Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Мэтт Хелм (№20) - Инквизиторы

ModernLib.Net / Шпионские детективы / Гамильтон Дональд / Инквизиторы - Чтение (Весь текст)
Автор: Гамильтон Дональд
Жанр: Шпионские детективы
Серия: Мэтт Хелм

 

 


Дональд Гамильтон

Инквизиторы

Глава 1

Служащие нью-йоркского аэропорта либо старательно притворялись, будто пребывают в полном неведении, либо и впрямь потеряли из виду самолет, коему надлежало доставить меня в Чикаго. Что и наводило на неприятные размышления касаемо воздухоплавательных качеств реактивного аэроплана и его способности своевременно и надлежаще связываться с наземными службами... Не люблю путешествовать по воздуху, ничего не поделаешь. Просто не люблю.

Я исхитрился застичь Элеонору Брэнд на месте, в уютной чикагской квартире. По телефону застичь, разумеется. Уведомил, что ни малейшего представления о точном времени грядущего отбытия не имею. Посему не встречать меня следовало - взрослый человек вполне способен добраться на такси от посадочной полосы до места назначения, а караулить с разогретым и готовым к употреблению ужином.

На последнюю просьбу Элеонора вполне резонно заметила, что ужин, выпивка и она сама вполне готовы к употреблению - сиречь, кушать, пить и переспать будет подано исправным образом. У подруги моей имелся весьма бойкий язычок, отнюдь не всегда соблюдавший общепринятые правила светских приличий. Впрочем, совершенно светские дамы и не попадались на моем пути. Полный пробел в наличном опыте, каюсь и признаю.

Миновало одиннадцать вечера, когда я прошагал сквозь вестибюль громадного дома. Привратник, разумеется, уже знал меня в лицо. И всем выказанным неблагорасположением уведомил: не в свое дело не вмешиваюсь, но все-таки мисс Элеонора Брэнд, умница и журналистка, обитающая в пятьсот четвертой квартире, могла бы сыскать себе нечто лучшее, чем это длинное, худое, как щепка, злобное с виду существо без определенных занятий.

Что ж, в известном смысле привратник имел резон. Я выбрался из лифта и нажал знакомую кнопку звонка. Ответа не воспоследовало.

Полная неожиданность. Элеонора отозвалась по телефону почти немедленно и сказала, что ждет. Ежели обещала ждать, должна была ждать; иная манера поведения просто не в духе Элеоноры, можете поверить на слово. И голос не звучал упреком, и никаких затаенных обид, взывающих к мелкому дурацкому отмщению, меж нами не числилось.

Я сглотнул и, нашарив ускользавший ключ, поколебался, всей душою желая оказаться при пистолете, а еще лучше - крупнокалиберном револьвере. Но процедуры нынешнего досмотра перед посадкой в самолет весьма затрудняют жизнь секретному агенту, а пускаться на хитроумные и противозаконные уловки, летя проведать любовницу, едва ли стоило. Я прибыл в Чикаго совершенно безоружным.

Гол, как сокол... Ни ствола, ни клинка завалящего в кармане.

За наглухо замкнутой дверью зазвенел телефон. Элеонора не заставила бы старого доброго друга топтаться на площадке и насмерть удавливать черную кнопку. А уж на звонок ответила бы в любом случае. Разве только, под душем стоя, не расслышала бы. Что казалось весьма разумным, но отнюдь не убедительным доводом.

Ибо в моем деле подобных случайностей не бывает.

Я отпер дверь, и распахнул ее настежь, и вломился в квартиру сообразно последним наставлениям - неважно, каким, тем паче, что они вполне могли оказаться устаревшими: на Ферме изобретают новые методы и приемы чуть ли не каждый месяц. Выяснилось, что предосторожности были совершенно излишни: при входе никто не караулил.

Телефон отчаялся и умолк.

Осторожно проследовав через гостиную в спальню, я отыскал и проверил курносый тридцативосьмикалиберный кольт, который оставил Элеоноре перед прощанием. Во-первых, не грех было иметь запасное оружие, припрятанное в надежном месте и сберегаемое заботливыми руками. Во-вторых, по глубокому моему убеждению, нынче, при неслыханном разгуле преступности, одинокой женщине просто необходимо огнестрельное приспособление, хранимое дома про всякий непредвиденный случай.

Я освободил и проверил барабан. Шесть зарядов: полный непотревоженный комплект.

На откидной полке стенного бара красовались приспособления и вещества питейные. А в крохотной кухоньке поджидал обещанный ужин, стоявший на плите. Все конфорки тем не менее были отключены. Ванная оказалась необитаема, равно как и просторная двуспальная кровать, полностью застеленная и приуготовленная к намечавшимся играм и развлечениям.

Я облегченно вздохнул. Не самое успокоительное состояние вещей, согласен; однако случалось и похуже. Не столь уж много лет назад я вошел в такую же уютную квартирку, далеко отсюда, в иной стране, и застал на плите - ужин, в холодильнике - шампанское, а на полу - наповал убитую снайпером хозяйку дома.

Сызнова громко и требовательно зазвенел телефон.

Я дал ему проголосить ровно трижды и поднял трубку, произнеся короткую молитву, которой, сдавалось, никто не внял. Впрочем, я навряд ли заслужил ответа на молитвы, которые возношу в отчаянную минуту. Не богоугодное у меня занятие, ничего не попишешь.

Голос был женским, но Элли, разумеется, не принадлежал. Очень юный голос, и акцент несомненный. Либо Центральная, либо Южная Америка. Родное наречие - диалект испанского языка.

- Сеньор Хелм?

- Да, Мэттью Хелм. Слушаю вас.

- Будьте любезны принять гостя, сеньор. У вас репутация довольно решительного человека. Если дорожите жизнью некоей дамы, пожалуйста, обуздайте себя. Переговоры возможны лишь в обстановке сдержанной и спокойной. Насилие столкнется с ответным насилием. Понимаете?

- Присылайте юношу или девушку, сеньорита, - сказал я, пытаясь отвечать со снисходительной и самоуверенной наглостью. - Только запомните хорошенько, что произнесли секунду назад: насилие столкнется с ответным насилием. Вполне профессиональным. Я вовсю подвизался на человекоубийственном поприще задолго до того, как вы на свет появились.

- Давно осведомлены, - сказала неизвестная собеседница. - Именно поэтому и обращаемся к вам, а не к иному. Требуется опытный профессионал, а вы стяжали славу наилучшего. Посланец пояснит подробнее, сеньор.

- Назовите имя. Надо же уведомить привратника, чтобы пройти дозволил.

- Ее зовут Долорес Анайа, сеньор.

Я впустил девицу после первого звонка при входе. Особа среднего роста, молодая, даже излишне: двадцать или двадцать два. Пожалуй, гораздо младше: под южным солнцем развиваются неимоверно быстро. Тоненькая, обтянутая черными брюками; однако отнюдь не смахивающая на мальчишку. Хорошенькое личико, смуглая оливковая кожа, коей пошел бы на изрядную пользу иной, более спокойный образ жизни. Только заговаривать об этом было бы затеей зряшной и никчемной...

Огромные темные глаза (почти прелестные) заметно сузились, увидав револьвер, заткнутый за мой пояс. Нежное создание могло превратиться в гремучую змею при малейшем поводе.

- Оружие вам не понадобится, сеньор, - промолвила она холодно. Разумеется, по телефону болтала барышня Долорес Анайа собственной персоной. Подготовила почву, дабы войти беспрепятственно.

- Проследуйте сквозь дверь, - принужденно осклабился я, - и повернитесь восхитительной спинкой. Уж если меня выбрали за умение выжить и убить, не обессудьте - простейшая предосторожность, в деле моем необходимая. Заползай, крошка.

Ей не понравилось ни обращение "крошка", ни приглашение "заползать". Юное личико сделалось жестким.

- Сеньорита в наших руках! Времени изображать бешенство или испытывать непритворную тревогу просто не оставалось.

- Теряете время, госпожа Анайа. И собственное, и мое. Согласен - сеньорита у вас. Ну, и что нового? Я знаю об этом уже минут пятнадцать. Выкладывайте, зачем явились, и довольно швыряться глупейшими угрозами!

Девица разъярилась, побледнела, приняла почти европейский цвет. Потом неторопливо обрела прежний, тропический оттенок. Помолчала.

- Слушайте, - произнес я. - Приступим к делу. Быка за рога, и так далее. Кого убить надобно? Имя!

- Что? - ошеломленно прищурилась гостья.

- Кого-то надобно убить? - повторил я. - Конечно и безусловно. В противном случае, зачем вообще подползать ко мне со столь устрашающими доводами? Вы уже попытались и провалили затею. Парень оказался не по зубам. А в наличном отряде не имеется никого, кто мог бы повторить покушение. Силенок недостает и выучки. Принимаю как лестный и вполне заслуженный комплимент: обратились не к первому попавшемуся бандюге, а ко мне. Учли навыки, опыт, природный ум... Итак, повторяю: кого, когда и где надлежит вывести в расход?

Сеньорита Анапа уставилась на меня с величайшим подозрением:

- Кто же проболтался, сеньор? Я раздраженно ответил:

- Никто не проболтался! Тьфу, ведь вы трудов не пощадили, чтобы побеседовать с профессионалом! А я работаю лишь по одной, определенной и годами проверенной части. Правда, иногда просят послужить наемным телохранителем. Но это - побочный, так сказать, продукт основной деятельности. Еще реже велят собрать разведывательные данные, которые не соберешь обычным, гуманным и некровопролитным путем. Но в обычные мои обязанности задания подобного рода не включаются. Касаемо основных занятий вы, безусловно, осведомлены, иначе зачем вообще было затевать эдакую катавасию? Назовите имя, а я отвечу: возможно или нет.

- Возможно! Ибо сеньорита... - Я скривился:

- Да, да! Сеньорита у вас. Вы уволокли сеньориту. Захватили сеньориту. Ну и что? Считаете, будто получили карт-бланш? Имя выкладывайте! А потом дозвольте позвонить по телефону и установить: подлежит упомянутая личность уничтожению или нет. Ежели подлежит - убью. Так и быть.

Конечно, последняя тирада была девяносто шестой пробы дерьмом - очищенным, рафинированным и дистиллированным. Говоря строго, я нарушал простейшие правила, даже выслушивая подобное предложение. Однако я заслужил себе некоторый вес в организации долгими годами относительно беспорочной службы и полагал, что ему простится маленькая вольность, позволявшая в точности установить, чего же все-таки требуется этим недоноскам.

Долорес Анайа погрузилась в глубокое раздумье.

- Ты что, - вопросил я, - полагаешь, это первый случай схожего свойства? Искренне считаешь, будто вы - несравненная и единственная банда головорезов, решившая использовать правительственного агента в собственных целях? Да, сеньорита у вас. И чтобы спасти ее, я согласен договориться о плате. Но сначала подыми-ка трубку, набери нужный номер - я отвернусь, - и дай побеседовать с госпожой Брэнд. Удостоверюсь, что жива и невредима - примемся обсуждать условия. Кстати, понадобится еще и Вашингтон вызвать. А уж после определим: способны заключить сделку или нет. Согласна?

Глава 2

"Коста-Верде, - размышлял я, выжидая. - Чем и в какой области служат люди Мака несравненному дядюшке Сэму, известно лишь немногим; а в Латинской Америке - подавно. И все же в Коста-Верде кое-кто успел проверить наши способности самолично. Ибо я, по предварительной договоренности, орудовал там с немалым успехом".

Наличествовал некогда бандюга (или патриот-революционер, что, в сущности, означает одно и то же), титуловавший себя El Fuerte - Могучий. Не слишком-то привлекателен был, голубчик, да и не играет личное обаяние в подобных делах ни малейшей роли. Политические пристрастия редко основываются на соображениях "нравится - не нравится". Единственной настоящей ошибкой El Fuerte было то, что парень прилежно завоевал сильнейшее неблагорасположение тамошнего президента, господина Авилы. Равно как и влиятельных людей в Вашингтоне, считавших Авилу существом дружественным и полезным, хотя, на свой лад, не менее мерзким, чем его противник.

Меня отрядили в Коста-Верде, снабдив огромным крупнокалиберным ружьем, оптическим прицелом и неимоверным количеством зарядов. Говорю "неимоверным", ибо подобные предприятия сводятся к одному-единственному удачному выстрелу. Второго, обычно, сделать уже не успеете.

Мне содействовал маленький диверсионный отряд под командой армейского полковника Гектора Хименеса.

К великому разочарованию Вашингтона обнаружилось: полковник Хименес лелеял собственные, далеко шедшие и отнюдь не самые человеколюбивые замыслы. Ружье, оставленное мною на память, в залог нерушимой дружбы меж нашими народами, было использовано вторично, количество субъектов, носящих фамилию Авила, уменьшилось на голову, а президентом сделался Гектор Хименес, любезно и учтиво приславший ружье законному владельцу, с надлежащей оказией и приличествующими изъявлениями искренней благодарности...

Долорес Анайа уже говорила в трубку.

- Осо? Это Леона. Дай поговорить с Лобо. Она чуток выждала, потом продолжила:

- Алло? Да, Лобо, я... Можно ли объекту поболтать с женщиной? Да, он отказывается обсуждать условия, пока не... Понимаю. Bueno... Возьмите, сеньор...

- Элли? - окликнул я. Голос подруги доносился явственно, и все же различить слова было нелегко. - Элли?

- Мэтт? Извини, пожалуйста, мне заткнули рот кляпом, вытащили только что, и губы не слушаются. После твоего звонка я выскочила купить вермута, боялась, последний магазин закроется... У нас вина почти не оставалось. Тогда-то и набросились: внезапно и весьма решительно.

- Тебе не повредили?

- Кажется, нет. Пока... Мэтт!

- А? Элли заговорила с необычайной настойчивостью:

- Мэтт, я не вынесу, если ты... Все пойдет насмарку и прахом... Не соглашайся ни на какие вещи ради меня...

Голос внезапно пресекся. Кажется, чья-то ладонь закрыла спешивший высказаться рот.

- Вполне достаточно.

Говорил мужчина. Молодой. Пожалуй, именно его и называли кличкой Лобо: Волк. Видимо, всем парадом командовал этот субъект. По крайности, барышня Анайа обращалась к Волку с несомненным почтением.

Лобо продолжил:

- Вы удостоверились, мой сеньор: женщина в полном порядке. Дальнейшее благополучие сеньориты Брэнд всецело зависит лишь от вас. Будьте чрезвычайно рассудительны. Ради общего дела мы убиваем, не колеблясь, даже славных молодых женщин.

Телефон умолк, и моя хорошая Элли осталась где-то в неведомых далях, в приятной компании Лобо-Волка и Осо-Медведя. Я довольствовался обществом Леоны-Львицы.

Протянув трубку означенной особе, я воззрился на нее весьма вопросительно. Леона кивнула головой.

- Звоните, сеньор. Это разрешается. - Я набрал вашингтонский номер и назвался.

- Тревога-два, - сообщил я телефонистке. Долорес Анайа всполошилась и возжелала надавить рычажок аппарата. Я предостерегающе поднял руку:

- Это значит, у моего затылка - или затылка близкой мне персоны - держат взведенный револьвер. Неужто не дозволено сообщить?

Гостья дозволила.

Послышался знакомый, показавшийся нынче едва ли не родным, голос Мака.

- Сэр, беспокоит Мэтт, - уведомил я. - Тревога-два, сэр.

Употребив настоящее имя вместо кодовой клички (если вы не позабыли, Мэтт Хелм числится Эриком), я дал понять: разговор подслушивают.

- Здравствуй, Мэтт, - отозвался Мак, давая, как выражаются радисты, квитанцию: подтверждая, что понял. - Неладное стряслось, да?

В этот полночный час он, безусловно, уже не сидел у знакомого, обшарпанного рабочего стола, в невзрачном кабинете, против окна, свет которого мешал нам разглядеть черты начальника. Дома у Мака я не бывал никогда и не мог вообразить босса одетым в пижаму, а для пущего тепла накинувшим сверху толстый халат. Мак был, есть и, вероятно, всегда останется для всякого, кто знал его, худощавой, седовласой, лишенной возраста и особых примет фигурой, затянутой в хорошо сшитый серый костюм...

Я проработал на него дольше, чем хотелось бы. По всем приметам и статьям.

- Сэр, проверьте по картотеке одно имя... Долорес Анайа чуток помедлила и произнесла искомое имя вслух. Я прилежно повторил:

- Раэль. Армандо Раэль. Значится ли меж тех, кого можно или желательно устранить?

Воспоследовала краткая пауза, покуда Мак осмысливал и переваривал как просьбу мою, так и возможные последствия оной. Нас разделяли сотни миль. Наконец, начальник собрался с духом:

- Армандо Раэль... Нынешний президент Коста-Верде. Мерзейший диктатор.

Трубка работала исправно, а Долорес Анайа слушала нашу содержательную беседу по спаренному аппарату и одобрительно кивнула.

- Сверг предшественника несколько лет назад, при посредстве успешного и крайне кровопролитного переворота. Предшественником значился полковник Гектор Хименес, коего, Мэтт, вы наверняка не успели позабыть. Он сместил тогдашнего президента Авилу... не менее решительным, хотя несравненно более успешным способом. В свой черед, оказался изгнан хунтой землевладельцев и армейских офицеров, которых увлек и возглавил Армандо Раэль. Обычная история, к огорчению нашему. Хименесу повезло - ускользнул живым и отнюдь не нищим. Нищими такие особы не ускользают, верно? Коста-Верде и думать позабыла о правах человека и простейшей демократии, на жизнь президента Раэля учинили уже два покушения. Оба окончились провалом.

- Понимаю, сэр. А успешное покушение приемлемо?

- Кто будет покушаться?

- Я. Повторяю: тревога-два.

- Да ясно, ясно, ведь не вчера же родился! - обреченно сказал Мак. - Вижу...

Я готов был поверить, что и впрямь видит. Уж этому человеку лишних пояснений не требовалось. Мак в своем деле собаку съел - точнее, целую свору собак, - и понимал подчиненного с полуслова.

- Погоди, не вешай трубку, сейчас проверю.

- Спокойствие, Львица, - промолвил я. - Шеф советуется с оракулом. Наберись терпения.

Долорес Анайа промолчала. Мы ждали. Я отчаянно пытался не думать о маленькой, смелой, разумной девочке, с коей делил немало приятнейших минут и неприятнейших тоже - повстречались мы при обстоятельствах не самых благоприятных. Надлежало вспомнить, что субъекту, занимающемуся тем, чем занимаюсь я, не пристало заводить близких. Ибо я подобен громоотводу на высокой-высокой башне: притягиваю всякую молнию.

Что ж, Элеонору предупреждали честно и заблаговременно. Девочка лишь посмеялась и сказала: "Уж и не помню, когда хорошее шло мне в руки само по себе, не требуя непомерной платы..."

Вот она и плата...

- Мэтт?

- Слушаю, сэр.

- Неприемлемо, - сказал Мак. - Успешное покушение, увы и ах, неприемлемо.

Он играл по предложенным мною правилам, что было весьма любезно со стороны Мака. Мог бы просто приказать: не валяй дурака, отошли парламентера к его ее приятелям. Разумеется, желательно сперва перерезать означенной особе горло...

Так оно, между прочим, и полагалось бы сделать безо всяких дополнительных совещаний. Уже упоминалось, не раз и не два: мы понятия "заложники" не признаем, шантажировать нас чьей-либо жизнью или безопасностью - пустейшее дело.

- Я справился с главной картотекой, - продолжил Мак, - просто чтобы удостовериться. И услыхал: президент Коста-Верде сеньор Армандо Раэль выводу в расход не подлежит. И даже намекать на это безо всякой истинной угрозы не следует. Господин Раэль параноидально обидчив, как и большинство диктаторов. А мы не можем ставить отношения между странами под угрозу.

Когда я промедлил с ответом. Мак вопросил:

- Ты, надо полагать, в Чикаго?

- Да, сэр.

- Понимаю возникшее затруднение, и все же воспрещаю решать его предложенным способом. Повторяю, даже словесно грозить нельзя. Прости, пожалуйста.

Говорил Мак совершенно искренне, однако создавалось впечатление, что при других обстоятельствах он охотно бы выдал мне лицензию на отстрел одного дикого параноика из класса Раэлей, семейства Армандо, подсемейства Президенты, вида Диктаторы... Что проку строить несбыточные догадки!

Уймись, высокое, тощее, не слишком располагающее к себе создание без определенных занятий. Угомонись, угодившая в плен стойкая маленькая девица, поставившая условием: не принимай никаких требований, опасаясь за мою безопасность!..

- И вы простите, сэр, - попросил я. - Понимаю. Не кладите трубку, выждите.

И уставился на Долорес Анайа, чьи темно-карие глаза ответили бестрепетно и вызывающе. Чертовски жаль. Просто дьявольски жаль наблюдать, как молодые и пригожие пускают свою жизнь под откос. Народное благо... Остолопы.

- Командир говорит, названного тобою человека устранять нельзя.

- Очень жаль. Тогда сеньорита умрет. Я возразил необходимыми, естественными, вполне бесполезными звуками:

- А что проку? Это приблизит, что ли, погибель вашего диктатора?

Ни малейшего впечатления на Долорес Анайа последний довод не произвел.

- Но это может, - прибавил я, - заметно приблизить кончину людей, которых ты хотела бы видеть живыми и здоровыми. Долорес ощетинилась:

- Вы угрожаете, сеньор?

- Конечно, - ухмыльнулся я. - Конечно, угрожаю. И выполню угрозу в точности, не сомневайся. Но сперва разреши потолковать с папенькой, хорошо?

Вздрогнув, девушка подобралась и натянуто спросила:

- Кто проболтался? Я не называла полного своего имени...

- Хм! Однажды я провел бок о бок с полковником Хименесом несколько дней. И физиономию полковничью запомнил довольно крепко. Думаешь, не способен опознать его копию? Пускай даже иного пола?

Долорес Анайа, чьей подлинной фамилией была Хименес, помотала приглядной темноволосой головой.

- Не поможет, сеньор. Предложение исходит целиком и полностью от моего отца. Он отнюдь не забыл, как лихо и сноровисто вы управились с этим окаянным El Fuerte. И велел залучить вас любой ценой, ибо предыдущие попытки провалились, а за будущие покушения и взяться-то некому. Отец очень сожалеет по поводу неизбежного принуждения, однако страну следует вызволить из-под кровавой тирании Раэля. Свобода гораздо важнее старой дружбы и личной приязни. Так сказал отец.

Весьма знакомый ход мыслей... Отечество, Я Спасу Тебя! И уж, во всяком случае, латиноамериканский заговорщик почел бы себя опозоренным, просто позвонив и осведомившись: а не пальнете ли вы разок по просьбе старого товарища, сеньор Хелм? Латиноамериканцу позарез требовалось похитить, запугать, принудить...

- У папеньки мозги в порядке? - участливо спросил я.

- Что-о-о?

- У полковника в руках очутилась Элеонора Брэнд. В моих руках, голубушка, очутилась ты.

Девица вскинула голову и разразилась презрительным хохотом: ни дать, ни взять, французская аристократка, которую влечет на гильотину паскудное и презренное быдло:

- Так убей! Думаешь, испугаюсь? Я не могла руководить похищением, это проделал мой брат, Эмилио, по имени Лобо! Но я могла отправиться на переговоры с убийцей. И все - отец, брат, я сама - знали о возможных последствиях! Никого ни на кого не обменяют, запомни! Прежде я покончу с собой!

Что за скучная и опасная публика, юные фанатичные великомученики... Всегда готовы, всегда жаждут пожертвовать собственными несравненными особами. Точно, кроме них, никто не способен учинить выходку в том же роде...

Гостья посмотрела на часы.

- Время истекает, сеньор Хелм. Наступало время выкладывать последнюю карту, хотя и не особенно полагался я на эту карту, не козырный был туз - и все же ход надлежало сделать.

- Ладно, бери вторую трубку и слушай внимательно... Сэр?

- Да, Мэтт? - немедля отозвался голос Мака.

- Полковник Хименес числится по той же графе?

- Ни в коем случае. Устранение возможно в любую минуту. Я справился тотчас, ибо предвидел подобный вопрос. Конечно же, не официально устранять - в кулуарах дипломатии такие методы не признаются, - но с кем не приключается несчастий? Полковничьи амбиции давно встали кое-кому поперек глотки.

- Понимаю, - сказал я, уничтожая девицу торжествующим взором. - Подлежит устранению. Великолепно. Тогда, пожалуйста, обеспечьте полными сведениями о привычках полковника, обыденных и служебных. Повторяю: полными и всеобъемлющими данными. Вплоть до времени, когда мистер Хименес изволит взбираться на супругу и сколько у него, сердешного, бывает оргазмов за календарную неделю...

- Минутку! - перебил потрясенный Мак. - Госпожа полковница скончалась больше года назад! Касаемо остальных членов семьи: старшего сына, Рикардо, схватили при покушении на Армандо Раэля, и парень сгинул в тюрьме Ла-Форталеса, пренеприятнейшим, судя по всему, образом. Еще имеются младший отпрыск, Эмилио, и дочь по имени Долорес.

- Удостоился чести свести знакомство. Девица объявилась лично и восседает напротив. А с Эмилио недавно говорил по прямому проводу, выяснял вещи не очень-то приятные... Но это к делу не относится. Все о полковнике Хименесе. Даже как изволит испражняться по утрам: с трудом или с неудобной для самочувствия легкостью... Ну, и, разумеется, все, относящееся к охране.

- Сведений пруд пруди, - сказал Мак. - Чего недостанет, разыщем. Как упоминалось, полковник изрядно мозолит кое-кому глаза. Установить наблюдение?

- Обязательно и непременно, сэр. Двадцать пять с половиной часов в сутки!

Эта реплика долженствовала впечатлить Долорес.

- Вышлите кого-нибудь, сэр, в мою квартиру. Пускай возьмут запасной ключ, из числа хранящихся на полке... В стенном шкафу отыщется пластиковый чехол с крупнокалиберной винтовкой "Холланд-и-Холланд". Помните?

- Безусловно.

- Вручите оружейнику, пусть почистит, проверит, смажет. И велите изготовить сотню свежих зарядов. Потом передайте ружье с курьером. Попозже позвоню еще раз и сообщу, где и как повстречаю парня.

- Согласен. Что-либо еще?

- Пока ничего, - сказал я. - Спасибо, сэр. Конец связи.

Долорес приняла у меня трубку и возвратила на место. Мы помолчали, потом девушка осведомилась:

- Рассчитываете запугать, сеньор Хелм?

- Нет, - осклабился я. - Бывают люди слишком глупые, чтобы устрашиться. Но передай приятелям, братцу и папеньке: если с головы Элеоноры Брэнд хоть волосок упадет, я выйду на охоту. А полковник видал меня в деле. Скажи: если с девушкой хоть что-то нехорошее приключится, злополучный народ Коста-Верде будет завоевывать свободу без полковничьей помощи. Также без твоей, сударыня Львица. И братика Эмилио, по кличке Волк, страждущие крестьяне и ремесленники недосчитаются. Уяснила? Вышлете Элеонору Брэнд восвояси, целой и невредимой - будем считать нынешний вечер досадным дружеским недоразумением. А не вышлете - пеняйте на себя.

- Спокойной ночи, сеньор Хелм, - вежливо молвила Долорес, подымаясь и направляясь к двери. - Очень сожалею, что не удалось договориться. И вы пожалеете, не сомневайтесь...

Проводив ее взглядом, я дал гостье полуминутную фору. Затем ринулся вослед. Я крался за тонкой фигуркой в черных брюках и причудливой белой блузке; выслеживал Долорес на безопасном расстоянии.

Ближайшая бензоколонка была закрыта в столь поздний час, однако телефон, обретавшийся рядом, работал. Долорес помедлила и набрала номер.

Я разрешил ей уйти беспрепятственно. Пожалуй, девица понимала: я неподалеку. Любой агент, не утративший здравого смысла, поступил бы именно так. Она все понимала, тоненькая хищная тварь, и никуда не вывела бы даже под угрозой немедленной смерти. Не исключаю, что и под пыткой не вывела бы: натуры, подверженные истерии, бывают малочувствительны к физическому страданию.

А условный знак подать успела.

Я направился назад.

Признаю: время они рассчитали математически точно. Или просто наблюдали издалека, предвидя мое появление. Огромный старый седан пулей вынырнул из-за угла и с визгом и скрежетом затормозил у входа в дом. Распахнулась дверца. Что-то вылетело, упало, покатилось по тротуару. Автомобиль заревел, рванулся и, набирая скорость, исчез.

Уличный фонарь успел на мгновение высветить внутри машины двоих. Усатого, смуглого, крепко сколоченного субъекта за рулем и второго, на ходу захлопывавшего заднюю дверь: чисто выбритого, более хрупкого, со странно знакомыми чертами физиономии.

Кажется, я становился экспертом по семейству Хименесов. Сомнений не было: братец Эмилио. Правил, вероятнее всего, друг-приятель, прозываемый Медведем.

Я, пожалуй, успел бы расстрелять машину и даже повредить обоим членам экипажа, но много ли было толку в этом? Успеется. Не сейчас, а чуток погодя. Или спустя изрядное время - роли не играло. Теперь не играло...

Ошалелый привратник выскочил наружу, обеспокоенный столь поздним, внезапным и подозрительным шумом. Но я добежал первым. При подобных обстоятельствах полагается наглухо задраивать броневые люки эмоций, уподобляться танку, идущему в бой. Но любую броню можно пробить, если выпустить по ней надлежаще тяжелый снаряд...

Я стоял и думал, какой маленькой выглядит лежащая на асфальте Элли. Недоставало одной туфли, чулки разодрались при падении, платье сбилось и скомкалось. А вдобавок обильно перепачкалось пониже левой груди, куда, судя по очертаниям и размерам отверстия, всадили длинный, тяжелый охотничий нож.

Глава 3

Маленькая аудитория вместила четырнадцать человек, а заведение, в котором она обреталась, известно как Всеамериканский научно-исследовательский институт имени Вильяма Патнэма-Рэнсома. Для краткости - Рэнсомовский институт. Мне, невежественному выходцу из далекой и дикой Новой Мексики, пояснили, что двуствольная фамилия Патнэм-Рэнсом звучит в Чикаго весьма внушительно. Патнэмовская ветвь этого семейства сколотила миллионы, строя железную дорогу, а Рэнсомы разбогатели, заправляя знаменитыми бойнями, о коих писал еще Эптон Синклер.

Миновало двое суток после нежданной погибели, постигшей Элли Брэнд. Полагаю, что вел себя в продолжение сорока восьми часов относительно здраво, и все же ничего связного припомнить не могу. Я чувствовал себя ослабевшим и беспомощным, точно от болезни оправился. Так оно, по сути, и было. Женщина, стоявшая у классной доски, не казалась настоящей, я доска выглядела призрачной, да и сама аудитория тоже. Я лишь созерцал происходящее, не участвуя в нем.

Звали женщину Франческой Диллман: доцент Франческа Рэнсом Диллман, если угодно знать полное имя и должность. Возраста она была неопределенного, что угодно между двадцатью пятью и сорока годами; худощавая, избыточно протяженная по вертикали особа, умудрявшаяся выглядеть элегантно и надменно даже в коричневом твидовом костюме.

И приглядная, следовало признать. Точеный тонкий нос, высокие скулы, изящно очерченный, решительный подбородок. Проницательные серые глаза под густыми бровями. Коротко стриженные, изящно обрамлявшие бледное лицо волосы. Дама стояла, шныряя указкой по начерченной мелом карте - неплохо начерченной, учитывая, что миссис Диллман потратила на географические художества минуту-другую, не более.

- Повторяю для новоприбывших и опоздавших, - сообщила ученая, бросая в мою сторону холодный, отнюдь не одобрительный взор: - Мы отправляемся изучать колыбель древней мельмекской цивилизации, открытую не столь давно в коста-вердианских джунглях, вот здесь...

Указка скользнула по карте и замерла у небрежно обозначенной усеченной пирамидки.

- Существование этой погибшей культуры предположил и доказал мой супруг, доктор Арчибальд Диллман. Таким же точно способом, каким открыли в тысяча восемьсот сорок шестом году планету Нептун: следя за непонятными посторонними влияниями на орбиты известных светил, особенно соседней планеты. Урана...

Кто-то негромко откашлялся.

- Иными словами, - продолжила миссис Диллман, - быт и языки центрально-американских народностей, ольмеков и майя, к примеру, свидетельствовали о неких воздействиях извне, воздействиях лингвистического и культурного свойства, источник которых надлежало, по многим соображениям, искать именно здесь, в неисследованных ранее областях. Мистеру Диллману и мне посчастливилось проникнуть в тропические леса Коста-Верде первыми, при любезном содействии Рэнсомовского института и правительства упомянутой страны.

Все это госпожа Диллман произнесла, сосредоточенно изучая меловые линии на доске. Потом развернулась, шлепнула указкой по левой ладони. Сощурилась:

- Хочу сразу же и недвусмысленно предупредить всех. Присутствующие изъявили желание совершить туристическую экскурсию в качестве археологов-любителей. А посему внутренние дела Коста-Верде и замашки тамошнего руководства не касаются вас ни в малейшей степени. Работа наша всецело зависит от доброго расположения местных властей. Раскопки могут воспретить в любую минуту, понимаете? Настаиваю и требую: что бы ни подумали вы о режиме, царящем в стране, держите сложившееся мнение при себе. Пожалуйста, никаких возмущенных прилюдных отзывов касательно политики, экономики, общественной жизни. Пожалуйста, никаких фотоснимков, способных представить Коста-Верде в невыгодном или, того хуже, унизительном свете... Все уразумели?

Выйдя из огромного здания, я тотчас покинул будущих спутников и направился прямиком ко взятой напрокат машине. Знакомиться будем потом, дорога предстоит неблизкая, времени хватит. Поехал я в близлежащий мотель, где снял себе накануне удобный номер. Ночевать в опустевшей квартире Элеоноры было бы, во-первых, чересчур тоскливо, а во-вторых, неразумно и опасно. Я не вернулся даже забрать покинутый впопыхах саквояж. Кто-нибудь из коллег извлечет его и примет на сохранение, пока не вернется законный владелец.

Угрозы мои, конечно же, исправно дошли до Гектора Хименеса. Дочка его могла хмыкать и фыркать, выслушивая честные предупреждения, однако полковник видал меня в деле и едва ли отнесся бы к объявлению частной войны легкомысленно. Скорее всего, позаботится нанести упреждающий удар, сообразно простейшим правилам армейской тактики.

В Чикаго предстояло провести еще несколько дней, но этот город огромен, и даже полоумные коста-вердианские патриоты не сумеют разыскать человека, затаившегося на противоположной окраине, а именно: южной. Известной также как Университетская сторона.

Я остановил автомобиль у своего домика и двинулся внутрь, вызывать по телефону Вашингтон.

- Сейчас, - ответила дежурная Маковская девица, когда я представился обычным образом. - Соединяю.

- Минутку, - прервал я. - Запишите. Нужны подробные сведения о доценте Франческе Диллман и докторе Арчибальде Диллмане. Археологический факультет Чикагского университета. Всеобъемлющие данные, включая нынешнее местопребывание супруга... Также соберите материалы о каждом члене милой моей команды, жаждущей покопаться в руинах. Меня интересует: не использует ли кто-либо из них предстоящую поездку, чтобы нелегально проникнуть в Коста-Верде? Режим не поощряет обыкновенных развлекательных туров, путешественникам-одиночкам вообще не выдают визы. Я из-за этого и присоединился к археологам, но ведь подобная мысль и другому вполне могла в голову стукнуть. Мы вылетаем поутру, чуть свет, и собранные досье придется доставить либо в гостиницу "Эль-Пасо", Мехико-Сити, либо в отель "Гобернадор", Санта-Розалия, Коста-Верде... Записали? Теперь соединяйте.

Вероятно, Мак уже подслушивал по своему проводу, потому как ответил во мгновение ока:

- Да, Эрик?

- Документы мне вручили, сэр. А винтовку пускай до срока приберегут, я не собираюсь пользоваться ею по ту сторону границы. Оружейнику передайте спасибо.

- Объяснись, пожалуйста, Эрик. Чего дожидаешься и зачем оттягиваешь время? Возмездие должно быть немедленным, дабы сильнее впечатлять людей, вынашивающих похожие умыслы...

Даже после стольких лет, проведенных во главе организации, Мак впадает в холодное и неукротимое бешенство, узнавая о террористических актах, сопряженных с шантажом. Он однажды поведал, что обуздал бы воздушных пиратов очень быстро и просто. Высылал бы на перехват угоняемого самолета пару-тройку истребителей и сбивал злополучный лайнер безо всякой пощады. Конечно, пояснил Мак, это стоило бы нескольких сот невинных жизней, и все же после предметного урока - двух от силы - хитроумные угонщики и вымогатели угомонились бы навсегда. И в будущем оказались бы спасены тысячи людей...

По счастью, сию точку зрения не разделял никто, включая меня самого.

- Хименес и его семейство, - пояснил я, - окопались и укрепились в усадьбе, снятой внаем посреди Лэйк-Парка. Им ведь политическое убежище предоставлено, правильно? А полковник понимает: после приключившегося - и он, и близкие могут считаться мертвецами в краткосрочном отпуске. Но кровавая баня, учиненная чуть ли не в сердце Чикаго при участии наших людей, означала бы конец организации. Усадьбу, сэр, можно взять лишь приступом. Те, кто умеет вынюхивать, не должны вынюхать ничего о нашем вмешательстве. Посему дозвольте обставить операцию чин чином, чтоб и комар носа не подточил.

- Каким же именно чином?

- Не догадываетесь? Мак, безусловно, понял. Но сказал:

- Воздающий быстро воздает вдвойне. Прошу помнить об этом, Эрик.

- Некуда торопиться, сэр. Площадку молодняка в Хименесовском зверинце я уже считаю несуществующей. Каюк медвежонку, и капут волчонку, и юной львице не подрасти. Но вот насколько виноват полковник, пока не известно в точности. Возможно, его отродья просто почуяли кровь и, хищным натурам в угоду, превысили полномочия... Хименес был вовсе недурным субъектом. Когда-то.

- Но сделался старше и вкусил власти, - парировал Мак. - Даже хорошие люди, прорвавшись на вершину власти, начинают мнить себя незаменимыми для общественного блага и зачастую оправдывают любое зверство, совершенное ради пресловутого "народа". В итоге становятся каннибалами, похлеще всяких Кастро и Трухильо... Подлежащими выведению в расход.

- Безусловно, сэр. И, кстати... Хименесу взбрело в голову нанять профессионала, дабы расправиться с Армандо Раэлем. Не исключаю, что и Раэль не прочь нанять профессионала, дабы избавиться от Гектора Хименеса. Эдакие мысли сплошь и рядом витают в воздухе, сэр. Пожалуйста, попробуйте выяснить, не сшивается ли в Коста-Верде некто известный нам, субъект Икс, которому в Центральной Америке и заниматься, на первый взгляд, вроде бы нечем...

- Предложение учтено и принято.

- Спасибо, сэр. Конец связи.

Я позвонил в группу наблюдения, установил, что полковник Хименес недавно вкатил в усадьбу на лимузине и сейчас обретается в кабинете. Снова положил и поднял трубку, набрал нужный номер, услыхал знакомый - хорошо знакомый, к сожалению, девичий голос. Весьма симпатичная особа, Долорес Анайа Хименес. Жаль, что двое суток назад красивая и не совсем глупая девушка решила совершить самоубийство...

- Будьте любезны пригласить сеньора Гектора Хименеса.

- А кто говорит? - Она внезапно осеклась. - Сеньор Хелм?!

- Сеньорита, я избегаю разговаривать с ходячими покойниками. Но все же задам один вопрос. Не вы ли вынесли смертный приговор Элеоноре Брэнд по уличному платному телефону?

Долорес безмолвствовала.

- Вы, голубушка. Я предоставил свободный выбор, и вы предпочли пулю. Посему не обижайтесь. А теперь давайте-ка папеньку, и поскорее.

Воспоследовала довольно продолжительная пауза. Еле слышно зацокали удаляющиеся по незримому паркету незримые каблучки. Послышались другие шаги, более тяжелые. Полковник заговорил, и я поразился, как знакомо звучит не слышанный голос, не слышанный мной уже много лет.

- Мэттью?

- Здравствуй, Гектор. Ты свалял вопиющего дурака. Допустил бы похожую ошибку, пока мы выслеживали El Fuerte, не говорили бы нынче... Вопрос.

- Да, Мэтт?

- Ты действительно отдал своим паскудным отродьям такой паскудный приказ? Или они орудовали самостоятельно?

Хименес поколебался.

- В общем, замысел принадлежал мне, amigo. A вот его исполнение... Впрочем, неважно: командир в ответе за проступки подчиненных. Мэттью?

- Да?

- Мстить нужно мне, а не детям. Долорес, ко всему в довершение, слишком юна и...

- Свинячья чушь! Она достаточно выросла и созрела, чтобы велеть своему окаянному братцу махать кинжалом! А братец достаточно возрос и вымахал, чтобы загонять клинок по рукоятку. И с какой стати amigo? Будь мы настоящими amigos, ты просто позвонил бы и попросил у старого приятеля помощи! А ты что сотворил?

- Но приятель наверняка отказался бы... Выразив при этом сожаление, посетовав на политику американского правительства, которое влюблено в мясника Раэля. Угадал?

- Разумеется. Но разговор состоялся бы дружелюбный, и никто не пострадал бы.

С полминуты Хименес молчал. Затем произнес:

- Очень жаль, что между нами стряслось такое... Но предупреждаю, Мэттью: меня пытались убить не раз, и не два. Сам слышишь, я до сих пор жив.

- Я с тобою прощаюсь, Гектор. По старой памяти. Из уважения к прошлому. Adios.

- Vaya con Dios, Мэттью. Послышались прерывистые гудки.

Глава 4

- Бультман, - сказал голос в телефонной трубке.

Принадлежал голос Маку, а я разговаривал из стеклянной, наглухо закрытой будки посреди хьюстонского аэропорта. В небольшом отдалении разместились по креслам и диванам прочие участники предстоявшего путешествия. Впрочем, не все. Недоставало еще парня, звавшегося Андерсоном - чудесное скандинавское имя, - числившегося в списках, но при вышеописанной вводной лекции не присутствовавшего, а посему не виданного мною дотоле. Парня ждали с минуты на минуту.

Распорядительница, неутомимая миссис Диллман, позаботилась обо всем, включая билеты на второй отрезок перелета, от Хьюстона до Мехико. Там нужно было провести сутки или двое, а потом отбыть по воздуху в Санта-Розалию, столицу Коста-Верде, изобильную историческими, этнографическими и антропологическими музеями.

Последний этап, от Санта-Розалии до затерявшегося в джунглях Копальке, где наше специальное образование должно было продолжиться всерьез, предстояло преодолеть на автобусе.

- Бультман? В Коста-Верде? Я рассеянно обводил взглядом огромный зал ожидания, однако не примечал ничего подозрительного. Из Чикаго, похоже, удалось улизнуть безукоризненно. "Хвоста" не наблюдалось.

- Получается, как выразился желчный старец Марк Твен, слухи о его смерти немного преувеличены? Ведь сказывали, будто сей великолепный фриц погиб на Кубе. Выяснили, какой оптимист обещал Бультману премию за голову Фиделя?

- Предположения строили разные, подозревали кого угодно, включая наших друзей из ЦРУ, но в точности ничего не установлено...

- Понимаю, сэр.

- Бультмана видели совещавшимся с начальником Servicio de Seguridad Nacional[1], или SSN, господином Энрике Эчеверриа, известным как Enrique Rojo[2] или Рыжий Генри. Предмет беседы неизвестен. Сообщаю: по имеющимся наблюдениям, вместо левой ступни у немца протез. Это свидетельствует, что кубинская затея не сошла ему безнаказанно. Бультмана, вероятно, искалечило при той самой автомобильной аварии, в которой он предположительно погиб, спасаясь бегством.

- Не думаю, что парень сделался после увечья намного безопасней или покладистей. Располагаем досье?

За полконтинента от вашего меня зашелестели бумажные листы. Мак принялся читать:

- Бультман... Подлинное имя неизвестно. Клички...

Последовало довольно долгое перечисление, коим не стану вас утомлять.

- Сорок три года, пять футов одиннадцать дюймов; сто девяносто фунтов весу; голубоглазый, светловолосый. Особых примет не зарегистрировано, отпечатки пальцев не получены. Фотографии: семьдесят третьего года, сделаны "Миноксом"[3], семьдесят восьмого, сделаны телеобъективом, резкость очень скверная. Отлично управляется с пистолетом и винтовкой; непревзойденный стрелок из автомата. Удовлетворительно владеет любыми клинками и приемами рукопашного боя без оружия. О знании взрывного дела сведений нет. Гетеросексуален. К садизму не склонен. Не курит, пьет умеренно. К наркотикам не склонен. В одиночку работает редко, предпочитает возглавлять группы. Список убитых Бультманом: Варшавский, 1967; Линдерманн, 1969; Смит-Уотрес, 1972; Эладио, 1974; Марэ, 1977. В 1980, как помнишь, безуспешно покушался на Кастро. Также, предположительно, Эрнандес, 1971; Лагерквист, 1975. Достоверных данных нет, но, по всей видимости, устранены Бультманом.

Прочистив горло. Мак закончил:

- Досье, правда, еще не пополнено последними сообщениями.

Я задал важный вопрос:

- Как прикажете обходиться с Бультманом, сэр?

- Желательно устранить при первой и малейшей возможности.

- Понимаю...

И, действительно, понял. И не удержался от грустной ухмылки. Уж больно легко согласился Мак отрядить меня в Коста-Верде. А я-то, олух, еще и сам пособил ему, полюбопытствовал, какой человекоубийственный талант может пропадать от безделья в этом испано-говорящем захолустье! Мак, вероятно, внес небольшие поправки в изначальные свои замыслы и благословил сентиментального сверхистребителя Хелма лететь на юг. Дабы устранить кого следует при первой и малейшей возможности...

Мак выдержал короткую паузу и промолвил:

- Склонен думать, вы разумеете положение во всей сложности его. Я предпочел бы зачислить Бультмана в архивные списки, однако решать окончательно будете сами. Сообразно обстоятельствам.

Пожалуй, надлежало напыжиться и возгордиться. Мне предоставляли действовать как сочту нужным! Да только, на беду, мое разумение отнюдь не всегда считается вполне здравым, и самостоятельные действия бывают чреваты взбучками. Определенные приказы куда безопасней...

Кто-то настойчиво застучал в стекло.

- Минутку, сэр!

Это была доктор Франческа Диллман, возносившая мой билет на манер хоругви и пытавшаяся что-то втолковать сквозь непроницаемую для посторонних звуков прозрачную преграду. Я приоткрыл дверь.

- Помогите, пожалуйста, мистер Фельтон! Когда окончите разговор, конечно.

- Сию секунду. Миссис Диллман удалилась, я быстро произнес:

- Так точно, сэр. Сообразно обстоятельствам. Благодарю, сэр.

- Исследовательский отдел, - уведомил Мак, - подготовил нужные материалы о ваших попутчиках. Получите в Мехико. Связного распознаете как обычно. Оружие доставят в Санта-Розалию, будем надеяться, револьвер не понадобится вам до того... Он поколебался и продолжил:

- Полегче, Эрик. Обстановка в стране отнюдь не лучшая, и не все дорожные приятели могут оказаться вполне безобидны. И герра Бультмана следует остерегаться независимо от наличного количества ступней.

- Конечно, сэр. Держимся начеку.

Я повесил трубку, снял с крючка фотокамеру и направился к Франческе Диллман, оживленно беседовавшей со старой четой Гендерсонов: Остином и Эмили. Женщина была седовласой, пышной матроной, а мужа - высокого, не менее седого, слегка сутулого, отрекомендовали ранее отставным подрядчиком. Только, невзирая на сутулость, мистер Гендерсон куда больше смахивал на отставного офицера, и в немалом чине.

При моем приближении разговор оборвался.

- Рядовой Фельтон прибыл в ваше распоряжение, сударыня! - доложил я и по-шутовски отдал честь.

Глаза доктора Диллман сообщили недвусмысленно: жаль, голубчик, не мой ты студент! Здесь, в аэропорту, я был членом платной туристической группы, клиентом, коего следовало ублажать. Но уж в аудитории миссис Диллман урезонила бы дерзкого паяца разом и надолго...

- Сделайте одолжение, мистер Фельтон, - попросила она, когда мы проворно зашагали прочь. - Именно одолжение... У нас... небольшая трудность, а вы довольно молоды и сильны. Ведь не к Остину Гендерсону обращаться с подобным! Я тоже не слишком немощна и все-таки... хотела бы получить содействие крепкого мужчины.

- Да в чем дело-то? Доктор Диллман покосилась:

- Простите. Меня, между прочим, зовут Франческой. Однако прошу не говорить Фрэн или Фрэнки.

- Сэмюэль, - улыбнулся я. - И не возражаю против обращения Сэм. Что стряслось, Франческа?

- Сейчас увидите... Меня попросили... как распорядительницу и главу поездки... позаботиться... Понимаю, возникнут неудобства, но ведь нельзя же оставить человека в таком состоянии безо всякого ухода!

Она метнула взор в сторону.

- Где он? Ведь попросила же: не удаляйтесь... А! Вот, пожалуйста.

Я узрел молодого человека, близившегося к нам в инвалидном кресле на колесах. Кресло украшал ярлычок авиационной компании. Видимо, собственный экипаж бедолаги уже переправили на борт лайнера. Человек остановился в ярде от меня и Франчески.

- Сэм, познакомьтесь: это Дик Андерсон. Мистер Андерсон, мистер Фельтон. Давайте загодя отправимся на взлетное поле и устроим Дика в салоне. Администрация не возражает.

Светловолосый субъект, которому через годок-другой должно сравняться тридцать. Застарелый, сглаженный шрам на щеке. От обширного и жестокого ожога. Эти шрамы я распознаю немедля. Пластические операции нынче способны творить чудеса, но чудеса редко совершаются полностью...

На Дике была клетчатая рубаха, а поверх нее серый джемпер. Ноги, облаченные в голубые джинсы, казались чрезмерно тонкими, вялыми, усохшими. Не врожденный порок, и не полиомиелит: несчастный случай, и обожженное лицо тому порукой. А хорошее лицо. Привлекательное, невзирая на... Я остолбенел.

Умные карие глаза под густыми бровями глядели внимательно и спокойно.

Светлые волосы! Любопытно, какой использовался краситель? Андерсон... Северянин!.. Парень был таким же скандинавом, как я испанцем. И глаза эти я уже видал.

На физиономии красивой, очень юной и очень решительной. Эти глаза сверкали вызовом, глядя в пистолетное дуло; источали холод, угрожая; делались поистине змеиными, вынося неповинной женщине смертный приговор. Женщине, которую я любил... Настолько, насколько вообще способен любить субъект, прослуживший у Мака два с лишним десятка лет.

Припомнить имя оказалось делом нескольких мгновений.

Передо мною объявился в инвалидном самокатном кресле старший брат Эмилио и Долорес, первенец Гектора Хименеса, предположительно погибший лютой смертью в политической тюрьме Ла-Форталеса после провалившегося покушения на президента Раэля.

Передо мною сидел Рикардо Хименес.

Глава 5

- Конечно, - улыбнулся я. - С удовольствием помогу, Франческа.

- Да не беспокойтесь, - вмешался Рикардо Хименес... прошу прошения. Дик Андерсон. - Я прекрасно управляюсь на ровной поверхности. Вот лестницы - дело другое.

В отличие от сестрицы, он говорил почти без акцента. Я приметил: с левой рукою парня тоже не все ладно. Два ногтя не отросли вообще, а остальные пошли вкривь и вкось.

Его изловили, пытали, жгли, били по чем попало, уродовали, вероятно переломали половину костей. Но теперь он возвращался в Коста-Верде. Храбрости семейству Хименес было не занимать, признаю. И следовало катить инвалидное кресло, толкать перед собою, исподволь пытаясь выведать или догадаться, чего ради летит Рикардо на родную почву, где столкнулся, выражаясь мягко, с весьма нелюбезным обращением и где господин Эчеверриа, несомненно, тотчас же довершит начатую и неоконченную работу, если разузнает, кого включили в сборище праздных туристов-гринго.

Интересно, подозревает ли об этом Франческа? Поглядев на решительную, волевую физиономию дамы, я удостоверился: нет. Миссис Диллман без колебания принесла бы в жертву благородной науке всю нашу группу, розно и совокупно. Потому и не стала бы укрывать среди подопечных опасного государственного преступника, за одно знакомство с коим Раэль выкинул бы Франческу из Коста-Верде навеки, а дальнейшие раскопки запретил начисто. Не стала бы творить именно то, против чего предостерегала: сердить - вернее, приводить в ярость - коста-вердианских заправил.

Мы доставили Рикардо к уже поданному трапу и вручили попечению аэродромного персонала. Служащие определили парня в самолет с умопомрачительным проворством. Наверное, очень и очень торопились вернуть кладовщику позаимствованный Франческой колесный инвентарь.

- Спасибо, ребята! - помахал нам рукой возносимый по ступенькам "Андерсон".

Не шибко точное выражение, вряд ли можно с полным правом говорить "ребята", если один из субъектов - женщина, к тому же облеченная докторской степенью. И все же по-английски Рикардо Хименес болтал превосходно. Для испано-язычного любителя, разумеется.

- Жаль, ваш супруг не полетит с нами вместе, - заметил я, поворачиваясь к Франческе.

- О, Арчи в Аризоне, присутствует на конференции... Каньон-де-Шелли, знаете это место? Я мотнул головой.

- Арчи раскапывал его несколько лет подряд. И теперь докладывает об итогах тяжкого труда...

Внезапно Франческа посмотрела на меня в упор и выпалила:

- Не подведете нас, мистер Фельтон? Правда, не подведете?

Я изрядно удивился:

- В чем же?

- Фотоаппараты. Журнальные и газетные связи. Уйма сенсационного материала... И ярый гнев Армандо Раэля! Понимаете? Раскопки в Коста-Верде исключительно важны для науки! Не поставьте их под нежданный удар.

Озабоченная, встревоженная, раскрасневшаяся, она казалась почти человекообразной, чего я не мог сказать о докторе Диллман, обливавшей дилетантов безмолвным презрением в аудитории Рэнсомовского института. Надлежало изобразить невинное любопытство.

- Обещаю и клянусь. Но чем же так замечательна сия угасшая цивилизация?

Франческа смотрела почти с жалостью.

- А что вы знаете об исчезнувших центральноамериканских культурах?

- Исчезли. Полная и всеобъемлющая информация, коей располагаю по этому поводу. О прочем расскажете вы.

Франческа улыбнулась:

- Но вы наверняка слыхали об индейцах майя, и о том, что их культура сгинула весьма загадочно. По сути, в одночасье. Остались только великолепные, большие города, превратившиеся ныне в развалины. А перед майя такая же участь постигла цивилизацию ольмеков: постепенный рост, величие, полный блеск - и внезапный конец. А задолго до них мельмеки прошли столь же необъяснимый цикл. Но здесь возникли странные, грозные догадки, основанные частью на предположениях, частью на добытых доказательствах... Некие расшифрованные надписи проливают свет... Короче, достоверный ответ непременно будет найден, если Коста-Верде позволит продолжать раскопки достаточно долго.

- Какой же ответ?

Уклоняясь от прямых пояснений, доктор Диллман промолвила:

- Разные теории существуют... Мы с Арчи, подобно многим коллегам, убеждены: эти цивилизации, равно как и другие, разбросанные и распространявшиеся некогда по всему земному шару, исчезли в результате неведомых, страшных бедствий, возможно, катастроф...

- Землетрясений? - перебил я.

- Нет! Необъяснимых несчастий, после которых уцелели единицы, редкие беглецы, чьи потомки выжили, заложив основу современного индейского населения.

Воспользовавшись тем, что Франческа переводила дух, я тупо спросил:

- Ну, вымерли, ну и что?

Обреченно глядя на меня, ученая дама сказала:

- Вы невыносимы. А я, наверное, ужасная дура, ибо пытаюсь растолковать профану... Франческа улыбнулась.

- Пораскиньте мозгами, черт возьми! Целые три высокоразвитые культуры, сменявшие друг друга на этом континенте, уничтожаются внезапно и чуть ли не махом! Неужто неинтересно выяснить причину? Что, если я намекну: в прочитанных мельмекских надписях содержатся недвусмысленные пророчества, касавшиеся грядущего всенародного исчезновения?

- То есть, - нахмурился я, - они знали, что рано или поздно испарятся?

- Спящая Красавица зашевелилась, - едко молвила Франческа. - Очнитесь, мистер Фельтон. Да, знали. Более того, знали, в каком обличье придет погибель. По крайней мере, жрецы знали. Мы вовсю расшифровываем летописи, но признаю: самые важные иероглифы, наскальные, пока не поддаются изучению. Нужны материалы, множество дополнительных материалов...

Она облизнула губы и осведомилась:

- Разболтаете, конечно? Или сумеете удержать язык за зубами?

- Если попросите, - осклабился я.

- Прошу, мистер Фельтон... сохраните... нет, хотя бы попробуйте сохранить в секрете все, вами услышанное. Дайте нам возможность чуток продвинуться в исследованиях. Только попытайтесь молчать, больше ничего не требую.

- Попытаюсь, - сказал я.

Глава 6

Два огромных, покрытых вечными снегами вулкана, Истаксиуатль и Попокатепетль, - Спящая Женщина и Курящаяся Гора - проплыли под крыльями самолета, и внизу простерлось огромное плато Анауак, обрамленное высокими холмами и образующее высокогорную долину Мехико, где, по слухам, приютился город того же названия. Говорю "по слухам", ибо непроницаемое облако смога напрочь скрывало из виду мексиканскую столицу, бывший Теночтитлан, гордость императора Монтесумы, у которого Эрнандо Кортес и отобрал в итоге все царство заодно с жизнью.

Мы отважно пронизали дымные облака и удостоверились: Мехико на месте, никто его не разрушил снова.

Гостиница наша располагалась на бульваре Реформа. Вкатив кресло, содержавшее Рикардо Хименеса, в обширный вестибюль, я получил наставления от Франчески, с похвальным проворством распределявшей номера и багаж, доставил подопечного на этаж номер четыре и церемонно выгрузил.

- До завтра. Дик.

- Спасибо, мистер Фельтон.

- De nada, как мы выражаемся на беглом испанском.

Рикардо ухмыльнулся.

- Вы знакомы хотя бы с парой слов, чего не могу сказать о себе.

Да, парень знал, что делал, представляясь уроженцем севера. Полностью скрывать знание родного языка очень тяжело, но все же мыслимо. А вот уродовать родной язык убедительным образом сумеет лишь субъект, обладающий задатками лингвистического гения всех времен и народов. Рикардо предусмотрительно избрал вариант номер один: я не разумею ни аза.

- Если выучите слова cerveza и bano, - улыбнулся я, - затруднений не возникнет... Будьте умницей.

- А кем же еще прикажете быть в моем состоянии?

Он тоже улыбнулся, произнеся последнюю фразу, и я мысленно повторил: храбрости семейству Хименес не занимать.

- Сэм, разрешите вознаградить ваши труды хорошей выпивкой! - предложила Франческа. - У меня осталось немного шотландского виски, а виски в этих краях - мыслимый предел роскоши. Попробуйте купить: бутылка стоит ровно тридцать долларов.

Я расхохотался:

- Не люблю переводить драгоценные продукты, обладая вкусом неизощренным и неразвитым... Конечно, с удовольствием выпью. Только занесу к себе в номер все фотографическое оборудование, да руки с дороги вымою.

Когда я возвратился, дверь ее номера была распахнута.

- Заходите! Выпьем немножко, передохнем. Устала служить нянькой при толпе великовозрастных.

Франческа подняла стакан, протянула мне второй.

- Ну-ка...

- Вполне пристойно, - похвалил я. - Кстати, вы прекрасно управляетесь.

Она отозвалась не сразу. Отошла к окну, выглянула наружу, полюбовалась бульваром Реформа. Уже смеркалось, город вспыхивал миллионами огней, проносившиеся мимо автомобили зажигали фары. Франческа Диллман протянула руку и резко дернула свисавший с карниза шнур. Гардины зашелестели, двинулись, отгородили номер от окружающего шумного мира.

- Благодарю за комплимент, - негромко сказала женщина. - И за Дика Андерсона благодарю. Если начнете метаться и фотографировать, немедленно приставлю к нему кого-нибудь иного, не беспокойтесь. Но предупредите загодя.

- Конечно. Впрочем, я пока не чувствую себя слишком обремененным, а Дик очень славный субъект.

- Вы правы. Бедный! Так молод, и... Я ухмыльнулся: меж Рикардо и Франческой разницы в годах насчитывалось лет пять или шесть.

- Ужасно, бабушка, - промолвил я. Франческа вздрогнула. До сих пор мы разговаривали в рамках светской вежливости, как археолог Диллман и фоторепортер Фельтон. Фамильярная шутка прозвучала весьма неожиданно.

Молчание продлилось несколько секунд. Внезапно женщина вздрогнула, вернулась к занавешенному окну, выглянула в щелку между шторами. Залпом осушила стакан.

- Вы изумительно играете, Диллман, - подал я голос. - Но вот не понимаю, кого стараетесь обмануть: меня или же себя самого?

Франческа вскинулась было, но тут же обмякла, глубоко вздохнула и засмеялась.

- Актриса я, пожалуй, никакая. Насквозь видать, правда, Фельтон? Вы не ошиблись. Прошу: останьтесь, пожалуйста, на ночь.

Озадаченно рассматривая собеседницу, я полюбопытствовал:

- Но почему же именно я? Конечно, цену себе знаем: физиономия Адониса, телосложение Геркулеса, мозг Эйнштейна и фаллос бешеного быка... Принимаю вашу страсть как нечто самоочевидное и неизбежное, но все-таки: почему я, и с какой стати в первую же ночь после отлета? Вы, простите великодушно, вовсе не смахиваете на оголодавшую без мужского общества развратницу.

Улыбка на лице Франчески сделалась гораздо шире.

- Кого же еще было выбрать, милый мой? Седовласого джентльмена, сопровождаемого грозной женой? Или бедного безногого юношу, у которого, пожалуй, не только с ногами беда? Но даже... даже будь он здоров, я не решилась бы. Чересчур молод. Мог бы увлечься... даже влюбиться. И что прикажете потом делать? Как избавиться от непрошеного поклонника?

- Н-да, - хмыкнул я. - Получается, на моем челе сверкает надпись: "бросит и умчится без оглядки"?

- Ты человек взрослый и, думается, многоопытный. Вряд ли станешь превращать мимолетное приключение в нечто непреходящее...

Не считайте, будто я поверил хоть единому слову яз этой галиматьи. Допускаю: ученейшая Франческа Диллман и впрямь была куда темпераментнее, чем казалась на вид. Но предположить, будто она могла попасть в безысходное рабство к плотским вожделениям? Приятно, Разумеется, если тебя сочтут привлекательным, но я знал множество славных и еще больше не слишком славных мужчин, отправившихся к праотцам лишь оттого, что чересчур много возомнили о своей внешности в неподходящую минуту. Или в неподобающей обстановке.

Впрочем, отступать было некуда. Прекрасная дама сделала все мыслимые авансы. Отвергнуть их вежливо не сумел бы никто. Как ни крути, любой, даже самый утонченный отказ равнялся бы оплеухе.

Я осторожно взял Франческу за подбородок, поднял ее лицо, наклонился и поцеловал. Сперва губы женщины были холодными и неподатливыми, потом потеплели, а под конец и ответили на мое лобзание не без удовольствия. Оторвавшись друг от друга, мы не сразу смогли отдышаться.

- Помаду, по крайней мере, сняли, - уведомил я. - Одежду, если хочешь носить ее впредь, а не выкинуть вон за полной непригодностью, сбрасывай сама.

Глава 7

Поутру я пробудился в собственном номере, куда потихоньку проскользнул во мраке ночи, выбравшись вон из теплой уютной постели, которую делил с Франческой к обоюдным восторгам. Пробудился - и проголодался.

Маленькая закусочная обреталась тут же, на четвертом этаже, и была, в отличие от ресторана, открыта во всякое время суток. Посетителей спозаранку замечалось немного, но я приметил парочку, верней, супружескую чету, из числа сотоварищей. Сразу приметил. И не только потому, что были они, за исключением Рикардо, самыми младшими в группе (лет по тридцать с небольшим), но и потому, что манера одеваться у обоих наличествовала необычная.

Женщина, откликавшаяся на имя Глория, красовалась в длинной и широкой крестьянской юбке, желтых башмаках и мужской полосатой рубахе, которую небрежно стягивала узлом на животе. Каштановые волосы, тщательно встрепанные, стояли вокруг головы полупрозрачным ореолом, делая сию привлекательную, хорошо сложенную, здоровую особу похожей на одуванчик.

Мужчина, худощавый, темноволосый субъект постарше возрастом, изображал вождя, племени команчей. Во всяком случае, поверх синей джинсовой пары - брюки и рубашка - он старательно развесил уйму, прорву, несметное множество серебряных побрякушек. Не жалких имитаций, сфабрикованных нашими японскими союзниками, а полновесных побрякушек, подлинной индейской выделки. Из настоящего серебра, не извольте усомниться. Ибо звали его Джеймс Уоллес Патнэм, из чикагских Патнэмов, миллионеров. Он, собственно, и финансировал нашу любительскую экспедицию.

Непроизвольно подивившись причудам богачей, я облюбовал место и вознамерился хоть немного заморить червячка.

- Разрешите к вам присоединиться, мистер Фельтон?

Я поднял голову.

В изящном бежевом костюме, опрятная, свежая и почти по-стародевичьи чопорная, Франческа выглядела прекрасно. Дабы не ударить лицом в грязь, я исправно поднялся, выдвинул свободный стул, сделал короткий вежливый жест:

- Прошу, сударыня.

- Остановиться надобно, милый, - негромко произнесла доктор Диллман, присаживаясь. - Прекратить. И рассмеялась, увидав мою физиономию.

- Не это прекратить! Уж этим заняться можно всегда и везде. Но при людях тебе следует держаться от меня подальше. Наведывайся в гости к кому хочешь, заходи в любую комнату, а вот моей избегай. Нынче вечером я приглашу на коктейль нескольких туристов. Не вздумай объявиться. Сама удобный вечер назову, понимаешь? Может быть, я и нимфоманка... но, по крайности, я не глупая нимфоманка.

- Чушь собачья, - ответил я.

- Не груби, Сэм.

- А ты не валяй дурака, Франческа. Отлично знаешь, кто я такой: люди, которые тебя направляют и науськивают, растолковали все и велели затащить Фельтона в постель елико возможно быстрее. Представили меня полным чудовищем, ты дрогнула было поначалу, ждала садистских вывертов, мучительств, наверное, даже побоев... Но возникает вопрос: как теперь-то быть? Впрочем, устроители спектакля...

- Прекрати! Что за идиотская мысль! Науськивают... Я не караульная собака, слышишь! Да откуда тебе вообще пришло на ум подобное? Спятил?

- Бросим твоим приятелям пару мозговых косточек, - продолжил я невозмутимо. - Во-первых, они, по-видимому, чрезвычайно желают разузнать: вооружен я или нет. Поскольку раздевался кое-кто в твоем присутствии, можно утверждать: при себе ничего не имеет. Остаются чемоданы. В следующий раз отправимся не к тебе, а ко мне. Бросишь в бокал таблетку снотворного и обшаришь пожитки Фельтона, покуда тот будет валяться бесчувствен аки скот зарезанный. Утолишь любопытство неведомых молодцев, а вдобавок и репутацию верного соглядатая поддержишь, О`кей?

Франческа безмолвствовала.

- Во-вторых, уведомишь: я правительственный агент, высланный в Коста-Верде со специальным заданием. Сказал об этом сам, под очень пьяную руку. Поскольку между Коста-Верде и Штатами процветает взаимное понимание и крепнет нерушимая дружба, тамошним властям опасаться ровным счетом нечего. Это косточка номер два.

- Но зачем же ты вылетел, если...

- Выследить личность, именуемую Бультманом, - сообщил я.

- Бультман... - Франческа покатала фамилию немца на языке и сочла ее неудобоваримой. - Никогда не слыхала.

- И не могла слыхать, если не желала устранить кого-либо и не располагала при этом очень большими, действительно большими деньгами. На бультмановский гонорар. Парень - профессионал высочайшего ранга, да на беду свою не столь давно угодил в автомобильную катастрофу. Металлической ступней обзавелся. Пять человек угробил наверняка, еще двоих - весьма вероятно.

- Великий наемный убийца с железной ногой... Похоже на дурацкий телевизионный боевик. А что же станется с этим уголовным гением, если вы повстречаетесь?

- Думаю, что уголовного гения попросту не станет. Глаза Франчески не отрывались от моего лица.

- Страшные вещи, мистер Фельтон, изрекать изволите. Но, даже проведав, с каким страшилищем провела ночь, не чувствую себя ни в малейшей степени запачкавшейся. И... сообщу, если будет возможно повторить... сеанс.

Окончив завтракать, она сняла со спинки стула наплечную сумочку, подняла с пола чемоданчик-"дипломат", содержавший документы группы. Затем встала сама. Я снова вскочил, поклонился.

- Автобус отправляется в музей через два часа, мистер Фельтон, - безо всякого выражения произнесла Франческа. В восемь тридцать у парадного входа в гостиницу. Пожалуйста, не заставьте себя дожидаться.

Глава 8

Отнюдь не будучи заядлым приверженцем заведений, называемых музеями, я провел в них немало времени: то увлекаемый любознательными приятельницами, то встречая связных, то следя за "подопечными", то избегая слежки за собою самим.

Я не знал, где именно должна состояться встреча с человеком, которого упомянул Мак, но когда стройный, молодой, хорошо одетый мексиканский джентльмен задержался подле нашей группы, дабы поправить расстегнувшуюся пряжку на ботинке, и дал при этом определенный знак, я поспешно извинился перед Рикардо... виноват, Андерсоном, вручил его ближайшему соседу и заторопился прочь.

В сортире, который благовоспитанные мексиканцы нынче титулуют sanitaria, а не Bano, хотя второе слово совершенно безобидно и значит вовсе не "отхожее место", а "ванная", я буквально прирос к писсуару и принялся дожидаться. Связной не заставил тосковать слишком долго.

- "Хвоста" за вами не заметно, сеньор, - уведомил он, обосновываясь рядом. - Если кто-то и следит, будьте уверены: шпион числится в составе самой экскурсии.

- Gracias.

- Бультмана видели в Санта-Розалии. По-прежнему вместе с Энрике Эчеверриа, El Rojo, Рыжего, руководителя окаянной Servicio de Seguridad Nacional. Есть основания считать, что Бультман виделся также с El Presidente Раэлем.

- Проверьте.

- Телефонный номер, по которому вы можете попросить помощи при нужде, не забыли? В Санта-Розалии подобного номера, к сожалению, нет. Зато связного известили, оружие получите сразу по приезде. Пароль: одно общеизвестное слово из Льюиса Кэрролла. Отзыв такой же. Распоряжения будут? А просьбы?

- Никаких, - ответил я. - Огромное спасибо.

- De nada. Приятно было познакомиться, сеньор. Vaya con Dios...

Франческа Диллман читала подробную и довольно интересную лекцию в зале майя, на коих, по ее утверждениям, изрядно повлияла предшествовавшая во времени мельмекская культура. Бросив на меня негодующий взгляд школьной учительницы, Франческа сделала секундную паузу, дозволяя опоздавшему возвратиться за парту. Наверное, следовало все-таки поднять руку и смиренно отпроситься по маленькому дельцу...

Потом группа разбежалась, кто куда. Франческа удалилась в компании умопомрачительных, донельзя смахивавших на хиппи Джеймса и Глории Патнэмов, по сравнению с которыми выглядела едва ли не придворной дамой. Джеймс, надлежало отдать ему должное, исправно катил Рикардо Хименеса, до поры избавив меня от нужды заботиться о злополучном калеке.

Я поторопился в гостиницу и засел за домашнюю работу.

Работы оказалось немало.

Первое досье - Дик Андерсон - было чересчур объемистым, и я отложил его напоследок. Рикардо Хименеса надлежало изучать весьма досконально и неспешно.

Доклад, касавшийся Франчески Диллман, удивления не вызывал. Единственная дочь, баловница богатой семьи. Училась в наилучших школах и неизменно блистала способностями. Колледж. Университет. Получила докторскую степень и место доцента при специальном факультете в Чикаго. Муж: Арчибальд Диллман, еще одна повесть о блестящей академической карьере.

Говард Гарденшварц (пухлый, темноволосый, начинающий лысеть, замкнутый и сдержанный субъект). Профессор истории при Северо-Восточном университете. Жена: Эдит (маленькая, седовласая, дружелюбная).

Две школьные преподавательницы, неразлучные подруги: Патриция ("зовите меня Пат") Толсон и Маргарет ("зовите меня Пегги") Мак-Элдер.

Никто из них отродясь не имел ни малейших связей с Коста-Верде. Равно как и чета Уайлдеров: Маршалл (шумный и краснорожий) и Бетти (крикливая и тощая). Муж работает страховым агентом.

Поль Хэммонд Олкотт (крупный блондин) представлял известный интерес, ибо в свободные часы развлекался охотой на крупную дичь, а я люблю знать, кто из окружающих прилично управляется с огнестрельным оружием. Помимо этого, Олкотт обладал весьма хорошенькой женой по имени Эльспет (фигура точеная, волосы очень светлые) и сотрудничал с рекламной компанией, да только в Коста-Верде, сдавалось, тоже ничего не позабыл.

Сутулый седой подрядчик в отставке, Остин Гендерсон, был, как и предполагал я, отставным военным, да еще каким! Генерал, обладатель прекрасного послужного списка, ветеран второй мировой войны!

А вот хиппи из племени команчей, Джеймс Патнэм, преподнес немалый сюрприз. Он, как выяснилось, воевал во Вьетнаме, слыл отчаянным боевым офицером и угодил прямиком под трибунал за то, что поголовно перестрелял деревню, которую, по мнению вышестоящего начальства, можно было перестрелять выборочно... Трибунал оправдал Патнэма, но парень покинул армию вскоре после этого. И теперь щеголял в идиотском виде, бросая вызов любому и каждому из окружающих межеумков. Суть вызова, правда, не достигала моего разумения.

Жену свою, одуванчикоподобную Глорию, Джеймс повстречал на Гавайях, где Глория работала простой секретаршей, и немедля сделал ей предложение. Чикагские Патнэмы позеленели от злости, узнав, что безродная выскочка, промышлявшая заурядной службишкой, сделается членом столь выдающейся и почтенной семьи.

Надо полагать, женитьбу Джеймс тоже рассматривал как некую разновидность вызова. На сей раз - ближайшим родичам, слишком любившим драть носы к зениту.

Прекрасно.

С личностями, достойными внимания, в основном покончено. Внимание, гвоздь программы: Дик Андерсон. Сиречь, Рикардо Хименес.

Медицинские отчеты производили впечатление устрашающее. Пытошники Рыжего Генри Эчеверриа потрудились в поте своих палаческих рож, не щадя усилий. Парня буквально разнимали на части в застенках Ла-Форталесы. Последующее лечение: обширные пластические операции, частично восстановлены функции левой кисти, очень ограниченно восстановлены функции нижних конечностей, причем последующее улучшение маловероятно. Операция на урогенитальных органах была относительно успешна, хотя половая функция необратимо уничтожена.

Глубоко вздохнув, я перевернул страницу, гадая, откуда Франческа Диллман проведала о последнем из увечий бедолаги. Возможно, такие вещи любая женщина, особенно страстная, способна определить с первого взгляда...

Странно, пока Франческа не заговорила о вероятных повреждениях Рикардо, незаметных по внешности, я даже не думал ни о чем подобном. Хотя, разумеется, в пах на допросах лупят весьма охотно, а заплечные мастера испанской школы еще и обожают подвешивать жертвы за их мужские части. На короткий срок - при обычной пытке или на долгий, когда хотят убить особо мучительным способом.

Рикардо, по всему судя, пытали обычным способом. "Вот несчастный молодчик!" - подумал я. Такого даже представителю рода Хименесов не пожелаешь.

Глава 9

Санта-Розалия встретила нас распростертыми объятиями, что было изрядным облегчением. На свою легенду и безукоризненно сфабрикованные - подлинные, по сути, документы: Маку доставляли бланки прямиком из тщательно охраняемых государственных заведений, где эти вещи печатают, - я мог полагаться вполне. А вот касательно беглого политического узника, явившегося в инвалидном кресле и выставившего напоказ чуть ли не половину былых увечий, возникали крепкие сомнения. Вряд ли угрюмое полицейское государство Коста-Верде пропустило бы столь броскую личность незамеченной.

Однако старый, добрый, гениальный Эдгар Аллан По в несчетный раз оказался прав: что бросается в глаза, того не замечают. Украденное письмо...

Таможенники оказались весьма любезны, милостиво решили не перетряхивать багаж и пропустили нас к дожидавшемуся близ выхода экскурсионному автобусу, который Франческа, естественно, заказала еще в Штатах, по международному проводу. Вокруг аэропорта слонялись вооруженные патрули, чуть ли не на каждом перекрестке стоял солдат при каске, винтовке и полной выкладке.

А город оказался грязным и обшарпанным донельзя. Чумазые детишки не выглядели ни сытыми, ни веселыми, а на лицах родителей застыло затравленное, опасливое выражение.

- Я предупреждала, - шепотом бросила Франческа, задержавшись в проходе у моего сиденья. - Не вздумайте фотографировать. Гид неминуемо и очень быстро донесет в SSN.

- Триумфальный марш науки продолжится беспрепятственно, - ухмыльнулся я. - Не стану подличать, не беспокойтесь.

Франческа двинулась дальше: подтянутая, деловитая, напрочь не схожая с мягкой, уступчивой особой, навестившей мою скромную обитель накануне, перед вылетом из Мехико, покуда остальные скопом ринулись любоваться на Ballet Folklorica. Она обратилась к смуглому крепышу экскурсоводу, носившему белый тропический костюм и примостившемуся близ водителя. Экскурсовод кивнул, поднял микрофон, свистнул в него, проверяя уровень громкости, начал торжественную речь:

- Меня зовут Рамиро, - возвестил он на хорошем английском языке. - Приветствую гостей, приехавших в нашу прекрасную страну, Коста-Верде, и решивших посетить ее прекрасную столицу, Санта-Розалию. Санта-Розалия располагается на высоте пятисот пятидесяти метров над уровнем моря, что составляет около тысячи восьмисот футов. Население столицы - четыреста восемьдесят тысяч человек, почти полмиллиона, - добавил Рамиро не без гордости. - Завтра я буду иметь честь повести вас в изумительный музей, построенный нашим прогрессивным правительством, чтобы сохранить исконное культурное наследие великого народа. Вы также повидаете Губернаторский дворец, новую сизалевую фабрику и многие иные учреждения, развитию которых способствует мудрая и дальновидная политика нашего руководства... Да, сеньора?

Его перебила миссис Гендерсон, любезная седовласая генеральша.

- Простите, что это за громадное здание вон там? - осведомилась Эмили. - Выглядит очень старинным!

Я перегнулся вправо, понял, о чем ведется речь. Каменная махина высилась над окружавшими ее трущобами и виднелась издалека. Серая, несокрушимая твердыня, тяжелые железные ворота, зарешеченные окна.

Смуглый гид на мгновение смутился, но тотчас овладел собою и отвечал без запинки:

- Сеньора, это Mision Santa Rosalia, построенная в тысяча шестьсот пятьдесят третьем году орденом иезуитов. Как видите, строили на совесть: обитель одновременно служила и крепостью, о чем и говорит само ее название, Ла-Форталеса. Во времена войн и пиратских набегов окрестные обитатели спешили сюда, чтобы найти убежище в надежных стенах. Когда-то миссию окружала захудалая деревушка, но теперь она стоит в центре процветающего и многолюдного города. Внутри находится весьма любопытная часовня, однако осмотреть ее не дозволят, ибо здание служит ныне важным правительственным учреждением.

Важное правительственное учреждение... Даже отсюда мне почудилась тюремная вонь и померещился звериный вой узников, истязуемых следователями. Важное учреждение. Очень важное!

- По левую сторону, - бойко продолжил Рамиро, - видны нефтеперегонные заводы государственной компании "Петроверде". Коста-Верде изобилует полезными ископаемыми, ее нефтяные залежи почти неисчерпаемы, и дальновидная политика его превосходительства президента Раэля...

Автобус повернул в лабиринт узеньких улочек, запетлял и, наконец, притормозил у входа в гостиницу. Мне настало время катить коляску Рикардо.

- Спасибо, Сэм, - вежливо сказал Хименес, очутившись подле своего номера на третьем этаже. Он огляделся.

- Чемодан уже принесли. Молодцы! Давайте выпьем вместе по стаканчику.

Выдержав короткую паузу, прибавил:

- Обоим не повредит, верно, amigo? Я изучил его лицо, потом неспешно произнес:

- Лучшее предложение, услышанное за последние несколько дней.

- Пожалуйста, если не трудно, внесите мои пожитки, - попросил "Андерсон", орудуя ключом. - В чемодане завалялась бутылка "Бурбона", в рубашку завернута. Наберите на цифровом замке сплошные нули - крышка и откроется.

- Дерни за веревочку!.. - ухмыльнулся я и полминуты спустя поставил на столик впечатляющий стеклянный сосуд, снабженный красочной этикеткой.

- Разливайте отраву сами, сеньор Хелм, - предложил спутник, невозмутимо уставившись мне в глаза. Я осклабился.

- Конечно, сеньор Хименес. Только давайте вящей безопасности ради придерживаться условных имен. А то и на людях оплошать недолго... Давно догадались? Пожав плечами, Рикардо сказал:

- В хьюстонском аэропорту. Высокий худой мужчина, прилично стреляет - я слыхал историю об El Fuerte раз пятьсот, - маскируется под журнального фотографа, ходит, обвешанный камерами и экспонометрами. Работает на правительство Соединенных Штатов. Недавно потерял подругу, которую убили моя безмозглая сестрица и мой идиот братец. То ли по приказу папеньки, то ли по собственному почину... Вдобавок, отец описывал вашу внешность во всех подробностях. Не уставал восхищаться великим заезжим диверсантом. - Рикардо вяло улыбнулся. - Думал, вы сразу меня выдадите, мистер Хелм. Отчего не выдали?

- На таможне? С какой стати? Вы передо мною ничем не провинились - по крайности, пока. Вас даже в Чикаго не было, когда случилось... несчастье.

- Получается, присутствие Мэтта Хелма в группе археологов-любителей нужно считать чистейшим совпадением?

- Конечно. Двое людей решили проникнуть в Коста-Верде потихоньку, не привлекая излишнего внимания. Способ к этому наличествовал единственный. Вот оба человека и заинтересовались индейскими древностями. Кажется, вполне объяснимо. Я перевел дух.

- Но кто, собственно, верховодит грядущей революцией? Уж никак не полковник, окопавшийся в Соединенных Штатах. И, простите, не вы, прикованный к инвалидному креслу.

Ничуть не обидевшись, Рикардо промолвил с виноватыми нотками в голосе:

- Я уважаю отца, но его армейские замашки устарели.

- Ну, знаете ли... Судя по количеству мундиров и винтовок на улицах, без армейских замашек, даже изрядно обветшалых, вам не обойтись, если решили Раэля сбросить.

- Понимаете, войска отнюдь не пылают любовью к Армандо Раэлю. Особенно теперь, когда Хименес намерен возвратиться... Не сомневайтесь, отец опытный командир и сумел бы помочь нам и словом, и делом. Он был великим бойцом, Сэм, а вот президентом оказался препаршивым. В точности, как ваш генерал Грант... Но армия любила его, а к тому же множество штатских начали ценить Хименеса, изведав правление Раэля. Поэтому я и возвратился. Хименес, первенец великого Гектора Хименеса, покушавшийся на тирана, страдавший в застенках, заплативший за дерзость и храбрость непомерную цену и вновь готовый сражаться! Да, конечно, из человека, не способного толком стоять на ногах, воин скверный. Однако я сделаюсь в некотором роде знаменем, хоругвью освободительной борьбы. И, быть может, помогу народу Коста-Верде победить.

- Получается, папеньку сбросили со счетов? Хименес пожал плечами. Смущенно пожал.

- Ничего не попишешь. Да и не играл он особой роли в новом заговоре. Время Гектора Хименеса окончилось. Важно уничтожить Раэля. А уж кому доведется пожинать плоды - не столь важно. Ибо народ окажется при выигрыше, как бы ни повернулись дела.

- Вы покушались на Раэля сами, но оплошали, - прервал я. - Отчего?

- Промахнулся впопыхах, а второго выстрела сделать не дали.

- Случается... Но если вы - хоругвь освободительной борьбы, кто возносит вас?

После долгого колебания Рикардо сказал:

- Его зовут Люпэ де Монтано. В народе, разумеется, кличут bandido, только наш народ, увы, любого назовет головорезом, если парень дерется против правительства. Даже против такого зверского режима. Впрочем, Люпэ и сам не провозглашает себя святым освободителем. Он готов спуститься с гор во всякую минуту, но Монтано требуется рычаг, способный повернуть армейские штыки в сторону президентского дворца, и определенный политический вес. Я - этот рычаг, и одно присутствие мое наверняка придаст Люпэ необходимую респектабельность.

- Понятно.

- Вот почему Люпэ выручил меня из Ла-Форталесы, переправил в Соединенные Штаты, полностью оплатил медицинские расходы - немалые, кстати. Я требовался про запас, на будущее.

- Как же он тебя извлек?

- Извлек? - не сразу понял Рикардо. - А! Да, полагаю, точно так же, как и обеспечил въезд вашей группе: небольшим влиянием, осуществимыми угрозами и, разумеется, громадными взятками. У Раэля и мясника Эчеверриа сотни врагов, готовых помочь неприятелю. Особенно, если риска нет, а барыш велик...

Молодой человек рассуждал с мудрым цинизмом старца.

- О побеге рассказать не могу, почти все время пролежал без сознания. Трясли в грузовике, везли на скоростном катере... Не дали спокойно умереть. Потом - лечебница в Штатах, врачи, операции... На что я годился после того, как надо мною потрудились Эчеверриа и его людоеды? Восседать в кресле на колесах и смотреть ваше идиотское телевидение? Оставалось одно: послужить Коста-Верде, ощутить себя живым существом, а не беспомощной развалиной. Сердце бьется, мозг работает, имя гремит.

Прозвучала последняя фраза весьма напыщенно. Впрочем, парень говорил с неподдельной искренностью. Я заподозрил, что патриотический пыл Рикардо Хименеса немного болезнен, да только трудно было сохранить полную здравость рассудка, пройдя сквозь преисподние Ла-Форталесы. Когда-нибудь Раэль и Рыжий Генри могут крепко пожалеть о содеянном...

- Хорошо, Дик. Теперь о делах личных. Ни против тебя, ни против здешней революции, ни против Люпэ де Монтано я не имею ничего. Но с твоею семейкой предвидится расчет особый и решительный. Сделаемся врагами на этой почве - очень жаль. Решать лишь тебе, amigo.

- Не много ли берешься исполнить, Сэм? Гектор Хименес до сих пор исхитрялся уцелеть, хотя за ним буквально охотились.

- Дорогой мой, ведь не об армейских маневрах говорим! Любой профессионал, располагающий подручными средствами, за десять минут растер бы эту нью-йоркскую банду полоумных любителей в мелкий порошок! А я - профессионал.

Рикардо глубоко вздохнул.

- Если семья погибнет, я возненавижу тебя, Сэм. Но виноваты они сами, а потому не опасайся мести. Годится моя точка зрения?

- Вполне. Спасибо за выпивку. Дик. Принести чего-нибудь?

Рикардо помотал головой.

- Тогда счастливо оставаться. Будь умницей. Рикардо ухмыльнулся:

- Буду. Выбора нет.

Глава 10

С утра пораньше затрезвонил телефон, сдернувший меня с гостиничной кровати, где я возлежал, скинув туфли и убеждая себя самого, будто размышляет над очень важными вещами. В действительности, я просто дремал.

Предыдущая ночь выдалась беспокойной, хотя и приятной, а посему после завтрака разумному человеку следовало прикорнуть, не зная заранее, что сулит предстоящий день. Вдобавок, надо было повстречать связного, а легче всего это сделать, запершись в номере и дождавшись вызова по местному проводу.

Так и получилось.

Я поднял трубку и услыхал низкий, хрипловатый, знакомый голос:

- Фельтон? Фоторепортер?

- Эй, а кто?.. О, Господи, Миранда!

- Угадал. Тебя тревожит Несравненная Миранда Мэтсон, - продолжила собеседница. - Увидала имя в информационном бюллетене Palacio de los Gobernadores[4]: выдающиеся ученые-гробокопатели явились в Коста-Вер-де, чтобы восславить богатство здешних доисторических культур... Захотелось повидаться. Помнишь наше плавание на старом корыте, звавшемся "Снарк"? Ох, и сумасшедшая была затея!

Одно общеизвестное словечко из Льюиса Кэрролла, сказал мексиканец. Что ж, пароль прозвучал.

- Помню. И хватит с меня эдаких тарбармошек. Теперь все будет чинно и мирно. Я не любитель кораблекрушений. Коль хочешь, разопьем вместе бутылочку-другую.

- Жадина! Я-то рассчитывала, угостит полновесным обедом!

- Вымогательница. Ладно, где повстречаемся? Ты лучше моего знакома с городом.

- Restaurante Tolteca, - уведомила Миранда. - Сиречь, ресторан "Тольтек". Просто назови его любому таксисту. Буду ждать ровно в час. По рукам?

- По рукам. Ты сущее сокровище, Миранда.

- Неужто, наконец, понял?

Я положил трубку. Так вот он, наш человек в Санта-Розалии! Но как, любопытно знать, Мак сумел привлечь на службу Миранду Мэтсон, заядлую собирательницу и сочинительницу газетных сплетен, закоренелую пьяницу? Она была выпивохой старой доброй закалки: не теряла разума, обладала огромной храбростью и отличалась привлекательностью швабры.

Познакомились мы еще в благословенные времена, когда я сам, зеленый, увешанный "лейками" и "кодаками" юнец, подвизался в новомексиканских и прочих газетах. Несколько раз видал Миранду и впоследствии, сменив профессию на куда менее безобидную. Новое мое занятие сделалось нынче такой же тайной, как былое занятие Рональда Рейгана, и все же в чужой стране, где я бывал только единожды и носа не высовывал из лесов, можно было представляться фотографом.

Автобус доставил нас к музею, размещавшемуся в изумительном старинном особняке, отреставрированном еще до прогрессивного президента Раэля, но быстро ветшавшем опять, ибо новое, мудрое и дальновидное правительство заняло кресла внезапно и не дало прежнему сменить на здании протекавшую крышу.

Экспозиция уступала разнообразием той, которую можно узреть в Мехико, да и художества мельмекские, с точки зрения эстетической, безусловно проигрывали искусству ольмеков. Но Франческа была поистине без ума от своих возлюбленных индейцев, и я непрерывно слышал:

- Вот, смотрите! Эта чаша раскопана и доставлена доктором Диллманом, прошу любить и жаловать!

После полуторачасовой лекции (должен признаться, довольно интересной), туристов отпустили на волю, и я вскочил в ближайшее такси. Ресторан "Тольтек" располагался в углу обширной площади, был весьма фешенебельным и для всякого сброда неприступным. Я порадовался, что, зною вопреки, надел белую рубашку и галстук, придав себе вид относительно пристойный. Фотокамеру, перекинутую через плечо, метрдотель милостиво оставил без внимания и препроводил меня к столу сеньориты Мэтсон.

Миранда уже успела пропустить пару стаканчиков. Никогда не пренебрегала возможностью. Крупная особа с растрепанными светлым волосами, в джемпере. Какие именно были на Миранде брюки, сказать не могу: ноги, разумеется, обретались под столом, покрытым скатертью, но еще никто никогда не видал мою приятельницу в юбке.

Мысленно подивившись тому, что обладательница подобного наряда получила пропуск в ресторан, я уселся напротив.

- Знаешь, почем тут продают шотландское? - осведомилась Миранда. - Сорок долларов пинта! Сорок!

- Тебе-то что за печаль? Ежели не ошибаюсь, ты пьешь исключительно "Бурбон".

- Если не понимаешь, поясняю, - сказала Миранда. - Я задолжала твоим... собратьям. Вызволили меня из одной африканской дыры. В Центральной Африке постоянно режут и стреляют своих и чужих, не разбирая. Вырвавшись оттуда, я пообещала: понадобится помощь - обращайтесь в любой день. Так и получилось. Большая вашингтонская шишка не сыскала в Коста-Верде ни единого сколько-нибудь надежного существа, кроме старой доброй Миранды Мэтсон. Поступили распоряжения устные, а заодно и приложения вещественные. Достань из сумочки. Я к эдакой пакости прикасаться избегаю.

Протянув руку под стол, я запустил пятерню в необъятную кожаную торбу, неизменно сопутствовавшую Миранде чуть ли не двадцать лет подряд и выглядевшую соответственно. В торбе обнаружился револьвер: курносый двухдюймовый ствол. Еще наличествовала хитрая кобура и коробочка патронов. Пять в револьвере, штук десять в коробке - три полных барабана. Войны, располагая таким арсеналом, не затеять, но маленькую битву можно выиграть вполне.

Я проворно запихнул оружие в пустой чехол от фотоаппарата.

- Фу-у-у, и приятно же избавиться от огнестрельной дряни, - сказала Миранда. - Сообщаю: Бультман скрылся из виду. Не понимаю, о чем речь, но сообщаю точно: Бультман скрылся из виду.

- Понимаю. Проверим.

- Теперь, - ехидно изрекла Миранда, - изволь небрежно оглядеться. Может, опознаешь кого-либо, кого раньше видал на фото...

Зал был просторным и высоким, обильно освещавшимся. Половина столов пустовала, за другими обосновались посетители, уписывавшие обед с немалым воодушевлением. Но взгляд мой внезапно привлекла фигура, спокойно восседавшая подле окна.

Рыжеволосые и рыжебородые латиноамериканцы, хотя и существуют, но довольно редки. Сомнений допускать не приходилось. Я рассматривал Рыжего Генри, Enrique Rojo.

Тот обедал в компании трех офицеров, по всей вероятности, личных телохранителей. И казался в темном штатском костюме неизмеримо внушительнее трех облаченных мундирами верзил. Было Рыжему Генри около сорока. Худая кастильская физиономия. Мефистофельская бородка.

Шестое чувство подсказывало: с этим субъектом шутить не рекомендуется ни при каких условиях.

- Правда, хорош? - полюбопытствовала Миранда. - Их превосходительство Энрике Эчеверриа, обер-палач Коста-Верде... Хочу выпить.

Почти весь последующий день мы добирались на автобусе до Копальке, древних мельмекских развалин, где Франческа и ее высокоученый муж исследовали, рыли, вымеряли, записывали, строили несуразные и заманчивые гипотезы. По счастью, в автобусе имелся кондиционер, ибо мы спускались к низменностям, и воздух с каждым часом делался все жарче.

Дорога неумолимо ухудшалась. Но продвижение наше замедляли не столько ухабы и выбоины, сколько неисчислимые заставы и патрули. Кажется, это числилось наилучшим здешним развлечением: заставить паршивых богатеев-americanos покинуть прохладную, просторную колымагу и топтаться под палящим солнцем, покуда самодовольный капитан (лейтенант, сержант - ненужное зачеркните) пристально проверяет каждую буквицу незнакомых слов и советуется с гидом, который разумеет чужеземное наречие.

Вместе с нами увязалась Миранда Мэтсон, сопроводившая меня из ресторана до гостиницы, поговорившая с доктором Диллман и посулившая той статью, снабженную фотографиями. Означенная статья, заверила Миранда, сделает фамилию Диллман притчей во языцех, составит супружеской чете немеркнущую славу не только в кругах академических, но повсеместно.

Убеждать Миранда умела.

Немного поколебавшись, Франческа дозволила ей занять одно из остававшихся свободными сидений.

Гостиница "Копальке", расположенная в удобной близости от развалин, оказалась просто мотелем северного образца: главный корпус, бассейн, фонтаны, лужайки, маленькие, разбросанные коттеджи, которые служили отдельными номерами. Истинный оазис в сухих, чуть ли не дотла испепеленных тропическим зноем джунглях.

Наличествовали, разумеется, ресторан, закусочная, лавка, торговавшая сувенирами. Все, как полагается у людей цивилизованных. Все удобно и даже недурно.

- Когда Коста-Верде целиком уподобится этому заведению, - пробормотал я на ухо Рикардо, - почувствуешь себя настоящим избавителем. С неба спустившимся.

Хименес даже не улыбнулся. Молодое лицо мнимого скандинава сделалось угрюмым. Он прикоснулся к неосновательно изглаженному шраму на левой щеке:

- Скорее, вырвавшимся из ада...

Глава 11

В моем деле быстро привыкаешь засыпать где угодно, выбрав любую более-менее горизонтальную поверхность; в любое время суток и в любом состоянии. Только на сей раз я отчего-то не сумел очутиться в объятиях Морфея. Использовать снотворное было бы опрометчиво, инстинкт нашептывал: в гостинице не стоит накачивать себя средствами, притупляющими чуткость.

Лежа на спине, я размышлял о немеряных джунглях, простиравшихся на север, запад и восток, о зловещих пирамидах-теокалли, храмах и пещерах, до которых было, в сущности, совсем недалеко. О забытом, внезапно сгинувшем народе, чья судьба столь заботила Франческу.

Я размышлял и, невзирая на возраст, опыт и нажитое долгими стараниями хладнокровие, чувствовал себя не вполне уютно.

Все-таки, велел рассудок, если бессонница мучит, используй ночные часы не без пользы. Взвесь и сопоставь. Ибо главный личный вопрос, очень меня занимавший, решился в беседе с Хименесом-младшим. Он был великим бойцом, а вот президентом оказался препаршивым... Стало быть, сезон охоты на Гектора Хименеса и его исчадий окончательно объявляется открытым. Я не отниму у страждущих обитателей Коста-Верде желанного благодетеля. И маленький призрак умной, доброй и невезучей Элеоноры Брэнд не оскорбится подобным отмщением...

Звук приближавшихся шагов немедля разогнал все роившиеся в мозгу мысли. Шаги были странными: неуверенными, шаркающими, спотыкающимися. Я торопливо нащупал револьвер, угнездившийся у правого колена - прятать оружие под подушкой давным-давно сделалось традицией, а следовательно, дурным тоном.

Поправил покрывало, хоть и готовился продырявить его при внезапной пальбе. Раздался частый, негромкий стук в дверь, потом шепот:

- Сэм! Ради Бога, Сэм! Открой скорее...

Когда я вскочил, откинул щеколду и распахнул створку, Франческа стояла, бессильно прильнув к стене лбом, задыхаясь, точно бежала без остановки целую милю. Пожалуй, так оно и было.

Миссис Диллман вздрогнула, когда я обнял ее за плечи, но дозволила препроводить себя внутрь домика. Я закрыл и замкнул дверь, обернулся. Нажал выключатель.

- Не надо, Сэм! Не надо света! Я выгляжу...

- Не валяй дурака, хорошо?

Выглядела дама и впрямь неплохо. Я чуть ли не силой вынужден был отнять ее ладони от лица и увидел кровоподтек: внушительный, впечатляющий, тянувшийся от глаза до уголка губ. Измятая шелковая блуза выдернулась из-под юбки, измялась, перепачкалась. Нейлоновые чулки порвались на коленях, а сами колени вряд ли были в лучшем состоянии.

Досталось и правой ладони: обширные ссадины. Однако всего неприятнее показался дикий, затравленный взгляд.

- Номер грузовика запомнила? - заботливо полюбопытствовал я.

- Ха-ха! - ответила Франческа нежданно твердым голосом. - И четырежды ха-ха. Доволен? А если прекратил корчить клоуна, принеси пластырь. И что-нибудь вроде перекиси водорода.

- Кажется, есть... Но что же все-таки стряслось? Франческа облизнула губы:

- Это... это и впрямь смехотворно. Я решила перед сном заглянуть на прежние раскопки. И заблудилась. Пошла коротким путем, но после нас уже работал кто-то иной, все приметы переменились... А потом... Потом начались ужасы. Понимаешь, столько лет заниматься археологией, ко всему привыкнуть, и вдруг ни с того, ни с сего по-настоящему перетрусить! Перепугаться древних гробниц! Но я чувствовала, чуяла незримое присутствие Ночных Владык.

- Что-о?

- Иксчатля, бога смерти... Других... Можешь надрывать живот, хохоча, но над раскопками витало нечто холодное и темное. Странно, индейцы представляли ад ледяным, а не огненным... Я закричала, словно маленькая, бросилась напролом, наутек, упала со всего маху, стукнулась лицом, чуть сознания не лишилась...

Глубоко вздохнув, доктор наук Франческа Диллман обозрела собственную потрепанную персону.

Я придержал ей затылок, охватил пальцами нижнюю челюсть и осторожно пошевелил.

- Хруста, смещений, острой боли не ощущаешь?

- Побаливает, но тупо...

- Зубы в полном наличии? Самовольно отлучившихся нет? Ну-ка, дай загляну.

- Господи, - простонала Франческа, - Господи, какая глупость! В моем возрасте спасаться от привидений!

Мы проследовали в душевую. Я пустил в дело упомянутую перекись водорода, пожалел об отсутствии шприца и пенициллина, обработал повреждения лучшим возможным образом.

Франческа посмотрела в зеркало.

- Он теперь, наверное, почернеет? Кровоподтек?

- До утра потемнеет чуточку, но и только. Тебе повезло, парень чудом не зацепил глаза. Что касается синяка, на свете существует косметический грим.

- О каком парне речь? - обернулась Франческа. - Ведь ясно рассказала все!

- Рассказала бойко, не спорю.

- Сэм! Я прищурился.

- Черт возьми, Диллман, ты и впрямь считаешь своего любовника сосунком? С тобою были предельно честны и откровенны. Даже прямо намекнули на основной род занятий. Повторяю: твой я - профессионал. По какой части, понимаешь без пояснений. Исполняя зловещий служебный долг, я навидался людей, получивших по морде. И мужчин, и женщин. Самого били неоднократно, случалось лупить и мне. Правый хук оставляет следы, которые не спутаешь ни с чем иным.

Франческа безмолвствовала.

- Рука поранена, и оба колена тоже. Но вот на лице, коим ты якобы треснулась оземь, царапин отчего-то нет. Заговоренная у вас физиономия, доктор... Парень размахнулся, стукнул, ты потеряла равновесие, крутнулась и шлепнулась. На колени и вытянутую руку: типично для неученого неумехи.

Прилежно попробовав засмеяться, Франческа произнесла:

- Возвращение Шерлока Холмса! Прости, дорогой, но я... стеснялась выложить правду. Так унизительно! Так невыносимо унизительно!

- И все же поведайте, о ваша оскорбленность.

- Не могу! - тихо молвила Франческа. Я смотрел пристально, в упор, не мигая.

- Осмелюсь предположить, сударыня, вас обработал правительственный доносчик, именующийся гидом... Тот, перед которым ты юлишь, ибо прилизанная скотина способна сочинить невыгодный рапорт и прикрыть ваши изыскания на долгое время, если не навсегда.

Помедлив, моя любовница выпалила:

- Угадал! Правильно, это Рамиро. Возомнил, будто в своем качестве надсмотрщика имеет право на известные вольности. А я, точно дура, его оттолкнула. Еще и прибавила несколько словечек... Вот он и... взбесился.

Я медленно кивнул, хотя от горькой злости хотелось выблевать. Франческа лгала неумело, нахально и неумно. Воцарившееся молчание продлилось чуть ли не минуту с лишним. Потом я осклабился в наилучшей волчьей манере, отрабатывавшейся перед зеркалом на протяжении многих лет, и уведомил:

- Увы, так и погибают неповинные люди. Глаза Франчески распахнулись:

- О чем ты?

Просунув руку под покрывало, я извлек оставшийся лежать на месте тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон. В иное время, при иных обстоятельствах я даже собственному брату (коего, впрочем, не имеется в природе) не открыл бы дверей, не ощетинясь предварительно стволом. Однако ждать неприятностей от Франчески не следовало. По крайней мере, не этой ночью.

Зато следовало немедля удостовериться кое в чем.

- Будучи джентльменом, - сообщил я, - считаю себя вынужденным выйти и обучить мерзавца обращению с дамами. Ты упомянула Санчеса, верно?

Франческа уставилась на револьвер, как на гремучую змею.

- Но ты же клялся... Господи, ведь у него пистолет!

- Во-первых, - уведомил я, - сие огнестрельное устройство зовется не пистолетом, а револьвером. Во-вторых, я клялся в Мексике, а там никакого оружия не носил. Незачем было. Здесь же, в Коста-Верде, я ни в чем тебе не клялся.

Освободив барабан, я откинул его и напоказ, демонстративно проверил патроны. Закрыв смит-и-вессон, я положил его на постель, сбросил пижаму и явился Франческе в первозданной наготе, при полном освещении.

- Сэм, - негромко и ласково позвала доктор Диллман. Вероятно, подумала, что я намерен сперва обладать ею, а уж после мстить обидчику. Подумала - и поспешила использовать нежданный подарок судьбы.

Только здесь она ошибалась полностью. При ночных экспедициях по неприятельской территории черный джемпер-"водолазка" и темные брюки составляют обязательное и непременное облачение разумного диверсанта. Я стараюсь возить сей костюм везде, где только можно, и теперь, откинув крышку чемодана, извлек его, расправил, натянул.

- Пошлите последнее "прости" господину Санчесу, о прекрасная дама. Конечно, мысленное "прости".

- Остановись! - крикнула Франческа. - Никого ты не убьешь! Ведь сам понимаешь и знаешь: это никакой не Рамиро! Да Рамиро в жизни не пристал бы к женщине выше него на целый фут! Самолюбив, стервец!

- А кто же? - вкрадчиво полюбопытствовал я.

- Не скажу.

- Для ученой дамы, докторессы, поистине странное отношение к фактам, - вздохнул я. - Хорошо. Предоставляю свободный выбор. Либо ты выскакиваешь мне вослед, подымаешь тревогу, начинается пальба, гибну я и еще немало неповинных и очень сонных людей, либо сидишь в этой комнате подобно мыши, тихохонько. В последнем случае не пострадает никто. Выбирайте, ваша умудренность.

Франческа промолчала.

Выключив лампу, я приблизился к окну, беззвучно освободил защелку, столь же бесшумно поднял раму.

- Сэм! - раздался еле слышный оклик. Я повернул голову.

- Будь осторожен, милый.

Пятью минутами позже я очутился довольно далеко от освещенных окон и дорожек, сделал большой, весьма предусмотрительный крюк и выбрал место, с которого мог без опаски следить за входом в собственный коттедж. Перед входом красовался незнакомец. Так и есть: bandido чистейшей воды и девяносто шестой пробы. Просто пародия - широкополое сомбреро, плащ-серапэ, широкий кожаный ремень. Голливудские режиссеры спятили бы от восторга.

В былые времена винчестеров и ремингтонов эти парни пользовались очень живописными патронташами, носили их перекинутыми через плечи, перекрещивавшимися на груди. Весьма изысканно. Теперь же подобная публика предпочитает американские винтовки М-16, а подсумки армейского образца выглядят отнюдь не впечатляюще.

В Латинской Америке штурмовая скорострельная М-16 распространена примерно так же, как пресловутые автоматы Калашникова на африканском и азиатском континентах. Революционеры, мятежники и заговорщики всех мастей просто запускают лапу в арсеналы правительства и хватают хранящиеся там стволы. Сволочь африканскую и азиатскую снабжает оружием заботливая Москва, латиноамериканскую мразь пестует Вашингтон. Вот и вся разница.

Уподобляясь пресмыкающемуся и всей душой уповая, что не повстречаю никакой местной разновидности оных, я пополз меж кустами. Некоторые местные растения дали бы сто очков форы любой колючей проволоке. Я обогнул угол домика, угнездился напротив гостиничной автомобильной стоянки.

Полдесятка видавших виды джипов и большой шестиколесный бронеавтомобиль, сражавшийся, должно быть, еще против нацистов. Или за них, понятия не имею.

Перед броневиком недвижно стоял субъект, ударивший Франческу. В этом я не сомневался ни секунды, ибо ни от кого иного миссис Диллман подобного не снесла бы. По крайности, не снесла безропотно.

Картина оказалась уже не пародийной, как подле коттеджа, но чисто карикатурной. За рулями джипов гордо восседали вооруженные винтовками бандюги. Собратья их, державшие М-16 наперевес, торжественно чем никому не нужный, смехотворно излишний в этих местах караул. А трое телохранителей как зеницу ока сторожили драгоценную особу своего начальника. Разбойничья шайка времен Боливара, чудом перенесшаяся в двадцатый век...

Припомнился анекдот о неуловимом вожде апачей, который был неуловим, ибо никто и не собирался ловить его... Да, мне выпала редкая зоологическая удача: наблюдать колоритный экземпляр латиноамериканского generalissimo прямо в среде обитания...

На двух старомодных портупеях болтались два кольта - с перламутровыми рукоятями, разумеется. Люпэ де Монтано понимал толк в огнестрельной роскоши, ничего не скажу.

Крупный мужчина для представителя смешанной расы. Приметное брюхо, черные, точно смоль, усы... Но вынужден сделать поправку к вышеизложенному. Люпэ, единственный, пожалуй, изо всей дурацкой шайки, не казался смехотворным. Хотя и нацепил псевдовоенную полевую форму цвета хаки, со знаками различия.

Смуглое, плохо выбритое лицо под козырьком кепи казалось неглупым и жестоким. А глаза, наверное, видели собеседника насквозь, точно стеклянного. Такое у меня было подсознательное ощущение.

Монтано шагнул вперед, потому как на крыльце дальнего коттеджа возникло движение. Сначала спустился маленький человечек, тащивший инвалидное кресло. Сделанное почти целиком из алюминия, оно весило сравнительно мало. Затем объявился Рикардо Хименес, опиравшийся на костыли и ступавший с предельной осторожностью. Ему услужливо, хотя неловко, пособили сойти.

В кресло Рикардо не сел, а, ухватившись за перила, перевел дух и подождал, пока el senor generalissimo приблизится. Приблизился Люпэ быстро, с похвальной вежливостью, сопровождаемый тройкой головорезов. Широко распахнул объятия, осторожно и крепко прижал Рикардо к широкой своей груди.

Отступил, подтянулся, произнес по-испански:

- Выглядишь неизмеримо лучше, чем при последнем свидании, возле Ла-Форталесы. Как я рад увидеться вновь, дружище! Рикардо засмеялся:

- Не могу ответить подобной же учтивостью, генерал, ибо не помню, как выглядели в то время вы. Сами помните: валялся в обмороке... Но я тоже очень радуюсь встрече!

- Генерал? Какие глупости! Меня зовут Люпэ, а тебя Рикардо. Пойдем, еще многое нужно обсудить...

Монтано щелкнул пальцами, бойцы подкатили кресло, помогли Хименесу устроиться поудобней.

Новый щелчок пальцев.

Шайка неожиданно быстро кинулась к машинам и заняла места не хуже вымуштрованного мотострелкового взвода. "Ого, - подумал я, - нехудо. Учесть придется..."

Заурчали двигатели, вереница автомобилей, возглавляемая броневиком, тронулась и растаяла в ночи.

Когда я возвратился к домику и проскользнул внутрь, лампа оставалась отключенной и ни звука не слышалось. Я почувствовал известную досаду, но потом глаза чуток обвыклись и в слабых лучах луны, струившихся сквозь распахнутое окно наискосок, обозначилось белокожее стройное тело, разметавшееся на постели.

Франческа исправно дожидалась меня.

Глава 12

Пробудился я при лучах солнца, отнюдь не слабых. События минувшей ночи казались не вполне реальными и совсем незначащими, кроме одного.

Я испытывал странное, щемящее чувство утраты. Правда, терять предстояло чужую жену, которая сразу и честно предупредила, что связь окажется мимолетной. И все же мне сделалось грустно. Отчего, пояснить не могу. Я даже не подозревал, до этой минуты, что успел немного - или изрядно - привязаться к Франческе Диллман.

Припомнилась маленькая безжизненная фигурка, лежавшая на чикагском асфальте, славная девочка, чью память я, по сути, предал... Тьфу, чепуха! Элли лишь посмеялась бы, узнав, как я лежу в провинциальной коста-вердианской гостинице и рассуждаю касаемо посмертной верности.

Поднявшись, почистив зубы и наскоро приняв душ, я натянул джинсы, походные ботинки, револьвер затолкал за пояс, а рубаху надел навыпуск, дабы спрятать маленькую торчащую рукоять.

Франческа уже уплетала завтрак в обществе четы Патнэмов. Я легонько поклонился, услыхал невразумительное "с добрым утром" (все трое жевали), присмотрел отдаленный столик и уселся, мрачно глядя на плавательный бассейн. Прилетевшая будто на крыльях официантка записала заказ, обещалась возвратиться во мгновение ока и упорхнула.

- Предпочитаете скорбеть в одиночестве? Если нет, могу составить компанию!

Миранда Мэтсон с грохотом подвинула к себе стул и пристроилась рядом. Она казалась начисто бесформенной в зеленом спортивном костюме с короткими рукавами. То есть, это лишь поначалу можно было принять за спортивный костюм. Внимательный взгляд убедил меня: приятельница перешила списанный десантный комбинезон, обзаведясь удобной и весьма практичной одежкой для пикников и походов. Вытертое, застиранное имя прежнего владельца и номер части еще проступали на левом нагрудном кармане.

- Последняя вещь, которой мне хотелось бы заниматься нынче, - угрюмо процедил я, - это карабкаться на идиотскую усеченную пирамиду высотою в полтысячи футов!

- А сегодня такими подвигами заниматься не будем, - уведомила Миранда жизнерадостно. - Маленькая перемена в порядке действий. Осмотр начнется не в Копальке, а за пятнадцать миль отсюда.

Я насторожился.

- Другой доисторический город, Лабаль. Доктор Диллман считает, что начатки необходимых сведений лучше получить именно там, а уж после заниматься здешними раскопками. Брр-р-р! Пятнадцать миль на джипе, в эдакую жарищу!

- Да, верхом удобней. У лошади амортизаторы мягче и проходимость побольше.

- Каждому свое, - хмыкнула Миранда. - По-моему, ничего страшнее лошади свет не видывал. Всякий раз, когда нужно забираться к черту на кулички, чтобы добыть любопытные материалы, доводится взлезать в седло. Всякий раз внушаю себе: животное попалось доброе, отзывчивое, ласковое, словно теленок. И вообще, лошадь - старинный друг человека. Не помогает. Пугаюсь до полусмерти, скотина это чует и немедленно брыкается. Со всеми сопутствующими удовольствиями...

Сощурившись, Миранда уставилась на меня хитрыми голубыми глазами.

- Сукиным детям, - сказала она чуть погодя, - следует передвинуть свои древние заброшенные города немножко ближе к ныне обитаемым. Было бы неизмеримо легче для изыскателей... А в Санта-Розалии status, похоже, остается quo.[5]

- Сиречь, о герре Бультмане ни слуху, ни духу... Послушай, ты и впрямь веришь, будто начинать наше образование предпочтительнее с Лабаля? Еще накануне об этом и речи не велось.

- Да, - согласилась Миранда. - Но миссис Диллман ухитрилась раздобыть напрокат несколько джипов. Кажется, это возможно лишь сегодня, потом вездеходов не доищешься, а пятнадцать миль протопать - не шутка. Вот и едем в Лабаль.

- Ты тоже?

- Конечно. Пошатаюсь, полюбуюсь, воздухом подышу, покуда вы будете в пыли копаться...

В закусочной возник и приблизился к Франческе Диллман безвинно ею оклеветанный Рамиро Санчес. Моя ученая любовница извинилась перед Патнэмами, встала и направилась к выходу: прямая, подтянутая - воплощение деловой женщины. И это, невзирая на вульгарные джинсы, примятые, слегка припачканные... Впрочем, джинсы для того и существуют, чтобы не казаться новехонькими.

"Франческа могла бы надеть рубище паломницы или вретище кающейся грешницы - и все равно сохранять вид элегантный и слегка надменный, - подумал я не без горечи. - Но в природе наличествует доктор Арчибальд Диллман, а посему пускай доктор Франческа Рэнсом Диллман проваливает к лешему..."

Четвертью часа позже мы высыпали из бара, двинулись к основному корпусу гостиницы и обнаружили шесть поджидающих джипов. Миранду, которая нацепила соломенную шляпу величиною с круглый стол короля Артура, учтивый Санчес пригласил устраиваться в головной машине. Меня определили к Патнэмам, а Франческе, облюбовавшей сиденье рядом с Уайлдерами, предстояло замыкать наш высокоученый караван.

Путешествие предстояло неблизкое. "Миранда или не Миранда, - подумал я, - а все-таки лошадь была бы куда как предпочтительнее".

Машины тронулись.

Вереницей катя по узкой лесной тропе, мы в скором времени выехали на громадную поляну, точнее, вырубку, средь которой красовалась огромная ступенчатая пирамида. Вообразив, каково сладко взбираться на подобную верхотуру, я поежился. Пирамиду обстали чрезвычайно почтенные руины. То ли храмов, то ли дворцов - не имею понятия.

Безжалостная Франческа объявила остановку и пригласила группу взойти с нею вместе на плоскую вершину теокалли, дабы воочию узреть мельмекский жертвенник.

Я умудрился подняться к нечестивому языческому капищу и спуститься вниз, не отличившись ловкостью, зато и не слишком осрамившись. Восхождение принесло мне несколько невыразительных снимков, полдюжины царапин и крепко отпечатлевшуюся в памяти панораму бескрайних джунглей, тянувшихся до самого горизонта со всех сторон, кроме той, откуда мы прибыли.

Ни единого признака цивилизации не замечалось ни на севере, ни на западе, ни на востоке.

Неутешительно.

Единственным признаком человеческой деятельности была узкая ухабистая тропа, уводившая сквозь неимоверно густые, непроницаемо перевитые ползучими растениями дебри к Лабалю, неизвестному древнему поселению.

Изрядно вспотевшее и пропылившееся сборище наше возвратилось к джипам, кряхтя, устроилось на сиденьях. Рамиро окинул поникших туристов заботливым оком и уведомил:

- Возле самого Лабаля есть очень хороший cenote.

Словцом этим в Центральной Америке называют большие природные колодцы, верней, маленькие озера: бездонные провалы почвы, заполненные кристально чистой и прозрачной водой. Встарь индейцы ввергали в cenote (именовавшиеся тогда по-другому, ибо испанского языка в здешних краях еще не слыхивали) многоразличные жертвы своим идолам: золото, драгоценные предметы, а заодно и прекрасных девственниц.

Я угрюмо подумал, что удалая компания, скорее всего, примется плавать и плескаться над сущими залежами человеческих костяков.

Cenote, впрочем, оказался милейшим озерцом, чья вода отливала настоящей небесной голубизной. Поистине странное геологическое строение целого края! Ни единой реки, хоть чего-то стоящей, но там и сям разбросаны источники подземной воды, пережившие Бог весть сколько тысячелетий и оставшиеся незамутненными.

Кроме водителей, принявшихся уплетать завтраки прямо за баранками джипов, группа насчитывала еще четверых, отказавшихся искупаться и немедля прослывших неряхами.

Во-первых, меня. Я отнюдь не собирался разоблачаться, выставляя смит-и-вессон всеобщему обозрению. К тому же, не слишком люблю подражать рыбам, ибо подражаю им очень плохо.

Во-вторых, Рамиро Санчеса, который попросту исчез в зарослях, увлекаемый, по-видимому, настойчивыми призывами выпитого и съеденного поутру.

В-третьих, Миранду, не захватившую купального костюма, и заявившую, что в клубе нудистов не состоит, а желающие любоваться моржами вполне могут пойти в нью-йоркский зоосад.

И, в-четвертых, Франческу, хлопотавшую и старавшуюся сделать пикник возможно приятнее для всех и каждого.

Как бы невзначай приблизившись, покуда водоплавающие члены группы оглашали окрестности веселыми воплями и плескались подобно стаду китов-полосатиков, я осведомился:

- Пособить? Франческа вздрогнула и обернулась.

- О, Господи, можно ли так подкрадываться! Нет, мистер Фельтон, спасибо... Кажется... кажется, ситуация под контролем.

Услыхав сей чудовищный речевой оборот, служащий для меня (и Мака, между прочим) совершенным и несомненным доказательством умственной неполноценности, я изрядно поостыл к доктору Диллман и тотчас прекратил грустить. Впрочем, весьма возможно, что доктор попросту сболтнула фразу, распространенную среди ученых межеумков, коим желается выглядеть еще ученее. Равно как и среди безграмотных, жаждущих предстать образованными...

Я смотрел на Франческу и примечал неимоверное напряжение, сквозившее во всяком жесте. С немалым беспокойством удостоверился: женщина ждет чего-то страшного. И очень скорого.

Глубоко вздохнув, я промолвил:

- Сэр Сэмюэль Фельтон, странствующий рыцарь, к услугам вашим, о прекрасная и несравненная! Поведайте печаль свою, о благоуханная роза росистых долин! Обещаю и гарантирую немедленное содействие, дурища! Когда ты научишься доверять близким людям, а, Диллман? Раскинь мозгами, еще не поздно. Франческа облизнула пересохшие губы.

- Поздно, Сэм... Уже поздно... Кстати, можете приняться за еду, мистер Фельтон, - продолжила она громко: - Сэндвичи с ветчиной и сыром, на выбор. А на сладкое - фрукты. Пиво охлаждается в cenote, а тоник и лимонад не успели согреться за полтора часа.

- Пиво? - раздался голос Миранды. - Что я слышу! О, дивное и волшебное слово!

- Пойду, принесу пару бутылок, - предложил я. Когда я возвратился, Франчески поблизости не было, а Миранда стояла насупившись.

- Этот дипломированный кладезь премудрости все принимает чересчур серьезно, - пожаловалась журналистка. - Можно подумать, грядет не вшивый пикник, а торжественный королевский банкет на пятьсот персон.

- Думаю, - заметил я, - беда надвигается. Держи ухо востро, Мэтсон.

- Пьяная ли, трезвая ли, я всегда начеку, - хмыкнула Миранда. - Пьяная - начеку вдвойне. Ты что, влюбился в чужую жену?

- Когда я поблизости, мужья объявляют боевую тревогу, - кисло заметил я. - Проглатывай свое окаянное пиво и сделай милость, помолчи...

Вопреки моим скверным предчувствиям и опасениям, пикник удался на славу и окончился вполне благополучно. Ежели в глубинах cenote и впрямь покоились девственные косточки, никто не догадался об этом, а призраки убиенных красавиц не встали со дна, дабы достойно устрашить святотатцев.

По словам Франчески, ныряльщиков-аквалангистов этот cenote изрядно разочаровал. По всей видимости, никаким культовым целям водоем не служил, ибо важные религиозные церемонии вершились в близлежащем Копальке. Туда проложили мощеную дорогу, впоследствии исчезнувшую под непроницаемым пологом джунглей. Хотя, напомнила Франческа, южно и центральноамериканские индейцы колеса не знали, а с верховой ездой познакомились примерно три с половиной тысячи лет спустя, когда Эрнандо Кортес и его бравые испанские сподвижники высадились на полуострове Юкатан.

Малую часть упомянутой дороги ухитрились расчистить и отреставрировать, сообщила Франческа. Восстановленный отрезок упирается в чрезвычайно любопытную арку, ритуальное сооружение, под которым в обязательном и непременном порядке надлежало шествовать почитателям здешних богов. Желающие полюбоваться ею, а заодно и утрясти в желудках второй завтрак, могут совершить небольшую прогулку. Меньше мили в одну сторону...

Ленивица и умница Миранда отказалась наотрез. Престарелая чета Гендерсонов заявила, что предпочитает вздремнуть под славным раскидистым деревом. Все прочие двинулись в указанную сторону оживленным скопом, задержавшись лишь для того, чтобы узреть руины, именовавшиеся Монастырем. Руины обретались на гребне маленького холма; там же был выкопан и вымощен диким камнем резервуар для дождевой воды. С жидкостями у жрецов уже тогда было туговато. Подобные резервуары, - сообщила Франческа, - встречаются в Лабале сплошь и рядом. Скорее всего, они служили хорошим дополнением к cenote, располагавшемуся на превеликом отшибе.

Я думаю! Прошагать без малого милю, волоча на себе сосуд воды! И резервуар выкопаешь, и дождя будешь дожидаться с нетерпением. Тогдашние дожди, в отличие от нынешних, не изливали вам на голову ни химикатов, ни ядерных отходов. Падавшая с неба вода - чистейшая, незамутненная никакими примесями, была поистине драгоценна...

Знаменитая арка оказалась внушительным прямоугольным памятником архитектуры, отдаленно смахивавшим на парижскую Триумфальную арку. Отличались они лишь оставленным для прохода отверстием. Здешнее имело очертания перевернутой и притупленной буквы V, а держалось исключительно весом обрамлявших его глыб. Надлежало воздать мельмекам должное: в инженерном деле ребята смыслили.

Изукрашенная хитроумными барельефами, затерянная в непроходимых чащах, перекинутая через давным-давно позабытую и пропавшую тропу, арка являла собою зрелище величественное и отменно печальное...

- Откуда взяты имена? - осведомился я у Франчески, возвращаясь по мощеной дороге вспять, к прохладному, жизнедатному cenote, где исправно поджидали джипы с дремлющими прямо на сиденьях шоферами: - Вы показали нам Цитадель, Монастырь, Императорскую арку. Неужто исконные мельмекские названия? Доктор Диллман помотала головой:

- Нет, конечно. О подлинных мельмекских названиях никто понятия не имеет. Как правило, употребляем слова, которыми нарекают руины окрестные обитатели. Но сплошь и рядом придумываем собственные.

Голос ее звучал ровно и твердо, но лицо было белее мела, и на лбу выступала испарина, явно вызванная не только царившей в лесу жарой. Да и не столь жаркий день выдался, между прочим. Франческу снедало беспокойство: дикое, неудержимое. Она старательно прятала глаза, глядела в сторону всякий раз, когда я поворачивался к ней лицом. Отлично, поживем - увидим.

Что бы ни близилось, мы тоже становились ближе к нему с каждым шагом. Привет вам, о мистер Мэттью Хелм, от славного спартанца Леонида...

Миновав руины Монастыря, я чуток приотстал, уступив почетное место подле доктора Диллман мисс Мак-Элдер. Изображая усердного фотографа, я расстегнул кнопки на кожаном чехле камеры, вскарабкался по скату холма к развалинам - но высота оказалась недостаточной.

Я повел взором. Задняя стена строения осыпалась, образовала груду щебня: весьма ненадежная опора для подметок, но позволяет выиграть еще футов девять или десять по вертикали. А этого достанет, чтобы обозреть расстилающиеся окрест леса.

Я взглянул в сторону Цитадели.

Пригнулся.

Проворно юркнул под прикрытие древней стены.

Неведомый субъект стоял наверху и блистал оптическими стеклами бинокля, следя за шествовавшим по тропе, ничего не подозревавшим стадом. Над плечом субъекта выразительно торчало ружейное дуло.

Я прижимался к мельмекской каменной кладке и лихорадочно изучал прилегающую местность. Подле джипов уже торчал часовой. Собственно, это вне всяческого сомнения был один из наших собственных водителей, однако с расстояния около мили биться об заклад не стоит.

Минуты четыре спустя караульный исчез. Равно как и соглядатай, удобно расположившийся наверху теокалли, условно прозванного Цитаделью...

Франческа и прочие уже приближались к прогалине, где голубела вода восхитительного cenote. He сомневаюсь: наша попечительница болтала без умолку, дабы подопечные не почуяли неладного и не поняли, что шагают прямиком в западню.

Предупреждать группу, стреляя в воздух или вопя во всю глотку, было бессмысленно. Куда бежать пожилым и престарелым, за вычетом супругов Патнэмов и Миранды, людям? Кстати, ни Миранды, ни Гендерсонов не видно было нигде. Но, даже пожертвовав троими туристами, остальные пропали бы, не будучи оснащены для обороны и выживания в тропическом лесу.

Мои собственные шансы ускользнуть, пробраться в гостиницу и привести подмогу (если таковую удалось бы сыскать в захолустном пристанище ротозеев) равнялись, по сути, нулю. Коль скоро неприятелем командовал не полный и законченный остолоп - это казалось маловероятным, - единственную тропу, ведшую к местам обитаемым, перекрыли. Пробиваться сквозь дебри, не имея при себе даже мачете, чтобы прорубать и расчищать путь, не смог бы и Геркулес.

А недосчитавшись поголовья пленников, бравые ребята тот же час выслали бы поисковые Отряды. Это были их джунгли, не мои; рассчитывать на чистую удачу в истребительском деле противопоказано.

Оставалось уповать, что немедленное истребление туристов не входило в расчеты. И надлежало с невинным, по возможности, очень тупым видом шагать навстречу неминуемому. Это несравненно лучше, чем оказаться пойманным среди коста-вердианской сельвы, схваченным за воротник и, весьма вероятно, расстрелянным без суда и следствия.

Я огляделся, обнаружил удобную щель под рухнувшей каменной глыбой, затолкал туда револьвер вместе с кобурой. Вовремя вспомнил о коробке патронов, достал ее и определил рядом со смит-и-вессоном. Тщательно запомнил место, скатился по склону, прислушался, проворно расстегнул чехол, извлек фотоаппарат, нацепил на шею.

Не менее проворно расстегнул джинсы, извлек... ладно, сами понимаете, какую телесную часть извлек; повернулся лицом к осыпям. Шаги звучали уже близко.

Джим Патнэм выглядел раздраженным и взопревшим. Я неторопливо зажурчал, потом зажужжал закрываемой "молнией".

- Франческа забеспокоилась и велела проверить: не сломали ли вы, часом, ногу, - ядовито заметил Джеймс.

- Тьфу! - сказал я. - Человек не имеет права сделать пару снимков и помочиться, так, что ли, получается?

Конечно, забеспокоилась, голубушка. Наверное, чуть не спятила от волнения. Зная, что Сэм Фельтон вооружен внушительным стволом, она панически боялась, как бы сей кровожадный субъект не испортил приятелям всю музыку. Хотя, учитывая количество огнестрельных приспособлений, поджидавшее нас у прогалины, один револьвер и пятнадцать зарядов едва ли представляли для друзей госпожи Диллман особую опасность.

Я ступал вослед Патнэму, размышляя: предупредить его, или нет? Решил не предупреждать. Я недостаточно хорошо знал Джеймса. Вьетнамский ветеран, увешанный медалями, точно породистый пес, мог взвиться, воспрять боевым духом, разыграть героя и отправиться на тот свет. А для компании половину группы захватить...

Кроме того, будучи боевым офицером в отставке, парень обязан был учуять засаду и без моих сообщений.

Посему я просто брел по тропе, и в скором времени мы присоединились к товарищам. Франческа тщательно избегала встречаться со мной взорами. Марш возобновился, мы вышли на залитую солнечными лучами поляну, где стояли шесть опустевших джипов и синел cenote.

Повторяю: ни водителей, ни Гендерсонов, ни Миранды в поле зрения не обреталось, но все-таки ни единый олух не приметил этого. Либо просто поленился задать себе резонный вопрос...

- Если кто-нибудь хочет освежиться и промыть горло после прогулки, осталась кока-кола, есть пиво, - сообщила Франческа. - Давайте чуточку передохнем перед отъездом. А покуда расскажу о древнем городе Лабале. Огромный храм посреди вон той частично расчищенной площади зовется Часовней. А длинное, приземистое сооружение по ту сторону - видите? - на возвышенной платформе, известно как Богадельня.

- Странное название, - заметил Патнэм.

- Это длинная череда маленьких каменных келий, - растолковала Франческа. - Изначальное их назначение остается загадкой. Возможно, дом служил своеобразным приютом для паломников или больных. Любопытно, что над каждым дверным проемом высечено изображение животного; а среди них - знаменитый Пернатый Змей ацтеков. Хотя культ Кетцалькоатля возник значительно позднее...

Говорила Франческа очень быстро, она буквально тараторила, что изрядно отличалось от обычной манеры, веской и спокойной.

- ...Как уже знает Сэм, большинство названий отнюдь не имеют исторического смысла... Зашелестели ветви. Франческа обернулась, недоуменно подняла брови:

- Рамиро, что слу?..

Шесть человек выступили из лесной чащи подле дорожки, по которой мы только что прошли. Предводитель их, Рамиро Санчес, больше не был опрятным, напыщенным штатским человеком, самоуверенным гидом и осведомителем.

Теперь он сделался полковником революционной освободительной армии. Золотые (или, гораздо вернее, латунные) орлы на воротнике форменной куртки неопровержимо свидетельствовали о высоком воинском чине. Я непроизвольно хмыкнул: господа ниспровергатели старательно копировали знаки различия у тех самых окаянных капиталистов, коих жаждали стереть в лагерную, радиоактивную и невесть еще какую пыль.

То, что Рамиро не поленился переодеться и предстать нашей группе во всей боевой красе, означало: офицер из него получился не менее напыщенный и самодовольный, чем гид. И грядущая речь прозвучит соответственно...

Бравый полковник препоясался ремнем и обременил себя весьма впечатляющим девятимиллиметровым браунингом. Автоматический пистолет о тринадцати зарядах - или четырнадцати, если предварительно загнать в боевую камеру добавочный патрон. Как уже упоминалось в другом повествовании, записанном мною, чертовски полезное оружие, коль скоро на вас наступают гуськом четырнадцать слепых, глухих и безмозглых супостатов.

Но в этой партизанской армии браунинг явно служил дополнительным знаком отличия и превосходства.

Ибо стройный молодой человек, стоявший бок о бок с Рамиро Санчесом - ни дать, ни взять Малыш Чико из "Великолепной семерки", тоже обзавелся этой милой огнестрельной системой, а орлов носил серебряных, лейтенантских.

Четыре рядовых бойца держали наперевес менее аристократические, но куда более действенные в бою М-16. И одеты были не столь безукоризненно.

"Шестеро, - подумал я. - И шесть водителей. И субъект на вершине теокалли. А еще, как минимум, двое караульных на лесной тропе, ведущей к отелю "Копальке". Итого..."

Хорошо, что достало ума спрятать револьвер. Патронов, пожалуй, не хватило бы!

Рамиро Санчес церемонно прочистил горло. - Весьма сожалею, сеньора Диллман, однако и вы, и ваши друзья беретесь под арест, как враги народа и революции. Не следовало становиться пешками в грязных играх, затеваемых реакционным правительством Соединенных Штатов и преступниками из ЦРУ, которые поддерживают фашистского убийцу Армандо Раэля. Пожалуйста, поднимите руки - все до единого! - и замрите. Сопротивление повлечет самые неприятные последствия. Уверяю.

Как я и предполагал, речь прозвучала чертовски напыщенно.

Глава 13

Разумеется, воспоследовала обычная истерика в духе "вы-не-посмеете-негодяи-это-полный-произвол-я-пожалу-юсь-нашему-послу". В любом обществе при подобных затруднениях отыскивается двое-трое межеумков, орущих, что никому не дозволят собою помыкать. Причем орут они громче всего именно тогда, когда ими уже помыкают напропалую.

Крупный, светловолосый Поль Олкотт, рекламный работник и спортсмен, прекрасно разбирался в оружии, пересчитал количество автоматических стволов, угрожающе нацеленных в нашу сторону, и мгновенно утихомирил свою богоданную половину, Эльспет, вознамерившуюся было открыть рот.

Зато Уайлдеры и дама Толсон оглашали окрестные джунгли возмущенными криками, покуда не грянула длинная очередь, выпущенная поверх наших голов, однако не слишком высоко. Стрелял "Чико", адъютант Рамиро Санчеса стрелял по приказу командира, и стрелял не без видимого удовольствия. На мгновение почудилось, будто я слышу вой проносящихся над самым теменем пуль. Но лишь почудилось: на столь близком расстоянии пуля и взвыть не успевает, а уж грохот пороховых зарядов заглушает все прочие звуки полностью.

- Silencio! - рявкнул Рамиро. - Вы мои пленники! Заткнуться и поднять руки!

- Кем вы, черт побери, себя возомнили? - возопил Уайлдер.

Обычная история. Всегда грозно спрашивают, кем, черт побери, возомнила себя противная сторона, и неужто, черт побери, упомянутая сторона и впрямь рассчитывает дешево отделаться, и ужели, черт побери, оная сторона полагает, что на помощь невинно оскорбленным не будет выслан весь Шестой флот Соединенных Штатов, несущий на борту бригаду морской пехоты?.. В итоге почти неизменно получают пулю в кишки, либо удар кастетом по голове, либо старый добрый тычок прикладом в зубы.

С упражнявшимся в красноречии Уайлдером приключилось последнее. Адъютант, уже пославший наобум вереницу пяти с половиной миллиметровых пуль сделал шаг вперед и лязгнул по физиономии Маршалла Уайлдера кованой, отлично приспособленной для нужд рукопашного боя пяткой приклада.

Одно мгновение Уайлдер ошарашенно молчал. Потом завыл, заменив угрожающий тон жалобными стенаниями, засеменил назад, опрокинулся. Верная жена ринулась на подмогу, преклонила колена подле простертого эпического героя, завизжала от ужаса и возмущения. Выкрикнула весьма нелестное (выражаясь мягко) замечание по адресу Рамиро Санчеса.

Уж этого бравый полковник стерпеть не мог.

Он подал знак.

"Чико", по-прежнему вооруженный штурмовой винтовкой М-16... Прошу прощения, ибо напрочь позабыл уведомить: высокопоставленный партизанский лейтенант изъял у подчиненного неброское, очень плебейское оружие, дабы пустить впечатляющую очередь, невозможную при пальбе из рассчитанного на жалкие три выстрела подряд браунинга, а потом врезать по зубам наглеца не драгоценной перламутровой рукоятью, но честным, для зубодробительных ударов назначавшимся и оковывавшимся прикладом.

Означенный приклад бесцеремонно соприкоснулся с головою миссис Уайлдер.

Движение протеста заглохло и притихло.

- Построиться! - грянул Рамиро. - Шеренгой! И рукою повел, показывая, как именно следует построиться. Щенок наемный.

- Вот здесь! Руки остаются поднятыми, чтобы мой заместитель, партизанский лейтенант Хулио Барбера, мог удостовериться в отсутствии оружия. Прошу прощения у дам: не располагаем сотрудницами...

Гнев Рамиро Санчеса явно влиял на произношение. А вскоре начал подкапываться и под английскую грамматику:

- Сеньор Фельтон?

- Да, coronel?[6] - ответствовал я со всевозможным почтением. Простейшая вежливость, прошу поверить слову, стоит недорого, а офицеры несуществующих армий чрезвычайно чувствительны к чинопочитанию.

- Мы знаем, кто есть вы, - резко произнес Рамиро. - Человек опасный, верно?

Невзирая на всю бедственность создавшегося положения, я чуть не прыснул. "Человек опасный" прозвучало чистейшей пародией на словосочетание "человек разумный" - homo sapiens. Пускай. Я отнюдь не обидчив, чем и отличается от выкормленных Москвою палачей-недоростков. Если не слишком ошибаюсь, никарагуанский мятеж прозвали "революцией подростков". Представляю, какого свойства революция состоялась, если заправляли ею малолетние, природой обиженные, большевиками вооруженные ублюдки...

- Человек опасный, si? Ну что же, будьте любезны иметь милость проследовать до этого пункта, и этот человек...

Черт возьми, насколько легко вылетает из памяти чуждый язык, если говорящий собою не владеет!

- ...Возымеет охранять вас лично! Если шевельнется - стреляй, Эухенио!

- Si, mi coronel! - ответствовал очень усердный, очень смуглый и очень крепко сбитый солдат. Кажется, предложение командира пришлось ему по душе.

Особые заботы, коим меня подвергли, вызвали у спутников и сострадальцев непроизвольное любопытство. Заставили призадуматься: что же за опасную личность созерцали они в продолжение последней недели?

Приглядный лейтенант Барбера, под заботливым присмотром полковника, учинил моей недостойной особе тщательную инспекцию. Включая подмышки, лодыжки, талию, пах и прочие телесные уголки, обыкновенно таимые от нескромных взглядов - тем паче, лап. Тем не менее, парень изрядно оплошал. Оставил безо всякого внимания хитро отточенную пряжку ремня, составлявшую чуть ли не обязательную принадлежность нашей экипировки. Парню, как ни прискорбно сие для репутации вонючих партизанских движений, хотелось не столько обыскать, сколько унизить беззащитного пленника.

Посему сукин сын безусловно оставил бы незамеченным любой метательный клинок, приспособленный меж моих лопаток. На счастье как Рамиро, так и Хулио, я предпочитает бросать надежные, увесистые, длинные стилеты, а маленькие, ничего не весящие, летящие, как попало, игрушки оставляет любителям. Не хранилось на моей спине никаких лезвий.

И револьвера не обнаружилось.

К вящему и неприкрытому разочарованию прилежного Хулио.

Франческу, отрешенно подметил я, не занесли в список исключений. Осмотрели на славу. Незачем было с головою выдавать собственную помощницу.

По знаку полковника Санчеса рядовой боец ринулся прочь, обогнул cenote, вернулся, ведя под прицелом чету Гендерсонов и Миранду Мэтсон. Следовало ждать...

Вслед пропавшим продефилировали шестеро водителей, вооруженных теми же вездесущими М-16 и безукоризненно отдавших честь господину полковнику (по мере поочередного прохождения). Санчес явил беспримерное терпение, дожидаясь, покуда Хулио Барбера покончит с досмотром, коему подверг хорошенькую Глорию Патнэм.

Джеймс только сжимал кулаки до белизны в костяшках, да желваками играл, однако же ни слова не промолвил и не дернулся в сторону похабного наглеца. Я мысленно поставил парню круглую пятерку, сделал мысленную зарубку и обратил внимание на предметы не столь интересного, зато более полезного свойства.

- Теперь слушайте внимательно, все до единого! - обратился к присутствовавшим Рамиро Санчес. - Против народа Коста-Верде совершены серьезнейшие преступления. Вы - американские граждане, подданные страны, которая не жалеет ни сил, ни денег, помогая кровавому диктатору Армандо Раэлю. Следовательно, полностью несете на плечах соответствующую часть общей вины... Тьфу. Дегенерат.

- Тем не менее, мы озабочены отнюдь не личной провинностью каждого отдельно взятого пленника...

В Москве, что ли обучался, идиот? В Институте имени Патриса Лумумбы?

- ...Но совокупной виной кровавого режима, терзающего несчастную родину. Вам предъявят своевременные и исчерпывающие обвинения...

Хоть бы слова подыскивал разнокоренные! Определенно читал передовицы "Правды"!

- ...Как пособникам двух наймитов ЦРУ... Мне сделалось полностью понятно, кто и где учил Рамиро Санчеса манере выражаться. А также умению терзать и лупить заложников, ничем и ни против кого не согрешивших. Что ж, совесть пребудет чиста... Ежели сам пребуду в живых.

- ...Посланных сюда, чтобы воспрепятствовать справедливому революционному возмездию! Вот они, преступники!

Барбера приблизился к Миранде и сильно толкнул ее. Бедолага едва не грохнулась, мелкой перебежкой обрела равновесие, врезалась в меня. Поймав мисс Мэтсон, я пособил подруге по несчастью выпрямиться, удержал стоймя.

Рамиро Санчес простер обвиняющий перст:

- Человек, именующий себя Фельтоном и представляющийся фотографом, на деле служит в ЦРУ! Служит наемным убийцей... господа! И послан реакционным правительством, чтобы уничтожить руководителей освободительного движения, начиная со славного Рикардо Санчеса, известного присутствующим как Дик Андерсон. Женщина, хнычущая с ним рядом...

Уж это было чистым поклепом. Хотел бы я полюбоваться на кровососа, который заставил бы хныкать неукротимую Миранду Мэтсон!

- ...И выставлявшаяся безобидной журналисткой, снабжала убийцу нужными сведениями, способствовала грязным проискам всемирного империализма.

Ожегши меня презрительным взглядом, полковник Санчес продолжил:

- Ну, сеньор Фельтон, или как вас там... Что скажете в свое оправдание?

- Полковник, - вопросил я, - коль скоро мне приписывают великие достоинства профессионального истребителя, ответьте, пожалуйста: неужели подобных растяп и неумех держат на службе? У меня имелась почти полная неделя, дабы спровадить изувеченного, неспособного по-настоящему сопротивляться Дика Андерсона к праотцам - далеким и близким. Но Андерсон доселе жив.

- Станете отрицать, что служите в ЦРУ?

- Стану, конечно.

- Доказательства неопровержимы...

- Я ведь не уверяю, будто не работаю на дядю Сэма вообще.

- Не играйте словами, сеньор! Беда в том, что за пределами Штатов любая личность, работающая на правительство, автоматически зачисляется в агенты ЦРУ. Ибо это - единственное зловещее заведение, о коем полуграмотные выкормыши мирового пролетариата имеют понятие. Выкормыши более высокого пошиба разбираются лучше. И вопросов дурацких не задают: просто нажимают на курок. Чем и отличаются в очень выгодную сторону.

- Мисс Мэтсон, - осторожно возразил я, - и я знакомы уже примерно тридцать лет. Разумеется, она позвонила мне в Санта-Розалии, повидав официальный бюллетень и прочтя имя Фельтона...

- А потом сопроводила старого приятеля до Копальке! И сейчас пользуется никчемной легендой, чтобы выведать расположение революционного штаба! А заодно и узнать, где укрывается народный герой Рикардо Хименес!

Препираться с коммунистами бесполезно. Если у человека вообще наличествуют мозги, он едва ли прельстится учением Карла Маркса. Но если прельстился, значит, мозги отсутствуют; а с анацефалами спорить я пока не обучен.

Ответа полковник Рамиро и не требовал. Он воззвал к остальным:

- Неопровержимо доказано, что вы - намеренно или невольно - позволили вовлечь себя в преступную контрреволюционную деятельность. За это полагается смертная казнь. Однако, поскольку вы служили просто нерассуждающими пешками в руках этой преступной пары, состоящей на жалованье в преступном разведывательном агентстве, казнь заменяется штрафом.

Санчес выдержал надлежащую паузу и продолжил:

- Пеня, взимаемая за противодействие революции, составляет в вашем случае, один миллион долларов. Означенную сумму внесет в наше казначейство сеньор Хайме Патнэм...

Я не ослышался. Шлюхин сын и впрямь произнес имя Джеймса на кастильский манер. Видать, изрядно волновался, если основные правила фонетики позабыл.

- Как возместят ему имевшую быть истраченной денежную выплату присутствующие, составляет заботу сеньора Патнэма, никак не нашу.

Фуу-у! Негоже знатоку английского допускать подобные выверты. Даже в минуту предельного напряжения.

Хотите, верьте, хотите, нет: я лишь чудом удерживался от хохота.

Велемудрые, отменно цинические и вполне справедливые предупреждения Мака оправдались полностью. Я мысленно попросил у командира прощения за выказанную в телефонном разговоре недоверчивость. Равно как и за строптивость, обнаруженную при вежливом предложении сделаться членом идиотской археологической группы, на девяносто пять процентов укомплектованной паскудными дилетантами, бездарными неучами, вшивыми бездельниками.

Группа оказалась неоценима.

И страх исчез полностью.

Говоря "страх", я не грешу против словесной точности. Фанатики всегда и неизменно пугали меня до истинного, неподдельного, самого настоящего поросячьего визга. Боюсь фанатиков: ничего не попишешь, ничего не поделаешь. А вот с bandidos беседовать неизмеримо легче. Старые добрые разбойнички вымирают медленно, а замашки свои сохраняют неприкосновенными до конца.

О, боги бессмертные! Великий, несравненный, достоправедный полковник, душою и телом служащий великой коста-вердианской революции! Получивший точное и ясное распоряжение от своего начальника, Люпэ де Монтано: "изъять у толстосума ровно один миллион". О, несравненный потомок Панчо Вильи! Но все же, из чистого любопытства, стоило бы осведомиться: сколько денег попадет в кассу Освободительного движения?

Франческе, похоже, было начхать на все и вся. Дама сия отродясь не нуждалась в денежных средствах и, поскольку сытый не разумеет голодного, не могла проследить хода мыслей, присущего Рамиро Санчесу. Это учитывалось: Люпэ де Монтано, судя по внешности, болваном не был. Франческа получила задание скромное и недвусмысленное: любой ценой доставить в Коста-Верде изувеченного Рикардо Хименеса. Попутно, приголубить и заставить разговориться некоего, знакомого читателю, весьма опасного субъекта, торжественно поклявшегося истребить семейство Хименесов до младенцев, кошек, собак и певчих канареек включительно.

А вот вымогательство и чистейшей воды гангстерский промысел в расчеты элегантной госпожи Диллман, по всякой видимости, не входили. Под надлежащим нажимом Франческа, разумеется, пошла бы на все; да нажима, надлежащего и не потребовалось... Тем не менее, дама пребывала в полном душевном расстройстве, ибо не любила ни автоматных очередей, ни всего, с ними связанного.

Я осмелился предположить, что, явившись в мой коттедж избитой на славу и на срам кромешный измазанной, доктор Диллман предварительно согласилась выставить целую подопечную группу на поток и разграбление. Кажется, именно так выражаются составители средневековых летописей. Согласиться было нелегко, но кулак, в особенности умелый, прекрасное убеждающее средство.

- Миллион долларов? - застонала мисс Толсон. - Да вы спятили, дорогой! У меня всего-то на счету лежит после этой гребаной и ахнутой...

Ото! Не подозревал, что личность мельчайшего пошиба, не любопытная никому на свете, кроме себя самой, убогая, целомудренная, старательно сберегшая врожденную глупость неприкосновенной, владеет подобными фигурами речи! В последний раз я выслушивал точно такие же тирады от женщины куда более решительной и впечатлявшей. Сколь ни прискорбно, ее пришлось пристрелить при попытке к бегству...

- Миллион долларов? - повторила неукротимая мисс Толсон. - С ума спятили?!

Барбера сделал недвусмысленный шаг в ее направлении.

- Решайте, сеньор Патнэм, - спокойно сказал Рамиро. - Смею предположить, вашими средствами заправляет Патнэмовская финансовая корпорация, расположенная в Чикаго. Пожалуйста, проявите благоразумие и напишите своим попечителям добровольно. Пожалуйста, не вынуждайте к мерам крайнего свойства... Или жене вашей доведется проковылять остаток жизни - долгой, надеюсь, - на костылях. Стрелять буду в колено.

Понятия не имею, кто первым выдумал этот сатанинский прием: стрелять в коленку. Но кто бы ни выдумал, умнику следовало бы взять зарегистрированный патент, ибо прием действовал безотказно. Говорят, честь изобретения принадлежит некоему гению из Ирландской республиканской армии. Всемирно известной IRA, милые деяния которой стоили жизни трем или четырем тысячам безвинных британских граждан. В общей сложности, разумеется.

Глория-Джин вскинулась, открыла было рот, но у Джеймса хватило соображения остановить жену вовремя. "Вьетнамский ветеран, - подумал я, - старая закалка".

- Потребуется время, - спокойно (чересчур спокойно) сказал Патнэм. - До Чикаго неблизко, дело займет неделю, а то и две. Миллион долларов не валяется наличными деньгами в первой попавшейся кассе. Да вам еще и банковские билеты, небось, определенного достоинства требуются?

- Вовсе не обязательно. А касаемо недели - приемлемо. Предложение делается всерьез, господин Патнэм. Привожу немедленное и убедительное доказательство.

Рамиро выдернул браунинг из кобуры.

Джеймс непроизвольно прижал жену к себе, крутнулся, развернул Глорию, загородил собственным телом - не столь уж хрупким и пуледоступным, кстати говоря.

Героизм пропал вотще.

Ибо прицелился Рамиро вовсе не в Глорию.

Рамиро крутнулся, поднял ствол немного выше и выстрелил два раза подряд.

Миранда изумленно всхлипнула, когда пули ударили в намеченную цель. Отлетела. Поникла, шлепнулась.

Я непроизвольно метнулся вослед и рухнул на колени, стараясь поддержать голову упавшей. Хотя определенной нужды в этом не замечалось: я немало навидался людей, убитых прямым попаданием в сердце. Моя старая приятельница, мисс Мэтсон, умерла прежде, чем ударилась хитроумным и очень образованным затылком о прелую траву тропического леса.

Меркнущие голубые глаза смотрели вверх, уже ничего не примечая.

Сторожевой пес, которого звали Эухенио - казалось бы, я, уроженец Новой Мексики, любых и всяких испанских имен наслушался, а вот поди ж ты: эдакого не встречал, - сделал решительный шаг в мою сторону.

Внутри черепа взорвалось нечто несусветное. Теряя сознание, я непроизвольно гадал: выстрелили в меня или просто ударили со всей наличной силой...

Глава 14

Я очнулся в прохладном, затененном, упоительно спокойном месте. Кажется, перемена была настолько разительной, что я вскинулся от неожиданности, сел на телесную часть, природой приспособленную для сидения, принялся ошалело озираться.

Не могу сказать, будто вышеописанные действия благотворно сказались на моей черепной коробке. Или на ее содержимом. Я охнул.

Маленькая, высеченная в диком пещерном камне комнатка. Вернее, келья. Сводчатая, как и все прочие мельмекские постройки. Я, кажется, понемногу делался экспертом в области мельмекской культуры. Еще годок - и саму доктора Франческу Диллман заткну за пояс.

- Осторожнее, вас крепко хватили по виску, - раздался дружелюбный, спокойный голос.

Глория-Джин Патнэм заботливо присела со мною рядом; потом опустилась на колени. Я уставился на молодую женщину взором отнюдь не просветленным, и подумал, будто схожу с ума. Но это оказалось ложным впечатлением. Легко и просто объяснимым, кстати говоря.

Всемогущие и доблестные защитники трудящихся не пощадили ни вострых своих глазенок, ни трудов праведных. Глорию любезно избавили от капиталистических, буржуазных, упадочнических и тому подобных излишеств. А именно: содрали ожерелье ценою долларов пятнадцать, сорвали браслет, в лучшие времена стоивший не более двадцати; отобрали ремень, которому красная цена была пять.

Все творилось по высочайшим идеологическим соображениям, не извольте сомневаться.

- Кожа немного повреждена, - сказала Глория, - но кровь уже перестала течь. А лежать надобно смирно, подозреваем сотрясение мозга. Легкое, не волнуйтесь.

Я не волновался. Я просто лежал в этой окаянной пещерке и пытался вымолвить хотя бы слово. Слово не выговаривалось: чересчур пересохло во рту.

Я облизнул губы. Это стоило немалого усилия.

- Где...

- Здесь, - успокоила Глория. - В нашей келейке. Или камере. Не знаю. Номер четыре. Лабальская темница, ранее известная как Богадельня. Вентиляция чудесная, однако иные современные удобства отсутствуют, и мы обретаемся в милой компании двух крупных ящериц. Брр-р-р!

Голос женщины звучал оживленно, и даже чересчур.

- Если начинаете удивляться, с какой стати очутились вместе с нами, поясняю: никто иной не пожелал знаться с отвратительной личностью, по вине которой приключились все несчастья. Добро пожаловать, Сэм Фельтон, или как вас там...

Я тщательно постарался свести концы с концами, поскольку, если память не изменяла, мягкосердечие отнюдь не числилось главной добродетелью Джеймса Патнэма. Свел. Ужаснулся.

- Миранда?..

- Мне очень жаль, вашу подругу застрелили.

- Знаю, но...

- Джим и прочие копают ей могилу. Прямо сейчас, под вооруженным присмотром.

Глория потерла покрывшийся испариной лоб.

- Мистер Фельтон, или как вас по-настоящему кличут?

- Он самый...

- Понимаю ваше горе. Или простое огорчение. И все же прошу: не ввязывайте Джима в перепалку.

- Сорок процентов, - отозвался я.

- Что?

- Газетенки читайте. В Латинской Америке зарабатывают на жизнь преимущественно тем, что хватают заложников и требуют выкуп. Но по выплате оного остается в живых примерно сорок процентов похищенных. Всех прочих выводят в расход, независимо от получения денег либо наглого отказа уплатить. Сорок процентов. Полагаю, цифра немного завышена.

Женщина снова потерла вспотевший лоб.

- Думаете, нас пристукнут в любом случае?

- Да уже взялись пристукивать, разве не видели? Миранда была просто первой пташкой. Застрелили ее не только для того, чтобы предметный урок преподать, а ради вящей безопасности. Считали опасной личностью номер два. Ибо журналистка могла впоследствии опорочить немеркнущий идеал коста-вердианской революции, поведать всему просвещенному человечеству: захолустные последователи Карла Маркса, Фридриха Энгельса и Владимира Ленина просто крадут людей ради крупного выкупа. Думаете, остальных отпустят за здорово живешь? Безграмотных среди нас, кажется, нет; и когда Люпэ выплатят указанный миллион, парень просто не осмелится оставить живыми стольких свидетелей, способных повторить и распространить клеветнические измышления, изрыгаемые на освободительные силы кровавым наемником империализма, диктатором Армандо Раэлем.

Я очень осторожно шевельнул головой, предельно медленно уселся. Можете не верить, но сделалось ощутимо легче.

- До поры, до времени нас просто приберегают, потому как без Джима и его добровольного содействия миллион получить не удастся. Но уж потом... Франческа рассказывала, для чего служили в древности cenotes! Думаю, полтора десятка современных жертв наш милый водоем вместит без особого для себя ущерба. Из берегов не выйдет, не извольте сомневаться. Они, по слухам, бездонны, эти cenotes. А посему полагаю, миссис Патнэм, что немного сообразительности и решительности отнюдь не повредит ни вам, ни мне.

Свет померк. В дверном проеме возникла крупная, заслонившая солнечные лучи фигура.

- В чем же, собственно, состоит сообразительность? - осведомился Джеймс. - О решительности уже не говорю. Кстати, вам самое время перебраться на матрац. Вон туда, в дальний угол. Там спокойнее и ветром не тянет... Пожитки наши, Сэм, перетряхнули сверху донизу. Отобрали все украшения, какие сочли ценными, вынули ваши фотокамеры и наши - увы и ax! - аптечки. Видать, у ребят очень туго с медикаментами.

- А чемоданы тоже забрали?

- Нет, вежливо оставили. Сообщили, между прочим, что из гостиницы мы выписаны, автобус выехал по назначению и увез непонятное сборище - поди, попробуй, разгляди физиономии за темными стеклами! Но следует отдать мерзавцам должное: крышей обеспечили, постелями тоже, да и покормят, пожалуй, прежде чем расстреляют. Если не зарубят, - прибавил Джеймс, нехорошо ухмыльнувшись. - Ибо такая публика бережет патроны для грядущих сражений с наймитами капиталистов... Кампучию помните?

Еще бы не помнить. Мотыгами убивали.

- Мисс Мэтсон, - угрюмо сообщил Джеймс, - похоронили. Могилу выкопали общими силами, под заботливым присмотром стрелков.

- Земля Миранде пухом, - отозвался я. - Хороший друг погиб. Давний.

- Надобно дожидаться денег, - безо всякой видимой связи продолжил Патнэм. - Поэтому я и приволок вас в сию скромную обитель. Побеседовать надеюсь. Неделя-полторы в запасе имеется, а за такое время и заговор можно состряпать.

- Или нельзя, - промолвил я. Патнэм нахмурился, потом кивнул.

- По здравом размышлении, вы, пожалуй, правы. Но тем паче нужно поговорить прямо сейчас, в долгий ящик не откладывая.

Избавленный честными революционными руками от серебряных побрякушек, он, подобно жене, изрядно выиграл во внешности. Надо мною возвышался худощавый, крепкий, загорелый субъект весьма решительного вида.

Лицо Джеймса оживилось, приобрело выражение. Не могу сказать, чтобы очень уж доброе или мягкосердечное, но вряд ли хоть один из членов нашей злополучной группы воспылал нежной любовью к бойцам полковника Санчеса.

Джеймс опустился на корточки.

- Давайте рассуждать, Сэм. И скорее. Пускай не думают, будто мы военный совет держим, хотя так оно и есть. О какой решительности вы толковали Глории?

Посмотрев на парня пристальнее, я отозвался:

- Бежать - не штука, приятель. Черт возьми, до гостиницы всего-навсего пятнадцать миль по сравнительно удобной дороге! Даже если мерзавцы угнали все наличные джипы, можно прогуляться пешком. Это же не остров необитаемый, не пустыня Калахари. Джеймс немного нахмурился.

- Но...

- Вы не о том размышляете и заботитесь, - перебил я. - Не в самом побеге дело. Побег останется на закуску. Вот подготовить его будет сложнее. Потребуется маленькое кровопролитие.

- Поясните, Сэм, - вмешалась Глория-Джин. Я преднамеренно выдержал паузу, и своего добился. Джеймс понемногу начал расплываться в ухмылке. Весьма зловещей.

- Где ты шатался раньше, дружище? - полюбопытствовал он. - В маленькой заморской войне ох как пригодились бы несколько человек, тебе подобных! А уж во время военно-полевого суда и подавно.

- Тебя же оправдали, - возразил я. - Чего ты, собственно, дожидался, дедушка? Очередной награды? Или продвижения по службе?

Джеймс невольно вздрогнул, затем грустно усмехнулся.

- Честно говоря, да. С военной точки зрения, операция прошла безукоризненно... Святая простота - вот кем я был во Вьетнаме. Командовал ротой и совершенно искренне предполагал, что задача моя - сохранить как можно больше своих людей и ухлопать как можно больше врагов. Но выяснилось, что врагов надлежит всемерно беречь, а солдат разрешается гробить почем зря. Милая логика, ничего не скажу.

- Стало быть, - хмыкнул я, - у вьетнамской женщины под рубахой оказался младенец, а не связка толовых шашек? И поблизости ошивался длинноносый газетчик?

Джеймс брезгливо скривился.

- Примерно так. Выждал немного и продолжил:

- Чересчур много перевидал офицеров, которые поколебались не вовремя и погибли вместе с подчиненными. Не хотел становиться одним из них... А дома, в Америке, миролюбцы подняли гвалт, началась буча и кутерьма... Да сам, наверное, помнишь. Черт, ведь мы воевали, а не прогулку совершали увеселительную! Правильно, я велел открыть огонь! Сказал: при малейшем подозрении сперва стреляйте, а уж после выясняйте, в чем загвоздка. Ответственность принимаю на себя. Вот и принял.

Он опять нахмурился:

- Только вот чего ради расписываю все это вам, сударь, понятия не имею.

- А того ради, - ответил я, - что предстоит небольшая совместная работа, и обоим хочется знать: не пропадем попусту лишь оттого, что напарник будет маяться излишней гуманностью, когда стрелять понадобится... В чем дело?

Снаружи раздался шум.

- Погоди минутку, пойду погляжу. Он миновал дверной проем, исчез. Минуту спустя возвратился.

- Их превосходительство полковник Санчес изволят отбывать, и джипы забирают все до единого. Юный мерзавец Барбера и полдюжины ублюдков остаются на страже.

- Вот и чудесно. Подождем, пока не установят четкого распорядка службы, не утвердят караульный график. Тогда и обсудим подробный порядок действий.

Патнэм кивнул и начал было говорить, но вмешалась Глория:

- Посвятите, пожалуйста, и меня в порядок, а главное, в характер грядущих действий. Хотя заранее предупреждаю, что не одобрю.

Поколебавшись, Джеймс ответил:

- Сэм резонно утверждает: ускользнем без труда. Как только Санчес и все его люди погибнут. Поголовно. Глория побледнела.

- Да это же... чудовищно! Ведь нельзя учинять бойню!

- Разве? - спросил я. - Думаю, можно и даже необходимо! А если хотите вынести вопрос на голосование, прошу учесть и голос покойной Миранды... Сколько тебе требуется, Джим?

Патнэм уставился на меня с великим недоумением:

- Требуется? Мне? Чего?

И удивленная нотка тотчас же растаяла бесследно. Джеймс понял, воспрял, расплылся в ухмылке. Не скажу, чтобы она сулила доброе Санчесу и компании. Глаза молодого человека сверкнули огнем незнакомым, видимо, давно только тлевшим где-то в душевных глубинах, но не потухшим окончательно и сейчас разгоревшимся вновь.

- Кажется, понимаю...

- Ничего не понимаешь, - сообщил я. - Я, видишь ли, за долгие годы относительно беспорочной службы крепко привык драться в одиночку. Армейской операцией руководить не способен. По крайности, успешно руководить. Это уж, сударь любезный, ваша епархия, вам и карты в руки. Ваша епархия, капитан Патнэм! Теперь, исходя из предположения, что удастся наскрести пару-тройку субъектов, способных постоять за себя: какое оружие ты предпочел бы им вручить? Учитывая, конечно, все особенности создавшегося положения.

Джеймс отвечал без раздумий.

- Неизбежный минимум: три штурмовые винтовки, три-четыре гранаты, которыми эта сволочь себя украсила в изобилии. Но, повторяю: это минимум, возможный лишь при внезапной атаке, точном расчете и громадной удаче. Конечно, если Санчес возвратится во главе партизанской бригады, все ставки отменяем, деньги возвращаются к игрокам.

- Почему три винтовки, а не четыре, не пять?

- Я, ты, возможно, старый Гендерсон...

- Олкотт.

- Четыре, стало быть. И гранаты. Револьверы и кинжалы будут приниматься в любом количестве с огромной благодарностью. Когда шуметь нельзя, лучше до последней возможности орудовать клинками. Они, кстати, летать умеют весьма недурно... Я кивнул.

- Что ж, капитан, считайте меня своим поставщиком. В средневековье и во время второй мировой эдакие штуки называли "полночными реквизициями". Реквизировать буду сам. А твоя задача - изучить расписание караулов, запомнить расстановку часовых, желательно также подметить, по каким они движутся участкам.

- Да я ведь воевал, Сэм! Не излагай прописных истин, все понятно!

- Прошу прощения.

- Джим! Восклицание Глории заметно рассердило Патнэма.

- Дорогая, - произнес он с расстановкой, - по ту сторону океана я занимался именно этими вещами. О чем и предупредил будущую жену честно. И ты приняла меня таким, каков есть...

Он осекся, ласково положил на запястье Глории сухую сильную ладонь.

- Здесь, в отличие от Вьетнама, не мы нападаем, а нас безо всякого права задерживают, шантажируют и, сама видела, убивают. Самозащита - священное право человеческого существа. Мы защищаемся, маленькая.

В применении к Глории-Джин слово "маленькая" звучало забавно, и все же у меня достало здравомыслия и выдержки не улыбнуться. Те паче, что, невзирая на крупное телосложение и чересчур уж пышущий здоровьем вид, женщина была по-настоящему приглядна. Я вполне понимал супружескую нежность Джеймса. Невзирая на двадцатилетнюю разницу в возрасте.

Ибо, дорогие мои, коль скоро ваш смиренный повествователь не приелся публике, не надоел ей до полусмерти; коль скоро добрый привычный Мэтт Хелм еще не встал вам поперек горла и хоть что-то, да значит в глазах ваших; если вы доброжелательны к давнему своему Другу, доставляющему несколько часов развлечения в бессонную, дождливую и отменно скучную ночь, уведомляю: с того дня, когда я сидел в "бьюике" бывшей своей жены и гадал, не вернуться ли к прежним лихим занятиям, пролетело двадцать три года.

Мне пятьдесят восемь, господа читатели, хоть, по слухам, и кажусь несравненно моложе.

Пятьдесят восемь, дорогие мои.

Не шутка.

- Гендерсон и Олкотт.

- Надо учесть, - задумчиво сказал Джим, - что старик просто не выдержит рукопашной схватки. Да и долгих физических усилий тоже.

- Значит, не посылай Остина карабкаться на вершину теокалли, вот и все. А стрелок он отличный, поверь на слово. Нас обоих за пояс заткнет. Вместе взятых.

- Откуда?..

- Читал досье. Не забывай: разговариваешь с поганым наймитом преступного ЦРУ, где, как известно, всякого честного и прогрессивного берут на заметку. Попробуй, скажи, будто Остин Гендерсон человек не честный и не прогрессивный, что бы последнее идиотское словцо ни означало!

Джеймс развеселился и от восторга чуть не затряс меня, но вовремя вспомнил, что беседует с личностью, которую благословили прикладом по башке, и воздержался.

- Генерал... - продолжил было я.

- Генерал?!

- В отставке. Дрался против несравненного диктатора Франко, когда тебя еще и в проекте не было, так сказать. Против нацистов, когда ты еще соской пробавлялся. Против китайцев и русских в Корее, когда ты разбивал сверстникам носы и сам по носу получал. А может, в аристократических школах драться не принято?

- Принято! - осклабился Джеймс. - Неотъемлемая часть воспитания. Ox, как принято! Олкотт... Говоришь, охотник?

- Да, причем на горных баранов, что особо ценно. Ибо сие значит: умеет лазать по склонам, вынослив, способен стрелять метко даже после долгого напряжения. Впрочем, насчет стрельбы высказываться повременю: пудинг проверяют на обеденном столе и ни минутой раньше. Но, думаю, опытным ружейным приверженцем пренебрегать не стоит.

- Получается, четверо, - сказал Джеймс. - А ты нехудо изучил спутников, а Сэм?

- Старался, - ответил я со всей отпущенной по праву рождения скромностью. Патнэм призадумался.

- Кого еще завербовать? Уайлдер отпадает немедля: я скорее малышу пятилетнему вручу винтовку, чем этому недоноску. Вдобавок, залечивает разбитую пасть и ни о чем ином не помышляет... Как насчет Гарденшвар-ца, ваша наймитская просвещенность?

- Еще хуже. По моим сведениям, и сам он, и женушка ненаглядная возглавляют одну из окаянных организаций, требующих запретить свободную продажу оружия мирным гражданам. Знаешь, Джим, я субъект не злорадный, а все же ликую: поганый осел на собственной шкуре чувствует, каково безоружному штафирке в лапах у оголтелых бандюг! Привык, скотина провинциальная, возвращаться домой по тихим улочкам, где никто пальцем не трогает. Пожил бы в том же Чикаго!

- Значит, четверо, - уточнил Джеймс. - И ты, наймит беспардонный, обладаешь неплохой памятью, признаю.

- Всегда готов, - ухмыльнулся я. - Как бойскаут.

- Вы путаете, внучек, - запоздало и совершенно дружелюбно съязвил Джеймс: - Ибо Semper paratus - девиз Береговой обороны. - Я ухмыльнулся.

- Кажется, самое время чуток меня возненавидеть. Извергнуть из цивилизованного лона. Разъяриться на паскудного шпиона, вовлекшего честных людей в стычку с бравыми и доблестными поборниками человеческих прав... Санчес натравливал вас на меня отнюдь не случайно. Мерзавец знает, кто я такой; не знает, правда, где именно служу. Не в ЦРУ, Джим, поверь на слово... За нами вот-вот примутся наблюдать, поэтому явите высочайшее презрение к моей особе и выгоните на собачью подстилку, с глаз долой. Вы не желаете якшаться с грязными наймитами! Но будьте наготове: оружие может поступить в любой вечер. И тогда придется действовать немедленно. Теперь вот что...

Глория и Джеймс выжидали.

Я осторожно поднялся, дозволил стучавшим в голове молоткам немного угомониться и продолжил:

- Мы безобидны и сломлены. Помните об этом неустанно, всякий день, час, минуту. Помните крепко. Я просто не желает подставлять лоб и посему присмирел; а вы перепуганы, точно кролики в садке. У вас на глазах без малейшей пощады пристрелили Миранду. Вы получили предметный урок. И не выказываете храбрости, не ведете себя вызывающе - Боже упаси! Что бы ни случилось, повторяю: что бы ни случилось, хуже смерти или увечий в мире не бывает ничего. Помните об этом, и держитесь очень, очень смирно. Пускай другие дерут горло, если им позволят, пускай другие разыгрывают великих неукротимых! Мы держим головы опущенными, глаза потупленными и выжидаем своей минуты. Нельзя допустить, чтобы нас отколотили. Нельзя, чтобы ранили. Заперли. Связали по рукам и ногам. Короче, сделали непригодными для боя. Уведомь Гендерсона и Олкотта, но потихоньку. И настрого предупреди: с женами еще могут поделиться, но больше никому ни гу-гу!

Я перевел дыхание.

- Мы покорно съедаем все дерьмо, которое подсовывают, и еще похваливаем. И просим добавки: mas mierda, рог favor[7]. Дело может занять неделю, может занять и больше. Но вести себя нужно тише воды, ниже травы, сколько бы времени ни потребовалось, О`кей? Джеймс насторожился, быстро прислушался.

- Пошел вон туда, в дальний угол! - заорал он, состраивая свирепую физиономию. - Шпион паскудный! Из-за тебя, скотина, и влипли!

- Пожалуйста, мистер... - промямлил я, мгновенно уразумев, что случилось. - Вы полностью заблуждаетесь...

В келье сделалось темнее. Дверной проем загородили четыре человеческие фигуры, одной из коих был адъютант Рамиро Санчеса, Хулио Барбера.

- Эй, ты, - обратился он ко мне: - Шагать можешь?

- Да.

- Значит, пошевеливайся. Но помни: при новом неловком движении тебя уже не ударят, а убьют. У Эухенио, между прочим, правый указательный палец так и чешется. А вы, красавица, - обратился он к Глории, - следуйте за мной...

Поскольку я не услыхал ни выстрела, ни ударов, ни выкриков, следовало предположить: Патнэмы в точности поняли наставления и последовали им.

Эухенио ткнул меня стволом в спину. Для конвоирующего - надежный способ самоубийства. Только я вовсе не собирался учинять ненужный дебош. Да и сил еще было недостаточно.

Коставердианец доставил меня к последней по счету келейке. Двери у этих доисторических гостиничных номеров (или больничных палат, понятия не имею), по-видимому, отсутствовали изначально.

Я пригнулся, чтобы не стукнуться о каменную притолоку, проскользнул внутрь, волоча под мышкой небрежно скатанный матрац. Впереди, в сумраке, кто-то зашевелился.

- А, это ты! - сказала Франческа Диллман.

Глава 15

Глория-Джин Патнэм возвратилась уже на закате, когда солнце спускалось за громадную пирамиду, известную как Цитадель. Все, не исключая меня, предполагали наихудшее, готовились накинуть первую попавшуюся хламиду на бедное измызганное тело, позаботиться о несчастном, избитом личике, утешить злополучную, захлебывающуюся слезами страдалицу...

Глория полностью обманула общие ожидания.

Она просто поднялась по склону, ведшему к Богадельне, держась не менее прямо и твердо, чем когда удалялась в сопровождении Барберы. Одежда была целехонька, тщательно застегнута и одернута. Прическа ничем не отличалась от обычной: весьма растрепанной.

Губы, пожалуй, немного распухли, да глаза глядели диковато, но иных отклонений в необычную сторону не отмечалось. Она, конечно же, разделась добровольно, удовлетворила всем прихотям Барберы, и тот не счел нужным излишне издеваться над своею добычей. Потом госпожа Патнэм, надо полагать, попросила дозволения вымыться в cenote и привести себя в порядок. Дозволение было ей даровано - за примерное поведение.

Часовые отшагнули, давая Глории пройти. Женщина миновала их и скрылась в келье номер четыре, откуда меня доставили к Франческе Диллман. Глубоко и с невыразимым облегчением вздохнув, я нырнул в собственную обитель и уселся на матраце.

Впервые за много лет я искренне пожалел, что не может затянуться табаком. В конце концов, на свете бывают вещи похуже эмфиземы.

Некоторое время спустя я осведомился у Франчески:

- Две тысячи лет назад гонорар составлял тридцать сребреников... Ты хоть попросила ребят учесть инфляцию?

На издевку моя бывшая любовница вообще не отреагировала. Она произнесла:

- Ты догадался обо всем еще у cenote, верно? И знал, что именно стрясется...

- Конечно. Археолог ты, возможно, и неплохой, а вот актриса никудышная. И не скажу, не надейся.

- Чего не скажешь?

- Куда спрятал револьвер. Ведь за этим и перевели меня сюда, правильно? Чтобы ты по-прежнему глаз не спускала с Фельтона, ублажала его и потихоньку выведывала все нужное... Недостающий ствол при подобных обстоятельствах заставляет караульных и командиров крепко беспокоиться.

- Ты довольно долго пробыл у Патнэмов, - сказала Франческа. - Все выложил, без остатка?

- Ничего не выложил. Предупредил, чтоб не были чересчур откровенны с окружающими, вот и все. Это, между прочим, значит: с тобою тоже не откровенничать. А вот со мною можно. И, думается, самое время. Излагай, голубушка, чего ради уважаемая североамериканская ученая сделалась пешкой в лапах латиноамериканского бандюги. Не то, чтобы я не знал, но следует кое-какие подробности уточнить.

- Если знаешь, дорогой, то зачем...

- Затем, что хочу удостовериться. Тебе же будет лучше, поверь.

- Сам понимаешь, - медленно произнесла Франческа, - меня могло понудить к таким поступкам одно-единственное. Одно-единственное могло заставить меня включить государственного преступника Рикардо Хименеса в состав группы.

- Но твой муж, если не ошибаюсь, участвовал в конференции, посвященной Каньону-де-Шелли?

- Да, именно так я сказала. Всем говорила так... На Арчи накатил очередной приступ научного вдохновения, он загорелся мыслью проверить новую гипотезу, а сделать это можно было только здесь, на месте раскопок. Он купил билет, вылетел в Коста-Верде - рассчитывал провести дня два, сверяя надписи Копальке с иероглифами Мачу-Пикчу... И никому не сказал ни слова, чтобы не краснеть, если ошибется.

- Угу.

- А потом в почтовом ящике очутился конверт без адреса, не по почте пришедший, а кем-то подброшенный. Открываю, нахожу записку...

Доктор Диллман помедлила, вспоминая текст.

- На листке бумаги значилось: Я ЗАХВАЧЕН ТЕРРОРИСТАМИ. НИКОМУ НИ СЛОВА. ПОЛУЧИШЬ РАСПОРЯЖЕНИЯ, ВЫПОЛНИ ВСЕ В ТОЧНОСТИ. ПОВТОРЯЮ: В ТОЧНОСТИ. НЕ ТО МЕНЯ УБЬЮТ. ЖИЗНЬ МОЯ В ТВОИХ РУКАХ. Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. АРЧИ.

В маленькой полутемной пещере воцарилось безмолвие. Я поймал себя на мысли, что знаменитый археолог доктор Диллман - заурядный трус. Только трус написал бы, сочиняя эдакое послание: "жизнь моя в твоих руках". Да еще и прибавил: "я люблю тебя". Письмо, безусловно, сочинялось и не было продиктовано самим Люпэ де Монтано. Перепуганный супруг напоминал верной жене, что любит ее, ненавязчиво связывал чувством долга и, дрожа за свою шкуру, просил в точности следовать распоряжениям - неважно каким...

Не оставил Франческе ни малейшего выбора. Подчиняйся мерзавцам - и все тут.

- Еще в конверте лежал крохотный целлофановый мешочек, - продолжила женщина. - В нем я нашла окровавленный комок, совсем крохотный. Отмыла, и увидела отсеченную мочку человеческого уха... Оставалось лишь подчиниться неизбежному.

Она сглотнула.

Снаружи зарокотал автомобильный мотор.

Я обрадовался поводу подняться и подойти ко входу. Продолжать разговор не хотелось.

Джип остановился подле Часовни, где наши тюремщики обустроили себе штаб-квартиру. В лучах горевших фар я увидел полковника Санчеса и четверых вооруженных бойцов.

"Итого, десять рядовых и два командира", - подумал я, непроизвольно гадая, управится ли Джеймс Патнэм с такой оравой, располагая двумя подчиненными и одним вольным стрелком в придачу. Следовало опасаться, что после надругательства над Глорией парень придет в исступленную ярость и накуролесит прежде времени. При таком душевном состоянии человек вполне способен ринуться на батальон противника, вооружившись баллончиком с жидкостью для выведения тараканов.

Я от души понадеялся: профессионализм возобладает, а у Глории достанет разума не жаловаться.

- Санчес вернулся, - уведомил я, возвращаясь на соломенный матрац. Франческа не ответила.

- Стало быть, отсутствие Арчибальда объяснилось конференцией в Каньоне-де-Шелли? К общему удовлетворению. И ты никому не доверилась. Поступили обещанные распоряжения: провезти в Коста-Верде Рикардо Хименеса под видом археолога-любителя. Но в группу затесался еще и я. Тогда тебе велели подружиться, поскорее соблазнить, выведать, какого лешего забыл правительственный агент в независимой и прогрессивной республике...

Я просто пополнял данные, которые получил от Мака немедленно после гибели Элеоноры Брэнд. Мудрый змий Мак предупредил: вернее всего, группу схватят и потребуют огромный выкуп, ибо миллионер Патнэм, сын одного из соучредителей знаменитого института, на крепкой заметке у коста-вердианских повстанцев, как будущий гость и возможный источник дохода. Надлежало признать: разведку полковник Хименес наладил неплохо.

- Есть ли на свете хоть что-нибудь, чего ты не сотворишь ради возлюбленного Арчи? - спросил я.

- Теперь уже нет. Я сделала чересчур много и на попятный идти не могу. Чересчур большие средства, - слабо улыбнулась Франческа, - вложены в предприятие. В жертву принесены самоуважение, совесть, честь. Я не в силах допустить, чтобы все пропало впустую. Надо идти до конца. Я готова на все.

- Где сейчас Арчибальд?

- У Люпэ де Монтано. Где-то неподалеку, в лесном укрытии...

Франческу прервал раздавшийся снаружи громкий и резкий голос. Кто-то кого-то честил по-испански на все корки, с пулеметной быстротой, так, что я с трудом разбирал отдельные слова. Например, hijo de mala puta[8] прозвучало вполне отчетливо. Прочие составные части гневной речи состояли, вероятно, из проклятий неизмеримо более сочных и уж вовсе неудобных для печати.

Темный силуэт быстро пересек площадку подле теокалли, начал взбираться на пирамиду. Трое других, как выяснилось, Рамиро Санчес и его личная охрана, двинулись по скату холма к Богадельне. Один из телохранителей нес электрический фонарь.

Санчес двинулся прямиком в келью Патнэмов, приказал стражам стоять снаружи, а сам нырнул в отверстие пещерки. Несколько минут спустя он появился вновь, решительно зашагал в нашу сторону, достиг входа. Отобрал у телохранителя фонарь, бросил на меня луч, потом осветил Франческу и заговорил:

- Позвольте, сеньора, принести извинения за гнусную и вопиющую мерзость, учиненную лейтенантом Барберой в мое отсутствие. Госпоже Патнэм, пострадавшей, и ее супругу уже выражено глубокое сочувствие. Теперь обращаюсь к вам, руководительнице экспедиции. Совершенное преступление целиком и полностью шло вразрез моим недвусмысленным приказам. Так называемый лейтенант Барбера - думается, его понизят в чине - проведет ночь на вершине пирамиды, неся караул наравне с рядовыми солдатами. Дополнительные дисциплинарные взыскания будут наложены поутру. Мы не звери, сеньора, мы бойцы, воюющие за свободу отечества.

- Иногда, полковник, - ответила Франческа, - различие трудно заметить.

- Я же принес извинения! - натянутым тоном сказал Санчес. - И уверяю: отныне женщины находятся в полнейшей безопасности. Извините еще и за то, что по вине болвана Барберы еще не доставлены вода и пища. Через пять минут всем принесут поужинать. Санитарные службы, примитивные, но пригодные для пользования, будут устроены завтра. При дневном свете разрешу мыться в cenote и стирать одежду. Подробности обсудим немного позже.

Рамиро стоял у самого входа и говорил намеренно громко, дабы честную и благородную тираду слыхали все обитатели Богадельни.

- Как вам угодно, полковник, - сказала Франческа.

- Излагаю также правила поведения, обязательные для всех пленников. Люди имеют полное право жаловаться на возникающие трудности и неудобства. Вовсе незачем делать вашу жизнь во временном заточении невыносимой. Коль скоро предложите разумный и приемлемый способ улучшить условия, говорите смело, я учту пожелания.

Полковник Санчес метнул на меня беглый взгляд.

- Я не зол от природы и не жесток, если к этому не вынуждают. Будете покладисты - на обращение жаловаться не сможете. Еще раз простите за отвратительную выходку лейтенанта Барберы.

Он молодцевато развернулся на каблуках и вышел вон. Разумный субъект. Поведал во всеуслышание: послушным и хорошим пленникам опасаться нечего, ибо партизанами командует гуманный, сострадательный начальник.

Не злой и не жестокий от природы. Разве что иногда стреляющий в женщин.

Глава 16

По сути, в любой и каждой операции рано или поздно, а наступает полное затишье. Ничего делать не приходится, нужно лишь набираться терпения и выжидать. Разумеется, главной официальной задачей моей оставался немец Бультман, а все прочее было, так сказать, занятиями попутными и побочными. Но все же...

Через несколько суток, проведенных в Лабале, казалось, будто мы здесь прожили много лет, расселенные по высеченным в диком камне, лишенным дверей кельям, в окружении величественных и мрачных древних развалин. Выдавались погожие дни, случались и ненастные, но мы, странным образом, устроились даже не без некоторого уюта и стихий не страшились.

Питание было простым, но обильным и сытным:

полковник Санчес явно ставил себе в закон и правило блюсти данное слово. Конечные продукты упомянутого питания выводились из организма в сортирах под открытым небом. Нас любезно снабдили туалетной бумагой, сиречь подтиркой: знаменитой латиноамериканской подтиркой, тонкой, глянцевитой, начисто не впитывавшей и не поглощавшей ничего... Купались мы целомудренно, в предназначенных для купальных целей костюмах (дамы) и плавках (господа). Cenote оказался по-настоящему приятным водоемом, и я с лихвою восполнил упущенное в первый день удовольствие. В cenote же стирали мы белье и верхнюю одежду.

К неописуемому изумлению моему, Франческа Диллман, современная, раскрепощенная, образованная и высокомерная особа, взялась меня обстирывать и настояла на этом едва ли не со скандалом. Возможно, хотела доказать Санчесу, что честно меня соблазнила и завязала с Фельтоном отношения чуть ли не семейные.

Не исключаю также, что просто бросала вызов ханжам из археологической группы. Ежели всяким Уайлдерам и Толсон вольно осуждать бесстыжих сожителей, пусть полюбуются, как нежно Франческа заботится обо мне, и вознегодуют еще больше...

Но вернее всего, это было простым извинением, замаливанием греха - коль возможно звать грехом полное отсутствие оного. Ибо мы прекратили совокупляться, хоть и спали в одной пещерке, по сути, бок о бок.

Целомудренная инициатива, конечно, была не моей. На третьи сутки природа предъявила мне законные и обоснованные требования, вызвав естественную мужскую реакцию на присутствие подруги, лежащей поблизости. Поднявшись, я воодушевленно двинулся к Франческиному тюфяку, но при первом же прикосновении доктор Диллман отпрянула. А мгновение спустя уселась и посмотрела на меня очень пристально.

- Сэм, не могу, прости, - прошептала она. - Прости, но действительно ведь не могу! Дверей нет, кому-то вздумается устроить обход или просто наведаться... Да и... нет в этом дальнейшей... нужды.

Я заиграл желваками, потому что обижаться способен, как и все прочие. Значит, она и впрямь отдавалась мне лишь по приказу Монтано... Весьма нелестно для самолюбия.

- Знаю, - продолжила Франческа, - ты сумеешь... уговорить, если захочешь. Я не деревянная. Только не надо больше, ладно, Сэм? Понимаю: трудная просьба, мы живем в одной келье... Фу, я рассуждаю так, словно считаю себя верхом неотразимости!

- Справедливо считаешь, - заметил я. - Но если жалобно просишь устоять против несравненного своего обаяния, попробую устоять.

Чисто женская логика, право слово. Насколько я разумел, доктору Диллману Франческа уже изменила вдоль и поперек, и несколько добавочных соитий с нахальным господином Фельтоном ничего не убавили бы и не прибавили.

А вот коли дело было не в ханжеской струнке, следовало крепко призадуматься. Ибо, сколь ни страстно уверяла Франческа, будто сполна пожертвовала совестью, а совесть у нее наличествовала и весьма чуткая... Вывод напрашивался неутешительный и грозный.

Однако выяснять отношения было не время и не место. Ведь велел же Патнэмам вести себя тише воды, ниже травы, казаться поглупевшими от страха и нерассуждающими. И нужно принимать собственное лекарство, не морщась. Как говорится: врачу, исцелись сам. Избегать опасной проницательности, прекратить игры в Шерлока Холмса...

Хотя бы внешне.

Вот и зажили мы с Франческой мило и непорочно. Об этом, разумеется, никто не догадывался, и Уайлдеры, напрочь переставшие выносить меня после речей, произнесенных Санчесом у cenote, винившие во всех приключившихся несчастьях одного лишь Сэма Фельтона (Миранду винить уже не доводилось), шипели нам вослед и едва ли не плевались.

Впрочем, плюнуть Маршаллу Уайлдеру было бы нелегко. Попробуйте, плюньте как следует, когда выбито два или три передних зуба и рассеченные губы распухли, точно сливы. При иных обстоятельствах я, наверное, пожалел бы пожилого дурня, которому повредили жевательное оборудование. Уайлдер не мог ни толком поесть, ни вразумительно поговорить. Но то, что удавалось разобрать из произнесенного по моему адресу, звучало или злобно, или угрожающе. Посему я перестал сострадать Уайлдеру очень быстро.

Женушка его жаловалась на головные боли, а еще без устали повторяла, как жаль, что вместо Миранды не застрелили Фельтона. Заодно растолковывала, что ни одна порядочная женщина даже под страхом смерти не связалась бы с негодяем, подобным Фельтону. Что чувствует себя замаранной просто будучи вынуждена дышать одним воздухом с Фельтоном...

Странно, В начале путешествия чета Уайлдеров показалась вполне заурядной и безобидной. Так оно и было, покуда не грянул гром. Любопытно, сколько в заурядных и безобидных по внешности людях умещается дремлющей злобы! О глупости уже и речи не веду.

В головные боли тетушки Уайлдер я не слишком верил. Старуха одолевала склон холма с похвальной прытью, равновесия не теряла, не бледнела безо всякого повода, и съеденное извергала не через горло, а общепринятым способом, сквозь анальное отверстие. Сотрясение мозга исключалось. Просто не могла бедолага допустить, чтобы мужу сочувствовали, а ей, сердешной, нет.

В спокойной и монотонной обстановке тех дней нельзя было забывать, однако, нашу главную цель. Я измыслил и продумал чуть не полдюжины планов, каждый из которых полностью зависел от нечеловеческой силы и гениальности Мэтта Хелма, способного первой же мало-мальски удобной ночью бесшумно вывести в расход трех-четырех вооруженных молодых супостатов... Ни единый порядок действий не годился. Надлежало подумать лучше.

Тем временем лейтенант Барбера исправно подвергался дисциплинарным взысканиям. Сводились они к непрерывному унижению лейтенантского достоинства. Барбера нес караулы наравне с рядовыми, а также помогал им стряпать и разносить пищу. Бессрочный наряд на работу получался. Только сомневаюсь, что Глория Патнэм и Джеймс посчитали эдакую кару достаточной. Они обращались друг с другом подчеркнуто ласково и оттого казались еще несчастней. Супружество повисло на волоске, и ни муж, ни жена, кажется, не знали, как спасти его после приключившегося.

- Ох, и прочищу я мозги ребяткам не сегодня-завтра! - посулила седовласая генеральша Эмили Гендерсон, сидя рядом со мною подле cenote.

День приближался к середине, наступило время стирать и мыться под присмотром юного партизана, стоявшего поблизости со штурмовой винтовкой наперевес.

- Что, собственно, произошло? - задала миссис Гендерсон риторический вопрос и тут же ответила на него сама: - Ну, побывал кто-то в уголке, в котором бывал раньше только Джеймс. Не конец мирозданию! Ох, и вразумлю обоих...

Она метнула на меня быстрый, внимательный взгляд.

- Сомневаетесь, молодой человек?

- Отнюдь нет, сударыня. И спасибо за комплимент.

- Нам с Остином любой, кому не стукнуло шестидесяти, кажется зеленым юнцом. Я рассмеялся.

- Ну вот, сказать приятное и тотчас прибавить ложку дегтя! Совсем было почувствовал себя помолодевшим. Но думаю, Патнэмов лучше пока не трогать.

- Почему?

- Все образуется. Ежели не сказали до сих пор, то уже никогда не скажут.

- Чего, Сэм?

- Непоправимой глупости. Глупости, разом способной прикончить их счастливый брак. Жена, рыдающая, отчаявшаяся, выпаливает: "Господи помилуй, почему ты не вмешался, что ты после этого замуж?" А тот, обозленный и отчаявшийся, орет: "Не похоже, чтобы ты слишком сопротивлялась! Что же ты после этого за жена?" Это означало бы молниеносное и непоправимое завершение семейной жизни. Пожалуй, ребятки думали нечто в подобном роде, но у обоих достало ума и такта вынести горечь молча. Уверен: уже скоро все пойдет на лад.

Эмили Гендерсон задумчиво созерцала меня.

- Вы умнее и тоньше, чем кажетесь.

- Неужто?

Она рассмеялась, быстро бросила взгляд в сторону караульного.

- Кстати, о Патнэмах говоря... Джим просил узнать: когда именно?

- Дождаться не может?

- А как по-вашему?

- Чем дольше мы будем притворяться овцами, - тихо сказал я, - тем беспечнее и рассеяннее сделаются эти народные герои Коста-Верде. Вы жена военного и понимаете: в совершенно спокойной обстановке, лишенной всяких сколько-нибудь значащих происшествий, бдительность солдата притупляется. Или вовсе на нет сходит. А в лагере Монтано может невзначай стрястись чрезвычайное происшествие, которое сыграет нам на руку - и очень заметно, поверьте.

- Какое, Сэм?

Я вспомнил фанатический огонь в глазах изувеченного государственными палачами Рикардо Хименеса, улыбнулся и ответил не по сути:

- Чересчур уж хорошая стоит погода в последние двое суток. Увы и ах. Я предпочел бы Ночь Семи Ненастий[9]. Чтоб ветер выл, и ливень хлестал, и ничего не было слыхать за три шага... Получается, генерал доверился вам полностью, сударыня?

- Армейские жены, - ответила. Эмили, - всегда осведомлены обо всем. Кстати, если отыщется лишний револьвер, я сумею им воспользоваться.

- Не удивляюсь. Простите за бестактный вопрос:

генерал не возражает против того, что операцией руководит капитан? У Джеймса имеется недавний опыт войны в джунглях, да и масштабы сражения скорее по капитанской, чем по генеральской части, понимаете? Здесь не дивизии столкнутся, не полки.

Эмили рассмеялась:

- Остин отнюдь не кичится былым чином, подобно прочим офицерам в отставке. И вполне готов служить под началом Патнэма. И...

Она помрачнела, скривилась.

- И ждет не дождется часа икс. Будто старый боевой конь, заслышавший трубу. Надеюсь, мой старый милый олух не загонит себя насмерть: сердце у него, Сэм, не такое уж надежное. Совсем ненадежное... Вы удивляетесь, наверное, что сердце Остина тревожит меня больше, чем партизанские пули? Но японцы, например, пытались уничтожить Гендерсона в бирманских лесах и горько раскаивались впоследствии. Немцы в Арденнах тоже не восторгались, когда начался встречный бой... Муж умеет за себя постоять и другим поможет. Уж, по крайней мере, сопливые революционные пащенки не страшнее вымуштрованных, закаленных эсэсовцев, поверьте. Их я нисколько не страшусь.

Голос прозвучал задорным вызовом, и я понял: миссис Гендерсон отчаянно опасается, что коммунистические пащенки могут оказаться удачливее матерых нацистов...

Я кивнул:

- Шепните Джиму, что начнем орудовать при первой же, малейшей возможности.

- А вам-то самому не боязно? - брякнула Эмили.

- Нет, - улыбнулся я: - У меня отношение к делу простое, а психика бронированная. Всякий раз, когда кто-либо направляет на меня оружие и велит сделать то-то и то-то, я размышляю лишь об одном: как изничтожить сукина сына?

- Франческа, - негромко сказала Эмили, глядя, как тонкая фигурка, обтянутая белым купальником, плещется в cenote, часто уединяется с полковником Санчесом. Будьте начеку. На это, между прочим, начали обращать внимание.

- Она ведь руководительница группы, - ответил я невозмутимо. - И разве не хорошо, что хоть один из нас получил доступ в их главный штаб?

- Можно и так рассудить, - вздохнула миссис Гендерсон. - Продолжаете?

- Что именно?

- Грести ее, - невозмутимо произнесла Эмили. Я чуток опешил, потом расплылся в ухмылке:

- Сейчас уже нет, но, пожалуйста, никому ни полслова об этом. А у вас неприличный лексикон.

- И натура отнюдь не ханжеская, дружок. И мозги еще не скрипят, когда ворочаются...

Мы рассматривали друг друга битую минуту, и я понял: Эмили обо всем догадалась, понимает роль, сыгранную Франческой в наших общих бедах и, быть может, лишь об истинной причине пока не ведает. Но, возможно, и подозревает.

Часовой двинулся к нам: ребятки начинали нервничать, видя двоих (о троих и четверых уж не говорю) пленников спокойно и долго беседующими. Сопливый защитник мирового пролетариата вполне мог непроизвольно придавить гашетку и вывести двух капиталистических заговорщиков в расход. Посему я медленно и вежливо поклонился Эмили, еще медленнее повернулся и уж совсем по-улиточьи поднялся на ноги. Часовой успокоился.

Послышались проворные приближающиеся шаги. Франческа шла навстречу, приглаживала мокрые волосы, казалась освеженной и приободрившейся.

- О чем это вы секретничали с Эмили? - полюбопытствовала она по дороге в Богадельню.

- О Патнэмах и семейной их неурядице. Эмили предложила вразумить ребят, а я отсоветовал.

- Сэм, - неожиданно молвила доктор Диллман, - пожалуйста, не вздумай... То есть, хочу сказать, ватага безоружных и малосильных просто не сможет вырваться на волю. Вас перебьют, и тем закончится! Ведь не столь уж и плохо здесь, признай! Рамиро... Рамиро ненавидит тебя. И ждет малейшего повода, чтобы казнить примерной смертью, проучить остальных. Только и стережет, караулит, надеется, что сделаешь неверный шаг - извини за избитую фразу. Не дозволяй себя втягивать в безнадежную авантюру. Мы не спим вместе, но это еще не значит, будто я... Ты мне очень, очень понравился, и не хочу...

"Неужто, - подумал я, - она искренне допускает, что нас выпустят живыми и невредимыми, обретя вожделенный миллион долларов? Пожалуй, да; Франческе просто необходимо было цепляться за спасительную психологическую соломинку после всего сотворенного доныне. Чересчур много подлостей успела совершить ради супруга. Надо было хоть как-то накормить и убаюкать вопившую благим матом совесть".

Но слова ее недвусмысленно свидетельствовали: отыскалась дрянь, донесшая полковнику Санчесу о наших намерениях.

Со всевозможной убедительностью я возразил:

- Дорогая, мне прекрасно ведомо, каково спасаться в джунглях, не имея ни оружия, ни медикаментов, ни снаряжения. Однажды участвовал в милейшей операции на побережье, неподалеку отсюда. Мы имели все необходимое и продирались через окаянную сельву со скоростью пятьдесят ярдов в час. Отнюдь не собираюсь заниматься тем же, обладая лишь парой голых рук. Да и деньги, наверно, доставят уже скоро.

- Деньги, по слухам, прибыли, - сообщила Франческа, - но чикагский курьер возражает против указанного способа доставки и упрямится. Переговоры ведут, разумеется, в полной тайне, дабы власти ни о чем не пронюхали.

- Да, Раэль навряд ли запрыгал бы от восторга, узнав, что мятежники разбогатели на миллион. Ладно, пусть разбираются сами; только поскорее... Парня, кстати, звали Хорхе Сантосом, по прозвищу El Fuerte, и он числился эдаким Люпэ де Монтано прежних времен.

- Какого парня?

- Из-за которого учинили ту прибрежную операцию. Меня доставили на место, и я всадил в молодца крупнокалиберную пулю на расстоянии пятисот пятидесяти ярдов. Первым же выстрелом. Недурно получилось, извини за похвальбу. А потом началась обоюдная пальба, и сторонников новопреставленного El Fuerte убавилось раза в три...

- Зачем ты рассказываешь об этом?

- Напоминаю, голубушка, - ответил я с изрядной расстановкой, - где служу, кем служу, сколь давно и небезуспешно служу. Пытаюсь предотвратить вероятные ошибки некоей ученой дамы.

Покосившись на Франческу, я глубоко вздохнул:

- Ну-с, и как тебе нравится полковник?

- Уже начали судачить?

- Скажем, твои частые визиты в главный штаб не проходят незамеченными.

Франческа чуть побледнела.

- Неужто у людей не осталось иных дел? Только подглядывать за другими, да косточки втихомолку перемывать!.. Хочешь услыхать странную и неожиданную вещь?

- С удовольствием.

- Знаешь, со сколькими самцами совокуплялась на своем веку ненасытная развратница Франческа Диллман? Ровно с двумя. С собственным супругом. Арчи, да еще с весьма загадочным субъектом, которого наверняка зовут не Сэмом и не Фельтоном. Как тебя хоть нарекли родители?

- Мэттью, - ответил я. Дальнейшей нужды таиться теперь не отмечалось: дело близилось к развязке. - Мэтт Хелм, к вашим услугам. Раздался оклик по-испански:

- Сеньора Диллман! Полковник просит вас побыстрей прийти к нему, сеньора!

Вздрогнув, Франческа отозвалась:

- Digale al senor coronet que vengo enseguida![10]

- Si, senora. - Четко печатая шаг, солдат удалился.

- Диллман, - спросил я негромко, - ты хотя бы сама сознаешь, куда ломишься и что затеваешь?

После продолжительного безмолвия Франческа ответила усталым, бесцветным голосом:

- Сознаю. Теперь сознаю. Не гневайся, дорогой.

Минуту спустя я следил, как она удаляется: высокая, стройная, подтянутая; в ладно сидящих джинсах и кумачовой блузке...

А вечером задул долгожданный ветер.

Глава 17

Уже совсем смерклось, когда Франческа Диллман возвратилась в келью. Волосы ее казались не слишком аккуратно причесанными, блузка была заткнута за пояс отнюдь не тщательно, а взгляд почти ничего не выражал.

Женщина прошла вглубь маленькой пещеры, молча уселась на соломенный тюфяк, уткнулась лицом в ладони. Спустя несколько мгновений я понял: Франческа беззвучно рыдает. Но приблизившись и попытавшись утешить, получил внушительный толчок.

- Не прикасайся! - выдохнула Франческа. - Я замарана! Замарана, замарана, замарана!

- А ну-ка, тихо! - прикрикнул я. - Сопливым Патнэмам еще простительно, а взрослым людям негоже.

Сопливыми, Патнэмы, разумеется, не были, но гаркнул я весьма внушительно, и доктор Диллман понемногу присмирела. Метнула на меня смущенный, печальный взор, натянуто улыбнулась.

- Наверное, ты прав. А вдобавок, я ведь уже все равно спала с посторонним...

Я обнял Франческу за плечи, не встречая дальнейшего сопротивления. Жаль ее было, жаль по-настоящему - и себя тоже. Я прижался губами к высокому, прохладному лбу женщины. Вдохнул слабый запах мыла и шампуня, которыми она обильно пользовалась, пока плескалась в cenote.

- Удивления достойно, - произнес я.

- Что?

- Санчес казался человеком, всемерно блюдущим данное слово. Хотя бы из простого сортирного снобизма. И, пообещав, что женщины будут в полной безопасности...

- Но я и была... в безопасности. Он вовсе не вымогал... - Франческа сглотнула. - Все случилось по обоюдному согласию.

- Н-да, - процедил я, лихорадочно соображая, как быть.

- Ты должен понять... Я совершила необходимое... Ради Арчи, ради всех нас... Нужно ведь пользоваться любой выгодой, самой малой, а стать наложницей Рамиро, значит, завоевать особое расположение, заручиться поблажками... Кстати, пока мы разговаривали в Часовне, удалось подслушать несколько интересных реплик. А потом Рамиро попросил задержаться...

- Вежливо и благородно попросил.

- Да, поверь. Даже извинился. Немедленно предупредил: не истолкуйте ложно, если не хотите - вы совершенно свободны ответить отказом безо всяких неприятных последствий. Но лучше, говорит, проведите ночь со мною, по причинам, о которых не имею права сообщать... И я согласилась.

- Понятно.

- А потом... Потом он пояснял: вам надлежит провести эту ночь в Часовне, ибо мы намерены разделаться с Фельтоном. Санчес весьма высокого мнения о твоих бойцовских качествах и не желал, чтобы я присутствовала при схватке врукопашную, поножовщине и неминуемой стрельбе.

- Когда?

- После полуночи. Когда все до единого уже наверняка уснут.

- Причина?

- Стерва Толсон. И дурища Олкотт. Муж в общих чертах изложил этой безмозглой ваш замысел, а женушка проболталась лучшей, закадычной приятельнице. Та ринулась уведомить Рамиро. Считает, что если с нами обращаются гуманно и мягко, было бы преступлением затевать бойню и бежать, подвергая опасности всю группу. А еще она из тех, кто не признает насилия над ближним даже во имя справедливости.

- Миранда Мэтсон, - заметил я, - люто ненавидела огнестрельное оружие. Орудия упомянутого насилия...

- И Рамиро понял: в первую же удобную ночь ты выйдешь охотиться. И дал заговору вызреть полностью, чтобы захватить виновников на горячем и преподать остальным... незабываемый урок. Понимаешь, незабываемый! Неизмеримо хуже, чем назидательное убийство Миранды Мэтсон!

- Понимать-то понимаю, но зачем же тогда отпустил тебя назад?

- Во-первых, я сказала: если выйду из Часовни поутру, заспанная, усталая - все единодушно сочтут, будто я предала Фельтона в лапы убийцам, и уж тогда несдобровать, и здесь, и по возвращении в Штаты. На клочки растерзают. По меньшей мере, возбудят уголовное дело. А вдобавок, не вернувшись вовремя, я дам тебе повод насторожиться и, возможно, приступить к решительным, непредвиденным действиям, прежде чем Рамиро явится для расправы.

- И как же условились?

- Ты заснешь, и прочие тоже, а я незаметно выскользну, дам знать. Коль скоро вскинешься и спросишь, куда направляюсь - объяснение простейшее: в уборную. Прямо Самсон и Далила! - хмыкнула Франческа.

Она легонько потерлась лбом о мою щеку.

- Но что же нам делать, Мэтт?

- Излагай предложения, - ответствовал я. - Эй, а почему это вдруг "нам"?

Франческа удивленно сказала:

- И эту бестию считают хитрым наемником правительства? Подумай! Ускользнешь, значит, я предупредила. Значит, моя голова с плеч долой. Рамиро взбесится, а если Рамиро бесится, лучше находиться подальше. Как минимум, он приказал бы сделать мне косметическую операцию ружейным прикладом. Или того хуже.

Поелику я отмолчался, Франческа быстро продолжила:

- Хоть бы оценил... жертву, принесенную ради тебя. Мэтт, Мэтт! Милый, поверь, я просто не могла дозволить им с тобою расправиться! Не могла! И прибавила нежданно спокойным голосом:

- Отсюда ведет в Копальке старая тропка археологов. Короткий путь напрямик. И только я знаю о нем.

- Где?

- Понимаешь, мы отреставрировали мощеную дорогу, и прежняя стежка, расчищенная для пущего удобства, сделалась ненужной, потому что от Императорской арки до Великого двора в Копальке стало возможно добраться на джипе, а от Арки до Лабаля, сам видишь, четверть часа ходьбы. Дорога, должно быть, заросла, но не настолько, чтобы сделаться вовсе неодолимой. Во всяком случае, по ней пробираться легче, чем по диким джунглям. И старая мельмекская мостовая начнется мили через полторы, совсем удобно станет. Не заплутаешь... Э, да ты же видал ее сам, покуда мы осматривали руины!

Я поколебался и молвил:

- Негоже бросать остальных. - Замотав головой, Франческа выпалила:

- Ваш отчаянный план обречен, Мэтт! Изначально был обречен, а уж теперь, когда Рамиро прознал обо всем, и не надейтесь преуспеть. Ну, схватят вас, ну замучают. А сумеешь улизнуть - вернешься с подмогой.

- Пожалуй, ты права, - ответил я неторопливо. - Идет. Натягивай ботинки: сквозь тропическую сельву в сандалиях не продираются. Выберемся, пока будут сменять часовых.

Все получилось до глупого просто. Мы даже не стали дожидаться разводящих. Караульный, который кругами передвигался по вершине теокалли, мешкал на дальней оконечности площадки, а боец, дежуривший подле Богадельни, удалился к западным кельям и закурил, поднеся пламя спички к лицу и на добрую минуту лишившись возможности видеть в наступившей сызнова темноте.

Я подал Франческе безмолвный знак. Выскользнув из кельи, мы юркнули за каменный выступ. Миновали мужской нужник, уже заполненный на треть и напропалую благоухавший. Недоступные для обозрения как с теокалли, так и с платформы, простершейся перед Богадельней, я и Франческа осторожно, чтобы не вызвать маленькой лавины, спустились по щебнистому противоположному скату. Ветер полностью заглушил шорохи потревоженной гальки.

Мы кинулись вдоль опушки, старась держаться поближе к деревьям, в густой тени. Черный джемпер-"водолазка" и темные брюки делали меня в сущности невидимым, а кумачовая блуза Франчески во мраке ночи тоже не могла привлечь постороннего взора.

Часовой, следивший за окрестностями с высот Цитадели стал совершенно безопасен, ибо на подобном расстоянии следовало обладать глазами орла, чтобы приметить потонувшие в темноте человеческие фигуры. Но еще наличествовал партизан, выставленный у мощеной тропы на Копальке...

Франческа схватила меня за руку, свернула в чащу. Прикрывая лицо ладонями и пытаясь не запнуться о какой-нибудь некстати подвернувшийся корень, я шагал ей вослед. По счастью, дорожка, прорубленная археологами, не успела чрезмерно зарасти; ползучие растения пытались, правда, вернуть себе утраченные права жительства, но не слишком успешно. Двадцатью минутами позже мы вынырнули на прогалину.

Караульный сидел, прислонившись к толстому древесному стволу с подветренной стороны и сладко спал, уложив штурмовую винтовку поперек выпрямленных ног и надвинув на глаза козырек армейского кепи. Мы проскользнули ярдах в пятидесяти, миновали Императорскую арку и уже вознамерились было углубиться в джунгли, где, по шепотом произнесенным словам Франчески, тропинка продолжалась, но я осмотрелся и увидел поблизости маячившую на фоне прерывисто освещаемых луной, летящих над самой землею облаков исполинский силуэт Монастыря.

- Ну-ка, погоди, велел я. - Я обернусь мигом.

- Ради Бога, опомнись, Мэтт! В келью могли прийти, могли обнаружить наше отсутствие! Бежим!

- Не бойся, говорю. Не задержусь. Обнаружить нужное место оказалось делом двух или трех минут. Запустив руку в щель под каменной глыбой, я нашарил и вытащил тридцативосьмикалиберный смит-и-вессон, терпеливо ждавший урочного часа. Огнестрельное оружие за поясом сразу же придает уверенности и смелости кому угодно. Я не составлял исключения. Коробка с десятью запасными патронами отправилась в карман брюк.

Франческа дожидалась подле устья лесной тропы, дрожала всем телом, словно ждала, что сквозь Императорскую арку вот-вот промчится размахивающая винтовками погоня. Вздрогнула, негромко ахнула, давая понять, что не слыхала моего приближения до последней секунды. Возможно, так и было в действительности.

Ветви раскачивались, листья шелестели, ветер негромко подвывал в доисторических руинах, точно сонмы древних индейских душ изливали свои жалобы живущим.

Тропа вилась по непроницаемо темной чащобе несколько сот ярдов, а затем Франческа опять вывела меня к мощеной дороге, по которой встарь никогда не катилось колесо - население Центральной и Южной Америки непостижимым образом обходилось без этого полезнейшего устройства - и копыто конское не цокало, ибо первая лошадь сошла на здешнюю почву с корабля испанских конкистадоров три тысячелетия спустя.

Позади затрещал кустарник.

Знакомый голос промолвил:

- Будьте любезны, сеньор Фельтон, подымите руки.

- Он отыскал револьвер! - поспешно сказала Франческа. - Рамиро, он отлучился на пять минут; уверена, что бегал за оружием. Припрятал в развалинах Монастыря, как и предполагалось. Полковник Санчес рассмеялся.

- Можно было и самим отыскать, но попотеть бы довелось изрядно. А теперь хитромудрый шпион-янки проделал нужную работу в два счета и не откажется вручить мне искомый ствол. Не нужно больше опасаться пули в спину из неизвестно куда подевавшейся пушки... Вы славно потрудились, госпожа Диллман, и это благотворно отразится на вашей собственной и мужниной участи. Заверяю честным словом. Рог favor, отберите у американца револьвер...

Партизаны явились втроем, что было для меня весьма лестно. Стоявшего прямо сзади полковника я, конечно же, не видел, однако смело мог предположить, что браунинг, символ начальственного превосходства, по-прежнему обретается в кобуре на поясе.

Справа скалил зубы старый добрый Эухенио, держа наизготовку М-16, с прикладом коей я дней десять назад познакомился довольно близко. Слева напряженно застыл худощавый смуглый мальчишка, стерегший пленных подле cenote и забеспокоившийся, когда мы с Эмили принялись обсуждать грядущие совместные деяния. Вторая М-16, получалось...

Франческа лихорадочно выдернула из-за моего пояса револьвер, запустила руку в карман, выхватила коробку зарядов. Тяжело дыша, подняла взгляд.

- Прости... Но я предупредила. Сказала, что ради Арчи готова на все!

- Оно и видно, - ядовито подхватил я. - Далила, форменная Далила. Только прядку волос отхватить не додумалась... Но, голубушка, лучше вынь револьвер из кобуры. Он самовзводный, не беспокойся, не выпалит ненароком. Отлично... А сейчас, пожалуйста, наберись отваги и окончи начатое. Что, кишка тонка, ваша ученость? Господи помилуй, а я-то, болван, уже начинал уважать эту дрянь за решительность... Жми на курок, стерва! Гадина, я заставлю тебя выстрелить!

Произнося эту невыносимо дурацкую, чисто голливудскую тираду, я продвигался вперед, упираясь животом в дуло смит-и-вессона, тесня Франческу. Яростно зарычал, попытался ухватить за горло доктора Диллман.

И удостоился желанной, почти немыслимой награды. Болезненного тычка в поясницу пистолетным стволом.

- А ну, хватит паясничать! - рявкнул Санчес. Конечно, я уповал на это. Но одно дело уповать, и совсем иное - видеть, что упование сбылось. В иное время, в иных моих записках уже говорилось: люди, склонные использовать винтовку, автомат или пистолет на манер биллиардного кия, чрезвычайно редко пополняют число долгожителей. Не верилось, что высокопоставленный командир геррильясов может явить подобную глупость. Я не ждал бы эдакого даже от мало-мальски обученного полицейского из глухой калифорнийской провинции; но здесь орудовали дилетанты.

На последнем соображении расчет мой и зиждился.

Пехотные офицеры весьма лихо управляются с неприятелем, отстоящим на тысячу ярдов. Достаточно сносно дерутся, отделяемые от супостатов сотней тех же ярдов. А вот вступать в непосредственную схватку, грудь с грудью, почти не умеют, полагая рукопашный бой пережитком прошлого, привилегией всяких "зеленых беретов", рэйнджеров, коммандос и прочей десантно-диверсионной шушеры, которая исключительно для мордобоя и существует.

Полковник Рамиро Санчес очень верно и расчетливо расположил бы стрелковые ячейки; безукоризненно сумел определить наиболее выгодное место для дзотов, безупречно и четко наладил противотанковую оборону. А вот управляться с задержанными полковника не обучали.

Дулом тыкать! О, божества греческие, римские и египетские! О, древние идолы индейские!..

Я крутнулся влево, одновременно отбивая согнутой в локте рукой упершееся в спину оружие. Долей мгновения позже ребро правой ладони треснуло Санчеса пониже уха - я хорошо помнил, какого полковник роста, и бил, почти не целясь.

Рамиро пошатнулся.

Оброненный им браунинг успел все же выпалить, и мне обожгло бок. Выяснять, получена смертельная рана или просто пороховые газы обуглили джемпер и кожу, было недосуг. Тело повиновалось безукоризненно, а ничего иного мне покуда и не требовалось.

Туповатый Эухенио не собирался невозмутимо наблюдать, как лупят командира. Он вмешался решительно и достойно смелого красного бойца. Я знал, что именно последует, и уже опрокидывался в сторону.

Рявкнула М-16.

Смуглый парнишка тоже вмешался в битву, но был и вовсе неопытен, а быть может, не успел разобраться в ходе свалки. Он палил на уровне груди, вместо того, чтобы опустить ствол и полить землю свинцом, точно водой из шланга.

По меньшей мере, три пули угодили в Санчеса: чавкающий звук попаданий не спутаешь ни с чем. Эухенио шлепнулся наземь, спасаясь от неприцельных, диких очередей, выпускаемых напарником.

Внезапно М-16 умолкла.

Катясь по траве, я мельком увидел меловое от ужаса лицо солдатика, опускавшего дуло и отвешивавшего челюсть. Бедолага внезапно понял, что изрешетил собственного командира.

Я зацепил его лодыжку напрягшейся левой ступней, а правой что было силы ударил чуть пониже колена. Партизан опрокинулся. Вскакивал я уже вооруженным, и до чего же приятно было держать в руках автоматическую штурмовую винтовку!

Вскидывавшего ствол Эухенио, я сумел опередить лишь потому, что положение у мерзавца было пренеудобнейшим: он рухнул на живот, ногами ко мне, и должен был сперва извернуться. Стрелять пришлось прямо с бедра, прикладываться и целиться я уже не успел бы, но из пяти выпущенных пуль по меньшей мере две попали точно.

Коставердианец глухо застонал и сполз в канавку, тянувшуюся вдоль доисторической тропы. Но малокалиберная пуля не убивает наверняка, и приходилось предполагать худшее: что противник еще способен сопротивляться.

Рамиро, отброшенный очередью, привалился к огромной каменной глыбе, остался в полусидячем положении, опустил голову и ошеломленно созерцал пропитанную кровью рубаху. Франческа, потрясенная случившимся, остолбенела и не шевельнулась в продолжение всей схватки, занявшей, впрочем, не более пятнадцати секунд. Не без удивления я обнаружил, что радуется: шальные выстрелы пощадили эту иуду в юбке... виноват, в джинсах. Но, с какой мне, собственно, стати было радоваться?

Мальчишка, невольно уступивший М. Хелму, эсквайру, свою М-16, стоял на коленях и неудержимо блевал: верный признак того, что Рамиро Санчес был его первой жертвой. Обычнейшая реакция человека, открывшего счет убитым...

Обогнув его, дабы не упускать из виду канаву, где то ли отдыхал, то ли упокоился навеки невезучий Эухенио, я приподнял винтовку. Парень испуганно вытер мокрый рот, повернулся лицом.

- Патроны, - объявил я, пощелкивая пальцем по магазину. Там наверняка оставалось не более двух-трех зарядов, если вообще оставалось. - Municiones para la ametralladora, por favor.[11]

Выговор у меня отнюдь не совершенный, однако мальчишка понял. Трясущейся рукою выудил из бокового кармана прямой двадцатизарядный рожок, положил на указанное мною место. Поднялся, повинуясь выразительному жесту, попятился: медленно и неловко, словно бродячий покойник-зомби.

Поспешно заменив магазин - следовало обезопасить себя на случай, если Эухенио воспрянет и затеет новую перестрелку, - я прислушался. Рамиро Санчес дышал болезненно и тяжко. Менее гордая личность, пожалуй, скулила бы сейчас от предсмертной тоски, но полковник отличался похвальным самолюбием. И держался молодецки, ничего не скажешь. - Я посмотрел на мальчишку.

- И что же с тобою теперь делать, amigo? - спросил я. Парень разобрал, конечно, лишь последнее слово, и в глазах его промелькнула безмолвная мольба. Невысказанная надежда получить пощаду. Я заколебался.

- Мэтт! Немедленно брось ружье! Пожалуйста, Мэтт, не вынуждай меня стрелять!

У Франчески, разумеется, оставался мой револьвер.

Это решило судьбу юноши. Существует единственный способ выпутаться, если перед тобою стоит заранее взятый на мушку противник, а сзади командуют "руки вверх". Вы немедля спускаете курок и бросаетесь в сторону. Таким образом, доводится иметь дело только с одним супостатом, а не с двумя, что гораздо и несравненно тяжелее.

Парень рухнул как подкошенный, а сзади грохнул смит-и-вессон. Пуля пронеслась возле самой головы, я даже ощутил удар воздуха.

РАЗ.

Кувыркнувшись вправо, я избежал нового выстрела.

ДВА.

Из канавы, подобно вышеупомянутому зомби, неуверенно вставал Эухенио. Пришлось отвлечься и спешно окончить небрежно исполненную работу, послав три пули прямо в широкую грудь крепыша.

Пыль и сухие листья взметнулись в пяти ярдах от моей головы. Иногда начинаешь ценить остолопье воспитание, при котором ребенку сызмальства внушают: пистолет - бяка, винтовка - бука; охотятся и воюют лишь кровожадные чудовища... Умей Франческа хоть немного обращаться с оружием, впору было бы читать быструю отходную молитву. Но стрелять моя ученая приятельница не умела начисто, а самовзводный револьвер бьет лишь после сильного и длинного нажима на гашетку, в дамских нежных руках способного окончательно испортить заведомо неверный прицел.

ТРИ.

Чуть ли не на четвереньках я поспешил в кусты. Не слишком достойное зрелище, признаю; но тайные агенты, склонные любоваться собственной ловкостью и выправкой, очень редко доживают до седых волос. Ухватив камень поувесистее, я метнул его в сторону: детская уловка, но и противница моя была отнюдь не из числа профессионалов.

ЧЕТЫРЕ!.. ПЯТЬ!..

Ну, вот и отлично. Слава Тебе, Господи.

Еще дважды лязгнул вхолостую револьверный курок. Я поднялся и спокойно уставился на Франческу.

Поднял М-16, сощурился в еле различимый при тусклом лунном свете прицел, и понял, что никогда не смогу этого сделать. Во всяком случае, сейчас: быстротечный бой окончился, у единственного уцелевшего противника - противницы - не оставалось про запас ни единого заряда, и стрелять значило бы попросту расписаться в том, что я не на шутку рассержен и уязвлен до глубины души. И жажду мщения.

Впрочем, дать выход чувствам все-таки надлежало. Я опустил винтовку и неспешно, со смаком плюнул в сторону доктора Диллман. Грубый поступок, хамский. Но я изрядно возгордился, ибо во рту не пересохло от страха и напряжения настолько, чтобы плевок сделался вовсе уж немыслимым...

Отвернулся, приблизился к Санчесу.

Лицо коставердианца казалось бледно-зеленым, а еще скорее, таким и было.

- Занимались бы вы, полковник, делами привычными, войнами да революциями, - сказал я. - И не лезли не в свое дело. Не играли в чуждые игры.

- Сделайте огромное одолжение, - прохрипел Ра-миро. - Хоть я и не вправе просить у вас одолжений...

С полминуты я изучал поверженного. И ощущал, что мы оба просто-напросто профессиональные бойцы, а различие в роде занятий не имеет ни малейшего значения. Пожалуй, в оборудованном на славу полевом госпитале полковнику и сумели бы помочь. Накачали антибиотиками, прооперировали, дали хорошенько отлежаться под заботливым врачебным присмотром...

Но госпиталя в наличии не имелось. Да и не мог я делать широких человеколюбивых жестов, покуда одиннадцать остальных партизан пребывали живехоньки.

Рамиро предстояла неизбежная, медленная, мучительная смерть. При наихудшем повороте судьбы он продержался бы несколько часов, глядя, как начинают кружиться в сером предрассветном небе zopilotes[12], как снижаются и близятся черные распахнутые крылья, и уже не мог бы ничего поделать против самого первого, самого дерзкого и нетерпеливого грифа.

- Сделаю, - ответил я. - Последнюю просьбу следует уважать.

И, переведя селектор на одиночные выстрелы, пустил пулю Санчесу в голову.

Глава 18

Я задержался по пути назад, пытаясь установить размер ущерба, причиненного моему злополучному боку девятимиллиметровой пулей. Пальцы сообщили уже известное: наличествует рана, и рана эта изрядно кровоточит.

Слабость и легкое головокружение вполне могли быть естественной реакцией на пережитое. В конце концов, позади остались трое мертвецов и одна связанная по рукам и ногам двуличная стерва. Но человек, наделенный хоть крупицей фантазии, вряд ли избежит и слабости, и головокружения, коль скоро по заднице течет кровь, которая неведомо когда остановится и свернется, запечатав непроницаемой коркой полученное телесное повреждение, о серьезности коего можно лишь гадать...

Часовой близ мельмекской дороги, предусмотрительно изображавший спящего, стоял во весь рост, прислонившись все к тому же корявому дереву, и отнюдь не казался встревоженным, хотя стреляли неподалеку. Ждал, разумеется, перепалки, а допустить, что беглый империалистический пленник совладает с троими бойцами, парню не дозволила бы простейшая революционная гордость.

Но еще вернее, он вознамерился блеснуть перед возвращающимся с победой Санчесом своей выдержкой.

Ветер крепчал, превращался в настоящий ураган, гнул деревья, ныл в кронах; ветви уже не шуршали, а буквально гремели, ударяясь друг о друга. Возможно, бедолага даже не расслышал толком, что творилось у него за спиной.

Это объяснение выглядело наиболее убедительным.

Ибо я споткнулся, уронил неудобную поклажу - две штурмовые винтовки, запасные магазины и гранаты - наземь; застыл, готовясь проститься с жизнью, но часовой и ухом не повел.

Подобрав оружие и чуток постояв недвижно, дабы унять отчаянное сердцебиение, я обогнул стража десятой дорогой и в недолгом времени уже карабкался по склону, ведшему к Богадельне. У самого гребня со всеми предосторожностями уложил добычу на щебень. Всю, за вычетом трофейного ножа.

Такими любят пользоваться коммандос. Длинный, узкий клинок, предназначенный преимущественно для уколов, не для режущих ударов, но я никого и не собирался полосовать или обезглавливать. Нельзя было, однако, забывать: множество подобных лезвий, хоть и внушительно выглядят, но либо недостаточно закалены и гнутся при случайном попадании в кость, либо сработаны из твердейшей стали - в этом случае они попросту ломаются.

Памятуя о коварстве холодного оружия, я снял часового на платформе тщательно и неторопливо. Сначала бросил пригоршню гальки, дабы приманить парня к закраине скалы. Уже вторично использовал я сей глупый любительский трюк, но трюк и теперь не подвел. Я угрюмо подумал, что служу каким-то самоходным камнеметом.

Караульный ринулся проверить, в чем дело. Я ждал, и набросился сзади, и захлопнул рот молодца ладонью, заглушая вероятный вопль, и пырнул кинжалом снизу вверх, и держал коставердианца на весу, покуда тот не умер. Лязг упавшей винтовки опять потонул в свисте и вое благословенного ночного ветра.

Вокруг было темно и спокойно. Лишь на верху Цитадели мерно разгуливал обреченный противостоять шквальным порывам человек. Сызнова навьючившись винтовками - теперь тремя, - я дождался, покуда маленький силуэт не скроется из виду, и опрометью побежал к четвертой келье, где, как вы помните, обитали Глория и Джеймс.

- Принимайте арсенал, - прохрипел я во мраке, ни зги не различая в глубине пещеры.

Глория вскрикнула от неожиданности. Джеймс хмыкнул и зашевелился.

Я заметил, что звуки долетели от противоположных стен. Сдавалось, нежные супруги упорно спали врозь, то ли подражая Франческе и мне, то ли по иным соображениям.

Занавесили вход поспешно сдернутым с тюфяка одеялом, зажгли спичку, затеплили фитилек.

- Ого! - разом оживился Джеймс. - Молодчина, Сэм! Откуда такая роскошь?

- Три М-16 с достаточным боевым комплектом, шесть или семь гранат - считайте сами, - пистолет, револьвер и три ножа.

- Глория, попробуй выскользнуть и сообщи Полю с генералом: все готово, пора действовать.

- Лучше выскользни ты, - посоветовал я. - О часовом на платформе забудь, мир праху его, но того, который шатается по Цитадели, остерегайся.

Увидав, что Патнэм недовольно сводит брови у переносицы, я поспешил прибавить:

- Прости, но получил небольшую царапину. Обработать лучше прямо сейчас, а хорошенькая и заботливая сестра милосердия предпочтительнее грубого солдафона.

- Крепко ранили?

Я не обольщался. Озабоченный голос Патнэма выдавал отнюдь не тревогу о моем благополучии, но опасение лишиться бойца.

- Едва ли. Это случилось минут сорок назад, а я до сих пор жив. Но кровь идет.

- Погодите, - вмешалась Глория-Джин, - пластырь есть, и перекись найдется... Аптечек, благодарение Богу, не отобрали. Повернитесь немного, Сэм...

Набухший кровью джемпер выдернули из-под моего пояса, подняли к лопаткам.

- Узнай, нет ли у Гендерсонов стерильной марли, - попросила Глория.

Патнэм кивнул и удалился.

- Если будет больно, говорите сразу. Я почувствовал прикосновение холодной, влажной материи. Наверное, Глория пустила в ход носовой платок.

- Отверстия нет, - сообщила она, смыв кровяные сгустки и обнажив рану. - Глубокая царапина, дюйма три длиною. И заметный ожог по краям...

- Полковник палил в упор, - отозвался я. - Пороховые газы хлестнули... Надеюсь, огонь хорошо продезинфицировал это местечко... Ох!

- Простите... Не спрашиваю, при каких обстоятельствах приключился выстрел в упор.

- И не надо. Неаппетитная повесть.

- Сэм, - неуверенным голосом произнесла женщина.

- Да?

- Приглядите за Джеймсом. Пожалуйста. Муж в совершенно безумном настроении, сдерживайте его... Может быть... может быть, в один прекрасный день все будет хорошо опять. Но день этот не настанет, если Джеймса нынче убьют, пока он станет пытаться... Он хочет отличиться, доказать мне что-то, на что начхать с высочайшей каланчи! Я ведь отлично знаю, какой это храбрый человек! Но Джеймс ничего не желает понять...

- Сумею - пригляжу, - ответствовал я. - Но, получается... загвоздка не в вас? Уж извините великодушно за бестактный вопрос.

- О, - сказала Глория. - По правде... конечно, чуток замаранной себя ощущаю, но вполне могу жить-поживать, не вспоминая дурного. Если сможет муж. Но дурень считает, что не сумел защитить меня. Убежден в этом. Господи, помилуй! Да я молилась, чтобы он геройствовать не вздумал, когда Барбера велел мне выходить; чтобы на пулю не нарвался! Хотела, чтобы стоял совершенно спокойно! Я ведь не стеклянная, Сэм, и не так легко меня вдребезги разбить, поломать. Но Джеймс буквально с ума сходит... Фу, я, кажется, обременяю вас нашими семейными треволнениями... Только, пожалуйста, пожалуйста, очень прошу: присмотрите за ним! Иначе примется геройствовать без нужды и погибнет ни за грош... Кому нужны его дурацкие подвиги? Все, что мне требуется - он сам! Живой и невредимый!.. Кажется, идут.

Олкотт ввалился в келью, поспешно задернув за собой одеяло, а две-три минуты спустя объявились Патнэм и чета Гендерсонов. Не думаю, будто Эмили получила формальное приглашение присутствовать при военном совете, но пришла исправно и решительно. Вручила Глории стерильные тампоны и немного йода. Посветила карманным фонариком. Дальнейшая обработка моей "царапины" отняла у них совсем немного времени.

- Где Франческа? - полюбопытствовал Патнэм.

- Дожидается... подле Императорской арки. Там, где я повздорил с полковником и его людьми. Не было ей смысла возвращаться.

По-прежнему не имея понятия, как именно солгать насчет незавидной роли, которую сыграла доктор Диллман в нынешней передряге, я импровизировал. По крайности, будут знать, где искать руководительницу, если меня пристрелят ненароком.

- По словам Франчески, - продолжил я поспешно, - главный штаб, разместившийся в Часовне, делится пополам очень толстой каменной стеной. Ни двери, ни окошка. Два независимых отсека. В меньшем и более удобном обитают офицеры; во втором - солдатня.

- Так, - проронил Джеймс.

- Кроме них, остаются часовой на вершине Цитадели и страж, обосновавшийся поближе к Арке. Цитадель - наша главная забота. У парня круговой обзор и прекрасная возможность перебить нас, точно сидящих уток. Хорошо еще, что задача ему выпала нелегкая: и за пленными следить, и наблюдать, не движутся ли с юга правительственные отряды на выручку заложникам... Вопросы, Джим? Предложения?

- Четверо, о которых ты... позаботился... вполне безвредны?

- Ежели не способны воскресать из мертвых, вполне. И, кстати, вы напомнили мне, капитан Патнэм; напомнили как нельзя кстати. Не просто победа требуется. Не только верх одержать нужно: следует уничтожить неприятеля поголовно. Истребить. Ни раненых, ни пленных быть не должно. Понимаете?

Джеймс понимающе кивнул, но Поль Олкотт поежился:

- Получается, вы предлагаете учинить бойню? Холодным, резким тоном генерал Гендерсон заметил:

- Коли вы, молодой человек, не желаете учинять бойню, то угодили в неподходящее общество. Я вынужденно пояснил очевидное:

- Поль, победить мало. Надобно еще и ноги унести, пока не примчался Монтано с батальоном геррильясов. И нельзя рисковать. Ускользнет хоть единый из людей, охраняющих нас, - песенка спета, смею заверить. И не поручусь, что, не добив, а связав раненого, вы не раскаетесь в этом. Пат Толсон, к примеру, выдала наш замысел ныне покойному полковнику Санчесу из наилучших, с ее точки зрения, побуждений. Из того же сопливого, ложного милосердия она вполне способна ослабить путы и дозволить несчастному скрыться. Тогда пишите пропало. Повторяю: госпожа Толсон едва не обрекла нас на очень мучительную, примерную казнь.

- О, Боже, - хрипло сказал Олкотт. - А Эльспет не могла уразуметь, с какой стати Пат прилипла к ней...

- Доверчивая у вас жена, Поль, но дело не в этом. А в том, чтобы не убежал никто. Не сможете добить противника сами - зовите любого из нас, бессердечных чудовищ, и не берите греха на душу. Но зовите! Заклинаю! Патронов достаточно, жалеть незачем...

Я глубоко вздохнул.

- Пожалуй, все. Твоя очередь, капитан Патнэм.

- Поль, ты слышал Фельтона, - промолвил Джеймс. - Решай: будешь сражаться или нет? Олкотт сглотнул:

- Простите, я и впрямь наивен. Просто не доводилось участвовать в подобном. Но, если принимаете, я с вами.

- Принимаем! Радостно. И даем, кстати, самое серьезное поручение. Сэм пояснил: главная загвоздка - субъект на вершине теокалли. Он способен пустить насмарку всю нашу затею. Для М-16 чуток далековато, но если он опытный стрелок - а предполагать нужно самое худшее, - то расстояние помехой не будет. В идеале, часового следовало бы снять еще до начала операции. Но главный специалист по снятию часовых потерял немало крови, на пирамиду взлезать нелегко будет... Да и здесь ему забот полон рот достанется. А вы - испытанный охотник на горных коз, вам и карты в руки, винтовка сиречь. Скрадывать умеете, высоты не боитесь. Попробуете подобраться вплотную и подстрелить парня перед самой нашей атакой?

Олкотт помедлил и кивнул:

- Полагаю, да.

- Помни, М-16 - не крупнокалиберное охотничье ружье. Пуля весит не сто восемьдесят или сколько там, а всего пятьдесят пять гран, и убойная сила ее меньше. Поэтому ставь переключатель на автоматический огонь и бей очередями по два-три заряда. Не сумеешь уложить, не беда: заставь забиться в какую-нибудь щель и не дозволяй носа наружу высунуть. Понимаешь?

- Да. Но быстро познакомьте с винтовкой. В руках не держал "эм-шестнадцатой".

- И меня тоже обучите, - вмешался генерал Гендерсон. - Здесь мы с Полем одинаково невежественны.

- Сейчас, - кивнул Патнэм. - Посветите, пожалуйста. Вот затвор. Оттягиваете, отпускаете, ставите селектор в нужное положение... Предохранитель, одиночные выстрелы, автоматический огонь... Вот магазинная защелка... Вставляете свежий рожок таким образом... Теперь ясно?

И Олкотт, и Гендерсон были достаточно знакомы с огнестрельным оружием; лишних разъяснений не потребовалось.

- Генерал, - обратился Джеймс к Остину Гендерсону, - часовой при дороге на Копальке поручается вашей заботе. Подыщите местечко поудобнее, чтобы смогли положить любезного, куда бы тот ни кинулся. Курок спускайте, заслышав стрельбу на Цитадели. Поль открывает огонь, и вы тот же час обезвреживаете свою мишень. Мы с Фельтоном в это время несемся к Часовне...

Патнэм покосился на меня.

- Да, несемся. Меж Часовней и Богадельней - голое пространство, укрываться и ползти нельзя и незачем. Придется мчать во весь опор и с разбегу забрасывать оба отсека гранатами. Не знаю, спит Барбера или дежурит; поэтому весьма вероятно, что ваши усилия пропадут впустую. Ибо солдатню беру на себя...

Гендерсон, по его мнению, был и слишком стар, и недостаточно здоров, чтобы сломя голову пересечь сотню ярдов. Оставалось лишь уповать, что я был недостаточно стар и сравнительно здоров для подобного атлетического упражнения...

- Прошу, - заметил я, - не побрезговать, войти в дымящийся хаос и добить всех, кого потребуется добивать. Работу нужно делать на совесть.

- Конечно, - ухмыльнулся Джеймс.

- Я возьму браунинг, а миссис Гендерсон может... Выдержав короткую паузу, я поглядел на Эмили, подмигнул и окончил:

- ...завладеть моим смит-и-вессоном. На всякий непредвиденный случай.

- С удовольствием, - ответила воинственная седая особа.

Правду говоря, всю жизнь предпочитал револьверы: надежные, безотказные устройства, где патрон перекосить не может, а любая осечка исправляется просто повторным нажатием на курок и новым поворотом барабана. Однако в браунинге оставалось еще тринадцать зарядов (куда угодил четырнадцатый, вы, должно быть, не успели запамятовать), а курносый смит-и-вессон явно был оружием ближнего боя. Иди, предугадай, с какого расстояния и при каких обстоятельствах приведется палить...

Посмотрев на светящийся циферблат, Патнэм осведомился:

- Тебе сколько понадобится времени, Поль?

- Зайду с южной стороны, чтобы джунгли за спиною темнели... Час. Ровно час. Это возможно?

- Да, но это предел. Нужно поспеть прежде, чем начнут менять караулы. Значит, в двадцать три ноль пять Сэм и я пригибаемся, напрягаемся и кидаемся на геройский штурм Часовни. Сейчас двадцать один пятьдесят девять...

- Тогда ухожу немедля, - заявил Гендерсон. - У меня уж ноги не те, что у вас, молодежи. Лучше посижу около дерева, передохну, воздуха глотну свежего, подожду... Капитан, я чрезвычайно рад служить под вашим началом! Управлюсь и останусь у дорожной развилки. Буду стрелять во все, что панически удирает.

Он ушел.

И Глория-Джин тоже. Добровольно вызвалась переодеться в одежду убитого мною стража и расхаживать по платформе, дабы часовой на верхотуре не встревожился, приметив подозрительно долгое отсутствие товарища.

- Не побоитесь мертвеца раздевать? - серьезно спросил я. - Убит ножом, форма окровавлена, и весьма. Не побрезгуете?

- Нет, - хладнокровно сказала Глория. - Иначе всему конец еще до начала.

- Волосы тщательно спрятать под кепи, - напомнил я. - И подобрать какую-нибудь тросточку, чтоб над плечом торчала, вроде ствола винтовочного.

- Не маленькая, соображу, - ответила миссис Патнэм.

Вскоре послышались ее равномерные, ленивые шаги: девчонка отнеслась к заданию со всей добросовестностью, натянула даже башмаки убитого. А те оказались коваными.

- Не так сама драка вымотает, - произнес Патнэм, - как ожидание.

Олкотт уже ускользнул и теперь, наверное, огибал теокалли с юга, неслышно крадучись в тени, пробираясь по доисторическому городу Лабалю со сноровкой истинно охотничьей.

- Но, черт возьми, не постигаю, Сэм. Управиться с тремя вооруженными скотами... Простите, но вы все же не Геркулес и не юноша. А эти ребятки - не полные молокососы.

Признать правоту Патнэма в последнем пункте было нелегко, но я предпочел избежать пространных пояснений.

- Откопал по пути припрятанный смит-и-вессон, - ответил я, изрекая, для разнообразия, сущую и чистейшую правду. Затем немедля принялся лгать, но сочиненную историю приняли благосклонно и подвоха не заподозрили.

Глава 19

Сколь ни странно, тропа казалась длиннее, чем в первый раз. Обычно случается наоборот, но, пожалуй, впечатление мое было вызвано лишь потерей крови да немалой усталостью. В ушах еще звенело после взрывов, очередей, одиночных выстрелов.

На плече я волок штурмовую винтовку, на поясе болтался возвращенный Эмили Гендерсон, оставшийся без употребления смит-и-вессон. Кроме этого, я тащил большую флягу, вещевой мешок с кой-каким продовольствием и увесистый мачете.

Окровавленную одежду с меня решительно стянула все та же великолепная Эмили Гендерсон. Заново обработала рану, перевязала. Заставила облачиться в запасные рубаху и брюки самого генерала, не слишком уступавшего мне ростом.

Отмытый и переодетый, я почувствовал себя немного посвежевшим, но успел взопреть сызнова, прежде чем впереди замаячила громада Монастыря. И прежде чем увидел перед собою арку мельмекских императоров, под которой тянулась мощеная желтоватым булыжником тропа.

Внезапный резкий шорох заставил меня мгновенно взять М-16 наизготовку, но раздавшийся немедля глухой рык успокоил. Четвероногая тварь, явившаяся полакомиться мертвечиной, вероятно, оскалилась, поджала хвост при виде хищника, шагавшего на двух лапах. Безусловно, до полковника Санчеса и его людей уже добрались Пожиратели Трупов, как их называли древние индейцы...

На всякий случай я сделал небольшой крюк, ибо тварь могла оказаться кем угодно - от безвредной носухи до пумы, сталкиваться с которой в густых зарослях мне вовсе не улыбалось.

Впрочем, дикая собака тоже вполне способна уписать связанную по рукам и ногам добычу, и я вздохнул с облегчением, увидев доктора Диллман лежащей на боку и нимало не обглоданной.

Франческа безмолвствовала.

Я сбросил вещевой мешок, опустился на оба колена.

- Повернись-ка немного, дай добраться до веревок... Теперь лодыжки... Вот, милейшая. Прошу восстановить кровообращение и подыматься.

С трудом усевшись, Франческа принялась неловко растирать кисти рук. Потом безо всякого выражения осведомилась:

- Господин учитель, можно выйти?

- Да, Диллман. Топайте.

Пошатываясь после нескольких проведенных в относительной неподвижности часов, моя бывшая приятельница обогнула арку и пропала в кустах. Минут пять спустя возвратилась, на ходу застегивая пояс джинсов. Одернула рубашку, откинула со лба перепутавшиеся волосы.

- Забавно, - молвила Франческа странным, задумчивым тоном: - Чертовски забавно. Я, быть может, уже лишилась горячо любимого мужа. Когда обстоятельства пленения выплывут наружу, лишусь кафедры, карьеры, всяких надежд на академическое будущее. Весьма вероятно, угожу под следствие и суд. Останусь без гроша в кармане, а всего скорее, попаду за решетку... Я пожал плечами.

- Всю ночь вокруг шатались рычавшие и скулившие стервятники. Над головой летали они же, только крылатые. Готовились позавтракать Рамиро Санчесом, а потом закусить свежатинкой. И при всем этом я думала об одном: напустить в штаны или повременить еще капельку? Дура, правда?

Извиняться перед негодяйкой я не собирался, но и слушать сию печальную повесть вполне безразлично тоже не мог.

- Есть вода и пиво, - уведомил я. - Также немного отсыревших галет.

- Теплое пиво в три часа утра! - хмыкнула Франческа. - Тьфу! Но все равно, давай...

- Вообще-то, - заметил я, - время близится к четырем, если на пятый не перевалило. Но из Лабаля никто не двинется, пока солнце не взойдет полностью.

Мы услышим двигатель джипа, срежем дорогу и присоединимся к остальным. Так порешили. С Патнэмом и Гендерсоном прошагать потребуется четверть мили, не больше, а до того ты уже сумеешь передвигаться не на манер надравшегося в стельку австралийского ленивца. Да и мачете у меня припасен.

Свернув пробки двум бутылкам, я честно поделился теплым и действительно тошнотворным коставердианским пивом с доктором Диллман. Лучшего напитка она, впрочем, и не заслуживала. Теперь.

- Что, в Лабале переколошматили всех? - спросила Франческа сквозь полупрожеванную галету. - Вроде как Санчеса и компанию?

- Разумеется, - ухмыльнулся я. - Там, где орудовал Хелм, живых мерзавцев не остается.

- Не хочешь рассказать?

- А выслушивать подробности хочешь? - Франческа поморщилась.

- Я чувствую себя отчасти повинной в случившемся. Поэтому лучше расскажи.

- В высочайшей степени профессионально проведенная операция, - уведомил я. И вкратце изложил, как сняли обоих часовых, как забросали гранатами злополучную Часовню, как ни единому из ничего дурного не чаявших партизан не удалось вырваться...

- Среди положительных персонажей потерь не замечено, - сказал я, откупоривая новую пару бутылок, последнюю.

Все было, конечно, куда сложнее. Моя граната разорвалась в пустом офицерском отсеке и оказалась потраченной впустую. Джеймсовская, напротив, превратила отсек солдатский в дымящуюся преисподнюю, где в голос ревели от ужаса и боли двое или трое уцелевших. Вторая граната Патнэма, влетевшая следом, прекратила вопли. Добивать никого не пришлось.

Мне велели тотчас, и поживее, вскарабкаться на вершину Цитадели, поглядеть, что поделывает Олкотт. Нас никто не обстреливал, следовало заключить, что супостат выведен из строя, но в схватке мог пострадать и Поль, а потому я признал соображение Патнэма совершенно и всецело резонным.

Отобрав у мертвеца чудом оставшуюся неповрежденной М-16, я двинулся на приступ доисторической пирамиды. Взбираться по чуть ли не отвесным ступеням на высоту семидесяти ярдов, а при этом цепляться стволом штурмовой винтовки за всякий выступ - не лучшее развлечение, смею заверить. Боевой трофей проявил известную подлость, перекосился на спине и непрерывно толкал меня скобою, которая прикрывает курок, прямо в раненое место.

- Простите, оплошал, - произнес Олкотт, едва лишь я осторожно возник над уровнем верхней площадки, дыша подобно загнанному безжалостным владельцем ослу. - Раза два попал, ручаюсь, но добить не сумел. Нервничал, и винтовка незнакомая, и очередями палить не привык. Парень уполз и спрятался вон там, за поваленной колонной. Для острастки послал ему еще несколько пулек, он и присмирел. Уже с полчаса признаков жизни подавать не изволит. В одиночку выковыривать его из берлоги я не рискнул, решил дождаться кого-нибудь. Прикройте, я попробую...

- Не прикрою, - помотал я головой. - Из берлоги выковыривайте медведя: бурого, белого, гималайского, какого угодно. А люди - по моей части, Поль.

- Но, честное слово...

- Не надо. Вы исполнили работу на круглую пятерку. Не дозволили этой сволочи спокойно расстрелять меня и Джима. Сейчас дозвольте принять дела и завершить начатое. Поверьте, я большую часть сознательной жизни занимался подобными вещами. Просто-напросто управлюсь быстрее! А время нынче дорого. Поль уступил моим доводам и согласился. Однако благородное наше препирательство было бессмысленным. Подкравшись под прикрытием олкоттовской винтовки поближе к поваленной колонне, я увидал валявшегося ничком, то ли совсем бесчувственного, то ли напрочь не способного шевельнуться субъекта.

Очередь пробила ему бедро, лужа черной крови расползлась по каменным плитам. Оброненная М-16 лежала подле правой руки.

Пущей верности ради можно было бы выстрелить из девятимиллиметрового браунинга, но чистейший инстинкт заставил меня воздержаться от разумного и простого действия, подойти вплотную. Парень шевельнулся, неловко ухватил цевье винтовки, но чересчур ослабел и двигался медленно, точно подводный пловец. Я проворно поставил подошву на ствол М-16, пинком другой ноги перевернул раненого.

Ибо уже знал, кого увижу, и ни малейшего сострадания не испытывал.

Раздался протяжный, болезненный крик.

Нагнувшись, я прибавил к нашему оружейному собранию длинный штык и еще один браунинг.

- Сделай милость, Поль, - попросил я, - знаю, что высоко, но уж не в службу, а в дружбу - позови сюда Патнэма. И поскорее, а то как бы скотина копыт не откинула ненароком.

Но Джеймс, будто в скверной драме времен классицизма, где герою стоит осведомиться: "Куда пропал Диего?" - и Диего возникает на сцене, уже выбирался на площадку.

- Весьма кстати, - произнес я. - Думаю, эту особь надо вручить именно тебе. Что и делаю.

Мы стояли рядом, созерцая полностью пришедшего в чувство коставердианца. Глаза лейтенанта Барберы округлились от ужаса.

Джим Патнэм перевел переключатель винтовки на одиночные выстрелы, помедлил. Я коснулся его предплечья. Капитан обернулся.

- Ты знаешь Глорию лучше. Некоторые женщины отвечают на изнасилование своеобычно. Я знал... и недавно потерял... одну, купившую здоровенный ланцет и, при небольшой посторонней помощи, кастрировавшую обоих ублюдков. Хорошая была девочка...

Поколебавшись, Джим повернул голову:

- Поль, пожалуйста, спустись и вели Глории немедля бежать сюда!

Лейтенант Хулио Барбера взирал ненавидящим оком, но молчал. Как партизан. В буквальном смысле слова.

...Глория приблизилась и поглядела на раненого. С каким выражением, определить не берусь. Возможно, это и к лучшему...

Отвернувшись, я двинулся прочь, но услыхал за спиною голос:

- Нет, милый, ведь я с винтовками совсем обращаться не умею. А ты стреляешь изумительно. Прикончи гадину от моего имени.

Умница. Четырежды умница.

Отрывисто рявкнула М-16.

Но всего этого Франческе было вовсе незачем знать.

- Да, - повторил я задумчиво: - В высочайшей степени профессионально проведенная операция...

- От скромности не погибнете, мистер Хелм.

- Ни малейшей похвальбы. Командовал Джеймс Патнэм: войсковые маневры не по моей части.

- Разве? Хороши маневры: четверо против одиннадцати... Свалка. Почему ты передал руководство Джиму?

- Тошнит меня от любопытных женщин, да еще и склонных предавать! Ладно, тут секрета не водится... Джиму это нужно было позарез. А мне - все едино. Джим нынче снова стал самим собой.

- И кто же он?

- Вроде меня, истребитель по натуре. Истребители, между прочим, весьма полезная публика. Вы их презираете, числите грязными, кровожадными тварями; иногда втихомолку награждаете медалями, тщательно моя после этого руки. Но истребитель попросту выполняет за вас, дорогие, неприглядную, необходимую неизбежную работу. И покуда он поблизости, никто не смеет издеваться над людьми. По крайней мере, издеваться безнаказанно.

- Сомневаюсь, что Глория-Джин скажет тебе спасибо.

- Глория очень умная и тонкая девочка. И скажет спасибо любому, кто подарит ей прежнего, живого и гордого человека вместо апатичного полухиппи, утратившего всякий вкус к жизни. Да Глория, наверное, годами ждала и судьбу просила: сделай что-нибудь, встряхни беднягу! Пробуди! Сегодня он пробудился - и со славой, должен отметить. С немалой славой. А Глория поможет не задремать сызнова.

- Быть женой... истребителя! Брр-р-р!

- Лучше, чем состоять подлой супругой никчемного труса, - парировал я. - Откуда столько презрения к нашей породе, а? Ежели не ошибаюсь, кое-кто не сделался убийцей лишь оттого, что стрелять не умеет. Пять раз выпалила...

Воспоследовало очень долгое молчание.

- Почему ты не убил меня? - спросила, наконец, Франческа.

- Пожалел, - ответил я. - А может, побрезговал. Рук марать не захотел. Ты, по сути, полное ничтожество. Ни с мужчиной, ни с револьвером обращаться толком не умеешь; а выручать возлюбленного решила ценою мерзейшей гнусности. Собирайся.

- Нет. Меня растерзают.

- Заткнись. Я уподобился тебе. Сплел правдоподобную легенду о совместной битве против Санчеса и его сопляков. Никто ничего не узнает. Никогда. Я куда лучший лжец, чем ты, милочка.

- Я - лгунья?

- Ты стерва, - сказал я безо всякой искренней злости. - И ханжа вдобавок неописуемая. Покуда приказывали, прыгала к Сэму Фельтону в постельку. Но вот начала обсуждать с полковником Санчесом, как бы получше этого Фельтона к ногтю прижать - и совесть взыграла! Не сумела совокупляться с человеком, которого намечала палачу выдать... И грех замаливала, совесть задобрить хотела, белье преданному и проданному олуху стирать принялась! Это не в твоем духе, Франческа... Я сразу же призадумался, и крепко. Перемножил дважды два, получил неизбежный итог... Не просто ханжа - бесхребетная ханжа. И актриса никудышная. Надо же было явиться ко мне, зарыдать, поведать о прегрешении во имя Арчи! Отдалась, извольте видеть, Рамиро! А я, уже понимая, с кем дело имею, целомудренно и преднамеренно чмокнул тебя в лобик. И ты благоухала мылом. Тем самым, которое вручила мне, уходя к Санчесу, которого не было ни у кого больше, которого ты просто не могла употребить после "постыдного" соития, дабы уничтожить самые следы позора... Госпожа археологиня! Зарубите на носу: если занимаетесь любовью в тропиках - заметьте, в тропиках, - то изрядные следы пота остаются. Уж не вдаюсь в менее скромные подробности, замечу только, что даже наиопрятнейшие дамы после плотских радостей источают легкий, однако несомненный запах - а он-то и отсутствовал. Мы в тропиках, золотце! Но ты вряд ли занималась любовью со своим ученым супругом под экваториальными небесами: вам недосуг было. И опыта в этой области не нажили вы, госпожа Франческа. А я ценю всякое знание. Ибо сплошь и рядом оно приносит пользу. Учуяв мыло, я понял: приговор вынесен окончательно и будет исполнен весьма скоро... При полнейшем и чрезвычайно дурацком содействии доктора Диллман.

Доктор Диллман глядела почти с благоговением.

- Жаль тебя, потому и промолчу обо всем... Часовой у дерева дремал очень кстати, а наш караульщик, на платформе, закурил чок в чок тогда, когда лейтенант Барбера улепетнул подальше и уставился на джунгли, где ни зги не было видать... Рассчитали они, извольте видеть. Воробья старого на мякине хотели провести. Любители, одно слово.

- Опять, получается, возвращение Шерлока Холмса? - тихо спросила Франческа. - Но какая же ты все-таки, в отличие от Холмса, дрянь!

- Взаимно, - промолвил я. - Но теперь выслушай еще несколько слов. Мы работали вместе. Я порадовался, когда ты оказалась рядом с полковником Санчесом, ибо лучше было иметь хоть какого-то соглядатая, чем вообще никакого. И ты дала хорошее описание храма, который они превратили в штаб. Сообщила о примерном ходе переговоров с курьером, застрявшим в Санта-Розалии. Прошлой ночью прознала, что Патриция Толсон, тварь поганая, донесла Санчесу о готовящемся побеге и обрекла меня, Джеймса, Олкотта и Гендерсона верной и мучительной смерти. А прознав, честно предупредила. И, в сущности, спасла. Рассказала о потайной тропинке археологов, про которую никто ни сном, ни духом не ведал...

Я прочистил горло и продолжил:

- Внезапное появление Санчеса и его подручных было ужасно. Ты смутилась, потеряла голову от ужаса, ничего толком не помнишь. Выстрелы, кровь, отчаянные крики... Не помнишь, как пристрелила человека: но потом непроизвольно принялась блевать. Запомнила? Франческа ошеломленно кивнула.

- Мэтт...

- Помолчи. Скоро явятся настоящие стаи стервятников. А когда последнюю косточку обглодают, не установишь, кто в кого палил. Да и навряд ли у повстанцев имеются судебно-медицинские эксперты. А правительственных сюда не вышлют, не сомневайся. Поэтому, будь молчаливой, скромной, ошарашенной героиней - и помалкивай. Прочие не знают ничего! Я сплел им легенду, которую сейчас изложил тебе. Держись моей сказки, не пытайся ее расцветить или приукрасить - и все обойдется.

- Мэтт! Мэтт, но ведь я... пыталась тебя... убить! Долго, очень долго я смотрел на Франческу в упор.

- Да, ты действительно пыталась меня убить. Признаю: это было весьма неприятным сюрпризом. Но я успел чуток поостыть и призадуматься... Не люблю нерешительных особ, делающих ставку, а потом поспешно берущих ее назад. По счастью, Диллман, ты не из таких. Надлежало сделать выбор. Между мной и твоим окаянным Арчи. Ты не колеблясь предпочла мужа. И сделала для него мыслимое и немыслимое - с женской точки зрения. Как же, черт побери, могу я ненавидеть женщину, причинять ей страдания, втаптывать в грязь лишь за то, что она сделала для другого все? Да я счастлив был бы, сделай ты что-либо подобное ради меня!

Воцарилось молчание. Затем Франческа перегнулась и мягко накрыла мои пальцы теплой, ласковой ладонью. Открыла рот, хотела заговорить, осеклась.

Несколько минут мы провели неподвижно.

- А сейчас давай-ка, подымайся, да шевелись! Я слышу работающий двигатель, - сообщил я.

Глава 20

К десяти часам утра я уже прикрывал арьергард неуклюжего, растянувшегося по лесной тропе, медленно волочившегося меж увитыми лианами деревьев сафари. Когда извилистый путь немного выпрямлялся, было видно всю редкую, устало волочившуюся впереди колонну, за вычетом Джима Патнэма и Поля Олкотта, которые оторвались от прочих и служили передовым, далеко ушедшим дозором.

Генерал Остин Гендерсон мастерски правил трофейным джипом, отнятым у покойного полковника Санчеса. Машину доверху набили оружием и продовольствием. Поклажу иного рода пришлось бросить: всех чемоданов, принадлежавших бравому сборищу, не вместил бы и железнодорожный вагон.

Впереди автомобиля бок о бок двигались Франческа (в красной блузке) и Глория-Джин (в черной). За машиной ковыляла чета Уайлдеров, тоже держась рядышком. И Гарденшварцы шли по пятам, и хорошенькая светловолосая миссис Олкотт, временно покинутая мужем, и Эмили Гендерсон, казавшаяся куда корпулентное и внушительнее сейчас, в измызганном и напрочь измятом синем костюме, странно обтянувшем увесистые телеса.

- Спасибо, - сказала она, когда я прибавил прыти и нагнал отставших.

- За что?

- За то, что попросили Остина вести машину - сердце у старика не в порядке.

- Возможно, - хмыкнул я. - На меткости, однако, не отражается. Снял часового с восьмидесяти ярдов. Любой здоровый позавидует!

- Правда? - просияла Эмили. - Видите ли, Сэм, я, сколь ни смешно, впервые в жизни видела собственного мужа при... деле. Да, и раньше случалось наблюдать, но только на полигонах, понарошку. А если предстояло настоящее... он попросту пропадал. На месяц, на два, на год... Иногда на много лет подряд. Потом возвращался, на ногах не держась от усталости, сплошь и рядом израненный. Получал очередную награду и наотрез не соглашался ни словечком обмолвиться о пережитом. Все, что знаю об Остине, вычитала в газетах... - Эмили помедлила.

- Зовите меня бессердечной, только я очень рада случившемуся. У старого боевого коня состоялся последний выезд.

- Отчего же последний?

- Следующего почти наверняка не будет. Мы и так считали, что в последний раз отправляемся путешествовать вместе.

Я покосился.

- Настолько скверно?

- Да, - кивнула Эмили. - Пять лет назад врачи давали ему от силы месяцев шесть. Однако Остин обманул медицину и поныне жив. Но, кажется, сердце начинает возмущаться по-настоящему... Не знаю, как буду жить, когда мужа не станет... Женщины живут чересчур долго...

Она вытащила из объемистой наплечной сумки носовой платок и осторожно высморкалась.

- Плюньте на сентиментальную старуху, не отвлекайтесь попусту. Я постоянно жалуюсь, впадая в уныние...

Чуток погодя приблизилась Патриция Толсон.

- Считаете себя героем? - осведомилась она. - Перебили сонных и радуетесь?

- Избавьте, пожалуйста, от своего присутствия, мисс Толсон, - смиренно попросил я. - Очень трудно разговаривать с паршивцами, которые на тебя донесли, чуть не отправили на тот свет. Пошла вон, убогая! Накати на кого-нибудь еще, полегчает...

Чуть позже объявился Говард Гарденшварц, облачившийся в полинялые армейские брюки и белую, тоже поношенную рубаху. Можно было подумать, что спокойный, добропорядочный обыватель вознамерился выйти в сад, прививать груши к дельфиниумам (если к дельфиниумам вообще прививают хоть что-нибудь; кажется, я путаю безобиднейший цветок с некой древесной породой).

Минут пять он молча двигался рядом. Потом заговорил: спокойно и почти покаянно.

- Если можно, - произнес Гарденшварц, - поясните. Спрашиваю из чисто академического любопытства. Когда-то служил в армии, хотя в боях не участвовал; учился держать винтовку, худо-бедно умею стрелять... Когда вы... подбирали ударную группу... отчего не обратились ко мне?

В голосе Гарденшварца звенела тщательно скрываемая обида. Ее следовало уважить, посему я ответил вежливо и подробно.

- ПОО, - сказал я.

- Что? Ах, да...

- При подготовке к заданию, - пояснил я, - довелось бегло познакомиться с каждым из вас. А досье Говарда В. Гарденшварца сообщало: состоит секретарем организации, называющей себя "Противники Огнестрельного Оружия". Также числится членом нескольких иных организаций подобного толка. Не буду спорить касательно ваших воззрений, доктор Гарденшварц, ибо начнем бесцельную перепалку и разойдемся, оставшись при первоначальных мнениях. Скажу лишь следующее. Коль скоро доведется удалять воспалившийся аппендикс, я не лягу на стол к хирургу, люто ненавидящему все, способное колоть и резать, включая ланцеты и скальпели. Надлежало устранить нескольких мерзавцев. И я не обратился к человеку, ненавидящему револьверы, пистолеты и винтовки. Понимаете?

Немного помолчав, Гарденшварц ответил - к вящей чести своей, спокойно:

- Понимаю. Разумное решение. Он откашлялся.

- Впрочем, теория одно, а практика доказывает иное. Как это, бишь, у Гете? "Сера теория, мой друг..."

- "...А древо жизни вечно зеленеет", - ухмыльнулся я.

- Ого! - вскинул брови Гарденшварц. - То есть, хочу сказать: если вам надобен лишний боец, я могу временно пожертвовать убеждениями и взять в руки ружьецо. Хотя бы для того, чтоб вызволить из этой переделки жену.

- Ого! - засмеялся я. - Принимаю! Выберите себе винтовку по вкусу и пару магазинов. Только вернитесь, покажу, как работает М-16. Она изрядно отличается от М-1, принятой на вооружение в ваше время.

Ближе к полудню я снова поотстал и взобрался на кстати подвернувшийся холмик, насыпанный несчетные века назад руками индейцев. Что под ним таилось - не представляю. Мы вступали в пределы какого-то забытого поселка или города, потому что вдали, по словам Франчески, высилась еще одна пирамида. Я не обратил на нее внимания одиннадцать дней назад, будучи полностью поглощен размышлениями насущными и безотлагательными.

Присев на давно обтесанный и недавно промытый дождями кусок известняка, я обозрел тропу, ведшую к Лабалю. Ни единого признака жизни. Ветер утих, в джунглях воцарилась полная, почти звенящая тишина.

Я размышлял о сгинувшем почти бесследно, ушедшем в небытие народе, населявшем встарь эти места. О смене цивилизаций. О судьбах, прихотливо правящих историей... Странные размышления для человека, промышляющего истреблением ближних... Я думал об Элеоноре. Предвкушал красочное возмездие, уготованное убийцам. Я насмешливо представлял, как приторно сойдутся Франческа и отвоеванный у Люпэ де Монтано Арчи; трусливый, на все готовый ради спасения драгоценной своей шкурки Арчи... Я сам не заметил, что начинаю дремать...

И внезапно вскинулся.

Непротертые глаза поймали в зеленой чаще легкую вспышку, мелькнувшую и тот же час погасшую. Потом еще одну. Третьей не последовало.

Солнечный луч, пробившийся сквозь густой лиственный полог и отразившийся от полированной стали. Клинка. Тяжелого мачете, расчищавшего кому-то путь в непролазных дебрях.

Я подождал еще немного. Но лес точно вымер.

Повезло. Посчастливилось углядеть именно этот беглый отблеск. Или ветви сходились не слишком густо, или увесистое лезвие прорубило чересчур большую брешь - не знаю.

Скатившись по невысокому откосу, я припустил во всю прыть и двадцать минут спустя нагнал остальных. Группа располагалась перекусить. Патнэм успел возвратиться и не успел исчезнуть сызнова. Опять повезло.

- Что случилось? - отрывисто спросил он, завидев меня.

- Попутчики у нас объявились. Позади следуют, милях в двух отсюда, но двигаются, по всему судя, весьма резво, учитывая, что прорубают себе дорогу в зарослях, а на тропу не суются. Правильно делают, между прочим.

- Сколько? Я пожал плечами.

- Понятия не имею. Видел мимолетный блеск стали. Возможно, это просто одинокий индейский охотник. Но лучше готовиться к неприятностям.

- Не спорю... Маршалл!

- Да, шэр! Шлушаю, шэр!

- Сэм перекусит, а вы тем временем вернитесь по тропе назад, затаитесь и наблюдайте в оба. Слушайте внимательно. Заподозрите неладное - ноги в руки и сюда. Бегом.

Ни малейших теплых чувств у Маршалла Уайлдера я так и не вызвал. Голодает Сэм Фельтон или с жиру бесится, его не касалось. Но приказ оставался приказом, и достойный обыватель удалился трусцой, держа винтовку наперевес. Я недоуменно воззрился на Джеймса.

Тот широко ухмыльнулся.

- Бедняга не выдержал, увидав Говарда Гарденшварца с М-16 на плече. Позавидовал. Духа ратного исполнился. От души надеюсь, что буду стоять в стороне, когда кому-либо из этих межеумков придет в голову испробовать курок... У миссис Гендерсон - браунинг, и ей можно доверять куда как больше. И супруга Олкотта вооружилась. Говорит, что умеет стрелять. Пускай. По крайности, Поль подтвердил: умеет.

Патнэм болтал рассеянно, думая о своем.

- Если за нами погоня, удастся избежать стычки, а, Сэм?

- Не думаю, - сказал я, глотая наскоро сооруженный сэндвич. - Даже засунув самых немощных в джип и велев шевелиться поживее, много не выиграешь. Нельзя опередить банду закаленных лесных бойцов, которые, по меньшей мере, вдвое младше почти любого из наших...

Приблизившийся генерал Гендерсон сунул мне в руки откупоренную бутылку пива.

- Благодарю, сэр.

- Оставь-ка в покое обращение "сэр", сынок, - благодушно улыбнулся Гендерсон. - Я служу рядовым шофером под командой капитана Патнэма. Кажется, предстоит перепалка, Джеймс? Патнэм скривился:

- Фельтон, к несчастью, слишком пристально поглядел назад и обеспечил меня дополнительной заботой. Погоня, Остин. Или нечто похожее. Не знаю.

- Что ж, оторваться не сможем заведомо. С вашего дозволения, капитан, пойду, загоню джип в укромный уголок. Надобно к обороне готовиться.

- Разрешаю, - невесело пошутил Джеймс. Огляделся.

- Честь и хвала древним, - сказал он мгновение спустя. - Понастроили, милые...

Лишь теперь я обратил внимание на пирамиду, не столь внушительную, сколь оставшаяся далеко позади Цитадель, но все же высившуюся футов на сто над землей и расположенную примерно в пятидесяти ярдах от лесной тропы, среди естественной прогалины.

- Там, - сказал Патнэм, - пожалуй, можно устоять против чего угодно, за вычетом артиллерийского обстрела... О, Господи! Свежие новости?

Эльспет Олкотт, составившая мужу компанию в головном дозоре, бежала к нам, запыхавшись и отчаянно размахивая винтовкой.

- Моторы! - выдохнула она. - Автомобили приближаются!..

Выслушав сбивчивый доклад полностью, Джеймс поглядел на меня в упор.

- Поль навряд ли ошибся, - подытожил капитан. - Следовательно, берут в клещи. Ни вперед, ни назад не удерешь. Остается карабкаться наверх. И поживее... Говард, беги со всех ног, вели Олкотту возвращаться. Все до единого, марш на пирамиду! Склонившись ко мне, Патнэм шепнул:

- Учитывая опыт и умение войск, лучше дать им возможность палить по всему, что движется, и не думать, кого из своих же людей можем зацепить...

- Верно, - согласился я.

- Помоги Остину, Сэм.

Джип отогнали в чащу, наскоро прикрыли отломанными ветвями, по возможности затоптали следы колес. Бесполезных дам препроводили на верхнюю площадку теокалли, а полезным, более-менее умевшим отличить приклад от ствола, преподали краткий, тридцатисекундный курс обращения со штурмовой винтовкой.

Рокот автомобильных двигателей сделался явственно различим. Вскоре показался головной джип, набитый вооруженными людьми.

- Банда Монтано, - уверенно сказал Джеймс, глядя в трофейный бинокль. - Да, они самые. Узнаю машину: передний бампер вмят. На ней мы ехали в Лабаль, помнишь?

Патнэм осклабился:

- Излагайте блистательные предложения, господин империалистический наемник!

- А что предлагать? Выбор невелик. Либо драться и погибнуть, либо сдаться и погибнуть.

- Верно. Думаю, Монтано весьма не понравится побоище, устроенное кое-кем в заброшенном городе. На милость рассчитывать нечего, казнит со вкусом... Драться надобно, Сэм, и рассчитывать на удачу.

- Закон моего агентства, - произнес я, - недвусмысленно гласит: если выхода нет, постарайся укокошить ровно столько мерзавцев, сколько успеешь. Дабы другим было неповадно... Эй, погоди минутку! Дай бинокль!

Передний вездеход уже миновал пирамиду, и спрятанного джипа никто не приметил. Теперь, на внушительном расстоянии, показался второй автомобиль, на который и направил я цейссовские линзы.

Поле зрения закрывали случайные стволы и ветви, но все же я ухитрился различить блестящую, непонятную штуковину, привязанную на багажнике. В машине обреталось только трое, джип явно был командирским.

Правил смуглый маленький человечек. На заднем сиденье обосновался несомненный англосакс - Господи помилуй! Личность, восседавшую рядом с водителем, я распознать не смог, ибо джип скрылся за столетним деревом и временно пропал из виду, но особо вглядываться уже и не требовалось.

Маленькую колонну замыкал старый, заслуженный броневик, уже виденный мною раньше на стоянке в гостинице "Копальке". Открытый кузов приютил доброе отделение автоматчиков.

- Не стрелять! - прошипел я Джеймсу Патнэму. - Что бы ни случилось, как бы ни повернулось в ближайшие четверть часа, не стрелять! Хоть убей любого, кто попытается курок спустить, но чтоб ни единого заряда не выпустили!

- Не понимаю, - озадаченно сказал Джим.

- Поймешь! Некогда! На слово поверь!

Я скатился с пирамиды чуть ли не кубарем, рискуя свернуть себе шею, и лишь чудом не сломав оной. Ринулся к лесной дороге, затаился, пригнувшись, так, чтобы между мною и просекой оказался внушительный валун.

Выждал.

Потом поднялся во весь рост и заорал:

- Эй! Дик Андерсон! Э-эй! Рикардо Хименес! И тотчас предусмотрительно распластался на земле. Бронеавтомобиль, как и следовало ждать, уподобился потревоженному осиному гнезду. Солдаты буквально посыпались на тропу, стреляя прямо в прыжке, еще прежде, чем подметки успевали соприкоснуться с почвой. Старый добрый любительский синдром: если-оно-движется-или-разговаривает-стреляй-не-рассуждая.

Стоило хоть одному олуху выпалить с вершины теокалли - завязался бы яростный бой, остановить которого не сумел бы никто, невзирая на чины и заслуги. Но Джим принял мое предупреждение всерьез, и пирамида безмолвствовала.

Огонь понемногу стих. Раздались отрывистые, резкие распоряжения. Я дерзнул выставить над каменной глыбой кончик носа.

- Вели ребятам угомониться, amigo, иначе больше не буду возить тебя в этом симпатичном кресле! Спустя мгновение послышался голос Рикардо:

- Выходи спокойно, Мэтт!

Я глубоко вздохнул, не без опаски распрямился, удостоверился, что приглашение сделано искренне. Двинулся на просеку, возник во всей несравненной красе, подошел к джипу.

Славные солдаты коста-вердианской революции казались пристыженными. Немудрено: подобный переполох всегда свидетельствует об одном - о бойцовской неопытности. А уж убедиться, что причиной тревоги стал один-единственный субъект - высоченный, худой и безоружный...

Рикардо уже выбрался из машины и стоял с нею рядом, тяжело опираясь на дверцу: изувеченные ноги повиновались плохо. Шофер хлопотал, отвязывая от багажника хромированное колесное кресло, блеснувшее издали и спасшее нас от неминуемой беды. На Хименесе была скромная и опрятная форма цвета хаки, у бедра висел сорокапятикалиберный кольт, безусловно уступающий автоматическому браунингу числом зарядов, но бьющий куда как лучше.

Хименес улыбнулся.

- Не сердись, Мэтт. Парни понятия не имели, в чем дело, а ждали наихудшего.

- Ежели под наихудшим разумеют полковника Санчеса, - ответил я, - вели парням успокоиться полностью.

Несколько мгновений Рикардо глядел на меня изучающе.

- Понимаю... Конечно, ты же освободился... Выходит, Санчес оплошал? Нам ничего не сообщили.

- Некому было сообщить, - уведомил я. - Уж об этом я позаботился особо. Если проехать еще мили четыре, непременно увидишь кружащих zopilotes... А здесь, похоже, приключилась полная смена командования? Давненько пора бы. Рикардо лишь кивнул в ответ.

- Но, голубчик, вы сущий ленивец, - продолжил я. - Целых десять суток собирались! Уже не чаял дождаться... Думал, el bandido сообразил, откуда ветер дует и опередил...

- Нет, - сказал Рикардо. - Хотя, признаюсь, не мог я закатывать скандала, когда узнал, что Люпэ хватает заложников. Именно благодаря ему сеньора Диллман помогла мне вернуться в Коста-Верде. О побеге из Ла-Форталесы уж и речи нет. Не хотелось казаться неблагодарным... Но увидев на столе у Монтано твои фотоаппараты и побрякушки Патнэма... Я убедился: Люпэ использует революцию исключительно ради наживы. Так и сказал. А потом выяснилось, что с вас потребовали миллионный выкуп... Началась отвратительная ссора...

- Которая окончилась пальбой.

- Да... Я предвидел подобный поворот событий. Люди позаботились о телохранителях, но самого Люпэ застрелил я. Собственными руками, не вставая с кресла. Недурно, а? Спрашиваю профессионального мнения, - улыбнулся Рикардо.

- Похвально. И все же. Generalissimo, вам надлежит чуток подучиться.

- То есть?

- Почему броневик замыкает, а не возглавляет колонну? Полный тактический просчет. И какого дьявола ты едешь в открытой машине, являя своей несравненной персоной великолепную и заманчивую мишень, а? Правда, армейские правила не по моей части, но уведомляю, что на верху вон того теокалли залегло полдюжины людей, вооруженных fusilitas automaticas[13] - или как называют по-испански М-16, - а командует бравым отрядом опытный боевой капитан. Ежели бы вас повстречали не мы, а солдаты Санчеса, от всей экспедиционной группы синь-пороху не осталось бы! Я сощурился.

- После гибели Монтано Санчес, разумеется, злобу затаил?

- Конечно. Прими искреннюю благодарность за уничтожение врага революции. Я рассмеялся.

- У Рамиро Санчеса, - невозмутимо продолжил Рикардо, - были непонятные и очень подозрительные связи за океаном... Да и в рядах наших немало субъектов, падких на марксистскую доктрину. А другие предпочли бы видеть на моем месте закаленного офицера - того же Санчеса, например... Полковник был положительно опасен.

Состроив гримасу, Рикардо поднял взгляд.

- Говоришь, на вершине? Да, имели бы мы вид... Признаю, надобно учиться. С такой позиции даже кучка вооруженных туристов натворила бы немалых дел... Пускай спускаются. Что проку принимать солнечные ванны, если все прояснилось, и свой своего признал?

Я поколебался.

- Как насчет шайки, следующей по нашим пятам? Не хотелось бы внезапно увидеть отряд головорезов, успевших спустить предохранители и готовых на курки нажать. Коль скоро они перенервничают, вроде твоих парней... В чем дело, Рикардо?

- Вас преследуют? Понятия об этом не имел! Мэтт, я никого никуда не высылал! Ты же уверяешь, будто перебил всех подручных Санчеса...

- Да, Санчеса, Барберу и десять рядовых. Гарантирую, что не уцелел ни единый... Вот что, Рикардо, высылай-ка дозор в сторону Лабаля. Разведаем, у кого любопытство играет... А, минутку! Недурная мысль. Скажите, Generalissimo, вы очень самолюбивы?

- Что? - не понял Рикардо.

- Полезный совет выслушаете? Доброе наставление от неплохого знакомого примете? Я небольшой специалист по войне в джунглях, а вот на теокалли остался настоящий эксперт. Патнэм. Известный тебе Джеймс Патнэм. Поручи временное командование профессионалу.

Рикардо кивнул без малейшего промедления.

- Эй, Джим! - заорал я во всю глотку: - Мы заключили нерушимый и вечный мир! Подымайте задницы, спускайтесь!

Обернувшись к неопознанному гринго, так и не потрудившемуся покинуть заднее сиденье джипа, я узрел довольно красивого человека, чье тонкое, умное лицо казалось еще умнее и тоньше благодаря внушительным очкам. Светлые волосы были чересчур уж длинны (по моему разумению), а дорогой охотничий костюм делал незнакомца почти карикатурно похожим на стрелка-спортсмена, решившего поразвлечься убийством носорогов. По крайности, все олухи, коим взбредает в голову побродить по африканским просторам с крупнокалиберной двустволкой, стремятся нацепить именно такую амуницию.

Пожалуй, я судил пристрастно. Тут уж ничего нельзя было поделать. Я никогда не смог бы проникнуться приязнью к этому субъекту.

Мочка левого уха отсутствовала, но рана заживала вполне успешно.

- Полагаю, - учтиво произнес я, - что имею честь познакомиться с мистером Арчибальдом Патнэмом? Здравствуйте, доктор.

Глава 21

Я пробудился, когда яркий солнечный луч уперся в мою физиономию отвесно и начал припекать не на шутку. Подле меня безмолвно стояла Франческа Диллман.

- Счастливчик: можешь уснуть в любое время, при любых обстоятельствах, - вздохнула она.

- Долгие годы упражнений... Я уселся, протер глаза, потянулся и принялся отряхивать одежду от приставшего сора.

- Война окончилась? Можно разбегаться по домам? Франческа улыбнулась:

- Кажется, нет. Ведутся великие маневры. Сначала изрядно постреливали, но уже с полчаса все тихо.

Поглядев на меня с неподдельным лукавством, доктор Диллман сказала:

- Удивлена, что ты не мчишься на подмогу Джеймсу.

- Какого лешего? Нужна ему подмога волка-одиночки! Сражения в солдатском строю не по моей части. На несколько секунд мы умолкли.

- Счастливое воссоединение супругов состоялось? - полюбопытствовал я.

Собственно, спрашивать было излишне. Лицо Франчески буквально светилось от счастья. Высокая, подтянутая, ученая и очень самостоятельная дама... Только сейчас она казалась влюбленной школьницей, весьма напоминая воспрявшую в последние несколько часов Глорию-Джин Патнэм.

Что ж, надлежало признать: моей невзрачной персоной Франческа интересовалась мимолетно, вынужденно, поверхностно. Мы разделили полдюжины приятных ночей, но и только. Что ж...

- Состоялось, - уведомила доктор Диллман весьма застенчиво. И продолжила со всевозможной поспешностью: - О, Боже! Ведь я думала, Мэтт, что уже потеряла его1 После минувшей ночи Монтано как пить дать отыгрался бы на заложнике... Я шла по тропе, глотала слезы и думала, думала: как же теперь жить? Без него... А потом увидела этот милый, великолепный джип!

- Слушай и запоминай, - прервал я. - Твоего Арчибальда никто никогда не выкрадывал. Заруби на носу, и ему зарубку сделай: глубокую, надежную. Ибо, если история с похищением выплывет наружу, люди зададутся резонным вопросом: а твоя роль в освобождении мужа к чему сводилась? Именно таких вопросов избегать надобно. Любой ценой.

- Мэтт, но...

- Веди себя спокойно, и все образуется. Рикардо Хименесу и Освободительной Армии Коста-Верде приписывают сотни похищений. Хименес великолепно сумеет позабыть об Арчибальде, ибо недоставало еще выслушивать наветы: украл американского археолога, чтоб миллион долларов заграбастать... Сам поговорю с предводителем повстанцев. А если твой муж будет вести себя тише воды, ниже травы, никому и в голову не стукнет любопытствовать, как он вообще очутился в Коста-Верде вместо Каньона-де-Шелли. Скажем, доктор Диллман прилетел в Копальке, желая сделать жене приятный сюрприз. Прибыл на место раскопок - ни изыскательской группы, ни жены. Пусто. Франческа нахмурила брови.

- Доктор сунулся туда, метнулся сюда, кое-кого из старых знакомцев порасспрашивал и выяснил подобие истины. Нанял проводника: указать лагерь Монтано. И чуть не схлопотал пулю, потому что Люпэ счел его шпионом. По счастью, среди bandidos началась распря, Монтано пал от руки Хименеса, который отказывался верить, будто соратнички пробавляются обыкновенным разбоем. А поверив и убедившись, укокошил виновника и помчался в Лабаль, освобождать невинно пострадавших. Заодно и Арчибальда прихватил. Уразумела? Заставь уразуметь супруга.

Ответила Франческа отнюдь не сразу.

- Ты невзлюбил Арчи, верно? - сказала она минуту спустя.

- Обладая столь просвещенными извилинами, - желчно промолвил я, - нетрудно и догадаться: я не пылаю нежностью к человеку, числящемуся твоим благоверным.

Положив руку на мое запястье, женщина шепнула:

- Прости, Мэтт...

- Прощаю. А теперь возьми-ка вот это. Вырвав из блокнота с фотографическими записями листок, я черкнул на нем несколько цифр и протянул Франческе.

- Запомнить и уничтожить. Если впоследствии возникнут неприятности, если покажется, что я сумею помочь, позвони по указанному номеру. Не застанешь на месте, попроси передать сообщение и оставь собственный номер.

Я поколебался.

- Всякое случается... Вдруг мои необычайные таланты придутся кстати?

Проворно помотав головой, Франческа выпалила:

- Нет-нет!.. И потом... Ты уже столько для меня сделал... Неловко просить о большем.

- Тьфу! - сказал я. - Представь на минутку, что муженек потеряется вновь, и понадобится выручить? Неужто будешь рисковать его бесценной шкурой лишь потому, что не решишься обратиться к человеку, способному исправить положение вещей?

Франческа улыбнулась:

- Ты сегодня по-настоящему ядовит. Хорошо, запомню и уничтожу. Спасибо, милый...

- И еще. Ты, конечно же, не послушаешься, никто не желает подчиняться разумным советам... Но все равно. Пожалуйста, не выкладывай своему Арчи того, что ему вовсе не обязательно знать. Если уже не выложила, разумеется...

Чуть виноватый взгляд Франчески безошибочно уведомил меня: еще не приступала к исповеди. Ни места надлежащего не было, ни времени. Да и настроения, пожалуй. Но ждет не дождется, когда же сможет, наконец, честно и до конца излить возлюбленному переполняемую чувством вины душу.

- Он должен понимать происходящее лишь в общих чертах, дабы уберечь тебя от возможных затруднений дома. Но касаемо некоторых требований, выставленных Люпэ де Монтано, и неких ночных похождений, Арчи не должен подозревать ничего. Понимаешь?

- Понимаю, только...

- Я видел твоего Арчи. Поверь: подобное признание будет целебно для души и губительно для супружества.

- Senor Helm?

- Si, yo soy Helm.[14]

Солдат уведомил, что El Jefe Menor[15] жаждет видеть мою скромную особу, а я, ответив немедленным и учтивым согласием, двинулся в указанном направлении.

Миновало минут сорок после бурной и весьма огнестрельной встречи на просеке. Джим, возглавивший людей Рикардо, уже отправился вспять, и звуки оживленной перестрелки были весьма впечатляющи.

Хименес обнаружился ярдах в трехстах от нас, по направлению к Лабалю. Он устроился в хромированном кресле и не без видимого облегчения давал отдых слабым ногам.

Я воздел правую ладонь, изображая голливудского индейца:

- Хау, о великий Младший Вождь! Внемлю речам твоим!

Сперва Рикардо чуть не оскорбился, ибо латинская раса принимает воинские чины и революционные титулы весьма серьезно. Все же минуту спустя он успокоился, ухмыльнулся и произнес:

- Ничего забавного. Отца, бывшего президента, называют El Jefe Mayor[16], а меня произвели в младшие... Послушай, Мэтт, вы и впрямь понятия не имеете, кто следовал по пятам?

- Ни малейшего.

- К нам выслали парламентера. Его подстрелили сгоряча, но, по счастью, не убили. Говорить он будет лишь с господином Мэттиасом Хелмом. Сиречь, Мэттью Хелмом... Кто бы это мог проведать о настоящем имени Сэма Фельтона, да еще из джунглей не выбираясь, а?

Голос Рикардо звучал невозмутимо, но глаза приняли выражение весьма подозрительное.

- У меня полно знакомых во всех уголках земли, - ответил я, пытаясь понять, что, собственно, происходит. - И друзей, и врагов. Правда, врагов неизмеримо больше. Где парламентер?

С минуту Хименес безмолвствовал, смотря очень пристально и внимательно. Потом вздохнул.

- Bueno, amigo. Я имею глупость верить тебе. Когда-нибудь погибну из-за собственной наивности. Но прошу: выясни суть вопроса и, если можно, положи конец идиотской стрельбе, пока моих людей не потрепали.

Впервые за все время я подумал, что революция, затеянная в Коста-Верде, чего доброго, может и успехом увенчаться... Парень, сидевший в хромированном самоходном кресле, был разумен и отнюдь не безразличен к участи подчиненных.

- Ограничения имеются? - полюбопытствовал я. Рикардо помотал головой.

- Действуй, как сочтешь нужным. Или прикажи перебить, или отпусти подобру-поздорову. Сам решишь.

- Удавиться впору! - зарычал вспотевший, злой, но тем не менее казавшийся необъяснимо довольным и оживленным Джеймс Патнэм. - Сборище необстрелянных юнцов! Единственный сержант, понимающий по-английски, хлопочет возле раненого... Плевать! Что случилось?

- Да ничего, просто явился на вас поглядеть, себя показать... Кого изничтожаем?

- Не знаю. Спроси у почтенного пришельца: тебе, наверное, представится... Они залегли в руинах, а это, по сути, готовые огневые точки, неплохо сооруженные мельмеками, да временем усовершенствованные... Ребята молодцы, я ругаюсь просто для порядка. Зелены, конечно, а все-таки на курки нажимают исправно и драться готовы, как бешеные. Не то, что молокососы, которых мне присылали во Вьетнаме. "Ах, негуманно, ах, неэтично..."

Джеймс поморщился.

- Пойдем.

За стволом весьма почтенного дерева лежал раненный парламентер. Грязно-зеленая хлопковая рубаха набухала кровью, лицо перекосилось от боли.

- В Коста-Верде, - сказал Джеймс, - о белых флагах, сдается, не слыхивали. Он махал тряпкой вовсю, но тем не менее... Сам видишь. Я склонился.

- Como se llama su jefe?[17]

Парламентер попытался произнести имя, понял, что ужасный выговор не дает мне возможности уразуметь слово, и пояснил по-испански:

- Pie de metal.[18]

- А-а-а, - молвил я несколько мгновений спустя. Уж больно внезапной была новость. Потребовалось время, дабы осмыслить услышанное.

- Кто? - не вытерпел Джеймс.

- Ты с ним не знаком. Дай-ка белый флаг и вели солдатне взять винтовки на предохранители. Я не хочу разделить участь этого бедолаги. Ждите, скоро вернусь. Надеюсь...

Я продирался по тропической чаще, направо и налево рубя лианы и колючие ветви отточенным и увесистым мачете. Никакого иного оружия при мне не было. Такова судьба, угрюмо размышлял я: вечно попадаешь меж двух огней. Позади - нервные бойцы Хименеса, впереди - насторожившиеся люди Бультмана...

Пробившись ярдов на сто с небольшим вперед, я очутился у прогалины, по другую сторону которой виднелись каменные руины. Тщательно выставил белый флаг. И воззвал:

- Эгей, Pie de metal! Мистер Бультман! Откликнись!

Позади послышался голос:

- Bitte, Herr Helm,[19] уроните мачете. Ваша сноровка в обращении с лезвиями есть общеизвестная... Речь лилась весьма спокойно.

- Благодарю. Можете повернуться. Где Грегорио?

- Черт, - сказал я, - вы же слыхали стрельбу. Приношу извинения, у нас не самые дисциплинированные на свете войска. Даже меня поначалу обстреляли. Грегорио жив, о нем заботятся, но от любых обнадеживающих замечаний воздержусь.

Бультман осторожно приближался, держа наизготовку старый вальтер-Р38, оружие, сменившее когда-то в немецкой армии заслуженный, овеянный немеркнущей романтикой парабеллум. Вальтер гораздо лучше, во всяком разе, спусковой механизм не такой ужасный, как у парабеллума.

"Н-да, - подумал я, - немец и впрямь отдаленно смахивает на расплывчатые, нерезкие фото, хранящиеся в архиве. Высокий, худощавый ариец из предвоенных гитлеровских фильмов; приглядный и подтянутый субъект, хотя и не очень молодой. Светлые, коротко стриженные волосы, пятнистый комбинезон..."

Впрочем, у Бультмана и Франчески Диллман имелась общая черта: и доктор, и наемник выглядели бы элегантными аристократами, даже надев устрашающее рубище, вретище и рванье.

- Думал, ты уже промышляешь в Чикаго, - сообщил я.

- И о Чикаго разведали?

- А зачем же ты еще сдался Раэлю? Местные убийства блистательно вершит господин Эчеверриа.

- Вот с какой стати на меня объявили охоту, - произнес Бультман. Говорил он почти без акцента, но фразы иногда строил не вполне правильно. - Да, ваше агентство не сумело действовать незамеченным. Хочешь помешать моему чикагскому заданию?

- Ни за что на свете! Буду лишь приветствовать: по соображениям как служебным, так и личным; личные, сознаюсь честно, преобладают.

- Тогда поясни, для чего приехал в Коста-Верде, если не за моей головой.

- Вообще-то, - молвил я задумчиво, - посылали меня по твой скальп, и секрета здесь нет. Однако дозволили действовать сообразно создавшемуся положению, решать самому: останется Бультман в живых или это излишне. Вот и решаю: останется. Если подымет правую руку и произнесет несколько слов... Да не смотри с эдаким прищуром! Я безоружен, а в кустах наверняка залегли двое-трое твоих автоматчиков!

Поколебавшись, Бультман ухмыльнулся:

- Ни бельмеса не понимаю, но ладно... Переложив пистолет в левую руку, он воздел правую.

- Прекрасно, - сказал я. - Теперь клянись всем, что для тебя свято: никогда, нигде и никому не проговорюсь, какая именно служба просила устранить кровопийцу Фиделя Кастро.

- Ach, - раздраженно процедил Бультман, - это же просто глупо! Хуже телевизионного фильма! Смехотворно!

- Понимаю, - согласился я. - Сам так считаю. Но, коль скоро это глупо и смехотворно, значит, и вреда не будет поклясться? Правда?

- Хелм, это идиотизм! Я безо всяких клятв отродясь не выдавал заказчиков.

- Сделай милость, произнеси торжественное обещание. Рассматривай его, как личное одолжение мне. Секунду спустя немец осклабился:

- Хорошо. Клянусь и присягаю.

- Danke schon, - с облегчением отозвался я. - Теперь твое вечное и надежное молчание обеспечено, а приказ именно к этому, в сущности, сводился.

Поглядев друг другу в глаза, мы дружно рассмеялись.

- Коставердианская миссия Мэтта Хелма завершилась, - уведомил я. - Полным успехом. Выкладывай, как попал в эти богомерзкие джунгли, зачем крадешься по пятам и отчего не нападал раньше, ринувшись по дороге во всю прыть? В группе только трое надежных людей, считая меня самого, а ты, насколько разумею, ведешь не меньше взвода коммандос.

- До президента, - сказал Бультман, - дошло известие о похищенных американцах. Раэль запрыгал от беспокойства, точно таракан, угодивший на сковороду. Перепугался, что заложников перебьют, а дядюшка Сэм разгневается и урежет помощь Коста-Верде. А то и начисто прекратит ее. Кому надобен президент, не умеющий в собственной стране порядок наводить? А отдать партизанам выкуп он тоже не желал. Нельзя же снабжать противника целым миллионом долларов.

- Ага, значит, курьера просто задержали в Санта-Розалии, покуда ты набрал ударный отряд из наиболее закаленных десантников и бросился нам на выручку?

Бультман кивнул.

- А вдобавок Раэль обещал крупное вознаграждение за голову Люпэ де Монтано, если мне повезет. Мне повезло, но лишь наполовину: Монтано пал, однако не от моей руки. Выяснилось, что заложников прячут в Лабале и охраняют сравнительно малыми силами. Я помчал туда и обнаружил только груду мертвецов. Под аркой, Хелм, кто-то подрался на славу. Замечательно подрался. Не ты ли сам?

- Насыщенный выдался вечерок, - молвил я уклончиво. - И потом ты пустился вдогонку, по следам?

- Ja, чтобы защитить в дальнейшем. Я полагал, вы просто имели быть захвачены другой партизанской шайкой... Подкрадывался, выжидал удобный миг... А нарвался на засаду. И устроенную по всем правилам, кстати. Пришлось немедленно вступать в бой.

- Отриньте геройство, сударь, - усмехнулся я. - Ты профессионал. Тебе не погибать со славой надобно, а жить с удовольствием. Допустим, я устрою так, что вся честь освобождения американских бедолаг будет принадлежать господину Бультману. Поможешь мне за это обустроить одно хитрое дельце?

Глава 22

Двумя днями позже я сидел в гостиничном номере, посреди Санта-Розалии, дожидаясь вместе с остальными, пока латиноамериканские бюрократы и североамериканские дипломаты договорятся по щекотливому поводу, который мы предоставили. Зазвонил телефон, и голос нашего коставердианского резидента (резидент, вопреки убеждению покойной Миранды, наличествовал, только об этом не знал никто) уведомил: отсутствие доктора Арчибальда Диллмана замечено в Каньоне-де-Шелли, уже поднялся великий шум и гвалт; а сведения, которые просил я, добыты и будут исправно вручены чуть погодя.

- Вы, кстати, спрашивали, не объявлялся ли Бультман в El Palacio de los Gobernadores, - продолжил парень. - Нынче поутру вышел оттуда, побеседовав с Энрике Эчеверриа и самим El Presidents.

Глядя в заливаемое солнцем окно, я скривился:

- Возможно, это к добру. Или нет; но тогда Бультман окажется худшей сволочью со времен Иуды. Присматривайте за ним на всякий случай. Спасибо.

Временно оставаясь не у дел, я спустился по лестнице и решил пропустить приличный коктейль на площадке возле плавательного бассейна. Кое-кто из товарищей по минувшим несчастьям плескался в голубовато-зеленой, насыщенной хлором воде. Я устроился на весьма неудобном стуле, за столом с прозрачной плексигласовой крышкой, заказал напиток и быстро получил просимое. Поболтал в бокале соломинкой, позвенел тающими ледяными кубиками, попробовал. Банановый дайкири оказался неожиданно хорош.

- Нехудо подкрепиться с утра пораньше! - раздался жизнерадостный голос Глории Патнэм. - Только не много ли будет?

- Завтрак, обед и ужин, слитые воедино, - уведомил я. - Превкуснейшая штука. Хотите попробовать?

- Хорошо, закажите еще бокал.

В простом черном купальнике Глория выглядела великолепно. Усевшись напротив, она посмотрела мне прямо в глаза.

- Нужен совет, Сэм. Разумный и добрый. Дадите?

- Постараюсь, - ответил я. - Но сперва чуток выпейте, ибо не знаю, с какой стати взялись волноваться.

Принесли второй коктейль, и Глория-Джин исправно последовала моему наставлению.

- Сэм, - сказала она, - я не мстительна по природе. Не радовалась, видя Барберу тяжело раненным и страдающим. Но знала: покуда этот субъект жив, ни Джим, ни я сама не сумеем позабыть о случившемся... - Она помотала головой. - Только речь отнюдь не о нем. Ох!

Мокрое полотенце сползло с коленей женщины, шлепнулось на кафельную плитку.

- Сделайте милость, Сэм, подымите, - лукаво попросила Глория.

Я пригнулся, недоумевая, и услыхал быстрый шепот:

- Здесь можно говорить, не опасаясь, что подслушают?

- Прошу, сударыня, - сказал я, - вручая Глории увесистую махровую ткань. - Полагаю, да. Микрофоны устанавливать негде, и вряд ли игра стоила бы свеч, с точки зрения Эчеверриа. Выкладывайте.

- Я знаю, - промолвила Глория, - что ваше настоящее имя не Сэм, а Мэтт. Но привыкла думать, как о Сэме... Разрешите обращаться по-прежнему?

- Безусловно. Глория помедлила и брякнула:

- Думаете, революция, которой заправляет Рикардо, победит?

- Сейчас - едва ли. Они могут шататься по лесам, докучать правительству до бесконечности, язвить, подобно комарам, но не сверх того. Захватить целую страну весьма непросто, Глория.

- Понимаю...

- Люпэ де Монтано был, разумеется, бандюгой девяносто шестой пробы, но и бойцом опытным числился. У Рикардо же отважное сердце, а опыта - ни малейшего. Особенно по тактической части. Вспомните походную колонну, двигавшуюся на Лабаль! Пустить броневик замыкающей машиной! Ведь такого нарочно не придумаешь... Даже пожилые туристы, вздумавшие открыть огонь, потрепали бы этих вояк весьма крепко. - Глория медленно произнесла:

- Знаете, почему я любопытствую?

- Догадываюсь. Джеймс вернулся в родную колею, воспрял и жаждет принять постоянное командование над зелеными юнцами, дабы превратить их в умудренных опытом, опасных военных мужей...

- Рикардо предложил ему чрезвычайно высокий чин в Освободительной Армии Коста-Верде.

- Ну, голубушка, - засмеялся я, - подобным чинам в базарный день цена - ломаный грош. Не чин тут важен, а совсем иное.

- Понимаете, Сэм... Если я начну скандалить, рыдать, умолять, он согласится, и оставит затею, и позабудет о ней. То есть, не позабудет никогда, но смирится и уступит любимой жене. И боюсь...

- Боитесь? - ловко вставил я. - Действительно боитесь, что Джеймс послушается?

Глория посмотрела в упор, не мигая.

- Конечно. Ибо вижу, чего Джеймс хочет, к чему стремится, что позволяет ему жить полнокровной жизнью. И отвергнуть открывшуюся возможность лишь оттого, что истеричка-жена желает иметь под боком безобидного, уютного, пропадающего от зеленой тоски супруга?..

Состроив гримасу, Глория вынула из бокала соломинку, выкинула ее, отхлебнула изрядный глоток.

- Он ведь не лгал, Сэм, не пытался выставить себя лучше или чище, чем был на деле... Я знала: выхожу замуж за офицера, против собственной воли вынужденного покинуть армию; за профессионала, видящего цель и смысл бытия в... У него отняли все, буквально все, чему Джеймс обучался, к чему готовился, ради чего избрал военную карьеру. Напряженное существование, риск, возможность меряться силами с неприятелем и побеждать! Не вправе я лишать его последней зацепки! Потому и прошу совета. Если революция обречена, Джеймс, вероятно, погибнет... А как благословить его на эдакое?

- Решайте сами, Глория, - сказал я. - Нужен вам пребывающий в безопасности обломок былого человека или полноценный человек, подвергающий себя риску? Женщина прерывисто вздохнула.

- В том-то и дело. Мечусь меж двух огней, за двумя зайцами гонюсь - и понятия не имею, как быть. Подскажите, Сэм. Вы опытны, умудрены; ваши занятия близки натуре Джеймса; вы можете наставить меня, как никто иной. Ни у кого иного я бы не искала поддержки... Так чудесно было видеть мужа возвратившимся к жизни! Только стоит ли ради этого тотчас же ставить Жизнь на карту?

- По словам Бультмана, - изрек я, - Джеймс умудрился в полчаса сделать необстрелянных сопляков довольно опасным отрядом, сплотить, кое-чему обучить на ходу... Мистер Патнэм - знаток своего дела.

- Разумеется, - подтвердила Глория. - Но ведь это еще не ответ.

- Уверены? Видите ли, коль скоро в местную игру мешается капитан Патнэм, перевес может оказаться на стороне повстанцев. Так оно, всего скорее, и произойдет. Рикардо будет, по его собственному выражению, боевым стягом, символом освобождения. А Джеймс в несколько недель обеспечит его армией, способной драться весьма и весьма эффективно. Рикардо заверяет - повторяю, Рикардо заверяет, а сам утверждать не берусь, - будто большая часть коста-вердианской армии отнюдь не в восторге от нынешнего президента. Останься Джеймс на действительной службе - уже был бы, по крайней мере, полковником. Что уравнивало бы его с Гектором Хименесом в положении. А касаемо опыта, уверен: ваш муж заткнет за пояс любого из местных генералов... Ежели на стороне Хименеса-младшего начнет сражаться настоящий военный талант - революция победит. А уж таланта Патнэму не занимать.

Воспоследовало долгое безмолвие. Наконец, Глория, чуть заметно кивнула.

- Вы совершенно правы. Но сознаюсь, я надеялась услыхать другое...

- Конечно.

- Только... только нельзя ведь превращать любимого человека в игрушку, в талисман, в безмозглое приложение к жене, коль скоро человек талантлив... Сами сказали.

- Да. Очень талантлив.

- Мы живем вместе много лет. Не столь уж весело бывало... А сейчас... Джеймса точно подменили. К лучшему, понимаете? - Я грустно улыбнулся:

- Мне ли не понять! Пятнадцать лет провел когда-то близ женской юбки. Скучал, томился, ковбойские романы сочинял, давая выход природным наклонностям... Половина моя дражайшая была утонченной ханжой, пришлось позабыть о былых временах; напрочь позабыть. Но потом похитили нашу дочь. И чтобы вернуть маленькое чудовище в лоно семьи, я припомнил некие не совсем уснувшие навыки. Довольно грубо поступил с похитительницей, однако Бетси выручил. Когда опасность миновала, моя благоверная вегетарианка не сумела жить бок о бок с кровожадным убийцей. А я вернулся на покинутую после второй мировой службу - и сызнова ощутил себя существом полноценным...

Глория осушила бокал до дна, посмотрела неожиданно прояснившимся взором:

- Непременно передам Джеймсу все до словечка. Спасибо, Сэм. Убедили. Спасибо за все.

- De nada. Будьте счастливы, Глория-Джин. Я следил, как она удаляется: храбрая, очень умная, очень любящая и самоотверженная женщина. И подумал: повезло Джеймсу Патнэму! По-настоящему повезло.

Комната моя была угловой, окна выдавались на две оживленные столичные улицы; непрерывный рокот моторов, завывание клаксонов, скрип тормозов и густой гомон свели бы с ума кого угодно.

Прямо внизу, на перекрестке, мигал светофор. Машины останавливались, урчали, потом скрежетали переключаемыми передачами, ревели, укатывали дальше.

Промучившись примерно полчаса, я не выдержал, наглухо закрыл оконные створки.

Задернул тяжелые шторы.

Кондиционера в номере не было. Но уж лучше вспотеть, чем истязать барабанные перепонки без малейшей надежды на грядущее затишье.

Пронзительно зазвонил телефон.

Я ругнулся, приблизился к ночному столику, поднял трубку.

- Алло, Фельтон слушает.

- Алло, Бультман держит слово... Через три дня, ровно в три часа пополудни, президент Раэль назначил аудиенцию нам обоим. Четверг, раньше никак не получилось. Я заеду за тобою на такси. Между прочим, познакомишься также с Эчеверриа. Бультман платит по счету, nicht war?[20]

Глава 23

Мы выбрались из таксомотора на просторной, окаймленной тенистыми деревьями площади, перед массивными железными воротами. Не зная, какими языками владеет шофер и на кого может работать, ни я, ни Бультман разговаривать о делах не решились. Обменялись учтивым приветствием - и только.

Немец одернул и расправил белый полотняный костюм, подтянул галстук. Он казался безукоризненным джентльменом - равно как и там, посреди джунглей, когда предстал мне грязным, потным, облаченным в пятнистый комбинезон. Это врожденное свойство, аристократизм: его не купишь и самыми усердными упражнениями не приобретешь.

Ваш я исхитрился раздобыть синюю пару, сидевшую более-менее по фигуре, приличные ботинки, носки, рубашку и галстук; но все равно рядом с Бультманом, вероятно, казался коровой, на которую нацепили седло. Оставалось только надеяться, что я не позорю ни свое отечество, ни свое ремесло безнадежно и бесповоротно.

У ворот караулили солдаты, вооруженные вездесущими штурмовыми винтовками.

Нас пропустили беспрепятственно, ибо одно крыло президентского обиталища, музейное, было открыто для посетителей. Шагая по тщательно подметенным и даже, казалось, вымытым плитам, выстилавшим двор, я приметил: Бультман передвигается на искусственной ноге очень уверенно и легко.

- Скажи, как положено обращаться к Раэлю? - осведомился я.

- Excelentisimo Senor Presidente, - ответил Бультман. - Или Глубокочтимый Президент. Или Su Excelencia. - Или по-английски: ваше высокопревосходительство.

- А к Эчеверриа?

- В качестве директора SSN Эчеверриа пользуется титулом глубокочтимого. Или сеньора директора. Или, еще лучше, глубокочтимого сеньора директора. Выбирай по вкусу. А, кстати, известно ли тебе, что Эчеверриа - военный, и в довольно высоком чине? По сути, он и заправлял переворотом, приведшим Раэля к государственной власти.

- Слыхивал.

- Нынче между ним и генеральской верхушкой возникли немалые трения. Служаки не любят подчиняться офицерам, уступающим в количестве звездочек на погонах. Конечно, Эчеверриа ничего не стоило бы выпросить у Раэля производства в фельдмаршалы, - Бультман ухмыльнулся, - но парень предпочел нацепить партикулярное платье и всячески подчеркивать, что главенствует штатской организацией, никоим образом не подотчетной военным... А, вот и он! Высокой чести удостаиваемся, герр Хелм. Лично встречает.

Безукоризненно изящный, глубоко чтимый и высоко вознесшийся господин директор Эчеверриа стоял у ступеней парадного входа во дворец. Костюм на обер-палаче был темный, накрахмаленная рубаха, полагающаяся любому дорожащему своей репутацией латиноамериканскому чиновнику, благоухала свежестью; коричневый галстук ни на волос не отклонялся от вертикали. Надраенные туфли блистали, словно зеркальное стекло; мне почудилось, будто от них разлетаются вокруг солнечные зайчики.

Подстриженная рыжая борода казалась мефистофельской; но не в залихватски-задорном, в поистине бесовском смысле этого слова. Холодные карие глаза быстро оглядели Бультмана, которого Эчеверриа знал, и неторопливо исследовали меня, полнейшего незнакомца.

Воспоследовали пространные, церемонные приветствия. Бультман ухитрялся говорить с подлинно германской вежливостью, однако речь отнюдь не звучала заискивающе. Равный здоровался с равным. Да так оно, в общем-то, и было: по части профессиональной Бультман безусловно дал бы Эчеверриа сто очков вперед. Коставердианец превосходил немца лишь положением в местной иерархии.

- Познакомьтесь, герр директор, - широким жестом указал на меня Бультман: - Это Сэмюэль Фельтон, о коем я имел честь сообщать ранее, он же Мэттью Хелм, правительственный агент Соединенных Штатов.

Эчеверриа сдержанно поклонился.

- Сеньор Хелм? Должен уведомить, мы не слишком любим, когда иностранцы прибывают в Коста-Верде с подложными документами и неизвестной целью.

- Сеньор директор, - поклонился я в ответ, - неужели паспорт, выданный американской государственной службой, можно считать поддельным? А цель моего приезда, скорее всего, будет вам по душе.

- Чрезвычайно любопытно, сеньор Хелм, и в должный час вы любезно сообщите о ней, - сказал Эчеверриа. - Но сперва следует представиться господину президенту, их высокопревосходительству Армандо Раэлю. Прошу, господа.

Мы поднялись по ступеням, очутились в просторном, прохладном вестибюле. Эчеверриа указал дверь направо, снабженную внушительной табличкой "NO ENTRADA"[21]. Левое крыло предназначалось туристам, почти исключительно зарубежным.

Вышколенный часовой щелкнул каблуками, быстро и предупредительно распахнул перед нами резные створки. Эчеверриа пропустил меня и Бультмана. В полумраке маленького прохладного зала обосновалась непонятная личность. Перед личностью обреталось непонятное, однако внушительное устройство. Детектор металла, догадался я. Не приведи Господи, к Армандо Раэлю зайдут, неся в кармане английскую булавку! Еще уколют, чего доброго...

Впрочем, меня сей молчаливый цербер не беспокоил. От револьвера пришлось избавиться еще в джунглях (не без горького сожаления, правда). Ибо в ходе расследования, которое неминуемо предстояло, казалось лучше не обладать незаконно привезенным в Коста-Верде стволом. А хитро заточенную ременную пряжку я оставил в гостинице: являться на прием к диктатору-параноику надобно чистым и невинным, аки младенец. Так неизмеримо полезнее для здоровья. Да и проку от маковского подарка при грядущей беседе я не ждал.

Почти все латиноамериканские владыки панически боятся покушений. Небезосновательно, согласен: в конечном счете, Раэля уже пытался пристрелить Рикардо Хименес, а быть может, и не он один. Да у меня-то и в мыслях не водилось умышлять против драгоценной для Коста-Верде президентской особы. Напротив, как раз напротив...

Пока.

В следующем зале, просторном, с изящными расписными плафонами на потолке, дежурил за письменным столом крупный широкоплечий субъект, а за другим столом, поменьше, восседала красивая женщина, по всей видимости, секретарша. Она улыбнулась Эчеверриа, подняла телефонную трубку, обронила короткую, очень быструю, непонятую мною фразу.

Кивнула.

Следующая дверь открылась точно сама собою, но по ближайшем рассмотрении за ней обнаружился еще один вооруженный часовой, повернувший ручку изнутри. Мы приближались к святая святых, кабинету Армандо Раэля.

Я поймал себя на крамольной мысли, что куда охотней пришел бы к их высокопревосходительству, держа наизготовку добрый пистолет. Во-первых, Армандо был чистейшей воды сукиным сыном; во-вторых, я недурно умею вынуждать людей к согласию, беря их на мушку, а играть словесами, уговаривать снедаемого подозрениями президента, забрасывать хитрую удочку могло мне не по зубам.

Наконец, мы вступили в светлую комнату, на полу которой лежал ворсистый коричневый ковер, а на потолке блистали яркими красками все те же старинные росписи. Длинный шкаф-"стенка" выглядел странным и не слишком-то уместным анахронизмом.

За письменным столом в стиле Людовика Четырнадцатого - то ли подлинной реликвией, то ли мастерской подделкой - устроился в кресле, смахивавшем на трон, сам Армандо Раэль, властелин Коста-Верде, возлюбленное пугало своих подданных.

Маленькое пухлое существо, облаченное мундиром и обильно украшенное медалями.

Ухмыляться было, конечно же, противопоказано. Я сдержался, подтянулся, напустил на лицо выражение деловитое и спокойное.

Несколько мгновений президент обозревал гостей безмолвно, затем заговорил по-английски:

- Сеньора Бультмана мы знаем хорошо, сеньор директор. Будьте любезны представить нам и другого джентльмена.

- Американский правительственный агент по имени Мэттью Хелм, ваше высокопревосходительство. Путешествует он с паспортом, где значится как Сэмюэль Фельтон, фотограф и журнальный репортер. Заверил, что истинная цель визита встретит наше одобрение. Хотя, повторяю, законы Коста-Верде формально были нарушены.

- Вы ручаетесь за этого человека, сеньор Бультман? - осведомился Раэль у моего спутника.

Метнув на меня извиняющийся взгляд, Бультман помотал головой:

- Ни в коем случае, Excelentisimo. Как можно? Я встретил его после чрезвычайно долгого перерыва лишь несколько дней назад. Но сеньор Хелм, похоже, располагает ценными сведениями; думаю, вам небезынтересно будет выслушать его рассказ. Если данные окажутся правдивыми, задача, ради которой меня пригласили, упростится. Основная задача, Excelentisimo...

- Да, ибо второстепенную вы решили в высшей степени удовлетворительно, о чем и были поставлены в надлежащую известность.

Речь, разумеется, велась об освобождении заложников. И до чего же выспренне велась! Когда-то я уже имел дело с ублюдком, титуловавшим себя во множественном числе, на манер самодержца. Ублюдок получил заслуженную пулю через недельку после нашей встречи. От собственного телохранителя, кстати...

Честь нашего освобождения полностью приписали Бультману. И, в конце концов, именно Бультман вывел нас на свет Божий из-под свода лесного, доставил в Санта-Розалию, обеспечил жильем и пропитанием... Даже Патриция Толсон взяла рот на крепчайший замок и поддерживала состряпанную мною легенду.

Надлежит признать: понадобилось немало потрудиться, дабы Толсон, Уайлдеры и иже с ними пришли в здравое разумение. Меня никто, конечно, слушать не стал бы, а посему я обратился к помощи генерала Гендерсона. Остин охотно разъяснил полоумным, что ради собственного блага им надлежит забыть о Рикардо Хименесе напрочь. Из Лабаля мы вырвались без посторонней помощи, но едва не угодили в лапы bandidos опять. И лишь решительное и своевременное вмешательство господина Бультмана, заставившего негодяев отступить в полном беспорядке, избавило нас от новых, неизмеримо худших испытаний.

Таким образом, Бультман мог по праву получить сумму, обещанную за избавление заложников.

- Проболтаетесь, - пояснил Гендерсон, - проведете остаток жизни, давая показания коставердианскому следствию по делу Рикардо Хименеса. Уже успели убедиться: тут не Соединенные Штаты, на права человека здешние власти плюют с пожарной каланчи. А затевать войну с Коста-Верде из-за драгоценных ваших особ Рональд Рейган едва ли станет.

Последний довод показался Уайлдерам и Толсон самым веским.

Бультман легонько поклонился президенту:

- Ваше высокопревосходительство чересчур добры ко мне.

Взгляд Раэля устремился на меня.

Президент, пожалуй, был не столь уж невелик ростом, это громадное кресло заставляло его казаться маленьким. Кресло, да избыточная полнота. На деле Армандо Раэль, вероятно, был выше среднего коставерд ианца тремя-четырьмя дюймами. Что вовсе не плохо для жителя Центральной или Южной Америки.

Тонкие черные усики напомнили мне о лейтенанте Барбере. Не слишком приятное воспоминание. И сходство не очень лестное для Раэля.

Карие глаза были маленькими, неглупыми, но холодными и надменными. Такому человеку не бросишь оскорбления, с таким не пошутишь... По крайней мере, покуда он пользуется властью.

- Садитесь, господа, - предложил президент. Крепко подозреваю, что Раэль продержал бы нас на ногах несравненно дольше, да не любил, пожалуй, смотреть на ближних снизу вверх. Это, наверное, раздражало его.

- Что ж, сеньор Хелм, или как вас там... Объясните, зачем пошли вопреки нашим законам?

- Долгая повесть, ваше высокопревосходительство, - сказал я. - Разрешите излагать с самого начала?

- Будьте столь добры. Лишенным всяких модуляций голосом я уведомил:

- Недели две с половиной назад от меня потребовали убить президента Коста-Верде.

Возникло несомненное замешательство. Поневоле пришлось выждать, пока Эчеверриа, отвечавший за безопасность Армандо Раэля, и Армандо Раэль, весьма озабоченный своей безопасностью, оправятся от полученного потрясения.

- Потребовал этого, через неких посредников, небезызвестный вам полковник Гектор Хименес. Давным-давно, еще когда он был просто военным, довелось работать вместе на земле Коста-Верде.

- Почему Хименес обратился к вам, а не к другому? - брякнул Эчеверриа.

- Ведь только что пояснил, сеньор директор: мы поработали вместе, и полковник Хименес удостоверился в моей профессиональной сноровке. Осмелюсь доложить, она изрядна.

- Нашли, чем гордиться, - раздраженно буркнул Эчеверриа: - Убивать умеете со знанием дела...

Я пожал плечами, рискнул и нанес ответный укол:

- Одни способны мастерски убивать, другие умеют мастерски... гм! - допрашивать. Как выражаются мои соотечественники, сколько ремесел - столько умельцев.

Лицо Эчеверриа передернулось. Глубокочтимый директор осерчал, и нешуточно.

- Ваше высокопревосходительство, - обратился я к Армандо Раэлю, - разрешите продолжить рассказ, или начнем диспут о профессиональных достоинствах и недостатках?

- Продолжайте, - попросил Раэль, и в глазах его мелькнула веселая искорка. Президент вовсе не огорчился, увидав, как уязвили и поддели командира тайной полиции. Обнадеживающий признак...

- Вы, разумеется, помните, сеньор президент, что Хименес уже пытался покончить с вами, подослав стрелка-любителя, члена собственной семьи. Даже после позорного и страшного провала полковник не оставил надежды вас убить. Но посылать на дело нового неумеху не решился, и вспомнил обо мне. Ибо я произвел на Хименеса очень сильное впечатление, положив намеченного к уничтожению преступника с пятисот ярдов без малого...

- Полковник знает, что вы служите правительственным агентом?

- Конечно. И принял соответствующие меры, Ехсеlentisimo. Похитил - велел выкрасть - женщину, значившую для меня чрезвычайно много.

- Ужасно, сеньор Хелм, - искренне посочувствовал Раэль. - Вы оказались в западне...

- Ужасно, - согласился я. - Но почему в западне? Западня - по крайности, хорошая западня, - это место, откуда нет выхода. Но существуют незыблемые правила, касающиеся именно таких затруднений. Наша организация не признает понятия "заложник". И, учитывая уважение, питаемое к вашему высокопревосходительству Соединенными Штатами, требовать от правительственного агента подобной услуги было, по меньшей мере, опрометчиво. О чем я и уведомил посредника... точней, посредницу, ибо на переговоры явилась дочка Хименеса.

Я прочистил горло.

- Часом позднее тело моей подруги выкинули из автомашины у самого входа в дом.

Воцарилось молчание. Потом Эчеверриа заговорил, не скрывая насмешки:

- Решительный вы субъект! Принести подобную жертву...

Не обращая на обер-палача ни малейшего внимания, я упорно адресовался к Армандо Раэлю:

- Естественно, ваше высокопревосходительство, я потребовал разрешения воздать виновникам по заслугам. В разрешении отказали, пояснив: согласно правилам, сотрудник моей службы не смеет сводить личные счеты в пределах США. Недолго и организацию скомпрометировать ненароком... С другой стороны, руководитель настаивает на том, чтобы любое враждебное действие каралось беспощадно и решительно, дабы другим подонкам было неповадно шантажировать наших агентов или причинять им зло. Поэтому я выехал за границу, и отсюда уже могу строить семейству Хименесов любые козни. Мой начальник держит их чикагскую усадьбу под непрерывным наблюдением, собирает нужные сведения, тотчас же известит меня, если кто-либо из родичей полковника вознамерится выскользнуть и затеряться.

Я перевел дух и криво усмехнулся:

- Боюсь, Excelentisimo, я немного превысил свои права уже здесь, в Коста-Верде...

- Поясните, пожалуйста.

- Разузнав, что старший сын Хименеса, Рикардо, ваш несостоявшийся убийца, вылетает из Америки с археологической экспедицией, под чужим именем, я спешно присоединился к этой группе, намереваясь уничтожить парня. Тем не менее планы пришлось менять на ходу. Рикардо уцелел, а я возил его алюминиевое кресло-каталку, любезничал и втирался в доверие.

- Но если собирались отомстить...

- И собираюсь, ваше высокопревосходительство. Пусть подонок-папаша спокойно сидит в Чикаго. Никуда не денется. Равно как и прочие отпрыски. Но, видите ли, заботясь о Рикардо, готовя удар, я внезапно понял: молодой человек располагает информацией, которую, в качестве штатного агента, я обязан выудить и переправить по назначению. Вашингтонскому командиру. Послал запрос, получил подтверждение. Пришлось отложить мщение и заняться обычнейшей разведкой.

Расположившийся справа Бультман слушал очень внимательно. Разумеется, немец понимал: я то и дело грешу против истины, однако хранил полнейшую невозмутимость.

Эчеверриа, напротив, сгорал от нетерпения.

- Что же за сведения столь драгоценные?

- Однажды вечером, - сообщил я Армандо Раэлю, - молодой Хименес похвастал, будто намеревается угробить Люпэ де Монтано, уже сыгравшего положенную роль до конца, захватить власть над партизанским движением и вести эту сволочь в битву самостоятельно.

Отзываться о повстанцах следовало со всевозможным презрением. Да и Рикардо не было от этого ни холодно, ни жарко.

- Предполагая, что щенок орудует по наущению отца, опытного армейского офицера, я заключил: когда Люпэ убьют, полковник постарается вернуться в Коста-Верде лично. Ибо сам Рикардо никакого опыта не имеет, командующий из него, простите, как из конского навоза пуля.

Не пробуй скармливать опытному интригану простую ложь: это непреложное правило. Измышляй запутанную, хитрую историю, схожую с авантюрной книгой. Это вполне в духе людей, подобных Раэлю и Эчеверриа. Такая публика сама устраивает немыслимые заговоры и от прочих ничего иного не ждет. Больше нагородишь - быстрее поверят и клюнут.

Вдобавок, если Армандо Раэль поверит изрыгаемой мною чуши, то будет не то, что желать, а с пеной у рта вымогать: застрелите Гектора Хименеса!

- Понятно, - процедил Эчеверриа. - И каков был ответ из Вашингтона?

- Меня уведомили, ваше высокопревосходительство, - сказал я Раэлю, - о присутствии в республике Коста-Верде господина Бультмана. Которого, по всей видимости, наняли, дабы устранить ненавистного мне полковника. С которым следовало связаться и сотрудничать. О личной мести велели позабыть. Молодого Хименеса приказали беречь, как зеницу ока, и по мере возможности пособить ему разделаться с Люпэ де Монтано. Также приказали всячески содействовать господину Бультману во всем, касающемся грядущего покушения в Чикаго. Но, конечно, организация, где я служу, не должна вовлекаться в затею, по крайней мере, внешне.

Я слегка поклонился и чуть заметно улыбнулся президенту:

- Если все обернется удачно, союзник и друг Соединенных Штатов, их высокопревосходительство Армандо Раэль, разом избавится от двух довольно могущественных неприятелей: Люпэ де Монтано и Гектора Хименеса. Останется лишь кучка неумелых горе-повстанцев, предводимых изувеченным сопляком. С ними управиться не составит уже ни малейшего труда. Вашингтон полагает, ваше высокопревосходительство, что вы признаете предлагаемое решение возникшей задачи приемлемым.

Раэль задумался.

- Здравый план, согласитесь, Эчеверриа... По слухам, Люпэ де Монтано уже погиб от руки молодого Хименеса, чем, кстати, сообщение сеньора Хелма отчасти подтверждается...

Эчеверриа безмолвствовал, явно избегая сколько-нибудь одобрительных отзывов о моей недостойной особе. Нетерпеливо поморщившись, Раэль полюбопытствовал:

- А какую помощь вы способны оказать нам в Чикаго, сеньор?

- Повторяю, Excelentisimo, усадьба Хименесов находится под круглосуточным наблюдением. Наличествуют очень подробные доклады, представляющие большой интерес для вашего высокопревосходительства.

Запустив руку во внутренний карман пиджака, я вынул объемистый конверт и протянул президенту Раэлю.

- Пускай ознакомится также и сеньор Бультман. Чертеж дома. Состав семьи. Перечень домочадцев, среди коих числится Мануэль Сантос Кордова, по прозвищу Осо...

Эчеверриа метнул на меня молниеносный взгляд, и я понял: имя и кличка говорят обер-палачу о многом.

- В общей сложности, шестеро слуг: лакей, шофер, дворецкий, садовник, метельщик и повар. Имена и досье прилагаются. Извините за мелкий шрифт, сами понимаете, пытались по возможности уменьшить объем пакета.

Перелистав содержимое, Раэль протянул пачку листов Бультману и откинулся на спинку кресла. Кивнул, дожидаясь продолжения.

- Аэрофотоснимки усадьбы, схема электрической проводки, места, где расположены прожекторы, примерный распорядок дня - все, чего душа пожелать может. Перечислено имеющееся у Хименесов оружие. Два сторожевых пса, доберман-пинчеры. Будки обозначены прямо на фото. Заботится о собаках Мануэль Кордова. Время кормежки, примерное меню - все отыщете... Я слегка ухмыльнулся.

- Наши люди работают на совесть. Если господину Бультману понадобится дополнительная информация, попытаемся раздобыть. Наблюдение продолжается.

- Да, - заметил Бультман, - однако подобные сведения получить, не заставив подопечных насторожиться и всполошиться, простите, немыслимо!

- В том-то и дело! - обрадовался я. - Поймите, я вовсе не желал скрывать своего... внимания к Хименесам. Так и велел агентам: поменьше таитесь! Коль скоро нельзя брать усадьбу немедленным приступом, нужно вымотать противнику нервы, не дать ни минуты покоя. Пускай вздрагивают при каждом шорохе. Думаете, приятно жить, ежесекундно ожидая крупнокалиберной пули, выпущенной издалека? Армандо Раэль поежился.

- Пускай собственной тени пугаются!

- Ну и что? - не понял Бультман. - Хотите сказать, состояние боевой тревоги в лагере противника, объявленное осадное положение сделает мою задачу легче и проще?

- Безусловно. Спустя известное время, когда день спокойно сменяется еще более спокойной ночью, а потом наступает новый спокойный день, возбужденная психика отказывается служить исправно. И бдительность притупляется от простого утомления. Знаете, как засыпают водители на ровной, прямой, однообразной дороге?

Бультман покосился, помолчал, кивнул.

- Повторяю: зная меня, опасаются снайперской винтовки. А вооруженного штурма не ждут. Полагают, будто гибель прилетит по воздуху, издалека, сверху, с десятого, пятнадцатого, двадцатого этажа... Поодаль находится немало зданий.

- Превосходно, - сказал Бультман. - Учту.

- Как выражаются ваши соотечественники, - произнес Эчеверриа полчаса спустя, - помощь предлагается небезвозмездно... Угадал?

Я подарил его нелюбезным взглядом и обратился к Раэлю:

- Ваше высокопревосходительство, никакой мзды за предоставленные сведения никто не потребует. И все же я почтительно попрошу вас о двух любезностях.! Одну - для себя лично; другую - для человека, чье имя 1 назову лишь вам, наедине.

- Любезности! - фыркнул Эчеверриа. Глаза Раэля слегка сузились.

- Излагайте вашу просьбу, сеньор Хелм.

- Первая, личная. Сотрите с лица земного семейство Хименес и Мануэля Кордову, который собственноручно убил мисс Брэнд.

Раэль чуть не засмеялся:

- Чрезвычайно разумная просьба! Ваше мнение, сеньор Бультман?

- А я в любом случае не оставляю живых свидетелей, - откликнулся немец.

Я припомнил, что, невзирая на почти приятельские отношения, завязавшиеся меж нами, Бультман отнюдь не образец милосердия. И не слишком хороший субъект.

А кто из нас хорош?

- Господин Бультман займется чикагскими негодяями, а мы позаботимся о сеньоре Рикардо, - заверил Раэль. - И вздернем его головою вниз, обещаю.

Просьба моя безусловно пришлась президенту по вкусу. Ненавидеть латинская раса умеет. И мстит с отменным вкусом.

- Назовите вторую просьбу, сеньор Хелм!

- Только наедине, ваше высокопревосходительство. Имя человека, ради которого я хлопочу, не предназначено для посторонних ушей.

- Excelentisimo! - вскинулся Эчеверриа. Движением ладони Раэль угомонил начальника тайной полиции.

- Спасибо за беспокойство, Энрике, но думаю, поводов к нему нет. Будьте добры, удалитесь на время. И вы, сеньор Бультман. Пожалуйста.

Эчеверриа поколебался, точно хотел напоследок возразить президенту, но передумал и вышел вон. Дверь затворилась. И не слишком тихо. Раэль немного склонился вперед.

- Что ж, сеньор Хелм, говорите. Кто этот загадочный человек, за которого вы намереваетесь ходатайствовать?

- Вы, глубокочтимый сеньор президент.

Глава 24

- Не понимаю, - ошарашенно сказал Армандо Раэль.

- Вас очень ценит Вашингтон, Excelentisimo. Правительство считает неотъемлемо важным обезопасить надежного союзника от любых и всяческих досадных случайностей. От любых угроз. Любых возможных покушений.

- Ценю столь трогательную заботу и признателен за нее. Но куда именно вы клоните, сеньор Хелм?

Несколько мгновений я созерцал Ра-эля в полном безмолвии, надеясь, что взгляд мой выразителен и многозначителен.

- Бультман, - произнес я неторопливо. - Уверены ли вы в способностях немца?

- Он явился с превосходными рекомендациями, - нахмурился Раэль. - А что?

- У меня личный, мстительный интерес к затеваемой операции, - пояснил я. - Но, состоя на правительственной службе, надлежит позаботиться в первую очередь не о себе, а о том, чтобы Гектор Хименес погиб раньше, чем успеет ускользнуть и применить свой военный опыт на земле Коста-Верде. Как бы мерзок ни был этот человек в иных отношениях, военного таланта у полковника не отнимешь...

Я выдержал коротенькую паузу.

- Уцелев, убежав и добравшись до сына, командующего повстанцами, Хименес непременно представит серьезную опасность для вашего высокопревосходительства.

Я понемногу делался закоренелым лжецом, да еще и латиноамериканского образца: вруном-краснобаем.

- Да, конечно, - процедил Армандо Раэль, размышляя о своем. - Однако неужели вы сомневаетесь bi способностях господина Бультмана? Его послужной список безупречен.

- Был безупречен, - отозвался я. - До сравнительно недавнего времени, когда Бультман учинил рейд на Кубу, пытаясь уничтожить Фиделя. И потерпел фиаско. Сокрушительное. Потерял ступню. Подобные вещи, как правило, крепко сказываются на дальнейшей карьере, ибо увечье подрывает уверенность в собственных силах, заставляет непроизвольно опасаться чего-либо подобного...

- Понимаю...

- Между нами, ваше высокопревосходительство. Должен сообщить: спасательная операция, проведенная мистером Бультманом четыре дня тому назад, была вовсе не такой уж героической, - наябедничал я. - Скажем так: немец изрядно помог, но и только. А мы, со своей стороны, изрядно помогли ему самому... Иначе Бультману пришлось бы несладко.

Глаза президента превратились в недобрые щелки:

- То есть... Бультман доложил неправду?! Я поспешил воздеть ладони в успокаивающем жесте:

- Нет-нет, ваше высокопревосходительство, ничего подобного я сказать не хотел! По-видимому, просто выразился неудачно... И все же: существовал ли на земле хоть единый командир, упускавший случай немножко расцветить и приукрасить собственные заслуги? Сеньор Бультман прибыл как нельзя более кстати. Мы далеки от мысли чернить человека, поспешившего на выручку. Но в крайнем случае, мы справились бы и сами. А вот сеньор Бультман, пожалуй, сгинул бы со своим отрядом, не ударь мы по мятежникам во фланг и не открой ураганного огня...

Армандо Раэль помрачнел.

- Я просто предлагаю, Excelentisimo, отрядить вместе с Бультманом опытного, надежного наблюдателя, способного и совет вовремя подать, и делом помочь, если потребуется. Выправить вероятные ошибки... Понимаете? Или, еще лучше, предупредить ошибки, не дать им совершиться вообще. Или, в самом крайнем и нежелательном случае, даже принять командование штурмовой группой.

- Не понимаю! - раздраженно бросил Раэль. - Просите разрешения присоединиться к Бультману? Я проворно помотал головой.

- Никак нет, ваше высокопревосходительство. Повторяю: моя организация должна оставаться в стороне, пребывать в полной тени. Однако вы располагаете опытным, обученным, закаленным, испытанным профессионалом. Ему и карты в руки.

Я сглотнул и поспешил продолжить:

- Коль скоро у господина Бультмана рука невзначай дрогнет, коль немец поставит под удар относительно простую операцию, этот человек спасет положение. В конце концов...

Я нанес решающий удар.

- В конце концов, именно его гений позволил вашему высокопревосходительству завоевать президентское кресло. Столь выдающиеся военные не каждый день встречаются.

- Глупости! - побагровел от возмущения Армандо Раэль. В бешенстве он даже позабыл титуловать себя во множественном числе: - Я сам распланировал восстание, и сам командовал! Что за беспочвенные сплетни! Разумеется, имелось очень много верных союзников и друзей, но распоряжался я сам!!

Забавно было то, что перед воцарением на престоле Коста-Верде Раэль числился преуспевающим санта-розалийским адвокатом и в делах военных не смыслил ни аза. Все нынешние ордена и медали глубокочтимый и высоко превосходивший прочих смертных сеньор Армандо пожаловал себе сам. Тут уж действительно и безусловно: сам.

Но за истекшие годы напыжившийся диктатор убедил себя, что захватил целую страну чуть ли не своими двумя руками. Это история неизменная, вечная, смехотворная.

Оставалось только примирительно улыбнуться.

- Если я ошибся, простите великодушно, Excelentisimo: знаете ведь, какая беспардонная вещь - молва. Еще раз: простите.

Кислая гримаса искривила губы Армандо Раэля.

- Не за что прощать, сеньор Хелм... Да, вы совершенно правы: никто не сумеет приглядеть за Бультманом лучше, чем Энрике. А присматривать необходимо. Жаль отпускать сеньора Эчеверриа, без него служба национальной безопасности начнет работать куда хуже, но делать нечего... Единственный пригодный человек. Я подпишу распоряжение сейчас же...

Глава 25

В Чикаго валил снег. Я спустился по трапу самолета уже в сумерках и весьма удивился, угодив прямо в метель. По странному психологическому закону, при тысячемильных перелетах подсознательно ожидаешь застать на месте назначения ту же погоду, что царила в покинутом тобой уголке земного шара. Забываешь о климатических поясах.

Развалившись на сиденье подле водителя, я мчался прочь от аэропорта и трясся, точно лист осиновый в своем легоньком тропическом костюме, покуда включенный обогреватель не сделал температуру в кабине более сносной.

Думал я в основном о господине Энрике Эчеверриа, лично явившемся проводить меня до воздушного лайнера в Санта-Розалии. Точнее, встретившем у взлетной полосы. Подле обер-палача стояли трое здоровенных телохранителей, что можно было расценивать либо как привычную предосторожность, либо как невольный знак уважения к Мэтту Хелму.

Сначала я чуток струхнул, подумал: что-то пошло кувырком, и наступает мой черед познакомиться с темницей Ла-Форталеса. Пожалуй, именно такие мысли и хотел вызвать у меня Рыжий Генри.

- Сеньор Хелм?

Отделившийся от маленькой группы молодчик вразвалку приблизился ко мне и окликнул.

Остальные гориллы из SSN буквально сверлили меня бдительными очами, ожидая хоть намека на сопротивление, хоть малого повода употребить силу. Очень им этого желалось.

- Будьте добры, отойдемте в сторонку... Сеньор Эчеверриа убедительно просит уделить ему несколько минут.

В тропических краях даже душегубы отменно вежливы, и если вас ведут к эшафоту, непременно приговаривают: "Сделайте милость, наклоните голову, нам будет удобнее пристроить петлю под левым ухом". Традиция, ничего не попишешь.

Enrique Rojo созерцал меня дружелюбным взглядом черной кобры, или мамбы, или уж не знаю, какие местные разновидности змей пресмыкаются в Коста-Верде. И выдерживал основательную паузу, давая собеседнику перебрать в мозгу все возможные последствия этой милой встречи. Потом кисло улыбнулся:

- Их высокопревосходительство президент Армандо Раэль шлет наилучшие пожелания улетающему гостю. Надеется, что вы удостоите Коста-Верде новыми посещениями, будет рад увидеть вас в El Palacio de los Gobernadores опять...

Я поклонился:

- Передайте глубокочтимому сеньору президенту мою глубокую признательность и взаимные пожелания всяческой удачи.

Без намека на улыбку Эчеверриа продолжил:

- Это напутствие господина президента, сеньор Хелм. А теперь выслушайте мое. Пожалуйста, не принимайте предыдущего приглашения чересчур серьезно. Если вы действительно так умны и проницательны, как я предполагаю, не ступайте на почву Коста-Верде даже будучи транзитным пассажиром воздушного рейса...

Я пристально глядел на Энрике-Рыжего и думал, что парень довольно красив: на палаческий лад. Припомнил изувеченный обломок человека, зовущегося Рикардо Хименесом. И отогнал воспоминание. Вовсе ни к чему было сеньору Эчеверриа читать в глазах сеньора Хелма то, о чем сеньор Эчеверриа догадывался и сам.

Ибо, подобно мне, отнюдь не был набитым болваном.

- Напутствие принято к сведению, глубокочтимый директор, - молвил я.

В коричневых глазах Эчеверриа промелькнуло нечто похожее на беспокойство, и я понял: невзирая на бесстрастную физиономию ненавистного господина Хелма, глава SSN весьма верно угадывает, какого свойства мысли роятся в мозгу собеседника, и подозревает, что лучше было бы не выпускать меня из Коста-Верде вообще. Для здоровья полезнее.

Однако президент распорядился, и приказ надлежало исполнить. По-видимому, разгорячившийся после нашей тайной беседы Раэль успел нешуточно повздорить с Энрике, и парень попросту не решался нарываться на полную и бесповоротную опалу...

- Хорошо, - сказал он. - Вы свободны.

Темные, блистающие влагой улицы казались милыми и дружелюбными после залитой солнцем и кровью Коста-Верде. Снежинки таяли, едва успев коснуться мостовой, мириады капель обращались ручьями, ручьи делались потоками; Чикаго заливало.

И все равно, в Штатах было уютнее.

Я покосился на шофера, присматривавшего за местными делами после убийства Элеоноры Брэнд. Мак не поскупился, выслал на подмогу мне настоящий отряд нападения, укомплектованный отборными головорезами. Водитель, голубоглазый, худой, жилистый и щуплый внешне, слыл непревзойденным искусником в обращении с холодным оружием, ядами, взрывчаткой, автомашинами и еще многими вещами как откровенно убийственного, так и сравнительно безобидного свойства.

Звали его Джексоном. Впрочем, кое-кого зовут Эриком.

- Оттаял? - осведомился Джексон, бросив на меня быстрый взор. Почуял, что я не расположен болтать.

- Если нет, возьми фляжку в ящике для перчаток, полегчает... Не хочешь? Ладно. Тебе заказали номер в гостинице "Оллманд". Минут двадцать езды от Лэйк-Парка, ночью и того меньше. Чемоданы забраны из квартиры мисс Брэнд и доставлены в отель. Сможешь переодеться немедля. В гостиничном гараже дожидается надежный "датсун", ключи у механика. Позвонишь, назовешься и спустишься в лифте. Машина будет уже у парадного входа.

- Наш арийский друг давал о себе знать?

- Конечно. И весьма недвусмысленно. Бультман прилетает послезавтра, в два часа пополуночи пойдет на штурм.

Я скривился:

- Проворный фриц, ничего не скажу. Только времени, черт побери, оставляет в обрез. Это скверно... Прогноз погоды?

- Предсказывают ясную. Ветер юго-западный, от десяти до пятнадцати футов в секунду, к вечеру должен поутихнуть. А ночью наступит полный штиль.

Я скривился вновь:

- Будем надеяться, окаянные синоптики хоть на сей раз угадали верно.

- Распоряжения?

- Всех отзывай из парка. Бегом. И никаких следов! Пускай подберут все свои паршивые окурки, вес оторвавшиеся пуговицы найдут и прихватят. Нас не должны заподозрить. Работают Бультман и компания. Ну, и еще один субъект, о котором никому знать не полагается...

- Да, совсем вон из головы... Тебе подобрали отличное местечко в высотном доме напротив. Не думай, будто легко было. Но кто-то знает кого-то, кто уехал куда-то и любезно ссудил первого кого-то ключом от пустующей квартиры.

- Весьма кстати уехал.

- Мы настойчиво попросили. Парень оказался так любезен, что даже пообещал начисто забыть наши физиономии. Славная личность.

- Насколько славная? Джексон пожал плечами:

- Существует единственный способ сделать человека стопроцентно молчаливым.

- Не надо, не трогайте беднягу. Если не идиот по праву рождения, мигом сообразит, чего ради просили ключ, и сам будет молчать, как дохлая рыба.

- Кстати, вот тебе упомянутый ключ. Это запасной, изготовлен по нашей просьбе. Используй, а потом просто выкинь в реку или в сточную канаву... Тебе выделен помощник и наблюдатель. Расписание усадебной жизни, проверенное и уточненное, получишь завтра от меня.

- Тир имеется, руку набить чуток?

- Да, загородный стрелковый клуб. Можешь отправляться туда и палить по жестяным индейкам и зайцам сколько заблагорассудится. Владелец - человек надежный, вопросов не будет. Приезжай попозже, чтобы в темноте поупражняться, и спокойно выставляй мишенью картонную фигуру.

- Где ружье?

- Тоже завтра, вместе с бумагами. Я приеду пораньше и подымусь прямиком в номер.

Джексон покосился и осклабился:

- Можешь промолчать! Нести буду, точно игрушку фарфоровую, шагать осторожно, ботинки надену с резиновыми подошвами, чтобы ступалось помягче... С готовой к употреблению снайперской винтовкой обращаться следует не менее вежливо, чем с бутылкой нитроглицерина. Знаю, как вы дрожите над оптическими своими прицелами...

Я проспал ночь подобно утомленному сурку. Предстоявшая работа особых треволнений не вызывала, голову ломать не было нужды. В нашем деле вообще следует при всякой возможности щадить нервы: их и без того треплешь на каждом шагу.

Людей наших из Лэйк-Парка отозвали, но не прежде, чем удостоверились, что усадьбу Хименеса взялись опекать новые наблюдатели. Полковник, таким образом, не почуял неладного.

Силы Бультмана понемногу разворачивались перед грядущей атакой, напропалую используя сведения, которыми снабдил я. Но, разумеется, желали проверить их надежность сами. Понятное стремление.

Я истратил целую коробку патронов, пристреливая тяжелое ружье заново, ибо телескопический прицел обычного образца заменили в последнюю минуту сложным и довольно капризным устройством ночного видения. Плечо ныло вовсю. Трехсоткалиберный "Холланд-и-Холланд" "магнум" считается среди охотников на крупную африканскую дичь едва ли не пугачом, но, во-первых, смею заверить, что слона из этой штуки можно свалить преспокойно, а уж отдача у моего ружья оказалась - будьте покойны! Я и забыл за долгие годы, как оно брыкается.

Удовлетворившись итогами испытаний, я предпочел не истязать себя. Набитый перед ответственным выстрелом синяк на плече мало способствует хладнокровному прицеливанию. Следовало и честь знать.

Я возвратился в гостиницу "Оллманд" с ушами, пылавшими, точно фотографические фонари. Не от стыда за собственные человекоубийственные приготовления, а потому, что паскудные наушники, назначенные спасать барабанные перепонки при долгих огнестрельных забавах, болтались на голове и лишь натирали кожу, почти не заглушая грохота.

В голове звенело.

Запоздало поужинав, я постарался поуютнее устроиться на огромной двуспальной кровати, завернулся в одеяло и честно прикорнул.

Разбудил меня телефонный звонок. Джексон уведомил: Бультман подтверждает место и время. Шлет привет. Последнее прозвучало едва ли не по-любительски.

Фриц обещался начать боевые действия ровно в два часа. Нынешней ночью.

То есть, по сути, ранним завтрашним утром.

Глава 26

Ведя маленький "датсун" по темным чикагским переулкам, я прилежно пытался размышлять о Глории Патнэм. Вы спросите, отчего же именно о Глории? Поясняю: славная моя приятельница была наиболее отвлеченным и бестревожным предметом раздумий. Следовало немного отвлечься и расслабиться.

Я вспомнил последнюю беседу за столиком подле бассейна, погадал, удалось ли женщине утрясти отношения с Джеймсом окончательно. Пожалуй, удалось. Умница она, Глория. И натура тонкая... Конечно, удалось.

Можно было также вспоминать Элли Брэнд, но это грозило приступом холодной злобы на Гектора Хименеса и его пащенков, учащенным сердцебиением и, следовательно, вероятным промахом...

Стоп! О чем угодно, только не о предстоящем выстреле!..

Вернейший способ услать пулю "за молоком" - это загодя представлять, как лязгнешь затвором, приложишься, дыхание затаишь, согнешь лежащий на гашетке указательный палец... Разумеется, предварительная подготовка неизбежна. Ружье надлежит проверить, а патроны зарядить елико возможно тщательней (впрочем, оружейник у нас поистине изумительный, о патронах я не беспокоился). Можно, сами понимаете, и фабричными обойтись, но гораздо лучше отмерять порох сообразно особенностям вашей отдельно взятой, неповторимой, обладающей собственными привычками винтовки. Выиграете в точности попадания.

Следует обзавестись надежным упором, определить силу ветра. Дотошно вычислить расстояние, и изучить таблицу соответствующих упреждений. Хотя пулю "Холланд-и-Холланда" отклонить может разве что ураган, коего не предвиделось...

Но когда перечисленные приготовления позади, всякое ненужное размышление должно прекратиться. Опаснее всего именно блестящие идеи, стукнувшие в голову за минуту до пальбы. Лихорадочные поправки, улучшения, пересчеты - и неизбежный промах. Душите в зародыше любые поползновения подобного свойства!

Часто вспоминаю свой первый выстрел по антилопе. Я был мальчишкой, вышел поохотиться вместе с отцом, и увидел вожделенную добычу. Но антилопа казалась настолько маленькой по сравнению с оленями, на коих я охотился довольно успешно! Мозг лихорадочно заработал, прикинул: животное, должно быть, находится чересчур далеко, надобно взять повыше, тогда пуля ударит как надо...

И я взял повыше, и пуля пролетела выше, и антилопа умчалась во всю антилопью прыть, вероятно, осыпая меня страшными антилопьими проклятиями.

Лишь года полтора или два спустя мне повезло повстречать еще одну животину этой породы. Я не повторил ошибки, прицелился точно в бок и уложил бедолагу наповал. Но рога у трофея были далеко не столь впечатляющими, сколь у той, упущенной из-за лукавых мудрствовании перед нажатием на курок...

Нынче предстояло стрелять в условиях нелегких. Восьмой этаж высотного дома; пуля прянет по нисходящей траектории, покроет расстояние в четыреста пятьдесят ярдов. То же самое, что расположиться в засаде на склоне горы. Любому человеку, мало-мальски сведущему в охоте, известно: заряд имеет склонность забирать высоко, и нужно делать поправку на угол зрения.

Впрочем, это применимо лишь к по-настоящему крутым склонам. Я твердо сказал себе: здесь линия выстрела будет отлогой, сила земного притяжения не успеет помешать полету пули, а посему и ловить мишень должно в перекрестие волосков - как обычно.

Безо всяких поправок!

Я вздохнул и сосредоточил мысленный взор на образе выбирающейся из бассейна Глории.

Когда-то, давным-давно, должно быть, еще прежде, чем чикагский пригород Лэйк-Парк получил нынешнее свое имя, он изобиловал обширными усадьбами. Ныне их сносят - весьма проворно - и заменяют огромными коробками, которые даже домами назвать язык не поворачивается. Так и говорим: "квартирные блоки".

"Блок", заранее указанный Джексоном, высился на месте бывших конюшен, принадлежавших городскому ипподрому. Владелец последнего сколотил состояние продажей пилюль, укрощавших мигрень. А располагавшаяся неподалеку усадьба, оккупированная семейством Хименесов, была собственностью человека, прослывшего - и заслуженно - королем кока-колы.

Я остановил автомобиль в разумном отдалении от нужного дома, захлопнул дверцу и совершил десятиминутную прогулку. Ночь выдалась безоблачная, лунная, звездная, но витающий над Чикаго смог заставлял светила выглядеть расплывчатыми и тусклыми. В родном штате Новая Мексика небесные виды куда как лучше...

Задержавшись на минуту или две, я послюнил па-лещ, определил точное направление ветра, прикинул раскрытой ладонью силу его и скорость. Прислушался.

Вообще-то слово "прислушался" не совсем точно и уместно. Ваш я попросту весьма чувствителен к воздушным токам, даже если они смахивают на еле веющие, неуловимо нежные зефиры. А самая чувствительная к зефирам часть моего тела - уши.

Стояла зима. Листья начисто осыпались, шелестеть на ветвях было нечему. Лужи, оставленные давешним снегопадом, успели высохнуть, и оценивать ветер по водяной ряби не доводилось. Я использовал уши: мои непогрешимые, верные, надежные уши.

Синоптики, честь им и хвала, не ошиблись. Наступало почти полное затишье. Во всяком случае, легчайшие дуновения, которые могли возникать в спокойном ночном воздухе, для пули не значили ровным счетом ничего.

Я помедлил, поразмыслил, потом воротился вспять, сызнова забрался за руль "датсуна" и докатил до автомобильной стоянки возле обозначенного Джексоном здания. Опять выбрался, вынул из замка зажигания связку ключей, замкнул дверцу.

Поднялся по ступенькам к металлической служебной двери, соответствовавшей "черному ходу" старых добрых домов, построенных до второй мировой войны. Условным образом постучался.

Отворил крепкий молодой человек в белом, не шибко чистом комбинезоне. То ли впрямь служил смотрителем "блока", то ли заменил его на эту ночь, не знаю. Да и не любопытно мне это.

- Поднимайтесь по боковой лестнице, - велел он. - Запыхаетесь, понимаю, но времени еще много, успеете отдышаться и отдохнуть. Не надо вызывать лифт... А я подымусь через четверть часа. Только посмотрю, был за вами "хвост" или не было.

Я вскарабкался по семи пролетам серой бетонной лестницы, вовсю налегая на круглые железные перила. Толкнул тяжелую металлическую дверь. Очутился в устланном коврами вестибюле восьмого этажа.

Отыскал нужный номер на двери, употребил выданный Джексоном ключ, проскользнул в незнакомую квартиру, даже не пытаясь отыскать выключатель света.

Винтовка обнаружилась в столовой. При сочившихся в незабранные шторами стекла лучах луны я разглядел на придвинутом к подоконнику столе ружейный чехол: длинный, надежный, сработанный из крепкой пластмассы, подобно чемоданчику-"дипломату".

Рядом пристроился бинокль, несколько мешочков, набитых песком, и два тонких, маленьких предмета, оказавшихся крошечными карманными фонариками.

Что ж, особой спешки не замечалось, проверить снаряжение было возможно и потом. Времени еще много, сказал напарник. И был совершенно прав. Оставалось два часа и двадцать минут.

Если, конечно, герр Бультман атакует в назначенное время и не отколет какого-либо хитроумного трюка...

Я приблизился к окну.

Вид из него открывался всецело мирный и совершенно спокойный. Теннисные корты, плавательный бассейн, откуда выпустили воду, тускло отблескивавшие асфальтированные дорожки. Темные купы деревьев. Темный, приземистый дом, где семейство Хименес предусмотрительно избегало зажигать лампы в сумерках, а уж сейчас, когда стрелки часов готовились встретиться у цифры двенадцать - и подавно.

Пожалуй, полковник и его домочадцы уже располагались почивать. Наступила последняя ночь в их жизни. Только сами Хименесы об этом пока не ведали.

Забор, венчанный переплетениями колючей проволоки, оберегал их от неожиданных вторжений извне. Должно быть, по ощетинившимся стальными жалами нитям звенело и гудело высоковольтное электричество, но Гектор Хименес был человеком до мозга костей военным, и чересчур полагался на общепринятую армейскую защиту. Словно подобное препятствие могло задержать команду обученных и отчаянных диверсантов... Людей, совершенно чуждых армейскому образу мыслей.

На приличном расстоянии от забора, внутри поместья, горели ослепительные пятна прожекторов, целившихся в окружающий мир, стерегших покой и благополучие Гектора.

У Элли Брэнд, припомнил я, даже "глазка" не было встроено в дверь...

Мой напарник, или наблюдатель, как назвал его Джексон, проскользнул в полутемную квартиру, предусмотрительно покашляв на пороге, дабы не схлопотать случайный удар ножом или пулю.

Подошел ко мне. Помолчал. - Дозоры сменяются каждые четыре часа, - уведомил он через минуту. - Ходят по двое. Дежурство обязательно для всех, за вычетом девицы и самого полковника. Смотрите, у ворот караулит Артуро Вальдес, повар. Мануэль Кордова обходит усадьбу по периметру с одним из сторожевых псов. Другой поранил ногу и отлеживается в будке.

Парень поглядел на мерцающий циферблат наручных часов.

- Через минутку будем созерцать Кордову, который объявится вон из-за той высокой сосны... А, вот и он, голубчик. Немножко не угадали.

Я вынул из кожаного чехла инфракрасный бинокль, покрутил рубчатое колесико, навел резкость и принялся изучать возникшую в поле зрения фигуру. Точнее, две.

Шагавший рядом с Мануэлем доберман-пинчер был огромным зверем: черным, с коричневато-рыжими подпалинами. Великолепная собака, ничего не скажешь... И проводник представлял собою внушительное зрелище.

Высокий для уроженца Латинской Америки, широкоплечий субъект. Понятно, почему заработал прозвище Медведь. Густые пиратские усы. Эту смуглую рожу я видал - мельком видал, когда бандитский седан промчался мимо, покинув на тротуаре совершенно мертвую Элли Брэнд.

Немало довелось потрудиться, полетать, поколесить и протопать, чтобы повстречаться вновь, хотя Мануэль Кордова не имел понятия о состоявшейся встрече. Понятие наличествовало одностороннее. Мое.

Странным образом, всякая ненависть исчезла бесследно. Явление почти обычное. Когда настает миг вожделенного мщения, злость пропадает, уступая место полному спокойствию.

Ибо вы понимаете: с минуты на минуту мерзавец умрет.

Бинокль у меня был хороший, изготовленный в Японии, 7х50; прекрасное разрешение, изумительная четкость. Я проследил, как мужчина и пес удаляются, исчезают за купами густых, по-видимому, колючих кустов.

- Н-да, - произнес я. - Стоило трудиться, прицел менять... На кой ляд нужны приборы ночного видения? Светло, точно днем. Четырехкратный оптический прицел поставили бы - и дело с концом.

Парень решил, будто я недоволен, и поспешил пояснить:

- Учитывали, что Бультман, возможно, выведет из строя электрическую сеть. Или сами они выключат прожекторы. Или...

- Дружище, я не сетую! Просто ворчу. Кто прицел регулировал, ты, что ли?

- Да. У меня по снайперской части больше опыта, чем у Джексона... Да, забыл! Марти. Мы обменялись рукопожатием.

- Эрик, - ответил я.

- Надеюсь, - ухмыльнулся Марти. - Если вы не Эрик, с меня голову свинтят.

Невзирая на дружелюбную болтовню, парень явно пребывал в раздражении. Тоже обычнейшее дело. Никому не по вкусу исполнить всю черную работу, обустроить позицию, обеспечить оборудование, а потом разостлать перед пришлым снайпером-бенефициантом ковровую дорожку, склониться до земли и следить, как он произведет весьма несложный выстрел, который с неменьшим, если не с большим, успехом произвел бы сам помощник... Но снайпер, явившийся на готовое, стяжает все причитающиеся лавры.

Кроме раздражения, в глазах Марти сквозило изрядное любопытство. Он отнюдь не знал, кого именно я вознамерился выводить в расход, ломал голову, строил всевозможные предположения.

- Все в полнейшем ажуре, - похвалил я. - Только дай, проверю мешки с песком. Передвину чуток, потому что руки у меня длиннее и винтовка ляжет иначе... Вот, хорошо... Теперь, Марти, самое время прилечь и вздремнуть. Если стрясется непредвиденное, буди немедля. Если нет - пни коленом под зад ровно в половине второго.

И я уснул.

По-настоящему.

Чем и произвел на Марти неизгладимое впечатление.

Куда большее, чем вызывала моя старинная слава предерзостного истребителя.

Будучи исправно разбужен, я зевнул, присел, потянулся, лениво встал на ноги и немедленно двинулся в сортир. Следовало тщательно опорожнить мочевой пузырь. Немало важнейших выстрелов пропало впустую, много ответственных заданий пошло насмарку лишь оттого, что в решительную минуту стрелок чувствовал себя не лучшим образом и думал не столько о мишени, сколько об унитазе.

Я заставил себя не размышлять о направлении ветра, если таковой поднялся опять. Не гадать, выстрелит ли окаянная винтовка вообще... Некоторые дают осечку...

А потом осталось только притаиться напротив распахнутого окна, в темной комнате, и выжидать, уложив ружейный ствол на мешки с песком. Дуло отстояло от оконного проема на добрый ярд, чтобы вспышка была не столь заметна извне.

Патрон в боевой камере.

Предохранитель спущен загодя. К лешему всякие предписания, касающиеся безопасности при обращении с огнестрельным оружием. Спокойно лежащая винтовка не пальнет по собственному произволу. А в последнюю секунду, впопыхах, палец может не довести рычажок до полного упора...

Оптический прицел оказался усовершенствованной армейской моделью, оставлявшей, между прочим, полный простор для каких угодно усовершенствований. Батарея, по словам наблюдателя, могла невозбранно работать много часов, а возможно, и суток, подряд.

Более того, - уведомил Марти, - ее просто необходимо включать заранее, дабы электрические цепи успели досконально прогреться и "стабилизироваться". Ежели моя научная терминология вам не по нраву, пожалуйста: изобретайте собственную.

Все, что можно было приготовить, мы приготовили.

Я с удовлетворением убедился: Марти понимает - сейчас не время для пустой болтовни. Вооружившись биноклем, парень озирал усадьбу Хименесов и благоразумно помалкивал.

Внезапно он произнес вполголоса:

- Вальдес! Привратник! Его, сдается, уже убили...

Ухватив бинокль номер два, я нашарил инфракрасными линзами далекие ворота. Вальдес и впрямь сидел привалившись к столбу, свесив голову под самым что ни на есть неестественным углом. "Чрезвычайно сноровисто сработано", - подумал я.

Глянул на фосфоресцирующий циферблат.

Ровно два.

- Как насчет собаки с проводником? Теперь уж на циферблат посмотрел Марти.

- Через... три минуты. Он возникнет левее тополя. Вон, приближается от западной стены. Скроется за кустами, потом возникнет опять и вынырнет возле... О, Господи!

Я и сам видел Мануэля Кордову и его четвероногого спутника, возникших в довольно широком просвете меж стволами. Внезапно пес подпрыгнул и опрокинулся.

Человек непроизвольно согнулся над животным, немедля понял свою оплошность, развернулся, выхватывая пистолет, но вскинуть ствол уже не успел. Вздрогнул, пошатнулся, повалился наземь подле мертвой собаки.

Вычеркиваем сеньора Осо...

Никакой особой радости я не чувствовал. Парень издох, туда ему и дорога была. Поделом, и вовремя.

А вот видеть убитых собак не люблю... Даже свирепого сторожевого зверя, в лучшем случае способного считаться оружием, сработанным из плоти и крови, было искренне жаль - пес не выбирает, кому служить. Его натаскивают, науськивают и, в отличие от человеческого существа, собака не может послать мерзавца-хозяина к чертовой матери, чтобы искать нанимателей поприличнее...

- Чем их бьют? - полюбопытствовал я.

- Стрелами! - выдохнул изумленный Марти. - Ей-Богу, настоящими стрелами, как у Робин Гуда!

- Ничего подобного, - поправил я, напрягая взор, - лесные молодцы луками пользовались.

А Бультман из арбалетов лупит. Маленьких и мощных. Очень остроумно, пятерка с плюсом... Полагаю, острия болтов[22] отравлены. Полагаю также, что не кураре, принятым у южно-американских индейцев для охоты, а чем-нибудь поосновательнее. Синильной кислотой, например. Видал? Падают, словно подкошенные.

Помедлив несколько мгновений, я сказал:

- А вот и ударные силы... Полюбуйся, Бультман орудует чисто и быстро! Истинно прусская дисциплина!

Люди в черных комбинезонах и глухих матерчатых шлемах с узкими прорезями для глаз и дыхания, врывались прямо через забор, перерезав колючую проволоку и расчистив себе путь. Они спрыгивали, пригибались и бежали вперед, прямо к ничего не подозревавшему дому.

Дверь высадили с хода и быстро исчезли в открывшемся проеме. Послышался далекий, чуть различимый стрекот, словно кто-то сыпал на сковороду рисовые зернышки.

Автоматные очереди. Щедрые, длинные: при стрельбе в упор лучше палить до полного опустошения магазинов. Я припомнил высокого смуглого офицера, с которым продирался по джунглям Коста-Верде много лет назад... Ну что же, коль скоро Гектор Хименес решил оставить воинское поприще и заняться терроризмом, надлежало доказать ему всю глубину свершенной ошибки.

Доказывал Бультман весьма убедительно. Я ощутил известное облегчение при мысли, что не участвую в штурме сам.

Ворота усадьбы распахнулись настежь, две автомашины вкатили внутрь и остановились неподалеку от гаража. Большой "линкольн", роскошный, чуток устаревший лимузин. И менее внушительный форд. Фургон.

Помимо водителя, в "линкольне" обретался пассажир. На заднем сиденье, как оно и приличествует особе высокопоставленной и облеченной властью. Хотя сквозь притемненные автомобильные стекла разглядеть лицо было немыслимо, я не слишком ломал голову насчет личности новоприбывшего.

Следовало изготовиться: близилось время приложить руку самому. Определив бинокль поблизости, я ухватил цевье "Холланд-и-Холланда" левой рукой, правой стиснул полупистолетное ложе, дуло утвердил на мешках, туго набитых песком.

Я сощурился в оптический прицел и вместо привычного перекрестия волосков узрел идиотскую красную точку в геометрическом центре окружности. Весьма похоже на видоискатель фотокамеры, только там виднеется прозрачный желтый кружок.

Изображение было своеобычным: точно цветной телевизор взбесился и начал путать все цвета и оттенки. Я забеспокоился, подумал, не лучше ли повертеть рифленый ободок, сделать окаянную точку чуток порезче...

Стоп!!! Отставить!! Прекратить!

Никаких изменений в последнюю минуту!

И не вздумай прицелиться чересчур низко, болван! Это не горный обрыв, это лишь кажется, будто палишь сверху вниз, а по сути бьешь почти напрямик...

Выключи всякое мышление.

- О, Господи! - повторил Марти.

Я проворно покосился.

Парень смотрел в окуляры не отрываясь, и физиономия помощника, слабо освещаемая лунными лучами, казалась почти зеленой. Побледнел Марти весьма изрядно.

С предельной осторожностью, чтобы случаем не зацепить винтовку, я опять вооружился биноклем. Взял его в левую руку, пошарил взглядом по усадебному подворью.

Маленькая фигурка, смахивавшая издалека на эльфа из детских книжек с картинками, вывалилась наружу, спотыкаясь и шатаясь кинулась по ступеням. Люди Бультмана то ли замешкались, то ли оплошали, то ли вступили в схватку с Хименесом, старым бойцовым псом, и увязли по уши - не знаю. Только Долорес, облаченная прозрачной ночной сорочкой, по которой расплылось два или три темных зловещих пятна, исхитрилась вырваться из дому.

Маленькая фигурка; тоненькая девушка, с обнаженными руками и лодыжками. Должно быть, кожа тотчас покрылась пупырышками от холода, но едва ли Долорес это ощущала. В шоковом состоянии человек не замечает очень многого. Двух автомобилей, например...

Леона-Львица обернулась, точно поджидала кого-то. Ей вослед выскочил бронзовокожий юноша, голый до пояса, чудом успевший натянуть брюки. Поводя взятым наизготовку автоматом, Лобо уже вознамерился было выпустить по форду и "линкольну" добрую очередь, но, видимо, услыхал позади красноречивый звук и крутнулся, но выстрелить уже не успел.

Экипаж фургона опередил.

Пули ударили парня в спину, Эмилио выронил автомат, рухнул на колени. Шатаясь, Долорес-Анайа приблизилась к нему, попыталась поднять и оттащить, но сил не хватило: нелегок был возлюбленный братец, да и три пулевых ранения отнюдь не прибавляют бодрости.

Ноги Долорес подогнулись, она опустилась рядом с Эмилио, подняла голову брата, охватила обеими руками.

Девушка, вынесшая Элеоноре Брэнд смертный приговор. Ну, что ж, умела воровать, умей и ответ держать, - угрюмо рассудил я. Предупреждали тебя, краса ненаглядная. Незачем тыкать неповинную женщину кинжалом в сердце. Даже ради высочайших освободительных целей, между прочим.

Задняя дверца лимузина распахнулась. И Энрике Эчеверриа явился в полном блеске.

Глава 27

Рыжую бороду я различил даже с большого расстояния. Как и приличествовало простому наблюдателю, обер-палач оделся просто и неброско: обычный костюм, накинутый сверху, расстегнутый серый плащ. Но даже будучи наблюдателем, El Rojo не мог устоять против искушения принять небольшое участие в ночном спектакле.

Неторопливо достав пистолет, - боги бессмертные, судя по размерам, это был автоматический браунинг, столь популярный у супостатов-повстанцев! - Эчеверриа оттянул и резко отпустил затвор. Подошел поближе к замершей, словно кролик перед змеей, Долорес, окинул ее критическим взором.

Наверное, ухмыльнулся. Лица я различить не мог:

Эчеверриа стоял вполоборота. Полагаю, все-таки, что ухмыльнулся.

В отличие от Рыжего Генри, я спешил. Избавился от бинокля, упер в плечо ружейный приклад, нашарил объективом прицела трагическую сцену. Понятия не имею, о чем размышляла в ту минуту дочь полковника Хименеса, но сидела она совершенно спокойно. Быть может, рассчитывала на чью-либо внезапную помощь.

Эчеверриа всадил пулю в грудь Эмилио-Лобо: правая рука, сжимавшая оружие, заметно дернулась и подпрыгнула. Ствол браунинга устремился к Долорес. Я чуть не спустил курок: пропадай она пропадом, вожделенная месть... Но Эчеверриа стоял в не слишком удобном месте, пуля могла зацепить некстати подвернувшуюся ветку. Да и не затем устраивал я эту операцию, чтобы заступаться за прелестную деву, которой все едино каюк.

Не убьет ее Эчеверриа - Бультман прикончит.

Свидетелей немец действительно оставлять не любил.

Снова дернулась рука, державшая браунинг.

Эчеверриа отступил и склонил голову к плечу, любуясь добросовестно исполненной работой. Внутри дома Бультман урезонивал старого матерого волчину, однако волчат пристрелил он, командир секретной пыточно-следственной службы. Можно было рассчитывать на благоволение Армандо Раэля.

Прожекторы, оставшиеся включенными в полную мощность, заливали фигуру сеньора Энрике светом ярким, почти ослепительным. И ветви остались далеко в стороне, и красная точка внезапно сделалась очень резкой и маленькой на фоне щегольского серого плаща...

"Холланд-и-Холланд" рявкнул, точно лев обозлившийся. Приклад саданул вашего меня плечо не хуже лошадиного копыта: я увлекся до такой степени, что забыл прижать пятку ложа поплотнее. Ствол взлетел кверху, ни дать, ни взять, хобот старинной пушки, чьи колеса отрывались от земли при откате.

Эчеверриа тоже оторвался бы от земли, будь расстояние чуток поменьше: пуля "магнум" при надлежаще точном попадании в лоб заставляет африканского слона принять сидячее положение, а уж о человеке средней комплекции не приходится и говорить... Но четыреста пятьдесят ярдов суть четыреста пятьдесят ярдов, и обер-палач, как позднее пояснил Марти, попросту кувыркнулся и распластался.

Мне этого не было видно, ибо окуляр прицела сместился, и Эчеверриа пропал из виду.

- Что?! - хрипло выкрикнул я.

- Угодил! - ответствовал Марти. - Чок в чок! Сдается, позвоночник перебило. Славный выстрел, сэр.

От восторга он обратился ко мне как положено адресоваться к старшему, но в нашей организации существует один-единственный "сэр", и посягать на сие почетное наименование я пока не собираюсь.

- Я послежу за обстановкой, а ты собирай вещицы и чемоданы пакуй!

- Да, сэр! Вот-вот примчится Грег и пособит.

Не обращая на винтовку дальнейшего внимания, снова взяв бинокль, я уставился на усадебное подворье. Все произошло куда легче, чем предполагалось. Мы думали, Бультману доведется изобретать хитроумный предлог, выманивать Рыжего Генри из автомобиля, завлекать в удобное место... По счастью, заплечных дел гроссмейстер почуял кровь и не сумел удержаться от искушения...

О том, чтобы укокошить Эчеверриа собственноручно, Бультман и слышать не захотел. Представитель клиента, доверенное лицо! Это попросту неэтично!

Хотите смеяться - смейтесь, но только там, где не услышит Бультман. Этические принципы этого субъекта весьма своеобразны, однако незыблемы.

Но теперь немец мог со спокойной совестью доложить президенту Армандо Раэлю, что именно он, Бультман, яростно возражал против участия посторонних, что нянек опытному профессионалу не требовалось, не требуется и не потребуется вовеки; и, что если Эчеверриа не пожелал смирно сидеть в машине, как его просили, умоляли и заклинали, а пожелал вмешаться в перестрелку, то и пулю случайную схлопотал исключительно по своей вине.

А стало быть, Бультмана винить не в чем и уменьшать положенный гонорар неправомерно...

Отступление оказалось таким же умелым и проворным, как атака.

Черные комбинезоны высыпали изо всех окон и парадных дверей, кинулись к форду, за пять-шесть секунд исчезли в крытом кузове. Похоже, вся ночная операция стоила им лишь одного раненого, но и тому досталось не слишком, ибо двигался парень с достаточной быстротой.

Бультман вышел последним.

Тоже одетый в черное, тоже в натянутом на голову шлеме из тонкой ткани. Я признал его по неожиданно проявившейся хромоте: видать, перебежки все же давались немцу нелегко. В правой руке Бультмана обретался курносый "узи".

На мгновение задержавшись, наемник обозрел трупы Эмилио и Долорес, потом подошел к Эчеверриа, склонился. Обер-палач буквально плавал в собственной крови: "Холланд-и-Холланд" бьет очень убедительно, ибо создавалось это ружье для охоты на крупную дичь.

Немец выпрямился, поднял голову, посмотрел в мою сторону. Кивнул: готово!

Нельзя было не восхититься выдержкой Бультмана. Я вполне мог наблюдать за ним не обоими глазами, а только правым: сквозь оптический прицел. И кой-какие люди (Бультман отлично знал об этом) давно требовали и настаивали: убей! Но Бультман был профессионалом, и я числился профессионалом, а посему немец постоял несколько мгновений, представляя собою мишень почти идеальную, спокойно повернулся и забрался в "линкольн".

Лимузин выехал из ворот первым, как оно и подобает командирской машине.

В огромном здании, где притаились мы с Марти, никто не придал значения одиночному выстрелу. Когда обыватели спят, любой отрывистый и громкий звук, раздавшийся во мраке ночном, воспринимается ими как случайный выхлоп автомобильного двигателя.

А сплошь и рядом не воспринимается вообще. Далекий, чуть различимый вой долетел до распахнутого окна. Далекий, бесконечно перепуганный и тоскливый.

Второй доберман-пинчер, чистым чудом уцелевший благодаря пораненной лапе, которая избавила его от еженощной сторожевой повинности, оплакивал мертвых.

Глава 28

Мак объявил по телефону, что с моей погрешившей против приказа стороны причитаются объяснения. Желательно, подробные. И весьма убедительные.

Именно так он и выразился.

Восседая на обширной двуспальной кровати в гостинице "Оллманд я приступил к оправданиям.

- Будьте любезны объясниться, Эрик! - потребовал Мак раздраженным и чуть ли не обиженным голосом. - В задачу вам - в одну из главных задач - вменялось уничтожение профессионального убийцы по имени Бультман. Как стало известно, вы, по причинам не вполне понятного свойства, сочли нужным устранить выдающегося политического деятеля из Коста-Верде, коего хитроумно выманили в Чикаго, а означенный Бультман, по которому было возможно выпустить чуть ли не ящик зарядов, остался живехонек. И здоров, как бык, между прочим, не считая повреждений, полученных на острове Куба...

- Сэр, - осторожно заметил я, - прослушайте сызнова запись нашего разговора перед вылетом в тропики. Мне было дозволено руководствоваться в отношении Бультмана собственным здравым разумением, верно? Я повстречал фрица в Коста-Верде, удостоверился, что Бультман будет нем, как рыба, никогда не разболтает, кто именно послал его на Кубу и обеспечил металлической ступней... Ведь лишь об этом и пекутся наши приятели из Лэнгли? Пускай угомонятся.

- Если не очень ошибаюсь, - ледяным тоном сказал Мак, - Бультман пришелся вам по душе?

- Скорее, по вкусу. Человек вызывает уважение, сэр. И без прямого, недвусмысленного приказа не было ни малейшей надобности убивать парня, абсолютно ничем не навредившего нашей организации. Паяцы, служащие в разведке, сами не умеют языка за зубами держать, а потому и всех остальных подозревают в избыточном красноречии... Кроме изложенного, я сыскал господину Бультману отличное применение, заключил с ним честную сделку и вовсе не желал показаться подонком, выстрелив прошлой ночью с безопасного расстояния по доверившемуся мне субъекту.

Мак безмолвствовал.

- Вторым заданием, сэр, было, если не ошибаюсь, преподать предметный урок всем, кто вознамерится давить на нас, похищая, шантажируя, убивая. Начать и окончить операцию "Хименес". Верно?

- Предметный урок едва ли может считаться полезным, когда неизвестно имя учителя. Партизанская атака не в духе нашего заведения, сами знаете.

- Сэр, - возмутился я, - неужели вы полагаете, будто мы живем в приюте для умалишенных? Давным-давно всех лиц, заинтересованных прямо либо косвенно, известили, что Гектор Хименес попытался взять заложницу и понудить Мэтта Хелма к убийству. Заложницу действительно взял, даже в расход вывел - но без малого четыре недели спустя погиб лютой смертью вместе с чадами и домочадцами. Какая разница, кто нажимал на курок? Важно, что прочим крепко внушили: тронете истребителей хоть мизинцем - раскаетесь. Верней, и раскаяться толком не успеете...

Воспоследовала пауза, весьма продолжительная.

Потом командир неохотно признал:

- Хорошо, допустим, и первое, и второе задание выполнены более-менее удовлетворительно. И все же, прошу пояснить: с какой стати возможности и средства нашей службы употреблялись, чтобы совершенно самовольно уничтожить заблудшего полицейского чиновника? Подданного дружественной страны?

- Ха, заблудшего! - не выдержал я. - Чистейшее оскорбление, сэр! Эчеверриа отнюдь не блуждал. Вышел аккурат под мой выстрел, ибо я ненавязчиво убедил Армандо Раэля отослать обер-пытошника в Чикаго, а Бультмана попросил позаботиться о прочем... Кстати, пуля прошла навылет, и никто ее, слава Богу, не обнаружил, да и не очень-то пытается отыскать. Получив целую гору трупов, чикагские власти склонны принимать наипростейшие объяснения, приписывать все жертвы неожиданному налету автоматчиков. Не знаю, правда, к какой оружейной системе отнесут арбалетные стрелы, но это уж полиции виднее...

Мак легонько хмыкнул.

- Сообщаю, сэр: подобная проникающая способность свидетельствует о чрезмерно твердой оболочке. При надлежащем сплющивании пуля, выпущенная с четырехсот пятидесяти ярдов, неминуемо задержалась бы в теле жертвы. Конечно, все в итоге обернулось к лучшему, но я не люблю тратить кинетическую энергию заряда на просверливание дырок в пейзаже, простирающемся позади мишени...

- Передам по назначению, - согласился Мак. - Зачем ухлопал Эчеверриа? Личные счеты сводил?

- Никак нет, сэр. Покойный, разумеется, был исключительным скотом, но лично мне вреда не причинил. Ни малейшего.

- В чем же дело?

- Вы недвусмысленно сказали: на эту организацию не должно пасть ни тени подозрения, правильно, сэр?

- Всецело правильно, - ответил Мак, ожидая подвоха и, похоже, предвидя, какого свойства пояснение сейчас получит.

- Я отправился в Коста-Верде, сэр, с несколькими целями. Одной из них было выяснить: можно или нельзя жертвовать Ректором Хименесом? Обнаружилось, что президентом Хименес оказался никудышным; что его прихвостни, по сути, обобрали собственную страну. Тем не менее, при Хименесе и намека не было на кровопролитие, пытки и террор, начатые и успешно продолженные Армандо Раэлем... Ворюга предпочтительней убийцы, сэр. Народ Коста-Верде вспоминает Гектора Хименеса едва ли не с нежностью. Да, при нем воровали, но хоть не хватали и не казнили по первому бездоказательному навету! Раэль же развел в Коста-Верде самый настоящий большевизм, верьте слову, сэр! Мак явно верил, но молчал.

- Имя Хименеса пользуется огромной популярностью среди людей свободолюбивых. Они помнят прекрасного солдата, и напрочь забыли скверного правителя. Нынче повстанцами взялся руководить старший сын полковника, Рикардо. Умный, добросовестный, преданный делу парень, выстрадавший от Раэля и Эчеверриа почти все, что возможно выстрадать. И он вызволит Коста-Верде: если Вашингтон перестанет снабжать выродка Раэля оружием, боеприпасами и деньгами.

- Вы этого не говорили, Эрик, - всполошился Мак. - И помехи чрезвычайно сильны, совсем не разобрал нескольких последних фраз... Международная политика, между прочим, не касается нас.

- А я об ином речь веду, - неумолимо сказал я. - О том, что лэйк-парковская бойня теперь имеет клеймо: "сделано в Коста-Верде". Вернее, "сделано по заказу фирмы "А. Раэль и Компания". Глубокочтимый сеньор президент никоим образом не сумеет отвертеться, если придворного палача, второе лицо в республике после самого Раэля, обнаруживают дохлым у входа в разгромленную усадьбу Хименесов. Дохлым и вооруженным. А в пистолете двух зарядов недостает, а пули обнаруживаются в изуродованных телах Долорес и Эмилио! Следовательно, садист Эчеверриа собственноручно убил детей политического своего противника, нашедшего убежище в США!.. На это, не стану хвастать, я не рассчитывал - но как изумительно получилось... Газеты чикагские видали?

- Нет, но телевизор включал.

Я скосился на лежавшую рядом развернутую газету. Передовая полоса была украшена фотографиями старинной усадьбы, Энрике Эчеверриа в мундире коставердианской армии, при всех боевых наградах, а также трогательным, душераздирающим снимком: юная хорошенькая, совершенно мертвая девушка в простреленной ночной сорочке прижимает к себе голову юноши, тоже бесповоротно убитого. Несомненное и броское внешнее сходство свидетельствовало: сестра пыталась облегчить муки брата. Тем временем заезжий зверюга, наделенный высшей полицейской властью, целился в бедняг...

Снимали ночью, со вспышкой, и резкий контраст света и тени придавал фото щемящую выразительность.

Братец и сестрица бежали, точно Гензель и Гретель, спасались от лютовавших в доме отца наемных убийц. А то, что сами детки были махровыми и хладнокровными убийцами, на чистых лбах отнюдь не значилось. Да и к делу не относилось...

- Вышло изумительно, сэр. Газеты уже буквально вопят насчет американской помощи Коста-Верде. Насчет поддержки, усердно оказываемой кровавому режиму, поправшему права человека и обнаглевшему до такой степени, что устраивает ночные диверсии прямо на земле Соединенных Штатов. Отправляет в лучший - или худший, не знаю, в какой именно попадут Хименесы - мир людей, попросивших политического убежища.

- Угу, - буркнул Мак, но в его нечленораздельном замечании прозвучала заинтересованная нотка.

- Думаю, пройдет немало месяцев прежде, чем Раэль получит новую партию штурмовых винтовок или новые миллионы долларов на правительственный счет. Элли всегда огорчалась тому, что наша страна поддерживает самые отвратительные диктатуры в Центральной и Южной Америке. Думаю, была бы рада и счастлива, узнав, как благодаря ей Рикардо Хименес покончит с бандой кровопийц. Дальнейшая участь Коста-Верде окажется в руках человека разумного. Но, конечно, поживем - увидим, сэр...

Я умолк.

Не дождавшись продолжения. Мак заявил:

- Что-то неладное сегодня с линией творится, Эрик. Хоть убей, не пойму, о чем ты последние полминуты рассуждал. Наверное, оно и к лучшему, что помехи трещат. А вообще-то, произвольно толковать наши служебные задачи недопустимо. Тем паче огорчаюсь, видя, что сотрудник надежный, опытный и разумный позволяет себе столь вопиющее безрассудство.

После внушительной паузы, которой надлежало меня впечатлить (правда, впечатлить не удалось, но Маку знать об этом было вовсе не обязательно), командир осведомился:

- Ты уже снял траурные одеяния, или готовиться к новым международным скандалам?

Припомнив маленькую, недвижно лежавшую на тротуаре девушку, я вздохнул и ответил:

- Пожалуй, снял. Больше по этому поводу скандалов не предвидится, сэр.

- От души надеюсь, - ответил Мак. - Езжай в аэропорт, покупай билет и немедленно вылетай в Вашингтон. Если с мелкими неурядицами покончено, можно приступать и к настоящей работе.

Думаю, тут и было бы впору поставить последнюю точку. Но придется все-таки прибавить еще несколько слов.

У меня выдались чрезвычайно бурные весна и лето, под конец которого я едва ли мог толком припомнить имена всех товарищей по коста-вердианской передряге, деливших со мною кратковременное заключение в доисторическом городе Лабаль. Правда, по адресу моему пришел конверт, содержавший письмо от Эмили и газетную вырезку, в коей сообщалось о скоропостижной смерти отставного генерала Остина Гендерсона.

Мне сделалось грустно. И все же месяцы, до предела насыщенные приключениями, оставляли мало времени для размышлений о прошлом.

В начале осени, вкушая краткую передышку между вылазками за границу, я от нечего делать телевизор. Ненавижу телевидение - по крайней мере, в той части его, что касается новостей и дурацких передач, призванных ублажать умственно отсталую шушеру. Поймите правильно: хороший кинофильм я погляжу с огромным удовольствием и скажет своему телевизору искреннее спасибо. Но хорошие фильмы очень редки, а внимать речам тупого и косноязычного политика - увольте.

Однако доводится. По долгу службы. Надо же иметь представление о том, что на белом свете вытворяют, коль скоро исподволь прикладываешь руку, направляя события в то либо иное русло. А иногда вовремя услышанная сплетня и выручить может. В Канаде когда-то выручила: я нечаянно проведал о загадочном исчезновении американской субмарины и сделал очевидные, спасшие и меня, и спутницу, выводы...

На экране внезапно возникло весьма знакомое здание. Потом грянули оглушительные взрывы, поднялись тучи пыли, закрывшие все и вся. Пыль осела, и на месте каменной громады оказалась груда щебня, от коей возносились к ослепительно синему небу столбы черного дыма.

К прокаленному солнцем небу Коста-Верде.

Весьма впечатляюще.

Маслянистый, вкрадчивый голос диктора уведомил: вы наблюдаете за торжественным уничтожением печально знаменитой политической тюрьмы Ла-Форталеса. Взрывчатку заложили саперные войска победоносной Освободительной Армии...

Присутствовавший при означенной церемонии верховный главнокомандующий дон Хайме Патэнамос любезно согласился дать коротенькое интервью. Подле генерала стояла гордая и счастливая красавица-жена. Кажется, я имел когда-то честь встречаться с обоими...

Дон Хайме сообщил, что бывший президент Армандо Раэль покинул взятые в кольцо остатки правительственных войск и позорно бежал из Коста-Верде. Принудить сопротивляющихся офицеров и солдат к почетной капитуляции не составит после этого никакого труда, - сказал дон Хайме.

Затем репортер обратился к молодому предводителю повстанцев, дону Рикардо Хименесу, давшему чуть более пространное интервью, не вставая с хромированного кресла на колесах. Дон Рикардо напомнил: крепость Ла-Форталеса была историческим памятником, но в последние годы сделалась ненавистна всякому честному гражданину Коста-Верде. Политическая темница, чудовищный пыточный застенок, символ кровавого притеснения...

Ла-Форталеса, по словам дона Рикардо, стала для республики тем же самым, чем была для Франции Бастилия.

И уничтожение этой крепости, - прибавил Хименес, - означает: в Коста-Верде начинается отныне совсем новая, гораздо лучшая жизнь...

Зуммер электронного замка, встроенного во входную дверь нашего многоэтажного дома, зажужжал.

Я ударил по кнопке, отмыкая далекую щеколду, насторожился. Вскоре послышался негромкий стук.

- Да? - полминуты спустя отозвался я, предусмотрительно подкравшись на цыпочках и стоя под безопасным углом.

- Это я, Мэтт... Я отворил.

- Остановилась в гостинице, за несколько кварталов отсюда, - сказала немного запыхавшаяся и отменно смущенная Франческа. - Все не решалась позвонить... Наверное, считаешь меня застенчивой дурой?

- Навряд ли.

- Не знала, захочешь ли увидеться вновь, после долгих месяцев...

- Прекратите молоть галиматью, доктор Диллман, - улыбнулся я. - И входите, пожалуйста.

- Мэтт...

- Он самый.

- Просто Мэтт... - молвила Франческа, подымая глаза. - Придется привыкнуть. Но мне и Сэм очень нравился...

- Так-с, - только и выдавил я.

Последовало безмолвие.

Потом я шагнул вперед, взял Франческино лицо в ладони, повернул к свету. Это лицо я запомнил превосходно, хотя Уайлдеров или Гарденшварцев, должно быть, не сразу признал бы, повстречав на улице.

Усталое лицо. Измученное.

- Люди не внемлют разумным советам, - вздохнул я. - Предупредил же: помалкивай.

- Не смогла. Не сумела бы жить с Арчибальдом, обманывая его. А еще думала, муж любит меня гораздо больше и крепче...

Осекшись, она перевела дыхание, вынула из кармана чистый носовой платок, отвернулась. Потом продолжила голосом, лишенным всякого выражения:

- Мэтт, он вел себя очень благородно. Очень-очень благородно... Всячески старался простить и не думать о... случившемся. Не каждый сумеет.

- Конечно, - согласился я, не скрывая иронии. - Только что прощать было, если призадуматься? А? Ежели по чести, да по совести?

- Не понимаю...

- В дурацкой и трусливой записке муженек велел тебе идти на все, дабы спасти его шкурку. Подчиняться любым и всяческим распоряжениям беспрекословно. Так ведь?

Казалось, Франческа не расслышала толком. Она заметно покачнулась, но тотчас овладела собою, выпрямилась, подобралась. Предостерегающе воздела руку: не касайся, удержусь на ногах сама.

Голос женщины зазвучал холодно и отстраненно:

- Арчи был очень ласков. И очень благороден... Я сказала ему буквально то же... о любых распоряжениях. Но Арчи возразил: ты ложно истолковала письмо! "Я не имел в виду ничего подобного, - то ли просто повторила слова мужа, то ли передразнила его Франческа Диллман. - И, естественно, считал, что у тебя хватит здравого смысла..." Коль скоро мне, - сказал Арчи, - было угодно лечь в постель вместе с паршивым правительственным агентом...

Я хмыкнул, однако сдержался.

- ...То воля, разумеется, моя, помешать женской прихоти он, Арчибальд, не в состоянии... Особенно будучи пленен бандитами.

- Особенно.

- Но, поскольку я все-таки его жена - хоть и постаралась на время позабыть об этом, - он готов простить... Сумеет простить... Когда-нибудь. Я ведь оказалась так честна, что не сумела утаить шила в мешке... И Арчибальд оценил мою искренность.

Франческа беспомощно всплеснула руками, потупилась.

- Господи! Поверь, Мэтт, я любила его! Бог свидетель, я любила Арчи... Убила бы ради него, умерла бы ради него. Чуть не сделала того и другого... А после стояла и видела: на глазах моих любимый человек превращается в никчемного, напыщенного, трусливого, беспардонного, безжалостного обывателя! Прямо на глазах! И я... терпела. Долго терпела...

- Но все же?

- Но все же не выдержала. Не смогла видеть снисходительное выражение физиономии, слушать упреки, прямые и косвенные.

- Стало быть, собрала пожитки, хлопнула дверью и вышла вон?

- Отнюдь нет. Припомнила номер твоего телефона, позвонила, представилась...

Я предусмотрительно уведомил Мака о возможном звонке доктора Диллман. В противном случае Франческу просто отшили бы, сказав, что никого по имени Хелм не знали, не знают, знать не хотят, и вообще - вы, дорогая, адресом ошиблись...

- Мне сообщили твой адрес; и вот, пришла. Набралась отваги и пришла. И останусь. Если не прогонишь...

Многое, конечно, было недоговорено, да только стоит ли вообще говорить о некоторых вещах?

Оба мы понимали: в один прекрасный день Арчибальд истоскуется, проглотит застарелую обиду, смирит бушующую гордыню, укротит ревность и смиренно попросит жену возвратиться в семейное лоно. И Франческа вернется.

Исправно вернется.

Хоть и убедилась на горьком опыте: с нею рядом отнюдь не безупречный рыцарь в блистающих доспехах высшей учености, каковым представлялся ей доктор Диллман дотоле.

Но это уж было делом будущего. А мы обретались в настоящем.

- Как по-твоему? - полюбопытствовал я.

Франческа улыбнулась:

- Ответь сам.

Я обнял ее и ответил.

Примечания

1

* Служба национальной безопасности (исп.).

2

Красный Энрике, Рыжий Энрике (исп.).

3

Крохотный фотоаппарат, настолько удобный и совершенный, что разведки всего мира пользуются им на протяжении десятилетий.

4

Губернаторского дворца (исп.).

5

Положение (похоже, остается) прежним (лат.).

6

Полковник (исп.).

7

Еще дерьма, пожалуйста (исп.).

8

Сын паршивой шлюхи (исп.).

9

Название старинной французской сказки.

10

- Скажите господину полковнику, что приду сию минуту! (исп.).

11

Боеприпасы для автомата, пожалуйста (исп.).

12

Стервятники (исп.).

13

Автоматическими винтовками (исп.).

14

- Да, я - Хелм (исп.).

15

Младший Вождь (исп.).

16

Старший Вождь (исп.).

17

- Как зовут вашего командира? (исп.).

18

Металлическая ступня (исп.).

19

- Пожалуйста, господин Хелм (нем.).

20

- Верно? Правда? (нем.).

21

"Вход воспрещается" (исп.).

22

Болт - сравнительно короткая, тяжелая арбалетная стрела.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13