6. ЭКСПЕРТ

Ночью неслышно подкрался с моря холодный серый туман. Заполнив городские улицы, он продвинулся вниз, в долину, к самому Ранчо Святой Троицы, где и занял прочную позицию, невзирая на то, что солнце, едва встав над горизонтом, атаковало его с востока. Если бы кто-нибудь стоял в это время на одной из церковных башен, он увидел бы, как серое холодное море захлестнуло принадлежавший асьенде корраль, а потом укрыло до половины белые стены самой асьенды. Человеку, задумавшему в тумане пробраться к Ранчо Святой Троицы, нелегко было установить цель своего путешествия, слившуюся воедино с ближними отрогами гор. Ехавший в двуколке мистер Перкинс — переводчик с испанского — уже не первый раз останавливал сегодня свою кобылу и оглядывался по сторонам, чтобы не сбиться с пути. Наконец серое море схлынуло, и пропавшая асьенда показалась на свет.

Близкие знакомые мистера Перкинса знали о его чудесных превращениях, но малознакомый человек едва ли распознал в сидевшем в двуколке старомодном щеголе неряшливого клерка с Пасифик-стрит. Волосы его были причесаны, завиты и свежепокрашены в темный цвет. По-старинному высоко повязанный галстук, какой нынче редко встретишь, подходил ему под самый подбородок; набеленное — чтобы скрыть нездоровый румянец — лицо своей неподвижностью походило на маску. Застегнутый на все пуговицы светло-синий сюртук, брюки со штрипками, сшитые в обтяжку, и лакированные сапоги завершали его необычайный туалет. Эту личность, отлично знакомую каждому, кто бывал во второй половине дня на Монтгомери-стрит, редко кто ассоциировал с обитателем логова на Пасифик-стрит, ну а здесь, в окрестностях Сан-Антонио, он был решительно никому не ведом.

И тем не менее, сколь ни был страстен этот человек, в асьенде его ждали и готовились принять с почетом, значительно большим, нежели ему причиталось как заезжему старому джентльмену. Только лишь мистер Перкинс вступил во двор, степенный мажордом немедля провел его в парадно обставленную гостиную, уже однажды описанную нами, где его поджидала донна Долорес Сальватьерра. Душевная чуткость и утонченность донны Долорес сказались в том, что она мгновенно почувствовала за эксцентричной внешностью гостя нечто взывающее к уважению, и сердечно его приветствовала. Мистер Перкинс ответил почтительным церемонным поклоном. Как видно, он был доволен оказанным ему приемом, польстили ему и манеры хозяйки, но, как многие люди с непрочным положением в свете, он был мнителен и опасался излишней короткости в отношениях. Когда легким движением веера донна Долорес указала ему на кресло, он остался стоять.

— Вы ничего не знаете обо мне, но о вас мне известно многое, — сказала она с любезной улыбкой. — Еще до того, как я взяла на себя смелость просить о встрече с вами, мне приходилось слышать от ваших друзей о вашей безукоризненной репутации, глубоком уме и обширном опыте. Если вы согласитесь причислить и меня к своим друзьям, я позволю себе сообщить вам о деле, ради которого вы приехали.

Старый джентльмен поклонился вторично; даже сквозь жалкую косметику на его лице было заметно, как сильно он покраснел от смущения. Это не укрылось от донны Долорес; чтобы дать гостю время оправиться, она отошла к старинному секретеру. Отомкнув ящик, она извлекла оттуда сложенный вчетверо лист бумаги, как видно, документ; потом, пододвинув к секретеру два стула, села. Мистер Перкинс, видя, что его приглашают к деловому разговору, присел на второй стул.

— Хочу предупредить вас заранее, — сказала донна Долорес, — хоть вы и знаете в общем суть моего дела и привыкли к подобным делам, что вопросы, которые я намереваюсь вам задать, могут вас удивить; в особенности же, когда я подробно изложу вам свои намерения. Вот у меня в руках дарственная грамота, выданная, как следует из ее текста, моему… отцу… покойному дону Хосе Сальватьерра. Взгляните на нее внимательно и затем, исходя из своего опыта, ответьте мне на один-единственный вопрос. — Она помолчала, как бы в нерешительности, потом добавила: — Еще хочу сказать вам, что я не связываю с этим документом никаких денежных расчетов. Ваш ответ, каков бы он ни был, не повлечет за собой ни малейших юридических последствий. Я никогда не потребую от вас подтвердить его на суде. Ваш ответ не выйдет за стены этой комнаты и никак не отразится на денежной ценности документа, который я сейчас предложу вашему вниманию. Более того, за вами останется право переменить впоследствии свое мнение по этому вопросу и даже публично отвергнуть то, что вы сейчас мне скажете, если у вас в том будет нужда. Вы, кажется, удивлены, сеньор Перкинс? Но я очень состоятельная женщина. И я призвала вас не для того, чтобы приумножить свое богатство.

— Итак, вы хотите знать, — спросил мистер Перкинс, на этот раз совершенно естественным тоном, — подлинный это документ или фальшивый?

— Да, подлинный это документ или фальшивый.

Он взял документ в руки, развернул его с профессиональной небрежностью, бросил беглый взгляд на подписи и печати и вернул его донне Долорес.

— Подписи не вызывают сомнения, — кратко ответил он; потом, словно желая пояснить, почему он так категоричен, добавил: — Я уже видел этот документ.

Чуть заметным движением донна Долорес обнаружила свое недовольство. Мистер Перкинс был озадачен. Как это понимать? Он сообщает клиентке, что у нее подлинный документ на владение ценной собственностью, а она недовольна. Он устремил на нее удивленный взгляд.

— Значит, вы считаете, что грамота подлинная? — спросила она, слегка вздохнув.

— Грамоты, подобные этой, безоговорочно утверждаются в Вашингтоне, — ответил он без запинки.

— Ах, вот что! — сказала донна Долорес. Этот чисто женский комментарий как-то обесценил заключение сеньора Перкинса; раздосадованному юристу пришлось защищаться.

— А почему вы сомневаетесь в подлинности своей дарственной?

— Могу вам сказать. Она была лишь недавно обнаружена в бумагах дона Хосе; а кроме того, существует вторая такая же грамота.

Сеньор Перкинс протянул руку, взял документ, внимательно обследовал его, поглядел на свет, потом снова положил на место.

— Эта дарственная в порядке, — заявил он. — А где вторая?

— У меня ее нет, — сказала донна Долорес.

Сеньор Перкинс пожал плечами. Сохраняя глубокое почтение к донне Долорес, он не мог в то же время не осудить легкомыслия женщин в вопросах юриспруденции.

— Как же тогда я могу их сравнить?

— Если мой документ поддельный, в сравнении нет нужды, — быстро возразила донна Долорес.

На мгновение мистер Перкинс был озадачен.

— Может быть, здесь кроется недоразумение? Кому была выдана вторая дарственная и когда? Где она сейчас?

— Обо всем этом я и хотела вам рассказать. Она была выдана пять лет тому назад на имя доктора Деварджеса… Простите, вы, кажется, что-то сказали?

Сеньор Перкинс не произнес ни слова, но сумрачный взгляд его был прикован к донне Долорес.

— Вы сказали, на имя доктора… Деварджеса? — переспросил он, запинаясь.

— Да. Вы знали его?

Теперь смущена была донна Долорес. Она прикусила губу и чуть нахмурила брови. С минуту оба молчали, поглядывая друг на друга.

— Я где-то слышал это имя, — сказал наконец мистер Перкинс, рассмеявшись не очень натурально.

— Возможно. Это был известный ученый, — сдержанно пояснила донна Долорес. — Он умер. Перед смертью он отдал свою дарственную девушке по имени… — донна Долорес задумалась, припоминая, видимо, как звали девушку, — …по имени Грейс Конрой.

Замолчав, она быстро взглянула на собеседника, но лицо мистера Перкинса снова стало непроницаемым; его минутное волнение прошло. Кивнув, он пригласил ее продолжать рассказ.

— Итак, ее звали Грейс Конрой, — торопливо повторила донна Долорес, тоже, как видно, успокоившись. — Через пять лет некая авантюристка, назвавшись именем Грейс Конрой, предъявила права на эту землю. Потом, поняв, как видно, что довести самой дело до конца будет нелегко, она — не знаю уж с помощью каких уловок — покорила сердце Гэбриеля Конроя, законного наследника своей сестры, и вышла за него замуж.

Донна Долорес смолкла, как видно, взволнованная собственным рассказом; щеки ее порозовели, в голосе послышались металлические нотки; вернее всего, это было негодование слишком чувствительного сердца. Впрочем, мистер Перкинс ничего не заметил. Последние несколько минут он сидел с рассеянным видом, словно задумавшись о чем-то. Он уставился на стену перед собой тем же пристальным взглядом, каким только что глядел на донну Долорес; его изможденное лицо, прикрытое маской юности, выглядело сейчас совсем старым.

— Что ж, — промолвил он наконец, с усилием приходя в себя. — Все это говорит лишь о том, что вторая дарственная вполне может оказаться столь же фальшивой, как и ее владелица. Тогда единственный недостаток вашей дарственной будет тот, что ее не сразу нашли. Но в этом ничего подозрительного нет Вы должны помнить, когда ваш покойный отец получил ее, земли здесь ничего не стоили; он мог о ней совсем позабыть.

Мистер Перкинс поднялся, как бы считая беседу оконченной. Казалось, он спешил удалиться; в лице его снова проглянуло выражение какой-то болезненной самоуглубленности. Донна Долорес поднялась вслед за ним; ее взгляд выражал разочарование.

Еще минута, и он ушел бы прочь; жизненные пути этих двух людей, столь естественно и в то же время таинственно скрестившиеся, разошлись бы навсегда. Но, подойдя к дверям, он обернулся и задал незначащий вопрос; от этого вопроса зависела судьба их обоих.

— Значит, если я верно вас понял, настоящая Грейс Конрой пропала? А этот… доктор Деварджес… — Он произнес имя так, словно оно ничего ему не говорило. — Доктор Деварджес умер. Откуда же самозванка добыла необходимые сведения, чтобы предъявить права на землю? Кто она такая?

— Не знаю. Когда она выходила замуж за Гэбриеля Конроя, то назвалась вдовой доктора Деварджеса. Что? Что вы сказали? О, пресвятая дева! Что с вами? Вам дурно? Сейчас я позову Санчеса. Побудьте здесь.

Он упал в кресло, но это длилось всего одно мгновение. Она не успела еще повернуться, чтобы позвать на помощь, как он поднялся и взял ее за руку.

— Мне уже лучше, — сказал он, — не беспокойтесь, со мной это бывает. Не глядите на меня так и не зовите никого на помощь. Все, что мне требуется, — это стакан воды. Благодарю вас.

Он взял у нее из рук стакан, но пить не стал, а, откинувшись в кресле и запрокинув голову, принялся не спеша поливать себе водою лоб. Потом, вынув из кармана большой шелковый платок, вытер досуха лицо, выпрямился и посмотрел на свою хозяйку. Вода смыла румяна и белила; туго затянутый галстук распустился; сюртук мистера Перкинса был расстегнут и висел на его тощем теле как на вешалке; лицо побагровело; еще не просохшие волосы торчали в разные стороны. Тем не менее он вполне владел собой и в голосе его не чувствовалось ни малейшего замешательства.

— Прилив крови к голове, — сказал он очень спокойно, — я уже с утра чувствовал, что будет приступ. Сейчас прошло. Главное посидеть, запрокинув голову, и облиться холодной водой. Надеюсь, ваш ковер не пострадал. Но вернемся к вопросу, который мы обсуждали. — Словно позабыв о своей недавней чопорности, он пододвинул кресло поближе к креслу донны Долорес. — Дайте-ка мне еще раз взглянуть на вашу дарственную. — Он взял в руки документ, достал из кармана небольшую лупу и принялся тщательно изучать подпись. — Ну что ж! Подпись подлинная. Печать на месте. Бумага гербовая, он ощупал бумагу, — вы, конечно, правы; госпожа Деварджес — авантюристка. Она совершила мошенничество, и документ ее поддельный.

— Я в этом не уверена, — сказала донна Долорес.

— Почему?

— А что если вторая дарственная будет в точности, как эта, — и бумага, и подпись, и печать?

— Все равно это ничего не доказывает, — поспешно возразил мистер Перкинс. — Послушайте. Во времена, когда была выдана эта дарственная, сотни подобных бланков за подписью губернатора валялись в губернаторской канцелярии без всякого присмотра; секретарю достаточно было вписать имя нового владельца земель, и документ был готов. Так вот, ваша госпожа Деварджес, эта самозванка, сумела раздобыть такой бланк — со времени американского нашествия подобных случаев было уже множество — и у нее на руках оказалась дарственная! Но нас она не перехитрит! Я знаю почерк почти всех канцеляристов и переписчиков — я сам служил там переписчиком. Поручите дело мне, донна Долорес, поручите это дело мне, и я разоблачу ее так же, как разоблачал других.

— Вы позабыли, — холодно возразила донна Долорес, — что я не склонна передавать дело в суд. Кроме того, если эти испанские дарственные грамоты так просто было подделать, почему не может оказаться поддельной и моя? Вы сказали, что знаете почерк всех старых переписчиков; взгляните на мою дарственную.

Нетерпеливо схватив документ, мистер Перкинс стал просматривать ту часть, которая была написана от руки.

— Как странно! — пробормотал он. — Не моя рука, не Санчеса и не Руза, Какой-то незнакомый почерк. А это еще что? Дата переправлена и опять новым почерком. Этот я, кажется, знаю. Но где же я его видел? Уж не в конторе ли? — Он замолчал, провел рукой по волосам, попытался что-то припомнить, но безуспешно. — С какой же стати? — спросил он без всякой видимой связи с предыдущим. — Этот документ не может быть фальшивым.

— Допустим, что тот, второй документ — подлинный и что эта женщина завладела им какими-то темными путями. Допустим далее, что кому-то об этом стало известно, и вот, чтобы стать у нее на пути и в то же время не выдать себя, ее противник делает ловкий ход, пускает в обращение вторую — поддельную — дарственную.

— Но кто же?

— Это мог быть брат Грейс Конрой — нынешний муж этой женщины… Или, предположим, еще кто-нибудь… — добавила донна Долорес в некотором смущении и заливаясь румянцем, заметным даже на ее бронзовых щеках… — кто не верит, что настоящая Грейс Конрой умерла или пропала без вести.

— Предположим, что черти в аду… Простите меня, пожалуйста! Дело в том, что те, кто подделывает документы, редко руководствуются мотивами чести и справедливости. И потом, к чему им было подделывать документ на ваше имя?

— Все знают, что я богата, — сказала донна Долорес. — А кроме того, — добавила она, опуская взор столь гордо и застенчиво, что даже углубленный в свои думы человек, сидевший сейчас перед ней, почувствовал невольное волнение, — говорят… что люди считают меня щедрой и справедливой.

Мистер Перкинс поглядел на нее с нескрываемым восхищением.

— Ну, а если мы предположим, — сказал он с горечью, которую, казалось, почерпнул сию минуту, глядя на свою собеседницу, — что эта женщина, эта авантюристка и самозванка, наделена такими пороками, которые вы, несмотря на все ваши теории, бессильны предугадать. Если она такова, что может отравить душу любого мужчины, я не говорю уже о том несчастливце, который является ее мужем; если она дьяволица в образе женщины; если ей дано так околдовать разум и сердце мужчины, что даже когда она предает его, он все равно считает ее невинной жертвой, а себя виновным; если она не способна ни на какое искреннее чувство и каждое действие ее, каждый поступок продиктованы только хитростью и эгоизмом, каждая слеза и улыбка точно рассчитаны, — что же, вы думаете, подобная женщина, которую вы, слава всевышнему, не можете даже себе представить, эта женщина не предусмотрела заранее все опасности, какие могут ей угрожать? О, она все предусмотрела!

— Если только, — промолвила донна Долорес, побледнев и глядя на него с каким-то странным выражением, — если только ее не преследует человек, когда-то любивший ее и ныне жаждущий мести.

Сеньор Перкинс вздрогнул.

— О да! Вы правы! — пробормотал он, как бы рассуждая сам с собою. — И я поступил бы так. Да, если бы подумал об этом раньше. Вы правы, донна Долорес! — Он отошел к окну, потом быстрым шагом вернулся, застегивая на ходу сюртук и приводя в порядок свой галстук. — Сюда идут! Предоставьте это дело мне. Я выясню и то, что интересует вас, и то, что интересует меня. Согласны вы доверить мне этот документ? — Донна Долорес, не говоря ни слова, передала ему дарственную. — Благодарю вас, — сказал он, напуская на себя прежнюю церемонность, которая, по-видимому, была связана больше с его фантастическим галстуком и тесно застегнутым сюртуком, нежели с какими-либо физическими и моральными чертами его личности. — Надеюсь, вы более не считаете меня беспристрастным в этом деле, — добавил он с загадочной улыбкой. — Adios!

Она хотела еще о чем-то спросить его, но в эту минуту со двора послышались голоса и цоканье копыт. Торопливо откланявшись, сеньор Перкинс исчез. Почти в ту же минуту дверь отворилась снова, и в комнату вбежала, смеясь и сияя, кокетливая миссис Сепульвида.

— Знаешь, — сказала эта очаровательная дама, едва переводя дух, — я заметила, что возле некоторых богомольных молодых особ и прославленных затворниц вьется больше мужчин, чем возле нас, грешных. Уже подъезжая к твоему поместью, я насчитала двух кавалеров, а здесь ты беседуешь наедине с каким-то престарелым денди. Кто он такой? Новый адвокат? Сколько же их у тебя? У меня только один.

— И ты им вполне довольна, — улыбнулась не без некоторой суровости донна Долорес и ласково похлопала подругу по щечке своим веером.

— Пожалуй, что да, — зардевшись, отозвалась та. — Довольна. Я прискакала сюда со скоростью курьерской почты, чтобы сообщить тебе новости. Но сначала скажи мне, кто этот дерзкий, отчаянный джентльмен, гарцующий за оградой? Уж не секретарь ли твоего адвоката?

— Не знаю, о ком ты говоришь. Быть может, и секретарь, — равнодушно отозвалась донна Долорес. — Расскажи лучше свои новости. Я жду с нетерпением.

Но миссис Сепульвида подбежала к глубоко прорезанному в стене окну и осторожно выглянула наружу.

— Нет, юрист тут ни при чем. Он мчится в своей двуколке, должно быть, торопится выбраться из тумана, а вот джентльмен все там же, на прежнем месте, Долорес! — Миссис Сепульвида повернулась к подруге и поглядела на нее притворно строго и в то же время насмешливо. — Ты не отделаешься от меня так легко! Кто этот джентльмен?

С томительным предчувствием, что ей предстоит сейчас встретить пронзительный взор Рамиреса, донна Долорес подошла к окну и стала так, чтобы ее нельзя было заметить снаружи. Первый же взгляд убедил ее, что ее страхи неосновательны; это был не Рамирес. Успокоившись, она смелее приподняла занавесь. В ту же минуту таинственный всадник повернул коня: прямо на нее глянули темные глаза Джека Гемлина. Донка Долорес мгновенно опустила занавесь и обернулась к подруге.

— Я не знаю его.

— Ты уверена в этом, Долорес?

— Конечно, Мария.

— Ну что ж! Будем тогда считать, что он влюблен в меня.

Улыбнувшись, донна Долорес ласково погладила подругу по розовой щечке.

— Ну и что же дальше? — спросила она нетерпеливо.

— Да, что же дальше? — откликнулась миссис Сепульвида, смущенная и довольная в одно и то же время.

— Ты хотела сообщить мне новости, — сказала донна Долорес.

— Конечно, — ответила миссис Сепульвида, испытывая терпение подруги. — Это случилось наконец.

— Случилось наконец? — повторила донна Долорес, и лицо ее приняло строгое выражение.

— Да, он снова приезжал сегодня.

— Он просил твоей руки? — спросила донна Долорес, отвернувшись к окну и раскрывая свой веер.

— Он просил моей руки.

— И что же ты ему ответила?

Миссис Сепульвида весело подбежала к окну и огляделась кругом.

— Я сказала ему…

— Что?

— Нет!

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. РУДА