Подходило время отдачи приказаний для атаки. Была произведена разведка гористого треугольника местности, через которую должна двинуться 12-я дивизия с целью, отбросив русских от Тигрового холма, действовать против их левого фланга. Тут же было принято важное и окончательное решение: выбор пути наступления. Первоначальная мысль об отделении этой дивизии для удара в тыл левого русского фланга путем кружного обходного движения по относительно удобной Куанчиенгской дороге была в последнюю минуту оставлена, и не без сожаления. Но после непродолжительного изучения условий, при которых движение это должно быть выполнено, было решено, что план этот слишком рискован и что не были приняты достаточно в соображение как уже известные препятствия, так и еще неизвестные опасности. По словам японцев, было совершенно невыполнимой задачей организовать в течение 3 - 4 дней подвоз продовольствия и припасов, и это время дивизия должна бы была продовольствоваться своими средствами. Кроме того, силы русских у Куанчиенченга и Айянмена (Aiyanmen), которые могли бы угрожать флангу колонны, совершавшей такой кружной обход, не были тогда известны. Соответственно изложенному 12-я дивизия получила приказание совершить менее кружное обходное движение и своим левым флангом войти в соприкосновение с правым флангом Императорской гвардии в день боя.
      Главным возражением на изложенный план японцев могла бы послужить возможность действий в тыл 12-й дивизии неприятельской кавалерии, спустившейся для этого вниз от д. Айянмен, причем кавалерия могла перехватить японские сообщения с Пингъянгом или Чинанпо. Но теперь, когда вся армия была сосредоточена у Виджу, прикрывая собою новую короткую и безопасную коммуникационную линию на Чульсан (Chulsan), нельзя было опасаться подобных предприятий конницы. Другое возражение заключалось в крайней пересеченности местности, по которой дивизия должна была наступать. Треугольник местности между р. Айхо и р. Ялу оказался не таким непроходимым, как полагали ветераны китайской войны, проходившие по нему для сходной цели десять лет тому назад. Отсюда можно заключить, что воспоминания японских ветеранов нисколько не отличаются от подобных воспоминаний вообще и что значение их может быть вполне безнаказанно уменьшено наполовину. После успешной переправы 12-й дивизии через р. Айхо ей пришлось столкнуться с препятствием в виде высоких скалистых гор высотой в 1000 футов под названием Ходайчоши (Hodaichoshi). Таким образом, разведка была крайне затруднена, и трудно было предрешить, в каком месте будет наиболее удобно перевалить через эти горы или обойти их.
      Еще одно, и последнее, возражение против предписанного дивизии движения относится главным образом к первоначальному плану. Возражение это имеет место вообще при всех обходных движениях и состоит, как известно, в том, что обходящая колонна на время изолируется. Так, согласно полученным приказаниям, 12-я дивизия, совершая переправу у Суикаочина (Suikaochin), была бы отделена целым днем марша от двух других дивизий. Таким образом, целая треть армии была отделена от остальных сил широкой рекой и подвергалась риску быть подавленной превосходными силами русских, будучи не в состоянии получить поддержку.
      Я привел эти теоретические соображения главным образом потому, что японцы, видимо, тщательно старались обратить на них мое внимание; это, я думаю, потому, что они инстинктивно сознавали, что их стратегия была чересчур методична и медленна. Подчеркивая весь риск предстоящей операции, они таким путем хотели придать своей стратегии в глазах иностранца недостававшие ей свойства. Я не думаю, что 12-я дивизия когда-либо подвергалась риску быть атакованной русскими. Разве можно было предположить, что генерал Засулич, не обнаруживший до сего времени какой-либо предприимчивости, решится поставить свой отряд в такое критическое положение? Ведь выделение большой части сил на другой берег р. Айхо предоставляло свободу действий остальным двум японским дивизиям, которые могли отрезать его сообщения и путь отступления на Фенгхуангченг. Я думаю, что генерал Засулич не мог решиться на это. Далее, я полагаю, что история назовет командующего Первой японской армией излишне осторожным. Обсуждая события с чисто теоретической точки зрения, казалось бы, несомненно, что командующий Первой армией должен, вооружившись решимостью, направить 12-ю дивизию кругом на Чангсонг и далее по Куантиенченгской дороге, как было решено раньше. В его распоряжении был великолепный случай совершить нечто великое, а он предпочел удовольствоваться лишь хорошим.
      Когда план действий принял окончательную форму и все приготовления были закончены, японцы приступили к демонстрациям, для чего канонерские лодки 25 и 26 апреля были посланы к Ионгампо (Iongampho), а несколько джонок, нагруженных лесом, к устью Ялу, чтобы этим убедить Засулича, что переправа произойдет у Антунга. Приказания для атаки были разосланы в 10 ч. утра 28 апреля. 12-я дивизия должна была начать переправу через р. Ялу у Суикаочина в 3 ч. дня 30 апреля и двигаться далее, как показано на плане, прикрывая переправу главных сил армии. От 12-й дивизии был выделен отряд силой в батальон с эскадроном для дальнего обхода на Кубкаку (Kubkaku) в тыл левому флангу противника, но такой слабый отряд, конечно, не мог произвести сколько-нибудь значительного впечатления. К вечеру 30 апреля дивизия должна была занять положение, показанное на плане No 2 (приказание было выполнено буквально), и, продолжая наступление, на следующий день на рассвете 1 мая развернуться на правом фланге Императорской гвардии на восточном берегу р. Айхо. 2-я дивизия, выступив в полночь, должна была наступать через мосты с, d, e и f и развернуться для атаки на о. Чукодаи (Chukodai) до рассвета 1 мая. Императорская гвардия должна была следовать за 2-й дивизией и развернуться между ней и 12-й дивизией.
      Несмотря на то что приказание это отдано было за три дня, в этот промежуток времени не произошло ничего, что могло бы заставить изменить план. Это особенно ярко указывает на инертность русских. Все-таки они проявили небольшой проблеск деятельности, который грозил помешать операции и исключить монотонность из программы. Когда 26 апреля русские очистили о. Киурито, они, казалось, были готовы уйти и с Тигрового холма. Припомним, что Тигровый холм составлял вершину горного треугольника, ограниченного с двух сторон течениями рек Ялу и Айхо. Холм этот был занят одной гвардейской ротой, прикрывавшей разведку путей, по которым дивизии должны были совершить свое ночное движение с целью занять предназначенные им позиции. В 4 ч. дня 29 апреля батальон русской пехоты с четырьмя орудиями, переправившись через р. Айхо неподалеку от Ишико (Ishiko), атаковал эту роту, которая без больших потерь отступила. Русские заняли Тигровый холм.
      План покажет гораздо нагляднее, что русские, по мнению Куроки, попали не на свое место. Однако силы их в сравнении со значительными массами японцев, готовыми двинуться на Тигровый холм и в его тыл, были очень незначительны. Поэтому японцы решили направить туда части 12-й дивизии. Запоздалые попытки русских окопаться были остановлены огнем гвардейской артиллерии.
      Наступило утро 30 апреля, а вместе с ним и время, когда 12-я дивизия должна была начать свое трудное и рискованное наступление. По мнению некоторых знакомых мне японских офицеров, было решено начать артиллерийскую борьбу для поддержки этого наступления; по мнению других, было решено, обеспечив подавляющее численное превосходство артиллерии, совершенно уничтожить своим огнем артиллерию противника в огневом поединке за день до самого сражения. Наконец, были некоторые офицеры, утверждавшие, что здесь повлияли оба вышеприведенных соображения. Довольно любопытно, что я, иностранный офицер, хотя и союзной армии, благодаря любезности одного моего влиятельного друга был посвящен в истинное положение вещей по этому интересному вопросу. Полагаю, что немногим это удалось. Вопрос, начать ли бомбардировку 30 апреля или же отложить ее до 1 мая, оживленно и даже горячо обсуждался в штабе Первой армии. С одной стороны, доказывали, что было бы весьма желательно заставить противника обнаружить свои силы, ибо единственным верным сведением о его артиллерии было сведение о 12 орудиях к северу от Чиулиенченга. С другой стороны, горячо доказывалось, что полученные таким путем сведения не окупят преждевременного обнаружения гаубиц. Доказывалось, что, обнаружив истинную силу японской артиллерии, русские уберут все орудия к северу, выведя их из сферы поражения гаубичным огнем. Это не имело бы значения, если бы долина Ялу представляла собой обыкновенную долину, но так как здесь протекала река, то невозможно было двинуть на следующий день гаубицы вслед за противником. Таким образом, сражение могло бы затянуться или разыграться совсем без гаубиц. Мнения настолько разделились, что в действительности решили предоставить дело случаю. Кто хорошо знаком с характером японцев, вряд ли мне поверит. Однако, несмотря на все, я не мог ошибиться, потому что вышеприведенное сведение получено мной из безусловно достоверного источника.
      До полудня солнце находилось в тылу гаубиц, после полудня оно должно было светить прямо в глаза прислуге. Артиллерии было приказано в ночь с 29 на 30 апреля сосредоточиться на острове Кинтеито. Она должна была открыть огонь при первом удобном случае, предоставленном ей русскими. Если бы русские орудия не открыли вовсе огня, японская артиллерия должна была молчать. В дальнейшие секретные планы лиц, руководивших Первой армией, входило решение воспретить стрельбу при каких бы то ни было обстоятельствах, если бы она не была открыта до полудня. К рассвету 30 апреля вся масса японской артиллерии 2-й дивизии вместе с пятью батареями гаубиц (всего 72 полковых орудия и 20 гаубиц) великолепно окопались в мягком песчаном грунте острова Кинтеито, который особенно для этого удобен. Японцы воспользовались каждой складкой местности и обнаружили много искусства в маскировке позиции от глаз русских артиллеристов на северном берегу. На небольшом расстоянии от фронта батарей посадили целый ряд деревьев, чтобы скрыть вспышки выстрелов. Для этого выбрали деревья из росших или прямо перед позицией, или позади нее, так что на следующий день перемена в ландшафте осталась незамеченной русскими, которым, конечно, невозможно было заметить, что то или другое дерево за ночь отодвинулось назад ярдов на 200 - 300 или продвинулось вперед. В песок воткнули шесты, а между ними протянули веревки, к которым привязали ветки деревьев. Землю, вынутую из глубоких орудийных рвов, старательно просеяли и рассыпали, чтобы не обнаружить изменение поверхности грунта. Орудийные рвы и эполементы гаубиц были соединены между собой траншеями. Много прикрытых путей вели вниз к берегу реки и указывали на заботу о своевременной и безопасной доставке воды, необходимой для поливки пыли, могущей обнаружить позицию при открытии огня.
      Когда все меры по маскировке позиции были приняты, позаботились о том, чтобы обеспечить безопасность орудий и прислуги на случай обнаружения позиции. Блиндажи для прислуги настолько углубили в землю и прикрыли таким количеством земли и толстых балок, что позиция могла бы вполне свободно выдержать огонь не только полевых, но и осадных орудий. Телефонные станции, склады боевых припасов разместили в земляных сооружениях с толстыми балками. Расположили их так, чтобы они были незаметны с противоположного берега. Все постройки были настолько удачно вписаны в местность, что, когда мы выехали осматривать их, нам невозможно было определить их месторасположение, несмотря на то что оно было нам приблизительно известно. Таким образом, были приняты все меры, чтобы ослабить действие неприятельской артиллерии. Оставалось только закончить приготовления к активным действиям. С этой целью были устроены две наблюдательные станции (обозначены на плане) на высоте 3000 - 4000 ярдов в тылу батарей, откуда открывался превосходный вид на русский лагерь позади Чиулиенченга и на продольные пути сообщения в тылу русских траншей. Эти наблюдательные станции были соединены с гаубичными батареями телефоном. На батареях и на станциях имелись карты неприятельской позиции, разделенные на квадраты, так что наблюдатели на южных высотах могли немедленно сообщить на батареи номер квадрата, где появилась цель, и таким образом сосредоточить на ней весь огонь. Кроме сего, на флангах батарей были устроены вышки, с которых офицеры могли следить за эффективностью огня. Все это было закончено в одну ночь. Несмотря на то что грунт был очень легкий для рытья, я был поражен, когда на следующий день увидел всю эту массу земляных сооружений, платформ и огромных балок. Большие деревья были перенесены с места на место с такой же легкостью, как садовник пересаживает розовые кусты.
      К рассвету все привели в порядок. Старый полковник из Ганновера, который многому научил меня в военном деле, обыкновенно настаивал на том, что Ordnung und Pnktlichkeit (порядок и точность) должны служить единственными солидными основаниями для военного гения. В таком случае здесь японцы в высшей степени позаботились о достижении Ordnung und Pnktlichkeit. Как я уже упоминал, артиллерии было разрешено открыть огонь только в ответ на огонь русских.
      Как бы то ни было, они горели желанием открыть огонь и с нетерпением ожидали первого выстрела русских орудий. В предшествовавшие дни эти орудия открывали огонь по мостам точно в 7 ч., но в этот знаменательный день, как будто нарочно, они молчали. Выражения досады, употребляемые на японских батареях, превзошли бы по своей вульгарности язык, бывший в ходу у нашей армии во Фландрии (1799), если бы у японцев был достаточный запас ругательств. Минуты казались часами, и до 10 ч. утра ни одно русское орудие как бы не решалось нарушить господствовавшую тишину. Таким образом, становилось необходимым держать себя более смело и вызывающе.
      Я считаю недопустимым, несмотря на официальные уверения, что две лодки, наполненные японскими саперами, выбрали как раз это время для промеров главного русла р. Ялу, плавая вверх и вниз по реке против Чукодаи. Припоминая традиционную дружбу между артиллеристами и саперами, я склонен скорее предположить, что несколько предприимчивых артиллеристов уговорили своих товарищей-саперов прибегнуть к этому способу, чтобы вызвать огонь противника. Трудно предположить, чтобы какая бы то ни было артиллерия удержалась от огня, видя два больших, нагруженных людьми понтона, спокойно плавающих на небольшом расстоянии от их орудий. Так и случилось в действительности; русские открыли артиллерийский огонь по этим понтонам, и немедленно же на них обрушилась вся масса огня семидесяти двух орудий и двадцати гаубиц японцев. Огонь русской скорострельной артиллерии только первые десять минут казался значительным и опасным нервно настроенному штабу армии и смотрящей на все происходившее издалека японской пехоте. Вслед за сим не только подавляющее превосходство в числе японских батарей и в весе выбрасываемого ими металла, но и вся совокупность тщательной подготовки не замедлили произвести свой разрушительный эффект. Японцы были невидимы и сравнительно неуязвимы, расположение же русских бросалось в глаза. В тридцать минут русские орудия принуждены были замолчать. В 11 ч. утра их свежая батарея выехала на позицию на холме к востоку от Макау (Makau) и открыла огонь, но две или три батареи гвардейской артиллерии, достигнувшие в это утро острова Киурито, в несколько минут заставили и их замолчать. Таким образом с блестящим и легким успехом окончилась столь тревожно ожидавшаяся артиллерийская дуэль, может быть, последняя в своем роде. Почему, почему русский генеральный штаб пренебрег примером буров, которые так недавно показывали всему миру, как нужно пользоваться артиллерией, уступающей в числе противнику?
      Во время артиллерийского сражения 12-я дивизия заняла предназначенную ей позицию без всяких препятствий и принудила своим появлением русский батальон с четырьмя орудиями быстро отступить с Тигрового холма, чтобы не быть отрезанным от главных сил. Холм этот был занят гарнизоном из одного гвардейского батальона и другого батальона, занятого сооружением дороги через острова для артиллерии. Одновременно с оставлением русскими Тигрового холма, т.е. в полдень, японцы начали сооружение мостов как через главное русло реки, так и через второстепенный ее проток внизу у Тигрового холма. Все эти мосты были закончены вскоре после наступления темноты. В течение дня должны были быть сделаны приспособления для переправы артиллерии 12-й дивизии через главное русло реки с целью поддержать ее огнем атаку пехоты. Энергичная поддержка эта достигалась таким образом гораздо удобнее, чем если бы артиллерия оставалась на своих прежних позициях. Ширина реки в намеченном месте составляла 500 ярдов, и так как сооружение моста было затруднительно, то было решено переправить орудия в течение ночи на плотах. Эта переправа ночью была так затруднительна, что к рассвету 1 мая только три батареи с батальоном прикрытия оказались на другом берегу. Они и окопались у деревни Чукодаи. А в это время все три пехотные дивизии достигли предназначенных им позиций. Эти позиции наглядно обозначены на плане вместе с артиллерией различных дивизий. Распределение частей по фронту, его протяжение, глубина боевого порядка, дивизионные и армейские резервы, одним словом, весь боевой порядок представлял собой точную копию германского корпуса, атакующего обозначенного противника. В 7 ч. утра пехота начала свое наступление, не замечая и признака противника, ибо ни с Сурибачиямы (Suribachiyama ), ни с холма севернее его не было сделано ни одного выстрела. Внушительность русских позиций еще более усиливалась полным молчанием. Один японский офицер, рассказывавший мне об этом наступлении, выразился так:
      Если огонь противника очень силен, то это неприятно; если же он совершенно не стреляет, это ужасно.
      Начальник штаба Первой армии выразился так:
      Никто не знал, служило ли молчание русских средством заставить нас подойти ближе или же они уже начали отступать, но большинство держалось первого мнения.
      Далее он прибавил:
      Молчание было крайне мучительно.
      Наконец шесть орудий русской батареи появились у Макау и послали несколько снарядов. Тогда вся масса атаковавших войск вздохнула свободно и зашагала вперед с большим оживлением. Гвардейская артиллерия набросилась на русскую батарею, как кот на мышь, и в две или три минуты заставила ее замолчать. Тогда русские попытались увести орудия, но были совершенно уничтожены огнем. В передок головного орудия попал необыкновенно удачно осколок шрапнели, и благодаря этому вся батарея принуждена была задержаться под огнем в то время, когда она спускалась по такой узкой тропинке, что остальные орудия не могли даже объехать поврежденный передок. Достаточно было около восьми минут, чтобы совершенно привести в негодность всю батарею.
      Русская пехота вступила в бой, стреляя залпами, только тогда, когда японцы достигли р. Айхо. Реку переполнили тела убитых и раненых. Обороняющимся было точно известно расстояние, которое не превышало 300 - 800 ярдов. В действительности, однако, японцы не понесли очень тяжелых потерь. Русский солдат - самый плохой стрелок по сравнению со стрелками других больших армий Европы. Это я понял в то время, когда был начальником стрелковой школы. Русский солдат выпускает небольшое количество пуль во время практической стрельбы, и то большей частью залпами. Залп - это полное отрицание меткой стрельбы, так как он не допускает индивидуального прицеливания, потому что стрелок никогда не знает и не может знать, попала ли его пуля в цель или он промахнулся. Кроме того, система залпов несовместима со стремлением дойти до крайнего напряжения огня, достигаемого ныне магазинными ружьями, так как каждый стрелок должен ждать, пока его слабейший товарищ изготовится к выстрелу. Даже и тогда стрелок не может произвести выстрела, а должен ждать, пока, по мнению его начальника, все точно прицелятся, что никогда не бывает одновременно. Залп - это не только отрицание меткости огня, но и индивидуальности в самых широких размерах. Случайно он может быть употребляем при необходимости убедиться в сохранении дисциплины в поколебленных нравственно войсках. Кроме того, залпами можно стрелять весьма осмотрительно с больших дистанций по большим целям, неподвижным или медленно двигающимся, наконец, при атаке и обороне ночью. Употребление же залпов в обыкновенных случаях должно скорее быть отнесено в область давно прошедшей истории...
      Несмотря на то что все признавали русскую стрельбу крайне плохой, все-таки местность была настолько открыта и темные мундиры японцев настолько выдавали их сомкнутые построения, что они несли некоторые потери от огня, в особенности при переправе через р. Айхо. Потери эти были не особенно велики, однако заставили японцев задержаться и даже в некоторых местах отступить. Японцы в этот период кампании были еще не те, которыми стали потом, когда начали свое наступление на Ляоян. Сами японские офицеры говорили, что со времени сражения на р. Ялу доверие их к своим силам и уверенность в непременной победе удвоились. Они отступили, но недалеко и очень спокойно. План японцев состоял в том, чтобы не довести дела до атаки позиции, продолжая бой на некоторой дистанции до тех пор, пока обходное движение 12-й дивизии не окажет своего действия. Тут случилось то же, что было с шотландцами Гордона при Дорнкопе (Doornkop){14}, однако офицеры и люди быстро уяснили себе, что огонь слишком силен, чтобы выдержать этот поединок, и что нет другого исхода, как идти вперед или отступить. По всей линии бессознательно повели наступление. Оно было безуспешным, пока на левом фланге 2-я дивизия не захватила Чиулиенченг и западную часть Сурибачиямы. Тогда противник был вынужден начать поспешное отступление, и в то же время русский левый фланг у Секийо (Sekiyo) стал отходить к югу до Хаматона и к юго-западу в направлении к Пекинской дороге. Судя по описанию этой части сражения в японских газетах, можно прийти к заключению, что русские начали отступление вследствие обхода их левого фланга 12-й дивизией. В действительности было совсем наоборот: атака и занятие позиций на русском правом фланге стали причиной общего отступления русских. 12-я дивизия при своем наступлении от переправы на р. Айхо встретила самое незначительное сопротивление. По ней был открыт огонь только орудиями у Секийо, которые скоро заставили замолчать. Слабые русские передовые части вдоль правого берега этого участка реки в это время уже отошли назад; вероятно, потому, что, с одной стороны, им нечем было отвечать на огонь 36 японских горных орудий, а с другой стороны, они могли догадаться, что наступление японского центра и левого фланга может отрезать их от Пекинской дороги. Русские войска, встреченные 12-й дивизией после этого, были расположены у Секийо фронтом на север и ожидали наступления японцев на этом направлении, т.е. из Чангсонга по Куантиенченской дороге. Если бы русский отряд у Секийо занял позицию на скатах возвышенности у Ходайчоши (Hodaichoshi) напротив Широшико (Shirochiko), я полагаю, что 12-й дивизии вряд ли удалось бы совершить переправу без потери времени и людей. Река Айхо в этом месте значительно глубже, чем далее вниз по течению, и людям пришлось совершить переправу по глубокому броду, к счастью, без всяких препятствий со стороны русских. Знаменитая русская позиция на р. Ялу оказалась почти вся в руках японцев к 9 ч. утра и обошлась им удивительно дешево. Они потеряли около 300 человек убитыми и ранеными. Я повторяю, что, если бы русские расположились так, чтобы не представлять такой превосходной цели для японской артиллерии и были лучшими стрелками, потери японцев могли быть по крайней мере в пять раз больше. В расположении русских на оборонительной позиции было много погрешностей, но позиция эта обладала таким свойством, которое все это искупало, именно великолепным обстрелом. К тому же немецкие построения и темно-синие мундиры японской пехоты представляли отличную цель. Предположим, что остатки русской артиллерии стали ночью на позицию вне действительного выстрела японских гаубиц и полевых орудий, однако не настолько далеко, чтобы лишиться возможности поражать своим огнем пункт переправы японцев на р. Айхо. Тогда русские заставили бы своего противника заплатить за переправу гораздо дороже. Но бог войны, видимо, не подсказывал защитникам северного берега блестящих идей.
      Было 9 ч. утра. Офицеры японского штаба ставятся всегда в пример жестоко критикуемому штатскими британскому субалтерну. Однако я должен упомянуть о том, что хотя весь мир, казалось, знал о желании японцев переправить свои орудия на другой берег реки, но все старания японских офицеров были направлены в действительности на откупоривание бутылок шампанского, только что прибывших в русские траншеи. Таким образом, едва смолкли раскаты жестокой, смертельной борьбы в горах и долинах, как их сменило хлопанье пробок от шампанского, которое приветствовало появление на сцену того мудрого алхимика, который в одно мгновение свинец превращает в золото (Шекспир).
      Сражение было выиграно, а жатва, если можно так выразиться, не собрана. Какой бездельник крикнул стой? Теперь не время стоять! - послышалось из рядов мчавшегося эскадрона мадрасской кавалерии, когда какой-то несчастный офицер пытался собрать этот эскадрон. Дадут ли когда-либо японцы удовлетворительное объяснение тому, что происходило между 9 ч. утра и 2 ч. дня, я не знаю. Теперь каждый японский штабной офицер, касаясь этого вопроса, старается обойти его, убеждая, что гвардия и 12-я дивизия были очень утомлены и голодны и нуждались в отдыхе и пище. Если все это следует понять буквально, т.е. что японские войска были настолько утомлены, что не могли пройти еще милю или две, чтобы войти в тесное соприкосновение с противником, то это утверждение будет только злой сатирой на выносливую японскую пехоту. Если же вышеприведенное объяснение бездеятельности японской армии следует понимать в том смысле, что генералы и штабы растратили всю свою энергию, то мы найдем разгадку тайны, почему не только в этом, но и во многих других случаях за решительным успехом следовала нерешительность в действиях.
      Может быть, необходимо пережить состояние духа ответственного начальника во время атаки, чтобы понять ту реакцию облегчения, которая наступает после крайнего напряжения энергии. Битва выиграна, - шепчет на ухо какой-то голос, противник отступает; ради всего святого не мешай ему; какое право имеешь ты жертвовать еще жизнью людей в этот день?
      Как бы то ни было, но я полагаю, что благодаря моим настойчивым расспросам и особой любезности одного из самых образованных и предупредительных японских офицеров, имя которого излишне упоминать, в моем распоряжении в настоящее время находится почти полный и правдивый свод данных как о сражении при Хаматоне, так и о предшествовавших ему действиях. Я думаю, что в нем заключаются такие сведения, которые вряд ли будут опубликованы японским генеральным штабом после войны. Вот, например: резервам в 8 ч. утра было приказано с возможной скоростью двинуться к Сурибачияме. В 9 ч. утра через р. Айхо был перекинут мост, чтобы переправить на другую сторону две батареи, которые должны были содействовать наступлению резервов. Большая часть русских уже ускользнула заблаговременно из своих окопов и поэтому не понесла при отступлении особенно значительных потерь. Два батальона пехоты из их резерва появились с северо-западной стороны Антунга и заняли позицию с тремя пулеметами на холме, около 3000 ярдов к западу от Чиулиенченга, откуда прикрывали отступление своих потерпевших поражение товарищей. Как уже было упомянуто, общий план японцев состоял в том, чтобы, действуя выжидательно гвардией и 2-й дивизией на фронте, дать время 12-й дивизии обойти левый фланг противника. При совершении же переправы через р. Айхо войска на фронте (гвардия и 2-я дивизия) принуждены были задержаться под огнем противника, и им ничего больше не оставалось, как или идти вперед, отступить или погибнуть. Они двинулись вперед, атаковали и заняли окопы русских прежде, чем обходное движение 12-й дивизии дало себя почувствовать. Теперь же, когда русскими была занята невдалеке позади другая позиция, представлялось возможным восстановить первоначальный план действий, выигрывая время для 12-й дивизии, чтобы она могла совершить обход левого фланга второй позиции русских. К несчастью, 12-й дивизии не удалось совершить свой обход по достаточно крутой дуге, чтобы выйти за левый фланг противника, и благодаря присутствию русского отряда у Секийо их фланговая атака превратилась во фронтальную. Русские оказали сильное сопротивление у Секийо против правого фланга 12-й дивизии. Это заставило начальника дивизии продвинуть свой левый фланг в северном направлении, чтобы охватить русских и отрезать их от Пекинской дороги. Однако вместо того, чтобы продвинуться по дуге несколько влево, так, чтобы оказаться к западу от Хаматона, 12-я дивизия в 10 ч. утра продвинулась несколько вправо и фронтом на север. Были отданы приказания двигаться на Хаматон, и кроме этого ничего не было сделано приблизительно до 11 ч. 30 мин. утра. Как раз в это время Куроки приказал 2-й дивизии наступать к Антунгу по дороге вдоль р. Ялу. Впереди нее был двинут 2-й кавалерийский полк. Четырем резервным батальонам, двум гвардейским и двум батальонам 30-го полка было приказано следовать за гвардейской кавалерией по Пекинской дороге. На плане No 2 видно, что целью этого приказания было направить резервы и гвардейскую кавалерию прямо на левый фланг русского арьергарда. В полдень начальник 2-й дивизии генерал-майор барон Ниши поднялся на Сурибачияму, где находился командующий армией со своим штабом, и доложил, что он не решается привести в исполнение отданные ему приказания без необходимых разъяснений, потому что дальнейшее наступление по указанной ему дороге будет стоить таких потерь, которые окажутся несоответствующими достигнутым результатам. Далее он упоминал о том, что русский арьергард настолько прочно занимает единственную дорогу к Антунгу, что для движения по ней ему необходимо предварительно выбить русских фронтальной атакой с их позиций. Генерал Ниши прибавил, что он бы сделал это, не спрашивая указаний, если бы он имел для содействия артиллерию. Прибытие гаубиц нужно было ожидать очень долго, а местность была настолько пересечена, что не было ни одной позиции, с которой полевая артиллерия 2-й дивизии могла бы открыть огонь. Немного найдется начальников, способных после мучительно тревожной ночи и утра не обращать внимания на целый ряд правдоподобных доказательств только для того, чтобы убедить себя, что все идет прекрасно. Я слышал ответ лорда Кичинера при подобных же обстоятельствах: