Влюбленные мошенники

Она мечтательно взглянула на большой палец левой ноги, который засунула в носик крана.

– Я была так счастлива… Это было лучшее время моей жизни. А потом…

Ностальгическая улыбка угасла на ее лице.

– Потом?

– Однажды мой отчим нас застал. Мы просто разговаривали, больше ничего, – возмущенно уточнила Грейс. – Мы ничего такого не делали.

– В тот раз, – подсказал Рубен.

– В тот раз, – согласилась она. – Он велел Джо выметаться и чтоб к утру духу его не было на ферме, а не то он прогонит его кнутом. Вот так выражался мой набожный отчим. Истинный христианин, что и говорить.

– Сколько лет тебе было?

– Шестнадцать с половиной. Ну вот. В ту же ночь Джо влез по решетке для ползучих роз и постучал в мое окно. Он предложил бежать с ним и чтобы мы поженились. Я, конечно, согласилась. Мы поцеловались. В последний раз, – добавила она трагическим голосом, прижав руку к сердцу. – Он стал спускаться вниз по решетке, и вдруг что-то щелкнуло. Как будто щепка переломилась пополам. А потом он так удивленно вскрикнул – мне никогда не забыть этот крик! – и его голова скрылась за подоконником. Потом раздался ужасный треск…

Закрыв лицо руками, она разрыдалась по-настоящему. Рубен встал и подошел к ней. Когда он присел на край ванны, она ухватилась за него обеими руками.

– Я думала – это решетка сломалась, но потом узнала… это была его шея! Джо сломал себе шею!

– Ш-ш-ш, – утешал ее Рубен.

Грейс наполовину вылезла из ванны к нему на колени, он промок насквозь. Ощущение ее теплой, мокрой, скользкой кожи под руками удержало его от рокового желания рассмеяться.

Наконец она перестала плакать, ее отвлекло вечно иное.

– Я же тебе сказала, не смотри на меня, Рубен! На мне ничего нет!

Он поднял с полу полотенце и закутал ее.

– Ну вот, теперь на тебе кое-что есть. Грейс крепче прижалась к нему. Теперь она вся целиком умещалась у него на коленях, в воде оставались только ее ступни.

– Ты такой добрый, – прошептала она с нежностью. – Знаешь, я к тебе по-настоящему привязалась, Даже не думала, что так получится.

– Ты мне льстишь. Может, хочешь почистить зубы или еще что-нибудь?

Грейс отрицательно покачала головой.

– Думаю, мне надо поскорее лечь в постель.

– Отличная мысль.

Она перебросила ноги через его колени и, оттолкнувшись голой попкой, сумела подняться на ноги. Потом раскинула руки, как канатоходец, и издала ликующий клич. Полотенце соскользнуло. Грейс торопливо подхватила его и прижала к груди, даже не подозревая, что оно прикрывает ее только спереди. Рубен проводил ее зачарованным взглядом, пока она, пошатываясь, ковыляла в спальню.

Присев на самый краешек постели, он укрыл ее одеялом и бережно подоткнул со всех сторон. Теперь у нее имелась ночная рубашка: Рубен вспомнил, как она этим утром вытаскивала ее из коробки, которую прислал Анри. А может, Генри? Но ему не хватило духу предложить ей свою помощь в надевании ночного наряда. Он поправил мокрые золотистые волосы, прилипшие к ее щеке, и улыбнулся ей.

– Постарайся уснуть, милая.

– Рубен, мне так хорошо…

– Рад слышать.

И опять-таки ему не хватило смелости сказать, что ей вряд ли в скором времени захочется вновь испытать подобное блаженство.

– Можешь меня поцеловать, если хочешь, – великодушно предложила Грейс, наградив его щедрой улыбкой.

– Как это мило с твоей стороны. Может, отложим до другого раза?

– Да ну тебя!

Грейс обиженно оттопырила нижнюю губу.

– Ну хоть самый маленький поцелуйчик? Малю-у-у-у-сенький?

Она подняла большой и указательный пальцы, раздвинув их на четверть дюйма.

– Крохотулечный?

Больше Рубен не в силах был сдерживаться: ему надо было отсмеяться. Не прислушиваясь к голосу разума, он наклонился и запечатлел целомудренный поцелуй на ее устах, намереваясь сразу же отстраниться, но она робким молящим движением прикоснулась к его затылку, и это заставило его задержаться. Даже в пьяном виде она казалась ему самой очаровательной девушкой на свете.

– Спокойной ночи, Грейси, – прошептал он, прижимаясь к ее губам, и выпрямился.

– Спокойной ночи.

Но Грейс уцепилась за рукав его рубашки и не дала ему уйти.

– Я думала о твоих руках, – сообщила она доверительным шепотом.

– О моих руках?

– Я все думала: на что это будет похоже? Ну… ты понимаешь. Когда к тебе прикасаются пальцы, способные выбрать из колоды подбритых тузов.

Он не смог удержаться: обхватил ее щеки ладонями и глубоко заглянул в мечтательные голубые глаза, чувствуя ее нежность и теплоту.

– Не здесь, – предупредила она, зевая. Ему пришлось сглотнуть. –А где?

Ответом ему стало тихое похрапывание.

* * *

Грейс проснулась четыре часа спустя. Она сама не знала, что ее разбудило: пульсирующая боль в висках, чудовищная жажда или мучительное, ослепительно яркое воспоминание о том, как она себя опозорила. Комната закружилась у нее перед глазами, когда она села в постели. Через минуту или две кружение замедлилось, но, сообразив, что она голая, Грейс испытала сильнейшее желание снова лечь и укрыться, с головой. А еще лучше – провалиться сквозь землю. Однако безотлагательная потребность посетить туалет пересилила стыд. Она встала, напялила через голову рубашку. и отправилась в ванную.

Воспользовавшись случаем, она заодно почистила, зубы и расчесала спутанные, все еще влажные после ванны волосы.

– Дура чертова, – прорычала Грейс, обращаясь, к своему бледному, с запавшими глазами отражению в; зеркале над раковиной. – Кретинка! Ее кожа напоминала оконную замазку, глаза слезились; можно было подумать, что она чудом поднялась с одра смертельной болезни. Странно, что ее не тошнит. Напротив, на нее вдруг напал волчий голод. Вчера вечером миссис Финни, квартирная хозяйка Рубена, принесла ей на ужин чашку бульона и бутерброд с ветчиной. Бульон она выпила, но бутерброд так и остался на тарелочке в кухне. При воспоминании о хлебе и ветчине у Грейс потекли слюнки, но одной лишь мысли о том, что придется вступать в объяснения с Рубеном, если он проснется, хватило, чтобы сразу отбить у нее аппетит.

И все-таки голод победил. Грейс нащупала свой халат и на цыпочках спустилась вниз.

Бутерброд оказался на месте, а вот Рубена не было. Дверь, ведущая на задний двор, осталась полуоткрытой, сквозь щель в комнату проникал свежий воздух. Прислонившись к дверному косяку и задумчиво жуя бутерброд, Грейс выглянула в туманную темноту.

Позади нее в порту завыла сирена. Тоскливый звук заставил ее поежиться, но прохладный влажный воздух приятно охладил разгоряченную кожу. Когда туман поредел, она разглядела в отдалении оранжевую точку – огонек манильской сигары Рубена. Грейс зачарованно следила, как огонек то вспыхивает, то угасает в темноте. Проглотив последний кусок хлеба с ветчиной, она стряхнула с ладоней крошки и расправила плечи. Лучше выяснить отношения, не откладывая.

Он был на верхней террасе сада и сидел на том самом диванчике-визави, где они ужинали во время первого свидания. Грейс остановилась в десяти шагах от него, не зная, что сказать. Он тоже молчал, но ей показалось, что он улыбается. Со своего места она не могла решить, что именно выражает эта улыбка.

– Я не ждала тебя домой так рано, – начала Грейс, стараясь держаться как ни. в чем не бывало, хотя внутри у нее все переворачивалось от стыда. – Надеялась завершить свои ежегодные поминки по Джо до твоего прихода. Извини, Рубен, мне очень жаль, что ты застал меня в таком виде. Наверное, все это показалось тебе очень утомительным.

Его улыбка, что бы она ни выражала, стала еще шире.

– Утомительным? Я бы так не сказал, – негромко возразил он. – За такое зрелище можно было и приплатить.

Грейс обхватила себя руками, не зная, что сказать.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ужасно.

– Хочешь воды?

Он ткнул пальцем в стакан, стоявший перед ним на столе.

– Нет, спасибо.

– Глоток виски? Грейс содрогнулась.

– Может, присядешь? – пригласил Рубен, похлопав по деревянному сиденью рядом с собой. Она помедлила.

– Да не бойся, я не кусаюсь.

Было бы счастьем, если бы весь вечер целиком изгладился из ее памяти, но увы, она все помнила. Особенно остро ей вспоминалось, как она сидела на коленях у Рубена в чем мать родила, прижималась к нему и твердила, как он ей нравится. А потом умоляла, чтобы он ее поцеловал. Может, Рубен и не кусался, но вот о себе самой Грейс этого сказать никак не могла. Она безусловно представляла опасность и для себя, и для окружающих.

После долгих колебаний она приняла приглашение и присела рядом с ним, подтянув озябшие босые ноги на сиденье и закутав их в полы халата.

– Который час? – спросила она, просто чтобы нарушить молчание.

– По-моему, где-то около полуночи.

– Почему ты до сих пор не лег?

– Да так, не спится.

В последний раз затянувшись сигарой, Рубен отшвырнул окурок в траву. Вновь откинувшись на спинку диванчика, он задел ее плечом. Грейс шарахнулась от него в испуге, но сразу почувствовала себя еще большей дурой. О чем беспокоиться, когда оба они одеты? К тому же его плечо оказалось таким теплым, таким… надежным. Ей стало немного спокойнее. Даже в молчании больше не ощущалось неловкости… несмотря ни на что. И когда Рубен заговорил, его вопрос ее ничуть не удивил:

– Ты действительно любила Джо? Она кивнула:

– Очень сильно. Так сильно, как только можно любить в шестнадцать лет. Я была одинока, а он был славным парнем. Знаю, я любила его отчасти назло своим приемным родителям, и, если бы нам удалось пожениться, из этого все равно ничего бы не вышло. И все-таки я действительно любила его. И каждый год в годовщину его смерти… я его поминаю.

Неожиданно Рубен обнял ее и притянул к себе. А чему, собственно, удивляться? Весь вечер он только и делал, что пытался ее утешить! Грейс положила голову ему на плечо, размышляя об одном удивительном обстоятельстве: сидя рядом с ним в пронизывающем сером тумане, даже после всего случившегося она чувствовала себя ближе к нему, чем когда-либо раньше. И хотя, не проходило дня, когда бы она не вспоминала «Ивовый пруд», Генри и Ай-Ю, ни разу с тех самых пор, как попала в Сан-Франциско, она не страдала от одиночества. Ни разу.

– Если Марк Уинг действительно заплатит нам завтра кучу денег за тигра, что ты сделаешь со своей долей? – спросила Грейс после долгой паузы. – Я хочу сказать, когда расплатишься с Крекерами.

– Опять двину на запад.

– На запад? Но ведь там нет ничего, кроме…

– Совершу кругосветное путешествие. Просто буду продвигаться вперед и вперед. Все время вперед.

Грейс ощутила пустоту в груди – гулкую безнадежную пустоту, в которую у нее не было ни малейшего желания заглядывать.

– Ну, когда обойдешь весь мир, что ты будешь делать? Вернешься в «Шиповник»? –"Шиповник"?

Вопрос прозвучал так, словно он никогда раньше не слыхал этого слова. Но потом Рубен запрокинул голову на спинку скамьи и рассмеялся невеселым смехом.

– Потом я все начну сначала. Опять буду колесить по миру. А когда мне это надоест, я найду себе где-нибудь кусок земли попросторнее. Скотоводческое ранчо, как у Эдуарда Кордовы. А сам я буду целыми днями сидеть на веранде, потягивать ледяное шампанское и смотреть, как другие на меня работают.

– Правда?

Грейс почему-то не могла в это поверить и пристально вгляделась в него в полумраке, пытаясь понять, шутит он или нет.

– Неужели ты не хочешь кем-то стать в этой жизни?

– Конечно, хочу! Я же сказал: хочу стать богатым и праздным.

Он снисходительно улыбнулся ей.

– А ты чего хочешь от жизни, Грейс?

– Я не знаю, – ответила она правдиво. – Чего-то хочу, но сама еще не знаю, чего именно.

– Мужа и детей?

– Муж у меня есть, – тихо напомнила Грейс.

– А дети?

Она пожала плечами, пробормотала нечто уклончивое и отвернулась. Старое горе напомнило о себе, словно рука, протянутая из могилы, но она усилием воли заставила себя задвинуть замшелую плиту на место.

– Разве тебе не хочется стать богатой и праздной? – продолжал расспрашивать Рубен.

– Богатой и праздной, – вслух повторила Грейс, раздумывая над его вопросом. – Разбогатеть было бы неплохо. Но вот бездельничать… Нет, не думаю. Тебе не кажется, что это скучно?

Рубен посмотрел на нее так, словно подобная мысль никогда не приходила ему в голову. Он долго молчал, а когда наконец заговорил, то не стал отвечать на ее вопрос.

– Завтра ты останешься дома, Грейс. Я не хочу, чтобы ты шла со мной в дом Уинга.

Грейс отодвинулась и выпрямилась на скамье.

– Это почему же?

– Потому. Это слишком опасно.

– Не говори глупости. Разумеется, я пойду с тобой!

– Нет, не пойдешь, и хватит об этом. Нет смысла спорить. Разговор окончен.

Глава 9

В момент творения человек располагался чуть ниже ангелов и с тех пор понемногу спускался все ниже и ниже.

Джош Биллингс

– Держи рот на замке и улыбайся, а вести переговоры предоставь мне. Все, Гусси, это мое последнее слово.

Она вытянулась по стойке «смирно», щелкнула каблуками и отдала честь.

Рубен с отвращением отвернулся, тихонько ругаясь про себя. Дверной молоток на доме номер 722 представлял собой перевернутого вниз головой дракона. Он поднял фигурку и дважды стукнул по бронзовой дощечке. Не успел он поднять голову дракона для третьего удара, как тяжелая дверь распахнулась, и перед ними предстал слуга-китаец в мешковатой синей пижаме.

– Да? Чем могу помочь?

– Мы пришли повидать мистера Уинга.

– Да? Ваши имена?

– Смит. Наша фамилия Смит.

– Вот уж блестящий ход, – скривив губы, прошептала Грейс.

– О вашем приходе известно?

– Нам назначена встреча на четыре часа, – заверил его Рубен.

– Да? In re?[30]

– Что?

Слуга поглядел на него так, словно ни с того ни с сего получил вызов на дуэль.

– In re? – с надеждой повторил он.

– По какому поводу, – перевела Грейс с таким видом, будто перед ней были маленькие дети.

– А-а-а, – протянул Рубен, переглянувшись с китайцем.

Оба были рады, что им наконец удалось понять друг друга, но объяснения на этом не закончились. От них явно ожидали какого-то пароля.

– In re тигра, – произнес Рубен, многозначительно шевеля бровями.

Вежливое выражение на лице китайца сменилось лукавым.

– Следуйте за мной, – проговорил он тоном заговорщика, повернулся к ним спиной и пошел вперед.

Миновав двери, они с удивлением заметили, что все еще находятся не в доме. Входная дверь оказалась воротами в толстой каменной стене, за ней простирался лишенный всякой растительности цементный двор, похожий скорее на плац перед казармой, чем на палисадник перед чьим-то жилищем. Этот внутренний двор со всех сторон был окружен тремя этажами кирпичной кладки с многочисленными окнами, балконами и узкими переходами. Ин Ре не колебался ни секунды: он прошел прямо через двор к другой двери, еще более тяжелой и толстой, чем первая, да к тому же усеянной железными гвоздями.

– А где же ров с акулами? – спросил Рубен. Войдя наконец в дом, они оказались в приемной, превосходившей по площади всю квартиру Рубена. Выбеленные известкой стены были украшены средневековым оружием и доспехами.

– Очень уютно, – заметила Грейс, разглядывая восьмифутовое древко копья со сверкающим серебряным наконечником. – Мне нравятся дома, выставляющие всю свою амуницию напоказ. Сразу понимаешь, на каком ты свете.

– Добрый день.

Они оба подскочили от неожиданности и обернулись. В дверях, ведущих во внутренние покои, возвышалась фигура мужчины в длинном черном одеянии с мечом наголо, заткнутым за пояс. Ин Ре что-то сообщил ему по-китайски, поклонился и исчез за дверью, ведущей во двор.

– Мистер Уинг? – спросил Рубен, старательно отводя взгляд от сверкающего лезвия меча.

Китаец в черном презрительно дернул верхней губой. Тонкий шрам, бежавший от линии волос к самому кончику носа, никак не способствовал украшению лица, и без того обезображенного оспой.

– Я – Главный Оруженосец Крестного Отца. Мое имя Том-Фун.

– Главный Оруженосец, говоришь? Ну что ж, меня это ничуть не удивляет. А тебя, Гусси? Разве он не похож на молодца, всегда готового ввязаться в поножовщину?

И опять Том-Фун скривился, обнажая зубы, но на этот раз нащупал за поясом отделанную серебром и слоновой костью рукоятку своего меча.

– Следуйте за мной.

Они прошли вслед за оруженосцем по длинному, лишенному убранства, побеленному известкой коридору и попали в новую приемную: на сей раз небольшую и тоже с выбеленными стенами. Она примыкала к просторному залу, в котором, судя по грянувшему из-за полукруглой арки хоровому пению, в этот момент начиналась какая-то церемония. Том-Фун занял место сбоку от арочного проема, чтобы им был хорошо виден торжественный обряд, проходивший у него за спиной. – У кого-то день рождения? – спросил Рубен.

Главный Оруженосец не удостоил его ответом. Не переносивший вида острых режущих предметов Рубен готов был понаблюдать за празднествами издалека, но Грейс взяла его под руку и подвела поближе к арке.

– Я хочу посмотреть, – шепнула она, когда он заартачился.

Том-Фун как будто не имел возражений: он стоял, уперев руки в бока, и смотрел прямо перед собой, даже не удостаивая их взглядом. У Рубена зародилось подозрение, что их визит специально приурочен к этой церемонии. Кто-то хотел, чтобы ритуал развернулся у них на глазах.

Роль распорядителя исполнял человек с прямыми и длинными, белыми как снег волосами, восседавший на высоком троне. Крестный Отец, вне всякого сомнения. Его окружали двенадцать мужчин, наряженных в такие же длинные черные одеяния, как и Том-Фун. И каждый из них, невольно заметил Рубен, имел при себе целый арсенал холодного оружия. Тут были и мечи, и ножи, и кинжалы, и даже мексиканские мачете. Во рту у него пересохло, он почувствовал, как мурашки отвращения расползаются от затылка по всей голове, заставляя волосы шевелиться, и перенес все свое внимание на Крестного Отца, тоже наряженного в длинные развевающиеся одежды, но только не черные, а сверкающие всеми цветами радуги. Стоило ему поднять руку/как пение внезапно прекратилось.

Молодой человек, которого Рубен раньше не заметил, одетый лишь в пару мешковатых оранжевых штанов, медленным шагом обошел вокруг трона. Тот, что сидел на троне, – это несомненно был сам Кай-Ши! – один раз хлопнул в ладоши; молодой китаец бросился на колени и, к изумлению Рубена, полез под трон. Золотые парчовые завесы скрыли его целиком. Потом пение возобновилось.

Он что-то обронил? – спросил Рубен у Том-Фуна. Оруженосец злобно покосился на него и ничего не ответил.

Крестный Отец еще раз хлопнул в ладоши: пение опять смолкло, а молодой человек в желтых пижамных штанах вылез из-под тронного кресла. В дальнем углу зала располагалась пагода, а в ней помещалась статуя свирепого на вид божества. Один из бу-хо-доев в черном бросил в жаровню перед этим идолом зажженные ароматические палочки и кусочки позолоченной бумаги. Другой вытащил на середину зала деревянный сундучок и извлек из него за шею живого петуха. Кай-Ши поднялся на ноги и выхватил из-за ярко-оранжевого кушака кривую саблю. Даже зная, что сейчас произойдет, Рубен на этот раз не отвернулся. Варварский, леденящий душу вопль вырвался изо всех глоток в тот самый миг, когда рука Крестного Отца взметнулась и Опустилась. Голова петуха упала на пол, кровь брызнула фонтаном из перерубленной шеи.

Грейс тихонько выругалась и спрятала лицо на груди у Рубена. Он мужественно расправил плечи и прижал ее к себе, в то же время пытаясь подавить подступающую тошноту.

Снова пение и крики. Наконец парень в желтых подштанниках, проходивший обряд посвящения, тоже напялил на себя длинный черный балахон. Крестный Отец подал ему меч, произнес короткую речь, и на этом церемония завершилась. Все Носители Секиры, включая новобранца, выстроились цепочкой и удалились в заднюю дверь. Том-Фун вошел в зал, сказал несколько слов Крестному Отцу и последовал за ними.

– Вот это, я понимаю, веселье, – шепнул Рубен на ухо Грейс.

Она все еще была бледна, но ее нервный смешок подсказал ему, что с ней все будет в порядке. Взяв ее под локоть, Рубен направился в тронный зал, старательно обходя лужи петушиной крови на полу. Краем глаза он видел тушку несчастной птицы, брошенную на полу возле пагоды: она все еще дергалась. Крестный Отец так и остался стоять возле своего трона, высокий и невозмутимый, держа в руке окровавленную саблю. Нарочитая пауза затягивалась; Рубену она показалась чересчур театральной.

– Привет, – проговорил он, просто чтобы нарушить молчание. – Надеюсь, мы не помешали. У вас тут семейное торжество? Похоже, все славно повеселились.

Марк Уинг так и не тронулся с места, не проронил ни слова, но уставился на них, не отрываясь. Нет, не на них, – на Грейс. Сам Рубен с таким же успехом мог бы стать невидимкой или вовсе не существовать: Уинг его не замечал. Это было странное ощущение; судя по тому, как напряженно Грейс сжимала его руку, она чувствовала то же самое.

Вновь наступило тягостное молчание, зато у Рубена появилась возможность как следует разглядеть Уинга. Вблизи Крестный Отец оказался куда моложе, чем можно было подумать; прямые, как солома, серебристо-седые волосы обрамляли лишенное морщин лицо человека лет сорока, не больше. Стройный, аскетичный, с темными бровями и гипнотизирующим взглядом черных глаз, плоским носом и тонкими, женственными губами, он был порочно красив. И не мог отвести глаз от Грейс.

– Что это было? – спросила она. – Какой-то обряд посвящения?

Манеры у нее были вежливые, но Рубен знал, что она заговорила по тем же причинам, что и он сам: чтобы прервать неловкое молчание.

Ей повезло больше, чем ему. Тонкие жеманные губы Уинга раздвинулись в улыбке, он. положил саблю и начал разматывать кушак вокруг талии.

– Так и есть, – ответил он жутковатым свистящим шепотом, – обряд перехода; Он показался вам старомодным?

– Старомодным? – с притворным удивлением переспросила Грейс. – Пожалуй, я употребила бы другое слово.

Уинг движением плеч сбросил свое павлинье кимоно, под которым – сюрприз! – обнаружились брюки в полосочку и строгий серый сюртук. Европейская одежда преобразила его: если не считать серебряной шевелюры, спускающейся ниже плеч, он теперь выглядел как банкир. Отбросив восточный наряд в сторону, он подошел к ним с широкой улыбкой. Рука у него была бледная и костлявая, но он наградил Рубена крепким калифорнийским пожатием и спросил:

– Как поживаете, мистер… Смит?

– Алджернон Смит. А это моя сестра Августина. Уинг обеими руками взял руку Грейс и склонился над ней. Его седые волосы, разделенные идеально ровным прямым пробором, упали, как занавес, по обе стороны от лица, скрывая от постороннего взгляда то, что губы проделывали с ее рукой. Когда он наконец выпрямился, Рубен заметил, что его черные глаза сверкают нездоровым блеском, а щеки Грейс принимают пунцовый оттенок.

– Совершенно верно, обряд посвящения, как вы изволили заметить. Я возглавляю группу деловых людей, объединившихся в «Общество Безупречной Небесной Гармонии». Сегодня мы приняли в свои ряды нового члена. Наверняка обряд показался вам языческим, но старинные обычаи все еще живучи среди нас, в Китайском квартале, – пояснил он с поклоном. – Мы придерживаемся древних традиций – это помогает сохранить преданность и боевой дух.

– Вряд ли петух разделил бы ваше мнение, – заметила Грейс.

Уинг восторженно улыбнулся ей.

– Это всего лишь символ.

– Символ чего?

Уинг, не моргнув глазом, выдержал ее взгляд.

– Судьбы того, кто предает наше Общество, – прошипел он своим замогильным шепотом. – В переносном смысле, конечно.

– Конечно.

Грейс проглотила ком в горле.

– А что символизирует пролезание под стулом?

– Ах это… Еще один символ. Символ возрождения. Как глава Общества я ношу титул Ай-Май, то есть Матери. Новообращенный, так сказать, рождается заново как член Общества.

– Вы хотите сказать, член тонга? – вставил Рубен.

Уинг наконец соизволил заметить, что он тоже здесь.

– Мы не банда преступников, мистер Смит, – возразил он, не повышая голоса, – мы благонамеренное сообщество. Братство.

– Я так и понял. А вы для остальных братишек – и мать родная и крестный отец.

Жеманная улыбочка стала таять. Вместо ответа Уинг внезапным жестом взял Грейс под руку и повел ее вон из зала. Рубен последовал за ними.

Они вновь миновали белый коридор со множеством закрытых дверей и попали в просторную, обшитую темными панелями комнату, увешанную гравюрами со сценами английской охоты. На окнах висели подъемные венецианские жалюзи. Наличие огромного письменного стола, заваленного книгами и бумагами, подтверждало, что это рабочий кабинет Уинга, но с таким же успехом он мог .бы оказаться рабочим кабинетом Генри Фрика[31] или Дж. П. Моргана[32] – настолько по-западному выглядела вся обстановка.

– Поскольку вы сегодня пришли по делу, полагаю, нам будет удобнее обсудить его здесь.

Уинг церемонно подвел Грейс к кожаному креслу и жестом указал Рубену на такое же кресло рядом. Потом он произнес несколько слов по-китайски, и Рубен, обернувшись, с удивлением обнаружил застывшую в дверях девушку лет двадцати, не больше. Откуда она взялась? На ней был зеленый атласный халат, подпоясанный на талии золотым кушаком, а на крошечных ножках – туфельки на толстой пробковой подошве. Росту в ней было не больше пяти футов, кукольное личико застыло, как трагическая маска.

Внимательно выслушав наставления Уинга, она низко поклонилась и скрылась из виду, а через несколько минут вернулась с тяжелым чайным подносом. Поставив его на стол, маленькая служанка принялась расставлять перед господами чашки с блюдцами и тарелочки с печеньем и крошечными бутербродами. Итак, им предлагалось чисто английское чаепитие. Рубен предпочел бы стаканчик бурбона, но решил промолчать: в манере Уинга отдавать приказы маленькой куколке-служанке было что-то такое, от чего у него ломило зубы.

– А теперь, – начал гостеприимный хозяин, небрежным жестом отпустив служаночку, – прошу вас сказать, чем я могу вам служить. Полученное мною известие меня озадачило: насколько мне помнится, в нем говорилось о найденном предмете погребальной скульптуры. Должен признаться, я не понимаю, каким образом это должно меня касаться и чем я могу быть вам полезным.

Рубен вскинул одну ногу, положив лодыжку на колено другой, и раскурил сигару: ему не хотелось курить, но он надеялся еще больше досадить Уингу.

– Возможно, недоразумение проистекает из того, что вы истолковали послание превратно. Видите ли, мистер Уинг, это мы могли бы оказаться полезными вам.

– В самом деле?

Уингу пришлось поторопиться, подставляя бесценную на вид нефритовую пиалу, иначе Рубен швырнул бы непогашенную спичку прямо на роскошный ковер. Оставив пиалу возле ручки кресла, в котором сидел Рубен, он вновь занял свое место за столом.

– Каким же образом вы могли бы мне помочь, мистер Смит?

При этом Уинг уделял Рубену не более трети своего внимания: его взгляд был прикован к Грейс. Похоже, она сразила его наповал. Что и говорить, она и вправду в этот день выглядела ослепительно в кремовом шелковом костюме с итонским жакетом[33] и маленьким жилетиком, в таких же кремовых туфельках на высоких каблучках и черных шелковых чулочках.

Она воздвигла на голове столь излюбленное женщинами воздушное двухъярусное сооружение – маленькое чудо инженерной мысли, секрет которого Рубен так и не смог постичь, хотя ему не раз доводилось наблюдать в будуарах дружески расположенных к нему дам, как это делается.

Высокая прическа особенно шла Грейс ведь у нее были такие красивые волосы! Когда-то он сказал себе, что они цвета старого золота, но теперь решил, что им больше подходит название «золотистый топаз». Тот самый цвет, что был у камня в кольце, которое он украл у своей мачехи и заложил в ломбарде лет двадцать тому назад. Увы, теперь об этом можно было только пожалеть. Если бы он сохранил кольцо, то сейчас подарил бы его Грейс и сказал бы ей какой-нибудь цветистый комплимент по поводу ее волос. Это могло бы сработать: с женщинами никогда не знаешь наверняка.

Опыт подсказывал Рубену, что Крестный Отец вознамерился взять их измором и довести до изнеможения своими китайскими церемониями. Обмен никому ничего не говорящими любезностями может продлиться до глубокой ночи, но они не сдвинутся ни на шаг, пока не выложат карты на стол. Так стоит ли терять время, а уж тем более доставлять сукину сыну удовольствие, позволяя играть с собой в кошки-мышки?

Стряхнув длинный столбик пепла в примерном направлении нефритовой пиалы, Рубен приступил к прямо к делу:

– Мистер Уинг, тигр находится у нас. Коза, обезьяна, собака, крыса и весь остальной зверинец – у вас, а тигра нет. Без него коллекция навсегда останется разрозненной. Мы с сестрой готовы восполнить досадный пробел, продав его вам за десять тысяч долларов.

Это заставило Уинга прислушаться. Он поднес ко рту фарфоровую чашку и молча отхлебнул чаю, старательно пряча глаза за опущенными веками. Рубену приятно было думать, что американская прямолинейность внесла смятение в его изворотливый восточный умишко. Разумеется, если он сейчас скажет: «Понятия не имею, о чем вы толкуете, мистер Смит», они вновь окажутся в исходном положении, но…

После томительной паузы, во время которой черные, плоские, как камешки, глаза Уинга не отрывались от лица Грейс, он поставил свою чашку на блюдце, и томным, плавным, до неприличия жеманным, как показалось Рубену, движением поднялся из-за стола. В углу кабинета у окна стоял высокий застекленный шкафчик тикового дерева. Подойдя к нему, Уинг открыл дверцу и вынул какой-то небольшой предмет, потом подошел к креслу Грейс и низко поклонился ей:

– Подарок для вас, мисс Смит.