– Просто хочется узнать, на что способен Марти Ди Геннаро, – еще раз оправдываясь перед Эйприл, пробормотал он.
Эйприл решила и вторую картину делать в упряжке с Сэмом. А сам Сэм был только рад, получив от Эйприл предложение: в последние два года ему не повезло написать ничего нового, и он здорово сейчас нуждался в работе.
Он также нуждался и в Эйприл. После вечера у Ары они приехали к ней и тут же забрались в постель, как было и раньше. Эйприл никогда не поминала ему Крайстал и тем более никогда не изливала своей желчи по поводу той его истории с этой актрисой. Понятно, что и сам Сэм никогда не выходил на эту тему. Поэтому сейчас они говорили о своих делах в связи с новой картиной. О ценах, подборе актеров, возможной выгоде. Сэм чувствовал себя в этих вопросах знатоком, а Эйприл ему доверяла.
Он на секунду оторвался от экрана и увидел, что Эйприл уходит из комнаты.
– Подожди, куда ты пошла? – окликнул он ее. – Иди сюда скорей! Я хочу, чтобы ты посмотрела… гения в работе.
– Где ты там углядел гениев? – раздраженно отозвалась Эйприл уже от двери, но любопытство в ней взяло верх. Она вспомнила в эту минуту изречение своего отца, которое он при каждом удобном случае назидательно повторял: «Знай своих врагов лучше, чем друзей». Она ненавидела Марти Ди Геннаро. Она надеялась, что его шоу быстро заплесневеет и сдохнет, как собака в подворотне. С другой стороны, о нем слишком много болтали в городе. Как же! Новая техника! Огромный бюджет! Хотя бы этот самоуверенный мерзавец провалился со своим траханым шоу.
Впрочем, можно посмотреть, с чего это так много болтают о нем, – решила она. Она вернулась к кровати и села на самый краешек.
Сэм опустился рядом с ней.
– Ладно тебе, – сказал он, продолжая ее уговаривать. – Это же для дела нужно.
Эйприл откинулась на грудь Сэму и глубоко вдохнула. Она на вечере у Ары, разговаривая с нужными людьми, только и ждала той минуты, когда вернется домой и ляжет с Сэмом в постель заниматься любовью, а теперь вот этот телевизор… Ей было трудно сосредоточиться. «Ладно, – подумала она. – Посмотрим, что они тут напридумывали».
Они молча смотрели на экран в течение нескольких минут, потом Эйприл заметно оживилась, села на кровати прямо и даже подалась чуть вперед, ближе к экрану. Ее прищуренный и явно заинтересованный взгляд не отрывался от телевизора ни на секунду. Нет, это вам не вечерняя воскресная телеприправа к ужину… Но потом она подумала о том, что ничего удивительного тут нет, ведь шоу делал сам Марти Ди Геннаро. Да, он – мерзавец, но ведь талантлив, собака. Это было отличное шоу. Больше похоже на кино, чем на телевидение. Впрочем, и от телешоу отличалось.
– Сэм, ну-ка подай мне мои очки. Они в ящике ночного столика, – сказала она, не отрываясь взглядом от экрана.
Она смотрела самым внимательнейшим образом. Марти использовал в своей программе все известные технические приемы и трюки, но показал их как-то по-новому, с гораздо большим эффектом, чем обычно. Женщины у него были упорные и раскрепощенные… Почти двуполые… Да, чем-то эта вещь отличалась от всех остальных, каким-то новым подходом. Лучше, жарче, новее, чем МТВ.
И может быть… Может быть, здесь удастся подыскать кого-нибудь для их с Сэмом «Рождения звезды»…
– Что ты думаешь вон о той рыжей? – спросил ее Сэм, будто прочитав мысли. – Она была у Ары на вечере. Мы ее там видели.
Эйприл внимательно пригляделась к девушке. Ей неоднократно советовали снять в новом варианте «Рождения звезды» дочь Терезы О'Доннел. В смысле рекламы фильма это был бы удачный ход. Но сейчас Эйприл смотрела на девушку, ее дочь. Она была красива, ловка, но… Эйприл не хотела, чтобы ее новый фильм выглядел бы повтором первого «Рождения звезды». Нужно придумать нечто из ряда вон выходящее, нечто ультрановое… Нет.
– У нее все слишком очевидно. Блондинка же играть вообще не умеет.
Сэм, не отрывая глаз от экрана, кивнул в знак согласия. – Да, но посмотри на другую. Темненькую. – Эйприл стала наблюдать за брюнеткой. Девушка была, безусловно, красавицей, но, кроме этого, в ней было что-то еще. Этот голос, эти движения… настолько естественны, натуральны, правдоподобны… Да, она хорошо играла.
– Неплохо, – признала Эйприл. – Нам нужна для роли хорошая актриса.
– Да, тут есть о чем подумать.
Время пролетело незаметно. Шоу было просто замечательно, но вот оно закончилось – и по экрану побежали титры. Эйприл повернулась к Сэму и увидела его напрягшийся член, горбившийся под простыней.
– Это для меня или для нее, – спросила Эйприл.
– Для тебя, – ответил он, кладя свою руку на ее левую грудь. – Но давай все-таки пригласим ее на прослушивание.
– Сэм, вряд ли мы сможем позволить себе использовать телеактрису, даже в дуэте с Майклом Маклейном так, как я задумывала. Нам нужен человек из кино.
– Хорошо, тогда доставай мне где хочешь Джулию Робертс.
– Достала одну такую. Ее люди уперлись на той позиции, которая мне не подходит. Я никому не дам шесть процентов от сбора. Кстати, запомни для себя на будущее, Сэм: я никому не даю полной воли, я не торгуюсь процентами от полного сбора и никому не доверяю окончательный монтаж.
Она поставила ему сто тысяч, согласно первому черновику сценария, и еще три сотни тысяч в резерв, если у них и дальше пойдет фильм под его режиссурой. Ясно было, что он продешевил, но его прыщавый агент сразу заткнулся, когда она пригрозила, что вообще уйдет. Сэм не знал, что у нее есть целые четверть миллиона, которые она тоже планировала бросить на новый фильм. Деньги пойдут на киноафиши и анонсы о новой захватывающей роли Майкла Маклейна, думала она. Так что пригодятся.
– Прошу тебя, дай мне сделать последний монтаж? – ласково-преласково попросил Сэм.
Этот вопрос поднимался каждый день, и дело доходило до жарких споров.
– Со времени «Небесных ворот» ни одному режиссеру не доверяют последний монтаж.
– А Вуди Аллену?
Она удивленно посмотрела на него и сказала:
– Если перефразировать сенатора Бентсена, то «ты, Сэм, не Вуди Аллен».
– О, у меня в контракте больше полномочий.
– Я бы на твоем месте не была так в этом уверена, – отозвалась она. – Ну что еще? Может, плавно переведем наш разговор в постельное русло и трахнемся наконец?
– Не следует мешать бизнес с удовольствием, – улыбнувшись, сказал он.
– Не следует, но тебе придется. Но не сейчас. Сейчас – только удовольствие, – сказала она, берясь одной рукой за выключатель телевизора, а другую протягивая к ширинке на шортах Сэма.
25
После вечера у Ары Сагарьяна, где Джан увидела Нейла, она предприняла все возможные попытки для того, чтобы разыскать его. Но делала это, разумеется, не в открытую. Для начала позвонила в адресное бюро, но там не нашли его номера телефона. Затем полистала справочник. Ничего не нашла и в нем. Тогда она отправилась в центральную лос-анджелесскую библиотеку и стала там искать Морелли в прошлогоднем справочнике – безрезультатно. Она перерыла уйму других книг, вышедших за последние годы, но и там потерпела неудачу. Неужели у него был незарегистрированный телефон? Или, хуже того, – неужели вообще не было никакого телефона?.. Временно потерявший работу актер без телефона уже считался навсегда потерявшим работу актером, бывшим актером. Неужели Нейл сдался?
Тогда Джан решила позвонить в специальную службу, через которую хотела оставить послание для Нейла Морелли. Но и тут ничего не получилось. После нескольких бессонных ночей, проведенных за списками зарегистрированных абонентов этих служб, погасла последняя надежда. Она устала от своих бесплодных поисков. Это ее угнетало. Она уже ненавидела эти больше страницы, испещренные мелким справочным текстом и колонками ненужных ей номеров телефонов.
Она скучала по Нейлу и беспокоилась за него. Но порой она задавалась вопросом: а что она будет делать, если все же удастся его разыскать? Позволит она себе открыться перед ним? Нет, ей казалось, что этого она ни за что не сделает. Но, может, ей удастся помочь ему инкогнито? Например, она могла бы послать ему денег. Или упросить Марти использовать Нейла в какой-нибудь маленькой роли.
Она жалела, что у нее теперь нет такого друга, как Нейл. Пит был добр к ней, но у них было так мало общего. Он был дружелюбен по отношению к ней, но не был другом. Шарлин тоже была дружелюбна, но она казалась Джан ограниченной. Джан поняла, что, по сути, она замкнута в одиночестве. Ей не хватало острых замечаний и метких реплик Нейла, любовной болтовни с Молли, глубоких и серьезных разговоров, которые когда-то были у нее с Сэмом.
Конечно, она в последнее время постоянно чувствовала приятно щекочущее волнение: приближалась премьера ее шоу. Но она прекрасно осознавала, что жизнь после работы у нее пуста и тускла. Собственно, ее и не было как таковой. А работа, в ритм которой она уже давно вошла, стала для Джан со временем обыкновенной рутиной.
Ей говорили, что она замечательно смотрится на экране. Даже в крупных планах. Поначалу ее очень смущал свет на съемочной площадке. Раньше она никогда бы не подумала, что подобный пустяк может вызывать гнетущие ощущения, но получилось все именно так, когда она впервые была освещена со всех сторон прожекторами. В театре тоже практикуется освещение сцены и актеров, но далеко не так ярко, как на телевидении. Свет, казалось, высвечивал каждое пятнышко на коже, превращая его в зияющую и видимую каждому зрителю яму, если плохо наложен макияж. Если в театре освещаются только участки сцены и часто актеры могут зайти в тень, то на телевидении освещена вся площадка, где ведутся съемки. Тут нет ни единого уголка, в тени которого можно было бы скрыться. Было такое ощущение, как будто перед съемками на площадку опускают полуденное летнее солнце. Джан ходила под этим почти хирургическим светом по съемочной площадке и знала, – о, как она знала это! – что те морщинки или темные пятнышки, которые были совершенно незаметными под люстрой в ее спальне, теперь, под светом прожекторов, превратятся в глубокие красные раны. Первое время она боялась дышать, когда оператор на репетициях направлял свою камеру на нее… Каждую секунду Джан ждала услышать гневные разоблачения по своему адресу. И то, что их не было, нисколько не усыпляло бдительность Джан. С другой стороны, она понимала, что ничего со светом поделать не может. Оставалось только смириться с этим.
Что же касалось грима и макияжа, то эту сферу она все же могла как-то держать под своим контролем. Ее забота о макияже далеко превосходила необходимую для актрисы. Макияж стал ее страстью, она стала им одержима. Джан поставила себе целью подружиться с гримером. И с тех пор, когда он после работы с ней каждый раз стал отходить на два шага и смотреть на ее лицо, как будто он только что создал новую Мону Лизу, она немного успокоилась за эту часть ее подготовки к выходу на съемочную площадку.
Однако, когда время подошло к репетициям самого шоу, оказалось, что это вовсе не такой уж и сказочный мир, как его себе представляла Джан. Режиссировал Марти Ди Геннаро. Она полагала, что уже сам этот факт будет способствовать тому, что шоу будет выше всяких похвал. Как с точки зрения съемки, так с точки зрения литературного стиля и костюмов. К сожалению для Джан, она слишком болезненно восприняла осознание того, несколько же ограниченными оказались возможности режиссирования. Если говорить о сценарии и о языке, которым он был написан, то все это казалось Джан просто отвратительным. Диалога были просто примитивны, неотесанны. Их трудно было проговорить за отведенное по плану время. Впрочем, у Джан еще оставались надежды на то, что в конце концов все получится неплохо.
Персонажи шоу, – их было три самых главных, – подбирались по следующему признаку: Джан понималась как умная, Лайла – как сексовая, а Шарлин – как глупая. Так уж получилось, что девушкам и не нужно было особо входить в сценические образы, так как они в реальной жизни как раз и были примерно такими. Джан знала, что она умна. Или, если точнее, опытна. А в ее возрасте это сходило и за ум. А Лайла была именно сексовая. Не сексуальная, а сексовая. Так ее определила про себя Джан. И, наконец, бедняжка Шарлин. Нет, она, конечно, не такая уж и глупенькая. Просто держится тихо, лишний раз не высовывается. Иногда невинность действительно может означать и глупость, но в отношении Шарлин Джан полагала, что это не так.
И еще к вопросу об уме. Самой умной из них троих оказалась Лайла, потому что только ей удалось по-настоящему втереться в доверие к Марти. После первых шести показов Джан вдруг как-то неожиданно для себя обнаружила, что Лайле удалось перехватить в свою пользу больше крупных планов и больше выгодных реплик, чем это предполагалось сценарием. А «умную» Джан все реже и реже подводили непосредственно к камере и с каждым новым показом оставляли ей все меньше и меньше хороших слов. Конечно, если уж на то пошло, то все реплики в этом сценарии были идиотскими, но все же. Она рассмеялась своим мыслям и вспомнила шутку о двух пожилых женщинах, встретившихся в вестибюле отеля «Катскилс» после обеда. Первая сказала: «Еда просто отвратительная». А вторая прибавила: «И порции такие маленькие».
Так вот порция реплик Джан все уменьшалась и уменьшалась. И какими бы тупыми они ни были, она хотела бы все-таки иметь их побольше.
Словом, все оказалось скучной прозой жизни и совсем не тем, о чем она грезила вначале. Только в разговорах с Май Ван Трилоинг Джан ощущала себя частичкой шоу-бизнеса. Во время длительных перерывов в съемках она часами разговаривала с Май и слушала разные истории из ее жизни. Истории о ее любовных похождениях. Джан никогда не уставала слушать, а Май, казалось, доставляло настоящее удовольствие рассказывать. Май была живым осколком прошлого Голливуда.
В тот день Джан сидела в костюмерной, готовила одежду для съемок на следующей неделе и внимательно слушала Май. Она ласково смотрела на старуху, которая шила, держала в руке стакан с пивом, говорила и еще зажимала во рту несколько булавок одновременно.
– Тогда я и ушла от него, моя дорогая. А что мне было еще делать? – Май говорила не совсем внятно и чуть пришепетывала. – Он бы всегда ревновал меня к моему успеху. Мой успех отравлял ему жизнь, я же видела. Прошло бы немного времени, и его любовь ко мне окончательно угасла бы.
– Но ты ведь любила его? – спросила Джан.
– Конечно! Это была самая большая любовь в моей жизни. И он меня любил по-настоящему. Именно меня, а не тот образ, который появлялся на экране. Позже я много встречала таких, которые восторгались не мной, а моими героинями. Вернее, постоянно сравнивали их со мной. Ну, ты знаешь как. Ты еще сама с этим столкнешься. «О, а она вовсе не такая высокая, как я думал. И зубы у нее не такие хорошие. И вообще она костистее, тусклее. Это все не то, о чем я мечтал в кино».
Джан смотрела на эту маленькую сморщенную старуху, склонившуюся за шитьем, вспоминавшую свои молодые, заполненные славой годы и еще жалевшую о том, что тогда она была недостаточно красива. Это было ужасное, какое-то жестокое зрелище. Каково-то ей теперь, когда на нее уже никто не смотрит? Во всяком случае как на женщину? Когда ей уже невозможно похвастаться ни своим телом, ни лицом? А она была в свое время просто неотразимой. Одной из первых красавиц Голливуда. Как же она сейчас живет, что чувствует? У Джан не находилось ни мужества, ни жестокости, чтобы расспросить об этом Май. Она вновь опустила на нее глаза и увидела, что старуха внимательно смотрит на нее.
– Ты странная какая-то, – сказала Май. – У тебя глаза слишком старые для твоего лица. – Она вытащила изо рта последнюю булавку и воткнула ее в жесткую хлопчатобумажную материю, которая лежала у нее на коленях.
Джан после слов старухи почуяла холодок на шее. Неужели эта старуха смотрит сквозь внешнюю оболочку людей? Неужели она умеет заглядывать прямо в душу?
– Ты всегда о чем-то думаешь, – продолжала Май. – Как будто тебе угрожает какая-то опасность. Но о чем думать такой смазливой девчонке? Я вообще до сорока лет не знала, что такое мысль.
– Просто привычка, – улыбнулась Джан и сошла с небольшой возвышающейся площадки перед зеркалом.
– Нет, ты все-таки странная.
– Как это? – спросила Джан по возможности небрежным тоном. Но на самом деле она с испугом ждала ответа. Неужели она засветилась перед Май?
– Ну, мне трудно так точно определить. Вот, например, здесь не приняты вещи, которые ты делаешь. Вот ведь ты сама ко мне пришла, а не просто распорядилась, чтобы я к тебе притащилась.
– Но не я же вам делаю одолжение, а вы мне! – Глупышка! Одолжение для звезды – это для любого человека удовольствие. Своего рода оплата страховки, моя дорогая.
– Какой страховки? – смущенно спросила Джан.
– Страховки от безработицы! – ответила Май и, хрипло рассмеявшись, поднялась на ноги. Передвигалась она уже медленно, с трудом. – Ты ведь не дашь меня в обиду, если меня задумают турнуть отсюда?
– О, Май! Что ты такое говоришь?! Боб любит тебя! Ты незаменима!
– Незаменимая сегодня, безработная завтра, – проворчала Май. Она посмотрела в тройное зеркало на отражение в нем Джан. – Ну что, нравится?
Джан посмотрела на себя. Май была просто волшебница! Она взяла джинсы, которые выдал Джан художник по костюмам, и практически полностью переделала их. Раньше, несмотря на строгую диету и даже пластическую операцию, Джан никак не удавалось добиться той же стройности, что и у двух остальных героинь их шоу. Теперь же, в этих джинсах, ее живот был плоским как блин.
– О, Май! Это невероятно! Правда! Как тебе это удалось сделать?!
– Так, небольшая хитрость. Вшиваешь лайкру спереди, за ширинкой. И вот эти боковые швы. Видишь, они сгибаются так, что не видно выпуклости. Но не вздумай сидеть в них где-нибудь. Это джинсы только для тех сцен, где ты стоишь или ходишь. А задумаешь отдохнуть – прислонись к наклонной поверхности. Сейчас я как раз работаю над джинсами для съемок сцен с мотоциклом. В них можно будет только сидеть. Там я попу оставляю немного больше, но ноги все равно кажутся длинными и стройными.
– Брюки для сидения и брюки для стояния! Невероятно! – рассмеялась Джан. – Нет, ведь это же надо изобрести. Эх, Май! Как же додуматься до этого обычным женщинам?
– Им никогда не понять, почему ты будешь выглядеть неотразимо в моих джинсах, – улыбнулась Май. – Секреты Голливуда! Здесь совершаются чудеса, – сказала она и нагнулась, чтобы подобрать с пола обрезки ткани, нитки и ненужные булавки.
– Подожди, Май! Давай я это сделаю! – быстро сказала Джан и стала помогать старухе.
Май вновь внимательно взглянула на девушку.
– Вот видишь? Это очень странно. Вот ты помогаешь мне, а это не принято. Даже для новых кинозвезд. Нет, поначалу многие из них держатся вежливо. Но такие красавицы, как ты, никогда не утруждаются даже этим. Вот я пять минут назад сказала тебе, что ты смазливая, а ты так вся и покраснела, восприняла как комплимент. А ты красавица, и тебе нужно знать, что красивые девушки не любят, когда их называют смазливыми. Так же как смазливые не любят, когда их называют привлекательными. Потому что они больше чем привлекательные, они – смазливые. А ты больше, чем смазливая, ты – красавица. – Она окинула Джан оценивающим взглядом. – Может, ты слепа, как дитя малое? – старуха вдруг засмеялась. – Все, молчу. Так легко и распрощаться с работой. Я тоже слишком много думаю. Не по чину. – Она взглянула на свой пустой стакан. – Это было очень хорошее пиво. Для меня – хорошее пиво лучше шампанского. Особенно с тех пор, как у меня перестали водиться денежки на шампанское. Хочешь стаканчик? – спросила она Джан.
Та всерьез хотела выпить со старухой пива, но потом подумала о лишних калориях перед завтрашней съемкой и со вздохом сказала:
– Нет, мне лучше не пить.
– Тогда, может, воды? – спросила старуха, как будто прочитала мысли Джан.
– Да, воды, пожалуй, – ответила та и улыбнулась.
– Тогда садись. Только не забудь сначала снять штаны. В них – только стоять.
По возвращении домой тем же вечером после утомительных десяти часов съемок в грязном Сан-Клементе Джан была настолько усталой, что с трудом подняла руку к почтовому ящику, прибитому на воротах ее дома. Все равно ничего нового там для не оказаться не могло. Посылок из дома ждать не приходилось, карточек от друзей тоже. Время от времени, правда, ей приходили письма от доктора Мура и рисунки от Рауля. Что ж, собственно, из-за них она и остановилась перед почтовым ящиком, несмотря на свою усталость. Это, конечно, не ахти какая почта, но все же это было все, что она имела в своей личной жизни.
Ты сама себе выбрала такую жизнь, напомнила она себе хмуро.
Ей ужасно недоставало Нейла, нью-йоркский друзей, коротеньких встреч в греческом кафетерии, дешевых кондитерских обедов. Но больше всего ей недоставало Сэма. Красивого, великолепного Сэма. Но когда к ней приходили мысли о нем, она всегда заставляла себя вспомнить о том, как плохо все это закончилось.
Может, и настоящий этап ее жизни окончится так же безрадостно, думала она. Что, если серии не понравятся зрителю? Что, если о них забудут сразу же, как отгремят фанфары на премьере? Или хуже того – что, если они будут умирать медленно, в течение трех-четырех сезонов, которые она будет вертеться в телевизионном аду? Что может быть поганее какого-нибудь шестьдесят седьмого места в списке, когда ясно, что твое шоу не пользуется популярностью, но и не может своими силами подохнуть и исчезнуть из памяти? Что, если она так и будет всю жизнь актрисой, которой не достанется ни одной хорошей роли? Что, если ей уготована судьба Мередит Бакстер-Берни, которая, будучи неплохой актрисой, с огромным трудом смогла вылупиться из амплуа простушки и, как оказалось, только для того, чтобы стать мамочкой Майкла Дж. Фокса? А когда ей дали сняться в каком-то занюханном телефильме, это считалось большим везением? Или взять Элинор Донахью, которая переросла «Отцу виднее», потом попала в эпизод в «Шоу Энди Гриффит», сыграла подружку Феликса в «Странных супругах» и закончила мамочкой Криса Эллиота в «Получить жизнь». Неужели Элинор Донахью мечтала именно о такой актерской карьере?..
Иногда, глядя в зеркало на свое новое лицо, новое тело, представляя свою новую жизнь, Джан полагала, что она непобедима. Тогда Голливуд ей казался смелой и рискованной игрой, в которую она ввязалась и обязательно победит. А в другие минуты, – в такие, как настоящая, – все казалось ей еще одним набором фальшивых ожиданий и иллюзий. Так же, как было с Сэмом и «Джек, Джилл и компромисс». От страха у нее что-то свело в животе. Ей показалось, что она слишком стара и слишком утомлена, чтобы снова рваться в бой.
Она нездорова! И все это происходит от незнакомцев, которыми наполнена ее настоящая жизнь, от гнетущего ощущения одиночества и усталости. Она знала, что никак не могла повлиять на незнакомцев, и знала, что слишком испугана и утомлена, чтобы заводить новых друзей. Работа изматывала ее, а играть роль Джан Мур… Это походило на постоянное истощение.
Она поддерживала связь в виде переписки со своим хирургом, имела неплохие отношения с ребятами на студии, часто болтала с Май, но это мало помогало ей накапливать ту энергию, с помощью которой необходимо было выжить во все эти длинные дни.
Со вздохом открыла она крышку почтового ящика и вытрясла его содержимое на сиденье недавно вышедшей из ремонта ярко-зеленой «Мазда Миата». Все как обычно, разочарованно подумала она. От доктора Мура ничего нет. Пара счетов, два каталога, несколько циркуляров, адресованных к «жильцу». Но среди прочей чепухи она вдруг увидела цвета сливочного крема картонный конверт. На нем было выведено черными чернилами ее имя. Почтовая марка Лос-Анджелеса. Если ее приглашают прорекламировать новый магазинчик, то в этом магазинчике сидят щедрые люди, если тратятся на такие дорогие конверты и марки, подумала она.
Открыв ворота и пройдя в дом, она вскрыла конверт, предварительно кинув каталоги и прочую чепуху на стул, и на белом листе бумаги прочитала:
«Эйприл Айронз получит огромное удовольствие от Вашей компании во вторник, при заходе солнца. Выпивка и ужин». Внизу было приписано незнакомым почерком: «Буду счастлива увидеть Вас. Ваш друг. Эйприл». Эйприл? Эйприл Айронз?! Самая могущественная женщина в Голливуде отправляет ей приглашение и собственноручно его подписывает?! «Буду счастлива увидеть Вас»?!. Она, Джан Мур, приглашена незнакомкой, – пусть и знаменитой, – и эта незнакомка будет «счастлива увидеть» ее?
Джан пожала плечами в изумлении. Что ж, в этом весь Голливуд, в конце концов. Это сказка, и она в этой сказке теперь живет. Не она ли пять минут назад жаловалась на свое одиночество? Теперь жаловаться не на что: ее пригласили на вечер. Но теперь, когда Золушка узнала о бале, где ей найти фею-волшебницу, чудесное платье, хрустальные башмачки, карету и, самое главное, где ей найти принца?
Мысль о том, что она, Джан Мур, молодая и красивая актриса, будет принята в голливудском свете, пугала ее. На вечере у Ары Сагарьяна ей очень не понравилось. Но ведь когда-то же надо выходить в общество, строить свою жизнь, а? Она почувствовала, как на лбу у нее выступила испарина. С кем она там будет говорить? Кто с ней будет говорить? О чем с ней будут говорить? Кто будет за ней ухаживать и… И что она туда наденет?.. При этой мысли она улыбнулась. Ну что ж, она попросит Май посоветовать ей наряд, может, даже получится взять в костюмерной у Боба что-нибудь напрокат. Или пойти в магазин да купить. С Май! Именно! В конце концов у нее больше не шестнадцатый размер. Это будет забавно! Но как себя вести? Кого пригласить в качестве сопровождающего кавалера?
В ее распоряжении был Пит, но, во-первых, они поссорились, а во-вторых, она просто не могла себе представить Пита разговаривающим с Эйприл Айронз. Нет, не надо такого счастья. Если взять Пита, они оба будут глупо смотреться.
Тогда она позвонит Саю Ортису. Уж он-то, наверняка, знает, как себя вести «сопровождающему кавалеру». Кроме того, он будет рад тому, что ее пригласили в такой уважаемый дом. Ведь это он ее постоянно хочет вытащить «в свет». Между прочим, не исключено, что и это странное приглашение – его рук дело.
Джан бросилась в ванную, налила стакан божоле, включила реостат так, чтобы было поменьше света. О, что за наслаждение стоять под струями теплой воды!.. Она кинула конверт с приглашением на кафельную подставку, схватила бутылку с шампунем, выпила глоток вина и посмотрела на себя в зеркало. А может, это и есть начало ее новой жизни?
– Ну, во-первых, за каким чертом тебе понадобилось идти к этой Эйприл Айронз? Ты что, не знаешь, что это за сучка?! Мирового класса!
– Я хочу пойти туда, Сай. Ты предлагаешь мне идти одной?
– О, мой Бог! Ладно. Найду тебе подходящего человечка.
– Слепое свидание? Я ненавижу свидания вслепую.
– Джан! Это Голливуд, когда ты наконец уяснишь себе! Слепые свидания здесь могут быть только у Стиви Уандера. Ты что же, думаешь, что Майкл Джексон и Мадонна одновременно получили Оскаров, потому что они были на свидании? Я найду тебе такого человека, с которым ты будешь себя прилично чувствовать у Эйприл, и который может сделать что-нибудь для твоей карьеры. По крайней мере, он не станет унижать тебя. Джан вздохнула.
– Хорошо, – согласилась она.
Получить приличный наряд оказалось нетрудно. Май принесла сразу три вещи, и они вместе выбрали самую лучшую. Это действительно был наряд! Длинное шелковое платье электрического голубого цвета, которое облегало ее тело в верхней части и спадало очаровательными волнами на пол.
– Ну вот, ты и дождалась. У тебя начинается настоящая жизнь, – удовлетворенно произнесла Май.
– Я так боюсь, что умру, наверно, – призналась взволнованная Джан. – Что, если там никто со мной не заговорит? Что, если я брякну что-нибудь глупое?..
– Не бойся! – сказала Май, улыбаясь. – Мужчина всегда с удовольствием будут разговаривать с тобой. Ну, по крайней мере еще лет десять. А насчет того, что ты боишься сказать что-нибудь глупое… Найди такого мужчину, которому будет наплевать на твои слова. Это тебе нетрудно. Ты боишься, что кому-нибудь там наскучишь, но, скорее всего, тебе самой будет скучно. Вот увидишь, что я права.
Сай сел за стол, а ноги закинул за сервант. Опять неприятности, опять проблемы. Это было связано с Джан Мур. А Джан Мур в сочетании с Эйприл Айронз олицетворяли для него двойную проблему. Сай не сказал бы, что ненавидит женщин. Вот свою мать и свою жену он любил, потому что они знали свое место. Сай не любил настырных женщин. Таких, как Джан. Да и Эйприл тоже. Что бы было, если бы он согласился сопровождать Джан на вечер с Эйприл? Это бы никак не сдерживало мисс Айронз, и она начала бы с Джан такие отношения, которые ему не понравились бы. А он должен издали наблюдать за обеими этими кошечками. Сай ухмыльнулся этой своей мысли и отложил в сторону ингалятор.
Но, похоже, можно сделать очень удачный ход. Пока еще он не заставил Маклейна согласиться на то, чтобы имя Рикки было напечатано на афишах рядом с названием фильма в гордом одиночестве. И вообще свое пари, заключенное с Майклом, Сай сейчас считал глупейшей ошибкой. Вот накануне Майкл уже проинформировал его, что уложил в постель Шарлин. Путана. От клиентов одни неприятности. Но зато теперь он мог бы одним выстрелом убить сразу двух зайцев. Он отдаст Джан Майклу Маклейну. Но эта женщина не так проста, как Шарлин. И когда у Майкла пупок развяжется на Джан, с ним можно будет уже спокойно поговорить о Рикки Данне.
Сай поднял трубку телефона и улыбнулся самому себе.
Джан чувствовала необычайное нервное возбуждение, но, тем не менее, это не помешало ей ощутить всю важность сцены. Я здесь, и мне этого никогда не забыть, говорила она себе. Она стояла на пороге дома и заглядывала внутрь. Майкл Маклейн стоял рядом с ней и держал ее за руку. Дом был великолепен. Элегантен в простоте. Английский чистый тюдоровский стиль. Огромные двойные двери парадного входа вели в тоже внушительных размеров приемную галерею.
