Франции принципа пассивности ее национальной обороны де Голль видит в недостатках "самого политического режима", в частой смене кабинетов, в "слабости государственной власти и постоянных политических разногласиях".
      Говоря о действиях французского правительства накануне Второй мировой войны, де Голль в сущности признает, что их политика поощряла Германию к нападению на слабые государства. "С политической точки зрения, - пишет он, - я полагал, что широковещательные заявления о нашем намерении не выводить свои армии за пределы границ поощряют Германию к действиям против слабых и изолированных стран: Саара, Рейнских государств, Австрии, Чехословакии, Прибалтийских государств, Польши и т. д. Мне казалось, что тем самым мы отдаляем Россию от союза с нами..." Автор отмечает далее, что Франция имела все возможности не допустить ремилитаризации Рейнской области в 1936, что она не сделала для себя никаких выводов из захвата гитлеровской Германией Австрии, что "не было извлечено уроков также и из опыта гражданской войны в Испании..."
      В своих мемуарах де Голль не останавливается подробно на мюнхенской политике французского правительства, но вместе с тем он замечает, что в сентябре 1938 "с согласия Лондона, а затем и Парижа Гитлер захватил Чехословакию". Де Голль, противник мюнхенской политики, осуждает бездействие Франции в период "странной войны".
      Де Голль считал, что "вмешательство Советского Союза, несомненно, ускорило поражение поляков" и что "в позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером, отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у Германии, таким образом, руки будут свободными и что лучше уж разделить вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой". Де Голль далее утверждает, что после 1941 "Советы убедились в бессмысленности той политики, в силу которой они в 1917 и 1939 заключили договоры с Германией, повернувшись спиной к Франции и Англии".
      Де Голль пишет о том, что "...некоторые круги усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они больше были озабочены тем, как нанести удар России - оказанием ли помощи Финляндии, бомбардировкой ли Баку или высадкой в Стамбуле, чем вопросом о том, каким образом справиться с Германией".
      Де Голль отмечает преобладание пораженческих настроений в правящих кругах Франции с первых же дней ее военных неудач. Несмотря на стремление оправдать Поля Рейно, к которому он испытывает личные симпатии, автор невольно обличает его. Он рассказывает, что Рейно ввел в состав своего кабинета маршала Петена, заведомо зная, что последний будет служить "ширмой для сторонников перемирия". Вместо того чтобы избавиться от главнокомандующего-пораженца генерала Вейгана, как советовал ему де Голль, и принять ряд других необходимых мер к защите национальной независимости Франции, Рейно фактически подчинялся сторонникам капитуляции, продолжая лишь на словах защищать свою страну.
      Много места в мемуарах де Голля отводится франко-английским отношениям в годы Второй мировой войны. В самом деле, движение "Свободная Франция", имевшее долгое время своей территориальной базой Англию, не могло не оказаться в самых тесных отношениях с английским правительством. Факты и документы, приводимые в книге де Голля, свидетельствуют о серьезных трудностях и противоречиях между Англией и Францией. Особенно резкие столкновения с английским правительством возникали у де Голля по вопросу о создании самостоятельных вооруженных сил Сражающейся Франции и установлении его власти в ряде французских колоний.
      Де Голль остается неизменно убежденным сторонником франко-английского союза, но это не помешало ему высказать в своих мемуарах ряд упреков по адресу английского правительства. Прежде всего, останавливаясь на периоде поражения Франции в 1940, де Голль с горечью замечает, что "достаточно было одной неудачи на континенте, и Великобритания целиком занялась вопросами своей собственной обороны", "совместные действия Лондона и Парижа фактически прекратились". Де Голль не скрывает, что он опасался во время войны заключения компромиссного мира между Англией и Германией и еще больше - захвата англичанами каких-либо французских колониальных владений. Де Голль публикует секретное письмо к нему Черчилля от 7 августа 1940, из которого видно, что хотя англичане и согласились публично обещать "полное восстановление независимости и величия Франции", но фактически они отказались гарантировать ее территориальную неприкосновенность.
      В тоже время де Голль многое смягчает, говоря о франко-английских отношениях периода войны. Он вскользь упоминает о переговорах английского правительства с правительством Петена, происходивших в октябре 1940 в Лондоне, пока он находился в Африке, что свидетельствовало о стремлении Великобритании воспользоваться временной слабостью Франции в целях укрепления своих позиций за ее счет.
      В еще большей степени это проявилось в колониальной политике английского правительства во время Второй мировой войны, в частности, в остром конфликте между де Голлем и английским правительством по вопросу о французских подмандатных территориях - Сирии и Ливане, а также по поводу вмешательства английского правительства в дела Мадагаскара и других французских колоний. Несмотря на резкие столкновения с английским правительством и лично с Черчиллем, несмотря на то, что 6 июня 1942 де Голль официально предупредил английское правительство, что в случае потери Францией ее колониальных территории на Мадагаскаре, в Сирии или в других местах вследствие действий ее союзников сотрудничество Сражающейся Франции с Англией и США "лишается всякого оправдания", де Голль, в силу временной слабости Франции, часто вынужден был уступать своим более сильным союзникам.
      Противоречия между "Свободной Францией" и США были также весьма значительными, хотя де Голль сравнительно мало освещает эту тему, он упоминает, что все обращения французского правительства за помощью к США в 1940 остались безрезультатными. США, так же как и Англия, стремились захватить ряд французских колоний, например острова Сен-Пьер и Микелон, из-за которых произошло столкновение де Голля с американским правительством. США были весьма заинтересованы и в судьбе французского военно-морского флота и, стремясь взять под контроль "Свободную Францию", стремились противопоставить де Голлю какого-либо другого французского представителя, более покладистого и преданного интересам американцев. "В сущности, - пишет де Голль, -руководители американской политики считали, что Франция уже перестала быть великой державой". В связи с этим де Голлю пришлось преодолевать большие трудности при установлении отношений с американским правительством.
      С Москвой "Свободной Франции" легко удалось завязать союзнические отношения, де Голль отмечает в своих мемуарах, что вступление СССР в войну "принесло разгромленной Франции новую надежду" и участие русских в войне с каждым днем "создавало условия для победы". Де Голль пишет, что предполагал воспользоваться присутствием СССР в лагере союзников как некоторым противовесом в отношениях с Великобританией и США. Поскольку СССР со своей стороны рассчитывал, что Франция также создаст некий баланс в антигитлеровской коалиции, то он стремился поддержать ее статус великой державы.
      Мемуары де Голля и, в частности, многочисленные документы, к ним приложенные, являются интересным и ценным источником для изучения истории Франции.
      Глава первая.
      По наклонной плоскости
      За годы моей жизни я составил свое собственное представление о Франции, порожденное как разумом, так и чувством. В моем воображении Франция предстает как страна, которой, подобно сказочной принцессе или Мадонне на старинных фресках, уготована необычайная судьба. Инстинктивно у меня создалось впечатление, что провидение предназначило Францию для великих свершений или тяжких невзгод. А если, тем не менее, случается, что на ее действиях лежит печать посредственности, то я вижу в этом нечто противоестественное, в чем повинны заблуждающиеся французы, но не гений всей нации.
      Разум также убеждает меня в том, что Франция лишь в том случае является подлинной Францией, если она стоит в первых рядах, что только великие деяния способны избавить Францию от пагубных последствий индивидуализма, присущего ее народу, что наша страна перед лицом других стран должна стремиться к великим целям и ни перед кем не склоняться, ибо в противном случае она может оказаться в смертельной опасности. Короче говоря, я думаю, что Франция, лишенная величия, перестает быть Францией.
      Это убеждение росло вместе со мной в той среде, где я родился. Отец мой, человек хорошо образованный и воспитанный в определенных традициях, был преисполнен веры в высокую миссию Франции. Он впервые познакомил меня с ее историей. Моя мать питала к родине чувство беспредельной любви, которое можно сравнить лишь с ее набожностью. Мои три брата, сестра и я сам - все мы гордились своей страной. Эта гордость, к которой примешивалось чувство тревоги за ее судьбы, была нашей второй натурой.
      Ничто так не поражало меня, уроженца Лилля, ребенком попавшего в Париж, как символы нашей славы: собор Парижской Богоматери, окутанный ночным сумраком, Версаль в его вечернем великолепии, залитая солнцем Триумфальная арка, трофейные знамена, колышущиеся под сводами Дворца инвалидов. Ничто не производило на меня столь сильного впечатления, как наши национальные успехи: народный энтузиазм при посещении Франции русским царем, военные парады в Лоншане, чудеса Всемирной выставки, первые полеты наших авиаторов. Когда я был еще ребенком, ничто не причиняло мне больше огорчений, чем проявление нашей слабости и наши заблуждения: отказ от Фашоды{29}, дело Дрейфуса{30}, социальные конфликты, религиозные распри, о которых с волнением говорили в моем присутствии. Ничто не приводило меня в такое волнение, как рассказы о наших несчастьях в прошлом, когда отец вспоминал о неудачных вылазках в Бурже и Стен{31}, где он был ранен, а мать говорила о том отчаянии, которое она пережила в детстве, увидев своих родителей, горько плакавших при известии о капитуляции армии маршала Базена{32}.
      В юности меня особенно волновало все связанное с судьбами Франции, будь то события ее истории или современной политической жизни. Меня интересовала и вместе с тем возмущала драма, непрерывно разыгрывавшаяся на арене политической борьбы. Я восторгался умом, энтузиазмом и красноречием многих участников этой драмы. В то же время меня удручало, что столько талантов бессмысленно растрачивалось по причине политического хаоса и внутренних распрей, тем более, что в начале XX века стали появляться первые предвестники войны. Должен сказать, что в ранней юности война не внушала мне никакого ужаса, и я превозносил то, чего мне еще не пришлось испытать.
      Я был уверен, что Франции суждено пройти через горнило величайших испытаний. Я считал, что смысл жизни состоит в том, чтобы свершить во имя Франции выдающийся подвиг, и что наступит день, когда мне представится такая возможность.
      Когда я поступил на военную службу, армия занимала очень большое место в жизни любой европейской страны. Подвергаясь нападкам и оскорблениям, армия спокойно и с тайной надеждой ждала, что настанут дни, когда все будет зависеть от нее. Окончив Сен-Сирское военное училище, я поступил в 33-й пехотный полк в Аррасе, где началась моя офицерская служба. Моим первым полковым командиром был Петен{33}, который открыл для меня все значение таланта и искусства военачальника. Впоследствии, когда, подобно соломинке, я был захвачен ураганом войны и пережил все перипетии этой драмы - боевое крещение, тяготы и лишения окопной жизни, атаки, обстрелы, ранения и плен, - я мог убедиться в том, что Франция, лишенная в результате низкой рождаемости, бессодержательных идей и беспечности властей значительной части необходимых для ее обороны средств, все-таки сумела сделать невероятное усилие и своими неисчислимыми жертвами восполнить то, чего ей недоставало, чтобы выйти победительницей из этого испытания.
      В самые критические периоды ее истории я видел Францию морально сплотившейся сначала под эгидой Жоффра{34}, а затем под руководством Тигра{35}.
      После я был свидетелем того, как она, обессиленная от потерь и разрушений, потрясенная до основания и выведенная из морального равновесия, вновь пошла неуверенным шагом навстречу своей судьбе, в то время как ее правительство, принимая свой прежний облик и отвергая Клемансо, отказывалось от политики величия и возвращалось к хаосу.
      В последующие годы моя карьера прошла ряд различных этапов: командировка в Польшу и участие в Польской кампании, преподавание истории в Сен-Сирском военном училище, а затем в Военной академии, служба в канцелярии маршала Петена, командование 19-м егерским батальоном в Треве, служба в штабах на Рейне и в Леванте. Повсюду я наблюдал восстановление национального престижа Франции в результате ее недавних успехов, но в то же время - чувство неуверенности за будущее Франции, порождаемое непоследовательностью ее руководителей. Между тем военная служба давала огромное удовлетворение моему сердцу и уму. В армии, пребывавшей в состоянии бездействия, я видел силу, предназначенную в ближайшем будущем для великих свершений.
      Было ясно, что окончание войны не обеспечило мира. По мере того как Германия восстанавливала свои силы, она возвращалась к своим прежним притязаниям.
      В то время как Россия была всецело занята своей внутриполитической ситуацией, Америка держалась в стороне от европейских дел, Англия попустительствовала Берлину, чтобы Париж нуждался в ее помощи, а вновь созданные государства Европы были еще слабы и разрознены, Франции одной приходилось сдерживать Германию. Она действительно старалась это делать, но действовала непоследовательно. Вначале наше правительство под руководством Пуанкаре{36} применяло по отношению к Германии политику принуждения, затем, по инициативе Бриана{37}, делало попытки к примирению с ней и, наконец, стало искать спасения в Лиге Наций. Однако германская угроза становилась все более реальной. Гитлер уверенно шел к власти.
      В этот период я был назначен секретарем Высшего совета национальной обороны - постоянного органа при премьер-министре, ведавшего подготовкой к войне государственного аппарата и всей нации. С 1932 по 1937, при четырнадцати различных правящих кабинетах, я принимал участие в работе по изучению всевозможных политических, технических и административных мероприятий, связанных с обороной страны. В частности, я ознакомился с планами обеспечения безопасности и ограничения вооружений, которые были предложены в Женеве соответственно Андре Тардье{38} и Полем-Бонкуром{39}. Я готовил материалы, необходимые для принятия правительством Думерга{40} решения по изменению внешнеполитического курса в связи с приходом в Германии к власти Гитлера. Мне пришлось бесконечное число раз переделывать проект закона об организации государства во время войны. Я занимался разработкой мероприятий по мобилизации гражданских административных органов, различных отраслей промышленности, коммунального обслуживания. Выполнение этих обязанностей, участие в совещаниях, общение с различными политическими деятелями позволили мне убедиться в огромных возможностях нашей страны, но в то же время - в немощи и неэффективности ее государственного аппарата.
      Эта область отличалась отсутствием какой бы то ни было устойчивости. Я вовсе не хочу сказать, что людям, которые здесь трудились, не хватало умения или патриотизма. Напротив, во главе министерских кабинетов я видел, несомненно, достойных, а порою и исключительно талантливых людей. Но особенности самого политического режима сковывали их возможности и приводили к напрасной трате сил. Молчаливый, но отнюдь не безучастный свидетель всех перипетий политической жизни Франции, я наблюдал, как постоянно повторяется одна и та же игра. Едва приступив к исполнению своих обязанностей, глава правительства сразу же сталкивался с бесчисленным количеством всевозможных требований, нападок и претензий. Всю свою энергию он безрезультатно тратил на то, чтобы положить им конец. Со стороны парламента он не только не встречал поддержки, но напротив, последний строил ему различные козни и действовал заодно с его противниками. Среди своих же собственных министров он находил соперников. Общественное мнение, пресса, отдельные группировки, выражавшие частные интересы, считали его виновником всех бед. При этом все знали - и он в первую очередь, - что дни его пребывания на посту главы правительства сочтены: продержавшись несколько месяцев у власти, он вынужден будет уступить свое место другому. В области национальной обороны подобные условия препятствовали выработке стройного плана, принятию обдуманных решений и осуществлению необходимых мероприятий, которые в своей совокупности составляют то, что называется "последовательной политикой".
      Вот почему высшие военные кадры, лишенные систематического и планомерного руководства со стороны правительства, оказались во власти рутины. В армии господствовали концепции, которых придерживались еще до окончания Первой мировой войны. Этому в значительной мере способствовало и то обстоятельство, что военные руководители дряхлели на своих постах, оставаясь приверженцами устаревших взглядов, принесших им в свое время славу.
      Идея позиционной войны составляла основу стратегии, которой собирались руководствоваться в будущей войне. Она же определяла организацию войск, их обучение, вооружение и всю военную доктрину в целом.
      Предполагалось, что в случае войны Франция мобилизует свои резервы и сформирует из них максимальное количество дивизий, предназначенных не для маневрирования, наступления и развития успеха, а для того, чтобы удерживать оборонительные участки. Предполагалось, что эти дивизии займут позиции вдоль франко-бельгийской границы, при этом исходили из того, что Бельгия будет нашим союзником, и на этих позициях будут ждать наступления противника.
      Что касается таких танков, самолетов, орудий на механической тяге с круговым обстрелом, которые в последних сражениях мировой войны показали свою пригодность для нанесения внезапных ударов и осуществления прорыва фронта и мощь которых с тех пор непрерывно возрастала, то их собирались использовать лишь для усиления обороны или, в случае необходимости, для восстановления линии фронта с помощью местных контратак. В связи с этим определялись и соответствующие виды вооружения: тихоходные танки, вооруженные легкими малокалиберными пушками и предназначенные для сопровождения пехоты, а отнюдь не для стремительных и, главное, самостоятельных действий, и истребители для защиты воздушного пространства. В то же время бомбардировочная авиация была слаба, а штурмовики полностью отсутствовали. Артиллерийские орудия с узким горизонтальным сектором обстрела, приспособленные для ведения огня с определенной позиции, были плохо пригодны для передвижения по любой местности и для ведения кругового обстрела.
      К тому же заранее предполагалось, что фронт пройдет по линии Мажино{41}, продолжением которой будут служить бельгийские укрепления. Таким образом, мыслилось, что вооруженная нация, укрывшись за этим барьером, будет удерживать противника в ожидании, когда, истощенный блокадой, он потерпит крах под натиском свободного мира.
      Такая военная доктрина соответствовала самому духу правящего режима. Обреченный на застой из-за слабости государственной власти и постоянных политических разногласий, он неизбежно должен был придерживаться этой пассивной военной доктрины. Она играла роль обнадеживающей панацеи и настолько соответствовала умонастроениям в стране, что любой политический деятель, добивавшийся своего избрания, рукоплесканий по своему адресу или возможности выступить в печати, должен был публично признать ее высокие качества.
      Пребывая во власти иллюзии, что, объявив войну войне, якобы можно помешать агрессорам развязать ее, помня об атаках, за которые пришлось заплатить столь дорогой ценой, и не представляя себе отчетливо всей той технической революции, которая за это время произошла в военном деле, общественное мнение даже и не помышляло о наступательных действиях.
      Словом, все способствовало тому, чтобы положить принцип пассивности в основу нашей национальной обороны.
      Мне лично такое направление представлялось крайне опасным. Я считал, что в стратегическом отношении оно целиком и полностью отдает инициативу в руки противника. С политической точки зрения я полагал, что широковещательные заявления о нашем намерении не выводить свои армии за пределы фаниц поощряют Германию к действиям против слабых и изолированных стран и областей: Саара, Рейнских государств, Австрии, Чехословакии, Прибалтийских государств, Польши и т. д. Мне казалось, что таким образом мы отдаляем от союза с нами Россию, а также даем Италии понять, что при любых обстоятельствах мы не собираемся пресекать ее злонамеренных действий. И наконец, с моральной точки зрения мне представлялось пагубным убеждать страну в том, что в случае войны участие Франции сведется к тому, чтобы драться как можно меньше.
      Надо сказать, что философия действия, вопросы подготовки вооруженных сил и их использования со стороны государства, проблема взаимоотношений между правительством и военным командованием интересовали меня уже давно, и я имел возможность высказать свои мысли по этому поводу в таких работах, как "Разлад в лагере противника", "На острие шпаги", а также в ряде журнальных статей. В частности, я прочитал в Сорбонне несколько публичных лекций по вопросам ведения войны.
      Но вот в январе 1933 Гитлер стал полновластным хозяином Германии. С этого момента события неизбежно должны были развиваться в стремительном темпе. Так как не нашлось никого, кто предложил бы что-либо отвечающее сложившейся обстановке, то я счел своим долгом обратиться к общественному мнению и изложить свой собственный план. Но поскольку это могло повлечь за собой определенные последствия, надо было ожидать, что наступит день, когда на меня будет обращено пристальное внимание общества. Не без колебаний я решил выступить после двадцати пяти лет подчинения официальной военной доктрине.
      В книге, озаглавленной "За профессиональную армию", я изложил свой план и свои идеи. Я предлагал немедленно приступить к созданию ударной маневренной армии, в состав которой входили бы отборные механизированные и бронетанковые войска и которая должна была существовать наряду с соединениями, комплектуемыми на основе мобилизации.
      В 1933 я поставил этот вопрос в журнале "Политика и парламент", а весной 1934 вышла моя книга, в которой приводились доводы в пользу создания армии, приспособленной к нашим условиям, и обосновывались принципы ее организации.
      Почему нужна такая армия? Останавливаясь прежде всего на обеспечении обороны Франции, я указывал на то, что географические условия, предопределяющие возможность вторжения на нашу территорию с севера и северо-востока, национальные особенности немецкого народа со свойственными ему непомерными притязаниями, влекущими его на запад, через Бельгию к Парижу и, наконец, характер французского народа, в силу которого он оказывается застигнутым врасплох в начале каждой войны, - все это, подчеркивал я, вынуждает нас постоянно держать часть наших сил наготове, чтобы в любой момент можно было начать боевые действия.
      "Мы не можем, - писал я, - рассчитывать на то, что плохо укомплектованные и слабо оснащенные войска, занимающие наспех созданные оборонительные рубежи, смогут отразить первый удар. Настало время, когда наряду с армией, комплектуемой за счет массы резервистов и призывников и составляющей основной элемент национальной обороны, но при этом требующей много времени для сосредоточения и введения ее в дело, необходимо иметь сплоченную, хорошо обученную маневренную армию, способную действовать без промедления, то есть армию, находящуюся в постоянной боевой готовности".
      Затем я коснулся вопроса о технике. С тех пор как машина заняла господствующее место в боевых порядках, так же как и во всех остальных сферах человеческой деятельности, основным фактором, определяющим эффективность техники, становится высокая квалификация тех, кто ею пользуется. Это в первую очередь было применимо в отношении таких новых средств борьбы, появившихся в результате использования мотора, как танки, самолеты, военные корабли, которые очень быстро совершенствовались и возрождали применение маневра. "Отныне не может быть сомнения в том, указывал я, - что на суше, на море и в воздухе отборные кадры, способные извлечь максимум из исключительно мощной и разнообразной боевой техники, обладают огромным превосходством над слабо организованными, хотя и многочисленными войсками". Я приводил слова Поля Валери: "Специально отобранные люди, действуя группами в неожиданном месте, в неожиданный момент и в кратчайший срок произведут сокрушающий эффект".

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56