женщина его, о как она создана для жизни, для наслажден<ия>, как она дышит
Он представил человека как можно прекраснее; его женщина дышит всем, что есть лучшего в мире.
прекрасного [в природе]
Ее глаза светлые как звезды, ее дышащая негою и силою грудь обещают роскошь блаженства.
Какую роскошь блаженства обещают ее светлые как звезды глаза, ее дышащая негою и силою грудь
И эта прекрасная, этот венец творения, идеал земли, должна погибнуть в общей гибели наряду с последним презренным творением, которое недостойно было и ползать у ног ее.
идеал земной красоты
И эта прекрасная, этот венец творения, идеал земли, должна погибнуть в общей гибели наряду с последним презренным творением, которое недостойно было и ползать у ног ее.
должна погибнуть безжалостно
И эта прекрасная, этот венец творения, идеал земли, должна погибнуть в общей гибели наряду с последним презренным творением, которое недостойно было и ползать у ног ее.
видеть это прекрасное творение
Слезы, испуг, рыдание — всё в ней прекрасно.
всё в нем прекрасно
В его картинах целое море блеска.
У него везде
Это его характер.
нет.
Тени его резки, сильны, но в общей массе тонут и исчезают в свете.
но однако же в общей массе
Кисть его можно назвать сверкающею, прозрачною.
Его кисть
Выпуклость прекрасного тела у него как будто просвечивает и кажется фарфоровою; свет, обливая его сиянием, вместе проникает его.
а. Его
б. Тело у него про<свечивает?>
в. Выпуклость прекрасного тела просвечивает у него [как]
Выпуклость прекрасного тела у него как будто просвечивает и кажется фарфоровою; свет, обливая его сиянием, вместе проникает его.
обливая, как будто [обливая] заливая своим сиянь<ем>
Выпуклость прекрасного тела у него как будто просвечивает и кажется фарфоровою; свет, обливая его сиянием, вместе проникает его.
вместе с тем как будто проникает его насквозь
Свет у него так нежен, что кажется фосфорическим.
нет.
Самая тень кажется у него как будто прозрачною и при всей крепости дышит какою-то чистою, тонкою нежностию и поэзией.
Самая тень у него как <будто> прозрачна
Самая тень кажется у него как будто прозрачною и при всей крепости дышит какою-то чистою, тонкою нежностию и поэзией.
тонкою, чистою нежностью
Его кисть остается навеки в памяти.
Кисть его надолго остается
Я прежде видел одну только его картину: семейство Витгенштейна.
только одну картину его
Она с первого раза, вдруг врезалась в мое воображение и осталась в нем вечно в своем ярком блеске.
а. Она оста<лась?>
б. Она с первого разу вдруг врезалась в воображение мое и осталась
Она с первого раза, вдруг врезалась в мое воображение и осталась в нем вечно в своем ярком блеске.
в сверкающем своем блеске
Когда я шел смотреть картину: Разрушение Помпеи, у меня прежняя вовсе вышла из головы.
я позабыл о ней [и]
Я приближался вместе с толпою к той комнате, где она стояла, и на минуту, как всегда бывает в подобных случаях, я позабыл вовсе о том, что иду смотреть картину Брюлова, я даже позабыл о том, есть ли на свете Брюлов.
Я шел
Я приближался вместе с толпою к той комнате, где она стояла, и на минуту, как всегда бывает в подобных случаях, я позабыл вовсе о том, что иду смотреть картину Брюлова, я даже позабыл о том, есть ли на свете Брюлов.
в этих случаях
Но когда я взглянул на нее, когда она блеснула передо мною, в мыслях моих, как молния, пролетело слово: Брюлов!
а. Ког<да>
б. Но когда она бле<снула?>
в. Но когда я глянул и далее как в тексте.
Кисть его вмещает в себе ту поэзию, которую чувства наши всегда знают и видят даже отличительные признаки, но слова их никогда не расскажут.
то море поэзии
Кисть его вмещает в себе ту поэзию, которую чувства наши всегда знают и видят даже отличительные признаки, но слова их никогда не расскажут.
только чувствуешь и можешь узнать, всегда чувства наши знают и видят
Колорит его так ярок, каким никогда почти не являлся прежде, его краски горят и мечутся в глаза.
Колорит у него
Они были бы нестерпимы, если бы явились у художника градусом ниже Брюлова, но у него они облечены в ту гармонию и дышат тою внутреннею музыкою, которой исполнены живые предметы природы.
в такую гармонию
Они были бы нестерпимы, если бы явились у художника градусом ниже Брюлова, но у него они облечены в ту гармонию и дышат тою внутреннею музыкою, которой исполнены живые предметы природы.
которою дышат
Но главный признак и что выше всего в Брюлове, так это необыкновенная многосторонность и обширность гения.
Наконец главный признак и общий, самый великий характер Брюлова
Но главный признак и что выше всего в Брюлове, так это необыкновенная многосторонность и обширность гения.
это есть необыкновенная
Он ничем не пренебрегает: всё у него, начиная от общей мысли и главных фигур до последнего камня на мостовой, живо и свежо.
всё у него до последнего камня на мостовой
Обыкновенно художник прежних времен всегда почти избирал себе какую-нибудь одну сторону и в нее погружал весь талант свой, развивавшийся оттого в необыкновенном и каком-то отвлеченном величии.
художники ~ избирали
Обыкновенно художник прежних времен всегда почти избирал себе какую-нибудь одну сторону и в нее погружал весь талант свой, развивавшийся оттого в необыкновенном и каком-то отвлеченном величии.
в нее погружали
Обыкновенно художник прежних времен всегда почти избирал себе какую-нибудь одну сторону и в нее погружал весь талант свой, развивавшийся оттого в необыкновенном и каком-то отвлеченном величии.
до необыкновенного величия
Рафаэль обыкновенно писал одни только лица, одно развитие на них небесных страстей и помышлений, всё прочее, даже одежду, бросал он доделывать ученикам своим.
а. он бросал и отдавал
б. он бросал доделывать
Все другие великие художники, настроенные высокостью религиозною или высокостью страстей, небрегли об окружающем и второстепенном в их картинах.
высокою религиозностью человека
Все другие великие художники, настроенные высокостью религиозною или высокостью страстей, небрегли об окружающем и второстепенном в их картинах.
и о второстепенном
У них небо является всегда бурое; облака похожи более на копны сена или на гранитные массы; дерево или детски однообразно своею правильностью, или негармонически-безобразно своею неправильностью.
а. дерево бывало или однообразно-детское
б. дерево или однообразно-детски
Но у Брюлова, напротив, все предметы от великих до малых для него драгоценны.
все для него драгоценны
Он силится схватить природу исполинскими объятиями и сжимает ее с страстью любовника.
силится сжать
Может быть, в этом ему помогла много раздробленная разработка в частях, которую приготовил для него 19 век.
много помогла ему
Может быть, в этом ему помогла много раздробленная разработка в частях, которую приготовил для него 19 век.
котору<ю> приуготовил
Может быть, Брюлов, явившись прежде, не получил бы того разностороннего и вместе полного и колоссального стремления.
явившись в другое <время?>
Может быть, Брюлов, явившись прежде, не получил бы того разностороннего и вместе полного и колоссального стремления.
не получил бы так
Может быть, Брюлов, явившись прежде, не получил бы того разностороннего и вместе полного и колоссального стремления.
колоссального желания
Оттого-то его произведения, может быть, первые, которые живостью, чистым зеркалом природы, доступны всякому.
а. которые до<с>т<упны?>
б. которые живостью, похищенною из самой природы, доступны всякому
Его произведения первые, которых могут понимать (хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество.
Его произведения, может быть, первые
Его произведения первые, которых могут понимать (хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество.
которые может понимать
Его произведения первые, которых могут понимать (хотя неодинаково) и художник, имеющий высшее развитие вкуса, и не знающий, что такое художество.
и не понимающий
Они первые, которым сужден завидный удел пользоваться всемирною славою, и высшею степенью их есть до сих пор: Последний день Помпеи, которую по необыкновенной обширности и соединению в себе всего прекрасного, можно сравнить разве с оперою, если только опера есть действительно соединение троинственного мира искусств: живописи, поэзии и музыки.
всемирностью славы
Они первые, которым сужден завидный удел пользоваться всемирною славою, и высшею степенью их есть до сих пор: Последний день Помпеи, которую по необыкновенной обширности и соединению в себе всего прекрасного, можно сравнить разве с оперою, если только опера есть действительно соединение троинственного мира искусств: живописи, поэзии и музыки. ЛБ18;
Ар — в себе всего
Они первые, которым сужден завидный удел пользоваться всемирною славою, и высшею степенью их есть до сих пор: Последний день Помпеи, которую по необыкновенной обширности и соединению в себе всего прекрасного, можно сравнить разве с оперою, если только опера есть действительно соединение троинственного мира искусств: живописи, поэзии и музыки.
сравнить только
БОРИС ГОДУНОВ. ПОЭМА ПУШКИНА
(Первоначальные варианты рукописи)
Но в ней, напротив того, природа на небольшом пространстве показала страшную нерегулярность и разнообразие.
между ними
— «А самое-то сочинение действительно ли чувствительно написано?»
А самое это
— «А самое-то сочинение действительно ли чувствительно написано?»
с чувством напис<ано>
«И конечно чувствительно!» — подхватил книгопродавец, кинув убийственный взгляд на его истертую шинель: «если бы не чувствительно, то не разобрали бы 400 экземпляров в два часа!»
гордо кинув
Но ни томительный, как слияние радости и грусти, свет луны, так дивно вызывающий из глубины души серебряный сонм видений, когда ночное небо бесплотно обнимется вдохновением и земля полна непонятной любви к нему, ни те живые чувства, пробуждающиеся у нас мгновенно, когда чудный город гремит и блещет, мосты дрожат, толпы людей и теней мелькают по улицам и по палевым стенам домов-гигантов, которых окна, как бесчисленные огненные очи, кидают пламенные дороги на снежную мостовую, так странно сливающиеся с серебряным светом месяца, — ничто не в состоянии было его вывесть из какой-то торжественной задумчивости; какая-то священная грусть, тихое негодование сохранялось в чертах его, как будто бы он заслышал в душе своей пророчество о вечности, как будто бы душа его терпела муки, невыразимые, непостижимые для земного…
После «в чертах его»: как будто бы душа его терпела муки невыразимые, непостижимые для
Но ни томительный, как слияние радости и грусти, свет луны, так дивно вызывающий из глубины души серебряный сонм видений, когда ночное небо бесплотно обнимется вдохновением и земля полна непонятной любви к нему, ни те живые чувства, пробуждающиеся у нас мгновенно, когда чудный город гремит и блещет, мосты дрожат, толпы людей и теней мелькают по улицам и по палевым стенам домов-гигантов, которых окна, как бесчисленные огненные очи, кидают пламенные дороги на снежную мостовую, так странно сливающиеся с серебряным светом месяца, — ничто не в состоянии было его вывесть из какой-то торжественной задумчивости; какая-то священная грусть, тихое негодование сохранялось в чертах его, как будто бы он заслышал в душе своей пророчество о вечности, как будто бы душа его терпела муки, невыразимые, непостижимые для земного…
После «терпела муки»: непостижимые
Часто, слушая, как всенародно судят и толкуют о поэте, когда прения их воздымают бурю и запенившиеся уста горланят на торжищах — думаю во глубине души своей: не святотатство ли это?
горланят всенародно
Как дрожит, как стонет бессильное земное, пока всё не сольется в духовное море, пока потоп благодарных слез не хлынет дождем в размученную грудь, не прольет примирения между двумя враждующими природами человека.
не хлынет дождем на
Когда из безобразного земного черепа извлекают результат — ослепительный камень, когда из струн исторгают звуки — какой же они результат хотят извлечь из звуков?
блестящий
Когда человек исчезнет и душа на ветхих его развалинах воздвижется в величественном, необъятном здании.
на бренных
Когда человек исчезнет и душа на ветхих его развалинах воздвижется в величественном, необъятном здании.
в духовном
Читайте вместе, и если дивные его буквы не ударят разом в тайные струны сердец ваших, обратив в непостижимый трепет все нервы, не брызнут ответными слезами и души ваши почувствуют разъединение — закрой книгу и не трать пустых слов.
После «слезами»: на глаза
«Боже! — часто говорю себе: — какое высокое, какое дивное наслаждение даруешь ты человеку, поселя в одну душу ответ на жаркой вопрос другой!»
думаю во глубине души своей
Столько блага, столько пользы, столько счастия миру — и никто не понимал его…
людям
Звон серебряного неба с его светлыми херувим<ам>и стремится по жилам…
его лазурными
Но нет! оно как творец, как благость!
Но нет, ты
О ПОЭЗИИ КОЗЛОВА
(Первоначальные варианты рукописи
Светлый, полный — раздольное море жизни — мир древних греков не властен был дать направление поэзии Козлова.
привлечь к себе
Когда весь блеск, всё разнообразие постоянно светлой, в бесчисленных формах проявляющейся жизни природы слились для него в одну ужасную единицу — в мрак, — могла ли душа жить прежними ясными явленьями?
мира
Когда весь блеск, всё разнообразие постоянно светлой, в бесчисленных формах проявляющейся жизни природы слились для него в одну ужасную единицу — в мрак, — могла ли душа жить прежними ясными явленьями?
светлыми
Душе нашего поэта желалось обвиться около этой гордо-одинокой души, исполински замышлявшей заключить в себе в замену отвергнутого собственный, ею же созданный, нестройный и чудный мир и, обвившись около нее, горько улыбнуться уже не существующей для нее прежней Илиаде жизни.
заключавшей
Кроткое христианское величие веры, так доступное человеку в то страшное мгновение перерождения его, — проникло и облекло чистым сиянием своим всё полученное им в сообществе с душою этого исполина, с которым меряться не имел он достаточных сил, и сообщило ему индивидуальность, без которой он был бы только бессильным подражателем.
сравниться не дано ему
Он сильно дает чувствовать все великие, горькие траты сво<и>, часто собирает в один момент всё исчезнувшее, живо представляет его во всем ослепительном блеске, чтобы показать вместе, чего стоит ему позабыть и удалить мысль о нем.
После «сво<и>» : иногда
Он сильно дает чувствовать все великие, горькие траты сво<и>, часто собирает в один момент всё исчезнувшее, живо представляет его во всем ослепительном блеске, чтобы показать вместе, чего стоит ему позабыть и удалить мысль о нем.
После «вместе»: с тем
Он сильно дает чувствовать все великие, горькие траты сво<и>, часто собирает в один момент всё исчезнувшее, живо представляет его во всем ослепительном блеске, чтобы показать вместе, чего стоит ему позабыть и удалить мысль о нем.
После «позабыть»: о нем
Глядя на радужные цвета и краски, которыми кипят и блещут его роскошные картины природы, тотчас узнаешь с грустью, что они уже утрачены для него навеки: зрящему никогда не показались бы они в таком ярком и даже увеличенном блеске.
никогда бы не показались
Весь нераздельный мир свой носит в душе и не властен оторваться от него.
После «носит в»: собстве<нной>
Иногда стремление его центробежно и будто хочет разлиться во внешнем, но для того только, чтобы снова с большею силою устремиться к своему центру, самому себе, как будто угадывая, что там только его жизнь, что там только найдет ответ себе.
к самому себе, как будто угадывая, что там его жизнь, там только
Если он долго остановливается на внешнем каком-нибудь предмете, он уже лишает его индивидуальности, он проявляет уже в нем самого себя, видит и развивает в нем мир собственной души.
Когда же долее остановится он на каком-нибудь предмете
Мне кажутся и доныне странными замечания и упреки многих Козлову, что в поэмах у него вечное торжество и однообразие жизни, что лица его не имеют полной романической отделки и не живут собственною жизнью, что «Безумная» нимало не похожа на русскую крестьянку, словом, требуют от Козлова того, чего только вправе мы требовать от Пушкина, забывая, что для Козлова полная разнообразия внешняя жизнь не существует, что весь мир его сосредоточился в нем самом и его одного силен он следить в многоразличных изменениях.
что поэмы его
Мне кажутся и доныне странными замечания и упреки многих Козлову, что в поэмах у него вечное торжество и однообразие жизни, что лица его не имеют полной романической отделки и не живут собственною жизнью, что «Безумная» нимало не похожа на русскую крестьянку, словом, требуют от Козлова того, чего только вправе мы требовать от Пушкина, забывая, что для Козлова полная разнообразия внешняя жизнь не существует, что весь мир его сосредоточился в нем самом и его одного силен он следить в многоразличных изменениях.
что вся она сосредоточилась в нем самом и одну ее силен он следить в ее многоразличных изменениях
ПЕТЕРБУРГСКИЕ ЗАПИСКИ 1836 ГОДА
[Варианты, при которых шифр не указан, — из ЛБ8].
(Варианты по ЛБ8 и ЦД1)
…В самом деле, куда забросило русскую столицу — на край света!
Эх
…В самом деле, куда забросило русскую столицу — на край света!
После «столицу»: в Чухну
Странный народ русский: была столица в Киеве — здесь слишком тепло, мало холоду; переехала русская столица в Москву — нет, и тут мало холода: подавай бог Петербург!
Удивительный народ [наш]
Странный народ русский: была столица в Киеве — здесь слишком тепло, мало холоду; переехала русская столица в Москву — нет, и тут мало холода: подавай бог Петербург!
После «в Киеве»: нет, не слюбилось
Выкинет ~ сторону. ЦД1;
ПС, 1837 — нет;
ЛБ8 — [Пожалуста] Сделай милость, русская <столица>, не переезжай уж далее, ну что за охота присоседиться к северному ледовитому полюсу [к северу]. Я говорю это потому, что русская столица, как кажется, давно это [об этом] мотает на ус, непостоянный русский народ [непостоянная красавица] страшно желает поглядеть вблизи, что [это] за народ белые медведи. На семьсот верст убежать от матушки. «Экой востроногой какой», говорит [думает] московский народ, прищурив глаз [прищуривая глаза] на чухонскую сторону
Зато какая дичь между матушкою и сынком!
какая чепуха
Зато какая дичь между матушкою и сынком!
а. между тем
б. между матерью и сыном
Воздух продернут туманом; на бледной, серо-зеленой земле обгорелые пни, сосны, ельник, кочки…
в воздухе туман
Воздух продернут туманом; на бледной, серо-зеленой земле обгорелые пни, сосны, ельник, кочки…
на земле кочки, обгорелые пни, сосны, ельник
Хорошо еще, что стрелою летящее шоссе да русские поющие и звенящие тройки духом пронесут мимо.
а. шоссе пронесет мимо всего этого благодаря русским тройкам
б. стрелою ~ тройки пронесут мимо всего этого
А какая разница, какая разница между ими двумя!
А какая разница. [Ух] Ах какая разница
Она еще до сих пор русская борода, а он уже аккуратный немец.
Москва до сих пор еще
Она еще до сих пор русская борода, а он уже аккуратный немец.
После «русская борода»: в картузе толст<ый> купец
Она еще до сих пор русская борода, а он уже аккуратный немец. ЦД1;
ПС, 1837 — а он уже ловкий европеец;
ЛБ8 — Петербург ходит в немецком платье, в круглой шляпе [Москва толстый] тоненькой с длинным кивером
Как раскинулась, как расширилась старая Москва!
как разъехалась
Какая она нечесанная! ЦД1;
ПС, 1837 — нет;
ЛБ8 — Какая нечесанная она
Как сдвинулся, как вытянулся в струнку щеголь Петербург!
[Петербург] Как съежил<ся>
Как сдвинулся, как вытянулся в струнку щеголь Петербург!
как вытянулся [молодой]
Ему есть куда поглядеться.
куда глядеться
Как только заметит он на себе перышко или пушок, ту ж минуту его щелчком.
Сейчас, как только
Как только заметит он на себе перышко или пушок, ту ж минуту его щелчком. ЦД1;
ПС, 1837 — ту же минуту его прочь;
ЛБ8 — щелчком его
Москва — старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается в свете; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европою, раскланивается с заморским людом.
а. и глядит издали, что делается
б. и глядит и слушает издали, не поднимаясь с кресел, что и далее как в тексте
в. и глядит и слушает сплетни через третий, десятые руки, не заботясь, верны они или нет
Москва — старая домоседка, печет блины, глядит издали и слушает рассказ, не подымаясь с кресел, о том, что делается в свете; Петербург — разбитной малый, никогда не сидит дома, всегда одет и, охорашиваясь перед Европою, раскланивается с заморским людом. Петербург [совсем] никогда не сидит дома, но всегда одет и [стоит] похажизает на кордоне ЛБ8;
Петербург всегда одет и похаживает на кордоне, охорашиваясь перед Европою, которую ЦД1 — видит, но не слышит
Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра все съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой; Москва ночью вся спит, и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок.
с погребов
Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра все съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой; Москва ночью вся спит, и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок.
еще день не прошел, он уж печет хлебы на завтра, которые все съест
Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра все съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой; Москва ночью вся спит, и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок. ЦД1, ЛБ8;
ПС, 1837 — разноплеменный народ
Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра все съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой; Москва ночью вся спит, и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок.
то то<т?>
Петербург весь шевелится, от погребов до чердака; с полночи начинает печь французские хлебы, которые назавтра все съест немецкий народ, и во всю ночь то один глаз его светится, то другой; Москва ночью вся спит, и на другой день, перекрестившись и поклонившись на все четыре стороны, выезжает с калачами на рынок.
и раскланявшись на все стороны
Петербург наблюдает большое приличие в своей одежде, не любит пестрых цветов и никаких резких и дерзких отступлений от моды; зато Москва требует, если уж пошло на моду, то чтобы во всей форме была мода: если талия длинна, то она пускает ее еще длиннее; если отвороты фрака велики, то у ней, как сарайные двери.
в своих костю<мах>
Петербург наблюдает большое приличие в своей одежде, не любит пестрых цветов и никаких резких и дерзких отступлений от моды; зато Москва требует, если уж пошло на моду, то чтобы во всей форме была мода: если талия длинна, то она пускает ее еще длиннее; если отвороты фрака велики, то у ней, как сарайные двери.
никаких дерзких и слишком резких отступлений в моде
Петербург наблюдает большое приличие в своей одежде, не любит пестрых цветов и никаких резких и дерзких отступлений от моды; зато Москва требует, если уж пошло на моду, то чтобы во всей форме была мода: если талия длинна, то она пускает ее еще длиннее; если отвороты фрака велики, то у ней, как сарайные двери.
а. Москва зато, если схватится за мо<ду>
б. Москва зато требует чтоб, если пошло на моду
Петербург наблюдает большое приличие в своей одежде, не любит пестрых цветов и никаких резких и дерзких отступлений от моды; зато Москва требует, если уж пошло на моду, то чтобы во всей форме была мода: если талия длинна, то она пускает ее еще длиннее; если отвороты фрака велики, то у ней, как сарайные двери.
пустит еще длиннее
Петербург наблюдает большое приличие в своей одежде, не любит пестрых цветов и никаких резких и дерзких отступлений от моды; зато Москва требует, если уж пошло на моду, то чтобы во всей форме была мода: если талия длинна, то она пускает ее еще длиннее; если отвороты фрака велики, то у ней, как сарайные двери.
такие, что прохожего не пропуст<ят?>. Если ворота широки, то она делает себе с каретный сарай
Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на всё глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины.
После «совершенный немец»: [расчетливый<?>]
Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на всё глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины.
нет.
Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на всё глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины.
русская борода
Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на всё глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины.
Если уже
Петербург — аккуратный человек, совершенный немец, на всё глядит с расчетом и прежде, нежели задумает дать вечеринку, посмотрит в карман; Москва — русский дворянин, и если уж веселится, то веселится до упаду и не заботится о том, что уже хватает больше того, сколько находится в кармане; она не любит средины.
не любит середины
В Москве все журналы, как бы учены ни были, но всегда к концу книжки оканчиваются картинкою мод; петербургские редко прилагают картинки; если же приложат, то с непривычки взглянувший может перепугаться.
какие бы ученые ни были
В Москве все журналы, как бы учены ни были, но всегда к концу книжки оканчиваются картинкою мод; петербургские редко прилагают картинки; если же приложат, то с непривычки взглянувший может перепугаться.
но всегда есть приличная<?> картинка мод
В Москве все журналы, как бы учены ни были, но всегда к концу книжки оканчиваются картинкою мод; петербургские редко прилагают картинки; если же приложат, то с непривычки взглянувший может перепугаться.
зато, если приложат
В Москве все журналы, как бы учены ни были, но всегда к концу книжки оканчиваются картинкою мод; петербургские редко прилагают картинки; если же приложат, то с непривычки взглянувший может перепугаться.
то уж глядеть бывает страшно
Московские журналы говорят о Канте, Шеллинге и проч. и проч.; в петербургских журналах говорят только о публике и благонамеренности…
В Москве говорят
В Москве журналы идут наряду с веком, но опаздывают книжками; в Петербурге журналы нейдут наравне с веком, но выходят аккуратно, в положенное время.
но чрезвычайно отстают
