Поднимавшийся гнев подавлял в Габриэле невольную тревогу. Он был очень внимателен к своей жене последние недели. Она должна отдыхать, черт побери! Катание в одиночестве по холмам, где кишат волки, не вязалось с его представлением об отдыхе. Или он должен держать ее в башне под замком? Видит Бог, он спросит ее об этом, как только она отыщется.

Шон, его конюший, заметил своего лаэрда, устремляющегося к нему, и тут же оседлал его скакуна для дневной охоты. Он как раз выводил вороного красавца, когда Габриэль добрался до него. Он выхватил поводья из рук Шона, буркнул ответное приветствие своему конюшему и стремительным движением вскочил на скакуна. Конь перешел в галоп, когда они пересекали нижний луг.

Огги услышал стук копыт и поднял голову. Он стоял на коленях, измеряя расстояние от одной выкопанной им лунки до другой. Он поспешил вскочить и поклониться, когда лаэрд остановил своего коня в шаге от него.

— Добрый день, милорд.

— Добрый день, Огги. — Габриэль бегло осмотрел луг, а затем снова перевел взгляд на старого воина. — Вы не видели мою жену?

— Я и сейчас ее вижу, Мак-Бейн.

Огги указал рукой вдаль, и Габриэль, повернувшись в седле и присмотревшись, тут же заметил Джоанну. Она была на вершине северного холма, верхом на своей лошади.

— Какого черта она там делает? — пробормотал он, обращаясь к самому себе.

— Размышляет о своих обстоятельствах, — отвечал Огги.

— Ради Бога, что это значит?!

— Не мне это знать, Мак-Бейн. Я только повторяю ее собственные слова. Она находится там уже больше часа.

Габриэль кивнул и снова пустил коня в галоп.

— Сегодня прекрасный день для верховой прогулки! — крикнул вдогонку Огги.

— И еще более прекрасный, чтобы сидеть дома, — пробормотал Габриэль.

Джоанна уже собиралась было скакать вниз на луг, когда заметила мужа, взбирающегося на гребень холма.

Она помахала рукой в знак приветствия, а затем, крепко сжав поводья, стала ждать его. Она решила, что совершенно готова принять его. В предвкушении этого она глубоко вздохнула. Ей уже пора было приводить свой новый план в действие. Джоанна немного нервничала, но это было естественно. Ведь она не привыкла идти в атаку. Но и останавливаться не хотела. Видит Бог, она должна соответствовать своей судьбе. Это она и хотела объяснить своему мужу.

Джоанна проснулась за час до рассвета и все это время обдумывала те перемены, которые ей хотелось совершить. Большинство их касалось ее собственного поведения, но кое-что она планировала и для мужа.

Любимец Габриэля — вот кто заставил ее задуматься. Джоанна сделала нечто вроде открытия, когда возилась с его раной. Сначала она заметила, что любое рычание пса было угрожающим, но потом поняла, что оно выражает привязанность. А потом еще поняла, что не следует бояться собаку. Доброе слово и ласковое похлопывание по спине завоевали ей преданность Дамфриса. Этим утром, когда она кормила его, он рычал от радости и лизал ее руки.

Таков же и его хозяин.

Угрюмость мужа больше не должна страшить ее. Джоанна напоминала себе об этом, когда он сам подъехал к ней.

— Вам было приказано отдыхать! — Его голос был полон гнева.

Она не обратила внимания на его тон.

— Доброе утро, супруг мой. Хорошо ли вы спали? Габриэль приблизился к ней настолько, что их ноги соприкасались — его правая, ее левая. Джоанна отвела глаза, ей не хотелось смотреть на него, чтобы не растратить своей сосредоточенности. Она совсем немногое хотела сказать своему мужу, и ей было важно помнить каждую мысль.

Он заметил за спиной у своей жены кожаный колчан на ремне с луком и стрелами и подумал, что она не лишена здравого смысла, если подготовилась на случай нападения. Но одно дело практиковаться с мишенью, повешенной на дерево, а другое — проявить умение и сноровку, когда перед тобой движущаяся мишень… такая, как голодный волк или рассерженный, атакующий кабан. Эти мысли еще раз напомнили ему об опасностях, таящихся за дальними холмами, и он стал еще более угрюмым.

— Вы демонстративно пренебрегли моими распоряжениями, Джоанна. Вам не позволяется…

Она дотянулась до него рукой и нежно коснулась его шеи кончиками пальцев. Ласка эта была легкой и быстрой, как взмах крыльев бабочки. И Джоанна, как ни в чем не бывало, выпрямилась в седле и улыбнулась ему. Ее прикосновение ошеломило его. Он потряс головой, чтобы прийти в себя, и снова принялся за свое:

— Вы не имеете ни малейшего представления об опасностях…

Она повторила свой жест. Черт побери! Она совершенно сбила его мысли этим прикосновением. Он схватил ее руку прежде, чем она успела ее отдернуть.

— Что это, черт возьми, вы делаете?

— Я глажу вас.

Он молча уставился на нее, пытаясь понять, что с нею происходит.

— Зачем? — Он глядел с подозрением.

— Так я выражаю вам свою привязанность, милорд. Разве мое прикосновение неприятно вам?

— Нет, — пробормотал он.

Он взял рукой ее подбородок и впился в ее рот долгим, крепким поцелуем.

Она прижалась к нему, обвила руками его шею, а когда ее муж наконец оторвался от нее, оказалось, что она сидит у него на коленях. Как это получилось, Джоанна не знала.

Он крепче прижал ее к себе. Она приникла к его груди, вздохнула и удовлетворенно улыбнулась.

Ей хотелось смеяться. Великий Боже, все получилось по плану, ее теория полностью подтвердилась, Габриэль и его пес и в самом деле чрезвычайно похожи. Ее муж постоянно напускал на себя грозный вид, совершенно так же, как и его четвероногий любимец.

— Жене позволительно выражать привязанность своему мужу.

«Он одобряет меня», — решила Джоанна. Но, Господи, как же надменно звучал его голос! Она отодвинулась, чтобы заглянуть в его лицо.

— А мужу позволительно брать свою жену на прогулки?

— Конечно. Мужу позволительно все, чего он хочет. «Жене тоже», — подумала она.

— Почему вы всегда так серьезны, милорд? Правду сказать, вы не слишком часто улыбаетесь мне.

— Я воин, Джоанна — Выражение его лица говорило, что он считает это объяснение исчерпывающим. — Он поднял ее и пересадил на ее скакуна. — Вы тоже редко улыбаетесь, — заметил он. — Почему?

— Я жена воина, милорд, — Она улыбнулась, и он тоже не смог сдержать улыбки. — Вы очень красивы, милорд, когда улыбаетесь.

— Но ведь вы говорили, что вы не любите красивых мужчин, помните?

— Помню. Но сейчас мне захотелось сказать вам этот комплимент, сэр.

— Для чего? Она промолчала.

— Что вы делали здесь наверху в одиночестве?

— Я хочу найти пещеру, о которой рассказывал мне Огги. Она хранит в себе сокровище.

— И что же это за сокровище? Она покачала головой:

— Сначала вы должны мне помочь найти пещеру. А уж потом я скажу вам, что там в ней. Я знаю, что вы очень заняты, но не могли бы вы один час провести со мной?

Он нахмурился, не зная, как отнестись к ее просьбе. У него есть сегодня важные дела, и они, конечно, должны занимать его в первую очередь. Прогулка верхом ради чистого удовольствия, по его убеждению, вообще не имела смысла.

Но несколько минут — да, всего лишь несколько минут — он мог бы уделить своей красавице-жене. Ему это было по душе.

— Указывайте путь, Джоанна. Я следую за вами.

— Благодарю вас, милорд.

Казалось, она преисполнилась благодарности Какая малость может радовать его нежную жену! Габриэль почувствовал себя настоящим монстром из-за того, что колебался, обдумывая ее просьбу.

Джоанна, не давая ему возможности переменить решение, схватила поводья и пустила коня галопом вниз, с холма. Она хотела уехать подальше от дома, туда, где его никто не сможет отвлечь от того важного разговора, который она задумала провести с ним.

Он с удивлением обнаружил, что она умелая наездница, чего никак нельзя было предположить в этой хрупкой женщине.

Габриэль держался позади нее, пока они не достигли леса. Там он выехал вперед.

Они прочесали лес вдоль и поперек, высматривая вход в пещеру. После часа напрасных поисков Джоанна отступилась:

— В следующий раз попросим Огги поехать вместе с нами. Он укажет верный путь.

Они прорвались сквозь строй деревьев и остановились на небольшой поляне вблизи ручья.

— Вы готовы вернуться назад? — спросил Габриэль.

— Прежде я хотела бы поговорить с вами, милорд. А если бы не голод, я просила бы вас остаться здесь со мной остаток дня. Здесь так чудно Вы заметили, какая зеленая и свежая эта ваша долина? — В глазах сверкнули озорные огоньки — Приятно воображать себе, будто у вас круглый год такая мягкая и теплая погода. Меня так радует каждый новый день. Я чувствую, что счастлива! Да, счастлива!

Он еще не видел ее в таком радужном настроении. Оно согревало его сердце. Видит Бог, ему тоже не хотелось покидать эту поляну.

— Я могу позаботиться об утолении вашего голода, жена.

Она обернулась.

— Вы хотите поохотиться?

— Нет, просто все необходимое у меня с собой. Габриэль спешился и помог ей спуститься с коня.

— Вы такая легонькая, Джоанна, едва ли вы весите два стоуна <Стоун равен 14 фунтам (около 5,5 кг) — Прим. ред.>.

Она пропустила его замечание мимо ушей.

— И где же пища, которой вы похвалялись, супруг мой? Напоминает ли она манну небесную?

Он приподнял попону и вытащил плоское металлическое блюдо, а потом отвязал небольшой мешок, прикрепленный шнурками позади седла, и знаком предложил ей идти на поляну. Привязав поводья обоих коней к дереву, он догнал ее.

— Снимите плед, Джоанна, и расстелите его возле сосен.

— Вряд ли это будет выглядеть прилично. Озорной тон ее голоса сказал ему, что ей неважно, прилично это или нет. Ее легкомысленное настроение озадачило его, и он решил выяснить причину перемены. Обычно Джоанна была очень сдержанна.

Она уселась на пледе и смотрела, как Габриэль готовит еду. Он высек огонь, поджег торф и сухие ветки, а затем разместил металлическое блюдо прямо среди пламени. Затем он высыпал из мешочка на ладонь овсянки, добавил воды, которую набрал в ручье, и, быстро замесив густое овсяное тесто, бросил его на блюдо и, покуда пеклась первая лепешка, замесил вторую.

Овсяная лепешка показалась Джоанне сделанной из песка. Но ее супруг так усердно делал их, что она не подала виду, как ужасны на вкус его изделия. Она прошла к ручью, чтобы выпить воды и размочить кусок лепешки, и, едва сжевав половину, объявила, что совершенно сыта.

— С вашей стороны предусмотрительно возить с собой провизию, — заметила она.

— Каждый воин всегда возит с собой провиант, Джоанна. — Он присел радом с ней, прислонился к стволу дерева и прибавил: — Мы берем с собой все, в чем нуждаемся, на охоту и на войну. Нагорцы очень независимы и аскетичны. Им не нужны ни хлеб, ни вино, ни телеги, груженные горшками и котлами, как изнеженным английским солдатам. Наши пледы — наши палатки и наши одеяла, а другую пищу, в какой мы нуждаемся, мы берем у земли.

— Или крадете у других кланов?

— Да.

— Плохо брать чужое без разрешения.

— Таков наш обычай, — пояснил он еще раз.

— А другие кланы обкрадывают вас?

— У нас нет ничего, что им нужно.

— Но все они обкрадывают друг друга?

— Конечно.

— Это настоящее варварство, — решила она вслух. — Неужели никто из лаэрдов никогда не выменивает то, в чем нуждается?

— Почему же? — отозвался Габриэль. — Дважды в год проходят заседания совета, где присутствуют невраждующие кланы. Я слышал, что там многое выменивают друг у друга.

— Вы слышали? Так вы никогда не присутствовали на этих встречах?

— Нет. — Она ждала дальнейших объяснений. Он молчал.

— Разве вас туда не приглашали?

Ее голос звучал сердито, она уже готова была обидеться на него.

— Туда приглашаются все лаэрды, жена.

— Тогда почему же вы, скажите, Бога ради, не присутствуете на них?

— У меня нет на это ни времени, ни желания. Да и, кроме того, как я уже объяснял вам, у нас нет ничего на обмен.

— А если бы было? — спросила она. — Вы бы отправились на эти встречи?

В ответ он только пожал плечами. Она вздохнула.

— А что говорит вам о воровстве отец Мак-Кечни? Казалось, его жену тревожило мнение священника.

— Он не осуждает нас, если вы спрашиваете об этом. Он знает, что спорить с нами было бы бесполезно. Выживание — вещь поважнее таких ничтожных вещей, как вполне простительные грешки.

Она была совершенно сражена позицией своего супруга. И чертовски ему позавидовала. Должно быть, приятно не беспокоиться все время о своих грехах.

— Отец Мак-Кечни — необычный священник.

— Почему вы так говорите?

— Он очень добр. И потому необычен.

Габриэль нахмурился.

— Английские священники иные?

— Они жестоки. — Как только слово сорвалось у нее с языка, она сразу же почувствовала себя виноватой, что скопом соединила всех служителей Божьих с теми немногими бессердечными, которых знала. — Некоторые, возможно, добры, — поспешила добавить она, — я уверена, что среди них есть хорошие люди, которые не считают женщин последними существами в любви Бога.

— Последними — в чем?

— В любви Бога, — повторила Джоанна и распрямила плечи, но головы не подняла. — Вы должны знать, Габриэль, что я в сложных отношениях с церковью.

Она говорила так, словно каялась в страшном преступлении.

— А почему так, Джоанна?

— Я бунтовщица, — прошептала она.

Он улыбнулся. Ей показалось, он решил, что она с ним шутит.

— Я бунтовщица, — повторила она. — Я верю не во все, чему учит церковь.

— Например? — спросил он.

— Я не верю, что Господь любит женщин меньше, чем волов.

Габриэль никогда не слышал ничего более нелепого.

— Кто же вам сказал… Она прервала его:

— Епископ Холвик любил повторять, что по иерархии, установленной Господом, женщина стоит после волов и она должна об этом всегда помнить. Он говорил, что, если я не выучусь истинному смирению и покорности, я никогда не почию вместе с ангелами.

— Этот епископ был вашим исповедником?

— Одно время, — ответила она. — Из-за важного положения Рольфа. Он накладывал много разных покаяний.

Габриэль вдруг ощутил весь пережитый некогда ею страх. Он наклонился и положил руку ей на плечо. Она вздрогнула.

— Расскажи об этих покаяниях, — приказал он. Она покачала головой. Ей было тяжело говорить.

— Когда же Алекс приедет домой?

Он понял, что она умышленно переменила тему, и решил позволить ей делать то, что ей хочется. Его жена была исполнена странной тревоги. По тому, как она сейчас сжимала и разжимала руки, он догадался, что епископ Холвик возглавлял список ее прежних несчастий.

— Алекс вернется домой, когда будет закончена стена, — ответил он. — Вчера вы уже спрашивали меня об этом. Разве вы забыли мой ответ?

— Может статься, я вновь спрошу вас об этом завтра.

— Зачем?

— Сын должен жить с отцом. Разве он счастлив в семье родичей матери? Зачем вы поручили этим людям заботу о нем? Такой маленький ребенок нуждается в привязанности отца.

Да она просто оскорбляет его подобными вопросами! Габриэль, впрочем, не считал, что она это делает намеренно. По ее лицу было видно, что она обеспокоена участью мальчика.

— Алекс рассказал бы мне, если бы с ним дурно обходились.

Она сильно потрясла головой, протестуя:

— Нет, он может не рассказать вам об этом. Он будет просто молча страдать.

— Зачем же ему страдать молча?

— Потому, что он стыдится. Возможно, он думает, что сделал что-то дурное и заслуживает жестокого обращения. Привезите его домой, Габриэль. Ведь он наш сын.

Габриэль притянул ее к себе, усадил на колени и приподнял ее голову за подбородок. Он долго смотрел на нее, пытаясь понять, что творится в ее голове.

— Хорошо, я привезу его домой погостить.

— Когда же?

— На следующей неделе. Я спрошу у него, как с ним обходились и не чувствовал ли он себя несчастным.

Она хотела что-то возразить, но он прикрыл ей рот рукой.

— И Алекс скажет мне правду, — прибавил он более твердым голосом, когда она все же осмелилась покачать головой. — А теперь я хочу, чтобы вы ответили мне на один вопрос, Джоанна.

Он убрал руку, дождался согласного кивка и спросил:

— А сколько вы сами страдали молча?

— Вы неверно меня поняли. — Она отстранилась от него. — У меня было чудесное детство, нежные и любящие родители. Отец умер три года назад. На мой взгляд, ему всегда не хватало какой-то суровости.

— А мать?

— Теперь она совсем одна. Знаете, я никогда не согласилась бы приехать сюда, если бы Николас не обещал присматривать за ней. Он преданный сын.

— Вероятно, вы часто виделись с родителями, покуда были замужем за бароном, но отсюда до вашей матушки слишком большое расстояние, чтобы видеться с ней чаще, чем один раз в год.

— Вы позволите мне ездить к матери? — изумилась она.

— Я буду отвозить вас к ней, — ответил он. — Но только один раз в год. Вы не должны ожидать таких же частых свиданий со своей семьей, как прежде, когда вы были замужем за англичанином.

— Но тогда я вообще не виделась ни с матерью, ни с отцом.

Пришел его черед изумиться.

— Разве ваш муж не разрешал вам встречаться? Она покачала головой:

— Я сама не хотела видеть их… тогда. А сейчас… Не вернуться ли нам обратно? Уже поздно, и я достаточно долго удерживаю вас вдали от ваших важных обязанностей.

Он нахмурился. По его мнению, эти ее слова вообще не имели смысла. Ему показалось, что настроение ее заметно поднялось, когда он сказал ей, что она сможет раз в год посещать свою мать. И тут же она вдруг заявляет, что не хотела видеться с родными, когда была замужем за бароном.

Габриэль не любил неясностей и тут же потребовал от нее исчерпывающих объяснений.

— Джоанна. — Голос его прозвучал глухо и низко. — Вы противоречите сами себе. Я не люблю загадок…

Она разомкнула руки, лежавшие на коленях, и потянулась, чтобы потрепать его за шею. Но он не хотел отвлекаться и перехватил руку, чтобы она не могла снова прервать его, и продолжал:

— Как я сказал, я не люблю…

Она погладила его шею другой рукой.

И Габриэль отвлекся. Он вздохнул по поводу этой своей слабости, поймал ее вторую руку, тесно прижал Джоанну к себе и поцеловал ее, едва коснувшись губами Но ее пылкий отклик заставил его забыть о самодисциплине. И вот уже его язык начал дразнящую любовную игру.

Она хотела большего. Она высвободила свои руки и обвила их вокруг его шеи. Ее пальцы вплелись в его волосы, и она все теснее прижималась к нему.

Ему потребовалась вся сила его воли, чтобы отстраниться. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее соблазнительных губ, и, с трудом придя в себя, строго сказал:

— Сейчас не время, жена.

— Нет, конечно нет, — отозвалась она еле слышно.

— Здешние опасности…

— Да, опасности…

— Меня ждут дела.

— Вы, наверное, считаете меня бессовестной, ведь я отвлекаю вас от ваших важных дел.

— Да, именно так, — согласился он с усмешкой.

Он перечислял все причины, по которым они незамедлительно должны вернуться в замок, а его руки ласкали ее бедра.

Она едва слышала то, что он говорил ей. Этому мешали какие-то незначительные вещи. Например, его терпкий, такой мужской запах; так же пахла земля вокруг них. Ей это было очень приятно. И его голос, глубокий, с хрипотцой. Грубоватость в его тоне не пугала ее. Правду сказать, она возбуждала ее.

— Габриэль?

— Что такое?

— Я хотела поговорить с вами о важных решениях, какие я приняла.

— Вы можете сказать о них и потом, Джоанна. Она кивнула.

— Здесь водятся волки? — спросила она.

— Иногда они здесь бывают.

— Кажется, вас это не тревожит?

— Если лошади их учуют, они дадут нам знать об этом. У вас кожа будто шелковая.

Она поцеловала его подбородок… Его руки двинулись по стыку ее ягодиц. Он обхватил их руками и начал гладить, тогда как поцелуи его становились влажными и горячими.

Раздеваться здесь было бы затруднительно, она рванула шнурки на платье, но они затянулись в узел. Габриэль взялся их распутывать и, когда ему это не удалось, просто разорвал атлас Он не мог больше ждать, посадил се верхом себе на бедра, приподнял и заставил себя остановиться.

— Возьмите меня к себе, — приказал он хриплым шепотом. Он хотел крикнуть: «Немедленно!», но сказал вместо этого: — Когда будете готовы к этому, жена.

Она сжала мужа за плечи и медленно опустилась на него Они смотрели друг на друга.

Наслаждение было почти невыносимым. Она закрыла глаза и всхлипнула, и когда наклонилась, чтобы поцеловать его, почувствовала горячий поток экстаза и тогда шевельнулась еще раз.

Ее медленные, дразнящие движения привели его в неистовство. Он охватил ее бедра и показал ей, что ей нужно делать. Их любовное соитие стало безумным. Габриэль достиг апогея быстрее, чем она, но он помог ей — его рука проскользнула между их соединенными телами и погладила ее. Она прижалась к нему, спрятала лицо у него на плече и, когда оргазм захлестнул ее, с рыданием прошептала его имя.

Габриэль еще несколько минут прижимал ее к себе, затем приподнял ее лицо за подбородок и крепко поцеловал.

Он не дал ей много времени на отдых Поцеловав еще раз, велел одеваться.

— Этот день, — заявил он, — мы растрачиваем зря. Она постаралась не обидеться на это заявление. Они вымылись в ручье, оделись и пошли, касаясь друг друга, к своим лошадям.

— Вы больше не должны выходить в одиночестве, Джоанна. Я запрещаю вам это. — Он сурово посмотрел на нее, прежде чем подсадить ее на лошадь. Джоанна поправила ремешок колчана за плечами, скользнула рукой по луку, а затем приняла из его рук поводья. — Когда мы вернемся в замок, вы отдохнете.

— Зачем?

— Я уже говорил вам зачем, — возразил он.

Она не собиралась сейчас спорить с ним. Но она также не намеревалась оставлять его в таком настроении.

— Габриэль?

— Да?

— Вам было хорошо со мной?

— Почему вы задаете мне такой вопрос? Это так очевидно. — Он направился к своему коню и вскочил в седло.

— Это не очевидно! — вырвалось у нее.

— А должно быть очевидно, — возразил он.

«Ей хочется комплиментов», — решил он. Но он не видел никакого смысла в пустых разговорах или ухаживаниях. И все же несчастное выражение ее лица скачало ему, что ей необходима похвала. Он не хотел, чтобы их прогулка кончилась ее плохим настроением.

— Вы заставили меня забыть о моих обязанностях.

Он думал, что констатация этого факта наверняка скажет ей, как соблазнительна она для него.

Но для нее эти слова прозвучали обвинением.

— Извините, Габриэль. Этого больше не повторится.

— Это вам комплимент, глупая женщина!

Она широко раскрыла глаза.

— Разве?

Она определенно не поверила ему.

— Конечно комплимент. Лаэрд не часто забывает свои обязанности. Это опасный недостаток дисциплины. Я действительно сказал комплимент.

— Комплименты вообще-то произносятся не с таким рычанием, милорд. Должно быть, поэтому я вас и не поняла.

Он хмыкнул. Разговор был закончен. Габриэль шлепнул ее лошадь по левому боку, заставляя тронуться.

Когда они добрались до конюшен, он напомнил ей, что хотел бы, чтобы она отдыхала.

— Почему я должна отдыхать? Разве я такая немощная, милорд?

— Я не хочу, чтобы вы заболели.

Он сжал челюсти, и она поняла, что спорить с ним бесполезно, однако же не хотела оставить эту тему:

— Вы говорите неразумно. Я не хочу весь день лежать в постели. Я не смогу тогда заснуть ночью.

Габриэль спустил ее на землю, взял за руку и потянул назад, к башне:

— Хорошо, я разрешу вам сидеть в зале у огня. Вы даже можете шить, если хотите.

Картина, которую он вообразил себе, чрезвычайно ему понравилась. Он улыбнулся, представив, как Джоанна примется за это чисто женское занятие.

Она недоуменно уставилась на него. Он был так удивлен ее реакцией на его предложение, что расхохотался.

— У вас очень своеобразные идеи насчет того, как я должна проводить свои дни, милорд. Хотела бы я знать, откуда вы их набрались. Разве ваша матушка часто сидела у огня и шила.

— Нет.

— Тогда чем же она занималась?

— Каторжным трудом. Она умерла, когда я был еще очень мал.

Выражение его лица и тон голоса показали ей, что он не хочет продолжать этот разговор. Очевидно, он был очень чувствителен к воспоминаниям своего детства. Это простое замечание помогло ей немного понять, что творится в его голове. Каторжный труд убил его мать… Не потому ли Габриэль хотел, чтобы она отдыхала все дни напролет?

Она знала, что не должна больше расспрашивать его, но любопытство взяло верх.

— А вы любили мать?

Он не ответил ей. Она попыталась подойти с другой стороны:

— Кто же растил вас после того, как она умерла?

— Никто и все понемногу.

— Я не понимаю.

Он прибавил шагу, как будто хотел убежать от ее допроса, но внезапно он остановился и посмотрел на нее:

— А вам и не нужно понимать. Идите в дом, Джоанна.

Ее супруг мог быть очень грубым. Он пошел прочь и даже ни разу не обернулся посмотреть, собирается ли она выполнять его распоряжения.

Джоанна постояла немного на лестнице, размышляя о муже. Она хотела бы понять его, хотела знать, что делает его счастливым, а что вызывает в нем гнев. Это было очень важно для нее, ведь он — ее муж.

— Отчего вы так нахмурились, миледи? Джоанна чуть не подпрыгнула от неожиданности, но, увидев Кита, улыбнулась ему.

— Вы испугали меня, — призналась она в том, что и так было ясно.

— Я не хотел, — отозвался маклоринец. — Я заметил, что вы чем-то огорчены, и хотел узнать, не могу ли я что-нибудь сделать для вас.

— Я как раз думала о вашем лаэрде, — ответила она. — Он сложный человек.

— Да, — согласился Кит.

— Я хотела бы понять, что творится в его голове.

— Зачем?

Она пожала плечами.

— Прямые вопросы не помогают. Но ведь в дом можно входить не только с парадного входа.

— Ну да, здесь есть два входа, если не считать прохода через погреб, — проговорил Кит, неверно ее поняв.

— Я имею в виду не ваш замок. Я хотела сказать, что всегда есть несколько способов добиться желаемого, понимаете?

— Но ведь в башню действительно ведут два входа, миледи, — упрямо настаивал Кит.

Она вздохнула:

— Это неважно, Кит. Тогда солдат переменил тему:

— Сегодня днем вы будете гулять с Огги?

— Возможно, — ответила она и поспешила по лестнице в дом. Кит бросился, чтобы опередить ее и распахнуть перед нею двери.

— Сегодня вторник, миледи.

Это напоминание невольно сорвалось у него с языка. Она улыбнулась:

— Ну да, — согласилась она. — Пожалуйста, простите меня. Я хочу проведать Дамфриса, — прибавила она, когда солдат остановился возле нее. Ей показалось, что он желает узнать, каковы ее планы на день. Да, надо как-то убедить Габриэля, что она не нуждается в эскорте. И Кит и Колум изводили ее своей слежкой. Сегодня утром ей пришлось бесшумно ускользнуть из дома, чтобы покататься, но она знала, что больше не удастся повторить этот трюк. Теперь-то они начеку. Да и ей не хотелось прибегать к обману, чтобы достичь желаемого, не слишком-то это честно.

Джоанна сняла с плеч колчан с луком и стрелами и положила его в угол под лестницей.

— Так вы все время знали, что сегодня вторник? — спросил Кит.

— Я вообще не думала об этом. Разве это очень важно?

Он кивнул:

— Сегодня вы должны были носить маклоринские цвета.

— Должна бы. Но вчера…

— Вы носили макбейновский плед, миледи. Я отлично помню.

Наверное, солдат считает, что она совершила страшную ошибку.

— Важно, чтобы и я об этом помнила, не так ли?

— Да.

— Почему?

— Но вы же не хотите оскорбить какой-нибудь клан, не гак ли?

— Конечно нет. Я постараюсь в будущем помнить об этом и благодарю вас, что вы указали мне на мою ошибку. Я сейчас же поднимусь наверх и переоденусь.

— Но прошло уже полдня, миледи. Вы можете спокойно доносить сегодня макбейновский плед. А маклоринские цвета вы можете носить завтра и послезавтра. Это исправит упущение.

— Миледи может носить макбейновские цвета каждый Божий день, Кит. Для супруги Мак-Бейна неприемлемо носить ваши цвета два дня подряд.

Это заявление сделал появившийся в дверях Колум. Джоанна хотела было согласиться с его словами, но выражение лица Кита заставило ее сдержаться. Поскольку он выглядел более раздраженным, чем Колум, она решила согласиться с ним.

— Колум, я полагаю, что Кит прав, когда он… Однако ни один из солдат особенно не интересовался ее мнением или согласием.

— Она не будет носить цвета вашего клана два дня подряд!

— Будет, — возразил Кит, сверкая глазами. — Она хочет ладить с нами, Колум. Вам стоило бы последовать ее примеру.

— Так ты переменил мнение, не так ли? Час назад ты заявил о своем желании, чтобы она оставалась там, где находится.

— Я не хотел ей вреда. Просто моя задача была бы легче, если бы она дала мне знать, куда она…

— С каких это пор присмотр за женщиной, да еще и такой маленькой, стал столь трудной задачей? А вот я все думаю, с каких это пор ты решаешь, где ей должно находиться? Раз уж теперь она леди Мак-Бейн, я полагаю, это мое дело провожать ее туда, куда…

— Никому из вас не надо никуда меня провожать! Солдаты снова не обратили на ее слова никакого внимания. Они с головой ушли в свой горячий спор. Ей же теперь хотелось одного — придушить обоих.

Джоанна тут же напомнила себе, что она поклялась ладить с каждым человеком в обоих кланах, даже с упрямыми как мулы командирами. Солдаты по-прежнему кс замечали ее, и она медленно отступила. Они не увидели этого. Тогда она поспешила вниз, чтобы подойти к очагу, у которого отдыхал Дамфрис.

— Нагорцы удивительно подмечают все мелочи, Дамфрис, — прошептала Джоанна. Опустившись на колени, она похлопала собаку по спине. — И отчего только взрослые мужчины беспокоятся о том, что надевают их женщины? Вижу, что тебе нечего ответить. Не рычи. Я собираюсь переменить повязку, хочу убедиться, что ты и вправду поправляешься. Я не сделаю тебе больно. Обещаю.