– Мисс Айронз?
      Если бы Эйприл еще раз сегодня услышала свое имя, она перерезала бы глотку тому, кто его произнес. Она ответила стюарду, не отрываясь от записей.
      – Что?
      – Капитан попросил передать вам, что мы приземляемся в Окленде через пятнадцать минут. Я могу быть чем-нибудь вам полезен?
      – Нет, – резко ответила Эйприл. – Позаботьтесь, чтобы меня ждала моя машина.
      – Я всегда заказываю ее заранее. Она будет ждать вас у трапа. Эйприл подала знак стюарду, что он свободен. Потом сделала еще несколько записей и закрыла свою записную книжку в кожаном переплете. Она оглядела салон «сессны», увидела еще одну женщину и обратилась к ней. Женщина сразу откликнулась и подошла к ней.
      – Да, – сказала она.
      Никаких «мисс Эйприл», наконец-то хоть кто-то научился.
      – Вы дозвонились до него?
      – Нет. Я оставила три послания, которые вы хотели ему передать, но он не ответил. Его секретарь сказал, что мистер Шилдз работает над важной сценой для фильма с мисс Мур и его нельзя беспокоить.
      – Он знает, что я прилетаю?
      – Да, я информировала его еще вчера.
      Эйприл покачала головой, потом отдала секретарше записную книжку и резко сказала:
      – Перепечатайте это. Я хочу, чтобы к моменту приземления это было перепечатано.
      Женщина подошла к компьютеру и стала печатать. Сто слов в минуту. «Но черт возьми, как ее зовут?» – подумала Эйприл. Она меняла по три-четыре сучки в полгода и не могла запомнить их имен. Она их даже не могла отличить одну от другой. Тысяча баксов в неделю за то, чтобы печатать и отвечать на телефонные звонки, а они даже не шевелятся. Ни одна. В следующий раз Эйприл возьмет в секретари мужчину!
      Эйприл посмотрела вниз на прибрежную линию Тихого океана. Волны омывали пустынные пляжи. Где-то здесь, на одном из пляжей съемочная группа снимала «Рождение звезды». Все без всякого контроля. Все они поддались давлению.
      Майкл всю неделю изводил ее своим скулежем. Телефон не остывал от его звонков.
      – Эйприл, я не могу прорваться к этой девчонке. Я даже не могу прорваться на дневные съемки. Никто не может сделать этого уже три недели. Эта бедрастая девочка сбегает со съемочной площадки вместе с Сэмом. И их охраняют. Девчонку уже называют «Царицей всех новичков», охрана очень плотная.
      Эйприл знала об этом. Сэм и с ней перестал общаться. А она все-таки продюсер!
      – Что вы сделали, Майкл?
      – Что я мог сделать? Бог мой! Эйприл, ваш режиссер снимает сцену на пляже – диалог двух героев – уже целую неделю. Он на три недели отстает от графика съемок. И перерасходовал уйму денег. Настроение в группе хреновое. И никто не допускается на репетицию. К тому же он и ночи проводит с этой сучкой. Вам это что-нибудь говорит? Если этот фильм будет снят – будь я проклят.
      «Все было плохо. Майкл трахает Джан. Сэм трахает меня. Сэм трахает Джан. Майкл мстит ему за это. Боже, какие они все скоты! Майкл был приглашен для участия в съемке, на него был рассчитан весь фильм, а в результате фильм снимается без его ведома. Ему, Правда, следовало бы себя спросить, последняя ли это его главная роль романтического героя, или вторая, или будут еще?»
      А эта Джан Мур нервная, как кошка. Да, конечно, это ее первый фильм. Сработает ли выход из неизвестности на экран? Эйприл и раньше приходилось сталкиваться с ситуациями, когда чьи-то личные дела мешали ее делам. И интрижка Джулии Робертс с Кифером Сазерлендом, и тот случай, когда Мадонну застукали на столе в объятиях Шина Пенн. Но ей не приходилось снимать фильмов, когда главная героиня поочередно трахается с режиссером и с партнером по фильму. Тем более, если она сама, Эйприл, трахает режиссера.
      Эйприл заскрипела зубами. Они достигли взаимопонимания с Сэмом Шилдзом. Эйприл простила ему связь с Крайстал Плинем, но перед тем, как она подписала с ним контракт на съемку этой индюшки, Эйприл ясно дала понять, что впредь ожидает лояльности и надежности.
      И вот этот кобель спит с Джан Мур, ставит Эйприл в смешное положение. Даже если не говорить о деньгах. Сэм сунул свой конец в дырку и забыл обо всем на свете. Забыл о себе, о съемочной группе, о проекте, о бюджете.
      Эйприл расставит все по местам. Все будут наказаны. Самолет стал заходить на посадку, зажглось приглашение застегнуть ремни. Эйприл заметила, что секретарь пристегнула ремни, но продолжала печатать. Если бы ей добиться такой же работы от этих чертовых артистов! Тогда фильм бы несомненно удался. Может быть, он не стал бы сенсацией, но по крайней мере сборы покрыли бы расходы и дали бы приличную прибыль.
      Самолет приземлился на частной стоянке. Эйприл поднялась, поправила юбку и сделала знак секретарше, чтобы та дала ей кейс. Она спустилась по трапу прямо к подъехавшему черному «лимузину». Открылась задняя дверца, и из машины вышел молодой человек. Это был не Сэм. Эйприл не могла поверить своим глазам. Она подошла к машине и взглянула на встречавшего. Он улыбнулся, над губой выступила испарина.
      – Добрый день, мисс Айронз!
      Молодой человек хотел было последовать за Эйприл и сесть рядом, но она повернулась, оглядела его с ног до головы и ворчливо спросила:
      – Вы кто?
      Паренек отскочил в сторону:
      – Джоель Гроссман, мисс Айронз, – ответил он быстро. – Помощник режиссера, мисс Айронз. Мы встречались в Лос-Анджелесе, Сэм нанял меня, и я увидел вас, мисс Айронз.
      «Что же, наказание можно начинать уже сейчас», – подумала Эйприл.
      – Чего ради вы все время повторяете мое имя? Боитесь его забыть? Она уселась в машине, не оставляя ему места.
      – Можно мне ехать с вами, мисс… Вы хотите, чтобы я ехал впереди?
      – Мы когда-нибудь сдвинемся с места? – спросила она. Джоель ничего не ответил, закрыл дверцу, обежал вокруг машины и сел на другое сиденье. Секретарша села рядом с водителем.
      – Хорошо, – сказала Эйприл, когда Джоель уселся и закрыл дверь. Не глядя на него она спросила: – Какие проблемы и какие решения? Все в двадцать пять слов. Или даже меньше.
      – Никаких проблем, – поспешно стал объяснять он. – Мы просто немного задерживаемся со съемками из-за погоды.
      – У вас в распоряжении еще десять слов. Лучше скажите все прямо. – Именно так, как я и думала. Этот подонок пытается меня водить за нос.
      – Извините, мисс Айронз, – сказал Джоель, начиная понимать ее, – вы же знаете, какой Сэм большой художник. Все должно быть совершенным и завершенным. В этом смысле он очень похож на Оливера Стоуна – он выкладывается полностью, полагается только на себя…
      Оливер Стоун! Почему бы не вспомнить еще и Оливера Хардли! Эйприл подняла руку:
      – Скажите мне только одну вещь. Вы встречаете меня потому, что вас послал Сэм, или сами вызвались это сделать?
      Мальчик сник.
      – Сэм попросил меня, мисс Айронз. Она переключилась на шофера.
      – Остановите машину! Прямо здесь.
      Длинная черная машина резко остановилась. Они оказались на развилке главной магистрали и ведущего к городу шоссе. Эйприл повернулась к мальчишке.
      – Вылезайте, – сказала она, глядя ему прямо в глаза. – И передайте Сэму, что никогда не надо сваливать на мальчишек мужскую работу.
      – Но мисс Айронз, мы на шоссе. До следующей остановки три-четыре мили.
      Она увидела, как задрожала его нижняя губа.
      – Вы же помощник режиссера. Что-нибудь придумаете. Выметайтесь из машины! – сказал она.
      Эйприл ненавидела подобные ситуации.
      «Но, черт возьми, у меня под задницей сорок миллионов баксов, а это маленькое дерьмо пытается мне пудрить мозги!»
      – Выметайтесь! – повторила она.
      Джоэль вышел из машины и умоляюще поглядел на нее.
      – Закройте дверцу, я спешу.
      На пляже царил хаос. Осветители были расставлены повсюду, но ни одна камера не работала. Во сколько ей обходились эти простои? Если Сэм не мог заставить группу работать ритмично, значит он не в состоянии сделать фильм.
      Где он сейчас? Развлекается с Джан Мур? Единственное, что сейчас важно, напомнила себе Эйприл, это картина. Не Сэм и не то, кто кого трахает. Только фильм и ее сорок миллионов. Не ее сорок миллионов, но деньги, полученные от Американского национального банка и Треста. Эйприл подумала о том, что Сэм расходует ее деньги, и заскрипела зубами. Она никогда никому не позволит подорвать доверие к ней, трахается ли она с этим мужиком или нет.
      Эйприл несколько минут посидела в машине, ожидая, пока администратор заметит единственную машину на пляже и подойдет к ней. Наконец, он подошел.
      – Достань мне Сэма, – сказала Эйприл, будто плюнула в открытое окно. Администратор только начал говорить, но она уже подняла стекло.
      Прошло еще десять минут и появился Сэм. Эти сцены Эйприл не переносила – сцены порки. Она еще более или менее легко подвергала порке актеров, они все равно и на жизнь смотрели как на очередную роль в фильме, напоминали обидчивых детей. Но режиссеры – эти были уверены, что вся жизнь – это огромный фильм.
      – Заходи, – сказала Эйприл, не теряя времени на приветствие. – Последнее время я не получала ежедневных отчетов, а ты не отвечал на мои звонки. – Сэм некоторое время рассматривал потолок автомобиля. – Не валяй дурака со мной, Сэм.
      Сэм покачал головой.
      – Я не знаю, Эйприл. Что-то не клеится.
      – Что же, сделай так, чтобы клеилось, – ответила она, делая усилие, чтобы не говорить сквозь зубы. – Если бы я получала твои отчеты, то знала бы, чем тебе помочь. Это сэкономило бы и наши деньги, и наше время. Почему ты не посылал мне отчетов?
      Сэм напустил на себя важный вид – вид театрального режиссера из Нью-Йорка, ставшего голливудским режиссером. Эйприл презирала его за это. Они забывают, что кинематограф прежде всего бизнес. Кинобизнес. Это не искусство. Это деньги.
      – Джан не получается так, как нужно, на экране. Я работал с ней, она очень старается, но…
      Эйприл с сочувствием ответила:
      – Да, я слышала, она очень старается. Но если у нее это неплохо выходит, сделай, чтобы и на экране выходило хорошо.
      – Эйприл, не думай, пожалуйста, что я не выполняю взятые на себя обязательства по съемке фильма. Джан и я…
      – Давай говорить напрямую. Я твой продюсер независимо от того, насколько успешно мы трахаемся. Ты это понимаешь? Я твой босс, и сейчас мне наплевать, куда ты тычешь свой конец, если только ты не тычешь его в мои деньги. Ты можешь зазывать к себе в постель кого угодно. Поэтому не надо говорить ни о каких обязательствах, которые ты, якобы, выполняешь. Когда на съемках фильма Барбет Шредер вошел в конфликт с Кэнноном, он указал на офис своего босса и пригрозил, что если они ему станут мешать, он отрежет себе палец. Ему позволили продолжить съемки. Ты так выполняешь свои обязательства? Я сама помогла бы тебе отрезать поочередно разные части твоего тела, не только пальцы. Как твой босс, я говорю тебе, что и твоя работа, и твое будущее зависят от меня. Поэтому лучше тебе на этот счет и не заблуждаться. Ты работаешь. Работаешь на меня. – Голос Эйприл звучал ровно. – Почему ты на три недели отстаешь от графика и на два миллиона шестьсот тысяч перерасходовал средства?
      – В основном из-за погоды. Здесь уже неделю не было солнца. Я надеялся, что солнце выйдет сегодня после полудня. Но непохоже.
      – И что же?
      – Не знаю. – Сэм пожал плечами.
      Эйприл хотела разорвать его на части. У него не было запасного плана? Почему она позволила ему уговорить себя снимать фильм на натуре?
      – Ты хотел стать Богом, поэтому стал режиссером. Но это не сцена, мистер директор нью-йоркского театра. Это кино. Выход в большой мир. Поэтому, если ты не можешь снимать на натуре, снимай в павильонах.
      Неужели мне следует все это разжевывать? Сделай солнце! У тебя отличная осветительная аппаратура, а ты все равно не снимаешь! Ты перерасходовал деньги и говоришь мне о солнечном освещении?
      – Дело не только в этом. Много пришлось возиться с Майклом. Он играет слишком темпераментно.
      – А чего еще ты от него ожидаешь?
      – Джан и я…
      – Я уже сказала, мне наплевать. Если только это мне не стоит денег. Что за задержка в съемках на пляже? Джеймс и Джудит идут по пляжу. Заключительная сцена фильма. В чем проблема?
      – В Майкле пять футов четыре дюйма роста.
      – И что? У Алана Лэда тоже.
      – У Джан пять футов шесть дюймов. Плюс каблуки. Плюс волосы.
      – И что?
      – Нам потребовалось время, чтобы решить, в каком именно ракурсе снимать сцену. Мы нашли хороший ракурс. Сделали насыпь вдоль пляжа. Я думаю, что это сработает.
      – Сэм, у тебя в распоряжении один день – завтра. В твоих интересах, чтобы все прошло лучшим образом. – Эйприл указала на дверцу. – Завтра, в шесть утра, солнце ли, дождь ли, я буду здесь. – Она сделала паузу и посмотрела ему прямо в глаза. – И еще, Сэм. Сегодня вечером тебе лучше прийти ко мне в номер. Я не желаю, чтобы кто-либо подумал, что ты предпочел какую-то выскочку с телевидения мне.
      По дороге в отель она откинулась на сиденье, положила голову на подушку. Снова мигрень. Доктор сказал, что это результат стресса. Кобель! Жизнь – сплошной стресс! Эйприл едва вошла в комнату, как зазвонил телефон.
      – Эйприл, я слышал, что ты была на съемочной площадке, но не зашла ко мне.
      Это был Майкл. Голос обиженного Майкла.
      «Хорошо, я не пришла, чтобы увидеться с тобой, – подумала она. – А я подписываю чеки!» Она вздохнула.
      – Мне нужно о многом подумать, Майкл. У меня мигрень. Мне нужно прилечь и отдохнуть.
      – Мигрень? Я знаю старинный китайский способ излечить мигрень. Хочешь, я приду и покажу тебе? – Голос его был как сахарный сироп.
      – Моя головная боль тянет на сорок миллионов, Майкл. Не думаю, что древние китайцы умели лечить нечто столь дорогостоящее. Я увижусь с тобой завтра, на съемочной площадке. В шесть утра. Мы будем снимать эту сцену, будет солнце или нет.
      Она подумала о шести миллионах долларов, которые Майкл за это получает, и вновь скрипнула зубами.
      – Конечно, я там буду. Я там каждый день, готовый, желающий, способный. – Его голос понизился, в нем зазвучали нотки соблазнителя. – Эйприл, разве ты не знаешь Майкла? Я могу излечить что угодно. А сегодня ночью я свободен.
      – Ты никогда не был свободен, – сказала она и положила трубку.
      На следующее утро Эйприл приехала на съемочную площадку раньше Майкла, Сэма и Джан. Она поговорила с осветителями. Они зажгли больше ламп и расставили зеркала. Следом за ней пришел Сэм.
      – Я вижу, ты взялась за режиссуру?
      – Ты удивлен, Сэм? Как будто это такое уж невиданное событие. – Она повернулась к нему и ждала ответа. – И давай говорить напрямую. Ты не выполняешь свою работу, поэтому кому-то необходимо ее делать. Или ты делаешь то, что я тебе скажу, или я найду того, кто будет выполнять мои распоряжения. Ты понял?
      Сэм побледнел, кивнул и пошел прочь.
      – Сэм, – позвала Эйприл, чтобы закончить с ним все дела. – Что там с Джан и этим макияжем на ногах? Или у нее не дай Бог проказа?
      Она увидела, как Сэм посмотрел в сторону домика актрисы. Джан направлялась к ним. На ногах ее грим, казалось, был на несколько дюймов толще, чем на лице.
      – Она очень нервничает на этой сцене и хочет выглядеть так, как надо. Поэтому я разрешил ей наложить грим так, как она считает необходимым. Думаю, что все хорошо.
      – Хочу верить, Сэм. Я только надеюсь, что ты говоришь объективно. Ведь тебе платят за объективный взгляд. Хорошо, если это не твой конец выносит суждения.
      Майкл направлялся к ним быстрым шагом, его руки были глубоко засунуты в карманы. Эйприл чувствовала себя неловко, но потом отбросила настроение в сторону. Если ему не по нраву, что она не пустила его к себе в постель, черт с ним.
      – Майкл, что за вид? Ты похож на человека, который обнаружил, что у него неизлечимая болезнь.
      «Пусть он защищается», – подумала Эйприл.
      Майкл проигнорировал ее замечание и подошел к Сэму.
      – Какого черта? – спросил он, указывая на доски, вытянутые вдоль всего пляжа. – Это и есть твоя насыпь?
      – Да, Майкл. Это лучший способ немного компенсировать рост Джан.
      Эйприл увидела, что Сэм пытался быть очень вежливым. Неужели он рассчитывает договориться таким образом с Майклом?
      – Я не буду идти ни по какой чертовой насыпи. Забудь об этом.
      – Освещение готово. Группа готова, артисты готовы. Я хочу снять эту сцену сегодня. Майкл, мы и так уже потеряли слишком много времени.
      Эйприл подошла к Сэму и встала прямо перед Майклом.
      – Черт бы тебя подрал, – сказал он, впервые за утро обратив на нее внимание. – Я тащу эту суку на себе и не собираюсь терять свое достоинство и идти по каким-то доскам.
      Эйприл было необходимо закончить фильм. Она несла ответственность перед инвесторами, сорокамиллионный бюджет таял на глазах.
      – Но Майкл, как же мы будем снимать дальний план? Майкл сделал пару шагов назад, потом повернулся и сказал.
      – Выройте канаву для суки!

      Джан сидела в своем вагончике в ожидании, когда ее позовут на съемку следующего эпизода, и писала письмо доктору Муру. Потому, что ей больше некому было все объяснить. Смерть Май подействовала на нее сильнее, чем она полагала. Джан не спала, в результате мешки под глазами и припухлости на лице делали съемки кошмаром. Даже плач не помогал.
      «Я знаю, ты скажешь, что предупреждал меня, но даже, если так!..»
      Джан сделала паузу. У нее было все, о чем она мечтала. Карьера и любимый мужчина. Но этого ли она хотела? Ей было трудно поверить, что Сэм с ней. Что он любил ее, поддерживал ее, желал ее. Джан ясно ощутила его руки, ласкающие ее. Его губы на шее, на груди, на плечах, на животе, и ниже, ниже…
      «Он любит меня, но я не чувствую, что я здесь. Может быть, он не здесь. Когда он касается моего лица – это не мое лицо. То есть, конечно, это мое лицо, но это не то лицо, которое было у меня до того, как он полюбил меня».
      Каким-то образом каждая его ласка была как удар. Каждый раз, когда Сэм ласкал ее лицо, он, казалось, давал ей пощечину. Всякий раз, когда он ласкал ее профиль нежными, любящими пальцами, восхищался ее совершенством, Джан трепетала так, как будто он угрожал ей. Как это могло быть? Вновь и вновь она задавала себе этот вопрос. «Сэм – тот человек, который мне нужен. Он – тот человек, которого я всегда хотела любить. Теперь он у меня есть, и он меня любит».
      Но что-то в Джан сопротивлялось той любви, которую он так открыто ей предлагал. Ей было ясно, что Сэм ее обожал. Джан теперь сама видела то, что до сих пор наблюдала лишь со стороны. Она вспомнила своих нью-йоркских друзей Чака и Молли, как Чак был буквально болен от любви к Молли. Она вспомнила всех симпатичных девушек, актрис и танцовщиц, известных ей, и их пылких любовников, мужчин, которые жадными глазами следили за своими женщинами, притягиваемые к ним, как булавки к магниту. Джан помнила, как завидовала им, как ей было горько думать, что она никогда не испытает ничего подобного, никогда не вызовет такой страсти.
      Джан вспомнила о Нейле – страстно влюбленном в Мери Джейн. Но его желание заставляло ее в какой-то степени даже испытывать стыд за Нейла. Джан понимала, что он любил Мери Джейн из отчаяния и одиночества. У него был такой маленький выбор, что его любовь к Мери Джейн в глазах Джан была скорее проклятием, чем комплиментом. Это было своего рода официальной рекомендацией в Общество неудачников. Это служило своего рода признанием, что вы сами несимпатичны, но признаете этот факт и готовы делить компанию с другим таким же смешным, неловким и несимпатичным человеком.
      Вы будете лгать, что любите друг друга, но на самом деле у вас просто нет иного выхода, вы упустили свое время и у вас не осталось надежд.
      Однако, может быть, ее впечатление было ложным? Или оно основывалось на том, что Джан сама себя ненавидела? Разве не Нейл на самом деле знал Мери Джейн? Кто по-настоящему ценил ее? Просто Джан была снобом и боялась общества ничем не примечательного человека.
      Она, по счастью, избежала этой судьбы! Мери Джейн, эта глыба мяса, а не женщина, была мертва; она же, Джан Мур, может лгать – красиво и грациозно, рядом со своим красивым, высоким и преуспевающим любовником – и наслаждаться его ласками. Она стала одной из победительниц в этой жизни, даже если ей и пришлось завоевывать свою добычу, но теперь добыча принадлежала ей, победительнице. Прошлое было мертво, настоящее может быть великолепно, а будущее еще более многообещающим. Но отчего Джан ощущала пустоту? Ей просто нужно поскорее преодолеть печаль, вызванную смертью Май.
      Джан не сомневалась, что в ее жизни произошел своего рода срыв. Очень плохо, что она не может пережить его вдали от всех, в уединении родного дома. Сейчас же почти две сотни человек зависят от ее настроения, ее внешности, от того, как она спала ночью. Сегодня утром ей пришлось наложить дополнительный грим, чтобы скрыть припухлость. Сэм зависит от того, насколько она способна сконцентрировать внимание, от того, насколько верно она может сыграть то или иное чувство. Но Джан не может делать ни того, ни другого. Она, казалось, полностью парализована, разбита на две половинки. Может быть, это шизофрения? Или для человека нормально ощущать это раздвоение личности? И как иначе прореагирует нормальный человек на превращение в звезду?
      Каждую ночь, когда Сэм занимался с ней любовью, Джан хотелось плакать. Поначалу это трогало его, слезы появлялись и в его глазах. Но уже неделю, как он не испытывал подобных чувств, а ее слезы не прекращались. Единственное, что утешало ее, что освобождало от дневных забот, – любовь. Но и она превратилась теперь в кошмар из слез.
      Майкл же тоже превращал съемки каждого эпизода в кошмар. Становилось просто невыносимо стоять на своем месте рядом с ним и изображать обожание. Джан презирает Майкла. Она никогда не встречала мужчину, который оказался таким мелочным, после того как его отвергли. «Хотя, – напомнила она себе, – до сей поры ей не предоставлялась такая роскошь – отвергнуть красивого мужчину». Но его мерзость переходила все границы. В конце концов, Майкл ее обманул, он не рассказал ей о Шарлин, о Лайле. Почему же теперь он ее ненавидит? Почему его так изумила ее пощечина?
      Какой бы ни была причина его ненависти, но Майкл ее ненавидел, и это было отвратительно. Он делал массу мелких гадостей, чтобы сбить ее с роли, – неверно произносил слова, делал не те движения – в результате Джан не могла стоять на том месте, которое она должна была занимать во время съемки. Сейчас же, когда она стала особенно ранима после смерти Май, Майкл стал еще более бессердечным. Сегодня утром он назвал ее «грибом-дождевиком», намекая на ее опухшее лицо.
      Но самым неприятным оставались ее чувства к Сэму. Когда он смотрел на нее, когда он гладил ее волосы, ласкал ее – Джан смотрела ему в лицо, искала взгляда, по которому тосковала, – этот взгляд обожания и любви – и испытывала ревность. Слезы начинали литься из глаз. Это сводило с ума. Она ревновала Сэма к самой себе. Потому что хотя он любил ее, Джан, но она хотела, чтобы он любил Мери Джейн.
      Боже, это ненормально. То ли смерть Май произвела на нее такое впечатление, то ли съемки так на нее действовали, то ли сама связь с Сэмом? Боже, что бы там ни было, но это мешает ей спать ночью, мешает ей расслабиться, и она так устает, что едва может сконцентрироваться.
      Джерри, ее гример, сидел около зеркала, курил сигарету и ожидал ее просьб. Джан положила карандаш и взяла шоколадку. Она вдруг начала есть конфеты – хотя почти четыре года обходилась без сахара и без сладкого вообще. Но желание ее стало непреодолимым. Каждая съеденная конфета утешала ее. Наконец однажды Джан начала надевать костюм, который сшила для нее Май, и обнаружила, что молния едва застегивается. Она знала наверняка, что набрала почти пять фунтов. В обычной жизни это не имело бы большого значения. Но камера беспощадна. Любой излишек веса сразу станет виден в кадре.
      Май так тщательно работала над каждым костюмом, продумывая каждую деталь, исправляя любое несовершенство. Теперь Джан портила последнюю работу Май. Может быть, она делает это, потому что злится на Май, зачем она умерла? Или потому, что ей отчаянно хотелось утешения? Независимо от истинной причины, все костюмеры стояли на головах по ее милости.
      Джан съела плитку шоколада и слизала шоколад с пальцев. Она вновь взяла в руки письмо Брюстеру.
      «Мне так хотелось все сказать Сэму, но я не уверена, что это что-нибудь улучшит в моей жизни. Вероятно, даже наоборот, ухудшит. Мне кажется, что на самом деле я хочу не изменения в поведении Сэма, а изменения в его прошлом. Я хочу, чтобы он и тогда любил меня так, как сейчас. Как жаль, что ты не можешь провести еще одну операцию в моей душе, так же успешно, как уже провел одну операцию – снаружи».
      Нет, так писать невозможно! Джан скомкала письмо и бросила его в мусорную корзину вместе с конвертом от последнего письма доктора Мура. Она напишет ему позже, когда это будет иметь больше смысла, когда она сама разберется в своих чувствах.
      В дверь вагончика постучали.
      – Они готовы, мисс Мур, – позвал тонкий голосок Джоеля. Джан вышла к Джерри.
      – Я готова к завершающему гриму, – сказала она мрачно.
      Минос Пейдж стоял рядом с вагончиком. На нем был темно-синий спортивный костюм с надписью «Служба чистоты». Минос подождал, пока Джан Мур вызвали на съемочную площадку, затем вежливо постучал в дверь вагончика.
      – «Служба чистоты», – сказал он, – можно пропылесосить помещение?
      Гример впустил его внутрь. Минос стал аккуратно пылесосить ковер, затем протер от пыли все видимые поверхности в вагончике. Этот глупый гример не выходил из вагончика, поэтому уборщик просто опрокинул содержимое корзины для мусора в огромный пакет и вышел.
      Несколько позже, в фургоне, он перерыл все бумажки, все обертки, пока наконец не нашел то, что искал: конверт, проштемпелеванный в Нью-Йорке, на котором был написан обратный адрес: Доктор Брюстер Мур.

      Лайла набрала телефон на первом диске. В новом сезоне «Трех четвертей» она не только получила ведущую роль, но и новый вагончик с тремя телефонными линиями. Телефоны звонили, не прекращая.
      – Мисс Кайл, извините за беспокойство, но вас ожидает посетитель.
      Звонили из Службы безопасности, находившейся у главных ворот, ведущих на территорию студии. Лайла подождала.
      – Мне самой догадаться о том, кто это?
      – О, нет, мэм. Это Минос Пейдж. Я хотел обратиться к вашему секретарю, но парень говорит, что ему нужно переговорить с вами напрямую. Я знаю его немного и решил, что в этом нет ничего плохого. Он не какой-нибудь подонок. Он говорит, у него к вам дело.
      – Пошлите его ко мне, – сказала Лайла и бросила трубку.
      Она сжала руки, стараясь не выглядеть слишком возбужденной. Пейджу было сказано не приходить на студию, если только не возникала какая-нибудь срочная необходимость. В ином случае ему было сказано отсылать свои доклады на домашний адрес. Лайла села за туалетный столик и начала расчесывать волосы – длинными и аккуратными движениями. Она вплела в волосы ленту, потом раздумала, распустила волосы и вновь стала их расчесывать.
      – Да, – сказала она, услышав стук в дверь, и повернулась навстречу Миносу. Он помахал ей конвертом и улыбнулся.
      – Долго же вы его искали, – заметила она. Рука Миноса упала, а улыбка исчезла.
      – Всего лишь месяц, мисс Кайл.
      – Я имею в виду, что вы долго шли до моего вагончика от главных ворот. Или вы прошли по всей студии?
      Она протянула руку за конвертом, но Минос повернулся, уселся без разрешения и положил конверт на свои толстые колени. «О'кей, поиграем немного», – подумала Лайла. Ей, правда, не хотелось, но она подумала о том, что, возможно, находилось в конверте, и улыбнулась. Официально ее кандидатуру будут рассматривать на премию «Эмми» согласно работе прошедшего сезона, но Лайла знала, что уже до вынесения решения все увидят новое шоу. А сейчас ей предоставлялась возможность убрать одну из соперниц, пусть и несколько нечестным путем…
      – У меня был тяжелый день, мистер Пейдж! Вы должны меня простить. Может быть, хотите что-нибудь выпить? Кофе? «Перье»?
      – Нет, спасибо, Лайла. Я решил, что вам будет интересно обо всем услышать от меня, поэтому я и пришел на студию. Не беспокойтесь. Я не так давно здесь работаю, поэтому мало кто сумеет меня узнать.
      Он поудобнее устроился в кресле.
      «Ну вот, – подумала Лайла, – сейчас он будет рассказывать о том, как ему тяжело работать и как ему едва хватает денег на покрытие необходимых расходов». Лайла наклонилась вперед и оперлась локтями о колени.