— Мне постоянно делают кровопускания и дают отвратительные снадобья. А ты приготовишь мне что-нибудь другое.

Бануин смешал молотые семена наперстянки с толченой ромашкой, высыпал в стакан воды и подал Наладемусу. Старейшина Города разом его осушил.

— Положите голову на подушки, — велел Бануин, — и закройте глаза.

Наладемус послушался. Бануин взял его за правую руку. Кожа была горячей и липкой. Закрыв глаза, Бануин сосредоточил все свои силы и устремил на пораженное тело. Как он и опасался, сердце было довольно слабым, а почки почти отказали. Бануин ждал, пока подействует наперстянка, которая окажет двойное действие, как много лет назад учила Верна, — укрепит сердечную мышцу и замедлит сердцебиение. Это придаст организму сил и позволит сердцу больше отдыхать. А для Наладемуса в этом был еще один плюс — мощный прилив крови укрепит слабые почки и нормализует мочеиспускание. Однако только травы не помогут Наладемусу, даже наперстянка не спасет его от смерти через несколько недель.

Все еще удерживая руку Наладемуса, Бануин укреплял почки больного, а затем направил поток энергии на печень, которую также поразил смертельный недуг.

— Я чувствую, лекарство работает, — шептал Наладемус, — боль уже не такая сильная, ты помог мне.

— Мне нужно, чтобы вы легли на пол, господин, — попросил Бануин.

— Я не смогу дышать.

— Теперь сможете, ваше сердце стало сильнее. Но мне нужно обеспечить отток воды, которая просто затопляет ваше тело.

Бануин лгал, но было важно, чтобы Наладемус верил, что он выздоравливает с помощью медицины. Бануину не хотелось, чтобы тот узнал о его способностях.

Юноша помог Наладемусу лечь на толстый ковер, подложил ему под голову подушку, а затем стал несильно разминать грудь, шею и руки. Под конец он дотронулся до висков старейшины и несильно их сжал. Наладемус закрыл глаза и задышал глубже.

Бануин посадил Наладемуса. Затем он позвал на помощь стражников, и они вместе отвели Наладемуса в спальню и положили на кровать.

— Так приятно растянуться на кровати, — признался Наладемус, — после стольких недель сна в креслах.

— Не стоит сегодня слишком растягивать мышцы, господин. Вы стали сильнее, но на лечение печени потребуется время.

— За последние месяцы я еще никогда не чувствовал себя так хорошо. Но я прислушаюсь к твоим советам, Бануин.

— Я считаю, господин, что мне следует остаться возле вас несколько дней, на случай, если состояние ухудшится.

Наладемус улыбнулся:

— Я велел приготовить тебе комнаты.

С довольным рычанием Наладемус поднялся и исчез в узком коридорчике.

Через несколько минут старейшина вернулся:

— Клянусь божеством Города, я не мочился так уже пять лет.

Бануин через силу улыбнулся:

— Так будет продолжаться еще несколько дней, господин. В вашем организме накопилось слишком много жидкости.

Наладемус присел на кровать.

— Для меня сегодняшний день оказался удачным, парень, и он окажется счастливым и для твоего учителя Сенкры. Я пересмотрел доказательства, он будет сейчас же освобожден.

— Спасибо вам, господин. Вы очень добры.

— Моя доброта не знает границ, — холодно заметил Наладемус, — а теперь стража проводит тебя в комнаты.

В комнатах, отведенных Бануину, зажгли фонари, а сам Бануин замер на пороге в восторге от богатства интерьера.

Главную комнату украшала внушительных размеров фреска, изображающая виноградник. Казалось, что лоза и впрямь вьется по стенам, а ягоды выглядели так аппетитно, что их хотелось сорвать с гипсовых кистей. Мебель весьма элегантна, а уставшие ноги ласкали шелковые коврики.

Бануин вошел, и стражники захлопнули за ним дверь. В главной комнате не было камина, но горячий воздух проникал сквозь встроенные в пол металлические решетки, и в комнатах было достаточно тепло, несмотря на открытое окно, ведущее на балкон.

Бануин вышел на балкон и увидел внизу казармы Рыцарей Камня и бронзовые ворота, в которые он с таким волнением вошел сегодня. Оставшись наконец один, Бануин смог расслабиться. Руки задрожали, и он с облегчением опустился на резную скамеечку, стоящую на балконе. Его одолевали сомнения. Бануин был очень рад, что удалось спасти Сенкру, и даже чувствовал некоторую гордость, но вместе с тем он осознавал, что спасает чудовище. Наладемус словно источал злобу, которая как ядовитая змея с шипением свернулась в клубок, когда Бануин коснулся его тела. Бануин вздрогнул и вернулся в теплые комнаты.

На столах и полках комнат были расставлены многочисленные фигурки из фарфора и цветного стекла. Бануин стал их рассматривать и вдруг понял, что перед ним — коллекция, которую кто-то любовно собирал. Бануин подошел к гардеробу и раскрыл дверцы: полки и крючки были пустыми, но в углу, забытая или незамеченная, лежала сандалия. Бануин прошелся по комнатам, выдвинул все ящики, но больше ничего не нашел. Кто бы раньше ни жил в комнатах, он их покидал в большой спешке, даже не упаковав красивые фарфоровые фигурки.

В наружную дверь постучали. Бануин открыл дверь юноше с серебряным подносом, на котором были разные сорта жареного мяса, овощи и кувшин с водой. Слуга поклонился и поставил поднос на полированный столик.

— Кто здесь жил раньше? — спросил Бануин.

Слуга еще раз поклонился, и Бануин увидел в его глазах страх. Слуга поспешно удалился.

— Спасибо! — прокричал ему вслед Бануин.

Вскоре в дверь постучали снова. На этот раз слуг было двое. Один нес сложенную одежду, другой — медное ведро с кипятком. Бануин узнал свои вещи. Первый слуга развесил их в пустом гардеробе и удалился, а другой прошел через комнаты и открыл неприметную дверцу. Последовав за слугой, Бануин увидел, как тот наливает воду в огромную ванну в форме раковины. Вошли другие слуги с ведрами, и за считанные секунды ванна была полна на три четверти. Вернулся первый слуга с полотенцами и маленьким пузырьком с ароматическим маслом, которое он вылил в воду. Затем все ушли, не проронив ни слова.

Бануин снял тунику, сандалии к залез в ванну. Тело погрузилось в теплую воду, ароматный пар щекотал ноздри. Как приятно! Намочив волосы и лицо, Бануин лежал в ванне, пока вода не остыла. Вылезая, он нащупал на дне ванны металлическое кольцо, потянул за него, и вода стала сливаться в дренаж. В панике Бануин пытался вернуть кольцо на место, испугавшись, что затопит нижние этажи. В открытое окно он услышал, как вода выливается на улицу. Он выглянул — из стены торчала выводящая труба, и вода низвергалась на землю, словно водопад. Бануин улыбнулся, вернулся в ванную и снова вытащил затычку, а затем подбежал к окну и стал смотреть, как вытекает вода. По неизвестной причине это подняло его настроение, и, вернувшись в комнаты, он с удовольствием съел все, что для него приготовили. Он почувствовал, как на него наваливается усталость, и пошел в спальню. На кровати из позолоченного дерева лежал матрас, который был почему-то слишком велик и свешивался по бокам. Стоило Бануину прилечь, как к нему тут же вернулось беспокойство. Он быстро сел и почувствовал, что проснулся его необыкновенный дар. Бануин снова лег и напряг все органы чувств.

Через минуту его посетило видение — два солдата, нависшие над кроватью, и перекошенное от злобы лицо Наладемуса. Солдаты были вооружены ножами и тянулись к нему. От страха Бануин напрягся как натянутая тетива.

Он слез с кровати, приподнял края матраса и сдвинул его. 8 свете фонаря Бануин увидел на досках пятно, дотронулся до него — оно показалось липким. Поднеся палец к свету, Бануин увидел запекшуюся кровь. Он побежал в ванную, вытер палец и швырнул окровавленное полотенце на пол. Сердце неистово билось, мысли парализовал страх.

Человек, живший в этой комнате раньше, был убит ночью прямо в кровати на глазах Наладемуса. Затем слуги сняли перепачканный кровью матрас, но другого, подходящего по размеру, не подобрали. Прежний жилец умирал довольно медленно, потому что кровь текла долго, просочилась сквозь матрас и испачкала доски кровати. «За какое же преступление умер несчастный? » — подумал Бануин.

Он вернулся в комнату, глотнул воды и еще раз посмотрел на фарфоровые фигурки. Наконец, поддавшись усталости, вернулся в спальню, положил матрас на место и забылся неспокойным сном на диване.

Среди ночи Бануину приснился кошмар, и он проснулся, дрожа от страха. Но сон покинул его сознание, как просочившаяся сквозь пальцы вода. Единственное, что он помнил, это вонзающиеся в его тело ножи.

Бануин встал и вышел на балкон. В небе светили яркие звезды, и он чувствовал, как на душе становится легче. Как бы ему хотелось закрыть глаза и освободить дух, но здесь, в окружении камня, это невозможно. Подул холодный ветер, и Бануин вернулся в спальню и накинул на плечи одеяло. В комнате ему было страшно, казалось, стены надвигаются и вот-вот раздавят его дух. Бануин снова вышел на балкон и стал смотреть на залитый звездным светом Город.

С балкона он видел башни университета и величественное здание Дворца Республики, где жил император. «Город по-настоящему красив», — подумал юноша и внезапно почувствовал страх и стыд. Это был город его мечты, и ради этой мечты он закрывал глаза на правду. Да, Город красив, но эта красота сродни красоте могильника, за внешней роскошью убранства скрываются прах и гниль.

Дома создавали талантливые архитекторы из отборного материала, но ради этого истреблялись и порабощались соседние племена и цивилизации. Получалось, что Город стоит на крови. Каждая колонна, каждая статуя, каждый камень на дороге были политы кровью.

В груди Бануина вспыхнул гнев, подогреваемый ненавистью к себе. «Как же я всего этого не видел?» — вопрошал он. Ответ очевиден. Он все видел и понимал, но старался отбросить подобные мысли подальше и забыть. Гораздо приятнее думать о другом: об университете, Большом музее, библиотеках и архитектуре. Именно так Бануину удавалось лелеять эгоистические мечты. Но вот он оказался в Храме, этом средоточии зла, и в его сознании будто вспыхнул факел, обнаживший истинное лицо Города.

Бануину очень хотелось пуститься бегом в парк Физуса, сесть на скамейку под ивой и освободить дух в ароматный и чистый воздух ночи.

— Присядь со мной, Бануин, — послышался голос. Бануин вскочил на ноги и повернулся на голос. Дверь, ведущая в комнату, исчезла, и перед ним была густо заросшая жимолостью беседка, источающая дивный аромат. Комната тоже исчезла, и он увидел Морригу в тяжелой вуали, сидящую на пне около беседки. Перед ней горел костерок, обложенный камнями, и Бануин вдыхал мускусный запах леса — аромат влажной земли и прелых листьев.

Морригу поманила к себе, и он придвинулся к костерку, присел и положил руки на мягкую землю. Звуки и запахи леса тут же наполнили его дух. Бануин оторвал руки от земли, поднес к лицу и глубоко вздохнул.

— Взгляни на себя, гражданин Города! — сказала Морригу. — Копаешься в земле, как животное. Что, соскучился по грязи, Бануин?

— Можете смеяться сколько угодно, леди, возможно, я это и заслужил. Но я никогда не чувствовал запаха слаще.

— Знаешь почему?

— Пожалуй, знаю, — ответил Бануин, — в этой земле — жизнь, кипящая жизнь: семена, которые прорастут, личинки, которые в ней копошатся. Эта земля богата и плодородна, она Дает жизнь. Она прекрасна.

— Ты ведь можешь захватить горсть-другую с собой. Принесешь ее в университет и объявишь: «Смотрите, ригант принес вам грязь!'» Они закидают тебя цветами и, возможно, устроят праздник в твою честь.

— Ты сегодня не в настроении.

— Я принимала тебя, Бануин, и твои маленькие глазки щурились от яркого света фонаря. С тех самых пор они были закрыты и стали открываться лишь сейчас. Ждешь моих аплодисментов? Стоишь, сжимая в руках землю, и рассуждаешь о плодородии. Все, что ты сказал — правда. Почему теперь земля тебя кормит? Почему она дает тебе силы? Отвечай!

— Я… я не знаю.

— Глупый мальчишка! Земля кормит не тело, а твой дух. Вся твоя сила — в духе. Я наблюдала за тобой в Городе, видела, как ты бежал к старой иве и посылал дух в Кэр-Друах. Как же ты был счастлив! Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему ты можешь освободить дух только возле ивы и больше нигде в Городе? Конечно же, нет! Ты слишком занят своими эгоистическими мечтами. Та ива растет на последнем святом месте этих пяти холмов. Все остальные места покрыты позором и смертью, и дух земли угасает и постепенно умирает.

— Теперь я понял, — отозвался Бануин, — Город — обитель зла. Жаль, что я понял это так поздно.

— Поверь мне, дитя, ты до сих пор очень многого не понимаешь. Этот мир, как и все остальные миры, существует только благодаря гармонии между материей и духом. Грязь, которую ты держишь в руках, пропитана духом, она свежа и полна магической силы. Без духа она была бы мертвой, в ней бы не выжили ни растения, ни насекомые. Когда-то, во времена моей молодости, земля просто кишела духом, кинь семя — и куда бы оно ни упало — обязательно прорастало и давало побеги. Сидхи процветали вместе с другими детьми духа, а люди называли нас богами и поклонялись нам. Мы помогли человеку, мы подняли его с земли и показали звезды. Разве мы сделали это из любви к человеку? Вовсе нет. Нам показалось, что люди смогут питать дух. Каждый поступок, совершенный без корысти, с любовью и отвагой, усиливает энергию земли.

Морригу резко рассмеялась и подложила в костер сухую веточку.

— Естественно, каждый поступок, пропитанный злобой и жадностью, уменьшает энергию. Ты нисколько не удивишься, узнав, что злые люди расходуют дух и энергию гораздо быстрее, чем добрые люди пополняют. Возьмем статую, талантливый мастер может ее создавать несколько лет, а любой идиот с молотком разрушит за считанные мгновения.

Мы долго пытались достичь гармонии между материей и духом, пытались указывать людям на ошибки. Естественно, ничего не вышло. Один за другим дети духа стали покидать этот мир в поиске других, более совершенных миров. Самые глупые остались и до сих пор пытаются учить заблудших, надменных людей. Как только погибнет дух, мы тоже умрем. Ты спрашивал, почему я выбрала такой облик. Выбирала не я, Бануин, а ты и твоя раса.

— Мне жаль, — произнес Бануин, но слова прозвучали неловко и беспомощно.

— Не говори мне, что тебе жаль, Бануин, лучше докажи мне делом.

Перед глазами все завертелось, и Бануин очнулся. Он по-прежнему сидел на балконе, но не было ни обвивающего беседку плюща, ни угасающего среди камней костерка. Однако на его руках остался сладкий аромат земли.

Три дня Наладемус шел на поправку, но на четвертый проснулся с ужасной головной болью. Бануин услышал, как он бьет фарфор и осыпает ругательствами слугу. Бануин поспешил в коридор.

— Я глаза тебе выколю, идиот неуклюжий! — вопил Наладемус вслед выбежавшему из комнаты слуге.

Сила эмоций Наладемуса была такова, что чуть не отшвырнула Бануина обратно в комнату. Он уменьшил силу эмоций, смягчил их и направил обратно Наладемусу. Городской старейшина, наступавший на слугу, остановился, его кулаки разжались. Наладемус покачал большой головой.

— Черт с тобой, убирайся прочь, — велел он насмерть перепуганному слуге.

Несчастный кое-как поднялся на ноги и стрелой вылетел в коридор.

Наладемус повернулся к Бануину:

— Голова раскалывается.

— Присядьте, господин, я попробую унять боль. Старик с трудом опустился в кресло, и Бануин встал позади него.

— Я не причиню вам вреда, господин, — мягко сказал Бануин и приложил пальцы к вискам старейшины.

Закрыв глаза, он вытянул боль и расслабил затекшие мышцы плеч и шеи.

— Хорошо, — прошептал Наладемус, — боль почти ушла.

— Боюсь, я виноват, господин. Некоторые травы, что я использую, имеют побочное действие. Головные боли не редкость и могут быть довольно сильными. Нужно уменьшить дозу.

Бануин отошел от старейшины, но Наладемус знаком приказал ему сесть напротив.

— У тебя необыкновенный талант, парень. Как мне отблагодарить тебя?

— Вы уже отблагодарили, господин, освободив Сенкру. С вашего позволения, я останусь здесь еще пару дней, пока вы окончательно не поправитесь, а потом вернусь к занятиям в университете и повседневной работе.

— Ты будешь жить здесь, Бануин, — сказал Наладемус, — я назначу тебе отличное жалованье, и ты сможешь в любой день ездить в университет на карете.

— Спасибо, господин, — поблагодарил Бануин, но сердце у него упало.

— А теперь расскажи мне о Бендегите Бране. Бануин раскрыл рот от удивления.

Зачем, господин? — запинаясь, спросил он.

— Десять дней назад он прибыл в Город в качестве гостя императора. Он и какой-то полудикий генерал Фиаллах приехали с эскортом из Гориазы и остановились на вилле у бухты. Мне скорее всего придется принимать их у себя, и я был бы благодарен, если бы ты мог что-нибудь о нем рассказать.

Бануин собрался с мыслями.

— Бран — сводный брат нашего короля Коннавара, господин. Он также генерал армии кавалеристов и правитель северной части Паннона. Он хороший человек и всегда был добр к нам с мамой.

— Он женат?

— Да, когда я покидал Кэр-Друах, у него было двое детей.

— А как насчет его планов, он стремится к власти?

— Думаю, нет, господин. Он предан Коннавару. Могу я спросить, зачем его сюда пригласили?

Это ведомо лишь императору, Бануин, а не простым гражданам вроде нас с тобой. — Бануин почувствовал, что Наладемус злится. — А что представляет собой Фиаллах?

Он отличный воин, пожалуй, самый сильный из ригантов. Ему уже за пятьдесят, но выглядит он внушительно — рост под два метра, широченные плечи. В бою он ужасен, ему чужды страх и жалость. Он один из трех генералов, командующих Железными Волками, тяжелой кавалерией Коннавара.

— Он тебе нравится?

— Он мало кому нравится, господин, но я не испытываю к нему неприязни.

— Он также предан Коннавару?

— Ничуть не меньше. Когда-то, еще в молодости, они были врагами и любили одну девушку, но она выбрала Коннавара. А вот уже двадцать лет они друзья.

— А что скажешь о Браэфаре?

— Он тоже приехал, господин?

— Нет, но мне хотелось бы услышать и о нем тоже.

— Он лорд в Трех Ручьях и другой сводный брат Коннавара. Очень умный человек.

— В твоем голосе мне слышится «но».

— Мне кажется, он считает, что мог бы выполнять более ответственные задания. Он часто жалуется на людях, что его недооценивают.

— А его действительно недооценивают?

— Я так не думаю. Всякий раз, когда Коннавар пытался возложить на него дополнительные обязанности, всегда находился какой-нибудь аргумент «против». Он всегда ругает других за недостатки, но сам никогда не берет на себя ответственность за промахи и ошибки.

— Интересно, — заметил Наладемус, — спасибо за рассказ. Теперь мне нужно работать, я распоряжусь, чтобы за тобой прислали карету. Передай мои наилучшие пожелания Сенкре.

— Я так и сделаю, господин, — произнес Бануин, поднимаясь, — к вечеру я вернусь и приготовлю новую порцию лекарства.

Бануин поклонился и покинул старейшину Города.

Через час он уже шел по главному коридору университета, направляясь в парк Физуса. Шел небольшой дождь, но Бануин не обращал на него ни малейшего внимания, он бежал по белой дорожке к иве. Длинные гибкие ветви словно расступились, он сел на резную каменную скамейку и закрыл глаза. Его дух освободился и высоко воспарил над Городом. Дух спешил к бухте, летел над прекрасными виллами с видом на море. Одну за другой он осмотрел все виллы, разыскивая знакомых.

Наконец он увидел, как они прогуливаются по разбитому на террасе саду. Бран чем-то озабочен, его красивое лицо хмурилось, когда он слушал собеседника. Фиаллах казался старше, желтые длинные волосы посеребрила седина. Оказаться возле них было так приятно, и только сейчас Бануин понял, как соскучился по горам и дому. Ему хотелось подслушать их разговор, но он решил, что это будет слишком грубо, и приказал духу вернуться в тело. Бануин открыл глаза и увидел, что над ним склонился темноволосый Маро.

— Я думал, ты потерял сознание, — сказал он, — с тобой все в порядке?

— Все хорошо.

— Когда ты не вернулся, мы решили, что произошло худшее. Потом появился Сенкра и рассказал, как ты заступился за него перед самим Наладемусом. Это прекрасный поступок, Бануин.

— Сенкра был невиновен. Я просто объяснил это Наладемусу.

— Герои всегда приуменьшают свои подвиги, — сказал Маро. — По крайней мере так говорит мой отец. Пойдем в библиотеку. Там ты сможешь рассказать обо всех своих приключениях.

Бендегит Бран встал перед императором и низко поклонился, грузный Фиаллах, стоявший позади него, сделал то же самое. Выпрямившись, Бран кивнул, и Фиаллах выступил вперед, держа в руках деревянный ларец, украшенный изящной резьбой.

— Мой король посылает вам приветствия, — объявил Бран, — и небольшой подарок.

Джасарей, восседавший на золотом троне, подозвал чужеземца поближе. Бран заметил, что три стражника в серебряных доспехах, стоявшие у трона, напряглись, готовые при первых же признаках опасности броситься на защиту. «Неудивительно», — подумал Бран. Фиаллах был крупным мужчиной, в его свирепых глазах горела давняя и общеизвестная ненависть к Городу. Однако сам Джасарей не проявлял ни малейших признаков напряжения. Фиаллах приподнял крышку ларца. Внутри на бархатной подушечке лежал великолепный кинжал с серебряным лезвием и золотым эфесом, инкрустированным бледно-голубыми самоцветами. Эфес украшал огромный черный опал в виде головы пантеры. Джасарей потянулся к шкатулке и вынул кинжал. Брану показалось, что в руке старика оружие выглядело неестественно, и внезапно он понял, почему его когда-то называли Профессором. Джасарей меньше всего походил на императора-воина — худощав, немного сутул, с редеющими волосами и длинным аскетическим лицом. Его можно было принять за философа или профессора, но никак не за самого прославленного генерала Города.

— Кинжал просто великолепен, — сказал Джасарей Брану, начисто игнорируя Фиаллаха, — пожалуйста, передайте вашему брату Коннавару мою благодарность.

Бран заглянул в глаза императору и почувствовал леденящий страх — таким пронизывающим взглядом обладал Джасарей.

— Мой король велел передать, что он до сих пор с глубокой теплотой вспоминает время, проведенное с вами в Пердийской кампании. Он также надеется, что вы в добром здравии.

— Я чувствую себя превосходно, лорд Бран, и, насколько понимаю, лучше, чем ваш брат. Как его раны?

— Не думал, что новости разлетаются так быстро, ваше величество. Коннавар вполне здоров, его раны поверхностные. Убийцам, однако, повезло меньше: троих Коннавар убил, а четвертый был пойман и допрошен.

Хотите сказать, его пытали? — переспросил Джасарей, внимательно рассматривая кинжал.

Нет, ваше величество. Мы позвали жреца, который поговорил с задержанным и добился от него правды.

— Ах, правды, и какова была правда?

— Его и других нанял купец, чтобы убить короля.

— Хитрые твари эти купцы, — проговорил Джасарей, положив кинжал в ларец, — их интересуют только деньги. Король, наверное, отказал им в какой-нибудь просьбе.

— Нам это еще предстоит установить, ваше величество. Купец переправился через море и укрылся в Городе.

— Вы должны сообщить его имя, и я прослежу, чтобы он был найден и предстал перед судом. — Джасарей поднялся. — Мои люди проводят вас и вашего помощника в покои, где, если желаете, вы сможете принять ванну. После обеда вы оба будете моими гостями на стадионе Палантес, а позже мы вернемся к политике.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил Бран и еще раз поклонился.

Он подождал, пока Джасарей покинет тронный зал. Один из охранников взял ларец с кинжалом, а другой провел их с Фиаллахом в отведенные им покои. Едва закрылась дверь, Бран упал в кресло, а Фиаллах снял плащ и растянулся на диване.

— Холодный человек, — по-кельтонски сказал Фиаллах.

— Да, и очень хитрый. Когда мы заговорили о купце, он никак не отреагировал, возможно, он ничего и не знает.

Фиаллах промолчал. Брат Солтайс предупреждал их обоих, что за стенами могут быть скрытые комнаты, где таятся шпионы, записывающие каждое слово беседы.

Большая комната выходила в сад, и Бран позвал Фиаллаха его осмотреть. Оказавшись на улице, они прошлись по петляющей, аккуратно мощенной дорожке, то и дело останавливаясь, чтобы полюбоваться цветами. Бран огляделся, чтобы убедиться, что их никто не подслушивает.

— Ты держался великолепно, дружище, — похвалил он.

— Наверное, со старостью наконец приходит и мудрость, — ответил Фиаллах, но глаза его гневно сверкали.

— Они слышали о тебе и твоих подвигах. Скорее всего они также знают, какой у тебя характер, поэтому очень важно, чтобы ты не реагировал на их… выходки.

— Знаю, Бран. Клянусь Таранисом, ты твердишь это всю дорогу!

Бран улыбнулся:

— Ты прав, извини меня. Интересно, будет ли на следующей встрече Наладемус.

— Меня не очень волнует, кто там будет, — проговорил Фиаллах. — Я по-прежнему не понимаю, зачем Конн принял это приглашение. Ведь нас вполне могут взять в заложники.

Бран кивнул, они пошли по дорожке дальше и увидели искусственный пруд, над которым изогнулся деревянный мостик. Бран облокотился на перила и взглянул на свое отражение в стоячей воде. Как и Фиаллаху, ему не нравилась эта поездка. Он сильно скучал по Гвен и сыновьям. Думал о них постоянно, гадая, научился ли маленький Оррин ездить верхом и поправился ли его старший сын Руатайн. Мальчик рос таким слабым! Брат Солтайс хорошо его лечил, но Бран понимал, что любое осложнение может стать роковым.

— Мы не можем не принять приглашение, — сказал им Коннавар. — Это будет выглядеть как проявление враждебности и слабости. Очевидно, Джасарею что-то от нас нужно. Выясните это и немедленно сообщите мне.

— А почему не едет Крыло? — спросил Бран об их брате, называя его по имени духа — Крыло-над-Водой. — Он красноречив и поездка в Город ему понравится. У него нет ни жены, ни детей, он постоянно твердит, что ему скучно.

— Для этого задания больше подходишь ты, Бран, возьмешь с собой Фиаллаха.

Бран был удивлен, о жгучей ненависти Фиаллаха к Городу и всему, что с ним связано, знали все.

— А это их не обидит, брат? После битвы на Когденовом поле Фиаллах отрезал головы тридцати офицерам Города и, наколов их на пики, поставил вдоль границы. Брат Солтайс утверждает, что в Городе известны только два риганта — ты и Фиаллах.

— Поэтому он и должен ехать, — сказал Коннавар, — но насчет двух имен ты не прав. Есть и третье. Многие купцы, ищущие нашего расположения, рассказывают о воине-риганте, который сражается на аренах Города.

Бран и сам слышал подобные истории, но никогда не говорил об этом с Коннаваром.

— Хочешь, чтобы я с ним встретился?

— Нет, он сам выбрал путь в жизни, совершенно неразумный путь.

— Мне он нравится, — сказал Бран.

Глаза Коннавара сузились, и он взглянул на Брана, пытаясь прочесть в его глазах осуждение. Потом он вздохнул, и на его лице появилось затравленное выражение, которое Бран так часто видел после смерти Таэ.

— Я тоже мог бы любить его, — вымолвил он наконец, — но он — живое напоминание об одной из моих ошибок. Если бы я мог повернуть время вспять, то многое сделал бы по-другому. Я бы отвез Таэ к озеру и не стал бы воевать спаннонами.

— Знаешь, Конн, я никак не пойму. Ты мой брат, и я тебя люблю. Но сколько можно вынашивать эту боль? Найди себе жену, которая родит сыновей. Это нужно не только тебе, но и народу. Нам нужен наследник, Конн.

Коннавар улыбнулся:

— Ты мой наследник, Бран, а потом — твои сыновья. Он подошел к окну и стал смотреть на легкие облака, отбрасывающие пестрые тени на склоны гор.

— Ты мог бы позвать Бэйна домой, — сказал Бран. Коннавар обернулся, его лицо перекосилось от гнева.

— Не желаю больше это обсуждать.

— Слушаюсь, ваше величество.

Коннавар тут же раскаялся:

— Прости меня, брат, я надеялся, что за все эти годы боль поутихнет, но она словно язва на душе.

— Черт побери, Конн, ты тоже прости. Я больше не буду тебя мучить. Как ты думаешь, чего от нас хочет Джасарей?

— Трудно сказать. У Джасарея много проблем. Война на востоке означает, что в Городе почти не осталось верных ему войск. Брат Солтайс говорит, что в Городе сейчас больше рыцарей, чем солдат. Джасарей, очевидно, верит в преданность Наладемуса, и, возможно, не зря. Но политическая ситуация может быстро измениться. Прибытие послов ригантов вызовет переполох и, возможно, изменит отношение к восточной кампании. В общем, я не знаю, брат.

— Бран находился в Городе уже десять дней и вместе с Фиаллахом жил на вилле на юге Города, ожидая приглашения Джасарея. Приглашение поступило, но переговоры так и не состоялись.

— По дорожке к ним бежал слуга.

— Купальня готова, господа, — объявил он. — Вашу одежду уже принесли с виллы, я имел смелость отдать ваши вещи в стирку, и теперь они сохнут.

— Спасибо, — отозвался Бран.

Купальня была сорок футов длиной, а в неглубокой ванне могло поместиться двадцать человек. Бран и Фиаллах разделись и залезли теплую, напоенную благовониями воду. Фиаллах сделал вдох, нырнул и тут же всплыл, отплевываясь, вода лилась ручьями с волос и седеющих усов.

Бран захихикал:

— Кажется, твое отношение к ненавистному Городу изменилось.

— Купание облегчает боль в спине, — объяснил Фиаллах, — я уже не так молод и здоров.

Они с удовольствием отдохнули еще немного, а потом подошли слуги с горячими полотенцами. Риганты выбрались из ванны, вытерлись и прошли в массажную комнату, где их поджидали два крепких юнца.

Бран лег на живот и почувствовал, как ему на спину налили теплого масла. Под опытными пальцами массажиста его затекшие плечи и шея тут же расслабились. Он посмотрел на Фиаллаха, лежащего неподалеку с закрытыми глазами. Когда массаж был окончен, масло аккуратно соскребли с тел закругленными скребками из слоновой кости. Фиаллах и Бран встали, оделись и вернулись в свои покои, где ждала еда: несколько видов холодного отварного мяса, сладкие пирожные и кувшины с водой и вином. Они поели и стали ждать вызова к Джасарею.