Инаугурация Джимми Картера была назначена на 20 января 1977 года. И Майк сказал, что так или иначе мне обязательно нужно присутствовать на ней. Это единственный шанс, как ему казалось, чтобы я смог стоять близко к президенту и телепатически передать послание, которое задумал Майк. Он сомневался, что можно организовать официальную встречу для обсуждения вопросов телепатии из-за существования так называемого отрицательного фактора. Для нового лидера публичные контакты с телепатами, экстрасенсами или теми, кто занимается этими проблемами, неминуемо нанесут ущерб его имиджу, что особенно нежелательно в самом начале президентского срока. В любом случае на встрече присутствовали бы газетные обозреватели, а это обозначало прямую утечку информации в прессу. Вашингтон не Москва, где правители делают все, что им нравится, а пресса делает все, что ей говорят.
      «За приглашение не беспокойся, Ури, — уверил меня Майк. — Считай, что его ты практически уже получил».
      1976 год был для меня очень насыщенным и активным. Продолжали поступать приглашения для выступлений, дававших мне возможность повысить свои доходы. Турне по Бразилии, например, принесло мне еще миллион долларов. Первоначально меня туда пригласили лишь для двух телевизионных представлений, но благодаря моему весьма предприимчивому агенту Маркосу Лазаросу я закончил свой приезд в Бразилию грандиозным турне по всей стране с 40 представлениями, одно из которых проводил на футбольном поле в присутствии 12 тысяч зрителей.
      Одно из моих телешоу видела жена видного бразильского дипломата Васко Лентао де Куния. Уже долгое время она страдала артрозом и не могла передвигаться без посторонней помощи. В тот момент, когда я делал свою работу: гнул ложки и говорил, что все старые часы телезрителей — настенные, ручные — сейчас пойдут, она подумала про себя, а почему бы я не мог сделать что-нибудь для ее ног. На следующее утро она выпорхнула из постели и танцевала как двенадцатилетняя девчонка. Об этом написал в «Жорнал де Бразил» от 26 июля 1976 года обозреватель Хосе Карлос Оливейра, который, кстати, правильно заметил, что именно она сама, а не я, была «виновницей» этого чудесного исцеления. Что-то подобное случилось в 1974 году, когда одна шведка пыталась убедить меня в том, что я якобы смог во время телесеанса так повлиять на ее внутриматочную спираль, что она вскоре обнаружила нежелательную беременность.
      Еще одним из примечательных зрителей в Бразилии был Лусито Креспи, чей дядя, Нино Креспи, слыл в свое время известным наездником. Как-то он во время скачек в Рио-де-Жанейро лет 40 назад попал в свалку. С тех пор его семья хранила старинный хронометр, который был на нем и сломался как раз во время той свалки. Несколько раз его пытались ремонтировать, но хронометр упорно молчал. К их огромному удивлению, он начал прекрасно работать во время моего выступления на телевидении и ходил после этого еще несколько дней. Оливер сделал по этому поводу следующее заключение: «Мы все Ури Геллеры».
      Так или иначе, я уже совсем забыл об обещании Майка, когда в конце 1976 года мне позвонили на квартиру в Манхэттене. Звонила девушка, по имени Люси. Она представилась, назвав полностью имя и фамилию, и попросила встретиться с ней. «А почему бы и нет?» — подумал я. У меня не было никаких возражений, и вскоре мы встретились. Мне она показалась привлекательной молодой женщиной, к тому же, как я понял, сильно интересующейся парапсихологией, специалиста в которой она, похоже, видела во мне. Мы стали видеться довольно часто и проводили вместе много времени. Лицо ее казалось мне знакомым, и, как позже выяснилось, она сопровождала Розалин Картер во время ее визита в Мексику. Но мы ни разу не вспомнили об этом.
      Однажды она сильно удивила меня, сказав, что является близкой родственницей семьи Картера. По ее словам, она подробно рассказала обо мне Джимми и он отреагировал с большим интересом и без всякого предубеждения. Прежде чем я смог установить связь между мной, Люси и Майком, она спросила, не хочу ли я присутствовать на церемонии инаугурации в Вашингтоне.
      Я ни о чем не просил ее, как, впрочем, и никого другого, потому что не считал возможным набиваться на приглашение. Инаугурация президента — это очень большое событие, на которое любой человек в США хотел бы быть приглашенным. Какие шансы были у меня? Я был просто известным и не совсем обычным участником развлекательных программ, но отнюдь не был звездой и, главное, не был даже американцем. Поэтому можете представить себе мое удивление и радость, когда однажды утором я обнаружил на половике перед дверью своей квартиры аккуратно заиленный конверт.
      Я не мог в это поверить. Господин Ури Геллер официально приглашался в Вашингтон на инаугурацию президента Картера. Так же как и господин Шипи Штранг. Мы посмотрели друг на друга в полном недоумении.
      Что это была за неделя! Люси или, быть может, кто-то другой полностью взяли заботу о нас. Из огромного множества вашингтонских отелей для нас были зарезервированы места именно там, где поселили близких родственников президента. Некоторые из них жили на том же этаже, что и мы. И первый человек, с которым я столкнулся, выйдя из номера, был брат Картера — Билли.
      «И вы здесь? — прогремел он. — Вы Ури Геллер. Я очень много о вас слышал». И тут же на месте захотел убедиться в том, что все это правда. В его книге вы найдете фотографию, расположенную на полном развороте, — мы с ним вдвоем сидим в коридоре гостиницы и проводим телепатический эксперимент.
      Люси была, пожалуй, самой активной из всех присутствовавших. Она надавала мне кучу самых разных приглашений не только на лучшие места во время церемонии инаугурации, но и на бесчисленные балы, приемы и вечера. Один из приемов должен был состояться в Белом доме.
      Торжественный парад перед инаугурацией оказался весьма неуютным мероприятием. Было холодновато, но президент Картер настоял на том, чтобы проделать весь маршрут от церемониальной трибуны до его нового дома пешком, что очень обеспокоило сотрудников службы безопасности. Я здорово продрог и уже не раз пожалел о том, что не поддел под куртку какой-нибудь свитер или другую теплую вещь.
      Когда в поле зрения появилась вся процессия, весь наш замысел показался посто нелепым. Я мысленно приготовился предпринять что-то неожиданное, так как план Майка направить телепатическое послание главе самого могущественного государства в мире казался мне весьма далеким от исполнения.
      Новая президентская чета приветливо махала руками и рассыпала свои теплые южные улыбки окружающей толпе. Одна такая солнечная улыбка была послана в моем направлении, хотя госпожа Картер вряд ли могла узнать меня с такого большого расстояния, но это был явно знак персонального внимания, Наконец они поравнялись со мной, хотя находились все же на приличном расстоянии от меня. Тогда я и сделал свою первую попытку донести до президента как бы зажатую в капсулу и несущую образы телепатического феномена мысль о советском превосходстве в этой области и отсутствии средств, необходимых для исследований.
      «Все дело в деньгах, — сказал мне как-то Майк. — Необходимы дотации для исследовательских институтов». Он не называл мне конкретных цифр, но в моей голове почему-то засела сумма в шесть миллионов долларов. И в своем мысленном послании к президенту я добавил эту цифру. Я попытался донести до сознания президента эту идею, насколько это было возможно с того расстояния, которое нас разделяло. Непосредственный контакт с президентом ожидал меня впереди.
      Есть много аргументов, подтверждающих, что телепатия значительно более эффективна при тесном контакте, хотя Рассел Тарг и другие исследователи показывали во время своих экспериментов, что возможна передача мыслей и на больших расстояниях, как от Москвы до Калифорнии. Но я думал, и небезосновательно, что задача, которая стояла передо мной в тот момент, могла быть более успешно решена в непосредственной близости от объекта внушения. Возможно, я был не прав, но в любом случае Майк советовал мне подобраться к Картеру как можно ближе. Пришлось еще немного подождать, потому что у меня не было никакой возможности подойти поближе к президенту во время официальной церемонии, проходившей в огромном зале. Среди всех присутствующих я узнал лишь двоих людей: актера Джека Николсона, как и многие другие знаменитости, пришедшего засвидетельствовать свое уважение новому президенту, и маленькую очень знакомую фигурку, которая попалась мне на глаза по пути в холл. Я подкрался к ней сзади и тихонько позвал: «Манси! Обернись!» Она отпрянула от неожиданности, увидев меня. Я прочел в ее глазах немой вопрос: как, черт возьми, я сумел получить приглашение сюда. Однако времени для объяснения у меня не было.
      Наконец наступило время главного события недели торжеств и я оказался в самом знаменитом доме Соединенных Штатов. Это был отнюдь не частный визит. Кроме меня, там присутствовало еще несколько сот гостей. Не успело пройти первое изумление от увиденного внутри Белого дома, как у меня вновь оборвалось сердце. Я понял, что служба безопасности здесь действовала очень четко. Люси все время держалась рядом со мной, успев познакомить меня с несколькими важными людьми, включая одного из ближайших советников президента, но мои мысли в этот момент работали в совершенно другом направлении. Я знал, что это, возможно, мой последний шанс встретиться с президентом с глазу на глаз. Но я видел, что даже Люси с ее родственными связями не могла пройти сквозь вооруженную стену, сооруженную вокруг президента в его собственном доме.
      Затем гости внезапно стали выстраиваться в ряд — друг за другом, чтобы лично засвидетельствовать свое уважение семье Картеров. Я сильно сомневался в том, что сотрудники службы безопасности разрешат мне встать в этот ряд и поговорить с четой Картеров. Но Люси вдруг схватила меня и буквально потащила в конец ряда.
      Ситуация напомнила мне мой первый прыжок с парашюта. Я помню зеленый свет, означавший, что следующая очередь для прыжка — моя и что обратной дороги нет. Сейчас со мной происходило нечто подобное. Я попытался сконцентрироваться настолько, насколько это было возможно, и, пожалуй, впервые почувствовал, что вот это и есть предназначение, которое мне предстоит выполнить.
      Гораздо раньше, чем я предполагал, передо мной оказались Джимми и Розалин Картеры и их официальная свита. И больше никого. Вот и пришло время, подумал я.
      Госпожа Картер сразу же узнала меня и сняла напряжение. «О, Джимми! — воскликнула она. — Это Ури Геллер. Ты помнишь, тот молодой израильтянин, о котором я тебе столько рассказывала».
      Выражение лица Картера чуть-чуть изменилось. И потом последовала тишина, после чего я сделал шаг вперед и схватил его руку для пожатия. Я держал ее добрых шесть секунд, смотря сверху в его глаза. Он был ниже меня ростом, ниже даже, чем я преполагал.(Во мне семь футов и один дюйм.) Я попытался передать им свое мысленное послание и сделал для этого все, что мог:
      «Телепатический феномен существует. Будь объективен и не имей предубеждения. Вложи деньги в исследования. Шесть миллионов долларов. Догони Советы».
      Уверхнапряжение и концентрация мысли сделали эффект моей попытки еще сильнее, чем обычно. Картер даже слегка вздрогнул, и я почувствовал, что он пытается отнять свою руку. «Не перестарайся», — сказал мне мой голос. Последовала известная картеровская улыбка.
      «Вы собираетесь решить для нас проблему энергетического кризиса?» — спросил он. Уже во второй раз главы государств настойчиво задавали мне один и тот же вопрос. Я забыл, что ответил тогда, но что касается моего послания к президенту, то почти не сомневаюсь, что оно дошло до него.
      Этот случай — один из тех, когда я был абсолютно уверен в том, что поступаю правильно. Моя миссия на этом закончилась. Полагаю, что кто-нибудь из фотографов навечно запечатлел этот эпизод и фотография, наверняка, хранится где-нибудь в вашингтонских архивах.
      Люси позвонила после этого мне еще раз или два. Но мы никогда больше не виделись, и я до сих пор не знаю, подстроила ли она мне эту встречу с президентом или нет. И вообще, кто стоял за всем этим? Неужели это было просто совпадение?
      Что касается Майка, то он тоже навсегда исчез из моей жизни — так же неожиданно, как и вошел в нее.
      Семь лет спустя в «Нью-Йорк тайме» от 10 января 1984 года появилось сообщение. В нем говорилось о том, что президент Картер приказал в 1977 году провести на самом высоком уровне «всестороннюю проверку исследований Советов в области парапсихологии». Это последовало, как утверждалось в газете, после «личной встречи» президента со мной. (Я никакой информации об этой встрече не давал.) «Секретная проверка, — согласно статье, — была завершена в 1978 году. И хотя не было доказано, что существовал специальный проект о разработке в СССР психических методов ведения войны, о которых предупреждал господин Геллер, но был обнаружен определенный интерес Советского Союза в этой сфере». Официальные представители Белого дома «не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть» утверждения газеты насчет проверки. Не могу этого сделать и я.
      В декабре 1976 года я праздновал свое тридцатилетие. Я был вполне доволен жизнью и собой, и для этого в общем-то были основания. Во множестве стран мира мое имя вошло буквально в каждую семью. Я проехал почти по всем городам, о которых мечтал. Я обрел настоящих друзей, и мой банковский счет уже исчислялся семизначными цифрами.
      Нападки на меня со стороны скептиков и фокусников заставляли людей еще настойчивее стремиться увидеть своими глазами мои выступления в залах и на телевидении. В придачу к сотням публикаций в газетах и журналах обо мне было написано уже несколько солидных книг. Казалось, все идет как надо. Психологически, однако, это было не совсем так. Сперва я почувствовал легкое недомогание и довольно легко обнаружил его причину. Я всегда был любителем поесть. А тут превратился просто в кошмарного обжору, страдающего от ненормального, постоянного чувства голода. Или, другими словами, ненасытного аппетита. Я пожирал все, что стояло передо мной. Мы часто обедали с Манси в лучших ресторанах Мехико, и тем самым я еще больше подталкивал себя к искушению. К счастью, мы были трезвенниками. И мне страшно подумать, что было бы с нами, если бы мы еще и пили. Но и без этого положение становилось тревожным. К тому же почти ни в одном из ресторанов, которые мы регулярно посещали, нам не предъявляли счет. Реклама того, что жена президента обедает в том или ином ресторане, значила для их хозяев значительно больше, чем пригоршня песо. А я платил за еду, сгибая ложки во время обедов. В одном ресторане мое произведение — импровизированная огромная согнутая ложка — было вставлено в рамку и повешено на стену. Официанты делали все возможное для того, чтобы угостить нас самыми свежими и вкусными блюдами, и мы им всегда уступали. А когда после поглощения поистине раблезианского количества пищи нам приносили еще десерт, Манси была в состоянии заказать лишь какое-нибудь одно блюдо и то съедала обычно только половину. А я и тут не мог себе отказать, и частенько мне приходилось, извинившись, выходить из-за стола для того, чтобы через некоторое время освободить в желудке немного места, а затем снова с жадностью наброситься на еду.
      Дома происходило то же самое. Мне даже приходилось использовать известный метод под названием «два пальца в рот». В конце концов дело дошло до того, что меня постоянно рвало, уже без всякой искусственной помощи, и чем больше я ел, тем более тощим становился. Я пытался обмануть себя, надеясь, что потеря веса — это результат моих ежедневных тренировок — пятимильных пробежек. Даже в тяжелой из-за густого смога атмосфере Мехико я тренировался каждый день. Но все было напрасно.
      Вскоре я поехал в Нью-Йорк, туда же из Израиля приехала и Ханна, сестра Шипи. Она довольно часто нас навещала. Увидев меня, она сказала, что я выгляжу просто ужасно. По возвращении в Мексику мне предстояло услышать то же самое от Манси. А Том Моррис заметил, что я напоминаю заключенного из концентрационного лагеря. В довершение всего, как-то раз выходя из машины, я вдруг почувствовал страшную слабость, как будто все силы в один момент покинули меня.
      Я схватился за крышку автомобиля и с огромным усилием заставил себя удержаться на ногах. Это был короткий, неожиданный и очень пугающий момент истины, означавший, что я сам постепенно убиваю себя. Именно этот случай разбудил, казалось, уже безвозвратно уснувшую часть моего несознательного разума, которая тотчас же приняла решение предпринять срочные меры по спасению. С этого момента под присмотром Ханны я снова стал есть нормально, как это делаю и поныне.
      Почти одновременно с этой моей хворобой мне пришлось столкнуться и с более серьезной проблемой. Президент Мексики с некоторых пор был серьезно обеспокоен тем, какое впечатление производила Манси на окружающих, появляясь вместе со мной в общественных местах. Кончилось все тем, что он велел ей немедленно изменить образ жизни: перестать одеваться столь вызывающе и так сильно краситься, как она это делала в последнее время. Он запретил ей ходить по ресторанам, привлекая внимание всех тем, что она постоянно появлялась там в моем сопровождении. Короче говоря, ей следовало вспомнить, кто она такая и что собой представляет. Да я и сам беспокоился, замечая все больше любопытных и завистливых лиц за соседними столиками в ресторанах и в театрах. Впервые за все эти годы я почувствовал себя чужаком, и, надо сказать, ощущение это было очень неуютным. Но с Манси ни я, ни ее муж сладить не могли. На все упреки и замечания она неизменно отвечала: «Меня это не волнует». И то, что это волновало всех окружающих, в том числе и ее близких, не имело для Манси никакого значения. Тут уж ничего не поделаешь, такая это была женщина.
      Однажды Пепито отозвал меня в сторону. У него явно на душе лежал какой-то тяжелый груз, от которого он хотел избавиться. Не нужно было быть телепатом, чтобы определить это но выражению его лица.
      «Послушай, Ури, — сказал он. — У меня есть к тебе разговор. Ты ведь знаешь — ходят слухи. Не появляйся больше на людях с моей матерью. Это плохо для всех нас кончится».
      В его голосе не было даже намека на угрозу, но тем не менее я воспринял его слова как сигнал тревоги. Пепито объяснил мне, что прекрасно знает, что у нас с Манси просто дружеские отношения, но их семья не могла подставлять свою репутацию под удар, даже вымышленный. У влиятельных людей всегда есть недоброжелатели. Тем более что до президента Портильо уже добрались злые языки, распространяющие повсеместно сплетни о том, что он, как и большинство крупных политических деятелей Латинской Америки, имел любовницу, которую где-то прятал, хотя я не замечал никаких признаков, подтверждающих это. У них с Манси всегда были ровные, нормальные отношения. Быть может, иногда они как-то отдалялись друг от друга, но я всегда относил это к тому, что оба они, особенно президент, очень много работали и смертельно уставали. Часы досуга Лопес Портильо также любил проводить уединенно — в своем кабинете, он много читал, писал историю своей страны, на которую имел собственный взгляд. Мне казалось, что у президента просто не было времени, чтобы ухаживать за какими-то другими женщинами. По отношению ко мне он всегда был предупредителен и дружелюбен и ни разу не сказал ни слова о том, что ему не нравятся наши отношения с Манси или что он против того, чтобы мы вместе проводили время, когда он занят делами.
      Должно быть, он все-таки поговорил с Манси. Мы стали гораздо реже бывать на людях, хотя виделись по-прежнему часто.
      Как-то в начале 1978 года она попросила меня поехать вместе с ней и ее детьми отдохнуть на курорт Канкун, расположенный на берегу Карибского моря. Это был поистине романтический отдых. Прогулки по побережью при лунном свете я, наверное, никогда не забуду. Хотя даже во время них я знал, что телохранители Манси где-то поблизости. Боюсь, что, где бы и когда бы мы ни были, за нами постоянно шпионили. Не сомневаюсь, что президенту докладывали буквально о каждом шаге, сделанном его женой. Мы стали, как мне казалось, какими-то заложниками в руках сплетников.
      10 февраля 1978 года лондонская «Дейли экспресс» опубликовала небольшую заметку под названием «Сгибая правила приличия для Ури». В ней была помещена моя маленькая фотография и три небольших столбика текста без подписи автора. Статья начиналась так:
      «Сенсационные известия из Мексики о сгибателе ложек Ури Геллере. Израильская звезда парапсихологии Геллер завязал теплую дружбу с женой президента Лопеса Портильо по имени Кармен. Эта дружба, как считают некоторые обозреватели, может привести к мексиканскому Уотергейту».
      Затем в статье утверждалось, что я и мой ассистент Шипи Штранг сумели стать мексиканцами благодаря услугам первой леди Мексики. Газета добавляла, что таким образом «сеньор Штранг был спасен от военной службы в Израиле». Затем в статье говорилось, что «Геллер и Кармен, пышущая здоровьем в свои сорок с гаком, изрядно удивили мексиканцев, проведя вместе каникулы в Канкуне, где жили в одном отеле и, как утверждают сотрудники отеля, вели себя достаточно интимно». Газета цитирует слова одного из них: «Мы не знали, где их искать». А я, по утверждению газеты, признался, что «очарован ею (то бишь Манси), ее мужем и детьми».
      Статья была достаточно аккуратной. Я созванивался в те дни со многими своими знакомыми и неизменно подтверждал то, о чем знало уже все Мехико, — да, мы с Манси очень хорошие друзья. Хотя вполне могу предположить, что какой-нибудь официант или официантка могли быть шокированы поведением Манси. Я и сам не раз говорил о том, что и меня иногда пугало ее поведение. И все же как эта статья попала в Лондон? К чему весь этот разговор о мексиканском Уотергейте? Зачем беспричинно оклеветан Шипи? Ведь даже элементарная проверка фактов подтвердила бы, что он уехал из Израиля совершенно открыто и легально, задолго до того, как стать военнообязанным. Так или иначе, он наверняка, был бы освобожден от службы из-за того, что в юности перенес очень серьезное заболевание. После отъезда из Израиля он приезжал туда еще не раз, и у него никогда не возникало каких-либо проблем по этому поводу. Судя по всему, это была просто провокация, и мне, конечно, было интересно узнать, кто же ее провернул. Упоминание об Уотергейте натолкнуло меня на мысль о причастности к этому революционно-конституционной партии Мексики, единственной силы, имеющей власть в стране. По всей видимости, ее лидеры пришли к выводу, что дело зашло слишком далеко. И вряд ли можно упрекать их за это. Мои отношения с Манси легко могли быть неправильно поняты, хотя я уже не раз говорил, что в действительности это были самые что ни на есть дружеские отношения. И если бы президент захотел положить им конец, то ему достаточно было только сказать мне об этом, чего он никогда не делал.
      Не исключено, что этой информацией газету снабдил кто-то из моих недоброжелателей, которые прекрасно знали, что в Мексике даже косвенный намек подобного рода мог быть достаточным для того, чтобы подвергнуть мою жизнь реальной опасности. Зная теперь о тех грязных приемах, которые они применят по отношению ко мне позже, я не могу исключить и этот вариант.
      10 февраля я должен был ехать в Лос-Пинос, но этому не суждено было случиться. «Дейли экспресс» утром того же дня уже лежала на столе президента. К тому же ему заблаговременно был направлен телекс из мексиканского посольства в Лондоне. События стали стремительно развиваться.
      В доме Тома Морриса, где я по-прежнему останавливался, когда приезжал в Мексику, зазвонил телефон. Это был Пепито.
      «Не приезжай сегодня в Лос-Пинос, — начал он. — Случилась беда.» Отец, по его словам, очень сердит, даже разъярен. «Там написано что-то нехорошее обо всех нас в газете», — сказал Пепито.
       Япытался добиться от него подробностей, но он ничего не мог мне сказать, кроме того, что люди осуждающие говорят о его матери и обо мне. По его голосу я понял, что на сей раз дело действительно серьезное: сквозь его слова я снова услышал как бы вой сирены, предупреждающей об опасности. Теперь уже близкой. Вокруг меня начали разворачиваться события, которыми Пепито уже не может управлять. И телефонный звонок был лишь дружеским предупреждением. Надеяться на его помощь и поддержку здесь уже не приходилось.
      Внезапно мне показалось, что все вокруг меня рушится и чтобы спастись, необходимо немедленно предпринимать самые решительные меры и не мешкая готовиться к отъезду. Моя бесценная карточка компании «Аэромексико» давала мне право не только на бесплатный полет в салоне первого класса, но и на то, чтобы в случае необходимости ссадить с рейса любого пассажира, если для меня уже не окажется места. Можно было на некоторое время задержать вылет самолета, даже если он находится на взлетной полосе. Я, разумется, раньше не прибегал к подобным вещам, но сейчас пришлось это сделать.
      Том Моррис довез нас с Шипи до аэропорта. Если бы не дипломатический номер на его машине, уверен, что он бы закончил эту поездку в тюрьме — столько грубейших нарушений правил он сделал. Мы ехали на красный свет, не обращали внимания на улицы с односторонним движением, проезжали даже по тротуару. Полицейские беспомощно размахивали руками и ругали нас на чем свет стоит. Прохожие останавливались и долго провожали нас своими широко раскрытыми от ужаса и удивления глазами. Должно быть, даже по мексиканским стандартам все это было слишком необычно.
      Так или иначе, с грехом пополам мы добрались до аэропорта. У нас даже не осталось времени, чтобы как следует поблагодарить Тома за все, что он для нас сделал. Наконец я с облегчением вздохнул и плюхнулся в кресло самолета, взявшего курс на Нью-Йорк.
      Моя совершенно невероятная жизнь в Мексике началась с весьма неожиданного приказа жены президента. Я покидал страну столь же неожиданно, но теперь уже по рекомендации ее сына. Даже когда самолет уже набрал высоту, у меня в ушах все еще стояли его последние слова. Они звучали даже громче, чем ревущие двигатели авиалайнера, увозившего меня от опасности: «Мой тебе совет — уезжай из Мексики, и побыстрее».

      В моей нью-йоркской квартире зазвонил телефон. Внизу меня ждал человек из американской таможни, который хотел со мной встретиться. Его удостоверение, по словам консьержки, было в полном порядке. Хотя это еще далеко не гарантия, кто знает, может быть, он кем-то подослан.
      В Нью-Йорке любому поневоле приходится быть осторожным. Но я доверился мнению своей консьержки. Кроме того, хотя этот визит и был неожиданным, я догадывался о его возможной причине. Некоторое время назад я прилетел из Мексики, везя с собой дорогой кольт, тот самый, который подарил мне президент Лопес Портильо. Я уже несколько раз абсолютно открыто и легально провозил его в США и никогда не имел никаких проблем на таможне, предъявляя свои документы сотрудника мексиканской службы безопасности. Однако в последний раз таможенник отнес мой кольт куда-то на экспертизу, а затем, вернувшись после долгого отсутствия, объяснил, что пистолет временно останется у них. Якобы необходимо было что-то проверить в документах. О результатах этой проверки мне обещали сообщить позднее.
      Пришедший ко мне агент таможни, которого я буду дальше называть Карлом, с виду и впрямь походил на таможенника, что подтверждал специальный знак отличия у него на куртке. Он принес с собой маленький пакет.
      «Господин Геллер? — сказал он, когда я открыл ему дверь. — Я пришел, чтобы вернуть ваш пистолет по специальному решению министра юстиции США».
      Каким образом министр юстиции был вовлечен в это дело? Было ли естественным то, что конфискованные вещи возвращались владельцу лично в руки — об этом я не имел понятия, как в равной степени и о том, действовал ли Карл по приказу или просто ему самому было интересно встретиться со мной? Как бы там ни было, я пригласил его зайти в квартиру, и мы очень приятно поболтали. Оказалось, что Карл очень интересуется телепатией. Уходя, он объяснил, как его можно найти, и попросил меня сразу же дать ему знать, если мне понадобится помощь любого рода.
      И как это нередко случается, помощь мне понадобилась очень скоро. Моя мать жила в то время совсем одна в Израиле, и я хотел, чтобы она переехала ко мне в США, где я мог бы видеть ее гораздо чаще в перерывах между своими выступлениями и турне. Я не хотел становиться американцем или добиваться постоянного места жительства в этой стране. Просто это было не очень разумно с моей стороны устраиваться где бы то ни было на постоянное место жительства, так как я бесконечно путешествовал по всему свету, выполняя контрактные обязательства. Нью-Йорк был лишь одним из моих временных пристанищ — статус иностранца обязывал меня проводить в США не более шести месяцев в году, а если быть точным — 183 дня. Условие, которое я выполнял неукоснительно. И все же Нью-Йорк был тем местом, которое я посещал чаще всего, и поэтому мне хотелось, чтобы моя мать жила именно там.
      Карл пообещал подумать, что можно будет сделать для этого. Через некоторое время он снова пришел ко мне, на этот раз не один, а с человеком, которого я буду называть Доном. Насколько я догадался, он работал в контрразведке Федерального бюро расследований.
      Разговор у нас получился долгий и откровенный. Причем в основном говорил Дон. Он был очень увлечен всеми известными паранормальными явлениями, в особенности телепатией, и, естественно, захотел сам убедиться в моих возможностях. Мы сделали ряд совместных экспериментов с рисунками, и он радовался, как ребенок, обнаружив, что у него тоже кое-что получается, когда я внушал ему образ того или иного изображения.
      «Слушай, — сказал я ему. — Если тебе понадобится моя помощь в чем-то, то я буду рад оказать тебе любую услугу». Я делал это предложение без всякого сомнения. ФБР — одно из самых уважаемых законоохранительных агентств в мире, и его репутация куда чище, чем у ЦРУ. Я был уверен в том, что они не станут просить меня о чем-то таком, что вошло бы в противоречие с моими собственными интересами и принципами. С ними можно было иметь дело.