Раздался взрыв хохота. Мери Джейн с облегчением вздохнула.
Несмотря на горечь и враждебность в тексте выступления, зрители его одобрили.
– Конечно, в музыкальной индустрии все легче. Уилсон и Филиппс – это другая история. Я имею в виду, что даже если бы они и не были детьми мультимиллионера, не принадлежали к семье дегенератов-наркоманов индустрии звукозаписи, то и тогда бы они были тем же собачьим дерьмом, что и сегодня.
Аудитория вновь покатилась со смеху, шокированная, однако, его откровенностью. Но Нейл не имел снисхождения ни к кому.
– Или взять Нельсонов. Извините, просто Нельсон. Они так же часто появляются на телевидении Калифорнии, как «Милли Ванилли» в киосках. Бабушка Гарриет говорит, что они ее гордость и радость. Хорошо, нам от этого вроде бы легче. Черт, даже Рик, и тот был отвратительным музыкантом. Ну вот, вы согласны со мной, вы беситесь, но говорите, что ничего нельзя сделать. Вы утверждаете, что злоупотребления слишком широкомасштабны. Что может против таких величин поделать какой-то человек с улицы? Черта с два! Я вижу решение проблемы в прямом действии. Наподобие «Бостонской партии чая». Присоединяйтесь к Лиге Нейла Морелли «Против непотизма». Я думаю, что несколько террористических актов освободят волны.
«Боже мой, – подумала Мери Джейн. – Он зашел слишком далеко».
Несколько человек в зале охнули.
– Вы думаете, что это экстремизм? – сказал Нейл, отвечая на мысли приятельницы. – Позвольте сказать лишь одно слово, чтобы убедить вас в своей правоте. Шин. Я прав? Марта, потом Чарли и потом Эмилио. Он сказал, что не хочет выступать под фамилией отца, чтобы пробиться. Правильно. Но он уже использовал это имя и получил в наследство толстую задницу. Поэтому они все делают свой собственный семейный фильм, но об этом уже никто не знает. К черту их! Мир возблагодарит нас, я обещаю вам. Подумайте об альтернативе: Эмилио может дать следующее поколение.
Зрители бесновались, а Нейл, дав выход своей пламенной энергии, расхаживал по сцене, управляя настроением зрителей. Его жесты, точные, как жесты Мика Джаггера. Потом он повернулся к аудитории и замер.
– И еще одно. Нас нельзя винить в сентиментальности или фаворитизме. У некоторых звезд есть талантливые дети. Вспомните мальчиков Бридж. Мы должны быть честными. А есть и старые бойцы. Я знаю, вы попросите за них. Но если мы пощадим Лайзу Минелли, мы должны оставить без внимания и Лауру Дерн, и Тори Спеллинга, Мелани Гриффитс и Николаса Кейджа. Конечно, последний – особый случай. Он пробивал дорогу благодаря своей внешности. – Нейл сделал паузу, усмехнулся и вышел на финишную прямую. – К черту их! – заорал он.
Зал не утихал. Он убил их всех наповал. Мери Джейн посмотрела на столики в углу зала. Там сидели Белцер, Лири, Барри Собол и еще с полдюжины других дельцов. Даже они смеялись. В конце представления Мери Джейн поднялась, хотя овация еще не закончилась. Она прошла в заднюю комнату, заполненную людьми. Здесь были и раздевалка, и кулисы одновременно.
Теперь Мери Джейн ждала, пока Нейл примет поздравления, выпьет порцию скотча, поболтает с приятелями и поприветствует коренастую женщину, – Мери Джейн знала, что это – его сестра Бренда. Наконец он ее заметил, подошел и поцеловал в губы. От него пахло потом и алкоголем. Нейл пил редко, но сейчас возбуждение после выступления, скотч – все это пьянило его. Но он, тем не менее, оставался трезвым.
– Ты должен быть одним из аристократов, – сказала Мери Джейн, повторяя часть водевильной шутки, слишком грязной, чтобы цитировать ее целиком.
– Да, – согласился Нейл, вспоминая припев, – сегодня я посылал к черту всех подряд!
Он засмеялся.
– Ты, грязный итальяшка, – пошутила Мери Джейн, – в обоих смыслах слова!
– In vino veritas. И в юморе тоже истина. Вот почему они смеялись… Потому что это правда.
– Но слишком много правды. Слишком это низко…
– Плохой вкус? Низменные инстинкты? Провоцирующие интонации? О, ты знаешь, что случается с комиками, которые следуют в этом направлении. – Нейл сделал паузу. – Они наполняют Мэдисон Сквер Гарден. – Нейл снял с шеи полотенце и вытер пот на лбу. Он перестал улыбаться, и на минуту его тонкое, почти похожее на мордочку ласки лицо стало грустным. – Тебе не понравилось?
– Понравилось, Нейл. Но я просто беспокоюсь. Люди могут поймать тебя на слове. Это не повысит твои ставки в Голливуде.
– Какое мне дело до Голливуда? В Лос-Анджелесе не найдется и одного человека, которого бы я уважал.
– Нейл, я еду в Лос-Анджелес.
Он помолчал, помотал мокрой головой, совсем как спаниель, потом пришел в себя. Его лицо стало серьезным и усталым.
– Важные новости для меня. Важные новости для Сэма, важные новости для тебя…
Мери Джейн пожала плечами. Нейл улыбнулся, его энергия вновь взяла верх.
– Эге, мы схватим удачу-суку за обе титьки? Мы повиснем на них и не выпустим из зубов.
– Ну вот еще одни претенденты на голливудских Ромула и Рема, – сухо произнесла Мери Джейн.
– Разве они не были аристократами? – спросил Нейл. – Хотя, простите, они были результатом скрещения собаки и попугая.
– Ромул был собакой или попугаем?
– Не помню, но точно помню, что Рем был дядей.
Мери Джейн засмеялась. Она не могла не засмеяться. И Нейл был ее другом. Он улыбнулся. Его лицо буквально вспыхнуло от этой улыбки, глаза сузились. Он обнял Мери Джейн обеими руками.
– Мы их побьем, Вероника! – И Нейл был наполовину прав.
– Я беспокоюсь, как ты будешь с этими… этими американцами.
– Я пошлю их на… если они не понимают шуток. В любом случае, больше мне не надо придумывать монологов. У меня есть амплуа. Пусть теперь писатели вытуживают тексты. – Нейл остановился, и грубость высохла на его губах, как грязная вода в клоаке. – Тебе понравилось? Ты смеялась? – Он посмотрел на Мери Джейн, ожидая ее благословения. – Я был забавен, да?
– Нейл, ты был чертовски смел.
Мери Джейн ушла и сразу же поймала такси, чтобы поскорее оказаться дома, с Сэмом. Из-за стычек на репетиции и последовавшей ссоры они не были близки с тех пор, как он вернулся из Лос-Анджелеса. Мери Джейн только и могла думать о том, как прижмется к нему и почувствует его тело. Вовремя она вспомнила о коте, попросила таксиста остановиться на углу и, забежав в магазинчик, купила кошачьих консервов и бутылку вина.
Бегом преодолела Мери Джейн три этажа по холодной лестнице, но когда она подбежала к своей квартире, света из-под двери не было видно. Ее встретил Миднайт. Он стал тереться о ее ноги, и Мери Джейн почувствовала мягкую и пушистую шкурку. Она оттолкнула кота, включила свет и позвала Сэма. Неужели он заснул? Он не приехал? Внутри все сжалось от страха.
Мери Джейн прошла через кухню, прижав к себе Миднайта, заглянула в пустую гостиную, прошла через холл в спальню. «Может быть, – думала она в отчаянии, – может быть, он заснул».
Сэм вытянулся на постели. Казалось, он спал. В конце концов, это можно было понять. Как всегда, Мери Джейн была тронута его грациозностью: длинное тело было вытянуто по диагонали через всю кровать, ноги в одном конце кровати, рука закинута за голову – в другом конце. Наверное, больше всего Мери Джейн привлекали его рост и стройность. Она тосковала по рукам Сэма, по его ласкам. Но он устал. Мери Джейн даст ему отоспаться. Всегда в запасе есть завтра. Она начала раздеваться в темноте.
Но когда женщина забралась в постель так тихо, как только смогла, Сэм повернул к ней лицо. Он прижался к ее мягкой шее и зашептал.
– Я так жалею о случившемся, я так…
И вдруг она сразу смогла простить его. Полностью. Его голос, хрипловатый от грусти, и может быть, от желания, освободил ее от злости и от боли. Ему тоже было больно, и Мери Джейн могла освободить его. Извинение унесло все, она приняла его.
Потому что она очень любит Сэма.
– Хорошо, все хорошо, – сказала она ему.
– Ты любишь меня? – спросил Сэм.
Его рот у ее уха, его теплое, нежное дыхание возбуждает плоть. Мери Джейн с наслаждением ощутила теплоту его тела:
– Конечно.
– Ты нужна мне, Мери Джейн.
Она прижалась к Сэму, ее мягкость и его жесткость слились воедино. Прижимаясь плечом к его плечам, грудью к его груди, животом к его животу, бедрами к его бедрам, Мери Джейн все равно никак не могла быть ему настолько близка, насколько хотела этого. Она почувствовала руки Сэма на своих грудях, его губы на своих губах, его тело прижало ее к постели. Женщина ощутила, как его член встал, и слезы хлынули из ее глаз – слезы благодарности и наслаждения. Мери Джейн возбуждала его, и Сэм любил ее. Она была нужна ему. Он сам так сказал. А ей была нужна его любовь, он был отчаянно ей нужен, так нужен, что Мери Джейн почти боялась показать свое чувство.
– Сэм, о Сэм! – шептала она.
– Обещай, что простишь меня. – Я прощаю тебя, Сэм.
– Нет, обещай, что ты всегда будешь прощать меня. Мне нужно, чтобы ты меня прощала. – В темноте его голос звучал почти с отчаянием.
– Да, я обещаю. Я прощаю тебя.
Со стоном облегчения и боли Сэм проник в нее. Дрожь пробежала по телу Мери Джейн, но любовник оставался недвижим и сжимал ее в своих руках. Женщина почувствовала, что именно она, именно она дает ему успокоение, дает ему возможность достичь вершины наслаждения.
– Я люблю тебя, – сказала Мери Джейн.
– Я знаю!
И только значительно позже она поняла, что Сэм не сказал ей ни слова о любви.
На следующее утро Мери Джейн проснулась с улыбкой, протянула руку через постель и обнаружила, что Сэм уже встал. Она быстро поднялась, надела халат и вышла босая из спальной. Миднайт, спавший в ногах на кровати, потянулся и пошел следом за ней.
Сэма не было ни в ванной комнате, ни в гостиной. Мери Джейн не почувствовала аромата кофе, но, очевидно, он еще только готовил его в кухне.
Нет, там Сэма тоже не было. Но на столе лежала записка. Он ушел! В ужасе Мери Джейн села на диван и развернула бумагу.
«М.Д. Прежде всего прошлой ночью звонила твоя бабушка. Она очень больна и хочет тебя видеть. Кроме того, я много думал о происшедшем и полагаю, что я был не совсем в себе. Я очень сожалею. Сожалею также, но твоя идея ехать со мной в Лос-Анджелес не кажется мне блестящей. Ты знаешь, как замечательно пошли наши дела с Джеком и Джилл. Я всегда говорил тебе, что я не из тех людей, кто идет на компромисс. Что-то безвозвратно исчезло и лучше не возвращаться к этому.
Мои шелка и мои наряды,
Мои улыбки и томный вид —
Все это ушло вместе с любовью,
И только мрачное отчаяние
Приносит тебя, чтобы вырыть мою могилу.
Таков конец у истинных любовников».
Он подписал записку и добавил: «Попытайся меня не ненавидеть».
Мери Джейн стояла в маленькой мрачной комнате, не сводя глаз с записки. «Сэм трахает меня, цитирует Блейка и бросает меня», – успела она подумать перед тем, как разрыдаться.
12
Самое странное интервью, которое я когда бы то ни было брала, было интервью Терезы О'Доннел в ее особняке в Бел-Эйр. Это случилось более двенадцати лет назад. Я пришла к ней с фотографом, чтобы сделать съемку «дома». В первый раз я побывала в доме Терезы и в первый раз я встретила Лайлу Кайл.
Тереза была одета в кружевной ночной жакет и шелковую пижаму. Малышка была в соответствующем одеянии. Так же были одеты Кенди и Скинни – две участницы ее телешоу. Стол был накрыт на пятерых. Ничего себе? Если только посчитать и этих игрушечных бабенок. Во время завтрака они говорили без умолку. Тереза была очень красноречива, но я не отрывала глаз от Лайлы. Девочка – а ей было то ли пять, то ли шесть лет – играла так, как будто это было самое естественное состояние в мире. Кенди подыгрывала ей. Скинни тоже. Тереза вмешивалась, когда игра не ладилась.
Я не помню, что стало причиной последнего инцидента. Кажется, Лайла не захотела доесть свой фруктовый десерт. Тереза сказала, что она должна его доесть. Лайла возразила, что Кенди и Скинни тоже не доели свой десерт. Тереза нежно улыбнулась и сказала, что это плохо, что Лайле все-таки придется доесть свой десерт. Тогда Лайла опрокинула десерт на колени Скинни.
Скинни назвала ребенка «маленькая п…».
Мне часто приходил в голову вопрос, – как дальше пошла жизнь у этой маленькой девочки в этом большом доме. Но я увидела Лайлу лишь пять лет спустя, на ее дне рождения.
Лайла помнила тот день рождения. Он стал поворотным событием в ее жизни. И сейчас, когда перед ней встал вопрос, а чего же она хочет, девушка вспомнила тот день рождения.
Лайла долго думала. По крайней мере для нее это было много. Когда она, наконец, по-настоящему задумалась о том, чего же она хочет, то решила, что по-настоящему хочет одного – стать звездой. Могущественной звездой, пользующейся влиянием. Звездой значительно большей, чем ее мать и ее отец.
Лайла даже не задумывалась о том, а сумеет ли она играть. Ее это не тревожило. Она знала, что сумеет заставить людей смотреть на себя, заставит их желать ее, она привлечет к себе интерес. Девушка вспомнила, как на своем дне рождения, в комнате, полной звезд, она исполняла песенку «Самая прелестная девочка в мире». Все тогда замерли. Все хотели смотреть только на нее.
Лайла вздрогнула. Когда пела ее мать, она содрогалась. Дочь ненавидела, когда пела мать. Лайла Кайл знала, что она была рождена для королевства Голливуд. Но как принцесса Анна, Маргарет или даже сама бедная королева Елизавета, она прекрасно понимала, что наследственность вовсе не гарантия счастья. Но она не пойдет путем Лайзы Минелли или Нэнси Синатры и ее брата Френка, путем Джулиана Леннона и даже путем Джейн Фонды, которая никогда не сумела превзойти своего отца. Она, Лайла Кайл, будет обладать своей собственной, самостоятельной значимостью.
Много лет назад она сидела перед зеркалом, за туалетным столиком в своей спальне, наблюдая за отражением Эстреллы. Женщина стояла у нее за спиной, их глаза встретились. Может быть, с той поры они больше ни разу не посмотрели в глаза друг другу.
– Все, что я знаю, – это то, что тебе сегодня десять лет, – объяснила служанка в ответ на вопрос Лайлы. – Это то, что говорит твоя мать.
Эстрелла повернула Лайлу и внимательно осмотрела с головы до пяток.
– Но сегодня мне одиннадцать лет. Десять лет мне исполнилось в прошлом году! – Лайла хотела плакать, но боялась испортить макияж. Тетушка Робби предупреждал ее об этой опасности всю неделю, пока они репетировали. – К тому же одиннадцать лет слишком много для того, чтобы завязывать банты, – повторила она свой аргумент. Служанка лишь пожала плечами. При подобных обстоятельствах Эстрелла делала вид, что плохо понимает английский язык.
Лайла была уверена, что в прошлом году ей исполнилось десять лет. Почему же дорогая мамочка и Эстрелла говорят о том, что ей лишь десять лет в этом году? Девочка помнила свой прошлый день рождения. В отличие от этого дня рождения тогда не было большого сбора гостей. Только именинный пирог, тетушка Робби и Эстрелла. Мамочка тогда была слишком занята.
Это случилось перед тем, как было отменено мамочкино телевизионное шоу. Это было что-то ужасное, потому что мамочка с тех пор все время кричала, и невозможно было ее понять, даже если она говорила. Лайла не знала, что означает «отменено», но, видимо, это было страшнее болезни и даже смерти. По крайней мере, мамочка и тетушка Робби вели себя именно так. И так же вели себя девочки в Вестлэйке.
– Шоу твоей мамы отменено! – насмешливо сообщила ей Лоурен Калдуэлл. – Вот уж крупная звезда!
Эстрелла поправила бант в волосах Лайлы и дружески похлопала ее по плечу.
– Ну вот, теперь просто отлично, – сказала она.
Эстрелла положила щетку на голубой туалетный столик и прошла к двери. Перед тем как закрыть дверь, она сказала:
– Лайла. Послушай Эстреллу. Сегодня тебе в последний раз исполнилось десять лет, и мама попросила тебя завязать бант в волосах. Не задавай вопросов, хорошо?
Лайла секунду обдумывала просьбу Эстреллы и кивнула в знак согласия. Хотя на самом деле Лайла не любила Эстреллу, обе они хотели одного и того же – сделать мамочку счастливой.
Оставшись одна, Лайла побежала в комнату, открыла окно и поднялась на цыпочки, надеясь, что от этого на ее новых кожаных туфлях не появятся трещины. Она хотела увидеть, кто будет выходить из автомобилей, один за другим подъезжавших к подъезду дома ее матери. По мере того, как машины высаживали красиво одетую публику, Лайла называла знаменитые имена:
– Мисс Тейлор, мистер Стюарт, мистер Пек, – бормотала она.
Мама объяснила ей, чтобы дочка была очень вежливой и приветствовала каждого из гостей по имени. Некоторые были знамениты, она знала их по фильмам и по телевизионным передачам. С другими дело обстояло сложнее. Но они-то были гораздо важнее. Лайла должна была принять их отлично. Мистер Сагарьян, мамочкин агент, мистер Вагнер из Си-би-эс. Ее менеджер. И еще много толстых лысых мужчин. «Все взрослые», – подумала девочка. У Лайлы практически не было друзей в школе. Но так как это был ее день рождения, она решила пригласить и своих однокашников.
Когда мамочка начинала работать, вечеринок и приемов уже было не так много, и для Лайлы это было большим облегчением. Лайла вспомнила, как она «бывала» на телевидении вместе с мамочкой, Скинни и Кенди. Каждый вечер по пятницам Лайла садилась перед телевизором и смотрела шоу своей мамы. Тогда девочка часто играла в Золушку. У нее были две злые сводные сестры и злая мачеха, которые не позволяли ей идти на бал. «Тереза О'Доннел представляет «Шоу Кенди Флосс и Скинни Малинк». Почему она не может поехать на телевидение вместе с ними? Шоу Терезы и Лайлы. Без глупых Кенди и Скинни. Дорогая мамочка могла бы разрешить ей, если бы она вела себя очень-очень хорошо. Ну, а если бы у них было свое шоу?
Хотя теперь Лайла сомневалась, так ли уж она хотела этого шоу. Мамочка была все время дома, но иногда Лайла предпочла бы, чтобы ее не было дома. Оказывается, находиться все время с мамочкой не так уж и весело. Может быть, все станет по-иному, когда у них будет новое телешоу.
– Это важно, – сказала ей Тереза, повторяя вновь одно и то же. Она готовила Лайлу ко дню рождения и уже заканчивала репетицию. – Если бы нам только удалось заинтересовать Джека Вагнера или кого-нибудь из этих ублюдков. Я просто пойду на Си-би-эс и начну переговоры. Изменю замысел. К черту Скинни и Кенди. Меньше пения, больше шуток и пародий. Введу в программу тебя. Семейное шоу. Как у Осмондов. Никому не нужны эти вестерны и черные серии для детей.
Лайле понравилась мысль о том, что в шоу больше не будут участвовать Кенди и Скинни. Она ненавидела этих двух кукол. Когда Лайла была совсем маленькой, мамочка говорила ей, что они ее настоящие сестры. Сейчас Лайла знала, что они были просто куклами. Мама научила их говорить. Даже сейчас, в одиннадцать лет, а она была уверена, что ей одиннадцать, Лайла иногда сомневалась, может быть, эти куклы были живыми? Тем временем она делала все что могла, репетируя и репетируя с мамочкой и тетушкой Робби. Этим вечером она добьется своего.
Хотя прошло много лет, Лайла никогда не забудет тот вечер. Она отошла от окна и побежала в комнату для гостей на другом конце дома, чтобы вновь полюбоваться декорацией вокруг бассейна. Японские фонарики висели между деревьями, мягко покачиваясь от вечернего ветерка. На поверхности бассейна плавали диски, на которых стояли стеклянные контейнеры со свечами. Между ними покачивались гардении, распространяя вокруг дивный аромат. Официанты в белых пиджаках уже маневрировали в нарядно одетой толпе. Звук их болтовни привлек Лайлу, и она захотела присоединиться к ним, но вместо этого вернулась в свою комнату и стала ожидать приглашения. Так ей было сказано.
Лайла села в кресло-качалку и посмотрела на Кенди Флосс и Скинни Малинк. Они как всегда сидели за чайным столиком и беззаботно улыбались. «Легко вам, – подумала Лайла. – Только я должна быть прекрасной сегодня!» – сказала она им, отчасти гордая собой, отчасти испуганная.
Головы у кукол были откинуты назад, и Лайла увидела те места, куда мама просовывала руки, чтобы приводить в Движение их рты и конечности. Она никогда не замечала этого, когда была маленькой. Когда Лайла была маленькой и глупенькой, то думала, что они на самом деле ее сестры. Но это было огромной ложью. Шутка – так говорила ее мама. Ха-ха!
Кенди Флосс и Скинни Малинк были частью маминой жизни задолго до Лайлы.
– Я люблю их так же, как и тебя, – говорила она.
Лайла уселась, откинулась на спинку кресла и стала вспоминать те слова и те движения, которым ее так долго обучали мама и тетушка Робби. Она была уверена, что все в порядке. Девочка наклонилась и поправила платья на Кенди и Скинни. Потом расправила вокруг себя пышное розовое платье, решила не слишком откидываться в качалке, чтобы не помять бант на затылке.
Потом она услышала, как по холлу шла мама и звала ее. Лайла сразу же вскочила.
– Я. здесь, – откликнулась она.
– Девочки, я пришла забрать вас, чтобы развлекать наших гостей. Как чудно выглядят мои милые крошки!
Неужели ее милая мамочка снова собиралась говорить нараспев? Лайлу передернуло. Мамочка погладила кукол по головам, потом повернулась к Лайле.
– Дай-ка я посмотрю на тебя, – сказала она и нахмурилась. Тереза О'Доннел наблюдала, как Лайла медленно поворачивалась вокруг себя, напряженно ожидая ее комментариев.
– Прекрасно, просто прекрасно! – вздохнула наконец Тереза, и хмурое выражение ее лица уступило место телевизионной улыбке. Лайла вздохнула и тоже улыбнулась.
– Как тебе нравится моя прическа, мамочка? – А что если снять этот дурацкий бант? Эстрелла завязала мне слишком большой бант.
– Отлично, – сказала мама. – Именно так и надо. О, если бы ты только не была так чертовски высока! – Мамочка стала рассматривать ее пристальнее. – Но что это? – спросила она, указывая на медальон. – Украшение? Сними его. У Кенди и Скинни на шее ничего нет, поэтому не слишком-то честно тебе надевать этот медальон. – Тереза вновь погладила кукол. – Не волнуйтесь, Лайла снимет свой медальон.
Расстегивая медальон, Лайла поцарапала себе шею. Тетушка Робби подарил ей этот медальон на счастье. Девочка аккуратно убрала его в верхний ящик бюро. Боже мой, ну почему мамочка разговаривает с куклами?! Но Лайла помнила о своем обещании Эстрелле.
– Лайла, – очень серьезно обратилась к ней мать. – Там в зале собралось множество людей, которые очень важны для меня. Я хочу, чтобы ты вела себя так, чтобы твоя мама гордилась своей маленькой девочкой. – Повернувшись к куклам, она добавила нараспев: – Ну, а мои две маленькие куколки всегда доставляют мне радость. – Тереза поцеловала каждую куклу в раскрашенную деревянную щеку и спросила Лайлу. – Ты ведь будешь вести себя безупречно?
Лайла увидела, как мать взяла Кенди за волосы и, не отрывая глаз от дочери, сильно дернула. Девочка почти почувствовала, как это больно. Впервые Лайле стало жаль Кенди. Она совершенно бессознательно потянулась к своим собственным волосам и прошептала:
– Да, моя дорогая мамочка.
Потом Тереза отпустила волосы Кенди и мягко поправила их.
– Улыбка, девочка, мы идем! – сказала она, взяв каждую куклу под мышку и аккуратно спускаясь по лестнице. Лайла следовала за ней.
– Мамочка, пожалуйста, не упади снова!
– Я ненавижу эти чертовы лестницы, клянусь Крестом Господним! Когда они вошли в зал, Тереза сделала паузу и обратилась к собравшимся:
– Внимание! Сегодня вечером я хочу представить вам мою маленькую девочку, которая дебютирует перед вами!
Кенди наклонилась вперед и сказала:
– Она и дебютирует, и завершит дебют в течение одного выступления.
– Кенди, это не слишком вежливо, – укоризненно попеняла Тереза кукле.
– Невежливо, но справедливо, – добавила Скинни с другой стороны. – Толпа захохотала, а сердце Лайлы забилось от острых замечаний кукол. Она сначала хотела приказать им заткнуться, но потом вспомнила, что говорила ее мамочка. И ее мамочка не раз повторяла ей:
– Люби своих сестричек, они твой хлеб и твое масло. Но они-то ее не слишком любили.
– Она не будет дочерью Терезы О'Доннел, если не сможет танцевать и петь вместе с куклами, не так ли? – сказала мамочка. Все засмеялись и посмотрели на тетушку Робби Лаймон, ее ассистента в телешоу.
– Нет-нет, не с этой куклой, – засмеялась она. – Переходим в комнату для танцев.
Лайла подошла к подиуму в конце комнаты, тетушка Робби помог девочке взобраться на него и шепнул:
– Деточка, ни о чем не беспокойся. Делай все так, как мы репетировали.
Лайла села на небольшой стульчик рядом с мамой и ждала, пока тетушка Робби закончит вступление. Кенди и Скинни сидели на коленях у мамы, их головы были повернуты к зрителям, и они их пристально разглядывали. Музыка прекратилась, и Тереза заговорила:
– Скинни, Кенди, что это за маленькая хорошенькая девочка сидит рядом с нами? Она в нашей компании?
Скинни и Кенди переглянулись и пожали плечами. – Я не вижу никакой хорошенькой девочки на сцене, – сказала Кенди. – А ты, Скинни?
– Нет, – ответила Скинни, – я вижу двух хорошеньких девочек: тебя и меня, но больше – никого.
У Лайлы похолодели кончики пальцев на ногах. Это не было открытием к представлению. Мамочка забыла слова! О, Боже мой! Тетушка Робби сказал ей, что делать, если мамочка забудет слова. Она помнила также и мамины слова:
– Девочка, отныне ты – член труппы.
– Да-да, – ответила Лайла, – а вот я вижу одну хорошенькую девочку и двух кукол.
Обе куклы повернули одновременно головы к Терезе, потом поглядели на Лайлу.
Девочка услышала смех зрителей и даже удивилась, как это ей понравилось. Она отметила, как хорошо звучал ее голос в этой большой комнате, и напомнила себе, что обращаться надо к последнему ряду зрителей – так учил ее тетушка Робби.
– Ребята, извините ее, – сказала Скинни. – Она просто хочет, чтобы ее заметили и включили в программу «Варьете».
– По крайней мере, моя игра – не деревянная.
Толпа в зале опять засмеялась, Лайла приободрилась. Но ее милая мамочка заволновалась.
Представление продолжалось, и мамочка несколько раз забывала слова, но Лайла находила удачные реплики взамен. Ее захватила перепалка с Кенди и Скинни. Девочка все время помнила, что должна держать голову точно так же, как и куклы, она не раз подражала им, сидя перед телевизором. Лайла двигала ртом, как Кенди, и держала руки неподвижно, как Скинни, когда говорила слова. Наконец все закончилось и от девочки требовалось лишь сидеть и слушать песню, которую мамочка исполняла в заключение.
Когда тетушка Робби заиграл мелодию знаменитой маминой песни, та продолжала улыбаться. Улыбка ее была странной. Зрители начали перешептываться, их голоса были как ветерок в апельсиновой роще. Почему мамочка не пела? Она должна была спеть свою знаменитую песню «Самая чудесная девочка в мире». Тетушка Робби вновь сыграл вступление, и Лайла поняла, что он пытается подсказать ей. В отчаянии Лайла запела мамину песню. Она так тщательно проговаривала каждую строчку, подражая куклам, что даже не заметила, как все в зале замерли и наступила полная тишина. Все смотрели только на нее, даже ее мама. В последние строчки знаменитой песни девочка вложила все свое сердце. Лайла ни разу не репетировала песню, но она видела так много раз фильм с маминым участием «Рождение звезды», такое бессчетное количество раз, что знала песенку назубок. Когда надо было спеть заключительную, самую высокую, ноту, Лайла закрыла глаза и легко ее взяла.
Когда она открыла глаза и посмотрела на тетушку Робби, то увидела, как он аплодировал ей, стоя рядом с пианино. Вся аудитория пришла в движение, все стали кричать, хлопать, свистеть.
«Получилось! – подумала Лайла. – Я помнила все свои слова и все свои движения, а когда нужно, то вспомнила и мамину песню». Она с сияющей улыбкой посмотрела на мать. Но Тереза взглянула на дочь без всякого выражения и по-прежнему крепко держала Скинни и Кенди… Но она держала их теперь как двух кукол. Мать ни разу еще так не делала. Лайла была смущена, но продолжала раскланиваться, принимая с благодарностью аплодисменты зрителей.
Наконец, мамочка тоже вышла вперед, встала рядом с Лайлой, широко улыбнулась и поклонилась. Потом она отвела Лайлу со сцены, вернулась и раскланялась уже одна, держа Скинни и Кенди в руках, как детей. Не обращая внимания на бисирование, она сказала:
– Спасибо, но девочке уже время идти спать. У вас еще будет возможность нас увидеть.
Когда мать вела Лайлу через толпу, девочка махала всем рукой направо и налево. Ей казалось, что она не идет, а плывет.
Когда они приблизились к мистеру Вагнеру, тот взял маму под руку, и все вокруг прекратили разговаривать, чтобы послушать, что он скажет.
– Джек, дорогой, как мило, что ты пришел, – сказала мама так, что услышали все. Потом она поцеловала мистера Вагнера в щеку: – Что ты думаешь о нашем маленьком семейном представлении?
– Отличное представление. Оно дало мне идею для нового телешоу. Тебе интересно знать, какую?
Тереза широко улыбнулась мистеру Вагнеру.
– Джек, мне всегда интересно телевидение. Девочки, мы ведь не прочь сделать еще одно телешоу?
Сердце Лайлы подпрыгнуло. Имел ли он в виду и ее?
– Я имею в виду Лайлу, Тереза. Девочка так естественна. Думаю, что с ней надо заниматься каждый день по полчаса после школы, и посмотрим, что получится. – Мистер Вагнер наклонился к Лайле. – Что ты думаешь, крошка? Ты хочешь участвовать в телешоу?
– Да, конечно, мистер Вагнер! – Лайла не забыла назвать его по имени. Потом она увидела выражение мамочкиного лица и поняла, что сказала не так. – Хотя, я не знаю. Я должна посоветоваться с мамой.
Девочка вдруг поняла, что должна поскорее уйти и не говорить больше с мистером Вагнером о телевидении. Она поняла, что мамочке эта идея не показалась такой уж интересной.
Мать закрыла за Лайлой дверь комнаты и прислонилась к косяку, бросив Скинни и Кенди у ног, как кучу грязного белья. Лайла смотрела на нее с волнением.
