1

Известный адвокат по уголовным делам Перри Мейсон c интересом посмотрел на Деллу Стрит, своего личного секретаря и преданного друга.

— Блондинка с подбитым глазом? — переспросил он. — Делла, это по крайней мере интригующе. Если только она не одна из тех девиц, что первыми лезут в драку.

— Совсем нет. Но она напугана. Я не очень-то могу ее понять. У нее странный голос, словно тренированный.

— И ты проводила ее в библиотеку?

— Да, она ждет.

— А как она одета?

— Черные туфли на босу ногу и манто. Из-под манто мелькнуло что-то вроде легкого халатика. Я не слишком удивилась бы, если бы это оказалось все, что на ней есть.

— И глаз подбит?

— Еще как!

— Правый или левый?

— Правый. У нее очень светлые волосы, довольно большие сине-зеленые глаза и длинные ресницы. Она была бы очень красивой, шеф, если ее хорошенько подкрасить, ну, и если бы не фингал под глазом. По-моему ей двадцать шесть лет. Но ты, наверное, дал бы ей каких-нибудь двадцать или двадцать один.

— Как ее зовут?

— Диана Рэджис.

— Мне кажется, что это вымышленное имя.

— Она клянется, что это настоящие имя и фамилия. Она ужасно возбуждена и нервничает. Кажется, у нее здорово расстроены нервы.

— Плакала?

— Не думаю. Она похожа на очень испуганную и нервничающую, но не из тех, что плачут по любому поводу. Это девушка, которая в критическом положении думает, а не рыдает.

— Это решает дело, — заявил Мейсон. — Я ее приму. По крайней мере, узнаю в чем дело. Введи ее.

Он открыл двери в библиотеку. Молодая блондинка, вскочившая на ноги, была не выше пяти футов и трех дюймов и могла весить немногим больше ста десяти фунтов. Ее левая рука судорожно стискивала воротник манто. Синяк под правым глазом странно контрастировал со светлыми волосами, мягкой волной ложащимися на плечи. Она была без шляпки.

— Мисс Рэджис? — с интересом в голосе спросил Мейсон. — Прошу вас сесть. Делла, садись там, а я устроюсь здесь. Моя секретарша всегда стенографирует мои беседы. Думаю, вы не будете ничего иметь против? Итак, что вы хотели мне сказать?

Посетительница начала говорить прежде, чем Делла успела открыть блокнот. Она выбрасывала слова быстро, дрожащим от возбуждения голосом, но ничто не выдавало в ней девушки, для которой синяк под глазом — обычное дело.

— Господин адвокат, со мной произошла неприятная история. Я взволнована… я взбешена. Я думала об этом всю ночь и решила, что не прощу такого… такого…

Она осторожно прикоснулась к синяку под глазом.

— Почему вы не пришли, в таком случае, раньше? — заинтересованно спросил Мейсон.

— Мне не во что было одеться.

Мейсон поднял брови. Девушка засмеялась нервным, искусственным смешком, в котором не было ни тени веселья.

— Если вы хотите меня выслушать, — сказала она, — то я хотела бы рассказать все с самого начала.

— Наверное, муж спрятал вашу одежду, — предположил Мейсон уже лишь с вежливым интересом. — Он необоснованно обвинил вас в неверности, произошел семейный скандал…

— Нет, господин адвокат. Ничего подобного. Я разведена, веду самостоятельную жизнь уже больше трех лет.

— Вы работали на радио?

— Откуда вы знаете?

— Догадался по голосу.

— Понимаю.

— Так кто забрал у вас одежду?

— Семья, в которой я работала.

— Что? Это довольно необычно.

— Вся история необычна.

— В таком случае, я действительно хотел бы услышать все, с самого начала, — сказал Мейсон и бросил быстрый взгляд на Деллу Стрит, чтобы удостовериться стенографирует ли она. — Расскажите мне сначала о себе.

— Если говорить очень кратко, — начала Диана Рэджис, — отца я никогда не знала. Мама умерла, когда мне было двенадцать лет и тогда я осознала, что если хочу чего-то добиться, будучи круглой сиротой без каких-либо средств, я должна работать над собой. Я всегда старалась не забывать об этом. Я закончила только общую школу, но по мере возможности пополняла образование: ходила в вечернюю школу, на заочные курсы, проводила уик-энды в публичной библиотеке. Я изучила стенографию, научилась печатать на машинке и, в конце концов, стала выступать на радио. Но у меня были неприятности с одним режиссером и мне грозило увольнение с работы. Приблизительно в это время я получила письмо от поклонника по имени Язон Бартслер. Он писал, что ему нравится мой голос и спрашивал, не интересует ли меня более легкая и лучше оплачиваемая работа.

— И что вы сделали? — поинтересовался Мейсон.

Она состроила легкую гримасу.

— Мы на радио получаем много таких писем. Не все они украшены такими изящными словами, но за всеми скрывается одно и то же. Я не обратила внимания на то письмо.

— И что дальше?

— Я получило второе послание. Потом мистер Бартслер позвонил мне в студию. У него был очень милый голос. Он сказал, что у него неважное зрение, что он всю жизнь был пожирателем книг и теперь ему нужна чтица. Он внимательно следил за тем, как я интерпретирую текст и ему не только нравится мой голос, но он так же видит, что я личность умная и интеллигентная. Короче говоря, я стала у него работать и убедилась в том, что это очень приятный, культурный пожилой человек.

— На что он живет?

— На доходы от каких-то шахт. Ему пятьдесят пять или пятьдесят шесть лет и он ценит прелести жизни, но в нем нет ничего простецкого или вульгарного. Это… очень интересный господин.

Мейсон только кивал головой.

— Он считает, что самым большим недостатком Америки является наше легковерие. Он утверждает, что это национальная черта американцев. Мы верим во все, в чем нас убеждают, а потом, когда иллюзии рассыпаются и видна голая правда, мы сваливаем вину на всех, кроме себя. Никогда в жизни я не встречала никого, кто бы так странно подбирал себе чтение.

— А именно? — спросил заинтригованный Мейсон.

— Он необыкновенно старательно выбирает статьи самых лучших авторов в самых лучших журналах и просит читать их вслух.

— Да что ж в этом необыкновенного?

— То, что он выбирает статьи не менее четырехлетней, а то и двадцатилетней давности.

— Не понимаю.

— С этой целью вам нужно было бы прочитать эти статьи. Например перед войной появились статьи о том, что мы в состоянии словно щелчком уничтожить весь японский флот в один прекрасный день до обеда. Или, когда ввели Сухой Закон, вся пресса была полна статей о том, что независимо от развития событий абсолютно недопустима когда-либо отмена поправки к конституции о Сухом Законе. Или статьи из отрасли экономики и финансов, доказывающие, что при государственном долге в тридцать миллиардов весь народ стал бы нищим, а при пятидесяти миллиардах наступил бы всеобщий хаос. Все это отлично написанные статьи, на основе логичной аргументации, которая в свое время казалась совершенно правильной. При этом, многие из статей написаны лучшими перьями страны.

Перри Мейсон вопросительно посмотрел на Деллу Стрит, потом снова на Диану Рэджис.

— К чему все это? Почему человек в здравом уме тратит время на чтение несовременных, устаревших бредней? В конце концов, даже самый проницательный публицист это все же не пророк. Он только собирает факты и делает из них логичные выводы.

Диана Рэджис нервно засмеялась.

— Мне кажется, что я недостаточно ясно выразилась. Так вот, мистер Бартслер считает, что это самый лучший способ увидеть вещи с соответствующего расстояния, как он это определяет. Он утверждает, что единственным способом защиты от некритического проглатывания глупостей, подаваемых нам сейчас в виде неопровержимой логики, является знакомство с иллюзиями прошлого, украшенными внешне доказательствами, основывающимися все на той же неопровержимой логике.

— Ну что ж, — согласился Мейсон с улыбкой, — трудно отказать ему в определенной дозе правоты. Конечно, если кто-то хочет столько потрудиться, чтобы обосновать свой скептицизм.

— Дело в том, что он хочет, — продолжала Диана Рэджис. — Он утверждает, что американцы, как маленькие дети. Приходит первый попавшийся человек и говорит: «Вы мечтаете о такой-то и такой-то утопии? Единственным способом достигнуть ее, это сделать так-то и так-то». И никто даже не задумывается, а начинают танцевать так, как им заиграют.

На лице Мейсона отражался все больший интересе.

— Мне нужно будет, наверное, поговорить с этим мистером Бартслером, — заявил он. — Но перейдем к вашим личным неприятностям.

— Во всем виноват Карл Фрэтч. Это он…

— Не так быстро, — перебил Мейсон. — Я хотел бы услышать все по порядку. Кто такой Карл Фрэтч?

— Сын миссис Бартслер от первого брака, распущенный до мозга костей мелкий негодяй. Но это проявляется только тогда, когда с него спадает маска. Он воображает, что станет великим актером. Ходит на курсы и ни о чем другом не может разговаривать. Всю жизнь у него было все, о чем бы он ни пожелал и в результате он приобрел внешний лоск. На первый взгляд видны только его манеры. В действительности это распущенный, эгоистичный, фальшивый мерзавец, без малейших угрызений совести.

— А миссис Бартслер? — спросил Мейсон.

— Выдра! — выразительно фыркнула Диана Рэджис.

Мейсон рассмеялся.

— Я знаю, это во мне говорит раздражение, — сказала молодая женщина. — Но когда вы услышите, какой они выкинули со мной номер…

— Минуточку. Вначале приведем в порядок действующих лиц. Кто еще живет в этом доме?

— Фрэнк Гленмор, Карл Фрэтч, супруги Бартслер и домохозяйка, старая прислуга, которая находится в доме уже много лет. Орут на нее, как на ломовую лошадь, она глухая…

— Кто такой Гленмор?

— Насколько мне известно, он занимается управлением чужих шахт за определенный процент от каждой добытой тонны руды, доставленной на сталелитейный завод. Это что-то вроде уполномоченного мистера Бартслера, с тех пор, как у мистера Бартслера стало плохо со зрением. Предполагаю, что он получает половину прибыли с некоторых его предприятий. Это человек, которого нельзя не любить. Он очень справедливый, всегда готов выслушать мнение других. Я ему очень симпатизирую.

— Сколько ему лет?

— Тридцать восемь.

— Вы жили в доме или только приходили?

— Мне пришлось жить, потому что мистер Бартслер хотел, чтобы я читала ему перед сном. Но, конечно, я оставила за собой квартиру в городе. Я снимаю ее вместе с подругой, мы отлично ладим. Я не хотела отказываться от квартиры до тех пор, пока не будет ясно, что моя работа постоянна.

— А где у вас квартира?

— В Палм Виста Апартаментс.

— Хорошо. Теперь расскажите мне о Карле Фрэтче.

— Как только у меня выдавался свободный вечер, Карл постоянно надоедал мне, чтобы я пошла с ним в кино или еще куда-нибудь. А я все время отговаривалась то головной болью, то маникюром, то перепиской… Я старалась быть с ним вежливой, но держалась на расстоянии.

— Что повлияло ни изменение вашей позиции вчера?

— Я заметила, что его мать явно недовольна мною из-за этого. Кажется, она считала, что я задирала нос или Бог его знает, что еще. Впрочем, мне уже и самой наскучило одиночество и я не видела ничего плохого в том, чтобы пойти с ним в кино или на ужин. Поэтому я согласилась.

— И что?

— Как только он оказался за порогом дома, сразу же стал совершенно другим человеком. Вначале это меня даже развлекало. Не было сомнений в том, что он играет выбранную себе роль светского человека. Мы поехали в ресторан и Карл начал заказывать самые лучшие вина, изводить кельнеров, требовать различных приправ и чтобы соус к салату приготовили отдельно… И все с такой миной…

— Сколько ему, собственно, лет?

— Скоро будет двадцать три.

— А военная категория?

— «С», неизвестно почему. Мне неприлично было бы спрашивать. Наверное, какой-нибудь сочувствующий врач осмотрел его под сильной лупой и доискался до какого-нибудь психического искривления, которое позволило признать его неспособным к службе.

— Что произошло после ужина?

— То, что обычно бывает в таких случаях. Он начал приставать ко мне прямо в машине.

— И что вы сделали?

— Сперва старалась быть с ним вежливой и призвать к порядку, но с него словно упала маска и я увидела его настоящую сущность.

— Как вы отреагировали?

— Я с силой ударила его по лицу, выскочила из машины и пошла пешком.

— А он?

— Нахал! Оставил меня возвращаться пешком.

— Далеко было до дома?

— Как мне кажется, несколько миль. Наконец, я остановила какую-то машину, подъехала к стоянке такси и велела таксисту отвезти меня домой. Только в такси я сообразила, что оставила в машине Карла сумочку и у меня нет при себе ни цента. Когда я иду на свидание, то всегда беру с собой на всякий случай пять долларов. Я сказала таксисту, чтобы он вошел со мной в дом и тогда я ему заплачу. Но от дома как раз отъезжало другое такси и на крыльце я встретилась с дамой, которая на том такси и приехала. Эта слегка прихрамывающая женщина, лет шестидесяти, оказалась очень благожелательной. Она слышала наш разговор и стала настаивать на том, что заплатит за меня таксисту. У меня не было времени даже спросить ее имя, потому что она нажала звонок и Фрэнк Гленмор открыл дверь. Она сказала, что звонила по телефону, а мистер Гленмор спросил: «О шахте?» и попросил ее войти. У меня не было возможности даже поговорить с ней. Мне стыдно, потому что я не поблагодарила ее, так была возбуждена. Я лишь попросила Гленмора, чтобы он был настолько добр и вернул ей деньги, а сама помчалась к себе, наверх. Я открыла дверь. Посреди моей комнаты стоял Карл собственной персоной. Ну, тогда меня понесло. Я велела ему сейчас же убираться, но он только усмехнулся этим своим отвратительным презрительным оскалом и сказал: «Все же я думаю, что останусь. Не смог с тобой справиться по-хорошему, придется по-плохому. Я хочу тебе кое-что сказать и советую меня внимательно выслушать».

— И что дальше? — спросил Мейсон.

— Дальше? Я совершила свою главную ошибку. Я схватила его за отвороты пиджака и хотела вытолкнуть из комнаты.

— А он что?

— Вырвался, развернулся и встал лицом ко мне. До конца жизни не забуду его взгляда — холодного, расчетливого, мстительного. Я понятия не имела, что он сделает, но его взгляд меня поразил. В нем была холодная жестокость, старательно продуманная подлость. «Не хочешь по-хорошему, — произнес он, — тогда на!» И он ударил меня — умышленно, профессионально.

— Вы упали?

— Уселась, — ответила она. — Я увидела все звезды разом, ноги подо мной подогнулись и, когда я пришла в себя, то сидела на полу, а комната кружилась у меня перед глазами. Карл уже был в дверях. Он поклонился мне с насмешливой улыбкой и сказал: «В следующий раз не прикидывайся принцессой». И вышел.

— И что вы сделали?

— Я была ошеломлена и во мне все кипело. В этом хлыще есть что-то такое, от чего мурашки ползут по коже. К тому же, женщина всегда теряется, когда ее ударит мужчина. Я пошла в ванную и стала прикладывать себе холодные примочки на глаз. Через минутку я заметила, что замочила всю одежду, закрылась на ключ, разделась и долго сидела в теплой ванне. Я хотела дать отдохнуть ногам, ужасно болевшим после этого марша. И все время я делала себе компрессы. Через каких-то полчаса я почувствовала себя лучше, выбралась из ванны, вытерлась, надела халатик и эти туфли, потому что забыла взять в ванную тапки. В этот момент я вспомнила, что у меня все еще нет сумочки. Я снова разозлилась.

— И что вы предприняли?

— Побежала в комнату миссис Бартслер, постучала.

— Она не спала?

— Нет, сидела и разговаривала с Карлом. Она подошла к двери и смерила меня таким взглядом, как будто увидела глисту посреди торжественно накрытого стола. Она сказала: «Я как раз разговаривала с Карлом. Мы думаем, как с вами поступить». «Я так же думаю, — выпалила я, — как поступить с Карлом. Я думала, ваш сын джентльмен, но убедилась, что под внешним лоском, привитым вами, скрывается отвратительное чудовище».

— Как она это восприняла?

— Высокомерно посмотрела на меня и спросила: «О чем вы говорите?». Тогда я рассказала ей, как он сперва подбирался ко мне, а потом избил меня. На что она прямо в глаза обвинила меня во лжи и заявила, что Карл поймал меня на краже и что я бросилась на него, чтобы отобрать вещественное доказательство.

— Поймал вас на краже?! — воскликнул Мейсон.

— Вот так! Вы знаете, что он сделал? Он отнес своей матери мою сумку и достал оттуда какую-то бижутерию, которую она искала весь день. Я думаю, что он заранее подстроил это, чтобы обвинить меня в краже, если я не поддамся ему.

— Очаровательный молодой человек, ничего не скажешь, — заметил Мейсон.

Она горько рассмеялась.

— Я была так ошеломлена, что у меня язык отнялся. Тогда Карл процедил, с этой своей искусственной дикцией: «Ты знаешь, мама, может, было бы нужно обыскать ее комнату, прежде чем уволить ее?»

— И что дальше?

— Они пошли в мою комнату, а когда я хотела войти за ними, миссис Бартслер захлопнула дверь у меня перед носом.

— А вы что сделали?

— Я сбежала вниз, чтобы поговорить с мистером Бартслером, но услышала голос той женщины, ну, что прихрамывала. На вешалке висело мое манто, поэтому я надела его и хотела подождать в библиотеке, пока освободится мистер Бартслер, как вдруг дверь открылась. Я не хотела, чтобы меня видели с подбитым глазом, поэтому спряталась в стенном шкафу. Я хотела переждать, пока дорога освободится. Я сидела минут пять или десять, но как раз в тот момент, когда я набралась храбрости и вылезла из шкафа, открылись другие двери и мистер Бартслер и мистер Гленмор вышли, провожая пожилую женщину. Я была перед ними и, пока шла, они могли видеть только мою спину. Поэтому я не останавливалась до тех пор, пока не дошла до выхода. Тогда я вышла, сбежала по ступеням вниз и двинулась по улице. Я решила, что позвоню Милдред, моей подруге, с которой я живу и попрошу ее, чтобы она взяла мою машину и приехала за мной. Но, конечно, у меня не было с собой денег на телефон. Я была близка к истерике, глаз у меня совсем опух и я решила пойти домой пешком и позвонить снизу, чтобы Милдред меня впустила. Идти было довольно далеко, но я, наконец, добралась. К сожалению, Милдред не оказалось дома. Все было против меня!

— И как вы поступили?

— Конечно, я могла позвонить администратору, вытащить ее из постели и попросить, чтобы она открыла мне дверь квартиры своим ключом. Но администратор очень суровая женщина, а я в этой одежде, да еще с подбитым глазом… Я чувствовала себя ужасно, была близка к истерике… Я прошла на автобусную станцию и просидела там всю эту проклятую ночь. Я выклянчила пять центов у какого-то доброжелательного господина и звонила домой каждый час. Но никто не отвечал. И до сих пор не отвечает. Я чувствовала себя совершенно беспомощной. Мне казалось, что все смотрят только на меня. Я слышала о вас, но мне понадобилось много часов, чтобы решиться придти сюда в таком виде. Я чувствовала, что все ближе к истерике, поэтому наконец решилась пойти. Знаю, знаю, я не могла сделать всего хуже, даже если бы хотела… Меня подозревают в краже и получается так, что я сбежала и… и…

— Делла, — спросил Мейсон, — ты не могла бы немного заняться Дианой?

— Конечно, — ответила Делла и улыбнулась, чтобы подбодрить девушку. — Думаю, что могла бы одолжить что-нибудь подходящее для того, чтобы вы оделись, пока не возьмете свои вещи. И вы, наверное, что-нибудь поели бы?

— Вы все очень… милы, — сказала Диана Рэджис. — Но я думаю, что могла бы…

И вдруг она съехала на пол.

Двумя быстрыми шагами Мейсон оказался рядом с беспомощной девушкой. Вместе с Деллой Стрит он поднял ее и снова усадил в большое, обитое кожей кресло. Он встретил полный упрека взгляд Деллы.

— Ты прекрасно знаешь, что это не мой профиль, Делла, — сказал он, словно извиняясь. — Меня интересуют убийства, неразгаданные головоломки… Но, если тебе это нужно…

— Я не сказала ни слова, — ответила Делла с улыбкой.

— Нет, не сказала.

Диана Рэджис шевельнулась в кресле, открыла глаза.

— Ох, извините, — произнесла она, запинаясь от смущения. — Кажется, я… упала в обморок.

— Все в порядке, — ответил Мейсон. — Чашка хорошего кофе поставит вас на ноги. А пока вы получите глоточек чего-нибудь покрепче.

Он подошел к полке с книгами, достал толстый том и вынул из-за него бутылку коньяка. Он налил полрюмки и подал Диане. Она поблагодарила его взглядом и выпила. Мейсон взял пустую рюмку, сполоснул ее под краном и, вместе с бутылкой и книгой поставил обратно.

— Теперь лучше? — спросил он.

— Наверное да. Я ничего не ела… и меня ужасно все это расстроило. Меня впервые ударили по лицу. От этого у меня пропала уверенность в себе. Я потеряла веру в свое умение владеть ситуацией. Извините, что я упала здесь в обморок, господин адвокат. Если бы вы могли как-то сделать, чтобы мне отдали мои вещи и не обвинили в воровстве… Потому что, если они будут настаивать на том, чтобы выставить меня перед всеми воровкой, то я буду защищаться зубами и ногтями, хотя хорошо понимаю, как выглядит дело со стороны.

Мейсон обратился к Делле Стрит:

— Дай ей что-нибудь поесть и одеться. Сделай ей хорошую теплую ванну и присмотри, чтобы она поспала пару часов. Я ухожу.

Он чуть заметно подмигнул Делле.

2

Дом, который искал Мейсон, оказался двухэтажным особняком с белой штукатуркой, расположенный в респектабельном районе. Поставив машину, Мейсон подошел по широкой аллейке к вилле и по полукруглым ступеням поднялся на крыльцо, выложенное красным кирпичом и окруженное кованной железной решеткой. Он нажал на звонок и услышал за дверями мелодичные звуки. Через минуту дверь открыл приземистый мужчина лет сорока. Он внимательно посмотрел на Мейсона карими глазами.

— Я хочу видеть мистера Язона Бартслера, — сказал адвокат.

— Опасаюсь, что это будет невозможно, если вы не договаривались о встрече. А если бы вы договаривались, то я бы об этом знал.

— Вы компаньон мистера Бартслера?

— В определенном смысле.

— Отлично. Меня зовут Перри Мейсон, я адвокат. Я пришел от имени мисс Дианы Рэджис. Мистер Бартслер может принять меня здесь или встретиться со мной в соответствующее время в суде.

В карих глазах мужчины заблестели искорки.

— Мне кажется, что это миссис Бартслер хочет подать жалобу по делу о…

— Я не сужусь с женщинами, — перебил его Мейсон.

Мужчина усмехнулся.

— Прошу вас, — сказал он.

Мейсон вошел в большой холл, пол которого был выложен красными матовыми плитами. Широкая лестница с правой стороны полукругом вела наверх.

— Прошу вас сюда, — сказал мужчина и провел Мейсона в библиотеку. — Я узнаю, сможет ли мистер Бартслер принять вас.

Мужчина прошел холл и скрылся из виду. Вернулся он через пару минут с несколько более любезной улыбкой на лице.

— Вы Перри Мейсон?

— Да.

— Меня зовут Фрэнк Гленмор, мистер Мейсон. Я сотрудничаю с мистером Бартслером в некоторых его делах.

Мейсон обменялся с ним рукопожатием.

— Мистер Бартслер ждет вас. Он говорит, что с большим интересом следил за некоторыми процессами, в которых вы участвовали. Прошу вас.

Он провел Мейсона в комнату с другой стороны холла. Комната походила одновременно и на библиотеку, и на кабинет, и на ателье, и на салон. В глубоком кресле, обитом декоративной тканью, сидел Язон Бартслер, поставив ноги в тапочках на подножку кресла. С левой стороны стоял массивный стол с книгами, бумагами и журналами, разбросанными вокруг объемной папки и письменного прибора. С правый стороны имелся столик для игры в карты, на котором тоже находились груды книг, а также стакан с водой, стойка с трубками, увлажнитель с табаком, пепельница и графинчик с янтарным виски. Свет, проходивший через графинчик, переливался радужными оттенками, играя в хрустальных гранях.

Язон Бартслер поднялся с кресла — высокий, светский мужчина, с приветливым и уважительным к гостю выражением на лице.

— Приветствую вас, господин адвокат, — сказал он, протягивая руку. — Я вижу, что Диана пользуется советами самых известных адвокатов. Вы уже знакомы с моим компаньоном, Фрэнком Гленмором?

— Да, имел удовольствие.

— Что за история с Дианой? Никто мне ничего не сказал. Фрэнк, почему, черт возьми, ты ни слова не произнес о том, что произошло?

— Твоя жена считала, что Диана больше здесь не покажется и что мы о ней больше никогда не услышим. Она убеждена в том, что девушка просто-напросто сбежала. Боюсь, что визит мистера Мейсона неприятно ее удивит. И я не хотел доставлять тебе неприятностей.

— Теперь ты доставляешь мне неприятностей в два раза больше. Диана очень милая девушка. Может быть вы скажете мне, что произошло, мистер Мейсон?

— Насколько я могу судить, Диана совершила ошибку, приняв приглашение от вашего пасынка и отправившись с ним на ужин. Кончилось тем, что ей пришлось отправляться домой пешком. Дома она застала Карла, шарящего в ее комнате. Затем ее обвинили в краже и в результате она была вынуждена оставить ваш дом посреди ночи, убежав лишь в легком халатике и тапочках, набросив на плечо манто. У нее не было с собой ни цента и она вынуждена была провести ночь голодной и без крова над головой.

— Вы представляете все это так, словно речь идет об убийстве, — сказал Бартслер с раздражением. — Будьте же разумны. Насколько я понимаю, ее никто не выбросил за двери?

— Она убежала из-за страха.

— Перед чем?

— Перед физическим насилием. После одного акта насилия она опасалась следующих.

— Актов физического насилия? С чьей стороны?

— Карла Фрэтча и его матери. Они выбросили ее из собственной комнаты.

— И чего вы требуете?

— Прежде всего ее вещей, которые она здесь оставила. Затем, платы за две недели, извинения, а также рекомендации или гарантийного письма о том, что она не будет очернена кем-либо из ваших домашних, в случае если кто-либо из нанимателей попросит рекомендацию. Наконец, соответствующего награждения за испытанные моральные и физические страдания.

Бартслер обратился к Гленмору:

— Пригласи мою жену. И пусть она приведет Карла.

Гленмор вскочил на ноги и, с ловкостью неожиданной для мужчины его веса, мягкими шагами, тихо и бесшумно, как кот, вышел из комнаты. На его губах играла усмешка сдерживаемой радости.

— Прежде всего, — отозвался Мейсон сразу же после ухода Гленмора, — я хотел бы попросить собрать вещи и одежду мисс Рэджис, чтобы я мог забрать их с собой. Что касается остального, то я советовал бы вам обратиться к своему адвокату. Я не хочу, чтобы меня подозревали в желании воспользоваться положением.

— Мне не нужен адвокат для того, чтобы управиться с этим делом, — ответил Бартслер. — Я вообще не хочу, чтобы Диана уходила.

— Я думаю, что вы не предполагаете, что она останется после того, что произошло. Это исключено.

Бартслер нахмурился.

— Я не допустил бы этого ни при каких обстоятельствах, если бы знал, что это может случиться. Я совершенно этого не понимаю. А впрочем, может быть и понимаю. Посмотрим.

— Дело может оказаться серьезнее, чем вы предполагаете, — предупредил Мейсон.

— Все говорит за это. Мне нравится эта девушка. Ее действительно интересует то, что она читает. Она делает это с чувством. Потому что все профессиональные чтицы читают так однообразно, что глаза склеиваются от одной только монотонности, словно во время длительного полета, когда человек старается не уснуть от однообразного шума двигателя. О, вот моя жена с сыном.

Мейсон поднялся, чтобы поздороваться с женщиной и молодым человеком. В миссис Бартслер была какая-то ледяная грация. Ее кожа, волосы и фигура свидетельствовали о непрерывном уходе. Она выглядела как тридцатипятилетняя женщина, которая хорошо знает, что может сойти за двадцатипятивосьмилетнюю. Казалось совершенно невероятным, что молодой человек, находившийся рядом, ее сын. Карл Фрэтч был строен, с черными волосами и старательно ухоженными баками, которые были ниже уха на целый дюйм, согласно новейшей голливудской моде. Несмотря на признаки некоторого лицедейства, он мог придать себе внешнюю солидность не по годам.

Язон Бартслер представил Перри Мейсона и, как только все сели, без всякого вступления объяснил причину, по которой позвал их:

— Перри Мейсон представляет Диану Рэджис, она утверждает, что ее выбросили из этого дома при унизительных обстоятельствах и в неодетом виде. Вам известно что-нибудь об этом?

— Да, все, — холодно ответила миссис Бартслер, с выражением равнодушия на лице.

— Что вы знаете? — спросил Бартслер.

— Расскажи, Карл.

Карл сделал жест скромного презрения.

— Я предпочел бы не говорить об этом.

— Ведь ты же знаешь факты.

— Но, несмотря ни на что, она все-таки женщина, мама. Ты не думаешь, что о женщине лучше рассказывать женщине?

— Хорошо, — сказала миссис Бартслер. — Эта девушка никогда не должна была работать у нас. Она была, как я слышала, актрисой и жаль, что она не ограничила свою деятельность этой областью. Она не подходит нашей семье.

— Это еще не повод, чтобы не платить ей за две недели и относиться к ней грубо, — спокойно сказал Бартслер.

Его жена продолжала с холодным достоинством:

— Я опасалась, что девушке тяжело быть в одиночестве, поэтому подсказала Карлу, чтобы он немного занялся ею и Карл пригласил Диану на ужин. Но она напилась и в баре позволила фамильярничать с собой какому-то очень вульгарному типу. Она так разошлась, что не хотела возвращаться с Карлом домой. Вернувшись, Карл заметил, что она оставила в его машине сумочку. Он пошел в комнату Дианы, чтобы отнести ее и обнаружил в сумочке бриллиантовую подвеску, которую я искала весь день. Он пришел с этим ко мне и я сама решила расследовать дело. С того времени, как эта Рэджис стала работать в нашем доме, у меня стали пропадать различные мелочи, но я не придавала этому большого значения, полагая, что сама куда-нибудь их засунула. У Дианы Рэджис была нечистая совесть, поэтому она убежала, как только мы вошли в ее комнату. Я немного беспокоилась, но так как не намеревалась вызывать полицию, то считала, что нам не остается ничего другого, как ждать ее возвращения. Без сомнения, у нее много знакомых обоих полов, у которых она с успехом могла провести ночь.

Бартслер посмотрел на Мейсона.

— Это объясняет ваши сомнения?

Мейсон рискнул без особого убеждения:

— У мисс Рэджис был подбит глаз, когда она появилась сегодня утром в моем офисе. Кто-нибудь из вас знает что-нибудь об этом?

Миссис Бартслер посмотрела на Карла. Тот сказал:

— Она вернулась домой уже с синяком под глазом. Я предполагаю, что об этом мог бы что-нибудь сказать тот тип, с которым она пила, когда я выходил из бара.

— Наверное, у нее не впервые подбит глаз, — прокомментировала миссис Бартслер и с презрением добавила: — Особа легкого поведения!

На минуту наступило молчание, после чего миссис Бартслер снова обратилась к сыну:

— Ты должен был все-таки настоять на том, чтобы она вернулась с тобой домой.

Карл Фрэтч сделал рукой жест, как будто отгонял от себя что-то неприятное. Он сделал это с таким чувством и грацией, которые удовлетворили бы любого режиссера.

— Она вела себя очень вульгарно, — сказал Карл, как будто это полностью и окончательно решало дело.

Бартслер обернулся к Мейсону.

— Это вас удовлетворяет?

— Нет.

— Вы хотите спрашивать сами или это сделать мне?

— Спрашивайте вы. Впрочем, я задам несколько вопросов. — Мейсон повернулся к Карлу Фрэтчу: — Следовательно, вы пригласили ее на ужин?

— Да.

— Куда?

— В «Коралловую Лагуну».

— Вы пили?

— Да.

— Оба или только она?

Карл Фрэтч секунду колебался.

— Главным образом она. Я выпил только две рюмки.

— Кто заказывал алкоголь?

— Она.

— За столиком или у бара?

— У бара.

— Но вы поужинали?

— Да.

— И что потом?

— Она снова пила.

— Где?

— У бара.

— Кто заказывал?

— Она.

— И что вы делали, когда она пила?

— Ну, я сидел за своей рюмкой. Потом присел тот тип, ободренный ее поведением и начал заигрывать с ней.

— Игнорируя вас?

— Если разобраться, то игнорируя.

— Во сколько вы вышли из дома?

— В восемь.

— А во сколько вы вернулись?

— Не помню точно. Около десяти.

— Вы танцевали?

— Да.

— Несколько раз?

— Да.

— Потом, после того, как этот мужчина стал приударять за ней, или до этого?

— Ну, знаете, я не вижу повода подвергаться такому допросу. Я сказал, что знал, мама мне верит, отчим мне верит. Не понимаю, почему я должен оправдываться перед вами.

— Следовательно, за два часа вы успели доехать отсюда до «Коралловой Лагуны», поужинать, потанцевать пару раз, посидели у стойки бара и девушка напилась, а вы вернулись домой?

— Вам это не нравится?

— Слишком много событий для двух часов, — заметил Мейсон. — Я просто хотел уложить все происшедшее во времени.

— Тут нечего укладывать, — буркнул Карл с нарастающим гневом.

— Мисс Рэджис вернулась сразу же после вас?

— Этого я не сказал бы. Ни в коем случае.

— Но она застала вас в своей комнате.

— Ничего подобного. Я увидел ее только тогда, когда пошел туда с мамой.

— Но вы были в ее комнате, чтобы отнести туда сумочку?

— Да.

— А зачем вы ее открывали?

— Чтобы посмотреть, сколько в ней денег. Я не хотел, чтобы Диана потом говорила будто у нее что-то пропало и я ее обокрал.

— Вы нашли сумочку когда ставили машину после того, как приехали домой?

— Да.

— И сразу же отнесли сумочку в комнату мисс Рэджис?

— Да.

— И вы нашли эту бриллиантовую подвеску?

— Да.

— И вы сразу же пошли с ней к матери?

— Да.

Мейсон повернулся к миссис Бартслер.

— Сколько времени спустя после того, как сын принес вам подвеску, вы отправились в комнату мисс Рэджис?

— Почти тотчас же.

— Уложим все это во времени, — сказал Мейсон. — Вы могли бы сказать, что были в комнате мисс Рэджис через пять минут после появления сына с этой подвеской?

— Это наверняка заняло времени не больше, — холодно ответила миссис Бартслер.

Карл Фрэтч слегка нахмурился.

— А вы, кажется, утверждаете, — обратился к нему Мейсон, — что пошли к матери тотчас же после того, как нашли подвеску в сумочке мисс Рэджис?

— Не могу сказать этого совершенно точно, — ответил Фрэтч нетерпеливо. — Я не предполагал тогда, что меня подвергнут столь унизительному допросу.

— Однако, вы утверждаете, — продолжал Мейсон, — что нашли сумочку, поставив машину, после того, как приехали домой, что вы сразу же отнесли ее в комнату мисс Рэджис и что, обнаружив подвеску, пошли с ней сразу же в комнату своей матери. Миссис Бартслер сразу же вернулась с вами в комнату мисс Рэджис и вы застали ее там уже в одном халате. Из этого следовало бы, что она должна была оставить «Коралловую Лагуну» перед вами, чтобы успеть вернуться домой и сделать все это…

— Я могла немного ошибиться во времени, — перебила миссис Бартслер с ледяным достоинством. — Когда я теперь над этим задумываюсь, то припоминаю, что в первую минуту мне было трудно поверить в то, что кто-то из домашних мог унизиться до того, что обкрадывает меня. Я расспрашивала Карла некоторое время о том, что представляет из себя эта мисс Рэджис и что он узнал о ней в этот вечер. То, что я услышала, не было для нее слишком похвально.

— Следовательно, это продолжалось некоторое время?

— Да. Теперь я припоминаю, что мы пошли не сразу.

— Это продолжалось пятнадцать минут?

— Мне трудно установить пределы времени.

— Могло продолжаться целых полчаса?

— Может быть.

Мейсон повернулся к Язону Бартслеру и спросил:

— Вам достаточно?

— Сколько вы требуете, Мейсон?

— Во-первых, я хочу получить вещи мисс Рэджис. Кроме того, я хочу получить ее плату до сегодняшнего дня, а также за две недели выходное пособие. Что касается остального, то я должен буду переговорить со своей клиенткой, а вам советую переговорить со своим адвокатом.

— Если ты заплатишь ей хотя бы один цент, я не прощу тебе этого до смерти! — накинулась на мужа миссис Бартслер. — Этот человек приходит сюда и имеет наглость сомневаться в словах Карла!

Бартслер хотел что-то сказать, но прикусил язык.

— Конечно, — вставил Мейсон, — если вы хотите конфронтацию в суде и допрос свидетелей, то я не имею ничего против этого.

— А впрочем, делай как знаешь, Язон, — заявила миссис Бартслер. — В конце концов, возможно, будет лучше откупиться и отделаться от этой уличной девки раз и навсегда. Несомненно, она только и ждала этого момента, с того дня, как переступила порог нашего дома.

И величественным шагом она направилась к двери. Карл хотел было исчезнуть вслед за ней.

— Подожди, Карл, — остановил его Язон Бартслер. — Задержись еще на минуту, хорошо?

Колебание молодого человека было заметным. Однако, поразмышляв, он пожал плечами, повернулся и снова подошел к креслу отчима.

— Ты, гаденыш, — сказал Бартслер не повышая голоса, совсем так будто разговор шел об обыденных вещах. — Номером с этой бриллиантовой подвеской ты уже воспользовался каких-то три года назад, когда у нас работала та девушка — горничная твоей матери. Только, кажется, в тот раз у тебя получилось лучше, потому что тогда моя жена весь день рассказывала, что у нее пропала эта подвеска. Вечером ты вышел с молоденькой горничной, а утром подвеска оказалась на своем обычном месте. Я основательно это обдумал. Теперь я вынужден буду за тебя платить. Твоей матери не обязательно об этом знать, но ты помни на будущее, что я раскусил тебя, ты, маленький лицемерный негодяй! А теперь — прочь отсюда!

Карл Фрэтч сделал ироничный поклон, который должен был показать, что он подчиняется авторитету старшего человека из-за врожденного нежелания возражать и готовности настоящего джентльмена скорее согласиться с неприятным и унизительным положением, чем забыть хоть на минуту о вежливости.

Когда дверь за ним закрылась, Язон Бартслер повернулся к Мейсону.

— Итак, сколько?

— Мне действительно трудно определить сумму. Я пришел получить вещи своей клиентки, установить обстоятельства происшествия и…

Бартслер поднялся, подошел к сейфу, повернул циферблат.

— Я открывал ей, когда она вернулась, Язон, — отозвался Фрэнк Гленмор. — Она просила, чтобы я вернул деньги той женщине, которая приехала одновременно и заплатила за такси вместо нее.

— Диана была пьяной? — спросил Бартслер через плечо.

— Нет.

— У нее был подбит глаз?

— Нет.

Бартслер открыл дверцу сейфа, затем маленькие внутренние створки, выдвинул ящик, закрытый на ключ, отпер его и достал пачку шелестящих новеньких стодолларовых банкнот. Отсчитав десять он заколебался, прошептал: «Диана, это хорошая девушка», — и отсчитал еще пять. Задумался на минуту, сказал Мейсону: «Вам тоже положен гонорар», — и отложил следующие пять в отдельную пачку.

— Две тысячи долларов, — сказал он. — Полторы для нее и пятьсот для вас. Взамен я получу заявление, что вы отказываетесь от всяких претензий и обвинений в клевете, нападении, насилии, повреждении и всего, что только можно придумать.

— К сожалению, — ответил Мейсон, — сейчас я не располагаю полномочиями для заключения договора.

— Вот телефон, — заявил Бартслер. — Поговорите со своей клиенткой. Я хочу решить это дело положительно и окончательно.

Мейсон подумал немного о чем-то прежде, чем поднять трубку и набрать домашний номер Деллы Стрит. Через минуту он услышал голос своей секретарши.

— Привет, Делла. Как там пациентка?

— Значительно лучше, шеф.

— Как одежда? Подошла?

— Почти полностью. Я немного выше ее, но кроме этого все в порядке.

— Делла, я в доме Язона Бартслера. Он предлагает возмещение в сумме двух тысяч долларов. Сюда включен и мой гонорар. Спроси мисс Рэджис, что она об этом думает?

— Подожди чуть-чуть, — сказала Делла и Мейсон услышал ее приглушенный голос, быстро пересказывающий суть дела Диане Рэджис. Вскоре она вернулась к телефону. — Нас никто не слышит, шеф?

— Нет.

— Она говорит, что это просто чудесно.

— Хорошо, я выставлю счет и подпишу квитанцию, — ответил Мейсон. — Я попрошу мистера Бартслера, чтобы он приказал прислуге собрать вещи нашей клиентки и привезу их с собой. Пока все.

Он положил трубку. Бартслер обратился к Гленмору:

— Фрэнк, приготовь письмо, которое мистер Мейсон подпишет от имени Дианы Рэджис. Ты знаешь Карла, у него гладкие манеры, но примитивные шутки. Поэтому сформулируй письмо так, чтобы оно охватывало все, что только можно придумать.

Гленмор усмехнулся и без слов вышел в соседнюю комнату.

— Ну, на этом с делом, по-видимому, покончено, — констатировал хозяин дома.

Мейсон только усмехнулся.

— Еще нет? — поднял брови Бартслер.

— Не знаю.

— Чего вы не знаете, мистер Мейсон?

— Пары занимательных вещей. Почему вы вообще пригласили мисс Рэджис, почему вы хотите, чтобы она вернулась? И предупреждаю вас, мистер Бартслер, что когда я в своей практике наталкиваюсь на какую-нибудь загадку, то имею привычку добираться до ее сути. Поэтому, если вы желаете, чтобы я получил информацию из первых рук, то я жду вас завтра в своем офисе в десять утра.

Бартслер задумчиво погладил подбородок и вдруг объявил:

— Хорошо, я буду в четверть одиннадцатого. Я готов рассказать вам всю историю, если вы захотите меня выслушать.

3

Тяжелые тучи сонно тащились по небу, подгоняемые теплым южным ветром. Земля, высушенная шестимесячным периодом засухи, за время которого не упало ни единой капли дождя, лежала под нависшими тучами в молчаливом ожидании.

Перри Мейсон остановился при входе в здание, чтобы купить газету. Он бросил взгляд на часы в холле и заметил, что на них ровно десять. Потом он посмотрел на тяжелые тучи и сказал мужчине за прилавком киоска:

— Дело к дождю.

— Самое время.

Мейсон, взяв газету, кивнул головой.

— Никак не могу привыкнуть к этому климату, — сказал продавец. — Сначала шесть месяцев засуха, потом шесть месяцев дождь. Я с востока, там трава зеленая все лето. А здесь солнце печет так, что трава похожа на поджаристую гренку.

— А что происходит зимой на этом вашем востоке? — поинтересовался Мейсон.

Мужчина рассмеялся:

— Именно поэтому я сижу здесь, господин адвокат.

Мейсон сел в лифт и через две минуты повернул ключ в дверях своего личного кабинета.

— Привет, Делла. Что нового?

— Язон Бартслер.

— Припекло его.

— Похоже, его что-то беспокоит.

Мейсон бросил газету на стол, повесил шляпу и сказал:

— Проси.

Через минуту Делла ввела в кабинет Язона Бартслера.

— Здравствуйте, мистер Мейсон. Я пришел немного раньше, — сказал Бартслер.

— Я это заметил.

— Мистер Мейсон, я всю ночь не сомкнул глаз. Откуда вы, черт возьми, узнали, что у меня были причины нанять именно Диану Рэджис?

Мейсон усмехнулся.

— Бизнесмен с вашим положением названивает в студию неизвестной актрисе, которой якобы никогда в глаза не видел, чтобы пригласить ее домой в качестве чтицы… Ой, Бартслер, и вы выдаете себя за скептика?

Посетитель сделал глупую мину.

— Ну, если вы так ставите дело…

— Говорите, я адвокат и умею хранить чужие секреты, — поощрил Мейсон, когда он замолчал.

Бартслер сел в кресле поудобнее.

— Я женат во второй раз. Моя первая жена умерла. Она оставила мне единственного сына, Роберта, который погиб седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года, в возрасте двадцати шести лет, в Пирл-Харбор[1]. Его останков так и не удалось опознать.

Мейсон взглядом выразил сочувствие. Через минуту продолжил:

— Жизнь значительно сложнее, чем кажется. Только теперь, оглядываясь назад, понимаешь, как все было на самом деле. Но, как обычно, понимаешь поздно.

Он умолк на некоторое время и вновь продолжил:

— Роберт женился за год до смерти. Он женился на девушке, которая мне не понравилась. Мне не нравилось ее происхождение, мне не нравились люди, которые ее окружали.

— И вы не любили лично ее? — спросил Мейсон.

— Оглядываясь назад, боюсь, что у меня не было случая узнать ее на самом деле. Я был так предубежден против нее, что никогда даже не пытался взглянуть на нее объективно. Я до последних дней сохранил мнение, которое вынес о ней еще до того, как вообще с ней познакомился.

— Что вы имели против нее?

— Собственно, ничего. Она была цирковой актрисой. Воспитывалась в цирке. Специальность: акробатка на трапеции.

— Сколько ей было лет?

— Двадцать четыре. То есть, ей теперь двадцать четыре. Ей было двадцать, когда она вышла за моего сына.

— Или же, когда он женился на ней, — поправил Мейсон с легкой усмешкой.

— Можно и так, — признал Бартслер.

— Рассказывайте дальше. Я хотел бы услышать остальное.

— Когда Роберт с ней познакомился, она уже не выступала в цирке. Упала с трапеции, повредила себе бедро. Это был у нее первый несчастный случай, но он сделал невозможным для нее продолжение выступлений. У нее не было другого источника доходов, кроме акробатики, и она осталась без средств к существованию. Естественно, брак с Робертом казался ей выходом из положения. Я был недоволен его женитьбой и это охладило наши отношения. После гибели Роберта Элен, его жена, не пыталась скрывать своей горечи, а я, со своей стороны, дал ей недвусмысленно понять, что если и существовали между нами какие-то семейные отношения, то я считаю их оконченными.

— Это все имеет связь с Дианой Рэджис? — спросил Мейсон.

— Конечно.

— Может, будет лучше, если вы сразу скажете какую?

— Терпение, господин адвокат, я хочу, чтобы вы имели полную картину. Нужно сказать, что я не виделся с Элен… Ну, мы встретились снова месяц тому назад.

— Она пришла к вам?

— Нет. Я пошел к ней.

Мейсон слегка поднял брови:

— Зачем?

Бартслер нервно заерзал в кресле.

— У меня были основания полагать, что после смерти моего сына, в марте сорок второго года, она родила мне внука. И умышленно, — продолжал он полным горечи голосом, — утаила от меня этот факт. Утаила факт рождения сына Роберта, моего внука!

Голос у него ослаб и прошло некоторое время, прежде чем он смог продолжить.

Мейсон заметил:

— Вы должны признать, мистер Бартслер, что так не ведут себя охотницы за наследством.

— Теперь я это вижу.

— Как вы об этом узнали?

— Я получил месяц назад анонимку, советующую мне заглянуть в книги регистрации рождений города Сан-Франциско за март сорок второго года, заверяющую, что я найду там что-то, что меня несомненно заинтересует.

— И что вы сделали?

— Выбросил письмо в мусорную корзину. Вначале я думал, что это вступление к какому-либо шантажу. А потом поразмышлял и решил посмотреть эти книги. Мистер Мейсон, я нашел это черным по белому! У меня есть официальное свидетельство рождения.

Он подал Мейсону официальный бланк, который тот внимательно изучил.

— Кажется, дело не вызывает сомнений. Ребенок мужского пола, рожденный пятнадцатого марта тысяча девятьсот сорок второго года, отец Роберт Бартслер и мать Элен Бартслер. Полагаю, вы нашли врача, который принимал роды?

— Да.

— Что он вам сказал?

— Подтвердил.

— И тогда вы отправились к невестке?

— Да. Она владеет небольшой фермой по разведению птиц в долине Сан Фернандо.

— Вы что-нибудь смогли сделать?

— Совершенно ничего.

— Что она вам сказала?

— Она меня высмеяла. Она не пожелала ни подтвердить, ни отрицать факта рождения ребенка. Заявила, что я никогда не был настоящим отцом для Роберта, а к ней относился, как к отбросам общества. Она сказала, что уже давно ждала, когда сможет отплатить мне, а, впрочем, ведь я наверное не захочу признать внука, в котором есть ее кровь.

— Кажется, что это был для нее великий день, — заметил Мейсон.

— Да.

— И что вы сделали?

— Нанял детективов.

— Они узнали что-нибудь?

— Нет. По крайней мере, не непосредственно.

— А все-таки?

— К Элен приходила молодая блондинка, которая, казалось, что-то знает о ребенке. Одному из детективов удалось спровоцировать небольшое столкновение и узнать ее имя по водительскому удостоверению.

— И эту девушку звали?

— Диана Рэджис.

— Ну, и?

— Это вовсе не была Диана. Но я понял это только тогда, когда она начала у меня работать. Это была ее подруга, с которой они вместе снимают квартиру, также молодая блондинка, некая Милдред Дэнвил.

Мейсон откинулся в кресле и наморщил лоб.

— Действительно, довольно необычная правовая ситуация, — сказал он наконец. — Обычно мать пытается получить средства на содержание ребенка. А здесь мы видим мать, которая совершенно спокойно утверждает, что никакого ребенка нет. По крайней мере, она не хочет подтвердить его рождения.

— Но ведь имеется официальное свидетельство рождения.

— А вы проверяли в бюро регистрации, нет ли там свидетельства о смерти?

— Конечно. А больше всего меня беспокоит и доводит до полного безумия то, что Элен может отдать малыша в чужие руки, дать усыновить его. Она не хочет, чтобы он связывал ей руки и не желает отдать ребенка мне. Подумайте только, мистер Мейсон, моя собственная кровь! Сын Роберта! Мальчик, который наверняка унаследовал все его очарование, его индивидуальность! Боже мой, мистер Мейсон, это свыше мох сил! А в то же время, — горько продолжил он, — адвокаты утверждают, что у меня нет никаких оснований для того, чтобы предъявить свои права. Они говорят, что если отца нет в живых, то мать имеет право отдать ребенка на усыновление и точка. При этом, все документы, касающиеся такого ребенка, считаются секретными. Мало того, некоторые агентства сжигают все бумаги за исключением акта отречения матери от всех прав, чтобы иметь абсолютную уверенность в том, что след окончательно оборван и нет никакой возможности найти ребенка.

Мейсон забарабанил длинными, сильными пальцами по краю стола.

— У вас действительно интересная и редкая юридическая проблема, — сказал он.

— Мои адвокаты считают, что с юридической точки зрения дело безнадежное. Если ребенок отдан для усыновления, то конец и точка. Элен имеет полное право отказаться от каких-либо объяснений и нет ни малейших возможностей обнаружить местопребывание ребенка.

Мейсон задумчиво надул губы и сказал:

— Когда я обнаруживаю, что одна из теорий не сулит никаких надежд, я меняю фронт и ищу новую теорию. Очень существенно то, как подойти к проблеме. На юридическом языке это называется найти соответствующую процессуальную причину.

— Какое это имеет отношение к моему делу?

— Может быть, очень большое. У адвоката должна быть фантазия. Обнаружив, что дорога, которую он избрал, никуда не ведет, он должен отступить и поискать новую.

— В этом случае другой дороги нет. Мои адвокаты убеждены в этом.

Мейсон закурил сигарету и погрузился в раздумья.

— А если есть?

— Что есть?

— Другая дорога?

— Боюсь, что ее нет, мистер Мейсон. Наверное и вы со всей своей изобретательностью не сможете найти выход из глухого тупика.

Мейсон терпеливо произнес:

— Я попытаюсь разъяснить вам, что может быть процессуальной причиной в вашем случае. Официально ваш сын фигурирует как без вести пропавший, не так ли?

— Насколько мне известно, такова официальная квалификация, потому что не было найдено его тело с личным медальоном. Но, что касается факта смерти, то в этом нет никакого сомнения.

— Так вот, — сказал Мейсон. — Если принять за причину факты, то ничего не поделаешь.

— Так или иначе ничего не поделаешь.

— Но если, — продолжал Мейсон, — предположить, что он мог не погибнуть, а остаться в живых…

— Нет ни малейшего шанса.

— Официально он фигурирует как пропавший.

— Какая разница?

— Огромная. Требуется семь лет, чтобы можно было признать лицо, считающее пропавшим, погибшим.

— Но если он действительно погиб, то что нам даст, если мы будем ждать семь лет?

— Разве вы не видите, что согласно этой теории ваш сын только пропал? Должно пройти семь лет, прежде чем его можно будет признать мертвым. А в течение этих семи лет необходимо согласие обоих родителей на усыновление ребенка.

В глазах Бартслера появился блеск понимания.

— Боже мой, мистер Мейсон! Вы это решили! Вы действительно это решили! — Он сорвался с кресла. — Мы начнем процесс! Мы подадим дело в суд и получим решение суда о том, что ребенка нельзя отдавать на усыновление! Боже мой, почему ни один из крючкотворов не додумался до этого?

— Я не знаю всех фактов, мистер Бартслер, — предупредил Мейсон. — Я лишь представил вам определенную юридическую теорию. Но, наверняка, не повредит посоветоваться по этому поводу с вашими адвокатами.

— К черту моих адвокатов! — вскричал Бартслер. — У меня нет времени оглядываться на эту пару глупцов. Боже мой, Мейсон, вы волшебник! Пришлите мне счет. Нет, к черту счет! Я сам принесу вам чек!

С этими словами он повернулся и выскочил из кабинета. Мейсон посмотрел на Диану и широко улыбнулся.

— Куда это он так помчался? — спросила Делла.

— Думаю, что на одну из ферм по разведению птиц в долине Сан Фернандо, — ответил Мейсон.

4

В половине четвертого в офис Мейсона доставили срочный пакет. Внутри находился чек на тысячу долларов, подписанный Язоном Бартслером и торопливо написанная записка: «Вы были правы».

Без четверти пять позвонила Диана Рэджис. Нервным голосом она умоляла Деллу соединить ее с Мейсоном по делу, не терпящему отлагательства. Мейсон взял трубку и услышал возбужденный голос Дианы:

— Господин адвокат, произошла ужасная вещь! Кто-то украл мою сумочку со всем содержимым, понимаете, со всем!

— Что представляет собой это все? — спросил Мейсон.

— Ну, деньги.

— Возмещение, которое вы получили от Язона Бартслера?

— Да.

— Полностью?

— Да.

— Расскажите мне подробно, как это произошло, — потребовал Мейсон. — Где это было?

— У меня в квартире. Я была совершенно измучена, никак не могла отоспаться. Утром встала и, после завтрака вышла, чтобы сделать некоторые покупки. Вернувшись, послушала немного радио, но мне снова захотелось спать, поэтому я сняла платье, легла на постель и заснула, как убитая. Проснулась каких-то полчаса назад и обнаружила, что нет сумочки.

— Где вы ее оставили?

В ее голосе было раскаяние:

— Насколько я помню, на столике в первой комнате.

— Довольно легкомысленно оставлять сумочку с полутора тысячами долларов.

— Знаю. Но как-то так получилось. Я купила немного продуктов и хотела сразу же спрятать их в холодильник, поэтому по пути положила сумочку на столик. А когда убрала продукты, занялась еще чем-то на кухне и в это время у меня начали слипаться глаза. Меня охватила внезапно такая сонливость, что я забыла обо всем на свете, в том числе и об этих деньгах.

— На входной двери нет следов взлома?

— Нет, господин адвокат. Я была склонна предположить, что это Милдред Дэнвил, вы знаете, моя соседка, о которой я вам уже говорила, если бы… если бы не то, что в пепельнице на столике, на котором я оставила сумочку, не было окурка сигары.

— А где ваша соседка?

— Не знаю. Все это довольно таинственно. Она не оставила записки, вообще ничего. Она тоже работает на радио и, хотя у нее сейчас нет никаких передач, я пыталась ее там искать. Оказалось, что она не появлялась в студии уже два или три дня.

— А что с вашей машиной?

— С моей машиной?

— Где вы ее держите?

— Снимаю гараж.

— У кого-нибудь кроме вас есть ключ от гаража?

— Да. У Милдред.

— Спуститесь вниз, — велел Мейсон, — и загляните в гараж. Проверьте, на месте ли ваша машина. И прошу ничего не трогать на столике. На тот случай, если вы решите вызвать полицию.

— Полицию? Нет, господин адвокат, я абсолютно не хочу иметь дело с полицией.

— Тогда почему вы позвонили мне?

— Не знаю. Потому что вы такой находчивый, господин адвокат…

— Тогда сходите в гараж, проверьте, на месте ли ваша машина, — сказал Мейсон. — Потом приходите сюда. Я ухожу, но будет Делла Стрит, она проводит вас в детективное агентство, которое находится на том же этаже. Я попрошу владельца, Пола Дрейка, чтобы он дал вам хорошего детектива. Он поедет с вами и займется вашей проблемой.

— Это великолепно, господин адвокат. Сейчас… Ох!

— Что случилось?

— Все мои ключи были в сумочке. У меня нет ключа от гаража и мне придется оставить открытой квартиру, чтобы вернуться обратно. У меня нет запасного ключа… Сейчас! А, может быть, есть. Да, есть третий ключ, лежит в ящике комода.

— А вы не можете проверить, находится ли машина в гараже, не открывая дверей? — спросил Мейсон. — Нет ли там какого-нибудь окошка, через которое вы бы смогли заглянуть, или…

— Да, есть окошко сзади. Мне это никогда не пришло бы в голову. Что я за идиотка! Хорошо, господин адвокат, я только наброшу на себя что-нибудь, и лечу.

— Делла Стрит останется здесь до половины шестого, — закончил Мейсон. — Она будет вас ждать.

Он положил трубку, после чего сказал Делле:

— Ты посиди здесь. Пройди к Полу и скажи, что у моей клиентки пропала сумочка и я очень прошу его дать ей какого-нибудь хорошего детектива. Пусть посмотрит, нет ли следов. Если подвернется случай, то было бы неплохо заинтересоваться Милдред Дэнвил. Да, если Диана осталась совсем без денег, то дай ей что-нибудь на мелкие расходы.

— Сколько?

— Сколько ей будет нужно. Пятьдесят, сто долларов. Пока это все, Делла. Я убегаю.

Он спустился на лифте вниз. Очутившись на улице обнаружил, что тучи на небе стали словно оловянные. Мейсон заскочил в коктейль-клуб, после чего поехал домой, принял ванну, переоделся и как раз собирался выйти на обед, когда позвонил телефон. Мейсон поднял трубку и услышал голос Деллы Стрит.

— Привет, шеф. Извини, что я тебя беспокою. Я не думаю, что ты хотел бы в это вмешиваться. Я сказала это Диане, но поразмыслив, решила, что может быть лучше все-таки позвонить тебе.

— В чем дело? — спросил Мейсон. — Это о сумочке?

— Нет, сумочка нашлась.

— Кто ее взял?

— Милдред Дэнвил. Кажется, это вообще была буря в стакане воды.

— А что это еще за новое дело?

— Милдред хочет, чтобы Диана встретилась с ней в доме миссис Элен Бартслер, в долине Сан Фернандо. Бульвар Сан Фелипе, шестьдесят семь пятьдесят. И хочет, чтобы Диана пригласила тебя на эту встречу. Кажется, готовится какая-то юридическая схватка.

— По какому вопросу?

— По тому, о котором говорил Язон Бартслер.

— А что общего имеет с этим Милдред Дэнвил?

— Не знаю.

— Я не хочу в это вмешиваться, — ответил Мейсон.

— Я так и предполагала.

— Расскажи мне о сумочке.

— Ох, Диана пришла в офис, я провела ее к Дрейку и Пол дал детектива, который поехал с ней домой. Кажется, едва они успели войти, как зазвонил телефон. Звонила Милдред и детектив, кажется, неплохо развлекся. Девушки посмеялись по поводу этой сумочки, потом Диана выплакивала Милдред свои горести, рассказала о работе в доме Язона Бартслера и о подбитом глазе. Наконец, детективу это наскучило, он перебил их, сказав, что раз сумочка нашлась, то ему делать нечего. Диана сказала, чтобы Милдред перезвонила минут через десять и положила трубку, после чего стала благодарить и обещала заплатить, как только получит назад деньги. Похоже на то, что Милдред позвонила все же второй раз. Должно быть произошло что-то новое. Диана прибежала ко мне домой ужасно возбужденная. Насколько я поняла, это имеет какую-то связь с ее подбитым глазом, но какую, я не могу угадать. Возможно, ты сможешь. Во всяком случае, Милдред хочет, чтобы Диана любой ценой постаралась притащить тебя на эту встречу у Элен Бартслер.

— В какое время?

— В десять вечера.

— А где сейчас Диана?

— Вышла отсюда несколько минут назад. Должна заскочить в половине десятого, узнать, поедешь ли ты с ней. Ох, дождь начинается, я слышу первые капли в стекло.

— Я как раз иду на обед, — сказал Мейсон. — Не согласилась бы ты составить мне компанию?

— Спасибо, шеф, я уже ела.

— Да? Хорошо, что нашлась сумочка Дианы.

— Я дала ей двадцать пять долларов на текущие расходы, — сообщила Делла. — Она обещала завтра вернуть. Извини, что я тебя побеспокоила, но все это как-то не дает мне покоя. Я думала, что ты может быть захочешь об этом знать.

— Ты хорошая девушка, Делла, — ответил Мейсон. — А может все-таки пойдешь со мной на кофе или на рюмку коньяка?

— Спасибо, но я договорилась с Дианой на половину десятого…

— Ох, не заставляй меня просить, — настаивал Мейсон. — Я тебя отвезу домой ровно к половине десятого.

Делла заколебалась.

— Тебе не нужно даже переодеваться, — продолжал обольщать Мейсон. — Можешь идти так, как есть. Мы поедем в тот маленький ресторанчик, где дают гуляш по-венгерски, выпьем немного вина и…

— Это что, свидание? — со смехом спросила Делла. — Я в рабочем платье и не намереваюсь наряжаться при таком дожде.

— Ясно, — сказал Мейсон. — Буду через десять минут.

Положив трубку, он услышал как одинокие барабанные удары капель по крыше над балконом, сливаются в однообразный шум ливня.

5

Дождь все еще хлестал по стеклу, когда машина Мейсона остановилась у дома, в котором жила Делла. Дождь шел все время, пока они сидели в ресторанчике.

— Который час, Делла?

— Двадцать шесть минут десятого.

— Мы прибыли на четыре минуты раньше назначенного времени, — сказал Мейсон. — Объясни девушке, что я не могу ездить по ночам за город неизвестно зачем и ради кого. А тем более выступать от имени кого-то, у кого скорее всего интересы прямо противоположны интересам Язона Бартслера. Впрочем, судя по его записке, он уже устроил дела со своей невесткой. Ну и поливает! Слышишь, как барабанит? Что-то это мне напоминает. Только что?

Делла Стрит, взявшись за ручку дверцы машины, спросила не без опасения:

— Надеюсь, что ничего, связанного с работой?

— Нет, что-то приятное, что-то… Уж и не знаю… Тропический ливень в том ресторане, устроенном в виде джунглей… Помнишь, они регулярно пускают потоки дождя на свод над танцевальной площадкой? Знаешь, может мы поедем сейчас туда? Потанцуем?

— А что с Дианой?

— Ну, мы можем подождать ее в машине, — ответил Мейсон. — Она должна появиться в ближайшие две минуты.

Он достал портсигар, угостил Деллу, взял сигарету себе и они прикурили от одной спичкой. Они поудобней уселись на сиденьях и молча курили, слушая дробь дождя по крыше машины и наслаждаясь чувством молчаливого взаимопонимания. Мейсон обнял Деллу, а она придвинулась к нему и положила голову ему на плечо.

— Странное дело, — отозвался Мейсон. — Обычно ребенок сближает мать с родителями мужа, превращает в одного из самых важных членов семьи. А здесь ситуация совершенно противоположная.

— Должно быть, Элен Бартслер ненавидит Язона Бартслера от всей души, — ответила Делла.

Мейсон глубоко затянулся и сигарета вспыхнула на мгновение в темноте.

— Не вижу другого объяснения. Меня интересует, что он сделал после того, как вышел от нас. Почему он прислал мне этот чек?

— Наверное он отправился к ней, вывалил ей все, что ты ему подсказал, запугал судебным процессом и таким образом сумел вытянуть из нее, где она держит ребенка.

— Вероятно.

Снова наступило молчание. Делла посмотрела на часы.

— Эй, шеф! Уже без четверти десять.

Мейсон потянулся к ключу зажигания.

— Нет смысла больше торчать здесь.

— Бедная девушка, — сказала Делла. — Надеюсь, что мы не разминулись. Может быть она ушла перед самым нашим приездом.

— Интересно, — задумчиво отозвался Мейсон. — Что такое важное должно произойти у Элен Бартслер? Знаешь что, может быть мы туда заскочим? Будем там сразу после десяти, увидим в чем дело, а потом поедем потанцевать.

— Отличная мысль, — обрадовалась Делла. — В Диане есть что-то такое, от чего я не могу перестать думать о ней. Чувствуется, что жизнь у нее была тяжелой и что она еще не совсем пришла в себя.

Мейсон включил скорость.

— Поехали.

Они помчались сквозь дождь, который стал понемногу утихать, и повернули в долину Сан Фернандо.

— Если так продлится еще немного, то по улицам понесутся потоки воды. Земля просто не успеет всего этого впитать. Бульвар Сан Фелипе должен быть где-то здесь, направо. О, вот он. Повтори еще раз номер.

— Шестьдесят семь пятьдесят, — подсказала Делла.

— Это не может быть дальше, чем в полмили отсюда, — заметил Мейсон. — Смотри, владение в три акра. Странно видеть эти городские номера у домов с участками от одного до пяти акров. Но, такова уж южная Калифорния…

— О, есть! — выкрикнула Делла. — Там, по правой стороне…

Мейсон остановил машину.

— Света не видно ни в одном окошке, — заметила Делла.

— Диана говорила, что Милдред должна быть здесь в десять?

— Да.

— Может быть, они отменили встречу, — неуверенно сказал Мейсон. — Это объяснило бы, почему Диана не появилась. Похоже на то, что у Элен здесь довольно приличное владение.

— Что это за большая цистерна у дома?

— Для дождевой воды, — объяснил Мейсон. — Когда-то их было полно повсюду, но они вышли из моды с тех пор, как появилась вода в городской сети.

— Нет ничего лучше для мытья волос, чем дождевая вода, — рассмеялась Делла. — Только теперь фермерши ездят в город, мыть головы в парикмахерских салонах.

— Пойду посмотрю, есть ли кто-нибудь в доме, — сказал Мейсон. — Дай мне фонарик из правого ящичка.

— Я иду с тобой, — заявила Делла, подавая фонарь.

Они двинулись по узкой бетонированной дорожке, поднялись по деревянным ступенькам на крыльцо и Мейсон отыскал лучом света звонок. Нажал и внутри раздалось слабое гудение. После первого короткого звонка он немного подождал, вслушиваясь в ничем не нарушаемую тишину дома, прежде чем позвонить вторично, на этот раз уже длинным, настойчивым звонком, завершенным тремя короткими. Внутри царила гробовая тишина. Мейсон попытался повернуть ручку.

— Осторожно, — предупредила Делла.

Двери были закрыты.

— У меня такое впечатление, будто в любую минуту мы можем наступить на мину, — вдруг сказала Делла.

— У меня тоже, — ответил Мейсон. — Все-таки я быстро осмотрюсь вокруг дома.

Они двинулись по узкой дорожке, ведущей к черному ходу, поднялись по кухонной лестнице и заколотили в двери, а потом попробовали ручку. Дверь была закрыта.

За домом земля понижалась, образуя небольшое углубление, дальше высился ряд кустарников. Мейсон обвел их фонарем, потом направил луч света вниз, провел быстро по уклону, задержался и вернул луч на дно ложбины. Свет фонаря упал на темную фигуру, застывшую в немой неподвижности. С рассыпанных по земле светлых волос сплывали струйки дождя. Мейсон услышал глубокий вздох Деллы.

— Спокойно, Делла. Что-то подобное я предчувствовал.

— Не ходи туда!

— Не беспокойся, Делла. Я должен проверить, может быть она еще жива.

— Осторожно, — предупредила она. — Умоляю тебя, осторожно. Это…

— Спокойно, — повторил Мейсон.

Он взял спутницу под руку и начал спускаться по крутым деревянным ступенькам, с набитыми на равном расстоянии поперечинами для вытирания ног. Он чувствовал, как острые ногти Деллы впиваются ему в плечо, несмотря на перчатки. Все это время он водил вокруг фонарем, профессиональным взглядом изучая место и комментируя тихим, сдавленным голосом:

— Выстрел в затылок. Вероятно убегала. Дождь должно быть уже шел. Посмотри на руку. Пальцы вцепились в грязь и остались полосы в земле. Сдвинулась по уклону на добрых полярда. Выше должны быть следы ног. Посмотрим. Разве только ее следы. Нет, есть следы другого человека, тоже женщины. О, вот здесь она упала… Что это?

Он быстрым движением погасил фонарик.

— Слушай!

Заглушаемый порывами ветра и струями дождя, издали донесся звучащий как сдавленный плач стон сирены. Делла Стрит издала тревожный вскрик. Мейсон сжал рукой ее локоть.

— Быстро!

Они стали подниматься по крутой лестнице. Мокрое дерево, скользкое и предательское, задерживало скорость передвижения. Они выбрались на ровную бетонную дорожку. Мейсон освещал путь фонариком.

— Иди вперед, Делла. Шире шаг!

Снова прозвучала сирена. На этот раз так близко, что когда ее пронзительный звук затих, они отчетливо услышали низкий горловой стон, с которым прекратился вой. Делла Стрит добежала до тротуара и протянула руку к дверце машины, когда из боковой улочки сверкнули фары. Свет фар заплясал по мостовой и из-за угла вылетела, скользя на повороте, машина. Мейсон схватил Деллу за локоть и быстро оттолкнул ее руку от дверцы.

— Слишком поздно, — сказал он сдавленным голосом. — Делай вид, что мы только что приехали.

В темноте загорелся красный прожектор, пришпилив своим кровавым светом Мейсона и Деллу. Полицейская машина резко свернула к тротуару, остановилась сразу же за машиной Мейсона и из автомобиля выскочили два человека. В ослепляющем свете, под струями проливного дождя, их силуэты выглядели как размазанные тени.

— Что здесь происходит? — закричал адвокат.

— Эй, да это же Перри Мейсон! — ответил мужской голос.

Красный прожектор погас, но дорожные фары, хотя и не такие ослепляющие, потому что были направлены в сторону, также представляли даже слишком хорошее освещение. Снова раздался голос лейтенанта Трэгга:

— Мы поймали вас на месте преступления?

— Вы ехали за мной? — спросил Мейсон.

Это родило в мозгу лейтенанта желаемое направление мысли.

— Вы уже давно здесь? — спросил он.

— Вы ведь знаете.

— Что вы ищете?

— Кого. Клиентку.

— Кто-нибудь есть в доме?

— Увидим.

— Какой дорогой вы приехали? — спросил Трэгг.

— Бульваром Сан Фелипе. А в чем, собственно, дело? Что вы здесь делаете?

— Нам позвонили, — ответил Трэгг. — Так значит, вы приехали к клиентке?

— Да, — подтвердил Мейсон. — И, если вы ничего не имеете против, господин лейтенант, то я все-таки хотел бы с ней поговорить.

С этими словами он двинулся по бетонированной дорожке и взбежал по ступенькам на веранду. Трэгг и два полицейских в штатском не отставали от него ни на шаг, едва не наступая на пятки. Мейсон еще раз нажал на звонок и внутри дома, погруженного в темноту, раздался жалобный, протяжный звук. Вдруг Трэгг отодвинул Мейсона в сторону и стал барабанить кулаками. Потом, почти одновременно, ударил в дверь ногой и попробовал дернуть ручку. Обернулся и сказал одному из спутников в штатском:

— Проверь черный ход, Билл.

— Слушаюсь, — ответил тот.

Было слышно, как он топает вокруг дома и через минуту раздались удары в кухонную дверь и дергание ручки.

— Похоже на то, что никого нет, — сказал Мейсон и добавил: — Странно.

— Кого вы ожидали застать?