Мередит Джентри (№2) - Ласка сумрака

– Нет.

– Но это, бесспорно, было бы к общей выгоде.

– Таранис уперся. Он ведет себя так, словно Безымянное создано только из силы неблагих. Делает вид, что на его нимбе нет ни одного порочащего пятнышка. – Лицо ее скривилось, словно она раскусила лимон. – Он отрицает, что приложил руку к созданию Безымянного, так что он не станет нам помогать: ведь помочь – значит признать свою роль в его сотворении.

– Это глупо.

Она кивнула.

– Он всегда был больше заинтересован в иллюзии чистоты, чем в самой чистоте.

– Что может выстоять против Безымянного? – тихо спросил Дойл, словно размышляя вслух.

– Никто не знает, потому что мы связали его, не испытав. Но оно переполнено магией – старой магией, такой, которой мы не терпим больше даже среди неблагих. – Она шлепнулась на край постели. – Если тот, кто его выпустил, сумев скрыть от нас... Если он сможет управлять Безымянным, оно станет очень сильным оружием.

– Чем я могу служить моей королеве?

Она взглянула на него при этих словах, и взгляд не был враждебным.

– Что, если я велю вернуться домой, вернуться – и охранять меня? Что, если я скажу, что не чувствую себя в безопасности без тебя и Холода?

Он упал на одно колено. Волна волос скрыла лицо.

– Я по-прежнему капитан Воронов королевы.

– Ты вернешься? – тихо спросила она.

– Если королева прикажет.

Я села на кровати и постаралась сохранить видимость спокойствия. Прижала колени к груди и попыталась выглядеть совершенно никак. Если я смогу ни о чем не думать, мое лицо ничего и не выразит.

– Ты говоришь, что ты все еще капитан моих Воронов, но ты ведь все еще мой Мрак, или ныне ты принадлежишь другой?

Он не поднял голову и не ответил. Я по-прежнему пыталась ни о чем не думать.

Она окинула меня очень неприятным взглядом.

– Ты украла у меня моего Мрака, Мередит.

– Какого ответа ты от меня ждешь, тетя Андаис?

– Мудро с твоей стороны напомнить мне о нашей обшей крови. Впрочем, вид его исцарапанной спины подарил мне надежду, что в тебе больше моего, чем я думала.

Ни о чем, ни о чем, я ни о чем не думаю... Я вообразила пустоту – словно смотришь в окошко на другое окно, и следующее, и следующее... Пустота, ничто.

– Безымянное выпустили намеренно, Мрак. Пока я не узнаю, с какой целью это сделано, я буду защищать все мои активы. Прекрасная Мередит – один из таких активов. Я все еще надеюсь получить от нее ребенка.

Она посмотрела на меня далеко не дружелюбно.

– Он так великолепен, как выглядит?

Я приложила усилия, чтобы сделать голос таким же невыразительным, как лицо.

– Да.

Королева вздохнула.

– Жаль. С другой стороны, мне все-таки не хотелось рожать щенят.

– Щенят? – не поняла я.

– Он тебе не говорил? Две тетушки Дойла большую часть времени бегают в собачьих шкурах. Его бабка была гончей дикой охоты. Адские гончие, как зовут их теперь люди, хотя нам-то известно, что ничего общего с Адом они не имеют. Совершенно другая религиозная система.

Я помнила звонкий лай и голод в глазах Дойла.

– Я знала, что Дойл – не чистокровный сидхе.

– Его дед был пука, и настолько злобный, что соединился в собачьей форме с гончей дикой охоты и дожил до того, чтобы рассказать об этом. – Она улыбнулась мило... и злорадно.

– Так, значит, Дойл – такой же продукт смеси генов, как и я. – Голос остался спокойным, ага. Молодец я!

– Но знала ли ты, что он частично пес, когда брала его в свою постель?

Дойл так и стоял на коленях все это время, и волосы скрывали его лицо.

– До того, как он проник в меня, я уже знала, что частью своей крови он обязан дикой охоте.

– В самом деле?

Она постаралась выразить этой фразой свое недоверие.

– Я слышала лай гончих из его горла. – Я отвела волосы, чтобы она увидела след укуса на моем плече, очень близко от шеи. – Я знала, что он грезит о моей плоти более чем в одном смысле – до того, как я позволила ему утолить и тот голод, и другой.

Ее глаза снова стали жесткими.

– Ты удивляешь меня, Мередит. Не думала, что у тебя хватит духу на секс с насилием.

– Я не получаю удовольствия, причиняя боль. Насилие в спальне по общему согласию – дело другое.

– Никогда не видела разницы.

– Знаю, – согласилась я.

– Как ты это делаешь? – спросила она.

– Делаю что, моя королева?

– Как тебе удается этак спокойненько, с милой улыбкой и нейтральными словами сказать "Иди ты к черту"?

– Это не было намеренно, тетя Андаис, поверь.

– Хорошо хоть не стала отрицать.

– Мы не лжем друг другу, – сказала я, и на этот раз мой голос прозвучал устало.

– Встань, Мрак, и покажи своей королеве твою несчастную спину.

Он молча встал, повернулся спиной к зеркалу и отвел волосы вбок.

Андаис приблизилась к зеркалу, вытянув руку в перчатке вперед, так что на секунду мне померещилось, что ее рука так и выйдет из стекла, словно трехмерная проекция.

– Я считала тебя доминантным, Дойл, а мне не нравится подчиняться.

– Ты никогда не спрашивала о моих пристрастиях, моя королева. – Он так и стоял к ней спиной.

– А еще я даже не предполагала, как щедро ты одарен внизу... – Она проговорила это обиженно, словно ребенок, не получивший на день рождения желанного подарка. – Я хочу сказать, ты же происходишь от собак и пуки, а они не могут этим похвастать.

– Многие пуки имеют больше одной животной формы, моя королева.

– Собака и лошадь, да, иногда еще орел – знаю, знаю. А какое это имеет отношение... – Она остановилась на полуслове, и на ее накрашенных губах зазмеилась улыбка. – Ты хочешь сказать, что твой дед мог превращаться не только в пса, но и в жеребца?

– Да, моя королева, – тихо сказал он.

– И снасть, как у жеребца, – рассмеялась она.

Он не ответил, лишь пожал широкими плечами. А я была слишком испугана ее смехом, чтобы смеяться вместе с ней. Насмешить королеву – не всегда безопасно.

– Мой Мрак, это все чудесно, но все же ты не конь.

– Пуки – оборотни, моя королева.

Смех стал потише, а потом она сказала все еще смеющимся голосом:

– Ты намекаешь, что способен менять его размер?

– Разве я могу намекать на что-то подобное? – спросил он своим обычным невыразительным тоном.

Я видела, как по ее лицу – слишком быстро, чтобы уловить их все, – проплыли эмоции: недоверие, любопытство и наконец – острое желание. Она пожирала его глазами, словно нищий, глядящий на золотой слиток: ревниво, завистливо, алчно.

– Когда все это кончится, Мрак, если ты не станешь отцом ребенка принцессы, тебе придется делом доказать свою похвальбу.

Думаю, здесь мне наконец изменило спокойствие, но я честно старалась.

– Я не хвалюсь, моя королева, – почти прошептал Дойл.

– Я уже не знаю, чего хочу больше, мой Мрак. Если у вас с Мередит будет ребенок, я никогда не познаю удовольствия от тебя. Но то, что я о тебе думаю, то, что на самом деле удерживало меня от близости с тобой, никуда не исчезло.

– Смею ли я спросить, что это такое?

– Ты можешь спросить. Может быть, я даже отвечу.

Пауза длилась секунду или две, потом Дойл спросил:

– Что же удерживало тебя от близости со мной все эти годы? – Он повернул голову так, чтобы видеть ее лицо.

– Что ты стал бы королем воистину, не только номинально. А я не делюсь властью. – Она взглянула на меня поверх его головы. – А ты, Мередит? Как тебе понравится иметь настоящего короля, того, кто потребует свою долю власти – и не только в постели?

Мне пришло на ум несколько ответов, но я их все отвергла и попыталась очень осторожно сказать правду.

– Я больше склонна делиться, чем ты, тетя Андаис.

Она пристально вгляделась в меня, с выражением, которое я не могла расшифровать. Я встретила ее взгляд, и в моих глазах отразилась искренность моих слов.

– Ты больше склонна делиться, чем я... Что может это значить, если я не делюсь ни с кем и никогда?

– Это только правда, тетя Андаис. Это значит именно то, что я сказала, ни больше ни меньше.

Еще один долгий взгляд.

– Таранис тоже не делится властью.

– Я знаю, – сказала я.

– Нельзя быть абсолютным монархом без абсолютной власти.

– Я усвоила, что королева должна править теми, кто ее окружает, на самом деле ими управлять, но не думаю, что королева непременно должна указывать всем, что им делать. Я обнаружила, что к советам моих стражей, которых ты так мудро мне дала, стоит прислушаться.

– У меня есть советники, – сказала она, едва ли не оправдываясь.

– Как и у Тараниса, – заметила я.

Андаис присела на столбик кровати. Она будто обмякла вся; рука – та, что без перчатки, – перебирала ленты на платье.

– Но ни он, ни я их не слушаем. А король-то голый...

Последняя реплика застала меня врасплох. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что она сказала:

– Ты удивлена, племянница?

– Не ожидала, что королеве знакома эта сказка.

– Был у меня не так давно любовник из людей, он любил детские сказки. Он читал мне их, когда меня мучила бессонница. – В ее голосе появилась мечтательная задумчивость, нотка настоящей печали. Потом она заговорила более привычным тоном: – Безымянное на свободе. Видели, что оно направляется на запад. Не думаю, что оно доберется до Западного побережья, но тебе все равно следовало это знать.

С этими словами она махнула рукой, и зеркало опустело.

В стекле отражались мои округлившиеся глаза.

– Ты можешь настроить зеркало так, чтобы никто не мог им воспользоваться без предупреждения?

– Да, – ответил Дойл.

– Так сделай это.

– Королева может плохо к этому отнестись.

Я кивнула, глядя на свое испуганное отражение, потому что теперь, когда не перед кем было притворяться, я могла выглядеть такой испуганной, как себя чувствовала.

– Сделай, Дойл, и не спорь. С меня хватит сюрпризов на сегодня.

Он подошел к зеркалу и провел руками по его краям. Я чувствовала, забираясь обратно в постель, как побежали по коже мурашки от его чар.

Дойл отвернулся от зеркала и в нерешительности остановился у кровати.

– Тебе еще нужна компания?

Я протянула ему руку.

– Полезай сюда и обнимай меня, пока я буду спать.

Он улыбнулся, скользнул под простыню и прижался ко мне всем телом – руки, грудь, живот, пах, бедра. Он охватывал меня, и я словно натягивала на себя его шелковистую твердость.

Я уже соскальзывала в сон, когда он тихо спросил:

– Для тебя действительно не имеет значения, что моя бабка была гончей дикой охоты, а дед – пукой?

– Не имеет, – сказала я низким от подбирающегося сна голосом. Потом спросила: – А что, я правда могу родить щенков?

– Вряд ли.

– О'кей.

Я почти спала уже, когда почувствовала, как он прижимает меня плотнее, укутывается в меня так, будто я защищаю его от враждебного мира, а не он меня.

Глава 21

"Детективное агентство Грея", как правило, не вызывают на место преступления для расследования убийства. Мы помогаем порой полиции, когда в трагедиях замешано что-то сверхъестественное, но обычно как консультанты или приманка. Я пересчитала бы случаи, когда я видела место убийства, по пальцам рук, и парочка пальцев осталась бы в запасе. Сегодня мне пришлось бы загнуть еще один палец.

Тело женщины уже лежало на каталке. Светлые волосы упали ей на лицо, потемнев там, где их касались океанские волны. Очень короткое вечернее платье, в которое она была одета, посинело от воды, но по краям подсохло и снова стало светло-голубым. Широкая лента, похоже, белая, проходила прямо под грудью, стягивая платье так, чтобы показать вырез. Длинные ноги – босые и загорелые. Ногти на ногах накрашены необычным синим лаком, как и ногти на руках. Губы тоже были странного синеватого цвета, но лишь из-за оттенка губной помады, это не было свидетельством смерти.

– Этот цвет помады называется "Удушение".

Я повернулась на голос и увидела высокую женщину. У меня за спиной стояла детектив Люсинда Тейт, засунув руки в карманы брюк. Она попыталась улыбнуться, как обычно, но не сумела. Глаза так и остались тревожными, и улыбка исчезла еще до того, как толком появилась. Обычно у нее глаза были циничными под маской иронии, но сегодня цинизм выплеснулся на поверхность и скрыл иронию.

– Прости, Люси, что ты сказала о помаде?

– Она называется "Удушение". Предполагается, что она имитирует цвет губ покойника, умершего от удушья, – пояснила она. – Ирония очень к месту.

Я снова посмотрела на тело. Глаза, нос, края губ были обведены синеватой бледностью. Мне почему-то хотелось стереть помаду и убедиться, что губы покойницы действительно того же цвета. Я этого не сделала, но руки чесались.

– Итак, она задохнулась, – сказала я.

– Ага, – кивнула Люси.

Я нахмурилась:

– Не утонула?

– Не думаю. И никто из остальных тоже.

Я уставилась на нее.

– Из остальных?

– Джереми пришлось увезти Терезу в больницу.

– Что случилось? – спросила я.

– Тереза коснулась помады, которой одна из женщин собиралась краситься как раз перед смертью. У нее началась гипервентиляция, а потом произошла остановка дыхания. Если б не ребята со "скорой", могло бы плохо кончиться. Я не сообразила, что не стоит тащить на такое одну из лучших ясновидящих в стране.

Она взглянула на Холода, стоявшего чуть в стороне в типичной позе телохранителя – одна рука на запястье другой. Впечатление слегка ослабляли серебристые волосы, развевавшиеся под ветром, который словно стремился высвободить их из хвоста. Бледно-розовая рубашка совпадала по цвету с носовым платочком, торчавшим из кармана белого пиджака, отлично подходившего к таким же белым слаксам. Тонкий серебряный пояс вторил цвету волос. Сияющие мокасины – кремово-бежевые. Он был похож скорее на картинку из модного журнала, чем на телохранителя, хотя ветер временами позволял углядеть под всем этим розово-белым глянцем черную наплечную кобуру.

– Джереми сказан, что ты сегодня припозднишься, – заметила детектив Люси. – Много спишь последнее время, Мерри?

– Не сказала бы. – Я не потрудилась объяснять, что прошлой ночью вовсе не Холод не дал мне спать. Сейчас мы просто дружески болтали, вели пустой, бессмысленный разговор, лишь бы заполнить продуваемую ветром тишину, пока мы стоим над телом мертвой женщины.

Я посмотрела в лицо женщины, красивое даже после смерти. Она была довольно худощавая, но не слишком, – как будто сидела на диете, худея под новые брюки. Если бы она знала, что умрет этой ночью, бросила бы она свою диету днем раньше?

– Сколько ей лет?

– По документам – двадцать три.

– Она выглядит старше, – сказала я.

– Диета и слишком много солнца. – Всякий налет юмора исчез. Люси угрюмо взглянула на утес, возвышавшийся над нами. – Ты готова увидеть остальное?

– Конечно, только я не понимаю, почему ты решила вызвать сюда Джереми и всех нас. Это грустно, но ее просто убили, задушили там или что. Удушение – это ужасно, конечно, но при чем здесь мы?

– Твоих телохранителей я не звала.

На ее лице впервые отразилась настоящая неприязнь. Она показала пальцем на Риса. Может, Холоду здесь и было неуютно, но Рис явно наслаждался. Он осматривал все вокруг жадным взором, ухмыляясь, мурлыкая себе под нос мотивчик из "Гавайи, пять-ноль"[11]. По крайней мере именно его он мурлыкал, когда удалялся от нас по пляжу посмотреть на копов, возившихся на полосе прибоя. Рис уже перешел к мелодии из «Детектива Магнума»[12], когда Холод его окликнул. Рис предпочитал «фильм нуар» и в душе всегда был поклонником Богарта, но Богги уже не снимался в кино. Недавно Рис открыл для себя цветные римейки и наслаждался.

Он повернулся к нам и с улыбкой помахал рукой. Белый плащ крыльями бился вокруг него, когда он брел обратно по берегу. Кремовую широкополую шляпу ему пришлось придерживать рукой, чтобы ее не снесло в море.

– Рис на месте преступления – кошмар какой-то, – проворчала Люси. – Он каждый раз так счастлив, словно радуется чужой смерти.

Я не знала, как объяснить ей, что Риса когда-то почитали как божество смерти, так что смерть его не слишком удручала. Такими вещами вряд ли стоило делиться с полицией. Я сказала:

– Ты же знаешь, он без ума от старых фильмов.

– Это не кино, – отрезала она.

– Что тебя так выбило из равновесия, Люси? Я видала убийства и пострашнее, чем это. Почему ты так... встревожена?

– Погоди. Посмотришь – не станешь спрашивать.

– Может, ты мне просто скажешь, Люси?

Рис подошел к нам, сияя, как мальчишка июльским утром.

– Здрасте, детектив Тейт. В глазах девушки нет лопнувших сосудов и гематом нет, насколько я видел. Кто-нибудь знает, как она задохнулась?

– Вы осмотрели тело? – Голос Люси был холоден.

Он кивнул, все еще улыбаясь.

– Я думал, нас для того и позвали.

Она указала на Риса пальцем.

– Вас не приглашали на это шоу. Мерри приглашали, и Джереми, и Терезу, но вас... – она ткнула пальцем ему в грудь, – нет.

Улыбка померкла и оставила в его трехцветно-синем глазу только холод.

– Мерри должны везде сопровождать два телохранителя. Вам это известно.

– Да, мне это известно. – Она снова надавила пальцем, достаточно настойчиво, чтобы он слегка подался назад. – Но мне не нравится, что вы здесь болтаетесь.

– Я знаю, как себя вести, детектив. Я не трогал никаких следов. Я не путался под ногами ни у кого, начиная от ребят со "скорой" и заканчивая оператором видеосъемки.

Ветер усилился, стал задувать темные волосы Люси на лицо, так что ей пришлось вытащить руку из кармана, чтобы их пригладить.

– Ну так не путайтесь под ногами у меня, Рис.

– Что я такого сделал?

– Вам это нравится. – Она почти выплюнула последнее слово ему в лицо. – А это, черт побери, не то, что должно нравиться.

И она удалилась в сторону лестницы, ведущей к шоссе, к парковке и клубу, стоящему на небольшом мысу.

– Кто это погладил ее против шерсти? – спросил Рис.

– Ее здорово потрясло то, что там, наверху, что бы это ни было, и ей нужно было на ком-то сорваться. Подвернулся ты.

– А почему я-то?

Холод вступил в беседу.

– Потому что она – человек, а люди скорбят о мертвых. Они не получают удовольствия, тыкаясь в них носом, как ты.

– Это неправда, – возразил Рис. – Все эти детективы ловят кайф от своей работы, а патологоанатом – так точно.

– Но они не бродят по месту преступления, напевая песенки, – пояснила я.

– Иногда бывает, – резонно заметил Рис.

Я нахмурилась, пытаясь сообразить, как бы это объяснить ему попонятней.

– Люди напевают, или насвистывают, или рискованно шутят у трупов, чтобы преодолеть страх. Ты напеваешь потому, что доволен. Все это тебя не волнует.

Он взглянул на тело женщины.

– Ее тоже ничего не волнует. Она мертва. Мы могли бы поставить над ней оперу Вагнера, и ей не было бы дела.

Я коснулась его руки.

– Рис, ты не о чувствах мертвых должен заботиться, а о чувствах живых.

Он нахмурился, не понимая.

Холод подытожил:

– Не будь таким радостным на людях, когда ты смотришь на их мертвецов.

– Ладно, но я не понимаю, почему я должен притворяться.

– Представь, что детектив Тейт – это королева Андаис, и ей не нравится, что ты глумишься над мертвыми.

Я заметила, как по его лицу пробежала какая-то мысль, потом он пожал плечами.

– Я могу умерить свою радость в присутствии детектива, но все же не понимаю зачем.

Я вздохнула и посмотрела на Холода.

– А ты понимаешь?

– Если бы на этой каталке лежал кто-то из моих родичей, у меня возникли бы определенные чувства в связи с его смертью.

Я повернулась к Рису:

– Ну вот.

Он опять пожал плечами.

– В присутствии детектива Тейт я буду скорбеть.

– Хватит просто серьезности, Рис. – Я вдруг представила, как он валится на следующий труп с воплями и причитаниями. – Не переиграй.

Он ухмыльнулся, и я поняла, что он обдумывал как раз то, что я вообразила.

– Я серьезно, Рис. Если ты будешь выпендриваться, детектив Тейт может запретить тебе присутствовать на осмотрах места преступления.

Он вдруг посерьезнел; этот довод на него подействовал.

– О'кей, о'кей, я не буду. Ш-ш-ш.

Детектив Тейт окликнула нас, и ее голос пронесся по ветру, похожий на чаячий крик над головой. Она уже была на середине лестницы, и то, что ее голос донесся так ясно, произвело странное впечатление.

– Побыстрее. Не можем мы на это целый день тратить.

– Вообще-то можем, – заметил Рис.

Я уже брела по мягкому песку, направляясь к лестнице, и очень жалела, что надела сегодня туфли на каблуках. Так что я была не против, когда Холод предложил мне руку.

– Что можем? – спросила я.

– Тратить на эту работу целый день. Да хоть целую вечность. Мертвые никуда не спешат.

Я взглянула на него. Он смотрел на высокую полицейскую с отстраненным, чуть ли не мечтательным выражением.

– Знаешь что, Рис?

Он перевел взгляд на меня, приподняв бровь.

– Люси права. Ты на месте убийства просто кошмарен.

Он снова ухмыльнулся.

– И близко не так кошмарен, как мог бы быть.

– Что бы это значило?

Рис не ответил. Просто обогнал нас. Он-то высоких каблуков не носил. Я удивленно посмотрела на Холода.

– Что он хотел сказать?

– Риса когда-то именовали Повелителем Праха.

– А это что значит? – спросила я и споткнулась на своих каблуках, крепче вцепившись в локоть Холода.

– Прах – устаревшее поэтическое название тел. Трупов.

Я потянула его за руку, останавливая, и уставилась на него. Попыталась заглянуть в глаза сквозь преграду его серебристых волос и моих – красных, вьющихся у лица.

– Если сидхе называют повелителем чего-либо, это значит, что они обладают властью над этим чем-то. Так что это значит? Что Рис может причинить смерть? Это и так понятно.

– Нет, Мередит, я хочу сказать, что когда-то он мог поднять мертвецов, давно упокоившихся и остывших, и заставить их сражаться на нашей стороне.

Я продолжала на него глядеть.

– Я не знала, что Рис обладал такой властью.

– Теперь он ею не обладает. Когда было сотворено Безымянное, Рис потерял способность поднимать армию мертвых. Нам нет нужды больше в армиях для междоусобных битв, а сражаться такими средствами со смертными означало бы наше изгнание из этой страны. – Холод колебался мгновение, потом сказал: – Многие из нас потеряли свои наиболее сверхъестественные способности, когда было заклято Безымянное. Но я не знаю никого, кто потерял бы так много, как Рис.

Я посмотрела вслед удалявшемуся Рису: белые локоны развевались по ветру, сливаясь с белизной плаща. Он из бога, способного поднимать армии одной силой воли, стал... просто Рисом.

– Из-за этого он не говорит мне свое настоящее имя? То, под которым его почитали?

– Он принял имя Рис, когда потерял свою власть, и сказал, что он прежний умер вместе с его магией. Все, включая королеву, уважают его решение. На его месте мог быть любой из нас, отдавших большую часть себя тому заклинанию.

Я покачивалась на одной ноге, снимая туфли. Лучше я в чулках по этому песку побреду.

– Как вы заставили всех согласиться создать Безымянное?

– Те, что были у власти, пригрозили смертью всем противящимся.

Сама могла догадаться. Я переложила туфли в одну руку и снова ухватилась за локоть Холода.

– Я имею в виду, как Андаис удалось заставить согласиться Тараниса?

– Эта тайна известна только королеве и Таранису. – Он коснулся моих волос, отвел их от моего лица. – В отличие от Риса я не люблю так долго быть вблизи смерти и скорби. Я уже жду вечера.

Я поцеловала его ладонь.

– Я тоже.

– Мерри! – крикнула Люси Тейт с вершины лестницы. Рис уже почти поравнялся с ней. Люси скрылась из виду, Рис преследовал ее чуть ли не по пятам. Если можно назвать преследованием обычную походку.

Я сжала локоть Холода.

– Нам лучше поторопиться.

– Да, – согласился Холод. – Не доверяю чувству юмора Риса наедине с детективом.

Мы обменялись взглядами на этом продуваемом ветром берегу и заторопились к лестнице. Наверное, мы оба надеялись успеть прежде, чем Рис отмочит что-нибудь остроумное и совершенно неуместное. Но я не верила, что мы успеем.

Глава 22

Некоторые тела были в мешках для трупов: пластиковые коконы, из которых никогда не выйдет бабочка. Но мешков не хватило, и пришлось оставлять тела неприкрытыми. Я не могла оценить на взгляд, сколько их было всего. Больше пятидесяти. Может, сто, может, больше. Я не могла заставить себя считать, начать расценивать их как просто ряд предметов, так что прекратила попытки прикинуть. Я пыталась прекратить думать вообще.

Я попробовала вообразить, что вернулась ко двору и все это – одно из "представлений" королевы. На ее "маленьких представлениях" нельзя было обнаруживать неприязнь, отвращение, ужас и – самое худшее – страх. Того, кто не мог их скрыть, она нередко заставляла присоединиться к забаве.

Но ее "представления" склонялись скорее к сексу и пыткам, чем к настоящим смертям, да и удушение не числилось среди пристрастий Андаис, так что это "неприятное происшествие" ей бы не понравилось. Наверное, она расценила бы его как напрасную трату материала. Столько людей, которые могли бы восхищаться ею, столько людей, которых она могла бы запугать...

Я представила, что моя жизнь зависит от того, сумею ли я сохранить непроницаемое лицо и ничего не чувствовать. Это единственное, что я смогла придумать, чтобы пройти между этими телами и не впасть в истерику. Если я хочу жить, то нельзя впадать в истерику. Я повторяла это в уме, как мантру: хочешь жить – не впадай в истерику; не впадай в истерику... И я смогла пройти вдоль страшных рядов тел, смогла смотреть на весь этот ужас и не закричать.

У тел, что остались без мешков, губы были почти того же синеватого оттенка, как у девушки на пляже, вот только явно не из-за помады. Они все задохнулись, но не мгновенно. Они не упали на месте по воле милосердной магии. На некоторых телах были заметны следы ногтей – там, где они раздирали себе горло, грудь, будто пытались впустить воздух в отказавшиеся работать легкие.

Девять тел чем-то отличались от других. Я не могла понять чем, но упорно бродила возле них, рассеянных между другими телами. Холод поначалу следовал за мной, но потом отошел к краю, стараясь не маячить на пути копов, детективов в штатском, санитаров с носилками и всех прочих, кто обычно собирается на месте убийства. Помню, как я удивилась в первый раз, когда увидела, сколько кишит народу на осмотре места преступления.

За спиной Холода находилось что-то, прикрытое скатертью, но не труп. Только через несколько секунд я сообразила, что это рождественская елка. Кто-то прикрыл искусственную зелень, прикрыл всю рождественскую мишуру. Будто не хотел, чтобы дерево видело трупы: так закрывают ребенку глаза ладонью, чтобы они не осквернились мерзкой сценой. Это могло бы показаться смешным, но не казалось. Почему-то казалось правильным скрыть украшения. Спрятать их, чтобы не загрязнить, не опорочить.

Холод вроде бы не замечал накрытой скатертью елки, да и остального, казалось, тоже. Рис, напротив, выглядел так, словно замечал каждую мелочь.

Он стоял справа от меня, не мурлыкал уже и даже не улыбался. Он притих, как только мы вошли на эту бойню. Хотя "бойня" казалось неподходящим словом. Бойня – подразумевает кровь и клочья плоти. Здесь же все было до странности чистым, почти обезличенным. Нет, не обезличенным – холодным. Я встречала людей, которые наслаждались резней, они буквально наслаждались процессом разрезания кого-то, ощущением лезвия, пронзающего плоть. В этой же сцене не было дикой радости. Это просто была смерть, холодная смерть, как будто сам Мрачный Жнец прошел здесь, равнодушно взмахивая косой.

– Что такого особенного в этих девяти? – Я не поняла, что говорю вслух, пока Рис не ответил мне.

– Они умерли спокойно: ни следов ногтей, ни признаков агонии. Эти, и только эти девять, просто... упали на том же месте, где танцевали.

– Что, во имя Богини, здесь стряслось, Рис?

– Какого хрена вы здесь делаете, принцесса Мередит?

Мы оба повернулись к дальнему концу зала. Человек, пробиравшийся к нам через ряды тел, был среднего сложения, лысоват, вполне очевидно мускулист и еще более очевидно взбешен.

– Лейтенант Петерсон, если я не ошибаюсь? – спросила я. В первый и в последний раз, когда я видела Петерсона, я старалась убедить полицию расследовать возможность попадания эльфийского афродизиака в руки людей. Мне объяснили, что афродизиаки ни на кого не действуют, как и любовные заклятия. Я доказала, что действуют, при этом едва не устроив полный хаос в полицейском департаменте Лос-Анджелеса. Лейтенант был одним из тех, кто испытал на себе силу моего доказательства. Его пришлось заковать в наручники, чтобы оттащить от меня.

– Не нужно любезностей, принцесса. Я спросил: какого хрена вы здесь делаете?

Я улыбнулась:

– Мне тоже приятно вас видеть, лейтенант.