Глава 33

Ее светлость герцогиня Розмерта позвонила на следующее утро, в такую рань, что мы все еще спали. Меня разбудил звон маленьких колокольчиков в утренней полутьме. Запах роз – визитная карточка Розмерты – был почти невыносим. Очевидно, она давно уже пыталась нас разбудить.

Я попыталась сесть, но не смогла, оплетенная волосами Никки и руками Риса. Рис открыл свой единственный глаз и сонно заморгал.

– Который час?

– Рано еще, – сказала я.

– Насколько рано?

– Если уберешь руку, я посмотрю на часы.

– О, прости, – пробормотал он куда-то в пурпурные простыни и убрал руку.

Я села и взглянула на часы.

– Восемь.

– Светлый Консорт, что еще стряслось?

Никка приподнялся на локте, пытаясь перебросить волосы за спину, и не смог это сделать, потому что на них сидели мы с Рисом. Мне очень нравятся длинные волосы, струящиеся по моему телу, но я уже начала припоминать, почему я никогда не отращивала свои до такой длины.

Мы с Рисом подвинулись, высвобождая волосы Никки. Никка прибрал свою шевелюру, не столько отбросив ее за спину, сколько распределив вдоль тела слегка растрепанным плащом.

Рис повернулся на спину – не для того, чтобы продемонстрировать себя во всей красе, хотя и это ему удалось, но для того, чтобы разглядеть зеркало здоровым глазом.

Никка лежал позади меня, опираясь на локоть. Я сидела между двумя мужчинами. Мне удалось повытащить достаточно простыней из-под всех, чтобы кое-как прикрыться. Нагота была обычным делом при Неблагом Дворе, но не при Благом – он сильнее поддался человеческим предрассудкам. Все приняли подобающие позы, и тут мы с Рисом одновременно сообразили, что кому-то нужно встать и коснуться зеркала.

– Черт, – буркнул он, скатился с постели, шлепнул по зеркалу и шустро метнулся обратно, как будто мы позировали для камеры с автоспуском. Пытаясь забраться под простыню, он своим весом выдернул ее у меня из рук, обнажив меня до бедер. Сам он в результате тоже оказался над простыней, а не под ней. У нас оставалась примерно секунда, чтобы выбрать – будем ли мы лихорадочно сражаться с простынями, когда зеркало оживет, или с достоинством предстанем перед нашей аудиторией голышом. Мы оба выбрали достоинство. Рис растянулся во всю длину, заложив руку за голову, – портрет отдыхающего атлета. Я откинулась назад на Никку, словно на спинку кресла. Никка изогнулся позади меня так, что его тело меня поддерживало и обрамляло. Ему каким-то чудом удалось удержать свой кусок простыни, так что его пах был прикрыт.

В зеркале появилась леди Розмерта. Она была в густо расшитых шелковых одеждах, на этот раз чуть более темного оттенка розового, ближе к фуксии. Темно-золотые косы перевивала розовая лента под цвет платья. Высокопоставленная дама вся была розово-золотая, совершенная, будто кукла. Глаза трех оттенков золота смотрели ярким и чистым взглядом, словно для нее утро началось уже давно.

Ее улыбка слегка потеряла в яркости, когда она нас разглядела. Она открыла рот и, кажется, забыла, что собиралась сказать.

Я ей помогла:

– Чем мы обязаны, леди Розмерта?

– Ах да. Да. – Она на глазах собралась, припомнив свой долг. Похоже, в нем она нашла опору. – Король Таранис желал бы пригласить принцессу на празднество в ее честь за несколько дней до Йоля. Мы крайне сожалеем о недоразумении, связанном с балом. Мы, конечно же, понимаем, что принцесса должна участвовать в праздновании при ее собственном дворе. – Она улыбнулась, вложив в улыбку точно отмеренную дозу "мы так сглупили, но все исправим". Может быть, это было даже искренне.

Меня одолевала усталость. Никка и Рис взяли в привычку делить на двоих ночи, которые им полагались со мной. Расчет, насколько я видела, был в том, что так каждый из них получал вдвое больше ночей со мной, а не в том, что кто-то из них имел виды на другого, но в результате мои ночи оказывались довольно бурными. На работе нас не ждали, так что мы не боялись проспать. А тут, здрасте вам – Розмерта, свеженькая как полевой цветок, в восемь утра! Хорошему настроению не способствует.

С чего это король так упорно хотел увидеть меня до Йоля? Это как-то связано с Мэви? Или с чем-то еще? Почему он хочет со мной встретиться? Раньше-то ему до меня дела не было.

– Леди Розмерта, – сказала я, пытаясь не выдавать усталости. – Мне придется нарушить правила вежливости, но я должна задать несколько вопросов, прежде чем решу, ответить вам согласием или же нет.

– Разумеется, принцесса, – слегка поклонилась она.

– Почему мое присутствие настолько важно для короля, что он дает пир в мою честь за несколько дней до Йоля? Весь двор месяцами бывает занят приготовлениями к балу. Слуги и все ответственные за церемонии должны на уши встать от мысли о еще одном пире всего за несколько дней перед грандиозным праздником. Почему королю так нужно увидеть меня до Йоля?

Ее улыбка не изменилась ни на йоту.

– Об этом следует спрашивать самого короля.

– Прекрасная мысль, – согласилась я. – Не окажешь ли ты мне любезность устроить наш разговор?

Это выбило ее из равновесия: на красивом лице появилась растерянность. Обычно люди осознают, что с королями не пообщаешься напрямую. Но сейчас на карту было поставлено слишком многое, чтобы проявлять тактичность.

Розмерта пришла в себя не так быстро, как можно было ожидать, но наконец она сказала:

– Я спрошу его величество, есть ли у него время на разговор. Обещать не могу – у него очень, очень плотное расписание.

– Я не прошу тебя давать обещания за Тараниса, леди Розмерта. И я не сомневаюсь, что у него очень плотное расписание; но мне действительно нужны ответы. Я не смогу согласиться на этот пир, не получив их, и думаю, самым быстрым и простым путем будет попросить ответов у самого короля.

При этих словах я улыбнулась, копируя ее собственную отработанную улыбку.

– Я передам ему твое пожелание. Возможно, он свяжется с тобой в ближайшее время... Не могу ли я дать тебе скромный совет предстать перед ним в одежде и окружении, более соответствующем твоему положению? – Она говорила это с улыбкой, но в глазах отражалось напряжение, словно она колебалась, стоит ли это говорить. А может, она прочитала на моем лице, что я думаю по поводу ее совета?

– Полагаю, я предстану перед королем в том виде, который сочту удобным, Розмерта. – Титул "леди" я опустила намеренно. Я превосхожу ее по рангу, и обращаться к ней по титулу было с моей стороны любезностью. Я вовсе не обязана была это делать.

– Я никоим образом не хотела проявить неуважение, принцесса Мередит. – Она уже не улыбалась. Ее лицо стало отчужденным и холодным в той ледяной красоте, которая столь свойственна сидхе.

Я предпочла не придавать значения ее реплике, потому что поступить иначе – значило обвинить ее во лжи. Может, она и не хотела проявить бестактность, а может, просто не смогла справиться с собой.

– Не спорю, леди Розмерта, не спорю. Я буду ждать ответа короля. Ты полагаешь, он откликнется прежде, чем мы успеем начать утро?

– Я не поняла, что разбудила вас, принцесса, нижайше прошу прощения. – Она действительно выглядела виновато. – Конечно же, я прослежу, чтобы у вас хватило времени на ваши... утренние процедуры. – Тут она слегка покраснела, и я подумала: какие же это "утренние процедуры" она имеет в виду?

До меня наконец дошло: Розмерта считала, что мы занимались сексом, а не только что проснулись. Андаис отвечала на вызовы благих in flagrante delicto[17] чаще, чем в одиночестве. Может, они и от меня ожидали такого же.

– Благодарю тебя, леди Розмерта. На редкость неловко говорить с королем, еще не успев толком проснуться.

Она улыбнулась и присела передо мной в очень вежливом реверансе, почти скрывшись за рамой зеркала. Розмерта всегда была сама респектабельность. Глубокий реверанс с ее стороны был очень ценен: значит, она понимает, что я – всего в шаге от трона. Приятно знать, что кто-то при Благом Дворе это понимает.

Она не поднималась, и я поздновато сообразила почему.

– Поднимись, леди Розмерта, я благодарю тебя.

Она выпрямилась, чуть покачнувшись – это была моя вина, я продержала ее в глубоком реверансе слишком долго. Но у меня просто из головы вылетело, что Благой Двор здорово напоминает в этом отношении двор английский: там нельзя выпрямиться из поклона, пока монарх вам этого не позволит. Я слишком давно не бывала среди благих. Мои познания в этикете слегка запылились. Неблагой Двор был гораздо менее официозен.

– Я поговорю о тебе с его величеством, принцесса Мередит. Желаю тебе удачного дня.

– И тебе хорошего дня, леди Розмерта.

Зеркало опустело. Мы все ощутимо расслабились, перевели дух.

Рис закинул за голову обе руки, положил ногу на ногу и сказал:

– Ну как? Может, парочка-другая драгоценностей придаст нам более соответствующий нашему положению вид?

Я пробежала взглядом по его телу, припомнив, как я вела языком по упругому животу, спускаясь все ниже... Мне пришлось зажмуриться и отбросить наваждение, чтобы суметь ответить:

– Нет, Рис. Первым делом – одежда. Об аксессуарах позаботимся потом.

Он ухмыльнулся:

– Не знаю, не знаю, Мерри. Разве у тебя не возникло искушения появиться перед ним в постели со всеми нами вместе? Задрапированной в тела?

Я открыла рот, чтобы сказать "нет", – и поняла, что это было бы ложью.

– Возникло. Небольшое. Но мы будем вести себя как положено, Рис.

Он ухмыльнулся еще шире.

– Ну, если ты настаиваешь...

– Ты же сам все время ахал и охал насчет Короля Света и Иллюзий! Что это с тобой?

– Он очень опасен, Мерри, но он такой надутый зануда! Он не всегда был таким, это постепенно, за столетия его жизни, он стал более... человеком в самом худшем смысле этого слова. – Ухмылка Риса вдруг исчезла.

– Ты почему загрустил? – спросила я.

– Просто подумал о том, как все могло бы сложиться иначе. Таранис в свое время любил посмеяться, да и подраться после пары бутылок был не дурак.

У меня брови полезли на лоб.

– Таранис? Устраивал веселые пьяные дебоши? Представить не могу.

– Ты его знаешь лет тридцать. Ты не застала его, когда он был в ударе. – Он сел и спустил ноги на пол. – Чур, я в душ первый.

– Тогда завтра первый – я, – сказал Никка.

– Если успеешь, – бросил Рис, направляясь к ванной.

Никка обвил мою талию руками и развернул меня к себе.

– Пусть себе идет в душ.

Тонкой рукой он провел по моим волосам. Потом откинулся на спину, потянув меня за собой. Простыня соскользнула вниз, и я увидела, что он снова тверд и готов.

Я почти засмеялась:

– Ты когда-нибудь угомонишься?

– Никогда. – Его лицо посерьезнело и немного утратило нежность. – Ты – первая женщина, с которой я могу быть близок и не бояться при этом.

– О чем ты?

– Королева умеет пугать, Мередит, и любит покорных мужчин. Я не доминантен, но ее идея секса не доставляет мне удовольствия.

Я наклонилась и очень нежно его поцеловала.

– Мы порой делаем довольно жесткие вещи.

Он вдруг крепко прижал меня к себе.

– Нет, Мередит, не так. Ты меня никогда не пугаешь. – Он сжимал меня, и я расслабилась в его объятиях, позволила себя обнимать. Едва ли не слишком крепко. Это было почти больно.

Я гладила его бока и спину, куда доставали руки, пока он не начал успокаиваться. Он перестал сжимать меня с такой устрашающей силой. Всего пару дней назад я подумывала о том, чтобы отослать Никку домой, потому что не хотела, чтобы он стал королем. Он не смог бы быть королем, и дело тут не в том, может ли он зачинать детей.

Я обнимала его, нежно гладила, пока его внезапный испуг не отступил. Как только он слегка успокоился, он снова потянулся ко мне, и я отдалась его рукам, его губам, его телу. Я понадеялась, что король Таранис не позвонит в самый интересный момент.

Занятия любовью стерли остатки боли из глаз Никки. Мне нужно было увидеть, как эти карие глаза смотрят на меня с улыбкой и только с улыбкой. Мы почти заканчивали, когда из ванной появился Рис с полотенцем в руках. Он тихо ругнулся.

– Присоединиться уже поздно?

– Поздно, – сказала я и поцеловала Никку в последний раз – на прощание. – И вообще я иду в душ. Моя очередь.

Я сползла с кровати и упорхнула в ванную, пока Никка не успел возразить. Они оба засмеялись, и я смеялась тоже, уходя. Можно ли лучше начать день?

Глава 34

После полудня появились Мэви и Гордон Рид. Прошло всего несколько дней, но Гордон так изменился, словно пронеслись годы. Кожа стала не землистой, а попросту серой. Он еще похудел, и вместо крупного мужчины с командирской осанкой перед нами был огромный скелет, обтянутый бумажно-тонкой серой кожей. Глаза будто стали больше, и в них навсегда поселилась боль. Рак иссушал его, съедал его изнутри.

Мэви сказала по телефону, что Гордону стало хуже, гораздо хуже, но к такому она нас не подготовила. Никакие слова не подготовят к виду умирающего человека.

Рис и Холод встречали их машину на улице, так что смогли помочь Гордону преодолеть короткий лестничный пролет до нашей квартиры. Мэви шла за ними в темных очках на пол-лица, замотав волосы шелковым шарфом. Ворот длинного мехового манто она сжимала у шеи, словно мерзла. Именно так изображают в фильмах великих кинозвезд.

Ну, если подумать, то у нее на этот образ больше прав, чем у кого угодно.

Мужчины устроили Гордона в спальне, чтобы он мог отдохнуть, пока мы будем выполнять первую часть ритуала плодородия. Мэви, похоже, собиралась в это время метаться по гостиной. Она чуть не зажгла сигарету – я едва успела запретить ей курить в моем доме.

– Пожалуйста, Мередит, мне это нужно.

– Кури на улице.

Она приподняла очки и взглянула на меня прославленными голубыми глазами. Она снова надела на себя "человеческий" гламор, стараясь выглядеть максимально не похожей на сидхе. Задержав на мне небесный взор, она распахнула пальто. Под ним ничего не было, кроме сапог.

– Я удачно одета для твоих соседей?

Я покачала головой.

– У тебя хватит гламора, чтобы твою голую задницу не заметили даже на городском перекрестке, так что запахни пальто и уберись наружу со своей сигаретой и своими нервами.

Она отпустила полы пальто, и ее тело теперь виднелось тонкой линией меж мягких переливов меха.

– Как ты можешь быть такой жестокой?

– Это не жестокость, Мэви, и ты это знаешь. Ты провела слишком много столетий при дворе, чтобы счесть меня жестокой из-за того, что я не позволяю тебе провонять мою квартиру сигаретами.

После этого она надулась. С меня хватило.

– Когда я вернусь сюда, пропитанная магией, я хочу застать Конхенн, богиню красоты и весны, а не избалованную кинозвезду. И гламора чтобы не было. Я хочу видеть эти прочерченные молниями глаза.

Она открыла рот – для протеста, как я подумала. Я остановила ее жестом.

– Не возражай, Мэви. Делай то, что нужно для работы.

Она снова надвинула очки на глаза и сказала гораздо тише:

– Ты изменилась, Мередит. Раньше ты такой жесткой не была.

– Это не жесткость, – сказал Дойл. – Это властность. Она будет королевой и осознает это.

Мэви перевела взгляд с него на меня.

– Хорошо... А зачем тебе бикини? Я думала, ты собираешься трахаться, а не загорать.

– Я понимаю, что ты злишься и беспокоишься о муже, и это дает тебе право на поблажки, но лимит этих поблажек ограничен, Мэви. Не переборщи.

Она повесила голову, в руках все еще оставались незажженная сигарета и бесполезная зажигалка.

– Я не собиралась разыгрывать чокнутую примадонну, но я отчаянно боюсь за Гордона. Ты можешь понять?

– Понимаю. Но если бы мне не приходилось сидеть здесь и собачиться с тобой, я уже начала бы готовиться к ритуалу.

Я демонстративно повернулась к ней спиной, надеясь, что она поймет намек.

– Дойл, ты распространил защиту на тот маленький сад у соседнего дома, как я просила?

– Да, принцесса.

Я глубоко вздохнула. Наступал момент, которого я боялась. Мне нужно было выбрать кого-то из мужчин на роль моего консорта во время ритуала, но кого? Я ни на что не могла решиться, когда Гален произнес голосом чистым, но слегка неуверенным:

– Я снова цел, Мередит.

Все, кроме Мэви, повернулись к нему. Под этим осмотром ему вроде бы стало неловко, но на его лице была довольная улыбка, а в глазах выражение, которого я не видела уже давно.

– Не хотелось бы сбивать настрой, – сказал Рис, – но откуда нам знать, что он и правда вылечился? У Мэви и Гордона может не быть другого шанса.

Дойл прервал его:

– Если Гален утверждает, что он достаточно здоров для этого ритуала, я ему верю полностью.

Я посмотрела на Дойла. Его лицо, как обычно, было темной непроницаемой маской. Он редко говорил то, в чем сомневался.

– Почему ты так уверен? – спросил Холод.

– Мередит нужен консорт для ее богини. Кто лучше подойдет на эту роль, чем зеленый человек, только что снова обретший жизнь?

Я помнила, что зеленым человеком иногда называли Консорта Богини, иногда – возрождающегося бога лесов. Я посмотрела на Галена. Он точно был зеленым человеком.

– Если Дойл считает, что это удачно, то пусть будет Га-лен.

Не думаю, что Холод был доволен этим выбором, но все остальные приняли его безоговорочно, и Холод счел за лучшее промолчать. Иногда только это и нужно от мужчины. Или от кого угодно.

Глава 35

Мне нужно было побыть одной, чтобы приготовиться к ритуалу. Дойлу не нравилась мысль, что я буду одна – пусть даже совсем недолго, – но мы распространили защитные чары за заднюю стену, на маленький запущенный сад у дома, стоявшего позади нашего. Неухоженность сада была нам на руку – это значило, что там уже очень, очень давно не применяли гербициды и пестициды. В первой половине дня мы установили там ритуальный круг. Я открыла проход в круг, ступила внутрь и закрыла проход за собой. Теперь я была не только под защитой домашних чар, но и в защитном круге. Ничто магическое не могло пересечь границу круга, разве что сами боги или, может, Безымянное. Алчные духи, убившие людей на берегу, пройти не смогли бы: они уже не были богами.

Двор был засажен очень густо, как это принято в южной Калифорнии. Теперь он превратился в чащу лимонных деревьев. Невысокие деревца были покрыты темно-зеленой листвой. Для цветов был не сезон, и я жалела об этом. Но когда я прошла по сухой ломкой траве и опавшим листьям между сгрудившимися деревьями, я поняла, что так и нужно. Деревья перешептывались, как вспоминающие былое старушки, склонившиеся друг к другу головами под теплым солнышком. Эвкалипты за садовой стеной наполняли воздух густым пряным ароматом, смешивающимся с тонким запахом нагретых солнцем лимонов.

Большое хлопковое покрывало было расстелено на земле заранее. Мэви предложила принести шелковые простыни, но нам было нужно что-то более земное, грубое. Что-то достаточно плотное, чтобы прикрыть твердую почву, но не настолько толстое, чтобы отделить нас от нее. Мы должны были чувствовать землю под собой.

Я легла на покрывало, словно собиралась загорать. Вжалась в ткань, раскинула руки и ноги, будто проникая в мягкую основу покрывала и – сквозь него – в подстилку из травы, листьев и веточек, в слой острых камешков, и дальше – в твердокаменную почву. Здесь должна быть вода, иначе лимонные деревья засохли бы, но земля казалась сухой, как в пустыне, словно никогда не знала дождя.

Ветер ласкал меня, звал с собой. Он играл на моей коже, ворошил листья и траву вокруг покрывала. Листья шуршали и шептали. И теплым, хвойным ароматом эвкалиптов было окутано все вокруг.

Я повернулась на спину, чтобы смотреть, как качаются под ветром деревья, чтобы чувствовать тепло солнца грудью и животом. Не знаю, услышала я его или просто почувствовала. Я повернула голову, легла щекой на собственные разметавшиеся волосы – и увидела его.

Гален был едва различим в трепещущей зелени листвы и тенях деревьев. Зеленые кудри обрамляли лицо солнечной короной, тонкая косичка – единственное, что осталось от его роскошной длинной шевелюры, – змеилась по груди.

Он выступил из тени, и я увидела, что он обнажен. Его кожа была безупречно белой с зеленоватым оттенком, как на перламутровой поверхности морской раковины. Без одежды его торс казался длиннее, слегка расширяясь вверху, перед разлетом плеч, и внизу, к стройности бедер. Он был больше, чем я ожидала, длиннее и толще, и рос под моим взглядом, словно Гален чувствовал, как я на него смотрю. Он пошел ко мне, переступая длинными мускулистыми ногами.

Наверное, я перестала дышать на секунду или две. В глубине души я не верила, что он придет. Я даже перестала надеяться. И вот он пришел.

Я подняла глаза к его лицу и увидела улыбку. Улыбку Галена, ту, от которой у меня замирало сердце с тех самых пор, как я доросла до того, чтобы что-то понимать. Я села и протянула к нему руки. Я хотела к нему побежать, но боялась выйти из круга деревьев, ветра и земли. Боялась оторвать от него взгляд, потому что стоило мне моргнуть – и он, наверное, растворился бы в деревьях, как летний сон.

Он остановился на краю покрывала и медленно поднял руку навстречу моей руке, пока наши пальцы не соприкоснулись, и от короткого касания меня бросило в трепет, словно внутри меня вспорхнула стайка бабочек. Из моих губ вырвался стон. Гален упал на колени на покрывало, опустив руки и не пытаясь снова меня коснуться.

Я поднялась на колени, повторяя его позу. Мы смотрели друг другу в глаза – так близко, что могли бы касаться друг друга, не прибегая к помощи рук. Его рука медленно поднялась и замерла над моим обнаженным плечом. Я чувствовала его ауру, его мощь, теплым дыханием истекающую из его тела. Его рука прошла сквозь дрожащую энергию моей собственной ауры, и два островка тепла вспыхнули, потянулись друг к другу. Я боялась, что будет трудно вызвать магию, но я просто забыла... Я забыла, что значит быть фейри, быть сидхе. Мы сами были магией, как были магией земля и деревья. Мы горели тем же невидимым пламенем, которое оживляло мир. Это теплое пламя вспыхнуло меж нами, заполнило воздух вокруг мерцающей, пульсирующей энергией, словно биением крыльев.

Мы поцеловались в облаке растущей энергии. Она текла из наших губ, когда он склонился надо мной и я подняла лицо навстречу его губам. Поцелуй лег бархатным теплом на губы, потом внутрь рта, и сила Галена полилась по горлу и дальше в глубь тела. Когда мы обменивались магией Нисевин, поцелуй был резким, горячим, почти болезненным. Сейчас все было настолько нежнее, теплее, значительней – как первое дыхание весны после долгих морозов.

Его руки добрались до моего тела, обнажили мне грудь на радость ветру. Гален оторвался от моих губ и склонился к грудям, взял их в рот одну за другой, перекатывая соски в теплой, льющейся энергии. Ладони обняли груди, пальцы сжимались, пока я не вскрикнула. Руки скользнули вниз, по спине, к бедрам, пальцы нащупали край трусиков-бикини и потащили их вниз, но остановились на согнутых коленях. Гален уложил меня на спину и стащил прочь последний клочок одежды.

Я впервые лежала перед ним обнаженная, и ветер струился по моему телу, по его телу. Он лег на локоть, нагое длинное тело было так близко от меня. Я провела рукой по его груди, по животу и наконец коснулась его, теплого и настоящего. Я взяла его в руки, держала, такой твердый и теплый, и Гален вздрогнул, закрывая глаза. Когда он открыл их снова, зеленые глаза были так полны темным светом, темным знанием, что я задержала дыхание, а тело мое все напряглось внизу. Я осторожно сжимала, ласкала его, и спина моего бога выгнулась, а голова запрокинулась, и я уже не знала, открыты его глаза или закрыты.

Я сползала вниз, лаская его рукой, а он глядел в небо. Я втянула его в рот одним быстрым движением, и он издал глубокий, сладостный стон. Я подняла глаза вверх, чтобы видеть его лицо, а он оторвал взгляд от небес и посмотрел на меня. Его губы были приоткрыты, лицо – почти безумно. Дыхание вырывалось быстрыми вздохами, начинавшимися в животе, лившимися через грудь и выходившими из губ – образуя слово. Он выдохнул мое имя, словно молитву, взял меня за плечи и качнул головой: