Брак во спасение

Не приходя в себя после его подозрений, она, еле передвигая ноги, поднялась наверх, посмотрела в зеркало и подумала, как нелепо выгладит в своем красивом облегающем платье, в то время как ее лицо похоже на белую маску с темными глубокими глазницами. Вещи она не успела разобрать, и ей ничего не оставалось делать, как свернуться на постели и, натянув теплое покрывало на замерзшее тело, попрощаться со своим замужеством.

Вскоре она услыхала, что он вышел из дома. Всю ночь она пролежала без сна, глядя в темноту сухими горячими глазами. На рассвете он вернулся, и она сошла вниз в том же платье, в каком провела ночь, с чемоданом в руке. Он бросил на нее короткий жесткий взгляд. У рта залегли глубокие складки, он казался старше; должно быть, ходил всю ночь. Жалость заполнила ее опустевшее сердце, и Клео поспешно сказала:

— Джуд… садись, я приготовлю тебе поесть… и, ради всего святого, давай попробуем поговорить. Дело обстоит совсем не так, как ты думаешь…

— Брось. — Он встал и пошел прочь. — Есть я не хочу, а слова уже ничего не изменят.

С этой минуты он держался с ней так, словно ее и вовсе не существовало. Наверное, для него так оно и есть, думала она, развешивая его рубашки в шкафу в комнате для гостей.

Он никогда даже вида не делал, что любит ее, и со своей стороны просчитался, решив, что их брак может состояться. И теперь окончательно решил вычеркнуть ее из своей жизни. Она понимала, что это только начало.

— Зачем же делать все самой? — (Она не услышала, как он вошел). — Если бы ты сказала, что не хочешь просить Мег, я бы помог тебе. — Он уже не выглядел таким усталым, хотя был попрежнему бледен, несмотря на загар. Должно быть, кофе Мег сделал свое дело.

Клео повела плечом. Что она могла сказать? Не падать же ему в ноги, умоляя выслушать. Гордость — единственное, что у нее оставалось.

Расстегивая рубашку, он двинулся в глубь комнаты, а Клео попятилась к двери.

— Я приму душ и переоденусь, — сказал он, глядя на нее пустыми, померкшими глазами. — К ужину я не вернусь, можешь меня не ждать. Предупреди Мег, что меня не будет, хорошо? — Его тон давал понять, что разговор окончен, и Клео, выскользнув из комнаты, пошла к себе. Завтра, выспавшись, она будет решать, что лучше предпринять: бросить гиблое дело, последовав примеру мужа, или пытаться его продолжать.

Ни сон, ни тяжелая всепоглощающая работа не помогли Клео принять какое-либо решение. Ее дни были похожи один на другой, и что-либо изменить у нее не хватало воли. Позавтракав в одиночестве, она садилась в машину, и Торнвуд вез ее в Истчип; в шесть забирал и отвозил домой. Вечером она снова садилась работать, разложив бумаги на столе в гостиной; потом — снова одна — ужинала, заставляя себя есть ради ребенка. Иногда Джуд ужинал с ней, а затем на оставшийся вечер запирался у себя в кабинете. Чаще всего его вообще не было дома. Он не говорил, куда уходил, что делал. Клео не спрашивала его об этом, уверяя себя, что ей безразлично.

Они прекратили всякое общение, не испытывали даже гнева, и Клео чувствовала, что вскоре ей придется отвечать на вопросительные взгляды Мег. Экономка обожала их обоих, особенно Джуда, и, если даже она и не заметила холодка в их отношениях — а это только слепой и глухой мог не заметить, — она прекрасно знала, что они спят в разных спальнях и что Джуд каждый день уходит из дома в восемь утра и возвращается не раньше полуночи.

Рано или поздно Мег не удержится и спросит, в чем дело. И что она ей ответит? Клео устала гадать. Вряд ли она расскажет Мег всю правду — что Джуд застал ее полураздетой на полу с Фентоном и что он считает ее беременной от Фентона!

Мысль о ребенке заставила ее встрепенуться и высвободила чувства из тяжкого, гнетущего заточения. Когда-то она надеялась сделать свой брак счастливым, надеялась, что ее любовь пробудит в нем ответное чувство. Но эта надежда мертва, и глупо даже мечтать оживить ее. Думать надо о младенце, который должен родиться. А какому ребенку будет радостно в доме, где родители почти не встречаются и неделями не удостаивают друг друга парой слов?

Необходимо или разъехаться, или развестись. Все равно что. А если Джуд не согласится, ей придется взять дело в свои руки. Уехать из дома, и как можно скорее.

Придя к такому выводу, Клео оставалось лишь дождаться мужа. Он, очевидно, предупредил Мег, что к ужину не вернется. Насколько Клео знала, он еще ни разу не проводил ночь вне дома. Но, когда часы пробили два, Клео начала думать, что все когда-нибудь случается в первый раз. И только она это подумала, как услыхала стук двери и его шаги — он ступал тяжело, шаркал, словно был до предела измотан. Или пьян.

Еще сутки назад она могла бы встретить его, надев маску мрачного безразличия. Но теперь она словно вырвалась из тюрьмы, ожила, и обида терзала ее с новой силой. Все долгие томительные часы ожидания его безмолвный, суровый призрак стоял перед ее глазами. Но ей предстояло встретиться с Джудом лицом к лицу — с ним, столь горячо любимым. Вопреки всему ее любовь осталась жить. Этого он не смог в ней убить.

Неверными шагами она двинулась в переднюю, чтобы перехватить его там; устало проведя рукой по волосам, она сказала:

— Мне надо с тобой поговорить.

— Прямо сейчас?

В этот поздний час передняя была освещена слабо, но Клео разглядела морщины у его глаз и рта, темную щетину на подбородке.

— Боюсь, что да. Это нельзя откладывать.

Она вернулась в гостиную; сердце гулко стучало. Она была почти уверена, что он, презрев ее просьбу, пойдет к себе наверх. С таким изможденным видом ему только свалиться в постель и проспать целые сутки.

Но, обернувшись, она увидела его позади себя; он продел палец в узел галстука, ослабляя его. Глядя, как он плеснул бренди себе в бокал, она впервые спросила себя, с кем он проводил все эти вечера.

Вопрос испугал ее. Голова наполнилась предположениями, думать о которых она не хотела. Ревность оказалась страшной, мучительной бездной.

— И так?

Ни капли живого интереса. Клео почувствовала себя глубоко уязвленной. Как будто она — нечто настолько несущественное, что и замечать не стоит, разве только по крайней необходимости.

Он не отрываясь осушил бокал, и она злобно прошипела:

— Неужели нужно напиваться как свинья?

Черная бровь приподнялась, словно присутствие Клео было только сейчас обнаружено, отмечено про себя и — сочтено несущественным. Он отвернулся, чтобы снова наполнить бокал, и холодно проговорил:

— Нужно? Разве тебе не все равно, что мне нужно?

— Нет! — выдохнула она. — Не знаю. Я больше ничего не знаю, кроме одного. — Она глубоко и прерывисто вздохнула, стараясь вернуть самообладание. Достучаться до него она не могла, его чувства были для нее закрыты. Это нужно было принять как факт и постараться взять себя в руки, иначе он догадается, что ее сердце вновь заполняется болью. Если ей удастся сохранить достоинство — это уже что-то. — Так больше продолжаться не может, — ровно сказала она. — Какой смысл в таком браке, как наш? В доме царит молчание: ты почти не разговариваешь. И дома почти не бываешь и ничем не объясняешь свое отсутствие. В таком доме нельзя воспитывать ребенка.

Клео села: она была слишком утомлена, чтобы стоять; бесконечная усталость смотрела из ее бездонных глаз. Джуд выговорил с расстановкой:

— Ах да. Ребенок. — Его взгляд блуждал по ней, словно в поисках новой жизни. — Мы не должны забывать о ребенке. — Он подошел к остывшему камину, и его голос зазвучал так горько, что к ее глазам подступили слезы. — Я его усыновлю, дам ему свое имя — мой он или Фентона. Но взамен я требую не начинать бракоразводный процесс в ближайшем будущем. Через несколько лет мы снова обсудим ситуацию.

Клео оцепенела. Она чувствовала, что одно слово или движение — и она взорвется. Итак, он хочет, благопристойности ради, чтобы она формально оставалась его женой еще несколько лет. Она оказалась в ловушке этого ставшего фарсом брака, и до ее чувств никому не было дела. Затем Джуд прибавил, словно у него все давно уже было решено:

— Однако ради сохранения спокойствия нас обоих будет лучше, если большую часть времени мы будем жить раздельно. Отсутствие неизбежного в противном случае напряжения будет хорошо и для ребенка. Естественно, начнутся разговоры, — продолжал он тем же тоном судьи, — но можно будет объяснить, например, что ты уехала жить в деревню ради ребенка. Предоставь это мне, я все устрою. Я узнал от Фионы, — он метнул взгляд в ее каменное лицо, — что неподалеку от ее загородного дома продается усадьба. Я наведу справки.

— Наводи, — задохнулась она, словно услышав свой смертный приговор. Она сознавала, что оставаться с ним более не в силах, но и без него ей не жить.

Слезы навернулись ей на глаза. Но расплакаться перед ним, под его отстраненным, холодным чужим взглядом — никогда! Она с усилием встала, ноги едва донесли ее до дверей. Поле ковра никогда не было таким бескрайним, уединенная комната — такой далекой. Джуд оказался у двери раньше и распахнул ее со словами:

— Я постараюсь как можно скорее чтонибудь найти. Разумеется, я буду держать тебя в курсе, и ты всегда сможешь осмотреть любой дом и решить, подходит он тебе или нет.

Он умолк; сказанное им больше походило на словесную пытку, чем на обдуманное решение их наболевшей проблемы. Клео взглянула в его суровые, красивые, беспощадные черты, и внезапно море страдания в ее огромных дымчатых глазах превратилось в ядовитое пламя ненависти.

— Когда мы найдем, где тебе поселиться, я постараюсь иногда заглядывать к тебе, — безучастно прибавил он.

Клео вскинулась и прошипела, как дикая кошка:

— Не трать свое драгоценное время. Я и на порог тебя не пущу.

Пусть думает что хочет, решила она, проходя мимо него с высоко поднятой головой и пылающими щеками. В их разрыве она не видела ничего даже отдаленно напоминающего полюбовное решение супругов.

Она вырвала его из своей жизни; прочь все страдания и сожаления. Хватит! Она не доставит ему удовольствия знать, что причина ее ярости не в его относительно благоразумном предложении, но в легком аромате экзотических духов, которыми пахла его одежда!

Ему никогда не узнать, что она слепо ревновала его к обладательнице этого запаха, кто бы она ни была, к той женщине, чьи объятия он покинул, чтобы сообщить своей жене, что подыскивает ей подходящую дыру, в которой она себя похоронит! И никто ей не докажет, что задолго до того, как она заговорила о невозможности такой жизни, он не задумал уже избавиться от нее, только подыскивая наиболее подходящий способ. Неудивительно, что он не хочет разводиться сразу: намного удобнее просто удалить жену подальше, если любовница стала слишком требовательна!

Ярость гнала ее вверх по лестнице с такой скоростью, что, будь она в состоянии думать, она бы сама себе удивилась. Ее никуда не удастся загнать против ее воли! Она не собирается становиться надежно упрятанной нелюбимой женой и позволять своему похотливому красавцу муженьку крутить романы со всякой, кто посмазливей да подоступней и кто с радостью ухватится за возможность скрасить его одинокую жизнь!

— Так вот ты где? Мег сказала, что ты пошла посидеть на солнышке.

Клео с трудом подняла веки и увидела, что к ней по заботливо ухоженной лужайке направляется Фиона. Садик позади дома был гордостью Торнвуда, за каждым деревцем и цветком следили, как за любимым ребенком. В самом центре огромного, могущественного города это был неожиданно мирный и уютный уголок.

— Не вставай, — мягко приказала Фиона, когда Клео сняла длинные ноги с шезлонга, и опустилась на пригретую солнцем траву. — На тебя так приятно смотреть! И поздравляю — я узнала твою потрясающую новость! Слушай, а как ты себя чувствуешь? — Синие, миндалевидные, совсем как у Джуда, глаза сузились при взгляде на изможденные черты Клео. — Это малыш не дает тебе покоя?

— А? Да. — Замешательство морщинкой пробежало по лбу Клео и бесследно скрылось. Это, конечно, Джуд рассказал сестре о ребенке. Клео с горечью подумала: интересно, а о своих подозрениях, что ребенок — Фентона, он тоже ей рассказал? Проклиная румянец, заливший ей щеки при этой дикой мысли, она снова легла и приняла успокоенный вид. — Да, немного.

Это была неправда. Ребенок Джуда ничуть ее не беспокоил; даже если бы это было так, она не стала бы жаловаться. В ее жизни, кроме ребенка, ничего не было, и она уже его любила безумной материнской любовью. Будущее дитя значило для нее больше, чем престижная работа, личное состояние, даже Джуд. Гораздо больше. Она невольно сжала губы. Джуд вычеркнут из ее жизни. Он жестокий, изворотливый человек, от него она уже свободна.

— Как съездила в Париж? — Клео попыталась осторожно сменить тему, но Фиона не собиралась этого делать.

— Замечательно, — коротко ответила она, сделав изящный жест красивой тонкой рукой. — Но я не для того сюда ехала, чтобы говорить об этом. — Она сбросила серебристо-серый жакет с короткими рукавами, и жаркое солнце ласково позолотило ее обнаженные руки. — Джуд мне сказал, что ты слишком много работаешь. Рада видеть, что сегодня ты позволила себе отдохнуть.

Клео удивилась: ей казалось, он не замечает, чем она занимается, что ему все равно. Но если кто-то и должен объявить, что их браку конец, то наверняка не она.

— Мне сегодня не захотелось никуда ехать. Я решила, что поработаю дома.

Это была правда. В это утро она почувствовала, что не вынесет больше ни дня в обществе Люка. Ревность и гнев всю ночь не давали ей уснуть, и только на рассвете она ненадолго забылась, решив последовать примеру Джуда и пустить их брак на самотек.

— Еще он мне сказал, что вы подыскиваете загородный дом, чтобы воспитывать там ребенка, — медленно произнесла Фиона.

У Клео пересохло во рту, и она спросила:

— Когда ты с ним встречалась?

Неужели Джуд во всем признался сестре, сказал ей, что браку конец? Они всегда были так близки…

— Вчера вечером. — Фиона поправила темно-красный шелковый топ; жаркое солнце начало переползать на нее. — Он приехал ко мне в загородный дом: предполагается, что я там прихожу в себя после погружения в мир парижской моды — это просто сумасшедший дом. И в результате я попала из одного сумасшедшего дома в другой. — Синие глаза проницательно смотрели на Клео. — Послушай, мне надо о многом с тобой поговорить, но я умираю от жажды. Пойду попрошу Мег организовать нам чегонибудь попить. Похолоднее и побольше.

— Прости… Я сама схожу…

Клео встала, ругая себя за невнимание к гостье, но Фиона привыкла поступать по-своему и тоже встала. Шагнув к Клео, она наставительно произнесла:

— К Мег пойду я. Ты лежи и отдыхай. Я тебе приказываю.

Клео нахмурилась, и Фиона ответила ей недоуменным взглядом.

— У тебя вчера были эти же духи?

— Разумеется. — Казалось, Фиона думала, не сошла ли Клео с ума. Затем она мирно улыбнулась. — Я поливаю себя ими с тех пор, как первый раз заказала их в Париже. Тебе нравятся? Есть там одно место, где смешивают запахи по индивидуальному заказу. Цена им целое состояние, но они стоят того!

Фиона вспорхнула по каменным ступеням, ведущим к террасе, и исчезла в балконных дверях кабинета Джуда. Клео села на траву и опустила голову на колени. Она испытала огромное, всепоглощающее облегчение.

Вчера вечером Джуд не развлекался с женщинами. Он был у сестры, и это ее духи оставили свой запах на его одежде. Казалось бы, ничто уже не могло измениться — их браку конец, — однако изменилось. Ее чувства вновь пробудились в ней и жгли ее, потому что злиться было больше не на что и мрачная решимость вырвать его из своей жизни, избавиться от самой памяти о нем мгновенно угасла.

— А вот и наше спасение! — Фиона несла высокие стаканы, в которых позвякивали кубики льда. — Лимонный сок, Мег только что приготовила. — Она протянула Клео стакан, села рядом, жадно его осушила и отставила в сторону. — Итак, я сразу перехожу к делу, без всяких обиняков. Между вами с Джудом происходит что-то нехорошее — только не взрывайся! — остановила Фиона, когда Клео чуть не подавилась соком. — До добра это не доведет. Я хочу докопаться до правды.

Клео поставила стакан и посмотрела Фионе прямо в глаза.

— Что тебе рассказал Джуд?

У нее упало сердце. Может быть, Фиона хочет как лучше, но она касается открытой раны. Никакое вмешательство с ее стороны не сможет ничего изменить!

— Ничего, — развела руками Фиона. — Не в словах дело. Он приехал ко мне около девяти, бледный как смерть, и проторчал у меня почти до часу ночи, хотя я недвусмысленно намекала ему, что мне пора спать — а то я буду плохо выглядеть. Разговор не клеился; и только в самом конце он обронил, что подыскивает загородное поместье, куда бы ты могла уехать — чуть ли не прямо сейчас, — чтобы ребенку, когда он родится, было где бегать и играть. Когда я упомянула, что Дин Плейс выставлен на продажу — это недалеко от меня, — он сказал, что, может быть, если дом окажется подходящим, он решит проблему, тем более что я по уик-эндам смогу составить тебе компанию. Но я не так глупа, Клео, — отчеканила Фиона и принялась с неподдельным интересом разглядывать ногти. — Прежде всего, когда он сообщил, что ты ждешь ребенка, в нем не было ни гордости, ни радостного волнения — ничего. Таким тоном говорят о покупке нового набора кастрюль. Что же касается дома, в котором ты намерена замуровать себя и ребенка, — это вообще абсурд. Даже я, в жизни не возившаяся с детьми, знаю, что пройдет много времени, прежде чем ребенок весело запрыгает по дорожкам, начнет лазить по деревьям и бегать на рыбалку.

Она опустила руки на колени, не отрывая от них взгляда, и медленно продолжала, подчеркивая каждое слово, так что Клео сделалось не по себе:

— Деревенский домик — прекрасное место для выезда на уик-энд; но как постоянное жилище для беременной женщины, а потом и кормящей мамы с крохотным свертком под мышкой — никогда. Вот я и решила, что, поскольку из моего тупого братца мне все равно ничего не вытянуть, я приеду и потрясу тебя. То, что я здесь увидела, — малоутешительно. Так что же происходит, Клео?

Но Клео не могла отвечать: в горле словно образовалась пробка, слова бились в нее и не могли вырваться. Она бы все отдала за возможность проявить твердость, выдавить хоть что-то похожее на улыбку и сказать, что повода для волнений нет. Как бы она хотела сказать, что они с Джудом по-прежнему друзья, просто решили расстаться ненадолго, и ни ссор, ни обид не было. Но у нее не получалось. Несмотря ни на что, ее любовь к Джуду слишком глубоко укоренилась в ней. Она жила в ней и причиняла невыносимые страдания. В ее жизни после смерти родителей было слишком мало любви, и теперь, когда она наконец испытала ее, чувство было слишком дорого для нее, чтобы запятнать его ложью.

— Джуд очень много для меня значит, — мягко сказала Фиона, с состраданием глядя в серые усталые глаза Клео. — Когда я впервые увидела вас вместе, я поняла, что вы созданы друг для друга. Я всегда знала, что растопить это суровое мужское сердце может далеко не всякая женщина. И я очень обрадовалась, когда эта особенная женщина нашлась.

Слова Фионы звучали искренне, и Клео сдалась. Сердце Джуда никогда не принадлежало ей, она только сумела заинтересовать его, предложив акции, объяснив, что выходит за него не из-за его денег. Она доказала его логическому уму выгоду женитьбы на ней в то самое время, когда он начал задумываться о наследнике.

Бурные рыдания сотрясли ее измученное тело, и Фиона обняла ее за плечи и прижала к себе. Мешая слова со слезами, Клео выплакала всю ужасную, трагическую историю своего короткого, но такого мучительного брака.

— Ты говоришь, этот подлец тебя шантажировал, а мой упрямый тупоумный братец не пожелал тебя выслушать? — Фиона откинула мокрую скользкую прядь с пылающего лица Клео. — Бедняжка ты, бедняжка.

В сочувственном голосе Фионы слышался некий подтекст, и Клео перепугалась.

— Прошу тебя, — хрипло сказала она, — обещай, что ничего не расскажешь Джуду.

— А по-моему, пора кому-нибудь заставить его узнать правду, — твердо возразила Фиона. — Ведь вы оба у меня такие чудесные, умные, красивые, но что касается чувств, то здесь у вас не хватает здравого смысла найти дорогу от А до Б!

— Прошу тебя! — Клео сама слышала, что голос у нее как у безумной. Фиона ничего не желала понимать. Да и как она могла, если эти адские муки ей незнакомы? Нужно попытаться втолковать ей, заставить ее понять. Клео отчаянно вцепилась в ее руку. — Неужели ты не понимаешь, — взмолилась она, сверкая глазами, — что говорить Джуду правду сейчас бессмысленно. Клянусь, поначалу у нас все было хорошо, я даже начала надеяться, что он меня полюбит. — Здесь ее голос дрогнул, но она вынудила себя продолжать: слишком важно было то, что она говорила. — Он никогда меня не любил, это был брак по расчету — и только. Но все смешалось еще до того, как в нем затеплилось хоть какое-то чувство ко мне. Он стал презирать меня, считая, что я того достойна. Его можно понять, если не задумываться об остальном. Он меня не любил и поэтому не сомневался в том, что казалось очевидным, а я, наверное, была слишком горда, чтобы встать и силой принудить его выслушать всю правду. Странно, но мне казалось, он сам должен спросить меня или хотя бы выразить желание слушать, когда я заговаривала первой. — Клео устало вздохнула. — Я думала, что, если что-то для него значу, он должен выслушать мою сторону. Но он, разумеется, не сделал этого, потому что день ото дня его отвращение ко мне все возрастало. Женившись на мне, он совершил большую ошибку и хотел от меня избавиться. Встань на его место, Фиона: для него не может быть пути назад, к тем дням, когда он считал меня разумной партией и подходящей матерью своих детей. Поэтому обещай мне, — Клео еще крепче сжала ей руки, — обещай, что не скажешь ему ни слова. Правда лишь расстроит его, он будет себя терзать — к чему это? Я видела столько недоверия и презрения, что знаю: наш брак возродить невозможно, не стоит и пытаться. Если бы он любил меня, может, попытка и имела бы смысл. Но любви в нем нет и никогда не было. Для нас обоих лучше навсегда разойтись. Так обещай же, что не расскажешь ему!

Фиона встала, опустив руки, и твердо взглянула Клео в лицо.

— Если ты так этого хочешь, если мое обещание тебя успокоит — хорошо, дорогая. Обещаю.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

— Здесь отчет агентов по продаже недвижимости. — Джуд передал ей большой конверт и пристегнул ремень. — Взгляни, если хочешь, по дороге.

— Спасибо, — вяло поблагодарила она. «Ягуар» свернул с по-утреннему тихой лондонской улицы; ее пальцы сжали конверт. Она знала, что ничего не поймет в этом отчете, даже если он составлен для идиота.

День снова обещал быть великолепным, солнце уже припекало сквозь окошко с ее стороны. Джуд был одет в легкие темно-серые джинсы и черную свободную футболку, подчеркивавшую мощь его плеч и груди. Однако в его позе никакой небрежности не было; Клео ощущала, как напряжены его нервы, она и сама была взвинчена. Чувства в ней невыносимо обострились, она воспринимала каждое его движение, каждый вздох.

Вплоть до вчерашнего вечера она не видела его с тех самых пор, как он сказал ей, что им лучше жить раздельно. Дома его не было. Она не знала, уезжал ли он по делам, а спросить ей не позволяла гордость. Но вчера вечером он подошел к дверям ее комнаты и вежливо, словно посторонний, постучал. Она была уже в постели, но не лежала, а сидела, уставившись невидящими глазами в пустоту, напрягая ум в попытке подумать, как жить дальше — когда ей уходить и куда.

— Я взял ключи от Дин Плейс, — сухо сказал он, и его глаза на исхудавшем лице смотрели на нее как на чужую. — Завтра я отвезу тебя, и ты посмотришь. Нам лучше выехать пораньше. Что, если часов в восемь?

Сказал и вышел, тихо закрыв за собой дверь, словно вычеркнул ее из своей жизни.

Еще три дня назад она бы крикнула ему, чтобы убирался, что она сама найдет себе жилище и в его помощи не нуждается. Но после тяжкого разговора с Фионой она многое передумала. К чему вся борьба, к чему тратить силы на защиту? В ее отношениях с Джудом поставлена последняя точка, эта глава ее жизни окончена. С этим следовало смириться, как бы ни было больно, и не стоило создавать новые сложности.

Что же касается Дин Плейс, если дом ее не очень разочарует, она будет жить там с ребенком, как могла бы жить в любом другом месте. По крайней мере по субботам и воскресеньям рядом будет Фиона, а это большое преимущество. Она чувствовала безотчетную симпатию к сестре Джуда, к тому же та знала все об их злополучном браке. С ней никогда не придется притворяться: Фиона была на ее стороне, а это стоило многого.

С ее губ сорвался вздох, поднявшийся из самых глубин ее существа; погруженная в свои мысли, она ничего не заметила, но Джуд услышал, как она вздохнула, и коротко произнес:

— Не беспокойся, Клео, уже скоро.

Она метнула на него быстрый взгляд и заметила, как его губы дрогнули и скулы резко обозначились под туго натянутой кожей. О чем он говорил? О поездке? О том, каким нелепым фарсом обернулся их брак? Клео не знала и не попыталась узнать; она закрыла глаза и не открывала их, пока машина не затормозила и Джуд не выключил двигатель.

Они остановились у высоких кованых железных ворот. Джуд вышел из машины.

— Пойду открою ворота.

Клео покинула машину и захлопнула за собой дверцу.

— Я дойду пешком, — сказала она. Джуд распахнул ворота, и ржавое железо заскрипело в петлях. Клео прошла мимо, не поднимая на него глаз. Боль была слишком сильна.

Она осмотрит дом и, если он ей понравится, купит его. Как только позволят обстоятельства, она переедет, установит компьютер, связанный с Правлением «Фондов Слейдов», и будет продолжать работать здесь. Приличий ради Джуд не хотел развода, а Клео и подавно. Она никогда не выйдет замуж снова; что же до свободы, она знала, что никогда не будет свободна от него, она всегда будет его любить. Любить или ненавидеть — разница невелика.

Сегодняшний день пройдет, и ей, возможно, больше не придется его видеть, во всяком случае, их встречи будут нечасты. Пока она не переедет в свой дом, он будет появляться так же редко. Она понимала, что он вряд ли захочет проводить время с ней.

Дин Плейс был построен в стиле королевы Анны; сад был запущен, дом невелик, но добротен. Клео шла по комнатам, и голые пыльные половицы отзывались глухим эхом; ей было все равно, вдет ли Джуд следом: пусть вдет, если хочет.

Из окон второго этажа открывалась милая сельская картина: луга, рощи, невысокие холмы; здесь ей будет хорошо и спокойно.

— Что скажешь?

Джуд приблизился к ней сзади, и она оцепенела, глядя перед собой невидящими глазами. Затем, заставив себя улыбнуться, она с усилием повернулась к нему и обнаружила его совсем радом, ближе, чем ожидала.

Ее обнаженная рука задела его руку, и, потрясенная, Клео отступила. Он инстинктивно поддержал ее, и она, вскрикнув, отпрянула. Малейшее его прикосновение все еще воспламеняло ее, и она ничего не могла с собой поделать;

— Мне нравится этот дом, — торопливо ответила она, не давая ему времени догадаться о своей власти над ее чувствами. — Я просмотрю отчеты агентов и куплю его. Я сама все сделаю. Тебе больше не придется ни о чем беспокоиться.

Ей хотелось сразу все решить; этот дом станет ее убежищем, здесь она будет залечивать раны.

— Может быть, место слишком безлюдно?

Она кинула на него пристальный взгляд; глаза ее заблестели от сдерживаемых слез. Он выглядел измученным, лицо осунулось, за короткое время он сильно исхудал, но она, сжав губы; подавила прилив сострадания.

— Это уже не твоя забота.

Она не будет одинока. Ей будет недоставать лишь его. С ней останется ее работа, а потом родится ребенок. Клео рванулась вон из комнаты, но не успела она добежать до дверей, как его голос остановил ее:

— Ты ненавидишь меня, правда?

— Да! — яростно выкрикнула она. Он смешал и перепутал ее чувства, из-за него любовь и ненависть слились в ней воедино, и она была больше не в силах терпеть эти муки. Ей нужно было вырваться, глотнуть свежего воздуха, не отравленного страданиями.

Спотыкаясь, она бросилась вниз по лестнице, он кричал что-то ей вслед, но она не слышала слов. Он все-таки оказался внизу раньше и схватил ее за плечи.

— Глупышка! — прошептал он побелевшими губами. — Ведь ты могла упасть, разбиться сама и погубить ребенка!

Потрясенная, она яростно взглянула на него, дрожа всем телом, и вырвалась из его цепких рук.

— Вот бы ты был доволен! — язвительно бросила она. — Один неверный шаг, и двое непрошеных иждивенцев с плеч долой! Не все ли тебе равно?

— Нет, мне не все равно! — Он снова схватил ее за плечи и развернул к себе. — Мне, черт побери, не все равно, что будет с тобой и с моим ребенком!

Клео взметнула на него взгляд. Кто-то из них явно сошел с ума. Либо ей стали слышаться вещи, которые она хотела слышать, либо в нем произошел некий психологический сдвиг, и он в накале страстей признал свое отцовство, потому что слишком хотел быть отцом.

Его сильные руки все еще сжимали ей плечи, и каждый его палец жег ее кожу сквозь тонкую ткань летнего платья. И он был так близок, так желанен, так любим.

— Я не ослышалась? — саркастически спросила она. Джуд отпустил ее, беспомощно уронив руки. — Ты и в самом деле признаешь, что ребенок твой?

— Да.

Признание далось нелегко, его лицо посуровело, и Клео недоверчиво взглянула на него. Неужели он наконец понял, что она достойна доверия? Неужели она настолько ему небезразлична, что он сам додумался до этого? В ней снова слабо затеплилась надежда, которую она давно похоронила. Но не глупо ли с ее стороны до сих пор мечтать о жизни с ним? Он стал виновником многих мучений, она никогда бы не поверила, что способна столько вытерпеть. И все же, нравится нам это или нет, любовь не вода в кране, которую можно пустить и перекрыть когда захочется.

— Ты вправе меня ненавидеть, Клео. Я очень виноват перед тобой.

Он стоял перед ней, кусая губы, бледный, уничтоженный, с безвольно упавшими руками. Клео не думала, что он может быть таким. Потом он приблизился к раскрытой двери и уставился на освещенные солнцем заросли сада.

— Я не надеюсь, что ты примешь мои извинения, но, может быть, ты поверишь в мою искренность. Я бесконечно виноват. — Он обернулся к ней, потупив глаза. — Поэтому я согласен дать тебе развод, которого ты требуешь. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать. — В углу рта задергался мускул, голос сорвался, и Джуд снова отвернулся к двери. — Если хочешь осмотреть дом вокруг, я подожду тебя там.