Вся эта немногочисленная обслуга жили в крохотном, почти игрушечном, флигеле, а охране выделили один из гаражей. За два дня его переоборудовали в казарму: обшили стены и потолок шлифованной вагонкой, постелили на пол линолеум, завезли койки, тумбочки, шифоньер для одежды, металлический шкаф для хранения оружия и боеприпасов, телевизор и большое зеркало.

Все удобства – в том числе и умывальник – находились во дворе. Для отправления естественных нужд на дачу доставили шикарный и весьма просторный биотуалет, в который можно было водить экскурсии.

Это чудо современной сантехники сверкало никелем и издавало запахи каких-то экзотических цветов, меняющийся каждый день благодаря электронной программе. Ко всему прочему, при желании можно было, сидя на толчке, включить музыку.

Но этим «удобством» парни пользовались с неохотой – изготовители биотуалета составили сортирный концерт из произведений зарубежных композиторов; к тому же он не отличалась разнообразием, а музыка была монотонной и тягучей, навевающей сонную грусть. Под нее хорошо было только засыпать, чего телохранители во время дежурств позволить себе не могли.

Всего охраняли семью Чвыкова шесть человек. Телохранители были разбиты на пары. Рею опять «повезло» – ему выпал жребий ходить в напарниках у Громушкина.

Рей никому не рассказал, как вел себя Громушкин во время нападения грабителей. Вместо того, чтобы вести огонь по нападавшим, он с испугу залез едва не под юбку кассирши, которую на время переклинило. А та была в таком трансе, что не могла потом вспомнить ни единого эпизода из приключившийся с ними оказии.

Что касается водителя, то мужик, скорее всего, просто пожалел Громушкина и поступил так же, как и Рей – прикинулся валенком: ничего не помню, ничего не видел, только рулил. И нужно сказать, делал это вполне грамотно и профессионально, за что тоже был премирован.

И все равно Громушкина с премией обошли. Он получил лишь устную благодарность от Быкасова. Похоже, их шеф и без более детального расследования прояснил для себя ситуацию во время нападения на машину с деньгами.

Но и он не стал докладывать начальству о том, что его подопечный оказался не на высоте. Мало того, Быкасов даже не устроил «разбор полетов», обычно заканчивающийся оргвыводами. Почему? Это был вопрос…

Что касается самого Громушкина, то он вел себя с Реем, как обычно. И все же иногда Рею казалось, что отношение Грома к нему изменилось, и не в лучшую сторону, но он старательно это скрывает. Неужели Громушкин думает, что Рей заложил его Быкасову?

Нет, скорее всего, проблема заключается в другом, решил после недолгих размышлений Рей. Громушкин знает, что его никто не закладывал. Но в нем проснулся другой бес – неприязнь к человеку, сделавшему ему добро. Громушкина угнетает, что он кому-то обязан.

Этот чисто моральный аспект сродни долгу, который практически невозможно отдать. А кто любит кредиторов? Даже если они и не напоминают каждый день о своем существовании.

Поэтому Рей стал относиться к Громушкину с еще большей настороженностью. Он дал себе зарок, что в серьезной ситуации никогда не доверит Грому защищать свою спину.

С остальными телохранителями Рей был мало знаком. Они встречались лишь на разводах у Быкасова, и кто чего стоит, предстояло выяснять по ходу пьесы. Но при ближайшем рассмотрении тех, кто должен был охранять дачу Чвыкова, Рея охватило недоумение, смешанное с нехорошими предчувствиями.

Первым нарушил его лазурное настроение Амброжей.

– Уезжаешь? – спросил он, выдавая Рею оружие – все то же помповое ружье – и боекомплект.

– Умгу, – ответил Рей, складывая снаряжение в большую спортивную сумку.

– Надолго?

– Думаю, что на месяц… как минимум.

– Радуешься?

– Конечно. Месяц на природе, да еще летом – что может быть желанней? Город уже достал. Хочется подышать свежим лесным воздухом.

– Не нравится мне эта твоя командировка…

Рей поднял голову и посмотрел на Амброжея. Обычно веселый и живой, как ртуть, завхоз был печален и сумрачен.

– Почему? – спросил Рей, настораживаясь.

– Ну, во-первых, потому, что нас всех поставили под ружье.

– Даже тебя? – удивился Рей.

– Меня в первую голову… – Амброжей криво ухмыльнулся. – Я ведь спец не из худших. Бык пригрел меня не за красивые глазки. Думаю, ты понимаешь, о чем я…

– Да, понимаю, – кивнул Рей.

Называть главного шефа телохранителей Быком имел право (и смелость) лишь один Амброжей. Остальные могли только шептать эту кличку – или про себя, или под одеялом. Уже несколько человек лишились зубов из-за своего глупого языка.

Быкасов вколачивал всем в головы, что он не только шеф, но и наставник, сэнсэй. А какое может быть уважение к руководителю и учителю одновременно, которого (пусть даже из-за его фамилии) кличут Быком? Ведь вся постсоветская парафия знала, что быками называют тупых отморозков, шестерок.

Амброжей в свое время служил вместе с Быкасовым в Афгане и был специалистом подрывного дела. Хорошим специалистом – орденов и медалей у Амбара было не меньше, чем на груди какого-нибудь генерала, когда тот выходил на парад.

В отличие от Винни-Пухов в генеральских мундирах, увешанных цацками, Амброжей свои награды никогда не надевал. Может, потому, что они достались ему не на паркете московских штабов по случаю многочисленных юбилеев, а в залитых кровью горах Гиндукуша.

О своем боевом прошлом Амброжей рассказывать не любил. Рею в этой части он открылся лишь раз, пригласив его к себе домой «на чашку чая». Там бывший прапор и показал ему скатанный в рулон коврик для намаза (наверное, привезенный из Афганистана), сплошь увешанный наградами.

– Ну, а во-вторых? – спросил Рей.

– Во-вторых, я сильно обеспокоен сложившейся ситуацией. Похоже, наша спокойная жизнь закончилась.

– Козе понятно… Но тут мы ничего не в силах изменить. Это все?

– Нет. В-третьих, мне не нравится группа, в которую тебя определили.

– А мне все равно, – успокаиваясь, безразлично ответил Рей. – Я привык отвечать сам за себя.

– Так-то оно так… – Рей видел, что Амброжея обуревают сомнения. – Но все-таки…

– Чем эти парни отличаются от других? – спросил Рей. – Как по мне, так ничем.

– Ты мало их знаешь.

– Мало, – согласился Рей. – Надеюсь, что скоро узнаю больше.

– Понимаешь, среди вас нет ни одного – извини – настоящего профессионала. Эти парни (и ты в том числе) пришли на фирму недавно, а значит, Бык еще не успел вас натаскать, как следует. А это уже совсем плохо.

– Так ведь не война идет. Нам не нужно устраивать засады, взрывать мосты и брать «языка». Главная наша задача заключается в том, что мы должны играть роль двуногих сторожевых псов – в компании с четвероногими.

– Между нашими богатеями, – угрюмо сказал Амброжей, – война как началась в девяностые годы прошлого столетия, так до сих пор и продолжается. Ты должен об этом всегда помнить. Иначе на хрен бы нас, бездельников, тут держали и платили такие крутые бабки…

Разговор с Амброжеем оставил в душе Рея неприятный осадок. К тому же масла в огонь подлил еще и Пеха.

Рей зашел к нему уже не просто так, – чтобы выпить рюмку-другую, как бывало прежде – а с вполне конкретной целью. Он хотел выяснить, что знает Пеха о последних событиях в «Дероне».

Рей интуитивно чувствовал, как с каждым днем на предприятии возрастает напряженность. В воздухе носилось что-то неосязаемое, невидимое глазу, но в то же самое время вполне реальное, несущее какую-то угрозу.

Кому? Этого Рей не знал. И никто на эту тему ничего ему не говорил. Даже Амброжей отмалчивался, когда Рей пытался вытащить его на откровенность.

Все как сговорились: болтали о чем угодно, только не о том, главном, что бередило ум и душу каждого – какая напасть на них надвигается.

Второй звонок прозвенел, когда в городе, прямо средь бела дня, неизвестные расстреляли «мерседес» коммерческого директора «Дерона».

Мужику крупно повезло – в самый ответственный момент у киллера, который подбежал вплотную к машине, чтобы произвести контрольный выстрел в голову «клиента», заел автомат «узи». Пока убийца возился с оружием, легко раненый водитель (который был одновременно и телохранителем директора) пришел в себя и дал газ.

Опешившим киллерам ничего другого не осталось, как послать вдогонку взбесившемуся «мерсу», летевшему на огромной скорости, несколько пуль из пистолетов и ретироваться.

Коммерческому директору сделали успешную операцию, водителю выписали крупную денежную премию за мужество, а наемных убийц, конечно же, найти не удалось. На том вся история и закончилась.

Почему второй звонок? А потому, что первым был тот, который дребезжал у Рея над ухом, когда по нему стреляли напавшие на «волжанку» грабители. Он почему-то был уверен, что это звенья одной и той же цепи…

Выслушав вопрос, который задал Рей, Пеха грустно молвил:

– Я ведь тебя предупреждал…

– Ты не предупреждал, а каркал как старая ворона, – сердито ответил Рей.

– Пусть ворона, пусть старая, но я все равно оказался прав.

– Да… наверное… – не без насилия над своим «я» вынужден был согласиться Рей.

– И что ты хочешь узнать нового?

– Я уже спросил.

– А я тебе уже ответил. В прошлый раз.

– В общих чертах.

Пеха хохотнул:

– Хочешь, чтобы я разложил все по полочкам? – спросил он с иронией.

– Ну, не то чтобы…

– Так вот, отвечаю: мне что, делать больше нечего? Почему я должен следить за событиями вокруг «Дерона»?

– Не сердись, – миролюбиво сказал Рей. – Я действовал по принципу «спрос не бьет в нос». Не желаешь ничего говорить, и не надо. Я не обижусь.

– Да разве дело в обиде? Просто не хочу совать свой нос туда, куда не нужно. Ты вертишься в орбите «Дерона», а не я. Тебе и карты в руки. А мое дело – сторона.

– Успокойся. Будем считать, что мы проехали эту станции. Я пришел попрощаться. И отдать долг. А то прошлый раз у меня как-то из головы вылетело, что я должен тебе сто баксов. Извини. Вот… – Рей протянул Пехе стодолларовую купюру.

– Какой долг? – удивился Пеха. – Не помню.

– Зато я вспомнил. Этого для меня достаточно.

– Когда это было? – не сдавался Пеха.

– Давно. Где-то с год назад. Я тогда был на абсолютной мели, а ты подкинул мне немного продуктов. Я подсчитал, получилось где-то около сотки «зеленью».

– Рей, тебе не стыдно!? – Пеха побагровел.

– Да, стыдно. Я должен был вернуть этот долг гораздо раньше.

– Нет, ты все-таки скотина! Какой долг, какие деньги!? Я просто помог тебе – и все дела. Точка. На моем месте ты поступил бы точно так же. Не возражай, я тебя знаю! Поэтому забери свою «капусту» и скажи, что значит твоя фраза «я пришел попрощаться»? Ты что, уезжаешь куда?

– В общем, да. Не очень далеко, но мне, я так думаю, придется сидеть там долго.

– По работе, или как?

– По работе.

– А… Тогда понятно, почему ты пришел ко мне с такими вопросами и решил раздать все долги. Похоже, у вас там здорово запахло жареным, даже сильнее, чем можно было предположить.

– Допустим.

– Не «допустим», а точно. Уже неделю, как местная братва достала свои волыны из тайников. Объявлен большой сбор. Есть сведения, что наступает очередной передел собственности. И зачинщиком в нем выступает, скорее всего, мистер Икс, компаньон Чвыкова.

– А причем здесь братва? Ведь если верить твоим словам, идет свара между собственниками «Дерона». Бандитов тут с какой стороны можно прилепить? У них есть свои «угодья», где они очень даже неплохо и стабильно пасутся. Сейчас братва сидит тихо, не высовывается особо, как в прежние времена.

– Ты совсем не просекаешь момент. Потому и нищий… как много других лохов. Прости, но так теперь называют достойных, порядочных людей, которые не воруют, не убивают ради наживы, которые честно платят все налоги и до копеечки вносят в кассу квартплату.

– Пусть я лох, да еще и ушастый, но все равно не вижу никакой связи между ссорой моих хозяев и волнением среди братвы.

– Элементарно, Ватсон. После того, как начали сажать олигархов, народ, уже не чаявший урвать себе хотя бы маленький кусочек госсобственности, которую разворовали самые наглые и хитрые, зашевелился в надежде, что грядет продолжение прихватизации. А если еще рухнет и Чвыков, или его завалят, то и в нашем заштатном городишке появятся жирные куски собственности на подпольных аукционных развалах. Вот так-то, мил человек.

– Ну, бандиты – это еще не народ…

– А кто? Плоть от плоти, кровь от крови. Новые опричники. А первый президент России – Ванька Грозный номер два. Ладно, пусть не Ванька, но за то, что разрушил до основания столицу Чечни, он вполне может именоваться Грозным. Все возвращается на круги своя.

– Да, мне знакома теория спиралеобразного движения истории человечества. Мы тоже в школе учились. Только я все равно остаюсь при своем мнении.

– Не буду спорить. Это не так важно. Только тебе от этого легче не станет.

– А когда мне было легко? – пробурчал Рей.

– Это я к тому, что держи ушки на макушке, если хочешь дожить до пенсии. А может, все-таки, похеришь свою службу и ко мне? Сейчас у тебя самый подходящий момент свалить по холодочку.

– Не могу.

– Ну почему, почему, черт меня дери!? Или тебе моя компания не подходит?

– Будь это так, я сюда бы не приходил. Просто коммерсант из меня аховый. Не мое это дело. Не думаю, что тебе будет приятно изо дня в день видеть мою кислую страдальческую физиономию.

Пеха тяжело вздохнул.

– Умеешь ты убеждать, – сказал он грустно. – Ладно, что поделаешь. Человек обладает удивительной способностью копать яму самому себе, не обращая внимания ни на умные советы, ни на инстинкт самосохранения.

– Не изображай из себя старую мудрую ворону.

– Не буду. Выпьешь?

– Разве что на посошок…

На том они и расстались. Тяжелое чувство, которое угнездилось внутри после разговоров с Амброжеем и Пехой, не рассосалось даже под влиянием прекрасной природы, среди которой раскинулось поместье Чвыкова.

Рей с невеселой усмешкой вспоминал советскую пору, когда простому люду под так называемые дачи от щедрот компартии и правительства выделялось на одну семью пять соток заброшенных пустырей и солонцов. Эти участки вскоре стали именоваться «фазендами», указывая своим нерусским названием на поистине рабский, каторжный труд по облагораживанию выделенной земли.

Нынешние дачные участки для богатых нарезаются в заповедных лесных зонах, возле самых чистых рек и озер. И размеры их куда больше, нежели в «застойные» времена. Иногда пять соток уходит только под здание, которое больше похоже на замок средневекового западноевропейского феодала, нежели на добротную русскую дачу.

Вспоминая слова Амброжея, Рей внимательно присматривался к остальным парням. Старшим группы был здоровенный бык по имени Федя. У него не было даже псевдонима. Федя, он и есть Федя, как не крути.

Рей недоумевал – зачем Быкасов назначил такого тупого хмыря командиром? Ведь даже неискушенному человеку было видно, что Федя никогда не нюхал пороху и не служил в армии; скорее всего, он отмазался от службы, заплатив энную сумму военкому или председателю врачебной комиссии.

Второй отзывался на кличку Шипр. Этот малый был большим любителем разных одеколонов. В первую ночевку Рей не выдержал ароматов, которые источал сонный Шипр, и, начиная с трех часов, до самого утра коротал время на улице, благо погода была изумительной, – проветривал легкие.

Утром Федя лично отобрал у Шипра все флаконы с одеколоном – три штуки! – и демонстративно выбросил их в мусорный бак. А затем молча поднес к его носу свой кулачище.

Весьма доходчивое внушение помогло, но с той поры Шипр ходил как в воду опущенный. Наверное, одеколон был для него моральным допингом.

Третьим был Тохта. Рей так и до сих пор и не знал, имя это или прозвище. Скорее всего, Тохта был азиатом только наполовину, но национальность его восточного предка не поддавалась точному определению. Он был молчалив, замкнут, и имел привычку долго медитировать – сидел, скрестив ноги, как неудачная копия сильно похудевшего Будды.

Четвертый был чисто русским богатырем: косая сажень в плечах, румянец во всю щеку, добрая, младенческая улыбка, не покидавшая его лицо ни во время бодрствования, ни во сне. Бабай (так его кликали) и впрямь напоминал былинного Илью Муромца – он мог проспать, сидя на печи, лет тридцать с небольшими перерывами для приема пищи.

В общем, отметил Рей про себя с тяжелым вздохом, команда подобралась еще та: один тупой, как сибирский валенок, другой спит на ходу, третий сам себе на уме…

– … Ты что, уснул!?

Рей даже шарахнулся от неожиданности в сторону. Задумавшись, он не слышал, как его позвал Федя. Тогда тот подошел к нему вплотную и рявкнул своим громоподобным басищем над самим ухом.

– Нет, не уснул, – зло ответил Рей. – Я оглох… от твоего рева.

– Гы-гы-гы… – заржал Федя. – Дико извиняюсь. Время, братан. Ваша с Громом смена. Поторопитесь. Кстати, где он?

– Угадай с двух раз.

– Мать твою!… – выругался Федя. – Опять сидит в сортире. Ну, бля…

Он подошел к биотуалету и сильно пнул ногой в дверь.

– Поносник, выходи! – разнесся зычный голос Феди по лесу.

Из-за двери раздалось невнятное бормотание, словно импортный унитаз обрел дар речи, и спустя несколько секунд из биотуалета пулей вылетел красный, как рак, Громушкин.

– Ты что там, онанизмом занимаешься!? – продолжал грохотать Федя. – Не дозовешься вас, бля!…

«Лишь бы день начинался и кончался тобой…», – совсем некстати вспомнил Рей слова некогда популярной песенки, засмеялся, и пошел в импровизированную казарму, чтобы взять хранившееся в металлическом шкафу оружие.

Приближался вечер.