Джан вернулась домой, – в свой пустой дом – после целого дня работы. В этом сезоне «Три четверти» не обещали ей легкой жизни. Джан была одна; Сэм был занят, он обрабатывал фильм. Они работали порознь целый день, виделись только ночью, оба вымотанные, – это и было настоящей жизнью, но это казалось кошмаром. Сэм говорил ей, чтобы Джан целиком ему доверяла. Доверяла его видению сценария, доверяла его видению ее роли, верила, что он любит ее и верен ей. Джан казалось, что днем она собирает улики и накапливает подозрения, а ночью ведет расследование.
      Сэм обещал, что присоединится к ней сегодня попозже. Она накрыла на стол и разложила по тарелкам ужин, оставленный ей хозяйкой квартиры.
      Потом съела немного салата и мисочку творога, приняла душ и пошла спать. Остатки ужина она доест потом, когда вернется Сэм. На коленях у нее с мурлыканием свернулась кошка.
      – У тебя тоже был не слишком-то удачный день? – спросила Джан, когда та начала тереться головой о ее руку. Под мурлыканье кошки Джан и заснула.
      Она проснулась значительно позже. У нее не было наручных часов, а в новом доме не было ни единого будильника, кроме часов на плите. Джан сдвинула кошку в сторону, поднялась и прошла по пустой темной гостиной, с испугом думая, что Сэм еще не пришел. Это напомнило ей ту ночь на съемках, когда появилась Эйприл и Сэм не пришел к ней.
      Вот так, наверное, все и начинается. Поздние приходы, ложь, ссоры, взаимные обвинения и оправдания. Было, конечно, глупо и немного по-детски думать, что на этот раз все пойдет по-другому, что на этот раз он не только будет ее любить, но и будет ей верен. Джан позволила убедить себя в этом, она пообещала себе, что не станет ему доверять, что не будет его любить. Она обещала это и Май. Если бы она только смогла поговорить с Май!
      Впрочем, какая бы от того была польза? Май ведь объяснила ей, что за человек Сэм и в какой опасности она находится. Но Джан не стала слушать. Она выбрала съемку фильма вместо тех предложений, которые были у ее агента. Она вступила в противоречие с Марти Ди Геннаро, а также с Моникой Фландерс, и даже с Саем Ортисом. Она, вероятно, испортила свою карьеру.
      Джан огляделась в темноте. Она напоминала ей могилу, женщина ненавидела эту комнату. Может быть, Ла Брек постарался подыскать хорошую квартиру, может быть, здесь было охранное устройство и охрана могла бы явиться по первому вызову, но Джан чувствовала себя здесь словно выставленная на обозрение, и ей было очень одиноко. Ей была невыносима мысль, что она находилась в доме без Сэма. Джан прошла через столовую, посмотрела на накрытый к ужину стол. Салат уже завял на тарелках, а рагу подсохло. Джан почувствовала озноб и забралась на софу, завернувшись в плед, лежащий сверху. Время, казалось, ползет. Сэм не позвонил. Может быть, он и не покажется больше. Может быть, Джан никогда больше не услышит о нем. Как и о Майкле Маклейне. В конце концов, фильм был завершен, оставались лишь небольшие доделки. Может быть, она больше просто не нужна.
      Когда Джан услышала, как к дому подъехала машина, она почувствовала, что злость в ней смешалась с облегчением. Потом Джан услышала шуршание шин по гравию, звук его шагов, скрежет ключа, вставляемого в замок. Она сидела неподвижно и слушала, как он тихо позвал ее, проходя по холлу. Наверное, он заглянул в спальню, потом в кухню. Наконец подошел к гостиной, и увидел ее.
      – А, вот ты где. Извини, что так долго заставил тебя ждать, – сказал Сэм, входя в комнату. Он выглядел усталым, под глазами залегли круги, они были даже темнее, чем обычно. – Мы занимались переделкой одного эпизода, – он взглянул на Джан и поморщился. – Почему ты сидишь в темноте? Ты злишься?
      – Ты пришел значительно позже, чем обещал, ты даже не позвонил мне, и спрашиваешь еще, почему я злюсь.
      – Извини, малышка. Я забыл позвонить тебе из офиса, а телефон в машине не работает. Он не соединяет. Я думал, что вернусь очень скоро.
      – Есть телефоны-автоматы.
      – О Джан! В Лос-Анджелесе только нищие пользуются телефонами-автоматами. Дай мне передохнуть. У меня столько всего в голове. Я понимаю, что не подумал о тебе, это грубо, прости, пожалуйста. Но мы ведь никуда не идем.
      Джан поднялась.
      – Нет, мы никуда не идем. Мы просто собираемся поужинать и заниматься любовью. Ничего такого, из-за чего стоило бы звонить домой. А ужин уже все равно остыл.
      – О, это совершенно верно. У меня была небольшая стычка с Эйприл. – Джан заметила, как он снова поморщился, и поняла, что ее слова лишь ухудшают его настроение.
      Сэм вздохнул.
      – Джан, ты не понимаешь, наверное, в каком тяжелом я сейчас положении. Нелегко закончить фильм так, как мы оба хотели его закончить. Я должен оставаться в хороших отношениях с Эйприл. Нам же надо много о чем переговорить, подумать о том, что мы будем делать в ближайшее время.
      – А чем еще ты занимаешься с Эйприл? – спросила она. – Выкладывай карты на стол. Вы репетируете сцены для других актеров? Или ты успеваешь везде? И на этот раз в сцене задействованы трое?
      – Ради Бога, Джан! Эйприл – продюсер. Неужели ты не можешь этого понять?!
      – Неужели ты не можешь понять, что я не слепая и не глупая. На этот раз я не стану закрывать глаза на то, как ты унижаешь меня перед… – Джан замолчала и отвернулась, прикусив язык.
      Сэм ни разу не унизил Джан Мур. Он унижал Мери Джейн Морган. Джан прошла через просторную пустую комнату к окну и уставилась в темноту. Она почувствовала, как Сэм подошел к ней, но не обернулась.
      – Когда я тебе лгал? – спросил Сэм, голос его был хриплым от боли.
      Джан старалась не смотреть на него.
      – Не пытайся мне лгать и говорить, что ты никогда не спал с Эйприл Айронз.
      – Джан, я же говорил тебе – это было давно.
      – Когда это началось?
      – Во время моей первой поездки сюда. Она хотела купить «Джек, Джилл и компромисс», а я не соглашался, потому что хотел сам быть режиссером этого фильма.
      «Итак, во время его первой поездки в Лос-Анджелес. Он спал с Мери Джейн – со мной! – в Нью-Йорке, а с Эйприл Айронз в Лос-Анджелесе».
      Джан помнила, как он звонил ей и извинялся. Может быть, он даже звонил ей из постели Эйприл?
      – Да, ты не слишком-то долго себя сдерживал.
      – Ситуация была очень сложной, Джан. Я хотел продать пьесу, но хотел и быть режиссером этого фильма, и хотел, чтобы мой друг исполнял роль в нем. Я никогда не вел подобных переговоров. Что-то я выиграл, но что-то и потерял. Мы заключили сделку в постели. Были машины, пальмы, французская любовь. Я чувствовал, что впервые в жизни оказался в центре вселенной. Впервые я стал кому-то нужен, у меня появилась власть. Я думал тогда, что сумею выбраться наверх. Но этого не случилось.
      «Сейчас Сэм, пожалуй, вполне откровенен, – подумала Джан. – Успокаивает меня. Сочувствует мне и рассказывает, как он заключил с Эйприл сделку в постели. Под предлогом своей усталости отказываясь заниматься любовью. А я тогда винила во всем себя».
      Она почувствовала, как кровь прихлынула к лицу, и едва не дала Сэму пощечину. Но как ей потом объяснить ему свой поступок?
      – Убирайся вон, – прошептала Джан. – Убирайся вон.

      Эйприл понадобилось почти два дня и три ночи, чтобы просмотреть весь фильм. Было бы очень вежливо назвать его провалом. Если бы у Эйприл был выбор – выпустить «Рождение звезды» или «Гудзон», она предпочла бы фильм Вилли.
      По крайней мере, у последнего была мама, которая купила бы билет и пошла бы на этот фильм, – вероятно, оказавшись единственным зрителем. Но родители Джан Мур и Майкла Маклейна давно умерли. Эйприл, наверное, тоже погибнет, если что-то не изменится радикальным образом.
      На какое-то мгновение она подумала, какое удовольствие получит Боб Ле Вайн, вышвыривая ее вон. Возвращая ее в мир продюсеров. Эйприл передернуло. Бог мой, это звучит почти как название фильма ужасов.
      Девятнадцать часов кряду она видела на экране дерьмо. Майкл играл зло даже там, где этого не нужно было делать. А Джан Мур была просто еще одной красивой мордашкой. Она хорошо читала свои слова, но игра обоих не производила никакого впечатления.
      Пленка крутилась, но Эйприл закрыла глаза. Она потерла веки, стараясь не содрать кожу. Эйприл лишь два года назад подтягивала веки и не собиралась этого делать ближайшие лет пять. В темноте кинозала она слушала диалог Майкла и Джан и слышала, как насмешливо фыркает Сеймур.
      «Сам диалог звучит вполне пристойно», – подумала она. Потом открыла глаза, увидела очередную сцену, вновь закрыла глаза. Диалог опять зазвучал хорошо. Он звучал… отлично! Злость могла быть хорошим горючим, а в этой сцене было много злости. Очень жаль, что они снимали любовную историю, а не фильм со Шварценеггером. Чтобы исправить положение, Эйприл нужен бы был Манкевич. Чтобы поддержать жар этой сцены.
      Она сидела неподвижно. Что же ей говорил Манкевич? Что-то о том, что первый парень, который изобразит траханье на экране, – станет миллиардером. Она не открывала глаз и просто слушала. Вдруг ее осенила идея. Она возникла так, как будто всегда была в ее голове. Легкий холодок пробежал по ее телу, металлический привкус появился во рту. Да!
      Осторожно, как будто нащупывая языком больной зуб, Эйприл нащупывала дорогу. Был, конечно, риск. Но они с самого начала смотрели на этот фильм, как на возможность осовременить старую историю любви. Хорошо, они просто не слишком далеко зашли. Но ведь уже девяностые годы! Пора! Надо показать миру нежную историю любви – бурную, трагическую, – и пусть на экране появятся любовники. Не актеры порно, но звезды, которых все знают, все любят, истинные звезды, занимающиеся любовью на экране. Не лапанье и дерганье, и быстрый крупный план, но истинную любовь. Небольшой мягкий фокус здесь и там – и пусть люди увидят то, что они хотят. Пусть каждая женщина в зале и каждый мужчина почувствуют, как в них возникает желание. Но вдруг Майкл уже слишком стар для этого? Тогда они снимут тело другого актера, сделают умелый монтаж.
      Эйприл подумала, что таким фильмом она привлечет различных зрителей: и молодежь, которая посмотрит фильм полдюжины раз, и стареющих мужчин и женщин. Да! Молодежь будет назначать свидание в залах, где станет демонстрироваться этот фильм. И не один раз. Тем более, что Джан Мур вызывает желание у всех этих зеленых юнцов. Ну а те, кто постарше, просто переживут ностальгические воспоминания. Майкл же был идолом для шестнадцатилетних двадцать лет назад, мужчины брали его за образец для подражания и старели вместе с ним. В старом кобеле еще есть жизнь. И свою пылкость он передаст и зрителям. Они проглотят все. Каждый пойдет домой, мечтая поскорее раздеться. А что будет твориться, когда фильм снимут на видео? Боже мой! Чего только не натворит этот фильм!
      Все сработает. Конечно, потребуется некоторая дерзость. Со времен «Последнего танго в Париже» звезды не занимались любовью на экране! Даже Майкл Дуглас в «Основном инстинкте» показал не слишком много. Но Маклейн был в отчаянии. Он боялся провала фильма. Эйприл убедит его, что только так его можно спасти.
      Но вот с Джан Мур могут возникнуть проблемы. Эйприл улыбнулась. Есть пункт в контракте, который потребовал от нее столько времени и юридических усилий. Тот самый пункт глупого Сая Ортиса. Он позволит ей заставить изображать на экране все, что она пожелает. Эйприл может заставить артиста залаять собакой или ощипать себя, как цыпленка, если захочет. Ну а если в заключительных кадрах будет показано тело Джан Мур, это станет волшебством Голливуда. Конечно, это может огорчить мисс Мур, или Сая Ортиса, или Марти Ди Геннаро. Может быть, сука даже потеряет свой контракт у «Фландерс Косметикс». Может быть, и Сэм будет огорчен, увидев одну из своих девиц, распростертой перед камерой. Хорошо, что она задержала окончательный монтаж фильма. Эйприл широко улыбнулась и встала.
      – Джентльмены, у меня есть идея!

      После того как она выкинула Сэма вон, прошло уже два дня и две ночи. Джан больше не могла этого выдержать. Она ходила целыми днями как тень, и просиживала ночи напролет. Что такого она ему сделала, и что такого он ей сделал? Джан взяла копию «Больших ожиданий» и опять прочла о сумасшедшей мисс Хэвишем и ее бессердечной сестре Эстелле. Потом она лежала в постели и рыдала. Кому она мстила и что она пыталась доказать? Как и когда она сделала это для себя? Наконец, совершенно отчаявшись, Джан позвонила Сэму домой и попросила придти к ней в субботу.
      Они провели весь вечер вместе, занимаясь любовью, как будто были в разлуке не дни, а годы.
      Джан согласилась, что вела себя неразумно, она уверила его, что для нее не имеет значения то, что было в прошлом, она верит ему! Верит, что между ним и Эйприл больше ничего нет. Джан заснула у него на руках, только так она могла теперь спать, чтобы не просыпаться от кошмарных снов. Кошмары, приходившие из прошлого, которое она не хотела вспоминать и, казалось, не могла забыть.
      Это был струп, который она все время бередила и который никак не сходил с раны.
      И вот воскресным солнечным утром Сэм лежал, растянувшись на софе. Он выглядел совершенно вымотанным. Джан знала, что монтаж и озвучивание шли со сбоями. Но сейчас они могли провести время вместе. Сэм читал «Лос-Анджелес Таймс» и пил свежевыжатый сок грейпфрута, купленный у мисс Гуч. Сначала он читал колонку, посвященную спортивным событиям. Джан наблюдала за ним, пока он читал колонку, посвященную баскетболу. Сэм, видимо, почувствовал ее взгляд, потому что поднял глаза. Еще одно доказательство того, что он считал ее исключительной женщиной. Сэм даже прервал чтение спортивных новостей ради нее.
      – Ты знаешь, как я понял, что никогда не стану настоящим Анжелино? – спросил он. Джан покачала головой. – Потому что мне никогда, никогда не нравился Лейкерс. – Он вернулся к чтению спортивной колонки. – Могли бы и побольше писать о «Никс», – проворчал он. Потом взглянул на Джан и поднял бровь. – Я не говорил тебе, что ты выглядишь в моих свитерах лучше, чем любая другая женщина?
      Джан медленно подтянула ноги под себя, натянула на них длинный свитер и спросила как бы невзначай:
      – И многие женщины примеряли твои свитера? Она тут же пожалела о своем вопросе.
      – Некоторые примеряли, – улыбаясь, ответил Сэм.
      «Не начинай», – сказала она сама себе. Но почувствовала, как опять поднимается волна любопытства и гнева. Где он провел последние несколько ночей? В чьей постели?
      – Сэм, как много женщин ты любил на самом деле?
      Он поднял глаза, оторвавшись от газеты. Это что, начинается? «Я покажу тебе мое, если ты покажешь мне свой?»
      – Джан, я не играю в эту игру. Ну а если бы играл, то, конечно бы, выиграл. Потому что я гораздо старше тебя. – Он сделал паузу и поглядел на нее оценивающим взглядом. – Хотя я могу представить массу мальчиков из средней школы, которые безнадежно были в тебя влюблены. Я не хочу слышать о ком-либо из них. В конце концов, я уже лет десять как миновал пик своих сексуальных приключений.
      – Я бы не сказала.
      – Просто ты разбудила во мне все самое лучшее.
      Сэм вернулся к чтению результатов спортивных соревнований.
      Ей надо почитать отдел, посвященный искусству, просмотреть книжное обозрение и бросить это все. «Просто оставить все как есть», – убеждала она себя, но не могла остановиться. Казалось, что все те годы невысказанной ревности, прожитые Мери Джейн, поднялись в душе Джан.
      – Я не хочу слушать рассказы о твоих приключениях. Я просто хочу знать, кого ты любил.
      Сэм нахмурился и опустил газету.
      – Теперь ты говоришь так, как говорят девушки твоего возраста. – Он отложил газету, встал, подошел к ней и уселся на ручку большого кресла, в котором она сидела. – Зачем тебе это знать? – спросил он мягко. – Разве недостаточно знать, что я люблю тебя, Джан? Я так стараюсь, чтобы ты выглядела в фильме хорошо. Я боюсь за тебя. Разве ты не знаешь, что я чувствую?
      – Ты был женат, – сказала Джан. Это звучало как обвинение, даже для нее.
      Сэм закатил глаза и вздохнул.
      – Да, я был женат. Я думал тогда, что любил ее. Но теперь-то я понимаю, что мы оба были слишком молоды, чтобы знать, кто мы такие. Оставь в покое тех, кого мы когда-либо любили.
      «Чего я ищу?» – спрашивала Джан сама себя. Она не знала, но и остановиться не могла.
      – Сколько тебе тогда было лет?
      – Примерно столько же, сколько и тебе, – рассмеялся Сэм. – Но голова у тебя значительно холоднее, чем у меня тогда. – Он наклонился и погладил ее по волосам. Потом взял ее лицо в руки, нежно побаюкал. – Да, у тебя на самом деле голова крепко сидит на плечах.
      Но этого было недостаточно. Она должна была знать! Она должна была слышать!
      – Но если ты не любил своей жены, кого же ты любил? – беспокойно вопрошала она.
      – Джан, есть вопросы, которые я никогда тебе не задавал. Я чувствовал, что ты не хотела об этом говорить. Поэтому я не задавал вопросов. Разве ты не можешь понять меня?
      – Ты имеешь в виду мои шрамы? – спросила Джан. – Это другое дело. Они не имеют к тебе никакого отношения. Но кого ты любишь, как ты любишь, имеет отношение ко мне.
      Сэм поднялся, повернулся и потянулся к стакану сока. Он сделал большой глоток, потом вытер рот тыльной стороной своей длинной изящной руки. Джан подумала, что он проигнорировал ее вопрос, поставил точку в их разговоре. Она почувствовала одновременно и раздражение, и облегчение. Потом Сэм заговорил:
      – Когда-то я любил женщину по имени Нора. Она была сумасшедшей, я тоже тогда был сумасшедшим, но я любил ее на самом деле.
      Джан почувствовала, как ее сердце глухо отдается в груди. Вот оно что!.. Неужели он никогда не любил Мери Джейн?
      – А она любила тебя?
      – Кто знает? – Сэм пожал плечами. – Она говорила, что любит, но ушла от меня к продюсеру моей первой пьесы. Я думаю, что она решила, что продюсер значит больше, чем драматург. – Сэм едва усмехнулся. – Она была права.
      Джан улыбнулась шутке.
      – Кто еще? – спросила она.
      «Пожалуйста, Боже, – молила она про себя, – пожалуйста, пусть он скажет, что любил Мери Джейн».
      – Я любил женщину в Нью-Йорке. Другую актрису.
      Спасибо тебе, Боже. Спасибо тебе. Но вдруг Джан пришло в голову, что это могла быть вовсе не Мери Джейн. Это могла быть другая женщина. Джан чувствовала как сердце ее бьется все сильнее и сильнее.
      – Как ее звали?
      – Теперь это не важно. – Сэм слез с подлокотника и встал на колени рядом с Джан, он положил руки ей на плечи и заглянул в глаза, как будто пытался заглянуть в душу. – Я могу сказать тебе совершенно честно, что никогда никого не любил так, как тебя. Тебе нет соперниц. Никто не может с тобой сравниться. Мне бывает больно даже от того, что я притрагиваюсь к тебе. – Он поднял ее лицо и заставил посмотреть себе в глаза. – Ты веришь мне?
      Вот так. Бог дал, Бог взял. Если он и любил Мери Джейн, то сейчас он отрицал этот факт, даже твердил, что не любил. Слезы наполнили ее глаза.
      – О Джан, не плачь. Я знал, что незачем было с тобой играть в эту викторину! Клянусь, что давно забыл всех их. Они не имеют для меня никакого значения. Только ты существуешь! – Он поднял ее с кресла, обнял и стал укачивать, как ребенка. – Только ты существуешь!
      Джан стояла на съемочной площадке «Трех четвертей», все осветительные приборы были направлены на нее. Марти и вся группа глядели на актрису, камеры снимали.
      – Само совершенство! – Вдруг раздался из темноты голос Сэма. – Само совершенство, – повторил он.
      Джан была обнаженной, но стояла, гордая своей красотой, и все вокруг были восхищены. И вдруг.
      – Ты сошел с ума? – Взвизгнула Лайла. – Шрамы! Посмотри на них.
      Когда все посмотрели на ее шрамы, Джан почувствовала, как те покраснели и как будто разбухли. Переполненная стыдом и ужасом, она почувствовала, как ее груди обвисают, ее бедра разбухают, ее живот обвисает, ее зад раздается, и все мужчины и Лайла начинают смеяться. Нейл стоял рядом, одетый в халат волшебника!
      – Та-та! – громко хохотал он, помахивая волшебной палочкой. – До и после.
      Джан проснулась от этого кошмара в поту.
      Сэм спал рядом, Джан была в ужасе. Она тяжело дышала, но Сэм не просыпался. Чтобы не побеспокоить его, Джан вышла из комнаты и прошла в холодную мраморную ванную. Она была огромной, больше даже, чем в Беверли, со встроенными ящичками, ночниками, отдельным туалетом, биде. Она дрожала от холода.
      Она зажгла свет, зажмурилась и увидела себя, отраженную в огромном, во всю стену зеркале.
      Джан приблизилась к нему, рассматривая свое лицо, лицо, которое ей было дано. Она посмотрела в свои глаза, те же, ее глаза, но при свете ей показалось, что и глаза ее стали другими. Джан не могла видеть свои глаза.
      Она выключила свет и прошла в гостиную с высоким потолком. Белый, выложенный кафелем пол тянулся, казалось, до самой столовой, в холл и в кухню. Джан подошла к зеркальным дверям, которые вели к бассейну и в сад. Лунный свет проникал внутрь – это была одна из немногих ночей, когда над Лос-Анджелесом не было смога. Джан стояла и смотрела на красивую террасу, на пышные тропические деревья, римский бассейн – все вокруг было прекрасно. И, как заверил ее Ла Брек, она была здесь в полной безопасности. Никакой сумасшедший не смог бы сюда проникнуть. Никакие поклонники не смогли бы перелезть через стены или назойливые фотографы сделать фотографии в домашнем интерьере.
      Но Джан не любила это место. Оно не имело к ней никакого отношения, не отвечало ее вкусу, не соответствовало тому, как она хотела бы жить. Дом был великолепен, но это совсем не такой, в каком бы ей хотелось жить. Джан вздохнула. Ноги замерзли на холодном кафеле.
      Снежок, ее черный кот, потерся о нее. Сэму понравилось все, кроме Снежка. Тогда в Нью-Йорке ему никогда не нравилась и Миднайт. Как будто чувствуя это, Снежок держался от него подальше, но сейчас тыкался носом в левую ступню Джан, словно от этого ей станет тепло. Джан благодарно подняла его на руки и вернулась в спальню.
      Сэм не спал.
      – Где ты была? – спросил он, выходя из темноты.
      – Мне приснился кошмар, я проснулась и вышла подышать воздухом.
      Сэм потянул ее за руку, чтобы Джан снова легла.
      – Мне тоже приснился сон. Мне снилась ты, – пробормотал он. Сэм дернул ее за руку, Джан потеряла равновесие и упала на него.
      Снежок выпрыгнул из ее рук и проскочил по груди Сэма. Тот вскрикнул от неожиданности и боли, кот поцарапал его.
      – О Миднайт!.. – вскрикнула Джан. – Извини, Сэм, я держала на руках кота.
      Сэм какое-то мгновение молчал. Шли минуты, но он ничего не говорил.
      – С тобой все в порядке? – спросила Джан.
      Сэм ничего не ответил. Потом Джан услышала, как он встал, включил свет – стало светло. Она прищурилась от неожиданности, увидела царапины на груди Сэма – кровь только-только начинала сочиться. Но ее испугало выражение его лица.
      – Не Миднайт, – проговорил он. – Кошку зовут не Миднайт.
      – А как я его назвала? – спросила Джан. Но она и так знала. Темнота, ее голос, кошка – все это вместе выдало ее.
      – Кто ты? – прошептал Сэм.
      Джан села на краю постели и застыла в отчаянии.
      – Кто ты? – вновь спросил Сэм, взяв ее за плечи. – Все это уже было раньше, не правда ли? Только тогда был не черный кот Снежок, а белая кошка Миднайт. Кто ты?
      Голос его зазвучал громче, и Сэм впился взглядом в ее глаза. Глаза, с которых она сняла свои темно-голубые линзы.
      – Бог мой! – воскликнул он, и Джан увидела, что он узнал ее. – Но кто ты?!
      Она почувствовала, что мир ее раскололся, а сама она кружится, как снежинка в воздухе.
      – Я не знаю, – прошептала она.
      Они сели друг против друга за кухонным столом. Сэм был бледен, рот его превратился в бесцветную линию.
      – Когда ты решила сделать это? – спросил он снова.
      Они все кружили и кружили на одном месте. Джан еще никогда не чувствовала себя такой усталой. Она пыталась ответить на все его вопросы. Несмотря на свою ярость, женщина чувствовала себя виноватой. Конечно, ей следовало бы уже давно все ему рассказать. Ей следовало дать ему возможность принять решение, но она устала от его вопросов. Джан рассказала ему всю свою историю, и теперь он просил ее повторить все, прояснить кое-что. Как будто Сэм был адвокатом. Но в конце концов, он принадлежал ей, сказала она сама себе, глубоко вздохнула и ответила:
      – Той зимой, когда ты ушел от меня.
      – Только не говори, пожалуйста, что эти две вещи связаны между собой – мой уход и твоя операция.
      – Но они связаны между собой.
      – Джан… Мери Джейн… Ты приняла решение изрезать себя, но не надо в этом обвинять меня.
      – Разве? Почему? Разве ты не говорил мне всегда, что я недостаточно красива?
      – Это ложь! Черт подери! Я никогда ничего не говорил о твоей внешности.
      – Я не утверждаю, что ты говорил это, но ты давал мне это понять. Ты всегда спал с красотками. Потому что я не достаточно красива. Потом Голливуд заключил с тобой контракт, и ты покинул меня. Поэтому я решила изменить внешность. И не смей упрекать меня за это.
      – Это все твои фантазии. Мы расстались, потому что все закончилось.
      Джан поднялась. Она почувствовала, что дрожит, а внутри у нее все горело – она пришла в ярость.
      – Не смей мне лгать! – заорала она, голос ее заполнил всю кухню. – Я спала с тобой и знаю всю правду. Мери Джейн никогда не получила ни слова благодарности и восхищения. А Джан… – Она вдохнула воздух и стала имитировать его голос, когда он занимался с ней любовью: – Ты такая красивая. Да, Джан, да! Боже, как я люблю твои ноги. Ты само совершенство. Ты…
      – Заткнись, – закричал Сэм.
      Джан слишком хорошо копировала его. Он вскочил и бросился к двери.
      – Куда ты? Не смей оставлять меня снова!
      – Черт возьми, не учи меня, что мне делать, а что нет!
      Сэм налетел на стул в углу, и тот с грохотом упал на пол. Джан знала, что если пойдет за ним, то или убьет его, или умрет. Женщина схватила со стола тяжелый горшок и швырнула его об дверь. Он разбился о стену и оставил след на косяке. Осколки разлетелись по комнате и усеяли пол. Джан едва не попала Сэму в голову. Он повернулся, моргая глазами. Был ли в его глазах страх?
      – Не поворачивайся ко мне спиной, – предупредила его Джан. – Не лги мне и не считай, что я нечто само собой разумеющееся в твоей жизни. Я уже не та женщина, которую ты покинул в Нью-Йорке! Ты, сукин сын!!!
      – Ты лгала мне! Что же, мне теперь забыть об этом? Я в конце концов не знаю, кто же ты на самом деле. Я не могу тебе больше доверять.
      – Ха-ха! Как будто ты не лгал мне ежедневно. О Бетани, об Эйприл Айронз, о том, кто будет играть со мной в паре в «Рождении звезды», о том, хорош или нет сценарий…
      Хотя Джан твердо решила не плакать, но слезы сами брызнули из глаз. Потому что частично Сэм был прав. Кем она была? Стареющая, покинутая мисс, сгорающая от ярости в своем истлевшем от времени подвенечном платье. Нет, она была Эстеллой – хладнокровной мстительницей. Она чувствовала, что и принесенная в жертву Мери Джейн, и новая Джан разрывали ее на куски.
      Женщина подошла к столику, взяла вазу с анемонами и разбила ее об пол. Ей нужно было на чем-то выместить свои чувства. Джан провела рукой по столику, сметая кувшин и хрустальные бокалы. Потому что или она разобьет посуду, или она разобьется сама. Джан повернулась к любовнику. Потрясенный ее взрывом Сэм все еще стоял в дверях. Он сам не был таким вспыльчивым.