Стойкий запах лосьона

Женился?" - "Некогда, Владислав Иванович". - "Наукой не хочешь заняться? Ты же способный!" - с неким смыслом прищурил глаз Сивак. - "Поздно начинать в тридцать пять лет. Да и вести палаты, дежурства! Когда тут наукой заниматься?!" Он не врал, отделение было тяжелым: девяносто процентов - сосудистые больные, из них острых инсультов процентов пятьдесят пять, девять-десять дежурств в месяц - дневных, ночных, суточных без права сна (правда, этим запретом пренебрегали, не выдерживали нагрузок). Имелось две ставки врачей-дежурантов, но они были постоянно вакантны - за нищенскую зарплату никто не хотел идти на эту каторгу, даже свеженькие выпускники мединститута. Последним год назад сбежал врач-дежурант Сева Алтунин... - "Это все отговорки, доктор, сказал Сивак. - Лень. А я мог бы тебе кое-что предложить. Материал соберешь быстро, он у тебя под рукой каждый день. Тут ты в более выгодном положении, нежели какой-нибудь аспирант. Так и быть, я пошел бы к тебе в руководители", - подмигнул Сивак. - "А о чем речь, Владислав Иванович? из вежливости спросил Костюкович. - "Скажем, инфаркты, инсульты в раннем возрасте, в группах риска... Подумай на досуге. Если решишь, зайди, поговорим подробней..."
      После долгих колебаний Костюкович решил: займусь. Хватит времени и сил, - сделаю кандидатскую, а не удастся, не выдержу, - тоже ничего не потеряю...
      Работа двигалась медленно, но материал накапливался. Вот почему смерть Юрия Зимина привлекла его внимание...
      Через три дня в ординаторскую позвонила Каширгова, попросила Костюковича. Его позвали.
      - Слушаю вас, Сажи, - сказал он.
      - Диагноз ваш подтвердился, Марк, - геморрагический инсульт. Гистология готова. Но тут вот что... - она прервала разговор и обратилась к кому-то, вошедшему в ее кабинет: - Тебе чего, Аня?.. Хорошо... Посиди подожди, я разговариваю с доктором Костюковичем, закончу и подпишу, посиди... - И уже - Костюковичу: - Извините, Марк, тут лаборантка пришла, надо подписать бумаги на химикаты... Да, так вот - листок гистологических исследований передо мной, читаю, - она начала читать, а когда закончила, стала комментировать, в итоге спросила: - Вы удовлетворены?
      - Пожалуй, - задумчиво ответил он. - Спасибо вам, Сажи, - Костюкович повесил трубку.
      Несколько дней назад между Левиным и начальником ГАИ области состоялся такой разговор:
      - Привет, Миша. Это Левин.
      - Здравствуй, Ефим.
      - Задавать тебе вопросы типа "как живешь?" не буду. О вашей жизни представление имею. У меня к тебе просьба.
      - Что, машину раскурочили, угнали?
      - У меня машины нет. Мы с Иваном Михальченко заняты тут одним делом. Наш заказчик - совместное предприятие "Золотой ячмень". Они получают из Чехии оборудование, краску. Арендуют склад у базы "Промимпортторга". Так вот с этого склада похищено несколько ящиков с электронным оборудованием и краской. Мне хотелось бы знать, не задерживали ли твои посты при выезде из города, из области какие-нибудь грузовики с этим добром. Документов на вывоз у похитителя быть не может.
      - Я проверю. Оставь мне свой номер телефона...
      И вот сегодня ответный звонок:
      - Ефим? Здравствуй. Я по поводу твоей просьбы. У нас ничего такого не зарегистрировано. Хотя задержания были: левый сахар, шифер и прочее. Вашего товара не было. На всякий случай я дал твой телефон старшему лейтенанту Рудько. Он следователь, парень толковый. Если что где проклюнется, сообщит. Но ты особенно не обольщайся. Мы не в состоянии натыкать посты на каждом километре. Объехать их по проселкам несложно.
      - Добро, Миша, спасибо, утешил.
      - Рад бы... Будь здоров...
      "И здесь глухо, - подумал Левин, хотя особых надежд не возлагал, так, отрабатывал одну из возможных версий. - Интересно, с чем приедет Иван?" подумал он о Михальченко, отправившемся в автопредприятие, где работал шофер Лукашин, обслуживавший фирму "Золотой ячмень"...
      Михальченко вернулся ни с чем. Тяжело опустившись в мягкое кресло, с шипением выдохнувшее воздух, он утер уголки губ, сказал:
      - Пожилой человек, год, как вышел на пенсию, но еще работает. Шоферский стаж тридцать восемь лет. Степенный, спокойный. Очень аккуратно одет и гладко выбрит. Вот вам и весь Лукашин.
      - Просто ангел.
      - Этого не знаю. Но к хищению он вряд ли имеет отношение. Что входит в его функцию по фирме "Золотой ячмень"? Вывезти со склада груз на строительную площадку. Ездит он всегда вдвоем с замом Чекирды, доверенность, накладные и прочие бумажки у этого зама. Вот и все. Так что...
      - Может у тебя насморк, потому и нюх притупился? - усмехнулся Левин.
      - Вроде я нигде не простыл. Да и перед тем, как беседовать с Лукашиным, я высморкался.
      - Тогда разовьем другую тему. Краску у Чекирды увели всю, а электронику для контроля разлива пива по банкам - два ящика из четырех. С чего бы такая доброта, а, Иван?
      - Не успели? Что-то помешало?
      - Ну уж!.. А ведь без содержимого двух уворованных ящиков оставшееся в двух других монтировать нельзя. Это электроника. Так что считай, что уперли все.
      - По логике так.
      - "Золотой ячмень" арендует весь складской модуль?
      - Нет, только левую его часть. Там есть такая выгородка для их грузов.
      - И много у них там груза?
      - Почти пусто. Груз по мере поступления с железной дороги за пять-шесть дней вывозится на стройплощадку.
      - А что же в остальной части модуля?
      - Склад импортной парфюмерии.
      - Значит случайный вор прогадал: вместо двух-трех коробок с импортной парфюмерией прихватил в сущности бесполезное, некомплектное, электронное оборудование? А может, он специально шел за этим?
      - На кой черт?! Ну, краску понятно, надеялся сбыть ее каким-нибудь дуракам под видом бытовой. А вот куски электроники зачем? Что от них проку? Это же не видеомагнитофон!
      - Вот и я об этом подумал.
      - Не пойму, куда вы клоните.
      - Это не я клоню, Иван, это меня клонит одна мыслишка.
      - Какая?
      - Дай додумать до конца, дорогой мой опер, тогда и расколюсь, а сейчас я занят.
      - Чем?
      - Да вот сижу и разговариваю с тобой...
      Зазвонил телефон:
      Левин снял трубку:
      - Слушаю... Да... Он у меня... Что стряслось?.. Боже! Этого еще не хватало! Понятно... Хорошо...
      - Звонили из аптекоуправления. У них со склада похитили какие-то лекарства.
      - Ночью или днем? - взволновался Михальченко.
      - Еще неизвестно. Выясняют подробности, позвонят.
      - Не дай бог ночью!
      - А что это меняет? - Левин пожал плечами.
      - Ночью там наши охраняют, а днем только один наш - на проходной, вместе с их человеком, да и то, лишь по будням до шести вечера. Бумаги и все, что вывозят, проверяет их вахтер. Но все равно неприятно.
      - Подождем подробностей.
      8
      Сева Алтунин ездил на "девятке" тренера сборной Виктора Петровича Гущина по доверенности. Он работал помощником врача у Туровского и был еще как бы разгонным шофером. В общем - на подвахте. Веселый, общительный, исполнительный, он пришелся по нраву и Туровскому, и Гущину...
      - Едем к Погосову в институт, Сева, - сказал Туровский, усаживаясь в машину...
      Они припарковались на маленьком пятачке возле НИИ фармакологии.
      - Может, я к своей зазнобе съезжу, пока вы тут? - спросил Сева.
      - Конечно... Обязательно! С этим тянуть нельзя.
      Постучавшись в дверь на втором этаже и услышав громкое "Прошу!", Туровский вошел. Погосов сидел за письменным столом, заваленным бумагами и книгами, что-то писал. Белый халат оттенял его большое смуглое лицо с темными умными глазами. Крупный череп Погосова был почти лыс, легкий венчик седых волос на висках и затылке, черная, в мелких кудряшках борода, закрывавшая поллица, делали его похожим на библейский персонаж.
      - О, какой гость! - Погосов поднялся. - Давно не виделись! Жаль, угостить нечем, даже спирта нет - дефицит.
      - Зато я могу угостить хорошим коньячком, Баграт Гургенович, - сказал Туровский, усаживаясь на стул. - Бутылочка "Ахтамара" сохранилась. Поедем? Я на колесах.
      - Не выйдет, Олег Константинович. У меня через час семинар.
      - Это вам на сезон, - Туровский протянул ему пропуск на бассейн. Форму надо блюсти, полнеете.
      - Некогда следить за формой. Содержание бы сохранить. Но за пропуск спасибо. Может выберусь... Какие заботы привели?
      - Все те же.
      - Сейчас не могу, срочная хоздоговорная тема, сулит большие деньги институту.
      - Когда же, Баграт Гургенович?
      - А вам срочно?
      - Да.
      - У вас всегда срочно. Так нельзя, нервные клетки сгорают, доктор. Надо жить спокойней.
      - Не получается... Так когда же? - спросил Туровский.
      - Посмотрим по обстоятельствам. Постараюсь...
      Они заканчивали разговор, когда вошла Ирина Костюкович.
      - Знакомьтесь, Олег Константинович, - сказал Погосов. - Это Ирина Григорьевна Костюкович, еще один наш завлаб и мой антагонист. Ира, а это доктор Туровский.
      - Погос, я же тебя учила, сперва представляют женщине мужчину, а ты всегда делаешь наоборот.
      - Вы не родственница Марка Костюковича? - спросил Туровский.
      - Родная сестра.
      - Очень приятно. Мы с Марком учились вместе в институте, кончали в один год, правда, в разных группах. - Туровский внимательно посмотрел на нее и быстро отметил в уме: "Она говорит Погосову "ты", хотя на вид ей лет тридцать пять, а Погосову пятьдесят четыре".
      - Я не вовремя? Ты занят, Погос? - спросила Ирина.
      - Мы уже вроде закончили, - Погосов взглянул на Туровского.
      - Да-да, - закивал тот и, попрощавшись, пошел к двери...
      - Лечишься у него, что ли? От чего, Погос? От лени или болтовни? засмеялась Костюкович.
      - Он спортивный врач, принес мне пропуск в бассейн. Говорит, форму соблюдать надо. Может, тогда полюбишь?
      - В наших отношениях, Погос, помеха не только это, - она ткнула пальцем в его большой живот.
      - Но я неисправим, Ира: несерьезный, болтун, не умею хранить тайны, меня от них распирает. Принимай, какой есть. Я ведь все-таки талантлив.
      - Я еще не так стара, Погос. У меня еще есть право выбора... Ладно, хватит трепотни, одолжи с полфлакона эфира. Моя Настя заперла шкаф и куда-то ушла с ключами.
      - Налей, сколько надо, вон из того коричневого бутыля.
      Она открыла бутыль, запахло эфиром.
      На таможню они приехали в конце перерыва. Ягныша на месте не было, пошел обедать в рабочую столовую аэропорта. Туровский прохаживался у входа в таможню, подстерегал Ягныша, не желая торчать в коридоре на глазах у сотрудников. Сева, купив в киоске пачку газет, читал в машине.
      Ягныш появился минут через пятнадцать. Был он в форменной одежде, отчего выглядел неподкупным и недоступным. Туровский в детстве испытывал робость перед людьми в любой форме - милицейской, железнодорожной, даже перед теми, кто был облачен в мундир лесничих. Сейчас, глядя на Ягныша, он внутренне посмеялся над детскими своими страхами.
      - Давай на скамеечке в скверике посидим, - сказал Ягныш.
      - Ну что, Федор Романович? - спросил Туровский, когда уселись.
      - В перечне их нет, это ты знаешь. Значит надо ждать экспертизу.
      - А если экспертиза наложит запрет?
      - Тогда будем думать... Ты меня здесь застал случайно. Я уже две недели как откомандирован до конца месяца в другое место, пока коллега из отпуска вернется... Слушай, Олег, как насчет того, что я просил? До осени дачу надо закончить, остались отделочные работы.
      - Можешь приехать взять... Но и ты пойми, у нас горит.
      - Да, понимаю я. Никогда ж не подводил, но в этот раз количество больно уж заметное...
      9
      Покойный Зимин жил с матерью в двухкомнатной квартире. Поднимаясь по лестнице, Туровский, Гущин и Алтунин, каждый думал свою думу, хотя все сходились к одному: как предстать им, здоровым, сильным, живым, перед убитой горем женщиной, потерявшей единственного сына, как пойдет разговор с нею.
      Кнопку звонка нажал Туровский. Дверь открыли не сразу, сперва тихий голос:
      - Кто?
      - Это мы, Мария Даниловна, доктор Туровский и Виктор Петрович.
      Дверь открылась. В проеме стояла мать Зимина, им показалось, что она стала тоньше, сморщенное личико, собранные со лба седые редкие волосы были завязаны сзади в небольшой узел. И странными казались для этого изможденного лица висевшие на мочках золотые сережки с небольшими рубинчиками. Туровский вспомнил: Юра Зимин покупал их для матери в Лейпциге, когда были на тренировочных сборах в позапрошлом году зимой...
      - Проходите, - сказала она, отступая от двери.
      Вошли. И сейчас вдруг по-особому бросились в глаза в этом как бы опустевшем жилье знакомые, не раз виденные фотографии, висевшие на стене, и личные кубки Зимина, стоявшие на серванте. Вот снимок, где Зимин во весь рост, в плавках стоит на краю бассейна, воздев руки, смеется, в левой зажата шапочка, только сдернутая с головы, а вот он на групповом снимке со всей командой, в центре - Гущин, Туровский, Сева Алтунин...
      Они сели по сторонам стола, покрытого голубой в белую клеточку моющейся скатертью. Это тоже привезено из какой-то заграницы. "Откуда же?" - зачем-то вспоминал Алтунин, но вспомнить не мог.
      - Коль уж зашли, соберу чего-нибудь, - негромко сказала Зимина.
      Пить в жару не хотелось, но с другой стороны, просто так вот сунуть ей конверт с деньгами и уйти - можно и обидеть, а это уже ни к чему. Туровский и Гущин переглянулись.
      - По маленькой можно, - решил Гущин.
      Зимина проворно принесла из кухни тарелки, приборы, поставила банку "Завтрака туриста", кабачковую икру, нарезала вареной колбасы, на тарелках - помидоры, огурцы, пристроила хлебницу, а в центр водрузила бутылочку "Пшеничной".
      - Вы уж извиняйте, что так вот, - кивнула Зимина на стол, - не ждала ведь гостей.
      Гущин, круто вздохнув, налил в большие рюмки ей, Туровскому и себе.
      - А ему что ж? - спросила Зимина, указав на пустую рюмку Алтунина.
      - За рулем он, нельзя, - ответил Гущин.
      Выпили, не чокаясь, молча, стали закусывать. Зимина едва пригубила.
      - Весной памятник ставить будем, - по-деловому сказал Гущин. - Надо, чтоб земля осела.
      Зимина согласно подергала головой. Гущин снова наполнил рюмки. Поднял свою и обращаясь к фотографиям, сказал:
      - Вот, Юра. Тут мы, с тобой, с твоей матерью, - и посмотрев на просвет рюмку, быстро выпил. За ним, морщась, Туровский.
      Глаза женщины наполнились слезами, она утерла их тыльной стороной руки, прошептала:
      - Вы уж извините...
      Когда бутылку прикончили, Гущин, дожевывая кусок колбасы, выразительно посмотрел на Туровского. Тот понял, вынул из нагрудного кармана конверт, сказал:
      - Мария Даниловна, это вам от всех нас, - протянул он ей конверт. Тут двадцать тысяч. Это еще не все, конечно, это на первый случай.
      - Господь с вами, - робко сказала Зимина. - Мне теперь ничего не нужно, всего хватит, - и глаза ее снова увлажнились.
      - Мы понимаем, что никакие деньги не заменят вам и нам Юру, продолжал Туровский, - но жить-то надо.
      Зимина молча подергивала головой, утирая слезы.
      - Что поделать, - сказал Гущин, - такая у нас медицина. - Лучше к ним в руки не попадать. Да еще к таким врачам, как этот... Молодой, видать, и неопытный... Вот и прозевал он, наверное, нужный момент... Гнать их таких надо. Загубил он Юру. А мы ведь так его берегли. Кормили самым лучшим. Да что с него, этого лекаря, сейчас возьмешь, - тяжко дыша, Гущин махнул рукой. - Хотя такое не прощают...
      Алтунин за все время не произнес ни слова. Наступила пауза. Видя, что она неловко затягивается, Туровский поднялся.
      - Нам пора, Мария Даниловна, - сказал он. - Извините нас за вторжение. Если что нужно будет, звоните.
      - Да-да! - подтвердил Гущин. - Вы с нами связь держите. Сева у нас под рукой всегда... В нужный момент - и он у вас... Спасибо за угощение.
      - Спасибо и вам... Вы уж извините, что скромно, - она пошла провожать их. - И за деньги поклон вам, придержу на памятник Юре.
      - Это лишнее, Мария Даниловна. Тратьте их, а на памятник мы найдем, это наш долг, - сказал Гущин.
      Когда вышли и уселись в машину, Туровский произнес:
      - Что ж, дело сделано...
      Было около пяти, когда Костюкович спустился в подвал, взял последнюю канистру бензина из своего загашника, заправил машину и поехал на спортбазу.
      Старик-вахтер, сидевший в дежурке, потребовал пропуск.
      - Я к доктору Туровскому, - сказал Костюкович, и не останавливаясь, крутанул турникет. В красивом трехэтажном здании размещалась гостиница, спортзал, зимний бассейн, столовая и административные помещения. Где-то в стороне раздавались голоса и плеск, слышались удары по мячу - там, видимо, были летний бассейн и волейбольная площадка. Тыльную сторону базы прикрывал густой сосняк. - Хорошо устроились, - подумал Костюкович.
      Навстречу шел молодой человек в джинсах, голый по пояс.
      - Где мне найти Володю Покатило? - остановил его Костюкович.
      - Он в спортзале железо толкает.
      - Вы не могли бы его позвать?
      - А что сказать?
      - Скажите, знакомый.
      Костюкович уселся ждать на скамеечке перед входом в здание. Покатило вышел, сощурился от сильного солнца. Он был не один, с ним еще какой-то парень.
      - Володя, - позвал Костюкович.
      Тот, видимо, не сразу узнал Костюковича, потом вспомнил:
      - А-а, доктор! Здравствуйте. Вы ко мне, что ли? - он и приятель, оба были в плавках: сильные торсы, могучие руки, ноги. Но мышцы не такие, как у гимнастов, не рельефные, а типичные для пловцов - сглаженные.
      - К вам, Володя. Присядьте. У меня несколько вопросов.
      - Я не помешаю? - спросил второй.
      - Нет, - ответил Костюкович, понимая, что невоспитанность отказом не исправишь. - Володя, вы говорили мне, что перед аварией у Зимина болела голова и на несколько секунд он потерял зрение, что иногда жаловался на головные боли.
      - Да.
      - Они часто его беспокоили после первой аварии в январе?
      - Случалось.
      - Он обращался к врачам?
      - Нет, зачем? У нас свой доктор, Туровский Олег Константинович. Давал ему какие-то таблетки.
      - Что ты гонишь, Володька! - вмешался парень. - Юрок говорил мне, что головные боли случались еще до зимней аварии. Он скрывал от Туровского, боялся, чтоб не отчислили, пожаловался только после зимней аварии.
      - Следователь ГАИ сказал мне, что зимой вы тоже были с Зиминым в машине? - спросил Костюкович у Покатило.
      - Да.
      - Гаишник вспомнил, что Зимин потом объяснял: мол, сперва его затошнило, потом на какие-то секунды потерял зрение - и тут случилось. Вы тоже пострадали тогда?
      - Вывихнул плечевой... А перед ударом Юра сказал мне: "Что-то мутит меня", а в последний момент крикнул: "Глаза!.. Не вижу!"
      Из-за угла на асфальтовую дорожку вывернул Туровский. Он шел к ним, держа в руках сумку, из которой торчала ракетка.
      - Что ж, ребята, спасибо, - поднялся Костюкович.
      Покатило с приятелем ушли. Костюкович ждал Туровского.
      - Какими судьбами? Поплавать решил? - спросил Туровский.
      - Да нет. Нужно было повидать Володю Покатило.
      - Зачем? - удивился Туровский.
      - Слушай, Олег, Зимин никогда не жаловался тебе на головные боли?
      - Он был здоров, как бык.
      - А Покатило говорит, что обращался к тебе по этому поводу.
      - Да ты меньше слушай его. Мальчишка! Что он понимает? Болтает. После аварии зимой пару раз было, подскакивало давление. Я полагал, что это посттравматические явления... Ты-то как живешь?
      - Наукой занялся, - хмыкнул Костюкович.
      - Да ну?! Правильно! Так у тебя что, кроме Зимина, материала не хватает? Отделение, небось, забито инсультниками?
      - Не совсем такими.
      - Хочешь пропуск в бассейн?
      - Вряд ли смогу воспользоваться, времени не хватает.
      - Куда отдыхать собираешься?
      - Куда сейчас поедешь? Всюду стрельба. Да и цены на путевки не для нашего брата.
      - У нас хорошая база в Карпатах. Бери бабу - поживи недельки три. Я тебе устрою двухместный номер в коттедже. Со скидкой. Только загодя скажи.
      - Спасибо. Когда дело дойдет до отпуска, позвоню...
      Костюкович неторопливо вел машину по широкому бульвару с односторонним движением. Копаясь в сомнениях и противоречиях, он итожил свой визит на спортбазу. Итак: во время первой аварии - сотрясение мозга, начались головные боли. Тут возможен арахноидит [воспаление паутинной оболочки мозга; происхождение разное: травма черепа, инфекционно-токсическое; спаечное], вызвавший эти боли, тошноту. Но! Парень, который был с Володей Покатило, утверждал, что на боли Зимин жаловался еще до первой аварии. Следователю ГАИ Рудько Зимин тогда сказал, что его замутило, потерял на мгновенье зрение, это и стало причиной аварии. Из слов Покатило ясно, что до второй аварии Зимин крикнул: "Мутит!" и "Глаза, не вижу!" То есть все - до: тошнота, головные боли, краткая потеря зрения. Значит не арахноидит, как следствие травмы черепа во время первого происшествия. Будь у него тогда посттравматический арахноидит, его из нейрохирургии потом перевели бы в одну из неврологий долечиваться. Но Зимин выписался из больницы вообще... Может, опухоль? Симптоматика похожа, но на вскрытии - никакой опухоли!..
      Костюкович припарковал машину возле дома, включил противоугонное и, нашарив в кармане ключи от квартиры, вошел в подъезд...
      10
      Чекирду в его конторе Левин не застал.
      - Вы договаривались с ним? - спросила секретарша.
      - К сожалению, нет.
      - Посидите, он вот-вот должен вернуться. Пошел в горисполком, а сейчас уже четверть второго, у них ведь там перерыв с часу до двух. Дать вам свежую газету?
      - Давайте.
      Она протянула ему последний номер "Коммерсанта". Он полистал его и отложил. Уставившись на дверь, обитую дерматином, стал опять думать о том, ради чего пришел сюда. Как и во всех делах, прошедших за долгую жизнь через его руки, он и в этом случае тыкался мыслями по тупикам, пятясь, выбирался из них, чтоб выйти на узенькую тропку, в конце которой призывно разок-другой ему взмахнет, как светлячок своими крылышками, истина... Но был он не уверен, что сегодня набрел именно на такую тропку, скорее опять тупичок, но это не очень обескураживало. Левин привычно успокаивал себя: "Надо потереться и об эти стены. Меня ведь уже давно никто не торопит: ни начальник следственного управления, ни прокурор области". Но была в этой успокоительной фразе и доля лукавства: не так сразу и не так легко он привык, что ему не надо утром идти на работу в прокуратуру, куда он ходил более трех десятилетий...
      Раздумья эти прервал быстро вошедший Чекирда.
      - О! Ефим Захарович! Давно ждете? Что ж не позвонили загодя?
      - Ничего страшного, - успокоил его Левин.
      Прошли в кабинет.
      - Порадуете чем-нибудь? - когда уселись, спросил Чекирда.
      - Пока нет, - ответил Левин. - Как у вас движется?
      - Начали отдельные монтажные работы.
      - Артур Сергеевич, вот что хотел спросить: вам никто не угрожал, не шантажировал, может есть враги или конкуренты?
      - Ничего такого не было. Враги? Вроде ни с кем не враждую. Может, завистники и есть. Но так, чтобы... Нет, явного ничего определить не могу.
      - Вы кто по профессии?
      - Я? - удивился вопросу Чекирда. - Кончил институт инженеров железнодорожного транспорта. Факультет "Мосты и тоннели".
      - Много мостов и тоннелей построили?
      - Иронизируете? Вы в Доглядном бывали?
      - Бывал.
      - Железнодорожный мост через впадину и реку видели? Я один из его проектантов... Почему вы заговорили о возможных моих врагах, шантажистах, завистниках? Есть что-нибудь конкретное у вас?
      - Ничего. В вашей профессии, очевидно, многовариантность опасна, а в моей без нее не обойдешься... Теперь у меня такой вопрос: в ближайшее время вы должны получать из Чехословакии какой-нибудь груз?
      - Да. Порошок, из которого делается легкая прозрачная пластмасса, из нее штампуется ящичек-соты, в каждом - десять таких гнезд, в них ставится десять банок с пивом. В этой упаковке оно и поступает в продажу.
      - В какой таре придет этот порошок?
      - В трех полиэтиленовых мешках. По тридцать килограммов каждый. Это для пробной партии.
      - Когда вы ждете его?
      - В конце месяца. Наши партнеры позвонят о точной дате отгрузки.
      - Проследите, пожалуйста, день и час, когда мешки поступят с железной дороги на склад. И тут же уведомите нас. Сообщите также завскладом, что забирать будете на следующий день утром. И сделайте так, чтобы на складе об этом знало как можно больше людей.
      - Вы полагаете, что хищение электроники и краски - не случайность?
      - Я уже вам говорил, что в моей профессии многовариантность необходимое неудобство.
      - Значит, отрабатываете один из вариантов?
      - Допустим.
      - На чем он основан?
      - Ни на чем, Артур Сергеевич. Мне пора, - Левин поднялся. - "Ну, зануда, - подумал он, - все ему надо знать. И как я целюсь, и как промахиваюсь, и почему..."
      Вернувшись в бюро, Левин пересказал Михальченко разговор с Чекирдой, изложил свой замысел.
      - Начнем хоть с этого, - согласился Михальченко. - Время идет, а ни я, ни вы ничего путного еще не вымучили.
      - Вот именно, что не вымучили. И зацепиться не за что. Все по той же причине: кому выгодно, ради чего совершались кражи - мы не знаем. Пойдем наощупь. Может, вхолостую, а может, по дороге что-то полезное подвернется. Мы сейчас с тобой, как бычки, привязаны короткой веревкой к вбитому колу: ходим вокруг него, а кол этот - мысль, что хищения случайны. А то, что у одного и того же владельца, да еще подряд - расценивали, как совпадение. Крутиться вокруг этого кола можно до бесконечности, пока не свалимся. Вот и решил я попробовать порвать эту веревку, выйти из круга и на радостях, что освободился, побежать по первой попавшейся на глаза тропинке.
      - Что ж, побегу за вами.
      - Только ботагом не очень шуми, - сказал Левин...
      - Слушай, забыла тебе привет передать, - сказала Ирина. - От Туровского. Знаешь такого?
      - Знаю, учились вместе. Где это тебя с ним свело? - спросил Костюкович.
      - Приходил на днях к Погосову. Принес пропуск в бассейн.
      - Я его плохо знаю. Да и не виделись много лет.
      - Ты сегодня на ночь идешь?
      - Да.
      - Я приготовлю тебе бутерброды...
      Дежурств у Костюковича стало больше: кто-то ушел в отпуск, кто-то уехал на курсы, кого-то забрали в военкоматовскую комиссию. Остальным врачам отделения приходилось дежурить за убывших...
      Ночь была теплая. Костюкович стоял у открытого окна ординаторской и курил, а с противоположной стороны, у подъезда приемного покоя время от времени слышался шум работающих моторов - подъезжали и, разгрузившись, уезжали машины "скорой помощи". Окно выходило во внутренний двор. Он был темен. Лишь в конце, где находилась подстанция "скорой", ее гаражи и заправочные бензоколонки, ярко горели прожектора, захватывая в полосу света отдельно стоявшее здание патологического отделения.
      На дежурство сегодня он приехал на своем "жигуленке", завтра утром сразу собирался на станцию техобслуживания - застучал задний правый амортизатор. Вспомнив об автомобиле, забеспокоился: машину поставил во внутреннем дворе в проеме меж двух корпусов, противоугонную скобу надел, а вот хорошо ли запер ее, сейчас засомневался: надо бы проверить.
      Он взял ключи, спустился вниз в цокольное помещение и пошел по гулкому тоннелю, ведшему во двор. И тут на фоне привычных больничных запахов вдруг ощутил инородный стойкий, резкий, но приятный запах лосьона. "Кто-то прошел здесь недавно", - подумал Костюкович. Противоугонная скоба оказалась запертой. Он глянул вдаль двора. Там по асфальтовой дорожке в сторону патологоанатомического отделения и подстанции "скорой" двигались две фигуры в белых халатах - мужская и женская. "Врачи со "скорой", решил Костюкович, - полагая, что это именно они только что перед ним прошли по тоннелю во двор, оставив в тоннеле облачко запаха лосьона...
      Костюкович вернулся в ординаторскую, включил приемник, чтоб послушать новости по "Свободе", но едва поймал волну, подстроился, как вызвали во 2-ю терапию на консультацию...
      Он спал, когда в дверь позвонили. Голова после рабочей ночи была тяжелая, саднило затылок. С неохотой поднявшись, пошел открывать.
      - Кто? - спросил хрипло и, сглотнув слюну, почувствовал боль в горле, на задней стенке.
      - Из домоуправления, печник, - отозвался голос.
      - Что вам? Я не одет, - сказал Костюкович.
      - Проверить тягу.
      - У нас в порядке, - пытался отделаться Костюкович.
      - Тогда распишитесь.
      Пришлось все-таки открыть. Маленький мужичок с морщинистым лицом протянул Костюковичу список. Ткнул пальцем в графу, где надо было расписаться, протянул шариковую ручку.
      Когда он ушел, Костюкович, как обычно после дневного сна, собрался было в ванную почистить зубы и умыться, но передумал, очень хотелось опять лечь, что он сделал. И понял: заболевает. Простужался он часто - донимал трахеит, который подхватывал в больнице, где постоянная жара и сквозняки. Сестра над ним подтрунивала, когда он всякий раз пытался вспомнить, где мог простудиться, как будто это имело значение. Но это было уже привычкой, и сейчас, выясняя, вспомнил, что ночью, когда вызвали в приемный покой, потный понесся вниз, там из тоннельного перехода тянуло плотным сквозняком...
      Утром следующего дня поднялась температура - 37 и 7, он позвонил в больницу доверенному врачу, чтоб открыли бюллетень, затем - завотделением, предупредить, что заболел и на работу не выйдет.
      - Выздоравливай побыстрей, тут по тебе главный соскучился вдруг, дважды присылал секретаршу по твою душу, - сказал, посмеиваясь завотделением.
      - А в чем дело?
      - Ты что, не знаешь его?..
      - Да пошел он!.. Постарайся узнать, в чем дело.
      - Попытаюсь... Будь здоров...
      Проболел Костюкович неделю, простуда, как говорится, пошла вниз, заложило грудь, он кашлял, голос сел. К концу недели полегчало, но еще два дня, выходные - субботу и воскресенье он пробыл дома. Итого - девять дней.