Мишка вздохнул.

— Он как раз тут и рисовал, когда его семью-то… Я сам потом картину эту подобрал да в избу и снес.

— Вспомнил! Бердников его фамилия. Виктор Бердников. Несколько выставок за рубежом, в Манеже, а потом как-то сразу пропал, ни слуху, ни духу. Значит, вот оно как вышло…

— Ну, а Вадька-то где? — Анджей оглянулся по сторонам.

— Может, она вовсе не на то указывала, — предположил Артем, — может…

— Рычит кто-то, — тихонько сказал Пудик. Он сложил губы трубочкой и свистнул.

Бардак чуть ли не ползком выбрался на поляну. Шерсть у него на загривке торчала дыбом, хвост поджат, уши прижаты к голове.

— Что там, Бардакушка? — ласково спросил Пудик.

Бардак, словно отвечая ему, вновь взвыл, жалобно и горько. Потом, по-прежнему поджав хвост и оглядываясь, нырнул в заросли.

У расщелины в розовых камнях пес поскреб лапой землю, сначала осторожно, потом все с большей яростью. Сырой, неплотный дерн поддался, расползся, подобно ветхой ткани, из лесной подстилки высунулось что-то, похожее на толстого дождевого червя. За первым выполз еще один. Пудик тихо охнул.

— Давайте, мужики! Помогай…

Бардак, вертевшийся под ногами, поднял голову к небу и горько завыл. Шерстобитов лежал на спине, голова беспомощно повернута набок, глаза, в уголках которых набилась грязь, слепо таращатся на опрокинутый мир озера.

— Вот тебе и инопланетяне, — горько проговорил Артем. — Вот и вышел на контакт!

— Они его убили, точно, — Анджей по-прежнему сжимал прутик в трясущейся руке, — Чужие. Он увидел что-то такое… чего не должен был…

— Какие такие чужие? Что вы такое городите? Нет тут никаких чужих!

— Как — нет? А те… которых байдарочники видели, — Анджей обернулся к Кологрееву, который застыл, шевеля белыми губами, — скажи!

— Чего? — переспросил тот.

— Ты ж сам говорил — прошлым летом…

— Это… не…

— Что — не? — Анджей схватил его за плечо.

— Пусти! — Мишка вырвался, покрутил головой, — Ты че, совсем больной? Какие чужие? Нет тут никаких чужих…

— Так что же все-таки это было, Миша? — спросил Меланюк.

— Я это был! Ведро на голову надел и в него фонариком светил! Вокруг Авки они вертелись, вот я и решил попугать… А вы и поверили, дурни!

— Ясненько. Кто же тогда, — мрачно спросил Пудик, засунув руки в карманы и покачиваясь на носках, — твой оборотень?

— Не знаю.

— Так погляди. Ты, вроде, специалист? Вот и давай.

Кологреев неохотно присел на корточки.

— Его по затылку ударили. Камнем, должно… а потом — головой в воду опустили и держали, — чтоб уж наверняка… И сверху камнями завалили.

— Почему ж не в озеро? — спросил Пудик.

— Так вода ж, — пояснил Мишка, — она как стекло — ты не гляди, что черна, это дно черное, а вода прозрачная. Лежал бы он там, белый на черном дне-то… А вещички-то, может, и притопили…

Анджей усмехнулся

— Что, покойничек шалит?

— Покойничек? — Кологреев повернулся и кинулся прочь, слепо проламываясь сквозь кусты.

— Да остановите же его!

… Уже когда они оказались на поляне у красной скалы, поняли, что опоздали; ветеринар в припадке яростного, безнадежного отчаянья навалился на крест, стал его раскачивать. Сухие, вытравленные солью доски трещали, шатались, наконец, подались, и крест рухнул, оставив разверстую яму. Мишка опустился на четвереньки, по-собачьи работая руками, выбрасывал в сторону комья бурой земли. Руки у него были до крови разодраны об острые грани камней — казалось, что на них натянуты красные перчатки, но он не замечал этого. Его попытались было удержать, но ветеринар вырвался, схватил валявшийся неподалеку сук, размахнулся и с хаканьем вогнал его в то, что лежало под прогнившей крышкой. Раздался тихий хруст, и все стихло.

Пудик, которого Кологреев отшвырнул с такой силой, что тот не удержался на ногах, кряхтя, поднялся, приблизился, осторожно заглянул в яму и тихо спросил:

— Ну и на хрена ты это сделал?

Мишка не ответил. Он трясся, закрыв лицо руками.

Пудик положил пятерню ему на плечо.

— Ну, будет, будет, — сказал он ласково, точно испуганному ребенку.

Потом обернулся к остальным.

— Засыпать нужно могилу. Нехорошо это. Давайте, братва, поскорее! И это… забираем Вадима и уходим… Нельзя тут оставаться. Опасно.

— Там же просто труп истлевший, — тихонько сказал Артем, заглядывая ему через плечо, — Ты что? Поверил в эту мистику?

Пудик пожал плечами.

— При чем тут это? Человек Вадьку убил, и ежу ясно. Может, правда из тюрьмы бежал, кто его знает… Помнишь, Мишка говорил, что он видел, как тот на подворье крутился? Ну, тот, который плавил что-то? Золото искал?

— Плавил! — Артем пошевелил губами, потом тихо сказал, — Так ведь он, Сашка, не золото искал! Верно тогда Вадим, бедняга, говорил, какое тут золото? Он же серебряные пули плавил… при межонной луне… А мы-то думали… Да что ж тут творится в самом деле? Что за охота идет такая?

— Ребята, — Анджей судорожно облизал губы, — Пудик прав. Тут нельзя оставаться. Иначе нас всех поубивают. Если не волк, то псих этот… Угрюмов свою лодку дает — доберемся до Чупы, там заявление подадим. Пусть приедут, разберутся…

— Вадима все равно нужно забрать, — настаивал Артем.

— Угрюмову бутылку дадим, он и заберет, и похоронит. А Мишка справку выпишет. Ему не впервой…

— Анджей, — терпеливо сказал Артем, — ведь это убийство…

— Я и говорю. А ты что, и вправду хочешь труп с собой до Чупы тащить?

— Ладно, пусть Меланюк решает. Он теперь старший…

— Верно, — кивнул Пудик. Он оглянулся. — Послушай, а где он?

— Да только что был здесь. Разве нет?

— Вроде, так, — неуверенно отозвался Пудик, — Был. Я как-то не обращал внимания… Не до него было.

Анджей откинул голову назад и дико расхохотался. Рядом с развороченной могилой смех звучал настолько нелепо, что Пудик какое-то время молча смотрел на него, потом размахнулся и хлестко ударил ладонью по лицу. Анджей запнулся и стих.

Пудик сложил ладони рупором.

— Игорь Оскарович!

Молчание.

— Назад надо вернуться, — предположил Артем.

— Куда — назад? К озеру?

— У озера он еще был с нами, — заметил Анджей. Он, уставившись в землю, прижимал ладонь к горящей щеке.

— Точно? Все время?

— Да не заметил я!

— Игорь Оскарович!

— Оставь, — безнадежно сказал Мишка, — пустое дело! Сами видите, не даст Хозяин нам уйти живыми. Он тут… рядом… он везде…

И этот тоже — подумал Артем. Господи, да они тут все свихнулись!

Холодной сыростью тянуло из разрытой могилы, нижние ветки черных елей скрипели и покачивались — сами по себе.

Бардак, прижался к коленям, поглядел в глаза Пудику отчаянным, почти человечьим взглядом и вновь тоненько заскулил. Пошли отсюда, а? казалось, можно было прочесть в его желто-карих глазах.

— Ну-ну… — Пудик, машинально потрепал его по затылку. — Ладно, братва. Уходим. Пока в деревню, а там… Придется пока Вадьку тут оставить… Ему теперь — что?

— А Игорь Оскарович?

— Мы ж все равно назад через озеро будем возвращаться. Может, наткнемся.

— А если нет? Нельзя его бросать…

— Я и не собираюсь. Я так думаю, Угрюмова найти надо.

— А он где? Куда он вообще пошел?

— Не знаю я, куда он пошел! Но за что-то он отвечает, в конце концов! Пусть хотя бы на рыбзавод съездит — с рыбзавода людей на поиски бросим. Должен же там кто-то быть постоянно, при рыбах этих чертовых…

— На поиски? — удивился Мишка, — зачем? Пропал ваш старшой тут, пропал на веки вечные… все они пропадают. Мы сколько раз Берднику этому говорили — уезжай ты, опасно — а он только смеялся. Вот и досмеялся…

Он махнул рукой и, сгорбившись и волоча ноги, отошел от могилы.

— Теперь что? — шепотом спросил Артем.

— Ну, так решили же.

— Сашка, они ж тут все обезумели! Угрюмов? Ты хочешь, чтобы он за помощью поехал? Ему ж нельзя доверять! Никому нельзя! Все они, вся семья сошла с ума. И этот — тоже. Не знаю, что тут такое, но что-то страшное. Может, секта?

— Какая еще секта? Брось! Это кто-то пришлый, — Пудик пожал плечами, — может, из зоны сбежал, вот и шалит.

— А где тут зона?

— Везде…

— Сашка, — шепотом сказал Артем, — там же одни женщины остались, в деревне!

Пудик машинально сдвинул вязаную шапочку на затылок.

— Типа… да.

Обратно они почти бежали, сопровождаемые перепуганным Бардаком, по-прежнему жавшимся к ноге Пудика.

— Ты лицо разглядела? — прошептала Варвара.

— Нет… — Лера стояла у стены, прижавшись к ней лопатками, раскинув руки, — А ты?

— Ну, белое… расплющенное… стекло, знаешь, как…

— Но это человек?

— Ну… А ты что подумала?

— Они пришли! — по-прежнему шепотом сказала Лера. Ее била крупная дрожь, точно стена дома, к которой она прижалась в поисках опоры, яростно вибрировала, — Это сон… нас заперли в доме, из которого нет выхода, сейчас за нами придут… а я никак не могу проснуться… шаги на крыльце…

— Разве? — Варвара прислушалась, — Да…

— Скребется…

— Да…

— Ох, не открывай!

— Да я и не открываю. Что ты?

Лера поглядела на нее исподлобья. Взгляд был нехорош. Потом попыталась сделать еще шаг назад, окончательно распластавшись по стене.

— Не подходи!

— Лерка, да ты что?

— Это не ты… ты тоже…

— Ну, здрасьте. — устало проговорила Варвара, — Приехали!

Она, было, приподняла руку, намереваясь успокаивающе похлопать подругу по плечу, но та сжалась, выставив вперед острые локти.

— Да это ж я, — терпеливо проговорила Варвара, — я ж тут, на твоих глазах все время. Да не подхожу я, не подхожу… тут стою. Не дергайся!

Вот — реальность себя отменила. Видишь знакомого человека — а это лишь оболочка. Там, под ней, прячется нечто иное, чуждое… стоит, улыбается… Материя больше не властна над разумом. А нелепый этот Шерстобитов все мечтал освободиться от телесной оболочки. Ну и много ли в том радости? Ведь беда в том, что и разум над собой не властен. Нет-нет, ничего такого, что это я, это всего лишь сон… Я сейчас проснусь… Но если это сон — тогда и дверь может отвориться… сама по себе…

— Все притворяются. — мертвым голосом произнесла Лера. — Этот притворился, что он Анджей… Думает, так я и поверила! Нашел дуру! Я же вижу — они все, все просто взяли и притворились людьми… Меланюк, Шерстобитов… Угрюмовы…

— Артем никем не притворился, — очень твердо сказала Варвара. — И Сашка…

— Откуда ты знаешь?

— Да уж знаю. Чш-шш… Опять скребется. Уже у той стены… — Варвара замерла, настороженно поворачивая голову, — Не понимаю… Почему он просто не выбьет окно?

— А зачем? Оно и так может… просочиться.

— Наверх нужно, — Варвара ощущала, как ее подхватывает, несет темный водоворот ужаса, — запремся в комнате! Дверь припрем чем-нибудь, а окно там высоко.

Лера уже ринулась к лестнице, но вдруг остановилась и, нехорошо улыбаясь, поглядела на приятельницу.

— Думала, я не догадаюсь? Хочешь меня заманить? Так, чтобы не было выхода?

Варвара глубоко вздохнула.

— Послушай, это же я… Это там, за окном — чужой. А это…

Она замерла, насторожившись.

— Чем это пахнет?

Из щели в рассохшейся раме тянулась сизая струйка дыма. Запах гари, проникая в комнату, смешивался с еще одним запахом — тягучим, сладковатым…

— Оно подожгло дом! — взвизгнула Лера.

Сени заполнялись дымом, он тянулся мягкими прядями из-под закрытой двери. Солнечный луч, падающий сквозь немытое окно, повис в воздухе отчетливой светлой полосой. Варвара закашлялась.

— Окно надо выбить…

— Но тогда Оно влезет сюда!

— Пусть лезет!

— Она схватила табурет, размахнулась… Лучше так, чем задохнуться!

Посыпались осколки. Вместо свежего воздуха в комнату ворвался черный дым, подрумяненный языками пламени.

— Скорее!

Она подтащила Леру к окну, вытолкнула наружу… та вывалилась плашмя, болтая руками и ногами, точно у нее из тела вынули все кости. Выпрыгнула следом, покатилась по усохшей траве, сбивая пламя.

Дом горел, подожженный с четырех сторон.

Отсыревшее дерево трещало, выбрасывая облачка пара, казалось, поблизости раздается приглушенная пальба…

— Зачем это? — Лера всхлипывала, уткнув голову в колени, — зачем?

Варвара терла глаза, пытаясь избавиться от разъедавшего их дыма.

— Чтобы нас выкурить, зачем же еще?

Она вскочила, дернула Леру за руку.

— Бежим…

Пламя ворвалось внутрь и гудело, мечась по комнатам, горел первый этаж, горели карты и дневники Шерстобитова, все их вещи трещали и деформировались от жара, спальники обугливались и тлели, плавились нейлоновые куртки, на втором этаже записанные красками холсты медленно сворачивались от жара в трубку, точно осенние листья, края их бурели, шли тусклой багровой каймой, краски вначале тускнели, потом вспыхивали неземным сиянием…

Горели сараи, пристройки — отдельно, сами по себе, весь двор был полон черным дымом. Что-то серое метнулось в дыму, перемахнуло через изгородь…

У них за спиной крыша охнула, провалилась внутрь, подняв столб горящих искр. Из двери вырвались клубы пламени.

Лера стояла, прикусив костяшки пальцев…

— Бежим! -тянула ее Варвара, — пока его нет. Оно боится огня!

— Гляди!

На земле, рядом с калиткой, отпечаталась комковатая зверья лапа — величиной с человеческую ладонь. Глубокие отпечатки когтей окаймили ее…

— Это — следы пришельцев? — Варвара истерически хихикнула, — это у них такие лапы?

— Они могут как угодно…

— Да нет же! Ты видела?

— Что?

— Он выпрыгнул! Убежал. И нам надо — скорее!

Они, задыхаясь, взбежали на холм. Перед слезящимися глазами плыли цветные пятна. Варвара, просунув руку меж досок, откинула щеколду запертой калитки. Изба с равнодушной табличкой Рыбинспекция казалась нежилой.

— Он догонит нас! Догонит!

Варвара взбежала на крыльцо, заколотила кулаками в двери.

— Откройте!

Молчание.

Показалось ей, или там, за дверью, кто-то на цыпочках пересек комнату, подошел крадучись, стал у двери…

— Да откройте же!

— Безнадежно, — устало сказала Лера.

Кто— то пошевелился у них за спиной.

Варвара взвизгнула, обернулась.

— Отойди, — велел Иван.

Ружье по-прежнему висело у него за спиной, рукав штормовки пропитался чем-то бурым. Он морщился, ударяя в дверь одной рукой.

— Это я! — удар получился глухой, но сильный, — отвори…

За дверью раздался шорох, Варвара услышала, как скрипнула щеколда.

Но дверь не отворилась. Слышно было с той стороны чье-то неровное дыхание.

— Неча вам тут стоять. — Иван, казалось, лишь сейчас осознал, что происходит, — Идите вниз, к причалу… К моторкам идите…

— Дом горит, — бессмысленно пояснила Варвара, поскольку это было и так видно.

— И ладно, что горит… Проклят тот дом… Вся деревня эта проклята.

Дверь чуть приоткрылась, в полумраке светилось бледное лицо Катерины.

Иван, морщась, скинул с плеча ружье, шагнул навстречу…

— Где это ты так зарудился, Ваня? — тихонько спросила она.

— Да так, — он неловко обнял ее одной рукой, одновременно отталкивая от порога, — не бойся… все кончено…

Она то ли вскрикнула, то ли всхлипнула. Дверь захлопнулась.

— Погодите! — Варвара бросилась за ними, заколотила кулаками… — Погодите, впустите нас… Он опять тут, этот зверь! Мы только что видели! Волк!

Дверь вновь чуть приоткрылась. Иван выглянул наружу.

— Нет никакого волка, — отрезал он, — и не будет… Никто вас не тронет, слышь… Сказано, к причалу идите…

— Почему он так говорит? — недоумевала Лера. — Откуда он знает?

— Ты еще не поняла? Он прав… больше не будет никакого волка… Пойдем… Все в порядке.

Поддерживая друг друга, они побрели к причалу. Вода казалась обещанием спасения, серебряные спинки волн, трущихся о сваи, отливали зеленью и чернью, обещали унести далеко-далеко…

Обратно, к реальности, из этого смутного мира, где все возможно…

— Господи! — охнула Лера.

Обе моторки исчезли.

— Это Иван? — бормотала Лера, растерянно оглядывая пустое море, — он их отогнал?

— Нет. — Варвара прищурившись, вглядывалась в воду, — Гляди…

Вода у причала чуть морщилась, словно складка под утюгом. Там, на дне, лежало нечто, почти невидимое сейчас, но обещавшее обнаружиться при отливе.

— Не отогнали. Утопили.

— Иван? Утопил? Но зачем? Он же сам предлагал нам уехать…

— Это не он. Он и не знал. Кто-то другой…

— Кто?

— Тот, кто поджег дом…

— Но мы же никому не сделали ничего плохого! За что же так?

Здесь, на открытом пространстве, Лера, казалось, постепенно приходила в себя.

— Ты понимаешь, — Варвара устало опустилась на сходни. Идти было больше некуда, торопиться незачем… — Я сначала думала, что это и вправду из-за нас… Что мы приехали сюда и разбудили что-то такое… страшное.

— Мы? Но ведь мы же…

— Ничего плохого не делали, да? Ну, не мы — Шерстобитов. Потревожил что-то такое… Но на самом деле, мы тут ни при чем. Просто случайно оказались не в том месте не в то время. Моторки утопили, чтобы никто не мог отсюда уйти. Ты понимаешь — никто! В первую очередь — сами Угрюмовы…

— Да кто ж это сделал?

— Тот, кого Иван пошел убивать. И тот, кто стрелял в Ивана. Ты же видела — его ранил не зверь. Человек.

— Но зачем? Какая-то кровная вражда?

— По своему — да. Я думаю, он выжидал. Сомневался. Может, тогда, давно, он не поверил своим глазам. Ведь кто в такое поверит? Стал ходить, выспрашивать. Может, нашел кого-то из местных, того, кто съехал отсюда… заставил разговориться… и вернулся. Ждал. Високосного года, летнего полнолуния… чтобы проверить, убедиться наверняка.

— Не понимаю… Кто? Кто вернулся?

— Хозяин, — пояснила Варвара и, увидев, как передернулась Лера, торопливо пояснила, — нет-нет… Просто — хозяин. С маленькой буквы. Человек. Хозяин дома.

— Этот? Художник? Который тогда… Не понимаю! Он, что, пришел за Иваном?

— Нет, — покачала головой Варвара, — не за Иваном. Хотя Иван тоже, знаешь… Он ведь знал все. Знал — и молчал.

— О чем?

— Кто их убил, этих детей. И женщину.

— А Кологреев говорил, волк их задрал!

Теперь, подумала Варвара, и я сошла с ума. Что я несу? Но только так все складывается… аккуратно складывается.

— В том-то и дело. Мишка знал то, что ему сказали. Может, о чем-то догадывался. Но тоже молчал. А как же иначе — он же влюблен в ее дочь… Они его повязали по рукам и ногам, эти двое…

— Так это!!!

— Катерина? Да. Это она. Все — она… Федор ее обвинил, у меня на глазах — а я не поняла тогда.

— Она — пришелец? Чужой?

Варвара вновь вздохнула, жмурясь от отвращения к себе.

— Какой там пришелец? Она оборотень.

— Катерина?

— В пришельцев ты, выходит, веришь, а в оборотней — нет? Я ведь знаю, что ты подумала — мы, мол наткнулись на тайную базу пришельцев, и теперь они нас устраняют по одному. Или подменяют двойниками. А если все наоборот? Если нет никаких пришельцев, и не было никогда, а старые суеверия оказались правдой… Может, все дело просто в этом месте — может, оно виновато. Пробуждает в людях что-то темное, древнее… Тогда и… Ох, Игорь Оскарович, как вы меня напугали!

Меланюк взглянул на них безумными глазами.

— Живы… Я думал, вы… Все горело, все. Увидел дым, побежал… Пытался прорваться внутрь, не смог. Душегубка…

— Умойтесь, у вас все лицо в саже…

— Да, — Меланюк провел рукой по волосам, — обгорел немножко.

Он упал на колени, прямо в воду, плеснул в лицо, отдышался.

— Бросился к Ивану, не открывает. Потом смотрю, вроде кто-то сидит на причале…

Варвара вдруг почувствовала, что у нее ноги стали ватными. Если бы она уже не сидела на мокрых досках, она, наверное, упала бы.

— Где все, Игорь Оскарович?

— Все? — он непонимающе смотрел на нее. Близоруко моргнул — перспектива обманула, пространство раздвинулось, лишив его зрение привычной опоры. — Сейчас подойдут…

Он помолчал, потом механически повторил:

— Я увидел дым… побежал…

— А… — Варвара запнулась, — что с ребятами? В порядке?

— Нет, — отрезал Меланюк, — не в порядке. Нужно уезжать отсюда. Сейчас. Немедленно.

— Я без Темки не уеду, — твердо сказала Варвара. — Где Артем? Игорь Оскарович?

— Там, в лесу… — Меланюк наткнулся на ее слепой взгляд, торопливо пояснил, — да живой он, живой!

— А… остальные?

— Шерстобитова мы нашли, — несколько невпопад сказал Меланюк. Потом помолчал, добавил:

— Остальные вроде живы.

— Уезжать? — переспросила Лера, которая из всего сказанного, казалось, выловила только это, — Как? Никогда, никогда мы никуда отсюда не уедем. Вадим погиб, да?

Меланюк точно умываясь, провел рукой пол лицу, кивнул.

— Да…

— Его эти убили, да? Пришельцы, да?

— Какие еще пришельцы? Что за…

С минуту он недоуменно глядел на нее, словно пытаясь сообразить, что происходит. Почти выкрикнул:

— Да не знаю я, кто его убил! Понятия не имею!

— Его… — Варвара сглотнула, — тоже…

— Что — тоже?

— Зверь?

— Человек его убил, — Меланюк вытащил из кармана штормовки очки, надел их, но все по-прежнему расплывалось у него перед глазами, потому он смахнул бесполезные стекла в воду… — Самый обычный человек…

— Но тогда… — Варвара запнулась, — я не понимаю…

— Я тоже, — признался Меланюк, — это…

Он негнущимися пальцами расстегивал ворот рубашки.

— Вам плохо, Игорь Оскарович? — забеспокоилась Варвара.

— Варенька, — виновато проговорил тот, — там, в кармане… нитроглицерин… Достань пожалуйста. Не могу рукой… болит…

Варвара, морщась, как бывает при непосредственном остром ощущении чужой боли, опустила руку в карман штормовки, пошарила.

— Нету…

— Наверное, выронил.

Он поглядел на них белыми, косящими глазами.

— Запасной… сгорел вместе с вещами… Может, Угрюмовы держат… При инспекции аптечка должна быть, по всем правилам…

— Да они не открывают…

— Стучите, кричите… Все, что угодно…

— Беги, Лерка, — Варвара попыталась поддержать Меланюка, но тот с неожиданной силой отпихнул ее, — Я останусь.

— Не пойду одна! — затвердила свое Лера.

— Да! — прохрипел тот, — Вдвоем… Нельзя… одной нельзя… Умоляю!

Они переглянулись.

— Ладно, — Варвара прикусила губу, — мы быстренько.

Меланюк не ответил. Он полулежал, привалившись к свае, закрыв глаза, скрюченные пальцы оставили в сыром песке длинные борозды…

Они вновь кинулись к высящемуся на холме угрюмовскому дому. То вниз по сходням, бормотала Варвара, задыхаясь на бегу, то вверх… к причалу, от причала… Мы так и умрем, на бегу…

Дверь по-прежнему была заперта. Варвара ударила в нее кулаком и с удивлением обнаружила, что рука у нее разбита в кровь — еще с того, предыдущего раза. Она развернулась и стала колотить ногами, каблуками — по двери, по косяку…

— Откройте! Человек умирает! Откройте пожалуйста…

Кровь шумела у нее в ушах, и она не сразу поняла, что рядом кричит Лера. Кричит на одной ровной, пронзительной ноте.

Страшный, окровавленный человек вывалился из калитки на подворье. Волосы его были залиты кровью, лицо было залито кровью, и он мотал головой, пытаясь стряхнуть набегающие на веки алые струйки. Ниже, на уровне груди были еще два глаза, черных, непроницаемых, и они уставились на Варвару.

— Ложись! — завизжала она то ли сама себе, то ли Лере, которая, как завороженная, не могла отвести взгляда от этих чужих, черных, внимательных зрачков.

Дверь распахнулась так внезапно, что Варвара провалилась внутрь. Иван перескочил через нее, наступив ей на руку каблуком кирзового сапога. На бегу упер в плечо приклад одностволки…

Мимо лица Варвары что-то прошуршало, точно стая испуганных птиц.

— Ваня! — Катерина выскочила на крыльцо, отпихнув остолбеневшую Леру, повисла у мужа на плече, — Ваня, не надо! Что ты делаешь, убивец?

— Глупая, — Иван пытался отпихнуть ее, но раненая рука не слушалась, — Это ж я заради тебя! Никому не дам тебя тронуть! Никому!

Он выстрелил, но пуля просвистела мимо и ударила в доску забора, выбросив в стороны щепу… Человек пошатнулся — острый кусок дерева вонзился ему в щеку, — упал, снова встал.

— Ох, что ты наделал, Ваня! Что ж ты наделал…

Варвара медленно начала подниматься, упираясь ладонями в стену. Точно в тумане, она увидела Алевтину в белом парадном платье, в белом, накинутом на плечи, полупрозрачном платке. Она стояла в сенях, приоткрыв розовые губы, с какой-то странной жадностью вглядываясь в происходящее…

Казалось, глаза ее светятся в полумраке.

Иван продолжал кричать, выталкивая слова из горла…

— Сам знаю! Это проклятая порода… Нельзя им с людьми… Их на цепь надоть! Но положить не дам! Ее — не дам! Она мне — одинакий свет…

— Да держите ж его! — завопила Катерина. — Держите, пока он грех на душу не взял! Алька, да помоги ж ты, Алька!

Алевтина не шелохнулась.

Варвара, опомнившись, вскочила, попыталась ухватить Угрюмова за локти. Тот, не глядя, повел плечами, она отлетела в сторону…

— Где он? — прохрипел раненный. Он закашлялся, выплюнул сгусток черной крови.

Варвара с удивлением сообразила, что обращается он к ней, именно на нее направлен слепой его безумный взгляд.

— Кто? — переспросила она почти неслышно, но тот понял.

— Пришел только что… был с вами… где он?

— О, Господи! — Варвара лишь сейчас вспомнила, зачем пришла, зачем вновь оказалась на крыльце угрюмовского дома, — Меланюк! Он там умирает, на причале!

— На причале? — тот развернулся, поскользнулся на мокрых сходнях, упал, поднялся. Иван уронил ружье, растерянно посмотрел ему вслед.

Катерина сползла на землю, всхлипывала, платок сбился, сполз на плечи, открыв растрепанные светлые волосы. Тот жесткой ладонью погладил ее по голове.

— Ох, Ваня…

За калиткой прогремел выстрел.

— Он что? Зачем? — Лера обернулась к Варваре, пытаясь зацепиться взглядом за ее взгляд…

Иван, стоя рядом, растерянно бормотал:

— Вот, значить, оно как…

— Дурак ты, Ваня… — Женщина продолжала тихонько всхлипывать, прижавшись к его колену. Губы ее тронула странная торжествующая улыбка.

… На сходнях темнели пятна с неровными краями. Варвара ступала осторожно, на негнущихся ногах, стараясь не наступать на эти пятна…

Бердников сидел, уронив двустволку на колени. Лицо его было пустым, бессмысленным, словно вместе с исполненной жаждой мести из него вытекли и жизнь, и разум.

Меланюк лежал рядом с ним, касаясь рукой его руки, точно их объединяло странное братство…

Варвара опустилась на колени, вместе с пониманием пришла жалость…

— Игорь Оскарович!

Меланюк пошевелился, поймал их лица взглядом, обретшим способность видеть близкие предметы…

— Я так устал, — пожаловался он.

— Ах, ты!

Иван отвел ногу в жестком сапоге, но Катерина проговорила:

— Оставь, Ваня!

И такая власть, такая сила была в ее негромком голосе, что тот так и застыл с поднятой ногой…

— Я не хотел… кровь… просто не мог… — Меланюк прикрыл глаза, вновь открыл, обвел их виноватым взглядом, — Вернуться… надо было вернуться… Полнолуние…

— Господи! — прошептала Варвара, вглядываясь в лицо умирающего, — Ты только погляди…

— Что?

— Нет… показалось…

Взвыла собака.

Пудик, сопровождаемый жавшимся к ноге псом, приблизился вразвалку, заложив руки в карманы…

— Ну? — мрачно спросил он, — и что тут, блин, творится?