Tales of the Otori - Через соловьиный этаж

— Господин Отори ожидает вас в конюшне. Он просит подойти как можно раньше. Ваш учитель хочет, чтобы вы захватили рисовальные принадлежности.

Я кивнул.

— Я высушу вашу одежду, — сказала она.

— Только не сейчас, — распорядился я, не желая, чтобы она нашла оружие.

Как только служанка вышла, я вскочил, оделся и спрятал захваты и гарроту за потайное дно дорожного сундука, куда их ранее прятал Кенжи. Я достал мешок с кисточками и лакированную чернильницу и завернул все в ткань. Прикрепив меч к поясу, я вспомнил, что должен превратиться в Такео — старательного художника, и направился в конюшню.

Проходя мимо кухни, я слышал, как перешептываются служанки:

— Ночью они все умерли. Люди говорят, что пришел ангел смерти…

Я поспешил дальше, опустив глаза, стараясь шагать неуклюже. Госпожи уже восседали на лошадях. Шигеру разговаривал с Абэ, которому, как я догадался, предстояло сопровождать нас. Рядом стоял юноша из клана Тоган, державший лошадей. Конюх приготовил моего Раку и Куи, принадлежавшего господину Шигеру.

— Иди скорей! — воскликнул, увидев меня, Абэ. — Ты слишком долго валяешься в постели, мы не можем ждать все утро.

— Извинись перед господином Абэ, — вздохнув, сказал Шигеру.

— Сожалею, мне нет оправдания, — пробормотал я и поклонился Абэ и госпожам, стараясь не смотреть на Каэдэ. — Я допоздна занимался.

Затем повернулся к Кенжи и почтительно произнес:

— Я принес рисовальные принадлежности.

— Прекрасно, — ответил он. — В Тераяме ты увидишь несколько замечательных работ. Если у нас будет время, можешь скопировать их.

Шигеру и Абэ сели на лошадей, конюх подвел ко мне Раку. Мой конь был рад видеть меня, уперся мордой в плечо и стал тереться об него. Я притворился, что потерял равновесие, и шатнулся назад. Подойдя к Раку сбоку, я сделал вид, что забраться на него — труднейшая для меня задача.

— Будем надеяться, что его художественное мастерство превосходит умение обращаться с лошадью, — с издевкой отметил Абэ.

— К несчастью, оно не выходит за рамки обыденного, — сказал Кенжи с отнюдь не напускным раздражением.

Я промолчал и, чтобы успокоиться, начал рассматривать толстую шею Абэ, ехавшего впереди меня, и представлять себе, как вокруг нее натягивается гаррота или как в твердую плоть входит нож.

Мрачные мысли не покидали меня до выезда из города, но когда мы переехали через мост, открывшаяся красота сотворила свое чудо. Земля залечивала раны после неистовых ураганов. Цветы никошу открыли свои бутоны, бриллиантово-голубые несмотря на то, что их вьющиеся стебли были надорваны и покрыты грязью. Над рекой мелькали зимородки, на мелководье стояли белые цапли. Вокруг нас повисла дюжина самых разных стрекоз, из-под копыт лошадей взлетали оранжево-коричневые и белые бабочки.

Мы ехали по плоской равнине, пересеченной реками, меж ярко-зеленых рисовых полей, где выпрямлялись смятые дождем растения. Повсюду трудились люди; даже они выглядели воодушевленными, несмотря на разрушения, принесенные ураганом. Они напомнили мне людей моей деревни с их несгибаемой перед лицом бедствия волей, с их нерушимой верой, что жизнь изначально прекрасна, а мир совершенен, что бы ни выпало на их долю. Интересно, сколько лет правления клана Тоган понадобится, чтобы искоренить эту уверенность из их сердец.

Заливные рисовые поля сменились огородами на террасах, а затем, когда дорога стала подниматься круче, нависшими над нами тусклыми, серебристо-зелеными бамбуковыми рощами. Бамбук уступил место соснам и кедрам, толстый слой иголок под ногами смягчил поступь лошадей.

Вокруг простирался непроницаемый лес. Иногда мы обгоняли пилигримов, совершавших нелегкое паломничество на святую гору. Мы ехали друг за другом, и это мешало нам разговаривать. Я знал, что Кенжи сгорает от нетерпения расспросить меня о прошлой ночи, но мне не хотелось об этом не только говорить, но даже и думать.

Через три часа мы подошли к внешним воротам храма, около которых теснились домики. Для посетителей были отведены специальные комнаты. У нас забрали лошадей, чтобы помыть и накормить их. Мы пообедали простыми овощными блюдами, которые приготовили монахи.

— Я немного устала, — сказала госпожа Маруяма после трапезы. — Господин Абэ, не задержитесь ли вы здесь со мной и госпожой Ширакавой, пока мы отдохнем.

Абэ не мог отказать ей, хотя и явно не хотел выпускать Шигеру из виду.

Шигеру дал мне деревянную коробку с просьбой пронести ее вверх по холму. Я также прихватил свою связку кисточек и чернильницу. Юноша из клана Тоган пошел с нами, улыбнувшись так, словно не доверяет всей процессии, хотя она должна была выглядеть довольно безобидной даже для прозорливого ума. Шигеру, конечно же, не мог пройти столь близко от Тераямы и не посетить могилу брата, тем более спустя год после его смерти и во время Фестиваля Мертвых.

Мы начали подниматься по крутым каменным ступеням. Храм был построен рядом с древней часовней. Деревьям священной рощи было не меньше пятисот лет: толстые стволы уходили вверх в лиственный покров, сучковатые корни цеплялись за покрытую мхом почву, как лесные духи. Вдали слышались голоса монахов, стучали гонги, звенели колокола. Наряду с ними раздавались звуки леса: стрекот цикад, плеск водопада, шелест кедра, зазывной щебет малиновок. Хорошее настроение, переданное окружавшей меня красотой, уступило место другому, более глубокому чувству: ощущению благоговения и предвкушения, словно вскоре мне должна была открыться величайшая и прекраснейшая из тайн.

Наконец мы подошли ко вторым воротам, за которыми теснился еще один ряд домиков для паломников. Здесь нам подали чай и попросили подождать. Через несколько минут к нам приблизились два жреца. Один из них был старик невысокого роста, уже дряблый, но с ярчайшими глазами и выражением несокрушимой безмятежности на лице. Другой — намного моложе — выделялся суровым лицом и мускулистым телосложением.

— Добро пожаловать, господин Отори, — сказал старик, омрачив без того хмурое лицо юноши из клана Тоган. — Мы похоронили господина Такеши с великой скорбью. Вы, конечно же, пришли посетить его могилу.

— Останься здесь с Муто Кенжи, — приказал Шигеру солдату и последовал вместе со мной за жрецом на кладбище, где под огромными деревьями рядами выстроились надгробные плиты.

Кто-то жег листья, и стелющийся дым окрашивал солнечные лучи в голубой цвет.

Мы втроем молча стали на колени. Вскоре подошел второй жрец со свечами и ладаном, которые он передал Шигеру. Господин поставил их перед надгробным камнем, и нас окутал сладостный аромат. Свечи горели, не мерцая, их не тревожил ветер, огни сливались с ярким светом солнца. Шигеру достал из рукава два предмета: черный камень, какие омывает море в Хаги, и соломенную лошадку, детскую игрушку, — и поставил их на могилу.

Я вспомнил слезы, которые лились из глаз Шигеру в первую ночь нашего знакомства. Теперь я понимал его горе, но на этот раз ни он, ни я не зарыдали.

Через некоторое время жрец поднялся, прикоснувшись к плечу Шигеру, и мы последовали за ним в главное строение отдаленного сельского храма. Оно было деревянным, из кипариса и кедра, поблекших с годами до серебристо-серого цвета. Несмотря на небольшие размеры центральный зал имел идеальные пропорции, отчего казался просторным и полным умиротворенности. Взор неизменно останавливался на позолоченной статуе Просветленного, которая словно парила в окружении огоньков свечей, будто в раю.

Мы сняли сандалии и ступили в зал. Юный монах снова принес ладан, который мы поставили у золотых ног статуи. Опустившись на колени сбоку от нас, монах начал читать одну из сутр мертвым.

Внутрь почти не поступало света, поэтому свечи ослепили мне глаза. Я слушал дыхание присутствующих в храме, за алтарем, а когда зрение привыкло к царящей там темноте, я увидел очертания монахов, сидящих в безмолвной медитации. Зал оказался больше, чем я подумал сначала, в нем умещалось много монахов, возможно сотни.

Хотя я и был выращен Потаенными, моя мать иногда водила меня в местные часовни и храмы, поэтому я кое-что знал об учении Просветленного. Теперь, как, впрочем, и раньше, мне казалось, что когда люди молятся, они все выглядят и звучат одинаково. Спокойствие этого места пронзило мне душу. Что я-то здесь делаю, убийца с сердцем, сжираемым местью?

Когда церемония закончилась, мы вернулись к Кенжи, который все это время рассуждал об искусстве и религии с человеком клана Тоган.

— У нас есть подарок для господина настоятеля, — сказал Шигеру, поднимая коробку, которую я оставил с Кенжи.

В глазах жреца вспыхнул озорной огонек.

— Я передам его.

— А молодой человек хотел бы посмотреть на картины, — сказал Кенжи.

— Макото покажет их ему. Следуйте, пожалуйста, за мной, господин Отори.

Когда Шигеру со жрецом скрылись за алтарем, человек Тогана растерялся. Он хотел направиться за ними, но ему преградил дорогу Макото, который остановил его без лишних слов, даже не прикоснувшись к нему.

— Сюда, пожалуйста, молодой человек!

Каким-то невероятным образом он своими осторожными шажками обошел нас троих, вывел из храма и повел по дощатому настилу в зал меньших размеров.

— Великий художник Сэссю прожил в храме десять лет, — сказал нам Макото. — Он распланировал сады и нарисовал пейзажи, животных и птиц. Эти деревянные ширмы — его работа.

— Вот что значит — быть художником, — произнес Кенжи своим ворчливым учительским голосом.

— Да, мастер, — ответил я.

Мне не нужно было притворяться невежественным: меня искренне потрясла работа, представшая перед нашими глазами. Черная лошадь, белые журавли словно застыли на мгновение по воле художника. Казалось, что в любой момент чары разрушатся, и лошадь застучит копытом, поднимется на дыбы, журавли заметят нас и взлетят в небо. Художнику удалось свершить то, о чем мечтаем мы все: остановить время.

Ширма у двери казалась бесцветной. Я всматривался в нее, предполагая, что краски выцвели, когда Макото сказал:

— На ней были птицы, но, как гласит легенда, художник нарисовал их настолько реалистично, что они улетели.

— Видишь, сколь многому тебе предстоит научиться, — сказал мне Кенжи.

Мне показалось, что он перегибает палку, но человек Тогана окинул меня презрительным взглядом, бегло посмотрел на картины, вышел наружу и сел под дерево.

Я достал чернильницу, Макото принес мне воды. Я развел чернила и разгладил руками лист бумаги. Хотелось уловить движения руки мастера. Сможет ли он передать мне увиденное сквозь призму веков и вложить свое знание в мою кисть?

Снаружи усиливалась послеобеденная жара, воздух струился вверх, трещали сверчки. Деревья отбрасывали целые озера чернильной тени. Внутри храма было прохладнее, темнее. Время замедлило ход. Я слышал, как дышит заснувший человек клана Тоган.

— Сады — тоже работа Сэссю, — сказал Макото, опускаясь вместе с Кенжи на циновку спиной ко мне.

Они уставились на скалы и деревья. Вдали шумел водопад, я слышал, как воркуют два лесных голубя. Время от времени Кенжи высказывался о саде или задавал вопрос. Макото отвечал. Разговор становился все более отрывочным, пока они тоже не задремали.

Оставленный наедине со своей кисточкой и бумагой, в присутствии лишь неподражаемых картин, я погрузился в состояние отрешенности и грусти. Я сосредоточился на созерцании картин. И меня охватило сильное желание задержаться в этом месте лет на десять, как великий Сэссю, и чертить, рисовать каждый день, пока птицы на моих картинах не оживут и не улетят прочь.

Я срисовал лошадь и журавлей, но остался недоволен своей работой, затем изобразил на бумаге маленькую птичку с гор моего детства, какой я запомнил ее — взлетающей при моем приближении, мелькнув белизной оперения.

Я был полностью погружен в рисование. Где-то вдалеке Шигеру разговаривал с настоятелем. Я не особо вслушивался, так как решил, что он просит у старика духовного совета, а это дело личное. Однако слова сами застревали в ушах, и постепенно пришло осознание, что их разговор совсем иного рода: непомерно высокие новые налоги, ограничение свобод, намерение Йоды разрушить храмы, несколько тысяч монахов в отдаленных монастырях, каждый из которых — воин, желающий свергнуть правление клана Тоган и вернуть земли клану Отори.

Я печально улыбнулся про себя. Ушло в прошлое мое представление о храме как о залоге мира, убежище от войны. Священники и монахи оказались настроены столь же воинственно, как и мы. Им не было чуждо чувство мести.

Я сделал еще одну зарисовку лошади, которая порадовала меня больше, чем предыдущие. Я уловил ее огненную мощь. Видимо, дух Сэссю наконец пришел ко мне, минуя время, чтобы напомнить: когда рушатся иллюзии, высвобождается талант.

Затем я услышал еще один голос, и у меня учащенно забилось сердце. Голос Каэдэ. Женщины вместе с Абэ поднимались по ступеням ко вторым воротам.

Я тихо разбудил Кенжи.

— Сюда идут.

Макото резко поднялся на ноги и бесшумно удалился. Через несколько секунд в зал вошли старый настоятель и господин Шигеру. Я наносил последние штрихи.

— А! С тобой разговаривал Сэссю! — улыбаясь, сказал настоятель.

Я протянул картину Шигеру. Он рассматривал ее, когда к нам присоединились женщины. Пробудился человек клана Тоган и сделал вид, что не спал вовсе. Разговор пошел о живописи и садах. Госпожа Маруяма уделяла особое внимание Абэ, спрашивала его мнение, льстила ему, пока даже он не заинтересовался этой темой.

Каэдэ посмотрела на набросок моей птицы.

— Можно, я возьму его себе? — спросила она.

— Если вам угодно, госпожа Ширакава, — ответил я. — Боюсь, он выполнен не в лучшем стиле.

— Мне нравится, — тихо сказала она. — Он вселяет в меня надежду, что когда-нибудь я буду свободной.

В жару тушь высыхает быстро. Я свернул рисунок и протянул Каэдэ, мои пальцы обожгли ее кисть. Это было первое наше прикосновение. Мы не проронили ни слова более. Зной словно усилился, сверчки заголосили громче прежнего. На меня нахлынула волна усталости. От эмоций и недостатка сна закружилась голова. Пальцы перестали слушаться, дрожащей рукой мне едва удалось упаковать рисовальные принадлежности.

— Давайте поговорим в саду, — сказал Шигеру и вывел дам наружу.

Я почувствовал на себе взгляд настоятеля.

— Возвращайся к нам, когда все закончится, — сказал он. — Здесь всегда найдется место для тебя.

Я подумал о беспорядках и переменах, которые видел этот храм, о сражениях, бушевавших вокруг него. Он казался таким безмятежным: деревья стояли, как и сотни лет назад, Просветленный сидел среди свечей со спокойной улыбкой. Тем не менее даже в таком мирном месте люди помышляли о войне. Я не смог бы предаться живописи и планированию садов, пока жив Йода.

— А закончится ли это когда-нибудь? — ответил я.

— Все, у чего есть начало, имеет и конец, — сказал настоятель.

Я поклонился до земли, и старик сложил ладони в знак благословения.

Макото вышел со мной в сад. Он насмешливо посмотрел на меня и тихо спросил:

— Насколько хорошо ты слышишь?

Я огляделся. Люди клана Тоган стояли наверху рядом с Шигеру.

— О чем они говорят?

Взглядом он смерил расстояние.

— Они ведь почти кричат.

— Я слышу каждое слово. Я слышу голоса на кухне внизу. Могу сказать, сколько там народу собралось.

И тут я понял, что людей там просто не счесть. Макото усмехнулся.

— Ты как собака?

— Да, как собака, — ответил я.

— Полезное свойство для твоих хозяев.

Его слова надолго остались в моей голове. Я был полезен своим хозяевам: господину Шигеру, Кенжи, Племени. Я рожден со сверхъестественными способностями, о которых не просил, и теперь мне было необходимо оттачивать их. Они и привели меня сюда. Без них я давно был бы мертв. А с ними все больше втягивался в мир лжи, тайн и мести. Интересно, осознает ли это Макото. Мне хотелось поделиться с ним своими мыслями. Я испытывал к нему огромную симпатию, даже больше, чем симпатию — доверие. Однако тени удлинялись: приближался час Петуха. Надо было торопиться, чтобы добраться до Ямагаты до сумерек. На разговор времени не оставалось.

Когда мы спустились вниз по ступеням, у домов собралась действительно огромная толпа.

— Они прибыли сюда на фестиваль? — спросил я у Макото.

— Отчасти да, — ответил он, а затем, убедившись, что никто нас не слышит, добавил: — Но в основном из-за того, что услышали о прибытии господина Отори. Они не забыли, как им жилось до Егахары. И мы тоже. До свидания, — попрощался он, когда я садился на Раку. — Мы еще увидимся.

Вдоль горной тропы, на дороге — везде стояли люди. Казалось, все они хотели взглянуть на Шигеру собственными глазами. Было в этом что-то жуткое: один за другим люди молча кидались на колени, когда мы проезжали мимо, затем поднимались на ноги и смотрели вслед, с грустными лицами, но горящими глазами.

Члены клана Тоган кипели от ярости, но ничего не могли поделать. Они ехали впереди, но я слышал их шепот так отчетливо, как если бы их губы примкнули к моим ушам.

— Что Шигеру делал в храме? — спросил Абэ.

— Молился, разговаривал с настоятелем. Нам показали работы Сэссю. Юноша рисовал.

— Мне плевать, чем занимался этот мальчишка! Шигеру оставался с настоятелем наедине?

— Всего лишь на несколько минут, — солгал юный член клана Тоган.

Конь Абэ нервно затопал на месте. Видимо, его всадник от гнева дернул уздечку.

— Он ничего не замышляет, — беспечно сказал юноша. — Все идет хорошо. Шигеру направляется на свою свадьбу. Не понимаю, почему вы так обеспокоены. Все трое — безобидные люди. Дурачье — даже трусы, — но безобидные.

— Ты сам дурак, если действительно так считаешь, — прорычал Абэ. — Шигеру намного опасней, чем кажется. И для начала, он не трус. Он обладает терпением. Во всех Трех Странах никто не имеет такой власти над народом!

Некоторое время они ехали молча, затем Абэ пробормотал:

— Один намек на измену, и он наш.

Слова долетели до меня сквозь прозрачный летний воздух. Когда мы достигли реки, опустились сумерки. Их синеву нарушали лишь светлячки, сидящие в тростнике. На берегу уже пылали костры: начинался второй день фестиваля. Прошлый вечер был исполнен горя и давящей тоски. Сегодня атмосфера казалась разгульной, накаленной от затаенного брожения и неистовства. На улицы вывалили толпы людей, особенно много их было вдоль рва вокруг замка. Они выжидающе смотрели на внешние ворота.

Когда мы проезжали через ворота, в глаза бросились четыре головы, вывешенные вверху. Корзины уже убрали со стены.

— Они быстро умерли, — сказал мне Шигеру. — Им повезло.

Я ничего не ответил. Мое внимание привлекла госпожа Маруяма. Едва взглянув на головы, она тотчас отвернулась, побледнев, однако облегченно вздохнула. Интересно, о чем она думает сейчас, не молится ли?

Толпа ревела и металась как загнанный зверь на бойне, который напуган кровавым чадом смерти.

— Не задерживайся долго, — сказал Кенжи. — Я пойду, пройдусь, пособираю сплетни. Встретимся у гостиницы. Не выходи на улицу.

Он подозвал одного из конюхов, соскользнул с лошади, передал ему уздечку и исчез в толпе.

Когда мы повернули на прямую улицу, по которой я бежал прошлой ночью, к нам подъехала группа людей клана Тоган.

— Господин Абэ! — крикнул один из них. — Нам нужно разогнать людей с улиц. В городе волнения. Проведите ваших гостей в гостиницу и поставьте на воротах стражников.

— Что послужило причиной для волнений? — сурово спросил Абэ.

— Преступники умерли за одну ночь. Какой-то человек сказал, что пришел ангел и забрал их!

— Присутствие господина Отори не очень-то способствует разрешению ситуации, — язвительно произнес Абэ, подгоняя нас к гостинице. — Завтра мы отправимся в путь.

— Фестиваль еще не закончился, — отметил Шигеру. — Мы не можем продолжать путешествие. Это принесет нам неудачу.

— Ничего не поделаешь! Если останемся, будет еще хуже. — Абэ вытащил меч и со свистом рассек им воздух, отпугивая толпу. — Прочь! — кричал он.

Встревоженный шумом Раку метнулся вперед, и я оказался вплотную с Каэдэ. Наши кони трусцой домчали нас до конца улицы.

Глядя перед собой, Каэдэ заговорила голосом столь тихим, что только я мог услышать ее в творившейся вокруг неразберихе:

— Мне хотелось бы остаться с вами наедине. Я так мало о вас знаю. Даже не имею представления, кто вы на самом деле. Зачем вы притворяетесь таким ничтожным? Почему скрываете свою ловкость?

Я с радостью бы ехал рядом с ней целую вечность, но улица кончалась, а я боялся ответить. Я ускорил шаг коня, словно проявив равнодушие, хотя сердце и выпрыгивало из груди от ее слов. Это было все, чего я желал: остаться с Каэдэ наедине, открыться девушке, разгласить все секреты, отбросить притворство и лечь рядом с ней, кожа к коже.

Станет ли это когда-либо возможным? Только после смерти Йоды.

Когда мы въехали в гостиницу, я пошел проследить, как кормят и моют наших лошадей. Встретившие меня люди клана Отори вздохнули с облегчением. Они беспокоились за нашу безопасность.

— Город кипит, — сказал один из них. — Один неверный ход, и на улицах начнется бойня.

— Что произошло? — спросил я.

— Это из-за Потаенных, которых они мучили. Кто-то подобрался к ним и убил. Невероятно! Некий человек полагает, что он видел ангела!

— Они знают, что господин Отори в городе, — добавил другой. — Они до сих пор считают себя членами клана Отори. Думаю, они по горло сыты правлением Тоган.

— Будь у нас сотня людей, мы бы отвоевали город, — пробурчал первый.

— Не произносите подобных слов даже наедине друг с другом, даже мне такого не говорите, — предупредил я их. — У нас нет сотни людей. Мы во власти клана Тоган. Они полагают, что мы поборники союза. Таковыми мы и должны выглядеть. От этого зависит жизнь господина Шигеру.

Люди продолжали ворчать, снимая седла и кормя лошадей. Я чувствовал, что в них разгорается огонь, желание отомстить за нанесенные оскорбления и установить старые порядки.

— Если хоть один из вас вытащит меч, жизнь господина потеряна для нас! — сердито сказал я.

Мои слова не особо впечатлили их. Возможно, они знали обо мне и больше, чем Абэ и его люди, но все же для них я был юным Такео, усердным учеником, увлекающимся рисованием, неплохо орудующим мечом, но слишком мягким, слишком нежным. Они улыбались, когда я грозился убить любого за ошибку.

Я боялся их опрометчивости. Если начнется восстание, люди Тогана, несомненно, воспользуются случаем обвинить Шигеру в измене. Ничто не должно помешать нам добраться до Инуямы, не замаранными подозрениями.

В конюшне моя голова стала раскалываться от боли. Казалось, я не спал по крайней мере неделю. Я решил помыться. Меня встретила та девушка, что принесла мне утром чай и пообещала высушить одежду. Она потерла мне спину и помассировала виски. Она бы сделала и больше, если б я не устал так сильно и все время не думал о Каэдэ. Девушка оставила меня отмокать в горячей воде и, выходя, прошептала:

— Безупречная работа.

Я в тот момент погружался в дрему, но от таких слов напрочь забыл о сне.

— Что за работа? — спросил я, но она уже вышла. Я с трудом вылез из корыта и вернулся в комнату.

Лоб по-прежнему ныл от тупой боли.

Вернулся Кенжи. Он приглушенным голосом разговаривал с Шигеру. Когда я вошел к ним, они тотчас замолчали и уставились на меня. Судя по их лицам, им все было известно.

— Как? — спросил Кенжи.

Я прислушался. Гостиница был пуста, люди клана Тоган остались на улице.

— Двоих ядом, одного гарротой, одного руками, — прошептал я.

— Трудно поверить, — покачал он головой. — Внутри замка? В одиночку?

— Я смутно все помню, — сказал я. — Думал, ты будешь злиться на меня.

— Да я и злюсь, — ответил Кенжи. — Больше чем злюсь, я в бешенстве. Более идиотский поступок трудно вообразить. Большая удача, что мы тебя сегодня не хороним.

Я приготовился к удару. Вместо этого Кенжи обнял меня.

— Должно быть, я привязываюсь к тебе, — сказал он. — Мне не хочется тебя терять.

— Не думал, что такое возможно, — сказал Шигеру. Казалось, он не в силах сдержать улыбку. — Наш план может воплотиться в жизнь!

— Люди на улицах поговаривают, что это дело рук Шинтаро, — сообщил Кенжи. — Хотя никому неизвестно, кто заплатил ему и зачем.

— Шинтаро мертв, — сказал я.

— Ну, это мало кому известно. В любом случае большинство придерживается мнения, что убийцей был какой-то небесный дух.

— Меня видел один человек, брат Потаенного. Он наблюдал за моим двойником, а когда тот испарился, подумал, что я ангел.

— Насколько я разузнал, он понятия не имеет, кто ты на самом деле. Было так темно, что не разглядишь. Он искренне полагает, что ты ангел.

— Но зачем ты сделал это, Такео? — спросил Шигеру. — Зачем сейчас так рисковать?

Я не мог вспомнить причину.

— Не знаю, не спалось…

— Из-за своей мягкости, — сказал Кенжи. — Сострадание толкает его на подобные поступки, даже если приходится убивать.

— Здесь работает девушка, — сказал я. — Она что-то знает. Она сушила мою мокрую одежду и только что похвалила…

— Она одна из нас, — прервал меня Кенжи, и едва он произнес это, я сам понял, что она принадлежит Племени. — Конечно же, у Племени сразу возникли подозрения. Они знают, что Шинтаро мертв. Им также известно, что ты находишься здесь с господином Шигеру. Племени не верится, что ты справился с задачей незамеченным. Но кроме тебя, некому.

— Останется ли это в тайне? — спросил Шигеру.

— Никто не собирается сдавать Такео людям клана Тоган, если ты это имеешь в виду. А они, кстати, ничего не подозревают. Твое актерское мастерство на высоте, — сказал он мне. — Даже я сегодня поверил, что ты добродушный недотепа.

Шигеру снова улыбнулся. Кенжи продолжил нарочито беспечным тоном:

— Есть одна трудность, Шигеру. Я знаю о твоих планах и о том, что Такео согласился воплотить их в жизнь. Однако после случившегося Племя вряд ли позволит Такео остаться с тобой. Они наверняка заявят на него свои права.

— Нам нужна всего лишь неделя, — прошептал Шигеру.

У меня потемнело в глазах, и тогда я посмотрел прямо в лицо Шигеру, что редко осмеливался делать. Мы улыбнулись друг другу и почувствовали, что близки друг другу так же, как тогда, когда решились на убийство.

С улиц доносились отрывочные восклицания, крики, топот бегущих людей, стук лошадиных копыт, треск огня, заглушаемый плачем и воплями. Люди клана Тоган очищали улицы, провозгласив комендантский час. Вскоре шум затих и спустилась тишина летнего вечера. Взошла луна, утопив город в своем свете. Во дворе послышалось ржание лошадей и голос Абэ. Последовал легкий стук в дверь. Вошли служанки с подносами. Среди них была и знакомая девушка. Она приблизилась к Кенжи и прошептала:

— Вернулся господин Абэ. Снаружи на сегодня увеличат охрану. Людей господина Отори заменят люди клана Тоган.

— Им это не понравится, — сказал я, вспомнив их недовольство.

— Выглядит как провокация, — пробормотал Шигеру. — Нас в чем-то подозревают?

— Господин Абэ встревожен и рассержен драками в городе, — ответила она. — Говорит, что эта мера необходима для вашей безопасности.

— Передай ему, что я прошу его зайти ко мне.

Девушка поклонилась и вышла. Во время еды мы почти не разговаривали. Ближе к концу трапезы Шигеру завел разговор о Сэссю и его живописи. Он достал сверток с лошадью и развернул его.

— Неплохо, — оценил он. — Точная копия, но что-то в ней есть и от тебя. Ты мог бы стать неплохим художником…

Он замолчал, но я сам продолжил его мысль: в другом мире, не в этой жизни, не в стране, ведомой войной.

— Сад просто великолепен, — отметил Кенжи. — Хоть он и не велик, на мой взгляд, он искусней более крупных работ Сэссю.

— Согласен, — сказал Шигеру. — Конечно же, панорама в Тераяме неподражаема.

Я слышал, как приближаются тяжелые шаги Абэ. Когда отодвинулась дверь, я смиренно вопрошал:

— Не могли бы вы объяснить мне расположение камней?

— Господин Абэ, — произнес Шигеру. — Заходите, пожалуйста. — И крикнул служанке принести свежий чай и вино.

Абэ небрежно поклонился и расположился на подушках.

— Я ненадолго. Еще не ужинал. К тому же с первым лучом солнца мы должны отправиться в путь.

— Мы говорили о Сэссю, — сказал Шигеру. Принесли вино, и он налил чашу для Абэ.

— Великий художник, — согласился Абэ, сделав большой глоток. — Жаль, что в нынешние времена воин ценится выше, чем художник. — Он бросил на меня презрительный взгляд, лишь подтвердив, что мое притворство прекрасно на него действует. — Город утихомирился, однако ситуация пока серьезная. Мне кажется, мои люди защитят вас лучше.

— Без воинов не обойтись, — согласился Шигеру. — Именно поэтому я предпочитаю, чтобы мои люди находились рядом со мной.

Повисла напряженная тишина, и я ясно понял, какая огромная между ними разница. Абэ был всего лишь прославленным воином, Шигеру являлся наследником великого клана, и Абэ вынужден был считаться с ним.

Он выдвинул нижнюю губу.

— Если того желает господин Отори… — наконец уступил он.

— Именно так, — едва улыбнулся Шигеру и налил еще вина.

Когда Абэ вышел, господин сказал мне:

— Такео, позаботься о стражниках. Внуши им, что если возникнет драка, я не премину передать их Абэ для наказания. Я боюсь преждевременного восстания. Мы пока далеки от нашей цели.

Я шел к ней, забыв обо всем. Меня не волновало заявление Кенжи о том, что меня потребует Племя. Все мысли были о Йоде Садаму, о его логове в Ину-яме. Я доберусь до него через соловьиный этаж. И убью его. Вспоминая Каэдэ, я наполнялся решимостью. Не нужно быть Ихиро, чтобы просчитать: если Йода умрет до свадьбы, она будет свободная от всяких обязательств.

Людям запретили собираться на улицах. Люди клана Тоган навязывали свою волю мечами: зарубили сборщика нечистот, который осмелился остановиться посмотреть на нашу процессию, и избили до смерти старуху, не успевшую вовремя увернуться с их дороги.