Глава 12

Ванная комната оказалась в середине коридора второго этажа, на полпути к их номеру. Рубен встал на часах у дверей, пока Грейс шумно Плескалась внутри. Омовение так затянулось, что он забеспокоился и постучал в дверь. – Эй, Гусси, ты что, решила устроить заплыв? Дверь внезапно отворилась.

– Извини, – проговорила она напряженным голосом, никак не откликнувшись на шутку.

– Ничего страшного, я тебя не тороплю.

Она выглядела чистенькой и свежей, а пол перед эмалированной чугунной раковиной был весь залит водой. Рубен понял, что она устроила себе стоячую ванну. Ее босые ножки посинели от холода. Он взял ее за руку и отвел по коридору к комнате номер восемь, удивляясь про себя ее непонятному состоянию. Грейс казалась натянутой, как струна, словно изо всех сил старалась удержаться от какого-то опасного шага. Как только за ними закрылась дверь номера, она оставила его и направилась прямиком к окну.

На письменном столе в дальнем углу стояла покоробившаяся от жара масляная лампа и лежал коробок спичек. Рубен поставил на стол бутылку виски и разжег лампу, а затем осмотрел комнату в ее неярком мигающем свете.

– Очень уютно, – провозгласил он, просто чтобы что-нибудь сказать.

Комнатенка оказалась тесной и безобразной, с низким потолком и голым, давно не метенным полом. Помимо письменного стола вся остальная меблировка сводилась к умывальнику и кровати. Пятнистые стены когда-то скорее всего были голубыми, но с годами приняли тот же сизый оттенок, что и туман за окном, только еще грязнее. Ниже дверной ручки имелась дыра, явно пробитая ногой и кое-как заделанная, однако замок, слава Богу, запирался. И простыни, покрывавшие толстый комковатый матрац на постели, выглядели чистыми – по крайней мере с того места, где он стоял. В общем, могло быть и хуже.

Грейс все еще стояла к нему спиной, придерживая рукой порванную выцветшую занавеску, и смотрела на стелющийся за окном туман. От влажного воздуха ее вьющиеся волосы закурчавились еще сильнее и окружали голову золотистым ореолом. Рубен взглянул на ее хрупкие плечи и стройную спину. Туго перехваченный кушаком на талии желтый халат подчеркивал округлую женственность соблазнительных бедер. Он вспомнил, какая она была, когда он нашел ее в постели Уинга – нагая и томная. Сколько же все это может продолжаться? Сколько ему еще терпеть?

– Что-нибудь видно? – спросил Рубен.

– Туман.

– Мы побудем тут пару часиков, отсидимся, а потом придумаем, как нам добраться до дому. Люди Уинга не станут рыскать по улицам всю ночь, разыскивая нас.

Ему очень хотелось на это надеяться. Грейс не шевельнулась и ничего не ответила; ему даже показалось, что она вообще его не слышит. Немного погодя она опустила шторку, обхватила себя руками и, засунув ладони в широкие рукава кимоно, принялась с силой растирать предплечья.

– Грейс? – в тревоге окликнул ее Рубен. Она так и не обернулась.

– Что, собственно, произошло? Она не ничего не сказала. Он подошел поближе. В уме у него мелькнуло страшное подозрение.

– Уинг сделал тебе больно? Грейс, он приставал к тебе?

Несмотря на все увиденное, Рубен почему-то продолжал отчаянно цепляться за безумную надежду, что между нею и Уингом еще ничего не произошло. Теперь же он испугался, что подтвердятся его худшие опасения. Но Грейс по-прежнему не желала отвечать на вопросы. Рубен потянулся, чтобы ее обнять.

– Милая, что он…

Она повернулась волчком, как только он коснулся ее. Выражение ее лица его поразило.

– Рубен, – невнятно пробормотала она и принялась растирать его плечи, как только что растирала свои.

– Ты не заболела? Как ты себя чувствуешь?

– Я вся горю, – призналась наконец Грейс. Она запрокинула голову и застонала. Это был долгий, протяжный, мучительный вой, потрясший его до глубины души. Рубен обнял ее и начал шептать какие-то слова утешения, но Грейс с силой прижалась к нему всем телом, судорожно цепляясь за его одежду.

– Я вся горю, – повторила она в отчаянии, притираясь к нему бедрами.

Рубен растерянно заморгал, глядя на свое отражение в мутном зеркале над умывальником. – Ну и ну…

– Обними меня, умоляюще попросила Грейс. – Нет, не надо! О Господи…

Она зарылась лицом ему в рубашку.

– Он мне что-то подмешал в вино.

– Он… что?

– Ведь я тебе нравлюсь, правда? Ты всегда… н-н-нет! Грейс стиснула зубы и боднула его лбом, словно намереваясь протаранить насквозь грудную клетку. – Рубен, я сгораю. Если ты мне не поможешь, я сейчас взорвусь или выскочу из своей кожи.

Рубен осторожно похлопал ее по спине, пытаясь понять, в чем; дело.

– Ты хочешь сказать…

У нее в горле раздался низкий и грозный рокочущий звук. Она отпрянула, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Помоги мне, – властно скомандовала Грейс. – Только попробуй посмеяться надо мной, Рубен, и я… я…

Ее голубые глаза наполнились слезами. Все еще в недоумении, он провел кончиками пальцев по ее левой груди. Вновь тесно прижавшись к нему, она обхватила ногами его левое бедро. Рубен не мог поверить, что все это происходит наяву. Грейс бросалась на него всем телом – раз, два, три, четыре – и наконец кончила. Болезненный, грубый, мучительный оргазм опустошил ее, и она тяжело повисла у него на руках, обливаясь потом, выбившись из сил и задыхаясь.

Он неожиданно для себя засмеялся; но это была неудержимая нервная реакция, своего рода разрядка. Грейс оцепенела в его объятиях, и Рубен вспомнил, что смеяться-то ему как раз и не полагается.

– Я не над тобой смеюсь. Гусси, просто… так получилось, что я не смог…

– Заткнись!

– Ладно.

Несколько минут они простояли неподвижно, стараясь отдышаться и прийти в себя. Потом Рубен почувствовал, как по ее телу прошла долгая судорога, и осмелился задать вопрос:

– С тобой все в порядке?

– Нет.

– Тебе холодно?

Она притворно рассмеялась.

– Нет? Тебе не холодно?

Грейс вся дрожала. Она по-прежнему сжимала его ногу и вдруг опять начала проделывать бедрами тот же фокус, стискивая и разжимая их в медленном, но упорном, возбуждающем ритме.

– М-м-м… Послушай, Грейс, тебе не кажется, что это не слишком удачная мысль?

– Опять началось.

– Что?

Он все еще не понимал.

– Рубен, он заставил меня что-то выпить!

– Ты хочешь сказать, оно все еще… Она кивнула. Свои руки он видел в зеркале: действуя сами по себе, они скользнули вниз, подхватив ее ягодицы и прижав ее покрепче. Грейс вскинулась, вскрикнула и медленно расслабилась, вновь безвольно повиснув у него на руках.

Теперь уже сам Рубен почувствовал, что его прошибает пот.

– Давай ляжем, – нерешительно предложил он. Грейс немедленно повернулась, не сказав ни слова, И взобралась на кровать. Ее руки и ноги запутались в покрывале, кимоно раскрылось и сбилось на сторону, Толку от дурацкого желтого халата все равно не было никакого, поэтому Рубен помог ей его снять, но даже после всего, что произошло, это показалось ему недопустимой вольностью, хотя Грейс была не в состоянии обижаться. Желая хоть немного уравнять положение, он робко спросил;

– Грейс, может, мне тоже… м-м-м…

– Да.

– Сию секунду.

Он сел на край кровати и сбросил с себя одежду, но перед тем, как забраться в постель, подошел к письменному столу и прикрутил фитилек лампы, хотя при данных обстоятельствах такая попытка соблюсти приличия едва не заставила его вновь покатиться со смеху. Удержавшись от соблазна, он забрался под простыню, которую Грейс целомудренно натянула до самого подбородка. Одной согнутой в локте рукой она в смущении и расстройстве прикрывала лицо. Рубен отвел эту руку в сторону и заглянул ей в глаза. Взгляд у нее был затравленный, зрачки все еще расширенные.

– Успокойся, – сказал он, откидывая влажные от пота кудряшки у нее со лба, – ты в безопасности, и у тебя будет все, что пожелаешь. Хочешь поговорить?

Грейс опять прикрыла лицо согнутым локтем. Зубы у нее стучали. Судорожно втянув в себя воздух, она прошептала:

– Прошу тебя, пожалуйста, ты можешь… Выговорить нужное слово она не сумела, но Рубену показалось, что он понял ее правильно. Осторожным, нерешительным жестом Рубен коснулся рукой ее правой груди: ему очень не хотелось попасть впросак. Нежный бутон тотчас же отвердел и поднялся ему навстречу, словно в знак приветствия. Рубену хотелось задержаться, поработать над ним еще немного, но Грейс не терпелось перейти к сути дела. Схватив его руку, она увлекла ее вниз по животу и дальше – к распаленной страстью сердцевине своего женского естества. Стоило ему коснуться ее там, ощутить влажное тепло, и вот уже из ее груди исторгся новый мучительным стон, бедра стальными тисками сомкнулись вокруг его запястья, опять начались торопливые и беспорядочные конвульсии.

– Ну хватит, хватит, – дрожащим голосом проговорил Рубен, когда это кончилось. – Теперь тебе лучше?

Он высвободил руку и украдкой вытер ее о простыню, чувствуя себя донельзя глупо. Грейс отвернулась и кивнула с закрытыми глазами. Она слегка дрожала и покусывала губы, вся красная от желания и мучительной неловкости.

– Что он тебе дал? – спросил Рубен и начал тихонько поглаживать ее по руке от локтя до плеча и обратно, решив про себя, что это нейтральная территория.

– Не знаю. Что-то красное. Он говорил, что это какое-то фруктовое вино.

– Шпанская мушка, – догадался Рубен. Говорил он тихо, но Грейс расслышала его слова.

– Да, наверное. Мне следовало догадаться. О, Рубен, – простонала она, – он забрал тигра и отнял деньги! Это все я виновата!

– Забудь об этом, – великодушно утешил ее Рубен. – Самое главное, ты осталась цела! Но Грейс была безутешна.

– Это еще не все, – сказала она после минутного молчания и отвернулась лицом к стене. О Боже, что там еще могло случиться?

– Скажи мне, в чем дело.

– Опиум, – прошептала она. – Он заставил меня затянуться из трубки. Я ничего не могла поделать, он меня принудил.

Рубен лежал не двигаясь. Он пытался поверить, но у него не укладывалось в голове. Он не хотел верить. «Проклятый сукин сын».

– Я убью его, – проговорил он с расстановкой. – Богом клянусь, я его убью.

Грейс закрыла лицо ладонями, и Рубен понял, как ей страшно.

– Не волнуйся, – принялся уговаривать он ее, стараясь придать голосу как можно больше уверенности. – Ты скоро придешь в себя и обо всем забудешь. Как будто ничего и не было.

– Когда? – прохрипела она.

– Ну не знаю, через час или два. Не бойся, ты не станешь курильщицей после пары затяжек, моя милая.

– Да тебе-то откуда знать? А вдруг я стану такой же, как те люди в курильне? Вдруг эта отрава завладеет моей душой и…

– Ничего такого не будет. Так вообще не бывает.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и все.

Она содрогнулась, все еще не глядя на него. Рубен обнял ее и задал следующий вопрос:

– Уинг приставал к тебе, Грейс?

– Нет. То есть да. Он терпеливо вздохнул.

– Так «да» или «нет»?

– Приставал. И я ему позволила. Мне было все равно. Ну не совсем все равно, но не настолько… Я говорила про себя: «Какой ужас», но не пыталась его остановить. А потом он ушел «готовиться», и пришла женщина. Она сняла с меня одежду и… О Боже мой, я была ей благодарна! Я хотела, чтобы все произошло поскорее! Я знала, что это все значит, знала, что он вернется и… что он может… избавить меня от этого… ужасного чувства… Я знала, что это не правильно, я все понимала, но…

Рубен заставил ее замолчать, обхватив ее лицо ладонями.

– Забудь об этом, Гусси, ты ни в чем не виновата. Ты же ничего не могла поделать.

– Я знаю, знаю, но…

– Никаких «но». Это не твоя вина; и все тут. Ее взгляд немного смягчился. Она повернула голову и поймала губами его палец. Рубен застыл, как статуя, но, когда Грейс, жадно причмокивая, втянула его палец в рот, как леденец, больше не смог терпеть и перебросил свою голую ногу ей через бедра. Она не Воспротивилась. Куда там! Она повернулась к нему лицом и прижалась так, что между их телами не осталось ни малейшего просвета. Настал его черед застонать.

Под действием наркотика у нее исчезли все внутренние запреты и развязался язык, – Рубен, ты просто не пре… не представляешь, какое это ощущение! – хрипло прошептала она.

– Ну почему же? Я бы так не сказал. Грейс разом выдохнула весь воздух из груди: очевидно, это должно было означать взрыв смеха. Пожалуй, смех – это как раз то, что нужно, подумал Рубен и тоже выдавил из себя слабый смешок. Она отозвалась хриплым «ха-ха-ха», отчего ее груди заколыхались, щекоча его разгоряченную кожу.

– М-м-м, – промурлыкала Грейс и уже нарочно потерлась грудью о его грудь.

Рубен прижался губами к ее лбу у самой линии волос.

– Я вырос в такой вот в точности комнате, – проговорил он сквозь зубы, оглядывая потеки на стене и трещины в потолке.

Похоже, она даже не расслышала.

– Да, моя комната была Очень похожа на эту.

Мне было девять, восемь, семь, уже не помню точно.

В летние месяцы жара стояла страшная. Матрац весь трещал, как сухие дрова.

Она перестала двигаться. Отлично: значит, он может прекратить болтовню. С трудом разлепив веки, Грейс попыталась сосредоточить на нем взгляд.

– «Ш-ш-шиповник»… был похож на эту дыру?

– Нет, – тотчас же отозвался он. – Нет, «Шиповник» был похож… ты что, шутишь? Разве мог «Шиповник» походить на эту дыру?

Он напустил на себя вид оскорбленной невинности и выиграл игру в гляделки: ей в ее состоянии было за ним не угнаться. Она заморгала, признавая свою ошибку, и вновь прижалась щекой к его ключице.

Несколько минут они наслаждались блаженным покоем. Кровь перестала стучать в висках у Рубена, его тело расслабилось. Но стоило ему немного перевести дух и успокоиться, как Грейс испустила стон, вскоре превратившийся в угрожающее рычание, опрокинула его на спину и оседлала.

– Привет! – слетело у него с языка прежде, чем он успел подумать.

– Привет.

В свое приветствие она вложила совсем иной смысл.

Рубен понял, что просто так он от нее не отделается, когда Грейс обеими руками подняла свои великолепные груди и поднесла их ему, словно спелые плоды. Ее колени врезались ему в бока, а самое волнующее место – теплое и влажное – елозило взад-вперед по животу. Не выдержав сладкой пытки, он наконец крепко схватил ее за бедра и заставил остановиться.

– А ну-ка погоди.

– Что?

– Послушай, милая. Я сильный мужчина, настоящий «штаркер»[36]. Женщины всегда меня любили, потому что я в этом деле мастер. Но…

– Что?

– Но ты доводишь меня до полного безумия. Она даже не слушала.

– Войди в меня, Рубен.

– Грейс!

– А?

Она скользнула немного ниже, оказавшись у него на бедрах. В ее движениях, пока она его возбуждала, отсутствие умения искупалось энтузиазмом. Сперва потихоньку, потом все более решительно она действовала своей нежной ручкой, доводя его до неистовства.

– Знаешь что? – спросила она с закрытыми глазами.

Изо всех сил стискивая зубы, он промычал что-то нечленораздельное.

– Пока я лежала и ждала Уинга… я все время думала о тебе. Мне хотелось, чтобы это ты пришел. Ну давай же, Рубен!

– А что скажет Анри? – сумел выдавить из себя Рубен.

– Кто?

– Твой муж, – напомнил он, нахмурившись.

– А-а-а, Генри! Он мне не муж, мы просто живем вместе.

Пока Рубен обдумывал эту новость, Грейс привстала на коленях и подняла его скипетр, готовясь овладеть им. Быстрое движение бедер – и он оказался внутри. Но только на дюйм.

– Входи, Рубен, – прохрипела она. – Скорей!

– Утром ты меня за это возненавидишь, – попытался вразумить ее Рубен.

Грейс запрокинула голову и ответила, обращаясь к потолку:

– Лучше утром, чем сейчас. Она была раскалена, как доменная печь. Бесконечный огненный туннель. Он и сам горел, изо всех сил стараясь сохранить .неподвижность, чтобы не взорваться сразу же. Вот она сжалась, стиснула его, и они выкрикнули что-то в едином порыве, но каким-то невиданным чудом ему удалось удержаться и не кончить вместе с ней. Рубен заметил муху, которая села на простыню рядом с подпрыгивающим бедром Грейс, и сосредоточил на ней все свое внимание. Словно не замечая их, муха принялась чистить крылышки и вытягивать хоботок; Наблюдая за ней, Рубен сумел выдержать Натиск Грейс и не сорваться.

Она рухнула на него сверху, тихонько всхлипывая.

– Боже мой, Рубен, как ты можешь это выносить? Ой, нет, прошу тебя, не двигайся, – с мольбой простонала она, когда он сделал попытку повернуться.

Он все еще был возбужден, все еще стоял в ней, как опорный шест вигвама.

– Не двигайся. Если бы ты мог… Сколько ты можешь вот так продержаться?

– Хоть всю ночь, – самоуверенно заявил он. «Еще секунд тридцать, детка. Сорок, если ты не будешь двигаться».

Грейс склонилась к самому его лицу, опустив локти на подушку по обе стороны от его головы. Когда она заговорила, ее дыхание обожгло ему щеку:

– Как ты думаешь, когда это пройдет? Сердце у него упало.

– Ты хочешь сказать, что оно еще не прошло?

– Пока прошло, но мне кажется, оно возвращается – зловеще предупредила Грейс.

Рубен крепко закрыл глаза и стиснул зубы, чтобы не. застонать. – Ну… это же не может длиться вечно. Скоро эта гадость выветрится.

– Когда?

– Скоро. Он ободряюще, похлопал ее по плечу т потянулся за простыней, чтобы ее укрыть. Россыпь испарины у нее на коже быстро высыхала, ее опять стала пробирать дрожь.

На какое-то время Грейс затихла, но потом вдруг огорошила его вопросом:

– А что такое «штаркер»?

– «Штаркер»? Крепкий парень. Герой.

– Похоже на немецкое слово.

– Совершенно верно, немецкое.

– Откуда ты знаешь немецкий? – спросила она, зевая.

– Я не знаю немецкого. Знаю только это слово. Подхватил у одной старой подружки. Ее звали Гретхен. Она была…

– Неважно.

Рубен с улыбкой запустил пальцы ей в волосы. Хорошо, что она так мало весит, подумал он: она растянулась поверх него, как спущенный воздушный шар.

– Откуда у тебя такие вьющиеся волосы? – спросил он, играя шелковистыми, упругими, как свежая древесная стружка, локонами.

– Мамино наследство.

– У нее они тоже были золотые?

– Угу. Я всегда ими любовалась. Она позволяла мне их расчесывать.

Грейс снова зевнула, и он почувствовал щекотку за ухом.

– Мамины духи пахли сиренью. Мне казалось, что это запах рая. – Язык у нее стал заплетаться. – Мама всегда душилась перед тем, как пойти куда-нибудь с одним из своих… кавалеров. Или когда один из них… приходил с визитом. Я всегда вспоминаю о ней, когда слышу запах сирени. И мне становится грустно.

Рубен лежал неподвижно, не смея даже дышать. Если бы она уснула, к нему одним махом вернулась бы вера в Бога, в силу молитвы, в загробную жизнь. В виде опыта он осторожно провел пальцем сверху вниз по ее позвоночнику: единственным ответом ему стало легкое посапывание. «Слава тебе, Господи!» – от всей души возблагодарил он Всевышнего.

Теперь надо было исхитриться и снять ее со своей груди, не разбудив. Ему до зарезу хотелось отхлебнуть добрый глоток виски. Она испустила глубокий судорожный вздох, и он опять замер. Ее волосы не пахли сиренью: от них пахло хвойным мылом из его ванной. Знакомый запах, исходивший от нее, казался ему экзотическим. Он приложил ладони к ее бокам, едва касаясь, просто чтобы ощутить ее. Кожа у нее была удивительная – мягче и нежнее, чем у младенца. И никакого мужа у нее не было. Даже одного, не говоря уж о двух.

Ее грудь равномерно вздымалась и опадала при каждом вздохе: это убедило его, что она спит. В ту же минуту лампа на другом конце комнаты зашипела и погасла. Рубен закрыл глаза в наступившей темноте, думая о том, как далеко придется топать до письменного стола, на котором осталась бутылка виски. Как холодно будет ступать босыми ногами по полу. Как тепло и приятно лежать в постели, даже выдерживая на себе сотню с чем-то фунтов веса Грейс. «Еще минутка, – пообещал себе Рубен, – и я пойду». Но через минуту он уже крепко спал, зарывшись носом в ее пахнущие хвоей волосы.

Он проснулся от холода в полном одиночестве. Утро еще не наступило: в комнате было темно. Рубен сел в постели и увидел у окна Грейс. Она отвела в сторону шторку и смотрела наружу. Когда он спустил ноги на пол, она оглянулась через плечо, но ничего не сказала. Следуя ее примеру, Рубен молча подошел к письменному столу, откупорил бутылку виски и отпил немного прямо из горлышка: гостиничный сервис в номерах «Баньон-Армз» не предусматривал стаканов. Пока дешевая выпивка согревала ему желудок, он заметил, что Грейс опять начала растирать себе предплечья в рукавах желтого халата. Отхлебнув еще глоток, Рубен подошел к ней.

– Хочешь глоточек? – предложил он, протягивая ей бутылку. – Тебе не повредит.

– Нет, спасибо.

Она нервно улыбнулась, окинув беспокойным взглядом его обнаженное тело, потом отвернулась и вновь уставилась в окно. Рубен поставил бутылку на подоконник. Когда он положил руку ей на затылок, Грейс оскалила зубы и запрокинула голову.

– Это уже не смешно, – сухо сказала она.

Он шагнул ей за спину и принялся растирать ее плечи.

– Не стоит так убиваться. Когда все кончится, ты взглянешь на это по-другому и…

– Нет. Ты, может быть, и взглянешь, а я – нет. Рубен улыбнулся про себя, думая о том, какая она чудачка: знает, что такое шпанская мушка, но понятия не имеет о том, как помочь себе самой. Должно быть, сказывалось католическое воспитание. Он обнял ее за талию, и она прислонилась к нему, согревая его своим телом. А он уже начал к ней привыкать, причем настолько, что ее кожа показалась ему продолжением его собственной.

– Могу я тебе чем-нибудь помочь? – спросил он как ни в чем не бывало и потерся носом о ее волосы.

Ответа пришлось ждать долго. Прошла целая минута прежде, чем она прошептала так тихо, что он едва расслышал:

– Да. Если ты не против.

Шелковое кимоно на ощупь напоминало теплую воду. Рубен развел полы в стороны и обнажил ее грудь.

– Ax, Грейси, – вздохнул он, не находя более подходящего слова, – ты такая… красивая.

– Рубен, ты вовсе не обязан ничего… говорить. Он прижался щекой к ее щеке.

– Думаешь, я это не взаправду?

Ее прелестные округлые груди были так полны, что едва умещались в его ладонях. Особенно ему понравилось наблюдать, как соски, словно набухшие весенние почки, выпирают у него между пальцами. – Я не знаю, – ответила она со вздохом.

– Красивее тебя я в жизни никого не встречал. Его руки спустились к животу.

– А какой прелестный пупочек.

Он легонько пощекотал крохотную впадинку.

– Ты самая красивая на свете. – Он провел пальцами, как гребешком, по мелким кудряшкам у нее между ног.

Грейс застонала и запрокинула голову ему на плечо.

– Раздвинь немного ножки, – предложил он слегка охрипшим голосом.

Она повиновалась, и его пальцы скользнули еще ниже, раскрывая влажное устье, раздвигая в стороны его бархатистые берега. Грейс ухватилась обеими, руками за поручень, служивший оконным ограждением. Тихие стоны вырывались из ее груди. Рубен прикасался к ней очень нежно и не усилил натиск, даже когда она принялась тереться щекой о его щеку, нарочно царапая кожу об отросшую за ночь щетину. При этом она без конца повторяла его имя, доводя его до безумия, она повторяла это имя снова и снова, без передышки, без перерыва между слогами, как бессмысленное заклинание. Его собственное самообладание было уж на пределе, и он позволил пальцам проникнуть внутрь, надеясь, что для нее так будет лучше: скорее настанет конец. Однако Грейс его удивила. Не размыкая объятий, она повернулась кругом в кольце его рук и заглянула ему в лицо.

– Отведи меня в постель. Разве ты не хочешь? Я хочу, чтобы у нас с тобой было все. Не только вот так, а по-настоящему. Ты и я, Рубен.

Она обвила руками его шею и, поднявшись на цыпочки, прошептала ему на ухо:

– Давай заниматься любовью в постели. Отличное предложение. Рубен ничего не имел против. Он поднял ее на руки и отнес в постель. Она заставила его сесть лицом к себе, они обхватили друг друга ногами. Рубен бережно овладел ею, зачарованно следя за бесконечной сменой выражений у нее на лице.

– А можно нам поцеловаться? – шепотом спросила Грейс.

Ее вопрос почему-то рассмешил его. Она тоже улыбнулась, их губы слились в медленном и сладком поцелуе, который стал для Рубена не менее волнующим, чем все остальное, чем они занимались этой ночью. Он ласкал ее груди, .а она вдруг спросила ни с того ни с сего:

– Ты натираешь пальцы наждаком?

– Что?

– Ничего. Не останавливайся.

Не прерывая поцелуя, они начали неторопливо раскачиваться взад-вперед. Он подхватил ее под попку и поднял выше, а она обвила руками его шею, выдохнув немой крик восторга прямо ему в рот. Рубен почувствовал, что слишком близок к краю. Оторвавшись от ее рта, он Замер. Ему во что бы то ни стало нужно было удержаться от последнего шага.

– Ради Бога, Рубен…

– Милая…

– Но я хочу тебя! – Нет, послушай…

– Только ты можешь погасить этот огонь. Раз и навсегда.

Рубен заставил ее умолкнуть, до боли стиснув в объятиях.

– Подумай, Грейс, – умоляюще проговорил он. – Ты же не хочешь завести от меня ребенка. Тебе это совсем не нужно.

– О, мой дорогой…

Она сжала его щеки ладонями, ее лицо внезапно наполнилось печальной нежностью, от которой у него защемило сердце.

– Дорогой мой, милый мой Рубен, можешь не сомневаться, у меня не будет ребенка. Это невозможно.

Он весь сгорал от желания, но заставил себя упрямо возразить:

– Ты же знаешь, милая, не всегда можно положиться на благоприятный день.

Легко касаясь губами его губ, Грейс сказала:

– Да, знаю. Но с нами этого не случится, поверь. Люби меня, Рубен, люби меня.

Ее губы раскрылись, она просунула кончик языка ему в рот и принялась легонько щекотать небо. Он обнял ее еще крепче, и она опрокинулась на спину, увлекая его за собой. Их ноги переплелись. «Да», – отвечала Грейс на любое его предложение, на любое действие.

– О Боже, Рубен… Да, вот так… Да, правильно… Сейчас… Да.

Потом она добавила пару слов, которых порядочной девушке, получившей католическое воспитание, знать не полагалось, и это словно послужило для него сигналом. Сцепив руки на ее плечах, Рубен ощутил, как внутри поднимается, растет, вскипает неудержимая волна, и выплеснул себя в нее целиком. Он чувствовал, что тонет вместе с ней, и, когда волна подняла его на гребень, выкрикнул вслух ее имя. Миг блаженства длился бесконечно, а когда все кончилось, ему захотелось еще. Но это было невозможно, немыслимо: ведь он отдал ей все до капли! Разве может человек одновременно чувствовать себя таким опустошенным и таким наполненным? Грейс прижалась щекой к подушке; растрепавшиеся волосы упали ей на лицо. Рубен не мог бы сказать, о чем она думает. Медленно, один за другим, все его мускулы расслабились, и он тихо, бережно, как только мог, опустился на нее сверху.