Мери Джейн уехала от бабушки на следующий же день и остановилась у мистера Слейтера, работавшего адвокатом в Элмайре, чтобы обсудить продажу дома и обстановки. Согласно завещанию бабушки ей достался дом, но доверенность находилась у отца, чье пьянство свело в могилу мать Мери Джейн и превратило его самого в бесчувственное животное. Мери Джейн попросила Слейтера утвердить завещание и как можно скорее продать все имущество. Потом она пересекла границу Массачусетса и оформила облигации на предъявителя, и только после этого отправилась в долгую поездку обратно в Нью-Йорк. Как могли шестьдесят семь с лишком тысяч долларов (незаявленных и не облагаемых налогом) изменить к лучшему ее жизнь? Чего она хотела? Денег было недостаточно, чтобы купить дом в «Хэмптонс» или хотя бы кооператив в Нью-Йорке. Не могла Мери Джейн купить себе на них и дело, да в общем-то и не хотела. Она могла пока жить на эти деньги, но что будет потом, когда они кончатся? Назад в Элмайр, «шивас» и куча булавок в руках?
      Мери Джейн полагала, что в жизни ей хотелось только две вещи: Сэма и карьеру актрисы. Ну что ж, деньги не вернут Сэма и не купят ей театра. Она продолжала катить по шоссе, радио наигрывало какую-то дурацкую музыку семидесятых годов. Мери Джейн остановилась у отвратительной придорожной забегаловки выпить кофе, села за столик и решила еще немного поразмышлять. И вдруг ей в голову пришла мысль. Именно то, чего она по-настоящему хотела и в чем нуждалась.
      Ей нужно стать красивой! И почему она не подумала об этом раньше? У Мери Джейн был талант, необходимый, чтобы стать актрисой, и пробы в «Джек, Джилл и компромисс» подтвердили это, и у нее была любовь, чтобы пользоваться успехом у мужчины. В конце концов, несмотря на ее внешность, Сэм желал ее. Это была лишь внешняя сторона Мери Джейн, бренная оболочка, которая мешала, ограничивала, разрушала ее. Она пыталась избавиться от нее, но с ней ушло бы и все остальное: ее талант, ее способность дружить, любить.
      Пока Мери Джейн сидела за оранжевым столиком, а мимо продолжали проноситься машины, она почувствовала, как дрожат ее пальцы, сжимающие чашку с кофе. Почему бы ей не использовать шестьдесят семь тысяч долларов, лежавших в сумочке рядом с ней, на покупку нового лица и тела? Стать новым человеком, хотя бы внешне? На всем протяжении истории мужчины покупали с помощью денег женскую красоту. Какая-нибудь Телл Гуин могла выйти на улицу и торговать своими прелестями. Теперь же впервые женщина может позволить купить себе красоту, и сделать это ради самой себя. У нее, Мери Джейн Морган, были деньги, чтобы купить новое лицо и, возможно, даже гибкое, великолепное тело. Она знала, что такая технология существует. Это было возможно! Мери Джейн почувствовала, как дрожь пальцев перешла на руки и охватывала все тело. Она попыталась глубоко дышать, надеясь, что никто не обратит на нее внимания, но, сидевшая за соседним столиком толстая, взвинченная мамаша с тремя капризничающими детьми и пожилой мужчина, расположившийся через проход от Мери Джейн, уже поглядывали на нее. Она оттолкнула чашку и на мгновение закрыла глаза. Неужели это возможно? Хватит ли ей смелости сделать это?
      Мери Джейн плохо помнила возвращение в Нью-Йорк. Она выключила радио, выжала до отказа педаль газа и оставалась в каком-то странном состоянии, сродни страху и восторгу. Все эти годы Мери Джейн не работала по специальности – сиделкой. Поэтому, когда она вернулась назад в Нью-Йорк с шестьюдесятью семью тысячами долларов наличными, завернутыми в целлофан, уложенными в коробочку из-под духов «Шанель № 13» и надежно спрятанными в недрах ее чемодана, она начала свои поиски. Конечно, Мери Джейн была знакома с доктором Уолденом из «Докторс Хоспитал», а также с Джоном Армстронгом из «Коламбиа Пресбитериан». Они были в том числе и хирургами-косметологами, услугами которых пользовался бомонд для тонкого, но исключительно необходимого вмешательства. Эти врачи пользовались великолепной репутацией, однако Мери Джейн требовалось нечто большее. Она никому не рассказывала о деньгах или о своем плане, если это можно было назвать планом. По правде говоря, она вообще не виделась ни с кем из своих друзей. Прежде всего Мери Джейн необходимо было завершить поиски. Она позвонила Нэнси Нортон, своей бывшей однокласснице, работавшей теперь медсестрой в ожоговом центре «Гора Синай». После тяжелых ожогов часто требовалась пластическая операция. Мери Джейн переговорила и с Бобби Уоткинсом, чернокожим актером, подрабатывавшим санитаром в «скорой помощи» и видевшим множество тяжелых последствий различных несчастных случаев. Она просиживала часами в библиотеке «Корнел Медикал Сентр», изучая «Ланцет», «Журнал Американской Медицинской Ассоциации» и специализированные бюллетени по пластической хирургии. Все фамилии она проверяла по справочнику «Кто есть кто».
      Выбор пал на четверых: на Роберта Данкера из Майами, внедрившего десятки рацпредложений в своей области во время работы на Гаити и в Доминиканской Республике, где он экспериментировал на бедняках, которые не могли позволить себе подать на него в суд; на Уильяма Ридса, практиковавшего в Лос-Анджелесе и считавшегося лучшим хирургом по носам; на Джоне Коллинзе, типе с Парк-авеню; и на Брюстере Муре, главном пластическом хирурге в «Космополитан Хоспитал» в Нью-Йорке. Последний был военным доктором, работавшим с ветеранами Вьетнама, и занимал пост главного пластического хирурга клиники уже около десяти лет. Однако у него единственного не было обширной частной практики. Мура знали в медицинских кругах как «врача врачей» и поговаривали, что он исправлял ошибки, допущенные другими хирургами.
      Мери Джейн лежала в постели, в своей постели, которая с уходом Сэма казалась теперь такой большой и такой пустой, и задумчиво смотрела в потолок. Миднайт вспрыгнул ей на живот, громко мурлыкая от удовольствия, и Мери Джейн машинально погладила его, продолжая раз за разом прокручивать в голове свой план. Неужели на самом деле возможно перестать быть обыкновенной прежней Мери Джейн, с ее талантом, спрятанным под грузной оболочкой, и возникнуть не просто более симпатичной или хорошенькой, а прекрасной? Возможно ли теперь, в тридцать четыре, со значительным опозданием присоединиться к сообществу женщин, заставляющих оглядываться на них, когда они идут по улице, которые, входя в комнату, вызывают замешательство или даже благоговейное безмолвие, чьи образы возникают в мечтах, романтических фантазиях, снах только из-за взгляда, улыбки, поворота головы? Что это будет за ощущение: перестать бороться со своими бесформенными щеками, большим носом, скошенным подбородком? Никогда больше не видеть гримас, когда она заходит на перекличку актерского состава, встречается с директором, знакомится с мужчиной. Как она будет смотреться в амплуа инженю, добычи для мужчин? Не невидимки, которой Мери Джейн так часто себя чувствовала, а женщины, которую раздевают взглядом, как Бетани и другие красотки? Неужели это возможно? Сколько потребуется искусства и науки, чтобы вылепить из бесформенной глины классический точеный профиль, поднять ее обвислые груди, сделать тоньше ее мощные бедра, убрать выпуклость живота – в общем, придать ей тот облик, который считают красивым мужчины? Сколько это будет стоить? Как долго продлится операция? Будет ли очень больно? Да и вообще, возможно ли?
      Медицинское образование давало Мери Джейн начальные знания о названии и технологии процедур, которые ей потребуются. Но согласится ли хирург провести их? Ведь это должен быть не просто хирург, но художник, согласный работать месяцами, может, дольше, относящийся к ней со всей серьезностью, стремящийся провести изменение, реконструкцию, но не на человеке, пострадавшем от ожогов или болезни, а на физически здоровой, но мечтающей стать красивой женщине. Врачи должны думать, что Мери Джейн избалованная или даже чокнутая. Она знала, что первое к ней не относится, но не была абсолютно уверена насчет второго. Возможно, она и есть сумасшедшая. И все равно, Мери Джейн решилась. Что еще может изменить ей жизнь к лучшему? Денег, бабушкиных денег, было недостаточно, чтобы тем или иным образом устроить ее жизнь. Конечно, Мери Джейн могла завести кредитные карточки, поехать в путешествие, но что будет, когда она вернется назад, к реальной жизни. А жить прежней жизнью она уже не могла. Поскольку Мери Джейн жила в Нью-Йорке, она начала со встреч с Коллинзом и Муром. Дрожащими руками набирала она номер на стареньком дисковом телефоне, возможно, последнем на Манхеттене, и все же назначила эти встречи. Это было нелегко. Мери Джейн пришлось использовать имя знакомой администраторши из клиники, чтобы договориться на скорейший прием у Коллинза. Сначала Коллинз, потом Мур. А после она подумает еще.
      Офис доктора Коллинза располагался в очень внушительном здании на Парк-авеню Шестьдесят четвертой улицы. Пол подъезда был выложен белыми и черными квадратными мраморными плитами, расположенными в шахматном порядке. Он блестел, словно только что вымытый, а золотые пуговицы на униформе швейцара сияли не меньше начищенной таблички с именем на дверях офиса. Оробевшая Мери Джейн вошла, стыдясь своего объемного длиннополого пальто и набитой черной сумки. Вид секретарши не придал ей уверенности. Женщина была худенькой, блондинкой, к тому же красивой, а волосы она заплетала сплошной «французской» косой, которую Мери Джейн ни разу не удавалось воспроизвести на своих волосах. Интересно, не потрудился ли над этой женщиной доктор Коллинз? Если нет, его можно было обвинить в ложной рекламе. Мери Джейн потратила почти полчаса, заполняя различные бланки. И опять у нее дрожали руки. Наконец секретарша проводила ее по длинному, покрытому толстым ковром коридору в кабинет Коллинза. Когда Мери Джейн вошла, доктор поднялся ей навстречу, и молниеносно окинул взглядом с головы до ног.
      – Итак, мисс Морган, чем могу служить? Мери Джейн прочистила горло.
      – Я – актриса.
      – Правда? – Голос его поднялся на конце слова, как будто Коллинз сомневался в правдивости ее слов. Быстрым жестом Мери Джейн протянула ему документы.
      – Вся трудность в том, что я не могу получить работу. Из-за своей внешности.
      Боже, как тяжко! Мери Джейн посмотрела на доктора. Лицо его оставалось бесстрастным; глаза внимательны, но холодны. Мери Джейн не смогла продолжать.
      – Вы думаете о пластической операции? – спросил он.
      – Да.
      – Сколько вам лет?
      – Тридцать четыре. Почти тридцать пять.
      – Что именно вы хотите?
      – Все! Все, что нужно, – выпалила Мери Джейн.
      – Не понимаю. Ринопластику? Или…
      – Все, что нужно, чтобы сделать меня красивой! Коллинз с сожалением посмотрел на нее и вздохнул.
      – Я – доктор, мисс Морган, а не волшебник.
      Мери Джейн провела два дня в постели и едва не пропустила прием у доктора Мура. Однако в конце концов она решила, что может снести еще одно унижение, прежде чем покончить с собой. Сестра, работавшая с доктором Муром, мисс Хеннеси, была одной из тех воинственно настроенных дам, которых Мери Джейн во множестве повидала за эти годы. Приехала она из Квинса и была, без сомнения, настоящей сплетницей.
      – Доктор не проводит пластические операции. О чем конкретно вы хотели бы поговорить? О курсе процедур? – спросила мисс Хеннеси по телефону.
      – Я хочу видеть доктора, – решительно заявила Мери Джейн и заставила женщину замолчать, хотя голос у нее был при этом кислый.
      Когда через два дня Мери Джейн появилась в офисе, кислое выражение переместилось на лицо мисс Хеннеси. Она молча проводила Мери Джейн в огромный, спартанского стиля кабинет. Брюстер Мур оказался маленьким, темноволосым человечком, не выше пяти футов шести дюймов. Кожа у него была бледная, но здоровая, с розовым отливом, подчеркнутым черными волосами и темно-карими глазами. На нем был темный костюм, белая рубашка и синий галстук. Мери Джейн никогда прежде не видела такого аккуратного человека: худощавый мужчина с начинающейся прямо ото лба лысиной и спокойными, выдержанными, профессиональными манерами. Она сидела перед доктором Муром, потупив глаза, сложив руки на коленях, чувствуя себя хуже, чем на приеме у доктора Коллинза, нервничая больше, чем на любом прослушивании. Боже, что же ей следует сказать? Как добиться симпатии и сострадания от хирурга? Если хирурги вообще испытывают подобные чувства!
      – Чем могу помочь? – спросил Мур, и к своему величайшему изумлению и стыду, Мери Джейн разрыдалась. Она долго плакала, а доктор сидел молча и неподвижно, лишь пошевелившись, чтобы подвинуть к ней коробку с бумажными салфетками. Наконец после вздохов, высмаркиваний носа и вытирания глаз Мери Джейн посмотрела на него.
      – Я – актриса!
      Мур заинтересованно кивнул. Лицо его при этом не сморщилось в гримасу, но и ничего не выражало.
      – Я – очень хорошая актриса. – Мери Джейн достала из кармана пальто теперь уже помявшиеся рекомендации. – Вы должны мне поверить.
      Мур просмотрел «рекомендательную характеристику» и вернул ей.
      – Большинство моих пациентов – смелые люди, мисс Морган. Чтобы войти в эти двери, необходима смелость. Расскажите мне, пожалуйста, чего вы хотите.
      Она так и сделала. Спокойно. Как могла профессионально. Закончила Мери Джейн выражением разочарования по поводу «Джека, Джилл и компромисса».
      – Поэтому, как вы понимаете, мне нужна операция. Много операций. Ради своей работы. Но я не знаю, возможно ли это и сколько это будет стоить.
      Мур уже в который раз внимательно посмотрел на нее. Наконец он заговорил:
      – Я понимаю вашу проблему, мисс Морган.
      Доктор поднялся и обошел вокруг стола. Он осторожно коснулся ее подбородка, приподнял ей голову вверх и повернул сначала налево, потом направо.
      – Плоть не камень, мисс Морган. Она непредсказуема и подвижна. Она отвисает, покрывается шрамами. Ваше лицо лишено четких очертаний. Щеки неровные, а здесь, – Мур коснулся ее носа, – отсутствует решительность. Подбородок – слаб. Между вашим носом и верхней губой отсутствует расстояние, соответствующее канонам красоты. Конечно, подбородок и нос представляют наименьшую проблему, но хирург не может по-настоящему изменить овал лица или форму головы. А красота зависит от сочетания множества отдельных частей. – Он помолчал. – Безусловно, я могу произвести некоторые улучшения. Но не уверен, что могу пообещать сделать вас красавицей. И берегитесь хирургов, утверждающих обратное.
      Мери Джейн вспомнила слова Коллинза, облизнула губы, глубоко вздохнула и сказала:
      – Доктор, я не ищу волшебника, но мне не нужно небольших улучшений. Я не хочу миленький курносый носик. Я ищу художника. Я слышала о вас. Я видела ваши работы. Я думаю, вы можете сделать то, что мне нужно.
      – Спасибо. Я также видел вашу работу. В «Джек, Джилл и компромисс» вы играли просто замечательно. Вы действительно великолепная актриса.
      – Но могу ли я хорошо выглядеть?
      – Знаете, в коммерческом понимании существуют очень узкие рамки для стандартов красоты, – ответил Брюстер, глядя на серый день за окном. – В этой стране существует эстетическая нетерпимость к этническому, несовершенному, необычному. Хотя, конечно, настоящая красота всегда необычна. Поэтому-то мы и преклоняемся перед ней.
      Мур устало вздохнул, словно размышляя над очень старой проблемой, которую он неоднократно рассматривал, и повернулся к Мери Джейн.
      – Я экспериментировал над трупами на протяжении всей своей жизни. Я рассек почти четыреста носов, пытаясь отыскать магическую формулу. Что делает нос красивым? Какая магическая пропорция, какое соотношение с остальными частями лица, какая линия, изгиб являются основными? Потом я воссоздал каждый заново, пытаясь достичь совершенства.
      Достиг ли он его? Мери Джейн очень хотелось это узнать, но она слишком боялась! Боялась услышать отрицательный ответ. Он повернулся от окна.
      – Я считаю, что общество больно. Оно создало ложное, почти невозможное представление о женской красоте, а потом стало склонять женщин к достижению искусственного идеала. Ни одной из них этого еще не удалось. В моем кабинете побывали красивейшие женщины мира, и они были испуганы, потому что не ощущали себя достаточно красивыми.
      – Это едва ли можно назвать моей ситуацией, – сухо заметила Мери Джейн.
      – Нет, конечно. Но большая часть пластических операций делается в угоду больному обществу. Женщины, ставшие неврастеничками из-за того, что считали, будто их грудь должна быть больше, а носы – меньше. Или женщины, у которых мужья придерживаются подобной точки зрения. Или те, кто хочет, чтобы их мужья так считали. Профессия медика годами служила интересам больного общества: мы изгоняем естественное, создавая искусственное.
      – Тогда почему же вы продолжаете заниматься этим?
      – Ну, это не основное мое занятие. В основном я занимаюсь реставрацией, восстановлением. Но в моей работе есть привлекательные моменты, я солгал бы, отрицая это. И конечно, очень, очень хорошие деньги. Я сам могу выбирать, что мне по душе. Да и сама пластическая хирургия – дело для избранных.
      – Для некоторых людей, – безжизненным голосом произнесла Мери Джейн.
      – Ну, для клиентов с подтяжкой кожи на лице, например. Семь тысяч долларов, и все будет сделано примерно за два часа. Этого хватит на операцию двум детям в моей клинике. Или на новую операцию в нашем маленьком гондурасском госпитале.
      – Вы работаете в Гондурасе?
      – Да. Очень много огнестрельных ран. Я отдаю предпочтение бедным, неразвитым странам. В Гондурасе нет никаких пластических подтяжек кожи на лице. Там долгая жизнь заслуживает уважения, а операции проводятся только в случае необходимости; никаких увеличений груди.
      – И, наверное, никаких случаев рака силиконовых грудей? – спросила Мери Джейн.
      Брюстер Мур покачал головой.
      – Доу всегда был врагом народа. Первые по-настоящему настораживающие документы по имплантации силикона были опубликованы уже в 1979 году. Но, очевидно, женщины в Америке согласны рисковать, чем жить с маленькой грудью. А доктора предпочитают деньги честному исполнению своего долга. Смертельная погоня за красотой.
      – Ладно, доктор, – сказала Мери Джейн, глядя прямо ему в глаза. – Теперь мы оба понимаем ситуацию. Итак. Что нужно, чтобы сделать меня красивой?
      Мур вновь посмотрел в окно. – Понадобится большое хирургическое вмешательство, – начал он и снова посмотрел на Мери Джейн. – И на теле останутся шрамы. Шрамы, которые никогда не исчезнут и которые ничем не скрыть. Могут образоваться келоиды, тогда они сделают вас бесформенной. Я сам не провожу пластические операции, но могу порекомендовать хирургов. – Он помолчал. – И вы будете ощущать дискомфорт. Нет, постоянную боль. Настоящую боль. Непереносимую. Понадобится время. Время для многочисленных процедур, и заживление в промежутках. Нет никакой гарантии. Работа в таком масштабе всегда трудна. И дорогостоящая.
      – Но вы можете это сделать? Это возможно? – Ее голос на мгновение сорвался. Мери Джейн помолчала, вздохнула и продолжила. – Все сказали, что вы единственный. Что вы творите чудеса. Вы можете сделать меня красивой?
      Доктор взял в руки лежавшую на столе папку.
      – Еще слишком рано что-либо говорить. Мне нужно видеть предварительный рентген и результаты полной работы. – Он осторожно прикоснулся к ее голове, повернул ее слева направо и справа налево. – Я не исключаю такой возможности.
      Мери Джейн снова вздохнула и, собравшись с духом, спросила:
      – Займет ли это более двух лет и будет ли стоить дороже шестидесяти семи тысяч долларов?
      – Не уверен. Вполне возможно. При условии, что все это вообще можно сделать. А почему вы спрашиваете?
      – Потому что у меня столько времени и денег в запасе, – сказала Мери Джейн и толкнула через стол к нему свою потрепанную сумочку. Мур посмотрел на нее. Потом снова на Мери Джейн. Впервые за весь их разговор он улыбнулся.
      – Я рад, что у вас есть деньги, хотя это несколько преждевременно. Это далеко не пустячная операция, мисс Морган, да и клиника никогда не подпишется под этим. И она будет дорогостоящей. А вы будете нетрудоспособной в перерывах между процедурами. Вы определенно не сможете работать.
      Мери Джейн рассмеялась.
      – У меня уже сейчас нет работы. – Смех у нее получился горьким. – Но это не будет стоить дороже того, что у меня есть?
      – Наверное. Я не знаю. Но со временем мы сможем решить этот вопрос. На данный момент мне необходима серия подробных рентгеновских снимков, а также записи вашего дантиста. И мне хотелось бы, чтобы вы обдумали всю серьезность вашей просьбы. Тогда мы вновь с вами встретимся.
      – Да, да! Спасибо, спасибо, доктор!
      – Не стоит благодарности, мисс Морган.
      – Итак, вам необходим аванс? Я имею в виду чек или что-то в этом роде?
      Мур посмотрел на нее через стол оценивающим взглядом.
      – Дайте мне сорок фунтов, – сказал он, и на мгновение Мери Джейн решила, что он говорит об английских деньгах. Впервые за весь разговор женщина почувствовала, как у нее пылают щеки.
      – Мы даже не поймем, над чем придется работать, пока вы не похудеете, – продолжал доктор Мур. – Потом придумаем что-нибудь получше.
      Сорок фунтов! Мери Джейн знала, что всегда была грузной, толстой в талии и бедрах, но сорок фунтов! Да, она действительно распустилась. В этом проявилось горе от потерянной роли, от потери Сэма. Сорок фунтов! Если она их сбросит, то будет весить сто пятнадцать. Таким ее вес был еще в Школе в Скьюдерстауне. Боже, даже десять фунтов потерять очень нелегко, а уж сорок! И все же Мери Джейн сделает это, чего бы ей это ни стоило. Она перестанет есть, будет делать зарядку, даже бегать, если придется. Она покажет свою решимость. Она собирается изменить себя, свою жизнь. Мери Джейн кивнула и поднялась со стула.
      – Сорок фунтов, мисс Морган. Тогда мы сможем увидеть, из чего же вы сделаны.
      Мери Джейн снова кивнула и, спотыкаясь, вышла из кабинета.

      – Куда мы едем? – спросил Дин, возбужденный обещанием Доуба кое-что им показать.
      – Увидишь, парень. Еще несколько миль.
      Шарлин удобно устроилась, облокотившись на спинку сиденья Дина.
      – Ну, что ты и Опрах приготовили на сегодня, Доуб? – поинтересовалась она с улыбкой. Ей было грустно от того, что им с Дином придется завтра расстаться со своим спутником. Завтра они прибудут в Бекерсфилд. Доуб был настоящим джентльменом в течение всего путешествия, ни разу не просил ее лгать и вел себя по отношению к ней вполне пристойно. Но Шарлин знала, что Доуб ошибался, и наступит время, когда они с Дином уже прочно встанут на ноги. Она не знала, как именно им удастся осуществить это, но Господь должен им помочь. Разве не позволил он им добраться до Калифорнии? Конечно, они были грешниками. Они нарушили две заповеди, о которых Шарлин очень хорошо знала и теперь каждый вечер молила Иисуса о прощении. И еще она помнила последние слова мамы… Ей нужно было заботиться о Дине. Шарлин не знала, как будет управляться со всем без Доуба. Девушка чувствовала, что он тоже нарушил несколько заповедей. Ей вспомнилась притча о путнике, подвергшемся нападению воров и спасенном Добрым Самаритянином. Но что говорилось в Библии, когда Самаритянин и вор были одним и тем же лицом?
      – Приготовил? – переспросил Доуб с преувеличенным удивлением. – Почему, леди, вы решили, будто я что-то приготовил?
      Он посмотрел на отражение Шарлин в зеркале заднего обзора.
      – Шарлин, это нехорошо. Извинись перед Доубом. Он так много для нас сделал, – сказал Дин, обернувшись к сестре. – Опрах ведь ничего не задумал, правда, Доуб?
      – Мне жаль, если я задела тебя, Доуб, – лукаво вздохнула Шарлин, прикоснулась к плечу Дина и улыбнулась.
      Доуб снова стал следить за дорогой и наконец затормозил. – Мы на месте.
      – Посмотрите на их машины! – воскликнул Дин. Поблескивающая на здании вывеска гласила: «Честный Эйб! Десять акров подержанных автомобилей».
      Дин выскочил из машины следом за Доубом. Шарлин последовала за ними. Доуб помахал мужчине за раскрашенным окном и двинулся вдоль длинного ряда автомобилей. Разноцветные флажки хлопали над головами на теплом калифорнийском ветру. Доуб остановился перед машиной, на левой стороне ветрового стекла которой было написано: «1999 долларов».
      – Похоже, пора покупать, – сказал Доуб. – Похоже на калифорнийскую модель.
      Это был спортивный серебристый «датсун 2802».
      Шарлин стояла рядом, пока Доуб с Дином разглядывали автомобиль. Дин обошел вокруг, постучал по крыше и пнул ногой каждую шину.
      – Чудесно, Доуб, – сказал он. – Серебристый. Как твоя машина. Как лошадь одинокого Рейнджера.
      – Конечно, она чудесна, – согласилась Шарлин. – Это зарубежная модель, да?
      – А зачем тебе еще одна машина, Доуб? – спросил Дин. – Твоя еще очень хорошая. Тебе и Опраху ведь не нужен более просторный салон.
      – Это не для меня. Я подумал, может, автомобиль понравится тебе.
      – Мне? – вытаращил глаза Дин.
      – Конечно. Почему бы нет? Мы с Опрахом хотели бы перед расставанием купить тебе и Шарлин какой-нибудь подарок. Ведь вы так мило поддержали компанию старику. – Доуб повернулся к Шарлин. – И в Калифорнии вам обязательно потребуется машина. Я слышал, они там арестовывают и высылают людей, которые не имеют собственных колес.
      Перед тем как Шарлин смогла заговорить, перед тем как она смогла отказаться, они услышали сзади чей-то голос, обернулись и увидели невысокого, толстенького человечка с большим животом и в напоминавшей печную трубу шляпе. Он направлялся к ним.
      – Если бы я не мог вам помочь, то очень бы вас обидел. О, это опять вы, мистер Самуэлс. А это ваш сынок, о котором вы мне рассказывали? – спросил Честный Эйб Доуба, отводя взгляд от Шарлин.
      Девушка подошла к Доубу, тронула его за плечи и мягко произнесла:
      – Ты уже так много сделал для нас, Дуоб. С тех пор, как встретились с тобой, мы живем, как богачи, и питаемся лучше, чем на деревенских похоронах. Ты настоящий джентльмен. Не нужно делать нам подарки. Ты уже достаточно одарил нас.
      Доуб посмотрел на свои ботинки.
      – Я был по-настоящему счастлив, Шарлин, – сказал он. – Это было прекрасное время для меня. Вы словно мои родные дети. И вы оказали мне огромную помощь. Вы заработали деньги.
      – Шарлин, – вмешался Дин, – эта машина просто прелесть. Ты же знаешь, я все налажу, если что-нибудь в ней сломается.
      Девушка услышала в его голосе мольбу.
      – Но если я переступаю границу, так сказать, – продолжал Доуб, – и никаких чувств…
      В глазах Шарлин показались слезы. Со времени смерти мамы, уже очень давно к ней никто так не относился, никто не заботился о ней. Спустя мгновение Шарлин произнесла:
      – Спасибо тебе, Доуб. Мы очень благодарны. И когда-нибудь вернем тебе все сполна.
      Доуб повернулся к Эйбу:
      – Вот эту, – сказал он, взяв торговца за руку, отвел его в сторону и что-то прошептал на ухо.
      Когда мужчины вернулись, Доуб протянул ключи Дину.
      – Ну, сынок, заводи ее, – воскликнул он, открыл дверцу для Шарлин, забрался на крошечное заднее сиденье вместе с Опрахом и наклонился вперед. – Как она?
      Дин включил зажигание, нажал на акселератор, затем слегка отпустил педаль.
      – Отлично, Доуб. Великолепная машина.
      – Теперь она ваша, дети. Это делает наше прощание намного более приятным.
      Шарлин подумала, нужен ли какой-нибудь документ для полиции, когда покупаешь автомобиль. И еще она подумала, что шериф Лэмсона наверняка занес их имена в компьютеры, чтобы выследить их.
      Когда Эйб с Дином отвели машину в сторону, Доуб сказал:
      – Мне кажется, Шарлин, с тех самых пор, как я вас увидел, что вы в бегах. – Он поднял руку. – Я ничего не знаю и не хочу ничего знать. Но я знаю, что при этом испытываешь. Честное слово. Я зарегистрировал автомобиль на свое имя. Ну… на имя Доуба Самуэлса. Здесь все чисто. Считай это долгом. Когда-нибудь я попрошу возмещения. И не запачкай свой нос, ладно?
      Шарлин сглотнула и молча кивнула. Затем она наклонилась и поцеловала Доуба в его загорелую щеку.
      Вернувшись в мотель, Шарлин и Дин забросили свой чемодан на заднее сиденье «датсуна». Доуб стоял, засунув руки в задние карманы брюк, пока Дин возился с машиной, гордый, как енот, поймавший рыбу.
      – Шарлин, могу я дать тебе один маленький совет? – очень тихо спросил Доуб.
      – Конечно. Ты умный человек. И хороший.
      – Ну, а ты не просто симпатичная, Шарлин. Ты прекрасна. А жизнь для красивой девушки может оказаться либо очень легкой, либо очень трудной. Тебе уже не удастся сделать ее очень легкой. Смотри, не сделай ее очень трудной. – Доуб заглянул ей в глаза. – Если ты когда-нибудь должна будешь сказать кому-то «да», убедись сначала, что не совершаешь ошибку.
      Шарлин кивнула, не вполне уверенная, что поняла, о чем говорит Доуб. Она решила, что, так же как некоторые места из Библии, смысл сказанного станет ей ясен позже. Девушка встала на цыпочки, снова поцеловала Доуба и крепко обняла его.
      – Спасибо тебе за все, Доуб. Подошел Дин и тоже обнял Доуба.
      – Мне будет не хватать тебя. Кроме Шарлин, мне теперь будет не с кем поболтать о лицензионных табличках. Спасибо за машину, Доуб. И за жратву. И за постель. – Дин покраснел, опустился на колени перед Опрахом и обнял собаку. – Позаботься о нем, слышишь? – сказал он псу, и тот лизнул мальчика в лицо.
      Затем Доуб позвал Опраха, и пес впрыгнул в машину. Дин захлопнул дверцу, а Доуб развернул свой серебристый «понтиак» и выехал со стоянки мотеля. Шарлин послала ему вслед воздушный поцелуй.
      Дин шмыгнул носом.
      – Доуб так по-доброму отнесся к нам, Шарлин, – сказал он. – Я хотел попросить у него немного бензина для запасного бака, но раз он не предложил, то посчитал, что это будет бестактно. Правильно, Шарлин?
      – Правильно, дорогой, – ответила девушка положила руку на плечо брата.

      Мери Джейн сидела на столе у окна и глядела на улицу. С тех нор, как она два дня назад встретила доктора Мура, ей едва удалось заснуть хотя бы на пять часов. Она подключила к телефону автоответчик и проводила время, шагая или лежа на старой двухспальной кровати, старательно рассматривая потрескавшуюся штукатурку на потолке.