Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Трое бродяг из Тринидада - Габриель Конрой

ModernLib.Net / Приключения / Гарт Брет / Габриель Конрой - Чтение (стр. 9)
Автор: Гарт Брет
Жанр: Приключения
Серия: Трое бродяг из Тринидада

 

 


Когда через час Пепе явился к своей госпоже, чтобы передать ей визитную карточку Артура Пуанзета и просьбу принять его по делу, донна Мария была несколько разочарована. Если бы он, миновав всех ее слуг, стремительно вбежал на веранду и внезапно предстал перед нею, принося извинения за свою дерзость, это как-то больше пошло бы ему, как герою, да и ближе было бы к общему тону ее мечтаний. Обиженно вздохнув и приказав Пепе привести джентльмена в гостиную, донна Мария грациозно соскользнула со своего гамака и направилась в спальню. «Он соблюдает светские правила так же строго, как если бы дон Хосе был жив», — подумала она, разглядывая себя в зеркале.

Когда Артур Пуанзет вошел в пустую гостиную, настроение его было далеко не благодушным. На лицах глазевших на него вакеро и в бросаемых исподтишка любопытствующих взглядах женской прислуги дома он прочел, что его вчерашнее приключение известно всем. Избалованный лестным вниманием женщин, Артур вдруг вообразил, что передача дел его клиентки в руки миссис Сепульвида была не чем иным, как заговором, вдохновленным отцом Фелипе для лучшего уловления его в брачные сети. Досада и раздражение Артура, вызванные вчерашними советами священника, еще не улеглись; боясь больше всего на свете прослыть человеком, поддающимся чужому влиянию, он решил ограничить предстоящую беседу строго деловыми рамками и настолько увлекся этой мыслью, что, кажется, даже готов был пренебречь обязательными правилами учтивости. Настроение его нисколько не улучшилось, когда миссис Сепульвида, уже позабывшая о своем недавнем разочаровании, легко и непринужденно вошла в комнату, в несколько церемонной полуиспанской манере осведомилась о состоянии его здоровья и, ничем более не напоминая о связавшем их происшествии, пригласила его садиться. Сама она опустилась в кресло по другую сторону стола, показывая всем своим видом любезную, хоть и несколько небрежную готовность выслушать то, что он намерен ей сказать.

— Полагаю, — сказал Артур, немедленно приступая к делу, чтобы побороть смущение и легкое недоброжелательство, которое он начинал испытывать к сидевшей напротив женщине, — полагаю, что в согласии с тем, что мне сообщили, наша беседа должна коснуться не только ваших личных дел, но также некоторых обстоятельств и документов, имеющих отношение к землям донны Долорес Сальватьерра. С чего вы пожелаете начать? Ближайшие два часа я полностью в вашем распоряжении, но, на мой взгляд, мы успеем больше, если займемся сперва одним делом, а потом уже другим.

— Тогда начнем с дел донны Долорес, — сказала донна Мария, — а мои пусть обождут. Я даже думаю, — добавила она лениво, — что моими делами мог бы заняться с тем же успехом один из ваших клерков. Каждый час для вас дорог; это так естественно. А я показала бы ему все бумаги и поделилась бы с ним моими ничего не стоящими соображениями. И он, дон Артуро, составил бы для вас резюме. В делах я совершенное дитя.

Артур улыбнулся и выразил жестом любезное сомнение. Несмотря на свою недавнюю решимость, он был слегка заинтригован дразнящим тоном донны Марии. Сохраняя тем не менее прежний сосредоточенный вид, он достал карандаш и раскрыл записную книжку. Заметив его приготовления, донна Мария тоже посерьезнела.

— Ах да! Как это легкомысленно с моей стороны. Я болтаю о себе, когда нужно обсуждать дела донны Долорес. Что ж, приступим. Прежде всего я хочу объяснить, почему я являюсь ее доверенным лицом. Мой супруг и ее отец дружили между собой и были связаны давними деловыми отношениями. Должно быть, вам уже говорили, что она всегда была замкнута, неразговорчива, преданна религии — почти как монахиня. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что ее одиночество связано с некоторой необычностью ее судьбы. Вы, конечно, знаете, — не так ли? — что мать донны Долорес была индианка. Несколько лет тому назад наш старый губернатор, оставшись бездетным вдовцом, вспомнил о своей заброшенной дочери. Выяснилось, что мать ее умерла, а девочка живет в качестве послушницы в какой-то отдаленной миссии. Он привез ее в Сан-Антонио, крестил ее, дал ей имя, удочерил, сделал своей законной наследницей. Она была еще совсем девчушкой, ей едва минуло четырнадцать или пятнадцать лет. У нее мог быть прелестный цвет кожи — наши метисы бывают иногда почти белые, — но варвары-индейцы, как это у них водится, покрасили ее еще в младенчестве каким-то неведомым и несмываемым зельем. Сейчас она медно-красного оттенка, вроде бронзовой пастушки вон на тех часах. Тем не менее я нахожу ее привлекательной. Быть может, я пристрастна. Я люблю ее. Но ведь вы, мужчины, капризны, когда разбираете оттенки женского лица! Удивительно ли, что бедная девушка ни с кем не видится и отказывается выезжать в свет? Я лично считаю это вопиющей несправедливостью. Простите меня великодушно, мистер Пуанзет! Вместо того чтобы доложить вам о деловых затруднениях вашей клиентки, я пустилась в рассказы о том, хороша ли она собой.

— Нет, почему же? — торопливо возразил Артур. — Рассказывайте все, что найдете нужным.

Миссис Сепульвида лукаво подняла пальчик.

— Ах, вот что, дон Артуро! Так я и думала! Как глупо, что я не позвала ее, чтобы вы сами могли составить о ней мнение.

Раздосадованный, что не может скрыть своего замешательства, и чувствуя, что краснеет, Артур хотел было объясниться, но собеседница его с истинно женским тактом заставила его замолчать.

— Позвольте, я продолжу. Мне чужды предрассудки здешних аристократических семейств в отношении расовых различий и цветов кожи; как и Долорес, я оказалась здесь среди чужих; мы подружились. Сперва она отвергала все мои попытки сблизиться с ней, я сказала бы даже, что она чуждалась меня сильнее, нежели всех прочих, но постепенно у нас установились дружеские отношения. Дружеские отношения, мистер Пуанзет, не близкие отношения. Вы, мужчина, можете не поверить мне, но донна Долорес весьма и весьма необычная девушка; еще не было случая, чтобы наша беседа с ней вышла за те пределы, где кончаются общие темы и начинаются личные. А ведь я ее единственный друг!

— А отец Фелипе, ее духовник?

Миссис Сепульвида пожала плечами и прибегла к обычной формуле сомнения в Сан-Антонио.

— Quien sabe?19 Но я снова заболталась. Давайте вернемся к делу.

Поднявшись, она открыла ящик секретера, достала конверт и, вынув из него бумаги, стала их перебирать.

— Не так давно в Монтерее была обнаружена дарственная грамота, выданная дону Сальватьерра губернаторам Микельторрена; в бумагах Сальватьерры она нигде не значилась. Как выяснилось, эта дарственная отдана им лет пять тому назад дону Педро Руизу, проживающему в Сан-Франциско, в обеспечение займа, срок которого ныне истек. Дарственная, как видно по всему, в полном порядке и удостоверена надлежащими свидетельскими подписями. Дон Педро сообщает, что некоторые из подписавших ее свидетелей еще живы.

— Тогда следует оформить права на землю законным-путем?

— Вы абсолютно правы, но если бы дело обстояло так просто, никто не стал бы вызывать дона Артуро из Сан-Франциско, чтобы спросить у него совета. Дело сложнее. Дон Педро пишет, что имеется вторая дарственная на ту же землю, выданная другому человеку.

— Увы, в нашей практике мы сталкивались с этим уже не раз, — сказал Артур, улыбаясь. — Однако репутация Сальватьерры, его безупречная честность перевесят, я думаю, любые аргументы, которые сможет предъявить другая сторона. Плохо, разумеется, что его нет в живых и что дарственная обнаружена после его смерти.

— Но того, кому выдана вторая дарственная, тоже нет в живых, — сказала вдова.

— В таком случае претендент не имеет преимущества. Как его имя?

Миссис Сепульвида полистала свои бумаги.

— Доктор Деварджес.

— Как вы сказали?

— Деварджес, — повторила миссис Сепульвида, разбираясь в своих записях. — Довольно странное имя. Должно быть, иностранец. Нет, мистер Пуанзет, вам не стоит смотреть эти бумаги, пока я не перепишу их. Сплошь каракули; все равно вы ничего не разберете. Признаюсь, мне стыдно за мой почерк, но я спешила, чтобы не опоздать к вашему приезду. О, мистер Пуанзет, у вас совсем ледяные руки!

Вскочив со стула, Артур порывисто — чтобы не сказать грубо — схватил бумаги, которые держала донна Мария. Но вдова оказала шутливое сопротивление; делая вид, что борется с противником, она схватила и тут же отпустила руку Пуанзета.

— Как вы побледнели! Боже мой! Уж не простудились ли вы вчера утром? Я в жизни себе этого не прощу. Я выплачу глаза от горя.

Из-под слегка припухших век, грозивших неистощимым потоком слез, донна Мария метнула на собеседника опасный взгляд.

— Какие пустяки! Просто я не выспался сегодня и много проехал верхом, — сказал Артур, потирая руки с несколько смущенной улыбкой. — Простите, я вас прервал. Продолжайте, пожалуйста. Остались ли у доктора Деварджеса наследники, которые могут претендовать на землю?

Но заставить вдову вернуться к деловому разговору было не так-то легко. Она решила, что Артуру необходимо выпить вина. Не угодно ли ему будет откушать, прежде чем они займутся вновь этими противными бумагами? Она устала. Она уверена, что Артур тоже устал.

— Но это моя профессия, — нетерпеливо возразил Артур. Однако тут же спохватился и, улыбнувшись, добавил, что чем скорее они покончат с делом, тем скорее он сможет насладиться гостеприимством хозяйки.

Лицо донны Марии расцвело улыбкой.

— Законных наследников, видимо, нет. Но там живет — как это у вас называется? — человек, самовольно завладевший землей.

— Скваттер? — коротко спросил Пуанзет.

— Да, — согласилась вдова со смешком. — Именно «скваттер». И зовут его, — ах, какой у меня ужасный почерк! — зовут его Гэбриель Конрой.

Не владея собой более, Артур снова протянул руку к бумагам. Вдова кокетливо отбежала к окну и закрыла бумагами свое смеющееся личико; к большому счастью для своего собеседника, ибо он был в эту минуту бел как полотно.

— Да, Гэбриель Конрой, — повторила миссис Сепульвида, — а с ним…

— Его сестра? — спросил Артур сдавленным голосом.

— Нет, сэр! — возразила с легким недовольством миссис Сепульвида. — Не сестра, а жена. Вы, юристы, почему-то всегда игнорируете замужних женщин.

Отвернувшись от нее и устремив взгляд на море, Артур молчал. Потом сказал, как ранее, непринужденно:

— Если вы будете столь любезны и позволите мне переменить мое недавнее решение, я выпью стакан вина с сухариком.

Миссис Сепульвида побежала к двери.

— Вы разрешите мне посмотреть пока ваши заметки? — спросил Артур.

— А вы не станете смеяться над моим почерком?

— Ни в коем случае.

Донна Мария шаловливо кинула ему конверт и выбежала из комнаты. Схватив драгоценные бумаги, Артур бросился к окну. Да, вот они, эти имена. Но ничего более. Он свободно вздохнул.

Было бы неверно думать, что его терзал испуг или раскаяние: он просто был поражен неожиданностью происшедшего. Как многие очень впечатлительные люди, он был не чужд суеверию. Услышав имя Деварджеса, он сразу припомнил и сопоставил анализ своего характера, данный вчера отцом Фелипе, грустное вечернее раздумье в храме, случайные обстоятельства, в силу которых именно он — а не его компаньоны — поехал на этот раз в Сан-Антонио, и поразительную находку никому не известной второй губернаторской дарственной, которую именно ему предстояло отстаивать в суде. Однако достаточно было Артуру освоиться со своими переживаниями, как к нему вернулась обычная быстрота и ясность мысли. Разумеется, он не станет добиваться признания дарственной грамоты Сальватьерры; отговорит от этого и других. Дарственная на имя Деварджеса, конечно, подлинная. Но почему она у Гэбриеля? Если он юридический наследник Деварджеса, почему он не оформит свои права законным порядком? И куда девалась Грейс?

Мысль о Грейс вызвала в его душе легкое сентиментальное чувство, но ни стыда, ни раскаяния он не испытывал. Он был бы искренне рад оказать ей добрую услугу. Поток времени унес с собой то, что было романтического в их отношениях; его нынешнее желание быть ей полезным, без сомнения, лишь свидетельствует о благородстве и изяществе его натуры. Он посоветует своей очаровательной клиентке пойти на компромисс, потом разыщет Гэбриеля и Грейс, потолкует с ними дружески и уладит дело к общему удовольствию. Разве не ясно теперь, что его внезапное волнение — результат чрезмерной совестливости и обостренного чувства чести? Да, он слишком утончен, слишком чувствителен для своей профессии! Только теперь он понял, какой дельный совет дал ему отец Фелипе. Нужно надежно застраховать себя от этих романтических бредней!

Когда миссис Сепульвида вернулась, Артур уже полностью восстановил свое душевное равновесие и был весьма доволен собой. Он сказал, что за время ее отсутствия продумал дело до конца и что ценные замечания, которые она сделала, прежде чем передать ему документы, весьма облегчили ему работу. Сейчас он готов перейти к ее делам и тешит себя надеждой, что она изложит их ему столь же ясно и толково, как изложила дела своей подруги. Артур был так любезен и так обаятелен, что, когда их позвали завтракать, вдова была уже без ума от него и даже простила ему свое давешнее разочарование. Когда же после завтрака он предложил ей проехаться верхом по взморью для того, как сказал он, чтобы позабыть обо всех и всяческих простудах и убедиться на деле, что Сосновый мыс можно обогнуть, не выплывая в открытое море, — она тотчас согласилась, даже не подумав как следует, что скажут об этом городские кумушки. В самом деле, что худого, если она прогуляется верхом с юрисконсультом ее покойного супруга, который посетил ее, как всем известно, по чисто деловому поводу и так дорожит своим временем, что уезжает, даже не доведя дела до конца? А кроме того, с ними поедет Пепе, который будет сопровождать ее на обратном пути.

Ни Артуру, ни донне Марии, разумеется, даже не приходило на ум, что они обгонят толстого и ленивого Пепе; что, помимо дел, у них найдутся и другие темы для разговора; что день так изумительно хорош, что им придется не раз останавливать коней, чтобы полюбоваться сверкающей морской гладью; что шум прибоя так оглушителен, что разговаривать им придется, сблизив головы, и не раз теплое дыхание донны Марии коснется лица Артура; что седло донны Марии ослабнет и ей придется сойти с лошади, чтобы Артур мог подтянуть подпругу, а потом Артуру придется взять ее на руки, чтобы помочь ей снова сесть в седло. В конце концов они успешно обогнули Сосновый мыс, и Артур уже давал последние юридические советы молодой женщине, одной рукой держа ее за руку, а другой высвобождая длинную прядь ее волос, которая по воле ветра вдруг обвилась вокруг его шеи, заставив его невольно покраснеть, — когда мимо по дороге прогромыхала старомодная семейная карета, запряженная четверкой мулов в украшенной серебром сбруе.

Донна Мария, залившись румянцем и рассмеявшись, отодвинулась от Артура и, отняв у него свою руку, послала воздушный поцелуй вслед удалявшейся карете. Артур сконфуженно рассмеялся, в свою очередь, и взглянул на свою спутницу, ожидая разъяснений.

— Вы, как видно, совсем потеряли голову, сударь! Знаете ли вы, кто это проехал?

Артур признался, что не имеет представления. Он даже не заметил кареты.

— Что ж, вы многое потеряли. Это была ваша прелестная юная клиентка.

— Но я даже не видел ее, — засмеялся Артур.

— Зато она вас видела. Она глядела на вас во все глаза. Adios!

6. ДЕВА ПЕЧАЛИ

— Сегодня ты не уедешь, — сказал отец Фелипе Артуру, когда тот на другой день утром вышел в трапезную к раннему завтраку.

— Не пройдет часа, как я уже буду в пути, отец мой, — весело возразил Артур.

— Да, в пути, только не в Сан-Франциско, — сказал священник. — Послушай-ка, что я скажу. Твое вчерашнее пожелание сбылось. Тебе предстоит свидание с прекрасной индианкой. Я вижу, ты все еще не понимаешь меня. Донна Долорес прислала тебе приглашение.

Лицо Артура выразило удивление. Во всяком случае, оно не выразило той радости, какой ожидал отец Фелипе, и священник, взяв понюшку табаку и подняв глаза к небу, философически пробормотал: «Ah, lo que es el mundo!20 Когда его желание наконец исполняется, он равнодушен. Пресвятая дева!»

— Приписать ли это вашим заботам, отец мой?

— Избави бог! — поспешно возразил отец Фелипе. — Верь мне, сын мой, я здесь ни при чем. Когда вчера, перед вечерней, донна Долорес уезжала отсюда, она не проронила ни словечка. Должно быть, ты обязан этим твоей приятельнице, миссис Сепульвида.

— Не думаю, — сказал Артур. — Мы так подробно обсудили все обстоятельства дела, что ей не требовалось устраивать мне личное свидание с донной Долорес. Bueno! Пусть будет так! Я еду!

Все же ему было не по себе. За завтраком он молчал и почти ничего не ел. Опасения, так победно развеянные им вчера, вернулись назад и набросились на него с новой силой. Нет ли каких-либо особых обстоятельств, связанных с этой столь неожиданно обнаружившейся дарственной? Миссис Сепульвида могла ведь и не знать о них. Почему таинственная затворница, избегавшая свидания с ним, столь важного для успеха ее дела, вдруг теперь, когда надобность в свидании отпала, непременно хочет его видеть? Что, если она связана с Гэбриелем и Грейс и ей знакомы все обстоятельства их жизни? Что они успели рассказать донне Долорес о нем, Артуре Пуанзете?

Вчера, когда миссис Сепульвида вдруг произнесла имя Гэбриеля Конроя, он встретил возникшую угрозу спокойно, без паники. А сейчас? Что, собственно, нового случилось за это время? Если его ждут какие-либо обвинения, разве не сумеет он их парировать. Экий, право, вздор! И тем не менее с новым тяжелым чувством он принялся раздумывать, не связано ли сегодняшнее приглашение донны Долорес со вчерашней минутной встречей у Соснового мыса? Разве не могло случиться так, что его любезничанье с донной Марией, да еще, быть может, какое-нибудь неосторожное словцо добрейшего, но, право же, совсем выжившего из ума отца Фелипе возмутили его прелестную клиентку, если она осведомлена о его прежнем романе с Грейс? Чтобы быть дурного мнения о другом человеке, вовсе не обязательно быть дурным самому. Чистая, благородная, быстро воспламеняющаяся душа, истолковывая и судя людские поступки, может легко прийти к столь абсурдным и столь прискорбным для человечества выводам, до которых не додумается последний дурак и невежда, погрязший в самых мрачных предрассудках.

Артура лихорадило от всех этих мыслей и догадок, в которых сказывалась противоречивость его характера; если чувствительная сторона его натуры трепетала при мысли о предстоящем свидании, то воинственный инстинкт гнал его вперед. За час до назначенного времени он вскочил в седло и помчался во весь опор к Ранчо Святой Троицы.

Путь лежал прочь от моря; нужно было проехать три лиги к нагорью. Но когда Артур выбрался на плато, словно вытянутое в глубь материка, ровное, без реки, без ручейка, иссушенное яростным солнцем до того, что оно все полопалось от жары и было теперь покрыто зияющими трещинами и расселинами, он невольно придержал коня. Трудно было представить себе что-либо более унылое, монотонное, противное всему живому, чем эта огромная, залитая ярким солнечным светом, безрадостная пустыня. Порой казалось, что это и не суша совсем, а безлюдный, бескрайний океан, выутюженный до неправдоподобной гладкости северо-западными штормами, излившими на него все свое бессильное бешенство. Куда ни проникал взгляд, всюду царило все то же безжизненное однообразие. Даже пасущиеся черные стала, проползавшие по равнине, где-то там, в прозрачной дали, не в силах были оживить пейзажа; напротив, они лишь подчеркивали мертвенность его застывших очертаний. Ни ветер, ни солнце, ни небо не меняли бесстрастного, ничего не говорящего лика пустыни. Это был словно символ Терпения — безнадежного, истощающего, неизбывного Терпения, беспредельного, как сама Вечность.

Артур ехал уже около часа, когда вдруг, в миле перед ним, словно поднявшись из-под земли, на фоне неба обрисовалась какая-то неправильной формы стена. Сперва он подумал, что это falda, отрог горной цепи, спустившийся вниз в долину. Но вскоре он различил за темной линией необожженного кирпича грязновато-красную черепицу. Когда же он спустился по склону в русло давно высохшего потока и выбрался на противоположный берег, то оказался у невидимого до того корраля и был встречен воронами в запыленном полуиспанском-полусвященническом одеянии, которые, взлетев, приветствовали хриплым карканьем его прибытие в Ранчо Святой Троицы. За час езды это были первые звуки, нарушившие размеренное позвякивание шпор да стук конских копыт по сухой земле. И тогда, как требовал обычай этих мест, он привстал на стременах, вонзил шпоры в бока своего мустанга, отпустил длинный, плетенный из конского волоса, украшенный галуном повод и ринулся бешеным галопом прямо туда, где двенадцать вакеро с деланно безразличным видом уже целый час ожидали его приезда у ворот усадьбы. Когда он подскакал к ним, они выстроились в два ряда, пропуская его к воротам, приподняли глянцевитые с жесткими полями черные сомбреро, пришпорили своих коней и в ту же секунду исчезли, словно растаяли в воздухе. Когда Артур спешился на каменном мощеном дворе, он был совершенно один.

Появился слуга-индеец и молча принял у него повод. Другой пеон, также не произнеся ни слова, повел его за собой по коридору, где на низких перилах висели серапе и чепраки, поражавшие непривычный взгляд варварским смешением красок, и ввел в переднюю с голыми стенами, где третий индеец, седой старик с лицом, сморщенным, как сухой табачный лист, сидел на низком деревянном ларе в позе терпеливого ожидания. Воззвав к своей легко возбудимой фантазии, Артур тут же представил себе, что индеец сидит здесь с самого основания миссии и поседел, ожидая его — Артура — появления. Поднявшись, индеец обратился к Артуру по-испански со степенными словами приветствия, после чего провел его в большую по размерам, тщательно обставленную приемную и с поклоном удалился. Артур уже не впервые сталкивался с этими церемонными обычаями, но на сей раз они, казалось, таили в себе какое-то особое значение, и он с тревогой глядел на растворившуюся дверь в дальнем конце комнаты. Незнакомый пряный аромат напомнил ему не то какое-то восточное курение, не то пахучую индейскую травку; на пороге появилась старуха, согнувшаяся под тяжестью лет, коричневолицая, с сумрачным взглядом. Она почтительно приветствовала гостя:

— Вы дон Артуро Пуанзет?

Артур поклонился.

— Донна Долорес не вполне здорова и просит извинить ее. Она примет вас в своей спальне.

Артур снова поклонился.

— Bueno. Прошу войти.

Она указала на открытую дверь. Узким коридором, пробитым в толще кирпичной стены, Артур прошел в другую комнату и стал в дверях. Хотя после залитого солнцем двора Артур успел побывать в двух комнатах, где царил полумрак, он оказался все же неподготовленным к тьме, которая встретила его в этой комнате. В первые секунды он не различал ничего, кроме неясных очертаний каких-то предметов. Потом он увидел кровать, домашний алтарь и софу в противоположном конце комнаты Скудный свет, проникавший через узкие окна — две расщелины в толстой стене, — почти не разгонял тьмы. Потом Артур увидел полулежавшую на софе женщину; ее белое платье ниспадало грациозными складками до самого пола; лицо было полузакрыто веером.

— Вы говорите по-испански, дон Артуро? — спросил из-за веера отлично модулированный голос на безукоризненном кастильском наречии. Артур мгновенно повернулся навстречу незнакомому голосу; внимать ему было наслаждением.

— Немного.

На самом деле Артур гордился своим испанским языком, но в этом случае скромность его ответа была неподдельной.

— Присядьте, дон Артуро.

Старуха указала ему на стул, стоявший в нескольких шагах от софы, и он сел. В ту же минуту сидевшая напротив него женщина быстрым изящным движением сложила свой большой черный веер и открыла лицо.

Сердце в груди Артура сперва подскочило, а потом, как ему показалось, перестало биться совсем. На него глядели огромные, сияющие, необыкновенной красоты глаза; черты лица женщины были некрупные, европейского склада, точеные; овал лица идеальный; цвет кожи был цветом полированной меди. Подумав так, он тут же стал искать других сравнений; это мог быть цвет золотистого хереса, пенковой трубки, осенней листвы, коры земляничного дерева. Одно оставалось бесспорным — прекраснее женщины он не видел в своей жизни.

Быть может, дама прочитала в глазах Артура его мысли, потому что она тихо раскрыла свой веер и снова спрятала лицо. Артур жадно озирал изящную фигуру незнакомки вплоть до крохотной ножки в белой шелковой туфельке. Ему пришло в голову, что облекавший ее странный наряд, если не считать того, что он был белым, легко мог бы сойти за монашеское одеяние; капюшон, падавший ей сзади на плечи, усиливал это сходство.

— Вы удивлены, дон Артуро, — сказала она, помолчав, — что после того, как я обсудила с вами все свои дела через доверенное лицо, я все же позвала вас. Дело в том, что я переменила свое намерение и решила отказаться от законного оформления дарственной.

Артур уже снова был самим собой — и настороже. Слова собеседницы разом вернули его к прошлому, которое только что заполняло все его мысли; даже восхитительные каденции в ее голосе утратили власть над ним и не в силах были утишить поднявшуюся вновь тревогу. Он почувствовал, что худшее — впереди. Внешне он оставался спокойным, но был подтянут, бдителен, начеку.

— Нашлись какие-нибудь новые данные, поколебавшие вашу претензию? — спросил он.

— Нет, — ответила донна Долорес.

— Значит, имеются какие-то обстоятельства или факты, которые упустила миссис Сепульвида? — сказал Артур. — Позвольте, я сообщу вам все, что мне от нее известно.

С привычной четкостью, пользуясь лапидарными юридическими формулами, Артур изложил существо рассказа миссис Сепульвида. Он ничем не обнаружил, что видит, как прелестная испанка сквозь прорези веера изучает его лицо с прилежностью, которую нельзя было объяснить одним только женским любопытством. Когда он закончил, она сказала:

— Bueno. Это то, что я ей сообщила.

— Вы желаете что-нибудь добавить?

— Пожалуй…

Скрестив руки, Артур приготовился слушать. Донна Долорес перебирала пластины своего веера, словно это были четки.

— Мне стали известны некоторые новые обстоятельства дела, дон Артуро; с юридической точки зрения они могут показаться пустячными, но меня, женщину, они волнуют. Когда я расскажу вам о них, вы, наверное, ответите, что они нисколько не затрагивают юридических прав моего… отца… на эту землю. Быть может, мое решение покажется вам даже смешным. Но, поскольку я все равно уже вовлекла вас в хлопоты, я хочу, чтобы вы не думали, будто я меняю свои решения по капризу, чтобы вы точно знали, почему ваш визит сюда не дал результатов, и вы, прославленный адвокат, вынуждены были потратить свое драгоценное время на беседы с моей милой донной Марией.

Если бы Артур не был так погружен в свои размышления, он, конечно, уловил бы особые, чисто женские нотки, прозвучавшие в последних словах донны Долорес; обычно такие детали не проходили мимо его внимания; но сейчас он лишь потрогал слегка свои каштановые усы и поглядел в окно с видом терпеливым и снисходительным.

— Нет, я действую не по капризу, дон Артуро. Но я женщина, я сирота. Вы знаете историю моей жизни. Единственный близкий человек покинул меня одну на этом свете, оставив владелицей огромных земель. Выслушайте мой рассказ, дон Артуро, и вы поймете меня или, по крайней мере, простите мне странное, быть может, пристрастие к людям, которые претендуют сейчас на эту землю. Ведь все, что с ними произошло, все, что случилось с ней, могло случиться так же и со мной, будь на то воля пресвятой девы!

— О ком вы говорите? Что значит «с ней»? — тихо спросил Артур.

— Простите, я принялась за рассказ так, словно вы обо всем уже знаете. Видите ли, вам сказали, что на эту землю претендуют двое: муж и жена. Его зовут Гэбриель Конрой, не так ли? Вам сказали, что они имеют на руках дарственную, не так ли? Так вот, все это неверно!

Артур обернулся к своей собеседнице, не скрывая удивления.

— То, что вы говорите, для меня совершенная новость. Дело меняется коренным образом.

— Этого я не утверждаю, — равнодушно возразила донна Долорес. — И не о том я веду речь. Суть вот в чем. Доктор Деварджес, который имел дарственную на ту же землю, что и мы, подарил ее сестре Гэбриеля. Теперь вам ясно?

Она умолкла и устремила взгляд на Артура.

— Совершенно ясно, — сказал Артур, глядя по-прежнему в окно. — Это объясняет нам, откуда взялся Гэбриель. Но жива ли она? А если она умерла, располагает ли ее брат правом наследования? Вот решающий вопрос, вопрос, извините меня, чисто юридический, который не следует осложнять посторонними, не идущими к делу переживаниями. Была ли эта исчезнувшая женщина, его сестра, единственной законной владелицей дарственной грамоты, была ли она замужем, был ли у нее ребенок, — вот что нам важно выяснить. Муж, как и ребенок, в данном случае, законные наследники.

Последовала продолжительная пауза; не дождавшись ответа, Артур повернулся к донне Долорес. Она, как видно, успела подозвать старуху-служанку, и та теперь, нагнувшись, стояла над ней, заслоняя ее от Артура. Старуха тут же удалилась, оставив их снова вдвоем.

— Вы правы, дон Артуро, — сказала донна Долорес, опять укрывшись за веером. — Теперь вы сами видите, как правильно я поступила, решив посоветоваться с вами. То, что я сочла своей прихотью, еще может оказаться в нашем деле важным юридическим доводом, почем знать? Хорошо, что вы направили мою мысль по этому руслу. Мы, женщины, легкомысленны. А вы так разумны, так проницательны. Нет, я правильно сделала, что позвала вас.

Артур кивнул и выразил на лице ту профессиональную снисходительность, которая приводит одновременно в бешенство и в восторг человека, прибегающего к помощи адвоката.

— Итак, истинная наследница бесследно пропала. Куда она делась, не знает никто. Поиски не дают результата. И вот появляется самозванка, которая выдает себя за его сестру, называет себя Грейс Конрой.

— Одну минуту, — тихо промолвил Артур, — почему вы думаете, что она самозванка?

— Почему… я… так думаю?

— Да, на чем вы основываете свое мнение?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29