ГЛАВА ПЕРВАЯ

Джуд Мескал прошел через канцелярию в свой кабинет, и Клео в который раз отметила про себя его кошачью походку. Злобный, надменный, властный кот.

Она слыхала и другие определения, относимые на счет президента банка «Мескал-Слейц»: холодный, отстраненный, вселяющий ужас. Но должность личного помощника самого могущественного человека в самом престижном торговом банке Сити давала много преимуществ, главное из которых — неуязвимость. Джуд Мескал не пугал ее — редкая няня боится своих питомцев, она их слишком хорошо знает. Клео так и относилась к нему — как к трудному, но талантливому ребенку.

В то утро он явился в банк раздраженным, что, к счастью, случалось с ним крайне редко; Клео поняла это, со спокойной полуулыбкой заметив, как съежилась за столом секретарша Джуда Дон Гудэл. Наблюдая, как степенная, средних лет женщина втягивает голову в плечи, стараясь стушеваться, Клео на миг позабыла о собственных проблемах.

Джуд остановился у тяжелой, гладко отполированной двери, ведущей в святая святых, его кабинет. Он никого не одарил традиционным утренним прохладным приветствием. Нахмуренные брови сошлись в одну линию и черной тучей нависли над пронзительной синевой его глаз, волевой профиль выдавал внутреннее напряжение, — весь его облик свидетельствовал о дурном расположении духа.

— Клео, сегодня я никого не принимаю. Отмените все встречи. Вы поняли?

Этот хриплый, с металлическими нотками голос нагонял страх даже на председателя правления, и тот робел, как пятилетний ребенок на первом в жизни школьном уроке.

— Разумеется, мистер Мескал.

Клео наклонила платиновую головку и почувствовала, как безукоризненно подстриженные кончики ее гладких волос защекотали алебастровую кожу ее узкого лица, скрывая лукавую улыбку, заигравшую на полных губах. Похоже, денек будет веселый.

— И принесите материалы по холдинговым химическим компаниям.

Он резко развернулся на каблуках и устремил стальной взгляд синих глаз на окаменевшую за столом Дон Гудэл.

— Если позвонит кто-нибудь из Первого объединения, меня нет ни для кого из них до назначенного на завтра официального обеда. Вам ясно, миссис Гудэл?

В ответ Дон только сдавленно пискнула, но тут раздался голос Клео, мягкий и вкрадчивый:

— Ходят слухи, Первое объединение занимается сбором сведений о нас. Не означает ли завтрашний обед попытку прибрать нас к рукам?

Она не смогла отказать себе в удовольствии отпустить колкость и увидела, как напряглись мышцы его плеч под темным шелком сорочки и мягкой тканью пиджака, но затем рот искривился в едкой усмешке:

— Никто не в состоянии прибрать к рукам преуспевающий банк или вмешаться в его работу. А «Мескал-Слейд» принадлежит к числу ведущих. Так что можете не беспокоиться за свое место, мисс Слейд. Пока. Несите же материалы.

В тишине, последовавшей за тяжелым стуком двери красного дерева, послышался робкий лепет Дон:

— Материалы уже здесь. Я еще утром первым делом принесла их из Исследовательского центра. Прошу вас, передайте их ему сами. Если бы не деньги, которые мне здесь платят, я давно попросилась бы в уборщицы.

Она сердито взглянула на опечатку, и Клео, качая головой, взяла у нее материалы.

— Вы чертовски хороший секретарь, иначе бы вас здесь не было, — заметила она. — Ведь вы работаете всего три месяца и скоро научитесь не замечать его ледяного вида. В глубине души он сама кротость.

— Вам виднее.

В голосе Дон звучало сомнение, и Клео, сунув под мышку материалы из Исследовательского центра, пошла в свою комнату за блокнотом.

Джуд Мескал пользовался репутацией ледяной глыбы, но иногда он был точно включенный в сеть механизм: недосягаемый, как олимпийский бог, он порой метал громы и молнии на головы подчиненных, однако не настолько часто, чтобы дать им основания жаловаться.

Год назад, когда Клео, с дипломом экономиста в кармане и давней любовью к банковскому делу, была назначена его личным помощником, она уже знала, что сумеет найти подход к Золотому Айсбергу, как Джуда Мескала называли за глаза. Его холодный цинизм она встречала стеной молчания и легкой усмешкой, редкие вспышки гнева — невозмутимым спокойствием, свои обязанности выполняла безупречно и с удовольствием следила за четкой работой его проницательного ума, а впоследствии даже предугадывала дальнейший ход его мысли. Они прекрасно подходили друг другу, и Клео, возможно, была единственным сотрудником «Мескал-Слейд», не боявшимся его ни тайно, ни открыто.

Она вошла в кабинет и увидела Джуда стоящим у окна. «А он, бесспорно, хорош собой», — неожиданно для себя подумала она, с удовольствием скользнув дымчато-серыми глазами по широким плечам и спине, гибкой линии узких бедер и длинным ногам. Богатый, практичный, с умом проворным и острым, как шпага, он был самым завидным женихом в Сити; всегда, когда того требовал этикет, он появлялся в обществе в сопровождении какой-нибудь красивой женщины, но никогда — и это Клео отмечала с некоторым злорадством и с непостижимым для самой себя удовлетворением, — никогда его лицо не выражало ничего, кроме вежливой скуки от ужимок его спутницы.

Ходили упорные слухи о подозрительности Джуда Мескала: говорили, что он считал всех женщин корыстными «золотоискательницами» и использовал их прежде, чем они могли использовать его. Клео одолевало праздное любопытство: как чувствует себя женщина, выходящая в свет с Джудом? Должно быть, ужасно, если скука — единственное, что способны выразить его прекрасные глаза. Вот если бы они зажглись любовью, желанием…

— Сядьте, мисс Слейд, — не оборачиваясь, резко скомандовал он.

Клео подсела к огромному столу с обитым кожей верхом и разгладила на коленях серебристо-серую ткань модельного костюма. Опять это «мисс Слейд», второй раз за утро. Обиделся на колкость насчет Первого объединения? Что ж, возможно. Клео незаметно вздохнула. Нравится подшучивать над другими — терпи сама.

Наконец он обернулся, словно ее напряженный взгляд разрушил его сосредоточенность, и окинул ее взглядом — от тщательно причесанных платиновых волос до обутых в дорогие туфли ножек.

— К делу. Посмотрим, совпадают ли результаты из Исследовательского центра с моими расчетами.

Напряженная работа длилась больше часа; он выведывал се мнение об отчете, изучал развернутые перед ними сложные балансовые схемы, пока в кабинет не вошла Дон. Она поставила на стол поднос с кофе и опасливо отступила назад. Джуд воззрился на приношение, словно секретарь позволила себе недопустимую бестактность. И хотя Клео не раз пыталась убедить женщину, что ничего личного в поведении Джуда не было, когда он, погрузившись в работу, словно переносился в другое измерение. Дон все равно обижалась.

— Все это дурно пахнет, — произнесла Клео, имея в виду, конечно, не кофе, который она разливала из гравированного серебряного кофейника. — Я бы и кошке не посоветовала вкладывать деньги в эту партию товаров, не говоря уже о наших столь ценных клиентах из профсоюзов. Не понимаю, почему они так заинтересованы.

Джуд усмехнулся и, сбросив напряжение, принял из ее рук чашку. Он в раздумье помешивал густой напиток, не добавив ни сливок, ни сахара.

— Вы абсолютно правы.

Он был явно доволен ею, казалось, еще немного, и он погладит ее по головке. Можно подумать, он все это время испытывал, насколько здравы ее рассуждения о рыночных тенденциях.

«В этом нет необходимости», — подумала она, потягивая свой кофе. Холодные прозрачные глаза смотрели невозмутимо, скрывая внутреннее удовольствие. Мысль, что он может погладить ее по головке, позабавила ее: Джуд никогда не опустился бы до этого. Слишком холоден, слишком недосягаем. Что же касается избранного ею дела, Клео всегда стремилась изведать все его закоулки. Не то чтобы она отдавала ему особенно много сил; просто оно было ее естественной частью, врожденной способностью, поэтому любое испытание доставляло ей удовольствие. Джуд должен знать, что банковское дело у Слейдов в крови, так же как и у Мескалов.

Джуд, казалось, отдыхал; однако в его низком хриплом голосе прозвучала насмешка, когда, жестом отказавшись выпить еще кофе, он спросил:

— Как поживает Джон Слейд?

Клео не удивилась вопросу: тесные деловые связи Слейдов и Мескалов имели многолетнюю историю. Десять лет назад, после гибели родителей Клео, дядя Джон взял на себя управление принадлежавшим семье банком «Фонды Слейдов», и только два года назад сердечный приступ, чуть не сведший его в могилу, вынудил его отойти от дел.

— Не очень хорошо, — вздохнула Клео. Когда родители погибли, дядя стал ее опекуном. Он был единственным человеком, утешавшим ее в первые трудные годы одиночества. — Ему нельзя волноваться. Доктор запретил расстраивать его.

— А ваш кузен Люк?

Глаза Джуда смотрели холодно и проницательно поверх сплетенных тонких пальцев. Клео повела плечом.

— Продолжает дело своего отца. Надеюсь, он следит за своей репутацией.

Ни для кого уже не было тайной, что грязная статейка в колонке сплетен о скандале в одном из пресловутых ночных клубов Уэст-Энда, в котором оказался замешан Люк, явилась причиной последнего, самого опасного сердечного приступа его отца. Клео заметила, как во взгляде Джуда мелькнуло осуждение. Люк был наделен недюжинным умом, но не умел обуздывать свои эмоции, и его отец был не единственным человеком, считавшим, что пора бы ему задуматься о возложенной на него ответственности. Для руководства преуспевающим банком мало одного ума и желания рисковать деньгами.

К счастью, Джуд оставил эту тему и перешел к распоряжениям:

— Переговорите с главным поваром. Я хочу, чтобы меню было безупречным. Никаких изысков, только самое лучшее. И принесите не позднее чем через полчаса все, что сумеете раздобыть по Первому объединению. Позаботьтесь, чтобы меня не беспокоили. Да… и… Клео!

Она была уже в дверях, зажав под мышкой аккуратно сложенную папку и блокнот и не без удовольствия отмечая, что он все-таки побаивается американцев.

— Клео, пообедаем вместе? В половине второго.

Сердце у нее сорвалось и снова взлетело, потому что при упоминании о предстоящем сегодня обеде ей чуть не сделалось дурно. Однако — на губах приятная улыбка, в голосе вежливое сожаление:

— Извините, мистер Мескал, но у меня уже назначена встреча на это время. Я бы отменила ее, но, увы, это невозможно.

Был ли он разочарован? Во всяком случае, виду он не подал. Разочарована была она. Поскольку, будь она в этот день свободна, это бы означало, что ей не надо встречаться с Робертом Фентоном.

Этого человека ей меньше всего хотелось видеть, но в его вчерашнем приглашении, больше похожем на приказ, таилась глухая угроза, о сути которой ей не хотелось думать заранее. Пусть сам раскроет свои карты. Она не понимала, зачем понадобилась ему, но, зная его слишком хорошо, не могла не опасаться. Расстались они врагами, так зачем он настаивал на встрече с ней?

Клео подписала текущие письма, оставленные Дон на ее столе, собрала по внутреннему телефону сведения о Первом объединении. Когда она поднималась на лифте в зал для официальных приемов, все ее мысли были заняты упущенной возможностью пообедать с Джудом, а распоряжения для главного повара отошли на второй план.

Они с Джудом часто обедали вместе, иногда он приглашал ее ужинать в свой дом в Белгравии и эти встречи всегда были приятны Клео. Джуд приводил свой мозг в Нейтральное состояние, позволяя ему спокойно переварить ту или иную проблему, требовавшую быстрого и безошибочного решения — неточности не допускались. Она присматривалась к нему, пытаясь получше узнать, это занимало ее все сильнее и сильнее. Она всегда считала, что знать, чем живет босс, весьма полезно. Эти приятные эпизоды дарили ей редкое и неповторимое проникновение в его мир, в странную логику его юмора, в самую природу этого человека. И Клео заметила, что теперь она не только ценила его ум, но и испытывала симпатии к его человеческим качествам.

В последнее время — хотя она уверяла себя, что в этом не было ничего личного, — Клео задавалась вопросом, почему в свои тридцать шесть лет он никогда не был женат и, как удалось выведать с помощью осторожных расспросов, даже близок не бывал к женитьбе. Но, как бы осторожны расспросы ни были, Джуд всегда опускал стальной занавес перед ее любопытным носом, стоило ему почувствовать малейшую опасность выдать больше, чем входило в его намерения.

Клео толкнула дверь и вошла в ослепительно чистую кухню. На душе ее было тяжело: она прекрасно понимала, что обед с Робертом Фентоном не предвещал ничего хорошего.

Роберт назначил встречу в роскошном дорогом ресторане. Они сидели друг против друга за уединенным столиком, покрытым льняной бежевой скатертью, и Клео с удивлением спрашивала себя, что она могла в нем находить.

В свои двадцать семь лет, тремя годами старше ее, он был скорее смазлив, чем хорош собой. Каштановые волосы, пожалуй, длинноваты, но великолепно подстрижены, одет добротно, но слишком вычурно. По сравнению с Джудом Мескалом он был всего лишь тенью мужчины, ему не хватало силы и осанки Джуда. Клео удивилась этому неожиданно явившемуся сравнению и с неудовольствием вспомнила, как два года назад Люк представил ей Роберта на вечеринке; ей тогда показалось, что он что-то вынюхивает.

Заканчивался ее выпускной год, и ей было не до свиданий. Но редкие свободные часы она проводила с Робертом и отдыхала, слушая его непринужденную болтовню.

Когда экзамены остались позади и взоры Клео устремились к банку «Мескал-Слейд» в ожидании первой же возможности получить там место, она стала чаще видеться с Робертом. Но легкая влюбленность погасла, когда, пробудившись после долгих лет самоотверженной учебы, она начала понимать, что Роберт Фентон не тот человек, каким казался ей все это время. Впечатление, которое он пытался произвести, было слишком далеко от его истинной сути. У Клео открылись глаза, и она наконец поняла, что глубоко презирает его.

Они не говорили друг другу ни слова; и только когда заказ был сделан, Роберт устремил на нее коварный взгляд карих глаз и произнес:

— А ты все хорошеешь, любовь моя, работа тебе явно на пользу. Пожалуй, и мне стоит попробовать. Когда-нибудь.

Клео не удостоила его ответом; ее коробила его фамильярная лесть и больше не забавляла способность срывать цветы удовольствий, не имея для этого сколь-нибудь очевидных средств. Она уже не была той наивной, неискушенной в чувствах студенткой, которой некогда поднять нос от книг и поинтересоваться, что за люди ее окружают.

— Что же это за «крайняя необходимость встретиться»? — напрямик спросила Клео, цитируя сказанное им вчера по телефону: в отличие от его тона, ее голос был холоден, почти безразличен.

Он откинулся на спинку стула, не сводя с Клео ленивого взгляда:

— А ты не стала любезнее с тех пор, как мы виделись последний раз. Когда это было? Месяцев десять назад?

Она пропустила намек мимо ушей. Действительно, последний раз они встречались около десяти месяцев назад, и ей не нужна была любезность, чтобы дать ему отставку. Немногим больше двух месяцев работала она личным помощником Джуда и до сих пор не могла поверить своей удаче, когда узнала из сплетен, что прежний личный помощник оставляет должность, чтобы родить давно желаемого ею и мужем ребенка. Выбор Клео из солидного списка претендующих на вакантное место зажег в ней гордость от достигнутого, и радостное чувство, заполнившее ее, потопило горечь открытия, как вероломен оказался Роберт Фентон. Тогда она уже не любила его; ее злила собственная непроницательность.

Клео отпила сухого мартини, улыбкой поблагодарила официанта, опустившего перед ней заказанные ею копченые креветки, и нетерпеливо повела бровью на фентона. У нее не было настроения шутить.

— Что, не терпится перейти к делу? — прочел он ее мысли. — Мне нужны деньги, любовь моя. Много, много денег. А ты позаботишься о том, чтобы их для меня раздобыть.

Ей следовало догадаться! Она уже давно поняла, что его всегда интересовали только ее деньги. Богатые часто становятся жертвами чужой алчности — это тетя Грейс не уставала ей повторять.

— И пальцем не пошевельну! Если тебе нечего больше сказать, я ухожу, — сухо и снисходительно улыбнулась она, полагая, что беспокоиться не о чем. Не желая тратить лишней минуты на эту назойливую вошь, Клео потянулась за сумочкой. Но Фентон перехватил ее руку и сильно, до боли, сдавил запястье. Чтобы освободиться, ей пришлось бы поднять шум, а она ненавидела публичные сцены. Клео снова села, в гневе кусая губы.

— Вот это мудро!

Голос Фентона звучал вкрадчиво; он медленно отпустил ее руку.

— Кушай креветки, киска. Они восхитительны. Это займет некоторое время. Речь идет о твоем дяде Джоне, этом столпе респектабельного общества. Хотя он, кажется, слаб здоровьем.

Он резко отодвинул бокал виски с содовой и щелчком подозвал официанта. У Клео упало сердце; но, несмотря на охватившую ее тревогу, она сдержала дрожь в голосе и прервала его разговор с официантом.

— Дела моего дяди тебя не касаются.

— Неужели? — Роберт окончил заказ и кивком головы отослал официанта. — А у меня как раз есть к нему дельце. Хочу озаботить его насчет тебя — а именно твоей нравственности. Он ведь такой высоконравственный, твой опекун. Да и твоя тетушка Грейс — весьма благочестивая дама. Как трепетно она поддерживает престиж семьи! Небезосновательно, конечно. Особняк из двадцати комнат в Харт и банковский счет, уже, должно быть, коснувшийся двухмиллионной отметки, — это престиж, ради которого и я бы, пожалуй, исправился.

— Перейдешь ты наконец к делу? — раздраженно оборвала его Клео, потеряв терпение, и оттолкнула тарелку с нетронутыми креветками, на месте которой тут же оказалось первое блюдо — палтус.

— К делу? Ах, да. — Фентон, улыбаясь, отрезал кусочек телятины и положил в рот. — Тетя Грейс не особенно расстроится, услышав неблагоприятные отзывы о твоей нравственности. Раздосадуется, посетует, но — выдержит, особенно если удастся замести грязь. Но дядя Джон — милый старичок! — это совсем другое дело! У него уже было два тяжелейших инфаркта… — Фентон покачал головой, изображая скорбь. — Если он узнает то, что я мог бы ему рассказать, опираясь на желтую прессу, его ожидает третий, который, весьма возможно, окажется смертельным. Особенно если принять во внимание, что второй инфаркт последовал сразу после той самой статейки о его сынке Люке в колонке Деззи Фипса. Но ведь мы не желаем зла старику, не так ли, любовь моя?

Ей захотелось его ударить. Сидеть с ним за одним столом было невыносимо. Шантажист, конечно; но чем он мог ее запугать? Удивление Клео было столь сильно, что заглушало тревогу, однако оно длилось недолго. Гладя на Фентона потемневшими от отвращения глазами, Клео прошипела:

— Ты несешь грязную, гадкую чушь! Не тебе судить о моей нравственности. Мы встречались всего несколько раз…

— Чаще, чем тебе хотелось бы думать. — (От его взгляда по ее спине пробежали мурашки). — И полагаю, что именно моя версия событий, предшествовавших нашему разрыву, приведет публику в приятное возбуждение. Вот как я их представляю: бедный, но честный юноша, то есть я, — Фентон склонил голову, и Клео презрительно фыркнула, — влюбился в очаровательную молодую студентку. То есть, в тебя. Конечно же, он ей не пара, но наш герой не подумал об этом, так как был безумно влюблен, и так далее в том же духе. Но вскоре возникли проблемы: у очаровательной студентки оказались изысканные вкусы, ведь она воспитывалась в роскоши. Наш герой был вынужден рисковать тем немногим, что имел: все знают, что женщины любят щедрых. Но она обещала выйти за него замуж, и он надеялся, что риск себя оправдает. Где он только не пытался раздобыть денег: азартные игры, ростовщики — я сейчас не буду перечислять все. Лишь бы доставить ей удовольствие. Он должен был ее развлекать, иначе она нашла бы себе другого, более состоятельного.

Глаза Клео сузились, она глубоко вздохнула. Поистине, этот человек сумасшедший.

— Никто из знающих меня, тем более дядя Джон, никогда не поверит в подобную чепуху.

Поток грязи почти разрушил ее воспитанную с детства холодную осмотрительность, но несколько хорошо подобранных слов подавили надвигающуюся бурю:

— Гостиница «Рыжий лев», Голдингстен.

Фентон вальяжно откинулся на спинку стула и перевел взгляд со своей пустой тарелки на ее нетронутый остывший обед.

— Не хочешь есть? А жаль. Не люблю, когда добро пропадает. Одно успокаивает: ведь счет оплатишь ты. Ты-то можешь себе это позволить, а я — нет. Итак, на чем мы остановились?

— Ты пытался меня шантажировать, — сухо, но сдержанно произнесла она. Внутри все кипело, на лице читалось отвращение, в огромных темных глазах — ненависть. — Как же ты мне надоел!

— Печально слышать. — В голосе Фентона звучал сарказм, на губах кривилась усмешка, от которой Клео передернуло. Он снова наполнил свой бокал. — Но мне, по-видимому, придется смириться, тем более что ты уплатишь мои долги и сбросишь с моих плеч тяжкое бремя. Да, кстати, — проворковал он, заметив, что она собирается категорически отказаться, — я сохранил квитанцию из гостиницы. Мистер и миссис Роберт Фентон, номер комнаты — четвертый, в ночь на одиннадцатое июня прошлого года. А если возникнут сомнения, я уверен, что миссис Галуэй — ты помнишь, жена хозяина гостиницы, такая любезная, она сказала, что никогда не забывает постояльцев, — так вот, я уверен, что она с удовольствием узнает в тебе вышеупомянутую миссис Роберт Фентон. Возможно, она даже припомнит, что на следующее утро не могла выставить нас из номера до половины двенадцатого!

С гнусной ухмылкой он зажег сигарету и пустил через стол целое облако дыма.

— Я думаю, дело не дойдет до необходимости вызывать миссис Галуэй на опознание. Ты же не захочешь делать глупости, любовь моя!

— Не смей называть меня так! — хрипло простонала она. В горле пересохло, голос не слушался. Из всего, что он наговорил, самым омерзительным ей казалось постоянное повторение этого нежного прозвища. Глупо, конечно, но она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось поскорее избавиться от него, закончить этот гнусный разговор, и она холодно отчеканила: — Сколько?

— Двадцать пять тысяч.

Сначала она не поверила. Но по его лицу поняла, что он серьезен, абсолютно серьезен, и нервно расхохоталась:

— Ты сошел с ума! Откуда я возьму столько денег? И даже если б они у меня были, неужели ты думаешь, что я заплатила бы такую сумму, чтобы скрыть тот незначительный эпизод в гостинице?

Но Фентон разгадал ее притворство и, перегнувшись через стол, заговорил ей прямо в лицо:

— Ты заплатила бы и в два раза больше. Только представь физиономию милейшего старика Джона, когда он прочитает заголовок вроде: «Племянница председателя банка» Фонды Слейдов» втянута в долговой скандал «. И статью, которая начиналась бы примерно так:» Шайка безжалостных головорезов угрожает расправой любовнику наследницы состояния Слейдов, если он не выплатит долг ростовщику «.» Я в большой беде. Я занял эти деньги только ради нее «, — рассказывает Роберт Фентон, бывший любовник Клео Слейд.» Она тратила их направо и налево, но она говорила, что любит меня. Однако теперь надо мной нависла опасность, а она не желает помочь мне. Я в отчаянии «, — говорит обезумевший от горя мистер Фентон». Или что-нибудь в том же духе.

Он загасил окурок, и Клео почувствовала, как петля стягивается все туже и туже, еще немного, и она задохнется.

Да, она прекрасно понимала, чего будет стоить дяде Джону подобная шумиха; по сравнению с ней статья о Люке казалась невинной шуткой, а ведь, по общему мнению, именно она послужила причиной второго инфаркта, который чуть не свел дядю в могилу. Ее собственная карьера также не выиграет, но, по сравнению с ударом, ожидавшим дядю, об этом не стоило и думать.

А Фентон не умолкал:

— Что такое двадцать пять тысяч для девушки, которая унаследует долю своего отца в миллионах Слейдов через… когда же это произойдет? Всего через год? Как говорится, капля в море.

Клео сжала губы.

— А разве «шайка безжалостных головорезов», в существование которой мне что-то не верится, согласна ждать целый год? Ведь я вступлю в права наследства, только когда мне исполнится двадцать пять лет, и ты об этом хорошо знаешь.

— Или когда ты выйдешь замуж. Это мне тоже хорошо известно. Я навел справки.

— И ты предлагаешь мне выйти за тебя, чтобы я могла получить эти деньги?

Клео не сомневалась, что он и на это способен. Ее голос начал срываться в истерику, и глаза Фентона приобрели жестокое выражение.

— Я не так глуп. В случае если ты задумаешь выйти замуж, прежде чем достигнешь двадцати пяти, твои опекуны, твои добропорядочные тетушка и дядюшка, должны будут одобрить твой выбор, чтобы знать, ради кого раньше времени выпускают из рук столь значительное наследство. Им, конечно, не придется копать слишком глубоко, чтобы понять, насколько неприемлем такой выбор. Нет, — елейно улыбнулся он, — это никогда не входило в мои планы, хотя некоторое время я и надеялся сохранить твое милостивое расположение до нужного срока, когда ты получишь наследство и право выходить замуж за кого угодно. Увы! Чары Фентона недолго ослепляли тебя. И все-таки я просил тебя выйти за меня замуж, помнишь? Я начинал понимать, что ты уже не столь наивна, как раньше, вот и предложил пожениться, скрыв, подобно влюбленным романтикам, наш брак от твоих надутых родственничков. Я надеялся, что женское сердечко снова растает. Увы, — Фентон изобразил театральный вздох, — не судьба. Тогда я хорошенько все продумал и решил, что двадцать пять тысяч меня, пожалуй, утешат. Наберешь какнибудь — со своим будущим благоверным.

Он спросил счет и поднялся, втиснув сложенный листок в ее сжатые пальцы.

— До встречи, любовь моя. Благодарю за обед. Я скоро позвоню. Ах да, кстати, я хочу получить свой скромный подарок через четыре недели. И желательно наличными.

На следующее утро Клео пришла на работу рано. В коридорах, выстланных ковровыми дорожками, было тихо. Она вошла в пустынное здание, и ей вслед донеслись слова облаченного в форму вахтера:

— Доброе утро, мисс Слейд. Как замечательно нынче пахнет весной!

Тем ранним утром улицы Сити были залиты теплым апрельским солнцем, но в сердце Клео стоял зимний жгучий холод.

Она машинально повесила пальто в шкаф и разгладила длинные узкие лацканы темно-красного жакета. Умелый макияж скрывал бледность после бессонной ночи; встретившись взглядом со своим отражением в зеркале на внутренней стороне дверцы, Клео прочла в нем твердость и решительность.

Она не хотела знать, правду ли сказал Фентон о долгах и о преследовании. Ей это было безразлично. Но угрозы в адрес ее дяди с использованием ее в качестве орудия были слишком реальны. Отвратительный шантаж, угроза скандала в одной из самых грязных бульварных газетенок убьет и без того ослабевшего старика. Клео не сомневалась, что Фентон пойдет на любую подлость. Он водил знакомство с несколькими темными личностями из прессы, людьми, которых не заботило, что они печатают и чьи судьбы разбивают, лишь бы газеты расходились бойчее.

Чтобы достать сумму, которую требовал Фентон, нужно было обращаться к опекунам. А те с полным основанием потребуют объяснений, которых Клео дать не сможет.

Она сидела за столом прямо, не отрывая застывшего взгляда от полированной крышки. Впервые она жалела об ограничениях, наложенных отцом на ее огромное наследство.

К материальным благам она никогда в жизни не стремилась. Ее содержание оплачивалось щедро, но в разумных пределах. Живя у дяди и тети, как прежде у родителей, она была окружена роскошью, но без показного шика, а переехав в Лондон учиться, она уговорила опекунов купить ей в Бау маленький домик с террасой, в котором она жила до сих пор. Ей даже нечего было продать, чтобы выручить вымогаемую Фентоном сумму. Однако если она не сумеет раздобыть деньги за четыре недели, Фентон опубликует свою грязную ложь. Все видели, сколько горя принесла злобная болтовня в газетах о похождениях Люка, и врач предупредил, что слабому старику ни в коем случае нельзя волноваться и расстраиваться, и наказал обращаться с ним, как с ребенком. Клео была обязана достать эти деньги! Иначе дядина смерть останется на ее совести.

Клео услышала, как дверь канцелярии открылась, и у нее бешено застучало сердце. Она надеялась, что это Джуд, всегда приходивший задолго до появления Дон. Лучшего времени для разговора не будет.

Прерывисто дыша, она следила за каждым его движением: вот он проходит мимо нее, вот открывает дверь кабинета, в руке — неизменный кейс. Костюм безукоризненного покроя элегантно облегал его тело, свежая белизна сорочки прекрасно контрастировала с глубокой синевой галстука, с естественным тоном его смуглой кожи. Он всегда казался загорелым.

Подавив нежелательную нервозность — ведь за эту бесконечную ночь ей удалось убедить себя не бояться! — Клео встала и расправила узкие плечи. Она долго боролась с проблемой, которую Фентон взвалил на нее, и решение представлялось ей теперь единственно возможным — она перебрала множество иных вариантов. Поэтому давать волю страхам она не могла.

Этот мужчина всегда умел сказать «нет». До сегодняшнего дня он говорил «нет» сделкам. Но прежде тщательно обдумывал каждую деталь, взвешивал все «за» и «против». Не может быть, чтобы он сразу отверг ее деловое предложение.

Клео глубоко вздохнула и, легко постучав в дверь его кабинета, вошла. Лицо холодно и серьезно, сердце работает ровно. Школа напускного бесстрастия была нелегкой. Ее встретила яркая лазурь его глаз и тонкая улыбка вежливого удовольствия, которой он ответил на ее короткое приветствие. И, не давая ему перейти к изложению планов на день или погрузиться в бумаги, которые он уже успел извлечь из своего черного кожаного кейса, Клео коротко вздохнула и произнесла:

— Мистер Мескал, я хочу выйти за вас замуж!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мучительный миг ожидания тянулся бесконечно долго, и Клео уже решила, что Джуд не раздумывая откажет ей. Он словно окаменел; и вдруг едва заметная улыбка скользнула по его губам и исчезла, словно ее и не было вовсе, словно Клео почудилось.

Время шло, Джуд не говорил ни слова, и ее сковало новое опасение: что, если он намерен и дальше молчать? Что, если он, как подобает джентльмену, не обратит внимания на сказанное ею? Что, если сочтет ее дерзкое предложение досадным помрачением ума и вежливо притворится, что слова не были произнесены?

Что ж, мрачно подумала она, в этом случае ей придется их повторить. Вопреки ожиданиям она почувствовала, как ладони ее увлажнились, а губы пересохли, и она медленно провела по ним кончиком языка. Словно угадав ее состояние, Джуд указал ей на стул, сопроводив жест легким кивком головы. Клео поспешила сесть, потому что еще немного, и ноги отказались бы ее держать.

Ее огромные, в пол-лица, глаза умоляли его ответить, хотя бы сказать, что он подумает. Только его согласие могло решить ее нелепую проблему, и оно было необходимо ей. Необходимо, чтобы отвести от дяди удар.

И вдруг Клео осознала в себе новое, смутное, невесть откуда вкравшееся, неизъяснимое чувство, что его ответ был важен для нее не только изза дяди. Клео не понимала, что с ней происходит, но разобраться в себе было необходимо: от нового ощущения кружилась голова, перехватывало дыхание.

— И что же… — произнес он наконец, и его голос привел ее в чувство. Обрамленные темными густыми ресницами глаза не отпускали ее взгляда.

Она совсем потерялась; неожиданно мягкий голос, неопределенность ответа словно испытывали ее. Дымчатые глаза снова расширились, на бледном лице проступила легкая краска.

— Что же? — не поняв, машинально повторила она. Пересохшие губы не повиновались.

— И что же за неожиданная потребность? — пояснил он. — Мы работаем вместе двенадцать месяцев и, согласен, вполне ладим друг с другом, но до сих пор я не замечал в вас ни малейшего признака безумной страсти. Кроме того, — продолжал его ровный, изысканно-любезный голос, — вы не производите впечатления женщины, любой ценой стремящейся к замужеству.

Здесь он ошибался, к замужеству она стремилась, но ее причины были иными, нежели он предполагал. Брак не был для нее самоцелью. Она научилась довольствоваться внутренней жизнью и никогда не искала эмоциональной поддержки со стороны. Однако единственным решением ее проблемы был брак с человеком, явно заслуживающим одобрения ее опекунов, и им был Джуд Мескал.

Но теперь он хотя бы требовал от нее разумных обоснований предложения, не поддающегося на первый взгляд никакому логическому объяснению. Это было ей по силам. Еще мгновение назад она чувствовала, что теряет ясность ума, допустив смутную мысль, что союз с этим мужчиной был важен и в совершенно ином, неожиданном смысле.

Всему виной ее нынешнее состояние душевного смятения, твердо уверила она себя. Она не ожидала, что будет так сильно волноваться. Она вздохнула свободнее, чувствуя, как напряжение отпускает ее застывшие мышцы. Недвусмысленная логика фактов была ее родной стихией, и Клео была готова эти факты изложить — разумеется, лишь самые необходимые.

Она легко опустила руки на колени и взглянула на Джуда холодно и откровенно.

— Завещание моего отца содержит условие, согласно которому я вступаю в права наследства через год, а мне требуется крупная сумма. Если же я выйду замуж до этого срока, при условии что мой брак будет одобрен дядей и тетей, деньги автоматически перейдут ко мне. Против брака с вами они бы не стали возражать, и, если бы мы поженились в течение, допустим, трех недель, я бы смогла получить наследство и воспользоваться необходимой суммой. Она не велика, если рассматривать ее как часть наследства, — поспешно прибавила Клео, предупреждая его возможные опасения, что она истратит все деньги, а после потребует содержать ее в роскоши. — Мое наследство называют «миллионами Слейдов».

Джуд кивнул, давая понять, что это ему известно; он и не мог не знать того, о чем в кругах Сити знали все. Итак, она привела свои основания, изложила их в краткой и ясной форме. И была уничтожена его усмешкой.

Неправдоподобно синие глаза Джуда смеялись, и Клео почувствовала, что заливается краской. Просить его жениться на ней было само по себе унизительно, а он еще усугубил ее состояние, обратив все в шутку.

— А не проще будет занять эти деньги? — Веселые искорки в его глазах поиграли и угасли, и взгляд приобрел привычную умную холодность и отстраненность. — Не слишком ли сильнодействующее средство вы избрали? Вы могли бы обратиться к опекунам, в чьем ведении находится имущество вашего покойного отца. Подумайте об этом.

Он слегка пожал плечами и сухо добавил:

— Я мог бы одолжить вам необходимую сумму. Вы вполне кредитоспособны.

Он сел у противоположного края своего огромного стола и устремил на нее взгляд сощуренных глаз поверх сплетенных пальцев.

— Сколько? И для каких целей?

Но Клео решительно покачала головой, так, что серебристые блестящие волны волос закрыли ей лицо.

— Я бы предпочла не занимать.

Она не желала никого посвящать в свою тайну, а каждый, кто сможет одолжить столь крупную сумму, потребует от нее отчета! В ее глазах застыла невысказанная мольба, и Джуд тихо спросил:

— Вы в беде?

И снова резкий отрицательный жест. Да, у нее неприятности, но это ее личное дело, и она сама будет выпутываться, не посвящая никого в отвратительные подробности. Она совершила ошибку, серьезную ошибку, позволив себе поддаться поверхностному обаянию Роберта Фентона. Она получила хороший урок и теперь должна дорого за него платить. Ей вдруг стало невыносимо выглядеть жалкой просительницей в глазах человека, не знавшего в жизни иных трудностей, кроме тех, что связаны с его работой.

Ей не следовало допускать и мысли обращаться к нему; она зашла в тупик, это ясно. В ней медленно закипала ярость. Она ненавидела себя за глупость, за унижение, на которое сама себя обрекла, ненавидела Роберта Фентона, этого мелочного, низкого шантажиста, ненавидела Джуда Мескала за причиняемые ей страдания, за то, что он исследовал ее, как пойманную бабочку.

Клео сделала движение, готовясь подняться. Сейчас ей хотелось лишь одного: уйти от этих холодных испытующих глаз, но его голос остановил ее:

— Я могу предположить, какую выгоду вы намерены извлечь из брака. Но в браке участвуют двое. Потрудитесь объяснить, что получу я, никогда не испытывавший необходимости менять таким образом свою жизнь.

Сардонически приподнятые густые брови, взгляд, полный недосягаемого превосходства, лишь разогрели в ней гнев, и Клео взорвалась:

— Говорят, вы не допускаете в свою жизнь женщины потому, что боитесь связаться с «золотоискательницей», — с обидой выкрикнула она. — Женившись на мне, вы можете быть спокойны, что я вышла за вас не ради денег — у меня будет достаточно своих, когда я их получу! Кроме того, я наследую значительную часть акций «Фондов Слейдов», и меня можно уговорить передать их вам. Надеюсь, это заинтересует вас больше прочих доводов! Но если вам и этого не довольно…

— Довольно, чтобы дать согласие, — перебил он, и Клео была рада его вмешательству, поскольку исчерпала свои аргументы и, кроме недостойных упреков, у нее не осталось ничего.

Акции были ее козырем: если она, став его женой, передаст ему свое право голоса, у него оказался бы контрольный пакет, что весьма соблазнительно для такого человека, как он.

Клео почувствовала, что разожгла в нем интерес, сердце ее застучало, и, чтобы унять его, она сдержала дыхание. Джуд поднялся из-за стола; казалось, он вот-вот улыбнется.

— Позвольте просить вас дать мне некоторое время, чтобы ваше… — он слегка помедлил, — ваше любезное предложение могло получить достойный ответ.

И, приняв ее невидящий взгляд за выражение согласия, посмотрел на часы, затем на разложенные на столе бумаги.

— На уик-энд я уезжаю из Лондона, а в понедельник я должен быть в Брюсселе. Не согласитесь ли вы поужинать со мной в понедельник вечером?

Он наблюдал, как она с усилием встала, и от его взгляда, скользящего по ее маленькой фигурке, она почувствовала странную неловкость и сухость во рту.

— В половине восьмого я пришлю за вами Торнвуда.

Клео остановила машину на посыпанной гравием дорожке перед Домом Слейдов, достала саквояж и направилась к величественному особняку XIV века. Последнее время она редко бывала здесь, но сейчас ей было необходимо видеть дядю и тетю, чтобы еще раз убедиться в правильности решения не давать воли эмоциям, провоцировавшим ее предоставить Фентону делать все, что ему заблагорассудится, поскольку она не желала давать ему даже волоса со своей головы.

Она не предупредила их о своем визите: в ее раздраженном уме то и дело всплывала мысль о «достойном ответе» Джуда, о возможных исходах его рассуждений. Она умела предвидеть развитие его мысли, когда речь шла о сложных финансовых проблемах, встававших перед президентом одного из самых престижных банков Сити. Но здесь совсем другое дело. Чем упорней Клео пыталась поставить себя на его место, рассуждать от его имени, тем больше она запутывалась. Не думать о нем она не могла.

Когда дворецкий открыл перед ней дверь, она согнала с лица тревогу, и ее приветствие прозвучало ровно и невозмутимо:

— Добрый день, Симмонс. Тетя дома?

Она прошла мимо него в огромную переднюю.

— Боюсь, меня сегодня не ждут.

Дворецкий принял у нее верблюжий жакет, кремовые лайковые перчатки и саквояж. Его непроницаемое лицо не выдавало ни удивления, ни тем более удовольствия. В этом роскошном доме никто не выставлял напоказ свои чувства, даже слуги; казалось, что здесь их вовсе не испытывают.

— Миссис Слейд в гостиной, мисс. Я прослежу, чтобы ваши вещи были доставлены в вашу комнату.

— Благодарю, Симмонс.

И Клео скользнула по гладкому паркету искать тетю.

Десять лет назад она вошла в этот дом четырнадцатилетней девочкой; ее родители погибли в шторме, потопившем их яхту у берегов Корнуолла. Тогда она искала любви и тепла, хотя бы участия, но нашла лишь педантичную заботу о своем благополучии. Она жила в роскошном доме, ее кормили лучшими продуктами и посылали в лучшие школы, но этим забота и ограничивалась. Она не получала того тепла, в каком отчаянно нуждалась в первые мучительные годы сиротства. Со временем она научилась обходиться без любви.

И только дядя проявлял к ней какой-то интерес. Он видел в ней не новую обузу, но живого человека со своими потребностями, страхами и надеждами. Он был несколько рассеян, но посвоему любил ее, и она это чувствовала. Однако виделись они редко, поскольку большую часть времени дядя проводил в банке. Когда же он отошел от дел из-за болезни, Клео уже переехала в Лондон учиться и навещала его не часто.

Грейс Слейд сидела в гостиной, перед ней на столике стоял поднос с чаем. Это была сухощавая, замечательно красивая женщина, и комната, в которой она находилась, была безупречна. Слейды требовали безупречности во всем, даже в людях. Не просто было соответствовать их меркам.

— Какая неожиданность.

В тетином голосе Клео послышались недовольные нотки, и она вздохнула. Конечно, ей следовало позвонить, но она просто не вспомнила об этом. Она утонула в перламутровой парче дивана эпохи Регентства.

— Я переночую у вас, а завтра вечером уеду.

С холодным достоинством она утверждала свое право быть здесь. Тетины уроки не прошли даром. Порой Клео спрашивала себя, не теряет ли она человечности, надевая маску бездушного достоинства, строгой сдержанности. Спрашивала, не приведет ли ежеминутное подавление в себе живого чувства к полной потере его, не превратится ли она в машину для демонстрации хороших манер, безукоризненного воспитания и преданности долгу, что составляло в сумме основу репутации семьи.

Но теперь, глядя на тетю Грейс, такую спокойную, выдержанную, элегантную, Клео решила, что пошла по верному пути, когда много лет назад, пытаясь снискать ее любовь, подражала ей во всем. Единственный прорыв в царство чувств обернулся катастрофой, именно он породил ту отвратительную ситуацию, в которой она оказалась. Но это больше не повторится.

— Я позвоню, чтобы тебе принесли чаю, — произнесла тетя Грейс, бесстрастно глядя на Клео. — Ты, наверное, устала с дороги.

«В другое время — возможно, — горько подумала Клео, — но сегодня дорога тут ни при чем». Две бессонные ночи подряд, навязчивые мысли о Джуде Мескале никак не способствовали хорошему цвету лица. От чая Клео, однако, отказалась:

— Нет, благодарю вас, тетя. Как здоровье дяди?

— Хорошо, насколько позволяет его общее состояние. Он беспокоится о банковских делах, что не приносит ему облегчения. Я не раз напоминала ему, что теперь делами занимается Люк.

Они поговорили еще немного, беседа протекала изысканно-любезно, но натянуто; наконец Клео извинилась и пошла к дяде. Она застала его в библиотеке, самой, по ее мнению, удобной комнате особняка. Он сидел на большом кожаном диване, держа на коленях раскрытый альбом с фотографиями.

— Чем больше я старею, тем чаще возвращаюсь мыслями в прошлое.

Клео не удивилась приветствию: такие высказывания нередко можно было услышать от дяди Джона. На первый взгляд они ничего не значили, но от них веяло такой теплотой, что Клео все крепче привязывалась к нему, чего нельзя было сказать о ее отношении к тете Грейс или кузену Люку.

— Мне не сказали, что ты приедешь.

В его добром взгляде застыл вопрос, и Клео, погрузившись в мягкую кожу дивана, сказала:

— Никто и не знал. Я просто собралась и приехала.

— Вот оно что.

Похоже, он был слегка озадачен, словно возможность скоропалительного решения не укладывалась в его голове. За годы, прожитые с тетей Грейс, он сделался осмотрительным, педантичным человеком, ничего не оставлявшим на волю случая.

— Как вы себя чувствуете?

Дымчатые глаза Клео испытующе смотрели в лицо дяди. Он постарел, ослабел и выглядел гораздо хуже, чем два месяца назад, когда она последний раз его видела.

— Хорошо, насколько позволяет мое общее состояние. Это они мне так говорят.

В его глазах мелькнул ужас, мелькнул и исчез с его измученного лица — ведь в этом доме не принято выдавать чувства, даже страх смерти. Клео поняла и переменила тему:

— Люк приедет домой на уик-энд?

Она надеялась, что нет. Ее кузен всегда был высокомерным и чопорным, даже в семнадцать лет. Ей тогда было четырнадцать, и она искала дружбы с единственным сверстником в доме, населенном старыми скрипучими механизмами. Но он уже тогда держался высокомерно и неприветливо; он дал ей понять, что не любит ее и считает обузой в доме, нарушившей его личную жизнь. Именно отношение к ней Люка повлияло на ее намерение искать работу где угодно, только не в семейном банке «Фонды Слейдов».

— Нет, он будет занят на деловых встречах. Смотри-ка… — дядя ткнул пальцем в развернутый на коленях альбом, словно ему было трудно говорить о Люке, и Клео спохватилась, не напомнила ли она ненароком о той отвратительной статейке в колонке сплетен, в которой отразилась другая сторона характера дядиного сына — тщательно скрываемое агрессивное безрассудство. — Это мы с твоим отцом. Играем в деревне в крикет. Этой фотографии уже больше пятидесяти лет. Мне здесь шестнадцать, а твоему отцу почти восемнадцать.

Клео вгляделась в выцветшее фото. Двое юношей в фланелевых спортивных костюмах с клюшками в руках и немыслимо важным выражением лиц. Она усмехнулась, рассмотрев характерную линию челюсти своего отца, намекавшую уже в том юном возрасте на упрямый и решительный нрав будущего зрелого мужчины. Джон Слейд не понял ее и покачал головой.

— Тебе, должно быть, трудно представить, что мы были молодыми, даже детьми. Но, видит Бог, так было! Мы были горячи, даже самонадеянны, и знали, чего хотели, — а может, только думали, что знали. — Его плечи опустились, перед взглядом проходило далекое прошлое. — Пожалуй, мы запоздали с женитьбой, слишком поздно обзавелись семьями — здесь я даже опередил твоего отца, — и вы, молодежь, должно быть, думаете, что мы так и родились стариками. Но, поверь мне, это не так!

— Вам его все еще недостает, — осторожно сказала Клео. Она и сама порой чувствовала, как ей не хватает родителей, и это помогало ее сближению с дядей. Впервые за свою взрослую жизнь она ощутила потребность в близком человеке, и дядя коснулся ее руки, коснулся легко, словно стыдился выдать свою привязанность. Но этого было достаточно, и его пальцы вновь легли на фотографию, будто пытались удержать давно ушедшие дни юности, удержать драгоценное прошлое. Клео вдруг осенило, что там, в прошлом, многое было обещано, но сбылось далеко не все.

И в эту самую минуту, сидя рядом со стариком, чья жизнь уже прожита, Клео поняла, что не имеет права обрушить на его голову семейный позор, омрачив его последние годы или даже отняв их у него.

Решение уплатить Фентону было верным. И единственным способом быстро получить наследство было замужество. Таким образом, ее поступок оказывался единственным выходом.

И вдруг ее потрясла неизвестно откуда появившаяся мысль: что она наделала? Попросила руки Золотого Айсберга! И то, что казалось единственно верным, ужаснуло ее. К какому решению он придет, одному Богу известно. Уволит ее или предложит отправиться на полгода в отпуск! Ей захотелось дать волю закипающей истерике — кричать, швырять на пол все, что попадется под руку, — лишь бы снять мучительное напряжение. Вместо этого она спросила, не желает ли дядя прогуляться с ней по саду, ведь погода на редкость хороша, не правда ли?

Весь день Клео мучилась беспокойством: мысль о Джуде не давала ей сосредоточиться. Она все думала, какое безумство совершила, попросив его жениться на ней, и единственным ее желанием было купить билет на самолет и лететь на край света.

Она надеялась, что брак с таким подходящим человеком решит ее проблему. Разум успокаивал ее, уверяя, что она не вступит в сделку — каковой, несомненно, будет этот брак — с пустыми руками: она вполне респектабельна, ему не придется стыдиться такой жены. Насколько она знала, на ее пути не было женщины, во всяком случае, такой, которая могла бы претендовать на брак с ним. В подобных вопросах Джуд был предельно осторожен.

Возможно, в будущем у него будут женщины; Клео не сомневалась, что он вполне наделен мужской силой. Но, если он проявит благоразумие, она ответит терпимостью, пониманием. А жгучая боль, пронзавшая ее при мысли о возможном «достойном ответе», была лишь страхом, не правда ли?

И все же намерение, казавшееся столь легко осуществимым, постепенно превращалось в глупую, непростительную ошибку. С каждой новой минутой ошибка казалась все глупее, а набегавшее время тяжким грузом ложилось на плечи Клео. Пришел понедельник, утро сменилось днем…

Внезапно Клео почувствовала, что стены кабинета душат ее, и ушла с работы раньше срока. Доехав на метро до Бау, она поспешила к своему домику с террасой, всегда дарившему ей успокоение.

Дом был ее бережно охраняемой святыней, все в нем — мебель, отделка — говорило о хладнокровии и мягком характере хозяйки. Он был ее пристанищем в годы учебы, местом, где можно было побыть наедине с собой и, натянув старые джинсы и рубашку, отдохнуть после напряженной умственной работы, какую подразумевала ее работа на побегушках у Джуда Мескала.

Но в тот день покой к ней не шел. Вопреки стараниям отогнать мучившие ее мысли она не могла не думать об исходе предстоящей встречи с Джудом.

Поймав свое отражение в зеркале, Клео остановилась как вкопанная. У нее вид безумной женщины! Дикие, тревожные, загнанные серые глаза, бледное, осунувшееся лицо.

Один взгляд на такое растерянное существо — и у любого мужчины пропадет всякое желание жениться, не говоря о Джуде Мескале, который, несомненно, разборчивей многих.

Если она собиралась выглядеть хотя бы наполовину лучше, прибыв в его дом нынче вечером, мрачно решила Клео, надо немедленно браться за себя. И, напустив маску выдержанного достоинства, которую суровая тетя Грейс учила носить с легкой непринужденностью, Клео приготовила ванную с душистой дорогой пеной и погрузилась в ароматную воду, размышляя, что наденет вечером, и рассчитывая, успеет ли наложить освежающий крем. О большем она не думала. Не осмеливалась — иначе вновь потеряла бы контроль над собой.

Ровно в семь тридцать она уже садилась в «роллс-ройс». В ответ на замечание Торнвуда о погоде ее голос прозвучал легко и приятно.

«Торнвуд славный малый, такие люди теперь редко встречаются», — говаривал Джуд. Клео не раз видала Торнвуда и его жену Мег и неизменно восхищалась их умением следить за домом Джуда. Благодаря им дом ожил.

Пока великолепный автомобиль с легким шуршанием несся по улицам в направлении тихого уголка в Белгравии, где жил Джуд, Клео прислушивалась к себе. Ценой немалых усилий ей удалось привести себя в порядок, и из истеричной развалины она превратилась в сдержанную, утонченную молодую женщину, не ведающую, что такое страх. Клео криво усмехнулась: такой она была до того, как решилась сделать предложение Джуду.

Он мог отказать, и тогда ей пришлось бы искать другой выход из положения. Но если он откажет, то не ее безумный вид будет тому причиной.

Черное платье дорогого шелка широкими складками спадало с высокой кокетки, поддерживаемой узкими лямками; его фасон напоминал стиль двадцатых годов и замечательно шел к ее маленькой фигурке. Блестящие свежевымытые волосы оттеняли контур ее узкого лица. Нет, внешность ее не подведет, и, если не сдадут нервы, если она не потеряет самообладания — вдруг он допустит колкость или дерзость? — она выдержит этот вечер. Сейчас она предпочитала не думать об ином варианте — что Джуд может согласиться, и тогда ее проблема будет решена. Она не смела надеяться, ибо знала, что выдержит отказ без видимого разочарования, если не позволит себе рассчитывать на лучшее. А отказать он мог, как любой здравомыслящий мужчина.

И даже такие поверхностные размышления вернули ее в мучительное состояние нервозности: большее, на что она могла рассчитывать после предстоящей встречи, — это не потерять работу. Но волнение пришлось подавить, когда Торнвуд открыл дверцу автомобиля.

Изящным движением Клео покинула машину и направилась по ступеням к парадной двери, которую Мег гостеприимно распахнула перед ней.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Джуд ждал Клео в гостиной и обернулся ей навстречу. В руке он держал бокал и, казалось, сосредоточенно рассматривал туманный морской пейзаж над камином. «Не странно ли, — пронеслось у Клео в голове, — столь пристальное внимание к картине, каждый мазок которой должен быть давно знаком?» Кроме того, он сам признавался, что пейзаж ему не нравился, однако расстаться с ним Джуд не решался, поскольку унаследовал картину от дяди вместе с домом.

Ее колени слегка дрожали; он был столь волнующе хорош, столь элегантен в своем строгом смокинге, и она смотрела на него другими глазами. Она привыкла видеть его в работе, относилась к нему с уважением, ей и в голову не приходило обращать внимание на его внешность. Теперь же его мужественная красота бросилась ей в глаза, и она не хотела мириться с этим, ибо считала свое предложение не более чем сделкой.

Клео собралась с мыслями и стойко выдержала его оценивающий взгляд. Джуд смотрел на нее мягко, почти нежно, и Клео улыбнулась ему в ответ.

— Как дела в Брюсселе?

— Все в порядке. Никаких затруднений. Американцы не собираются прибирать нас к рукам, думаю, вас это порадует. Но вы явились не затем, чтобы разговаривать о Брюсселе.

Он сухо улыбнулся, лицо сделалось жестким, и Клео, опускаясь в кресло, с горечью подумала, во что себя вовлекла. Она окинула медленным взглядом комнату. Старинные вещи, прекрасно сочетавшиеся с добротной тканью драпировки, действовали на нее успокаивающе. Она бывала здесь раза два и всегда с удовольствием вспоминала о своих визитах. От нынешнего ничего приятного она не ждала.

Джуд между тем наполнил бокал ее любимым белым вином, и Клео приняла его осторожно, опасаясь, что их пальцы могли соприкоснуться. Джуд усмехнулся, словно догадался о ее предосторожности.

У Клео перехватило дыхание: либо он испытывал наслаждение от напряженности, способной свести с ума самого выдержанного человека, либо ждал, что она заговорит первой. Она бы и заговорила, хотя бы затем, чтобы скорее пережить неизбежное, но не знала, что сказать.

Внезапно несообразность содеянного вновь поразила ее в самое сердце. Он, конечно, не мог отнестись к ее безумному предложению серьезно — так зачем же он тянул время, усугубляя ее мучения? Ей хотелось исчезнуть, сделаться невидимкой. Клео не понимала, что с ней происходило: она то овладевала собой, то почти теряла самообладание. Она не узнавала себя. Нет, это было невыносимо.

— Вы пришли к какому-нибудь решению? — хрипло проговорила она, заливаясь краской. Дрожащими руками поставив бокал на круглый столик у своего кресла, она взглянула в лицо Джуда, на котором выразилось удивление от ее неловкого вопроса, и с досады чуть не откусила себе язык. Где же ее напускная уравновешенность? Клео подавила стон.

Но удивление мгновенно исчезло с его выразительного лица, и теперь в нем читался учтивый интерес — или нечто большее? Джуд стоял спиной к зажженному камину, небрежно держа в руке бокал с виски. Какие мысли скрывались за его туманным взглядом, Клео знать не могла; возможно, так было даже лучше.

Он коротко кивнул.

— Да, но мы поговорим об этом за ужином.

Его ответ не допускал никаких догадок. Никаких. Если Джуд испытывал ее выдержку, способность хранить хладнокровие в условиях психологического давления, он не мог действовать успешней.

Клео потянулась за бокалом. Она припомнила, как часто Джуд испытывал ее, предлагая высказать мнение о балансовых отчетах и исследовательских данных. Тогда она была на высоте, но нынешнее испытание — если намерения Джуда действительно были таковы — было нечто иное, принадлежавшее скорее миру чувств, чем миру непререкаемых фактов.

На свою беду, Клео не знала, как вести себя в этом мире, и до сих пор не предполагала, что чувства могут вмешаться в область ее чисто делового предложения.

Она подыскивала какую-нибудь непринужденную, но не лишенную смысла фразу, которая могла бы вызвать его на разговор. В это время Мег вкатила столик с дымящимся ужином. Клео почувствовала, как ее ладони сделались горячими, липкими от пота. Она предпринимала нечеловеческие усилия, пытаясь хоть как-то овладеть собой.

Появление Мег немного разрядило атмосферу, и Джуд осведомился:

— Вы не возражаете, если мы поужинаем здесь?

Клео неуверенно поднялась, лишь теперь заметив покрытый скатертью стол в алькове окна.

Длинные бархатные занавеси скрывали апрельские сумерки, пламя свечей согревало полумрак гостиной, искрами рассыпалось в хрустале и серебре, оживляло бесстрастные черты сидящего напротив мужчины, окутывая их тайной.

Угощение было изысканным, услуги Мег безукоризненны и незаметны. Хорошее вино и учтивое дружелюбие Джуда успокоили бы кого угодно, но только не Клео. Старания Мег пропали даром: Клео даже не почувствовала вкуса пищи. Едва дождавшись ухода Мег, она позводила малой толике испепеляющего нетерпения выйти наружу.

— Я не хочу кофе, — резко прозвучал ее голос, когда Джуд взялся за костяную ручку серебряного кофейника в стиле королевы Анны. — Благодарю, — пробормотала она, спохватившись.

Этот мужчина бесчеловечен. Неужели он не понимал, что напряженное молчание убивало ее?!

Поколебавшись, он налил кофе в свою чашку, а Клео проклинала бесконечно тянувшееся время и краску, снова разливавшуюся по ее лицу.

— Итак, — произнесли оба одновременно, и Джуд кивнул, приглашая ее продолжать. Клео сожалела, что не вовремя раскрыла рот. Инициатива снова была в ее руках, и он оказывался в выгодном положении.

«Хватит, с меня довольно», — грубо подумала она и, собрав остатки мужества и выдержки, заставила свой голос звучать ровно:

— Вы сказали, что пришли к решению. — Поднятая бровь прибавила вопросу выразительности. — Могу я знать, в чем оно состоит?

— Разумеется, можете.

Как он спокоен, как вежлив, как убийственно холоден! Ей захотелось его ударить. И этот человек ей нравился! Ведь раньше она и мысли не допускала, что кажущийся столь уместным брак с этим мужчиной мог оказаться невыносимым.

Оттягивая время, он закурил тонкую сигару, и в пламени зажигалки его черты высветились совсем иначе: жестко, сурово. А взгляд потемневших глаз привел Клео в полное смятение: он и раньше, бывало, смотрел на нее, но никогда как на свою собственность.

— Я решил, — небрежно проговорил он, разглядывая, как тлеет его сигара, — принять ваше предложение брака по расчету. Удачные браки порой основывались и на меньшем.

Он наконец отвел глаза от огонька сигары и встретился с ее дымчато-серым взглядом. Улыбка быстро скользнула по его крупным мужественным губам.

— Однако замечу, что я согласен лишь в принципе, поскольку имеется одно условие.

Клео смотрела на него широко раскрытыми глазами, пытаясь осмыслить то, что сейчас услышала. Давно сдерживаемый вздох вырвался из скованных легких. Ведь если Джуд Мескал принял ее предложение, значит, ее план не столь безумен, как она думала. Больше не будет бессонных ночей и мучительных размышлений о том, что произойдет, если ей не удастся достать требуемые Фентоном деньги. Выйдя замуж, она получит наследство и уладит это мерзкое дело. Все будет в порядке!

Непрошеная улыбка, озарив ее лицо, выдала наступившее облегчение, и Джуд вскинул бровь.

— Не радуйтесь так. Вы еще не знаете моего условия.

— Да. Да, конечно, я еще не знаю.

На душе у Клео стало светло. Ей больше не придется страдать от мысли, что ей грозило стать орудием клеветы и омрачить последние дни дяди стыдом и унижением, а может, и того хуже — стать причиной нового, возможно рокового, сердечного приступа. А условие Джуда, каково бы оно ни было, вряд ли будет слишком страшным.

Она изящно склонила голову и вопрошающе взглянула в его глаза, скользившие по плавной линии ее узкого лица, мягкому изгибу полных губ.

— Это должен быть полноценный брак. Я хочу детей.

Его длинные красивые пальцы обхватили ручку кофейника, и, гладя на них, Клео почувствовала, как у нее внутри все застывает. До чего же она была глупа, что не подумала о том, что дело могло принять такой оборот! Она смотрела на этот брак сугубо теоретически. Двое взрослых, вполне совместимых людей соединяют свои жизни, состояния, извлекая из этого союза взаимную выгоду. Брак по расчету, сделка, совместная жизнь, основанная на взаимном уважении.

Полноценный брак означал физическую близость. Это все усложняло. Близость без любви казалась ей чем-то гадким, постыдным. Но он, видимо, считал иначе. Ах, почему же она раньше не допускала мысли, что он потребует полноценного брака? Да потому, беспощадно отвечала она себе, что ее голова была слишком занята необходимостью получить наследство, чтобы подумать о том, чего мог захотеть Джуд Мескал!

Она устремила взгляд на скатерть, словно эта дорогая ткань обладала таинственной притягательной силой. Взглянуть в глаза Джуду у нее не хватало духу: она чувствовала, что густо краснеет. Она знала, что синие глаза смотрели на нее, наблюдали за ее реакцией, и отчаянно старалась сохранить спокойствие.

В его согласии она видела лишь решение собственных проблем — рассчитаться с Фентоном, отвести удар от дяди Джона. О дальнейшем она просто не задумывалась, полагая, что и Джуд будет смотреть на этот брак как на сделку, что акции «Фондов Слейдов» в придачу к ее наследству удовлетворят его.

С другой стороны, он — здоровый мужчина, желание иметь детей для него вполне естественно; будучи существом другого пола, он наделен иной физиологией и, вероятно, мог получать удовольствие от физической близости без любви: его чувства могли оставаться незадействованными. И если он хотел детей, то ее долг, как его жены, их рожать. Но выдержит ли она подобный брак — с нелюбимым мужчиной?

Ответ мог быть только один: ей придется его выдержать. Она уже не наивная и мечтательная девочка. Если она собиралась воспользоваться выгодами от его согласия, она должна была принять и все его условия. Ибо иначе Фентон выполнит свои угрозы, а об этом и подумать было страшно.

Проанализировав ситуацию со своей всегдашней логикой, Клео подняла глаза на Джуда и, расправив плечи, произнесла:

— Я принимаю ваше условие. Понятно, что такой мужчина, как вы, нуждается в наследнике.

Она надеялась, что отвечала с подобающим достоинством, не допустив ни малейшего плотского намека, какой, несомненно, мог вкрасться, раз уж речь зашла о детях. Но непослушный язык выдал ее панический страх, высказал сокровенные мысли, которые она надеялась утаить от Джуда.

— Но я бы хотела поставить собственное условие, чтобы мы, чтобы мы… не были близки в течение, допустим, двух недель со дня свадьбы.

Клео встретила его холодный вопрошающий взгляд, его черная густая бровь недоуменно поднялась. Клео смущенно продолжала:

— Мне нужно время, чтобы привыкнуть к вам, чтобы лучше вас узнать — как мужа, — прежде чем мы…

Она не могла подобрать слова, и Джуд сказал за нее:

— Ляжем в постель.

Его взгляд с ленивой откровенностью скользил по ее губам, шее, покатой линии плеч, по груди.

— Вы торгуетесь, Клео. Ну, хорошо. Две недели.

Клео опустила лицо и с силой сжала сплетенные на коленях пальцы. Нет, не похож он на человека, обсуждающего сделку: в его голосе слышалась угроза!

Три недели спустя они поженились. Свадьба была очень скромной, на церемонии присутствовали только тетя Грейс, Люк и сестра Джуда Фиона.

Тем лучше, думала Клео, выходя под руку с Джудом из здания гражданской регистратуры; по крайней мере не толпятся люди в ожидании шумного празднества по случаю свадьбы, вынужденной для нее и вызванной желанием иметь наследника имени и огромного состояния — для него.

Клео смотрела, как тетя Грейс и Фиона садились в «BMW» Люка, чтобы отправиться в Дом Слейдов, и вспоминала, с каким удовольствием тетя встретила новость о свадьбе.

— Прекрасный брак! — Радость этой дамы не знала границ в пределах допустимого этикетом. — Замечательно, что имена Мескалов и Слейдов снова объединились.

Чуть позже Клео разговаривала с дядей Джоном.

— Я рад. Рад. Ты не могла бы сделать лучшего выбора. Я верю в молодого Мескала; жаль только, что мы с твоим отцом не питали такого же доверия к его дяде. — Он взял ее за руку, поддавшись небывалому порыву любви. — Но тогда мы с твоим отцом были молоды и считали, что знаем все на свете, вот и вышли из «МескалСлейд» и основали «Фонды Слейдов». Мы, конечно, рисковали, но риск себя оправдал. Правда, Грейс всегда считала банковское посредничество второстепенным делом, с точки зрения общественного мнения, зато мы взяли свое по уровню жизни — благодаря Грейс.

Дядя вздохнул, словно все еще сожалел о давнем разрыве.

— Да, хорошо, что два рода снова объединились, что имя Слейд на бланках для деловых писем вновь приобретет значение.

Итак, все довольны, думала Клео; даже Джуд на званом ужине в Доме Слейдов держался влюбленным женихом. Однако три недели до свадьбы она его почти не видела, бегая по его делам: заказывала авиабилеты в Цюрих, Бонн, Нью-Йорк, договаривалась о номерах в гостиницах, назначала встречи с клиентами и зарубежными партнерами.

— Полагаю, нам следовало уехать первыми.

Джуд легко обнял ее за тонкую талию, и Клео передернуло. Счастливой новобрачной она себя не чувствовала. Она вперила невидящий взгляд в серые фасады зданий на противоположной стороне улицы, словно в полусне. Поднять на него глаза она не решалась, и Джуд, ощутив ее содрогание, мягко спросил:

— Замерзла, дорогая?

— Да, немножко.

Клео с благодарностью ухватилась за этот предлог. Самолюбие Джуда будет уязвлено, если он поймет, что его новоявленную жену передергивает от одного его прикосновения! И погода напоминала скорее ноябрь, чем май; шелковый жакет совсем не грел, и в сердце Клео было мало тепла. Но об этом Джуд не должен был знать.

— Тогда поехали?

Обняв ее за плечи, он потянул ее к «роллсройсу», который сегодня вел сам, но Клео словно окаменела, настолько неприятной оказалась для нее даже эта незначительная ласка.

Ее спас внезапный порыв ветра, который чуть не унес ее соломенную шляпку с розами; Клео машинально вскинула обе руки, чтобы удержать этот нелепый головной убор, и высвободилась из объятий Джуда.

Он наблюдал сверху вниз, как она боролась с ветром, спасая шляпку, и как потом старательно ее надевала: синие глаза улыбались.

— Это милое легкомыслие тебе к лицу. Ты так женственна и беззащитна. В банке ты никогда не показываешь себя с этой стороны. Ты нравишься мне такой!

Он раскрыл перед ней дверцу автомобиля, и Клео, садясь, прочла в его улыбке ласковое восхищение. Ей стало стыдно, и она ответила, стараясь казаться веселой:

— Если бы я так оделась на работу, ты бы решил, что я сошла с ума!

Он усмехнулся и направился к своей дверце. Клео стиснула зубы. В ней не было ничего, кроме того, что ему уже известно. Умна, выдержанна — она его личный помощник, ничего особо женственного. Будет ли он разочарован, когда поймет это?

Он сел радом с ней, двигатель заработал, и машина величаво тронулась в сторону Дома Слейдов, где тетя Грейс устроила в их честь торжественный обед. Дяде Джону нездоровилось, и он не мог присутствовать на церемонии, но Клео, разумеется, зайдет к нему. Ей не давала покоя мысль, как бы он воспринял истинную причину ее замужества. Она побледнела и нахмурилась. Он никогда о ней не узнает, в этом весь смысл ее затеи.

— Почему ты молчишь, Клео? — Джуд на миг отвлекся от дороги, и его синие глаза испытующе глянули ей в лицо. — О чем ты думаешь?

— Ни о чем особенном, — солгала Клео. За минувшие три недели она о чем только не думала, однако ее мысли сводились к одному. Выход был единственным, ничего другого при таких обстоятельствах она предпринять не могла. Ее положение было бы гораздо хуже, если бы Джуд ей отказал или если бы она хладнокровно махнула на все рукой. Следовательно, ей придется вести себя достойно: она слишком уважала Джуда, чтобы позволить ему догадаться, какой страх она испытывала перед поставленным им условием полноценного брака.

— Ну хорошо, — мягко сказал он и с явным облегчением вновь сосредоточился на дороге. Клео даже показалось, что он улыбнулся, и она восхитилась его выдержкой, спокойствием. Он, конечно, не сомневался относительно их будущего. — У меня для тебя новость, — сказал он. — Тебе интересно?

— Конечно. Какая?

Клео словно выдернула себя из омута своих личных забот, в который она слишком часто погружалась в последнее время, и Джуд усмехнулся.

— Мне удалось устроить нам медовый месяц на Греческих островах. К сожалению, только на неделю, большим временем я сейчас не располагаю. Но этого будет достаточно, чтобы вместе отдохнуть.

Он затормозил перед светофором и, опустив руки на руль, повернулся к ней и загадочно посмотрел ей в глаза.

— Может быть, там ты скорее привыкнешь.

— Замечательно.

Клео притворилась, что не узнала слово, произнесенное ею в том разговоре.

— Не слишком ли далеко ехать ради одной недели?

— Согласен, — рассеянно кивнул он. Если его и разочаровало отсутствие в ней горячего восторга, он не показал вида. — Но когда коллега предложил мне приехать на его виллу, мысль об уединенном солнечном уголке на море оказалась слишком соблазнительной, чтобы отказаться. Сначала я думал просить Фиону позволить нам провести эту неделю в ее доме в Сассексе, но потом решил, что на острове нам будет лучше. Кроме того, — взгляд Джуда приобрел странное выражение, — мы оба сможем воспользоваться этим небольшим отдыхом на солнце. Мы уезжаем через три дня — у тебя будет немного времени, чтобы освоиться в новом доме.

Он все устраивал, не спросясь ее. Хотел ли он в быту того же превосходства, что и в работе? Она еще не знала, как к этому отнестись. Однако легкое беспокойство исчезло, когда, быстро подсчитав дни, она выяснила, что успеет вернуться в Лондон до истечения ее четырехнедельного срока. А Джуд, словно предвидя каждый нюанс ее размышлений, сухо добавил:

— Для всех окружающих это будет короткое и романтическое свадебное путешествие. Для тебя — возможность понежиться недельку на солнышке.

— Славного парня ты себе выбрала, уж я-то знаю! Ты будешь счастлива, поверь мне, — приветствовала ее Фиона, встречавшая их у Дома Слейдов. — Добро пожаловать в нашу семью, девочка!

Она расцеловала Клео в обе щеки и шутливо натянула ей шляпку на нос. Клео со смехом отшвырнула ее в сторону. Сестра Джуда ей сразу понравилась.

Джуд рассказывал, что его родители, оставив на него дела, уехали в Новую Зеландию, и Фиона была его единственным близким человеком. Клео отметила про себя гордость, с которой он говорил о своей сестре. Умная и привлекательная женщина, Фиона в свои тридцать лет оставалась незамужней, поскольку предпочитала не обременять себя семьей и отдавать все силы целому ряду своих магазинчиков, разбросанных по всей стране.

«Мескалы с трудом решаются на брак», — заметил как-то Джуд, рассказывая о Фионе, и Клео не раз вспоминала эти слова и удивлялась, почему акции «Фондов Слейдов» оказались решающим фактором, склонившим его к женитьбе — шагу, на который он прежде не решался.

Акции, несомненно, могли принести ему выгоду, но так ли они были важны? Важны, конечно, но вряд ли в такой степени. Если только Клео ничего не упустила. Джуд обладал гибким умом, и Клео, полагая, что хорошо осведомлена в деловой жизни Сити, знала, что ей ни за что не сравниться с ним в умении решать финансовые вопросы. Допустим, он решил, что пришло время обзавестись семьей; но в его положении он мог остановить свой выбор на любой женщине, исходя из одного только желания надеть ей на палец кольцо. Следовательно, акции имели гораздо большее значение, чем она предполагала.

Глядя на Джуда, сидевшего напротив нее за изысканно сервированным тетей обеденным столом, Клео потягивала вино из бокала, пытаясь унять биение сердца, скачущего в груди, как клоун в цирке. Это страх, думала она, страх перед последствиями той цепочки событий, которые привели к сегодняшнему дню. Вот она сидит напротив человека, только что ставшего ее мужем, человека, умом которого она всегда восхищалась, но тело его было ей неведомо. И вот это вскоре предстояло ей познать вопреки собственной воле.

О Боже! Клео приложила к губам белоснежную льняную салфетку, ни на миг не допуская, что стук ее сердца мог быть вызван бесконечным обаянием этого мужчины, чья гибкая стать скрывалась под элегантным темно-серым костюмом, безупречной белизны сорочкой и в тон ей жемчужно-серым галстуком.

Клео отвела от него взгляд и полуулыбкой поблагодарила бдительного Симмонса, который поставил перед ней овальное блюдо с сочным куском морской форели. Пока свершалось это действо вокруг стола, Клео поймала на себе взгляд Джуда, и откровенность в его глубоких синих глазах сковала ей дыхание. Она быстро перевела взгляд на тетю Грейс, оживленно болтавшую то с Люком, то с Фионой, то с Джоном. Клео вспомнила слова дяди о неодобрительном отношении тети Грейс к разрыву с банком Мескал Слейд и подумала, не в этом ли причина ее холодности к ней.

Люди — сложные существа, их чувства и действия в настоящем часто являются следствием событий прошлого, даже если они сами не отдают себе в этом отчета. Прошлое лишает их возможности действовать иначе. Клео больше не могла осуждать тетю за суровость по отношению к ней, дочери человека, увлекшего ее мужа из респектабельной сферы торгового банковского дела. Так же нелепо было бы обвинять ежа за то, что у него колючки.

— Думаю, нам следует начать легкую беседу. — Спокойный мягкий голос Джуда нарушил ее размышления. Джуд накрыл ее руку своей, завладев ее пальцами, рассеянно игравшими ножкой бокала. От прикосновения этих сильных, с ухоженными ногтями пальцев ей снова сковало дыхание. Она больно прикусила нижнюю губу, и Джуд сказал:

— Не беспокойся, дорогая, ты в безопасности на ближайшие две недели.

И холодно скомандовал:

— Улыбнись мне. Или я слишком многого прошу?

Клео почувствовала, что все взгляды устремились на них, что оживленная беседа прервалась и все теперь смотрели на новобрачных, которым полагалось выглядеть взволнованно-счастливыми. Клео изобразила ослепительную улыбку и чуть не расплакалась, потому что увидела во внезапно поблекшем взгляде Джуда, что он понял, насколько фальшивой была ее улыбка.

— Вас хочет видеть некий джентльмен, мадам.

На пороге кабинета стояла Мег. Клео только что окончила телефонный разговор с агентом по недвижимости, насчет продажи ее домика в Бау. Она нахмурилась: ей хотелось, чтобы Мег обращалась к ней менее официально. «Называйте меня Клео или миссис Мескал, если вам неудобно по имени», — наставляла она Мег, переехав два дня назад в дом Джуда. Но Мег, несмотря на свои услужливость и дружелюбие, не шла на это. Старая школа!

— Проводите его в гостиную. — Клео захлопнула блокнот и пробежала пальцами по волосам. — Кто это? — запоздало спросила она.

— Какой-то мистер Роберт Фентон, мадам. Говорит, у него срочное дело.

Мег фыркнула, давая понять, что, по ее мнению, сейчас не могло быть иных срочных дел, кроме тех, что занимали ее молодую госпожу, — сборов в свадебное путешествие.

— Не сказать ли ему, что вы заняты? Пусть оставит записку. Еще столько вещей надо уложить — и все к завтраму!

— Нет. Я приму его.

Клео только теперь обернулась, найдя силы улыбнуться экономке. Едва заслышав ненавистное имя, она похолодела и отвернулась, притворившись, что ищет что-то в ящике стола. Теперь же ее руки и лицо были относительно спокойны. Она знала, что когда-нибудь ей все равно придется снова увидеть эту тварь, но все же надеялась, что он сначала напишет или позвонит.

Приходилось еще благодарить судьбу, пронеслось в ее голове, когда она шла в гостиную, что по крайней мере Джуда не было дома — он разбирал в банке свои дела. Она пыталась ступать твердо, однако ее колени дрожали. Слава богу, Джуд настоял, чтобы она не выходила на работу до их отъезда в Грецию и использовала это время, чтобы познакомиться с новым домом и распорядиться старым. Иначе эта змея Фентон притащился бы в банк, и ей пришлось бы объясняться.

Внезапно ее охватило глубокое отчаяние, что человека, который был теперь ее мужем, не было рядом; это чувство потрясло ее до глубины души. Ей не хватало его силы, мягкости, столь выгодно отличавших его обхождение, такта, с которым он выдерживал их двусмысленные отношения с первой минуты их приезда из Дома Слейдов.

«Джуд, ты мне нужен!» — пронеслось в ее сознании, но Клео, боясь расчувствоваться, подавила этот внутренний крик.

Он нужен был ей именно здесь, именно сейчас. Что бы он сказал, узнав, что ее шантажируют?! Он заставил бы задрожать Колосс! Но она и сама была не из слабых, отнюдь!

Выпрямившись, она распахнула дверь гостиной и быстро вошла. Ей навстречу потек слащавый голос Фентона:

— Примите мои поздравления с законным браком, миссис Мескал.

Она пропустила эти слова мимо ушей, однако почувствовала, что ее бросает в жар. От одного вида этого человека в ней вскипала кровь.

— Не смей больше появляться здесь, — отрезала она, всем своим видом давая понять, как он ей отвратителен. А ведь когда-то она находила приятным его общество! Когда-то… Нет! Клео решительно взяла себя в руки. Нечего вспоминать прошлое. С ним покончено, или почти покончено. Теперь ей нет дела до этого ничтожества. Она ненавидела, презирала его и рассчитывала, что, передав ему деньги, отделается от него навсегда.

— А я и не собираюсь появляться. Если не возникнет необходимость.

Отталкивающий взгляд, кривящиеся в усмешке губы. Клео заметила в его руке бокал, почти до краев наполненный бренди, и его наглость взбесила ее. Ей претило его присутствие, она не могла видеть, как он развалился на диване Джуда и пил его бренди. Но Клео сдержала гнев, поскольку, дав ему выход, она испытала бы временное облегчение, но ничего бы не добилась. Поэтому она спокойно произнесла:

— Не было необходимости приходить сюда сегодня. Вполне хватило бы и телефонного звонка.

— Да? Ты как считаешь? — с деланным достоинством передразнил он. Опрокинув стакан бренди в рот, он откинулся назад и расплылся в ядовитой улыбке. — Интересно, как бы ты стала передавать мне деньги по телефону.

— У меня их пока нет. — Она сжала пальцы в кулаки, но вновь была вынуждена подавить ярость, чтобы убедительно доказать ему, что деньги будут доставлены, иначе он выкинет какую-нибудь новую гнусность. — Эти вопросы так быстро не решаются. Я замужем всего два дня. Я передам тебе деньги, как только смогу. Я не желаю, чтобы это отвратительное бремя висело на мне дольше, чем необходимо.

— Так когда же? На будущей неделе? — резко спросил он, глядя на нее колючими глазами, и Клео глубоко вздохнула, чувствуя, как увлажнились ее ладони, лоб, спина.

— Нет. Через неделю. Завтра мы уезжаем в свадебное путешествие.

Делиться с ним подробностями личной жизни было гадко, каждое слово давалось ей с большим трудом.

— Оставь мне телефон. Как только я получу деньги, я тебе позвоню.

— Сейчас. Держи карман шире.

Он рывком вскочил на ноги и направился к ней. Клео словно окаменела и не могла сдвинуться с места, ее ноги приросли к мягкому восточному ковру.

— Ведь помимо твоего бедного старого дядюшки тебе придется еще кое с кем считаться, не правда ли, любовь моя? — Он издевательски поднял бровь. — То, что я могу порассказать о тебе, сделает твоего новоиспеченного муженька посмешищем всего Сити. Этакий дурень, а? Не думаю, что он обрадуется такому положению.

Клео потеряла дар речи. Ей нечего было сказать. Как ей хотелось исхлестать его по щекам, расцарапать лицо, вырвать ему волосы! Клео едва сдержала прилив бешенства, а Фентон продолжал:

— Мы ведь должны считаться с чувствами твоего мужа, не так ли, любовь моя? Ты же такая умница, ну просто чертовски умна. Я в полном восхищении. Чтобы запустить свои хорошенькие ручки в огромное состояние, ты вышла за еще большее! Светлая головка! Высший класс!

И в этот миг позади раздался голос, который мог бы заморозить клокочущие потоки лавы:

— Представь меня своему другу, дорогая.

Потемневшими от ужаса глазами Клео смотрела, как Роберт Фентон поднял к губам бокал, посылая ей сквозь хрусталь язвительную усмешку.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Клео не помнила, как выпуталась. Сердце бешено колотилось, все внутри сжалось в холодный комок, однако нужные слова нашлись, и она их познакомила. Как завороженная она смотрела на исчезающее в горле Фентона бренди и чувствовала на себе неотрывный взгляд Джуда.

— Пожалуй, мне пора.

Фентон втиснул пустой бокал в руку Клео и, сверкнув глазами в сторону Джуда, направился к дверям.

— Я зашел только поздравить. У вас прелестная жена, Мескал. Просто чудо!

— Я вас провожу.

Игнорируя протесты Фентона, Джуд последовал за ним; из-за дверей послышался его ровный голос.

Клео прислонилась к стене, все еще сжимая бокал в дрожащей руке. Когда Джуд вошел? Что он слышал? Она панически напрягала память, пытаясь припомнить, что Фентон наговорил. Кажется, какая она умница, что вышла замуж за состояние Джуда, получив одновременно и свое! Джуд решит, что она хвасталась этим — перед Фентоном, перед всеми… Да еще поила Фентона его лучшим бренди!

Она быстро поставила бокал на стол и несколько раз вздохнула, пытаясь успокоиться. Позади раздались шаги, и в комнату вошел Джуд.

— Вы давно знакомы?

Слишком прямой вопрос не может быть вежливым.

— Около двух лет, — ответила Клео, ища его взгляда, чтобы угадать настроение. Но не обнаружила ничего, кроме непроницаемой внимательной холодности, и интонация его голоса была лишь интонацией вопроса:

— И он зашел только затем, чтобы поздравить?

— Ну да, только поздравить.

Она не сомневалась, что он услышал ложь в ее голосе, прочитал ложь в ее глазах, и, отвернувшись к вазе с тюльпанами, стала поправлять и без того прекрасно составленный букет. Ее дрожащие пальцы ощущали прохладно-восковое прикосновение лепестков; она ждала осуждения, которое неминуемо должно было обрушиться на нее, если Джуд слышал слова Фентона.

Но Джуд молчал, и когда Клео нашла в себе силы оглянуться, комната была пуста.

На синем, словно вышедшем из-под кисти художника, небе ярко сияло солнце, искорками рассыпалось по тончайшему золотому песку, зайчиками прыгало по белым стенам нескладных рыбацких домиков, сгрудившихся невдалеке на морском берегу.

Клео потянулась, нежась в жарких солнечных лучах, и услыхала небрежный голос Джуда:

— Перевернись. Ты слишком долго так лежишь, спина может сгореть.

Сердце Клео учащенно забилось, а тело настороженно замерло. Она не слышала, как он подошел, — песок скрадывает шаги — и решила притвориться, что не слышала и голоса. Ведь песок такой мягкий, вот она и задремала, а шелест и плеск прибоя вполне могли заглушить его слова.

Он заговорил снова, на этот раз громко и резко.

Клео поняла, что это приказ, и повернулась, сбив под собой пляжное полотенце. Опять Джуд застал ее врасплох! Всего неделю она была замужем за этим человеком и чувствовала себя в этом браке как на минном поле среди волнующих, тревожных ожиданий чего-то неведомого.

Она надела солнечные очки, чтобы скрыть хоть какую-то часть своего тела. Помимо очков, на ней не так много было надето. Изящный черный купальник открывал почти все, что можно было открыть, и, знай она, что Джуд вернется с рыбалки так рано, она выбрала бы другой. Онато надеялась, что большую часть дня проведет в одиночестве!

— Ты рано вернулся.

Сказано небрежно, нарочито безучастно. Клео гордилась своей способностью прятать беспокойство, волнение, страх. Он склонился над ней, и она быстро отвела взгляд. На нем были только черные хлопковые шорты, потертые и выцветшие; его бронзовое тело, оттененное жесткими волосами, источало бесконечную мужественность, силу, скрытую угрозу. Увидев его таким, она невольно вздрогнула, охваченная неведомым чувством. Это страх, сказала она себе, обычный животный страх. Но кроме страха было еще что-то, имени чему она не знала.

— Не хотел быть обвиненным в недостаточном внимании к жене.

В его голосе слышались язвительные нотки, которых она не замечала за всю неделю их брака, и почувствовала, что его отношение к ней изменилось. Эта едва заметная перемена заставила ее насторожиться.

Это все, что она могла сделать, чтобы держаться в соответствии с его холодно-вежливым обращением, которое, впрочем, было ей приятно. Четыре дня, проведенные на острове, явились для нее, как она и предчувствовала, тяжким испытанием. Он был обходителен, заботился о том, чтобы она всем была довольна, ни в чем не нуждалась. Что же касается горничной, очевидно жившей при вилле, то ее соображения по поводу отдельных спален и независимого времяпрепровождения супругов Клео совершенно не волновали.

Она испытывала благодарную привязанность к своей уединенной комнате, своему уголку и напоминала ребенка, считающего и пересчитывающего последние бесценные деньки школьных каникул. Она видела, какие взгляды Джуд бросал на нее порой, и инстинктивно чувствовала, что они означали. Он нормальный, здоровый мужчина, и, в конце концов, она его жена.

Но если он окажется чересчур настойчивым в своих мужских притязаниях, а ведь оставалась еще неделя до того рокового дня, когда он мог на полном основании предъявить свои супружеские права, — она не знала, как вынесет это. Не знала, что будет с нею, когда делить с ним постель станет ее обязанностью. Останется только закрыть глаза и умереть…

— Ай! — взвизгнула она, и все ее мрачные мысли разлетелись от внезапного ощущения чего-то холодного и вязкого. Это был крем для загара, и сильная теплая рука Джуда принялась втирать его в ее обнаженное тело.

— Я и сама могу! — лепетала она, энергично пытаясь высвободиться или хотя бы сесть, при этом его рука оказалась зажатой между ее поднятыми коленями и грудью.

Дымчато-серые глаза широко распахнулись за темными стеклами очков и, встретив его ответный взгляд, замерли. Непостижимая синева его глаз, утопающих в черноте ресниц, была подобна целующему берег морю, и в ней, как в море, роились изумрудные сверкающие искорки. Это были искорки смеха!

Он смеялся, черт бы его побрал, но не в открытую, а тайно. Смеялся над ее глупой девичьей робостью, и от этого она чувствовала себя маленькой, неуклюжей, нелепой.

— Я знаю!

Его хрипловатый голос звучал у самого ее уха. Он наклонился, и его дыхание обдало ее кожу. Он высвободил руку из нежного плена и уложил Клео на полотенце.

— Но я тоже могу, так почему бы тебе не полежать спокойно? Тебе будет приятно, — прибавил он, и его слова пронизали все ее существо.

Сопротивляться было бесполезно: при желании он мог побороть ее одной рукой. Кроме того, подобное поведение было бы низким: он бы решил, что его жена сущая ведьма. Он заслуживал лучшего.

Клео, сжав зубы, подчинилась. Она закрыла глаза и ядовито напомнила себе, что пора привыкать к его вольностям, вольностям, откровенность которых через неделю неизмеримо возрастет!

Они заключили договор, и Клео слишком уважала его и себя, чтобы сдать позиции; поэтому она решила попробовать самовнушение. Особых результатов она не ждала, но нужно было хоть что-то делать, и Клео повторяла про себя: «Я буду хорошей женой. Я хочу быть ему хорошей женой». Наконец безмолвное увещевание слилось с мерным шумом прибоя, с нежным прикосновением сильных рук, втирающих крем в ее длинные стройные ноги.

Но когда его пальцы достигли внутренней стороны ее бедра, воровато проникая дальше, чем это дозволяла стыдливость, кровь бешено застучала в ее висках. Она чувствовала, как каждый мускул ее тела сковало инстинктивное неприятие, но разбойничьи пальцы продвигались все дальше, действуя уже более законно, и теперь массировали ее плоский живот, бедра.

И вдруг Клео испытала неведомое ранее ощущение. Она хотела испугаться — и не могла. Разум подсказывал ей, что надо сопротивляться, но тело повело себя по-своему, стало податливым, легким. Клео погружалась в какую-то теплую глубину, погружалась не без боли, ибо легкие сковало так, что впору было задохнуться, а сердце разрывало грудь… Все мысли о сопротивлении были изгнаны этими мускулистыми умными руками, и Клео поняла, что если позволит себе хоть на минуту расслабиться, то будет покорена полностью и окончательно.

Когда его пальцы нашли застежку ее купального лифчика и раздвинули маленькие чашечки, открыв его взору, его рукам, солнцу ее грудь, она попыталась воспротивиться, сказав ему, что уж там-то она наверняка не сгорит, особенно если он оставит в покое ее купальник… Но вместо членораздельных слов с ее губ сорвался глухой стон, стон наслаждения. Она чувствовала, как налились ее упругие соски, как сладкая, пламенная боль заполняла ее тело, и поняла, что покорена, что жаркие немые ласки его рук растопили последнюю преграду… Он был ее мужчина, ее супруг, и она желала его, как никогда в жизни ничего не желала. Ее тело без всякого сознательного импульса чувственно изогнулось под его ладонями в откровенном призыве, и он сказал:

— Теперь все в порядке.

Короткая безучастная фраза донеслась откуда-то издалека, и лишь несколько секунд спустя Клео осознала, что та сладкая боль, та неизбывная потребность, пробужденная им, так и останется болью. Горькой болью.

Он поднялся; его гибкое, упругое тело бронзой отливало в сверкающих лучах греческого солнца. Он стоял, преисполненный чувства абсолютного превосходства, не обращая внимания на случившееся с ней, потому что с ним самим явно ничего не случилось. Он начал расстегивать шорты, у Клео перехватило дыхание, и она закрыла глаза. Джуд мягко сказал:

— Я иду купаться. Пока.

Когда Клео открыла глаза, его уже не было. Она поискала его взглядом и увидела, как он мощно рассекает глубокую морскую синеву. Клео встала, дрожащими пальцами застегнула лифчик и принялась беспорядочно заталкивать вещи в пляжную сумку. Лицо ее пылало, но не от солнца. Она сгорала от стыда. Стыда и унижения. Наверняка утомленный своей бессодержательной ролью в этом странном браке, но связанный обязательством соблюдать поставленное ею условие, озлобленный уклонением от его легчайшего прикосновения, он воспользовался возможностью продемонстрировать, что ему ничего не стоит подчинить ее, если он того пожелает.

Именно это он и сделал и, чтобы окончательно добить ее, удалился, давая понять, что ее явное возбуждение совершенно, не тронуло его. Хочу — возьму, хочу — оставлю — вот откровенная суть его действий.

Этого Клео никогда ему не простит. Никогда. А легкость, с которой он брал над ней верх, лишь оттолкнет ее еще сильнее.

Клео вернулась на виллу, вбежала в белый одноэтажный домик, налила в высокий стакан лимонного соку прямо из холодильника и с жадностью выпила. Распахнутые от ужаса глаза блуждали по сверкающей чистотой кухне, словно Клео ждала, что кто-то вот-вот нападет на нее из-за угла.

Кто-то? Конечно, Джуд! Разве его руки не атаковали ее тело? Это была самая настоящая атака — коварная, чувственная!

Постепенно Клео пришла в себя, лихорадочный огонь в глазах угас, унялась дрожь в руках, полоскавших стакан. Джуд, скорее всего, вернулся на берег, а может быть, еще плавает. Как бы то ни было, между ними снова стояла преграда. Однако подленький голосок нашептывал из глубины сознания, что не всегда она сможет сохранить эту преграду. И он не всегда будет отступать в критический момент — если он хочет детей, он ее не оставит.

Желание иметь семью побудило его жениться, и акции «Фондов Слейдов» решили его выбор в ее пользу. Эта внезапная догадка нанесла Клео жестокий удар. Ведь она думала, что ее предложение было правильным, благоразумным шагом. Теперь же ее уверенность пошатнулась. Ей казалось, что она постепенно выпутывается из беды, а на самом деле она вовлекла себя в еще худшую!

Она всегда восхищалась способностью Джуда сохранять спокойствие, проявлять завидную выдержку. Клео метнулась из кухни по коридору в свою комнату. Теперь это его качество обернулось к ней другой своей стороной — темной, жестокой.

Способ, каким он доказал ей, что может довести ее до такого состояния, что она будет умолять его о близости — вопреки отсутствию любви между ними, в чем она видела важный залог своей безопасности, — заставил ее содрогнуться от неутоленного желания и отвращения к себе. Мощное, губительное смешение чувств. А качества Джуда, некогда приводившие ее в восхищение, теперь пугали и отталкивали ее.

Сорвав купальник, она швырнула его в угол просторной, традиционно меблированной спальни и скользнула в ванную. Пустив на себя струи воды, она принялась оттирать с тела крем, словно маслянистая масса все еще хранила следы пальцев Джуда. Она желала, чтобы их дети, когда они родятся, были похожими на нее, такими же сероглазыми и светловолосыми, и не переняли ни черточки от темной, жестокой красоты их отца. Это будут ее дети, не его! Она родит их такими, и тогда он будет уничтожен. В этот миг она всей душой его ненавидела и не желала давать ему даже детей, похожих на него хоть сколько-нибудь!

Клео услыхала, как пришла горничная готовить ужин: каждый вечер та покупала в селении свежую рыбу, овощи и фрукты.

Клео раздраженно отбросила книгу, которую безуспешно пыталась читать, и, смахнув с лица шелковистые светлые пряди, прошла с террасы через полуоткрытую дверь к себе в комнату.

Джуд опаздывал. Чтобы приготовить ужин, пожилой гречанке требовался час, иногда и меньше. Так где же Джуд?

Заметив в зеркале беспокойную морщинку, которая пролегла между бровей, Клео досадливо отвернулась от предательского стекла. Не могла же она, в самом деле, тревожиться о нем! Еще недавно она мечтала вовсе его не видеть!

Она немного успокоилась и поняла, что ее волнение было излишним. Он заставил ее пожелать его, так? Но ведь он ее муж. А она, обладая тонкими чувствами, всегда считала, что должна полюбить мужчину прежде, чем испытает влечение к нему. Но Джуд разбудил в ней желание, открыл такие глубины чувственности, о которых она раньше и не подозревала. То, что она узнала о себе, пугало ее, но это не означало, что она позволит страху завладеть собой.

Кое-что она узнала и о Джуде. Мужчина в нем достаточно самонадеян, чтобы испытывать потребность утверждать свои права на нее, чтобы заставить ее понять, что он способен вызвать в ней желание, когда ему вздумается.

Охваченная беспокойством, куда он мог подеваться, Клео перебрала те немногие наряды, что взяла с собой, выбрала длинное аметистовое шелковое платье и разложила его на кровати. Потом вышла на террасу и вперила взгляд в пустынный берег.

С первого дня приезда сюда они каждый вечер встречались на террасе в это время. Обычно они проводили день на противоположных берегах острова, потому что он, казалось, так же мало искал ее безучастного общества, как она — его. Но их вечера начинались здесь; они пили аперитив и вели незначащую беседу. Сегодня же его отсутствие взволновало ее.

Волноваться было для нее не ново. Она испытывала это чувство с того дня, когда он согласился жениться на ней. И оно все нарастало, особенно после появления в его доме Фентона, на которое он ответил стеной молчания. Она даже не знала, когда он вошел и что успел услышать. То, что случилось на пляже, было последней каплей.

Она металась взад и вперед по террасе, каблучки часто стучали по терракотовым плиткам, полы кружевного пеньюара взметались за ее нервными шагами; она припомнила, как в былые дни, казавшиеся ей теперь совершенно нереальными, она искренне считала себя единственным человеком, которого Джуд Мескал не способен выбить из колеи!

Наконец он появился в полукруглых дверях ее комнаты, спокойный, отдохнувший, как властный и хищный кот, каким она всегда его себе представляла.

Он успел переодеться к ужину: узкие черные брюки и легкая белая куртка сидели безукоризненно, придавая его облику изысканность.

— Что ты читаешь? Что-нибудь интересное?

Мягко ступая, он подошел к дивану, на котором она раньше сидела, и, едва взглянув на в сердцах брошенный роман, поставил на мраморный столик два бокала сухого мартини. Клео гневно пожала плечами.

Что толку спрашивать, хороша ли книга, если она ни слова не помнила из того немногого, что прочитала. Да она и вовсе не читала, сидела и думала, отчего он опаздывает, когда придет. А он, оказывается, все это время был здесь: принимал душ, переодевался, выбирал напитки, нисколько не заботясь о том, чтобы сообщить ей о своем возвращении. А она-то, идиотка, всерьез волновалась об этом истукане, потому что в последний раз видела его в море, плывущим с такой скоростью, словно за ним гналась стая бешеных собак! Он просто невыносим!

Она не понимала, откуда взялась в нем власть над ее настроением, ведь, будучи его личным помощником, она всегда контролировала его. А теперь он вышел на террасу через ее комнату, чего до сих пор себе не позволял. Клео вспомнила о том, как он обошелся с ней днем, и ладони ее увлажнились.

Мысленно ругая себя за глупость, за смятение чувств, к которому теперь придется привыкать, Клео взяла мартини, отошла к каменной балюстраде и устремила в море невидящий взгляд.

Сев за стол рядом с ним, ей пришлось бы смотреть на него. А ей не хотелось встречаться с этими умными глазами: она знала, что прочтет в них напоминание о том, как она выглядела днем, когда отдала свое почти обнаженное тело его любопытным рукам.

— Клео…

Ее имя неожиданно прозвучало столь невыносимо нежно, что она нехотя обернулась, надеясь, что он не заметит, как дрожит ее рука, держащая бокал.

— Подойди сюда, сядь. Я хочу поговорить с тобой.

— О чем?

Нарочито внимательный взгляд на часы.

— Мне пора переодеваться.

Ее голос так спокоен, на губах легкая беззаботная улыбка. Ей бы следовало присудить Оскара! Меньше всего ей сейчас хотелось сидеть радом с ним и выслушивать его разговоры. Слишком свежи воспоминания о ласках его рук, лишь раздразнивших ее взволнованное тело.

— Ты и так выглядишь изумительно.

Тягучий синий взгляд медленно скользил по ее пылающему лицу, тонкому, как паутина, пеньюару, длинным загорелым ногам. Этим взглядом все было сказано: чувственный интерес, к которому, однако, примешивалось легкое удовольствие, потому что все это он уже видел. Даже больше. Он прикоснулся к ней и мог взять ее, если б пожелал. Но желания в нем не было ни тогда, ни, очевидно, теперь, и смятение, порожденное этим долгим, так много знающим взглядом, переросло в глубокое, мучительное унижение, когда Джуд в свою очередь посмотрел на часы. Словно, поразмыслив, отверг ее.

— До ужина еще больше получаса. — Он горько усмехнулся. — Неужели я должен умолять собственную жену уделить мне пять минут?

— Прости.

Смутившись, Клео села. Разве можно отказать, если тебя так просят, и она, потягивая мартини, ждала, о чем он будет говорить.

— Я решил, что нам стоит подумать о покупке загородного дома. Где-нибудь недалеко, чтобы можно было выезжать на уик-энд. Он нам особенно пригодится, когда появятся дети.

Его взгляд блуждал по ней, вызывая жаркий румянец.

— Что ты на это скажешь?

«Скажу, что напрасно ты все время твердишь о детях!» — пронеслось у нее в голове. Но этого она не могла ему сказать. Вертя бокал за ножку, она смотрела, как плещется его содержимое, не решаясь встретиться с умным, слегка улыбающимся взглядом Джуда.

— К чему такая спешка? — холодно ответила она. — Кроме того, — пусть эти слова будут уступкой его замечанию о детях, которых он от нее ждал, — я пока не намерена бросать свою любимую работу.

Она не представляла его семьянином, устраивающим качели между яблонь, играющим в футбол или разжигающим костер; не видела она и себя с ворохом незаштопанных носочков или колдующей над пирогами, вареньями и соленьями на какой-нибудь деревенской кухне. И, Боже праведный, сколько детей он хочет иметь? Неужели он ждет, что она начнет немедленно их производить, одного за другим, как крольчиха? В горле у нее пересохло, она почувствовала, что впадает в истерику, и, не будь она так занята борьбой с этим постыдным и до недавнего времени чуждым ей состоянием, она, возможно, приняла бы его двусмысленное замечание за честное предупреждение:

— Не все намерения сбываются, Клео…

Она залпом опустошила бокал, метнула взгляд на Джуда и тут же отвела его в сторону: выражение его глаз было непонятно ей, а может быть, она не была готова его понять. Она встала, стараясь сохранить самообладание.

— Мне в самом деле нужно переодеться, — натянуто улыбаясь, бросила она через плечо. — Нам, конечно, следует присматриваться к рынку недвижимости, чтобы быть в курсе, если мы действительно решим покупать — когда-нибудь.

«Если он решил покорить меня своим очарованием, он, несомненно, преуспел», — подумала Клео, вставая из-за стола. Комната была уютно освещена лампой, ужин, приготовленный горничной-гречанкой, был восхитителен.

Вся беда в том, что он мог с такой легкостью ее обезоружить, догадалась она, выходя на облитую лунным светом террасу. Джуд вышел за ней с графином бренди и двумя бокалами в руках.

Позволив себя обезоружить, она погубит себя. Она не хотела, чтобы в ее отношение к нему вмешивались чувства, кроме страданий, это ни к чему не приведет, потому что сам он ничего к ней не чувствовал; насколько она знала, он вообще никогда ни к кому ничего не чувствовал. А она себе не враг. Она продержится до конца срока. Потом она будет бессильна.

Но когда она подошла к балюстраде взглянуть на сверкающее звездами небо, Джуд приблизился к ней и обнял за открытые плечи. И на этот раз она не отшатнулась, хотя от его прикосновения по коже словно пробежали тысячи маленьких иголочек.

— Тебе холодно? — спросил он. — Может, принести плед?

Клео обернулась просто затем, чтобы сказать

«нет», ибо почему-то почувствовала неведомое прежде тепло. Джуд стоял близко, так близко, что даже сквозь ночные сумерки было заметно, что он совсем не так безжалостно холоден, как хотел казаться.

— Нет, спасибо. Все хорошо.

Она вернулась к бамбуковым креслам, поставленным полубоком к столику, и села, поигрывая приготовленным для нее бокалом.

Что-то зарождалось между ними, что-то очень важное, неизвестное, однако ей всегда следовало помнить, что их брак был сделкой. И в эту минуту Клео с досадой подумала, что мотивы брака наверняка вызывали подозрение с самого начала.

Решение ее проблемы зависело от того, найдет ли она мужа, которого дядя и тетя, ее опекуны, одобрили бы. Но стала ли бы она просить Джуда жениться на ней, будь он лысым и толстым, с приплюснутым носом и глупым как бревно? Это был вопрос, на который Клео предпочла бы не отвечать.

Клео шла по берегу у самой кромки воды, волны с приятной прохладой плескались у ее ног, а глубокая темнота ночи скрывала ее. В этот неурочный час ее никто не увидит. При мысли об этом она немного успокоилась и даже улыбнулась одними уголками рта, когда теплый ветер подхватил ее ночную рубашку и облепил прозрачным батистом ее тело.

Она не могла уснуть: ночь была жаркая, мысли путались в голове, вызывая боль.

Весь долгий вечер напряженность между Джудом и ею росла, оба чувствовали это, и Клео совсем смешалась. Ее «доброй ночи» прозвучало коротко и резко, гораздо суше, чем бывало. Она покинула террасу и побежала в комнату, чтобы побыть одной.

Но покой к ней не шел, и она выскользнула из дома на берег. В окне Джуда горел свет, и Клео задумалась, неужели и для него их брак, в который оба так расчетливо вступили, обнаружил странные и пугающие глубины, только сейчас выходящие на поверхность.

Ей никогда не приходилось думать о браке как союзе любящих. С тех пор как она потеряла родителей, она училась обходиться без любви и привыкла к мысли, что даже само это понятие ей чуждо. На краткий миг она вообразила, что влюблена в Фентона, — и влюбленность обернулась для нее страшной катастрофой. Очнувшись от мимолетного увлечения, она поняла, что ее переживания были естественной реакцией на годы самоотверженной учебы, отсутствие родительской любви, отсутствие в ее жизни легкомысленных развлечений. Они были необходимой, пусть и неприятной, ступенью ее взросления.

Но если бы она искала любви, искала человека, которого бы уважала, с которым хотела бы соединить жизнь, тогда в Джуде она нашла бы все, что желала видеть в мужчине. Он обладал блестящим умом, был выдержан — почти всегда, — и это был сильный человек, не лишенный, однако, нежности, человечности. Он уважал ее и обращался с ней как с равной — это было очень важно, гораздо важнее, чем его мужская привлекательность, богатство и положение, вместе взятые.

Да, если бы она искала такого человека, искала любви…

Небольшая волна, чуть повыше остальных, застала ее врасплох и окатила до колен; она потеряла равновесие и чуть не упала, но удержалась на ногах и, обернувшись, увидела его всего в двух ярдах позади себя. Сердце в ее груди остановилось и тут же бешено забилось снова, кровь гулко застучала в висках.

— Джуд… — глухо простонала она, и его имя сорвалось с ее губ вместе со вздохом безнадежности, ибо в тот миг, когда время для нее остановилось, когда она не дышала, почти не жила, она поняла, что любит этого человека, любит, возможно, с того самого дня, как впервые увидела. Как все до смешного просто! Это было неизбежно.

Серебристый свет луны лениво коснулся его лица, подобно осторожным пальцам ваятеля очертил его величественную фигуру, и у Клео перехватило дыхание.

Нагой, если не считать маленьких черных плавок, властный над ее женственной хрупкостью, мужчина произнес ее имя, словно вопрос, и его затененный взгляд, у которого этот призрачный свет отнял сверкающую синеву, жадно ласкал ее тело, каждый щемяще нежный изгиб его — призывный, дразнящий за полупрозрачным батистом.

— Я не мог заснуть.

Он подошел ближе, так, что мог коснуться ее, и от близости его тела Клео словно заполыхала огнем; он взял в ладони ее лицо и искал ее взгляда, выдавая силу собственного желания.

Он весь дрожал. Она чувствовала легкий трепет, волнами пробегавший по его упругой мерцающей коже, чувствовала, как он овладел собой, отпуская ее; его пальцы, легко скользнув по ее шее, предательски сжались в кулаки, хотя она не должна была знать, каких усилий ему стоило воздержаться от более откровенной ласки.

— Я провожу тебя.

Его слова прозвучали нежно, однако за этой нежностью слышалось волнение, и она поняла; что он желал ее столь же сильно, как она — его.

— Может, выпьешь чего-нибудь горячего? Я бы тоже не отказался, это, пожалуй, лучше, чем плавать. Я как раз вышел искупаться и увидел тебя.

Так мог бы говорить отец, баюкающий беспокойного ребенка. Но для Клео все было ясно, и теперь она уже не боялась, нет, ибо для нее стало наконец понятным то, что долгие месяцы скрывалось в ее сознании. Она любила его, вот почему ее предложение было столь уместно, столь верно! Как долго она была слепа, как была уверена, что не нуждается в чувстве, даже не смогла расслышать творящегося в ней!

Но теперь она знала все, знала, что ограничения, возложенные ею на первые дни их брака, должны быть невыносимыми для такого мужчины, как он. Теперь же они стали невыносимы и для нее.

Но, как человек чести, он не мог приблизиться к ней раньше, чем истечет срок, — ведь он дал слово. Поэтому первый шаг должна сделать она.

— Джуд…

Он ждал ее, стоя всего в двух шагах впереди. Когда ее голос достиг его, он резко обернулся, и его тело, словно увлажненное потом, несмотря на прохладный ветер с моря, блеснуло в лунных лучах.

— Возьми меня.

Простота этих слов не удивила ее. Это были самые верные, самые нужные слова, она должна была произнести их гораздо раньше. Она уловила его короткий вздох, и волшебство этого мига, осознание любви к нему пронзили ее до глубины души. Он принял ее протянутые руки в свои и прижал их ладонями к своей широкой груди.

— Ты уверена? — В его низком голосе угадывалась тревога. — Ты действительно уверена?

Она только кивнула; любовь переполняла ее, и она не могла говорить, ей хотелось смеяться и плакать оттого, как слепа и глупа она была эти последние месяцы. Она подняла к нему лицо, и он, затаив дыхание, привлек ее к себе; их тела соприкоснулись и в единый колдовской миг соединились, растворив ее нежную покорность в его сильной, требовательной плоти; их руки, губы искали, обретали, утоляли друг друга.

Там, на берегу, где пульс моря мешался с биением крови в их жилах, он взял ее так ласково, так мучительно-нежно, что на ее глаза навернулись непрошеные слезы.

Она бесконечно любила его.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Ты хотел уйти не попрощавшись! — игриво упрекнула Клео с порога столовой, завязывая пояс легонького пеньюара вокруг тонкой талии. Джуд завтракал. Он поднял глаза и лениво улыбнулся, притягивая ее своим синим взглядом.

— Вовсе нет. Я бы зашел разбудить тебя перед уходом.

Он отложил утреннюю газету.

— Позвонить Мег, чтобы принесла тебе завтрак?

— Нет, спасибо.

Клео пригладила рукой растрепанные серебристые волосы, села напротив него и отщипнула кусочек жареной ветчины из его тарелки. Она не хотела ничьего присутствия, даже Мег, самого незаметного существа на свете. Она хотела быть наедине с Джудом. Никогда, никогда больше она не будет притворяться холодной и пресыщенной перед своим мужем. Ведь она так любит его.

Приходилось сожалеть лишь о том, что ему нельзя сказать об этом. Он женился на ней потому, что нашел это удобным, других причин не было. Открыв в ней страстность, равную его собственной, он, с присущим его мужскому уму расчетом, принял это как награду. Признание в любви могло лишь раздосадовать его. Вряд ли он захочет ответственности.

Он был красив: его черные волосы, влажные после недавнего душа, плотно прилегали к голове, темный загар контрастировал с ослепительной белизной сорочки. Ее руки потянулись к нему. Каждое утро, пробудившись от роскошного сна, она искала его рукой, он просыпался, поворачивался к ней, погружая лицо в ее волосы, и они томно, лениво ласкали друг друга.

Сегодня все было по-другому. Это было первое утро по их возвращении в Лондон; они провели на острове две недели вместо одной, потому что Джуд, махнув рукой, связался с «МескалСлейд» и предупредил Дон Гудэл, что они остаются еще на неделю. И сегодня утром она, потянувшись к нему, не нашла его радом. Ее рука легла на пустые холодные простыни, и она ужаснулась, вспомнив, что сегодня он должен ехать в Сити.

Она соскочила с кровати, схватила пеньюар и, сражаясь с ним, бросилась вниз по лестнице, желая застать Джуда до отъезда, просто увидеть его.

Теперь, сидя с ним радом, она успокоилась, взяла в ладони его чашечку с кофе и потягивала горячий напиток, пока Джуд доедал яичницу с ветчиной.

— Что ты сегодня будешь делать? — спросил он.

Клео пожала плечами и мягко улыбнулась.

— Пожалуй, пройдусь по магазинам, — предположила она. Джуд почему-то предложил ей не выходить на работу еще неделю. Она предпочла бы снова быть за своим столом, радом с мужем. Но он настаивал, а она не хотела с ним спорить, ее восторженное состояние не располагало к этому. Темная бровь удивленно поднялась, и она пояснила:

— Может, куплю себе новое платье.

Ей хотелось праздника, хотелось что-нибудь новое, необыкновенное. Как он не понимал, что причиной была ее огромная любовь!

— В четверг мы принимаем Блэйров, и мне придется перевернуть все магазины! — сказала она.

Она ждала его замечания по поводу предстоящего званого ужина. Сэр Джеффри Блэйр был президентом многообещающей компании «Блэйр и Дод», и Джуд искал возможности заполучить их счет в своем банке. Четверг мог принести окончательное решение. Но Джуд перегнулся через стол и выхватил у нее из рук свою чашку.

— Ты что, намерена истребить весь мой завтрак, женщина? — прорычал он. Однако, несмотря на нахмуренные брови, губы его улыбались; он допил остатки кофе, наполнил чашку заново, сделал глоток и вернул дымящийся сосуд ей в ладони. — Ну вот, уже под башмаком, — усмехнулся он, и Клео важно кивнула, хотя прекрасно понимала, что этот мужчина никогда под башмаком не окажется. Однако их развивавшиеся отношения допускали такое легкое поддразнивание, и ей это нравилось, как нравилось все в этом человеке. — Ты знаешь, что, гладя на тебя в этом наряде, очень трудно сдержаться?

Томный взгляд обволакивал ее, губы шевельнулись, усугубляя его чувственность, когда он блуждал по серебристому беспорядку ее волос, пылающим щекам, покатым плечам, округлой груди.

Этот розовый пеньюар предполагалось носить поверх ночной рубашки. Надетый на голое тело, он был не менее прозрачен, чем краска стыдливости. Сердце Клео забилось сильнее, когда чувственность во взгляде Джуда приобрела более откровенное выражение и он прошептал:

— Настолько трудно, что хочется отнести тебя обратно в постель, а в банке пусть что хотят, то и делают.

На краткий миг их взгляды встретились и были столь согласны, что Клео показалось, что он исполнит свое намерение, но потом она заметила в его глазах перемену, в них мелькнуло отрезвление, и она поняла, что он уже не с ней, а где-то далеко. Без сомнения, для него работа всегда будет на первом месте.

Она неохотно признала, что уважает его за это. Он бросил быстрый взгляд на часы, и ей оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь она станет столь же необходимой ему, как он — ей.

А надежда была, она это знала. Она теплилась в ней маленьким, но ярким огоньком и согревала ее, позволяя заглянуть чуть-чуть вперед. Она ему нравилась, он уважал ее, получал наслаждение от ее тела, а на этом уже можно кое-что строить. И она будет кропотливо, кирпичик за кирпичиком, строить. Будет рядом с ним настолько, насколько он допустит. Она скроет, что принадлежит ему безраздельно, пока он не будет готов принять все это.

Он встал, снял со спинки стула серый пиджак и с присущей ему мужской грацией облачился в него. Клео тоже поднялась, страстно желая подойти к нему, скользнуть руками под элегантный пиджак и ощутить сквозь жесткую белизну сорочки тепло его упругого тела.

Этого она, разумеется, не сделала. Такой роскоши она не могла себе позволить. Их брак существовал лишь в стенах дома, а Джуд был мыслями уже в банке. Он не одобрит несвоевременное выражение ее физической потребности в нем. Оно лишь раздосадует его и к тому же обнаружит всю глубину ее чувства.

Он взял кейс, и Клео подняла лицо, чтобы получить на прощанье поцелуй — безвкусное прикосновение губ, как она ожидала; но он помедлил, с улыбкой глядя на нее сверху вниз, и сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди.

Характерные линии в уголках его губ резко обозначились. Клео только смотрела в его глаза: она не могла потянуться к нему и поцеловать его красиво очерченный рот. Она знала, что должна быть осмотрительной, если хотела, чтобы их странный, но уже такой прекрасный брак выжил и обогатился. Их взаимоотношения были так новы, так хрупки, что пока она не могла даже намекнуть ему о своих истинных чувствах. Вовлечь его в свои переживания значило отпугнуть его.

Нежно глядя на нее, он медленно провел рукой по ее лицу.

— Пообедаем в Глейдсе. В час.

Когда Клео закончила одеваться и спускалась по лестнице, из кухни вышла Мег.

— Вас к телефону, мадам. Люк Слейд.

— Благодарю, Мег. Я возьму трубку в кабинете.

Клео тепло улыбнулась ей в ответ. Преданность Мег Джуду распространилась и на нее. Экономка спросила:

— Принести ваш завтрак, мадам? Как насчет свежего яичка всмятку? — соблазняла она.

Клео, покачав головой, призналась:

— Спасибо, но я доела тост, который Джуд оставил.

Мег неодобрительно покачала головой, и Клео пошла к телефону, недоумевая, с чего бы это Люк взял на себя труд звонить. Разумеется, не для того, чтобы спрашивать ее о здоровье, — они никогда особенно не ладили.

— Клео? — раздался резкий металлический голос. — Слава Богу, вернулась. А то я боялся, как бы Джуд не отстегнул вам еще неделю. Как скоро ты можешь приехать?

Его безотлагательный тон напугал Клео, и она быстро спросила:

— Что случилось? Дядя Джон?

Но Люк только огрызнулся:

— Нет, успокойся. С ним все в порядке. Приезжай. Здесь был Фентон, у него какие-то отвратительные претензии. Это не телефонный разговор. Приезжай.

В управление банка «Фонды Слейдов» в Истчипе Клео приехала в подавленном состоянии, но, когда она, отпустив Торнвуда, шла через тротуар, мысли словно очнулись и заметались в голове.

Очарованная восхитительным открытием в себе любви к Джуду, закружившаяся в упоительном восторге долгих золотых дней и алмазных ночей, проведенных с ним, она позабыла о Фентоне и о первой, главной причине своего замужества. В тонком, вдохновенном, страстном акте рождения любви нет места подобной грязи.

Она сказала Фентону, что вернется через неделю. А вернулась через две. Фентон, разумеется, ждать не мог. И вот жадность привела его к Люку, и он разбрызгивал там свой яд, угрожал, торопил.

Поднимаясь на лифте в кабинет Люка, Клео почувствовала, что ладони ее увлажнились. Секретарь пригласила ее немедленно войти и удивленно проводила ее взглядом, почувствовав недоброе. Люк ходил взад и вперед по кабинету; завидев Клео, бросился к ней, захлопнул за нею дверь и заорал:

— Во что, черт побери, ты нас втянула?!

Его узкое лицо побагровело; трясущимися руками он достал из шкафа виски и плеснул себе в бокал.

— Он притащился сюда в четверг со своими мерзкими угрозами, и с тех пор я места себе не нахожу!

Он глотнул чистого спирта и продолжал:

— Он сказал, ты обещала передать ему на прошлой неделе двадцать пять тысяч фунтов за сокрытие некоей информации. В четверг он решил, что ты намерена увильнуть, и пришел ко мне.

— Прости. Мне жаль, что ты оказался замешан. — Клео без сил упала на стул. — Я забыла. Мы вернулись в Лондон только вчера вечером.

— Тебе жаль, вот как? — Люк в гримасе обнажил зубы, недоверчиво глядя на Клео. — Как ты, черт возьми, могла забыть такое? Тебя так много шантажируют, что эта угроза просто вылетела у тебя из головы? Я бы и не удивился, — презрительно усмехнулся он, — ты всегда казалась чересчур хорошей.

Ей хотелось встать и уйти, хлопнув дверью, но она не могла позволить себе такой роскоши, поэтому процедила сквозь зубы:

— Дальше этого он не зашел? Только пытался получить с тебя деньги?

— Так я ему и дал! — Люк злобно искривил губы. — По-твоему, он недостаточно далеко зашел? Ты представляешь, чего будет стоить компании та шумиха, которой он угрожает? Доверие к банку будет подорвано, я не могу этого допустить. Мы сейчас в таком положении, что нас это погубит.

Люк тяжело опустился на стул.

— Он пригрозил, что, если ему не передадут деньги завтра, он пойдет к отцу, а если и там их не получит, то отправится к какому-нибудь газетному писаке — с его настырностью в этом не приходится сомневаться. Я бы вышвырнул его за дверь, если б не понимал, что все, что он рассказал о ваших отношениях, правда — иначе ты бы не согласилась платить ему.

— Он все тебе рассказал? — Клео стало плохо, и она была готова просить Люка налить ей виски, когда он встал, чтобы заново наполнить свой бокал. Но ей была нужна ясная голова, чтобы связаться со своим банком, отдать распоряжение приготовить к следующему утру деньги и договориться о месте встречи с Фентоном.

Люк снова сел, на его лице читалось отвращение.

— Все про вашу связь, долги, в которые он влезал, чтобы ублажать тебя, твое обещание выйти за него замуж, ночь, проведенную в гостинице, — все, что происходило между вами до того, как ты его бросила.

Клео устало ответила:

— Все было совсем не так. Мы действительно встречались, но ничего серьезного между нами не было, а вскоре мне стало ясно, что от меня ему нужна была только доля в «миллионах Слейцов».

— Так зачем же ты согласилась платить? — ухмыльнулся Люк. — Если ваши отношения были столь невинны, он бы не посмел и пальцем тебя тронуть. Значит, вся эта позорная история — правда. Не то чтобы меня это особенно трогало, — злорадно прибавил он, — мне безразлично, хоть ты всю жизнь ему плати, чтобы он держал язык за зубами. Но лично я не собираюсь терпеть притязания такого подонка, как Фентон. Кстати, — его глаза победоносно блеснули, — если вы столь чисты, как ты объяснишь ту ночь, что вы провели вместе в «Рыжем льве»? По его словам, он может доказать, что вы сняли комнату на двоих, как муж и жена.

— Может, — утомленно произнесла Клео. — Мы поехали гулять за город. Он предложил тайно пожениться, но я отказала, потому что к тому времени поняла, что его интересует только мое будущее наследство. С виду он воспринял мой отказ легко, сказал, что надеется сохранить дружеские отношения. Боже, как я была глупа!

Серые глаза Клео затуманились, между бровей пролегла морщинка.

— Что он обманщик, я уже знала, но не могла предположить, что он окажется злодеем. Не знаю, зачем я рассказываю тебе это. Всю историю с гостиницей он сам подстроил. Он записал нас как мужа и жену, а когда я это обнаружила, было поздно что-либо делать. Ночь я провела в кресле, Фентон и я никогда не были любовниками…

— Тем не менее ты намерена выплатить ему такие деньги!

Клео видела в его глазах недоверчивую усмешку и произнесла:

— Я не могу доказать, что мы не были любовниками. А он может доказать, что мы ночевали в одной комнате в гостинице. Мне нечем опровергнуть его ложь — что я обещала за него выйти, заставила тратить на себя деньги, которых у него не было, а потом, когда он залез в долги, прогнала. К тому же я теперь знаю, — она хлестнула Люка презрительным взглядом, — что большинство людей предпочитают думать о других как можно хуже.

«Даже бровью не повел», — с горечью отметила Клео нанесла ответный удар:

— Если бы дело касалось меня одной, я бы сказала, что не дам ему ни цента, пусть убирается к черту. Не сомневаюсь, что он бы вылил весь поток лжи в какой-нибудь грязной шумливой газетке; это не принесло бы ничего хорошего моей карьере, но я бы пережила. А твой отец не переживет. Он стар, он болен, и этот скандал его прикончит. Он не в силах принять такой удар, да он и не должен, если его можно предотвратить. Дядя всегда был добр ко мне, и от него я получала больше тепла и понимания, чем от тебя или твоей матери.

Клео потянулась за черной крокодиловой сумочкой и перекинула через плечо тонкий ремешок.

— Я плачу потому, что таков мой долг перед твоим отцом, потому, что он был единственным человеком, которому я была хоть сколько-нибудь небезразлична после смерти моих родителей. Это единственная причина.

— И ты вышла за Джуда, чтобы добраться до денег? Мне с самого начала казалось, что все случилось как-то неожиданно.

Она направилась к двери, Люк поднялся за ней, и она произнесла ледяным тоном, почти не поворачивая головы:

— Я вышла за Джуда потому, что люблю его.

Это была правда. Она давно любила Джуда, но любовь была чувством, без которого она привыкла обходиться. И когда она пришла, Клео потребовалось время, чтобы распознать ее. Но Люка это не касается.

— Итак, ты встретишься с Фентоном? — Люк приблизился к двери одновременно с ней и ухмыльнулся: — Если бы не неприятности, которые грозят «Фондам Слейдов» из-за этого скандала, я с радостью заплатил бы Фентону, чтобы он его раздул.

— Что? Что бы ты сделал? — Клео похолодела. — Ушам своим не верю!

— Ты слышала, — кривя губы в усмешке, протянул Люк.

Клео знала, что он всегда недолюбливал ее, но только теперь поняла, что за эти годы неприязнь переросла в ненависть.

— Но почему?

— Когда та сравнительно безобидная статейка обо мне дошла до отца, я наслушался достаточно благочестивого брюзжания. Говорят даже, что именно из-за нее его хватил последний инфаркт. Так пусть бы он узнал, что его пай-девочка вовсе не так хороша, как он думает. Это бы сбило с тебя спесь. Он всегда тебя в пример ставил.

У Клео пересохло во рту. Она смотрела на кузена, казалось бы, так хорошо знакомого ей человека, и видела, что совершенно не знает его. За маской напыщенного безразличия скрывалась жгучая ненависть. Она слегка повернула голову, кипя от негодования, и бросила ему в лицо:

— Ты сделал бы это, даже зная, чего это будет стоить твоему отцу? Он едва не умер, узнав, в какой скандал ты ввязался. Ты совершенно о нем не думаешь — эгоист, подонок!

Гнев и презрение переполняли ее, но даже они бесследно исчезли, когда она, стоя в телефонной будке, звонила в банк, потом Роберту Фентону. Голова слегка кружилась, по телу пробегала дрожь, когда Клео садилась за столик в Глейдсе напротив Джуда.

— У тебя усталый вид, — заметил он, окончив заказ и вернув официанту меню. Живые синие глаза заботливо потеплели. — Не повезло с покупками? Или тебя расстроил разговор с Люком?

Утро действительно выдалось неудачным, но Клео не могла объяснить причину; поэтому она с принужденной улыбкой ответила:

— Ничего особенного, все в порядке. — И тут же спросила: — А откуда ты знаешь, что я встречалась с Люком?

— Я звонил домой. Мег сказала, что Торнвуд повез тебя в Истчип. Очень просто.

С улыбкой облокотившись о стол, он ласково погладил ее по щеке.

— Какая ты красивая, нежная, — пробормотал он, и ее сердце забилось любовью к нему. Его рука, лаская, коснулась ее губ, она раскрыла их и вновь сомкнула на кончике его пальца — и вдруг, зардевшись, отпрянула. Чтобы она и президент «Мескал-Слейд» так открыто выражали свои чувства? Да никогда в жизни!

— Зачем ты мне звонил? — спросила она с деланным спокойствием. Она пыталась вернуть разговор в более управляемое русло, поскольку, если ей это не удастся и он будет продолжать поедать ее глазами, она, несомненно, выдаст свое чувство еще более откровенно. Она нуждалась в нем, в его ласке, после всего, что ей пришлось вытерпеть нынешним утром.

Подали первое, и Джуд, убрав со стола локти, подался назад.

— Просто так. Мне нужно было слышать твой голос.

От его слов ей стало хорошо, так хорошо, что неприятный осадок, остававшийся после разговора с Люком, растаял без следа.

И вдруг, неожиданно для себя — ведь они с Джудом никогда не заговаривали о том, как протекает их брак, — Клео спросила, беспечно поигрывая кусочком цыпленка в винном соусе:

— Джуд, так почему же ты согласился жениться на мне?

— Потому, что, по твоему же собственному замечанию, я всегда буду счастлив знать, что ты вышла за меня не из-за денег. Можешь считать меня циником, но я никогда не умел различить, кому нравлюсь я сам, а кому — запах моих денег.

Несмотря на шутливый, тон ответа, Клео поняла, что Джуд так же далек от любви к ней сейчас, как и в тот день, когда она сделала ему предложение. Досадно, но Клео не собиралась пугаться. В конце концов, он проявил тактичность и не упомянул об акциях, поскольку, хоть они и были главной причиной его согласия, ей бы не хотелось услышать от него еще и это. Иначе все, чего они уже достигли, низвелось бы до уровня обычного торгового соглашения.

Клео не знала, зачем задала этот вопрос, не знала, какой ответ хотела бы услышать. Не надеялась же она, что он начнет рассказывать, как там, на острове, он вдруг понял, что безумно в нее влюблен?

Конечно, нет. Она не верила в сказки и знала, что, если он когда-нибудь и полюбит ее, это произойдет еще очень не скоро. Тогда почему же ей так неуютно?

Джуд улыбнулся своей ленивой улыбкой, словно они говорили всего лишь о погоде, и поднял бутылку, оставленную официантом в ведерке со льдом.

— Позволь предложить тебе вина. Уверен, что оно тебе понравится.

Клео улыбнулась в ответ, но неожиданно улыбка далась ей с трудом.

— Благодарю.

Она знала, что, хотя их брак по расчету пока складывался неплохо, для Джуда он останется браком по расчету еще долгое время.

Клео подняла на него взгляд поверх бокала и снова улыбнулась; на этот раз она постаралась, и улыбка озарила ее лицо. В конце концов, она же стойкая, она привыкла бороться, и она заставит его полюбить себя!

Потому что, если он ее не полюбит, ее жизнь сделается невыносимой.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Если утро ты провела в обществе Люка, то днем ты, вероятно, скупишь весь «Харродз», — воскликнул Джуд, когда они покидали ресторан. Он поддерживал ее под локоть, и она чувствовала себя надежно защищенной.

— Всего лишь платье, — поспешно улыбнулась Клео. Она совсем забыла, что утром намеревалась пройтись по магазинам. Звонок Люка все перемешал в ее голове; ее и сейчас охватывала дрожь при воспоминании о жгучей ненависти в его глазах.

— Позвони Торнвуду, когда закончишь с покупками, он за тобой приедет. За это ему, и платят. — Его взгляд потеплел, встретившись с ее взглядом. — Я не хочу, чтобы сегодня ночью моя жена легла в постель изможденной.

И он махнул рукой проходящему мимо такси.

Клео было не до покупок. Она свернула на Бонд-стрит, ее мысли топтались вокруг сегодняшнего разговора с Люком. Возможно, в глубине души она всегда знала, что его неприязнь к ней была не простым озлоблением; возможно, именно поэтому ей и в голову не пришло обратиться к нему за советом, когда Фентон начал ее шантажировать.

Она шла мимо витрин, не замечая их, пока не осознала, что пора выходить из-под власти собственных мыслей. Она всегда знала, что тетке и кузену никогда не было до нее никакого дела, что они не хотели и не могли принять ее в свою семью. Но дяде Джону она не была безразлична, а теперь у нее был еще и Джуд. Джуд стал для нее всем.

Все складывается хорошо, уверяла она себя, их брак совсем не безнадежен. Она достигнет своей цели, и однажды он полюбит ее так же, как она его. В этом Клео была глубоко убеждена! А завтра, уплатив Фентону, она сможет отбросить прошлое и отдать все силы самому важному в ее жизни — браку с Джудом.

Через час она вышла из небольшого дорогого магазина и смешалась с толпой. Она купила платье, и на этот раз ее выбор был смелее обычного. Длинная широкая, мягко спадающая юбка, цвет — отливающий синевой лед, выгодно подчеркивающий ее молодой загар. Довольно ординарный наряд, но вырез на передней части лифа был намного глубже, чем на остальных ее платьях, спинка же и вовсе отсутствовала — если не считать узенькой полоски, обнимавшей шею. Она с удовольствием предвкушала впечатление, которое произведет на Джуда в этом платье, и на ее губах заиграла мечтательная улыбка. Неожиданно за спиной раздался голос:

— Купила что-нибудь этакое?

Клео обернулась, и ее улыбка отразилась в глазах Полли Мастере. Полли работала в Исследовательском центре банка «Мескал-Слейд».

— Взяла выходной? — осведомилась Клео.

— Ага. Даже два. — Карие глаза Полли задержались на фирменном пакете, который Клео держала в руках. — Хочу купить летний костюм, но здешние цены мне не по карману. Ты, между прочим, великолепно выглядишь, загар потрясающе тебе идет. В банке только и говорят, как это ты вдруг взяла да и вышла за Золотого Айсберга. Ой! — Полли испуганно зажала себе рот. — Ну что у меня на длинный язык!

— Кажется, мне действительно удалось слегка его растопить, — усмехнулась Клео. Гордость и сумасшедшая радость переполняли ее, потому что это была правда. Ее счастье было почти совершенным, а однажды, в не столь отдаленном будущем, оно станет абсолютно, воистину совершенным.

— Вот везуха-то! Кто бы знал, что у нас прямо под носом зреет такой роман. Ай! — вскрикнула Полли, чуть не сбитая с ног пролетавшим мимо прохожим. — Слушай, пойдем-ка хлебнем кофейку, поболтаем. Мы тут скинулись вам с Джудом — то есть с мистером Мескалом — на свадебный подарок, а он сказал, что ты заглянешь на работу только на следующей неделе, день он с тобой обговорит, — так что мы вас немного попозже поздравим. Ты не подумываешь оставить работу? — Полли склонила голову набок. — Если б я только могла! Моя мечта — пожить под крылышком у мужа!

— Ни за что! — поспешно отвечала Клео, чтобы пресечь слух. Полли была мелкой сошкой в Исследовательском центре, но у нее был длинный язык, а в ближайший понедельник, а может и раньше, Клео была намерена быть за своим рабочим столом. Конечно, праздность приятна и успокоительна или может быть такой, когда гадкая история с Фентоном останется в прошлом. Сейчас же Клео не терпелось снова работать с Джудом.

— О'кей, пойдем выпьем по чашечке.

Кофе ей не хотелось, ведь недавний обед с Джудом был так изыскан, но она ухватилась за эту возможность: Полли следовало дать понять, что Клео и думать не хотела об уходе. Она и теперь являлась личным помощником Джуда и не имела ни малейшего намерения оставлять столь желанную должность.

Они приютились за тесным столиком в крошечном ресторанчике; Полли раскрыла меню.

— С утра ничего не ела. Мой желудок, верно, решил, что я лишилась рта. А ты будешь обедать?

— Разумеется, нет, — ответила Клео. — Ты заказывай, а я только чаю выпью.

— Рада слышать, что ты не намерена заделываться праздной дамой, — окончив заказ, доверительно сообщила Полли. — А то разнесся слух, что ты уходишь, и когда об этом услыхала Шейли Бейтс из Отдела по смене руководства и слияниям банков, она чуть не подпрыгнула. Она лелеет надежду стать твоей преемницей! А квалификации у нее, конечно, хватает, — Полли склонила голову набок и принялась наматывать на указательный палец жесткую черную прядь, — но зануда страшная. А став личным помощником твоего мужа, она будет просто невыносима.

— О моем уходе и речи быть не может, — твердо сказала Клео. Однако внутри забился какой-то холодный комок. Джуд так настаивал, чтобы она не выходила на работу до конца недели, но это могло быть проявлением внимания с его стороны, потому что у Клео оставалось много дел — привести в порядок дом в Бау, решить, что делать с мебелью. Но почему, когда к нему пришли узнать о дате поздравления, он ответил, что она заглянет на следующей неделе? Очевидно, он дал понять, что она уже не будет работать постоянно.

— Кстати, о смене руководства и слиянии. — Полли подняла глаза от рыбного салата. — Вчера утром мне позвонил один клиент и сказал, что ходят слухи, будто мы собираемся предложить

«Фондам Слейдов», компании твоего дяди, слияние. Этот парень интересовался, следует ли ему покупать акции.

Красный блестящий рот проглотил очередной кусочек тунца. У Клео упало сердце. Дядина компания, их семейная фирма, будет проглочена

«Мескал-Слейд»? Это разобьет его сердце, превратит их с ее отцом многолетний труд по созданию дела почти из ничего в напрасную трату времени. Полли прибавила:

— Я решила, тебе будет интересно знать, какие планы витают в воздухе? Свяжись-ка с кем-нибудь из Отдела по смене руководства и слияниям да узнай, что там на самом деле творится. Понимаешь? Не то упустишь кое-что интересное.

Клео знала, что ее отец и дядя Джуда, прямые потомки Гарри Слейда и Рубена Мескала, основавших в прошлом веке торговый банк, поссорились. Это произошло давно, лет пятьдесят назад, и отец Клео, продав свои акции дяде Джуда, ушел в банковское посредничество и основал вместе с братом Джоном «Фонды Слейдов».

Когда десять лет назад отца не стало, дела преуспевавшей в то время фирмы перешли к дяде Джону и оставались в его руках вплоть до второго инфаркта. Теперь же делами заправлял Люк, и, если в «Мескал-Слейд» замышляют слияние…

Но почему Джуд ничего ей не сказал? Ведь она имеет право знать! В решениях такого рода последнее слово всегда остается за ним — он играет Правлением как хочет. Там слишком уважают его мнение — и на то есть веские причины, — чтобы сколь-нибудь серьезно оспаривать его решения, и за одну лишь только формулировку…

— Эй! — Полли щелкнула пальцами под ее носом. — Вернись, где ты витаешь?

Клео вздрогнула, подняла невидящий взгляд на собеседницу и машинально улыбнулась. Потом взяла чашку и допила остатки Чая. Полли впилась глазами в ее изящный костюм из тонкого оливкового крепа, надетый поверх белой блузки с треугольным вырезом, и с легкой завистью произнесла:

— Не могла бы ты помочь мне выбрать костюм? У тебя такой потрясный вкус!

— Извини, — поспешно ответила Клео, может быть, чересчур поспешно, потому что лицо Полли превратилось в обиженную маску. То, что она сейчас услышала, произвело эффект разорвавшейся бомбы, и вряд ли она сможет составить хорошую компанию, тем более в покупке тряпок. Ей необходимо связаться с Джудом. — Я действительно очень занята, — извинилась она, серьезно глядя на Полли.

— Ну да, конечно… — пожала плечами та и расцвела, когда Клео прибавила:

— Тебе не нужны мои советы. Ты всегда прекрасно выгладишь.

— Извините, Клео, но ваш муж весь день будет занят, у него деловая встреча. — Голос Дон Гудэл в трубке звучал весело. — Ваш муж, подумать только! Когда я узнала, что вы с мистером Мескалом поженились, я, как говорится, чуть не упала. Поздравляю вас!

— Благодарю. — Клео постаралась вложить в свои слова побольше тепла, хотя готова была стонать от отчаяния. — Как вам работается?

— Замечательно, — тихо рассмеялась Дон. — Сначала я не поверила своим глазам, но он даже улыбнулся мне раз или два. Женитьба сделала из него человека!

— Я же говорила вам, что со временем вы к нему привыкнете, — напомнила Клео, недовольная тем, что приходится тратить время на болтовню, когда ей требовалось только узнать у Джуда, насколько достоверен слух о слиянии банков.

Дон заговорила снова, и ее слова согнали улыбку с лица Клео.

— Я, собственно, сама собиралась вам звонить. Мистер Мескал просил известить вас, что домой он вернется поздно. Возникло нечто непредвиденное, и у него сегодня ужин в рабочем порядке с кем-то из членов консорциума по американским гостиницам. Предварительное обсуждение — вам известно, что это такое.

Да, Клео это было известно, и, будь она сейчас в банке при своих привычных обязанностях, это она устраивала бы ужин, сидела бы рядом с Джудом, внимая каждому слову, чтобы потом все с ним обсудить. Она бы воспринимала его самые потаенные мысли… Вместо этого она должна ужинать одна и, кусая ногти, ждать, когда он вернется домой. Удивительно, как ей удалось вежливо окончить разговор. Во всяком случае, прощаясь, она не заметила в голосе Дон возмущения.

Она не верила, что Джуд скрыл бы от нее свои намерения, если бы в «Мескал-Слейд» думали поглотить «Фонды Слейдов». И почему он выбрал именно сегодняшний вечер, чтобы задержаться, — ведь вечеров так много! Этого было достаточно, чтобы свести ее с ума.

Вернувшись домой, она сбросила туфли прямо в передней, и теперь ее затянутые в шелковые чулки ноги утопали в персидском ковре, почти скрывавшем дубовый паркет кабинета. Она неподвижно смотрела на телефон, борясь с искушением позвонить в Отдел по смене руководства и слияниям банков, чтобы выведать желаемое; прежде всего она должна переговорить с Джудом.

О том, чтобы предупреждать дядю Джона, пока не приходилось и думать. Сплетня могла оказаться безосновательной, так зачем зря его тревожить? С Люком тоже пока не о чем говорить — у нее нет фактов. Ей вообще не хотелось разговаривать с Люком о чем бы то ни было, особенно после того, как он вел себя сегодня утром. Однако на нем лежала ответственность за компанию. Ее рука потянулась к телефону, Клео застыла в нерешительности, кусая губы, затем встала и вышла из комнаты. Она должна дождаться Джуда и выспросить его, прежде чем предупреждать родственников об опасности…

Клео уснула в гостиной у камина, но тотчас пробудилась, заслышав, как скрипнула дверь и вошел Джуд. Сначала он ее не заметил; она наблюдала, как он ослабил узел галстука, провел рукой по жестким темным волосам, и отметила про себя его усталый вид; но, стоило ей встать и произнести: «Привет! Как прошел вечер?», его лицо просветлело и на крупных губах медленно появилась улыбка:

— Зачем ты меня дожидалась?

Джуд приблизился к ней, обнял, их тела соприкоснулись. Между ними искоркой пробежало желание и, разгораясь, охватило обоих. Он склонил голову, и его черные волосы перемешались с ее мягким серебром. Его рот скользил по ее стройной упругой шее. Джуд пробормотал:

— Боже, как ты хорошо пахнешь, какое наслаждение касаться тебя!

Клео поняла, что поговорить про слух о поглощении «Фондов Слейдов» не удастся. Острая потребность в нем, которую всегда вызывала в ней его близость, уже восставала в ней, кровь вскипала, мысли мешались. Положив ладони на его широкую грудь, она слегка оттолкнула его.

— Хочешь чего-нибудь выпить? У тебя усталый вид.

Она часто дышала через расширенные ноздри, пытаясь привести в порядок свои мысли и не подпустить к себе Джуда, потому что все ее инстинкты приказывали ей стать бездумной и податливой, существом, созданным для наслаждения, которое только он мог дать ей.

— Я ничего не хочу, — низким голосом произнес он. — Я хочу тебя.

Он снова потянулся к ней, но она проворно выскользнула, и ее голос прозвенел неожиданно высоко:

— Мне нужно спросить тебя кое о чем.

Улыбка, брошенная в его сторону, не получилась, потому что совсем не того она хотела. Она, как и он, хотела лишь тех волшебных ощущений, которые только и находила в его объятиях, в глубине и восторге их близости.

— Валяй.

Он тяжело опустился в кресло напротив нее, и она заметила, что его лицо вновь обрело усталое выражение, на нем проступили следы глубокого утомления. Но ради дяди Джона, ради себя самой она должна была выяснить мучивший ее вопрос, и она сказала:

— Я слышала, будто в «Мескал-Слейд» подумывают поглотить «Фонды Слейдов». Это правда?

— Вот оно что. Пожалуй, я действительно выпью.

Он направился к бару, и Клео, гладя на долгий, по-мужски элегантный изгиб его спины, поняла, что у слуха были реальные основания. Но почему он ничего не сказал ей? Когда Джуд снова повернулся, на его лице была непроницаемая маска игрока в покер, обычно надеваемая им, когда нужно было скрыть истинные чувства. Он подошел к камину и остановился перед ним, расставив ноги, сжимая бокал в опущенной руке.

— Итак, ты прослышала о возможном предложении объединения. Снова сработал старый добрый синдром Китайской стены! — На его губах появилась тонкая улыбка, но взгляд оставался каменным. Он качнулся на каблуках. — Старая сказка: каждый отдел живет сам по себе, не снабжая другие дармовой информацией. Все это очень хорошо в теории, но на деле никогда не работает.

— Почему ты не сказал мне?

Она с усилием заставила свой голос звучать ровно: гордость не позволяла ей выглядеть перед ним плаксивой девочкой. Он холодно улыбнулся:

— Это не в наших правилах. Тебе это известно лучше, чем кому бы то ни было. Ты — заинтересованная сторона.

— Разумеется.

На ее лице не отразилось ничего, несмотря на страшную муку, которую она испытывала. Как он мог скрыть от нее такое? Ведь она его любит, она его жена! Но ненавистный внутренний голос напомнил ей, что он-то ее не любит. Для него их брак всего лишь целесообразность. Вне спальни она для него остается тем, чем была всегда — одним из сотрудников «Мескал-Слейд», немногим более приближенным к нему, но лишь в силу должности личного помощника — и только.

Внезапно она испытала потребность выпить. Встала, выпрямилась и, с трудом владея собственным телом, двинулась по комнате. Когда Джон Слейд узнает об этом, с ним будет кончено. Вся его работа, проделанная за много лет с тех пор, как он с ее отцом порвали с «МескалСлейд», пойдет прахом.

Повернувшись к Джуду спиной, она налила себе водки с тоником, стараясь сдержать дрожь в руках. Джуд тихо сказал:

— Это еще не все. Пора, пожалуй, тебе узнать, что я намерен взять другого личного помощника.

Тиканье красивых старинных часов внезапно сделалось невыносимо громким, треск поленьев в камине — просто оглушающим. Или это тишина, заполнившая ее окоченевший мозг, повинна в том, что каждый звук казался ей теперь ударом. Она стояла и ждала его объяснений. Итак, они все оказались правы — Полли, Дон, Шейла Бейтс, — верно угадали направление подводного течения. Джуд хотел ее убрать.

Она любила свою работу и не хотела терять ее. Работая с Джудом, она жила полнокровной жизнью, с самого первого дня. Кроме того, он не принадлежал к числу тех мрачных, отставших от жизни мужчин, которые считают, что дело женщины — сидеть дома, предпочтительнее на цепи!

В любом случае — Клео в негодовании выпятила подбородок — он может ее уволить — его право, но помешать ей искать другую работу не в его власти!

Он ждал, что она будет протестовать, хоть что-нибудь скажет. Клео угадала это по поднятой брови. Но она еще не настолько доверяла себе, чтобы заговорить. И, словно поняв ее замешательство, ее скрытое негодование, он нежно взглянул на нее, глаза потеплели сочувствием. Он смотрел, как она возвращается к креслу, с трудом передвигая непослушные ноги.

— Мне будет тебя недоставать, — тихо сказал он, — твоего быстрого ума, неизменного такта, острых уколов твоего юмора, когда ты ставила меня на место.

Так, значит, он все замечал! А она-то всегда полагала, что скрыто и ненавязчиво управляла им, делая его требования к самому себе и служащим чуть-чуть более выполнимыми. И зачем ее увольнять, если ему будет недоставать ее? Это уж совсем непонятно!

— Я хочу, чтобы ты перешла на другую работу, и тому есть две причины, — ответил он на вопрос, написанный в ее глазах. — Во-первых, я не думаю, что мужу и жене пристало быть так тесно связанными по службе. И во-вторых: в связи с заинтересованностью Правления в присоединении «Фондов Слейдов» ты принесешь больше пользы, работая там.

Об этом она не задумывалась, но теперь невольно начала прислушиваться к его словам.

— У них трудности? — Ведь Грейс говорила, что ее муж беспокоился о состоянии дел; Клео приписала его опасения нездоровью, но, видимо, у них были определенные основания. А в «Мескал-Слейд» стали проявлять серьезный интерес. Банки с неустойчивым положением все время должны быть начеку, потому что рядом всегда есть нерушимые, как скала, торговые банки, готовые проглотить их в любую минуту.

— Да, некоторые, — спокойно ответил Джуд. Он прошелся по комнате, и при каждом шаге темная ткань элегантных брюк туго натягивались на его бедрах. — С тех пор как Джон был вынужден уйти, Люк стал слишком много на себя брать. Игра с капиталами, как известно, дело рискованное, но в последнее время он стал рисковать слишком опасно, особенно в направлении антрепренерства: крупные авантюры без реальных и устойчивых предпосылок для успеха. Это становится известно в Сити, но если мне удастся убедить Правление отступить, забыть, что мы вообще намеревались присоединить «Фонды Слейдов», то другие киты призадумаются. Если они узнают, а я позабочусь об этом, что интерес к «Фондам Слейдов» в «Мескал-Слейд» поостыл, они на время отступят, чтобы разведать обстановку. Понимаешь?

Клео понимала. Понимала, но не могла до конца проникнуть в финансовую шахматную партию, которую выстраивал Джуд. В предложенном ею пакете акций «Фондов Слейдов» он видел средство личного контроля над банком, контролировать который желала компания «Мескал-Слейд». Ставя ее главой компании, чтобы руководить ее действиями, он может стать владельцем контрольного пакета акций нового преуспевающего концерна. Неудивительно, что он согласился жениться на ней после того, как она обещала передать ему эти акции!

— А если ты будешь там, — продолжал Джуд, усаживаясь в кресло и неотрывно глядя ей в глаза, — с твоим умом и пониманием внутренней жизни Сити, с твоим благоразумием в финансовых вопросах у тебя хватит времени вернуть «Фондам Слейдов» былую устойчивость прежде, чем окружающие поймут, что к чему. Надеюсь, мне удалось тебя заинтересовать?

— Ты мог бы и не спрашивать, — напряженно отвечала Клео. Если спасти «Фонды Слейдов» в ее силах, она обязана выложиться — иного выхода нет. Джуд рассчитывал именно на это. Акции, внесенные ею в их брак, будут иметь гораздо большую ценность, если фирма будет крепкой. Он манипулировал ею, добиваясь наибольшей отдачи от акций. Эта догадка нанесла Клео глубокую рану, потому что ее былые радужные надежды по поводу будущего их брака рассыпались прахом: он любил ее не более, чем когда-либо раньше. Он использовал ее. В постели или вне ее, он просто ее использовал.

— Когда ты сказал, что хочешь меня уволить, я решила, что ты принадлежишь к типу мужчин, которые считают, что женщина должна сидеть дома и воспитывать детей.

Он ни в коем случае не должен был догадаться, каково ей на самом деле — чувствовать, как далека от нее его любовь. Ей досталась роль сговорчивой, благоразумной жены, живущей с мужем душа в душу, не смеющей ему перечить, не позволяющей себе ни словом, ни жестом выдать отчаянную жажду его любви.

— Но я и есть такой мужчина. — Его спокойный ответ поверг ее в изумление, но Джуд продолжал: — Но не совсем в том смысле, какой ты в это вкладываешь. Когда появятся дети, мы превратим одну из комнат дома в кабинет для тебя, установим компьютер, связанный с Правлением «Фондов Слейцов», и большую часть работы ты сможешь выполнять, не выходя из дома. Мы, конечно, пригласим няню, но оба будем изыскивать время на детей — здесь нам бы весьма пригодился загородный дом. Прекрасное место для отпусков, уик-эндов… Справедливо?

Она кивнула, не решаясь встретиться с ним взглядом, боясь, как бы он не заметил в нем боль и не удивился… О да, он поступал справедливо, делал все, чтобы их совместная жизнь процветала, и, если бы она его не любила, она могла бы думать, что их брак — само совершенство. Но она его любила, любила больше жизни, и та тщательность, с которой он просчитал их будущее, использовал ее акции, холодила ей душу, повергая в тоску одиночества.

Тем не менее она только кивнула:

— Вполне справедливо, — и допила остатки из бокала. — Надеюсь, дядя Джон и Люк одобрят наши намерения, — сухо прибавила она и содрогнулась от ответа:

— Я уже говорил с ними.

До нынешнего вечера она пребывала в рае для дураков и оказалась последней, кого он посвятил в свои планы. Его мозги, должно быть, заработали сразу, как только она заговорила об акциях в связи с предложением брака. Она с трудом слушала его.

— Твой дядя решительно поддерживает идею о твоем переходе в «Фонды Слейдов». Люк тоже, но только потому, должен тебя предостеречь, что не видит иного способа избежать катастрофы, которую сам же и навлек.

— Что ж, похоже, говорить больше не о чем, — ответила Клео, сама удивляясь невозмутимости своего голоса, но Джуд все же спросил:

— Я всегда удивлялся, почему ты не пошла работать в «Фонды Слейдов», когда получила диплом?

— Из-за Люка. — Она слегка поежилась, пряча внутреннюю боль. — Меня переворачивало от мысли, что он будет обращаться со мной как с умственно отсталым мелким клерком. Помимо того что он и так раздулся от важности, он один из тех, кто считает, что мужчина во всем выше женщины уже потому, что он мужчина.

«К тому же, — подумала Клео, — я выяснила, что он меня ненавидит, и работать с ним будет просто невыносимо». Но Джуда она не собиралась в это посвящать, а потому прибавила:

— Но беспокоиться не о чем, поскольку у тебя теперь столько же акций, сколько у них с дядей вместе, и одно это уже делает меня равной ему.

К ее огромному удивлению, Джуд лениво усмехнулся, жеманно потягиваясь в кресле.

— Ты не в пример ему умна, решительна и мужественна, не говоря о восхитительной упаковке этих качеств. Бедняге лишь останется подыскать себе местечко поскромнее!

Клео была полностью уничтожена! Он видел в ней лишь умную голову, средство восстановить «Фонды Слейдов» — в которых он, разумеется, и сам был заинтересован. Он не видел в ней жену, женщину, которую можно любить.

— Пожалуй, я пойду наверх, я очень устала, — извинилась Клео, надеясь выбраться из гостиной прежде, чем ее страдание станет заметным. Она уже дошла до двери, но его голос ее остановил, и, оглянувшись, она увидела, что он встает и направляется к ней.

— Ты ничего не имеешь против? Издалека, где ты стоишь, кажется, что нет, но я бы не хотел втягивать тебя в дело, которое тебе не по душе.

Характерные линии по бокам его рта обозначились, и он медленно погладил ее по щеке, спокойно глядя на нее. Она чуть не поддалась желанию уклониться от его прикосновения, потому что за ним ничего не стояло. Она жаждала глубокого чувства, а не пустоты. Однако она улыбнулась и покачала головой.

— Нет, я ничего против не имею. Это самое благоразумное, что можно предпринять.

Его лицо на ее глазах переменилось и снова сделалось похожим на маску игрока в покер.

Эта маска всегда верно служила ему при заключении сделок и всегда забавляла ее, потому что она знала, как работает мысль под этой маской. А сейчас он сказал:

— Ты всегда поступаешь благоразумно. Ты всегда права, Клео.

И она не знала, принимать ли его слова как комплимент или нет. Одно дело постигать работу его ума в Сити, совсем другое — разбираться в его чувствах, побуждениях, когда речь шла об их браке.

Когда Джуд вошел той ночью в спальню, Клео в первый раз притворилась, что крепко спит.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Последняя кухонная утварь и глиняная посуда исчезли в дорожном ящике, готовом к отправке в Оксфам, и Клео осталось уложить лишь те вещицы, которые были ей дороги как память о студенчестве, — их надарили друзья, когда она въезжала в свой домик в Бау.

Все это и большая часть мебели пойдет на хранение. Джуд сказал ей: «Зачем тебе расставаться с твоими вещами? Когда мы купим загородный дом, они там пригодятся». Она согласилась, потому что на создание уюта было потрачено много времени и сил и многие вещи она любила как добрых старых друзей.

Клео поднялась с колен; она решила, что ей не помешает выпить кофе и успокоить нервы. Роберт Фентон обещал быть около обеда, а это означало, что он мог появиться в любую минуту от полудня до двух.

Заправив полосатую сине-зеленую рубашку в зеленые потертые джинсы, она налила в чайник воды и воткнула вилку в розетку.

Руки слегка дрожали. Скорее бы этот день кончился и избавил ее от кошмара.

Она положила в кружку гранулированного кофе и сухого молока и, кусая губы, ждала, когда закипит вода. Ей казалось, это была неплохая идея — предложить Фентону приехать за деньгами именно сюда. Она не хотела, чтобы он появлялся в окрестностях Белгравии, но ведь можно было назначить более точное время и выбрать какое-нибудь нейтральное место встречи — например, около выхода из метро.

Но она была так неопытна в подобных грязных делишках и так вчера растерялась, разговаривая с ним, что не догадалась об этом. Он будет здесь в любую минуту в течение ближайших двух часов. Зато потом все останется позади, и можно будет отдать все силы устройству семейной жизни.

Клео понимала, что борьба предстоит нелегкая. Именно акции были причиной его согласия на брак, из-за них он пожелал сделать ее матерью своих детей. Но ведь она всегда знала об этом, не так ли? И вчерашний разговор лишь подтвердил уже известный факт. Все оставалось как прежде, и, кроме того, она не из тех, кто пасует перед трудностями: она сделает все, что в ее силах, чтобы оживить этот брак, она будет молиться, чтобы и в Джуде когда-нибудь зародилась любовь.

Она улыбнулась про себя этой мысли и, наливая в кружку кипяток, вспомнила, как сегодня утром они вместе завтракали и он спросил:

— Не хочешь съездить с утра в «Фонды Слейдов» и просмотреть их дела?

Она покачала головой, чувствуя, как все внутри холодеет: ведь этим утром она должна была ехать в банк за деньгами и потом встречаться с Фентоном, а такая перспектива не вызывала у нее восторга.

— Я позвоню Люку и попрошу сегодня переслать мне необходимые материалы, — ответила она. — Я смогу поработать здесь в тишине и покое; не хочу, чтобы он стоял у меня над душой.

— Хорошая мысль. И не позволяй ему себя унижать. — Джуд усмехнулся. — Хотя, думаю, ему это все равно не удастся. И запомни: твой дядя целиком на твоей стороне и, если тебе потребуется помощь или совет, можешь на меня рассчитывать.

Джуд покончил с завтраком, до отъезда в Сити оставалось не так много времени. Клео старалась выглядеть веселой: когда они встретятся вечером, весь ужас, который Роберт Фентон вносил в ее жизнь, будет уже пережит. Она улыбнулась мужу:

— Удачи тебе.

— Какая тут удача, — мягко возразил он, — когда я так без тебя скучаю. Может, пообедаем вместе?

— Нет, я не смогу, — быстро ответила Клео; пожалуй, она поторопилась ответить: его брови недоуменно приподнялись, в глазах застыл спокойный вопрос. Чувствуя себя последним ничтожеством, она проводила его до двери, объясняя: — Я хотела с утра поехать в Бау. Мне нужно разобрать и уложить вещи, распорядиться, какие из них отправить на хранение. На следующей неделе дом должен быть выставлен на продажу.

Отчасти это было правдой, но Клео казалось, что она лжет. Как только Фентон уйдет, она, конечно, позвонит и отдаст эти распоряжения. Но пока она слишком взволнованна, чтобы заниматься делами.

Примерно через час ее пронзил резкий звонок в дверь, и она выронила стопку книг, с которой спускалась из бывшей спальни. Чувствуя, как нервы сжимаются в комок, она перешагнула через рассыпанные книги, но туг же остановилась, глубоко вздохнула и сказала себе, что скоро все будет кончено. Ей стало немного спокойнее, легче.

Открыв дверь, она увидела на пороге Фентона: он стоял, навалившись на косяк, и неприятно улыбался. Она отступила, и он по-хозяйски прошел в дом.

Он был небрежно одет, и Клео подумала: «Опять эти коричневые кожаные брюки! Нет, они совсем ему не вдут». Не шла ему и коричневая шелковая рубашка, расстегнутая чуть ли не до пояса. Костюм выдавал в нем позера.

Ни слова не говоря, она провела его в комнату, где в беспорядке были разбросаны коробки и пакеты, которые она кое-как набила утром, потому что сегодня спокойствие и деловитость изменили ей. За одной из картин находился маленький стенной сейф, врезанный прежним владельцем дома. Получив деньги в банке, Клео сразу положила их туда. Двадцать пять тысяч — слишком крупная сумма, чтобы оставлять их лежать где попало, даже на несколько часов.

Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы их достать, и, повернувшись, она увидела, что Фентон развалился на диване, закинув ноги в ботинках на зеленую обивку. Его жадные глаза следили за каждым ее движением. Он молча протянул руку, но Клео покачала головой.

— Сначала отдай квитанцию.

Она холодно наблюдала, как он вытащил из кармана рубашки сложенный листок, разжал пальцы и листок легко опустился на ковер.

— А вдруг я снял с нее фотокопию?

Его лицо приняло непроницаемое выражение, но она его оборвала:

— Скорее всего, ты так и сделал. Но мой тебе совет: не вздумай затевать все сначала. Выплачивай свои долги и держись от меня подальше. — Она с отвращением бросила ему сверток. — А теперь убирайся!

Не отрывая от нее взгляда, он повернул голову, и его лицо приобрело жесткое выражение.

— Были времена, когда ты не спешила видеть мою спину.

— Тогда я не знала, что ты подлец, — резко сказала она, теряя самообладание. Напоминание, что некогда она находила его достойным внимания, просто невыносимо. Ей было стыдно признаваться себе в прежней слепоте и доверчивости. И он знал это: не так был глуп, чтобы не понимать; его губы побелели от злости, и он нанес ответный удар:

— Но я-то знал, что ты за стерва! Подумать только, сколько времени я убил на тебя — все эти нудные поездки за город, эти дурацкие пикники, эта домашняя снедь, которой ты меня пичкала! И твое вечное «прочь руки!», если я пытался не ограничиться поцелуями. Скука сплошная. А ради чего, спрашивается? Чтобы меня потом сладким голоском послали ко всем чертям!

Он вытряхнул содержимое свертка на диван и внезапно развернулся, сбросив ноги на пол, яростно сверля Клео взглядом.

— Ты должна мне эти деньги! Уж не думаешь ли ты, что мне было очень приятно вилять около тебя хвостом, выслушивать бредни про твои идиотские экзамены, а потом и про твою драгоценную работу? Итак, — продолжал он масленым голосом, — после того как я внес необходимые разъяснения, ты ведь не будешь возражать, если я пересчитаю денежки. Сам я доверия не заслуживаю, а посему и к другим доверия не питаю. Даже к такой добродетельной скромнице, как ты.

Клео только скрипнула зубами, не давая себе труда сказать ему, чтобы поторопился: на это бы ушли драгоценные секунды, а ей хотелось, чтобы он поскорее убрался. Казалось, он отравлял воздух вокруг себя. Закончив считать, он поднялся, глядя на стопки десятифунтовых и двадцатипятифунтовых банкнот, разложенных на зеленой обивке дивана.

— Мне следовало потребовать вдвое больше, — сказал он.

— Забирай их и уходи, — выдавила она, сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.

Он поднял голову, с трудом отрывая взгляд от своего ничтожного состояния, и странно посмотрел на нее, на гибкие линии ее упругого тела.

— Ты всегда была фригидной сукой, — медленно процедил он, преграждая ей путь к двери и наступая на нее. — Но теперь сука замужем, и, может быть, Мескал научил тебя кой-чему.

Он приближался, она все отступала, сердце ее отчаянно забилось, и, когда она поняла, что загнана в угол, было уже поздно.

— Не подходи ко мне!

В ее взгляде страх мешался с ненавистью. Фентон прохрипел:

— А почему бы и нет? Я покажу тебе, что ты потеряла той ночью в Голдингстене.

Он бросился к ней, пытаясь схватить, но она увернулась, и его пальцы поймали только ее рубашку; Клео рванулась, пуговицы отлетели, обнажив ее грудь, слегка прикрытую темносиним кружевом лифчика.

О том, чтобы приводить себя в порядок, некогда было и думать, нужно было бежать, потому что Фентон не шутил: в его взгляде, пожиравшем ее раскрытое тело, была откровенная похоть. В отчаянии она бросилась к двери, но Фентон с неожиданным проворством перехватил ее и, ударив по ногам, толкнул на пол, а потом упал на нее.

Клео изворачивалась и отбивалась, но он зажал ей голову обеими руками и тряс так, что ей казалось, он вырвет ей волосы; она попыталась крикнуть, но он зажал ей рот жестоким поцелуем. Кровь стучала в ее голове, тяжелый стон рвался наружу. И вдруг, словно издалека, она услыхала голос, от которого веяло арктическим холодом:

— Что, черт побери, здесь происходит?

Все вокруг застыло и помертвело, как перед бурей. Тело Фентона, придавившее ее к полу, словно одеревенело, а его губы, сдавившие ей рот, сковал ужас.

А потом все стало неистовым, быстрым и громким. Клео почувствовала, как Фентона стаскивают с нее, услышала треск рвущегося шелка — это Джуд поставил его на ноги и швырнул о стену.

Клео с облегчением открыла глаза, благодарная Джуду за своевременное появление; но, когда его сверкающий взгляд хлестнул по ее распростертому телу, полуобнаженной груди, спутанным волосам, ее охватил ужас. Это был тяжелый, ледяной, жестокий взгляд.

Она хотела сказать ему, что все было совсем не так, как могло показаться, что она была только жертвой, что он спас ее от верного насилия, но с ее губ сорвался лишь нечленораздельный хрип, и Джуд, поморщившись, отвернулся. Его сильные, жилистые руки сжались в кулаки, и он бросил Фентону:

— Выметайся, пока цел.

Пока Фентон застегивался, Клео, задыхаясь, с трудом поднялась на ноги, пытаясь запахнуться разорванной рубашкой. Он явно не собирался уходить, не забрав деньги, но, когда он заправлял рубашку в узкие кожаные брюки, руки его тряслись.

Лицо Джуда было неподвижно; темная от загара кожа туго натянулась на проступивших скулах. В каждом мускуле его мощного тела застыла открытая угроза, и Клео неохотно признала, что Фентон не робкого десятка: он неторопливо приблизился к дивану и начал собирать стопки банкнот.

— Иду-иду, приятель, — протянул он. — Но не могу же я оставить мой скромный подарок. Дамочка может обидеться.

— Ты дала ему эти деньги? — Взгляд Джуда холодно метнулся к Клео и обратно к Фентону. От его резкого, язвительного голоса в ее жилах застыла кровь.

— Да.

Лгать не было смысла. У Клео закружилась голова, комната поплыла перед глазами, и она была бы рада лишиться сознания, потому что лучше лежать без чувств, чем объясняться подобным образом.

Она закрыла глаза, борясь с приступом тошноты, и не видела, что происходит, но услышала мрачный, тяжелый голос Джуда:

— Убирайся. Живо, не то я размажу тебя по стенке.

Проигнорировать эту угрозу мог только идиот или самоубийца: она заполнила комнату и самый воздух неистово зазвенел. Клео с трудом раскрыла глаза и увидела, как Фентон зайцем вылетает в дверь.

Деньги остались на диване, и Джуд проскрежетал:

— Подбери.

В его взгляде кипела ненависть, словно даже вид ее был ему отвратителен. Она только смотрела на него огромными испуганными серыми глазами, на лбу проступил холодный пот, а тело сотрясалось, словно в сильнейшем ознобе.

Сцена, которой он стал свидетелем, была слишком красноречива; деньги, приготовленные, по ее же собственному признанию, для Фентона, только усугубляли трагедию. Она рушилась открыть Джуду всю правду о шантаже, объяснить, что она бы скорее рассталась с частью наследства, чем навлекла позор и унижение — а возможно, и нечто несравнимо худшее — на больного старика, который единственный любил ее после гибели родителей.

Она робко шагнула вперед, руки сами собой умоляюще потянулись к мужу.

— Джуд, позволь мне все объяснить, — начала она дрожащим от волнения голосом.

— Делай, как я сказал, — резко оборвал он, словно ударил. — Подбери это. И, если произнесешь еще хоть слово, я могу забыть, что ты женщина.

Нет, сейчас он не будет слушать, он просто не способен что-либо воспринять. Шатаясь, она добралась до дивана, упала на колени и стала непослушными руками собирать банкноты. Он не верит, что она сможет найти достаточные объяснения или оправдания тому, что он видел. Он не может доверять ей. Но он и не должен ей верить, ведь он же не любит ее!

Уголком глаза она заметила, как Джуд подошел, нагнулся и поднял лист бумаги; потом смял и бросил ненавистную квитанцию на пол.

— Подарок. Понимаю. — Его ледяной голос обдал ее презрением. — Что, предавались приятным воспоминаниям? Разумеется, должен же он получить что-нибудь на память, если ваш роман длится так долго! — Губы его исказила горькая усмешка, взгляд был холоден как никогда. — Так почему же ты не вышла за него, чтобы добраться до денег, которыми, очевидно, собиралась его осыпать? Не трудись отвечать — я сам скажу! Потому, что твои опекуны никогда не одобрили бы ваш брак и твое сказочное богатство оставалось бы недоступным еще целый год. Он бы этого не перенес, ведь он так любит тратить деньги. Юношу можно понять! — Его губы сжались, лицо сделалось жестоким. Клео никогда не видела его таким. — Так что же, он стал терять терпение, угрожать, что подыщет себе другое пастбище, где травка посочнее? И поэтому ты надумала подобрать себе такого мужа, который бы понравился опекунам? «Чтобы получить одно состояние, ты вышла замуж за другое» — так ведь я сказал в моем доме на второй месяц после свадьбы. Боже мой, неужели ты надеялась, что я буду сидеть и смотреть, как ты тратишь на него мои деньги, когда своих у тебя не останется?

На душе у Клео стало еще тяжелее; слушать несправедливые обвинения Джуда было невыносимо. Теперь или никогда он должен понять это. Она безумно любит его, страстно желает ответной любви, и если сейчас не расставить все по своим местам, то случившаяся катастрофа перечеркнет эту возможность.

Кое-как затолкав купюры обратно в пакет, она, слабея под его уничтожающим взглядом, поднялась на ноги и безмолвно протянула ему деньги.

— Это совсем не то, что ты думаешь, — начала она, но его жестокий взгляд словно облил ее грязью, и она потеряла последнее мужество.

— Попридержи язык, — глухо оборвал он ее. — Сцена, что я увидел, когда вошел, в разъяснениях не нуждается, а квитанция из гостиницы лишь подтверждает твое нежелание терять прежнего любовника. — Безжалостные глаза больно ранили ее. — Он, должно быть, весьма горяч в постели. Настолько, что расставания ты не выдержала. Поэтому ты и просила меня взять тебя на острове. Хоть какая-то замена.

— Нет! — Клео в ужасе зажала себе рот, сдерживая рвущееся наружу признание. Она просила об этом потому, что только тогда осознала, как сильно любит его. Но сейчас он ей не поверит, а если она попытается его переубедить, он лишь будет презирать ее еще больше, решив, что она хочет к нему подольститься.

— Нет? — Черная бровь недоверчиво приподнялась. — А я другой причины не вижу. И не намерен выслушивать сказки, которыми ты собралась меня кормить. — Он подбросил пакет и поймал его, словно определяя сумму. — Я положу это обратно на твой счет. Ты вольна распоряжаться своими деньгами, как захочешь, — злобно прибавил он, — кроме одного: снабжать крупными суммами своего любовника. Нравится тебе это или нет, ты моя жена, а раз так, то ты обязана придерживаться приличий.

Он презрительно отвернулся и уставился в маленькое окошко.

— Возьми пальто, я отвезу тебя домой. И не пытайся снова встречаться с этим подонком, иначе окажешься под замком.

Клео смотрела на жесткую линию его плеч, надменную осанку, и душная, жаркая волна ярости захлестнула ее; она резко развернулась на каблуках и, выходя на кухню за жакетом, бросила через плечо дрожащим от гнева голосом:

— Кем ты, черт побери, себя возомнил? Богом? Еще бы! — на троне сидишь, тебе удобно, хотя он маловат для твоего тяжелого «я»!

Ответа она не ждала и правды говорить не собиралась! Он взялся ее судить, признал виновной, даже не выслушав! Он сказал ей такое, от чего ее любовь к нему, счастье, испытанное в его объятиях, потеряли всякую ценность. Гордость приказывала ей не унижаться и не ползать на коленях, моля о снисхождении.

Но куда девался гнев? Слезы залили ей глаза, когда она увидела на столе при входе в дом коробку, которую Джуд оставил там, прежде чем войти в комнату и увидеть свою жену распростертой на полу, с чужим мужчиной, сжимающим ее тело.

На коробке большими желтыми буквами стояло название местного гастрономического магазина, так что в ее содержимом сомневаться не приходилось. И в придачу там, несомненно, была бутылка мозельского вина. Он просил ее пообедать с ним, скрасить его день, а она ответила, что будет занята в своем доме; вот он и приехал к ней, захватив с собой обед на двоих, потому что охотнее поел бы с ней в неубранном доме, чем один в самом роскошном ресторане на самом тонком фарфоре. И если бы, войдя, он не застал с ней Фентона, она была бы счастливейшей женщиной, ибо, поступив так, он выдал бы зарождающееся чувство, хотя сам, наверное, его не сознавал.

Но теперь он уверен, что она ему изменила, и все надежды добиться в браке взаимной любви, сделать его прочным и долгим истлели, как зола. И ни одна печаль не может быть горше этой.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

— Клео? — раздался в трубке бодрый голос Дон. — Мне только что звонил мистер Мескал. Он передал, чтобы вы попросили Торнвуда встретить его в пять тридцать в аэропорту, и напомнил вам, что сегодня вечером вы принимаете Блэйров.

— Благодарю, Дон. Я немедленно извещу Торнвуда. — На этом Клео хотела и закончить разговор, краснея от подозрения, что Дон, вероятно, удивлена, почему Джуд позвонил ей, а не жене. Но Дон продолжала щебетать:

— Как ваша новая работа? Признаюсь, мне вас недостает. Не могли бы вы убедить мужа не назначать на ваше место Шейлу Бейтс? Ее здесь никто не любит, и, боюсь, мне она тоже не понравится.

Похоже, Дон была готова сплетничать еще хоть целый час. Клео осторожно ее перебила:

— Уверена, Шейла прекрасно справится, только предоставьте ей выполнять свою работу, а сами делайте свою. С вами всегда приятно поговорить, но у меня еще очень много дел — Джуд хочет произвести на сэра Джеффри впечатление.

Это был не более чем предлог, потому что у Мег все было готово к вечернему приему и Клео совершенно нечего было делать, только одеться, восстановить утраченную улыбку да подыскать тему для легкой беседы. Ей сейчас ни с кем не хотелось разговаривать, даже с Дон. Нервное напряжение было так сильно, что грозило взорвать ее в любую минуту.

Во вторник утром, после сцены с Фентоном, Джуд отвез ее домой; всю дорогу он не произнес ни слова, и его молчание для Клео было мучительно. В тот же день он улетел в Цюрих. Сегодня вечером он вернется, и до приезда Блэйров она заставит его выслушать ее объяснения.

Когда они виделись в последний раз, он был слишком зол и, что бы она ни сказала, он не пожелал бы слушать. Его можно было понять; но сегодня он просто обязан выслушать ее. Она должна раскрыть перед ним подлость Фентона, рассказать, как он ее шантажировал, угрожал, и это сняло бы с нее часть бремени, потому что Джуд мог бы помочь.

Дрожащими руками она сгребла в стопку документы — договоры о сделках и балансовые отчеты — и сунула их в пустой ящик в кабинете Джуда. Нетрудно было понять, в каком бедственном положении находятся «Фонды Слейдов», но в ее смятенном состоянии искать выход она была не в силах. Ее любовь к Джуду и его отвращение к ней, ненависть в его холодных синих глазах ввергали ее в непреходящую изнуряющую муку, и ничего, кроме этой муки, она воспринимать не могла.

Она тревожилась, не предпримет ли Фентон новых шагов, но одними тревогами его не остановишь, равнодушно подумала она и пошла передавать Торнвуду распоряжение Джуда. Требуемых денег Фентон не получил, и каким будет его следующий шаг, одному Богу известно. Ожидать ли теперь нового вымогательства, или ей предстоит увидеть в печати весь букет гнусной лжи? Что тогда произойдет с дядей Джоном, страшно даже подумать. Люк, разумеется, позаботится, чтобы старик прочел каждое слово.

Легче жить радом с бомбой замедленного действия. Но может быть, когда Джуд узнает правду, он будет знать, что делать.

— Ты хорошо знаешь, как заставить мужчину тебя пожелать; но ведь ты столько раз старалась ради Фентона!

Клео резко повернулась, сердце бешено застучало. На ней было новое платье, она как раз заканчивала макияж, когда Джуд вошел в спальню.

Она не слышала, как он открыл дверь, и теперь он стоял, прислонившись к косяку. Он выглядел усталым, измученным, около рта прорезались две глубокие циничные складки. Она растерянно взглянула на него страдальческими потемневшими глазами. Она рассчитывала привести себя в порядок к его приезду, собраться с мыслями и ожидать его в гостиной. Но Торнвуд, по-видимому, оказался расторопнее, чем она предполагала, и вот флакон с духами выпал из окоченевших пальцев на туалетный столик розового дерева. Стук стекла о полированную поверхность нарушил затянувшееся безмолвие, и Клео, пытаясь взять себя в руки, произнесла:

— Нам нужно поговорить.

Он должен выслушать ее. Должен. Она не переживет этого вечера, если он ее не выслушает.

— А стоит ли? — досадливо отозвался он и не торопясь прошел в комнату, развязывая галстук. Сердце Клео учащенно забилось, но она поборола инстинктивное желание бежать. Она не из робких, хотя его подчеркнутые презрение и холодность усложняли ее задачу.

— Стоит.

Она устыдилась легкой дрожи в голосе, жажды, которую ее предательский взгляд наверняка не смог скрыть, когда Джуд снял пиджак и поднес руку к молнии брюк. Его мужественность была так величественна, что почти пугала, он был ей муж, и она любила его, а он ее презирал!

Но ведь она намерена все изменить! Когда она расскажет о Фентоне, он снова станет тем нежным и страстным возлюбленным, тем желанным другом, каким был раньше, она уверена в этом! Она хорошо помнила, что его привязанность была готова перерасти в нечто большее. Она не могла допустить сомнений в этом, потому что больше ей не на что было опереться.

Джуд разделся, и Клео закрыла глаза, ощутив внезапный прилив боли, мучительной потребности в нем. Она должна заставить его выслушать и понять.

— Джуд…

— Тебе не кажется, что пора бы тебе спуститься? — Он бросил в ее сторону взгляд, которым осаживают надоевших детей. — Через час здесь будут сэр Джеффри с женой. Ты должна быть внизу с Мег и проверять, все ли готово.

С этими словами он направился к ванной, и Клео возмутили его упрямое желание отделаться от нее, его раздраженный взгляд. Любовь не настолько одурманила ее, чтобы он позволял себе помыкать ею, словно полоумной прислугой!

— Это займет немного времени.

Выпрямившись, она уверенно прошла по комнате и встала между Джудом и дверью в ванную. Высоко подняв подбородок, она смотрела на него, не содрогаясь перед злобно нахмуренными бровями.

— Ты судил меня и вынес приговор, даже не выслушав. Я заслуживаю лучшей участи.

— Порки ты заслуживаешь. — Его рот искривился в усмешке. — Но я слишком джентльмен, чтобы тебя бить. И вот что я тебе скажу, — он шагнул ближе, его загорелая мускулистая нагота прожгла ее сквозь тонкую ткань платья, и она вздрогнула от мысли, с какой легкостью он возбуждал в ней желание, даже ненавидя ее. Он не коснулся ее, в этом не было необходимости, и все ее протесты по поводу его властного отказа хотя бы выслушать ее объяснения застряли в горле. — Я знаю, зачем ты вышла за меня замуж. Не надо быть гением, чтобы дойти до этого. — Его глаза вспыхивали от еле сдерживаемого гнева. — Тебе было необходимо заполучить наследство, ждать еще целый год ты не могла, поскольку твой любовник начинал терять терпение. Он жаждал того скромного подарка, о котором тогда скулил. За него ты выйти не могла при всем желании: твои опекуны никогда бы не согласились на твой брак с этим подонком. Вот ты и вышла за меня, и… ну да ладно. — Он с шумом втянул в легкие воздух, и его щека дернулась, не выдержав внутреннего напряжения, которое она ощущала каждой клеточкой своего существа, словно он был продолжением ее самой. — Теперь мне все известно, и, даже если допустить, что наш брак — брак по расчету, все равно ты моя жена.

Внезапно его пальцы резко сдавили ей горло и, нажав на подбородок, откинули ей голову назад; ее сердце в страхе затрепетало, когда она прочла в его глазах некий мрачный умысел.

— Фентона ты больше не увидишь, и, поскольку ты будешь лишена удовольствия развлекаться с ним в постели, я решил тебе помочь. — Он понизил голос, который теперь напоминал угрожающее тигриное ворчание. Клео беспомощно содрогнулась, холодея под издевательским, ненавидящим взглядом этих суженных мерцающих глаз. — Ты дьявольски сексуальна, как мне удалось выяснить, когда ты упросила меня взять тебя, использовала меня для удовлетворения своих нужд в отсутствие Фентона. Так вот, чтобы помочь тебе, — он ухмыльнулся, — я буду доводить тебя до такого состояния, что ты не сможешь пошевелиться. Ты поймешь, черт побери, кому ты принадлежишь, и у тебя не останется сил даже думать о Фентоне!

Он рывком отпустил ее. Потрясенная услышанным, насмерть перепуганная, она еле расслышала его голос, словно он доносился откудато издалека:

— А теперь отправляйся вниз и помоги Мег. Начинай отрабатывать свое содержание!

Сидя за столом напротив Джуда, встречаясь с его язвительным взглядом, Клео повторяла про себя: «Ненавижу его! Ненавижу!» — и с усилием поворачивала голову к сэру Джеффри, пытаясь слушать, что он говорит.

Это был низенький кругленький человечек, любивший хорошо поесть — в этом не приходилось сомневаться, гладя, с каким удовольствием он расправился с седлом барашка, а теперь смаковал вторую порцию молочного пунша. Похоже, думала Клео, он будет столь же усерден за сырным десертом, тем самым продлив ей муку сидеть напротив Джуда с его язвительным взглядом и выслушивать его насмешливые «моя дорогая». Но по крайней мере аппетит сэра Джеффри с лихвой возместил отсутствие аппетита у нее, хотя Джуд наверняка все заметил, раздраженно размышляла она, машинально поднося к губам бокал. Весь вечер он не сводил с нее глаз. Это была легкая форма пытки.

Всякий раз как она поднимала глаза на этого холодного, жестокого, властного дьявола, она встречала устремленный на себя его умный, всезнающий, позорящий взгляд. В ее памяти всплывала угроза доводить ее до такого состояния, что она не сможет пошевелиться, и цель этой угрозы заливала ее жаркой краской. Она старалась смотреть в его сторону как можно реже, направляя все внимание на беседу с сэром Джеффри и Хильдой, его тощей разнаряженной женой.

Эти двое никогда не узнают, как далеки от совершенства отношения между утонченно-обаятельным красавцем президентом «Мескал-Слейд» и его молодой женой. Они не смогут разгадать цинизм его деланных улыбок, ложь его нежных обращений к ней, его глубокое к ней презрение.

Пора оставить глупую веру, что ему можно все объяснить, призвав на помощь его разум, что можно заставить его выслушать ее, рассчитывая на то, что он разумен до мозга костей. Как она вообще могла надеяться, что ей удастся наладить отношения? Ее самонадеянный муженек обо всем имел свое мнение. Ее он считал хитрой, ловкой и жадной изменницей. Никакие мольбы и объяснения с ее стороны не заставят его передумать.

А она и не намерена больше унижаться и умолять его хотя бы выслушать ее!

Забывшись, она снова поймала на себе его взгляд, в котором светились ненависть и насмешка, когда Джуд в ответ на сентиментальную просьбу леди Блэйр произнес:

— Не сомневаюсь, Хильда, что Клео поделится с вами рецептом молочного пунша. — И, лениво поигрывая серебряным фруктовым ножичком, улыбнулся, тая в улыбке презрение, очевидное лишь для Клео, и продолжал: — Я счастлив, что моя жена оказалась женщиной, так безраздельно преданной дому, и старается ни в чем не нарушать мой… покой.

— И к тому же она очень красива, — галантно присовокупил сэр Джеффри, и Клео вспыхнула от гнева, потому что Джуд прекрасно знал, что «безраздельно преданной дому» ее не назовешь, что же до слова «покой», то он явно имел в ВИДУ нечто совсем другое.

Клео изобразила улыбку, надеясь, что Блэйры припишут ее румянец стыдливому смущению новобрачной, вызванному лицемерной любезностью Джуда.

— Я, конечно, попрошу у Мег рецепт. Не выпить ли нам в гостиной кофе, Хильда? Оставим мужчин вести их бесконечные деловые разговоры.

К счастью, Хильда оказалась весьма разговорчивой дамой, и Клео лишь оставалось то и дело улыбаться в ответ; казалось бы, она могла немного отдохнуть, но этого не произошло. Ведь рано или поздно гости уйдут. Что потом? Оставит ли Джуд ее одну, обдав ледяным презрением, или исполнит угрозу, доведя ее в постели до полусмерти? И та и другая перспективы равно рождали боль. Она не хотела оставаться с ним наедине.

Ей в голову пришла почти истерическая мысль: что скажут сэр Джеффри и его жена, если она попросит их погостить еще день — или неделю, месяц!

Сдерживая желание вскочить и бегать по комнате, клочьями вырывая из головы волосы, Клео вставляла междометия в непрерывную болтовню Хильды, моля Бога, чтобы не ошибиться; вдруг дверь распахнулась, и Клео чуть не вскрикнула, увидев входящих Джуда и сэра Джеффри.

Толстячок был явно доволен жизнью: он широко улыбался и потирал руки. По удовлетворенной улыбке Джуда Клео поняла, что ему удалось заполучить вожделенный счет Блэйра и Дода.

Вскоре гости уехали, в доме все стихло; единственным звуком, который Клео еще могла воспринять, было ее собственное прерывистое дыхание. Она с трудом встала, и в это время в гостиную вернулся Джуд, закрыл за собой дверь и, прислонившись к ней спиной, начал развязывать галстук, не сводя с Клео глаз.

— Что тебе удалось узнать из отчетов «Фондов Слейдов»? Насколько я понял, ты начала их просматривать, пока меня не было.

Клео молча посмотрела на него, сердце выпрыгивало из груди. Она собиралась холодно сказать ему, что идет спать, — слова уже готовы были сорваться с ее языка. Неужели он и дальше будет так непреклонен, не простит ее? Прощать, конечно, было нечего, но ведь он никогда в это не поверит.

Откуда-то из глубины души доносился слабенький голосок, что если бы им удалось снова начать разговаривать о чем-то интересном для обоих, то, может быть, она бы смогла найти к нему подход, заставить его признать свою ошибку.

— Сейчас я могу сказать лишь одно: там все очень неустойчиво.

Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы говорить ровно, чтобы твердым шагом вернуться к креслу. Она должна была сохранять спокойствие. Они говорили не на личные темы, они говорили о деле, а в этом они всегда находили общий язык, чего нельзя было забывать. Но как можно держать себя в руках, если все чувства взбаламучены? Когда же он бросил резким, ледяным тоном: «И дальше что?», она усомнилась даже в их былом согласии.

Перед глазами все поплыло, руки похолодели и увлажнились. Он явно ожидал от нее какого-то чудодейственного средства для спасения положения, и его терпение было на исходе. Но она была не в состоянии призвать былую сосредоточенность — да и как она могла, если от душевного равновесия не осталось и следа? К тому же она опасалась, не предпримет ли Фентон нового злодейства.

— Я жду твоих заключений.

Джуд уже успел снять галстук и пиджак; белизна его сорочки резко контрастировала с темным загаром, с жесткой чернотой волос, черными брюками, плотно облегающими его стройные длинные ноги. Он стоял с бокалом бренди в руке, и, несмотря на внешнее спокойствие, в нем чувствовалось нетерпение, в повороте головы угадывалась скрытая нервозность.

— Честно говоря, не знаю, что и сказать. — Клео заняла оборонительную позицию. — Я еще не готова делать заключения. Мне приходилось слишком много думать о других вещах, — добавила она с плохо скрываемой горечью.

— Например, о Фентоне? — мгновенно отреагировал он, сжав губы. Клео побледнела: силы и надежды покидали ее. Какой смысл в ее стараниях? Есть ли вообще этот смысл?

— Нет, не о Фентоне, — устало отвечала она, страдая от сильной головной боли. Конечно, это была лишь часть правды. О Фентоне она думала, но не так, как Джуд вбил себе в голову.

Он категорически произнес:

— Я тебе не верю. Но тебе предстоит с корнем вырвать его из памяти и сосредоточиться на поиске способа вытащить «Фонды Слейдов» из болота. В конце концов, — он так грохнул пустым бокалом о столик, что Клео содрогнулась, — эта компания представляет для меня значительный интерес — или ты забыла, что переписала на мое имя акции, заплатив за право тратить наличные на любовника? Так вот, как надумаешь что-нибудь, сообщи мне, обсудим. — Он взял пиджак и перекинул через плечо. — Я иду спать, чего и тебе желаю. — В дверях он остановился, каждое слово резало, словно острый нож. — Думаю, тебе не надо напоминать, что акции были только наличным расчетом за мои услуги в качестве мужа. Я намерен взыскать остальную плату. И с процентами.

Он бесшумно закрыл за собой дверь, и Клео с ненавистью уставилась на ее гладкую, скучную поверхность. Она вовсе не намерена забираться в огромную постель, в которой они спали с тех пор, как вернулись из свадебного путешествия. Ложиться в нее снова? Ни за что на свете! Клео яростно ходила взад и вперед по комнате; она налила себе полный бокал бренди и залпом выпила.

Джуд представал перед ней с совершенно новой стороны. Клео всегда восхищала его объективность, способность видеть проблему со всех сторон. Но в создавшейся ситуации он видел лишь ту сторону, которую хотел видеть, отказываясь признавать существование иной. Это было не похоже на прежнего Джуда, которого она когда-то знала, любила и уважала. Он словно надел маску намеренной жестокости, и его обращение больно ранило ее.

Каждая отвергнутая попытка рассказать правду оставляла глубокую рану. И после всего этого он еще надеется, что она ляжет к нему в постель! Да он просто сошел с ума. Если в ней осталась хоть капля разума, она уйдет от него и никогда не вернется. Пусть тогда попробует взыскать с нее то, что она якобы ему должна!

Но если она уйдет, она тем самым лишь подтвердит свою вину — его предубеждение не подскажет ему иного! Он решит, что она ушла к Фентону. Кроме того, хмуро признала Клео, она все еще любит его и верит, как это ни безумно, что есть еще надежда. Пусть даже самая маленькая.

Но сегодня она с ним спать не будет.

Спальня и гардеробная соединялись небольшой комнаткой, в которой стояла узкая кровать. На ней Джуд провел две ночи после свадьбы, потому что Клео поставила условие не спать вместе в течение первых двух недель. Ее желание было встречено с пониманием, и Джуд по вполне понятным соображениям предпочел крошечную комнатку комнате для гостей, где ему было бы гораздо удобнее. Клео была ему благодарна, ибо он тем самым избавил ее от недоуменных взглядов Мег. Тогда он был другим человеком, с горечью думала она, нехотя поднимаясь по лестнице. Теперь он стал чужим и страшным.

Она, разумеется, не могла спать в гардеробной, поэтому придется позволить Мег делать выводы. Даже если Джуд уже уснул, в чем она сомневалась, он услышит ее и проснется, как бы осторожно она ни кралась через спальню. Но где-то спать все-таки надо, а раз ложиться к Джуду в постель она не собиралась, придется идти в комнату для гостей. Она была слишком горда, чтобы допустить до себя мужчину, который презирал и ненавидел ее, даже если он ее собственный муж.

Кровать в комнате для гостей всегда была застлана, сама же комната была почти такой же роскошной, как и та, что она до сих пор делила с Джудом. Но сейчас обстановка заботила ее меньше всего, и Клео принялась расстегивать платье, сдерживая душившие ее рыдания: больно было сознавать, что ее многообещающее замужество рухнуло, не успев полностью состояться.

Оставшись в темно-синих атласных трусиках и таком же лифчике, Клео откинула покрывало и уныло посмотрела на холодные льняные простыни.

— Я предпочитаю спать в нашей постели, — раздался голос Джуда прямо над ее ухом, и не успела она опомниться, как он схватил ее на руки. Ее глаза широко распахнулись от ужаса, но, осознав, что происходит, она принялась колотить его в обнаженную грудь.

— Пусти, пусти, черт тебя побери, что ты делаешь? — злобно шипела она, сгорая от стыда и от охватившего ее волнения при соприкосновении своего тела с его открытым торсом. На нем были только шелковые пижамные штаны, и ее полуобнаженная грудь оказалась прижатой к его теплой и гладкой коже. Жаркое, постыдное пламя охватило ее, и она оцепенела — застывшее тело не слушалось, когда она попыталась от него отстраниться.

У нее перехватило дыхание, рыдания вот-вот готовы были вырваться из груди. Джуд нес ее к дверям; она возмутилась и возобновила сопротивление, но оно ни к чему не привело, и он продолжал нести ее по тускло освещенному коридору в их комнату.

— Я несу тебя в свою постель, потому что твое место — там, — коротко бросил он в ответ. — Кричи сколько хочешь, Торнвуды сейчас преспокойно спят в своих комнатах в задней части дома. Можешь хоть в трубу трубить, они все равно не услышат.

Он ударил ногой в закрытую дверь спальни, в три прыжка пересек бежевое поле ковра и бросил ее на гладкое зеленое покрывало постели; не успела она пошевелиться, как он прижал ее своим телом к кровати.

— Это насилие, — хрипло выдавила она. Ее глаза лихорадочно сверкали из-под разметавшихся серебристых волос, дыхание участилось, высоко вздымая ее округлую грудь.

— Не думаю.

Поскольку она продолжала отбиваться, он схватил ее одной рукой за обе кисти и при этом слегка переместился, выдав свое возбуждение; наклонив голову, он сжал ее губы своими, и она глухо застонала.

Она отчаянно стиснула зубы, стараясь побороть сладострастное возбуждение, которое он уже успел в ней вызвать, прорываясь языком сквозь преграду. Разумеется, сломить эту преграду ему ничего не стоило, да Клео в этом и не сомневалась. Беспомощная, она поддалась настойчивому принуждению его рта. И, словно угадав ее покорность, подавленность, он покрыл влажными поцелуями ее длинную шею, опускаясь ниже, терзал налившиеся груди, пока ее боль, ее неодолимое, но ненавистное желание не обратилось в крик.

Тогда он осторожно расстегнул ей лифчик и раскрыл сначала одну упругую, манящую грудь, затем другую; Клео неистово извивалась и стонала от бессилия сопротивляться чувству, возбуждаемому так откровенно принудительно.

Он предупреждал, что доведет ее до бессознательного состояния; именно это он сейчас и делал.

Прежде она нетерпеливо ждала близости и встречала его радостно, нежно, зная, что хотя бы небезразлична ему, что он находил упоение в ее щедрой любви. Но теперь происходило нечто совсем другое: склонив темноволосую голову, он впивался в ее розовые соски, ее собственное тело предало ее, открывшись ему, и Клео предприняла последнюю слабую попытку его остановить:

— Оставь меня!

Это была мольба, сдавленный вопль отчаяния, и он откликнулся хриплым эхом в насмешливом голосе Джуда:

— Черт побери, оставил бы, если б мог!

Он обхватил губами ее упругий сосок, и слепое желание, стремительно разрастаясь в ней, подчинило ее и потопило в губительных ласках его рук, его губ, исцеловавших каждый дюйм ее шелковистого влажного тела, и вот она уже была готова умолять его взять ее.

Он замер над ее безвольным телом, его лицо горело темным огнем желания; он схватил обеими руками ее голову и держал до тех пор, пока Клео не перестала вырываться и ей ничего другого не оставалось, как встретиться с ним взглядом. Его глаза победно блистали: он явно наслаждался мукой, которую его мужская властность причиняла ее нежной и страстной женственности.

— Кто я, по-твоему? — Яростные синие глаза леденили ей душу и разжигали чувственность; ее измученное, непонимающее тело оцепенело в ожидании. — Знаешь ли ты, кто я и что я? — настойчиво повторял он, и Клео закрыла глаза, страдая от боли, утолить которую мог один только он, но он медлил. Он издевался над ней, и она обречено содрогнулась, услыхав насмешливый голос: — Открой глаза, черт бы тебя побрал! Открой и посмотри! Я тебе не Фентон, даже не пытайся вообразить, что ты с ним! Я твой муж, и ты будешь принадлежать мне столько, сколько я захочу, пока ты не забудешь, кто ты и что ты, пока ты ничего не сможешь знать, чувствовать, видеть, кроме меня!

И он взял ее, неистово и яростно, словно не мог ею насытиться, снова и снова принуждая ее делить с ним безумные и постыдные восторги.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Спускаясь по эскалатору, Клео пыталась сосредоточиться. Сойдя с него, она покрепче сжала ручку портфеля и влилась в поток спешащих домой пассажиров. В час пик метро — сущий ад. Впрочем, в эти дни все было адом.

Весь день она провела в кабинете Люка и вконец измучилась. Кузен даже не пытался скрыть неприязнь. А в ее и без того взвинченном состоянии трудно было сдержаться. Одному Богу известно, как ей это удавалось, когда, просматривая ее черновые планы по спасению «Фондов Слейдов», он издевательски восклицал:

— Добрая фея спешит на помощь!

Наконец он отложил бумаги в сторону.

— Полагаю, Джуд это одобрил? Или, может быть, и идея-то вся — его?

По насмешливому взгляду Люка Клео поняла, что, какой бы ни был ответ, он все равно никогда не поверит, что женщина способна точно и по-деловому мыслить. Не поверит, поскольку иначе пришлось бы признать, что сам он полное ничтожество. Он вбил себе в голову, что только мужской ум способен разобраться в финансовой политике.

Она не стала его разубеждать, не видя в этом смысла. В эти дни все было бессмысленно. Чтобы спорить, нужны силы, а их не было. Джуд убил в ней все чувства.

Мужу она ничего не сказала о выводах, к которым пришла после многих дней напряженной работы. Да, он просил держать его в курсе, чтобы они могли вместе все обсуждать, ведь теперь у него был личный интерес к «Фондам Слейдов». Но план спасения компании (если ее вообще можно было спасти) был всецело ее детищем. Она сама должна его предложить, дядя Джон так в нее верит. Конечно, у Джуда тридцать процентов голосов, но какое это имеет значение? Не для него она этим занимается. Да и как она может хотеть на него работать, когда он беспрестанно втаптывает ее в грязь.

— Что вы, Клео? — Кто-то тронул ее за плечо. За последние десять дней она стала такой нервной, что даже вздрогнула. Она резко обернулась и с облегчением вздохнула, встретив изумленный взгляд Дон. — Мне показалось, это вы, — объяснила секретарша Джуда. — Хотя сначала я сомневалась. Вы так исхудали, что вас не узнать.

Отпустив этот сомнительный комплимент, Дон приготовилась болтать, не обращая внимания на озабоченных людей, которые, толкаясь, пробегали мимо, торопясь втиснуться в переполненные вагоны.

— Заработалась. — Клео изобразила ослепительную улыбку и пожала плечом, изображая беззаботность. — Вы же знаете, каково бывает — и не поешь вовремя. Кстати, — поспешно добавила она, меняя предмет разговора, — как Шейла справляется на моем прежнем месте?

Дон была неглупа, и Клео вовсе не хотела, чтобы кто-то догадался о ее семейном конфликте. Дон скорчила гримасу.

— Так себе. Сначала я ее терпеть не могла. Способная, но чертовски манерна. Такое впечатление, будто она ждала, что я буду вскакивать и приседать перед ней всякий раз, как она проходит мимо. — Дон коротко усмехнулась. — Только вчера мы кое-как начали ладить, и то лишь после того, как ваш благоверный довел ее до слез. Уж я-то знаю, каково ей было. Жаль, что вы ушли. При вас он хоть на человека похож был. А на прошлой неделе он и вовсе распоясался. Не хочу вас обидеть, но вел он себя просто по-хамски. Если и дальше так будет продолжаться, не знаю, как остальные, а я ухожу на другую работу. — На ее немолодом лице мелькнуло боязливое сомнение, не слишком ли много она себе позволила. — Никак не могу привыкнуть, что вы его жена, а не личный помощник. Простите за длинный язык, но вы сделаете доброе дело, если шепнете ему словечко.

— Постараюсь, — пообещала Клео.

Ей нравилась Дон, но она также знала, что сейчас с Джудом бесполезно о чем-либо разговаривать. Он скорее пройдет среди бела дня нагишом по центру Лондона. А ведь было время, когда он ценил ее ум, ее мнение, считал своим долгом к ней прислушиваться. Теперь же он совсем перестал ее уважать, она и сама себя не уважала. Душевные муки разрывали ей грудь. И, пока Дон не догадалась о ее беде, она стала торопливо прощаться:

— Мне пора, Дон. Извините, что убегаю так скоро, но я действительно опаздываю. Не вешайте нос, пускай себе лает, лишь бы не кусался. А будет забываться — осаживайте.

Дон безнадежно пожала плечами, и Клео поняла, что последовать этому совету не так-то просто. К тому же она не хотела, чтобы от Джуда сбежал весь персонал. Как бы он к ней ни относился, она беспокоилась за него, она по-прежнему его любила, хотя знала, что он никогда не ответит ей тем же.

Случай с Фентоном Джуд воспринял совершенно однозначно, и его упрямое нежелание вникнуть в суть дела убило всякую надежду, что их отношения наладятся. А тот мерзавец словно испарился с тех пор, как Джуд вышвырнул его из дома в Бау. Очевидно, он по-настоящему перепугался и не решался привести в исполнение свои угрозы.

Выходя из метро в Найтсбридже, Клео едва волочила ноги. Погода испортилась, черный шелковый костюм быстро вымок под моросящим дождем и висел мешком, хотя когда-то, до злополучного замужества, сидел как влитой.

Ей до того не хотелось возвращаться в бездушный комфорт роскошного дома в Белгравии, что она предпочла замерзнуть и вымокнуть и отправилась бродить по пустынным улицам. Мимо пронесся шикарный «седан», окатил ее грязью и умчался, сверкая в дождливом сумраке задними фарами. Никому она не нужна — словно опавший лист.

После тщетной попытки оттереть пятна грязи Клео поняла, что костюм безнадежно испорчен; эта досадная мелочь лишь раздразнила глубоко скрытый протест. Ее охватило чувство одиночества и смертельной тоски. Кузен ее ненавидит по какой-то непонятной причине, а для мужа она всего лишь доступное женское тело. Тело, которым можно попользоваться, а потом бросить.

Больше она этого не потерпит!

Клео выпрямилась и, ускорив шаг, решительно застучала высокими каблуками по мокрому тротуару. Она по-прежнему любила Джуда, но не желала из-за него чувствовать себя побежденной, убогой, никчемной, не желала отдавать свое тело на потребу его свирепой мести. А он нисколько ее не щадил. В постели он достигал самых глубин ее чувственности, о чем потом, при ярком утреннем свете, ей стыдно было вспоминать. Так или иначе, она хотела вновь обрести самоуважение.

Их близость стала жалкой пародией на то, что они оба испытывали в начале их брака. Она была по-прежнему глубокой и экстатически-захватывающей, но теперь он брал ее как свою собственность, убивая в ней гордость. Она ненавидела себя за то, что не могла не отвечать ему и отдавалась с безудержной неуправляемой страстью.

Все, с этим покончено. Если у их брака есть какая-то надежда на будущее, то и в этом случае он будет оставаться чисто формальным до тех пор, пока их разногласия не будут сняты, что весьма сомнительно. Она будет спать в комнате для гостей, а то и вообще пошлет все к черту и уедет, потому что такой брак, как у них, не стоит и ломаного гроша.

Высоко подняв голову, несмотря на пронизывающий холод, она взбежала по ступенькам к парадной двери и принялась рыться в сумочке. Но не успели ее озябшие пальцы нащупать ключ, как дверь широко распахнулась.

— Где тебя черти носят? — грубо выкрикнул Джуд.

Клео захлебнулась отвращением. Плотно сжав губы, она оттеснила его и вошла в дом. Пусть бесится, если хочет; он должен знать, что она вольна поступать по собственному усмотрению и не позволит ему обращаться с собой словно с половой тряпкой!

Она снова была прежней Клео. Боевой пыл, после десятидневного отсутствия, зажегся в ней с новой силой.

— Обсуждали с Люком перспективы «Фондов Слейдов», — резко ответила она. — Извини, мне нужно переодеться. Я насквозь промокла.

Она пошла было прочь, но он схватил ее и развернул к себе, впившись жесткими пальцами в хрупкие плечи.

— С Люком? — злобно переспросил он, сузив синие глаза. — А может, с Фентоном?

Клео утомленно вздохнула, стараясь взять себя в руки.

— С Люком, — ледяным тоном подчеркнула она, сдерживая яростную дрожь. Его пальцы еще сильнее сжали ей плечи. — А если ты мне не веришь…

— А почему я должен тебе верить? — перебил он ее. — Мне уже открылась правда, после которой все, что ты скажешь или сделаешь, обращается в низкую ложь! Если у тебя, как ты утверждаешь, была встреча с Люком, почему ты не вызвала Торнвуда подвезти тебя домой? Почему предпочла добираться пешком под дождем? — Он брезгливо отпустил ее, словно стоять так близко было ему противно. — Ты этого не сделала, опасаясь, как бы Торнвуд не узнал, где ты провела день, и не проболтался. Куда как разумнее вернуться домой будто мокрая крыса, да еще пытаться прошмыгнуть в дом тайком! А до того, что думаю об этом я, тебе дела нет? Или ты рассчитывала вернуться раньше меня?

— Прекрати! — тихо, но яростно сказала она. — Ты не в своем уме. — Она сунула ему размокший портфель и горько произнесла: — Здесь все мои заключения. Люк одобрил их, но только потому, что был убежден, будто это все твои идеи.

Она гордо отвернулась и застучала каблуками по лестнице.

Приняв душ, она завернулась в огромное голубое полотенце и вышла из ванной. Гнев уже угас. Его гнусные подозрения можно было предвидеть. Как только дело касалось ее, он впадал в безумие. Ничто его не убедит, что Фентон никогда не был ее любовником. В его душе словно поселился червь и глодал ее изнутри, перерождая до неузнаваемости. Она вытерлась досуха и угрюмо подошла к вешалкам, раздумывая, что бы надеть. Что-нибудь строгое, торжественное. За ужином она выставит ему ультиматум. Он должен оставить ее, не прикасаться к ней, отдать в ее распоряжение комнату для гостей или позволить уехать, пока не согласится выслушать ее объяснения по поводу Фентона. А если он ей не верит, пусть спросит у Люка. Люк знает, что Фентон пытался ее шантажировать.

С мрачной и суровой решимостью она извлекла из дальнего угла шкафа костюм — серую шерстяную юбку, слегка расширяющуюся книзу, и жилет. К нему она подобрала блузку из жесткой ткани яблочно-зеленого цвета. Одевшись, она почувствовала в себе сдержанность и строгость. Этого она и добивалась.

Воодушевленная своим внешним видом, дополняемым легким макияжем и двумя старомодными гребнями в волосах, она произнесла перед собой небольшую речь в качестве репетиции перед разговором начистоту.

По крайней мере я не поторопилась, облегченно подумала она, обгоняя Мег, которая толкала по коридору столик с дымящимся ужином. Ей не придется пить аперитив с человеком, который с легкостью признал ложь ее жизненным принципом и потому не удостаивал ее даже презрения.

— Вкусно пахнет, — любезно заметила Клео. Еда занимала ее сейчас меньше всего, но Мег всегда так старалась, что заслуживала похвалы. Экономка тепло улыбнулась:

— Жаркое из барашка и шоколадный бисквит на десерт. Я вас оставлю, мадам, если вы не возражаете.

Мег вкатила столик в альков гостиной, где Клео и Джуд часто ужинали, когда бывали одни, чтобы не утруждать Мег хлопотами вокруг огромного стола в комнате для приемов.

Клео холодно посмотрела на накрытый стол: две салфетки, две свечи, два серебряных прибора, два хрустальных бокала — все для романтического ужина на двоих. Но в их браке никакой романтики нет, горько призналась она себе, есть лишь подозрительность и бесконечные страдания. Джуд отложил бумаги и встал с бокалом виски в руке. Взгляд его был мрачный и напряженный.

— Я уже начал думать, что ты снова решила пойти погулять, — съязвил он.

Мег, казалось, не замечала сгустившейся атмосферы:

— Мы только посмотрим фильм по телевизору. Но потом я спущусь и уберу со стола.

— Хорошо, Мег. — Уход экономки был как нельзя более кстати, и Клео ободряюще улыбнулась, снимая со столика горячие тарелки и блюда. — Я сама со всем справлюсь. Бегите, а то пропустите начало.

Раскладывая ароматное пряное жаркое, Клео услышала, как Джуд подходит к столу, и попыталась сбросить непроизвольное напряжение. С каменным лицом он опустился на стул напротив нее и развернул салфетку; она передала ему тарелку и села сама, чувствуя, что не сможет проглотить ни кусочка.

— Я просмотрел твои выводы, — холодно сообщил он, накладывая себе в тарелку молодой картофель и кабачки. — Но я, кажется, ясно просил тебя советоваться со мной, прежде чем показывать что-либо Люку.

— Может, и просил. — Похоже, кроме этих акций, его ничто больше не интересует, по крайней мере в ней, уныло подумала Клео, поигрывая вилкой с кусочком мяса и сохраняя самообладание, иначе ей не удастся выложить ему свои намерения. Но она не будет больше спать в его постели, а может, и жить с ним под одной крышей, пока они не придут к согласию.

— Ты отлично знаешь, черт побери, что просил. — Он говорил тихо, сдержанно, почти мягко, но это действовало на нервы хуже всякого крика. Именно так он отчитывал служащих «Мескал-Слейя», если какой-нибудь бедняга имел несчастье вызвать его гнев.

Она невольно поежилась, и он, должно быть, заметил это: взглянув на него, она встретила жестокий, холодный взгляд. Он налил ей бургундского, но она не притронулась к вину, подавила горячность и заговорила его же тоном:

— Ты мне больше не начальник. Если помнишь, ты сам меня уволил и предложил работать у Слейдов. — Она снова начала вертеть вилку, просто для того, чтобы занять руки. — Теперь я не обязана с тобой советоваться. Я хочу испытать собственные силы.

Он отложил нож, не сводя с нее ледяного взгляда.

— Смысл состоял в том, чтобы мы совместными усилиями поставили компанию на ноги? Или ты забыла?

Ей захотелось убежать и спрятаться от этого взгляда, но она, справившись с малодушием, закинула руку на спинку стула и приняла небрежно-изящную позу.

— Это была твоя идея, а не моя, — бесстрашно сказала она. — Да и вообще не понимаю, откуда она могла взяться, если в наших отношениях нет элементарного согласия. Словом, либо я занимаюсь этим сама, либо не занимаюсь вовсе. А что касается совместных усилий… — она вновь прогнала трусливое желание уйти из комнаты, нарочито уткнулась в остывающую тарелку и даже сумела донести до рта кусочек лука, — я буду настаивать, чтобы мы теперь спали раздельно. Я не хочу никакой физической близости, пока…

— Неужели? — ловко перебил он, не давая ей договорить. — Ты ведь так это любишь, заводишься от одного моего прикосновения…

Теперь она смешалась, щеки ее пылали. Именно поэтому она и отвергла всякие сомнения, окончательно решив, что должна спать одна! Довольно унижений!

— Может, ты по-прежнему встречаешься с Фентоном и он удовлетворяет все твои безумные потребности? — вкрадчиво добавил Джуд, и его глаза превратились в злобные щелки.

Сдерживая слезы, она вскочила, едва не опрокинув стул. Сколько можно терпеть? Это невыносимо!

Напускное самообладание покинуло ее, лицо исказилось, и она с усилием выдавила:

— Я хочу развода.

Не было смысла обманывать себя надеждой, что все еще образуется. Как только стало ясно, что он не собирается ее слушать, ей пришлось признать, что между ними все кончено. К чему обрекать себя на эти муки, муки любви к человеку, который хотел только одного: наказать ее за преступление, которого она не совершала?

— Я ждал этого. — Он источал бешенство, почти зримое, и огненные пятна гнева на ее щеках, слезы ярости, застывшие в ее больших серых глазах, отражались в его прищуренном взгляде. — Мне было интересно, когда ты произнесешь эту фразу.

При этих ледяных словах ее гнев исчез, и она схватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Выходит, он специально ждал, когда она предложит развод, чтобы избавиться от постылого брака? И как она могла, вопреки здравому смыслу, надеяться, что он, обвинивший ее во всех смертных грехах, захочет, чтобы она все-таки оставалась с ним, скажет, что она нужна ему?

Именно это желание он и высказал, но как по-разному звучат одни и те же слова! С побелевшим, как бумага, лицом она слушала, как он проговорил подчеркнуто медленно:

— Развестись с тобой, чтобы ты вышла за Фентона и свободно распоряжалась так называемыми «Миллионами Слейдов»? Ни за что. — Свирепо отшвырнув стул, он выпрямился во весь рост, и она почувствовала себя совсем уничтоженной. По его суровому и жестокому лицу пробежала усмешка. — Ты использовала меня, чтобы завладеть своим наследством, а деньги были тебе нужны, чтобы ублажать своего любовника и привязать его к себе. Этого не будет. Хватит. Я не собираюсь подносить тебе свободу на блюдечке. Ты моя жена, ты будешь жить под моей крышей и спать в моей постели.

Ничего более унизительного он не мог сказать, и теперь она не знала, любит его или ненавидит. Наверное, и то, и другое, ведь от любви до ненависти один шаг. Но страдание и позор только подхлестнули ее.

— Ты не сможешь меня остановить, если я захочу уйти к нему, — безрассудно выпалила она. Как ни странно, это вернуло ей самообладание, почти хладнокровие. Она презрительно сжала губы. От гнева осталась лишь легкая дрожь в голосе. — Судя по тому, что ты обо мне думаешь, я не из тех женщин, что постесняются уйти от мужа и жить с любовником.

На мгновение воцарилась мертвая тишина, густая и тяжелая. Один лишь миг она чувствовала, что одержала верх, хотя знала, что совсем не этого хотела. И тогда он ледяным голосом произнес:

— Только попробуй, и я приволоку тебя обратно, невзирая на твои вопли и сопротивление. Это я тебе обещаю. Я найду тебя везде и заставлю платить. Всю жизнь.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Следующие десять дней Клео провела в Доме Слейдов. Она оставила Джуду короткую записку, в которой извещала о своем отъезде туда; Мег она объяснила, что больной дядюшка нуждается в ее обществе, и та сочувственно кивнула.

Можно было вернуться в Бау, но ей сказали, что дом уже куплен. Кроме того, оттуда Джуд вернул бы ее без колебаний, но даже он с его характером вряд ли решился бы вытаскивать ее из дядиного дома.

Эти дни она почти не выходила из офиса в Истчипе, разбирая с Люком и другими членами Правления дела компании; она старалась не замечать грубостей кузена и утешала себя мыслью, что предложенные ею планы работы «Фондов Слейдов» понемногу сдвинули дело с мертвой точки, причем без всякой помощи со стороны Джуда. Кстати, и Грейс призналась, что здоровье мужа улучшилось и он заметно успокоился с тех пор, как Клео появилась у них. Это приятное известие означало, что Грейс готова признать ее. Должно быть, такое замечание стоило ей немалых усилий, ведь в нем не было ничего лестного для ее возлюбленного сыночка!

Но сегодня Клео решила остаться с дядей, чтобы втолковать ему свой план: теперь, когда спад остановлен, следовало осторожно наметить направления дальнейших вложений — Люк доверия не заслуживал, а обращаться к Джуду — черта с два! Дела ее компании — только ее дела.

Дядя Джон с благодарностью одобрил ее проект, да она в этом, и не сомневалась.

— Ты даже не представляешь, как я рад, что именно ты вытягиваешь старую фирму, — улыбнулся он, переворачивая последний лист. — Тебе с самого начала не имело смысла работать в «Мескал-Слейд».

Клео промолчала: не могла же она сказать дяде, что ее в дрожь бросало от одной мысли о совместной работе с его сыном. Она выводила

«Фонды Слейдов» на твердую почву и гордилась этим. Она ухватилась за свое дело, ведь больше в ее жизни ничего не осталось.

Конечно, прежде чем какие-то из ее замыслов будут пущены в ход, должно собраться Правление, куда, само собой, пригласят и Джуда по праву главного пайщика; может быть, ему предложат и место в Правлении… но об этом рано судить.

Джуда ожидала еще одна новость. Два дня назад Клео узнала, что беременна. Но как и когда сообщить ему об этом?

— Пожалуй, мы можем позволить себе по бокалу вина. Свой маленький праздник мы заслужили.

Джон Слейд поднялся, глаза старика блестели, и Клео с трудом освободилась от тяжких мыслей.

— С удовольствием.

— Ты еще долго у нас пробудешь? — спросил он, передавая ей тяжелый резной георгианский бокал.

— Вряд ли. — Клео пригубила золотистый напиток, не зная, что сказать дальше. С ее приезда сюда минуло десять дней, и пора было уезжать. Но куда? Обратно к Джуду?

Здесь она чувствовала себя в безопасности, под защитой. Когда она приехала, дядя так обрадовался, что и не пытался этого скрыть. Он полагал, что она поступила разумно, обосновавшись здесь в самом начале сотрудничества с Люком: вместе было удобнее каждый день ездить в Сити, а в случае необходимости оставаться на работе и за полночь.

Однако во взгляде Грейс уже сквозило недоумение: как может женщина, едва выйдя замуж, добровольно уехать от любящего супруга на столь долгий срок? И не далее как нынче утром Люк, которого Клео застала одного в столовой за завтраком, увидев ее, презрительно осклабился:

— Что-то ты у нас загостилась! Что там у вас стряслось? Может, Джуд узнал про твои шашни с Робертом Фентоном и вышвырнул тебя вон? Я бы на его месте так и сделал: кому нужна жена, которая всему, что требуется, научилась от такой твари?

Да, она тянула время, но скоро ей придется для себя решать, что делать, куда податься. Вернуться и жить с мужем как прежде — мороз по коже. Но порвать с ним — и того хуже.

Может быть, все-таки вернуться? Когда Джуд узнает, что она ждет от него ребенка — ведь желание иметь детей было главной причиной его согласия на брак, акции стали всего лишь приятным дополнением, — может, тогда он наконец захочет выслушать ее, хотя бы ради ребенка? А выслушав, будет вынужден признать, что был не прав.

— Будь моя воля, я бы тебя отсюда не отпускал, — продолжал тем временем Джон Слейд. — Но ты, наверное, соскучилась и хочешь вернуться домой? Что ж, я тебя понимаю. Ты пригласи Джуда сюда, пусть сам к тебе приедет, хотя бы на уикэнд.

Очнувшись, Клео выдавила уклончивую улыбку. Она приехала сюда, чтобы хоть ненадолго забыть и о Джуде, и обо всех проблемах, и вовсе не желала видеть его здесь. Ей требовалось время на размышления, а мыслить здраво поблизости от него она не могла. Но, поскольку она еще не успела ничего решить, мысль о нем привела ее чувства в такое смятение, что в них совершенно невозможно было разобраться.

— Пойду узнаю, готов ли обед, — сказала она дяде. В разговоре они зашли дальше, чем ей хотелось бы. — Ты пока отдохни и допей свой бокал.

Закрыв дверь кабинета, она прислонилась к ее гладкому прохладному дереву и заставила себя успокоиться, сделав несколько глубоких вдохов. Придется Джуду попридержать спесь и выслушать то, что она должна ему сказать, — особенно когда он узнает про маленького. Он не сразу осознает, что скоро станет отцом, она и сама только-только начала привыкать к мысли о будущем материнстве. Вот тогда они, пожалуй, смогут начать все сначала, попытаются восстановить отношения, разрушенные его ревностью.

А что, если позвонить ему вечером, предложить встретиться где-нибудь на стороне и обсудить, как жить дальше?

С этой мыслью она направилась по коридору к главному залу в передней части дома. Тишину роскошного особняка взорвал неожиданно визгливый голос тетки:

— Джуд… какой приятный сюрприз! Вы как раз к обеду. Клео сейчас дома, пойдемте к ней. Вот она обрадуется!

Значит, он все-таки явился за ней! Иначе как объяснить столь неожиданный визит? Сердце Клео учащенно забилось. Он застал ее врасплох, скрыться было некуда. Чтобы не быть застигнутой в полумраке коридора — еще подумают, будто она прячется! — она быстро пошла вперед и, сворачивая в просторный главный зал, постаралась напустить на себя удивленно-счастливый вид: тетка не преминет просверлить ее глазами, а эта дама достаточно проницательна, чтобы сразу заметить неладное.

— Джуд! Я тебя не ждала… как хорошо, что ты приехал!

При этой лжи ее вымученная улыбка дрогнула и исчезла совсем, когда он ответил:

— Неужели? Приятно слышать, что моя радость взаимна.

Его улыбка казалась ласковой, но синие глаза под густой бахромой черных ресниц были холодны. Он повернулся к Грейс. Только Клео могла разглядеть суровую решительность, скрытую за безупречной осанкой и внешним лоском, и ее пробрала дрожь, когда он стал рассыпаться в извинениях:

— Обед — это замечательно, Грейс. Но я дал себе слово устроить для Клео перерыв, ведь она столько работала в последнее время. Вот я и решил, что второй маленький медовый месяц ей не помешает. — Он ласково обнял ее, и в плену этого нежного объятия она стояла как вкопанная, понимая, что это лишь дьявольская игра. От страха и дурного предчувствия у нее закружилась голова. — Я бы приехал за тобой и раньше, — вкрадчиво продолжал он, — да погряз в бесконечных заседаниях. — Его губы произносили извинения, но пальцы жестоко впились в ее тело прямо под ребрами. — Поэтому, Грейс, если вы отпустите нас, пускай Клео поскорее собирается. Нам долго ехать.

— Разумеется! — Глаза Грейс одобрительно вспыхнули, перебегая от одной к другому. Она просто в восторге от нового родственника, уныло подумала Клео. Думает, что семье Слейдов давно так не везло.

Клео разгадала эту игру в кошки-мышки: ясно, что Джуд сейчас меньше всего думает о втором медовом месяце и о перерыве в напряженном труде своей обожаемой жены, но все же она попыталась изобразить счастливую улыбку. Семейный конфликт, темная, грязная сторона их брака, — это их частное дело. Посторонним о нем знать ни к чему.

Под ровным тоном распоряжений Джуда скрывался тяжкий смысл, и ей ничего не оставалось, как повиноваться и сложить вещи в чемодан. Любые, даже самые слабые возражения не поколебали бы его запрятанной в сладкую улыбку решимости. Кроме того, тетя и дядя могли бы догадаться, что в их с Джудом семейной жизни не все безупречно. Этого нельзя было допустить.

Сидя рядом с Джудом в «ягуаре», который тот использовал для личных поездок, Клео мучительно подбирала слова. Несколько раз она уже открывала рот, но тут же вновь плотно сжимала губы. Что бы она ни сказала, начнется ссора. Он увез ее от Слейдов потому, что она его собственность, он уже не раз давал ей это понять!

Еще недавно она собиралась рассказать ему о ребенке, но сообщать такую чудесную новость сейчас, когда вот-вот разразится очередной скандал, ей не хотелось. Теперь придется тщательно выбирать подходящий момент, а ведь она так надеялась, что они вместе смогут все обсудить и попытаться устроить свое будущее как можно лучше.

Пусть он даже не полюбит ее, думала она, глубоко презирая себя за рабскую покорность, но, если бы он всего лишь смог относиться к ней как прежде, возродить в себе уважение и симпатию к ней, она бы чувствовала себя гораздо уверенней.

Яркое весеннее солнце смеялось над ее тоской, и она закрыла глаза, пытаясь расслабиться и накопить силы, которые понадобятся ей, когда Джуд наконец соизволит прервать гнетущее молчание. Скоро она впала в беспокойное забытье, в котором соединявшее их острое напряжение представало не в виде снов, а скорее обрывков образов, терзавших ее измученный мозг. Ей виделся Джуд — прежний и теперешний, — а потом она внезапно очнулась и сразу обнаружила, что они едут по незнакомой сельской местности.

— Как спалось? — По едкому сарказму в его голосе она поняла, что он точно уловил мгновение, когда она открыла глаза. — Я тебе когданибудь говорил, что во сне ты выглядишь невинной, как ребенок?

Она не стала поддерживать этот разговор. Но молчание вызвало бы новый выпал, а этой услуги она не собиралась ему оказывать; поэтому, подобрав нужный тон, она спросила:

— Почему ты едешь кругом? Ведь нам давно пора быть в городе.

— Твое бегство не оставило мне иного выбора, кроме как вернуть тебя назад, — уклончиво ответил он.

— Никуда я не убегала! — не в силах сдержаться, огрызнулась она. Их судьба, судьба их ребенка висела на волоске, и она прекрасно понимала опасность новой ссоры. Но почему виноватой всегда оказывается она? — Ты ведь знал, куда я поехала и зачем, — не сдавалась Клео.

— Я знаю только то, что ты от меня сбежала. С таким же успехом ты могла работать с Люком, не уезжая из дома, — настаивал он. Клео помрачнела: с этим трудно было не согласиться. Она бежала от невыносимой безысходности.

Будто прочитав ее мысли, он спокойно сказал:

— Больше так продолжаться не может.

У Клео защемило сердце: неужели он задумал развод? Их брак превратился в сплошную пытку и не приносил ему больше ни капли радости. Даже месть, потребность унижать ее, видимо, потеряла для него свою остроту.

— И что ты собираешься делать? — Она сознавала, что ее голос резок, а грубость не входила в ее намерения. Она отвернулась и стала смотреть в окно, чтобы он не видел жгучих слез, подступивших к ее глазам. Она боялась, что они вконец унизят ее.

— Поговорить с тобой, — холодно сообщил он. — Сейчас самое время.

Он плавно переключил скорость, и машина, мягко рокоча, стала пробираться по извилистой дороге между каменными домиками. Измученная прежним опытом, Клео уж& ни на что не надеялась.

— Ты действительно позволишь мне сказать слово в защиту от обвинений, в которых ты так искусен?

Его ответ заставил ее живо прикусить язык, и безотчетная дрожь охватила ее

— Для этого я и попросил Фиону предоставить нам на день-другой свой дом. Мы там будем совершенно одни, а это именно то, что нам сейчас нужно. Я должен кое-что тебе сказать и не сомневаюсь, что слов в ответ у тебя найдется еще больше, — сухо добавил он, тормозя у покосившегося указательного столба на утопавшем в зелени перекрестке. — Давно я здесь не бывал, — произнес он сухо, словно посторонний, а она не отрываясь смотрела на него, не в силах поверить, что он действительно привез ее в такую даль для выяснения отношений. Он продолжал: — Фиона уехала в Париж решить кое-какие дела и отдохнуть. Словом, весь дом в нашем распоряжении.

Несколько часов назад такая перспектива привела бы Клео в ужас. Она бежала к Слейдам, потому что ее жизнь с Джудом превратилась в сплошной кошмар. Но теперь он сам шел на разговор, он согласился выслушать ее, значит, чтото в нем изменилось к лучшему. Надежда вспыхнула в ней с новой силой, и, когда они остановились перед невысоким каменным домиком, окруженным узкой дорожкой, она уже видела все в розовом свете.

— Убежище Фионы, — объяснил Джуд. — Маленькое и укромное.

— Какая прелесть! — Крошечный домик был как игрушка. От калитки к парадному входу вела прямая дорожка, по краям усаженная пионами. Часть сада была занята аккуратными грядками овощей.

Клео не могла представить элегантную сестру Джуда около тачки с навозом или с вилами и мотыгой в руках. Джуд, угадав, как обычно, ее мысли, пояснил:

— Огородом пользуется один старичок из деревни, а взамен он присматривает за садом. Они хорошо ладят. Он берет свежие фрукты и овощи, сколько ему нужно, а она считает, что не всякий сунется на явно обжитое место, где в любую минуту можно наткнуться на человека с лопатой.

Он с улыбкой протянул ей ключ. Он впервые по-настоящему ей улыбнулся с тех пор, как застал ее с Фентоном. Эта улыбка поглотила ее, и сердце Клео забилось, как у влюбленной дурочки.

— Входи, — сказал Джуд. — Осматривайся, а я пока заведу машину через сад. Только там есть широкие ворота.

Она медленно пошла по тропинке, наслаждаясь теплом предвечернего солнца и острыми деревенскими запахами. Жизнь начинала улыбаться ей. А их брак — что ж, мучительная болезнь продолжалась, но появилась надежда на выздоровление. И оно наступит. Она добьется этого!

Ключ мягко повернулся в замке, и Клео шагнула прямо в гостиную, словно в картинку из книги Беатрисы Поттер. Маленькие окна украшали небогатые красно-белые занавески, по полу были разбросаны лоскутные коврики, камин окружали слегка потертые мягкие кресла в цветочек, а вокруг соснового стола, увенчанного вазой с высушенными ворсянками, расположились четыре стула с перекладинами на спинках. Убранство завершали туалетный столик и креслокачалка. Клео высоко оценила вкус Фионы, сумевшей избежать показного шика, обставляя свое загородное жилище.

Она не нашла здесь ничего лишнего: именно так Клео и представляла себе дом. Действительно, в нем была всего одна спальня, вторую когдато переделали под ванную. Но, если ее молитвы наконец услышаны, почему не разделить с Джудом эту большую медную кровать?

Легко сбегая по винтовой лестнице, она старалась взять себя в руки. Слишком многого ждать не стоило. Прежние попытки поговорить с ним и все объяснить приводили только к еще большему отдалению друг от друга. И все же оставить надежды она не могла…

Она нашла Джуда на кухне. На полу рядом с ее чемоданом лежала старая полотняная дорожная сумка, а на столе стояла коробка с продуктами. Он кивнул на свой строгий серый деловой костюм:

— Пойду скину эту душную оболочку. — Потом взял ее чемодан и сумку, в которой, очевидно, были все его вещи. — Тебе нравится здесь? — спросил он, оборачиваясь в низком дверном проеме. Его нежный взгляд согрел ее сердце, и она не смогла сдержать улыбку, выдав радость, скрытую за неприступным видом.

— Очень!

Она бы сказала то же самое, посели он ее хоть в курятник, просто потому, что все складывалось замечательно.

— Вот и отлично.

Он собрался было выйти, но что-то, казалось, его удерживало, и в глубине его глаз мелькнуло легкое замешательство. Потом оно исчезло, а может, его и вовсе не было; взгляд приобрел обычное холодно-вежливое выражение, и Джуд ушел.

Услышав на лестнице его удаляющиеся шаги, Клео обернулась к коробке, которую он оставил на столе. Сейчас она займется ею и немного успокоится. Голова слегка кружилась, нервы были натянуты до предела, ведь так или иначе, грядущий день определит всю ее дальнейшую жизнь.

Продуктов в коробке было на несколько дней. Порхая по кухне, она уложила в холодильник сырого цыпленка, масло и ветчину, а мясо оставила, собираясь приготовить его на ужин. Когда она, нагнувшись, заталкивала в заполненный холодильник пакеты с молоком, за ее спиной раздался голос Джуда:

— Пойду наколю дров и разожгу камин, вечера здесь прохладные.

Она повернула голову, взглянула на него, и сердце ее замерло. Он переоделся и предстал перед ней в своем обычном великолепии. Линялые джинсы плотно обтягивали длинные стройные ноги, рукава темной клетчатой рубашки были закатаны до локтей, обнажая крепкие мускулистые руки. Стоило ей взглянуть на него, как она поняла, что всегда будет его любить, что бы ни случилось.

— Может, начнешь готовить обед? — предложил он. — Ведь мы еще ничего не ели.

Он спокойно присел на стол, и она уже готова была радостно сообщить, что именно этим она и собиралась заняться, потому что и сама внезапно вспомнила, что голодна, но осеклась, когда он мягко произнес:

— Ты хоть и поспала в машине, а выглядишь такой измотанной. Какая новость тебя расстроила?

— Какая новость? — Не могла же она ему сказать, что все ночи напролет страдала без сна, и все из-за него. Выпрямившись, она захлопнула коленом дверцу холодильника и повторила: — Какая новость? О чем ты?

— Насчет помолвки Фентона с Ливией Хейн, дочерью миллионера-пивовара. — Джуд усмехнулся. — Можешь мне поверить, они стоят друг друга. Эта Ливия стерва, каких поискать.

— Я не знала. — Тяжелый стук сердца отдавался в ее ушах. Давно она не получала таких прекрасных новостей! Если Фентон решил жениться на деньгах, к чему всегда стремился, значит, он воздержится от грязных делишек, по крайней мере пока не наденет на даму скромное золотое колечко. Вероятно, он немало потрудился, вот почему она так давно ничего о нем не слышала. Если бы какая-нибудь падкая до слухов газетенка раззвонила некоторые малопривлекательные подробности, вроде его долгов, все его усилия пропали бы даром. Наконецто Роберт Фентон оставит ее в покое!

Стараясь не выдать волнения, она отбросила прядь серебристых волос.

— Первый раз слышу.

— Неужели? — удивился Джуд. — Разве он не известил тебя о скором появлении в газетах отвратительной фотографии рядом с объявлением о помолвке? Очевидно, — язвительно добавил он, — это был такой бурный роман, что он забыл обо всем на свете.

Их роман ее не интересовал, но, если Джуд прав и эта девица в самом деле стерва, не стоит уделять ей внимания. Клео приготовилась высказать это вслух. Но он снова опередил ее. Встав со стола, он равнодушно произнес:

— Я решил, что здесь тебе до Фентона не добраться и мы смогли бы спокойно поговорить и решить, что делать дальше. Потому что, поверь мне, раз уж он подцепил богатую наследницу, он не захочет продолжать отношения с тобой.

С этими словами он вышел из комнаты, а Клео осталась стоять с открытым ртом. Должно быть, узнав о помолвке Фентона, он и решил перевезти ее из Дома Слейдов сюда. В его словах было мало лестного, но по крайней мере он намерен все обсудить и попытаться восстановить их брак. Он выслушает все, что она должна ему сказать, и они смогут начать все сначала.

Она понимала, какие чувства охватили его в тот момент, когда он застал, казалось бы, жаркую любовную сцену между нею и Фентоном. Но почему он отказался выслушать ее оправдания? Ведь его чувства будто бы не были задеты…

Когда она мыла салат, чтобы подать его к мясу, ее руки слегка дрожали от нервного возбуждения. Будь их брак обычным, ее ощущения были бы совсем другими. Его недоверие привело бы ее в отчаяние, и любовь получила бы смертельную рану, потому что любовь и подозрительность несовместимы.

Но он никогда не любил ее и даже не притворялся, что любит. Любила и всегда знала, что именно ей придется поддерживать этот брак, только она. И теперь наконец появилась возможность снова бороться за него.

Взяв в руки мясо, она в нерешительности остановилась. Мерный стук топора за окном не прекращался, будто Джуд решил нарубить дров на целый месяц холодных вечеров. Раз так, обед может и подождать, а она пока приведет себя в порядок.

С этой мыслью она пошла к лестнице наверх, но в дверях столкнулась с Джудом, который нес охапку дров, и в нерешительности остановилась.

— Бифштексы прямо сейчас поставить или я могу сначала переодеться? — спросила она, зардевшись, когда его синие глаза лениво скользнули по ее стройной фигуре, обтянутой узкими джинсами. В его взгляде был намек, всего лишь намек на прежнюю теплоту, но ее сердце бешено забилось любовью. Все будет хорошо, ни в чем и никогда она не бывала так уверена.

— Ты мне и такой нравишься. — Его пристальный взгляд задержался на ее растрепанных волосах. — Но если тебе это поможет, переоденься. Только не трать на это весь вечер, нам надо о многом поговорить.

Клео воспрянула духом. Он обещал выслушать ее, заговорил с ней как с равной. Уже давно он не был так нежен с ней — обычно его голос был пронзительно-резок, в нем слышались ненависть и презрение.

Она благодарно взглянула на него, не сумев сдержаться и скрыть свою любовь. Да она и не хотела ее скрывать, ни теперь и никогда.

Быстро приняв душ в крошечной ванной, она принялась рыться в чемодане, думая, что хорошо бы не забыть разобрать его прежде, чем наступит время ложиться. Она достала новое шелковое кружевное белье и трикотажное платье из тонкой шерсти. День был солнечный и теплый, но к вечеру, как и предсказывал Джуд, стало свежо. Облачаясь в мягкую шерсть, она думала о нем, и на ее щеках разгорался жаркий румянец.

Легкий оттенок павлиньей зелени необычайно шел ей, платье идеально сидело на ее стройной фигуре, без единой складки или морщинки. Глубокий треугольный вырез открывал темную ложбинку меж ее грудей, и она по привычке повертелась перед зеркалом, проводя ладонями по плоскому животу.

Там пока не было и намека на выпуклость — слишком рано, — и она мягко прикусила полную нижнюю губу, исполнившись безмерной любви к крошечному человечку, которого она носила в себе, и к тому мужчине, который был его отцом. Она повернулась и поспешила из комнаты: охватившее ее чувство было так сильно, что грозило взорвать ее изнутри, если не дать ему волю, причем немедленно!

Она скажет Джуду о ребенке прямо за обедом, а то и раньше! Она ни минуты не могла хранить эту тайну. Объяснения насчет Роберта Фентона подождут, сначала надо рассказать Джуду о ребенке, которому они дали жизнь, потому что важнее этого ничего нет.

Как на крыльях летела она на кухню, сердце играло в ее груди, но, войдя, она с огорчением увидела, что стараниями Джуда обед почти готов. Она почувствовала себя обманутой: ведь ей хотелось сделать все самой, она так любит его! Но, улыбнувшись собственной глупости, она вошла, вдыхая восхитительный аромат жареного мяса, а Джуд, нарезавший хрустящий хлеб, поднял голову и улыбнулся в ответ, хотя и более сдержанно.

— В таком наряде можно сесть за стол. — Его одобрительный взгляд остановился на ее любовно выбранном платье. — Но я не мог ждать, я сегодня даже не завтракал.

— Тебе помочь? — Клео внезапно застеснялась и вовремя сдержала вздох облегчения, когда он покачал головой. При этом непослушная черная прядь упала ему на лоб, придав ему такой бесшабашный вид, что ее сердце нежно затрепетало.

— Не надо. Я уже все сделал. Мы будем обедать в гостиной, иди туда и налей там пока вина. Для двоих здесь не хватит места. Да, и захвати с собой хлеб.

Пусть он произнес это скороговоркой и безразличным тоном, ей было все равно. Его намерения оставались прежними; им предстоял долгий разговор. Было необходимо наметить пути, по которым, как он выражался, будет строиться их дальнейшая жизнь. Он, в отличие от нее, не знал, что беспокоиться теперь не о чем, да и раньше не стоило.

На столе уже была разостлана скатерть в такую же красную клетку, что и занавески. Отблески пламени горящих поленьев и свет торшера в углу придавали небу за окнами цвет темного аметиста. Она поставила хлеб на стол около плоского стеклянного блюда с салатом и улыбнулась, оглядев изящную сервировку, бокалы для вина, фарфоровый подсвечник в виде розы с незажженной свечой.

Было видно, что Джуд приложил немало стараний. Продолжая улыбаться, Клео засветила свечу, налила в бокалы вино и, взяв свой бокал, подошла к окну. В темнеющем небе мерцали первые звезды, подступившие сумерки поглощали земные тени, и она знала, что, прежде чем солнце взойдет опять, их с Джудом брак приобретет для нее новый смысл, да и для него, хотелось надеяться, тоже.

— Садись же. — Услышав за спиной его голос, она быстро обернулась и едва не расплескала вино. В слабом освещении маленькой комнаты его черты казались мягче, рот нежнее. Но на глаза падала такая густая тень, что в них ничего нельзя было прочесть, и Клео не знала, о чем он думает.

Мясо было приготовлено отменно, но аппетит у Клео пропал, и она лишь поигрывала вилкой, глядя, как он жадно поглощает еду. Она не могла больше ждать, она должна была сообщить ему о ребенке. И его радость будет ее радостью. Нет, больше, чем радостью — самозабвенным исступленным счастьем.

Он и раньше заговаривал о детях. Именно ради них он и женился на ней. Для нее же их дети были тогда чем-то абстрактным, бесплотным. Но теперь — совсем другое дело. Ребенок Джуда жил в ней, настоящий, живой и уже любимый, потому что был ее плотью и кровью.

И она должна была поделиться с мужем этим чудом. Прямо сейчас.

— Джуд, — выпалила она тонким от возбуждения голосом, — у нас будет ребенок. Я беременна.

Его реакция была непредсказуема, но она никак не ожидала увидеть пустые, без всякого выражения глаза, когда он поднял голову и взглянул ей прямо в лицо. И она не могла понять смысла мелькнувшей в них короткой вспышки боли, пока он, отложив нож, не произнес отсутствующим голосом:

— Поздравляю. Но, извини, я не разделяю твоего слезливого восторга. Откуда мне знать, мой этот ребенок или Фентона?

Клео почувствовала, как в ней что-то погасло. Это была надежда. В ней умерла надежда. Раньше она была орудием, с которым Клео сражалась против всех подобных нелепиц, но теперь несколько слов вырвали из ее груди последнюю искру. Во рту стало горько, сердце невыносимо защемило. Это был конец.

— Пошел к черту, — безжизненно проговорила она, разрываемая невыразимой болью. Он снова взглянул на нее, губы ее задрожали. Он встал, оттолкнув стул, и отвернулся.

— Я только что оттуда.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Джуд мягко остановил машину возле дома в Белгравии. С тех пор как Клео сказала ему о ребенке, его лицо превратилось в неподвижную маску.

— Я высажу тебя здесь и заведу машину в гараж. — За всю дорогу домой это были его первые слова, и она, все еще потрясенная, едва поняла их смысл. — И еще, Клео… — ее онемевшие пальцы не могли справиться с пристежным ремнем, — пусть Мег перенесет мои вещи в комнату для гостей.

Их браку конец, и вот они — последствия, мрачно подумала она. Горечь зазвучала в ее голосе, когда, глядя прямо перед собой, она резко сказала:

— Я думала, мы сможем все обговорить. Разве не для этого ты увез меня в дом Фионы? Я надеялась, что хоть раз ты позволишь мне высказаться.

— Все изменилось, когда ты сказала, что беременна. — Краем глаза она увидела его руки, так стиснувшие руль, что побелели суставы пальцев; голос выдал плохо скрываемое волнение. Но когда он заговорил снова, тон был ровен, как и прежде: — Когда Фентон собрался жениться и ушел со сцены, я подумал, мы сможем что-то сделать, склеить наш брак по кусочкам — пусть бы это была только видимость благополучия. Но теперь, когда появится ребенок, каждый раз, глядя на него, я буду гадать, мой он или Фентона, а так жить я не смогу.

— Фентон никогда не был моим любовником! — Эти слова сами вырвались из груди. В любом случае их надо было произнести, если даже им с Джудом не суждено быть вместе.

— Не лги, Клео, — мертвенно проговорил он. — Это бессмысленно.

Она почувствовала себя абсолютно обессиленной и бесконечно усталой. Она автоматически вылезла из машины и вошла в дом. Ноги сами принесли ее в просторную кухню, где Торнвуд чистил серебро, а Мег резала овощи для супа.

— О, мадам! Мы вас сейчас не ждали. — Мег приложила руку к полной груди. — Вы вошли словно привидение! — Когда ее удивление прошло, она тревожно сощурила глаза. — Как вы себя чувствуете, мадам? Вы так бледны!

— Все хорошо. — Улыбка Клео тоже была машинальной. Она будто оцепенела. — Конечно, надо было дать вам знать, что мы возвращаемся.

Она говорила так, словно они с Джудом попрежнему одно. Но это было не так. Никогда они не были так далеки друг от друга, как теперь. Даже когда он смотрел на нее презрительно, а по ночам с животной страстью овладевал ею, их все-таки связывало глубокое, хоть и мучительное, чувство. Теперь же не осталось ничего. Совсем ничего.

— Нет, спасибо, я не хочу, — отозвалась она, когда Торнвуд предложил ей кофе. — Но, возможно, мистер Мескал выпьет чашечку.

Она вышла из кухни так же бесшумно, как и вошла, действительно ощущая себя призраком, за который приняла ее Мег. Торнвуды были женаты давно. Они вместе росли. Клео не могла представить их порознь. Смогли бы они понять трагедию, в которую превратился ее короткий брак с Джудом? Наверное, нет. В любви и браке они видели лишь удобство, спокойствие, простоту.

Конечно, она не будет просить Мег перенести вещи Джуда. Это она сделает сама, словно совершит некое действо. Ведь этого ей и хотелось, напомнила она себе, один за другим снимая и вешая себе на руку его официальные костюмы и прочую одежду из его половины огромного платяного шкафа. Она уже как-то пыталась сказать ему, что хочет спать одна, пока он не согласится ее выслушать. Но в тот момент, конечно, еще была надежда, что, узнав, как все было на самом деле, он поймет, насколько он был несправедлив к ней, и тогда они смогут попробовать восстановить прежние отношения.

Теперь никакой надежды уже не оставалось, и убрать его вещи из комнаты значило поставить последнюю точку. Это конец, финал, завершающая реплика. От этой мысли ей захотелось плакать, но не было сил. Источник ее душевной энергии иссяк еще вчера, в ту минуту, когда он убрал со стола остатки обеда и посоветовал — ей снова собрать чемодан, так как рано утром они отправятся домой. Теперь в ее душе было пусто, поражение становилось все ощутимее.

Не приходя в себя после его подозрений, она, еле передвигая ноги, поднялась наверх, посмотрела в зеркало и подумала, как нелепо выгладит в своем красивом облегающем платье, в то время как ее лицо похоже на белую маску с темными глубокими глазницами. Вещи она не успела разобрать, и ей ничего не оставалось делать, как свернуться на постели и, натянув теплое покрывало на замерзшее тело, попрощаться со своим замужеством.

Вскоре она услыхала, что он вышел из дома. Всю ночь она пролежала без сна, глядя в темноту сухими горячими глазами. На рассвете он вернулся, и она сошла вниз в том же платье, в каком провела ночь, с чемоданом в руке. Он бросил на нее короткий жесткий взгляд. У рта залегли глубокие складки, он казался старше; должно быть, ходил всю ночь. Жалость заполнила ее опустевшее сердце, и Клео поспешно сказала:

— Джуд… садись, я приготовлю тебе поесть… и, ради всего святого, давай попробуем поговорить. Дело обстоит совсем не так, как ты думаешь…

— Брось. — Он встал и пошел прочь. — Есть я не хочу, а слова уже ничего не изменят.

С этой минуты он держался с ней так, словно ее и вовсе не существовало. Наверное, для него так оно и есть, думала она, развешивая его рубашки в шкафу в комнате для гостей.

Он никогда даже вида не делал, что любит ее, и со своей стороны просчитался, решив, что их брак может состояться. И теперь окончательно решил вычеркнуть ее из своей жизни. Она понимала, что это только начало.

— Зачем же делать все самой? — (Она не услышала, как он вошел). — Если бы ты сказала, что не хочешь просить Мег, я бы помог тебе. — Он уже не выглядел таким усталым, хотя был попрежнему бледен, несмотря на загар. Должно быть, кофе Мег сделал свое дело.

Клео повела плечом. Что она могла сказать? Не падать же ему в ноги, умоляя выслушать. Гордость — единственное, что у нее оставалось.

Расстегивая рубашку, он двинулся в глубь комнаты, а Клео попятилась к двери.

— Я приму душ и переоденусь, — сказал он, глядя на нее пустыми, померкшими глазами. — К ужину я не вернусь, можешь меня не ждать. Предупреди Мег, что меня не будет, хорошо? — Его тон давал понять, что разговор окончен, и Клео, выскользнув из комнаты, пошла к себе. Завтра, выспавшись, она будет решать, что лучше предпринять: бросить гиблое дело, последовав примеру мужа, или пытаться его продолжать.

Ни сон, ни тяжелая всепоглощающая работа не помогли Клео принять какое-либо решение. Ее дни были похожи один на другой, и что-либо изменить у нее не хватало воли. Позавтракав в одиночестве, она садилась в машину, и Торнвуд вез ее в Истчип; в шесть забирал и отвозил домой. Вечером она снова садилась работать, разложив бумаги на столе в гостиной; потом — снова одна — ужинала, заставляя себя есть ради ребенка. Иногда Джуд ужинал с ней, а затем на оставшийся вечер запирался у себя в кабинете. Чаще всего его вообще не было дома. Он не говорил, куда уходил, что делал. Клео не спрашивала его об этом, уверяя себя, что ей безразлично.

Они прекратили всякое общение, не испытывали даже гнева, и Клео чувствовала, что вскоре ей придется отвечать на вопросительные взгляды Мег. Экономка обожала их обоих, особенно Джуда, и, если даже она и не заметила холодка в их отношениях — а это только слепой и глухой мог не заметить, — она прекрасно знала, что они спят в разных спальнях и что Джуд каждый день уходит из дома в восемь утра и возвращается не раньше полуночи.

Рано или поздно Мег не удержится и спросит, в чем дело. И что она ей ответит? Клео устала гадать. Вряд ли она расскажет Мег всю правду — что Джуд застал ее полураздетой на полу с Фентоном и что он считает ее беременной от Фентона!

Мысль о ребенке заставила ее встрепенуться и высвободила чувства из тяжкого, гнетущего заточения. Когда-то она надеялась сделать свой брак счастливым, надеялась, что ее любовь пробудит в нем ответное чувство. Но эта надежда мертва, и глупо даже мечтать оживить ее. Думать надо о младенце, который должен родиться. А какому ребенку будет радостно в доме, где родители почти не встречаются и неделями не удостаивают друг друга парой слов?

Необходимо или разъехаться, или развестись. Все равно что. А если Джуд не согласится, ей придется взять дело в свои руки. Уехать из дома, и как можно скорее.

Придя к такому выводу, Клео оставалось лишь дождаться мужа. Он, очевидно, предупредил Мег, что к ужину не вернется. Насколько Клео знала, он еще ни разу не проводил ночь вне дома. Но, когда часы пробили два, Клео начала думать, что все когда-нибудь случается в первый раз. И только она это подумала, как услыхала стук двери и его шаги — он ступал тяжело, шаркал, словно был до предела измотан. Или пьян.

Еще сутки назад она могла бы встретить его, надев маску мрачного безразличия. Но теперь она словно вырвалась из тюрьмы, ожила, и обида терзала ее с новой силой. Все долгие томительные часы ожидания его безмолвный, суровый призрак стоял перед ее глазами. Но ей предстояло встретиться с Джудом лицом к лицу — с ним, столь горячо любимым. Вопреки всему ее любовь осталась жить. Этого он не смог в ней убить.

Неверными шагами она двинулась в переднюю, чтобы перехватить его там; устало проведя рукой по волосам, она сказала:

— Мне надо с тобой поговорить.

— Прямо сейчас?

В этот поздний час передняя была освещена слабо, но Клео разглядела морщины у его глаз и рта, темную щетину на подбородке.

— Боюсь, что да. Это нельзя откладывать.

Она вернулась в гостиную; сердце гулко стучало. Она была почти уверена, что он, презрев ее просьбу, пойдет к себе наверх. С таким изможденным видом ему только свалиться в постель и проспать целые сутки.

Но, обернувшись, она увидела его позади себя; он продел палец в узел галстука, ослабляя его. Глядя, как он плеснул бренди себе в бокал, она впервые спросила себя, с кем он проводил все эти вечера.

Вопрос испугал ее. Голова наполнилась предположениями, думать о которых она не хотела. Ревность оказалась страшной, мучительной бездной.

— И так?

Ни капли живого интереса. Клео почувствовала себя глубоко уязвленной. Как будто она — нечто настолько несущественное, что и замечать не стоит, разве только по крайней необходимости.

Он не отрываясь осушил бокал, и она злобно прошипела:

— Неужели нужно напиваться как свинья?

Черная бровь приподнялась, словно присутствие Клео было только сейчас обнаружено, отмечено про себя и — сочтено несущественным. Он отвернулся, чтобы снова наполнить бокал, и холодно проговорил:

— Нужно? Разве тебе не все равно, что мне нужно?

— Нет! — выдохнула она. — Не знаю. Я больше ничего не знаю, кроме одного. — Она глубоко и прерывисто вздохнула, стараясь вернуть самообладание. Достучаться до него она не могла, его чувства были для нее закрыты. Это нужно было принять как факт и постараться взять себя в руки, иначе он догадается, что ее сердце вновь заполняется болью. Если ей удастся сохранить достоинство — это уже что-то. — Так больше продолжаться не может, — ровно сказала она. — Какой смысл в таком браке, как наш? В доме царит молчание: ты почти не разговариваешь. И дома почти не бываешь и ничем не объясняешь свое отсутствие. В таком доме нельзя воспитывать ребенка.

Клео села: она была слишком утомлена, чтобы стоять; бесконечная усталость смотрела из ее бездонных глаз. Джуд выговорил с расстановкой:

— Ах да. Ребенок. — Его взгляд блуждал по ней, словно в поисках новой жизни. — Мы не должны забывать о ребенке. — Он подошел к остывшему камину, и его голос зазвучал так горько, что к ее глазам подступили слезы. — Я его усыновлю, дам ему свое имя — мой он или Фентона. Но взамен я требую не начинать бракоразводный процесс в ближайшем будущем. Через несколько лет мы снова обсудим ситуацию.

Клео оцепенела. Она чувствовала, что одно слово или движение — и она взорвется. Итак, он хочет, благопристойности ради, чтобы она формально оставалась его женой еще несколько лет. Она оказалась в ловушке этого ставшего фарсом брака, и до ее чувств никому не было дела. Затем Джуд прибавил, словно у него все давно уже было решено:

— Однако ради сохранения спокойствия нас обоих будет лучше, если большую часть времени мы будем жить раздельно. Отсутствие неизбежного в противном случае напряжения будет хорошо и для ребенка. Естественно, начнутся разговоры, — продолжал он тем же тоном судьи, — но можно будет объяснить, например, что ты уехала жить в деревню ради ребенка. Предоставь это мне, я все устрою. Я узнал от Фионы, — он метнул взгляд в ее каменное лицо, — что неподалеку от ее загородного дома продается усадьба. Я наведу справки.

— Наводи, — задохнулась она, словно услышав свой смертный приговор. Она сознавала, что оставаться с ним более не в силах, но и без него ей не жить.

Слезы навернулись ей на глаза. Но расплакаться перед ним, под его отстраненным, холодным чужим взглядом — никогда! Она с усилием встала, ноги едва донесли ее до дверей. Поле ковра никогда не было таким бескрайним, уединенная комната — такой далекой. Джуд оказался у двери раньше и распахнул ее со словами:

— Я постараюсь как можно скорее чтонибудь найти. Разумеется, я буду держать тебя в курсе, и ты всегда сможешь осмотреть любой дом и решить, подходит он тебе или нет.

Он умолк; сказанное им больше походило на словесную пытку, чем на обдуманное решение их наболевшей проблемы. Клео взглянула в его суровые, красивые, беспощадные черты, и внезапно море страдания в ее огромных дымчатых глазах превратилось в ядовитое пламя ненависти.

— Когда мы найдем, где тебе поселиться, я постараюсь иногда заглядывать к тебе, — безучастно прибавил он.

Клео вскинулась и прошипела, как дикая кошка:

— Не трать свое драгоценное время. Я и на порог тебя не пущу.

Пусть думает что хочет, решила она, проходя мимо него с высоко поднятой головой и пылающими щеками. В их разрыве она не видела ничего даже отдаленно напоминающего полюбовное решение супругов.

Она вырвала его из своей жизни; прочь все страдания и сожаления. Хватит! Она не доставит ему удовольствия знать, что причина ее ярости не в его относительно благоразумном предложении, но в легком аромате экзотических духов, которыми пахла его одежда!

Ему никогда не узнать, что она слепо ревновала его к обладательнице этого запаха, кто бы она ни была, к той женщине, чьи объятия он покинул, чтобы сообщить своей жене, что подыскивает ей подходящую дыру, в которой она себя похоронит! И никто ей не докажет, что задолго до того, как она заговорила о невозможности такой жизни, он не задумал уже избавиться от нее, только подыскивая наиболее подходящий способ. Неудивительно, что он не хочет разводиться сразу: намного удобнее просто удалить жену подальше, если любовница стала слишком требовательна!

Ярость гнала ее вверх по лестнице с такой скоростью, что, будь она в состоянии думать, она бы сама себе удивилась. Ее никуда не удастся загнать против ее воли! Она не собирается становиться надежно упрятанной нелюбимой женой и позволять своему похотливому красавцу муженьку крутить романы со всякой, кто посмазливей да подоступней и кто с радостью ухватится за возможность скрасить его одинокую жизнь!

— Так вот ты где? Мег сказала, что ты пошла посидеть на солнышке.

Клео с трудом подняла веки и увидела, что к ней по заботливо ухоженной лужайке направляется Фиона. Садик позади дома был гордостью Торнвуда, за каждым деревцем и цветком следили, как за любимым ребенком. В самом центре огромного, могущественного города это был неожиданно мирный и уютный уголок.

— Не вставай, — мягко приказала Фиона, когда Клео сняла длинные ноги с шезлонга, и опустилась на пригретую солнцем траву. — На тебя так приятно смотреть! И поздравляю — я узнала твою потрясающую новость! Слушай, а как ты себя чувствуешь? — Синие, миндалевидные, совсем как у Джуда, глаза сузились при взгляде на изможденные черты Клео. — Это малыш не дает тебе покоя?

— А? Да. — Замешательство морщинкой пробежало по лбу Клео и бесследно скрылось. Это, конечно, Джуд рассказал сестре о ребенке. Клео с горечью подумала: интересно, а о своих подозрениях, что ребенок — Фентона, он тоже ей рассказал? Проклиная румянец, заливший ей щеки при этой дикой мысли, она снова легла и приняла успокоенный вид. — Да, немного.

Это была неправда. Ребенок Джуда ничуть ее не беспокоил; даже если бы это было так, она не стала бы жаловаться. В ее жизни, кроме ребенка, ничего не было, и она уже его любила безумной материнской любовью. Будущее дитя значило для нее больше, чем престижная работа, личное состояние, даже Джуд. Гораздо больше. Она невольно сжала губы. Джуд вычеркнут из ее жизни. Он жестокий, изворотливый человек, от него она уже свободна.

— Как съездила в Париж? — Клео попыталась осторожно сменить тему, но Фиона не собиралась этого делать.

— Замечательно, — коротко ответила она, сделав изящный жест красивой тонкой рукой. — Но я не для того сюда ехала, чтобы говорить об этом. — Она сбросила серебристо-серый жакет с короткими рукавами, и жаркое солнце ласково позолотило ее обнаженные руки. — Джуд мне сказал, что ты слишком много работаешь. Рада видеть, что сегодня ты позволила себе отдохнуть.

Клео удивилась: ей казалось, он не замечает, чем она занимается, что ему все равно. Но если кто-то и должен объявить, что их браку конец, то наверняка не она.

— Мне сегодня не захотелось никуда ехать. Я решила, что поработаю дома.

Это была правда. В это утро она почувствовала, что не вынесет больше ни дня в обществе Люка. Ревность и гнев всю ночь не давали ей уснуть, и только на рассвете она ненадолго забылась, решив последовать примеру Джуда и пустить их брак на самотек.

— Еще он мне сказал, что вы подыскиваете загородный дом, чтобы воспитывать там ребенка, — медленно произнесла Фиона.

У Клео пересохло во рту, и она спросила:

— Когда ты с ним встречалась?

Неужели Джуд во всем признался сестре, сказал ей, что браку конец? Они всегда были так близки…

— Вчера вечером. — Фиона поправила темно-красный шелковый топ; жаркое солнце начало переползать на нее. — Он приехал ко мне в загородный дом: предполагается, что я там прихожу в себя после погружения в мир парижской моды — это просто сумасшедший дом. И в результате я попала из одного сумасшедшего дома в другой. — Синие глаза проницательно смотрели на Клео. — Послушай, мне надо о многом с тобой поговорить, но я умираю от жажды. Пойду попрошу Мег организовать нам чегонибудь попить. Похолоднее и побольше.

— Прости… Я сама схожу…

Клео встала, ругая себя за невнимание к гостье, но Фиона привыкла поступать по-своему и тоже встала. Шагнув к Клео, она наставительно произнесла:

— К Мег пойду я. Ты лежи и отдыхай. Я тебе приказываю.

Клео нахмурилась, и Фиона ответила ей недоуменным взглядом.

— У тебя вчера были эти же духи?

— Разумеется. — Казалось, Фиона думала, не сошла ли Клео с ума. Затем она мирно улыбнулась. — Я поливаю себя ими с тех пор, как первый раз заказала их в Париже. Тебе нравятся? Есть там одно место, где смешивают запахи по индивидуальному заказу. Цена им целое состояние, но они стоят того!

Фиона вспорхнула по каменным ступеням, ведущим к террасе, и исчезла в балконных дверях кабинета Джуда. Клео села на траву и опустила голову на колени. Она испытала огромное, всепоглощающее облегчение.

Вчера вечером Джуд не развлекался с женщинами. Он был у сестры, и это ее духи оставили свой запах на его одежде. Казалось бы, ничто уже не могло измениться — их браку конец, — однако изменилось. Ее чувства вновь пробудились в ней и жгли ее, потому что злиться было больше не на что и мрачная решимость вырвать его из своей жизни, избавиться от самой памяти о нем мгновенно угасла.

— А вот и наше спасение! — Фиона несла высокие стаканы, в которых позвякивали кубики льда. — Лимонный сок, Мег только что приготовила. — Она протянула Клео стакан, села рядом, жадно его осушила и отставила в сторону. — Итак, я сразу перехожу к делу, без всяких обиняков. Между вами с Джудом происходит что-то нехорошее — только не взрывайся! — остановила Фиона, когда Клео чуть не подавилась соком. — До добра это не доведет. Я хочу докопаться до правды.

Клео поставила стакан и посмотрела Фионе прямо в глаза.

— Что тебе рассказал Джуд?

У нее упало сердце. Может быть, Фиона хочет как лучше, но она касается открытой раны. Никакое вмешательство с ее стороны не сможет ничего изменить!

— Ничего, — развела руками Фиона. — Не в словах дело. Он приехал ко мне около девяти, бледный как смерть, и проторчал у меня почти до часу ночи, хотя я недвусмысленно намекала ему, что мне пора спать — а то я буду плохо выглядеть. Разговор не клеился; и только в самом конце он обронил, что подыскивает загородное поместье, куда бы ты могла уехать — чуть ли не прямо сейчас, — чтобы ребенку, когда он родится, было где бегать и играть. Когда я упомянула, что Дин Плейс выставлен на продажу — это недалеко от меня, — он сказал, что, может быть, если дом окажется подходящим, он решит проблему, тем более что я по уик-эндам смогу составить тебе компанию. Но я не так глупа, Клео, — отчеканила Фиона и принялась с неподдельным интересом разглядывать ногти. — Прежде всего, когда он сообщил, что ты ждешь ребенка, в нем не было ни гордости, ни радостного волнения — ничего. Таким тоном говорят о покупке нового набора кастрюль. Что же касается дома, в котором ты намерена замуровать себя и ребенка, — это вообще абсурд. Даже я, в жизни не возившаяся с детьми, знаю, что пройдет много времени, прежде чем ребенок весело запрыгает по дорожкам, начнет лазить по деревьям и бегать на рыбалку.

Она опустила руки на колени, не отрывая от них взгляда, и медленно продолжала, подчеркивая каждое слово, так что Клео сделалось не по себе:

— Деревенский домик — прекрасное место для выезда на уик-энд; но как постоянное жилище для беременной женщины, а потом и кормящей мамы с крохотным свертком под мышкой — никогда. Вот я и решила, что, поскольку из моего тупого братца мне все равно ничего не вытянуть, я приеду и потрясу тебя. То, что я здесь увидела, — малоутешительно. Так что же происходит, Клео?

Но Клео не могла отвечать: в горле словно образовалась пробка, слова бились в нее и не могли вырваться. Она бы все отдала за возможность проявить твердость, выдавить хоть что-то похожее на улыбку и сказать, что повода для волнений нет. Как бы она хотела сказать, что они с Джудом по-прежнему друзья, просто решили расстаться ненадолго, и ни ссор, ни обид не было. Но у нее не получалось. Несмотря ни на что, ее любовь к Джуду слишком глубоко укоренилась в ней. Она жила в ней и причиняла невыносимые страдания. В ее жизни после смерти родителей было слишком мало любви, и теперь, когда она наконец испытала ее, чувство было слишком дорого для нее, чтобы запятнать его ложью.

— Джуд очень много для меня значит, — мягко сказала Фиона, с состраданием глядя в серые усталые глаза Клео. — Когда я впервые увидела вас вместе, я поняла, что вы созданы друг для друга. Я всегда знала, что растопить это суровое мужское сердце может далеко не всякая женщина. И я очень обрадовалась, когда эта особенная женщина нашлась.

Слова Фионы звучали искренне, и Клео сдалась. Сердце Джуда никогда не принадлежало ей, она только сумела заинтересовать его, предложив акции, объяснив, что выходит за него не из-за его денег. Она доказала его логическому уму выгоду женитьбы на ней в то самое время, когда он начал задумываться о наследнике.

Бурные рыдания сотрясли ее измученное тело, и Фиона обняла ее за плечи и прижала к себе. Мешая слова со слезами, Клео выплакала всю ужасную, трагическую историю своего короткого, но такого мучительного брака.

— Ты говоришь, этот подлец тебя шантажировал, а мой упрямый тупоумный братец не пожелал тебя выслушать? — Фиона откинула мокрую скользкую прядь с пылающего лица Клео. — Бедняжка ты, бедняжка.

В сочувственном голосе Фионы слышался некий подтекст, и Клео перепугалась.

— Прошу тебя, — хрипло сказала она, — обещай, что ничего не расскажешь Джуду.

— А по-моему, пора кому-нибудь заставить его узнать правду, — твердо возразила Фиона. — Ведь вы оба у меня такие чудесные, умные, красивые, но что касается чувств, то здесь у вас не хватает здравого смысла найти дорогу от А до Б!

— Прошу тебя! — Клео сама слышала, что голос у нее как у безумной. Фиона ничего не желала понимать. Да и как она могла, если эти адские муки ей незнакомы? Нужно попытаться втолковать ей, заставить ее понять. Клео отчаянно вцепилась в ее руку. — Неужели ты не понимаешь, — взмолилась она, сверкая глазами, — что говорить Джуду правду сейчас бессмысленно. Клянусь, поначалу у нас все было хорошо, я даже начала надеяться, что он меня полюбит. — Здесь ее голос дрогнул, но она вынудила себя продолжать: слишком важно было то, что она говорила. — Он никогда меня не любил, это был брак по расчету — и только. Но все смешалось еще до того, как в нем затеплилось хоть какое-то чувство ко мне. Он стал презирать меня, считая, что я того достойна. Его можно понять, если не задумываться об остальном. Он меня не любил и поэтому не сомневался в том, что казалось очевидным, а я, наверное, была слишком горда, чтобы встать и силой принудить его выслушать всю правду. Странно, но мне казалось, он сам должен спросить меня или хотя бы выразить желание слушать, когда я заговаривала первой. — Клео устало вздохнула. — Я думала, что, если что-то для него значу, он должен выслушать мою сторону. Но он, разумеется, не сделал этого, потому что день ото дня его отвращение ко мне все возрастало. Женившись на мне, он совершил большую ошибку и хотел от меня избавиться. Встань на его место, Фиона: для него не может быть пути назад, к тем дням, когда он считал меня разумной партией и подходящей матерью своих детей. Поэтому обещай мне, — Клео еще крепче сжала ей руки, — обещай, что не скажешь ему ни слова. Правда лишь расстроит его, он будет себя терзать — к чему это? Я видела столько недоверия и презрения, что знаю: наш брак возродить невозможно, не стоит и пытаться. Если бы он любил меня, может, попытка и имела бы смысл. Но любви в нем нет и никогда не было. Для нас обоих лучше навсегда разойтись. Так обещай же, что не расскажешь ему!

Фиона встала, опустив руки, и твердо взглянула Клео в лицо.

— Если ты так этого хочешь, если мое обещание тебя успокоит — хорошо, дорогая. Обещаю.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Здесь отчет агентов по продаже недвижимости. — Джуд передал ей большой конверт и пристегнул ремень. — Взгляни, если хочешь, по дороге.

— Спасибо, — вяло поблагодарила она. «Ягуар» свернул с по-утреннему тихой лондонской улицы; ее пальцы сжали конверт. Она знала, что ничего не поймет в этом отчете, даже если он составлен для идиота.

День снова обещал быть великолепным, солнце уже припекало сквозь окошко с ее стороны. Джуд был одет в легкие темно-серые джинсы и черную свободную футболку, подчеркивавшую мощь его плеч и груди. Однако в его позе никакой небрежности не было; Клео ощущала, как напряжены его нервы, она и сама была взвинчена. Чувства в ней невыносимо обострились, она воспринимала каждое его движение, каждый вздох.

Вплоть до вчерашнего вечера она не видела его с тех самых пор, как он сказал ей, что им лучше жить раздельно. Дома его не было. Она не знала, уезжал ли он по делам, а спросить ей не позволяла гордость. Но вчера вечером он подошел к дверям ее комнаты и вежливо, словно посторонний, постучал. Она была уже в постели, но не лежала, а сидела, уставившись невидящими глазами в пустоту, напрягая ум в попытке подумать, как жить дальше — когда ей уходить и куда.

— Я взял ключи от Дин Плейс, — сухо сказал он, и его глаза на исхудавшем лице смотрели на нее как на чужую. — Завтра я отвезу тебя, и ты посмотришь. Нам лучше выехать пораньше. Что, если часов в восемь?

Сказал и вышел, тихо закрыв за собой дверь, словно вычеркнул ее из своей жизни.

Еще три дня назад она бы крикнула ему, чтобы убирался, что она сама найдет себе жилище и в его помощи не нуждается. Но после тяжкого разговора с Фионой она многое передумала. К чему вся борьба, к чему тратить силы на защиту? В ее отношениях с Джудом поставлена последняя точка, эта глава ее жизни окончена. С этим следовало смириться, как бы ни было больно, и не стоило создавать новые сложности.

Что же касается Дин Плейс, если дом ее не очень разочарует, она будет жить там с ребенком, как могла бы жить в любом другом месте. По крайней мере по субботам и воскресеньям рядом будет Фиона, а это большое преимущество. Она чувствовала безотчетную симпатию к сестре Джуда, к тому же та знала все об их злополучном браке. С ней никогда не придется притворяться: Фиона была на ее стороне, а это стоило многого.

С ее губ сорвался вздох, поднявшийся из самых глубин ее существа; погруженная в свои мысли, она ничего не заметила, но Джуд услышал, как она вздохнула, и коротко произнес:

— Не беспокойся, Клео, уже скоро.

Она метнула на него быстрый взгляд и заметила, как его губы дрогнули и скулы резко обозначились под туго натянутой кожей. О чем он говорил? О поездке? О том, каким нелепым фарсом обернулся их брак? Клео не знала и не попыталась узнать; она закрыла глаза и не открывала их, пока машина не затормозила и Джуд не выключил двигатель.

Они остановились у высоких кованых железных ворот. Джуд вышел из машины.

— Пойду открою ворота.

Клео покинула машину и захлопнула за собой дверцу.

— Я дойду пешком, — сказала она. Джуд распахнул ворота, и ржавое железо заскрипело в петлях. Клео прошла мимо, не поднимая на него глаз. Боль была слишком сильна.

Она осмотрит дом и, если он ей понравится, купит его. Как только позволят обстоятельства, она переедет, установит компьютер, связанный с Правлением «Фондов Слейдов», и будет продолжать работать здесь. Приличий ради Джуд не хотел развода, а Клео и подавно. Она никогда не выйдет замуж снова; что же до свободы, она знала, что никогда не будет свободна от него, она всегда будет его любить. Любить или ненавидеть — разница невелика.

Сегодняшний день пройдет, и ей, возможно, больше не придется его видеть, во всяком случае, их встречи будут нечасты. Пока она не переедет в свой дом, он будет появляться так же редко. Она понимала, что он вряд ли захочет проводить время с ней.

Дин Плейс был построен в стиле королевы Анны; сад был запущен, дом невелик, но добротен. Клео шла по комнатам, и голые пыльные половицы отзывались глухим эхом; ей было все равно, вдет ли Джуд следом: пусть вдет, если хочет.

Из окон второго этажа открывалась милая сельская картина: луга, рощи, невысокие холмы; здесь ей будет хорошо и спокойно.

— Что скажешь?

Джуд приблизился к ней сзади, и она оцепенела, глядя перед собой невидящими глазами. Затем, заставив себя улыбнуться, она с усилием повернулась к нему и обнаружила его совсем радом, ближе, чем ожидала.

Ее обнаженная рука задела его руку, и, потрясенная, Клео отступила. Он инстинктивно поддержал ее, и она, вскрикнув, отпрянула. Малейшее его прикосновение все еще воспламеняло ее, и она ничего не могла с собой поделать;

— Мне нравится этот дом, — торопливо ответила она, не давая ему времени догадаться о своей власти над ее чувствами. — Я просмотрю отчеты агентов и куплю его. Я сама все сделаю. Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться.

Ей хотелось сразу все решить; этот дом станет ее убежищем, здесь она будет залечивать раны.

— Может быть, место слишком безлюдно?

Она кинула на него пристальный взгляд; глаза ее заблестели от сдерживаемых слез. Он выглядел измученным, лицо осунулось, за короткое время он сильно исхудал, но она, сжав губы; подавила прилив сострадания.

— Это уже не твоя забота.

Она не будет одинока. Ей будет недоставать лишь его. С ней останется ее работа, а потом родится ребенок. Клео рванулась вон из комнаты, но не успела она добежать до дверей, как его голос остановил ее:

— Ты ненавидишь меня, правда?

— Да! — яростно выкрикнула она. Он смешал и перепутал ее чувства, из-за него любовь и ненависть слились в ней воедино, и она была больше не в силах терпеть эти муки. Ей нужно было вырваться, глотнуть свежего воздуха, не отравленного страданиями.

Спотыкаясь, она бросилась вниз по лестнице, он кричал что-то ей вслед, но она не слышала слов. Он все-таки оказался внизу раньше и схватил ее за плечи.

— Глупышка! — прошептал он побелевшими губами. — Ведь ты могла упасть, разбиться сама и погубить ребенка!

Потрясенная, она яростно взглянула на него, дрожа всем телом, и вырвалась из его цепких рук.

— Вот бы ты был доволен! — язвительно бросила она. — Один неверный шаг, и двое непрошеных иждивенцев с плеч долой! Не все ли тебе равно?

— Нет, мне не все равно! — Он снова схватил ее за плечи и развернул к себе. — Мне, черт побери, не все равно, что будет с тобой и с моим ребенком!

Клео взметнула на него взгляд. Кто-то из них явно сошел с ума. Либо ей стали слышаться вещи, которые она хотела слышать, либо в нем произошел некий психологический сдвиг, и он в накале страстей признал свое отцовство, потому что слишком хотел быть отцом.

Его сильные руки все еще сжимали ей плечи, и каждый его палец жег ее кожу сквозь тонкую ткань летнего платья. И он был так близок, так желанен, так любим.

— Я не ослышалась? — саркастически спросила она. Джуд отпустил ее, беспомощно уронив руки. — Ты и в самом деле признаешь, что ребенок твой?

— Да.

Признание далось нелегко, его лицо посуровело, и Клео недоверчиво взглянула на него. Неужели он наконец понял, что она достойна доверия? Неужели она настолько ему небезразлична, что он сам додумался до этого? В ней снова слабо затеплилась надежда, которую она давно похоронила. Но не глупо ли с ее стороны до сих пор мечтать о жизни с ним? Он стал виновником многих мучений, она никогда бы не поверила, что способна столько вытерпеть. И все же, нравится нам это или нет, любовь не вода в кране, которую можно пустить и перекрыть когда захочется.

— Ты вправе меня ненавидеть, Клео. Я очень виноват перед тобой.

Он стоял перед ней, кусая губы, бледный, уничтоженный, с безвольно упавшими руками. Клео не думала, что он может быть таким. Потом он приблизился к раскрытой двери и уставился на освещенные солнцем заросли сада.

— Я не надеюсь, что ты примешь мои извинения, но, может быть, ты поверишь в мою искренность. Я бесконечно виноват. — Он обернулся к ней, потупив глаза. — Поэтому я согласен дать тебе развод, которого ты требуешь. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. — В углу рта задергался мускул, голос сорвался, и Джуд снова отвернулся к двери. — Если хочешь осмотреть дом вокруг, я подожду тебя там.

В ее голове все смешалось. Это же бессмысленно! Он наконец-то понял свою ошибку, признал, что ребенок, которого она носит, — его, он даже извинился! И, несмотря на это, он хочет с ней развестись. Еще несколько дней назад, будучи о ней самого худшего мнения, он наотрез отказался разводиться в течение нескольких лет!

Джуд направился к каменной скамейке у садовой стены розового кирпича, чтобы ждать ее там. Забыв о желании осматривать окрестности, она побежала за ним, спотыкаясь на поросшей травой дорожке, путаясь в пышных юбках голубого летнего платья.

Он удивленно обернулся, заслышав ее быстрые шаги, и она, задыхаясь, проговорила:

— Ты не можешь уйти прямо сейчас.

— Почему?

Было ли его непонимание притворством, Клео не знала. Джуд продолжал:

— Не беспокойся. Если верить агенту, дом вполне надежен. Но в любом случае у нас будут еще и инспекторские отчеты. А к саду я равнодушен. Я подожду тебя здесь.

Он опустился на камень и устало закрыл глаза — или он хотел прогнать ее?

— Я не о доме, черт бы его побрал! — выпалила она.

Его синие глаза распахнулись.

— Если хочешь что-нибудь сказать, говори, — безжизненно пробормотал он, и Клео никак не могла его понять.

— Я о разводе.

С сильно бьющимся сердцем она села рядом. Она знала, надеяться не на что, но не могла молчать. Конечно, она для него обуза, от которой нужно как можно скорее избавиться; но ведь он тревожился о ней и ребенке, и этого она не могла забыть.

— Это займет некоторое время, Клео, но я завтра же дам делу ход.

Он говорил мягко, словно с нетерпеливым ребенком, но она, взметнув волосами, резко замотала головой. Он явно решил понимать все ее слова превратно!

— Я хотела сказать, — твердо начала она, — что ведь нам совсем не нужно разводиться, правда?

— Ты что, намерена себя доконать? — Он вскочил с камня, охваченный непонятной для нее яростью. Лицо исказилось, губы дрожали. — Теперь это единственное, что имеет смысл. Когда Фиона рассказала мне, как Фентон пытался тебя шантажировать, когда я узнал, что случилось на самом деле… — Он с силой ударил себя кулаком по ладони. — О Боже! Если я встречу его снова, я убью его!

— Фиона все тебе рассказала?

У Клео сжалось сердце. Она думала, что Фионе можно доверять, но сейчас для нее было важно даже не это нарушенное обещание. Она, как последняя идиотка, надеялась, что Джуд сам поверил ей, поверил потому, что она ему небезразлична.

— Но ведь Фиона обещала… — пролепетала она срывающимся голосом, и Джуд взглянул на нее почти с сожалением.

— Я знаю. И тем не менее она мне все рассказала. Очевидно, ты плохо ее знаешь. Она всегда сама решает, что ей делать, и не задумываясь нарушит обещание, если будет уверена, что это принесет пользу. Ты рассказала Фионе, что произошло между тобой и Фентоном на самом деле; но почему ты не рассказала об этом мне?

— О Господи! — Клео закрыла лицо руками, не зная, смеяться ей или плакать над несправедливостью его упрека. — Да потому, что ты и слушать меня не хотел! — Она сердито взглянула на него. — Когда в тот день ты вошел в комнату, Фентон пытался меня изнасиловать. И все, на что ты оказался способен, — это сделать для себя мерзкие, оскорбительные выводы!

— О, прости меня! — простонал он, падая на каменное сиденье рядом с ней. Клео искоса заметила, что руки его дрожат. Но он быстро сумел овладеть собой и наклонился вперед, опершись локтями о колени и обессилено свесив кисти. — Я уже сказал, что все мои извинения ничтожны по сравнению с моей виной, и единственное, что я могу сделать, — это дать тебе согласие на развод, ведь из-за меня твоя жизнь стала невыносимой.

Она уставилась на него. Ей захотелось взять его за плечи и встряхнуть. Да, она просила его о разводе, но ведь просила в запальчивости, в отчаянии! Неужели этот мучитель не понимает, что она меньше всего на свете хочет развода! Ведь она его любит, она носит его ребенка, он ее муж, в конце концов! Но может ли она сказать ему все это, позволит ли ей гордость? И смогут ли они снова быть счастливы вместе? Смогут ли воскресить свой брак?

Клео не знала, как ответить на все эти вопросы, но она искала ответ, потому что о гордости речи быть не могло. И пока она подбирала слова, он сухо произнес:

— Я бы хотел регулярно навещать ребенка. Ты не будешь мне препятствовать?

Клео похолодела. Она все поняла, и настала ее очередь вскочить на ноги.

— Разумеется, нет. — Она выпрямилась, лицо ее помертвело. — Теперь ты получил все, чего добивался. У тебя есть наследник, акции — конечно, жена тебе не нужна.

Она повернулась на каблуках и, расправив плечи, зашагала прочь, дрожа от негодования.

— Пойду посмотрю сад. А ты сиди здесь и подсчитывай свои приобретения!

Все было ясно как день. Понятно до безобразия. Когда она так опрометчиво предложила ему брак, он уже подумывал о детях. Не потому, что особенно их любил, просто ему нужен был наследник. А тут подвернулась она — умная, красивая, богатая, потрясающая слейдовскими акциями как приманкой.

Акции решили его выбор, и теперь он завладел ими, да и желанный наследник на подходе — для чего ему теперь жена? По ее щекам текли потоки слез, застили ей глаза. Она продиралась сквозь заросли кустарника, не сознавая, что делает, и вдруг услыхала его оклик.

Он нагнал ее, идти было некуда, и она ненавидела себя за слабость, за то, что он увидит ее слезы.

— Клео. — Одна рука остановила ее, другая отвела ветки, высвобождая ее из зарослей, а потом эти руки обняли ее лицо, отирая большими пальцами постыдные слезы. — Неужели для тебя это так важно?

— Что — важно? — Язык отказывался подчиняться. Они вдвоем словно сговорились не понимать друг друга.

— Этот развод. Ведь ты именно этого хотела. И это мой долг перед тобой.

Клео сердито тряхнула головой, освобождаясь от его ладоней, ища взглядом, куда бы скрыться. Но бежать было некуда: Джуд загораживал единственный выход из зарослей, в которых она запуталась.

— Это ты хочешь развода, — возразила она. — Ну что ж, давай разведемся. У тебя есть все, чего ты хотел, — и наследник, и акции…

— Опять ты о своих жалких акциях! — У него был озадаченный вид, словно она сообщила ему, что у него выросла вторая голова. — К черту акции! Я уже начал обратный перевод их на твое имя. У меня и так дел по горло, чтобы еще сражаться с этими выжившими из ума стариками из так называемого Правления, с Люком — упаси меня Господи от Люка! Это твое дитя, твоя забота, у меня в мыслях никогда не было иного. Я всегда хотел только одного: помочь тебе разобрать запутанные дела «Фондов Слейдов». Мне казалось, я смогу быть тебе полезен.

Она смотрела в его склоненное к ней лицо непонимающими глазами и вздрогнула, когда он с горечью произнес:

— Но ведь ты никогда не нуждалась во мне, не правда ли? Тебе было нужно только мое имя в брачном свидетельстве! Я тебя не виню, твои цели были глубоко честны. Я один во всем виноват. — Он самоуничижительно усмехнулся. — Как подозрителен я был в своем желании узнать, зачем тебе понадобились деньги, как слеп, чтобы увидеть правду за тем, что казалось таким очевидным, что Фентон твой любовник, как самоуверен, вынашивая мой жалкий план, пусть даже намерения были благими!

— Какой план? — встрепенулась Клео и осторожно шагнула к нему, но он отвернулся, охваченный неясным для нее чувством, и взглянул на часы.

— Теперь уже не важно. Поверь, Клео, мне больше нечего тебе сказать; да и что толку сейчас в словах? Пора ехать — если ты все здесь осмотрела.

Джуд побрел прочь по высокой траве, заполонившей лужайку, а Клео смотрела ему вслед и ничего не понимала. Она так устала, так исстрадалась, а теперь окончательно запуталась. Он сказал, что никогда не интересовался акциями; это и многое другое не укладывалось в нее в голове.

Ее ум привык решать самые запутанные финансовые проблемы, но она не смогла даже приблизиться к пониманию человека, который сейчас, не оглядываясь, уходил от нее. И она знала, что, если сейчас, в эту минуту, позволит ему уйти, он никогда не вернется к ней. В своей душе он поставил крест на их браке как мимолетном эпизоде своей жизни, и ей уже никогда не постичь загадки этого мужчины, некогда бывшего ей мужем, — всегда и на всю жизнь любимого.

— Джуд!

Она побежала за ним, прыгая через траву, и догнала его прежде, чем он успел дойти до машины.

— Поехали? — спросил он спокойно, и только еле уловимая дрожь в голосе выдавала внутреннее волнение.

— Нет.

Она схватила его за руку, от этого прикосновения ее захлестнула волна знакомого чувства, и она чуть не разрыдалась. Он удивленно взглянул на нее, и она увидела, как на его глаза набежало облако, а затем их заволокла тьма, которую можно было принять за страдание.

Она знала, что выглядит ужасно: волосы растрепаны, заплаканное лицо пылает, — совсем не похожа на другую, прежнюю Клео, выдержанную и спокойную.

— Я хочу поговорить с тобой. — Голос выдал бушевавшие в ней страсти.

Он высвободил руку из ее цепких пальцев, и ее охватило смятение, потому что этот жест не предвещал ничего хорошего. Но ей было все равно: она решилась, она наконец поняла, как замыкалась на себе, как ошибалась, боясь признаться ему в своем чувстве, как была недогадлива, чтобы спросить себя о его чувствах, его стремлениях.

— В наших поступках есть какая-то нелогичность, — рассудительно сказала она. Необходимо было сохранить спокойствие, иначе ей никогда не понять, не постигнуть его до конца.

Не обращая внимания на грозно сомкнутые брови — Джуд быстро терял самообладание, — она продолжала:

— Ты сказал, что акции «Фондов Слейдов» интересовали тебя лишь с точки зрения моей пользы. Нам обоим известно, что твоя женитьба продиктована желанием иметь детей. И все же, — Клео набрала побольше воздуха, подыскивая нужные слова, — зная, что я никогда не изменяла тебе с Фентоном, зная, что через семь месяцев появится на свет наш ребенок, ты настаиваешь на разводе. Неужели я стала так ненавистна тебе? Помоги мне разобраться.

— Замолчи! — хрипло простонал он, и Клео ощутила горечь в его голосе. — Зачем ты поворачиваешь нож в ране? — Рослый и широкоплечий, с искаженным мукой лицом, он внушал невольный ужас, и Клео инстинктивно попятилась. Ей хотелось как-нибудь помочь ему, но она не знала, что нужно делать, ибо причина его страданий оставалась ей неизвестна. — Ты уже отняла покой, тебе и жизнь моя нужна? Я женился на тебе потому, что люблю тебя, люблю с той минуты, как впервые увидел! — Он вырвал из себя признание с кровью, с болью, и сердце Клео замерло, а потом бешено застучало, и ей захотелось подойти к нему, обнять, осыпать ласками, но она знала, что ее прикосновение вызовет бурю страданий и гнева, клокотавших в нем. Он должен был излить весь ад, все горе, и ей оставалось только стоять, смотреть на него и слушать, а это было нелегко. — И вот я выстроил свой замысел, свой хитрый план. Романы между начальником и подчиненной ни к чему хорошему не приводят, а я хотел настоящего чувства. Вот я и пустил этот слух: «Мескал-Слейд» хочет поглотить «Фонды Слейдов». Ловко придумано! — Он горько усмехнулся. — По моим расчетам, ты должна была узнать о слухе и прийти ко мне за объяснениями. А я бы предложил тебе поступить так, как ты уже поступила, то есть перейти в семейную фирму и расчистить завал. До поры до времени все шло хорошо: их крах, как ты знаешь, был вполне реален и ты была именно тем человеком, который мог их вытащить; твое участие было и логично, и спасительно. Но для меня весь смысл заключался в другом. Ты бы уже не работала у меня, и я мог бы искать с тобой встреч, добивался бы твоей любви, просил бы выйти за меня замуж. Я так хорошо все продумал, — он горько и беспощадно улыбнулся, — но прежде, чем слух достиг твоих ушей, ты сама вынудила меня воспользоваться им, не так ли?

Гордо расправив широкие плечи, он втиснул руки в карманы джинсов и отвернулся. Клео затаила дыхание, понимая, что должна стоять и слушать, хотя одно лишь его слово может поставить все на свои места. Но время для этого слова еще не настало. Джуд раскрывался перед ней с неведомой ранее стороны, представая ранимым и не уверенным в себе человеком, что делало его вдвойне близким и дорогим.

— Твое предложение просто оглушило меня, — тихо продолжал он. — Мне было предложено то, о чем я так мечтал, на что надеялся. Стать твоим мужем. И я ухватился за эту возможность, даже не решаясь спросить себя, зачем же тебе понадобились деньги, — так я хотел поймать свою мечту, осуществить надежду. Надежду, — горько усмехнулся он, — что когда-нибудь я смогу добиться твоей любви. Важно было не то, зачем ты хотела выйти за меня; важно, что ты этого хотела. Ты понимаешь, Клео?

— Конечно.

Голос ее дрожал, ясные глаза блестели от слез. Он смягчился; гнев и боль оставляли его, сменяясь горечью и усталостью.

— Джуд…

Клео шагнула к нему, но он отстранился.

— Мне не нужна твоя жалость. Я сам во всем виноват. Я получил то, о чем мечтал больше всего на свете, а потом сам же разрушил все своими руками. Я так любил тебя, что даже мысль о тебе рождала музыку в моем сердце; и вот, когда во мне затеплилась надежда, что ты готова меня полюбить, я вырвал эту надежду с корнем. Я застал тебя с Фентоном и решил, что это и есть вся правда. Я знал, что ты не по любви за меня вышла, и вот я вижу тебя, и Фентона, и деньги — или часть их, — ради которых ты вышла замуж. Приманка для любовника, за которого ты не могла выйти, так как опекуны никогда бы не согласились на этот брак. — Голос Джуда, казалось, шел из самых глубин его существа. — Если бы ты рассказала мне сразу, как только мы поженились, зачем тебе понадобились деньги, я бы и на милю не подпустил к тебе Фентона. Если бы ты только рассказала, — его губы дрогнули в усталой улыбке, — я бы никогда не позволил себе так обращаться с тобой, убив всякую надежду добиться твоей любви.

— Я должна была рассказать.

Она прильнула к нему, бледная, снедаемая сожалениями. Она могла спасти их от стольких невзгод. Ведь он все это время любил ее, и это было самое замечательное и непостижимое в мире.

Он, не колеблясь, обнял ее, взгляд заботливо потеплел, и она пробормотала:

— Да, я ошиблась. Я должна была все тебе рассказать, но я так боялась, что он выполнит угрозу, не за себя боялась — за дядю Джона. Мне было Так стыдно, что я попала в такую историю. Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о ней, и ты в первую очередь. Я сама должна была выпутаться!

— Я знаю. И прошу, Клео, не терзай себя так. — Его голос был полон бесконечной доброты и невыносимой грусти. — Как у него оказалась эта квитанция? Не говори, если не хочешь, это совсем не мое дело, и, если вы были любовниками, я не имею права вмешиваться.

— Мы никогда не были любовниками, — возразила она, счастливая, обретшая долгожданный покой в его объятиях. — Он просил меня тайно выйти за него замуж, но я ему отказала. К тому времени я уже разобралась в своих чувствах к нему — это было всего лишь увлечение. А когда и оно прошло, я поняла, что мне он даже не нравился. Как бы то ни было… — Клео пришлось напрячь память. Этот эпизод казался таким далеким, таким несущественным. Несущественным было все рядом с долгой и отчаянной любовью к ней любимого человека. Она прижалась щекой к его широкой груди, вбирая в себя его тепло, его силу, ласку… — Как бы то ни было, — торопливо продолжала она, стремясь поскорее избавиться от призрака ее мнимого романа с Фентоном, — казалось, он легко воспринял мой отказ, сказал, что хотел бы иногда встречаться, предложил съездить за город: иногда, если мне удавалось выкроить время от занятий, мы выезжали погулять, и отдых шел мне на пользу. И вот мы поехали. Он вел машину. Мы пообедали на траве, осмотрели разрушенный замок и не спеша отправились домой. Но он якобы сбился с пути, и в результате мы подъехали к какой-то деревне — это был Голдингстен — уже к вечеру. Переезжая через мост (не понимаю, как это могло случиться), он потерял управление. Серьезной аварии не произошло: было поцарапано левое крыло и я немного ушиблась.

Ее передернуло от воспоминаний: теперь она знала, как тщательно все было продумано и подстроено.

— Пока мы добрались до деревни и нашли гараж, где согласились осмотреть машину, было уже слишком поздно, и ничего другого не оставалось, как заночевать на месте. Мне было слегка не по себе, и я осталась в вестибюле «Рыжего льва», пока он объяснял, что произошло, заказывая комнаты и ужин. И только когда он отвел меня наверх, я обнаружила, что он зарегистрировал нас как мужа и жену. Он сказал, что свободных комнат больше не было. Я не знала, верить ему или нет, но не собиралась искать хозяйку и поднимать шум. Но в постель я с ним не легла. Ночь я провела в кресле и, видимо, из-за аварии проспала до одиннадцати утра. Он меня разбудил и сказал, что хозяйка уже стучала в дверь, потому что нам пора освобождать комнату. Вот и все.

Клео почувствовала, как он сильнее прижал ее к себе, и уловила проклятия, которые он послал в свой адрес. Он пробормотал:

— С этим покончено. Не тревожь себя больше, я все беру на себя. — Он осторожно отпустил ее. — Как ты себя чувствуешь?

Он заботливо взглянул ей в глаза, и сердце ее переполнилось счастьем и любовью так, что готово было разорваться.

— Хорошо. Помнишь, когда ты прочитал, что Фентон обручен, ты решил, что я больше его не увижу и что можно снова попробовать восстановить наш брак; но я сказала тебе о ребенке, и ты сразу подумал…

— Не надо! — хрипло взмолился он. — Я тогда обезумел от ревности. Теперь ты знаешь, почему я хочу дать тебе развод, о котором ты просишь. Я низко обошелся с тобой, и развод — единственное, что я могу для тебя сделать. — Он слегка поежился. — Пожалуй, нам пора ехать. Я и так слишком много сказал, вывернул душу наизнанку. А я не сторонник самокопания!

Сердце Клео сжалось при этой неловкой попытке пошутить, смягчить рвущиеся наружу страдания. Ее дрожащие губы улыбнулись, и она сказала ясно и громко, чтобы никаких ошибок больше не было:

— Я не хочу развода. И никогда не хотела. Я люблю тебя, я не могу без тебя, и если ты мне не поверишь, — ее голос взвился и зазвенел, от чего при любых других обстоятельствах она пришла бы в ужас, — если ты снова отвернешься от меня, я… я…

Слова не шли к ней, да и угрожать было нечем. Слезы счастья наполнили ей глаза и словно что-то тяжелое упало с ее сердца, когда безжизненное лицо Джуда, выразив на миг недоверие, озарилось нескрываемой радостью.

— Ты говоришь правду?

Казалось, его ноги приросли к земле, он не мог сдвинуться с места — она сама подошла к нему, обняла, прижала к себе. По ее щекам струились слезы, слезы мешались со смехом, и невозможно было говорить. Но его руки накрыли ее, и их ласка сказала больше всяких слов. А потом, когда он шептал у ее губ сбивчивые слова любви, она, повинуясь внутреннему голосу всех влюбленных, рассказала ему, когда она осознала в себе любовь к нему и как с тех пор эта любовь жила в ней. Солнце поднялось высоко над их головами, и ленивый полуденный зной окутал их, а они все стояли, прижавшись друг к другу, словно расстаться хоть на миг было невыносимо для обоих.

В тот вечер у Торнвудов был выходной. Клео вспомнила об этом, когда они с Джудом рука об руку вернулись в пустой дом. Было уже поздно. Он повернул ее к себе и поймал в объятия, а она проворковала:

— Знаешь что, я хочу есть. Я только приму душ и что-нибудь приготовлю.

— Иди. — Ей показалось, что он слегка улыбнулся. — Я кое-что принесу в спальню, чтобы разжечь твой аппетит.

Так он и сделал: пришел сам, принес шампанское и два бокала; все было прекрасно, и Клео, раскинувшись на атласных подушках, посвежевшая, томная от любви к нему, воскликнула:

— Чудесно! Я просто умираю от голода!

В его потемневшем от желания взгляде светились нежность и, как показалось Клео, обожание. Этот взгляд блуждал по янтарному шелку ее пеньюара. С нескрываемым сожалением Джуд отвернулся и, срывая футболку, сказал:

— Я вернусь из душа через две минуты. Ты даже не успеешь налить шампанское.

Сквозь шум воды до Клео доносился его голос:

— Давай все-таки купим Дин Плейс! У меня к нему особое отношение. Ведь там я нашел тебя.

Она не отвечала: он все равно не расслышал бы. Да и зачем отвечать? Они хотели одного и того же, и теперь так будет всегда, они оба знали это.

Когда он вернулся и тысячи капелек воды переливались на его бронзовой коже, она ощутила знакомый, но всегда необоримый всплеск желания и закрыла глаза. И вдруг совсем по-глупому застыдилась, словно новобрачная, словно ей предстояла первая близость.

— Фиона сказала, — пробормотала она, чувствуя его радом и откидываясь назад, — что у нас с тобой недостало смелости, чтобы найти наш путь от А до Б в стране чувств. Наверное, она права.

— Да, наверное. — Его голос звучал совсем близко, она чувствовала на своей щеке его свежее дыхание, чувствовала, как его руки начали устранять шелковую преграду, творя свое не выразимое словами волшебство. Джуд прошептал: — Нам есть над чем подумать, не правда ли, любимая? И вместе мы отыщем наш путь от А до Б и гораздо, гораздо дальше. И ничто на свете, моя любовь, не способно разлучить нас.