Глава 19

Впору было удивляться – насколько разными могут быть у двух людей мысли при виде одного и того же предмета. Молчун думал о страшном НЕЧТО, настигшем Милу в квартире на Ленинском проспекте, а Мышка ностальгически вздохнула и проговорила, поглаживая снимок:

– "Поляроид"... Мы с одной девчонкой тоже однажды сфотографировались голыми. Хотели в "Плейбой" послать. И тоже взяли "Поляроид", чтобы в фотолабораторию пленку не носить...

Молчун недоуменно уставился на Мышку и сказал то, о чем думал:

– Ей же вырезали с ног эти рисунки.

– Я знаю, – сказала Мышка, откидываясь на спинку дивана. – Я была у Стаса, когда приходил Гоша и рассказывал про Милу и Кристину. В смысле, он сказал, что Милу не просто зарезали, а еще два куска кожи вырезали. А я догадалась, что именно ей вырезали.

Она говорила так спокойно, что Молчуну показалось – может, он не в курсе? Может, он отстал от жизни? Может, все нормальные люди давно уже срезают друг у друга татуировки с тел, и только Молчун прохлопал ушами наступление новой моды?

От таких мыслей Молчун спросил напрямик:

– Как ты думаешь, зачем с ней это сделали?

К его удивлению, Мышка пожала плечами:

– Не знаю. Зачем вообще люди убивают друг друга?

– Когда кто-то мешает жить другим, – выпалил Молчун, словно со вчерашнего вечера заучивал это определение, чтобы блеснуть перед девушкой.

– Значит, она кому-то мешала жить, – сделала вывод Мышка. Снимок в ее руках снова повернулся оборотной стороной, и Молчун прочитал: "Сокровище – на твоей коже. ТТ".

– Что это значит? – спросил Молчун. – Почему здесь так написано?

– Мужчина писал, – с профессиональной самоуверенностью заявила Мышка. – Нерусский, наверное. Может, ему кожа у Милки нравилась, и он хотел написать "Кожа – твое сокровище".

Молчун вспомнил, что стало в конце концов с этой замечательной гладкой кожей, и его чуть помутило. Он отвернулся от коробки и от фотографии, уставившись на противоположную стену, где между двумя основательными шкафами втиснулся плакат со смазливой мордочкой какого-то парня. "Леонардо ди..." – прочитал Молчун, остальное было закрыто спинкой стула.

– Или тут имеется в виду, что татуировки – сокровище, – предположила Мышка. – Только с какой стати они – сокровище? Разве что у Милки был роман с мастером по татуировкам, он ей наколол эти картинки, а от большой скромности надписал на фотке, что это, мол, сокровище...

– А потом он приехал за Милкой в Москву и забрал эти картинки назад? – съязвил Молчун, не оборачиваясь. Морда парня с нерусским именем не оказывала на Молчуна успокаивающего действия, напротив, захотелось врезать этому улыбающемуся придурку по зубам, чтобы знал: жизнь – это тебе не вечный пляж... Жизнь – это сука.

– А я не знаю, – легко сказала Мышка. – Это уже не моя забота. Тебе же приказали разобраться, так? Я просто решила тебе помочь. И, кажется, мне положено "спасибо".

– Спасибо, – буркнул Молчун, отворачиваясь от улыбающейся американской хари на стене. – С чего это ты такая добрая?

– Я не добрая. Я предусмотрительная. Сегодня я тебе помогу, завтра ты мне поможешь, так?

– Чего тебе помогать? Ты вон перед Стасом теперь представления разыгрываешь. Небось хорошие бабки за это тебе платят, – вырвалось у Молчуна.

– Хорошие, – подтвердила Мышка. – Это все же получше, чем по Москве всю ночь мотаться и надеяться, что тебя все же не прирежут в очередной квартире, как Милку с Кристиной... Тебе не понравилось то, что ты увидел? – Мышка пристально, посмотрела на Молчуна. – Или тебе слишком сильно понравилось? В чем дело, Молчун? – игриво улыбнулась Мышка.

– Ты переодеваешься в его жену... – проговорил Молчун негромко.

– Точно, – согласилась Мышка. – Переодеваюсь, гримируюсь... Даже волосы покрасила, если ты заметил.

– И что... Что ты потом делаешь?

Мышка неожиданно рассмеялась – громко и звонко, как колокольчик. Чуть надрывно звучал этот колокольчик, чуть грубовато, но этого можно было и не заметить.

– Так вот оно что, – сквозь смех сказала Мышка. – У нас все девки головы ломали, что это за тип такой Молчун? То ли "голубой", то ли импотент... А ты извращенец, Молчун, ты любишь, когда тебе рассказывают, да? Ну так что тебе сказать насчет Стаса... Я переодеваюсь в его жену, прихожу к нему, и он меня трахает! Вот и все, Молчун! Или тебе нужны подробности?

Молчун встал с дивана, подобрал с пола коробку и пошел к двери.

Глава 20

В четверг после обеда Львов устроил себе красивую жизнь: он раскрутил на ресторан хозяина сожженного винного магазина. Хозяина звали Вася, и он являлся ходячим подтверждением старой истины, что беда никогда не приходит одна. За две недели, прошедшие со дня пожара, у Васи сначала угнали машину, потом пропал без вести любимый кот, да еще сам Василий слег с простудой. Из последней напасти он кое-как выпутался, хотя до сих пор говорил в нос, то и дело прикладывался к платку, да и вообще был немного не в себе.

У Львова, напротив, было прекрасное настроение – разогревшись красным массандровским вином и супом из морепродуктов, он плавно перешел к дивному антрекоту, каких общепит ГУВД сроду не видывал, не забывая о картошечке фри с деликатесными для апреля помидорами и красным перцем.

– Есть что-нибудь новенькое про поджог? – Вася задавал этот вопрос после пожара не меньше пятнадцати раз, так что успел привыкнуть к неизменному львовскому ответу.

– Сложный случай, – многозначительно сказал Львов, незаметно расстегивая верхнюю пуговицу на брюках. – Идет борьба разных группировок за сферы влияния. А тут ваш магазин... Сложный случай.

Вася воспринял это сообщение своеобразно. Он вздохнул, поглазел на выползающих на сцену ресторанных музыкантов и наклонился поближе ко Львову:

– Ну давайте я сделаю взнос. Благотворительный. Чтобы сложный случай стал немного попроще.

– Да я не про это! – отмахнулся Львов. На сытый желудок можно было и помахать рукой, тем более что конкретная сумма не называлась, и Львов некоторым усилием воли мог внушить себе, что сумма эта незначительна.

– Это останется строго между нами, – гнусавил Вася. – Все в порядке вещей, никакого вымогательства в этом нет, обычная благотворительность. В управлении взяли, слова не сказали.

– Вот гады, – добродушно заметил Львов. – А я-то гляжу – что они мне всю плешь проели с "общественно значимым делом"! А тут вон оно как... – он посмотрел на Васю и увидел Васину руку, движущуюся в направлении внутреннего кармана пиджака. – Да расслабься ты, – посоветовал Львов. – И не сори деньгами направо и налево, они тебе еще понадобятся.

– Потом так потом, – согласился Вася и больше за бумажником не тянулся.

– Я ж тебе не туфту гоню, – сказал Львов солидно. – Я правду говорю – есть несколько контор, которые дерутся за монополию в этом районе. Они давно уже грызутся, а тут ты еще им на голову.

– Понимаю, – кивнул Вася. – Я бы свалил из этого района, но здание-то я уже купил! И мне теперь бабки не отбить!

– Тогда слушай сюда, – сказал Львов. – Ты это свое здание продашь.

– Ни фига, – сказал Вася и обиженно уставился на опера – человек уже больше часа жрет за его счет, а потом гонит такую чушь!

– Продашь, – повторил Львов. – Пошлешь факсы вот этим козлам, – он протянул Васе список, где из шести фамилий три были зачеркнуты. – Мол, закрываю бизнес, сворачиваюсь, продаю здание и уцелевшее оборудование...

– Ни фига! – повысил голос Вася.

– ...а потом еще раз пошлешь факс, где будет сказано, что предложение отменяется, потому что здание уже купили.

– Это кто же его купил? – заинтересовался Вася. – И почем?

– Кто надо купил. И задорого. За миллион долларов.

– Хорошо, я продам, – вздохнул Вася. – "Лимон" баксов...

– Придурок, – ласково сказал Львов, потягивая портвейн. – Это же и есть туфта. Никто у тебя выкупать здание не будет, тем более за "лимон" баксов. Мы просто вбросим информацию и посмотрим, как эти люди будут действовать. Если они уже сожгли твой магазин, то они не потерпят и нового владельца. Тут мы их и сцапаем с поличным...

– Вам понадобилось две недели, чтобы придумать этот гениальный план? – вздохнул Вася. – А если ко мне придут и потребуют показать договор купли-продажи? А если эти трое догадаются? А если...

– Десерт, пожалуйста, – поймал Львов официанта за рукав. После того как десерт принесли, разговаривать с Васей дальше не было никакого интереса. Львов знал, что план его не лишен изъянов, однако ничего лучшего не придумывалось. Вася не узнал, что был посвящен лишь в половину плана: подозреваемых в поджоге было шестеро, троих о продаже магазина должен был известить сам Вася, а еще трое были записаны у Львова за некоей молодой особой, которая в свободное время училась в юридическом колледже, а в основное – играла в разные опасные игры. Исполнение львовского плана постепенно стало для Наташи еще одной опасной игрой.

Выглядело это примерно так: Наташа на диване с телефонной трубкой, Львов поблизости, весь во внимании:

– Але, Алик? Как – кто? Не узнал? Ну ты даешь! Пошевели мозгами, пошевели, тебе полезно... Слава богу, угадал! Ты соскучился? Если бы ты соскучился, то ты бы и позвонил первым, а не я. Что делаю? Тихо подыхаю со скуки. Ну а что, ты думаешь, с тобой будет веселее? Неужели? Да что ты говоришь? И когда? Нет, не получится. Ну вот так – не получится. Вечер у меня занят. Снимаюсь, Алик. Не в том смысле, в котором ты подумал. Снимаюсь для рекламы. Вот знаешь винный магазин на Лесной? Знаешь? Так вот, там будет здоровенный комплекс, "Дом вина", и я снимаюсь для рекламы. Если они не врут, то весь первый этаж будет завешан моими плакатами. Откуда я знаю, кто там хозяин? Я просто буду сниматься в купальнике с бутылкой вина. Может, договоримся на завтра? Или на послезавтра? Какие это вдруг у тебя дела. Кайфоломщик ты, Алик! Да чтоб я тебе хоть еще раз!

– Нормально, – сказал Львов. – Осталось повторить это еще два раза, а потом...

Если Вася выполнил свою часть, то оставалось лишь засесть в засаду возле винного магазина и ждать, кто же из шестерых сунется в винный магазин с серьезными намерениями.

Когда все звонки были сделаны, Львов лично отправился в закопченный и малопривлекательный магазин, оделся в столь же малопривлекательную, испачканную краской и известкой телогрейку и уселся на входе, предварительно надвинув на брови клетчатую кепку – Львов хоть и не был телезвездой, но некоторую известность имел, так что не хватало еще, чтобы эта известность помешала ему добить дело с винным магазином.

Некоторое время спустя к магазину стали подъезжать очень деловые люди и обеспокоенно задавать вопросы – правда ли, что у магазина новый хозяин, и правда ли, что здесь собираются отгрохать что-то невообразимое? Львов, помявшись, подтверждал все эти предположения, а на неизбежный вопрос – кто же этот гад? – отвечал, что какой-то кавказец, у которого денег куры не клюют. Невеселые визитеры отъезжали на своих больших машинах обратно, однако Львов знал – кое-кто из них непременно вернется. Позже, ночью, но обязательно вернется.

И Львов готовился к встрече ночных гостей.

Глава 21

Кирилл пытался успокоить самого себя полученными от узколицего лектора сведениями: маньяк работает по кругу, циклами. После очередного убийства он словно впадает в спячку до следующего раза. Сколько там было времени между Пушкинским сквером и убийством Молочкова? Больше недели? Ну вот, значит, можно не напрягаться, значит, пока мы все в безопасности... Пока в безопасности. Пока...

Он прислонил Лику к стенке кабины лифта и нажал на кнопку. Девушка уже не плакала и не дрожала, но глаза ее были закрыты, губы плотно сжаты. Кирилл вспомнил, как однажды они уже ехали вместе в лифте, и Лика выглядела независимой, самодостаточной и чертовски самоуверенной девушкой, взирающей свысока на незнакомого мужчину и поглаживающей на всякий случай газовый баллончик в кармане куртки. Кажется, так это и было, но представить, что было именно так – уже сложно, потому что Лика стала совсем другой. Куда-то делись самоуверенность и самодостаточность... Надо же, оказывается, все эти понты можно легко выбить из молодой симпатичной девушки. Для этого нужно лишь сначала двинуть ей кулаком по ребрам, а потом вылететь с белым от ужаса лицом из дома и в красках описать освежеванный труп мужчины...

Пока ехали наверх, Кирилл придумал фразу, которую нужно было сказать напоследок, спокойно и рассудительно: "Ну, на сегодня хватит приключений. Запри за мной дверь и не волнуйся ни о чем". Завести Лику в квартиру, усадить в кресло, сказать эту фразу и тут же выйти. Девушка, конечно, приятная, в другое время и в другой обстановке Кирилл вовсе не стремился бы так скоро от нее избавиться... Даже напротив, постарался бы задержаться подольше. И даже остаться на ночь.

Но сейчас явно не тот момент. Остаться на ночь означало бы играть роль не любовника, а медбрата – подносить успокоительные капельки, стирать пропитанные слезами платочки и тому подобная благотворительность, к которой Кирилл совсем не был готов.

– Ключи, – сказал Кирилл, переместив Лику из кабины лифта на лестничную площадку. – Где у тебя ключи?

Лика честно попыталась их достать из кармана, однако душевное равновесие к ней вернулось не окончательно, поэтому пальцы дрожали, а ключи в конечном итоге оказались на полу. Откуда их и поднял Кирилл.

Замок открылся, Кирилл взял Лику под руку и провел в темную квартиру, нащупал выключатель, чтобы можно было определить, где, собственно говоря, то самое кресло, куда следует посадить перенервничавшую девушку.

– Ну, – торопливо проговорил Кирилл, когда дело было сделано. – На сегодня хватит... Приключений, я имею в виду. Запри за мной дверь и ни о чем не волнуйся.

Лика сидела в кресле и никак не отреагировала на произнесенную фразу, так что Кирилл сделал вывод, что самая пора делать ноги. Однако стоило ему лишь пошевелиться, как десять пальцев вцепились в его одежду мертвой хваткой, и Лика прошептала:

– Нет, нет, нет... Не уходи, только не сейчас, только не уходи...

– Э-э, – сказал Кирилл, продолжая по инерции двигаться в сторону двери, и тут Лика вдруг оказалась не в кресле, а уже на коленях перед Кириллом, все еще держа его за плащ и по-детски беспомощно лопоча:

– Нет, нет, нет...

А потом чуть более членораздельно и громко:

– Не бросай меня сейчас.

Кирилл потянул ее с колен, тупо бормоча уже сказанную реплику:

– Запри за мной дверь... И ни о чем не волнуйся...

Он еще надеялся улизнуть и оставить ее наедине со своими страхами, но вскоре понял: бесполезно. Бесполезно и нечестно. Хотя можно было придумать кучу оправданий – типа, сама полезла к Молочкову, хотя никто ее об этом не просил, пусть сама теперь и справляется со своими кошмарами. Можно было... Но Кирилл не стал этого делать. Он тяжело вздохнул, расстегнул плащ, сбросил ботинки и сел напротив Лики, мельком посмотрев при этом на часы.

Лика заметила этот его взгляд.

– До утра, – сказала она. – Побудь со мной до утра.

Я так боюсь теперь ночи и вечера... Сначала Алена, теперь Игорь – и все в темноте.

– Так ты его знала? – спросил Кирилл, откидываясь на спинку дивана. – Я имею в виду, знала лично?

– Как я могла не знать лично человека, который считался женихом моей лучшей подруги? Я даже Мурзика знала, так что уж говорить об Игоре Молочкове...

– Хороший человек?

– Алена считала, что хороший. Но слишком расчетливый. Ей хотелось чего-то более романтичного...

– Может ли директор ювелирного магазина быть не расчетливым человеком? – пожал плечами Кирилл. – Но ты подозревала, что он не только расчетливый, а еще и очень ревнивый человек. Настолько ревнивый, что мог не простить Алене разрыва с ним. И подкараулить ее поздно вечером в Пушкинском сквере.

– Когда убивают лучшую подругу, – медленно проговорила Лика, закрывая лицо ладонью, – в голову лезет много разных мыслей. Как оказалось, мои мысли все были неправильные: и про Мурзика, и про Игоря... Мурзика мне совершенно не жаль, но вот Игорь... Как жутко, что его убили не из-за денег, не из-за золота... Его убили всего лишь из-за татуировки на груди...

– Стоп, – сказал Кирилл. – Давай остановимся. Мне кажется, ты еще не пришла в себя, поэтому снова начинаешь...

– Я достаточно хорошо себя чувствую, – сказала Лика и шмыгнула носом. – Достаточно хорошо. И я в своем уме. И у меня нет никаких галлюцинаций. Я прекрасно понимаю, о чем говорю.

– И о чем ты говоришь?

– О том, что Игоря Молочкова убили из-за татуировки у него на груди.

– У тебя на кухне нет ничего поесть? – спросил Кирилл. – Давай-ка сменим тему.

– Ты на самом деле хочешь есть?

– Еще бы! Да и ты, я думаю, не откажешься...

– Само собой. Но учти, – Лика ткнула в Кирилла пальцем, – если ты думаешь, что сейчас я бредила, а на сытый желудок этот бред пройдет, – ты ошибаешься.

– Я надеюсь, что на сытый желудок ты станешь более спокойной, ляжешь спать, а я смогу пойти к себе домой.

– А что такого неотложного у тебя дома? Мама поругает, если ты не придешь ночевать? Или там тебя девушка дожидается?

– Хотя бы и так.

– Там нет ничего важного! – отрезала Лика. – Там нет ничего более важного, чем спасение человеческой жизни!

– Чьей жизни? – не понял Кирилл.

– Моей, болван! Или ты все, что я сказала, пропускаешь мимо ушей?!

– Не все. Я запомнил, что у Молочкова была татуировка и его убили. Какая связь между этим и твоей жизнью?

– У меня тоже есть татуировка. И я тебе об этом уже говорила.

– Подумаешь, – сказал Кирилл с деланым равнодушием. – У меня есть миллион знакомых, у которых тоже есть татуировки. Только они не устраивают из-за этого истерик.

– Стоп, – теперь это сказала Лика. – Подожди-ка. Разве это не ты сказал – у Молочкова с груди вырезали татуировку. И у той женщины... Той, в лифте, – у нее тоже была татуировка на руке. Это же ты рассказывал, и ты спросил меня про Алену... Это не я придумала этот кошмар, это не я!

– Это просто версия, – сказал Кирилл, пытаясь улыбнуться, однако губы решительно отказывались растягиваться. – Я высказал вслух версию. У меня их много бывает, версий. Одну я высказал вслух. – Про себя он добавил: "И кто меня за язык тянул?!"

– Версия, – повторила Лика с такой интонацией, будто собиралась вцепиться Кириллу в физиономию.

– У тебя тоже бывают неправильные версии, – напомнил Кирилл. – Про Мурзика, например. Или про кольцо, которое Игорь... У меня ведь тоже была такая, абсолютно неправильная версия. Может быть, и эта – про срезанные татуировки – идиотская...

Кирилл услышал свои собственные слова "срезанные татуировки" и вздрогнул – и вправду идиотизм: кому придет в голову срезать наколки? Какой в этом смысл? Однако пока только это и соединяло убийства в Пушкинском сквере, в лифте многоквартирного дома и в частном доме ювелира Молочкова. Кирилл вспомнил, как узколицый эксперт говорил про импульс: маньяк ходит-ходит, а потом вдруг какая-то деталь в одежде встречной женщины, какой-то запах, какое-то сочетание пропорций – словно спускает крючок в безумной голове. Если на вас бросается маньяк, знайте – он реагирует на импульс. Допустим, что в данном случае такой импульс дает татуировка, рисунок на теле. Но он что же, видит сквозь одежду? Дело же не на пляже происходит...

– Мысли? – сочувственно спросила Лика Кирилла.

– Они самые... – невесело проговорил тот, обхватив голову руками. – Я не понимаю, что происходит. Это не поддается объяснению. Единственное объяснение, которое я могу кое-как слепить, – полный бред. Поэтому...

– Я все-таки схожу на кухню, – предложила Лика. – Лучшее лекарство от мыслей – это еда. И побольше.

Так и получилось – после яичницы с колбасой, пары огромных бутербродов с сыром и двух чашек чая Кирилл перестал думать не только о Молочкове, татуировках и маньяках. Он вообще перестал думать. Он уснул. Его тело словно вмиг окаменело, застыло, голова запрокинулась назад, веки опустились. Лика некоторое время молча слушала едва различимое дыхание оперативника, потом бесшумно встала из кресла, переоделась в ванной и легла на кровать в комнате, где еще недавно жила Алена Жданова. У Лики не было на этот счет никаких предубеждений, и спала она глубоким спокойным сном, без сновидений и кошмаров.

Ее заботило другое, и перед сном она, вспомнив ту самую фразу Кирилла, заперлась на задвижку. А под кровать положила молоток – инструмент, которым Лика, само собой, владела не слишком Хорошо, однако эта штуковина была тяжелой и самой Лике внушала уважение.

Глава 22

Поначалу Кирилл не мог сообразить, где же он находится. А когда сообразил, досадливо прищелкнул языком – нет, все вчера вышло не по его, все вышло не так! Ни "просто посмотреть", ни свалить из Ликиной квартиры... Тотальная засада по всем направлениям. А после нескольких часов сна в одежде с диванным подлокотником вместо подушки самочувствие Кирилла было тем более неоптимистичное – будто во все конечности вставили по деревянному протезу. При попытке пошевелиться сразу вспомнились и вчерашние кирпичи, и прыжки через заборы...

– Пристрелите меня, – пробормотал Кирилл. Но никто не отозвался, никто не проявил милосердия к разваливавшемуся на части оперуполномоченному. Поэтому пришлось встать на ноги и отправиться на звук и на запах – со стороны кухни что-то шипело и что-то пахло.

– Хорошо, что ты преподаешь просто физкультуру, а не какие-нибудь там восточные единоборства, – вместо приветствия просипел Кирилл. – Иначе бы я не проснулся. – Он ждал со стороны Лики какой-то реакции, но ее не было. – А зачем тебе молоток? – обеспокоился Кирилл.

– Средство самозащиты, – пояснила Лика. – Хотя ты так крепко спишь, что можно было обойтись и без молотка: связать по рукам и ногам и сбросить в мусоропровод. Я слышала, что пожарные здоровы дрыхнуть, но, оказывается, менты тоже не слабаки по этой части...

– Мы вообще крутые ребята, – сказал Кирилл и опустился на табурет. – И спать, и жрать... В смысле, кушать.

Лика посмотрела на него пристально и странно.

– Что? – спросил Кирилл, яростно протирая глаза. – Что-то не так?

– Конечно. Первый раз у меня дома ночует милиционер. И первый раз я кормлю завтраком мужчину, который спал у меня дома, но с которым у меня ничего не было.

– Виноват, исправлюсь, – сказал Кирилл.

– Это не обязательно. Нас связывает нечто большее, чем секс. Большее, чем любовь. Нас связывает кровь.

– Ой, только не надо про кровь на пустой желудок, – попросил Кирилл. – Сначала позавтракаем, а уже потом про кровь и все остальное.

– Какие же вы нежные, мужики! – вынесла свой суровый приговор Лика и сбросила со сковороды на тарелку очередной блин. Кирилл согласился. Он согласился бы сейчас на что угодно, лишь бы молча, без разговоров, поесть, а потом еще немного полежать, чтобы окончательно прийти в себя.

Но в себя он пришел несколько иначе. Едва уложив тяжелую голову на подушку, Кирилл вдруг услышал:

– Прошлым летом, в августе, мы ходили на пляж – Алена, Игорь и я.

– Это ты к чему? – пробормотал Кирилл, но Лика, не обращая на него внимания, продолжала говорить без остановки, и дрема постепенно выходила из Кирилла, оставляя взамен чувство тревоги, настороженности и страха от прикосновения к чему-то неизвестному...

– ...Алена, Игорь и я. У Алены с Игорем тогда как раз была любовь в полном разгаре. Кольцо он позже подарил, но уже какие-то цепочки были, еще что-то... И в Сочи они летали на выходные... Я про Сочи помню, потому что на пляже Игорь очень загорелый был. Но рисунок на груди все равно был заметен, тем более что Игорь им хвастался – он говорил: "Видишь? Это тебе не хухры-мухры, это не ширпотреб, это настоящее произведение искусства". Я посмотрела – ну наколка и наколка – голая баба дерется со львом, челюсти ему разрывает. Спрашиваю Игоря: "Ну и с чего ты решил, что это произведение искусства? Что тут такого особенного?" Игорь сказал, что наколку ему сделал один известный художник, настоящий художник, очень известный, который картины почему-то писать перестал, а развлекается теперь тем, что делает татуировки, причем не всем подряд, а только некоторым людям. И татуировки эти не повторяются – каждому свой особенный рисунок. Игорь очень гордился, что ему наколку сделали, удостоили его такой чести. Просто как индюк надувался. А потом он добавил, что сейчас уговаривает того художника, чтобы он и Алене сделал рисунок. Ну, поболтали, да я и забыла про это. Тем более что Игореву наколку внимательно не рассматривала – ну чего на грудь чужого мужика пялиться? Алена бы еще приревновала... А где-то через месяц или полтора сталкиваюсь с Аленой в коридоре утром – она в майке с короткими рукавами – и обалдеваю. У нее на руке, от плеча до локтя, наколка... Ангел, то есть ангелица, то есть я не знаю, как это точно называется – короче, девушка с крыльями держит два сосуда и переливает воду из одного в другой.